Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
Невозможность: Появление женщины-двойника. |  |
Подробная информация во вкладках
МИССИС Лайтфут считала произошедшее всего лишь "прискорбным случаем с Фаустиной Крейл". Характерно, что она даже не пыталась выяснить, что же произошло на самом деле. Она не проявляла ни любопытства, ни страха. Независимо от того, были ли необычные сплетни о Фаустине Крейл основаны на злонамеренной лжи или болезненных галлюцинациях, их воздействие негативно сказалось на репутации Бреретонской школы. А репутация — это было единственное, что имело значение для такой целеустремленной натуры, как миссис Лайтфут, которая была директором школы.
К концу недели миссис Лайтфут была уверена, что она никогда больше не услышит фамилию Крейл. И вот ясным октябрьским утром, когда она в своем кабинете принялась разбирать почту, Арлин принесла ей ту жутко замызганную визитную карточку:
"Доктор Бэзил Уиллинг
Врач офиса Окружного прокурора
округа Нью-Йорк"
Мужчина по фамилии Уиллинг не был похож на человека, занимавшего политическую должность в округе Нью-Йорк (во всяком случае так считала миссис Лайтфут). Он вошел в кабинет совершенно просто, но не без изящества. Его отличали худощавая фигура и загорелое лицо, какое обычно бывает от жизни в сельской местности. Однако широкие брови и глубоко посаженные глаза придавали доктору Уиллингу задумчивое выражение. Взгляд доктора был внимательным и даже настороженным.
— Доктор Уиллинг? — миссис Лайтфут брезгливо зажала его карточку между большим и указательным пальцами. — Здесь Массачусетс, а не Нью-Йорк. И я не понимаю, как что-либо в Бреретоне может заинтересовать окружного прокурора или врача его офиса.
— Это единственная карточка, которая оказалась у меня с собой, — заметил Бэзил. — Я не часто ими пользуюсь. Работа с прокуратурой — лишь часть моей практики. А вообще я доктор медицинских наук. Моя специальность — психиатрия. И я пришел к вам после разговора с Фаустиной Крейл. Моя невестка, миссис Пол Уиллинг, два года назад нанимала ее в качестве гувернантки.
Миссис Лайтфут могла быть резкой, когда это было необходимо.
— Чего вы хотите?
Бэзил ответил с такой же резкостью.
— Я хочу знать, почему ваша учительница рисования Фаустина Крейл была уволена после пяти недель работы без предупреждения и объяснения причин, хотя по заключенному с ней контракту вы должны были выплатить ей годовую зарплату за эти пять недель.
Выходит, Фаустина не сказала ему правду. Или... может быть, она сама не знала всей правды?
— Я исключаю какие-либо недостатки в методах преподавания, внешности или поведении мисс Крейл, — продолжал Бэзил. — Моя невестка не стала бы ее нанимать, если бы у девушки имелись какие-то изъяны, да и вы без колебаний указали бы на эти обстоятельства. Что же остается? Нечто клеветническое, или то, что вы подозреваете, но не можете доказать. Алкоголизм, клептомания или, может, нимфомания? А то и лесбиянство? Или увлечение коммунизмом? Мисс Крейл могла бы скрыть от моей невестки любой из этих пороков, поскольку она не жила постоянно в семействе Пола Уиллинга. Она бывала в их квартире всего по нескольку часов в день.
Миссис Лайтфут подняла глаза на доктора.
— Ничего из вами перечисленного.
Бэзил с удивлением увидел, что директриса искренне тронута. Он понял, что такая женщина редко испытывает сильные эмоции.
— Так что же, миссис Лайтфут? Я думаю, вы должны сказать об этом хотя бы самой мисс Крейл. Вы сделали для нее практически невозможным получить место учителя в какой-либо другой школе. Люди болтают всякое. И потом… незадолго перед увольнением мисс Крейл произошло два любопытных события, которые она сама никак не может объяснить. На лестнице она встретила двух учениц, девочек тринадцати лет — Барбару Вининг и Дайану Чейз. Мисс Крейл сказала, что лица девочек были "белыми, как молоко", а в воздухе прошелестели их легкие голоса: "До свидания, мисс Крейл!" Когда она прошла мимо учениц, то услышала за своей спиной тоненькое хихиканье — такое, которое японцы называют "смехом маленьких мышек". В нижнем холле мисс Крейл прошла мимо одной из горничных, Арлин Мерфи. Поведение горничной было еще более необычным. Арлин отпрянула назад с расширенными глазами, как будто мисс Крейл вызвала у нее чувство сильного страха.
Миссис Лайтфут тяжело дышала.
— Наверное, мне придется все вам рассказать, — выдавила она.
Доктор вгляделся в лицо женщины.
— Почему вы так боитесь говорить?
Ответ директрисы взволновал Бэзила.
— Потому что вы мне не поверите. Вам лучше услышать об этом от кого-нибудь из очевидцев. Начнем с Арлин.
Она нажала кнопку вызова.
Горничная была такой же молодой, как любая выпускница Бреретона, — лет восемнадцати, максимум двадцати. Под белым фартуком на ней было надето серое хлопчатобумажное платье с высоким воротником, длинными рукавами и пышной юбкой. Очевидно, миссис Лайтфут выиграла битву, настояв на ношении низких каблуков и полном отсутствии косметики, но Арлин, как видно, сумела отстоять два других горячо оспариваемых момента — чулки телесного цвета и возможность не носить чепчик.
— Заходи и закрой дверь, Арлин. Не могла бы ты повторить доктору Уиллингу то, что рассказала мне о мисс Крейл?
— Конечно, мэм. Но вы же запретили говорить об этом!
— Я снимаю свой запрет. Но только в этот единственный раз.
Арлин бросила на Бэзила быстрый взгляд карих глаз. У девушки почти не было бровей, и это придавало ее лицу совершенно беззащитный вид. "У нее не в порядке щитовидная железа", — отметил про себя доктор. Арлин дышала через рот, и от этого выглядела глуповато.
— Я была наверху, готовила постели к ночному сну, — сказала горничная. — Когда я закончила, то пошла вниз по задней лестнице. Уже стемнело, но было еще достаточно светло, чтобы видеть ступеньки. Там есть два окошка. Я увидела, как навстречу мне по лестнице поднимается мисс Крейл. Мне показалось немного странным, что она воспользовалась черной лестницей, а не парадной. Я ей говорю: "Добрый вечер, мисс". Но она мне не ответила. Она даже на меня не взглянула. Просто поднялась на второй этаж. Это было необычно, потому что мисс Крейл всегда была со всеми вежлива. Но даже тогда я особо об этом не задумалась, пока не спустилась вниз, чтобы пройти на кухню, и тут… — Арлин сделала паузу и сглотнула, — …я снова увидела мисс Крейл.
Руки девушки задрожали. Она умоляюще посмотрела на Бэзила.
— Честное слово, сэр, она не могла вернуться на кухню ни по верхнему коридору, ни по парадной лестнице, ни через столовую, ни через кладовую. Не за то малое время, которое мне понадобилось, чтобы спуститься по задней лестнице на кухню. Она просто не могла бы этого сделать, даже если бы бежала.
— Что нужно было мисс Крейл на кухне? — спросил Бэзил.
— У нее были цветы, которые она только что срезала в саду. И она ставила на столик у раковины вазу с водой.
— А одеты они были одинаково? Та, что на лестнице, и та, что на кухне?
— Как две капли воды. Коричневая фетровая шляпа. Голубовато-серое пальто. Коверкотовое, кажется. Никакой меховой отделки, совсем не стильное. И коричневые туфли. Ну, такие, без язычков, с крестообразной шнуровкой — их называют "
гилли*
". А еще старые перчатки из свиной кожи, которые она всегда использовала для работы в саду.— На шляпе были поля?
— Ага. Я имею в виду, были, сэр.
— Вы видели лицо мисс Крейл, когда она была на черной лестнице?
