Ли Голдберг: Избранное

[Клуб любителей детектива]

ГОЛДБЕРГ ЛИ: ИЗБРАННЫЕ РАССКАЗЫ    ЛИ ГОЛДБЕРГ — Американский писатель, сценарист, издатель и продюсер, известный своими романами-бестселлерами “Затерянные холмы” и “Правдивая фантастика”, а также своими работами над множеством телевизионных криминальных сериалов, в том числе “Диагноз: Убийство”.    В данном топике собраны избранные рассказы, которые мы находим в различных источниках.    © Переводы выполнены специально для форума “КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА”    Данные о переводчиках, редакторах, дате публикации на форуме и др. информационных данных, во вкладке "Содержание" (примечание к рассказам).      ВАЖНО! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ РАССКАЗА!

• ВНИМАНИЕ!
    Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
    Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• Содержание
  ⚔️ Remaindered║Уцененка*

  1-я публикация на языке оригинала:*

  EQMM, август 2001 г.

  
  

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", Доктор Немо, 2020 г.; переведен по изданию "Three Ways To Die", Adventures in Television, May 31, 2009 г.

  
  

  ⚔️ The Case of the Piss-Poor Gold║Дело о плохо пахнущем золоте*

  1-я публикация на языке оригинала:*

  EQMM, ноябрь 2009 г.

  
  

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", доктор Немо, декабрь 2022 г.

  
  

  ⚔️ Mr. Monk and the Seventeen Steps║М−р Монк и семнадцать ступенек*

  1-я публикация на языке оригинала:*

  EQMM, 10 декабря 2010 г.

  
  

  Литературные премии:*

  Премия читателей журнала "Ellery Queen Mystery" / Ellery Queen Mystery Magazine Readers Choice Award, 2010 / Четвертое место

  ║

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", доктор Немо, 20 сентября 2023 г.

  
  

  ⚔️ Mr. Monk and the Sunday Paper║М-р Монк и воскресная газета*

  1-я публикация на языке оригинала:*

  EQMM, июль 2011 г.

  
  

  Литературные премии:*

  Премия Шамус / Shamus Award, 2012 // Лучший рассказ (номинация)

  ║

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", доктор Немо, 7 января 2024 г.

  
  

  ⚔️ Mr. Monk and the Open House║М-р Монк и дом на продажу*

  1-я публикация на языке оригинала:*

  EQMM, январь 2012 г.

  
  

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", доктор Немо, 1 октября 2024 г.

  
• Уцененка
    “Голос нового поколения” сидел в конце четырнадцатого прохода, где заканчивались товары для дома и начинался книжный отдел. Он окинул взглядом аккуратную стопку книг в мягких обложках, стоявшую на столе перед ним, и в очередной раз, как можно вежливее, сказал раздраженной женщине в оранжевой майке и с обвисшей грудью, что понятия не имеет, где она может найти средство для удаления бородавок.
     — Вы не очень-то помогаете, — огрызнулась она, опираясь одной рукой на тележку, в которой лежали одноразовые подгузники, замороженные обеды Weight Watchers, хлопья Captain Crunch, мешок сухого собачьего корма, коробка улиточного яда и три рулона бумажных полотенец. — Гляньте-ка, только за эту неделю она увеличилась вдвое.
     Она ткнула пальцем ему в лицо, чтобы он хорошенько рассмотрел огромную бородавку на ее костяшке.
     — Я здесь не работаю, — ответил он.
     — Тогда зачем вы сидите за справочным столом?
     — Это не справочный стол. Я автор. Я подписываю свои произведения.
     Она, похоже, впервые заметили книжки и взяла одну из них в руки.
     — О чем она?
     Идиотский вопрос. А для чего же нужны обложки?
     — О страдающем бессонницей студенте, который добровольно участвует в исследовании сна и вступает в эротические отношения с женщиной-исследователем, что приводит к убийству.
     — Там есть кошки? — спросила она, перелистывая страницы.
     — А почему там должны быть кошки?
     — Потому что из кошек получаются отличные персонажи, — она небрежно бросила роман обратно на стопку. — Вы не читаете книг?
     — Читаю. Наверное, книжки с кошками прошли мимо моего внимания.
     — Мне нравятся книги про кошек, особенно те, где они раскрывают убийства. Если вы умный, то напишете про кошек. — С этими словами она поправила бретельку бюстгальтера и укатила на поиски зелья для выведения бородавок.
     Судя по тому, как шли дела, возможно, книга про кошек — это то, что нужно. Хуже, чем было, уже точно быть не может.
     Он ошибался.
     — Внимание покупателей магазина “Кей-Март”, — прозвучал в громкоговорителе дрожащий голос. — Мы рады приветствовать автора бестселлеров Кевина Данглера, голос нового поколения, который подписывает свою последнюю книгу “Измятые листы” в четырнадцатом проходе. Обязательно загляните к нему и поздоровайтесь, а по пути не забудьте зайти в наш садовый отдел и приобрести корзину весенних цветов всего за девять долларов и девяносто девять центов.
     Он опустил голову на руки и проклял Бога за его жестокость. В один день ты подписываешь книги в Нью-Йорке вместе с

  Элмором Леонардом и Сью Графтон*

    Элмор Джон Леонард-младший (1925–2013) — американский писатель и сценарист, мастер криминальной литературы и вестернов, произведения которого отличались энергичными диалогами, персонажами-неудачниками и лаконичным юмором.
    Сью Графтон (1940–2017) — американская писательница детективного жанра, обладательница многих престижных литературных премий детективного жанра. Наиболее известна как автор “Алфавитной серии”

  для сотен обожающих читателей, а в другой — сидишь в магазине “Kей-Mарт” в

  Спокане*

    Spokane — Город на северо-западе США, штат Вашингтон.

  , соревнуясь за внимание с лотком дешевых бегоний, и проигрываешь.
     Вряд ли он представлял себе такое будущее, когда пять лет назад его первый роман “Морозное дыхание” ворвался на литературную сцену, получив звездную рецензию в Publishers Weekly, объявившую его “реинкарнацией Джеймса М. Кейна на пике его литературных способностей”. На первой полосе The New York Times Book Review его назвали “голосом нового поколения”.
     Его жена Джанин, которая много лет содержала их обоих, внезапно уволилась с работы секретарем, спустила в унитаз противозачаточные таблетки и потребовала немедленного оплодотворения. Окрыленный успехом, Кевин с энтузиазмом подчинился.
     Книга “Морозное дыхание” на неделю попала в список бестселлеров New York Times — ровно настолько, чтобы продать права на издание книги в мягкой обложке за шестизначную сумму и до конца жизни называть себя автором бестселлеров.
     Через год — спустя пять тиражей в твердой обложке, один новый дом, два BMW и одну страдающую коликами девочку — вышел его второй роман. Лично Кевин считал “Поступай с другими так” своей лучшей работой, с чем не согласился Publisher's Weekly, заявивший, что “телефонный справочник — триллер по сравнению с этим”. Kirkus Reviews назвал книгу “478-страничной предсмертной запиской некогда многообещающей писательской карьеры”. Журнал Entertainment Weekly задался вопросом, не подвергся ли автор “нераскрытой лоботомии после завершения своей последней книги”. New York Times вообще проигнорировала книгу.
     Никого, кроме Кевина, не удивило, когда “Поступай с другими так” провалилась, опустившись за шесть недель всего до доллара девяносто девять. Его сразу же списали в “авторы одного хита”.
     Кевин решил доказать, что они ошибаются, и приступил к созданию нового романа. В то же время его увлеченность тратами привела к тому, что он был вынужден ужаться. Он обменял дом на квартиру, а “Бумеры” на “Дэу”, заверив разъяренную жену, что выкупит все на большие деньги, вырученные от третьей книги.
     Но издательство отклонило “Измятые листы”, как и семь других книг. Его жена решила, что “голосу нового поколения” пора идти работать в обувной магазин ее отца.
     В бешенстве Кевин продал свою книгу за семь с половиной тысяч долларов США издательству, известному выпуском бесконечной серии оккультных романов автора, который умер двадцать лет назад.
     Как только “Измятые листы” вышли в свет, Кевин на своем “Дэу” отправился в самостоятельно организованное книжное турне. Частично он финансировал свое путешествие по стране, продавая с автографами пятые издания “Морозного дыхания”, которые он покупал за доллар и, когда мог, продавал из багажника за двадцать долларов.
     Последние два месяца он раздавал автографы везде и всюду, отчаянно пытаясь разжечь сарафанное радио, готовый на все, только бы не возвращаться к ворчащей жене, плачущему ребенку и кошмарной перспективе продавать

  “Флоршеймы”*

    Florsheim — американский бренд, основанный в 1892 году Мильтоном Флошеймом, под которым выпускается мужская и женская обувь, а также аксессуары.

  до конца жизни.
     
     — Не могу поверить, что вы здесь, — тихо, почти шепотом, сказала какая-то женщина.
     — Я тоже не могу, — ответил он, не отрывая лица от стола.
     Кевин устало поднял голову и увидел женщину лет двадцати, одетую в белые тренировочные штаны и облегающую футболку без рукавов, на груди которой красовалась надпись “ЧИТАЙ МЕЖДУ СТРОК”. Ее короткие светлые волосы были взъерошены, как будто она только что встала с постели. Интересно, как она выглядит в постели и как она взъерошила себе волосы.
     Кевин начал потеть. Она протянула ему экземпляр “Морозного дыхания”, тщательно защищенный прозрачной пластиковой обложкой.
     — Не могли бы вы подписать ее для меня?
     Она принесла книгу с собой. Это означало, она пришла сюда специально, чтобы увидеть его. В магазин “Кей-Март”. Возможно, это поворотный момент. Маленький знак от Бога, что дела начинают налаживаться.
     — Конечно, — он с готовностью выхватил у нее роман и открыл его на титульном листе. Это было первое издание. Должно быть, книга хранилась у нее много лет. Наконец-то поклонник. Наконец-то они вышли из спячки.
     — Для кого я должен ее подписать? — спросил он.
     — Меган.
     Задумавшись, она взяла одну из книжек в мягкой обложке и положила перед ним.
     — И эту тоже, пожалуйста.
     — С удовольствием. — И, он мог бы добавить, с огромным облегчением. Собственно, он чуть так и не расписался на ее экземпляре “Морозного дыхания”. Но вместо этого он написал: “Меган, которая напомнила мне, почему я стал писателем”.
     — Я так давно хотела с вами познакомиться. Я думаю, что вы самый великий писатель, — она нервно подпрыгивала, наблюдая, как он подписывает ее книгу. — Мне неловко признаваться, но это самая сексуальная книга, которую я когда-либо читала.
     Кевин снова поднял на нее взгляд, и ее ничем не стесненная грудь оказалась прямо перед его глазами. Смутившись, он быстро перевел взгляд на ее лицо. Она покраснела.
     — Я очень польщен, — сказал он, упустив тот факт, что еще он был очень взволнован.
     — Я серьезно. Я заставляла своего бывшего читать мне ее перед тем, как мы занимались любовью, — проговорила она с легким придыханием. — Думаю, это было одной из причин нашего расставания. И еще он не любит книги.
     — Все книги или только мои? — Он закрыл “Морозное дыхание”, снова восхищаясь тем, как аккуратно она завернула издание в пластиковую обложку, и открыл другую книжку для подписи.
     — Я библиотекарь. А еще я коллекционирую подписанные первые издания детективов. У меня их сотни. Но только одну я держу рядом с кроватью.
     Он прочистил горло и снова посмотрел на ее грудь. По его спине скатилась струйка пота. Она была самой привлекательной библиотекаршей из всех, кого он когда-либо видел.
     — Должно быть, это очень впечатляющая коллекция.
     — Не хотите ли посмотреть? — неуверенно спросила она.
     Кевин опустил взгляд на книжку, словно раздумывая, что написать, вместо того чтобы фантазировать о том, к чему может привести знакомство с ее коллекцией.
     Он находился за сотни миль от дома. Его жена никогда не узнает. И разве он не заслужил хоть немного благодарности после всех тех унижений, которые ему пришлось пережить?
     Кевин улыбнулся:
     — Я закончу здесь и встречу вас на парковке через десять минут.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

     На улице стояла жара, поэтому Кевин включил кондиционер “Дэу”, и периодические струйки теплого воздуха, которые он выпускал, так сильно напрягали четырехцилиндровый двигатель, что он с трудом поспевал за Меган на скорости тридцать миль в час.
     Он ехал за ее древним Cutlass девяносто первого года через Спокан, где KFC все еще назывался

  Kentucky Fried Chicken*

    “Жареная курочка из Кентукки”

  , каждая вторая машина была старым пикапом “Форд” с откидной крышей, а каждый встречный носил кепку

  Budweiser*

    Budweiser — американский светлый лагер, выпускающийся компанией AB InBev. Cамое продаваемое пиво в США.

  .
     Его читателей здесь не было. Они тусовались в модных кофейнях, лежали на гавайских пляжах, восстанавливались после пластической операции или летели через Атлантику бизнес-классом. Они не питались в

  Arby's*

    Arby’s — американская сеть ресторанов быстрого питания, специализирующаяся на сэндвичах.

  и не жили в домах на колесах.
     Еще одно доказательство того, что Меган была знаком. Нет, чудом. Она была рыбацкой лодкой, которая заметила ваш спасательный плот как раз перед тем, как вы собрались съесть других выживших.
     Меган привела его к крошечному дому в стиле ранчо в жилом массиве сорокалетней давности, разваливающемся обломке эпохи “бэби-бума”. Она закатила свой Cutlass в гараж и поспешила к входной двери. Он подъехал к обочине, а когда вышел из машины, она уже была внутри дома и придерживала для него дверь с сеткой.
     — Заходите, — восторженно сказала она. — Я принесу вам пива.
     Только бы ты не принесла мне презерватив вместе с ним, подумал он.
     — Было бы неплохо.
     Она отступила в сторону, и ему пришлось протиснуться мимо нее, чтобы попасть внутрь. Его тело так тесно прижалось к ее, что он почувствовал жар от ее кожи.
     Он все еще наслаждался этим ощущением, когда впервые увидел ее жилище. Оно было похоже на библиотеку в маленьком городке. Вдоль стен, от пола до потолка и вокруг окон, стояли белые книжные шкафы из IKEA, на каждой полке ряд твердых переплетов в прозрачных пластиковых обложках. Интересно, есть ли у нее собственный карточный каталог.
     Кожаный диван, кресло и кофейный столик жались друг к другу на оставшемся небольшом пространстве. Для коллекционеров комфорт неважен.
     — Наверное, по сравнению с вашим особняком мой дом выглядит убого, — извинилась она и направилась на кухню.
     — Нет места приятнее, чем комната, полная книг.
     Зачем портить ей настроение? Ей не обязательно знать, что он живет в двухкомнатной квартире с одной ванной.
     Кевин медленно обошел комнату, склонив голову набок, чтобы прочитать названия на полках. У нее были книги всех самых известных детективных авторов, от Блока до Уэстлейка. Не могли же все они быть подписаны.
     Он вытащил наугад одну книгу. “Кровавая работа”. Первое издание. “Меган — от чистого сердца”. Майкл Коннелли. Он взял другую. “Достать коротышку”. Первое издание, с автографом Элмора Леонарда. “Меган, с благодарностью”.
     Ух ты.
     Кевин поставил книгу на место как раз в тот момент, когда Меган вышла из кухни, держа в каждой руке по холодной бутылке Bud.
     — У вас потрясающая коллекция, — он взял бутылку, которую она ему предложила.
     — Я увлекаюсь книгами. — Она села напротив него на диван.
     — Без шуток. Я и не знал, что в Спокане бывает так много авторов.
     — Не бывает, — озорно усмехнулась она. — Мне приходится их разыскивать.
     — Правда? — усмехнулся он в ответ, отпивая из бутылки.
     — Я езжу на все крупные съезды любителей детективов и стою в огромных очередях. Но это стоит того, чтобы просто встретиться с авторами.
     — Почему?
     — Потому что они позволили мне увидеть то, что они видят, почувствовать то, что чувствуют, помечтать о том, о чем мечтают. Более близкого общения и быть не может. Я хочу, чтобы они знали, к кому они прикоснулись, и, если смогу, прикасаюсь к ним в ответ.
     Меган глотнула пива, откинув голову назад. У нее была прекрасная шея, длинная и стройная, и она поймала его взгляд. Она улыбнулась.
     — Не могу поверить, что вы здесь, у меня дома.
     — Для меня это, наверное, еще более волнующе.
     — Не знаю, как такое возможно. Я имею в виду, кто я такая?
     Кевин точно знал, что сказать. Она практически сама подсказала ему слова. Он поставил пиво на полку и шагнул к ней.
     — Теплое дыхание на моей шее, когда я чувствую себя невероятно одиноким, нежное прикосновение к руке, когда мне кажется, что я застрял. Присутствие, которое я всегда ощущал, у себя за спиной, когда писал, — тихо сказал он. — Я всегда думал, что это всего лишь мое воображение. Но теперь я знаю, что все это время это были вы.
     Он едва сдерживал смех, пока произносил эту чушь. Но он видел, что она сработала: по ее лицу медленно расползался румянец. Меган поднялась с дивана и взяла его за руку.
     — Позвольте мне показать вам, где я храню вашу книгу, — хрипло сказала она.
     Меган повела его по короткому коридору в спальню. Там тоже были книжные шкафы у каждой стены, и места едва хватало для полноразмерной кровати и тумбочки, на которой уже лежал ее экземпляр “Морозного дыхания”. Он удивился, как ей удалось так быстро вернуть книгу на место.
     Она отпустила его руку, медленно стянула футболку через голову и опустилась на кровать.
     — Почитай мне, — прошептала она.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

     Ему никогда не приходилось заниматься этим так много и так долго. Восемь часов плотской гимнастики. И вот теперь, уже глубокой ночью, он лежал на ее кровати, его кожа была липкой от пота и слюны, и он чувствовал себя таким опустошенным и удовлетворенным, как никогда прежде.
     Она подползла к краю кровати и встала.
     — Ты собираешься принести нам еще пива? — спросил он.
     — Нет, я принесу книгу.
     — Она здесь, — он взял с тумбочки “Морозное дыхание” и бросил его на кровать. — Но мне нужен перерыв, прежде чем я смогу читать тебе дальше.
     — Я ищу другую книгу.
     Меган прошла к одному из книжных шкафов, предоставив Кевину возможность полюбоваться ее обнаженной спиной. Раньше он никогда не считал лопатки сексуальными. Она меняла его взгляды на многие вещи.
     Она потянулась за ряд твердых переплетов, достала небольшой дневник и вернулась с ним на кровать.
     — Я хочу, чтобы ты расписался в моей книге для автографов.
     Он усмехнулся:
     — Разве я тебе недостаточно запомнился?
     Она открыла ящик тумбочки, нашла ручку и протянула ему вместе с дневником:
     — Моя книга любви.
     — Твоя что? — ухмылка испарилась.
     — Я собираюсь здесь подписи авторов, которые сначала делились со мной своими мечтами, а потом и любовью.
     Он открыл книгу. Она была полна автографов и дат. Мужчины и женщины. Он будто перелистывал списки бестселлеров за последнее десятилетие. Почему эти люди ставили свои подписи? Неужели они не знали, что это за дневник? Может, они решили, что так безобиднее всего заткнуть ей рот?
     Что бы ими ни двигало, он не собирался повторять их ошибку. Тем более, если жена вдруг может узнать, что означает его подпись. Если Джанин уйдет от него, некому будет работать, пока он пишет, не будет тестя с обувным состоянием, у которого можно занять денег. И уж точно он не сможет позволить себе алименты на содержание ребенка, не устроившись на работу.
     — Я не могу тут расписаться, — он сунул ей дневник обратно в руки.
     — Ты не подпишешь мою книгу любви? — потрясенно спросила она.
     — Как-то это неправильно.
     — Почему? — Ее голос надломился.
     Он попытался быть нежным, обратиться к ее чувствительной, обожающей стороне.
     — Это наше личное переживание, твое и мое. Я не хочу делиться им ни с кем другим.
     — Но я хочу. Я так счастлива, что готова бежать по улице и кричать, чтобы все слышали.
     — Нет.
     — Я хочу, чтобы все знали, что я прикоснулась к тебе так же, как ты прикоснулся ко мне.
     — Меган, ты не можешь так поступить, — сказал он, поняв, что это был неправильный подход. Он знал, в чем ее слабости. Нужно использовать их в своих интересах.
     — Я горжусь тем, что между нами произошло, — сказала она, и теперь обида сменилась гневом.
     — Я тоже, и вот почему я хочу сохранить это воспоминание только для себя.
     — Ты поступаешь эгоистично, — заявила она, к его изумлению. — Когда ты делишься чудным опытом с другими, ты распространяешь радость и делаешь мир лучше.
     — Я не хочу, чтобы ты распространяла радость, — твердо сказал он. — Ты не можешь ее распространять.
     — Я начну прямо сейчас, — она поднялась на ноги.
     — Что ты делаешь?
     — Я собираюсь отправить имейл всем своим друзьям. Пусть они тоже порадуются.
     — Нет!
     Но она уже собралась уходить. Даже не задумываясь, он поднял свой роман и ударил ее по голове. Это было так приятно, что он продолжал бить даже после того, как она упала на пол.
     Распространять радость? Шмяк. Что за безумство? Шмяк. У тебя нет карьеры. Шмяк. У тебя нет репутации. Шмяк. Ты не угодишь в финансовую пропасть, из которой нет выхода. Шмяк. Ты. Шмяк. Чокнутая. Шмяк. Шизанутая. Шмяк. Сука! Шмяк.
     К тому времени, когда он взял себя в руки, от Меган осталась только лужа крови на ковре. Кевин посмотрел на окровавленную книгу в своей руке и вдруг понял, что он натворил. Он пощупал ее пульс.
     Мертва.
     Он бросил книгу на пол и сел на край кровати, потрясенный тем, как быстро его жизнь превратилась в дерьмо. Что же ему теперь делать?
     Думай.
     Он уставился прямо перед собой.
     И тут его взгляд упал на ряд книг на нижней полке. Это были книги о писательстве. Точнее, о написании детективов.
     Значит, она тоже хотела стать писательницей. Еще одна темная сторона ее личности, о которой он не узнал.
     Он подошел к книжному шкафу и просмотрел названия. Одно из них бросилось ему в глаза: “Руководство для писателей по осмотру места преступления”. Он сдернул книгу с полки и пролистал.
     Здесь был целый кладезь полезных советов для неподготовленного убийцы. Согласно справочнику, больше всего ему стоило беспокоиться об отпечатках пальцев и обо всем, из чего можно будет извлечь его ДНК.
     Они пользовались презервативами, это хорошо. От них нужно будет избавиться. И от пивных бутылок. Неплохо было бы постирать простыни и перестелить постель.
     Что еще?
     В книге было много полезных советов. Сначала он собрал все простыни и свою одежду и засунул их в стиральную машину. Потом пошел на кухню, отыскал пару резиновых перчаток для мытья посуды, бутылку

  “Лизола”*

    Американский бренд чистящих и дезинфицирующих средств.

