Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
Семь небольших зарисовок в жанре “черного юмора” Первое издание: “Tit-Bits”, 1968 Series: Uncollected Переведено по изданию: “Maps: The Uncollected John Sladek”, 2003 Перевод: Дмитрий Шаров Редактор: Ольга Белозовская © “Клуб Любителей Детектива”, 4 июля 2021. |  |
-
ВНИМАНИЕ!
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. -
ПРЕДИСЛОВИЯ
-
“ПУТЬ К СЕРДЦУ МУЖЧИНЫ”
& Thomas M. Dish “The Way to a Man's Heart” Покрытый ситцевой скатертью стол был завален грязной посудой. Предметы обихода толкали друг друга ободками — большая миска с узором из ивовых листьев, прежде хранившая картофельное пюре; блюдо, где помещались свиные отбивные (а теперь оставалось лишь немного подливки); тарелка с особым домашним хлебом Дженет; миска из-под засахаренного батата, уже пустая, но все еще липкая от сиропа; и еще одна миска, наполовину заполненная кукурузным кремом. Дженет осматривала плоды своего труда, словно генерал — поле битвы, а затем любовно окинула взглядом фигуру мужа — памятник победе того генерала.
Он еще не закончил есть. Крошечные глазки Ральфа Ларсена (по крайней мере крошечными они казались на этом лице) взирали на половину свиной отбивной на конце вилки с какой-то ошеломленной жадностью. Его щеки задрожали, а губы широко раскрылись, пропуская толстый кусок мяса в пасть. Дженет смотрела, как дрожат три его подбородка, пока он проглатывает полупережеванную свинину. Он принялся вытирать ломтиком хлеба соус на тарелке.
Ральф Ларсен был крупным человеком. Даже ту часть его тела, что виднелась поверх обеденного стола (а то была не самая значительная часть), поистине можно было назвать гаргантюанской. Шея у него была такая, какую обычно зовут бычьей, — или, вернее, шеи не было вовсе. Имелось лишь постепенное сужение плоти между плечами и макушкой, прерываемое небольшим выступом подо ртом, там, где обычно думаешь обнаружить подбородок.
— Миссис Ларсен, вы накрыли преотменный стол, — проговорил Аксель Дальгрен, улыбаясь и отодвигая тарелку, которую он уже пять минут как опустошил. — Знай я, что у Ральфа такая чертовски хорошая кухарка, я бы давным-давно сам себя пригласил. Я же должен был понять, просто взглянув на него — а, Ральф? — Тощий старый батрак расхохотался, показав широко расставленные зубы.
— Не могу пожаловаться на готовку Дженет, совсем нет, — пробормотал Ральф, намереваясь вытереть запачканной салфеткой жир с отсутствующего подбородка. Кривой воротник джинсовой рубашки под давлением плоти Ральфа разошелся уже до второй пуговицы, да и эта пуговица, похоже, готовилась сдаться. В последнее время Ральфу трудно было покупать готовую одежду.
Аксель, посмеиваясь над собственной шуткой, принялся сворачивать сигарету.
— Надеюсь, вы оставили место для десерта, — сказала гостю Дженет, вставая из-за стола. — Я приготовила любимый у Ральфа — яблочный пирог! — Прежде чем Аксель смог выразить протест, Дженет уже вышла из комнаты.
На большой деревенской кухне Дженет разрезала свежий пирог, еще теплый после духовки. Небольшой кусок для Акселя и ломоть для мужа в целую четверть двенадцатидюймового пирога. Она достала из морозилки ведерко с мороженым и зачерпнула щедрые порции, полностью скрывшие поверхность пирога.
“М-м-м, неплохо смотрится?” — спросила она себя. Подцепив немного мороженого кончиком пальца, она попробовала. Недурно. В конце концов, она сама приготовила его из цельных сливок.
— Миссис Ларсен, честное слово даю, не могу съесть ни кусочка, — настаивал Аксель, когда она поставила перед ним тарелку с пирогом.
— Не глупите, Аксель Дальгрен. Такому трудолюбивому человеку, как вы, нужна вся добрая еда, какую он может достать. А учитывая, что вы едете вечером на ярмарку в города-близнецы[2] , вам нужно есть, пока еда хороша. Как бы то ни было, ближайшие десять дней вам не достанется ничего, кроме хот-догов и газировки. Вы ведь не замечали, чтобы Ральф отказывался от еды?
Ральфу пирог она еще не дала, и он начал слегка беспокоиться.
— Дорогой, — сказала она, — там еще осталась кукуруза. Давай, доешь за меня. Ты же знаешь, как неприятно хранить объедки.
— Я оставил для тебя, — обиженно проговорил Ральф. — Ты совсем не ела кукурузы.
Не успев закончить этой жалобы, он схватил миску и принялся запихивать ее содержимое в рот. Ему хватило всего двух глотков. Дженет вознаградила его пирогом.
— Ты не будешь? — спросил он, копаясь в нем половником.
— Не сегодня, — созналась она.
— Почему бы нет? — спросил Аксель. — Этот пирог слишком хорош, чтобы отказываться от него даже кухарке.
— Ей надо следить за фигурой, — пояснил с набитым ртом Ральф.
— Фигурой! — выговорил Аксель, разбрызгивая изо рта по всему столу мороженое. — Фигурой! Вот сказанул... — За кофе он все время повторял для них эту шутку, хотя, похоже, та никого не забавляла, и все еще кудахтал сам над ней, когда в половине восьмого удалился.
До дверей, естественно, его проводила Дженет, поскольку Ральф уже растянулся на диване и храпел под комедийный телесериал. Примерно через час Дженет разбудит его, даст еще кусок пирога и стакан молока, а потом поможет подняться по лестнице в их спальню на втором этаже. У них было две кровати — двуспальная для Ральфа и односпальная для Дженет. Она настояла на этом четыре года назад, в тот день, когда Ральф перевалил за цифру “350” на весах в ванной. С тех пор ей приходилось полагаться на догадки.
Хотя ферма Ларсенов стояла на окраине Фэйрмонта, гости к ним забредали редко. Дженет даже взгрустнулось после ухода Акселя, ведь поговорить ей было почти не с кем. Она никогда не ладила с другими фермерскими женами, все еще считая себя городской женщиной. Если бы ее не исключили на последней сессии из школы медсестер, она была бы сейчас дипломированным специалистом, а не женой захолустного фермера из Кукурузного пояса[3] .
Собственно говоря, Ральф фермером уже не был. Он поручал другим людям вывозить сено с его полей, а когда в хлеву появились коровы, то за ними присматривал Аксель. Все свое время Ральф тогда посвящал аукционам. Он покупал дешево, а продавал дорого, и, пока другие фермеры наблюдали, как растет урожай, Ральф наблюдал, как растет его банковский счет. Как и Дженет. Это был один из немногих их общих интересов.
Теперь, подумалось Дженет, он созрел. Даже перезрел, готов уже лопнуть. Давно можно срывать.
Соскребая застывший сироп с тарелки из-под засахаренного батата, Дженет позволила своим мыслям вернуться к более приятным вещам. Она подумала, какой же толстый у нее муж. Поистине чудовищно толстый.
Поэтому она была уверена, что он долго не продержится. Просто не может. Это было бы нечестно. Она сделала все, что могла — научилась готовить именно так, как ему нравилось, по рецептам его матери, каждый день подмешивая в его молоко молочный жир, изобретая новые способы готовить на масле. Стряпня для Ральфа занимала полный рабочий день, и трудилась она на этой работе уже десять лет. Да ведь он начинал с талии обхватом не более тридцати трех дюймов, а дошел уже до пятидесяти четырех! А то и больше, ведь трудно было сейчас сказать точно, где именно у Ральфа талия. Да, она работала.
