Э. Баучер: Сестра УРСУЛА ведет расследование

[Клуб любителей детектива]

ЭНТОНИ БАУЧЕР: Сестра УРСУЛА ведет расследование   Сестра Урсула стала центральной героиней в пяти произведениях (два романа, повесть и два рассказа) Энтони Баучера.   Служители Господу (в различных конфессиях) не раз становились ‘звездами сыска’. Отец Браун Гилберта Честертона; пламенный протестант дядюшка Абнер Меллвила Поста; раввин Дэвид Смолл Гарри Кемельмана и др.   Сестра Урсула дебютировала в романе ‘Девятью девять’ (единственный переведенный на русский язык — антология ‘Сыщики от Бога’), вошедший во все топовые списки преступлений на тему ‘Убийства в запертой комнате’.   © Перевод выполнен специально для форума ‘КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА’   Переведено по изданию: ———   Перевод: Д. Шаров | Редактор: О. Белозовская   © ‘Клуб Любителей Детектива’, 10 июня 2022 г.   В Н И М А Н И Е  В  Т О П И К Е  П Р И С У Т С Т В У Ю Т  С П О Й Л Е Р Ы.  Ч И Т А Т Ь  О Б С У Ж Д Е Н И Я  П О С Л Е  П Р О Ч Т Е Н И Я  Р А С С К А З А !

• ATTENTION!
    Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
   Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• О СЕСТРЕ УРСУЛЕ

  Темно-синее одеяние скрывало очертания тела; лицо, обрамленное голубым покрывалом, розовым пятном маячило над накрахмаленным белым воротником. Кожа казалась гладкой, почти как у Джозефа, но Мэтт не взялся бы угадать возраст монахини. Единственной несомненно индивидуальной чертой были синие глаза — добрые, мудрые, понимающие. © ‘Девятью девять’

  
    Созданная творческой фантазией Энтони Баучера (точнее, Х. Х. Холмса — именно под псевдонимом в честь этого калифорнийского убийцы публиковался цикл) сестра Урсула, она же сестра Мария Урсула из ордена сестер Марфы Вифанской, — самая необычная из его постоянных персонажей и, возможно, одна из самых своеобразных женщин-сыщиков во всей истории детективного жанра. Загадочные преступления она раскрывает не только в силу хорошего знания психологии, особенно психологии религиозных людей, но и благодаря широкой эрудиции, как в области Священного Писания и католического богослужения, так и в совершенно иных сферах.
    Мирское имя сестры Урсулы так и остается неведомым, но известно, что она выросла в Айове в семье начальника местной полиции и намеревалась в юности продолжить дело отца, однако из-за плохого здоровья вынуждена была отказаться от своей мечты. Уйдя после смерти отца в монастырь, она вступает в вымышленный орден сестер Марфы Вифанской, названный так по одной из сестер Лазаря, что делала всю работу по дому, пока другая сестра, Мария, ухаживала за гостившем у них Христом. Соответственно своему посвящению орден Марфы Вифанской занимается, в первую очередь, социальной работой, что позволяет сестре Урсуле, несмотря на жизнь в монастыре вблизи Лос-Анджелеса, сохранять активные контакты с внешним миром. Так она попадает в дом миллионера Харригана, таинственным и даже мистическим образом убитого в запертой комнате, и раскрывает эту загадку в романе ‘Девятью девять’ (1940) — самом известном и, вероятно, лучшем из ‘невозможных’ сюжетов Баучера, вошедшем в знаменитый топ-15, составленный в 1981 году командой экспертов во главе с Эдвардом Хочем.
    Еще одно с тем же блеском раскрытое ‘невозможное’ происшествие выпадает на долю сестры Урсулы в следующем романе, ‘Ракета в морг’ (1942) — своеобразном сиквеле ‘Девятью девять’, сохраняющем значительную часть персонажей первого романа, перенося их в мир любителей научной фантастики, в это время начинающей привлекать все большее внимание автора книги.
    Отход Баучера от детективного жанра прервал столь ярко начавшуюся серию, однако сестра Урсула появилась еще в трёх произведениях ‘малой формы’, которые и представлены в этой теме. Одно из них, рассказ ‘Гробовой угол’, написанный в 1943 году для составленного Эллери Квином сборника ‘The Female of the Species’, посвященного женщинам-сыщицам, несколько неуклюже делает сестру Урсулу знатоком американского футбола и карточных игр, помещая ее в сюжет, подходящий скорее для Ника Нобла, постоянного персонажа детективных рассказов Баучера в этот период. Зато во втором, ‘Стриптизёре’ (1945), вычислить маньяка на основе чисто квиновского ‘предсмертного послания’ оказывается возможным только благодаря профессиональным знаниям мудрой монахини. Этот рассказ недавно был включен Отто Пензлером в антологию лучших детективных рассказов американского ‘Золотого века’.
    В последний раз сестра Урсула появилась в 1946 году на страницах повести ‘Комната внаймы трупу’, где она, приехав по делам в Сан-Франциско (куда к этому времени перебрался из Лос-Анджелеса и ее создатель), раскрывает кажущееся абсурдным убийство, найдя в нем простую и ясную логику.
  
    © Д. Шаров
• ГРОБОВОЙ УГОЛ
    ‘Coffin Corner’  Высокий молодой человек держался прямо, но голос его дрожал от волнения.
    — Теперь вы понимаете, отец, почему я должен знать ответ. Они смотрят на досье — и что они видят? Меня когда-то арестовали за убийство. Конечно, меня освободили, так и не судили, но то убийство до сих пор числится в реестре нераскрытым. А пока я не буду полностью очищен, не рискну оценивать свои шансы попасть в авиацию.
    — Он прав, отец, — вставил мужчина постарше. Старше он был лишь по сравнению со смуглым юношей рядом. В действительности, ему было чуть за тридцать, он был столь же высок и хорошо сложен, как и его юный спутник, а озабочен в данный момент едва ли не больше. — До сих пор вся эта путаница не играла особой роли. Никто из тех, кто знал Джима, всерьез его не заподозрил бы. Но правительственная комиссия... там его не знают.
    — Это не гордость, отец, — продолжал парень. — Мне достаточно быть простым рядовым. Но я хорошо летаю и пригодился бы моей стране больше там, наверху. И я не могу позволить, чтобы нераскрытое убийство стояло между мной и японским авианосцем.
    — Понимаю, — проговорил священник. — Но что я могу сделать? Если полиция потерпела неудачу...
    — Мы думали... — начал парень. — Ну, вы могли бы, наверное...
    — Мы не привыкли к преступлениям, — пояснил мужчина постарше. — Частные детективы и тому подобные вещи нас пугают. Мы подумали, что вы можете знать кого-то честного и способного. Полагаю, дело в том, что каждый выпускник этого университета, отец, всегда покидает его с мыслью, что вы способны решить любую проблему.
    — Боюсь, — улыбнулся священник, — я лучше разбираюсь в экономических или богословских проблемах, нежели в убийстве. В самом деле не знаю... — Он замолчал, и улыбка его расширилась. — Погодите-ка. ‘Экономические проблемы’ напомнили мне: вы знаете ‘Сестер Марфы Вифанской’?
    — Они делают доброе дело, — кивнул мужчина постарше.
    — Они просили меня одолжить им одного из моих профессоров экономики, чтобы он прочитал краткий курс лекций об инфляции. Через их детскую клинику и другие подобные занятия они так близко контактируют со свежеиспеченными богачами, что матушке Фланнер показалось хорошей мыслью получить хоть какое-то представление об одолевающих этих богачей проблемах.
    — Но... — И оба мирянина обменялись озадаченными взглядами.
    — Знаю, едва ли это по-христиански — просить одолжение за одолжение. Но в обмен на моего экономиста, Джим, я попытаюсь получить решение вашей проблемы.
    — От монахини? — выдохнул молодой человек.
    — Ты не знаешь эту монахиню, Джим, — улыбнулся отец Пирсон. — Хочешь пойти со мной?
    — Я не могу, — нахмурился Джим Эчеверри. — В смысле, я чувствую себя так... Подойти к монахине и сказать: ‘Сестра, поработайте для меня ищейкой’?..
    — Ты идешь, Боб? Хорошо. Между нами говоря, думаю, мы можем рассказать ей всю историю. И надеюсь, Джим, она поможет тебе летать.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    Отец Хьюберт Пирсон, член Общества Иисуса, объяснил источник своего вдохновения Бобу Кэссиди, пока они ожидали в монастыре Марфы Вифанской. Воздух ранней весны был свеж, но солнце уже пригревало глинобитные стены патио.
    — Я лишь случайно встречался с этой сестрой Урсулой, но немало о ней слышал. Ее отец был весьма известным начальником полиции где-то в Айове. Она тоже собиралась служить в полиции, но болезнь пресекла ее надежды соответствовать тамошним физическим стандартам. Она приняла постриг, восстановила свое здоровье и стала энергичнейшей и полезнейшей монахиней, позабыв прежние амбиции до тех пор, покуда ей не посчастливилось оказаться свидетельницей в любопытном, сложном деле об убийстве, а затем перепугать полицию, раскрыв им это дело. С тех пор, как я слышал, она выступала неофициальным советником одного полицейского лейтенанта в ряде других случаев.
    — Звучит поистине удивительно, — прокомментировал Кэссиди.
    Но в облике сестры Марии Урсулы из ордена Марфы Вифанской, когда она вышла во дворик поприветствовать их, не было ничего удивительного. Она казалась... нет, не то чтобы обычной монахиней, скорее, идеалом монахини, какой представляешь, но не всегда находишь. Тихая, простая, человечная, с ненавязчивым, но настойчивым внутренним светом благочестивой жизни.
    Предварительные дела вскоре были завершены. Монахиня казалась удивленной, увидев ректора университета Беллармина[1] лично пришедшим по такому вопросу, но благодарно приняла эту честь и быстро отыскала удобнейший вариант для лекционного курса.
    Она не выглядела удивленной, когда отец Пирсон нерешительно попросил услугу за услугу.
    — Должна сознаться, отец, я ждала этого с того самого момента, как задумалась, почему вы пришли. Но чем мы, монахини, способны помочь вам, когда ваш прекрасный университетский персонал терпит неудачу?
    — У нас проблема... — начал Кэссиди и запнулся.
    — Чувствую, — промолвила сестра Урсула, — это будет долгая история. Прошу вас, продолжайте. И закуривайте, если хотите.
    — Спасибо. — Отец Пирсон зажег сигарету. — Сомневаюсь, что имя мистера Кэссиди что-то вам говорит.
    Глаза монахини расширились, когда она повернулась к мирянину.
    — Вы не... вы же не ‘Гробовой угол’ Кэссиди?
    Тот ошеломленно кивнул.
    — О Господи! Разве я могу забыть ту Большую Игру десять лет назад? ‘Беллармин’ уступал 14:13, до конца игры оставалось меньше минуты. Мяч ‘Беллармина’ на полосе полузащиты, четвертая попытка, осталось еще двенадцать ярдов. И вы делаете пятидесятиярдовый пант, вышедший за пределы границ в одноярдовую линию и вызвавший заблокированный кик Воццека, а затем сэйфти, давший ‘Беллармину’ итог 15:14[2]. Мистер Кэссиди, вы прекрасны.
    — Я же говорил тебе, что она великолепна, Боб, — усмехнулся отец Пирсон.
    — Мы слушали по радио, — призналась она. — И потом едва не спели ‘Te Deum’[3]. Здесь есть несколько верных поклонниц ‘Беллармина’. И скажите, ваша старая майка все еще хранится под стеклом в комнате трофеев?
    — Да, 29 номер Кэссиди для нас почти столь же историчен, как 77 номер Грэнджа[4] для Иллинойса, — ответил за устыдившегося героя священник. — С тех пор никто никогда не носил этот номер в память о самой тренированной ноге в анналах футбола на Западном побережье.
    — Ничего особенного в этом не было, — запротестовал Кэссиди. — Мы с тренером Лири только тогда и поняли, почему эту игру называют футболом[5].
    — И что с вами стало, мистер Кэссиди? Это звучит странно; но я имею в виду, вы так и не перешли в профессионалы, не поехали в Голливуд и не...
    — Я управляющий Межштатной корпорации кухонного оборудования по Южной Калифорнии — совсем не романтично, но куда безопаснее и спокойнее, чем Голливуд или профессиональный футбол. Но то, ради чего мы пришли, сестра...
    — Простите. Но встреча с героями во плоти отвлекает. Возвращаясь к вашей проблеме?..
    — Я подумал, — проговорил отец Пирсон, — о другой связи, в которой вы могли недавно слышать имя Боба. Но, думаю, лучше подождать, пока до этого дойдет черед в рассказе.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — Если вы поклонница ‘Беллармина’, сестра, — начал отец Пирсон, — нет нужды вам рассказывать, что значит ежегодная игра ‘Беллармина’ с ‘Санта-Хуаной’. На Западном побережье есть три Большие Игры: ‘Беркли’ против ‘Стэнфорда’, ‘Сент-Мэри’ против ‘Санта-Клары’[6] и наша; и каждая означает полную деморализацию университета и его сообщества на всю неделю перед матчем. Ничто так не важно для студентов, как победа в одной из этих Больших Игр.
    Хорошо это или плохо, решать не берусь. Порой, как ректор, я чувствую себя обязанным протестовать против излишнего возбуждения; иногда я думаю, что это здоровый выплеск эмоций — эмоций, которые ныне направляются на что-то большее, чем какая-либо игра. И, одобряя или протестуя, я не пропускал Большой Игры с самого вступления в должность.
    Это случилось прошлой осенью. Мы играли гостевой матч в Санта-Хуане, и я отправился вместе с командой. Боб — неотъемлемая часть Больших Игр, они выглядят не такими без него на скамейке запасных, — так что поехал и он.
    Мы сели на пятничный дневной экспресс, чтобы дать ребятам возможность как следует отоспаться. И особенно мы хотели, чтобы отдохнул Джим Эчеверри. Быть может, вы следили за его карьерой? Он наш величайший кикер со времен ‘Гробового угла’ Кэссиди и отличный парень для... о, простите, я почти что сказал ‘для пинка’!
    Атака команды в тот год была построена по системе ‘пант — и помолись!’, а панты Эчеверри, подобно Кэссиди или Типтону, были не только защитным, но и наступательным оружием. Он был необходим команде — и это необходимо для моей истории.
    Вы знаете городок Санта-Хуана? Это небольшое сообщество, где главные предприятия — фруктовые сады, виноградники и университет. Я провел приятный вечер с братьями по факультету, наслаждаясь, как всегда, местным вином, а наутро после мессы немного поработал в библиотеке. Когда я закончил с ланчем и готовился ехать на стадион, мне позвонили.
    Это был наш тренер Шон Лири. Я никогда не слышал столь неистового волнения в его резком голосе, даже в раздевалке между таймами, когда ‘Беллармин’ отставал на три тачдауна. Было трудно понять, что он пытается мне сказать, но, наконец, мне удалось расшифровать, что он на стадионе со всей командой — кроме Эчеверри. Джим тем утром вышел прогуляться и не вернулся. В конце концов, Лири пришлось позвонить в полицию, где заявили, что они, само собой, знают, где Эчеверри. Он арестован по подозрению в убийстве.
    Я не мог в это поверить. Подумал, что, должно быть, не так его понял. Но пугающую срочность его призывов нельзя было понять неверно. Полиция сообщила, что Джим и задержавшие его все еще находятся на месте преступления. Я согласился как можно скорее встретиться там с Лири.
    
    Местом преступления оказался ночной клуб под названием ‘Пурпурный хряк’, и нет ничего более промозгло заброшенного, чем ночной клуб днем. Полицейский в форме держался с моим саном вежливо, но стремился отослать меня, пока я не объяснил, кто я. И тут он сильно захотел меня впустить.
    ‘Исправьте это, чтобы они освободили Эчеверри, отец, — настаивал он. — Мы всегда готовы заняться вашими ребятами, но если Эчеверри не будет играть, все пойдет не так. Исправьте это, отец’.
    Почти одновременно со мной прибыл тренер Лири вместе с Бобом Кэссиди. Нас троих проводили к лифту. И, как только лифтер открыл дверь, его глаза вылезли из орбит, и он завизжал (с прибавлением ругательств, которые, простите, я не стану повторять): ‘Это те двое!’
    Глаза полицейского тоже расширились, и он произнес: ‘Расскажи это сержанту, дружище. И будь уверен в своих словах’.
    Лири и Кэссиди переглянулись с непонятным для меня удивлением и опасением. Когда лифт поднялся в башню, лифтер вылез и объявил стоявшему там полицейскому: ‘Скажите сержанту, я привез ему двух других’.
    Сержант Хэнлон был более чем рад нас видеть. Он саркастически просиял и проговорил:
    ‘Так вы двое, ребята, уже были здесь. И вам пришлось вернуться за оставшимся гусаком, хех? Ну, мы покажем вам... О, простите, отец’.
    ‘Пожалуйста, сержант, — воспользовался я своим положением, — прежде чем вы обвините нас в чем-то, не могли бы вы рассказать нам, в чем дело?’
    Он принялся извиняться и... Но лучше я расскажу историю вкратце, чем попытаюсь воспроизвести мои попытки вытянуть ее из сержанта.
    