  , несколько бумажных полотенец и пакет для мусора.
     Кевин высыпал пивные бутылки и презервативы в пакет, затем распылил “Лизол” на все поверхности, к которым прикасался или мог прикасаться, включая экземпляры “Достать коротышку” и “Кровавой работы”, и вытер их.
     Тогда он переложил белье в сушилку и пропылесосил весь дом, после чего извлек вакуумный пакет и выбросил его в мусорное ведро вместе со всем остальным.
     К тому времени высохло белье. Кевин вытряхнул ворсинки из пылесоса в мусорку, оделся и застелил постель.
     Никогда в жизни он не убирался так тщательно. Если бы Джанин увидела это, она бы заставила его убираться у них дома. Конечно, ей тоже пришлось бы умереть, прежде чем он на это согласится.
     Теперь нужно подумать об орудии убийства. С этим была проблема. Очевидно, что он не мог оставить книгу. Но если бы он взял ее, кто-нибудь мог бы заметить пропажу, особенно если это действительно единственная книга, которую она оставляла у своей кровати. Ее бывший парень, несомненно, заметил бы пропажу.
     Решение оказалось простым.
     Он положил книгу в мусорный пакет, завязал его и понес к входной двери, которую приоткрыл, чтобы посмотреть, нет ли кого на улице. Вокруг не было ни души, свет в домах не горел — в общем, чего еще ожидать в три часа ночи.
     Кевин поспешил к своей машине, открыл багажник и достал из коробки экземпляр “Морозного дыхания”. Затем он засунул пакет в машину, закрыл багажник так тихо и аккуратно, как только мог, и прокрался обратно в дом.
     Натягивая резиновые перчатки, он обыскал все вокруг, пока не нашел заначку Меган — пластиковые защитные обложки “Brodart”, и аккуратно завернул в одну из них экземпляр “Морозного дыхания”.
     Кевин положил книгу обратно на тумбочку и уже собирался отвернуться, как вдруг его осенило. Должен ли он подписать ее?
     Не подпишет, и его ничего не будет связывать с ней. Он уйдет совершенно чистым. Но что, если она сказала кому-то, что собирается получить автограф? Вдруг кто-то видел ее в магазине?
     Чем больше он думал об этом, тем безопаснее и разумнее казалось оставить подпись. Кроме того, ни один убийца не оставит свой автограф. У него почти что будет алиби.
     Он уже взял перчатками книгу, как вдруг понял, что совершает большую ошибку. На романе должны быть его и ее отпечатки. Поэтому Кевин взял книгу голыми руками, подобрал ее ручку и расписался.
     “Меган, истинной любительнице книг”.
     Кевин убрал ручку в карман, чтобы выбросить потом вместе с остальным мусором, снова надел перчатки, затем присел рядом с трупом Меган и несколько раз шлепнул ее руками по книге.
     Он вернул книгу на тумбочку. Удалить отпечатки пальцев с дневника было невозможно, поэтому он взял его с собой, чтобы уничтожить позже.
     Кевин поставил на место “Руководство для писателей по осмотру места преступлений” и покинул дом, довольный и немного гордый тем, что совершил такое безупречное убийство. Возможно, когда-нибудь благодаря полученному опыту он сможет написать книгу.
     Вместо того чтобы остановиться на ночь в гостинице, он поехал в следующий в его туре город, выбросив по дороге к нему большую часть мусора в разрозненные контейнеры. Когда Спокан остался примерно в доброй сотне миль, он съехал с шоссе и некоторое время ехал по грунтовой дороге, подальше от посторонних глаз, прежде чем остановиться.
     Кевин вышел из машины, выкопал небольшую ямку и сжег книгу с дневником, развеяв пепел по ветру, как останки кремированного друга.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

     — Внимание покупателей “Кей-Март”. Сейчас сезон пикников, и в честь этого события купите семейный пакет любимых чипсов и получите еще один бесплатно! Затем вы сможете попробовать наш луковый соус и встретиться с автором бестселлеров Кевином Данглером, который подписывает свою новую книгу “Измятые листы”. Поприветствуйте его в

  Уолла-Уолла*

    Город в округе Уолла-Уолла, штат Вашингтон.

  и купите его книгу со скидкой тридцать процентов!
     Невысокий мужчина в джинсовом комбинезоне на голое тело резко направил свою тележку к столику Кевина, где за стопкой книг и ведром чипсов сидел “голос нового поколения”, заставляющий себя читать первую главу “Девяти жизней Муррлока Холмса”, которые занимали сейчас третье место в списке бестселлеров New York Times.
     — Вы Кевин Данглер? — спросил мужчина, взяв бесплатную картофельную чипсину и макая ее в миске с бесплатным луковым соусом.
     “Нет, я — самозваный Кевин Данглер, который ходит от одного магазина “Кей-Март” к другому, наслаждаясь тем, что не продал ни одной книги”.
     — Да, это я, — сказал Кевин.
     — Мне понравилось “Морозное дыхание”.
     — Спасибо.
     — Но две ваши последние книги просто отстой, — мужчина запихнул чипсы в рот и взял из ведра еще одну жирную горсть. — Добро пожаловать в Уолла-Уолла.
     Мужчина покатил свою тележку, дожевывая чипсы и оставляя за собой крошки. Кевин смотрел ему вслед, всерьез раздумывая, не совершить ли ему второе убийство за два дня. Может, правду говорят, что второй раз всегда проще.
     — Если вам станет легче, я могу попросить отбуксировать его машину, — сказал кто-то.
     Кевин повернулся и увидел пузатого мужчину в гавайской рубашке и брюках цвета хаки, который держал в руках бумажный пакет.
     — Вы правда можете? — спросил Кевин.
     — Это наименьшая из моих суперспособностей, — мужчина положил пакет на стол, потянулся в карман и достал кожаный бумажник, который он раскрыл, чтобы показать удостоверение личности и значок. — Вы удивитесь, если узнаете, на что способен детектив убойного отдела.
     Кевин уставился на удостоверение. Детектив Бад Фланек. Из Спокана. Он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица, и подумал, видит ли это коп.
     — Вы далеко от дома, — сказал Кевин, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно и спокойно.
     Это может быть совпадением. Такое случается. Иначе бы этого слова не существовало.
     — Около четырех часов езды, — ответил Фланек, убирая значок в карман. — Можно доехать и за меньшее время, но мне нравится останавливаться в Льюистоне, чтобы перекусить по дороге.
     — Что привело вас в “Кей-Март”?
     — Вы, мистер Данглер. Я упустил вас, когда вы были в городе, и я ваш большой поклонник.
     — Правда? — Сердце Кевина колотилось так громко, что Фланек наверняка его слышал. Он взял со стопки книжку в мягкой обложке и открыл ее на титульном листе. — Давайте я побыстрее подпишу для вас книгу. Вам ведь предстоит долгая поездка домой.
     — Знаете, что мне больше всего нравится в ваших работах? Вы умеете проникать в голову убийцы. Должен сказать, так я их лучше понимаю. Я часто думал о том, чтобы обратиться к вам за советом.
     — Весьма польщен, — Кевин указал на роман кончиком ручки. — Как мне подписать вашу книгу?
     — На самом деле я сейчас работаю над необычайно сложным делом, — продолжил Фланек. — Библиотекарша была убита в собственном доме, ее ударили по голове тупым предметом. У нас нет ни малейшего представления о мотивах.
     Кевин оторвал глаза от книги. Фланек весело улыбался — просто дружелюбный поклонник, который не может перестать болтать. Но Кевин сразу понял, что это игра в кошки-мышки. Главное сохранять спокойствие. У них на него ничего нет, он об этом позаботился.
     — Конечно, убийца должен был оставить отпечатки, волос, что-нибудь, от чего можно будет оттолкнуться.
     Фланек покачал головой:
     — Вот что странно. Ее как будто убил призрак. Кто бы это ни сделал, он все вычистил.
     Кевин чуть не вздохнул с облегчением, прежде чем спохватился и изобразил кашель.
     — А как же свидетели?
     — Тут нам тоже не повезло, — Фланек рассеянно почесал живот. — Скажите мне, что бы вы сделали, если бы писали такой вот рассказ? Как бы поймали этого парня?
     Чего он ждет от меня, признания?
     — В художественной литературе убийца всегда совершает ошибку, — ответил Кевин. — Тонкие поведенческие ошибки — самые лучшие, они гораздо удовлетворительнее и драматичнее, чем криминалистическая улика.
     Фланек улыбнулся, кивнув головой в знак согласия.
     — Вот почему мне так нравятся ваши работы, особенно первая.
     Каждый человек — книжный критик, подумал Кевин.
     — Я уже говорил, что эта библиотекарша собирает книги? — сказал Фланек. — Подписанные первые издания.
     — Хорошее хобби. Поддерживает таких, как я, в бизнесе.
     — Забавно, но только одна из ее сотен книг не была первым изданием.
     Детектив порылся в бумажном пакете и достал экземпляр “Морозного дыхания” в твердом переплете, завернутый в красивую пластиковую обложку. Он открыл книгу и показал Кевину его подпись.
     — Вот эта, — сказал Фланек.
     Кевин уставился на книгу, ошеломленный собственной глупостью.
     — Это пятое издание, — продолжал Фланек, — как и остальные книги в вашем багажнике.
     Для обвинения этого было недостаточно, но Кевин знал, что теперь все остальное встанет на свои места. Видеозаписи с камер наблюдения в “Кей-Март”, вероятно, покажут, что Кевин и Меган были вместе, а может быть, даже, как он следовал за ней, выезжая с парковки. Но это только начало. Если Фланек мог заметить разницу между первым и пятым изданием, у него была бы возможность выдвинуть против него веские косвенные доказательства.
     Фланек взглянул через плечо Кевина. Повернувшись, Кевин увидел двух полицейских в форме, стоящих от них на вежливом расстоянии и держащих руки у кобур.
     Кевин вздохнул, смирившись со своей участью. Он был не первым автором, которого погубила уцененная книга, но, несомненно, самым запоминающимся.
     Он снова посмотрел на Фланека:
     — Вы все еще хотите, чтобы я подписал вам книгу?
     Фланек кивнул:
     — Пожалуйста.
     Кевину не составило труда придумать подходящую надпись.
     “Детективу Фланеку, который заметил все мои ошибки”.
• Дело о плохо пахнущем золоте
     ТРАБЛ, КАЛИФОРНИЯ, 1855 г.
  
     Мечта убила моего мужа, Хэнка Гатри, еще до того, как ему исполнилось двадцать пятый лет.
     Мы обрабатывали бесплодный участок земли в Канзасе, безуспешно пытаясь превратить его в ферму, когда он прочитал о золоте, которое было разбросано по всей Калифорнии. В газетах писали, что русла рек там усыпаны золотом и что любой, у кого есть две здоровые руки, лопата и оловянная кастрюля, может без особых усилий зарабатывать по меньшей мере сто долларов в день. Вряд ли так могло быть на самом деле, но это все равно не помешало многим бедным фермерам заразиться золотой лихорадкой.
     Мой Хэнк оказался одним из них.
     Я пыталась образумить его, но он был настроен бросить ферму, собрать то немногое, что у нас имелось, и отправиться в Калифорнию.
     Я не могла винить его за желание уехать. Когда ты пытаешься вырастить урожай на такой земле, капризной, сухой и неплодоносной, как моя старая бабушка, то хочется верить, что есть более легкий способ разбогатеть. Я знала, что Калифорния не может быть золотым раем, каким ее выставляли газеты, но полагала, что хуже, чем есть, нам уже не будет. Кроме того, я была воспитана во всем повиноваться своему мужу, как бы глупо, безрассудно и упрямо он себя ни вел.
     Итак, в 1852 году мы объединились с четырьмя другими семьями и отправились на запад. По дороге мы потеряли чуть ли не весь наш скот, нам пришлось выбросить нашу печь, посуду, мамины подсвечники и почти все, что у нас было, чтобы облегчить наш груз. Эти потери были ничто по сравнению с человеческими жертвами. Половина нашего отряда умерла от холеры. Путь на запад был усеян ценностями, могилами и тушами животных от Канзаса до Калифорнии. Не раз в течение тех долгих, жестоких месяцев я спрашивала себя, какое богатство может нас ожидать, которое могло бы компенсировать то, что мы потеряли.
     Я воспринимала это как плохое предзнаменование. Вдобавок первый калифорнийский шахтерский городок, в который мы въехали, назывался

  Трабл*

    Беда (англ.)