Она убрала блюда в посудомоечную машину и вышла в ванную привести себя в порядок. Даже в сорок лет она выглядела моложаво и могла бы стать очень милой вдовушкой. Если только Ральф выполнит свою часть.
Она знала, что однажды жировая прослойка сомкнется вокруг его сердца — или холестерин загустеет в его забитых артериях, — и тогда Дженет станет свободной женщиной. Она часто представляла себе этот миг — его последний сдавленный всхрап, а затем благословенная тишина. Или он, в пылу аукциона, кричит, стучит молотком, а потом вдруг, весь синий, падает на деревянную платформу, прямо в опилки. Или в сарае, глядя на скотину...
О, это могло произойти тысячей разных путей и в тысяче разных мест, но все они были прекрасны.
Трудно сказать, когда ей пришла в голову эта идея. Однажды она смазала маслом пышную и без того корочку пирога. Или налила чуть больше сливок в картофельное пюре. Накладывала ему вторые, третьи порции. Как ни странно, его растущее тело не казалось ей неприятным. Скорее, очаровывало ее. Она воспринимала его своим творением. Его красивое лицо начало терять свою определенность. Щеки обвисли, а подбородок удвоился. На руках и ногах образовались большие складки. Постигнув, наконец, в каком направлении трудилась она все это время, она удвоила свои усилия. Она прочла все книги о диетах, какие только могла раздобыть, и постепенно, следуя их указаниям, исключила из рациона Ральфа все, что не отвечало ее цели.
Правда, были и точки преткновения — когда Ральф решительно отказывался есть какое-нибудь новое изобретенное ей лакомство (особенно пончики с шоколадной глазурью, обваленные в сахарной пудре) или даже угрожал сесть на диету! Но надолго его решимости не хватало (обычно это было делом нескольких часов), и она это знала. В последние четыре года он отверг всякую притворную умеренность и сдержанность. Он поглощал все, что ставилось перед ним на стол. До последней крошки. Однажды, просто чтобы блеснуть мастерством, она заставила его съесть целиком яблочный пирог после сытного обеда. Но, к несчастью, ее контроль над его пищеварением был куда слабее, чем над его психикой. После этого он два дня не мог есть. С тех пор она продвигалась вперед медленнее и устойчивее. Спешка, как сказала она себе, ведет к потерям.
Растопив духовку, Дженет принялась замешивать тесто для печенья. Обычно она готовила по вечерам для Ральфа тарелку помадки и приносила ему, пока он смотрел телевизор. Но у нее вдруг закончился шоколад — кроме плиток. Впрочем, Ральф всегда говорил, как нравится ему ее печенье с кусочками шоколада. Она смазала маслом два противня и аккуратно разложила на них большие куски теста.
Убить человека, в самом деле, так просто. Если есть терпение. Надо просто готовить, и все. Все в городе могут знать, что ты задумала, но не смогут ничего сделать, чтобы это остановить. Кроме того, мало кто из жен в их городке в Миннесоте осмелились бы бросить первый камень. Высокий уровень холестерина — образ жизни в Кукурузном поясе. Но лишь острый ум Дженет понял, что это еще и очень эффективный способ убийства. И ни одно жюри присяжных в этой стране не обвинит человека в том, что он слишком хорошо готовит.
Храп в гостиной стал давать осечки и прервался. Ральф учуял запах печенья. Мгновение спустя он ворвался на кухню в мокром от пота и обвисшем (ведь ремня он не носил) комбинезоне, лицо его представляло собой лабиринт из багровых вен.
— Хорошо поспал, пельмешек мой? — спросила она.
Он хмыкнул, щурясь на свет. Он уже почти не удосуживался заводить с ней разговор.
Она отрезала ему еще четверть пирога.
— Нет, — сказал он. — Нет, я не хочу.
— Тьфу ты! — произнесла она, перекладывая пирог обратно на блюдо.
— Говорю тебе, не могу. Слишком много. Мне сегодня вечером худо.
— Ох, дорогой. — Она досадливо нахмурилась, но вскоре просияла. — Тебе нужно что-нибудь теплое, успокоить желудок. — Открыв духовку, она извлекла противень с печеньем и положила охладиться на стол, покрытый линолеумом. Затем она протянула Ральфу лопаточку. — Теперь садись, и я погрею тебе к ним молока. — Она втиснула его в его особое кресло. Он с тупым непониманием уставился на печенье. Он тяжело дышал.
— Но разве я не только что поел? — спросил он. — Куда ушел Аксель?
Она вернулась с кувшином горячего молока и присела рядом.
— В чем дело, пельмешек? Ты не голоден?
Она призывно взяла печенье и поднесла к его губам. Рот открылся. Она положила печенье внутрь. Рот закрылся, и он принялся механически жевать.
— Не знаю, что со мной такое, — захныкал он. — Кажется, не могу себе помочь. Мне надо остановиться, Дженет. Ты должна помочь мне остановиться.
— Что за ерунда?
Она положила ему в руку еще одно печенье. Он съел.
— Я сегодня ходил к доку Вундту, Дженет. Пытался сказать тебе раньше, но ты не слушала меня.
— О? Кажется, я возилась с ужином. Что сказал доктор?
— Что у меня больное сердце. Потому что я слишком толстый.
— Бред какой-то. Я видела кучу мужчин толще тебя. У тебя крепкое сложение. Оно требует веса. Ты бы глупо смотрелся, если бы был худой.
Он со скорбным видом взял еще одно печенье, откусил и сделал глоток молока. Его стакан вмещал добрую пинту.
— Ну, это он так сказал. А он доктор, Дженет. И это не все. Он сказал, у меня были приступы! Сердечные приступы, маленькие, я и не знал о них. Всегда думал, просто боли от газов в животе. Он сделал какую-то фотографию моего сердца и отошлет в университет, чтобы эксперт посмотрел. Он говорит, мне, возможно, придется лечь в больницу.
— Нет! — ахнула Дженет. — Нет, я не пущу тебя. — Она наполнила ему стакан из кувшина.
Когда он выпил второй стакан молока, Дженет ощутила, что почти слышит его сердце, перетрудившееся, перекачивающее перегруженную кровь, напрягающееся под толщей жира. Успех уже почти в руках, и она упустит его по капризу какого-то чокнутого доктора?
— Нет! — вслух произнесла она.
— Дженет, он говорит, мне надо сесть на диету. Понимаешь, я таскаю этот жуткий вес, и мое сердце перенапрягается. Он все это объяснил. Он говорит, мне надо сесть на диету — а я не могу! Дженет, я не могу! — Его голос дрогнул, и на мгновение показалось, что он сейчас разрыдается.
Вместо этого он сунул в рот еще одно печенье. И еще. И опять. Он схватил по печенью в каждую руку и принялся запихивать их внутрь, так что крошки скатывались с его подбородка на одежду. Он поперхнулся, осушил третий стакан молока и продолжил есть печенье со второго противня, поставленного перед ним Дженет. Он ел, как голодный человек.
На третьей дюжине он умоляюще поднял взгляд. Молил, чтобы ему позволили остановиться? Или хотел еще?
Неважно. Дженет не могла больше смотреть на него.
— Пошли, пельмешек. Пора спать. Я приготовлю еще печенья на завтрак.
— Ты хочешь, чтобы я умер, да?