— Да, сэр. Я, конечно, не смотрела прямо на нее. Не буду же я нагло таращиться. Да и поля шляпы были опущены ей на глаза. Но я видела ее нос, рот, подбородок… Готова поклясться, что это была она.
— На кухне вы говорили с мисс Крейл?
— Как только перевела дыхание, я сказала: "Господи, мисс, как вы меня напугали! Я же ведь только что прошла мимо вас, когда спускалась по лестнице". Она улыбнулась и сказала: "Ты, наверное, ошиблась, Арлин. Последние полчаса я была в саду. Я только-только вошла в дом и еще не поднималась наверх". Ну, сэр, вы знаете, как это бывает. Что-то такое происходит, и ты думаешь: "Что за…" Я имею в виду: "Наверное, я ошиблась". И на этом как бы все… Если только опять что-то не произойдет. И вот… это было только начало. Примерно через неделю по всей школе разнеслись слухи о мисс Крейл и…
— Достаточно, Арлин, — прервала девушку миссис Лайтфут. — Будь добра, пригласи ко мне в кабинет мисс Вининг и мисс Чейз.
— Иоганн Вольфганг Гете, — сказал Бэзил, когда дверь за горничной закрылась. — Эмили Саже. "Рассказ о Тоде Лэпрайке", немецкие "доппельгангеры". Дух "ка" древних египтян. Двойники из английского
фольклора*
. Вы видите некую фигуру, объемную, в полный рост, материальную, движущуюся и подчиняющуюся всем законам оптики. Одежда этой фигуры и ее поза смутно вам знакомы. Фигура поворачивает голову и… вы смотрите на самого себя. Идеальное зеркальное отражение. Только зеркала нет. И это вас пугает. Ведь согласно традиционным представлениям тот, кто увидит своего двойника, должен вскоре умереть.— Только если он столкнется с ним лицом к лицу, — поправила миссис Лайтфут. — Легенды о двойниках весьма любопытны. В последнее время я стала задаваться вопросом, может ли атмосфера при определенных условиях действовать как зеркало и создавать что-то вроде миража, который отражает при этом всего лишь одного человека.
В дверь негромко постучали, и в кабинет вошли две девочки лет тринадцати. Миссис Лайтфут представила их как Барбару Вининг и Дайану Чейз. Девочки присели в реверансе.
Серый цвет бреретонской школьной униформы лишь усиливал ее контраст с нежной бело-розовой кожей Барбары Вининг, ее серебристо-золотистыми волосами и туманно-голубыми сапфировыми глазами. Линия губ Барбары была так тонко изогнута, что даже в спокойном состоянии губы, казалось, дрожали на грани сдерживаемого смеха.
А вот в Дайане Чейз такая же серая униформа подчеркивала все простое и неинтересное: прямые волосы мышиного цвета; худое бледное лицо; слабый рот. Только в светло-карих глазах сверкали лукавые искорки потенциального озорства.
Девочки слушали с серьезным видом, пытаясь понять, чего от них хочет миссис Лайтфут.
— Барбара, расскажи, пожалуйста, доктору Уиллингу о том, что произошло. А ты, Дайана, можешь поправить Барбару, если она в чем-то ошибется.
— Да, миссис Лайтфут.
Слабый румянец на щеках Барбары стал более выраженным. Очевидно, ей нравилось находиться в центре внимания.
— Мы обе были на первом этаже, в гостиной. Я писала письмо моему брату Рэймонду, а Дайана писала своей матери. Другие девочки и учителя были на баскетбольном поле. Но она… мисс Крейл… появилась за средним окном. Французское окно… Оно было открыто, и я хорошо разглядела мисс Крейл. Она поставила мольберт посреди лужайки и стала рисовать акварелью. На ней было голубое пальто, но шляпы на голове не было. Было забавно наблюдать, как быстро и уверенно она обращалась с кистью.
— Ты забыла про кресло, — вставила Дайана.
— Кресло? Ах, да... — Барбара снова повернулась к Бэзилу. — В гостиной стояло кресло с чехлом голубой расцветки. Мы называли его "кресло мисс Крейл", потому что она часто в нем сидела. Я ожидала, что когда мисс Крейл закончит рисовать, она придет и сядет в это кресло. Но потом… это случилось.
Голос Барбары замер. Девочка смущенно потупила взор.
— Я подняла глаза, — продолжила Дайана, — и увидела, что мисс Крейл уже вошла. Но я ее не слышала. Она сидела в голубом кресле. Сложила руки на коленях и откинула голову на спинку. Меня она, вроде бы, не замечала, поэтому я продолжила писать письмо. Через какое-то время я снова посмотрела на мисс Крейл. Она все так же сидела в кресле. Я решила взглянуть в окно и… — тут у Дайаны сдали нервы. — Рассказывай ты, Барб, — пискнула она.
— Мисс Крейл все еще была за окном и продолжала рисовать? — предположил Бэзил.
— Наверное, вам уже все рассказала миссис Лайтфут, — Барбара пристально взглянула на доктора. — Я услышала, как ахнула Дайана, посмотрела на нее и увидела, что она смотрит на двух мисс Крейл — одну в кресле, в гостиной, другую на лужайке за окном. Та, что сидела в кресле, не двигалась. А та, что была за окном, шевелилась. Только вот... — голос девочки дрогнул. — Я говорила вам, как быстро и уверенно она обращалась с кистью? Но вот после того, как мы увидели фигуру в кресле, мисс Крейл за окном стала двигаться как-то медленнее. Каждое ее движение было как будто в замедленной съемке.
— Она двигалась, как сомнамбула, — добавила Дайана.
— А какое было освещение?
— Вся лужайка была освещена солнцем. Из-за яркого света шторы в гостиной были наполовину опущены.
— Это было так страшно, — продолжила Дайана. — Мы сидели вдвоем с Барбарой, одни в комнате, и с этой... этой штукой в кресле. А настоящая мисс Крейл рисовала снаружи, но так медленно-медленно. Я вдруг подумала о том, что мы могли бы сделать. Например, дотронуться до фигуры в кресле. Или позвать из окна мисс Крейл и вывести ее из лунатического состояния. Но я сама тогда была... сильно напугана. И не могла двинуться с места.
— Я сидела и думала, что такого просто не может быть, — сказала Барбара. — Но это было на самом деле. Наверное, все продолжалось минуту или около того. Только мне показалось, что прошло целых сто лет. Затем фигура в кресле встала и вышла в коридор. Без звука. Дверь была открыта, и фигура как будто растворилась в темноте. Мы еще сидели две или три секунды. Потом подбежали к двери. И никого не увидели. Вернулись к окну, но мисс Крейл уже ушла с лужайки...
Когда девочек отпустили и взрослые остались в кабинете одни, миссис Лайтфут посмотрела на Бэзила.
— Что остается делать практичной женщине, которая сталкивается с такой фантастической историей? Из Бреретона уже забрали шесть девочек. Вот почему мисс Крейл пришлось покинуть школу.
— Но Барбара и Дайана все еще здесь. Разве они не написали своим родителям о случившемся?
— У Барбары родителей нет. Только брат, довольно беззаботный молодой человек двадцати шести лет, который не слишком серьезно относится к своим обязанностям опекуна. Родители Дайаны разведены. Ее отец живет с новой женой в Калифорнии. Мать в основном занята тем, что предъявляет претензии к отцу девочки и добивается в судах увеличения размера алиментов. О Дайане они не особо беспокоятся. Она учится здесь с седьмого класса. Барбара же поступила к нам этой осенью. До этого она училась в обычной школе в Нью-Йорке.
Бэзил всмотрелся в строгое интеллигентное лицо под копной гладко зачесанных темных волос с проседью.
— Каково об этом ваше собственное мнение? — спросил он.
— Я современная женщина, доктор Уиллинг, — в голосе миссис Лайтфут послышались нотки вызова. — Это означает, что я не верю в религию, но также потеряла веру в науку. Я не разбираюсь в теориях Планка и Эйнштейна, но я достаточно умна, чтобы понимать, что материальный мир вполне может быть миром мнимых форм, и что наши собственные тела — не более чем танец электронов. Что за этим кроется, мы не знаем. Как мой разум воздействует на мои мышцы, когда я решаю пошевелить рукой? Ни психология, ни физиология не могут мне на это ответить...