    Короче говоря, эта комната в башне принадлежала Пэту Михаэлису, самому крупному игроку в Санта-Хуане и владельцу ‘Пурпурного хряка’. На втором этаже клуба располагалось игорное заведение, а башня служила его личным кабинетом. Добраться в нее можно было только на одном лифте.
    Около половины первого лифтер доставил туда Джима Эчеверри. Джим оставался там минуты три. Позвонив, чтобы спуститься, он выглядел столь взволнованным и потрясенным, что лифтера охватили подозрения. Он отправился в кабинет и обнаружил сидящего за столом мертвого Михаэлиса. Тот был застрелен в грудь из собственного автоматического пистолета.
    Лифтер отвез Джима вниз, передал его людям Михаэлиса и вызвал полицию. Люди Михаэлиса оказались не нужны. Джим был слишком ошеломлен, чтобы что-то говорить или делать. А вскоре сержант Хэнлон решил арестовать его за убийство.
    Самоубийство исключалось. Как пояснил сержант, не было ни пороховых следов на ране, ни отпечатков на оружии, ни каких-то там пятнышек на голых руках убитого.
    Михаэлис был определенно жив в половине двенадцатого, когда его видели несколько его приспешников внизу в баре. За последующий час лифтер привозил в башню, помимо Джима, только троих. Двоих он не знал. У одного из них, по его словам, были надлежащие полномочия, а другой выглядел слишком угрожающе, чтобы его игнорировать. Третьим был местный мелкий рэкетир по имени Рольф Чейзен, более известный просто как ‘Клюв’.
    Двое неизвестных пришли первыми, так что сержант Хэнлон решил оставить их без внимания. Ему остался выбор из ‘Клюва’ и Джима. Джим утверждал, что нашел Михаэлиса мертвым. ‘Клюв’, вытянутый полицейским неводом, поначалу отказывался говорить без адвоката, но затем, увидев, что сержант все больше подозревает Джима, заявил, что Михаэлис был жив, когда он ушел от него.
    Позже ‘Клюв’ готов был поклясться, что нашел труп Михаэлиса. Очевидно, он хотел, чтобы его отношения с Законом были как можно короче и приятнее; показания его бесполезны.
    Две вещи заставили сержанта избрать Джима главным подозреваемым. Во-первых, мотив, предоставленный лифтером; об этом позже. Во-вторых, тот факт, что в момент смерти Михаэлис играл в криббедж[7].
    Я до сих пор вижу тот кабинет, каким мне показывал его сержант Хэнлон. Тело убрали, но я мог представить себе, как оно рухнуло на этот немыслимо чистый стол. Оказалось, фетишем Михаэлиса было держать стол полностью свободным от любых карандашей, бумаг и прочего; он полагал, что большое пустое пространство дает ему психологическое преимущество перед человеком напротив.
    На столе не было вообще ничего, кроме заляпанных кровью игральных карт. Справа от Михаэлиса лежала на перевернутой пятерке бубен целая колода, четыре карты помещались рубашкой вверх перед ним, четыре — на месте его противника и еще четыре — слева от него. Несомненно, это была раскладка для криббеджа.
    Сержант Хэнлон протянул мне карты неизвестного игрока.
    ‘Удачи! — буркнул он. — Играете в криббедж?’
    Из-за пятен крови их было очень трудно разобрать, но я понял, что он имеет в виду. Набор состоял из пятерок треф, червей и пик, а также бубнового валета. Вкупе со стартовой пятеркой бубен это становилось самой блистательной комбинацией, какая только возможна в криббедже, чем-то столь же невероятным, как тринадцать пик в бридже.
    Я перевернул карты Михаэлиса. Случайные и бедные: туз, четверка, семерка и девятка разных мастей давали всего два очка. Михаэлису весь тот день не везло.
    Сержант пояснил, что по Санта-Хуане давно ползут слухи, что Михаэлис ради чистого удовольствия пристрастился к криббеджу. ‘Это игра не для лохов’, — любил повторять он. Также было общеизвестно, что ‘Клюв’ никогда не притрагивался к картам; он предпочитал кости и рулетку. А Джим признал, что поигрывал в криббедж.
    Этого, вкупе с мотивом, было достаточно для сержанта Хэнлона. Не прибудь мы вовремя, Джима везли бы уже размещать в участке.
    
    Все это я узнал под аккомпанемент беспрерывных протестов тренера Лири. Приближалось время начала игры. Он дал указания своему помощнику Тригу Мэдисону; ребята обойдутся и без него, но не без Джима Эчеверри. Он жаждал Эчеверри так шумно, как только жаждали когда-либо болельщики тачдауна, а мы с Бобом Кэссиди были почти столь же требовательны.
    Но Боб с тренером сами очутились в неудачном положении подозреваемых, поскольку лифтер опознал в них двух первых своих пассажиров, так что им пришлось объяснять, зачем они приходили.
    Объяснение Боба было простым: он забыл сделать намеченную ставку на игру, прежде чем уехать с юга. Друг-политик из Санта-Хуаны порекомендовал ему Михаэлиса и вручил свою карточку, чтобы обеспечить прием.
    В случае с тренером Лири все было еще проще: он прослышал, что один из ребят Михаэлиса околачивается вокруг команды. Боясь попыток повлиять на матч, он пришел сюда вселить в игрока страх Божий. И, как ему казалось, преуспел в этом.
    
    Наконец, сержант отвел нас к Джиму. Я едва мог узнать этого красавца-баска. Лицо его было осунувшимся и бледным, а блеск в черных глазах погас.
    ‘Не унывай, Джим, — сказал я ему. — Они никогда не смогут навесить на тебя это обвинение’.
    ‘Дело не в этом, отец, — запротестовал он. — Но они задержали меня. Я пропущу Большую Игру...’
    Я пытался его успокоить и, наконец, узнал его историю. У бедняги был мотив. Он мог бы так и не всплыть, если бы не лифтер, который предыдущей ночью принес Михаэлису бутылку виски и обнаружил того за столом, раскладывающим с обычной своей убийственной монотонностью пасьянс и выслушивающим угрозы Джима Эчеверри убить его.
    И Джим все объяснил. Это было то, что и почувствовал тренер Лири: попытка повлиять на матч. У Михаэлиса было на него кое-что, и он пытался шантажировать его, чтобы сорвать все те смертоносные панты. Если бы Эчеверри сыграл плохо, все шансы на победу доставались ‘Санта-Хуане’.
    Я много позже узнал, что за ‘что-то’ это было. Кузина Эчеверри незаконно находилась тогда в нашей стране. Она была одной из тех баскских католических лоялистов, что так жестоко пострадали в гражданскую войну[8], и в случае разоблачения ее выслали бы обратно в Испанию, где, несомненно, расстреляли. Через какие преступные и подпольные связи Михаэлис пронюхал об этом, я так и не узнал; но теперь девушка в безопасности... если можно назвать безопасностью контрразведку для мексиканского правительства против агентов Фаланги.
    Накануне вечером Джим, получив угрожающую записку от Михаэлиса, ускользнул и вступил с ним в ожесточенную ссору, подслушанную лифтером. Это была мучительная проблема верности. Прошлой ночью он закончил тем, что согласился предать свою команду, а не кузину и ее идеалы демократии. Наутро он вновь пребывал в смущении. Он вернулся, чтобы попытаться отговорить Михаэлиса от всего этого, с некой смутной идеей принудить того силой.
    Он обнаружил труп. Его проблема была решена, но он погрузился в самую гущу другой проблемы. Если он сообщит об убийстве, то его задержат сперва как свидетеля, а затем, когда лифтер заговорит, как подозреваемого. А он должен быть на стадионе. Он не может пропустить Большую Игру, теперь, когда он волен играть честно.
    
    Когда Джим достиг в рассказе этого момента, Шон Лири издал крик чистой ярости. Он первым услышал, как в соседней комнате включилось радио, заговорив: ‘Теперь они выходят на поле, бинтуронги Беллармина в своих футболках в зелено-золотую полоску...’
    Убийство не могло помешать полицейским из Санта-Хуаны слушать Большую Игру.
    ‘Дайте ему помилование или что-нибудь на эти три часа, — взмолился Лири. — Просто дайте ему сыграть эту игру. Я сам верну его вам’.
    ‘Отпустите меня, — настаивал Джим, — и я подпишу все, что вы хотите. Что это, новый вид допроса третьей степени?’
    Я тоже замолвил словечко, предложив в качестве залога возвращения Джима свои положение и честное слово. Но сержант Хэнлон был непреклонен. Казалось, ничто не могло помешать ему забрать Джима в участок здесь и сейчас.
    И тут положение спас Боб. Понимаете, сержант не мог сделать ничего, кроме как отпустить Джима, после того как Боб признался в убийстве.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    Отец Пирсон помолчал.
    — Думаю, остальное — это история Боба. Но пока что все было ясно? Есть вопросы, сестра?
    Сестра Урсула отвела удивленный взгляд от ‘Гробового угла’ Кэссиди, признавшегося в убийстве.
    — Да. Об этой раздаче в криббедже. Вы сказали, что карты игрока были плохи, давали всего два очка. Это обычное дело? Как учитываются очки в криббедже?
    Услышав такой вопрос, священник постарался подавить в себе всякое любопытство.
    — От нуля до двадцати девяти. Средняя сносная раздача дает от восьми до шестнадцати.
    — И на столе были только карты для криббеджа?
    — Да.
    Лицо сестры Урсулы не выглядело радостным.
    — Скажите мне, — после минутного размышления промолвила она, — этот Михаэлис — он хорошо разбирался в футболе или просто интересовался счетом и шансами как игрок?
    — Боб? — посмотрел на Кэссиди отец Пирсон.
    — Я бы сказал, очень хорошо разбирался. Он был не только игрок; он был коренной житель Санта-Хуаны. Он мог бы сообщить вам счет любой Большой Игры за последние двадцать лет и кто в какой из них отличился.
    — Спасибо, — кивнула, нахмурившись, сестра Урсула.
    — Тогда, если это все, сестра, возможно, Бобу следовало бы...
    — Погодите минутку, отец. Преподобная матушка говорила вчера, что хотела бы повидаться с вами. Возможно, вы поговорите с ней, пока мистер Кэссиди расскажет мне историю, которую вы, должно быть, знаете наизусть.
    — Отлично, сестра. Постарайся, Боб.
    Кэссиди несколько раз прочистил горло. Наконец, он произнес:
    — Рассказывать уже особо нечего, сестра. У вас есть какие-то мысли? Вы должны помочь нам очистить Джима.
    — Полагаю, он того стоит, мистер Кэссиди, и я обязательно попытаюсь. У меня есть идея... но сначала я хотела бы услышать остаток вашей истории.
    — Ну, как говорил отец, сержант тогда не мог ничего сделать, кроме как задержать меня, а отец и тренер отвезли Джима на стадион. Думаю, все сразу догадались, почему я признался. Сержант хотел полного заявления, но я уговорил его сначала дать мне послушать игру. Это было несложно; он сам был как на иголках от этого желания. Итак, мы сидели в участке и слушали одну из величайших среди всех Больших Игр. Быть может, вы помните ее, сестра. Джим явился, полный огня, и в первой четверти он отправил мяч в гробовой угол, что привело к тачдауну, когда заблокированный кик попал в руки Цировича. Но потом с ним что-то случилось. Позже он сказал мне, что это напомнило ему меня в той игре, о которой вы рассказывали, и он начал думать обо мне в тюрьме, и он как бы сломался. Чуть позже один из его пантов пролетел всего пять ярдов от линии схватки, а ‘Санта-Хуана’ прошла все двадцать и приближалась к тачдауну. Потом тренер Лири на какое-то время его вытащил. Но вы помните конец игры: 13:7 в их пользу, а Цирович, наконец, разгоняется на сорок ярдов в тачдаун. 13:13, и Джим послал удар для решающего очка. К тому времени его охватило уже жуткое напряжение. И кик был заблокирован. Но в последнюю минуту Джим взял себя в руки, схватил мяч и пробежкой добился 14:13. Это была отличная игра. И как только диктор сообщил, что она была таковой, сержант Хэнлон выключил радио и проговорил: ‘А теперь, ты, су... — прошу прощения, сестра, — теперь расскажи мне, как ты убил его’. ‘Кого убил?’ — сказал я. Так все и было. Не то чтобы я легко отделался. Я оскорбил полицию Санта-Хуаны, и они хотели преподать мне урок. Не буду вдаваться во все это. Могу показать вам шрамы... Они нашли мне мотив. Джим рассказал мне свою дилемму, а я спас его от нее. ‘Клюв’ изменил свою историю, так что казалось, что это должен был сделать я. И все было настолько плохо, что адвокат посоветовал мне оставить прежнюю линию защиты и предстать перед судом. И когда я это сделал, все оказалось легче легкого. Мы представили свидетелей, установивших, что я никак не мог видеть Джима и что-то услышать от него между его и моим визитами к Михаэлису. Мы взялись за первую версию ‘Клюва’ — отброшенную в слухи, но все еще влияющую на жюри. И я сам выступил и рассказал, как сознался, чтобы хороший мальчик мог сыграть отличный матч. Так что жюри чуть что не вручило мне медаль. Полиция была за то, чтобы вернуться к первому подозреваемому. Но офис окружного прокурора не хотел еще раз остаться в дураках; они решили не составлять обвинительного заключения без безупречного дела. К тому времени след остыл, и полиция, наконец, сдалась. Думаю, это вся история, сестра. И теперь...
    — Теперь, — промолвила сестра Урсула, — Джим Эчеверри хочет на призывную комиссию. Не стоит выглядеть столь удивленным, мистер Кэссиди. Это не великолепная дедукция. В такое время это самая вероятная причина столь внезапно желать очистить его от этого затянувшегося подозрения. И вы хотите, чтобы я сказала вам, кто виновен?
    — Я хочу, чтобы вы сказали нам, как это доказать. Вполне очевидно, кто это сделал. Михаэлис, когда я его видел, был жив, так что это не мог быть тренер. Я оправдан, а истории Джима мы все верим. Это должен был быть ‘Клюв’. Но чтобы доказать это...
    Сестра Урсула не смотрела на Кэссиди.
    — Должен? — Она тщательно взвешивала слова. — Вы попали своими рассуждениями в обычную ловушку, все вы. Вы предполагаете, что есть лишь четыре возможных ответа, и исключаете три из них. Но разве нет пятого?
    — Отец Пирсон объяснил, что это не могло быть самоубийством. Если бы только...
    — Чьи показания дают вам это ограничение четырьмя подозреваемыми? Чьи показания почти что отдали Джима под суд? У кого была лучшая возможность из всех и кто все-таки столь незаметен, что отец даже не упомянул его имени?
    — Господи! — внезапно остолбенел Кэссиди. — Я и не думал о нем. Лифтер!
    Сестра Урсула кивнула.
    — Но нет, он не мог, — быстро и торопливо лились его слова. — Это невозможно. У него не было мотива. Не было причины, зачем ему...
    — ‘Клюв’ мертв, не так ли? — печально улыбнулась монахиня.
    — Да. Ввязался в рэкет с хищениями сахара и был застрелен несколько недель назад. Но откуда вам известно?
    — Это была удачная догадка... — Голос сестры Урсулы звучал тихо и серьезно. — И я столь же удачно догадываюсь, что после той Большой Игры вы не подходили к причастию?
    В солнечном патио надолго повисла тишина. Наконец, Кэссиди равнодушно сказал:
    — Откуда вы знаете?
    — Я подумала, что вы не примете таинство под бременем вины, как не пытаетесь переложить убийство на живого человека.
    — Меня оправдали, знаете ли, — тихо проговорил он.
    — Знаю. И это усложняет проблему Джима.
    — Но как... что...
    — Начнем с игры в криббедж. Одно там было явно неверным. На столе не было ничего, кроме стопки карт. Сама я не играю в криббедж, но знаю, что очки всегда подсчитываются на особой доске. В чрезвычайной ситуации возможны бумага и карандаш, но отсутствовали и они. Итак, это был не криббедж. Тогда что же? Поскольку отпечатки пальцев на картах, позволившие бы легко установить, кто из четверых присутствовал, не были упомянуты, я знала, что там должны быть только отпечатки Михаэлиса. Карты, по описанию отца Пирсона, были испачканы кровью с обеих сторон. Следовательно, их разложили после стрельбы, иначе они были бы испачканы только с одной стороны. Михаэлис был застрелен в грудь. Он мог еще немного прожить с такой раной. На столе не было ничего, чем можно оставить сообщение, а попытавшись встать, он обнаружил, что это усилие для него чрезмерно. У него была только его привычная колода для пасьянсов. Поэтому он разложил воображаемую партию в криббедж, а своему противнику сдал карты, которые на него точно указывали. Отец Пирсон сказал, что они составляли высшую возможную сдачу в криббедже. Он также сказал, что очки в криббедже считаются от нуля до двадцати девяти. Это была редчайшая сдача, столь же яркая и характерная, как тринадцать пик: двадцать девять очков.
    — И я даже не заметил этого, — простонал Кэссиди. — Даже и не задумывался.
    — Двадцать девять — номер на вашей бессмертной футболке. Если бы человек, которого навестил Ред Грейндж, затем объявил: ‘Семьдесят семь сделал то-то и то-то’, смысл был бы вполне ясен. А Михаэлис хорошо знал историю футбола.
    — Я не хотел, — проговорил Кэссиди. Он отвернулся. — Когда я пошел делать ставку, он предупредил меня, что игра предрешена; он думал, что делает мне одолжение из-за моего друга-политика. Я взбесился и раскрутил его. Он был так горд собой за то, как обезвредил Джима. Наконец, я ударил этого дерзкого крысенка, а он вытащил пистолет. Я отобрал его и вдруг увидел, как решить проблему Джима... Я даже не помню, как нажимал на курок. Только помню, как вытираю пистолет, оставляю его там и убираюсь к дьяволу. Слава Богу, этот чертов лифтер не заметил, что со мной что-то не так.
    Сестра Урсула никак не отреагировала на богохульства.
    — Вы в самом деле? — мягко спросила она.
    — В самом деле — что?
    — В самом деле благодарите Бога за то, что ушли незамеченным?
    — Нет, — после долгого молчания проговорил Кэссиди. — Поскольку я не ушел незамеченным. В том смысле, что я замечен внутри себя. Я не чист. Но если бы я честно предстал перед судом за правду, а не за оправдавший меня фарс... — Он оборвал речь и закурил. После долгого молчания он произнес: — Решать вам, сестра. Я убедил отца Пирсона возобновить это закрытое дело, поскольку надеялся, что мы можем очистить Джима, переложив вину на того мертвого рэкетира. Но вы все увидели. Хорошо, сестра; вы раскрыли дело. Теперь раскройте свое решение. Что я могу сделать? Я не могу очистить Джима признанием; все только посмеются, ведь меня нельзя осудить.
    — Вы можете сознаться, — промолвила она, — Богу. Можете просить Его о милости и руководстве. И можете признаться чиновникам, изучающим досье Джима.
    — Они мне не поверят.
    — Думаю, поверят, если ваше заявление подтвердит священник, давший вам отпущение грехов. В исповедальне об убийстве не шутят.
    Кэссиди отбросил сигарету и выпрямился. Он выглядел десятью годами моложе, готовым еще к одному панту на пятьдесят ярдов.
    — Сестра, — произнес он, — если мои молитвы чего-то стоят, вы не останетесь надолго в чистилище.
    — Меня мог бы возмутить намек, что я буду там бесконечно долго без вас, — тихо рассмеялась сестра Урсула. А когда вернулся отец Пирсон, только и сказала: — Отец, думаю, мистер Кэссиди хочет поговорить с вами наедине.
    И монахиня вышла из патио, оставив убийцу со священником. 1^sted:｢ss｣ ‘The Female of the Species’, ed. Ellery Queen, Little, Brown 1943 | Переведено по изданию: ‘Exeunt Murderers: The Best Mystery Stories of Anthony Boucher’, 1983 | Публикация на форуме: 10.07.2022 г.
• СТРИПТИЗЕР
    ‘The Stripper’  Его прозвали ‘Джек-стриптизер’, поскольку единственный выживший свидетель (Дж. Ф. Флюгельбах, 1463, Норт-Эджмонт) описал блеск лунного света на голой коже. Прозвище было неизбежным.
    Мистер Флюгельбах наткнулся на четвертое убийство — произошедшее на территории городского колледжа. Он видел недостаточно, чтобы быть полезным полиции; но по крайней мере он дал имя убийце, до того известного под столь рутинными прозвищами, как ‘мясник’, ‘вурдалак’ и ‘вампир’.
    Убийства эти сами по себе послужили бы счастливым билетом любой газете. Они были частыми, кровавыми и бессмысленными, поскольку не сопровождались ни кражей, ни изнасилованием. Убийца был не специалистом, подобно оригинальному Джеку, а скорее, эклектиком, вроде Кюртена, ‘дюссельдорфского монстра’[9], который наносил удар ‘под настроение’, вне зависимости от возраста и пола жертвы. Этот неразборчивый вкус лишь увеличивал тиражи; ощущалась угроза не только определенному классу несчастных, но и каждому читателю.
    Однако именно нагота и вызванное ей прозвище по-настоящему прославили это дело. Сочинители откопали все легенды о голых убийцах — Курвуазье из Лондона, Дюрране из Сан-Франциско, Уоллесе из Ливерпуля, Борден из Фолл-Ривер[10] — и пропечатали их как ясные факты, подробно разъясняя преимущества отсутствия следов крови.
  