Собственно, это не было вопросом. С другой стороны, она не считала это достаточно сильным обвинением, чтобы потрудиться его отрицать.
Он тяжело встал.
— Ты всегда хотела, чтобы я умер.
— Конечно, нет, пирожочек мой, — упрекнула она и взяла его за руку, поглаживая беспомощную плоть, успокаивая его (и думая между тем: “Ах ты свинья! Да, умри! Умри, прошу тебя!”). — Какие ты ужасные вещи говоришь. Я хочу для тебя только лучшего.
Ей пришлось подниматься по лестнице позади него, ведь его туша заполняла все пространство между перилами. Ступеньки ему приходилось преодолевать по одной, как ребенку или глубокому старику. Она помогала ему переставлять ноги, ведь сам он их не видел. Его дыхание стало совсем тяжелым.
На верхней площадке он остановился перевести дух. Полуобернулся, и в этот момент сильно побледнел и схватился рукой за сердце. Она попятилась вниз по лестнице, наполовину испуганная, наполовину довольная. Он шатнулся вперед. Она споткнулась. И были чернота, и боль, и звук, его предсмертный звук, прозвучавший не столь уж горестно.
Первое, что она ощутила, был вес его мертвого тела, придавившего ее к полу. Болела поясница там, где она оказалась прижата к нижней ступеньке. Она приложила руку к его сердцу. Оно не билось. Тогда она попыталась скатить его с себя, но он был надежно зажат между стеной и перилами. Жгучая, немыслимая боль пронзила ее бедро. Она закричала, и почему-то казалось, что это не произвело ни малейшего шума. Быть может, уже утро? Если бы она только почувствовала себя более сильной... Если бы только она не сломала бедро...
Если бы только Ральф перестал улыбаться... 1sted: “Bizarre! Mystery Magazine”, Jan 1966 ▣ Публикация на форуме: 04.02.2023 г. -
“ВСЕГО ЛИШЬ ЕЩЕ ОДНА ЖЕРТВА”
“Just Another Victim” Сквозь мысли Энн прорвался хнычущий голос ее соседки по комнате.
— Энн, дорогуша, можно взять твой белый кардиган?
“Всего через несколько минут, — радостно подумала Энн, — она перестанет ныть навеки”.
— Конечно, можешь, — проговорила она, не отрываясь от журнала. Она слишком хорошо представляла всю сцену, даже не глядя.
Вирджиния, сидя перед туалетным столиком, подрисовывает брови или наносит на губы слишком много яркой помады.
Сладострастная Вирджиния, старающаяся выглядеть еще распутнее, чем обычно. Она надевала одежду Энн и возвращала ее грязной, испачканной едой и напитками, растянутой.
И, конечно, именно Вирджиния получала всех мужчин. Похоже, они предпочитали ее яркую, дрянную тупость изысканности и культуре Энн.
Им казалось, что выбор делается между бодрой, подвижной, рыжей девицей, способной рассказать что-то яркое и необычное, и тихой, стройной, задумчивой девушкой с русыми волосами и — почему-то это имело большое значение — в очках.
Энн на мгновение сняла очки и протерла глаза. Вновь водрузив очки на нос, она увидела, что Вирджиния почти готова. “Готова к свиданию с мистером Баркером”, — напомнила себе Энн, сжав зубы. Время действовать пришло.
Она могла бы простить Вирджинии все — а прощать Вирджинии надо было бы очень многое, — но не мистера Баркера. Одолжить одежду — это одно, а украсть мужчину — другое. И Вирджиния вскоре это обнаружит.
Не то чтобы мистер Баркер — Эл, как звала его Вирджиния — когда-либо принадлежал Энн. Но он был начальником отдела, где она работала.
Так что Энн чувствовала определенные права собственности на него. В конце концов, Вирджиния трудилась в совсем другой фирме.
Мистеру Баркеру все девушки в отделе поклонялись ничуть не меньше, чем Энн. Он был хорош собой. Не ослепителен, а то, что Энн хотелось считать благородным. То есть его вьющиеся волосы только начали седеть, улыбка была нежной, а глубокий голос звучал серьезно.
И, наконец, ярко-голубые глаза мистера Баркера добродушно поблескивали из-за очков без оправы. Приятный, умный мужчина отеческого типа — и холостяк.
Похоже, он тоже ценил хороший вкус и изысканность Энн. У них было несколько взаимно приятных бесед о живописи и искусстве.
Затем, когда он, казалось, был на грани того, чтобы пригласить ее куда-нибудь, появилась Вирджиния, чтобы пообедать вместе с соседкой по комнате. Встретив мистера Баркера у дверей офиса, Вирджиния включила самый дешевый и яркий шарм.
— О, вы босс Энни? Я так много слышала о вас, мистер Баркер. Бедная Энни из-за вас уже с ног сбивается.
И все это каким-то образом его увлекло. На другой день он отправился обедать с Вирджинией.
Это продолжалось уже больше месяца, и прошла уже почти неделя с момента, когда Энн определилась, как именно избавит его от Вирджинии.
Энн читала в кафе, где обычно завтракала кофе и булочкой, газету. “ДУШИТЕЛЬ ЗАЯВЛЯЕТ О 10 ЖЕРТВЕ”, гласил заголовок, а ниже: “ПОЛИЦИЯ БЕСПОМОЩНА”.
Она прочитала всю колонку новостей и на следующей странице текст в рамочке, озаглавленный: “Предупреждение одиноким девушкам: не отворяйте дверь незнакомцам!”
Позабыв доесть завтрак, позабыв, что она опаздывает на работу, Энн уставилась в газетный лист, и у нее сложился план.
План просто нелепый, дьявольский и настолько простой, что обязан был сработать. Он покончит с жизнью Вирджинии — и, возможно, даст начало жизни Энн и мистера Баркера.
Газета сообщила ей все, что нужно было знать. Жертвы душителя — всегда молодые девушки. Яркие молодые девушки. Как Вирджиния. Он убивал их дома, в парках или в других уединенных местах. Душил нейлоновым чулком.
Теперь Энн сидела на скомканном нейлоне, притворяясь, что читает журнал, а Вирджиния готовилась к свиданию.
Энн все спланировала. Убив Вирджинию, она тут же бросится в продуктовый магазин на углу и кое-что прикупит. Затем возвращается домой, “находит” тело, бросает сумкку с продуктами и ждет прихода мистера Баркера.
Он найдет ее лишившейся чувств от горя... утешит ее...
— Как я выгляжу, детка? — Вирджиния вскочила на ноги и повернулась, встряхивая своими длинными рыжими локонами.
— Отлично, — произнесла Энн, вставая и растягивая обеими руками чулок. — Ты прекрасно выглядишь, дорогая.
Едва она успела вернуться, взглянуть на тело, уронить пакет с продуктами и, не снимая пальто, плюхнуться в кресло, как в дверь позвонили. Энн с безумными глазами открыла ее и ахнула:
— Помогите! О, Боже, помогите!
Мистер Баркер поймал ее, прежде чем она успела упасть, и усадил на стул. Он взглянул на рассыпавшиеся продукты, на Вирджинию, вокруг шеи которой был завязан чулок.
— Что это? Как это случилось?
С должной долей истерики в голосе она проговорила:
— Я думала, что кое-что куплю, пока магазин на углу не закрылся. Меня не было минут пять. Когда я вернулась...
— Понимаю. — Его голос звучал доброжелательно. — Вы уже звонили в полицию?
— Нет, я... наверное, я сглупила.
— Вовсе нет, бедное дитя. Полагаю, вы в шоке. — Его голубые глаза светились сочувствием. Он присел рядом с ней на подлокотник.