  . Я бы предпочла остановиться в месте под названием Возможность, Счастье или Спокойствие, но, полагаю, могло быть и хуже. Это место могло называться Тщетность, Страдание или Смерть, и все это было бы наиболее точным описанием того, что нас ожидало.
     Здесь было не особенно красиво. Главная улица представляла собой месиво из грязи, опилок, камней и лошадиного помета, где изредка попадались деревянные настилы, несколько облегчающие переход через дорогу. Все выглядело так, словно было возведено в спешке людьми, не заботившимися ни о внешнем виде, ни о мастерстве строительства, ни о каком-либо постоянстве. Большинство строений были одноэтажными, с бревенчатыми стенами и деревянными витринами магазинов с высокими плоскими карнизами разной длины. Здесь также было множество лачуг, срубов и палаток всех видов, некоторые из которых были грубо сделаны из сучьев и старых ситцевых рубашек. Гостиница представляла собой однобокое двухэтажное здание с покосившейся верандой. На каждой стороне улицы был тротуар из деревянных досок и множество коновязей. Я не увидела ни одной церкви, но это не означало, что в какой-нибудь из палаток не было одного-двух проповедников. По моему опыту, проповедники и игроки всегда появлялись там, где есть виски и деньги.
     Люди на улице выглядели так, будто только что вылезли из могил. Они были покрыты грязью. Она прилипала к их рваным шерстяным рубашкам и заплатанным штанам, прилипала к их грязным бородам и потрепанным шляпам, прилипала к их волосам, которые были зализаны назад смазкой от колес телеги. Если поблизости и были женщины, то они либо прятались, либо еще не вылезли из могил. Увидев мужчин, я не могла винить их за то, что они держались подальше от посторонних глаз.
     Единственным свидетельством процветания, которое я могла наблюдать, являлось существование самого города, и несмотря на все его уродство, это был сильный показатель. Трабл не стал бы расширяться или вообще появляться, если бы не золото.
     Мы с Хэнком могли бы проехать мимо, и, наверное, так и следовало сделать, но ему не терпелось засунуть свою кастрюлю в реку. После первой же попытки он обнаружил несколько крупинок золота в гравии и был так взволнован этим, что сразу же подал заявку на участок, убежденный, что мы сидим на материнской жиле.
     Но он ошибся.
     Когда этот участок оказался пустым, мы стали продвигаться вверх и вниз по реке, никогда не отходя далеко от Трабла и подавая новые заявки в надежде, что мы всего в одной кастрюле от богатства. Мы не слишком разбирались в геологии, но знали, что золото легче всего найти в гравийных отмелях, где река расширяется и изгибается или где она когда-то изгибалась. Поскольку золото тяжелее других минералов, хлопья и самородки оседают там, иногда у поверхности, а иногда на глубине.
     Распознать золото было несложно. Во-первых, по цвету и по ощущению мягкости, когда вы надкусываете самородок. Не то чтобы мы нашли много самородков. Мы знали, что золото там есть, но добывать его из земли в достаточном количестве, чтобы заработать на жизнь, было изнурительной, изматывающей душу работой, гораздо более тяжелой, чем фермерство. Но золотая лихорадка поддерживала людей, подобных Хэнку, так, как фермерству никогда не удавалось. Слишком много вокруг было разбогатевших людей, чтобы он перестал верить, что такое может случиться и с ним. Благодаря лихорадке он не замечал боли, тщетности, нищеты и лишений.
     У меня не было лихорадки. Но у меня был брак и мужчина, которого я любила. Поддерживать их обоих здоровыми и сильными — вот что поддерживало меня.
     Мы жили в палатке, чтобы можно было переезжать туда, где есть золото. Я вела хозяйство, готовила еду, иногда латала и шила одежду для других старателей в обмен на самое необходимое, пока Хэнк трудился на нашем участке.
     Если человек хотел выжить и отложить немного на тяжелые времена, ему приходилось собирать от половины до унции золота в день, что составляло примерно шестнадцать долларов. Но мы редко собирали за день больше шести долларов, то есть примерно шести щепоток золотого песка, а при такой цене (патока — один доллар за бутылку, мука — пятьдесят центов за фунт) мы едва могли прокормить себя. Чаще всего наш пакет муки стоил больше, чем наш мешочек с золотом.
     Я пыталась убедить Хэнка бросить старательство и попробовать что-нибудь другое. Наши споры продолжались почти весь первый год, пока я наконец не сдалась и не решила оказывать ему всяческую поддержку, пусть даже считая его неправым. Меня учили, что так должна поступать хорошая жена.
     Два года работы в холодной речной воде изо дня в день подтачивали его здоровье. Его спина горбилась, а суставы опухали. Дошло до того, что он не мог стоять и едва мог дышать. И даже тогда, при всех этих недугах, его главной болью было желание найти еще больше золота.
     Говорят, что его убила ревматическая лихорадка, но я-то знаю правду.
     Его погубила мечта о золоте.
     После его смерти я осталась одна, но не без имущества. У меня был наш участок, палатка и его инструменты, но они не стоили и мешка картошки. Если у меня и имелось что-то ценное, так это мое тело.
     Женщин в Трабле было мало, поэтому, как только Хэнка похоронили, я стала таким же редким и ценным товаром в этих краях, как золото. Было несколько способов воспользоваться своей ценностью. Я могла выйти за одного из немногочисленных богачей, большинство из которых жили в своих особняках в Сан-Франциско, пока другие работали на них в шахтах. Или я могла завязать отношения с менее состоятельными мужчинами, которых было куда больше, и многие из них с готовностью заплатили бы одну или две щепотку золота, чтобы ненадолго насладиться женской любовью.
     Женщины, занимавшиеся подобным бартером, назывались “азартными” и жили в задних комнатах салунов. Они пользовались бóльшим уважением, чем их коллеги на Востоке, возможно, из-за того, что население Трабла в основном состояло из одиноких мужчин, отчаянно нуждавшихся в их услугах. Вот вам еще одно объяснение того, почему пороки, которые не допускались дома, в шахтерских городах воспринимались так легко, будь то пьянство, азартные игры, блуд или убийство.
     У некоторых таких женщин дела шли хорошо, они зарабатывали достаточно денег, чтобы прокормить себя, пока не находили мужчину с большим количеством золота и низкими моральными нормами, за которого можно выйти замуж, и не уезжали отсюда. Но, по-моему, большинство из них умирали молодыми, от сифилиса, абортов или смертельной дозы настойки опиума.
     Я же пыталась выжить, занимаясь шитьем и стиркой для шахтеров. Но было мало мужчин, готовых расстаться со своим золотым песком, заработанным тяжким трудом, ради такой мелочи, как чистая одежда, которая на следующий день снова испачкается. Они считали, что их золото лучше потратить на виски, еду и женщин.
     Однако был один необычный и своеобразный господин, который превыше всего ценил чистоту и порядок.
     Я говорю, конечно же, об Артемисе Монке, единственном пробирщике Трабла.
     Я слышала, что пробирное дело — анализ пород и тому подобного и определение содержания минералов — третья древнейшая профессия после врачей и азартных женщин.
     Каждый старатель и шахтер приходили к Монку со своими породами, чтобы он мог определить, сколько в них золота, каково его качество, и оценить потенциальную доходность их участков. Поэтому он считался вторым или третьим по важности человеком в Трабле.
     Либо в геологии Трабла имелось что-то очень необычное, либо Монк как-то уникально проводил расчеты, поскольку различные минералы в образцах, которые он исследовал, всегда обнаруживались в равных количествах. Он объяснял это “неизменным балансом природы”, но если он прав, то весь остальной мир был несбалансирован.
     Как это ни странно, но факт оставался фактом: Монк всегда оказывался прав в своих оценках стоимости того или иного месторождения, и любой, кто ставил под сомнение его выводы, в конечном итоге убеждался в этом на собственном горьком опыте.
     Но даже если вы никогда не имели дел с Монком, вы наверняка знали, кто он такой. Монк выделялся. Он был единственным чисто выбритым человеком в городе, его волосы всегда аккуратно подстрижены, и он мылся каждый день, что само по себе удивительно. Он постоянно носил одно и то же — шляпу-дерби с куполообразной макушкой и плоскими круглыми полями, белую рубашку с длинными рукавами, застегнутую до воротника, жилет без рукавов с четырьмя карманами и четырьмя пуговицами, шерстяные брюки и отличные черные ботинки.
     Его одежда всегда была чистой. Я знаю, поскольку именно я чистила ее — хоть я ни разу не нашла малейшего пятнышка грязи. Он приносил мне свою одежду аккуратно сложенной. Выглядела она так, как будто ее никогда не раскладывали и тем более не надевали, но я решила, что если он хочет, чтобы я стирала чистую одежду, то так тому и быть. Я находилась не в том положении, чтобы отказываться от работы.
     Монк, похоже, был очень доволен моей стиркой и почти каждое утро возвращался к моей палатке у реки. Я никогда не видела его на лошади или даже рядом с ней. Кажется, животные его отталкивали. Он добирался туда, куда нужно, пешком или по железной дороге.
     Однажды он заявился в мою палатку и обнаружил, что меня нет, а палатка пуста, поэтому стал искать меня в городе. Он нашел меня с чемоданом возле одного из салунов.
     Я пыталась избавиться от своих дурных предчувствий и вступить в азартную жизнь. Должно быть, ему стало ясно, что творится у меня в голове.
     — Вы не можете этого сделать, — сказал он.
     — У меня нет выбора, мистер Монк. Это единственная ценная вещь, которую я могу продать.
     — Вы отлично справляетесь со стиркой. Я не встречал здесь прачки лучше вас.
     — Я не смогу выжить, занимаясь стиркой.
     — Но вы мне нужны.
     — А мне нужна еда, теплое место для сна и крыша над головой.
     — Договорились.
     Я повернулась к нему.
     — Что вы имеете в виду?
     — Я найму вас, — сказал Монк. — Вы можете жить в свободной комнате в моем офисе.
     Я настороженно посмотрела на него:
     — Что вы ожидаете взамен, мистер Монк?
     — Не то, что вы готовы предложить там, миссис Гатри, — кивнул он в сторону салуна. — Мне нужен помощник, чтобы поддерживать мою жизнь в чистоте и порядке. Мне становится слишком тяжело справляться одному и при этом выполнять свою работу.
     Мы договорились о цене, которая позволила бы мне прокормить себя и откладывать немного, чтобы когда-нибудь вернуться в Канзас. Он так быстро принял мои условия, что я подумала, не слишком ли низкую цену я назначила. Но я была благодарна за предоставленную возможность и в тот же день переехала.
     Наше соглашение было полностью целомудренным, хотя я сомневаюсь, что кто-то в это верил. Мне было все равно, что они думают. Главное, что мне не придется становиться азартной женщиной, по крайней мере пока.
     Вскоре я обнаружила, что поддержание чистоты и порядка в его жизни включало в себя гораздо больше, чем простое ведение домашнего хозяйства, и что его навыки и служение обществу выходили за рамки изучения горных пород.
     Артемис Монк раскрывал преступления.
     
     Торговля в Трабле почти полностью зависела от золотого песка, который люди носили с собой в кожаных мешочках, привязанных к поясу. Щепотка стоила около доллара, и почти у всех, от служащего в магазине до азартных женщин, имелся набор весов. Как правило, продавцы сами отмеряли щепотки, и для них было обычным делом прибегать к различным уловкам, чтобы оставить себе несколько крупинок золота при сделке.
     Большинство барменов, лавочников, парикмахеров и азартных женщин в городе отращивали длинные ногти, чтобы под них попадал песок, а в свободное время катали грубые камешки между большими и указательными пальцами, чтобы создать углубления на коже и захватить больше крупинок.
     Хозяин магазина оказался хитрее всех. Он был известен своей густой и гладко намазанной жиром шевелюрой, которую он приглаживал перед каждой сделкой, а после, когда покупатель уходил, прочесывал пальцами. По словам Монка, это происходило потому, что золото прилипало к его смазанным пальцам и после вытиралось о волосы. Каждый вечер торговец мыл волосы в золотой кастрюле и зарабатывал больше, чем большинство старателей, сидящих на корточках у реки.
     Но я полагаю, что такой обман компенсировался другим, поскольку многие старатели и шахтеры, как известно, приправляли свое золото пиритом и латунными опилками, чтобы придать ему немного больше объема.
     Монк не утруждал себя мелкими преступлениями, но он поймал множество более изобретательных воров.
     Мне особенно запомнилась одна ситуация, потому что она произошла, когда я только начала работать на него, а также потому, что это было первое убийство, которое он раскрыл у меня на глазах.
     Стояло теплое сентябрьское утро, и я индексировала образцы и обновляла записи в приемной его большого, идеально квадратного домика. Монк сохранял образцы пород, которые ему приносили на анализ. Он помещал образец в банку и помечал его датой анализа и индексом, соответствующим записям в гроссбухе, в котором он указывал различные участки, их местоположение и владельцев. В гроссбухе также содержались результаты анализов. Ведение этих записей входило в мои обязанности.
     На полках в приемной были аккуратно расставлены и разложены банки с образцами, справочники, карты и различные экземпляры горных пород. Его рабочий инвентарь был тщательно систематизирован по размеру, форме и назначению. Инструменты лежали на колышках в стене, специально приспособленных для отдельных предметов.
     Дом был разделен на четыре равные части: приемная, которая служила нам кухней и общей гостиной, лаборатория, комната Монка и моя комната. Монк проводил большую часть времени в лаборатории, где трудился за огромным столом, который ему каким-то образом удавалось держать в чистоте от пыли, хотя он регулярно возился с камнями и грязью. Полки были заполнены специальными инструментами, химикатами, тиглями, микроскопами и весами, необходимыми для его профессии.
     Задняя часть лаборатории была отведена для дробления образцов горных пород в пыль, которую он затем обжигал в двухъярусной глиняной печи как часть какого-то сложного процесса, который я даже не пыталась понять. Знаю только, что, когда все было готово и измельченные породы были расплавлены, вылиты в стаканы, охлаждены, очищены и приправлены химикатами, он мог отделить золото от всего остального и сказать вам, насколько богатым или бедным может быть ваш участок.
     Монк находился в своей лаборатории, когда в приемную вошел молодой старатель. Я сразу же остановила его у двери и вывела обратно на крыльцо.
     — Мне нужно увидеть мистера Монка, — заявил он.
     — Вы не можете войти сюда в таком виде.
     — В каком?
     Я могла сказать, что передо мной новичок, только что сошедший с корабля, поезда или тропы и жаждущий разбогатеть в стране золота. У него был такой же лихорадочный взгляд, как у моего Хэнка и сотен других мужчин. Но в его взгляде чувствовалось что-то еще.
     На нем была шерстяная рубашка пока что различимого красного цвета и брюки без заплат, но и то и другое покрывала грязь. Я видела покрытые волдырями руки и шатающуюся походку человека, не привыкшего работать лопатой и киркой или долгие часы сидеть на корточках у холодной реки, шурша гравием в кастрюле. Он был худым от недостатка хорошей пищи и, возможно, от цинги. Его бакенбарды были мохнатыми, но еще не скрывали юных черт лица, а волосы длинными, но пока не растрепанными и спутанными.
     — Вы слишком грязный, — сказала я. — Мистер Монк пускает внутрь только свежевымытых и одетых в чистую воскресную одежду людей.
     — Это не церковь, и я не собираюсь жениться на нем. Я просто хочу, чтобы он посмотрел на мои камни.
     — Как вас зовут, сэр?
     — Нейт Клеббин.
     — Можете дать мне ваши образцы, мистер Клеббин, и я отнесу их мистеру Монку. Если хотите, подождите здесь, на крыльце. — Я указала на скамейку для гостей.
     — Я подожду. — Он передал мне свой мешочек с камнями и сел на скамейку.
     Я вошла внутрь и отнесла мешок Монку, который встретил меня на пороге своей лаборатории.
     — У вас новый клиент, — сообщила я.
     — Знаю. Я учуял его за сто ярдов.
     — Вы говорите так обо всех, кроме меня.
     — Потому что никто, кроме вас, в этом городе не моется и не надевает каждый день свежую одежду. И многие из них регулярно ездят верхом на грязных животных.
     — Вы имеете в виду лошадей.
     — Именно это я и сказал. — Монк забрал у меня мешочек и удалился в лабораторию, закрыв за собой дверь.
     — Я бы покаталась на лошади, если бы могла себе это позволить, — сказала я.
     Монк никогда не ездил на лошадях и считал, что нужно запретить их появление на улицах. Если бы он добился своего, всем пришлось бы держать своих лошадей в загоне за городом и убирать за ними.
     Через несколько часов он вышел обратно, с растерянным выражением на лице.
     — У нас что, на крыльце убивают животное?
     Монк имел в виду Нейта Клеббина, который заснул сразу после того, как сел на скамейку, и с тех пор громко храпел.
     — Это тот парень, который принес вам образец, — пояснила я. — Он спит на крыльце.
     — Звучит так, будто его убивают, а пахнет, словно он умер две недели назад.
     — Уверена, ему будет лестно такое услышать.
     Монк открыл дверь и вышел на крыльцо, где храпел Клеббин.
     — Мистер Клеббин?
     Мужчина слишком крепко спал, чтобы его разбудило простое упоминание имени. Тогда Монк вернулся в дом, взял метлу и ткнул Клеббина ручкой в бок.
     Клеббин резко проснулся.
     — Чего вы меня тыкаете?
     — Я Артемис Монк, пробирщик. Я закончил изучать ваш образец.
     Клеббин сел прямо, его глаза вспыхнули от возбуждения.
     — Вы что-то нашли?
     — Да, — кивнул Монк.
     — И много?
     — Достаточно. И при тяжелом труде можно получить гораздо больше.
     — Йи-хо!
     — Я бы пока не стал говорить ни “йи”, ни “хо”. Где ваша заявка?
     Клеббин полез в рубашку за сложенным листом бумаги, испачканной потом, и протянул его Монку.
     — Вот.
     Монк сделал шаг назад, как будто ему предложили дохлую крысу.
     — Я имею в виду, где находится ваш участок?
     — В лощине к западу от Джунипер Крик. Я купил его у Клема Джанклоу. Знаете его?
     Монк знал Клема, как и все остальные в городе. Клем был старателем, который наскребал себе на жизнь, но так и не мог разбогатеть, а то золото, которое находил, быстро тратил в салуне. Он был всегда на мели, вечно пьян и облегчал свой огромный мочевой пузырь везде и всякий раз, когда ему хотелось.
     Это, конечно, вызывало отвращение и ярость у Монка, который требовал, чтобы шериф Уилер арестовал Клема или вышвырнул его из города. Но Уилер не хотел делать ни того, ни другого.
     — Если я его арестую, то он просто обмочит мне всю тюрьму, — сказал Уилер. — А если я буду выгонять всех, кто мочится на улице, город опустеет. Кроме того, Клем ничего не может поделать. У него болезнь почек.
     — Его болезнь — это виски, — парировал Монк.
     По словам Клема, все дело заключалось в том, что он не может позволить себе лекарство, способное уменьшить его потребность в алкоголе и облегчить проблему с почками. Монк поговорил с доктором Слоуном, который подтвердил рассказ Клема и порекомендовал эликсир, известный как “Средство Грили”. Его использовали для лечения сифилиса, алкоголизма, опиумной зависимости и проблем с пищеварением.
     Поэтому Монк заключил с Клемом сделку. Он сам заплатит за лекарство, если Клем согласится держаться подальше от салуна и не справлять нужду на улицах. С тех пор Клем ни разу не облегчился на людях и держался подальше от салуна. Бутылки с лекарством обходились Монку в несколько долларов в день, но он решил, что это небольшая цена за спасение жизни человека и поддержание чистоты в обществе.
     И теперь лицо Монка стало свекольно-красным от гнева.
     — Почему Клем продал вам свой участок, если он все еще дает золото, мистер Клеббин?
     — Он сказал мне, что он слишком болен и слаб, чтобы работать дальше, но участок еще не опустел, — ответил Клеббин. — У него какие-то проблемы с почками из-за слишком большого количества дрянного виски. Дошло до того, что он мочится день и ночь по всему участку. Вы не поверите, какая стоит вонь, но я не возражаю, если там есть золото.
     Монк вздрогнул:
     — Вас обманули, мистер Клеббин, и меня тоже.
     — Но вы ведь нашли золото в этих камнях?
     — Конечно, нашел. Оставайтесь здесь, пока я позову шерифа.
     
     Монк зашагал прочь, а я поспешила за ним на Главную улицу. Он держал голову опущенной, следя за досками, когда наступал на них.
     — Я не понимаю, в чем проблема, мистер Монк. Все, что Клем рассказал мистеру Клеббину, — правда.
     — Вот что меня так раздражает. Дерзость преступления.
     Монк остановился и указал на искореженную доску. Я нагнулась и начертила на ней мелом большую букву ‘Х”, чтобы дерево потом можно было заменить. Я всегда носила с собой мел именно для этой цели.
     Он сделал еще один шаг и указал на другую доску. Эта была с трещиной.
     — Я думала, вы торопитесь, — сказала я.
     — Да. Но я не собираюсь убивать себя, добираясь туда.
     — Вы не можете умереть, наступив на искореженную доску.
     — Можно споткнуться и сломать себе шею. Или получить занозу в пальце ноги, которая занесет инфекцию. А потом доктор Слоун отрубает вам ногу, чтобы предотвратить гангрену, но он опоздал. Вы уже мертвы.
     Я пометила доску, и мы снова поспешили дальше, когда в нескольких ярдах впереди нас остановился всадник, сошел с коня и привязал его к столбу. Это был скотовод, а не старатель. Он носил широкополую шляпу, ситцевую рубашку, поношенную куртку, украшенную парчой с серебряными нитями, и сапоги. Его сапоги были в грязи, а одежда — пыльной и испачканной пятнами смолы. Ковбой выплюнул табак на улицу и ступил на тротуар перед салуном, смахнув с себя пыль шляпой.
     — Вы можете подмести пыль своей шляпой, — сказал Монк. — Мы любим, чтобы в нашем городе было чисто.
     Ковбой повернулся и посмотрел на Монка.
     — Что вы сказали?
     — А когда закончите подметать, можете убрать тот отвратительный кусок табака, который вы оставили на нашей улице.
     Ковбой улыбнулся, сверкнув желтыми зубами, и почесал несколько рубцов на груди. Глаза его опасно засверкали. Но на нем был пояс с оружием, а на Монке — нет, и это, возможно, единственное, что спасло Монка от расправы.
     — Я иду в этот салун и собираюсь выпить, мистер. Может, вы и эта красотка хотите присоединиться ко мне?
     — Не в таких же грязных сапогах, — нахмурился Монк. — Люди там едят и пьют. Почему бы вам не снять их и не оставить у двери?
     — Я попрошу налить мне то же, что пили вы. — Ковбой засмеялся и вошел внутрь.
     Монк уже собирался идти за ним, когда лошадь пустила газы и немного облегчилась. Он закричал и побежал обратно тем же путем, которым мы пришли, осторожно наступая на те же доски, что и раньше.
     Я догнала Монка за углом на Второй улице, откуда лошадь и помет не было видно. Он дышал, прикрыв нос и рот платком.
     — Как мы теперь доберемся до шерифа? — спросил он.
     — Легко. Мы пойдем к его офису по тротуару.
     — Мы не можем, пока это на улице.
     — Если не идти прямо за лошадью, то нет опасности наступить в помет.
     — Оно все еще там. Его можно увидеть и почувствовать.
     — Так закройте глаза и заткните нос.
     — Я умру от удушья. Если моя кожа не сгниет раньше.
     — Почему ваша кожа должна сгнить?
     — Вы видели, что на улице? Боюсь, мне нужен собственный телеграф, соединенный напрямую с офисом шерифа.
     — Я уверена, что он будет только рад. Но поскольку строительство телеграфной линии может занять некоторое время, я лучше сама схожу за шерифом Уилером.
     