    Читая эти объяснения, он всегда улыбался. Это было правдоподобно, но не имело значения. Истинная причина наготы заключалась всего лишь в том, что так было лучше. Когда окрас вещей начал меняться, первым его побуждением было избавиться от одежды. Он полагал, что психоаналитики отыскали бы этому некую атавистическую причину.
    Он чувствовал всем обнаженным телом холодный воздух. До сих пор он никогда этого не замечал. Бесшумно толкнув дверь, он на цыпочках вошел в кабинет. Рука его не дрогнула, когда он поднял нож.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    Дело ‘Стриптизера’ было детищем лейтенанта Маршалла, и он сходил с ума. Состоянию его не помогали бесконечные намеки коллег на тот факт, что жена его когда-то была стриптизершей более приятного рода. Шесть убийств за три месяца, без единой полезной зацепки, довели его до состояния, в котором человек попроще понес бы чушь, и порой ему думалось, что человеком попроще быть куда легче.
    В данный момент он лаял в телефонную трубку. И почти не извинился, осознав, что звонит сестра Урсула, та удивительная монахиня, что когда-то планировала служить в полиции и вытащила его из нескольких экстраординарных дел. Но те дела — другое дело; экстраординарные, причудливые проблемы запертых комнат, а здесь было жуткое воплощение обычного, невежественного, бессвязного убийства без улик и сюжета. В деле ‘Стриптизера’ не открылось бы комнатки для применения талантов сестры Урсулы.
    Он спешил, и ее фразы едва ли доходили до его сознания, пока он не разобрал слово ‘Стриптизер’. А затем резко произнес:
    — Так? Еще раз, пожалуйста, сестра. Боюсь, я не слушал.
    — Он говорит, — повторил ее тихий голос, — будто думает, что знает, кто такой ‘Стриптизер’, но у него недостаточно доказательств. Он хотел бы поговорить об этом с полицией; и поскольку он знает, что я знаю вас, он попросил меня обеспечить это, чтобы вы не подумали, что он просто чудит.
    — Вероятно, это он и делает, — сказал Маршалл. — Но, чтобы порадовать вас, сестра... Как, вы сказали, его зовут?
    — Флеккер. Харви Флеккер. Профессор латинского языка в университете.
    У Маршалла перехватило дыхание.
    — Совпадение, — ровным голосом проговорил он. — Я как раз еду к нему.
    — О. Значит, он сам связался с вами?
    — Не со мной, — сказал Маршалл. — Со ‘Стриптизером’.
    — Упокой Господи его душу... — тихо произнесла сестра Урсула.
    — Да. Я уже в пути. Если бы вы могли встретиться со мной там и принести его письмо...
    — Лейтенант, я знаю, что наш орден необычайно либерален, но все же сомневаюсь, что преподобная матушка...
    — Вы — важный свидетель, — авторитетно проговорил Маршалл. — Я пошлю за вами машину. И не забудьте письмо.
    Сестра Урсула повесила трубку и вздохнула. Ей нравился профессор Флеккер — и за ученое остроумие, и за спокойную доброту. Это был единственный человек, способный защищать софизмами в спорах с отцом Пирсоном свой агностицизм, и в то же время именно этот человек помог сохранить в разгар депрессии общедоступную столовую Ордена.
    Она взяла требник и стала, дожидаясь машины, читать заупокойную молитву.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — Очевидно, — заявил профессор Томас, — что ‘Стриптизер’ — один из нас троих.
    — Говорите за себя, — сказал Хьюго Эллис. — Его голос надломился, и он казался даже моложе, чем выглядел.
    Профессор де Кассис не проронил ни слова. Его огромное горбатое тело скорчилось в углу, де Кассис оплакивал своего друга.
    — Итак? — произнес лейтенант Маршалл. — Продолжайте, профессор.
    — По чистой случайности, — продолжал профессор Томас, и его худое лицо светилось удовлетворением логика, — вчера вечером задняя дверь оказалась заперта. Мы оставляли ее открытой для миссис Кэри, поскольку она потеряла свой ключ; но Флеккер, должно быть, забыл этот факт и непреднамеренно вернулся к привычному образу действий. Войти через парадную дверь было невозможно, так она была заперта не только на пружинный замок, но и на засов изнутри. Ни на одном из окон нет никаких признаков внешнего вторжения. Убийца, по-видимому, рассчитывал на то, что задняя дверь сделает правдоподобным вторжение злоумышленника; но Флеккер случайно запер ее, и эта случайность, — убедительно заключил он, — разоблачит нашего разоблачившегося убийцу[11].
    Хьюго Эллис хихикнул, а затем устыдился.
    Маршалл тоже засмеялся.
    — Оставляя в стороне каламбур, профессор, ваше изложение условий безупречно. Этот дом был заперт наглухо, как барабан. Да, ‘Стриптизер’ — один из вас троих. — И, когда Маршалл произнес это, было уже не смешно.
    Профессор де Кассис поднял поникшую голову.
    — Но почему? — раздался гортанный голос. — Почему?
    — Почему? — сказал Хьюго Эллис. — Спрашивать это у безумца?
    — Ах, но разве это преступление безумца? — поднял палец, словно подчеркивая мысль по ходу лекции, профессор Томас. — В этом суть. Когда ‘Стриптизер’ убивает постороннего, да, он безумен. Когда он убивает человека, с которым живет... не может ли он применить технику своего безумия к цели вполне здравомыслящей?
    — Это мысль, — признал Маршалл. — Вижу, в чем преимущество иметь среди свидетелей психолога. Но есть еще один свидетель, которого я еще больше хочу... — Его лицо просияло, когда вошел сержант Рэглан. — Она здесь, Рэг?
    — Да-а, — сказал Рэглан. — Это сестра. Черт возьми, босс, это значит, что тут будет еще одна чокнутая?
    Маршалл сказал ‘она’, а Рэглан сказал ‘сестра’. Эти факты могут служить достаточной характеристикой сопровождавшей ее сестры Фелицитас. Они всегда ходили парой, хоть о них и говорили всегда в единственном числе. И вот сестра Фелицитас дремала в уголке, где притаился горбун, а Маршалл читал и перечитывал письмо, походившее на посмертную речь последней жертвы ‘Стриптизера’:
    Дорогая сестра!
    У меня есть причины страшиться, что некто, близкий мне, ‘Джек Стриптизер’.
    Думаю, вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы не решить, будто я любитель сенсаций, жаждущий славы ключевого свидетеля. У меня есть основания для моего утверждения. Эта личность, которую я пока что буду именовать ‘Квазимодо’ по причинам, которые могут особенно заинтересовать вас, впервые выдала себя, когда я заметил капельку крови за его ухом — мелочь, но наводящая на размышления. С тех пор я неукоснительно наблюдал за его приходом и уходом, находя любопытные совпадения между отсутствием Квазимодо и появлением где-либо ‘Стриптизера’.
    У меня нет убедительных доказательств, но я полагаю, что их достаточно, чтобы привлечь внимание властей. Я слышал, как вы упоминали, что лейтенант Маршалл — ваш близкий друг. Если вы порекомендуете меня ему как человека, чьи слова стоит воспринять всерьез, буду вам глубоко признателен.
    Я могу, конечно, выставить себя на посмешище подозрениями в адрес Квазимодо, поэтому и скрываю от вас его истинное имя. Но каждый должен делать все возможное, чтобы избавить этот город от negotio perambulante in tenebris[12].
    С искренним уважением,
    Харви Флеккер
  
    — Немного он успел сделать, не так ли? — заметил Маршалл. — Но он был прав, спаси его душу Господи. И он, возможно, знал больше, чем решился доверить письму. Должно быть, он как-то оступился и позволил Квазимодо заметить его подозрения... Что значит эта последняя фраза?
    — Лейтенант! Вы закончили Оксфорд! — возмутилась сестра Урсула.
    — Я могу это перевести. Но каков ее смысл?
    — Это из Вульгаты святого Иеронима[13], девяностый псалом. Версия Дуэ[14] переводит буквально: ‘от дела, крадущегося ночью’, но это не передает всего ужаса того безымянного крадущегося negotium. Это одна из самых пугающих фраз, какие я только знаю, и она безупречно подходит ‘Стриптизеру’.
    — Флеккер был католиком?
    — Нет, он был решительный агностик, хотя я всегда надеялась, что томистская философия[15] приведет его в Церковь. Мне иногда кажется, что он воздержался от этого, поскольку обращение не оставило бы ему поводов поспорить с отцом Пирсоном. Но он был превосходным церковным латинистом и знал литургию лучше, чем большинство католиков.
    — Вы понимаете, что он имел в виду под ‘Квазимодо’?
    — Не знаю. Аллюзии были типичны для профессора Флеккера; он обожал британские кроссворды, если вы понимаете, о чем я. Но, думаю, я могла бы догадаться быстрее, если бы он не сказал, что это может особенно понравиться мне...
    — Да? Я вижу по крайней мере две возможности...
    — Но прежде чем мы попытаемся расшифровать сообщение профессора, лейтенант, расскажите мне, что вы здесь узнали. Мне известно лишь то, что бедняга мертв, да упокоится он с миром.
  