— С помощью какого трюка, — продолжала миссис Лайтфут, — Фаустина Крейл смогла создать иллюзию своего двойника? И для чего? Она ведь этим ничего не выиграла. Это стоило ей работы. Возможно, она неумышленная обманщица. Истеричка, у которой есть тяга удивлять и пугать людей. Возможно, она не может контролировать свои импульсы, поскольку сама о них не подозревает. Это могло бы объяснить, почему она сыграла такую злую шутку, но не как она это проделала.
— Есть еще и третий вариант. Предположим, что Фаустина Крейл... феномен такого типа, который современная наука не признает?
Миссис Лайтфут хотела дать выход своему скептицизму и заявить, что только глупец добровольно предпочтет быть обманутым, но Бэзил Уиллинг задал следующий — и вполне разумный — вопрос:
— Кто-нибудь еще видел двойника мисс Крейл? Кроме двух девочек тринадцати лет и молоденький горничной?
Миссис Лайтфут поняла скрытый смысл вопроса.
— Был еще один свидетель, — сказала она. — Средних лет, здравомыслящий, достаточно проницательный и наблюдательный. Я сама.
Секунду помолчав, она продолжила:
— В тот вечер меня ждали на деловом ужине неподалеку от школы. Я вышла из своей комнаты около шести. В это время в верхнем коридоре всегда горит пара настенных светильников. В каждый вкручена лампочка на сто ватт. Их свет доходит до первой площадки парадной лестницы. В тот вечер ниже этой площадки лестница была погружена во тьму, потому что Арлин забыла включить потолочный светильник в нижнем коридоре. Я стала спускаться по лестнице, держась одной рукой за перила балюстрады. Шла я медленно, потому что мое платье соединялось с длинной пышной юбкой. Когда я добрался до средней площадки, кто-то торопливо пробежал мимо меня, даже не извинившись. Но я увидела, что это была мисс Крейл. Нет, она меня не толкнула; но я почувствовала поток воздуха, какой обычно бывает, если кто-то быстро проходит мимо вас. И тыльная сторона ее ладони между манжетой рукава и перчаткой коснулась моей руки. Прикосновение было нечеловечески холодным. Помнится, я подумала, что она, должно быть, была на улице… Я не видела ее лица. Но я узнала ее со спины. Коричневая шляпа и голубое пальто — единственная верхняя одежда, которая у нее была, за исключением зимнего пальто, все еще висящего в гардеробной. Меня возмутила ее грубость. В Бреретоне ценят хорошие манеры. Я строго ее окрикнула: "Мисс Крейл!" Она ответила: "Да, миссис Лайтфут?"
Директриса сделала паузу.
— Но, понимаете, доктор Уиллинг, — наконец, продолжила она, — этот ответ прозвучал из верхнего коридора надо мной, а я все еще могла видеть спину мисс Крейл, которая спускалась по лестнице вниз. Я посмотрела вверх. Фаустина Крейл стояла на верхней площадке лестницы, в свете ламп коридора. На ней были все та же коричневая шляпа и голубое пальто. Она слегка удивленно посмотрела на меня и спросила: "Вы меня звали, миссис Лайтфут?" Я опять посмотрела вниз, но там ни на лестнице, ни в коридоре никого уже не было. Я сказала: "Мне кажется, вы только что прошли мимо меня вниз по лестнице. Не думала, что вы окажетесь сзади". "Это довольно странно, — ответила она. — Вы спускались очень медленно, а я так спешила за вечерней почтой, что первым моим побуждением было проскользнуть на лестнице мимо вас. Но я не стала этого делать, потому что понимала, насколько это будет выглядеть грубо". То есть у нее было некоторое неосознанное намерение… Я слышала, что в состоянии сомнамбулизма люди могут осуществлять намерения, которые в бодрствующем состоянии они подавляют. Предположим, что не контролируемое автономное действие бессознательного при лунатизме может распространяться более широко? Предположим, что бессознательное может проецировать некоторые свои формы за пределы человеческого тела? Не материальные формы, а, скажем так, зримые. Мы же видим и зеркальное отражение, и радугу, и даже можем их фотографировать, хотя ни того, ни другого в реальности не существует. Или возьмем случаи раздвоения личности, когда вторичная личность накапливает достаточно жизненной энергии, чтобы спроецировать своего рода видимый, но нематериальный образ самой себя... Уверяю вас, мне потребовались все мои душевные силы, чтобы спуститься по лестнице вниз, в темный коридор, и включить там свет. Но в коридоре никого не было, кроме Арлин, которая вошла в гостиную из столовой. Я ее спросила: "Ты встретила сейчас кого-нибудь?" Она покачала головой и сказала: "Нет, мэм. Я никого не видела".
— Неудивительно, что вы не осмелились изложить Фаустине Крейл истинную причину того, почему вы захотели, чтобы она ушла! — заметил Бэзил.
Взгляд доктора скользнул по лужайке за окном, где осенний ветерок гонял опавшие листья, набрасываясь на них, словно какой-то невидимый котенок.
— Она бы сочла меня сумасшедшей. Разве не так?
— Вовсе нет. Конформистский скептицизм недорого стоит. Тот, кто безапелляционно не доверяет явлениям своего времени, так же наивен, как и тот, кто все принимает на веру.
Бэзил снова посмотрел на миссис Лайтфут.
— Вы говорили об ощущении потока воздуха, когда мимо вас пробежал двойник. Может, был еще какой-то звук? Шорох одежды, например?
— Нет. Никаких звуков больше не было.
— Шаги?
— Шагов в любом случае не было бы слышно. Ковровое покрытие на лестнице толстое и мягкое.
— Любое человеческое тело имеет какой-нибудь слабый запах или комбинацию запахов, — размышлял вслух Бэзил. — Пудра для лица, губная помада, тоник для волос или лосьон для бритья. Какие-то лекарственные препараты. Изо рта может пахнуть едой, вином, табаком. Да и одежда может иметь запах: нафталина, крема для обуви, средства для химчистки. Наконец, от кожи рук и лица может пахнуть мылом. Вы — один из свидетелей, который был достаточно близко к двойнику, чтобы к нему прикоснуться, пусть и на короткое мгновение. Вы уловили какой-нибудь запах? Слабый или мимолетный?
Миссис Лайтфут решительно покачала головой.
— Никакого запаха не было. Разве что я его не смогла почувствовать.
— Это вряд ли, — доктор Уиллинг взглянул на ряд цветочных горшков на подоконнике. — Только женщина с острыми обонянием может наслаждаться нежным ароматом розовой герани или лимонной вербены.
Миссис Лайтфут улыбнулась.
— Я использую аромат лимонной вербены даже для своих носовых платков. Это одна из моих немногих слабостей. Во Франции выпускают вербеновую эссенцию, перед благоуханием которой я не могу устоять. Считается, правда, что это лосьон после бритья для мужчин, поэтому я, наверное, единственная женщина в мире, которая им пользуется.
— Мисс Крейл использовала какие-нибудь духи?
— Лавандовые. Всегда наносила их себе на волосы.
— А от двойника лавандой не пахло?
— Нет, — миссис Лайтфут иронично улыбнулась. — Вы же не думаете, что отражение в зеркале будет чем-то пахнуть?
Бэзил взял в руки свою шляпу и водительские перчатки.
— Почему двойник мисс Крейл появился только в Бреретоне? В прошлом году она ведь преподавала в другой школе. В школе Мейдстоун, в штате Вирджиния.
Миссис Лайтфут нахмурилась.
— Думала, мне не придется вам этого говорить... Молли Мейдстоун — моя хорошая подруга, и несколько дней назад она по секрету сказала мне правду… Дело в том, что мисс Крейл покинула в прошлом году школу Мейдстоун по точно таким же причинам, по которым сейчас она покидает Бреретон.