     Я начала возвращаться к Главной улице, но, как оказалось, далеко идти не пришлось. Шериф проезжал мимо на лошади со своим помощником, Пэрли Уивером. Я побежала навстречу и замахала ему.
     Шериф подъехал ко мне. У него были обильные усы, выглядевшие так, будто он снял шкуру с енота и повесил ее под нос. Я слышала, раньше он был стрелком, прежде чем поселиться в Трабле в поисках мирной жизни. Как и большинство других шерифов. Его помощник Уивер был худым, как тростинка, и ленивым, но двигался быстро, как кролик, когда дело касалось еды, выпивки или внимания азартной женщины.
     — В чем проблема, миссис Гатри? — спросил Уилер.
     — В мистере Монке, шериф.
     — Вы должны арестовать Клема Джанклоу, — крикнул Монк с того места, где он стоял, на безопасном расстоянии от шерифа, его помощника и их лошадей.
     Уилер застонал:
     — У меня есть проблемы поважнее, чем моча Клема, Монк. Произошло убийство. Кто-то убил Барта Спайсера и украл его мешочек с золотом.
     — Это произошло на его шахте? — спросил Монк.
     — Собственно говоря, да. Я сейчас еду туда.
     — Зачем вам туда ехать, если убийца находится прямо здесь, в городе?
     Шериф поднял брови:
     — Неужели?
     — Он выпивает в салуне Богга. А теперь мы можем пойти и найти Клема Джанклоу?
     Шериф и его помощник выглядели озадаченными, и полагаю, что я тоже. Уилер задал вопрос, который мучал нас всех троих:
     — Как вы можете быть уверены, что убийца Спайсера сидит в салуне Богга, если вы даже не знали о смерти Спайсера, пока я вам не сообщил?
     — Спайсер был убит балкой? — нетерпеливо спросил Монк.
     — Кто-то уронил ему балку на голову, пока он спал, — сказал Пэрли Уивер. — Откуда вы это знаете? Вам кто-то сказал?
     — Да, убийца.
     — Он хвастался содеянным?
     — Он не сказал об этом ни слова. Ему и не нужно было. Его признание было на нем.
     — Как зовут этого парня? — спросил Уилер.
     — Я не знаю. Он просто прискакал в город и устроил бардак.
     Уилер застонал:
     — И каким же образом?
     — Он выплюнул табак на улице, намусорил на тротуаре, зашел в салун в грязных сапогах, а все остальное сделала его лошадь.
     — Поэтому вы думаете, что он также должен быть убийцей.
     — Я могу доказать.
     Скажи это кто-то другой, а не Артемис Монк, шериф проигнорировал бы его и поскакал дальше к шахте Спайсера. Но Монк не был кем-то другим.
     Шериф повернулся к своему помощнику:
     — Поезжай к Боггу и пригласи ковбоя присоединиться к нам.
     Уивер ускакал. Шериф Уилер слез с лошади и привязал ее к столбу.
     — Мы теряем время, шериф, — сказал Монк. — Клем может уйти.
     — Он никуда не денется, Монк. А даже если и уйдет, его нетрудно будет выследить, — ответил Уилер, затем повернулся ко мне. — Как вы, миссис Гатри?
     — У меня все хорошо, шериф.
     — Монк еще не свел вас с ума?
     — Нет, сэр, — ответила я, помня о том, кто платит мне жалованье и предоставляет комнату и питание.
     — Все впереди, — пообещал шериф как раз в тот момент, когда вернулся Уивер с ковбоем.
     — Это Бад Лолли, — сказал Уивер.
     Лолли улыбнулся, увидев нас с Монком.
     — Опять вы? У вас что, в городе есть закон, запрещающий плеваться?
     — Пока нет, но я работаю над этим, — сообщил Монк.
     — Поверьте мне, он не шутит, — сказал шериф. — Но у нас есть закон, запрещающий убийства.
     — Я никого не убивал, — заявил Лолли.
     Монк достал из кармана носовой платок, присел на корточки и счистил немного грязи с сапога Лолли. Мы все уставились на него, пока он это делал.
     — Если вы хотите начистить мои сапоги, мистер, я с удовольствием сниму их для вас, — ухмыльнулся Лолли.
     — Эта грязь с участка Барта Спайсера, — сказал Монк. — Я узнаю оттенок, который свидетельствует о необычно высоком содержании кремния.
     — Я никогда не слышал ни о каком Барте Спайсере. А даже если бы и слышал, вы не можете узнать, где я был, по грязи на моем сапоге.
     — Вообще-то, он может, — вмешалась я. — Мистер Монк — городской пробирщик. Он разбирается в грязи.
     — Геология и металлургическое содержание каждого участка уникальны, как и золото, которое из него получают, — сказал Монк. — Это определенно грязь с участка Барта. Я могу сравнить ее с образцом пород Барта, который я сохранил. Я уверен, что если бы увидел золотой песок в вашем мешочке, то узнал бы его по цвету.
     — Это ничего не доказывает, — возразил Лолли. — Я мог пройти по его земле, даже не зная об этом. В здешних краях много золотого песка. Я понятия не имею, где было мое золото, прежде чем оно оказалось у меня.
     — Он прав, — заметил Уилер. — Я не могу повесить человека за то, что у него грязь на сапогах и золото в мешочке.
     Монк посмотрел ковбою в глаза:
     — Вы клянетесь, что никогда не были в шахте Барта Спайсера?
     — Я никогда не был ни в чьей шахте, — заявил Лолли. — Я скотовод, а не золотоискатель. Я зарабатываю честным трудом.
     — А ваша одежда говорит об обратном.
     — О чем вы?
     — Шахты держатся на крепежных балках, которые покрыты корой и занозами. Они колючие, как кактус, и смазаны каменноугольной смолой. Раз вы никогда не были в шахте и не брали в руки крепежную балку, можете тогда рассказать нам, откуда у вас эти занозы в груди и эта смола на рубашке?
     Он не мог. Лолли на мгновение замешкался, затем схватился за пистолет. Но он был не так быстр, как Уилер, который выхватил оружие и прицелился еще до того, как рука Лолли дотянулась до кобуры.
     — Давайте, Лолли, избавьте город от необходимости вешать вас, — сказал Уилер.
     Ковбой поднял руки и с ненавистью посмотрел на Монка.
     — Я должен был последовать своему чутью и убить вас, когда мы встретились. Но я не стреляю в безоружных людей.
     — Вы просто разбиваете им черепа, пока они спят, и крадете их золото, — кивнула я. — Это гораздо благороднее.
     — Пэрли, отведи Лолли в офис и запри его, — велел шериф.
     Уивер взял пистолет Лолли и нацелился на него.
     — Пошли. Ты идешь впереди меня. Без шуток, или я наделаю в тебе дыр.
     — А как же беспорядок, который его лошадь устроила на улице? — спросил Монк у шерифа.
     — Пэрли, — окликнул Уилер своего помощника. — Пусть Лолли по дороге подберет дерьмо своей лошади.
     — Да, сэр, — ответил Уивер. — А вы где будете, шериф?
     Уилер взглянул на Монка.
     — Пойду ловить этого негодяя Клема Джанклоу.
     
     Мы нашли Клема Джанклоу через несколько минут, сидящим на скамейке возле магазина в окружении сумок с продуктами. Его налитые кровью глаза выглядывали из-за грязных бакенбард и спутанных волос, и от него хорошенько несло после нескольких дней пребывания под жарким солнцем в одежде, которую не стирали неделями, если не месяцами. Некогда красная шерстяная рубашка выцвела до отвратительного пурпурного цвета и покрылась тонким слоем грязи. Его рваные штаны держались на обтрепанных подтяжках, а гетры были заправлены в испачканные сапоги.
     Он заглатывал сардины из консервной банки, несколько кусочков уже прилипло к его колючей бороде. Когда шахтеры богатели, они быстро тратили золото на консервированные устрицы, оливки, черепаховый суп и другие деликатесы, а, подкрепившись, переходили к шампанскому, виски и азартным девушкам.
     — Вы арестованы, Клем, — объявил Монк.
     — Вы не можете никого арестовывать, Монк, — сказал шериф. — Это моя работа.
     — Я не сделал ничего плохого, — возразил Клем. — Я законопослушный гражданин.
     — Вы выманили у меня сто долларов, и я не знаю, сколько вы взяли у Нейта Клеббина.
     — Я никогда не брал у вас ни цента, мистер Монк, и я честно продал свой участок Клеббину.
     — Вы заходили к доктору Слоуну за очередной порцией “Бихлоридного Тонизирующего Средства Грили”, когда были сегодня в городе? — спросил Монк.
     — Оно мне больше не нужно. Я чувствую себя гораздо лучше и очень благодарен вам за это, мистер Монк.
     — Потому что без меня вы не смогли бы провернуть свою аферу. Вы справляли нужду по всему городу, зная, что я не выдержу и что доктор Слоун пропишет вам лекарство.
     — Оно лечит от пристрастия к виски и успокаивает почки; вот почему доктор сказал, что я должен его принимать. Но я не мог себе позволить собственное спасение, поэтому я в долгу перед вами за вашу доброту.
     Шериф вздохнул:
     — Если здесь и есть преступление, Монк, то я его не понимаю, в чем оно заключается.
     — Вы знаете, из чего состоит “Биохлоридное Тонизирующее Средство Грили”, шериф? — поинтересовался Монк.
     — Нет.
     Я тоже не знала.
     — Это смесь хлорида натрия, глицерина, стрихнина, цинхоны и хлорида золота, среди прочего, — сказал Монк. — Тоник, в сочетании с инъекциями, обычно используется для лечения различных зависимостей. Вы должны выпивать по глотку каждые два часа в течение месяца.
     — Я не понимаю, к чему вы клоните, — покачал головой Уилер.
     Я тоже не понимала.
     — Золото в тонике и инъекциях проходит прямо через ваше тело. Клем уже несколько недель справляет нужду по всему своему участку, приправляя его золотом, чтобы он мог продать его первому попавшемуся новичку. И он заставил меня финансировать его преступление.
     — Каким же образом? — спросил Уилер.
     — Если бы я не платил за его лекарства, он продолжал бы пить и беспорядочно мочиться. Он знал, что я этого не выдержу. Но все это было хитрым планом, чтобы продать свой почти ничего не стоящий участок.
     Теперь, когда Монк все объяснил, я увидела события прошлого в совершенно ином свете и поняла, что он был абсолютно прав.
     Клем облизал свои замасленные пальцы.
     -— Я понятия не имел, что моя моча приправляет мой участок, и вы не можете доказать обратное.
     — Меня он убедил, — сказал Уилер. — Ты вернешь все припасы, которые еще не слопал, отдашь мистеру Клеббину все его деньги и позволишь ему оставить твой участок просто так, если он захочет. А потом ты отплатишь Монку тем, что уберешься к черту из города и никогда не вернешься. Потому что, если я еще раз увижу твое лицо в Трабле, я всажу в него пулю.
     — Вы не имеете право, — запротестовал Клем.
     — Я — закон. Может, ты был слишком пьян, чтобы заметить, но у нас здесь нет ни судей, ни судов. Так что на твоем месте, Клем, я бы сбежал, пока я не передумал и не решил пристрелить тебя прямо сейчас.
     Клем собрал свои сумки и, не говоря ни слова, зашаркал обратно в магазин.
     Уилер повернулся к Монку:
     — Удовлетворены?
     — Этого всего можно было бы избежать, будь у нас закон против публичного мочеиспускания, — сказал Монк. — И плевков.
     — А при чем здесь плевки?
     — С них все и начинается. Они сходят вам с рук, и, не успеете оглянуться, как вы уже не контролируете свои

  сфинктеры*

    Сфинктер — клапанное устройство, регулирующее переход содержимого из одного органа организма в другой (или из одной части трубчатого органа в другую). Функцию сфинктера выполняет круговая мышца, суживающая или замыкающая при сокращении наружное или переходное (например, мочевого пузыря в мочеиспускательном канале) отверстие.

  , грабите поезда и убиваете старушек.
     — Понятно. Значит, если бы мы объявили плевки вне закона, мы могли бы в конце концов положить конец всему непристойному и преступному поведению на Западе.
     — Почему бы не попытаться. Что мы теряем?
     — Я бы многое потерял. Например, свою работу.
     — Значит, вы утверждаете, что мы должны позволить преступлениям продолжаться, чтобы вы могли зарабатывать на жизнь?
     — Не всем преступлениям. Можно оставить плевки. — Уилер подмигнул мне и ушел.
     Монк устало вздохнул:
     — Я собираюсь потратить остаток дня на мытье рук. Пока я буду этим занят, вы можете снять для нас две комнаты в гостинице.
     — Зачем?
     — Потому что после того, как я сожгу свой дом, нам нужно будет где-то жить, пока строится новый.
     — Мистер Монк, будьте благоразумны, — сказала я. — Вы не можете сжечь свой дом только потому, что принесли туда несколько камней, на которые помочились.
     Монк уставился на меня:
     — Вы можете придумать причину получше?
• М−р Монк и семнадцать ступенек
    ЭДРИАН Монк считает, что перемены — это хорошо, пока все остается неизменным. Это может показаться противоречием, но не в параллельной вселенной, в которой живет Монк.
     Он хочет, чтобы в его жизни все было упорядоченно, последовательно, симметрично и пронумеровано. Сейчас он как никогда близок к достижению равновесия и обязан этому переменам.
     Ирония, которую он никогда не оценит.
     Потому что ирония — это юмористическое противоречие, а Монк не обладает чувством юмора и не может смириться с несоответствием. Думаю, это связано с его обсессивно-компульсивным расстройством, которое настолько обострилось после убийства жены десять лет назад, что его выгнали из полиции Сан-Франциско как психологически непригодного. Но именно его ОКР и почти сверхъестественная способность видеть детали, которые остальные воспринимают как должное, сделали его таким гениальным детективом, что полиция в итоге наняла его в качестве консультанта по расследованию убийств.
     Еще одна ирония, которую он не замечает.
     Ирония, похоже, идет рука об руку с переменами в жизни Монка, а их у него произошло сразу несколько.
     Дважды Монка увольняли, потому что город не мог позволить себе ни финансово, ни политически держать его в штате, покуда проводилось безжалостное сокращение рабочих мест и услуг. Нам обоим пришлось сильно понервничать, поскольку моя финансовая безопасность как его личной помощницы, работающей на полную ставку, зависит от его оплачиваемой работы.
     К счастью, мне удалось использовать в качестве рычага давления способность Монка раскрывать особо загадочные и резонансные убийства, дабы с ним заключили трехлетний контракт по типу

  “пэй-о-плэй”*

    Pay or play (“плати или играй”) — соглашение, заключаемое между продюсерской компанией и актером или членом съемочной группы. Независимо от того, будет выпущен продукт или нет, актеру или члену съемочной группы гарантируется оплата.

  , что обеспечило нам обоим некоторую стабильность в работе.
     Неопределенность — это своего рода дисбаланс, поэтому предоставление Монку гарантированной работы было важным изменением, даже если я всего лишь сохранила все прежним еще на три года. Однообразность была изменением, которое он мог принять.
     Но как бы он ни хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, в его жизни постоянно присутствовала одна вещь, которую он жаждал изменить.
     И это наконец произошло.
     Более десяти лет его преследовала неспособность раскрыть убийство своей жены Труди, репортера, погибшей от взрыва автомобиля за несколько дней до Рождества. Разгадка ее смерти ускользала от него, хотя он раскрывал любые другие убийства, которые попадались ему на пути, независимо от того, насколько они были загадочными или сложными.
     Он болезненно осознавал это жестокое противоречие. Ужасный дисбаланс продолжал мучать его сущность независимо от того, насколько ровной, симметричной и упорядоченной ему удавалось сделать остальную свою жизнь.
     Но недавно он раскрыл и это убийство, и теперь, после такого шквала перемен, все улеглось, и мы с Монком вернулись более или менее к прежней жизни.
     И все же я почувствовала разницу. Монк выглядел таким довольным, каким я его никогда раньше не видела.
     Однажды в своей квартире, когда он чистил баллончики с дезинфицирующим спреем дезинфицирующими салфетками, он фактически признался в этом.
     — Ты заметила, что в последнее время все кажется более ровным?
     — Вы хотите сказать, что вы счастливы.
     — Я говорю, что вижу меньше вещей, которые не сочетаются друг с другом, или не на своем месте, или неправильно пронумерованы.
     — Может, это потому, что вы не так усердно их ищете. Вы расслабляетесь.
     Монк покачал головой:
     — Нет, этого не может быть. Просто мир стал более ровным.
     — И как вы думаете, с чего это?
     — Потому что наконец-то принесли свои плоды годы моей упорной работы.
     — С вашим терапевтом.
     — С человечеством. Люди вокруг стали-таки разумнее.
     — И вы теперь счастливы?
     Он повел плечами:
     — Я теперь чуть менее несчастен.
     Важнейшей частью ровной жизни Монка являлась рутина. А для нас было рутиной начинать день с созерцания трупа. Через несколько минут после этого разговора нас пригласили посмотреть на труп.
     Наверное, прозвучит странно, и я не хочу сказать ничего плохого в адрес мертвых, но мне показалось, что все в мире наладилось.
     ****
     Нас ждало не убийство. Нас ждал суицид.
     Это не означало, что в деле есть что-то подозрительное. У полиции есть стандартная процедура — расследовать случаи смерти при невыясненных обстоятельствах, особенно с применением оружия.
     Но Монка обычно не вызывали на самоубийства, если только это не было связано с другим делом, которое он расследовал, или жертва являлась очень известной, или ситуация просто оказывалась странной, как, например, кто-то покончил с собой, наевшись

  “Ding Dong”*

    Бренд шоколадных пирожных.

  .
     На сей раз не был применим ни один из этих сценариев. Более того, все было настолько обыденно, что нам позвонил даже не капитан Стоттлмайер. Нам позвонил полицейский, прибывший на место происшествия и не знавший никаких подробностей, кроме имени жертвы и ее адреса в Догпатче — промышленной равнине между

  Потреро-Хилл*

    Жилой район в Сан-Франциско.