— Выглядит как еще одна жертва душителя, — произнес он.
— Да, должно быть, так.
Его рука мягко скользнула по ее плечам. Энн откинулась на нее. Ее глаза закрылись.
— По крайней мере, вы надеялись, что я так подумаю, не так ли? — столь же добродушно проговорил он.
— Что вы имеете в виду? — Ее глаза открылись.
— Дорогая моя, дорогая моя... — Он печально покачал головой. — Хотел бы я, чтобы вы этого не делали. Правда. — Он полез в карман и вытащил конверт.
— Но я не делала! Это был ду...
— Я не согласен. — Он вытряхнул из конверта нейлоновый чулок и завязал ей на шее.
— Но я сделала это ради вас! Я люблю вас! — выдохнула она.
— Ах, не все ли они таковы?
— Пожалуйста! Мистер Баркер...
Узел затянулся. Голубые глаза мистера Баркера, поблескивающие из-за очков без оправы, были последним, что она видела. Последнее же, что она слышала, было:
— Называй меня Эл, хорошо? 1sted: “Tit-Bits” N 4276, Feb 17th 1968 ▣ Публикация на форуме: 04.07.2021 г. -
“КОГДА В БАНКЕ ЕСТЬ ДРУГ”
“You Have a Friend in Fengrove National” Джейсон Прайс не отрывался от газеты, пока официантка наполняла его чашку кофе.
— Что читаете, мистер Прайс? Большое ограбление в Мидоувилле?
— Большое? — спросил он, глядя на нее поверх пенсне. — Вы называете двадцать тысяч долларов большой суммой?
— Может быть, не для такого богатого юриста, как вы, но...
— Ни для кого. Позвольте мне показать вам, почему преступление не окупается в самом буквальном смысле. Эти трое поделят деньги, получив — с учетом всех расходов — примерно по шесть тысяч долларов на каждого. Если их поймают, они отсидят не меньше чем по пятнадцать лет, зарабатывая при этом всего по двести пятьдесят долларов в год. С другой стороны, если бы они вложили в тот же самый банк двадцать тысяч долларов, они получали бы ровно ту же сумму в виде годовых процентов — и жили свободными людьми. — Он встал и стряхнул с жилета крошки. — И, конечно, если им это сойдет с рук, они просто сделают это снова и снова, пока их не поймают.
Ему стало интересно, что бы сказала официантка, сообщи он ей, что он тоже грабитель банков, и сегодня собирается ограбить не один банк, а целых четыре — вооруженный лишь улыбкой и шариковой ручкой.
Конечно, выглядеть следовало должным образом. В этом Джейсона заверило его отражение в витрине пекарни “Фенгроув Бон Тон”. Когда он войдет в “Национальный банк Фенгроув”, управляющий, Хэл Гленнинг, покинет свой кабинет, чтобы встретить его и пожать руку.
И дать ему деньги.
Через дорогу часы на здании суда показывали 9:05, и пыльная главная улица была уже забита грязными пикапами, тракторами и автомобилями пятничных покупателей. Джейсон поправил галстук и энергично зашагал к банку.
Вся операция готовилась в течение месяца. В каждом из четырех городов Среднего Запада некий джентльмен средних лет заводил контору: “Джейсон Прайс, поверенный”, “Джон Петтигрю, выдержки и заголовки”, “Осгуд Трой, поверенный” и “Джереми Паркс, агент по продаже недвижимости”.
Еженедельно каждый из этих людей вкладывал по нескольку тысяч долларов в местный банк, так что теперь каждый имел на счету по десять тысяч долларов.
Как только Джейсон толкнул дверь с надписью “Национальный банк Фенгроув”, управляющий, Хэл Гленнинг, вскочил и направился поприветствовать его.
— Джейсон, старая каналья! — проговорил он, как будто они знали друг друга больше месяца. — Вы же никогда не бываете в офисе. Где вы пропадали все эти дни?
— Дела, — вздохнул Джейсон, сделав неопределенный жест. Управляющий посмеялся. Поболтали о местных сплетнях. Наконец, Джейсон извлек из бумажника три чека и положил их на стол Хэла.
— Совершил на этой неделе убийство, как видите.
Хэл отметил размер чеков.
— Еще бы. Взять их на депозит?
Джейсон поджал губы.
— Нет, на хранение я оставлю чек Петтигрю, а два других хотел бы обналичить, если вы, Хэл, не против. У меня сегодня утром очень важная деловая операция.
Хэл ахнул.
— Вы собираетесь ходить с восемнадцатью тысячами долларов наличными? Не надо, Джейсон. Я выделю вам посыльного. Он будет ходить с вами, куда бы вам ни понадобилось.
— Чушь какая-то. Это же будет реклама моих денег, Хэл, и приглашение к краже. Нет, сам понесу. Крупными купюрами, пожалуйста. Сотенными, наверное.
В 10:10 он вошел в “Торговый банк Мидоувилля”, и Кен Форрест, грубоватый мускулистый управляющий, пригласил его в свой кабинет. “Джон Петтигрю” казался почти что старым другом, поэтому, когда они подробно обсудили недавнее ограбление, ничто не казалось более естественным, чем желание “Джона” обналичить два чека и сдать на хранение один — хотя Кен считал своим долгом предупредить его, что не стоит ходить со всеми этими деньгами.
Точно так же предупредил управляющий “Взаимного банка Голдфилд”.
К полудню легкая половина дела была завершена. Джейсон и все его альтер-эго сняли семьдесят две тысячи долларов со счетов, на которых было сорок тысяч. Но теперь он собирался попытаться вернуть свои вложения. Если повезет, банки не обменяют чеки до понедельника. Если не повезет...
Хэл Гленнинг держался немного подозрительно.
— Вы уверены, что с чеками Петтигрю все в порядке? — спросил он.
— Не особо. Лучше обратитесь в его банк. — И, конечно, Хэл узнал — от Кена Фореста — про девятнадцать тысяч долларов на счету “Джона Петтигрю”. Хэл извинился, Джейсон подтвердил чек, и они вышли из кабинета найти главного кассира.
Но кассир был очень занят, глядя в дуло пистолета. Трое мужчин в резиновых масках зверушек, казалось, заливали страхом весь вестибюль.
— Давай, — бросил один из них кассиру.
Тот не дал. Вместо этого он протянул руку и сорвал резиновую маску. Бандит дважды выстрелил в него и пустился наутек.
То, что произошло дальше, при других обстоятельствах могло бы стать милой старинной комедией. Ибо бандит хотел пробраться мимо Джейсона к двери, а Джейсон так хотел позволить ему это сделать, что продолжал отступать и мешаться под ногами. Рассердившись, бандит поднял пистолет. Джейсон в ужасе свалился в обморок...
— Вставай, герой, — сказал Хэл. Джейсон моргнул, увидев с десяток представителей полиции штата.
— Герой?
— Если бы вы не задержали этого малыша, ему все могло бы сойти с рук, — сообщил полицейский. — Другие двое чудом ускользнули, но мы хорошо представляем, кто это — они все из банды Скарфо в Чикаго. В любом случае спасибо.
Поднявшись, Джейсон ощутил в карманах нетронутые пачки денег. Теперь он был свободен, чист и с доходом в сто тысяч долларов.
— Само собой, мы бы хотели, чтобы вы дали показания перед присяжными в среду, — добавил полицейский.
— Конечно. Буду рад, офицер. — Джейсон отряхнулся. К среде он будет... В Париже? В Риме?