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
Многоквартирный жилой дом стоял между Лексингтон-авеню и рекой. Мимо больших вазонов, увитых плющом, Бэзил прошел прямо к автоматическому лифту и нажал кнопку с надписью "Пентхаус". В вестибюле верхнего этажа он подошел к нужной двери и позвонил. Открыла молодая женщина. Высокая, стройная, с хрупкими запястьями и лодыжками, тонкими руками и узкими ступнями. Ее волосы были чуть рыжеватыми, почти "бисквитного" цвета, и такими тонкими и мягкими, что, не имея никакой определенной формы, развевались вокруг ее маленькой головы подобно пуху чертополоха. Удлиненное желтоватое лицо, тонкие губы, выдающийся вперед нос с острым кончиком. Женщина повела гостя на террасу. Солнце только что село. За парапетом в серебристой дымке призрачно мерцали вершины и ущелья городских зданий и улиц.
Бэзил предложил женщине сигарету, но та отрицательно мотнула головой. Тогда он закурил сам.
— Мисс Крейл, вам знакомы немецкие легенды о двойниках?
В бледно-голубых глазах Фаустины заблестели слезы. Она закрыла лицо руками.
— Доктор Уиллинг, что же мне делать?
— Стало быть, вы в курсе. Почему вы не сказали об этом, прежде чем отправить меня к миссис Лайтфут?
— А вы бы мне поверили? Я знаю только то, о чем мне говорили в школе Мейдстоун.
Мисс Крейл опустила руки и повернулась к доктору, забыв, очевидно, что у нее от слез покраснели веки.
— Полагаю, в Бреретоне произошло то же самое. Миссис Лайтфут ничего мне не сказала, но я подумала, что она может довериться вам — психиатру, работающему с окружным прокурором Нью-Йорка…
Бэзил рассказал женщине все, о чем узнал в Бреретоне.
— В школе Мейдстоун было так же?
Фаустина промокнула глаза носовым платком, и доктор уловил в воздухе легкий аромат лаванды.
— Да, — ответила мисс Крейл. — Мейдстоун во многом похож на Бреретон. Только эта школа в Вирджинии, а не в Массачусетсе. Девочки там не носят униформу, но в остальном порядки такие же строгие. Никаких посетителей-мужчин, кроме воскресных дней, и так далее. Пробыв там неделю, я поняла, что за мной наблюдают и обо мне судачат. Учителя отказывались, когда я приглашала их выпить со мной чаю или вместе сходить за покупками. Даже горничные обслуживали меня как-то неохотно. Я расценила это как некую враждебность. Теперь-то я думаю, что это был страх. В середине четвертой недели я получила записку от мисс Мейдстоун. Увольнение с выплатой годового жалованья. Я пришла с этой запиской к ней в кабинет. Мисс Мейдстоун была очень эмоциональна и твердо стояла на своем решении. Она даже написала рекомендательное письмо, которое впоследствии позволило мне получить работу в Бреретоне. Тут еще вот какое дело. Мисс Мейдстоун должна была, конечно, хранить все это в секрете, дабы слухи не выходили за пределы школы. Но она увлекается исследованиями в области человеческой психики. Она отперла свой личный шкаф, достала оттуда несколько книг и прочитала мне о других "двойниках", о которых сообщали различные европейские исследователи. Мисс Мейдстоун не подозревала меня в мошенничестве, но и держать меня в своей школе не сочла правильным.
— А вы сами в такое верите?
Фаустина горько улыбнулась.
— Я знаю, что я не мошенница. Но вы-то этого, конечно, не знаете. Хотя я знаю точно. И я не понимаю, как и зачем кто-то решил сыграть со мной такую злую шутку. Что же мне остается? Когда из-за какого-то события дважды теряешь работу, то поневоле начинаешь думать, что вся эта мистика реальна… Я как мадам
Дюдеффан*
. Не верю в это, но боюсь.— Чего именно вы боитесь?
— Этой… сущности. Вдруг я сама встречу "двойника"? Один раз я, кажется, уже видела. На парадной лестнице в Бреретоне. Я заметила лишь спину фигуры, одетой в такую же одежду, как и моя. Фигура прошла возле миссис Лайтфут. Это мог быть любой реальный человек, который выглядел, как я, и носил похожую одежду. Даже если бы в тусклом свете я увидела лицо, похожее на мое, — это могла быть просто иллюзия или обман зрения. Возможно, был какой-то человек с лицом, случайно похожим на мое. Или кто-то намеренно использовал грим, чтобы выглядеть, как я. Но если я вдруг увижу лицо вблизи, при ярком свете, и узнаю в нем свое собственное лицо во всех мельчайших подробностях, я, наверное, умру от страха. Потому что такое просто невозможно!
— Как часто в школе Мейдстоун видели вашего "двойника"?
— Три раза. На лужайке перед домом, когда я спала наверху. На застекленной террасе второго этажа, когда я вела урок в комнате внизу. И еще один раз мой "двойник" прошел мимо открытой двери, а я в эту секунду находилась в комнате с другой учительницей.
Бэзил раздавил окурок сигареты в пепельнице.
— Мисс Крейл, есть ли у кого-нибудь причина вас ненавидеть? Или, может, кому-то будет выгодна ваша смерть?
— Я таких не знаю. У меня нет семьи. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отца своего я вообще не помню.
— У вас есть собственность?
— Небольшой коттедж в Сибрайте, на побережье. Это в Джерси. Дом мне оставила мать. И кое-какие украшения. Думаю, просто безделушки, поскольку мама не была богатой дамой. Мистер Уоткинс, адвокат, по моей просьбе собирается оценить эти драгоценности.
— Кому достанутся коттедж и драгоценности, если вы умрете?
— Коттедж я завещала школьной подруге. А драгоценностями смогу распоряжаться только тогда, когда мне исполнится тридцать лет.
— Что будет с драгоценностями, если вы умрете раньше?
— Ой, я не помню, — Фаустин сдвинула светлые брови. — В завещании что-то было по этому поводу…
— Дайте-ка мне имя и адрес вашего адвоката… Септимуса Уоткинса? Он управляет половиной крупных трастовых фондов Нью-Йорка.
Бэзил поднялся, собираясь уходить.
— Вы еще здесь задержитесь? — спросил он.
— Нет. Вечером я уезжаю. Друзья, которые здесь живут, сегодня возвращаются. Они позволили мне провести тут выходные. Я хочу отдохнуть. И побыть одна. Поэтому поеду в мой коттедж в Сибрайте.
— Не следует этого делать, — резко сказал Бэзил. — Отправляйтесь в отель. В самый большой, яркий и шумный отель, который вы только сможете найти. И когда устроитесь, сразу дайте мне знать, где вы остановились.
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
Когда Бэзил приехал в офис Септимуса Уоткинса, тот как раз собирался выходить из своего кабинета. Адвокат положил обратно на стол шляпу, перчатки, ротанговую трость с серебряным набалдашником и уселся на стул, не снимая пальто. Пока Бэзил говорил, скучающий взгляд Уоткинса скользнул в сторону окна, откуда открывался вид на Олд-Тринити — старый квартал с невысокими домами.
— Для меня все это звучит как детская сказка.
— Кто унаследует драгоценности, если мисс Крейл умрет до тридцати лет?
— Зная вашу репутацию, доктор Уиллинг, я уверен, что вы будете крайне аккуратны в этом деле. Поэтому я расскажу вам все, что знаю. Это самый быстрый способ избавить вас от нелепых мыслей о том, будто мисс Крейл что-то угрожает. Да будет вам известно, что Фаустина — незаконнорожденное дитя.
Уоткинс слегка улыбнулся, словно его посетили старые, почти стершиеся из памяти воспоминания.