  и ветшающими верфями восточной набережной города.
     Покойный Нельсон Деррик жил на Теннесси-стрит в одном из немногих сохранившихся одноквартирных коттеджей викторианского стиля, построенных на узких полосках земли в 1880-х годах для трудившихся на заводах и верфях рабочих.
     Коттедж Деррика был построен над гаражом, в который даже “Королла” поместилась бы с трудом. Передняя часть дома была покрыта серой черепицей, над единственным окном высился тяжелый карниз, похожий на приподнятую бровь, как будто дом не одобрял того, что приходится смотреть на заросшую бурьяном асфальтовую стоянку через дорогу. Длинная крутая лестница спускалась от входной двери к неудобно расположенному электрическому столбу, на котором остались шрамы от многочисленных столкновений с бамперами автомобилей.
     С одной стороны дома находился склад, а с другой — некогда идентичный коттедж, который какой-то идиот модернизировал до безвкусицы, сняв карнизы, добавив огромное витражное окно и замазав все поверхности штукатуркой. На соседском красочном почтовом ящике висела табличка “Продается”.
     Мы поднялись по ступенькам, Монк считал каждую из них, пока не дошли до молодого полицейского, который стоял у двери Деррика. Он выглядел едва ли старше моей дочери.
     — Семнадцать, — проговорил Монк.
     — Мне двадцать три, — отозвался коп, явно стесняясь своей мальчишеской внешности.
     — Я говорил о количестве ступенек.
     — А, — сказал он, его щеки слегка покраснели. — Это важно?
     — Очень, — ответил Монк, остановившись, чтобы осмотреть дверь, которая, очевидно, была взломана.
     — Какое отношение имеет количество ступенек к тому, что человек покончил с собой? — спросил полицейский.
     — Это все равно, что спросить меня, может ли быть причиной суицидальной депрессии полное разорение, неоперабельный рак мозга или то, что жена ушла к лучшему другу.
     Монк изучил дверную ручку, задвижку, затем расколотую дверную раму и цепочку, которая была вырвана вместе с винтами из крепления чьим-то хорошим пинком.
     Полицейский выглядел совершенно озадаченным.
     — Но мы же говорим всего лишь о ступеньках.
     — Нечетное число — вопиющий недостаток, свидетельствующий не только о некачественном строительстве, но и о глубоком моральном разложении, — сообщил Монк. — Спросите себя: какой человек мог бы жить в таком доме? Только тот, кто полностью раздавлен жизнью, кто не в силах выбраться из финансовой и духовной нищеты, стал бы каждый день подниматься и спускаться по этой лестнице отчаяния, постоянно напоминая себе о своем жалком, никчемном, обреченном существовании. Для него, наверное, было приятным освобождением приставить пистолет к голове.
     Полицейский уставился на него:
     — Потому что у него было семнадцать ступенек?
     — Мир жесток. И это еще в удачные дни. — Монк опустил голову и шагнул внутрь, изучая паркетный пол и столкнувшись в узкой прихожей с мужчиной, который делал то же самое.
     — О, простите, — сказал мужчина, смущаясь и отступая с дороги Монка.
     На вид ему было около сорока лет, на висках пробивалась седина, а вокруг глаз появились первые возрастные морщинки. Высокий, с квадратной челюстью, в безупречно сшитом темно-синем костюме, белой рубашке и галстуке в красно-белую полоску, что придавало ему несомненный президентский вид, если бы не три забинтованных кончика пальцев на правой руке.
     Именно тогда капитан Стоттлмайер вышел из заставленного книгами кабинета слева от нас, где находилось с полдюжины криминалистов, которые загораживали нам обзор тела. После женитьбы капитан стал уделять внимание своему внешнему виду. Его кустистые усы были аккуратно подстрижены, волосы причесаны, а одежда не выглядела так, будто он в ней спал.
     — Спасибо, что пришел, Монк, — сказал капитан. — Я вижу, ты уже познакомился с Дэвидом Хейлом.
     — Вообще-то, мы не знакомы, — откликнулся Монк. — Мы столкнулись друг с другом.
     Чего было бы очень трудно избежать, даже если бы они оба не смотрели в пол. Вход был очень уж тесным. Мы трое стояли так близко друг к другу, что практически обнимались.
     — Мне очень жаль, — сказал Хейл. — Наверное, я до сих пор не отошел от шока. Не могу поверить, что Нельсон наложил на себя руки.
     — Разве вы ничего не замечали? — осведомился Монк.
     — Замечал? Вы хотите сказать, что я мог предотвратить это?
     — Никто вас не обвиняет, мистер Хейл, — сказал капитан, затем повернулся к Монку. — Нельсон Деррик был писателем, Монк. А мистер Хейл — его агентом. Это он обнаружил тело.
     — Нельсон был моим клиентом более десяти лет. Он был глубоко озабоченным человеком, часто впадал в депрессию и иногда думал о самоубийстве, но я считал, что он преодолел это.
     — Вы просто не хотели замечать, — сказал Монк. — Никто не захочет смотреть на семнадцать ступенек. Возможно, именно они и оттолкнули его соседа.
     — Я не понимаю, — пожаловался Хейл. — В последнее время у Нельсона все шло просто хорошо. Вообще-то, сегодня утром мы собирались встретиться за завтраком с редактором для обсуждения контракта на новую книгу. Но Нельсон не пришел. Я неоднократно звонил ему, но ответа не было, и я сразу же приехал. Я долго стучал в дверь, потом попытался заглянуть в окно. Шторы были закрыты, но оставалась небольшая щель, и я увидел, как он скорчился в кресле за письменным столом. Я сразу же вызвал скорую помощь.
     Хейл указал через короткий коридор на кухню, где за столом сидели два парамедика и пили кофе из белых одноразовых стаканчиков. Один из них ковырялся в ободке своего стакана и нетерпеливо покачивал ногой.
     — Они выломали дверь, — продолжил Хейл. — Но было уже слишком поздно. Они ничем не могли ему помочь.
     Монк направился к кухне, но Стоттлмайер схватил его за руку.
     — Не надо, Монк.
     — Мы должны остановить его, — чуть не взмолился босс.
     — Нет закона, запрещающего ковырять стакан.
     — Зато есть так называемая элементарная человеческая порядочность. Смотрите, весь ободок ободран.
     — Это всего лишь стакан, Монк. Никто не пострадает.
     — Вы бы сказал то же самое, если бы он бил дубинкой тюленя?
     — Нет, не сказал бы, потому что бить тюленей дубинкой вообще-то незаконно.
     — О, Боже, теперь он проделывает дырку в боку. Он просовывает свой палец прямо внутрь.
     — Ему просто не терпится уйти, — сказала я. — Посмотрите, как он качает ногой. Чем быстрее мы уйдем отсюда, тем скорее он начнет действовать и перестанет ковыряться в своем стакане.
     Я повернула Монка обратно в сторону кабинета.
     Стоттлмайер взглянул на Хейла:
     — Не могли бы вы остаться здесь на случай, если у нас возникнут еще вопросы?
     — Разумеется, — сказал Хейл и перевел взгляд на пол.
     — Если хотите, можете выйти на улицу. Только не уходите слишком далеко.
     Монк еще раз посмотрел через плечо на парамедика, с любопытством наклонил голову, а затем повернулся к кабинету. Подергал себя за рукава.
     — Ладно, давайте сделаем это.
     Стоттлмайер обратился к толпившимся в кабинете криминалистам:
     — Так, всем выйти, детективам нужна комната.
     Криминалисты гуськом прошли мимо нас к входной двери; в кабинете остались только женщина-детектив и тело.
     Нельсон Деррик сидел спиной к нам в кожаном кресле, заклеенном скотчем. На нем был халат, тренировочные штаны и развязанные кроссовки. Тело его было перекинуто через подлокотник, а макушка головы снесена. Пистолет лежал на полу, в недосягаемости от его болтающейся руки.
     Мы могли видеть на полу старую печатную машинку “IBM Selectric” с листом в каретке, аккуратную стопку рукописных страниц, забрызганных кровью, переполненную окурками пепельницу, две банки колы и открытый пакет “Читоса”.
     Монк потряхивал головой из стороны в сторону, вытянув руки перед собой и обрамляя сцену, словно режиссер, когда он медленно и целенаправленно входил в комнату, покачиваясь, наклоняясь и приседая, как будто выполнял что-то вроде тай-чи.
     Он прошел от тела к книжным шкафам, ненадолго остановившись, чтобы рассмотреть несколько фотографий в рамке. На фото был изображен более молодой Деррик за пишущей машинкой, указательные пальцы на клавишах, сигарета свисала с губ, а бутылка скотча находилась в пределах досягаемости. В нем чувствовалось какое-то самодовольство, как будто он знал, что это инсценировка и его поза — клише.
     Женщина-детектив настороженно наблюдала за Монком, пока он обходил стол. На ней были выцветшие джинсы, свитер с V-образным вырезом, под которым виднелась белая футболка, и кожаная куртка, выглядящая так, как будто она у нее уже много лет. Значок и пистолет в кобуре были удобно пристегнуты к поясу, будто инструменты у строительного рабочего.
     По моим прикидкам, ей было около тридцати пяти лет. Симпатичная дамочка, но я могла видеть каждый прожитый год в твердом взгляде ее глаз, форма которых выдавала ее полуазиатское происхождение. Высокая и стройная, с короткими черными волосами и поджарым телом бегуньи. Наверное, когда она хотела, то выглядела просто великолепно, но я чувствовала, это случалось нечасто. Готова поспорить, что у нее только одно платье, десяток пар джинсов и ни единой юбки.
     Она заметила, что я изучаю ее, и встретила своим холодным взглядом мой, пока Монк возвращался к столу.
     — Это лейтенант Эми Девлин, — сказал Стоттлмайер. — Она перешла в убойный из отдела нравов, где много лет работала под прикрытием, в основном внедряясь в наркобизнес.
     — Я бы и сейчас работала, если бы только судья в моем последнем деле разрешил мне давать показания, не раскрывая своего лица, — отозвалась она. — И теперь мне больше не быть агентом под прикрытием.
     — Потеря для отдела нравов — выгода для нас. Не многие детективы убойного отдела имеют ее опыт работы на улице. — Стоттлмайер указал на Монка, который присел на корточки рядом с телом Деррика. — Эдриан Монк, наш специальный консультант, и его помощница Натали Тигер.
     Мы пожали друг другу руки. У нее была очень крепкая хватка.
     — Приятно познакомиться, — сказала я.
     Она коротко кивнула мне и переключила свое внимание на Монка, который сидел под столом.
     — Я много о вас слышала.
     — Мне нужны перчатки, — попросил босс.
     Стоттлмайер полез в карман и протянул ему пару. Мы все собрались вокруг Монка, пока он натягивал перчатки, и ждали, какие улики он найдет.
     Он начал завязывать шнурки на кроссовках Деррика.
     — Зачем вы это делаете? — спросила Девлин.
     — Потому что они развязались.
     — Но он никуда не уйдет.
     — И что? — спросил Монк в ответ, завязывая один шнурок в идеальный бант.
     — Он мертв, так что в этом нет никакого смысла.
     — Они развязались.
     — И?
     — Мне показалось, вы сказали, что несколько лет работали в отделе нравов.
     — Да.
     — Разве вы не распознаете безнравственность, когда видите ее?
     — Вы про развязавшиеся шнурки или про то, что вас сводят с ума ноги трупа?
     Монк закончил завязывать второй кроссовок и посмотрел на Стоттлмайера:
     — Ей предстоит многое узнать о работе полиции.
     Капитан подавил улыбку. Похоже, он наслаждался ситуацией, хотя обычно от такого поведения Монка у него начинала болеть голова. Что меня очень порадовало. Брак, очевидно, оказывал на него успокаивающее воздействие. Может, и мне выйти замуж, чтобы стать такой же покладистой, как Стоттлмайер.
     Девлин повернулась к капитану:
     — Я думала, что вы привлекаете Монка только в особых случаях.
     — В последнее время у нас их не было, и я подумал, что сейчас у вас двоих будет хорошая возможность встретиться и понять, как каждый из вас работает.
     Она пожала плечами:
     — По-моему, пустая трата времени. Это очевидное самоубийство.
     Монк встал и снова одернул рукава.
     — Что делает его очевидным?
     — Ну, для начала — предсмертная записка в его пишущей машинке, — сказала она покровительственным тоном, кивнув на бумагу в каретке. — И пистолет на полу, прямо под его рукой. И то, что все двери и окна были заперты изнутри.
     — Вы забыли про ступеньки.
     — А что с ними?
     — Их семнадцать. Что многое говорит о его душевном состоянии.
     — Говорит?
     — Спросите потом офицера-новичка у входа, и он вам все объяснит. Вам нужно быть более наблюдательной, если вы хотите долго продержаться на этой работе.
     Он наклонился, чтобы прочитать предсмертную записку, и не заметил ее холодного взгляда. Я заглянула ему через плечо. Записка гласила:
     Я написал один хороший роман десять лет назад и с тех пор переписываю его снова и снова. Я уже никого не обманываю, и меньше всего себя. Я должен был сделать это давным-давно и избавить всех от страданий.
     — В какое время наступила смерть? — поинтересовался Монк.
     — Судмедэксперты считают, около трех или четырех часов утра.
     — Никто не слышал выстрела? — спросила я.
     Девлин посмотрела на меня так, будто я громко рыгнула посреди свадебной церемонии.
     — Через дорогу есть парковка. Ночью она пуста. Склад по соседству в это время не работает, а соседский дом тоже пуст и выставлен на продажу. Рядом не было никого, кто бы мог его услышать.
     — Откуда вы знаете, что Деррик напечатал предсмертную записку? — спросил Монк.
     Девлин устало вздохнула.
     — Криминалисты сопоставили его пальцы с отпечатками, которые они сняли с клавиш машинки.
     — Какие пальцы?
     — Все. Мы очень тщательны. Других отпечатков на машинке или где-либо еще в комнате нет. Жертва жила одна.
     Монк посмотрел на записку и на отпечатанные страницы рукописи, а затем повернулся к Хейлу, который кружил по прихожей, уставившись в пол. И тогда босс покачал головой из стороны в сторону, словно пытаясь размять затекшую шею.
     Я поняла, что это значит, и Стоттлмайер тоже, но, когда я попыталась поймать его взгляд, он сделал вид, что не замечает меня. По-моему, он действительно получал удовольствие от происходящего, и мне стало интересно, что он имеет против лейтенанта Девлин.
     — Удовлетворены? — спросила Девлин у Монка.
     — Полностью.
     — Я же говорила, что это простое дело.
     — Конечно. Простое дело об убийстве.
     Я заметила, что Дэвид Хейл, стоявший в прихожей, поднял глаза от пола при упоминании об убийстве. Я не стала его винить. Это слово всегда привлекает внимание.
     Девлин бросила взгляд на Монка. Видимо, она была не из тех, кто любит, когда ее выводы оспаривают.
     — Вы что, не слушали ничего из того, что я только что сказала?
     Монк кивнул:
     — Вы сказали, что двери и окна были заперты изнутри, есть предсмертная записка, а на клавишах пишущей машинки нашли отпечатки пальцев Деррика.
     — Так как же вы можете утверждать, что это убийство?
     — Потому что двери и окна были заперты изнутри, есть предсмертная записка, а на клавишах пишущей машинки нашли отпечатки пальцев Деррика.
     Девлин выглядела так, будто вот-вот выхватит пистолет и выстрелит в него.
     И снова я заметила, что Стоттлмайер сдерживает ухмылку. Теперь я окончательно поняла смысл всей этой затеи. Он знакомил ее с нетрадиционными методами Монка на сравнительно небольшом деле, чтобы она была готова, когда произойдет необычайно запутанное убийство.
     Монк вел себя с ней так же, как и со всеми остальными. То есть он делал все по-своему, не заботясь о том, как его действия отразятся на других. И это никогда не изменится. Поэтому, если они собирались поддерживать какие-то рабочие отношения, ей предстояло научиться подстраиваться под него. Что будет нелегко. Я знала это на своем долгом и болезненном личном опыте.
     Она повернулась к капитану:
     — В его словах нет никакого смысла.
     — Он говорит, что все, указывающее на суицид, на самом деле указывает на убийство, — сказал Стоттлмайер, но на сей раз ему не удалось скрыть своего веселья, что только сильнее разозлило ее.
     — Да, я знаю это, капитан, — сказала она, ее голос и лицо были напряжены. — Но я не понимаю, как такое возможно.
     — Я тоже не понимаю, лейтенант. Но Монк нам расскажет, и тогда мы с тобой вместе почувствуем себя глупо.
     Я не думала, что Девлин понравиться чувствовать себя глупо.
     — Давайте начнем с самого начала, — произнес Монк. — Вы сказали мне, что отпечатки пальцев Деррика были по всей клавиатуре. Но Деррик печатал двумя пальцами.
     — Откуда вы знаете? — спросила она.
     — Вы можете увидеть это на фотографии на стене, но, что более важно, вы можете узнать об этом по мозолям на кончиках его указательных пальцев. Это единственные отпечатки, которые вы должны были найти. Кто-то напечатал записку, протер клавиатуру, а затем прижал пальцы Деррика к клавишам.
     — А может быть, Деррик с годами научился печатать не только двумя пальцами.
     — Возможно, но еще есть и сама предсмертная записка.
     — А что в ней не так?
     — Абзацный отступ в записке — два пробела, но если посмотреть на его рукопись, то все отступы равны пяти. — Монк нажал на клавишу отступа, и она перескочила на пять пробелов вперед. — Тот, кто печатал записку, использовал пробел вместо клавиши отступа.
     — Это ничего не доказывает. Ее все равно мог написать Деррик.
     — Очевидно, что это не он. Там нет ни одного упоминания о семнадцати ступенях.
     — Каких ступенях?
     — О тех, что перед входом. Он бы не забыл упомянуть о них, если бы покончил с собой.
     — Если вы так рассуждаете, а я использую данный термин очень осторожно, то я с уверенностью могу объявить этот случай самоубийством.
     — Вы забыли о дверях и окнах, которые были заперты изнутри.
     — Нет, не забыла, но я рада, что вы о них вспомнили. Они доказывают, что это не могло быть убийством.
     — Они убедительно доказывают, что это оно и есть. Если, как вы полагаете, Деррик выстрелил себе в голову в три часа ночи и никого не было рядом, чтобы услышать выстрел, зачем было запирать все двери и окна? Кто бы забежал внутрь, чтобы спасти его?
     — Он не хотел рисковать.
     — Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал Монк и вышел в прихожую, где ждал Дэвид Хейл.
     Мы столпились вокруг Монка, когда он указал на дверь.
     — Вы можете видеть, дверь была заперта на замок-защелку и цепочку, потому что, когда ее взломали, дверная рама раскололась, а цепочка оторвалась.
     — Это не новость.
     — Но задвижка не была защелкнута. Гнездо в раме не повреждено.
     Мы все уставились на дверной косяк. Он был прав.
     — Не улавливаю смысла, — сказала Девлин.
     — Задвижкой не воспользовались, поскольку она была единственным замком, который убийца не мог запереть и при этом выйти через дверь.
     — Как и цепочка.
     — Он использовал крючок и леску, чтобы поднять цепочку и набросить ее, прежде чем захлопнуть дверь. Единственная проблема заключалась в том, что леска порвалась, когда он вытаскивал крючок обратно.
     — Если это правда, где тогда крючок?
     Монк повернулся и указал на Хейла:
     — Такой же вопрос он задавал себе.
     Агент содрогнулся, как будто на него только что вылили большое ведро ледяной воды.
     — Неправда. Я понятия не имею, о чем вы говорите.
     — Нельсону Деррику снесло голову. Невероятно жуткое зрелище, особенно если жертва — друг или близкий. Большинство людей не захотели бы находиться рядом с трупом, но вы не выходили из прихожей с тех пор, как приехали медики.
     — Меня попросили остаться, — пролепетал Хейл.
     — Никто не просил вас оставаться в прихожей. Вы могли постоять на улице или подождать на кухне. Но нет, вы стояли здесь, опустив голову.
     — Так мне не пришлось бы смотреть на Деррика. Вы ведь понимаете. Вы сами сказали, что людям, которые его знали, крайне тяжело видеть его таким. Ради Бога, я вижу его мозг.
     — Вы не поэтому смотрели в пол. Вы отчаянно искали крючок.
     — Неправда. Вся ваша теория абсурдна. Нет никакого крючка.
     — Мы найдем его, — сказала я.
     — Я уже нашел, — сообщил Монк, а затем резко указал в коридор на парамедика, который к этому времени уже расковырял свой стаканчик на куски и собрал их в кучу. — Я ожидаю, что вы уберете за собой этот беспорядок и обратитесь за профессиональной помощью для решения своей проблемы.
     Парамедик испуганно поднял глаза:
     — Вы со мной разговариваете?
     — Вы видите, что кто-то еще в этом доме оскверняет стаканчики?
     — Этот? — Парамедик указал на кучу. — Это одноразовый стаканчик, а не Святой Грааль.
     — Монк, — сказал Стоттлмайер. — Забудь о стакане. Где крючок?
     Монк снова указал на парамедика:
     — Вон там, свисает с подошвы левого ботинка осквернителя. Он зацепился за него, когда входил в дверь.
     — Вы видите его отсюда? — спросила Девлин.
     — Я видел его раньше, когда он шевелил ногой.
     Девлин прошла по коридору на кухню и встала перед парамедиком.
     — Покажите мне ваши ботинки.
     Парамедик задрал ноги, и она осмотрела подошвы.
     — Будь я проклята, — сказала она и вернулась к нам.
     Стоттлмайер улыбнулся ей:
     — Думаю, сейчас самое время зачитать мистеру Хейлу его права.
     — И парамедику тоже, — добавил Монк.
     — Значит, крючок был, — сказал Хейл. — Это не доказывает, что я причастен к убийству Нельсона.
     — А вот порезы на кончиках пальцев доказывают, — сказал Монк, указывая на три его забинтованных пальца. — Вы поранились леской, пытаясь освободить крючок.
     Девлин вытащила из-за спины пару наручников и подошла к Хейлу.
     — Руки за спину.
     Хейл повиновался. И пока лейтенант зачитывала его права, Монк отправился на кухню, чтобы прочесть парамедику лекцию о его обязанности соблюдать неприкосновенность одноразовых стаканчиков, особенно когда он в форме. Я не стану повторять его тираду.
     Стоттлмайер взглянул на меня:
     — Ты заметила, что когда Монк раскрывает убийство на месте, то в половине случаев убийцей оказывается тот, кто обнаружил тело?
     Я на мгновение задумалась:
     — Может, впредь вам следует арестовывать этого человека сразу же, как только вы приедете на место преступления. В половине случаев вы окажетесь правы, объем работы резко снизится, а процент раскрываемости дел возрастет.
     — А в другой половине случаев на нас с департаментом будут поданы миллионные иски за ложный арест.
     Девлин вывела Хейл из дома и спустилась к патрульной машине. Мы смотрели, как она уходит.
     — Это если смотреть только на плохую сторону, — сказала я.
     — А что есть другая сторона? — спросил Монк, снова присоединившись к нам.
     Я улыбнулась. Никаких сомнений, Монк оставался Монком, и наши жизни снова были сбалансированы.
• М-р Монк и воскресная газета
    У смерти никогда не бывает выходных.
      Я сидела за кухонным столом в халате и тапочках, завтракала рогаликом со сливочным сыром и читала огромные воскресные выпуски газет "San Francisco Chronicle" и "New York Times", когда мне позвонил капитан Лиланд Стоттлмайер из полицейского управления Сан-Франциско и сообщил об убийстве.
      Я не коп, но тем не менее круглосуточно дежурю в полицейском управлении. Потому что я — личная помощница, водитель, секретарь, закупщик и вьючное животное Эдриана Монка, гениального детектива и единственного оплачиваемого консультанта полиции Сан-Франциско (хотя, как по мне, его зарплаты недостаточно для одного человека, не говоря уже о двух).
      За годы работы я получила более сотни подобных вызовов от капитана Стоттлмайера, поэтому начинать свой день с трупа для меня было так же привычно, как завтракать рогаликом. Было время, когда мне действительно становилось не по себе при виде мертвецов. Дело не столько в смертоубийстве, сколько в том, что я не понаслышке знала, какое горе и неизбывную душевную боль вскоре испытают близкие жертвы. Каждое убийство напоминало мне о том, что я почувствовала, когда узнала, что мой муж был сбит над Косово.
      Я также чувствовала себя незваной гостьей, но не на месте смерти, а на месте преступления. Меня там находиться не должно. Я была гражданской, туристкой, посторонним лицом. Хуже того, я была неквалифицированным, необученным и незаинтересованным лицом. Я была бесполезна для всех, кроме Эдриана Монка, да и тут мои обязанности минимальны. В мою работу входило следить за тем, чтобы его ничто не отвлекало (а отвлечь его может даже такая безобидная вещью, как пятно на галстуке или скрип расшатавшейся половицы), и снабжать его дезинфицирующими салфетками (которые ему постоянно требовались).
      Но со временем, когда я втянулась в расследования, все изменилось. Я научилась ориентироваться на месте преступления, обрабатывать улики, допрашивать свидетелей и подозреваемых. Я также приобрела некоторые детективные навыки и инстинкты, достаточные для того, чтобы не только чувствовать себя комфортно на месте преступления, но и иметь право поделиться своими соображениями по делу и ожидать, что они будут восприняты всерьез.
      Теперь я не просто сторонний наблюдатель. Мне стало нравиться участвовать в расследовании преступлений. Я с нетерпением ждала разгадки головоломки и удовлетворения от того, что узнала решение, которое Монк всегда находил, даже когда это казалось невозможным.
      Но совсем недавно наши отношения с убойным отделом изменились еще больше. Это стало результатом моего участия в нескольких крупных делах Монка. Я начала считать себя неплохим детективом, но пока еще ни с кем не делилась своим мнением. Я едва ли признавалась в этом самой себе.
      Работа детективом — это, конечно, не то, к чему я стремилась, и не то, чем я интересовалась (не считая моего детского желания стать одной из Ангелов Чарли, но это было связано, скорее, с их одеждой, независимостью и дерзким поведением). Интерес к сыскному делу медленно и неосознанно вытекал из моих отношений с Монком и в меньшей степени с капитаном Стоттлмайером и его бывшим лейтенантом Рэнди Дишером, который недавно покинул департамент и стал начальником полиции в Саммите, штат Нью-Джерси. Но это случилось, и теперь мне не терпелось как-то испытать себя, что, как я знала, будет нелегко, а может быть, и невозможно, если рядом находится Эдриан Монк. Его наблюдательность и дедукция поражают и раздражают настолько, что он зачастую раскрывает дела в течение нескольких минут после прибытия на место преступления. У других просто не остается шанса блеснуть, особенно у такого новичка, как я.
      Монк обладает удивительной способностью замечать малейшие шероховатости, странности или неуместности — будь то предмет, поведение или событие. И когда речь заходит о расследовании убийств, именно такая вот деталь, как правило, и раскрывает преступление. Он способен заметить эту примечательную деталь, потому что зациклен на мелочах, незаметных для большинства из нас. Мы не замечаем их, потому что они до смешного обыденны или не имеют значения, за исключением тех случаев, когда это не так, а именно тогда, когда речь идет о трупе. Из-за своей причуды у Монка отлично получается раскрывать преступления и очень плохо — функционировать в нормальном обществе.
      В этом-то и заключалась моя работа. Я помогала ему взаимодействовать с другими людьми и с окружающей средой. Другими словами, я старалась, чтобы люди не сводили его с ума и наоборот, и в то же время пыталась сохранить собственное здравомыслие. Но мне уже было недостаточно просто стоять на месте, наводить порядок и раздавать салфетки.
      