    Маршалл рассказал. В этом старинном (по меркам Южной Калифорнии) двухэтажном доме недалеко от кампуса жили четверо университетских преподавателей. Миссис Кэри каждый день приходила прибраться и приготовить ужин. Когда она пришла в тот день в девять утра, Томас и де Кассис завтракали, а Хьюго Эллис, младший из всех них, косил газон. Их не беспокоило отсутствие Флеккера. Он часто работал в кабинете допоздна, а порой оставался там спать.
    Миссис Кэри занялась своей работой. Был вторник — день смены постельного белья и подготовки свертка для прачечной. Покончив с этой задачей, она вытерла пыль в гостиной и направилась в кабинет.
    Полиция все еще не слышала рассказа о находке из ее уст. Раздавшийся крик призвал остальных, тут же сообщивших в полицию и разумно отменивших занятия, оставшись в доме. Когда явилась полиция, миссис Кэри пребывала все еще в истерике. Доктор успокоил ее подкожной инъекцией, от которой она пока что не оправилась.
    Профессору Флеккеру перерезали горло, и (Маршалл торопливо пропустил подробности) он подвергся некоторым другим истязаниям, характерным для ‘Стриптизера’. Нож, обычный кухонный нож, как всегда, остался рядом с телом. Профессор умер мгновенно, примерно в час ночи, когда остальные трое, по их словам, спали.
    Не только запертые двери указывали, что ‘Стриптизер’ был обитателем дома. Он старался держать ноги подальше от крови, забрызгавшей кабинет, но все же оставил за собой след из мелких капель, обнаружившийся уже при беглом полицейском осмотре, — след крови, омывшей его тело и стекавшей, когда он покинул место преступления.
    След этот вел наверх в ванную, где и заканчивался. Следы размытой крови были в ванне и на одном из полотенец — принадлежавшем Флеккеру.
    — Полотенце? — произнесла сестра Урсула. — Но вы сказали, что миссис Кэри связала все в сверток для прачечной.
    — Она относит только простыни и тому подобное — полотенца стирает сама.
    — О. — Монахиня выглядела разочарованной.
    — Понимаю ваши чувства, сестра. Вы бы приветствовали несоответствие где угодно, даже в списке белья для прачечной. Но это вся сумма наших улик. Трое подозреваемых, у всех есть возможность, ни у кого нет алиби. Абсолютно ровное распределение подозрений, и единственным нашим ориентиром служит слово ‘Квазимодо’. Вы знаете кого-нибудь из этих троих?
    — Я никогда не встречала их, лейтенант, но мне кажется, что я неплохо их знаю по описаниям профессора Флеккера.
    — Хорошо. Посмотрим, что вы сможете восстановить в памяти. Первый: Руджеро де Кассис, профессор математики, в прошлом работавший в Туринском университете, добровольный изгнанник с первых дней фашизма.
    — Он восхищался де Кассисом, — медленно проговорила сестра Урсула, — не только за его первоклассный ум, но и за то, что он так умело приспособился к жизни, невзирая на свое уродство. Помню, однажды он сказал: ‘Де Кассис в жизни не познал женщины, но всякий день взирает на нагую красоту’.
    — На красоту?.. О да. Миллей. Лишь Евклид[16]... Ладно. Теперь Марвин Томас, профессор психологии, уроженец Огайо и, судя по тому, что я разглядел, изрядный педант. Согласно Флеккеру?..
    — Думаю, профессор Томас забавлял его. Он имел обыкновение пересказывать нам его последние каламбуры; он клялся, что множество студентов окончили университет, свято веря, что современная психология зиждется на исследованиях двух людей по имени Фрунг и Эйд. Однажды Томас сказал, что его любимая книга — ‘Счастливый лицемер’ Макса Бирбома[17]; профессор Флеккер настаивал, что Томаса всего лишь привлекла в его заглавии почва для каламбуров.
    — Но как человек?
    — Он никогда много не рассказывал о Томасе в личном плане; не думаю, что они были близки. Но вспоминаю его слова: ‘Томас, подобно всем психологам, врач из греческой поговорки’.
    — Который должен исцелиться сам? Разумно. Его манера говорить, несомненно, указывает на то, что психиатр мог бы там порезвиться. Ладно. Как насчет Хьюго Эллиса, преподавателя математики, коренного жителя Лос-Анджелеса?
    — Понимаете, мистер Эллис был вундеркиндом. Необычайные математические способности. Но он перерос их — едва ли не намеренно. Превратился в обычного молодого человека. Теперь он, насколько я понимаю, неплохой молодой преподаватель — но заурядный. А мог бы быть великим, если бы сохранил взрослым свой детский блеск. Профессор Флеккер переиначивал под него французскую поговорку: ‘Если бы молодость могла, если бы старость знала...’
    — Ага. Так вот они каковы. И кто же, — спросил Маршалл, — Квазимодо?
    — Квазимодо... — Сестра Урсула повторила это слово, и другие словно последовали за ним автоматически: — Quasi modo geniti infantes[18]... — Она замолчала и вздрогнула.
    — В чем дело?
    — Думаю, — медленно проговорила она, — я знаю. Но, подобно профессору Флеккеру, я боюсь выставить себя в глупом свете — и, хуже того, страшусь осудить невиновного... Лейтенант, могу я осмотреть вместе с вами дом?
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    Он сидел и смотрел на двух других и на полицейского, наблюдавшего за ними. Тела в соседней комнате уже не было, но была кровь. Он никогда раньше не посещал вновь места преступления; это понятие — чепуха легенды. Если уж на то пошло, он никогда не знал своих жертв.
    Он позволил своим мыслям вернуться к прошлой ночи. Только недавно он был готов сделать это. Поначалу это было что-то, что нужно было держать в стороне, отделять от его нормальной личности. Но он был достаточно умен, чтобы сознавать опасность этого. Это может породить серьезно шизоидную личность. Он может сойти с ума. Лучше достичь полной интеграции, а достичь ее можно только путем откровенного самопознания.
    Вероятно, ужасно быть безумным.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — Ну, куда для начала? — спросил Маршалл.
    — Я бы хотела осмотреть спальни, — промолвила сестра Урсула. — Хочу увидеть, сменила ли миссис Кэри простыни.
    — Вы сомневаетесь в ее рассказе? Но она совершенно вне... Ладно. Пойдемте.
    Лейтенант Маршалл называл владельца каждой комнаты, в которую они входили. Спальня Харви Флеккера никоим образом не соответствовала чистоте его ума. Она являла собой беспорядок из бумаг и заметок, здоровенных немецких трудов по латинской филологии и сборников головоломок Торквемады и Калибана, ранних миссалов и кодексов из университетской библиотеки. Постель сменили, а угол чистой верхней простыни отвернули. Харви Флеккер так и не коснулся ее.
    Резкий контраст являла комната профессора де Кассиса — целомудренная монашеская каморка. Его книги — в основном по специальности, с добавлением Леопарди[19], Кардуччи[20] и других итальянских поэтов, а также итальянского перевода Фомы Кемпийского[21] — были аккуратно расставлены на полке, а бумаги и не попадались на глаза. Единственными украшениями комнаты служили распятие и обрамленная фотография семьи, одетой по моде 1920-х.
    Комната Хьюго Эллиса вызывающе, почти пародийно выглядела комнатой нормального, здорового студента, вплоть до университетского баннера над кроватью. Он тщательно избегал как хаоса Флеккера, так и аскезы де Кассиса; повсюду с тщательным расчетом были разбросаны трубки, письма и дешевые журналы. Полуобнаженные девицы на пинап-фотографиях, по-видимому, заводили нормальность слишком далеко, и сестра Урсула отвела глаза.
    В каждой из комнат была чистая простыня.
    Комната профессора Томаса казалась бы столь же нормальной, как и у Эллиса, — хоть и менее впечатляющей, — если бы не чрезмерное обилие книг. Полки занимали все пространство стен, не захваченное дверью, окном или кроватью. Преобладали психология, психиатрия и криминология; но была и подборка поэзии, юмора, беллетристики под любое настроение.
    Маршалл взял ‘Двенадцать шотландских процессов’ Уильяма Руфхеда[22] со словами: ‘Везунчик! Никогда раньше не встречал этого издания’. Он улыбнулся спорящим карандашным пометкам на полях. Затем, подойдя поставить ее на место, он увидел через щель позади второй ряд книг. В бумажных обложках. Вынув одну, он поспешно поставил ее обратно.
    — Вам не захочется видеть это, сестра. Но это могло бы подойти к тому делу, что мы выстроили на его каламбурах.
    Сестра Урсула, казалось, не обращала на него внимания. Стоя у кровати, она промолвила:
    — Подойдите.
    Маршалл подошел и уставился на свежезаправленную постель.
    Сестра Урсула провела рукой по заштопанной, но чистой нижней простыне.
    — Видите?
    — Вижу что?
    — Ответ, — сказала она.
    — Послушайте, сестра... — нахмурился Маршалл.
    — Лейтенант, ваша жена — одна из самых опытных домохозяек, какую я только знаю. Я думала, что она до какой-то степени влияла на вас. Подумайте. Попробуйте думать сознанием Леоны.
    Маршалл подумал. И его глаза расширились.
    — Так... — проговорил он.
    — К счастью, — сказала сестра Урсула, — орден Марфы Вифанской специализируется на работе по дому.
    Маршалл вышел и позвал сверху:
    — Рэглан! Посмотрите, забрали ли уже белье с заднего крыльца.
    — Забрали, босс, — донесся голос сержанта. — Я думал, тут не будет вреда...
    — Тогда быстро к телефону, распорядитесь, чтобы его перехватили.
    — Но что за белье, босс?
    Маршалл что-то буркнул. Затем он повернулся к сестре Урсуле.
    — Мужчины, конечно, не знают, но где-то мы найдем счет. В любом случае он нам не нужен до предварительного слушания. У нас уже достаточно всего, чтобы задержать Квазимодо.
  
    Он услышал вопрос лейтенанта и подавил испуганный жест. Он не думал об этом. Но даже если они отследят белье, без показаний миссис Кэри эта улика будет бесполезной...
    Он сразу понял, что нужно делать.
    Они отнесли миссис Кэри в гостевую комнату, ту маленькую спальню внизу у кухни, которая, должно быть, служила комнатой горничной, когда это был большой семейный особняк. Снаружи дома все еще дежурила полиция, но внутри были только Рэглан и лейтенант.
    Все так просто. Он сказал сам себе, что сознание его никогда не работало яснее. На сей раз никакой чепухи с обнажением; это не для удовольствия. Просто быть осторожным и избежать тех алых струй...
  
    Сержант пожелал узнать, куда это он собрался. Он сказал.
    — Вам нужно было поднять руку, — ухмыльнулся Рэглан. — Учитель вроде вас должен бы знать это.
    Он подошел к туалету у заднего крыльца, открыл и закрыл его дверь, не заходя внутрь. Затем направился на кухню и взял второй по качеству нож. Лучший был уже использован ночью.
  
    Это не займет и минуты. И он будет в безопасности, а позже, когда тело найдут, что они смогут доказать? Остальные тоже вышли из комнаты.
    Но когда он коснулся ножа, это начало происходить. Что-то вылетело из лезвия вверх по его руке до самой головы. Он торопился, времени не было — но с ножом в руке окрас вещей стал меняться...
  
    Маршалл нашел его полуголым.
    Сестра Урсула прислонилась к косяку кухонной двери. Она чувствовала себя больной. Маршалл и Рэглан были сильными людьми, но пришлось помочь им усмирить его. Лицо его превратилось в неузнаваемую маску, как у демона из японской трагедии. Она сжимала распятие с четок, висевших у нее на поясе, и бормотала молитву архангелу Михаилу. Ибо не физическая сила того человека испугала ее и не блеск его ножа, но чистая суть воплощенного зла, исходившего от него и обращавшего утверждение обладания в истинный ужас.
    Когда она кончила молиться, кулак Маршалла врезался в его челюсть, и он рухнул. Сестра Урсула тоже.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — Не знаю, что вы обо мне думаете, — проговорила сестра Урсула, когда Маршалл вез ее домой. (Сестра Фелицитас дремала на заднем сиденье.) — Боюсь, я все-таки не смогла бы служить в полиции.
    — Смогли бы, — сказал Маршалл. — И если вам уже лучше, я бы хотел пройтись по этому делу с вами. Мне нужно сразу передать в прессу свои блестящие выводы.
    — На свежем воздухе я чувствую себя неплохо. Продолжайте.
    — Думаю, с простынями я разобрался. В обычных домохозяйствах среднего класса не меняют обе простыни каждую неделю; я вспомнил, что Леона никогда этого не делает. Надеваешь чистую верхнюю простыню, а старая верхняя становится нижней. В остальных трех спальнях было по одной чистой простыне — верхней. У него было две — верхняя и нижняя; то есть его верхняя простыня была неким необычным образом испачкана, и ее пришлось заменить. Поспешное купание, вероятно, в темноте, было небрежным, и на простыне остались пятна крови. Миссис Кэри не подумала в тот момент об этом, поскольку еще не обнаружила тело. Верно?
    — Отлично, лейтенант.
    — Так. Но теперь насчет ‘Квазимодо’... Я все еще не понимаю. Он тот, к кому это не может быть применено. Любой из оставшихся...
    — Да?
    — Ну, кто такой Квазимодо? Горбун из Нотр-Дама. Так что это может означать кривого де Кассиса. Кто придумал Квазимодо? Виктор Гюго. Так что это может быть Хьюго Эллис. Но это не он; и как, во имя всего святого, это могло значить профессора Томаса?
    — Вспомните, лейтенант: профессор Флеккер сказал, что эта аллюзия может особенно понравиться мне. Едва ли я привержена антиклерикальным предрассудкам ‘Собора Парижской Богоматери’ Гюго. Что общего у моих интересов с профессором Флетчером?
    — Церковное богослужение? — рискнул Маршалл.
    — И почему был так назван ваш Квазимодо? Потому что он был рожден — или найден, или крещен, я забыла — в воскресенье, следующее за Пасхой. Многие воскресенья, как вы, вероятно, знаете, часто называют по первому слову их интроита, начала собственно мессы. Например, четвертое воскресенье Великого поста именуют воскресеньем Laetare[23], а третье воскресенье адвента[24] — Gaudete[25]. Так, воскресенье после Пасхи известно как Quasimodo, по его интроиту Quasi modo geniti infantes... ‘Как новорожденные младенцы’.
    — Но я все еще не понимаю.
    — Воскресенье после Пасхи, — промолвила сестра Урсула, — чаще называют Фоминым воскресеньем[26].
    — О, — произнес Маршалл. И спустя мгновение задумчиво добавил: — Счастливый лицемер...
    — Вы тоже это заметили? Рассказ Бирбома о человеке, надевающем маску добродетели, чтобы скрыть свою порочность. Интересно, мечтал ли профессор Томас, что может обрести столь же счастливый конец?
    Маршалл какое-то время вел машину молча. Затем он проговорил:
    — Он сказал странную вещь, пока вас не было.
    — У меня ощущение, что он уже мертв, — промолвила сестра Урсула. — Хочется сказать: ‘Господи, упокой его душу’. У нас должно быть особое отделение для душ безумцев.
    — И это намек на мою историю. Ребята уводили его, и я сказал Рэгу: ‘Ну, на сей раз заявление о невменяемости оправдает себя. Газовой камеры он не увидит’. И он повернулся ко мне — к тому времени он уже успокоился — и говорит: ‘Чушь, сэр! Неужели вы думаете, что я усомнился бы в своем здравомыслии только для того, чтобы спасти свою жизнь?’
    — Милосердие, — промолвила сестра Урсула. Сначала Маршалл подумал, что это было просто восклицанием. Затем он всмотрелся в ее лицо и увидел, что говорит она не с ним. 1^sted:｢ss｣ ‘The Female of the Species’, ed. Ellery Queen, Little, Brown 1943 | Переведено по изданию: ‘Exeunt Murderers: The Best Mystery Stories of Anthony Boucher’, 1983 | Публикация на форуме: 10.07.2022 г.
• КОМНАТА ВНАЙМЫ ТРУПУ
    ‘Vacancy with Corpse’ 

  ━━━━❰ГЛАВА I❱━━━━

    В какой-то момент волосы Фелисити Кейн принялись рыжеть. И оставались рыжими почти до самого окончания школы. Тогда ее и стали звать ‘Лиз’. Веснушчатую морковку не назовешь ‘Фелисити’. Это предполагает кружева, канифас и скромность, а в Лиз не было ничего скромного, даже когда волосы ее стали светло-русыми, какими они и знакомы всем по рекламным фото.
    С переменой цвета волос исчезли и веснушки, но глаза ее все еще блистали зеленью, а дух ярко пламенел. И все же здесь, в тихой, цивилизованной обстановке модного коктейль-бара, на вершине самого впечатляющего небоскреба Сан-Франциско, под успокаивающий слух перезвон льда и стекла, она была более необыкновенна и очаровательна, чем когда-либо на памяти Бена Латимера. И эта красота очаровывала его, странно принуждала затаить дыхание.
    Из широких стеклянных окон открывался благородный вид на залив, залитый послеполуденным солнцем. Но его глаза этого не видели — не когда рядом Фелисити. Рука ее висела на перевязи после авиакатастрофы — она была самой известной авиаторшей Америки, — но для Латимера ранение это не имело никакого значения. Она по-прежнему казалась ему прекрасной.
    Он поставил бокал на столик и усмехнулся.
    — Ты, как этот залив, Лиз, — проговорил он. — Чудесная.
    — Ты в самом деле думаешь, что я объект вроде Варварийского берега[27], канатных дорог — и Кейнов! — улыбнулась она в ответ. — Загляни в любой путеводитель.
    — Нет, — поморщился Бен Латимер. — Ты не права. — Он махнул рукой. — Посмотри на этот вид. На первый взгляд, он безупречно красив. Но вглядись, и ты заметишь авианосец и пару эсминцев. Под этой красотой таится жестокость.
    — Тю, сэр! — промолвила Лиз. — А также фи. Позволено ли так говорить о любимой женщине? Разве тебе неизвестно, что я сама женственность? По крайней мере, пока эта проклятая рука держит меня у поверхности земли.
    — Забавно, Лиз, — рассмеялся Бен. — Ты мне все время представляешься рыжеволосой. Даже когда я смотрю на тебя, никак не могу перестать удивляться.
    — А когда я думаю о тебе, ты все время вспоминаешься мне в кампусе, в свитере с буквой курса. Просто не могу свыкнуться с мыслью, что ты теперь полицейский.
    — Детектив-лейтенант, Лиз, с твоего позволения, — поправил он ее. — Можешь представить колонки светской жизни в газетах, описывающие брак одной из Кейнов с простым полицейским?
    — Вполне. — Ее зеленые глаза радостно сверкнули. — На нашей свадьбе мы выстроим вашу группу, или как там вы ее называете, и выйдем из церкви под аркой скрещенных резиновых дубинок.
    Бен покачал головой.
    — В военное время — никаких резиновых дубинок, — торжественно проговорил он. — Собственно говоря, с тех пор, как у нас началась нехватка каучука, никто не сознается добровольно.
    Лиз покопалась в своем бокале и заметила:
    — Лук мне всегда нравился больше, чем оливки.
    — В чем дело?
    — Да? А в чем оно должно быть?
    — Всякий раз, как ты принимаешься делать неуместные замечания в духе героини Одетса[28], я знаю, что ты избегаешь говорить о чем-то, тебя тревожащем. Что это?
    — Я не знаю, как говорят с полицейским, — заколебалась Лиз.
    — До сих пор тебя это не беспокоило.
    — А я с ним и не говорила. В смысле, я всегда говорила просто с Беном — моим Беном! — Улыбка смягчила ее лицо, та улыбка, что невозможно было увидеть ни на одном из газетных фото. — Теперь я хочу проконсультироваться с детективом-лейтенантом Латимером.
    — Ради всего святого, — нахмурился Бен Латимер, — что у тебя на уме? Помни, я в отделе по расследованию убийств.
    — Угу, — энергично закивала светло-русой головкой Лиз.
    Это не шутка. Ее лицо было серьезно. Она старалась скрыть это, аккуратно вычеркивая геометрические узоры зубочисткой от коктейля.
    — Хорошо, — сказал Бен. — Постараюсь выглядеть официально, даже если я в штатском. В чем проблема? С кем-то, кого я знаю? Нет, это недостаточно официально звучит. На что, мадам, вы жалуетесь?
    — Проблема не со мной. А с Граффером.
    — Твоим дедушкой? Ты имеешь в виду, в его болезни есть что-то зловещее?
    — Конечно, нет! — улыбнулась Лиз. — Болезнь Граффера, Господи его благослови, это просто возраст, сердце и все такое. Ты же не думаешь, что доктора Фрейна можно одурачить? Тут что-то другое. Это... это забавно. Бен, если ты ненавидел человека, а он вдруг... начинает умирать, разве ты не скажешь сам себе: ‘Неплохо, неплохо’, и все такое?
    — Нет, — задумчиво промолвил Бен. — Некоторые умы работают не так. Можно сказать: ‘Черт возьми, он не может умереть сам по себе и лишить меня удовольствия его убить’. Ты это имеешь в виду?
    — Угу. Граффер получает записки. Безумные записки. ‘Черный Ангел не может претендовать на тебя, принадлежащего нам’. Вот такие странные.
    — Это, полагаю, случается с каждым судьей, — нахмурился Бен, — если он служил так долго, как твой дедушка. В половине случаев такое — дело рук чудаков-невротиков. Они подписаны, эти записки?
    — Штампом с указующей рукой. Ну, знаешь, то, что печатники называют ‘кулачок’. Я не знаю, что это значит.
    — ‘Кулак’, — кивнул Бен. — Имитация рэкета ‘Черной Руки’, процветавшей в здешней итальянской колонии. А твой дедушка отправил Альмонери и де Сантиса на эшафот.
    — Но это так глупо, — настаивала Лиз. — Это было двадцать лет назад. А теперь, когда он, может быть, умирает, зачем кому-то вдруг писать ему угрожающие записки? Возможно, мне не стоит воспринимать их всерьез. Должно быть, это какая-то тупая шутка. Но Граффер хотел, чтобы я тебе рассказала.
    — Не знаю, глупо ли это, но дело вот в чем, — покачал головой Бен. — Ты помнишь, что Вителли не повесили? Несколько недель назад он был помилован. Смог каким-то образом испариться и до сих пор не дал о себе знать ни комиссии по помилованиям, ни другим властям. Твой дед хочет полицейскую охрану?
    — Угу. Только потихоньку. Ты знаешь маму. Знаешь, что с ней станется от вида полицейского в доме. Особенно в такое время, когда приезжает моя кузина Шерри и все время меняются слуги. Кроме того, Граффер никому, кроме меня, не говорил. Даже своему секретарю, Роджеру Гарви. Так ты можешь как-нибудь это обеспечить?
    — Попробую, — успокоительно начал Бен. — Если это должно быть в тайне, то я могу разве что поставить несколько человек наблюдать за входами в дом. — Он порылся в кармане. — Вот, дай своему дедушке этот свисток. Это может успокоить его.
    — Спасибо, Бен. Так забавно говорить с тобой в официальном тоне. Ты никогда при мне не упоминал работу. Даже когда ты возился с тем делом об убийстве в чемодане, про которое было во всех газетах. Так что, наверное, мне лучше и сейчас не знать слишком много. Просто беречь своего Бена и не думать о тебе в таком ключе.
    Молодой, прилежного вида очкарик, сидевший за соседним столиком, встал и направился к выходу из комнаты, но задержался около них.
    — Фелисити! — Это был Роджер Гарви, секретарь Граффера. Он ухмыльнулся. — Подвезти домой? О, хелло, Латимер.
    — Привет, Гарви, — буркнул Бен.
    Лиз забавляло различие между этими двумя. Они были одинаково высокими, в равной мере хорошо сложенными, но отлиты в разных формах. Костюм Бена смотрелся довольно небрежно на фоне гладкого хорошо сшитого серого костюма Роджера Гарви. С другой стороны, сломанный нос детектива — замечательно сросшийся после раны, нанесенной ему одним трижды убийцей, — подчеркивал приятный профиль дедушкиного секретаря-красавца. Даже легкая небрежность Бена выглядела грубоватой на контрасте с грациозной обходительностью Роджера.
    — Роджер прав, Бен, — сказала она. — Мне пора домой. У мамы столько дел.
    — Фелисити, подвезу тебя на канатной дороге, — предложил Роджер Гарви. — Такая нелепая неприятность, ведь машина осталась дома. И, не сомневаюсь, трамвай будет битком набит грязными рабочими в промасленных комбинезонах. Ну что ж! Японская война скоро кончится. До тех пор, полагаю, нам придется мириться с этими вещами.
    Лицо Бена стало кирпично-красным. Он открыл рот, чтобы сердито возразить, но под предостерегающим взглядом Лиз проговорил только:
    — Позаботьтесь о ней, Гарви.
    — Это мне и нравится делать, Латимер. Никогда не прощу, что вы переходите мне в этом дорогу. Полагаю, мы увидим вас сегодня на большом семейном ужине?
    — Простите. Я на дежурстве.
    — О, и вы помните, что Шерри там будет? — глубокомысленно добавил секретарь.
    Бен долго не отвечал. Не раздавалось ни звука, кроме звона бокалов и приглушенного гудения голосов.
    — Да, помню, — произнес, наконец, Бен. — Скажите ей, что я попробую выбраться завтра.
    — Уверен, даже в нынешнем своем состоянии она жаждет вас повидать, Латимер. Ты согласна, Фелисити?
    — Пошли, — сказала Лиз. — Не соблазняй Бена, когда он на дежурстве. Единственный способ сегодня вечером заманить его — подготовить ему убийство.
    Они ушли, а детектив-лейтенант Бен Латимер еще долго продолжал сидеть за столиком. Он хмурился, и его палец чертил указующий кулачок на влажной поверхности столика. Затем он нахмурился еще сильнее и буркнул:
    — Шерри!
    Он был необоснованно раздражен, когда официант принес ему бокал этого светло-коричневого вина.