— Вам доводилось когда-нибудь слышать о Розе Даймонд? Она была дочерью человека, жившего в Филадельфии и сочинявшего церковные гимны. У нее были рыжие волосы. В девяностых она сбежала из дома — сначала в Нью-Йорк, потом в Париж. Там она стала звездой полусвета — одной из тех потрясающих куртизанок, о которых так подробно писал Бальзак. Провинциальная американская девушка, она научилась — благодаря своим любовникам — прекрасно говорить и писать по-французски, разбираться в музыке, искусстве и литературе. Сегодня вашему поколению трудно представить подобных гетер. Лишь в Афинах и Париже в определенные эпохи появлялись такие женщины.
— Не она ли была соответчиком в деле о разводе в начале 1900-х годов?
— В 1912-м. Один юрисконсульт из Нью-Йорка хотел развестись, не выдвигая обвинений против своей жены. Роза Даймонд пользовалась настолько дурной репутацией, что ему достаточно было поехать в Париж и всего один раз прокатиться с ней по центральным улицам в открытом экипаже, чтобы с легкостью добиться развода. Эту единственную поездку посчитали адекватным доказательством супружеской измены. Поговаривали, что он заплатил Розе Даймонд тысячу долларов, что они расстались у дверей ее дома и он даже не поцеловал ей кончики пальцев. Однако потом они встретились снова, и плодом их связи стала дочь — Фаустина Крейл. Роза знала свое дело. Она должна была быть не более чем удобным инструментом. Вместо этого она все перевернула с ног на голову. Юрисконсульт влюбился в нее...
На лице адвоката снова появилась легкая улыбка.
— Он привез Розу обратно в Америку. Подарил ей квартиру на Манхэттене и коттедж на берегу моря в Сибрайте, что в Нью-Джерси. Но он не женился на ней. В те времена приличные мужчины на таких женщинах не женились.
— Так вот кто эта тщедушная, малокровная девушка! — воскликнул Бэзил. — А она все это знает?
— Я старался скрыть от нее эти сведения. Так хотели ее родители. Несколько раз она спрашивала меня, незаконнорожденная ли она. Я лгал и боюсь, она не очень-то мне верила... Роза родила Фаустину в сорок три года. Это было в 1918 году. У отца уже был законный наследник от бывшей жены. Юристу тогда было уже за пятьдесят, и он знал, что жить ему осталось недолго: болезнь сердца, унаследованная, кстати, Фаустиной. Он хотел обеспечить девочку без неприятной огласки, которая могла бы повлиять на ее будущее. Чтобы не упоминать в своем завещании Розу или Фаустину, он подарил Розе коллекцию прекрасных драгоценностей, принадлежавших его матери. Существовал также специальный денежный фонд, который позволял Фаустине учиться в школе; но продажа драгоценностей по справедливой цене и разумное вложение полученных за них денег обеспечили бы ей приличный доход на всю жизнь — примерно десять тысяч в год на момент 1918 года, а сегодня — даже больше. За последние тридцать лет стоимость драгоценностей Фаустины выросла, но, к сожалению, кризис 1929 года уничтожил состояние, оставленное законному наследнику. Этот человек застрелился, оставив двух — уже своих — несовершеннолетних наследников, законным дедом которых был отец Фаустины. И у этих двоих денег сегодня меньше, чем у мисс Крейл.
— И если Фаустина умрет до тридцати лет, драгоценности перейдут детям ее сводного брата?
— Когда юрисконсульт подарил фамильные драгоценности Розе Даймонд, у нее возникло какое-то предубеждение, связанное с чувством вины по этому поводу. Согласно завещанию Розы Даймонд Фаустина наследует драгоценности только тогда, когда ей исполнится тридцать лет. Но если Фаустина умрет до достижения этого возраста, я, как душеприказчик, должен распорядиться драгоценностями согласно инструкциям, содержащимся в выданном мне на хранение запечатанном конверте, который можно будет вскрыть только после смерти Фаустины и в присутствии судьи по наследственным делам. Лично мне Роза сказала, что в конверте содержится требование передать драгоценности законным наследникам. Все это дело с запечатанным конвертом Роза затеяла для того, чтобы по прочтении завещания Фаустина не узнала бы имя своего сводного брата и не заподозрила бы их родства. Это имя я не могу назвать даже вам, доктор Уиллинг. Новое возбуждение этого старого скандала было бы предательством по отношению к моим клиентам.
— Знают ли законные наследники о завещании Розы и запечатанных инструкциях?
— Естественно. Семья с самого начала знала, что случилось с их драгоценностями. Когда меня спросили, есть ли какой-нибудь законный способ вернуть драгоценности, я убедил их, что такого способа нет, объяснив, какое именно решение в отношении их приняла Роза.
— Вы при этом упоминали имя Фаустины Крейл?
— Думаю, что да. Почему я не должен был этого делать?
Бэзил поднялся, готовый покинуть кабинет адвоката.
— Скажите мне еще вот что: имеет ли кто-нибудь из этих законных наследников какое-либо отношение к школам Мейдстоун или Бреретон?
— На этот вопрос я не могу вам ответить.
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
Джунипер встретил его в вестибюле.
— В библиотеке ожидают люди.
Бэзил поднялся по лестнице в продолговатую, отделанную светлыми деревянными панелями комнату — "библиотеку", которая одновременно служила гостиной и кабинетом. Джунипер задернул здесь шторы бордового цвета и зажег настольные лампы. Услышав звук шагов Бэзила, к двери быстро обернулся молодой человек. Свет ламп бросал золотистые блики на пепельно-светлые, коротко подстриженные волосы юноши.
— Доктор Уиллинг? Простите за вторжение, но дело не терпит отлагательства. Меня зовут Рэймонд Вининг. Я брат Барбары. Встретиться с вами мне предложила миссис Лайтфут. А это миссис Чейз, мама Дайаны. И мисс Эйчисон, моя невеста.
В свете настольных ламп женщины казались тенями. Бэзил щелкнул выключателем большой потолочной люстры.
Миссис Чейз сохранила по-юношески вздернутый носик, пухловатые щеки и округлый подбородок, хотя по обе стороны рта у нее уже появились глубокие морщинки. Рыжевато-каштановые волосы были явно покрашены; губы покрыты томатно-красной помадой. Ее туалет был роскошен: темная норка, черный бархат и бриллианты. Мисс Эйчисон оказалась сформировавшейся красавицей лет восемнадцати-двадцати с выразительными темными глазами, золотистой кожей и алыми губами. Ее великолепную фигуру подчеркивали строгий коричневый костюм и ярко-оранжевый шарф. Бэзил уловил в воздухе знакомый аромат — лимонной вербены. Но он не мог сказать, от кого из троих посетителей исходил этот запах.
— Как вы считаете, мне следует забрать Дайану из школы? — спросила миссис Чейз.
— Не могу ничего советовать по этому поводу.
Бэзил сразу понял, что миссис Чейз относится к тем женщинам, которые пытаются переложить всю ответственность на любого мужчину, оказавшегося рядом.
— По крайней мере вы можете рассказать нам, что же там происходит!
— В школах творятся какие-то странные вещи, — нагловатым тоном заявила мисс Эйчисон.
Она сидела, скрестив ноги, и курила сигарету, держа ее в руке, затянутой в перчатку.
— Вы учились в Бреретоне? — быстро спросил Бэзил.
— Нет, в Мейдстоуне, и должна сказать…
Ее перебил Рэймонд Вининг.
— Доктор Уиллинг, так что же произошло? Это был приступ безумия? Или разновидность мошенничества?
Бэзил внимательно посмотрел на Вининга. У молодого человека была бело-розовая кожа, как у Барбары, и такие же голубые, с сапфировым оттенком глаза. Его губы были очень похожи на губы сестры. Их тонкий изгиб был таков, что, казалось, Рэймонд вот-вот рассмеется. Черты лица и фигура молодого человека были того типа, который викторианские романисты называли "аристократическим". Бэзил слишком часто встречал одинаковые черты у представителей семей фермеров и фабричных рабочих, чтобы согласиться со странной теорией биологов, гласящей, что структура человеческих костей может измениться за несколько поколений, благодаря росту достатка и привычке к праздной жизни.