— Собственно говоря, мы собирались взять вас пока под защитный арест. Банда Скарфо имеет привычку избавляться от свидетелей. Покупать их — или убивать.
— Само собой. Ну, думаю, вам в любом случае нет нужды защищать меня.
Полицейский на мгновение посерьезнел и опустил глаза.
— Надеюсь, что нет. Но на всякий случай мы оставим у вашей двери человека дежурить днем и ночью. Уверен, вы не возражаете против подобного неудобства.
Джейсон представил, как в понедельник банки разберутся с его финансами и раскроют преступление.
Уже сквозь приглушенное биение собственного сердца он расслышал, как полицейский говорит:
— Не думайте, что мы делаем вас пленником, мистер Прайс. В конце концов, слушание в среду, а после этого вы будете... 1sted: “Tit-Bits” N 4278, Mar 2th 1968 ▣ Публикация на форуме: 04.07.2021 г. -
“ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТРЕЛКА”
“The Switch” Брэдфорд Финли всегда жил ради поездов. То, что он был простым продавцом, а не водил поезда, мужчина давно уже считал первой в своей жизни трагедией. В последние несколько минут он узнал о второй трагедии.
Открыв окно в гостиной, он слышал, как ходят вперед-назад поршни машины “Грейстон-Ярда”, везя поезд в Омаху. Успокоительный звук, и он постарался сосредоточиться на нем, пытаясь не слышать, как Элейн говорит:
— Да, дорогой, у меня роман. И ты ничего с этим не можешь поделать, не так ли?
Ее смех звучал триумфально. Брэд вышел со стаканом на улицу и не спеша выпил, глядя на звезды. Он пытался думать обо всем, кроме Элейн. О жарких летних днях в детстве, о том, что через час пройдет “Пушечное ядро Фарго”, так что он сможет помахать машинисту. Но, в конце концов, он задумался о том, как убить жену.
Конечно, это будет железнодорожная катастрофа. Тщательно спланированная, не оставляющая ничего на волю случая. В один из выходных Элейн поедет к родителям в Маллбург — и поедет поездом. Брэд уже знал место, где он устроит аварию.
Следующий вечер и еще много вечеров он проведет там, чтобы изучить все устройство, пока не разберется в нем досконально.
Благодаря системе блокирующих сигналов железные дороги были практически защищены от несчастных случаев. Сигнальные огни, установленные на башнях, стоящих в нескольких милях друг от друга, опоясывали магистральные линии по всей стране, и каждый из них указывал на состояние пути на участке до следующего сигнала.
Зеленый означал, что путь свободен, желтый, что переведена стрелка на другой путь, а красный, что другой поезд занимает линию. Если сигнала нет, предполагается красный, и поезд должен остановиться.
Авария могла произойти только по случайности — или при саботаже.
Брэд выбрал место, где главная линия изгибалась вправо, а подъездной путь уходил прямо к нефтяному терминалу. Этот подъездной путь имел в длину не более трехсот ярдов и предназначался для наполнения или слива цистерн с нафтой[4] .
Поезд с Элейн приблизится к этому пересечению на скорости около пятидесяти миль в час. Машинист бросит беглый взгляд на сигнальную вышку — заметит зеленый, как уже сотни раз, и, открыв дроссель[5] , даст полный ход.
Но на сей раз сигнал окажется ложным, стрелка переведенной, и поезд — даже при нажатых тормозах — врежется в миллион галлонов взрывоопасного топлива. А Элейн будет просто сидеть на своем месте в первом вагоне.
Брэд собрал материалы, необходимые для перестановки стрелки и сигнала, включая провод, алюминиевую фольгу, черную краску и обрезок поролона, прибавив к ним также кое-какие инструменты, перчатки и тяжелые ботинки.
Он рассчитал время поездки от станции до стрелочного перевода и с точностью до секунды вычислил, сколько времени ему понадобится, чтобы все настроить.
Затем, почти не осознавая этого, он обнаружил, что везет Элейн на станцию, и почувствовал в горле странную сухость.
— Мы не слишком рано? — проговорила она, когда они подъехали в вокзалу. — На часах всего 9:40, а поезд не отправится раньше 10:20. — Она указала на светящийся циферблат над входом в вокзал.
— Прости, дорогая, — сказал он, встряхивая своими часами и делая вид, что изучает их. — Слушай, мне надо сегодня вечером разобраться с кое-какими счетами. Ты не против, если я брошу тебя сейчас тут и не останусь проводить?
Она не возражала, как не возражала и против всего его существования в целом, так что они расстались в 9:45. В 9:58 он подъехал к башне, призрачно-серебряной в свете восходящей луны.
Он не чувствовал ничего, совсем ничего, кроме механизма в своем мозгу, тупо воспроизводящего все шаги по плану. Поезд приедет в 10:29, и все должно быть готово.
Сначала он надел перчатки и ботинки. Затем, держа в руке плоскогубцы и моток проволоки, поднялся по башенной лестнице. По мере того как он поднимался, стихало пронзительное ворчание сверчков, оставляя его наедине с ровным гудением электричества из сигнального ящика.
Разрезав металлическую пломбу, он вскрыл корпус и перемонтировал сигнал так, чтобы тот светился зеленым, независимо от состояния пути впереди. По мере работы Брэд представлял себе происходящее на вокзале.
Маневровые локомотивы, должно быть, подгоняли последний длинный, гладкий серебристый вагон к составу. Официанты в вагоне-ресторане натягивали свои белые куртки и курили по последней сигарете перед дорогой. Элейн, наверное, нетерпеливо топает ножкой в салоне. Брэд проверил свою работу и нашел, что все в порядке.
Молоток и долото, принесенные из машины, позволили ему сломать большой замок на стрелке. Ему пришлось приложить все силы, чтобы повернуть проржавевший изнутри рычаг.
После этого у него на мгновение так закружилась голова, что он был в силах только стоять и таращиться на механизм — повернутый теперь на подъездной путь.
Примерно сейчас на станции официанты раскладывали конусами по столам последние салфетки. Осмотрщики постукивали молотками по дискам колес.
Машинист и кочегар были уже на месте, а пассажиры начали спускаться на платформу. Было 10:15, и надо было еще кое-что сделать.
Он взглянул на сигнал — все еще зеленый, затем на рельсы. Он осознал, что машинисты ориентируются не только на сигналы. Нет, они смотрят на механизм каждой стрелки, чтобы убедиться, что он правильно установлен.
Если машинист этого поезда заметит, что две стальные ленты ведут не вправо, а прямо вперед, он может успеть остановиться. Брэду пришлось задействовать поролон, покрытый фольгой, чтобы заполнить зазоры — там, где их не должно быть, а также черную краску, чтобы имитировать зазоры в нужном месте.
В 10:28 работа была завершена, и он уже мог различить в ночном небе под самым горизонтом моргающую желтую ауру проблескового маячка поезда. Тот ехал строго по расписанию.
Именно в тот момент, когда Брэд уже пошел к машине, он увидел ребенка. Светловолосый мальчуган лет десяти, должно быть, пришел с одной из ферм посмотреть на поезд.
Возможно, он делал это каждый вечер, как когда-то другой мальчик...
Ребенок стоял на обочине, около грязной цистерны с нафтой. Прямо над его светлыми волосами лунный свет падал на ромбовидный знак: “Опасно! Воспламеняющаяся жидкость”. Земля задрожала.
— Эй, дите! — побежал к нему Брэд. — Уходи оттуда! Вали!