      После звонка Стоттлмайера в то воскресное утро я быстро нарядилась в футболку, пуловер с V-образным вырезом и джинсы, поспешила покинуть свой маленький викторианский дом в районе Ноэ-Вэлли и поехала на север, на Пайн-стрит, где в четырехэтажном здании в стиле арт-деко на втором этаже в квартире с четным номером площадью ровно восемьсот квадратных футов жил Эдриан Монк.
      Когда я приехала, он был в разгаре своего воскресного утреннего ритуала — чистки чистящих средств. Уже прошло то время, когда мне казалось странным, что он опрыскивает баллон "Лизола" баллоном "Лизола". К чему только не привыкаешь.
      Монк был одет в белый фартук и желтые резиновые перчатки для мытья посуды и с удовольствием напевал одну из своих любимых песен: надоедливый хит Томми Тутоне 1982 года "867-5309", он же "Дженни". Песня нравилась ему тем, что номер телефона в сумме дает тридцать восемь — четное число, вдобавок песня была выпущена в четный год и заняла в чартах Billboard четвертое место — тоже четное число.
      — Дай мне немного времени, чтобы закончить, — сказал Монк, полируя банку "Лизола" до блеска.
      — Сейчас воскресное утро, я припарковалась у входа, и нас ждет куча полицейских и криминалистов, которые оцепили целый квартал в районе Марина. Но торопиться некуда. — Мой сарказм оказался потрачен впустую, поскольку Монк не понял его, а если бы и понял, то ему было бы плевать. Я это знала, но все равно не могла удержаться.
      — Когда ты в последний раз чистила свои чистящие средства? — спросил он.
      — Хм, дайте прикинуть. — Я посмотрела на свои ноги, делая вид, что размышляю над этим вопросом, затем после долгого раздумья подняла голову. — Никогда.
      — Ты никогда не чистила свои чистящие средства?
      — Это чистящие средства, мистер Монк. Насколько они могут быть чище?
      — Ты чистишь свой пылесос?
      — Я вытряхиваю мешок.
      — Это не одно и то же. Ты чистишь свою метлу?
      — Когда моя метла становится грязной, я выбрасываю ее и покупаю новую.
      Я думала, что он это оценит. Но я ошиблась.
      — Она становится грязной каждый раз, когда ты подметаешь.
      — Я говорю о том, когда она становится очень грязной.
      — Именно тогда она и становится очень грязной. Когда ты в последний раз выбрасывала метлу?
      Мне пришлось на мгновение задуматься над его вопросом. Он скорчил гримасу и поднял глаза к небу:
      — О, Боже. Она еще думает.
      — Год или два тому, — сказала я.
      Монк подошел к огромному хозяйственному шкафу и достал одну из своих многочисленных метел, с завернутой в полиэтилен щеткой. Он протянул ее мне.
      — Я хочу, чтобы она у тебя была.
      — У меня есть метла.
      — Убирать свой дом грязным инструментом — все равно что мыть руки навозом. Чудо, что ты еще жива. — Он снова направил на меня метлу. — Во имя всего святого, возьми метлу.
      Я взяла, просто чтобы заткнуть ему рот.
      — Спасибо. Теперь мы можем идти?
      Он сложил свои чистящие средства в пластиковую коробку, поставил ее на полку в шкафу, затем снял фартук и аккуратно сложил его.
      — Обещай мне, что выбросишь свою старую метлу, как только придешь домой.
      — Выброшу.
      — В мусоросжигатель.
      — У меня нет мусоросжигателя.
      — Тебе, как никому другому, следовало бы его приобрести. — Он вышел в коридор и взял пиджак.
      Я последовала за ним.
      — У вас его нет.
      — Потому что я забочусь о том, чтобы уберечь себя и свои вещи от грязи и болезней, — сказал он и открыл передо мной входную дверь. — А ты в них погрязла.
      Я прошла мимо него на улицу.
      — Тогда у меня, наверное, потрясающая иммунная система.
      — Ты эгоистка, — заявил Монк, закрывая и запирая за собой дверь. — Ты не думаешь о том, какую опасность твое грязное поведение представляет для окружающих тебя людей.
      — Вы имеете в виду себя.
      — Конечно, себя, — сказал он, когда мы бок о бок шли к моей машине.
      — Вы не считаете это эгоизмом?
      — Я представляю все человечество.
      — С чего вы решили?
      — Потому что в этом разговоре нас только двое. И человечество не захотело бы, чтобы его представлял грязнуля.
      
      Дома в районе Марина смахивали на праздничные торты. Яркие цвета и гладкая фактура лепнины так напоминали глазурь, что их хотелось лизнуть. Эффект усиливала желтая лента, огораживавшая оба конца улицы и развевавшаяся на свежем бризе с залива, как праздничный серпантин. Квартал был загроможден кучей служебных автомобилей, припаркованных в центре улицы всеми возможными способами, что напоминало скопление машин на автостраде, только без столкновений.
      — Не понимаю, почему капитан Стоттлмайер такое допускает, — пробурчал Монк. — Как он может сосредоточиться на чем-либо, когда происходит подобное?
      — Без понятия.
      Я припарковалась в красной зоне параллельно обочине и положила на приборную панель свое полицейское разрешение на парковку. Мы вышли из машины, и нам пришлось обойти все служебные автомобили, дабы добраться до полицейской линии, что только усилило раздражение Монка.
      — Невозможно пройти из точки А в точку Б по прямой, когда машины припаркованы таким образом. На преодоление расстояния между машиной и пунктом назначения у нас уходит в два раза больше времени, чем должно быть.
      — Нам не помешает размяться.
      — Говори за себя. Это не я набрал один килограмм и сто тридцать шесть грамм за последние восемь недель.
      Я остановилась.
      — Я набрала одно кило?
      Монк обернулся:
      — И сто тридцать шесть грамм. Не волнуйся, никто не заметит.
      — Вы заметили.
      — Я замечаю многое, чего не видят другие люди.
      — Где?
      — Где что?
      — Один килограмм и сто тридцать шесть грамм, мистер Монк.
      — На твоем теле, конечно, — ответил босс, повернувшись ко мне спиной и продолжая идти к желтой ленте, обозначавшей полицейскую линию. — Ничего страшного, если не считать этих лишних граммов. Тебе правда стоит их сбросить.
      Капитан Стоттлмайер, одетый в помятое пальто поверх толстовки и джинсов, встретил нас на углу Авила-стрит и Капра-вей и приподнял ленту для нас.
      — Доброе утро, Монк, Натали. Спасибо, что пришли.
      Его волосы, которые он отращивал, дабы компенсировать редеющую шевелюру, были растрепаны, а кустистые усы нуждались в ножницах.
      — Вас вытащили из постели? — спросила я.
      Он кивнул:
      — Единственный день, когда я могу выспаться. Я жду его всю неделю. Даже убийцам нужен выходной.
      Я шагнула под ленту, но Монк не двинулся с места. Стоттлмайер посмотрел на него:
      — Разве ты не присоединишься к нам?
      — Нет, пока вы не попросите кого-нибудь разобраться с этим беспорядком, — сказал Монк, указывая на припаркованные машины.
      — Они торопились, Монк. Они реагировали на убийство.
      — Чтобы припарковаться прямо и в ряд, параллельно тротуарам, много времени не требуется. Полиция должна устанавливать и поддерживать порядок, а не создавать бардак. Это подает очень плохой пример и отвлекает внимание.
      Стоттлмайер вздохнул. Он не хуже меня понимал, что данный спор ему не выиграть.
      — Я пошлю несколько человек, чтобы перепарковать машины, ладно? А ты пойдешь с нами, пожалуйста.
      — Я могу руководить операцией.
      — Я бы предпочел, чтобы ты расследовал убийство.
      — Не знаю, получится ли у меня, учитывая происходящее, — проговорил босс, махнув рукой в сторону машин.
      — Тебе просто нужно воспользоваться своим огромным запасом внутренней силы, — сказал Стоттлмайер, поднимая ленту и подзывая Монка. — Пойдем уже, у нас тут труп на улице, и судмедэксперту не терпится отвезти его в морг.
      — Может, мы пойдем на компромисс? Я прослежу за парковкой машин, а потом займусь расследованием убийства.
      — Значит так. Ты сейчас же идешь сюда, или я плюну на тротуар.
      — Вы не посмеете.
      — Проверь, — сказал Стоттлмайер и посмотрел ему прямо в глаза.
      Монк расправил плечи, глубоко вздохнул и шагнул под полицейскую ленту.
      — Я делаю это только для того, чтобы уберечь вас от поступка, о котором вы будете жалеть всю оставшуюся жизнь.
      — Спасибо, — ответил Стоттлмайер и подозвал на молодого полицейского в форме. — Проследи, чтобы вон те машины были припаркованы в надлежащем порядке.
      — Непременно, сэр, — усмехнулся коп.
      — Он серьезно, — сказал Монк.
      Полицейский посмотрел на Стоттлмайера, который кивнул в знак согласия.
      — Верно. Проследи, чтобы они были припаркованы ровными рядами.
      — И по размеру, — добавил босс. — И по модели.
      — Не наглей, Монк, — сказал Стоттлмайер, ведя нас к дому на середине улицы.
  
      Жертвой оказался белый мужчина, растянувшийся на подъездной дороге рядом с черной "Ауди" с пробитыми шинами и разбитыми фарами. На вид мужчине было около сорока лет, рост метр восемьдесят, немного пузатый, одет в синий халат и длинные пижамные штаны с логотипом

  "Ralph Lauren"*

    Ralph Lauren Corporation — американский бренд одежды, аксессуаров, парфюмерии, мебели и других товаров для дома премиум-класса, принадлежащий Ralph Lauren Corporation.

  . Его голова лежала в луже крови.
      Я попыталась сосредоточиться на своих потрясающих способностях к дедукции, но могла думать лишь о своем лишнем весе. Действительно, с тех пор как моя дочь Джули уехала в колледж, я стала сильно налегать на "Oreo" по вечерам. Теперь пришло время расплаты. Я вытеснила из головы мысли о "Oreo" и попыталась сосредоточиться на сцене передо мной. Мертвый мужчина в халате. Разбитая машина. Хороший дом, хорошая машина, дизайнерский халат. О чем все это говорит? Скорее всего, этот парень был профессионалом какого-то дела, например, врачом, адвокатом или банкиром, и разозлил кого-то настолько, что тот разбил ему машину и убил его.
      Лейтенант Эми Девлин сидела на корточках рядом с телом, положив руки на колени и опустив голову в раздумье. Раньше она работала под прикрытием, и недавно ее перевели в убойный отдел на вакантное место, оставленное Рэнди Дишером.
      Девлин была худой и жилистой, с темными неровно подстриженными волосами, как будто она сама в порыве гнева орудовала ножницами. За исключением ее кожаной куртки, мы были одеты одинаково: футболка, свитер с V-образным вырезом, джинсы. При нашем приближении она подняла глаза, но направила взгляд на Стоттлмайера.
      — Я думала, вы вызываете Монка только на те убийства, которые мы не можем распутать. Мы только что приехали, но это дело кажется мне довольно рутинным и не особенно сложным.
      — Это потому, что ты размышляешь как коп, — ответил Стоттлмайер, — а не как политик.
      — Потому что я коп. А вы разве нет?
      — Если ты хочешь достичь моих высот в департаменте, ты должна быть и тем, и другим. Убитый — Гарсон Дейч, заместитель окружного прокурора. Поэтому нам нужно было раскрыть это дело еще час назад.
      Я предположила, что Дейч выбежал на улицу, когда увидел, что его машину громят, и был избит до смерти. Оставалось только узнать, кто и почему его убил.
      — Мертвый есть мертвый, — сказала Девлин. — Что делает его убийство более приоритетным, чем любое другое?
      Стоттлмайер вздохнул:
      — Не зная ответа на этот вопрос, ты до конца своей карьеры никуда не продвинешься.
      — Я не против. Я стала полицейским не для того, чтобы лизать задницы.
      — Тогда ты блестяще преуспеваешь, — сказал Стоттлмайер, а затем огляделся по сторонам. — Где Монк?
      Я повернулась, ожидая найти его среди припаркованных машин, но он стоял перед соседской можжевеловой изгородью, уставившись на лежавший на ней воскресный выпуск "San Francisco Chronicle".
      — Что ты делаешь? — поинтересовался Стоттлмайер.
      — Охраняю место преступления.
      — Убийство произошло здесь. — Капитан указал на тело на подъездной дорожке.
      — Я говорю об этом, — сказал Монк, кивая на газету.
      — Это не преступление, Монк.
      — Посмотрите, куда разносчик выбросил свои газеты. На изгородь, на тротуар, на газон, на подъездную дорожку, на капот автомобиля. Это преступление.
      — Он выбрасывает газеты из машины. От него не требуют точности.
      — Если он не может бросить точно, то должен выйти из машины, подойти к дому и положить газету на крыльцо. Тот факт, что ему все равно, куда упадет газета, говорит о том, что у него есть социопатические наклонности.
      — Я бы пристрелила этого ублюдка на месте, — сказала Девлин, но ее сарказм был совершенно непонятен Монку.
      — Я понимаю ваши чувства, лейтенант. Но я думаю, что на данном этапе будет достаточно задержать его и сделать ему строгое предупреждение. Может, нам удастся хорошенько припугнуть его.
      — Давай сначала разберемся с убийством, ладно? — сказал Стоттлмайер.
      — Этот разносчик все еще может быть на свободе и разбрасывать газеты сикось-накось. Есть шанс, что мы сможем остановить его, пока он не причинил еще большего вреда.
      — Есть еще убийца, Монк, который может начать убивать сикось-накось, если мы его не остановим. Вот об этой сикоси-накоси я и беспокоюсь.
      — Слишком много сикоси-накоси происходит. Прямо какое-то бедствие.
      — Именно, и этот парень пытался его остановить, — сказал Стоттлмайер, повернувшись к трупу. — Гарсон Дейч посадил в тюрьму кучу очень плохих людей, многие из которых занимались самыми отвратительными видами преступлений. Похоже, что сегодня утром один из них отомстил ему. Ты собираешься что-то предпринять?
      Я восхищалась не очень тонкой попыткой Стоттлмайера манипулировать Монком и привлечь его к делу. И, похоже, это сработало.
      Босс отвернулся от можжевеловой изгороди и медленно обошел машину, вытянув руки перед собой, словно режиссер, снимающий сцену.
      — Все просто, — сказала Девлин. — Нам лишь нужно получить список парней, которых посадил Дейч, посмотреть, кто из них вышел в последнее время, и отследить их передвижения сегодня утром. Дайте мне день, может быть, два, и я засажу убийцу за решетку.
      — Так что, по-вашему, здесь произошло? — спросила я.
      — Очевидно же, — ответила она, нетерпеливо вздыхая. — Дейч увидел, как парень громит его машину, по глупости выбежал на улицу, чтобы остановить его, и в итоге получил по голове бейсбольной битой или каким-то другим тупым предметом.
      У нас была в принципе одна и та же версия случившегося, но, услышав ее рассказ, я поняла, тут что-то не сходится.
      — Я так понимаю, Дейч был умным парнем, так почему же он не вызвал полицию? Или хотя бы не вышел на улицу с каким-нибудь оружием, чтобы защититься?
      — Я не говорила, что он был умным парнем, — сказала Девлин.
      — Нельзя стать помощником прокурора, если ты имбецил.
      — Быть умным в зале суда и на улице — две разные вещи. Может, он не видел разницы и думал, что здесь он такой же крутой, как и там. Я думаю, что плохой парень хотел только расколошматить машину, но, когда Дейч вышел на улицу с бейсбольной битой, ситуация вышла из-под контроля. Плохой парень отобрал биту у самодовольного ублюдка и избил его.
      — Ты знала Дейча? — спросил Стоттлмайер Девлин.
      — Впервые встретилась с ним, — ответила она, взглянув на труп.
      — Так почему ты думаешь, что он был самодовольным ублюдком?
      — Он мужчина и адвокат. Этого уже достаточно, но добавьте сюда европейскую машину и пижаму от "Ralph Lauren", и что еще вам нужно знать?
      Она привела убедительный аргумент, не то чтобы я была приверженцем обобщений и стереотипов.
      — Кто нашел тело? — спросил Монк.
      — Женщина во время утренней пробежки, — ответил Стоттлмайер.
      Монк наклонился из стороны в сторону и стал медленно обходить машину, рассматривая ее под разными углами.
      — Вдруг это сделала она, — сказала я. — Может, она сумасшедшая бывшая любовница или родственница того, кого он посадил.
      — С чего ты так решила? — спросил Стоттлмайер.
      — Просто мне кажется, что лучший способ отвести от себя подозрения — притвориться, что нашла тело. Кто бы мог заподозрить бегунью?
      — Хорошая мысль. Мы проверим.
      Но я заметила быстрый взгляд, которым обменялись Стоттлмайер с Девлин, и почувствовала, что мое лицо покраснело от смущения.
      — Вы уже проверили. Так ведь?
      — Обычная процедура, — сказала Девлин. — Мы всегда проверяем человека, обнаружившего тело, чтобы удостовериться в его рассказе.
      — Так почему же вы этого не сказали? — спросила я Стоттлмайера.
      — Я хотел услышать твои доводы. Хотел узнать, может, ты заметила что-то, что пропустили мы.
      — Но вы ничего не заметили, — сказала Девлин.
      — Именно, — подтвердила я. — Не заметила.
      Я лучше, чем кто-либо из них, понимала, что моя теория не более чем отчаянная догадка. Стремясь доказать свои детективные способности, я лишь подчеркнула, что, несмотря на все время, проведенное на месте преступления, я до сих пор дилетант.
      — Не расстраивайся, Натали, — сказал Стоттлмайер. — Я рад послушать твою версию.
      — Мы все рады, — добавила Девлин.
      Я знала, что лейтенанта возмущали двое гражданских, вторгшихся в ее расследование, но мне казалось, что Монк хорошо зарекомендовал себя при нашей последней встрече и мы с ней даже немного сблизились. Видимо, я ошибалась.
      Монк снова присоединился к нам, повел плечами и окинул взглядом дом.
      — Когда полицейские приехали, входная дверь была открыта?
      — Да, — ответила Девлин. — Но Дейч жил один, и нет никаких признаков того, что что-то внутри было потревожено.
      Монк направился к дому.
      — Место преступления здесь, — крикнула ему вслед Девлин.
      — Он знает, — сказал Стоттлмайер.
      — Так что же он ожидает найти в доме?
      — Понятия не имею. Но мне не терпится выяснить.
      