— Мисс Крейл виновница всего или жертва? — продолжал спрашивать Вининг.
Бэзил взял с полки одну из книг.
— Здесь описывается случай, произошедший в Ливонии в 1845 году. В разных версиях эту историю излагали Роберт Дейл Оуэн, Аксаков,
Фламмарион*
.Доктор начал читать вслух. История была похожа на ту, что случилась с Фаустиной. Только школа находилась в Вольмаре, в пятидесяти восьми милях от Риги, а белокурая, хрупкая девушка тридцати двух лет (ее звали Эмили Саже) была учительницей французского языка из Дижона. На уроке вышивания, где присутствовали сорок две девочки, были одновременно замечены две одинаковые фигуры. Одна появилась на несколько минут в классе и сидела на стуле; а другую в тот же момент можно было увидеть за окном собирающей цветы в саду. Пока "двойник" сидел на стуле, девушка за окном двигалась, но "медленно и тяжело, как человек, безмерно уставший". "Двойник" появлялся еще несколько раз, пока, наконец, почти всех девочек (кроме двенадцати из сорока трех) родители не забрали из школы, а мадемуазель Саже не была уволена. Расстроенная учительница причитала: "С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, я уже в девятнадцатый раз теряю работу!" После этого увольнения следы Эмили Саже теряются, и никто не знает, что с ней стало. Однако в 1895 году Фламмарион просмотрел записи в церковных книгах Дижона за 1813 год — это год рождения мадемуазель Саже, если учесть, что в 1845 году ей было тридцать два года. Фамилии "Саже" (по-французски "Sagee") в книгах не было. Но 13 января 1813 года родилась девочка по имени "Octavie Saget", и, разумеется, "Saget" по-французски произносится точно так же, как "Саже". После этого имени в книге стояло многозначительное примечание "незаконнорожденная".
— Во всем этом есть один поразительный момент, — заключил Бэзил. — Практически точное совпадение обоих случаев. Некоторые детали дела мисс Крейл наводят на мысль о возможном плагиате, копировании дела Саже.
— Если не считать "незаконнорожденности", — пробормотал Вининг.
— И что из этого следует? — довольно грубо спросила мисс Эйчисон.
— Некто, желающий причинить вред мисс Крейл, прочитал о мадемуазель Саже и использовал ее историю для своих целей. Но не это самое худшее. По принятым поверьям, тот, кто увидит своего двойника, должен умереть. Мисс Крейл живет в постоянном страхе увидеть саму себя. Преследование человека собственным двойником несет угрозу. Это оказывает такое же психологическое давление, как и анонимные письма угрожающего содержания. Результат может быть каким угодно: безумие, убийство или самоубийство.
— Но как это можно осуществить? — воскликнул Вининг. — С помощью зеркал?
— Не в том случае, когда мисс Крейл рисовала на лужайке, а ее "двойник" сидел в кресле внутри дома.
— Элис… — Вининг повернулся к мисс Эйчисон. — Я хочу забрать Барбару из этой школы. Так будет правильно?
— Думаю, да, — равнодушно отозвалась мисс Эйчисон.
— Вы оба правы! — миссис Чейз, очевидно, всегда была готова присоединиться к большинству. — Завтра я первым делом заберу оттуда Дайану…
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
— Сегодня мы уже ничего не сможем сделать, — сказал Фойл, когда Бэзил изложил ему факты и высказал свои предположения. — Вы сказали ей пойти переночевать в большом отеле. Там не может быть никаких трюков или фокусов. А завтра я навещу этого типа Уоткинса в его офисе. Если я ворвусь к нему в дом сегодня вечером, ситуация может стать только сложнее.
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
— Доктор Уиллинг?
Это был голос миссис Лайтфут.
— Простите, что беспокою вас так рано, но мне только что звонил полицейский из Нью-Джерси. Фаустина Крейл мертва.
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
— После того как вы позвонили, — сказал Фойл Бэзилу, — я получил кое-какую информацию от полиции штата Нью-Джерси. Никаких признаков самоубийства, не говоря уже об убийстве. Это даже не несчастный случай. Просто естественная смерть от сердечной недостаточности. Вы же сами мне говорили, что Уоткинс вам рассказывал о ее слабом сердце.
— Интересно, скольким еще людям он поведал об этом… — пробормотал Бэзил.
— Она не поехала в отель, — добавил Фойл. — Друзья мисс Крейл сказали, что ей кто-то позвонил, после чего она решила отправиться в тот приморский коттедж, который она унаследовала. Ее тело могло пролежать там не одну неделю, если бы около трех часов ночи мимо дома не прошла смотрительница местной церкви. Она увидела в доме свет и вызвала полицию. Полицейские обнаружили, что входная дверь приоткрыта, а ключ мисс Крейл все еще торчит в замке снаружи. Свет горел только в коридоре, справа от которого располагаются две небольшие гостиные с прозрачными стеклянными дверями между ними. Мисс Крейл лежала ничком посреди первой гостиной, головой к стеклянной двери. На женщине все еще были шляпа, пальто и перчатки. Рядом с ней лежали сумочка и несессер. В комнате ничего не нарушено. Деньги не взяты. Полицейские из Джерси нашли таксиста, который вез ее от вокзала до коттеджа и высадил там около одиннадцати пятидесяти. Врач уверяет, что она умерла, скорее всего, не позднее полуночи. Напрашивается следующая версия. Мисс Крейл отперла дверь, оставив ее приоткрытой и не вытащив ключ из замка, прошла внутрь и включила лампы в коридоре. Так обычно и поступают женщины, когда они ночью в одиночку заходят в пустой дом. И прежде чем мисс Крейл дошла до первой гостиной, ее сердце просто остановилось.
— Вы проверили алиби тех, то связан с этим делом? — спросил Бэзил.
— Разумеется. Миссис Чейз была на званом ужине с одиннадцати вечера до трех тридцати утра. Мисс Эйчисон и Вининг развлекались в клубе "Журавль". Бармен помнит, как они вместе пришли в десять вечера и ушли — тоже вместе — в час тридцать ночи.
— Что-нибудь еще?
— Ну… — слегка замялся Фойл. — Это звучит довольно глупо. Вы же знаете, насколько суеверными бывают сельские жители. Один мужичок из этого Сибрайта утверждает, что встретил Фаустину Крейл, бредущую по проселочной дороге, в три тридцать утра. Когда он давал показания, то еще ничего не знал о произошедшем, хотя его допрашивали уже после того, как полицейские обнаружили труп мисс Крейл…
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
— Я еду в Сибрайт, — сказал он.
— Можно мне с вами? — попросила женщина. — Я начинаю чувствовать свою ответственность за мисс Крейл. Если бы я не выгнала ее так бесцеремонно…
Коттедж мисс Крейл находился в трех милях от деревушки, между сосновым лесом и морем. Дом был обшит белыми досками. Жалюзи на окнах тоже были белые; а входная дверь — серовато-зеленая. Хотя дорога не была оживленной, дом был надежно укрыт от любопытных взоров зарослями лоха узколистного, восковницы и виргинской карликовой сосны. Неухоженный газон поднимался к гребню песчаной дюны, поросшей чахлой травой. Рядом с домом никого не было видно, но входная дверь оказалась незапертой.
— Неужели полиция так небрежна? — пробормотал Бэзил.
Миссис Лайтфут с некоторой неохотой последовала за доктором внутрь коттеджа.
— Скажите, доктор Уиллинг, а не может ли… э-э… "двойник" пережить смерть спроецировавшей его личности? Хотя бы на несколько часов?
Бэзил не слушал женщину. Он осматривал коридор. Белое дерево, белые обои с зелеными крапинками. На телефонном столике у поворота к лестнице стоял электрический светильник. Бэзил осмотрел лампочку: сто ватт. Единственный источник света в коридоре. Светильник неплохо освещал пол и нижние части стен, но потолок оставался в тени. Немного света проникало через широкую арку, ведущую в гостиную справа, но там все равно было не очень-то светло, а вторая гостиная, за прозрачными стеклянными дверями, вообще утопала в темноте. Бэзил вошел в первую гостиную. Щелкнул выключателем возле арки. Свет не зажегся. Лампочки в потолочной люстре были как будто затуманены. Очевидно, они перегорели.