  ━━━━❰ГЛАВА II❱━━━━

    Волосы миссис Викки Кейн были также рыжими, и люди полагали, что Лиз унаследовала их от матери. Если так, это был бы яркий пример передачи по наследству приобретенных качеств, достойный упоминания в ученых журналах.
    Обычно лицо миссис Кейн было накрашено столь же сильно, как и покрытые хной волосы, и она совершенно не выглядела достаточно взрослой для такой дочери — знаменитой летчицы. Но теперь, когда она приветствовала Лиз, лицо ее было горячим и мокрым, а очаровательно украшенный фартук оказался неспособен защитить лучший чайный халат от пятен неясного происхождения.
    Что касается дома, он был старомоден, но содержался превосходно. Ковры с длинном ворсом, вощеные паркетные полы, обшитые панелями и скрытые гобеленами стены, чиппендейловские шкафчики, урны и восточные вазы, даже слишком мягкая мебель — все это с превосходным вкусом сочеталось в единой цветовой гамме. С одной стороны большого парадного холла помещалась массивная лестница с тяжелыми, украшенными бронзовыми фигурами перилами, ведшая на второй этаж.
    — Мама! — ахнула Лиз. — Что ты делала?
    Миссис Кейн вздохнула.
    — Дело не в том, что делаю я, а в том, что делают другие. Это все потому, что Мэри вздумалось гнуть провода.
    — Гнуть провода?
    Роджер Гарви, по-видимому, предвидел беду. Со словами ‘Добрый вечер, миссис Кейн’ он незаметно испарился, приступив где-то наверху к своим секретарским обязанностям.
    — Да, она прошла курс в вечерней школе, а теперь поступает на фабрику твоего дяди Брайана. — Миссис Кейн глубоко вздохнула. — Что хорошего в том, что я нанимаю прекрасных кухарок, если твой дядя Брайан их сманивает?
    — Ой, — с улыбкой кивнула Лиз. — Ты так это сказала, словно она пошла куда-то вырезать бумажных кукол. Что ж, аэропланы важны для прогресса нашей страны. Запомни это.
    — Но зачем твоему дяде Брайану для строительства аэропланов Мэри? — настаивала миссис Вики Кейн. — Ей лучше на кухне.
    — Не беспокойся, мама, — погладила ее по руке Лиз. — Агентство найдет нам другую кухарку. Как всегда.
    — Но это не самое худшее, — продолжала миссис Кейн, разглаживая свой испачканный фартук. — Сегодня твой дедушка решил переехать в западную спальню, потому что говорит, что хочет умереть, глядя на море. И это, согласись, не очень весело. Как будто нам мало проблем, когда мы без слуг. Как мы с сиделкой, мисс Крамер, смогли перевезти его туда, я сама не понимаю!
    — Когда ушла кухарка? — спросила Лиз.
    — Сегодня утром. Мне пришлось самой пойти за покупками, а у мясника не хватало мяса, а гостей придет столько, что нам, наверное, придется питаться консервами. Когда еды было достаточно, нам не давали ее купить, потому что это было бы накопление, а теперь ее не осталось. И если она и была, нам ее не дают. Так что я не знаю, куда мы идем. А ты? Совершенно ничего не понимаю.
    — Конечно, на этот вопрос я ответить не могу, — рассмеялась Лиз. — А теперь, дорогая, я иду наверх, переоденусь в брюки и постараюсь быть полезной. Мама, а у тебя для кухни нет ничего, кроме золотой парчи?
    Миссис Кейн бросила быстрый взгляд вниз, и на ее лице отразилось удивление.
    — Конечно, Лиз. Но я забыла. Знаешь, я привыкла носить днем что-нибудь милое.
    Лиз укоризненно покачала головой и стала подниматься по широкой лестнице. Ей пришло в голову, что когда-то Поместье Кейна было достопримечательностью Сан-Франциско. Теперь все его величественные старые особняки на вершине холма превратились в дома на три-четыре квартиры, и снимали их семьи, Кейнам неведомые. А бывшее ‘поместье’ стало просто забавным старым зданием. Словно идеи ее матери — тоже очень подходящие для привилегированной жизни, но бесполезные в эти переменившиеся времена. Ничто из новых идей, новых способов жизни не могло бы разрушить мамины представления о мире и ее месте в нем.
    Лиз задержалась перед комнатой, в которую перевезли ее деда. Она хотела постучать, когда вышел Роджер Гарви.
    — Мисс Крамер говорит, он спит, — сказал секретарь.
    — Хорошо, — ответила Лиз. — Ему нужно спать всегда, когда он в состоянии, бедняга. — Она улыбнулась Роджеру. — Мисс Крамер знает свое дело. Полагаю, это самая эффективная сиделка, какая была у Граффера.
    Лощеный секретарь задержался.
    — Ты хотела сказать своему деду что-то важное? Я мог бы помочь тебе.
    — Нет, — покачала головой Лиз. — Я просто хотела взглянуть, как он.
    — Я думал, ты хотела ему что-нибудь передать? — не смог сдержать любопытство Гарви.
    — Нет, ничего. Мне пора переодеваться, Роджер.
    Но он продолжал стоять в коридоре, преграждая ей путь.
    — Фелисити, ты не слышишь? — взмолился он. Его глаза вспыхнули за очками в позолоченной оправе.
    — Прости, Роджер. Давай не будем повторять все это снова.
    — Послушай, Фелисити. Что, как тебе кажется, сейчас думает твой детектив-лейтенант о кузине Шерри?
    — Черт бы меня побрал, если я знаю, — честно сказала Лиз и протиснулась мимо него в свою комнату.
  
    Шикарный Роджер! В его духе было напомнить ей все. Если бы только она могла забыть, что поймала Бена Латимера на отскоке от Шерри, забыть об этом так же окончательно, как, она была уверена, сам Бен теперь уже забыл. Но, поскольку Шерри придет сегодня повидать умирающего дедушку, разум Лиз вновь пришел в расстройство. И вопрос Роджера этому лишь способствовал.
    Она переоделась так быстро, как только могла при больной руке. Когда Лиз спускалась вниз, в дверь позвонили, и полет она завершила на предельной скорости. Впрочем, она благоразумно использовала перила, не желая рисковать еще надолго остаться на земле. Несмотря на всю тревогу насчет Шерри с Беном, Лиз все еще сохраняла с хорошенькой кузиной всю прежнюю детскую дружбу. Здорово будет снова повидать Шерри, хоть Бен и увивался за ней.
    Но за дверью стоял дядя Брайан Кейн. И впустила его миссис Кейн. Когда Лиз прибыла, он уже с удивленным видом снимал в холле перчатки.
    — Лиз, — подозвал он племянницу, как только ее увидел, — подойди сюда и переведи. Я пытаюсь убедить твою мать, что никогда в жизни не крал ничью кухарку.
    В этот момент в дверь вновь позвонили. Лиз улыбнулась своему молодому и благородному на вид дяде и бросилась мимо него к двери. Но там был всего лишь доктор Фрейн, их семейный врач, снабженный саквояжем и бородкой, всегда напоминавшей Лиз врача из какого-нибудь исторического фильма.
    — Привет, Фрейн! — воззвал дядя Брайан. — Как поживает последний за пределами музея бородатый медик?
    Доктор Фрейн хмыкнул.
    — Сэр, я десять лет назад счастливо удалился на покой и занялся выращиванием роз и бороды, — промолвил он. — Лишь из-за того, что эта война вновь призвала меня к практике, я не намерен отказываться от всего. Как ваш отец?
    — Я его еще не видел, — пожал плечами дядя Брайан.
    — Мисс Крамер говорит, Граффер спит, — добавила Лиз.
    — Я пойду посмотрю, как он, — сказал доктор. — Блудная Шерри уже вернулась, Викки?
    Миссис Кейн покачала головой.
    — Любопытно было бы посмотреть на нее в свете столь великого преображения, — подмигнул Лиз доктор Фрейн. — Думаю, я приглашу себя к обеду. Спасибо.
    Пока он поднимался по лестнице, оставив свой черный саквояж на столике у перил, миссис Кейн смотрела ему вслед.
    — Не говори это, мама, — предупредила Лиз. — Ничего не говори. Еще один хуже уже не сделает. О, дядя Брайан, ты видел сегодняшние ‘Новости’?
    Дядя Брайан Кейн раскуривал сигару.
    — Нет. А что?
    — Твой новый самолет занял много место на первой полосе после того полета в Китай, — сказала Лиз. — Разве это не то, что именуют потрясением?
    Кейн усмехнулся.
    — Знаешь, Лиз, теперь меня не интересует реклама. Главное, что мы делаем работу — и хорошую работу, не постесняюсь сказать это сам. Пока не начнутся сокращения, мы сможем поддерживать производство и внедрять в авиационное дело новейшие разработки.
    В дверь снова позвонили. Лиз распахнула ее и обвила обеими руками, не думая о травме, шею кузины Шерри.
    И не приступ боли заставил ее отпрянуть. То было ощущение тяжелой белой шерсти и запах крахмальной чистоты. Молодая женщина в ее объятиях была не Шерри. То была посторонняя — монахиня в капюшоне и рясе жесткого полотна, с четками на поясе. Шерри стояла позади нее.
    Лиз ахнула, отпрянула и замерла, пока ее мать и дядя разражались приветствиями. Странно смотреть на ближайшую подругу юности и видеть ее в одеянии монастырской послушницы.
    — Сестра Урсула, я хотела бы представить вам свою кузину, Фелисити Кейн, — говорила Шерри. Голос ее был все еще низкий, насыщенный и теплый. — Это сестра Урсула, она пришла со мной.
    — О, так вас двое! — удивленно воскликнула миссис Кейн. — Мне следовало знать, что монахини всегда ходят парами, но я просто не могу думать о тебе как о монахине, Шерри. Я отвела тебе северную комнату. К счастью, у нас есть еще одна свободная спальня, так что мы можем прекрасно позаботиться о вас обеих.
    В дверь опять позвонили. Миссис Кейн вздрогнула и повернулась.
    — Кто бы это мог быть?
    Последним звонившим в дверь оказался человечек средних лет в грязном комбинезоне. Он ждал на крыльце, держа в руках потрепанный чемоданчик. На его чумазом, добродушном лице беспокойно бегали острые глазки.
    — Здесь живут Кейны? — спросил он.
    — Да, — ответила Лиз.
    — Ну и холмы у вас тут в Сан-Франциско, леди. — Он со вздохом облегчения поставил чемоданчик. — Я Хомер Хэтч, из доков. Не могли бы вы показать мне мою комнату?

  ━━━━❰ГЛАВА III❱━━━━

    Общее изумленное молчание нарушил дядя Лиз, Брайан Кейн.
    — Боюсь, я не понимаю, друг мой, — проговорил он. — Это место похоже на ночлежку?
    — Меня прислали из городского жилищного управления, — объяснил человек. — Этот адрес указан там как открытый для съемщиков.
    — Жилищного управления?
    — Слушайте, — сказал человек. — Если что-то не так, я ни при чем. У меня есть все бумаги. — Он вытащил из кармана пачку листов и карточек и принялся их листать. — Вот... тут мой профсоюзный билет... Хомер Хэтч. Я давно уже опытный сварщик. Работаю на военной судоверфи. Поглядите — вот пропуск на вход. Ну, все в порядке?
    — Хорошо, — кивнул дядя Брайан. — Итак, вы Хомер Хэтч, рабочий с верфи. Но кто послал вас по этому адресу?
    — Я к этому и веду. А теперь гляньте-ка чуток на это письмо из жилищного управления. Там написано: ‘В дом миссис Майкл Кейн’. — Он протянул им письмо. — Сами видите.
    Лиз взглянула на мать. В замужестве та именовалась миссис Майкл Кейн. Лиз увидела, как в глазах матери забрезжило воспоминание, а с ним и чувство вины.
    — Мама! — воскликнула Лиз.
    Миссис Кейн внезапно обратилась в любезную хозяйку.
    — Помню! — воскликнула в свой черед она. — Вы тот человек, которому я заменяю миссис Ванситтарт! Проходите же!
    Настала очередь Хомера Хэтча выглядеть озадаченным.
    — Леди, я не знаю никакой миссис Ванситтарт, — сказал он. — Но мне так хочется комнату и чистую постель, что я не спорю. Даже если там будет миссис Ванситтарт. — Он увидел монахинь и поспешно добавил: — Не в обиду вам будь сказано, сестры.
    — Так! — принялась подсчитывать вслух миссис Кейн. — Ты останешься до завтра, Брайан, потому что это семейное собрание. Можешь занять на ночь ту комнатку внизу рядом с кухней, а мистера Хэтча я помещу в старой комнате Граффера. Ну вот! Решено.
    — А как же дедушка? — спросил мистер Хэтч. — Надо, наверное, вам сказать — я храплю немного.
    — О, так Граффер тоже. Но я про комнату, откуда он только что переехал, которая свободна. А теперь, Брайан, проводишь мистера Хэтча наверх, пока мы с Лиз присмотрим за Шерри и сестрой Вероникой?
    — Урсулой, — тихо промолвила монахиня. Лицо ее было спокойно, прекрасно, безмятежно.
    Хэтч нагнулся и поднял свой чемодан.
    — Пошли. Показывайте дорогу, мистер. — Он вошел в дом.
    — Меня зовут Кейн, — сказал дядя Брайан, закрывая за ним дверь. — Пойдемте, Хэтч. Посмотрим, как вам понравится комната.
    — Если там есть четыре стены и кровать, то понравится, — сказал Хэтч.
    Лиз смотрела вдаль мужчинам, поднимающимся по большой лестнице и исчезающим где-то наверху.
    — Пошли, мама, — проговорила она.
  