Мальчик с озадаченным видом не трогался с места. Он точно знал, что стоять с той стороны безопасно. В поле зрения ворвался мигающий ярко-желтым конус фары. Пока она была в доброй полумиле. Может быть, он еще успеет спасти мальчика, оттащить его в безопасное место.
С криком бросившись к ребенку, Брэд оказался на обочине, спиной к яркому лучу.
Мальчик весело махал рукой далекому поезду. Ноздри бегущего Брэда щекотал запах нафты, запах страха. Дизель за его спиной загудел громче, сотрясая землю.
— Эй! — кричал Брэд. — Эй, там! — Он рвался вперед, его неуклюжие ботинки скользили по гравию.
По обе стороны от него в ослепительном свете фар заблестели рельсы. Он обернулся посмотреть через плечо. Дизель был близко, слишком близко, ослепляюще близко.
Брэд споткнулся и упал, ударившись головой о рельс, и в последнюю оставшуюся секунду осознал, что слишком поздно, чтобы спасти мальчика. Слишком поздно, чтобы спасти себя.
Даже слишком поздно, чтобы помахать машинисту. 1sted: “Tit-Bits” #4279, Mar 9th 1968; ▣ Публикация на форуме: 04.07.2021 г. -
“РАСПИСАНИЕ”
“Timetable” По телефону киллер говорил сдержанно, спокойно и точно.
— Полагаю, что могу решить вашу проблему именно так, как вы это описали, — сказал он, — в письме. Можете произвести первый платеж, как запланировано, сэр.
Кертис Уолл вычерчивал на своем письменном столе геометрические узоры.
— Надеюсь, вы точно поняли мои инструкции. Вопрос времени в высшей степени важен.
Киллер понял. Кертис положил трубку и откинулся в кресле, позволив себе слегка усмехнуться. Всего через неделю уже ничто и никто не будет стоять между ним и креслом председателя “International Investnents, Inc.”.
Как ни странно, нынешний председатель, Леонард Хадсон, был его лучшим другом. Эти двое вместе посещали колледж, вместе карабкались по служебной лестнице и вместе добрались до вершины — почти.
Они жили всего в нескольких милях друг от друга, ездили на одном и том же пригородном поезде, одинаково одевались и поочередно обыгрывали друг друга в гольф. Они даже выглядели немного похоже: два долговязых, костлявых гиганта с завидным загаром и темными, слегка тронутыми сединой волосами.
Время от времени на вечеринке один из них мог поцеловать жену другого, выпив слишком много водки с мартини — любимого напитка обоих.
И все же Леонарду придется уйти. Кертис знал, что, если позволит другу управлять компанией еще шесть месяцев, они разорятся. Это выходит за рамки дружбы.
Это гораздо глубже, так глубоко, как закон выживания в джунглях. Леонард Хадсон много ошибался — слабак. Он не годился для командования. Это было известно лишь ему и Кертису, как и то, что Кертис может управлять очень хорошо. Но Леонард хорошо прикрывался другими.
Тем не менее под его слабым, нервным руководством компания неуклонно съеживалась и приходила в упадок. Леонард не мог заставить себя признаться в личном провале и освободить место Кертису. Вновь дурное решение. Теперь Кертису оставалось сделать только одно.
Выглядеть все будет так: Леонард поедет в Чикаго, чтобы изучить вопрос возможного приобретения небольшой фирмы по производству электроники. Он уже зарезервировал целиком купе ночного поезда из Нью-Йорка.
Кертис проводит его и, поскольку будет уже слишком поздно ехать домой, заночует, как нетрудно предположить, в Нью-Йорке. Леонард приедет в Чикаго утром и будет замечен выходящим из поезда. Затем он исчезнет. Вот и все.
Реальность будет немного иной. Прежде всего, проводя Леонарда, Кертис отправится в аэропорт, долетит до города посередине маршрута поезда и там на него сядет.
Затем нанятый им убийца также сядет в поезд, убьет Леонарда и выбросит его тело недалеко от заранее намеченного городка.
Там убийца сойдет, сядет в заранее приготовленную машину и поедет отыскать тело. Уничтожив все, что способствовало бы опознанию, он перевезет его в некое место, достаточно далекое от железной дороги, чтобы устранить любую связь.
Затем Кертис будет до конца поездки занимать купе Леонарда, выдавая себя за него перед персоналом поезда.
На вокзале он заберет багаж Леонарда, вылетит обратно в Нью-Йорк и к полудню вернется за свой стол.
Каждая деталь обдумывалась снова и снова. Время было рассчитано идеально, с точностью до минуты. И он, и наемный убийца знали, когда и где действовать.
До назначенного дня оставалась всего неделя — всего несколько дней. И этот день настал!
В течение всего дня он был бодр. В то утро он брил не свое лицо, а сияющий лик вождя. Будущий председатель уже начинал ощущать собственное могущество.
С другой стороны, Леонард казался как будто менее существенным, словно уже начал каким-то образом умирать. Кертис пригласил на обед и проводил на поезд до Чикаго не нынешнего председателя, а призрака, Леонарда Хадсона, уже умершего и этого не осознающего.
Кертис вздрогнул и проснулся. В панике он взглянул на часы. Почти полночь, отметка числа на циферблате как раз поворачивается. Поезд замедлил ход, въезжая на станцию. Согласно расписанию это, должно быть, Блейн, штат Огайо.
Потушив свет в купе, он приподнял штору и выглянул наружу, но не смог разобрать название станции. “Успокойся”, — сказал он сам себе. Это должен быть Блейн, городок, где убийца сойдет и заберет машину. Включились фары автомобиля. Развернувшись задом, он осветил часть станционной таблички: “БЛ...”
Значит, все кончено. Он все проспал, а это кончилось. Он начал громко смеяться, стуча кулаком по подушке сиденья. До этой минуты Кертис и не осознавал, насколько сильно ненавидел Леонарда.
Но еще было над чем поработать. Когда он в последний раз видел Леонарда, тот был одет в темно-серый костюм в тонкую полоску, серый шелковый галстук и бледно-голубую рубашку. Кертис быстро переоделся в запасную одежду. Все еще похохатывая, он направился по коридору в купе №47, купе Леонарда.
Оно было заперто. Паника сдавила ему комком горло. Но как мог убийца быть столь небрежен? Как?
— Помочь вам, сэр? Заперли?
У его локтя стоял стюард с напитком на крохотном подносе. Кертис постарался ответить как можно спокойнее:
— Да, не знаю, что произошло. Должно быть, где-то оставил свой ключ...
— Все в порядке, мистер Хадсон. — Стюард не заметил шока, промелькнувшего на лице “мистера Хадсона”. Он поворачивал служебный ключ.
Должно быть, убийство произошло недавно — когда дверь открылась, внутри все еще пахло табачным дымом. Кертис улыбнулся и вошел. Стюард, казалось, хотел последовать за ним.
— Ваш напиток, сэр? Водка с мартини?
— О? Конечно.
Когда стюард удалился, Кертис поднял бокал в честь самого себя.
— Председатель мертв, — прошептал он. — Да здравствует председатель!
“Председатель мертв с половины двенадцатого, — подумал он, поднося холодное стекло к губам. — Уже почти час”.
В дверь постучали.
— Ваш билет, пожалуйста.
“Странно”, — подумал он, вытаскивая билет и отпирая дверь. Поездная бригада должна была смениться не в Блейне, а гораздо дальше по линии. В местечке под названием Блаффтон, не так ли?
Дверь распахнулась, и кто-то прыгнул на него из темноты. Удар карате по горлу заставил Кертиса задохнуться и ударил его о стену.