      Мы последовали за Монком в дом и оказались в маленькой прихожей. Справа от нас находилась столовая, слева — кухня, а перед нами — гостиная и крутая лестница. Потолки были низкими, дверные проемы — арочными, камин — из белого кирпича, полы — из паркетной доски. Современная и практичная мебель, совершенно не комфортная и не привлекательная. Тут было столько же уюта и тепла, сколько в приемной бухгалтера.
      Монк покачал головой из стороны в сторону и вытянул перед собой руки. Он медленно и целенаправленно двинулся на кухню, приседая, пригибаясь и покачиваясь с почти балетной грацией.
      Девлин наблюдала за ним, неодобрительно хмурясь.
      — Что он делает?
      — Монковский тай-чи, — сказал Стоттлмайер.
      — Он пытается заметить все неровное и лишнее, — объяснила я. — По крайней мере мы так думаем. Но мы не совсем уверены.
      Кухня была небольшой и аккуратной. Покрытый линолеумом пол, стол в деревенском стиле и столешницы, выложенные белой плиткой с цветочным рисунком. Кофеварка, тостер и другие приборы на столешнице были металлическими и гладкими, и все одной марки. На полке возле газовой плиты стоял ряд баночек со специями, но они были только для виду. Я так решила, потому что этикетки пожелтели, а банки были полны. Этот вывод никак не помогал раскрыть убийство, по крайней мере мне. Я просто старалась оточить свои детективные навыки. Но пребывание на кухне напомнило мне об остатках пиццы и мороженого в холодильнике, а также о жире, который я набрала за последние несколько недель.
      У меня засосало в животе.
      — Да вообще незаметно, — сказал Монк, обходя кухонный стол.
      — Что не заметно? — спросил Стоттлмайер.
      — Вес, который набрала Натали.
      Откуда он знал, о чем я думаю? Но как только эта мысль у меня возникла, я поняла, что он просто сделал вывод. Мы на кухне, и у меня засосало в животе. С таким же успехом я могла бы объявить, что у меня на уме.
      — Нельзя ли не обсуждать мой вес?
      Стоттлмайер быстро окинул меня взглядом.
      — По-моему, ты отлично выглядишь.
      — Просто вы набрали еще больше веса, чем она, — сказал Монк. — Настолько, что вам пришлось покупать новую одежду.
      — Я купил ее не поэтому. Моя одежда была старой. Я обновляю свой образ.
      — И размер вашей талии, — сказал Монк, внимательно изучая стол. — Вы носите ремень с двумя дополнительными петлями.
      На столе стояли пустая миска из-под хлопьев, тарелка и кофейная чашка. Коробка с мюсли и пакет молока были на исходе. В кофеварке грелся кофе.
      — Забудь о моем ремне и сосредоточься на месте преступления, — сказал Стоттлмайер.
      — Оно снаружи, — напомнила Девлин. — Вы знаете, где находится тело.
      Но Монк не слушал ее. Он двинулся в заднюю часть кухни, к дверному проему, ведущему в крошечную прачечную. Прямо за дверью стояли два мусорных бака. Я предположила, что один из них предназначен для мусора, а другой — для вторсырья. Монк некоторое время изучал их.
      Стоттлмайер наклонился ко мне и прошептал:
      — Это все моя жена и ее домашняя кухня. Я не могу перестать есть. Я как будто наверстываю упущенное за все те обеды из микроволновки, которые ел, когда был холост.
      — Без моей микроволновки я бы умерла с голоду.
      — Это пустая трата времени, — сказала Девлин. — Пока мы тут стоим и обсуждаем диеты, у меня на тротуаре разлагается труп, а на свободе бродит убийца, который заметает следы.
      Стоттлмайер проигнорировал ее и уставился на Монка, который достал из кармана ручку и поднял крышку каждого бака. Крышку мусорного бака Монк закрыл быстро, как будто оттуда что-то могло выпрыгнуть и схватить его, но над контейнером для вторсырья он на мгновение задержался, дабы изучить стопку газет внутри.
      Затем Монк сделал шаг назад, повел плечами и жестом попросил у меня дезинфицирующую салфетку, которую я вытащила для него из своей сумки.
      Мы все стояли и смотрели, как он чистит кончик ручки, кладет ее обратно в карман, а салфетку выбрасывает в мусорный бак.
      — Арестуйте разносчика газет, — сказал Монк.
      Девлин опустила голову и устало вздохнула. Стоттлмайер потер виски большим и указательным пальцами правой руки, а затем произнес:
      — Я думал, мы уже прошли через это, Монк. Мы здесь пытаемся раскрыть убийство.
      — Я уже раскрыл.
      Девлин подняла голову.
      — Уже?
      — Арестуйте разносчика.
      — Давай договоримся, — сказал Стоттлмайер. — Скажи мне, кто убийца, и после того, как мы его схватим, мы арестуем разносчика газет.
      — Вы можете сделать и то, и другое сразу. Разносчик и есть убийца.
      — Такого я не ожидал.
      — Потому что это безумие, — сказала Девлин и подошла к Монку, встав прямо перед его лицом. — Разносчик? Серьезно? Ничего другого вы придумать не в состоянии?
      Монк сделал шаг назад.
      — Вам следует поговорить с вашим дантистом о гингивите.
      — Вам следует поговорить с вашим психиатром о том, как влиться в реальный мир, — парировала Девлин, а затем повернулась к Стоттлмайеру. — Почему вы его терпите, капитан? Это же простое дело. Мы даже не успели им заняться, как вы вызвали сюда Монка. И ради чего? Разносчик газет? То, что он не смог попасть газетой на крыльцо, не делает его убийцей.
      — В данном случае делает, — сказал Монк.
      — Как вы это поняли?
      — В мусорном баке Дейча есть вчерашняя газета, но нет сегодняшней.
      — Потому он ее еще не читал.
      — Так, где же она?
      — Может, он любил читать на унитазе, и газета лежит у него в туалете.
      — Ее там нет.
      — Вы не проверяли.
      — Нет, не проверял, но вы можете. Давайте, я подожду.
      — Ладно, ради интереса предположим, что вы правы, ее нет в доме. Может, она где-то снаружи?
      — Нет. Это единственная газета на улице, которую не доставили.
      — Вы этого не знаете.
      — Знаю, но вы можете сами убедиться, обойдя соседские дома. Идите, я подожду.
      Стоттлмайер улыбнулся мне за спиной Девлин. Он наслаждался происходящим. Я же — нет, поэтому я обожгла его взглядом, из-за чего он улыбнулся еще шире.
      — Хорошо, — сказала лейтенант. — Допустим, он так и не получил свою газету. И что? Может, убийца забрал ее, чтобы ему было что почитать.
      — Убийца забрал газету, но не для чтения. Дейчу нравилось читать за завтраком. Поэтому он накрывал на стол, а потом выходил на улицу за газетой.
      И с этими словами Монк направился к выходу, изображая Гарсона Дейча. Мы последовали за ним.
      — Но как только он вышел на улицу, то увидел, что его машину разгромили, поэтому он подбежал к ней и наклонился, чтобы осмотреть повреждения шин и фар, — продолжал Монк, присев на корточки перед авто. — В этот момент мимо проезжал разносчик, разбрасывавший воскресные газеты. Он не заметил Дейча. Он бросил газету как раз в тот момент, когда Дейч выпрямился, и попал ему по голове.
      — Газета сегодня утром была огромной, — сказал я. — Все равно, что бросить бетонную плиту.
      Монк кивнул:
      — Дейч упал, ударился головой о тротуар, что усугубило травму. Разносчик подошел, проверил пульс Дейча и понял, что тот мертв. Тогда он подхватил газету и уехал, быстро и бессистемно побросав остальные, дабы не привлекать к себе внимания тем, что не доставил их вовремя.
      В очередной раз Монк раскрыл дело, заметив деталь, которую я упустила. Не то, что было, а то, чего не было.
      — Значит, это просто несчастный случай, — хмыкнул Стоттлмайер.
      — Был бы, не попытайся он его скрыть, — возразил Монк. — Тогда это стало преступлением.
      — Да ладно, — сказала Девлин. — Это предположение, и не более того. Абсурдное предположение, основанное на одной пропавшей газете.
      — И большом беспорядке. Газеты на другой половине квартала по крайней мере лежат на подъездных дорожках. Разносчик не начинал разбрасывать их сикось-накось, пока не проехал мимо дома Дейча.
      — Это все еще лишь предположение. Оно не доказывает, что вы правы, — сказала Девлин, обращаясь к Стоттлмайеру за поддержкой, которую, как я знала, она не получит.
      — Монк прав, — ответил тот.
      — Мы этого не знаем.
      — Я знаю, и ты тоже узнаешь, когда приведешь разносчика. Если поторопишься, то, может, когда ты его поймаешь, у него еще будет при себе эта чертова газета.
      Девлин нахмурилась, но тем не менее послушно кивнула и поспешила прочь. Монк уставился ей вслед.
      — Я скучаю по Рэнди.
      — Насколько я помню, Рэнди тоже потребовалось некоторое время, чтобы проникнуться к тебе симпатией, — отозвался Стоттлмайер.
      — Но она меня пугает.
      — Я не позволю ей стрелять в тебя.
      — Лучше быть застреленным, чем заболеть гингивитом.
      — Целоваться с тобой я ей тоже не позволю, хотя я сам мог бы расцеловать тебя за то, что ты так быстро раскрыл дело. Благодаря тебе я смогу вернуться домой до обеда.
      — Вам еще нужно поймать того, кто разбил машину Гарсона Дейча.
      — Это может подождать. Я уверен, что лейтенант Девлин с удовольствием займется его розыском в понедельник.
      — Может, мне купить лейтенанту Девлин зубную щетку, зубную пасту и зубные нити и дать ей инструкции по их правильному использованию? Тогда наши отношения потеплеют.
      — Я бы не стал дарить ей зубную нить. Она может попытаться задушить тебя ею.
      — Прямо как вы.
      — Вот почему я тебя предупреждаю. Просто будь терпелив с ней. Она отличный коп, но все эти годы работы в отделе нравов под прикрытием не привили ей навыков общения с людьми.
      — Или терпения, — добавила я.
      — Или осознания важности хорошего состояния зубов, — поддакнул Монк. — У нее может случиться инсульт.
      — От распухших десен? — спросил Стоттлмайер.
      — Бактерии из полости рта могут просочиться в кровь и воспалить кровеносные сосуды в мозге, вызвав обширный ишемический инсульт.
      — Ты шутишь.
      — Это один из моих самых больших страхов.
      — Значит, он у вас в первой сотне, — сказала я.
      — Самые сильные страхи — в первой тысяче. А страхи, приводящие к оцепенению, физически парализующие, — в первой сотне.
      — А что входит в первую десятку? — полюбопытствовал Стоттлмайер.
      — Мгновенная смерть.
      — В смысле?
      — Я бы предпочел мгновенную смерть даже отдаленной возможности испытать их.
      — Так в чем же вы обвините разносчика? — спросила я, пытаясь отвлечь Монка от его страхов первой десятки.
      Стоттлмайер пожал плечами и посмотрел на труп.
      — Оставлю это на усмотрение друзей Дейча из прокуратуры. Уверен, они придумают что-нибудь креативное.
      — Каким бы ни было обвинение, его дни разбрасывания газет закончились, — провозгласил Монк. — Это станет уроком для всех разносчиков. Смерть Дейча не будет напрасной.
      — Уверен, что это будет утешением для него, где бы он ни находился, — сказал Стоттлмайер. В этот момент зазвонил его мобильный. Он махнул нам на прощание, отвечая на звонок, и мы стали возвращаться к машине.
      Я повернулась к Монку и прошептала:
      — Ну, где он?
      — Где что?
      — Подкожный жир. На бедрах? На талии? На подбородке? На всем вышеперечисленном?
      — О черт, — сказал Стоттлмайер позади нас.
      Мы с Монком обернулись. По выражению лица капитана, слушавшего своего собеседника, я поняла, что он не вернется домой к обеду. Как и мы. Кто-то еще столкнулся со смертью в свой выходной.
      Но по крайней мере, в отличие от того, кого нам предстояло увидеть, мы все еще были живы, чтобы на это пожаловаться.
• М-р Монк и дом на продажу
      ВИКТОРИАНСКИЙ дом на углу улиц Коул и Хейс был выставлен на продажу за два миллиона долларов, что казалось справедливой ценой, учитывая, что он был недавно отремонтирован, содержался в идеальном состоянии и находился всего в нескольких минутах ходьбы от Университета Сан-Франциско, парка "Золотые ворота" и

  Хейт-Эшбери*

  район в городе Сан-Франциско, названный по пересечению улиц Хейт и Эшбери.

  . Однако теперь его будут продавать намного дешевле запрашиваемой цены, если вообще когда-нибудь продадут. Я не являлась экспертом по недвижимости, как мертвая женщина на полу в прихожей, но знала, что убийство всегда снижает стоимость объекта.
      Погибшую риелторшу звали Ребекка Бейлин. Двадцать семь лет, рубашки нет, на голове рана. Обычно Эдриан Монк не может глядеть на женщину топлес, но сейчас он стоял, обрамляя руками место преступления и поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы рассмотреть его под разными углами.
      Монк с отвращением воспринимал человека с кусочком салата-латука, застрявшим между зубами, или с оторванной пуговицей на рубашке, или с проколотым ухом, или с прыщом на подбородке, однако он не испытывал колебаний, глядя на любые виды ужасающего насилия, совершаемого над человеческим телом.
      Для меня это не имело никакого смысла, но, с другой стороны, мой обсессивно-компульсивный босс продолжал оставаться для меня непрочитанной книгой даже после стольких лет работы его низкооплачиваемым и перегруженным ассистентом, агентом, водителем, закупщиком, сотрудником, публицистом и просто эмоциональной грушей для битья.
      Однако выскажу предположение. Вероятно, причина, по которой он мог смотреть на Ребекку Бейлин, заключалась в том, что ее нагота сводилась на нет ее безжизненностью. Он больше не воспринимал ее как женщину или даже как личность. Она стала чем-то неуместным — неразберихой, который нужно было упорядочить, бардаком, которую нужно было убрать, вопросом, на который нужно было ответить. Он не сможет успокоиться — и, соответственно, я тоже, — пока не выяснит, что с ней случилось, не поймает ее убийцу и не восстановит равновесие, нарушенное ее убийством.
      И я знала, что Монк так и сделает. Он всегда так делал.
      Капитан Лиланд Стоттлмайер привык полагаться на данный факт. Именно поэтому Стоттлмайер участвовал в бесчисленных политических баталиях ради того, чтобы нанять Монка в качестве консультанта. Именно поэтому он находил в себе силы терпеть и прощать все раздражающие эксцентричности Монка. И именно поэтому он пригласил нас сюда в то туманное субботнее утро, чтобы встретиться с ним и лейтенантом Эми Девлин.
      — Этот дом значился в списке недвижимости Бейлин, — сказала Девлин. — Сегодня утром она должна была показать его возможным покупателям. В десять утра пара прибыла взглянуть на дом, обнаружила, что дверь не заперта, и вошла внутрь.
      Девлин указала на тело на полу.
      — Пара на заднем сиденье полицейской машины, если ты хочешь задать им несколько вопросов, — сказал капитан, стоя рядом со мной и жуя зубочистку, кончик которой щекотал волоски его густых усов, пока он наблюдал за работой Монка. Стоттлмайер был одет в мятый костюм и галстук, вышедший из моды в эпоху диско.
      — Нет необходимости, — отозвался Монк. — Можете отправить их домой. Они ни при чем.
      — Откуда вы знаете? — Девлин стояла напротив нас. У нее были короткие черные волосы, которые выглядели так, будто садовник подстриг их с помощью машинки для удаления сорняков, и была она одета в потертые джинсы и серую толстовку с капюшоном под кожаной курткой.
      — Судя по трупному окоченению и другим физическим признакам, она мертва по меньшей мере восемь часов.
      — Они могли убить ее прошлой ночью, а затем вернуться сегодня утром, чтобы обнаружить тело и исключить себя из числа подозреваемых, — заметила Девлин.
      Она наблюдала за Монком с явным нетерпением, уперев руки в бока, распахнув куртку, чтобы показать значок и пистолет, пристегнутые к поясу, хотя в данный момент рядом не было никого, на кого они произвели бы впечатление. Она недавно перевелась в убойный отдел после долгой работы под прикрытием, и я думаю, на каком-то уровне ей нравилось афишировать, что она коп, вместо того чтобы изо всех сил скрывать это.
      Или, может, ей просто требовался быстрый доступ к своему оружию, чтобы она могла застрелить Монка, если он продолжит ее раздражать.
      — По-моему, звучит ужасно запутанно, — сказал Стоттлмайер. — Почти по-дишерски.
      — По-дишерски? — переспросила она.
      Капитан с нежностью вспоминал о Рэнди Дишере, полицейском, которого она должна была заменить в убойном отделе после того, как тот занял должность начальника полиции Саммита, штат Нью-Джерси.
      — Неважно, — сказал Стоттлмайер. — Ты серьезно относишься к своей теории о паре, обнаружившей тело?
      — Конечно, нет. Но именно к такому нелепому выводу обычно приходит Монк.
      — За исключением того, что когда он приходит к какому-то выводу, — влезла я, — он всегда прав.
      Стоттлмайер окинул меня холодным взглядом. Он терпеть не мог, когда я говорила о безупречном послужном списке Монка в присутствии людей. Это только разжигало эго моего босса и враждебность Девлин к нему. Но я защищала Монка рефлекторно.
      Если Монк и слышал комплимент, то не подал виду. Он повернулся к нам спиной, еще раз обошел вокруг тела, а затем удалился в соседнюю гостиную.
      Девлин разочарованно вздохнула:
      — Я не понимаю, в чем тут загадка.
      — Как насчет того, кто ее убил? — сказал Стоттлмайер.
      — За исключением личности преступника, обстоятельства ее смерти не кажутся мне головоломкой, требующей посторонней помощи.
      Она была права, но я не хотела, дабы она получила удовольствие от того, что я это признаю.
      Раньше Стоттлмайер вызывал Монка только на самые сложные, необычные или резонансные дела об убийствах. Но с тех пор как капитан снова женился, он стал все чаще привлекать Монка к обычным убийствам, особенно если они происходили по выходным, чтобы быстрее вернуться домой. Просто Монк часто раскрывал дела на месте, на что у обычного детектива ушел бы день или два.
      Удивительная внимательность Монка к деталям часто выводила капитана из себя. Но теперь Стоттлмайер не так сильно тешил свое самолюбие, доказывая, что он и его детективы способны справиться с работой без помощи Монка.
      То же самое нельзя было сказать об Эми Девлин. Она никогда не отрицала способностей Монка, но находила его крайне раздражающим и хотела сама выполнять свою работу, даже если ей потребуется немного больше времени, чтобы закрыть дело.
      Поскольку Монк был занят расхаживанием по гостиной, Стоттлмайер сосредоточил свое внимание на Девлин.
      — Итак, что, по-твоему, произошло, лейтенант?
      — Бейлин заехала вчера вечером, чтобы подготовить дом к сегодняшнему показу, и либо она оставила дверь незапертой, либо кто-то пришел, притворившись, что интересуется домом. Кто бы это ни был, он попытался совершить над ней сексуальное насилие. Когда она начала сопротивляться, он ударил ее тяжелым предметом и скрылся.
      Монк развернулся, кивнул сам себе и направился обратно в нашу сторону.
      — Ты согласен с ней, Монк? — спросил Стоттлмайер.
      — Нет. Мне нужно срочно встретиться с владельцами дома.
      О них никто не упоминал, поэтому для меня стало неожиданностью, что они зачем-то понадобились Монку.
      — Вы думаете, они могут быть тут как-то замешаны?
      — Конечно, нет. Это люди высокого класса, с безупречными моральными качествами. Они не имеют никакого отношения к убийству.
      — Вы не знаете их имен и никогда с ними не встречались, — заметила Девлин. — Как же вы можете судить об их характере?
      — Посмотрите, как они живут, лейтенант. Все чисто, упорядочено и со вкусом организовано. Это замечательная семья, и я хотел бы, чтобы у меня была такая. — Монк взял с журнального столика семейную фотографию в рамке. На ней была запечатлена молодая пара на пляже, стоящая позади двух детей и двух золотистых ретриверов. Вся семья была одета в джинсы и белые рубашки. — Посмотрите, какие они уравновешенные и симметричные. Если бы больше семей последовали их примеру, у нас было бы меньше разводов, ниже уровень преступности и гораздо меньше жвачки на тротуарах.
      — Это вряд ли, — сказала я.
      — Не вижу причин, почему нет.
      Монк имел невероятный нюх на детали, но поскольку он не разбирался в тонкостях человеческого общения, он многое упускал, и поэтому ему повезло, что рядом с ним я.
      — Потому что эти люди — модели.
      — Для всех нас. Каждый должен следовать их выдающемуся примеру. Они настоящие американцы.
      — Я имею в виду, мистер Монк, что семьи не существует. Они профессиональные модели, которых наняли позировать для этих фотографий. Весь этот дом — инсценировка.
      Босс огляделся вокруг, увидев все в новом свете.
      — Ты хочешь сказать, что этот риелтор совершила масштабное мошенничество? Откуда ты знаешь?
      Я начала было отвечать, но Девлин оборвала меня, желая воспользоваться возможностью утереть Монку нос.
      — Потому что здесь слишком опрятно, слишком чисто. Это идеализированная версия дома. На самом деле никто так не живет.
      — А я живу, — ответил Монк.
      — Это был специальный дом, — пояснил Стоттлмайер. — Владелец купил его, переделал, а потом нанял компанию, которая превратила его в декорацию к фильму, чтобы максимально улучшить его характеристики, скрыть недостатки и сделать более привлекательным для покупателей.
      Монк снова посмотрел на снимок, на сей раз с грустью.
      — А я хотел, чтобы они были моей семьей.
      — В этом-то и смысл, — сказала я. — Сделать идею жизни тут максимально соблазнительной. Все свои покупки мы совершаем больше на эмоциях, чем из практических соображений.
      — Неудивительно, что ее убили. Подумайте, скольких людей она одурачила своей изощренной аферой.
      — Вы единственный, — сказала Девлин. — Никто бы не повелся. Это вроде рекламы. Каждый из нас знает, что тут все не по-настоящему.
      — Но могло бы быть, если бы все приложили хоть немного усилий.
      — Единственное, что здесь настоящее, — это труп на полу.
      — Кстати говоря, не могли бы мы сосредоточиться на убийстве? — осведомился Стоттлмайер. — Скажи мне, что у тебя есть, Монк.
      Босс поставил фотографию на журнальный столик.
      — Кто-то хочет заставить нас думать, что убийство произошло именно так, как считает лейтенант Девлин.
      — Почему вы так считаете? — спросила Девлин.
      — Орудие убийства, какой-то тяжелый предмет, пропало. И поскольку все на своих местах, это явно не тот предмет, который уже был здесь, в пределах досягаемости, и который схватили в самый разгар событий. Все предметы находятся там, где должны быть.
      — Потому что он забрал орудие. И унес с собой.
      — Разве не более вероятно, что нападающий принесет нож или пистолет, а не кирпич или биту?
      — Да, но я бы не стала исключать такой вариант. Возможно, бить женщин дубинкой по голове, а потом набрасываться на них, когда они без сознания, — это его конек.
      — Тогда почему ее ударили несколько раз? И почему нападавший не довел дело до конца?
      — Может, он не хотел ее убивать и ушел, потому что не увлекается некрофилией. А может, он именно так и развлекается, не доводя дело до конца.
      — Фу, — сказала я.
      — Возможно, вы правы, — ответил Монк Девлин. — Но где же кровь? Ее волосы покрыты засохшей кровью, но на полу ее совсем немного. Раны на скальпе сильно кровоточат. Здесь должна быть большая лужа, не говоря уже о брызгах на стенах от силы ударов. Но ее нет. Безупречный порядок.
      — Потому что он видел