    Четыре женщины — миссис Кейн впереди, а Лиз, сестра Урсула и Шерри следом — также поднялись наверх. Обе монахини тихо, но твердо настояли на том, чтобы самим нести свои сумки. Всю дорогу до второго этажа миссис Кейн беспрерывно болтала.
    — Это была идея миссис Ванситтарт, — объясняла миссис Кейн. — В утреннем клубе по вторникам она все говорила мне про нехватку жилья, а я по глупости посочувствовала бедным рабочим с верфи. Потом она сказала мне, что все, у кого есть свободные комнаты, должны зарегистрироваться в жилищном бюро, а я позволила ей позвонить туда и вписать мое имя. Это было месяц назад. Я и представить себе не могла, что твой дедушка так разболеется, и думала, что ты, Лиз, будешь где-то там перегонять аэропланы.
    К этому моменту они уже поднялись на второй этаж и шли по коридору. Миссис Кейн, бодро щебечущая, неслась впереди. Лиз слышала позади себя тихий смех Шерри. Он всегда был низким и мелодичным, но теперь Лиз подумалось, что она никогда не слышала звука столь мягкого и довольного.
    — Вы совсем не изменились, тетя Викки, — крикнула Шерри. — Вы не представляете, как приятно слышать, как вы совсем запутались, после всех тех благоразумных женщин, с которыми я недавно общалась. — Лиз оглянулась и заметила, как Шерри и сестра Урсула обменялись улыбками.
    — Шерри, вот тебе настоящая путаница, — сказала Лиз. — Для начала мы покажем тебе твою комнату. Затем, хочешь верь, хочешь нет, мы с мамой собираемся накрыть ужин, и не из консервов. Сможешь ли ты вынести то, что два любителя смогут извлечь из кладовой, Шерри? — Лиз задержалась, дождавшись, пока они подойдут.
    — Если вам нужна кухарка, могу я предложить свою помощь? — заметила сестра Урсула.
    — Вы умеете готовить? — запнулась Лиз, глядя на длинные драпированные рукава монашеского одеяния. Это было так странно. Она не могла представить себе монахиню, стоящую у плиты.
    — О, они легко отбрасываются назад, — усмехнулась сестра Урсула. — Работа по дому — наша специальность, знаете ли. Мы — ‘Сестры Марфы Вифанской’. А Марфа, как известно, была той, что делала всю работу по дому.
    — Тогда и Шерри будет это делать? — удивленно уставилась на кузину Лиз. — Я не понимала. Я думала, она обратилась к иному.
    — Проводить жизнь в монастырском уединении за железной решеткой? — Сестра Урсула широко улыбалась. — Боюсь, мы не из тех монахинь. Возможно, не столь хороши. Сомневаюсь, что Шерри смогла бы выдержать такую жизнь. Уверена, я не смогла бы.
    — Но я думала, что монахини посвящают себя молитвам и делам благотворения и милосердия.
    — Есть всякие монахини, — сказала сестра Урсула. — Брат Григорий любил говорить: ‘Три вещи известны лишь Господу в его бесконечной мудрости. Одна — сколько известно доминиканцу. Другая — о чем думает иезуит. И третья — сколько есть сестринских орденов’. Наш... ну, мы те ‘и так далее’, кто выполняет всю работу. А теперь насчет обеда. Сколько гостей за столом вы ожидаете?
  
    Позже, накрывая на стол — и неуклюже справляясь с этим одной рукой, — Лиз удивлялась все больше. Другая монахиня — ее зовут Урсула? Она оказалась удивительным человеком. Она была такой тихой, что вы даже не замечали сперва ее присутствия — просто выглядывает откуда-то забавное круглое лицо. Пока она не начинала говорить. А затем, за несколько предложений, она превращалась в ясную и определенную личность — деловую, исполнительную, способную, мудрую и даже не лишенную чувства юмора. Если ‘Сестры Марфы Вифанской’ в самом деле таковы, быть может, Шерри все-таки сделала разумный выбор.
    Лиз вспоминала. Это было десять или двенадцать лет назад — они с Шерри ночевали в доме Мины Дрейк. И просидели допоздна, бессонно болтая, строя планы на будущее и оставляя коричневые пятна шоколада на простынях миссис Дрейк.
    Мина собиралась стать актрисой, как Джин Харлоу, только что потрясшей изумленную публику в ‘Ангелах ада’[29].
    — И когда он приходит к ней из-за своего друга, то сам в нее влюбляется, — говорила Мина. — На ней белое вечернее платье, и она выглядит просто великолепно!
    Лиз нравились ‘Ангелы ада’. Собственно говоря, они казались ей самым прекрасным фильмом, какой она только видела, но вовсе не из-за мисс Харлоу.
    — Знаю, — ответила она. — Это в тот момент, когда цеппелин вырывается из облаков над Лондоном, а он направляет на него свою машину. Но, Мина, кто хочет быть похожей на такую женщину? Что веселого в том, чтобы оставить все полеты мужчинам? — Ее собственным кумиром была Амелия Эрхарт[30].
    А Шерри сидела совсем тихо, пока они, наконец, не спросили ее:
    — А ты?
    — О, — только и промолвила Шерри. — Я хочу быть монахиней.
  
    Они улюлюкали, Мина и Лиз. Это было так глупо. Ведь Шерри даже еще не испытала разочарования в любви.
    Шерри долго не упоминала избранного ей рода занятий снова. Она вела нормальную жизнь студентки, затем несколько лет трудилась секретаршей. А потом исчезла.
    Лиз впервые услышала это от Бена. В то время Бен Латимер был молодым человеком Шерри, а Лиз думала, что мужчины очень неплохи в роли механиков или вторых пилотов, но в остальном излишни.
    Вслед за докладом Хинчклиффа о новом радиопеленгаторе последовала долгая дискуссия, и она вернулась домой поздно. Услышав голоса в западной комнате, она забрела туда. Еще до того, как Шерри поспешно извинилась и ушла наверх, Лиз поняла, что прервала сцену. Она не знала, уйти ей или остаться, так что стояла там, глядя на Латимера.
    Бен долго курил трубку.
    — Хотелось бы, чтобы ты первой узнала, Лиз, — наконец, промолвил он. — Меня бросили.
    — Но, Бен! — выдохнула Лиз. — Мы все всегда думали, что все уже решено.
    Бен медленно встал с кресла, очень высокий и прямой. Тогда он еще носил форму.
    — Я столкнулся с могущественным соперником, — произнес он. — Соперником слишком сильным, чтобы ему противостоять. Церковью. Шерри решила стать монахиней. Я ничего не могу с этим поделать.
    Позже, когда Лиз поднялась наверх спать, Шерри все ей рассказала.
    — Я не хотела делать это вслепую, Лиз, — говорила Шерри. — Я хотела сперва как следует повидать мир, чтобы судить уверенно. А теперь я знаю. Тут нет никакой ошибки.
  
    Так все это и случилось. Все надежды той обмазанной шоколадом беседы оправдались. Вильгельмина — ныне Лорна — Дрейк была в Голливуде, став одной из самых прославленных звезд страны по причинам, двенадцать лет назад бывшими не слишком очевидными. Лиз была летчиком — она ненавидела слово ‘летчица’ — класса А и снова взлетит, как только эта проклятая рука заживет. А Шерри была монахиней — или по крайней мере на пути к тому, чтобы ей стать.
    Но какова тут суть? Насколько близка послушница к монахине? Насколько необратимо это, если вдруг передумать? Лиз не была уверена. Но ее охватила нелепая радость, что Бена Латимера не будет на сегодняшнем ужине. Лиз даже надеялась, что что-нибудь да отвлечет его на ближайшие несколько дней.

  ━━━━❰ГЛАВА IV❱━━━━

    Доктор Фрейн попробовал содержимое запеканки, и его белые зубы под бородой заблестели удовольствием, написанным на его лице.
    — Великолепно! — провозгласил он. — И вы состряпали это из остатков консервов, Викки?
    — Она, — покачала головой миссис Кейн. — Сестра Елена.
    — Урсула, — тихо промолвила монахиня.
    Доктор Фрейн с улыбкой повернулся и одобрительно посмотрел на нее.
    — Как атеист с долгим и солидным стажем, я всегда восхищался монахами, хотя бы потому, что они умеют делать вино и ликеры, — объявил доктор Фрейн. — Но я и не подозревал, что у монахинь тоже есть свои плотские радости. Если это их образец, сестра, вы должны издать ‘Монастырскую поваренную книгу’.
    — Собственно говоря, я научилась этому не в монастыре, — созналась монахиня. — О, мы готовим, конечно, — сестра Иммакулата многих посрамит своим кордон блю[31], — но этот рецепт я узнала от жены лейтенанта из отдела по расследованию убийств. Она лучшая повариха, какую я только знаю.
    Лиз ощутила, как по ее позвоночнику пробежала легкая дрожь. Лейтенант из отдела по расследованию убийств? Она с самого прибытия Шерри не упоминала Бена Латимера. Теперь ей взгляд встретился со взглядом кузины, и ей подумалось, неужели ее собственные глаза столь же непроницаемы, как у Шерри. Она заметила на красивом лице Роджера Гарви опасную улыбку и увидела, как его толстые губы приоткрылись, словно собираясь что-то изречь.
    — Откуда, ради всего святого, вы знаете столь странных людей, сестра? — торопливо вмешалась она.
    Она не слышала, что сказала Гарви, хотя знала, что это был вопрос насчет Шерри с Беном. Их речи наложились друг на друга и друг друга отменили. Вновь повисла неловкая тишина.
    Затем мать Лиз тоже попробовала и уставилась на нетронутую тарелку перед дядей Брайаном Кейном.
    — Брайан, доктор Фрейн прав, — произнесла миссис Кейн. — Это в самом деле чудесно. Я почти что склоняюсь к тому, чтобы тоже поступить в монастырь. Как ты можешь сидеть, не прикасаясь ни к чему. Ты бледен. — Ее лицо выразило тревогу. — Ты болен?
    — Со мной все в порядке, Викки, — постарался улыбнулся Брайан Кейн. — Что-то, должно быть, съел за ланчем. Подташнивает слегка.
    — Переработали, — поставил диагноз доктор Фрейн. — От вас не будет много пользы на войне, если вы переутомитесь, Брайан.
    — У всех есть свои секунды, — всем и каждому сообщила миссис Кейн, и тут ее лицо просветлело. — Ах... Точно же!
    — Что, мама? — Когда на ее мать вдруг накатывало вдохновение, Лиз всегда боялась худшего.
    — Этот бедный мистер Тэтч! Он, должно быть, ужасно голоден после того, как весь день что-то варил. Уверена, он был бы рад доесть все, что осталось.
    И она выбежала из комнаты. Сестра Урсула одобрительно улыбалась, но Роджер Гарви вскинул тщательно расчесанные брови.
    — По крайней мере, надеюсь, ей удастся убедить Хэтча помыть руки, — сказал Роджер. — На то, чтобы он переоделся, и надеяться не стоит.
    Никто не успел ему ответить. Со второго этажа раздался пронзительный, испуганный крик миссис Кейн.
    Этот совершенно неуместный звук заставил вздрогнуть весь старый дом. Он заставил ножи и вилки повиснуть у них в руках, а людей — ненадолго застыть в ошеломленном удивлении.
  
    Первым очнулся доктор Фрейн. Профессиональный долг научил его действовать в чрезвычайных ситуациях. Он вскочил со стула и бросился вон из комнаты. Сестра Урсула не отставала от него. Лиз и Шерри на мгновение запнулись в дверях, но тоже побежали к лестнице, а по пятам за ними следовал Брайан Кейн. Лишь Роджер Гарви не шелохнулся. Он устало передернул плечами и продолжил трапезу.
    Когда Лиз добралась до лестницы, сестра Урсула уже поднималась по ступенькам. Но доктор Фрейн остановился у маленького столика, стоявшего у подножия лестницы, и озадаченно оглядывался.
    — Где он? — бормотал доктор. — Уверен, я оставил его тут.
    Затем он заглянул под столик, увидел свой саквояж, схватил его и бросился наверх, перескакивая через ступеньку. Лиз следовала за ним.
    Крик был только один. Теперь на верхнем этаже царила тишина. Лиз невольно заглянула в комнату Граффера.
    ‘Бедный старик умер, и мама, должно быть, нашла его, — размышляла она. — Ужасно! Но, наверное, это к лучшему. Он так долго страдал’.
    Не успела она вспомнить ‘Кулак’ и те угрожающие записки, как увидела, что дверь Граффера открыта, а мисс Крамер, накрахмаленная и деловитая, надев чепец, выходит в коридор. Когда сиделка направилась к восточной спальне, Лиз заглянула в комнату Граффера. Старик мирно спал, сложив на одеяле руки со вздувшимися венами.
    Лиз повернулась и тоже бросилась в восточную спальню. Впереди она различила, как в ту комнату входит сестра Урсула. Лиз, обогнав мисс Крамер, застыла в дверях. Ее мать лежала на полу в обмороке, но, когда взгляд Лиз перешел на кровать, она забыла обо всем на свете.
    Маленький рабочий верфи, часом ранее столь бодрый и полный жизни, лежал на кровати, положив голову на подушку, лицом вверх. Он был мертв. Но нечто большее, чем просто смерть, остановило Лиз в дверях — нечто, взволновавшее ее, как никогда прежде. Это было выражение лица трупа. Черты его скривились в неописуемо ужасающей ухмылке.
    Ухмылке полагается изображать веселье, но эта гримаса была какой угодно, только не веселой. Она выражала боль — и ничто иное. Хомер Хэтч умер в агонии, и последнее искаженное выражение так и застыло на его лице.
    Эффект усиливали спутанные сальные волосы, свисавшие на его высокий лоб, и блеск желтых, оскаленных зубов.
    Сухой голос доктора Фрейна, обратившегося позади Лиз к сиделке, разрушил охватившие ее чары ужаса.
    — Мисс Крамер, останьтесь здесь и помогите мне, — произнес доктор, оттолкнув Лиз и войдя в комнату. Он взглянул на сестру Урсулу, остановившуюся у изножья кровати. — Все остальные должны уйти. Брайан, отведите Викки в ее комнату. Лиз, иди с ним, раздень ее и уложи в постель. Нет — конечно, ты не можешь сделать это одной рукой. Сестра, вы поможете?
    Монахиня кивнула, и Лиз, оправившись от потрясения, обернулась. Теперь там были все — дядя Брайан, Шерри, мисс Крамер — все, за исключением Роджера Гарви.
  
    Брайан Кейн поднял миссис Кейн и вышел, за ним последовали Лиз, Шерри и сестра Урсула. Мисс Крамер осталась с доктором Фрейном, который встал у двери и закрыл ее за ними. Они последовали за Брайаном, который понес невестку по коридору.
    Шерри задержалась в дверях. Ее лицо было таким же белым, как ее апостольник.
    — Хэтч... он мертв? — спросила она Лиз.
    — Да.
    — Я никогда раньше не видела такую смерть, — дрожащим голосом произнесла Шерри. — Я знаю, мне нужно. Мы так много занимаемся уходом. Но все равно это ужасно.
    Ее голос дрогнул. Впервые после крика матери у Лиз появилась возможность спросить себя: что, как, почему? Почему Хэтч умер почти сразу после того, как вошел в их дом?
    У нее было достаточно времени подумать, поскольку, когда они пришли в комнату Викки, а дядя Брайан положил ее на диван, сестра Урсула взяла бразды правления в свои руки и выгнала их всех по примеру доктора Фрейна.
    Брайан Кейн спустился, быть может, завершить свой прерванный ужин. Лиз и Шерри оставались в коридоре, слишком возбужденные, чтобы думать о еде. Девушки ничего не говорили друг другу. Они просто стояли там, размышляя о случившемся.
    Минут через пятнадцать дверь восточной спальни открылась, и вышла мисс Крамер. Она дала им знак, и они поспешили к ней.
    — Пойду взгляну, как там миссис Кейн, — сказала сиделка. — Доктор Фрейн распорядился так. Вам лучше войти и узнать, можете ли вы помочь ему. Он может кому-то понадобиться.
    Затем, кивнув Лиз, она направилась по коридору к комнате миссис Кейн.
    Лиз чувствовала, как Шерри напрягается, собирая свои нервы при входе в комнату смерти. Она взяла руку послушницы в свою уверенную руку и ободряюще сжала ее.
    — Пошли, — прошептала она.
    Когда Лиз первый раз видела тело, оно было одето. Теперь одежда валялась на полу, и, заметив девушек, доктор Фрейн поспешно накрыл труп простыней.
    — Немедленно сообщите в офис коронера, — сказал он им. — Хотя едва ли я мог бы сам оформить свидетельство, любопытно было взглянуть.
    — Почему он умер? — спросила Лиз. Она пыталась забыть о той усмешке.
    Доктор нахмурился и дернул себя за бороду.
    — Черт меня побери, если знаю, но я догадываюсь. Сначала пришло в голову, что это столбняк. Довольно типичный спазм. Но будь это он, мы бы заметили, что он болен, когда он пришел.
    — Тогда он выглядел прекрасно, — произнесла Лиз. — Только немного уставшим.
    — Верно. Поэтому я и проверил тело. Столбняк мог развиться в результате несчастного случая на производстве, но при современных мерах предосторожности это маловероятно. Кроме того, на теле нет ни ссадин, ни ран.
    — Тогда что же убило его?
    Доктор Фрейн отдернул простыню. Кривая ухмылка, казалось, не действовала на его закаленные нервы.
    — Посмотрите на эти брови, — проговорил врач. — Посмотрите на рот. Неоспоримые признаки. Это либо столбняк, либо стрихнин. Поскольку это не столбняк, то это должен быть стрихнин.
    Лиз вздрогнула. Послышался тихий стон Шерри.
    — Вы хотите сказать, что он покончил с собой?
    — Вот для чего бедняге требовалась комната. Самоубийство в уединении. Вот почему ему так нужна была комната. Он быстро это проделал.
    — Но если это самоубийство, разве не должно быть стакана или вроде того? — спросила Лиз.
    — Зачем? — возразил доктор Фрейн. — Таблетки в кармане — и одним глотком. — Он все еще не обращал внимания, как девушки воспринимают небрежную живость его описания и искаженные черты мертвеца.
  