Дверь захлопнулась. Две незнакомые руки в перчатках что-то затягивали на шее Кертиса. Он ощутил, что его горло сдавливает тонкий шнур.
— Но что это? Почему? Что пошло не так? — хотел он сказать, но говорить было уже слишком поздно. Стук крови в ушах Кертиса смешивался со стуком колес.
Он почувствовал, как его колени обмякли, погружаясь в водку с мартини и осколки разбитого бокала. В оставшиеся несколько секунд Кертис еще раз вспомнил свой план.
— “Часовые пояса, — подумал он, — я забыл проклятые часовые пояса. Время в Блейне, штат Огайо, на час отстает от Нью-Йорка”.
Он сделал один выбор, убийца сделал другой. Это объясняло, почему купе оказалось заперто — Леонард был еще жив. Должно быть, он заказал напиток и ненадолго вышел. Но тогда он может вернуться в любую минуту!
Кертис цеплялся за эту надежду, пока не ощутил, что его глаза вылезают из орбит. Сперва они могли разглядеть два кулака, затем часы убийцы, показывающие 23.32. Наконец, они не могли уже видеть ничего, кроме лица убийцы, бесстрастного и профессионально спокойного.
Но когда Леонард, наконец, вернулся, там уже никого не было. Только запах водки и открытое окно. 1sted: “Tit-Bits” 4282, March 1968, as by Dale Johns; ▣ Публикация на форуме: 04.07.2021 г. -
“ВОТ ТЕПЕРЬ Я СВОБОДЕН”
“Now That I'm Free” Мари лежала на боку у подножия лестницы, ее русые волосы раскинулись по светло-голубому ковру, а кожа была неестественно бледной.
Рой поколебался, затем протянул руку и коснулся ее горла. Признаков жизни нет. Он... разведен.
Он свободен, свободен быть с Джун. “Осторожно”, — предупредил он себя. Он еще не совсем свободен. Пока что. И с Биллом тоже придется считаться. Но все прошло гладко. Еще вчера он не поверил бы, что все окажется так легко.
Дом стоял достаточно уединенно, чтобы никто не заметил, как он вернулся в полдень. И, конечно, киномеханик не покинет аппаратной, по крайней мере не тогда, когда фильму осталось идти не более получаса. Его алиби безупречно, разве что...
На мгновение Рой застыл, все еще держа руку на теплом, бездыханном горле и представляя, как пленка застревает или не совпадает по фазе, публика топает и свистит, наконец, управляющий идет в пустую аппаратную взглянуть, в чем дело.
Затем он пожал плечами. Он знал, что фильмокопия хорошая, целая и едва ли заедает. Публика в это время дня состоит в основном из стариков, которые дремлют, а не смотрят. Он успокоил себя, запер дом и поехал обратно на работу с разумной, законно разрешенной скоростью.
Никем не замеченный, он, как всегда, припарковался в переулке, проскользнул через служебный вход, поднялся по лестнице и зашел в аппаратную.
Там, как обычно, было душно и жарко, и он почувствовал, как колотится от бега по лестнице его сердце. Он начал обильно потеть. Катушка с рекламой выскользнула из его влажных рук и лязгнула по бетонному полу.
“Успокойся, Рой, — сказал он себе, — проживешь дольше”. Он поместил пленку с рекламной вставкой во второй проектор, отрегулировал его и закрыл. Первый проектор отматывал последние десять минут гангстерского фильма с шумной автомобильной погоней. Во рту у Роя пересохло, его тянуло закурить.
— Свободен, — пробормотал он сам себе под грохот выстрелов. Слово это не прозвучало так вкусно, как он ожидал. Если бы только не будущая встреча с Биллом, его лучшим другом Биллом, которому придется сказать, что он влюбился в Джун, его жену.
А если Билл откажется ее отпустить? Рой не хотел загадывать так далеко. Вместо того он решил мечтать о Джун, не сводя с экрана глаз в ожидании тридцатисекундного предупреждающего сигнала.
Некое чувство, некий никем не замеченный электрический разряд пробежал между Роем и Джун почти сразу после знакомства. Маленькая, светловолосая, острая на язык, со стремительными движениями и живым чувством юмора, она была, коротко говоря, всем, чем Мари не была. Он явно встретил сперва не ту женщину.
Предупреждающий значок вспыхнул в углу экрана. Рой положил руку на переключатель, едва замечая перестрелку, в которой неизбежно брала верх чикагская полиция.
Мари — торжественная, прекрасная, унылая Мари, которая никогда бы не дала ему развода. Покойся с миром, Мари. Рой не испытывал к ней ненависти, ему было ее жалко. Но она мешала, как невинный прохожий мешает ограблению банка. Вот так все просто.
Чикагский гангстер произнес десятисекундную предсмертную речь и рухнул в изрешеченной пулями телефонной будке. Появилось слово “КОНЕЦ” и финальный сигнал. Рой переключил показ на рекламный ролик и вышел на балкон покурить. Как раз пора сделать пару затяжек, прежде чем запрыгнуть обратно в аппаратную, опустить занавес и включить в зале свет. Он вернулся к своей сигарете и своим мыслям.
То, что они с Джун станут любовниками, было неизбежно, и Билл не сделал ничего, чтобы замедлить ход событий. Собственно говоря, Билл за последний год стал довольно-таки равнодушен к жене, принимая ее как должное. Временами необъяснимо отсутствовал.
Однажды вечером Рой заехал повидать друга, а того не было дома — вот так вот просто. За исключением того, что Рой не мог перестать видеться с Джун, не мог удержаться от того, чтобы видеть ее все чаще и чаще.
Каждый вечер он находил предлог уйти из дома. Каждый день она ходила в кинотеатр.
Это выходило за рамки всякого разумного поведения. Они знали, что все неминуемо станет очевидным для Билла и Мари, но были бессильны остановить себя.
Наконец, вчера Рой начал окольными путями расспрашивать Мари, чтобы убедиться, что она действительно знает.
И чем больше она возражала, говоря, что любит его и не может представить себе обстоятельства, при которых рассталась бы с ним, тем больше Рой понимал, что убьет ее.
Но теперь придется иметь дело с Биллом. Они дружили со школы, и сейчас Рой впервые что-то скрывал от Билла. Теперь он играл с мыслью сознаться ему. Мысленно подбирал слова.
— Билл, я убил Мари. Я люблю Джун и хочу, чтобы ты отпустил ее, а я женился на ней.
Но как Билл это воспримет? Шок? Задетая гордость? Пойдет ли он в полицию?
Оставалась одна минута рекламного перерыва. Подчиняясь внезапному желанию, Рой позвонил в страховую компанию Билла и попросил его приехать.
К моменту прихода Билла вовсю крутилась первая бобина нового фильма. Билл, входя, опустил голову и осторожно сел на складной стул, указанный Роем.
— Билл, мне надо кое-что обсудить с тобой...
— Подожди, — поднял руку Билл. — Я знал, что ты рано или поздно поймешь, Рой. Но никогда не узнаю, почему это случилось именно сегодня. Окей, я не могу тебе больше лгать. Я люблю Мари больше, чем...
— Что? О чем ты говоришь? — Рой боялся, что знает все слишком хорошо.
— Убийство, Рой. Убийство.
— Погоди-ка. Ты не можешь доказать...
— Я убил Джун сегодня утром, Рой. Утопил в ванне. Я люблю Мари и надеюсь, что ты отпустишь ее, а я женюсь на ней. Теперь, когда я свободен.
— Теперь, когда ты... — Рой захохотал. Он машинально взглянул на экран, где торжествовал закон. Он подумал о маленькой тени Джун, колышущейся под водой, и захотел убить этого человека.