  "C.S.I."*

  "C.S.I. Место преступления", или "C.S.I. Место преступления — Лас-Вегас" — американский телесериал о работе криминалистов. Имеет несколько спин-оффов.

  и убрал за собой.
      — Я не чувствую никакого запаха чистящих средств.
      — Ваш нос может ошибаться.
      Стоттлмайер покачал головой:
      — Есть ищейки, которым стоило бы взять уроки у Монка.
      — Ее точно убили в другом месте и принесли сюда, — сказал Монк. — Убийство инсценировано, как и все остальное в этом доме лжи.
      — Тогда нам лучше поискать факты, — объявил капитан.
      
      Агентство "Пять звезд" занимало офис с витриной на первом этаже нового четырехэтажного рабочего здания на улице Гири, к западу от Дивисадеро.
      Внутри перед отделанной деревянными панелями перегородкой, украшенной изображением горизонта Сан-Франциско, располагалась изогнутая стойка ресепшн. Сидевшая за ней секретарша выглядела так, будто вела одиннадцатичасовые новости. За перегородкой находился лабиринт из примерно двух десятков кабинок, ограниченный полукругом из пяти офисов со стеклянными окнами и конференц-залом, в котором собралась дюжина потрясенных риелторов. Они утешали друг друга, когда мы вошли. На одной стене приемной были развешаны десятки фотографий различных домов, выставленных на продажу, в том числе и того, в котором погибла Бейлин. На противоположной стене висели пять снимков в рамке, на каждой из которых один из партнеров "Пяти звезд" сидел за своим столом и держал подбородок в одной из тех деловых поз, которые так любят фотографы, но которые никто никогда не принимает сам.
      Пока Стоттлмайер и Девлин знакомились с секретаршей, Монк подошел к фотографиям партнеров. Он покачал головой из стороны в сторону, затем начал поправлять каждый снимок, пока не добрался до пятого. Его он снял со стены и передал секретарше, женщине лет двадцати с небольшим в слишком обтягивающем мини-платье и с такими светлыми волосами, что на нее следовало смотреть в солнечных очках.
      — Подержите, — попросил Монк.
      Она посмотрела на него:
      — Она сломана?
      — Она пятая.
      — Я не понимаю.
      Девлин уже собиралась высказаться, но Стоттлмайер суровым взглядом заставил ее замолчать. Он уже сталкивался с подобными ситуациями, как и я, и мы оба на собственном опыте убедились, что лучше просто оставить Монка в покое.
      — Пять — нечетное число, — пояснил босс. — Одно из худших.
      — Но у нас пять партнеров. Поэтому мы и называемся "Пять звезд".
      — Вам стоит переименоваться. Вы сможете повесить это фото, когда у вас появится шестой партнер и новое название.
      — Партнерам это не понравится. Их фотографии висят там с того дня, как они открыли агентство два года назад.
      — Они потом меня поблагодарят.
      
      Из конференц-зала вышел мужчина и направился к нам. Если женщинам еще позволительно красить волосы, то мужчинам нужно это запретить. Волосы этого парня имели не встречающийся в природе коричневый оттенок, что было намного хуже, чем седина, которую он, несомненно, пытался скрыть. На нем были мокасины с кисточками, чистые брюки и рубашка с монограммой. Во время бритья он порезал свою точеную челюсть, и поэтому Монк, разумеется, не мог на него смотреть.
      — Я Кэмерон Грисволд, один из партнеров, — представился он, протягивая Стоттлмайеру руку. — Если честно, мы все находимся в состоянии шока. Мы не можем поверить в то, что случилось с Бекки.
      — Я так понимаю, ее очень любили.
      — Очень. Невозможно добиться успеха в сфере недвижимости, если вы не умеете общаться с людьми. — Он посмотрел мимо Стоттлмайера на стену. — Почему вы убрали мою фотографию?
      — Вы пятый, — объяснил Монк.
      — Не обращайте на него внимания, — попросила Девлин Грисволда. — Повесите снимок снова, когда мы уйдем. Мог ли кто-то желать Ребекке вреда?
      — Нет, насколько я могу судить. Бекки была мощным риелтором. Не буду утомлять вас подробностями, но таковым нельзя стать, не осчастливив ни покупателей, ни продавцов.
      — Вы не можете повесить фотографию обратно, — сказал Монк, глядя в сторону Грисволда, но не на него. — Зато вы можете привлечь еще одного партнера и изменить название вашей компании.
      — Монк, прошу, — поморщился Стоттлмайер, а затем повернулся к Грисволду. — А что насчет владельцев дома? Мог ли кто-то захотеть отправить им угрожающее послание?
      — Дом был куплен в качестве инвестиции подрядчиком, который пользуется большим уважением в сообществе за свою любовь к реставрации викторианских домов. У него не только нет врагов, у него есть клуб поклонников.
      — Но с вами дело обстоит иначе, так ведь? — спросил Монк. — Вы получаете гневные письма, неприятные телефонные звонки и бесчисленные визиты от возмущенных людей с того самого дня, как открылись два года назад.
      — Нет, конечно, нет. С чего вы решили?
      — Я видел вашу вывеску. Агентство "Пять звезд". Она оскорбляет приличия всех жителей данного района и всех, кто проезжает мимо. Почему бы вам просто не расписать ваше здание непристойностями?
      Риелторы в конференц-зале с недоумением уставились на нас, вероятно, из-за того, что, хотя Монк и разговаривал с Грисволдом, но смотрел на них.
      — Монк, — сурово сказал Стоттлмайер. — Мистер Грисволд только что узнал, что одна из его коллег была зверски убита. Сейчас не время и не место спорить с ним о названии их агентства.
      — Позвольте с вами не согласиться. Оно ярко иллюстрирует зло и моральную гниль, которыми пропитана сия контора и которые непосредственно привели к ужасной смерти Ребекки Бейлин.
      — Достаточно, Монк.
      Но затем Монк сделал нечто поразительное. Он наклонил голову, повел плечами и улыбнулся. Я знала, что значит эта улыбка, и Стоттлмайер тоже, хотя он сильно прищурился, словно не был уверен в том, что видел.
      — Вам следовало нанять шестого партнера, — сказал Монк Грисволду, оглядывая конференц-зал. — Вот кем хотела стать Ребекка? Поэтому ее убили?
      
      Из конференц-зала вышли четверо мужчин и направились к Грисволду. Я узнала в них других партнеров, чьи фотографии висели на стене.
      — Какие-то проблемы, Кэм? — спросил один из мужчин. Его волосы были покрыты сединой, и он не пытался это скрыть.
      — Была большая проблема, но он только что решил ее для вас. — Монк повернулся и взял в руки фотографию Грисволда, которую отдал секретарше. — Теперь вы можете сменить название на "Четыре звезды".
      Грисволд посмотрел на Девлин и Стоттлмайера:
      — О чем, черт возьми, говорит этот сумасшедший?
      — Понятия не имею, — призналась Девлин.
      — Вот об этом. — Монк протянул ей фото. — Зачитайте ему его права.
      — Мы не можем арестовать человека за то, что у него на стене висит пять фотографий. Или за нечетное число в названии его бизнеса.
      — Когда-нибудь это изменится. А пока вы можете арестовать его за убийство.
      Девлин повернулась лицом к Стоттлмайеру:
      — Капитан, скажите ему. Возможно, он прислушается к голосу разума, если он исходит от вас.
      — Монк прав.
      Она уставилась на него:
      — Вы же не всерьез.
      — Если Монк говорит, что этот человек убил Ребекку Бейлин, значит, так оно и есть.
      Глаза Грисволда расширились, но он не был так потрясен, как его партнеры.
      — Вы думаете, Кэмерон убил Бекки, потому что его фотография была пятой на стене? — спросил седовласый мужчина.
      — Да, — ответил Монк.
      — Вы слышали его, капитан? — поинтересовалась Девлин.
      — Слышал.
      — И вы все еще хотите, чтобы я арестовала Грисволда?
      — Хочу.
      — Что ж, я не собираюсь этого делать. Пока не услышу что-нибудь разумное, хоть отдаленно напоминающее основание для ареста.
      — Наконец-то голос разума, — сказал Грисволд.
      — Ваша фотография за рабочим столом была пятой на стене в течение двух лет, — заметил Монк.
      — Верно, со дня нашего открытия. И насколько я знаю, это не преступление.
      — Сегодня утром вы порезали подбородок, когда брились.
      — Хотите сказать, это тоже преступление?
      — Это отвратительно и доказывает, что вы заменили фотографию сегодня на стене. На ней у вас тоже порезан подбородок.
      Мы со Стоттлмайером придвинулись ближе к Девлин и посмотрели на фото в ее руке. С трудом, но мы все-таки разглядели. Подбородок Грисволда был порезан в том же месте.
      Девлин посмотрела на Монка.
      — Как он смог увидеть?
      — Это зияющая рана.
      — Это пятнышко.
      — Это зияющее пятнышко.
      — У меня выдающийся подбородок. Я его часто режу при бритье, — сообщил Грисволд. — И с тех пор, как нас фотографировали два года назад, ничего не изменилось, хоть это и не имеет никакого значения.
      — Еще как имеет, иначе вы бы не стали воссоздавать сцену и все остальное, и делать новую фотографию, которой вы заменили старую сегодня утром, пока никого не было. Вы не хотели, чтобы мы увидели, что из вашего офиса кое-что исчезло.
      — Прошло два года. В моем офисе нет уже многих вещей.
      — Кроме орудия убийства. — Монк указал на четыре фотографии партнеров на стене. — У вас у всех одинаковые письменные столы. Но на вашей фотографии, мистер Грисволд, не хватает мраморной подставки для ручек.
      Стоттлмайер покачал головой:
      — Будь я проклят.
      Седовласый партнер подошел к нам и, прищурившись, посмотрел на фотографию.
      — А еще, Кэмерон, два года назад твои волосы не выглядели так, будто ты красил их лошадиным дерьмом.
      — Солнце пожелтило снимок, Мерл. Это та же самая фотография, которая висела здесь всегда.
      — Ваш офис докажет обратное. Пятна крови, как известно, трудно отмыть, — сказал Монк. — Если вы их не видите, это не значит, что их там нет. Я не сомневаюсь, что криминалисты найдут по всему вашему офису пятна от драки с Ребеккой Бейлин прошлой ночью.
      — Для этого вам понадобится ордер на обыск. И ни один судья в нашей стране не выпишет вам его на основании какой-то фотографии. Вы должны искать насильника, убившего Бекки, а не тратить время на то, чтобы рыться в наших офисах.
      — Нам не нужна фотография, чтобы получить ордер, — сообщила я. — У нас есть ваше добровольное признание.
      — Не пытайтесь приписать мне то, чего я не говорил. Оглянитесь вокруг. Здесь дюжина свидетелей, которые слышали каждое мое слово.
      Я улыбнулась:
      — Очень здорово. Они могут подтвердить, что вы назвали убийцу Ребекки Бейлин насильником.
      — И что?
      Девлин начала доставать наручники:
      — Мы никогда не говорили о том, что убийца пытался выставить ее жертвой сексуального насилия. Так откуда вы узнали?
      Грисволд понял, что попался.
      — Руки за спину. — Она зачитала ему права, пока надевала наручники. Когда она закончила, Монк ткнул пальцем ему в лицо, глядя при этом на ошеломленных риелторов:
      — Пусть это послужит вам уроком. Вот что происходит, когда вы намеренно игнорируете нечетные числа. Все летит к чертям.
• ×

Подробная информация во вкладках

[afanasev]

   Очень хорошо написаный рассказ, читается с большим интересом, ввиду писательской темы и темы для взрослых, обратный детектив про идеальное убийство с роковой ошибкой. Много рекламы разных брендов, но пиво хорошее, рекомендую.

[afanasev]

   Идея устаревшая, но наблюдать за Монком всегда приятно, он удивительным образом вызывает симпатию не смотря на своё психическое расстройство.

[Виктор]

   Приятно снова окунуться в мир Дикого Запада. Редкий поджанр детектива-вестерна. Вспоминается только цикл рассказов Эдварда Хоча о Бене Сноу.
   Первая загадка с убийством старателя в шахте - достаточно прозрачная.
   А вот вторая загадка с содержанием золота в почве участка - довольно заковыристая.

   И персонаж (предок современного Монка) тоже весьма колоритный.

[Доктор Немо]

 
   Первая загадка с убийством старателя в шахте - достаточно прозрачная.
   А вот вторая загадка с содержанием золота в почве участка - довольно заковыристая.

   И персонаж (предок современного Монка) тоже весьма колоритный.

   А вот реакция самого мистера Монка на данный рассказ:

   Я закрыла книгу, ошеломленная только что прочитанным. Я подняла глаза на Монка, который был занят оттиранием плинтусов.
   — Удивительно, правда? — сказала я.
   — Я думаю, это откровенное жульничество.
   — Вы о чем?
   — Возможно, у читателя середины 1800-х годов имелся бы шанс раскрыть аферу с золотом, будь он знаком со «Средством Грили», но у наших современников — нет. И информации, предоставленной автором, было недостаточно для того, чтобы читатель смог найти разгадку убийства, в каком бы веке он ни жил.

[Виктор]

   — Возможно, у читателя середины 1800-х годов имелся бы шанс раскрыть аферу с золотом, будь он знаком со “Средством Грили”, но у наших современников — нет. И информации, предоставленной автором, было недостаточно для того, чтобы читатель смог найти разгадку убийства, в каком бы веке он ни жил.

   Всё верно. В этом одна из проблем исторических детективов. Читателю нужно знать реалии эпохи.

[Доктор Немо]

   Честно говоря, я уверен, что описанный эликсир — полностью выдумка автора, так что у читателя по-любому нет шансов самому раскрыть аферу с золотом.

[Виктор]

   Как говорится, простенько и со вкусом.
   Но на первом месте, конечно, необычность персонажа.

[Виктор]

    В принципе, то, что книга была не первого издания — улика косвенная. Мало ли почему вдруг девушка решила приобрести именно пятое издание?
    В общем, если бы не признание убийцы, то любой ушлый адвокат это дело в суде рассыпал бы на раз-два.

[Виктор]

   Мне показалось, что решение и объяснение как-то "притянуты за уши".
   Сюжет спасает только необычная харизма Монка.

[Доктор Фелл]

   Продолжаем))
   "М-р Монк и дом на продажу"

[Доктор Немо]

   Продолжаем))
   "М-р Монк и дом на продажу"

Возможно, у кого-то есть иллюстрации EQMM к этому рассказу и «Семнадцати ступенькам»? Было бы здорово их добавить.

[Виктор]

"М-р Монк и Дом на продажу"

Как нередко бывает в этом цикле, детективное построение сюжета очень уж "искусственное".
А если бы фотография была не пятой на стене, а второй или третьей? Тогда Монк вообще не обратил бы на неё внимания?
К тому же, убийце вовсе не было нужды делать новое фото для замены. Он в фирме работает уже два года. Мало ли куда за это время мог деться чернильный прибор? Ну и так далее.

Как я уже отмечал выше, эти рассказы "вытягивает" только необычная личность главного героя.

Кстати, телесериал о Монке я смотрел с большим удовольствием.