    Возле двери послышался шум, и Лиз, обернувшись, увидела, что там стоит сестра Урсула. Как долго она была в дверях, Лиз не знала.
    — Могу я войти? — спросила монахиня. — Миссис Кейн в постели. Кажется, она уже нормально спит. А этот бедняга, Господи, упокой его душу! Интересно, где он добыл стрихнин.
    Доктор Фрейн поднял брови. Он не мог скрыть удивления.
    — Вы тоже занимаетесь диагностикой, сестра? Или слышали, что я сказал?
    — Нет, не слышала. — Монахиня указала на исказившееся лицо мертвеца. — Легко предположить, что причиной смерти должен быть стрихнин.
    — Или столбняк, — хмыкнул доктор. — Доверься любителю, окунись в сенсацию.
    — Вспомните, доктор, я видела его всего час назад. Тогда он был в порядке. — Она тихо подошла к кровати. — Он был пьян, да?
    — Обычная прелюдия, — кивнул доктор Фрейн. — Настраивайтесь на это.
    — Но когда он пришел сюда, я стояла рядом с ним и не чувствовала запаха спиртного. Вы послали за полицией?
    — Полицией? — выдохнула Шерри.
    — Они проверяют все самоубийства, — сказал доктор Фрейн. — Лиз, позвони им, будь так любезна.

  ━━━━❰ГЛАВА V❱━━━━

    Лиз вышла из комнаты. За спиной она успела расслышать тихий голос монахини:
    — Доктор Фрейн, почему вы так уверены, что это было самоубийство?
    Лиз вызвала оператора и сказала: ‘Мне нужен полицейский’. Дала адрес и положила трубку. Повернувшись, она увидела позади себя Роджера Гарви.
    Он взглянул на ее дрожащую руку и молча предложил ей сигарету. Затем помог ее зажечь и запыхтел на излюбленную тему.
    — Увы, я знаю, моя дорогая Фелисити, что ты тоскуешь по конкретному полицейскому, — протянул он. — Но что толкает тебя на этот шаг? Что происходит?
    — Ты не знаешь?
    — Когда кричит женщина, а доктор, сиделка и монахиня рядом, я, как мне кажется, скорее помешаю, нежели помогу. Я решил закончить ужин. Но что случилось?
    — Тот маленький рабочий с оборонки, мистер Хэтч, только что покончил с собой в комнате, которую ему отвела мама.
    Гарви выпустил колечко дыма.
    — И тебя все еще задевает смерть? Даже в этот год смертей? Но зачем полиция?
    — Доктор Фрейн говорит, что о самоубийствах нужно сообщать.
    — Конечно. Мне следовало помнить. Но почему просто ‘полицейский’? Почему бы не передать семейное дело в руки друга семьи?
    — Прошу тебя, Роджер. Не цепляй меня. Мне пора возвращаться.
    Роджер Гарви остановил ее, положив руку ей на плечо.
    — Фелисити, ты все еще не понимаешь меня. Я тебя не цепляю. Я просто хочу, чтобы ты ясно видела сама себя. Ты не знаешь, почему ты не позвонила Бену?
    Брови Лиз поползли вверх.
    — А зачем? Это не его работа. Он не хотел бы, чтобы его тревожили.
    — Конечно, ты можешь рационализировать это. — В голосе Роджера послышалось нетерпение. — Но разве ты не понимаешь, почему бессознательно избегаешь звонить Бену? Потому что не хочешь, чтобы он приходил сюда, пока в доме Шерри. Ведь ты все еще в нем не уверена.
    — Пусти меня, Роджер.
    — Фелисити. — В его голосе послышалась тихая настойчивость. — Ты можешь быть уверена во мне. Ты должна это знать.
    — Пусти меня!
    Она вырвалась и побежала наверх. Она почти что ощущала, как за ней следует взгляд Гарви, хоть тот и отпустил ее.
    На верхней площадке она столкнулась с мисс Крамер.
    — О, мисс Кейн, — проговорила сиделка, — вы не зайдете к вашему деду? Он уже проснулся и требует встречи с вами и мисс... сестрой... его другой внучкой, — заключила она, не зная, как верно назвать послушницу.
    — Немедленно. — Лиз вновь вошла в комнату, где умер Хэтч. — Я позвонила, доктор, — сообщила она Фрейну. — Патрульная машина может появиться в любую минуту.
    — Надеюсь, они знают свое дело, — промолвила монахиня.
    Лиз повернулась и выбежала в коридор.
  
    Граффер, сколько Лиз его помнила, всегда был стар. У него всегда были эти седые волосы, это морщинистое лицо. Но под обличьем преклонных лет скрывались сила и энергия; теперь это был просто старик, слабый, беспомощный и очень одинокий.
    Он сидел, опираясь на сложенные горкой подушки. И улыбнулся, когда вошла Лиз, так что его посеревшее, морщинистое лицо осветилось.
    — Ты видела своего молодого человека сегодня? — спросил он. Голос его был нежен, но испытующ.
    Лиз поняла, что он имеет в виду.
    — Он сказал, что займется этим, Граффер. Он пообещал расставить людей у дома. Можете положиться на него. Он позаботится об этом.
    — Хорошо. Я чувствую себя старым ослом, призывающим на помощь полицию. — Его иссохшее лицо приняло хитрое выражение. — Но Вителли всегда имеет в виду то, что сказал. Я не могу рисковать, когда здесь, в доме, ты с матерью. Что происходит? — с заметной резкостью потребовал он.
    Лиз попыталась уклониться от вопроса.
    — Я еще не слушала сегодня вечером новости, — произнесла она. — Почему ты спрашиваешь?
    — Люди бродят туда-сюда по коридору, входят и выходят из комнат. Что происходит? Или этот глупый доктор решил, что моему сердцу вредно знать об этом? Давай. Расскажи мне.
    — Ты выдумываешь то, чего нет, Граффер, — попыталась улыбнуться Лиз. — Конечно, когда у нас воссоединяется семья, то приходится много возиться, размещая людей по гостевым комнатам.
    Он скептически взглянул на Лиз, но пожал плечами.
    Она была рада, что как раз в этот момент вошла Шерри. Граффер взглянул на вторую внучку и кривой гримасой зажмурился.
    — Мэри Шеридан Кейн! — рявкнул он. — Что ты делаешь в этом маскарадном костюме?
    Шерри напряглась.
    — Это моя форма, — сказала она.
    — Пф! — фыркнул Граффер. — Я предупреждал твоего отца насчет религии твоей матери. Но я в страшном сне не мог представить, что увижу собственную внучку одетой так.
    — Если мы начнем это снова, думаю, мне лучше уйти, — тихо ответила Шерри.
    Граффер открыл глаза и рассмеялся.
    — Ты хорошая девочка, Шерри, — промолвил он. — Ты знаешь, чего хочешь, и имеешь храбрость настаивать. Ты так любезна, что пришла навестить своего старого дедушку, потому что идиоты-врачи говорят, что он умирает. Но ты достаточно сильна, чтобы держаться того, во что веришь, а не услаждать старика, способного вычеркнуть тебя из завещания. Ты молодец, Шерри. И мне нравится твоя форма.
    Шерри на мгновение застыла от изумления. Затем она быстро и грациозно приблизилась к краю кровати, наклонилась и поцеловала старика.
    — Я рада, — только и сказала она. — Я молилась о том, чтобы мы могли снова любить и понимать друг друга.
    Мгновение они молчали. Лиз улыбнулась и почувствовала себя хорошо — даже глаза увлажнились от переполнявших чувств.
    — Нетерпимость — проклятие старых добрых времен, — медленно проговорил Граффер. — В свое время я был упрямцем. Я гордился этим и провозгласил, что терпимость — вялая добродетель слабоумных. Но я был ослом. Эмоции зашкаливают. Ненависть зашкаливает. То, что десять лет назад было просто раздраженным предубеждением, теперь может превратиться в злобную ненависть. Нам надо следить за собой. Нам надо понимать — и любить. — Он помолчал, а затем шумно расхохотался. — Вот были бы в восторге ребята из Зала правосудия! Старый Тим Кейн смягчился! Но Шерри поймет.
    — Да, Граффер.
    В коридоре послышался шум — топот тяжелых ног.
    — Шерри, теперь, когда мы снова друзья, может быть, ты скажешь мне, что за чертов шум там?
    — О чем вы, Граффер?
    — Что тут делают быки?
    — Быки?
    — Или ты забыла в монастыре такие слова? Упряжные быки, копы. Думаешь, после десяти лет в окружной прокуратуре и двадцати в судейском кресле я не признаю шаги полисмена, их услышав?
    Он, приподнявшись с подушек, подался вперед, его старые голубые глаза блеснули.
    — Я пойду посмотрю, Граффер, — сказала Лиз. — Ты останься, Шерри.
  
    В коридоре была мисс Крамер.
    — Я подумала, он хочет пообщаться я с вами наедине, — сказала сиделка. — Поэтому не входила.
    — Спасибо, — кивнула Лиз. — Но, пожалуйста, теперь зайдите и попробуйте его успокоить. Он знает, что что-то произошло, и хочет услышать об этом все.
    Сиделка вошла в комнату Граффера, а Лиз направилась на звук громких басистых голосов, доносившихся из комнаты, что была отведена Хомеру Хэтчу.
  
    Там были доктор Фрейн, сестра Урсула и двое мужчин в форме. Лиз они не уделили внимания. Невысокий и жилистый полицейский говорил с доктором.
    — И никто здесь до сегодняшнего дня никогда не видел этого типа? — спросил он.
    — Никто, — сказал доктор Фрейн. — По чистой случайности жилищное управление послало его именно сюда.
    — И вы все еще настаиваете, что это не самоубийство? — повернулся полицейский к монахине.
    — Да, — твердо произнесла сестра Урсула.
    — Послушайте, сестра. По-вашему выходит так, что в течение часа после того, как он получил тут комнату, он так свел совершенно постороннего человека с ума, что тот убил его. У этого таинственного незнакомца откуда-то есть стрихнин, а этот дурак услужливо его выпил. Имеет это смысл, спрашиваю я вас?
    — Терпение — одна из семи главных добродетелей, — со вздохом ответила сестра Урсула. — В данном случае, боюсь, время покажет, что я права.
    — То есть?
    — Я просто напомнила себе. Позвольте мне еще раз сказать вам, офицер, что когда я сегодня днем видела этого человека, его дыхание не пахло спиртным. Когда я увидела его мертвым, ощущался запах виски. Доктор Фрейн подтвердит мои слова.
    — И что? Хлопнул для пьяной храбрости.
    — А из чего он пил? Тут нет стакана.
    — Слушайте, сестра. Не все такие утонченные, что пьют из стакана.
    — Тогда где фляжка, или бутылка, или что там у него было?
    — Может быть, он действительно раскаялся и вышвырнул ее в окно.
    — Лучше поищите, прежде чем признаете это самоубийством. Если вы не найдете ее, то признайте, что кто-то, должно быть, пил вместе с ним, и что этот кто-то забрал фляжку или стаканы. Никто в этом доме не сознается, что посещал Хэтча.
    Полицейский был очень терпелив.
    — Сестра, вы читали то, что не полагается пропускать за монастырские стены. Этот бедняга приходит сюда, чтобы в тишине и покое отдать концы. Так оставьте его. Оставьте лежать в покое. Чак, позвони в офис коронера и скажи, чтобы катили его в морг.
    В тот момент, как сестра Урсула вновь заговорила, в дверь позвонили. Лиз лениво задумалась, где же остальные, и сделала вывод, что отвечать на звонки — ее работа. Она помчалась в холл.
    — Должна предупредить вас, что с разрешения семьи я намерена сообщить об этой смерти в соответствующие органы, — уже выходя из комнаты, услышала она голос сестры Урсулы.

  ━━━━❰ГЛАВА VI❱━━━━

    Спустившись по лестнице, Лиз открыла входную дверь. Стоявший там мужчина тут же поцеловал ее.
    — Добрый вечер, дорогая, — промолвил детектив-лейтенант Бен Латимер.
    — О, Бен! Боже мой! Я так рада тебя видеть!
    Бен заметил, что на ней лица нет, улыбнулся и поцеловал ее еще раз. Затем неохотно отпустил ее.
    — Веселье весельем, но что здесь происходит? — спросил он.
    — Не знаю. Все так запуталось. Но, может быть, ты поможешь. Мама пошла и сказала в жилищном управлении, что мы можем сдать комнату оборонному рабочему. Потом она забыла обо всем этом, а сегодня, посреди всего, он объявился, и теперь он мертв, и... Бог мой, я уже стала из-за этого говорить, как мама.
    — Мертв? Хм... По естественным причинам?
    — Мы не знаем. Сестра Урсула говорила, что надо уведомить отдел убийств, но ты уже тут, и в этом нет необходимости. — Она резко замолчала.
    — В чем дело?
    — Ты тут.
    — И что?
    — Но почему? Это чудесно и как раз тогда, когда ты нам нужен; но как ты мог узнать?
    — Прекрасный шанс блеснуть, не правда ли? — ухмыльнулся Бен. — Я мог бы поведать тебе отличную убедительную историю про интуицию сыщика. Но не нужно никаких зеркал, дорогая. Все очень прямо и просто. Мои люди, наблюдавшие за домом, заметили, как подъехала патрульная машина, и подумали, что мне надо об этом сообщить.
    — Твои люди, точно! Я совсем забыла. Они видели поблизости посторонних? — Лиз медленно охватило предчувствие того, что может значить их присутствие. — Но пойдем наверх. Теперь, когда ты здесь, я чувствую, что все будет хорошо.
  
    Двое в форме выходили из комнаты Хэтча. Коротенький полицейский узнал Латимера и остановился.
    — Для вас ничего, сэр, — произнес он. — Самоубийство, даже если та добрая сестра настаивает...
    — Пошли внутрь, я посмотрю, — прервал его Бен.
    Лиз, представляя всех присутствующих, старалась не смотреть на кровать.
    — Сестра Урсула, это лейтенант Латимер. Доктор Фрейн, вы знаете Бена?
    — Конечно, — кивнул доктор. — Рад, что вы здесь, мой мальчик. Нам нужен профессиональный ум.
    — Сестра Урсула? — задумчиво повторил Бен. — Сестра, вы знаете Теренса Маршалла из лос-анджелесской полиции?
    — Очень неплохо. Собственно говоря, я крестная его дочери.
    Бен повернулся к полицейским.
    — Думаю, вам стоит уделить немного внимания ее словам. Я познакомился с Маршаллом, когда был на юге по делу Ротмана. Он сказал мне, что два самых сложных дела за всю его карьеру были раскрыты его другом, сестрой Урсулой.
    Глаза невысокого полицейского округлились.
    — Сестра Урсула — Бог мой! — проговорил он. — Так это она! Да-а, я знаю.
    — Прошу вас, лейтенант, — промолвила сестра Урсула. — Я просто интересовалась делами лейтенанта Маршалла, потому что мой отец, упокой Господи его душу, был начальником полиции в Айове. Было время, когда я сама едва не избрала службу в полиции, и, естественно, мне это было интересно. И это лишало меня возможности хранить молчание, когда я знала, что что-то совсем не так.
    — Конечно, — сказал Бен. — Теперь кто-нибудь может мне четко описать, что произошло?
    Он слушал краткий и ясный отчет доктора Фрейна, изредка кивая или хмурясь. Наконец, он произнес:
    — Подводя итог — в ожидании результатов вскрытия мы можем предположить, что этот человек умер от отравления стрихнином. Таким образом, естественная или случайная смерть исключается. Остаются, но в равной степени маловероятны, самоубийство и убийство. Не исследовав его прошлое, нельзя говорить о мотивах, но получение комнаты через жилищное управление с целью найти место, чтобы глотнуть стрихнин, не выглядит правдоподобно. А что до убийства — он здесь всем чужой, а его приход был чистейшей случайностью; разве что некий враг проследил его до этого дома. Но он мертв. Следовательно, это должно быть убийством или самоубийством. А единственная улика, указывающая и на то, и на другое, это тот факт, что он пил виски из исчезнувшей емкости.
    — Это я и говорил вам, лейтенант, — настаивал коротышка в форме. — Ничего не указывает, что это убийство.
    — Но нет и ничего, что позволило бы сходу записать это в самоубийства, — ответил Бен. — Необходимо дальнейшее расследование. Сестра, Лиз, вы хотели бы выйти?
    Лиз не могла пошевелиться. Она стояла как вкопанная — как зачарованная, а Бен Латимер подошел к кровати. Он отодвинул покрывало, и ее горло пересохло, как только она вновь увидела сардоническую улыбку Хэтча, эти сальные пряди волос, эти желтые зубы. Бен склонился над кроватью, затем резко выпрямился, держа что-то в руке.
    — Не думаю, что теперь можно сомневаться в убийстве, — медленно проговорил он. — Все в порядке, это дело для отдела убийств. Доктор, вы осмотрели тело?
    — Да. Когда подумал, что это мог быть столбняк. Искал рану — источник заражения.
    — И вы заметили это? — Бен держал свою находку так, чтобы всем было видно. Это был мятый продолговатый листик белой бумаги.
    — Да, на кровати был такой клочок, — сказал Фрейн. — Тело частично придавило его. Не заметил, что там было. Думал, это прощальная записка.
    Бен повернул бумагу так, чтобы Лиз и сестра Урсула могли рассмотреть ее. Там не было ничего, кроме наброска сжатого кулака с вытянутым указательным пальцем.
    Лиз смотрела на Бена Латимера. Уже многие годы он был ее другом, а в последний год стал мужчиной, которого она любила и за которого собиралась замуж. Теперь это был сыщик, работающий над делом. Его губы, его глаза, абрис скул — все в нем было для нее новым и незнакомым.
  