Во вторую гостиную можно было попасть только через первую. Обе комнаты были почти одинаковы. Стены обшиты белыми деревянными панелями. Эркеры в дальних углах прикрыты вычурными белыми шторами. У стен стояли стулья с зеленой обивкой. В каждой гостиной был ковер цвета увядшей розы. Крупная мебель была накрыта цветистыми чехлами. Лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить разницу в таких деталях, как цвет пепельниц или расположение стульев.
— Очень монотонно, — сказал Бэзил. — Две комнаты в одинаковых цветовых тонах.
— Было бы хуже, если бы оформление было контрастным, — возразила миссис Лайтфут. — Это зрительно сделало бы каждую комнату меньше. Точно так же, как женщина в белой блузке и черной юбке выглядит ниже, чем женщина в однотонном платье. А так, взгляд перемещается из одной комнаты в другую без перерыва, и вы получаете эффект одной длинной комнаты даже с закрытыми стеклянными дверями.
— Зачем тут вообще двери? Почему не одна большая комната?
Миссис Лайтфут посмотрела по сторонам.
— Нет радиаторов отопления. Возможно, в дачном коттедже не предусмотрена отопительная печь. Но с закрытыми стеклянными дверями эта первая гостиная достаточно мала, и ее можно обогреть переносным нагревателем, электрическим или масляным.
Бэзил пересек гостиную и подошел к стеклянным дверям.
— Что вы думаете об этих отметинах? — спросил он.
На деревянных рейках дверной рамы, отделявших небольшие стеклянные панели друг от других, были видны мелкие царапины.
— Трудно красить деревянные рамы, не запачкав при этом стекло, — предположила миссис Лайтфут. — Маляры-любители часто вырезают кусок картона того же размера, что и стеклянная панель, и вставляют его в рамку, закрывая стекло во время покраски. После этого картон нужно вытащить. Этот маляр как будто бы пользовался иглой.
— Это был не маляр. Царапины оставлены после того, как краска высохла, поэтому...
— Что это?! — вдруг воскликнула миссис Лайтфут. — Похоже, наверху кто-то ходит!
— Так и есть, — совершенно спокойно отозвался Бэзил. — Я уже некоторое время слышу шаги.
Вот кто-то начал спускаться по лестнице. Нисколько не таясь. Каблуки ясно и четко стучали на каждой ступеньке. Затем внезапно шаги стихли. Бэзил представил себе, как человек застыл, увидев открытую входную дверь. Потом снова послышались звуки шагов — на этот раз более осторожные. В арке коридора возникла внушительная фигура Септимуса Уоткинса.
— Доктор Уиллинг! — казалось, удивление взяло верх над негодованием. — Надеюсь, вы уже были в полиции и приняли к сведению — как, впрочем, и я — их заявление о том, что смерть мисс Крейл была абсолютно естественной. Как я упоминал вчера, ее сердце…
Голос Уоткинса дрогнул, и адвокат замолчал. Втроем они прислушались к звуку других шагов, более быстрых и легких. По лестнице сбегал кто-то молодой.
— Вы тут не один? — воскликнул Бэзил и направился к арке.
Шаги на лестнице стихли.
— Я очень рад, — вновь заговорил Бэзил, — что Элис Эйчисон сказала мне, что она училась в школе Мейдстоун.
На пороге гостиной показался Рэймонд Вининг. От него исходил слабый аромат лимонной вербены.
— Какое отношение это имеет к?..
— Вы убили внебрачную дочь вашего деда, Фаустину Крейл. Вот и все.
— Молчи, Рэй! — крикнул Уоткинс. — Я предоставлю тебе лучшего судебного адвоката, сколько бы это ни стоило!
Бэзил продолжал говорить, словно размышляя вслух:
— Элис Эйчисон, очевидно, знала правду или догадывалась. Этого достаточно, чтобы обвинить ее в соучастии? Возможно, как ваша жена, она получила бы часть денег, вырученных от продажи драгоценностей Фаустины. А Барбара? Ей всего тринадцать, но она умная девочка. Возможно, она тоже догадалась…
— Нет! — воскликнул Вининг. — Элис ничего не знала, и Барбара тоже! Можете обвинить меня, но не их! Я вам не позволю!
— Да ведь это же признание! — ахнула миссис Лайтфут.
|
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ |
— Я заподозрил Вининга в тот момент, когда увидел близкое родовое сходство между ним и Фаустиной, дочерью его деда. Он был единственным из всех причастных к делу, кто физически мог выдать себя за ее двойника даже при весьма благоприятных условиях. И Вининг, и Фаустина имели утонченную "аристократическую" внешность — узкие бедра, тонко очерченные запястья и лодыжки, тонкие руки, стройные ноги с высоким сводом стопы. В женском платье его фигура будет похожа на фигуру Фаустины. И в приглушенном свете, да еще на приличном расстоянии, его лицо могло сойти за ее лицо. У обоих удлиненное овальное лицо, выдающийся нос и тонкие губы. Они оба светловолосые, с сапфирово-голубыми глазами. Пудра для лица сделала бы свежую розовую кожу Вининга такой же желтоватой, как у Фаустины. Он достаточно артистичен, чтобы придать своему от природы насмешливому выражению лица задумчиво-серьезный вид, как у Фаустины. Особенно, когда его лицо было прикрыто широкими полями шляпы.