— Что тут смешного?
— Ничего, ничего. Я просто хочу, чтобы ты знал — я никогда не встану между Мари и тобой, старина. Она твоя, победил тот, кто лучше, и так далее. Собственно, вот мой ключ. Почему бы тебе прямо сейчас не заехать ко мне домой — и не сделать ей сюрприз? 1sted: “Tit-Bits” N 4293, June 1968, as by Dale Johns; ▣ Публикация на форуме: 04.07.2021 г. -
“РОЗЫГРЫШ”
“Practical Joke” У всех есть знакомый, похожий на Бабба... весельчака, который громче всего смеется, если видит кого-то несчастным. Особенно если страдания причинил он сам. Как обычно и бывает.
Когда он только переехал в наши края, никто, собственно, не испытывал к Баббу ненависти. Паре человек стало даже жалко это огромное жирное существо с пакетами чихательного порошка и гудками, срабатывающими при рукопожатии. Большинство из нас он просто раздражал.
К тому же первые его шутки — пластиковые жуки в еде, протекающие ручки — были довольно безобидными. Лишь по мере того, как мы привыкали к ним, Бабб заставлял себя идти на все большие крайности, чтобы привлечь наше внимание.
Не могло уже идти и речи о том, чтобы пригласить его на ужин, а вскоре даже приглашение выпить почти наверняка означало резиновый “окровавленный палец” в чьем-нибудь напитке или живого лобстера в ванной. Мы оставили его в одиночестве. Или пытались это сделать.
Хуже всего было то, что, встретившись с кем-то, кто “не может этого выносить”, Бабб всякий раз прилагал еще более гнусные усилия.
И одним из тех, кто “не вынес”, был Большой Майк.
Большой Майк, которому уже стукнуло не меньше семидесяти, был кем-то вроде местной загадки. Одни говорили, что он когда-то был жуликом, а другие, что он служил в Иностранном легионе. Кем бы он ни был когда-то, теперь это был тихий, добрый старик, одинокий и довольный этим.
Его единственным спутником был Пакки, рэт-терьер[6] с серой мордочкой.
Хоть Майк и не был уже тем гигантом и силачом, что заслужил свое прозвище, наше уважение он снискал. И по-настоящему мы невзлюбили нашего подростка-переростка, когда Бабб принялся подшучивать над Большим Майком.
Первая их встреча случилась в местном кинотеатре. Бабб вошел, кривя свои толстые, рыхлые губы в улыбке, и мы знали — что-то вот-вот произойдет. Он сел недалеко от Большого Майка. Я осознал, что наблюдаю за ним, боясь, что он примется за старика.
Смех Бабба разносился по залу в самых жестоких местах мультфильма, открывавшего сеанс. Затем, когда начался основной фильм, я увидел, как Бабб вытаскивает из внутреннего кармана коробочку и открывает ее.
Мотыльки. Крупнокрылые мотыльки, целая дюжина, бросились к сверкающему лучу проектора и своим неистовым трепетом почти что стерли с экрана изображение. Где-то захныкал испуганный ребенок, но его заглушил смех, даже рев Бабба.
Если большинство из нас довольствовались тем, что сидели и ворчали, пока управляющий не переловил насекомых, то Большой Майк встал и стал пробираться по проходу.
– Не понимает шуток? — прошептал Бабб, когда гигант прошел мимо него. Я увидел, как старик напрягся, схватившись рукой за трость, словно хотел ее гневно вскинуть. Затем он просто ушел.
С тех пор Большой Майк стал излюбленным развлечением для Бабба. Он просыпался от послеобеденного сна на лужайке и обнаруживал, что его газета залита чернилами, или на лбу его грубо нарисованы помадой губы, или в его футляре очки не тех диоптрий.
Кто-то разрезал его шланг для полива, залил краской розы и послал по почте дохлую змею.
И никто даже не сомневался, кто же такой этот “кто-то”.
Один раз я снял со спины старика табличку “Пни меня” и задался вопросом, не пора ли обратиться по поводу Бабба в полицию. Если бы я это сделал...
Вскоре после этого жарким, туманным днем я услышал на улице лязг и собачий визг. Выскочив на дорогу, я мельком разглядел Пакки, несшегося с такой скоростью, какой я никогда не видел. Кто-то привязал к хвосту бедного пса жестяную банку. И этот кто-то стоял на газоне Бабба, с громогласным гоготом держась за отвислый живот. Майка нигде не было видно.
Перепуганный Пакки зигзагами несся по улице от дома к дому. Бедный старый зверь подумал, что его что-то преследует. Почти все, кто оказался поблизости, пытались поймать Пакки и освободить его. Наконец, такую услугу оказало ему собственное стареющее сердце. Когда мы нашли терьера, он был мертв.
Я отнес его Большому Майку, не зная, как тому рассказать. Но, когда старик увидел тело и банку, слова были уже излишни. Он сказал только: “Понимаю”. И взгляд его светлых глаз спокойно и отстраненно застыл, как будто он принял какое-то важное решение.
На следующий день я пошел взглянуть, как держится Большой Майк, и обнаружил, что он пьет чай с Баббом. Майк встал.
– Я хотел, чтобы Бабб понял, что с моей стороны нет никаких обид, — пояснил он. — В конце концов, шутка есть шутка.
Бабб засмеялся.
– Рад, что вы так смотрите на это, старина. Конечно, мне жаль, что ваша престарелая шавка издохла, я этого не планировал... — И тут из его залитых слюной губ вырвался хохот... — Но это было так забавно! Видели бы вы, как он удирал!
– Да, — слабым голосом ответил Большой Майк. — Мне надо было видеть... его уход.
Мне показалось, что его глаза увлажнились, но он отвернулся и занялся чаем.
– Пожалуйста, присядь, — сказал он мне. — Прости, что не могу предложить чаю тебе, но тут действительно едва хватает для нас двоих.
Эта грубость — чайник был довольно большим — заставила меня почувствовать себя неловко, но я сел, задавшись вопросом, не помешался ли Майк.
– Зато... возьми сигару, — проревел Бабб. Хотя я не протянул руку, он поднес ко мне резиновую сигару и обрызгал мою одежду чем-то вонючим. В моих мыслях Бабб всегда будет связан с грубым смехом и дурным запахом.
Мгновение спустя Бабб откинулся на спинку стула со странным выражением лица.
– Что... что со мной не так? — произнес он.
Большой Майк улыбнулся и поставил чашку.
– Стрихнин, Бабб, — тихо сказал он. — Яд. Мы с Паппи уже давно принимаем его в малых дозах из-за больного сердца.
Бабб задыхался, прерывисто заглатывая воздух.
– Если это вас как-то утешит, Бабб, я тоже принял смертельную дозу. С чаем. Мои симптомы из-за слабого иммунитета после долгого использования растянутся на более долгий срок, но я буду страдать от своей маленькой шутки не меньше вас.
Я был слишком ошеломлен, чтобы пошевелиться или что-то сказать. Я мог только наблюдать за последними конвульсиями Бабба. Он попытался подняться, затем упал, и цветок в его петлице судорожно испустил маленькую струйку чернил.
И, как и следовало, яд скривил его лицо в ужасную гримасу, отвратительную усмешку смерти.
— Рад, — вздохнул Майк, — что вы поняли шутку. 1sted: “Tit-Bits” N 4312, Oct 1968, as by Dale Johns ▣ Публикация на форуме: 04.07.2021 г. - ×
Подробная информация во вкладках
Сердитый
Спокойный