— Рэймонд уже год назад использовал это сходство, — продолжал говорить Бэзил, — когда Элис Эйчисон еще училась в Мейдстоуне. Он хотел обойти строгое правило в отношении посетителей-мужчин, которым было запрещено посещать школу в любой день, кроме воскресенья. Рэймонд был влюблен и хотел навещать свою возлюбленную в любое время, когда ему это было удобно. Поэтому он применил трюк, столь же древний, как и языческий Рим. Помните, как появление юного Клодия, переодетого женщиной, на церемонии, предназначенной только для женщин, побудило Цезаря развестись с женой, которая была
вне подозрений*
Так же, как и Клодий, Вининг был молод, худощав и безбород. При тусклом свете и одетый в женскую одежду он легко мог сойти за одну из девушек школы. Но его не посчитали за одну из учениц. Его приняли за конкретную женщину — молодую учительницу Фаустину Крейл. У мисс Мейдстоун имелись книги по психологии, и кто-нибудь из девочек мог прочитать в них мифы о двойниках. Вокруг Фаустины стали рождаться слухи о загадочном "двойнике". Элис Эйчисон, должно быть, смеха ради рассказала об этом Винингу. Но Рэймонд и сам знал, отчего существует такое сходство. Благодаря Уоткинсу он знал все, что нужно было знать о родной дочери его деда, и, конечно же, он смог узнать ее довольно необычное имя — Фаустина Крейл. Рэймонд решил лично встретиться с Фаустиной. Он увидел, насколько сильным было семейное сходство, не столь заметное, правда, для окружающих, поскольку он был мужчиной и в обычное время носил мужскую одежду. Все это натолкнуло Рэймонда на мысль об уникальном способе убийства, который не оставил бы следов на теле Фаустины и даже не потребовал бы его присутствия в момент ее смерти. Когда Фаустина перешла работать в Бреретон, он отправил в ту же школу свою младшую сестру Барбару, которая стала его невольной шпионкой, бесхитростно рассказывавшей ему обо всем, что происходило в стенах школы. Парадная и задняя лестницы, а также французские окна в Бреретоне позволяли Рэймонду довольно легко проникать в здание и выходить из него, поскольку большинство людей, видевших Рэймонда издалека, принимали его за Фаустину, которая, естественно, имела право ходить по всей школе. Для достижения большего эффекта он тщательно выбирал свидетелей — глуповатую, легко поддающуюся внушению горничную и двух взбалмошных тринадцатилетних девочек, одна из которых была его собственной сестрой, которая не выдала бы его, если бы обо всем догадалась. Думаю, ваша встреча с ним на лестнице была просто случайностью. Вы были слишком проницательным наблюдателем, чтобы он рискнул намеренно попасться вам на глаза. Хотя этой случайностью он умело воспользовался. Рэймонд проскользнув через гостиную и через французское окно как раз перед тем, как Арлин вышла из столовой. Он нарочно прикоснулся своей рукой к вашей, потому что знал, что его рука была холодна — он ведь только что пришел с улицы. И он понимал, что холодное прикосновение еще больше создаст эффект мистического "двойника". В Бреретоне он появлялся в таком же пальто и в такой же шляпе, что носила Фаустина. А еще он воспроизвел поразительный эпизод из случая с Эмили Саже — медлительные движения во время появления "двойника". Полагаю, Рэймонд каким-то образом — через еду или питье — накачивал Фаустину чем-то вроде наркотика, который оказывал на нее действие в тот момент, когда он появлялся в виде ее "двойника".— Неудивительно, — покачал головой Бэзил, — что сама Фаустина поверила в "двойника" и испугалась его. Фактически ее убил собственный страх. Рэймонд знал план коттеджа в Сибрайте, ведь дом принадлежал его деду. Он знал о двух гостиных одинакового размера и формы, с эркерами в дальних углах, и о стеклянных дверях между двумя комнатами. Уоткинс мог рассказать ему, что в коттедже не произошло никаких перемен в обстановке. Остальное было делом техники. В отсутствие Фаустины Рэймонд поехал в Сибрайт. Он заготовил зеркала того же размера и формы, что и стекла в дверях, и установил эти зеркала перед каждым стеклом внутри деревянных рамок. Он вставил перегоревшие лампочки в потолочную люстру в первой гостиной. Вот и все. За исключением телефонного звонка Фаустине вчера вечером. Звонил Рэймонд. Он назвался представителем того самого семейства, которым интересовалась Фаустина, и назначил встречу в тот же день в ее собственном доме. Он сказал, что может рассказать ей об Уоткинсе и ее матери нечто очень убедительное. Затем он отправился с Элис Эйчисон в клуб "Журавль", чтобы обеспечить себе алиби. В одиннадцать пятьдесят Фаустина вошла в темный пустой коттедж, открыв дверь ключом и оставив его в замке. Включила свет в коридоре. Потом зашла в первую гостиную. И случилось то, что и должно было случиться. Фаустина щелкнула выключателем. Потолочная люстра не загорелась, так как в нее были вкручены перегоревшие лампочки. Какое-то движение привлекло взгляд Фаустины к стеклянным дверям, где поверх стекол, как мы теперь знаем, стояли зеркала. Чье это было движение? Ее собственное. Это было отражение в зеркале. Но она-то не знала, что это всего лишь отражение! Фаустина была в полной уверенности, что в дверях стоят прозрачные стекла и что она смотрит сквозь них. Бросив беглый взгляд на двери, она не могла сразу понять, что смотрит на первую гостиную, отраженную в зеркале, а не на вторую гостиную, видимую через стекло. Вы же помните, что обе комнаты одинаковы по размерам и оформлению; а слабый свет от единственной лампы в коридоре тоже не позволял увидеть истинную картину. Понимаете, что произошло? Фаустину убило ее собственное отражение! У нее было слабое сердце. Более года ее разум подвергался интенсивному психологическому воздействию. Ее буквально заставляли поверить в "двойника". Как она говорила: "Когда из-за какого-то события дважды теряешь работу, то поневоле начинаешь думать, что вся эта мистика реальна". Фаустина скончалась, до смерти напуганная самой старой и самой простой из всех иллюзий — своим собственным отражением в зеркале. Она лишилась жизни, хотя рядом не было ни убийцы, ни кого-либо еще — только зеркало, отражавшее распростертое на полу тело мертвой женщины.
Бэзил немного помолчал, затем продолжил:
— Винингу надо было убрать зеркала прежде, чем будет обнаружено тело. Поэтому он снова отправился в Сибрайт, предварительно дав Фаустине достаточно времени, чтобы умереть. И в последний раз он надел женское платье. Его, конечно, могли вообще не увидеть. Но так случилось, что его снова увидели и приняли за Фаустину. После того как полиция сопоставила время и обнаружила, что "Фаустину" "видели" уже после ее смерти, могло произойти только одно: история "двойника" Фаустины превратилась бы в историю "призрака Фаустины"; и полиция списала бы все это на деревенские суеверия. Как "двойник" Фаустины Вининг ловко использовал эффект обмана зрения. Нет сомнений, что он также носил туфли на резиновой подошве, дабы обмануть слух свидетелей: "двойник" ни разу не издал ни одного звука. А его холодная рука обманула даже ваше чувство осязания. Но есть еще одно чувство, более древнее, первобытное чувство, которое он не смог обмануть. Это обоняние.
— Но от "двойника" вообще ничем не пахло! — возразила миссис Лайтфут.
— В том-то и дело. Каждое человеческое тело имеет какой-либо запах. И все же вы сказали, что у "двойника" его не было. Означает ли это, что "двойник" действительно был нематериален? Или имеется какое-то условие, при котором один человек не ощущает запаха другого? Такое может быть только при одном условии: когда два тела имеют одинаковый запах. Например, если оба человека пользуются одними и теми же духами. Тот, кто не курит, поцеловав курильщика, остро ощутит запах никотина. Если же оба курят, то при целовании они будут уверены, что ни от одного из них не несет табаком: они ведь привыкли к этому запаху. Вы используете эссенцию лимонной вербены. И после нашего первого с вами разговора я понял, что "двойник" Фаустины тоже использовал аромат лимонной вербены. Любой другой запах вы бы почувствовали, но только не ваш собственный. Сама Фаустина предпочитала лавандовые духи. Поэтому она не могла быть собственным "двойником". Это значительно сузило мои поиски. Мне нужен был кто-то, похожий на Фаустину внешне; кто-то, кто использовал бы препарат с ароматом лимонной вербены; кто-то, кто был бы связан как со школой Мейдстоун, так и со школой Бреретон; кто-то, у кого был бы мотив устранить Фаустину. Всем этим требованиям отвечал только Вининг. Когда вчера вечером я зашел в свою библиотеку, я сразу уловил в воздухе нотки лимонной вербены. Я не знал, кто из троих использовал этот аромат — миссис Чейз, мисс Эйчисон или Вининг. Но наиболее вероятным кандидатом был Вининг, поскольку он был среди них единственным мужчиной, а вы мне говорили, что ваша эссенция — это мужской лосьон после бритья. Сегодня, когда Вининг спустился вниз по лестнице, я снова почувствовал этот запах. Полагаю, пользование этим лосьоном настолько вошло у него в привычку, что он забывал смыть его, когда изображал "двойника".
— Вы разгадали тайну Фаустины Крейл, — сказала миссис Лайтфут. — А как насчет тайны Эмили Саже?
Бэзил притормозил на крутом повороте, потом снова нажал на акселератор.
— Эта тайна еще долго будет скрыта от нашего понимания…
) я прочитал этот роман. Естественно, что трудно по прошествию стольких лет, помнить свои впечатления, но одно вспоминается точно — ощущение затянутости, провисания и т.п. Чего нет в рассказе. Четко, просто и красиво! Трудно сказать, смысл такой практики в те времена: написать рассказ и потом, спустя годы, перерабатывать в более крупный формат. А "грешили" этим многие писатели, включая мэтров жанра. Да и не только "золотого века". Примеров вагон и маленькая тележка. Может финансовая подоплека, возможно еще какие-то причины. Не знаю. Но, на мой взгляд, есть такие произведения, которые только выигрывают от короткого формата, чти рассказа. Мне кажется, что это именно тот случай. А вы как считаете?
Спокойный