    Этот странный лейтенант Латимер повернулся к невысокому полицейскому.
    — Покараульте его, пока я не смогу привести сюда еще людей. Вы, — добавил он другому полицейскому, — соберите всех в этом доме и отведите в гостиную внизу.
    — Но, Бен, — запротестовала Лиз, — ты не можешь посылать его обходить все эти комнаты. Граффер болен, а потрясение может стать фатальным. И я не знаю, пришла ли уже мама. Тело нашла она.
    — Хорошо. Поручаю эту работу тебе, Лиз. Собери всех.
    — Мисс Крамер должна остаться со своим пациентом, судьей Кейном, — авторитетно вмешался доктор Фрейн. — Я не позволю оставить его одного.
    — Ладно, — нетерпеливо согласился Бен. — Офицер, оставляю вас с телом, пока не придут ребята. Доктор Фрейн, сестра, прошу вас спуститься в гостиную и дождаться меня.
    Он вышел из комнаты. Лиз последовала за ним. Она чувствовала себя беспомощной, захваченной чем-то огромным, суровым и машинным. Часом ранее домашняя жизнь была хаотичной, но хотя бы знакомой. Теперь незнакомец умер, и все изменилось. За все отвечала полиция, она отдавала приказы, а у нее была своя работа. Он сказал, что надо собрать их, словно ее близкие были стадом скота.
    Но это сможет занять ее. Это что-то, что сотрет навязчивые воспоминания об оскаленных зубах и гротескной улыбке Хэтча.
  
    По ходу облавы Лиз ждало два сюрприза. Первый — когда она увидела дядю Брайана в комнате Роджера Гарви. Это было совершенно неожиданно и полностью противоречило представлениям дяди Брайана об общественном приличии. Он никогда не удосуживался скрыть свою неприязнь и недоверие к секретарю Граффера. Антагонизм между ними был очевиден даже сейчас, когда Лиз открыла дверь и передала сообщение.
    Они говорили — Лиз это заметила. Брайан Кейн жевал сигару и хмурился, а Роджер Гарви выглядел бледным и безумным. В первый раз Лиз видела секретаря неуверенным в себе.
    — В гостиной? — произнес, вставая, дядя Брайан. — Конечно. Я иду с тобой, прямо сейчас.
    — Буду через минуту-другую, — сказал Роджер.
    Дверь закрыл дядя Брайан. Идя по коридору с Лиз, он громко пробормотал:
    — Не понимаю, как отец терпит этого юного выскочку. Все его идеи такие извращенные.
    — Не думаю, что он много рассказывает о них Графферу.
    — И каков нахал — просит меня дать ему работу! С чего он вдруг так жаждет выбраться из этого дома? Не понимаю.
    Второй сюрприз, оставшийся в памяти Лиз, последовал, когда она остановилась сказать мисс Крамер, чтобы та оставалась с Граффером, пока ее не сменят. В комнате была и Шерри, так что Лиз проводила ее по коридору немного посидеть с миссис Кейн.
    — Ты же присмотришь за мамой, Шерри? — проговорила Лиз. — Потом, когда она встанет, ты сможешь отвести ее вниз, в гостиную, если сочтешь, что она готова. Бен Латимер хочет расспросить ее.
    Шерри кивнула. А затем медленно произнесла:
    — Так Бен здесь.
    — Да, — сказала Лиз.
    — Ты произнесла ‘Бен Латимер хочет’, словно это... ну, кто угодно.
    — Сейчас он таков и есть. Он стал другим, совсем внезапно.
    — Но он там. Ах!
    Шерри отвернулась, прошла через всю комнату к окну и встала там спиной к Лиз.

  ━━━━❰ГЛАВА VII❱━━━━

    Лиз медленно спустилась в гостиную. Там уже столпились, ожидая Бена Латимера, доктор Фрейн, сестра Урсула, Роджер Гарви и дядя Брайан. Они почти не говорили. Они молча нервничали. А золотые стрелки мраморных часов на огромной старомодной каминной полке все время шумно тикали, словно ничего и не произошло.
    — Но почему здесь? — подумала Лиз и с изумлением обнаружила, что произнесла это вслух.
    — Что ты имеешь в виду, Лиз? — подпрыгнул доктор Фрейн.
    — Я имею в виду, тот, кто убил Хэтча. Зачем ему следовать за Хэтчем сюда?
    — Никто не убивал Хэтча. — Это сказал дядя Брайан. Он был все еще настроен скептически.
    — Но если кто-то это сделал, почему он выбрал этот дом? Это странно, ведь Граффер так болен, и приехала в гости Шерри.
    — На то была причина, — промолвила сестра Урсула. Трудно было сказать, было ли то теоретическое замечание или вывод.
    Потом вошел Бен. Вернее, вошел детектив-лейтенант Латимер.
    — Я говорил с сержантом Верди, — произнес он. — Пока группа не прибудет, я вряд ли что-то могу сделать, разве что поговорить с вами. Возможно, я смогу найти что-то, что поможет группе. Эту комнату занимал судья Кейн, так?
    — До сегодняшнего утра, — сказала Лиз.
    — Следовательно, все, что мы там находим, от отпечатков до традиционных золотых запонок, вполне может принадлежать ему или тем посетителям, что заходили к твоему дедушке?
    — Лейтенант! — вдруг произнес Брайан Кейн.
    — Да, мистер Кейн?
    В глазах дяди Брайана вдруг вспыхнул огонек.
    — Если тот бедолага Хэтч был в комнате моего отца, кто-то мог просто допустить ошибку — вполне естественную при этих обстоятельствах. Судья сменил комнату только сегодня.
    Лиз вздохнула.
    — Понимаю, о чем ты. — Она посмотрела на Бена Латимера. — Это был ‘Кулак’, Бен. Помнишь те угрожающие записки? Все сходится. Они подумали, что Хэтч — это Граффер.
    — Гениально, — сухо проговорил Бен. — И могло бы иметь смысл, если бы Хэтча, скажем, застрелили через окно. Но убийца, который смог подойти к Хомеру Хэтчу достаточно близко, чтобы отравить его, и все же не смог отличить его от твоего деда, должен быть крайне странной личностью. Хотел бы я познакомиться с ним.
    — Как яд попал в комнату? — спросил дядя Брайан.
    Его вопрос посеял сомнение и в уме Лиз. Странно все с этим ядом. Как он попал в комнату? Чем больше она думала об этом, тем больше это ее озадачивало.
    — Верно, — проговорила она. — Это загадочно. Как яд попал в комнату Хэтча? Каким-то странным способом? Ты читал про ядовитые обои, подушки и всякое такое. Могло ли тут быть что-то подобное?
    Доктор Фрейн фыркнул от отвращения.
    — Нет, — покачал головой Бен. — Газообразный стрихнин ничего не объяснит. Хэтч был отравлен самым обычным способом. Кто-то дал ему отравленный виски. И это значит, что, по всей вероятности, он знал своего убийцу, доверял ему и принял от него выпивку. Вы все еще утверждаете, что никто из вас не знал его?
    Молчание послужило достаточным ответом.
    — И никто не опознал его, когда миссис Кейн провела его в его комнату?
    И вновь молчание. Лиз случайно бросила взгляд на Роджера Гарви. Она задалась вопросом, что значит внезапно озадаченное выражение его лица, и заметил ли это Бен.
    — То есть вы уверены, что это убийство? — произнес доктор Фрейн.
    — Не вполне, нет. Но уверен, что это заслуживает расследования. Если мой человек не сможет найти бутылку виски поблизости от того окна, я буду морально убежден, что он не убивал себя. Тогда это вновь ‘Кулак’. Находка этого символа смерти и мести рядом с самоубийством — слишком сильное совпадение.
    — Ты полагаешь, что в одном доме было две жертвы? — потрясенно вскричала Лиз. — В смысле, два человека, приговоренных ‘Кулаком’ к смерти?
    — К чему ты клонишь, Лиз, ради всего святого? — начал дядя Брайан. — Два? Кто-то еще здесь имел проблемы с ‘Кулаком’? — И он внезапно понял. — Ох!
    Бен кивнул.
    — Сегодня ваш отец передал мне через Лиз, что ему угрожали. Он просил меня выставить у дома охрану. И это подводит меня к самому важному моменту всего дела.
    Он приостановился. В этот момент открылась дверь, и появилась Шерри, помогавшая миссис Кейн пройти в комнату.
    На мгновение они застыли в дверном проеме. На низком столике позади Шерри стояла лампа, бросавшая свой свет ввысь под косым углом, придавая этому овальному лицу вид одновременно неземной и человеческий. Да, Шерри была прекрасна.
    Бен повернулся и взглянул прямо на нее. На какой-то жуткий момент Лиз затаила дыхание. Они вновь встретились, при странных и пугающих обстоятельствах. Что Бен сделает? Что он скажет?
    — Хорошо, — коротко произнес лейтенант Латимер. — Теперь все мы здесь. Садитесь, пожалуйста.
    — Ну, лейтенант? — едва дождавшись, пока его невестка сядет, спросил дядя Брайан. — Что за важный момент вы упомянули?
    — Я выполнил просьбу вашего отца о защите, — медленно произнес Бен. — Я послал сюда двух надежных людей. Оба они эксперты, а за этим домом легко наблюдать с удобной точки. Оба они непрерывно контролировали все подходы.
    — Да?
    — Они прибыли сюда незадолго до появления Хэтча. Верди видел, как он поднимается по ступенькам, и собирался вмешаться, когда миссис Кейн, как ему показалось, поприветствовала вошедшего. С тех пор они на страже. Никто не входил и не выходил из этого дома.
    Собравшиеся усваивали сказанное, а часы громко тикали. Подвел итог доктор Фрейн.
    — И это указывает, что убийца прибыл сюда до Хэтча и ждал его здесь?
    — Да, — сказал Бен.
    — И он все еще здесь?
    — Он все еще здесь, — ответил Бен.
    — Тогда мы должны обыскать дом сверху донизу, — вскочил дядя Брайан. — Мы поймаем его. Если он попытается ускользнуть, его схватят ваши люди. У него нет никаких шансов.
    — Отложим поисковую экспедицию, пока не прибудет наша группа, — сказал Бен. Впрочем, его голос указывал, как слаба его надежда кого-то найти. — Начну с женщин, — продолжал Бен. — Потом они могут пойти в постель немного отдохнуть. Миссис Кейн, не пройдете со мной в библиотеку? Сержант Верди побудет с остальными. — Остановившись в дверях, он добавил: — Возможно, тебе лучше пойти с нами, Лиз.
    Лиз улыбнулась про себя. Она поняла намек; всякому, беседующему с ее матерью, потребуется переводчик.
  
    Но переводить было нечего. Из всего праздного хаоса матушкиных замечаний, из всех рассуждений о бытовых проблемах и всех вопросов про миссис Ванситтарт и Нехватку Жилья не выплыло ни единого факта, кроме уже известных. За приход Хэтча несла ответственность миссис Ванситтарт. По-видимому, жилищное управление прислало именно его, а не любого другого незнакомца, по чистой случайности.
    — Видите, Бен, это все просто судьба, — заключила миссис Кейн. — Почему бы вам не пойти домой, принять горячую ванну и выспаться как следует? Ведь вы не можете арестовать судьбу, не так ли?
    Когда миссис Кейн вышла, Бен кивнул сам себе.
    — Самое ужасное, что в чем-то она права. Назови это судьбой, назови обстоятельствами, назови сущим упрямством вещей, но слишком часто сыщик обнаруживает, что преступник почти невиновен в собственном преступлении. И, поскольку не получается арестовать за истинные причины, хватаешься за какую-то дурь, ибо должен быть арест. А теперь расскажи мне, Лиз, что знаешь ты.
    Лиз обнаружила, что едва ли она сильно полезнее матери. Посторонний человек пришел в этот дом и умер там. Это все, что она знала.
    Завершив вносить свой бесполезный вклад, она вгляделась в лицо детектива-лейтенанта.
    — Бен, — произнесла она.
    — Да?
    — Ты скажешь мне, что ты думаешь об этом?
    Бен поколебался.
    — Если бы не тот ‘Кулак’, я был бы готов проигнорировать даже замечание сестры Урсулы о бутылке, — признал он. — Вся ситуация уникальна — столь маловероятны условия для убийства. Но я не могу не учитывать ‘Кулак’. И все же не могу понять, что мы знаем, чтобы как-то в этом разобраться. Отравить Хэтча по ошибке вместо твоего деда невозможно, но версия о ‘Кулаке’ очевидно связывает смерть Хэтча с теми угрозами. Я должен разбираться с этим, пока не найду объяснение.
  
    Раздался стук в дверь, и вошел сержант Верди. Для итальянца он был высок, а телосложение его имело весьма щедрые очертания. Теперь, очевидно, ему было неловко сохранять профессиональный статус перед Лиз, которую он столько раз встречал в качестве подруги начальника.
    — Группа здесь, — произнес он. — Хотите поговорить с ними, прежде чем они начнут?
    Бен встал.
    — Думаю, это все, что можно из тебя вытянуть, Лиз. Пойди немного поспи, пока идет обыск.
    — А Граффер? — проговорила она. — Не лучше ли мне самой заглянуть в его комнату? Если туда ворвутся копы, он может переволноваться.
    — Верно. Я пошлю с тобой человека, он будет оставаться в пределах слышимости. И еще. Тебе может пригодиться это. — Он протянул ей служебный автоматический пистолет.

  ━━━━❰ГЛАВА VIII❱━━━━

    В холле ждали люди из отдела по расследованию убийств. Бен коротко проинструктировал их. Им следовало обыскать в доме каждый дюйм, где только мог скрываться тайник. Но не успели они тронуться, как из гостиной в холл вошла сестра Урсула.
    — Лейтенант! — резко позвала она.
    Сержант Верди следовал за ней. Его застенчивое лицо и неловко жестикулирующие руки, казалось, говорили: ‘Я знаю, что должен был остановить ее, но нельзя же схватить монахиню, верно?’
    Бен ухмыльнулся ему.
    — Все в порядке, сержант, — сказал он. — Что такое, сестра?
    — Вы посылаете свою поисковую группу в комнату старого мистера Кейна?
    — Нет. Мисс Кейн подумала об этом; она осмотрит эту комнату сама.
    — Слава Богу! — с облегчением вздохнула монахиня. — И спасибо вам, Фелисити.
    — Хукер, иди с мисс Кейн и делай все, что она скажет, — проговорил Бен. — И, раз уж вы здесь, сестра, будете у меня следующей.
  
    Долговязый, неуклюжий Хукер весело болтал, пока они с Лиз поднимались наверх.
    — Хотите жвачку, мисс? Всегда помогает мне собраться, когда я на работе, а курить нельзя. Раньше я покупал жвачку коробками, пока мы не столкнулись с этой нехваткой. Получил эту упаковку от солдата. Подвез его через мост, а он и говорит мне: ‘Думаю, пачка жвачки — самое меньшее, что мы можем сделать для поддержания духа в тылу!’
    Лиз едва ли слышала его. Пистолет, который она все еще держала, казалось, весил тонны. Левая рука ощущала его неловко и странно. В силу интереса к авиации она разбиралась в двигателях, и руки ее развили умение обращаться с машинами, но огнестрельное оружие было чем-то еще. Интересно, что она будет делать, если придется использовать его?
    Кроме того, ее беспокоило внезапное появление в холле сестры Урсулы. Конечно, было важно, чтобы Граффера не обеспокоили и не шокировали. Но монахиня, по-видимому, придавала этому вопросу еще большее значение. На ее обычно гладком лице выражалось беспокойство. Монахиня о чем-то думала. О чем-то неочевидном. Существовала какая-то новая и опасная причина, по которой полиция не должна проникнуть в спальню.
  
    Она подошла к комнате Граффера. Внутри царил мир. Снаружи двери занял свой пост Хукер, живой символ новой странности, вторгшейся в дом. Через коридор находилась комната, где все еще лежал ухмыляющийся Хомер Хэтч. Но здесь не было никого, кроме спокойно спящего старика и сиделки, сидящей под лампой с абажуром. Мисс Крамер подняла глаза и шикнула на Лиз.
    И все же эта мирная комната каким-то образом оказалась в центре всей новой странности. Ибо угроза ‘Кулака’ была направлена на эту комнату, а знак ‘Кулака’ связан со смертью Хэтча. Прикрывая всем телом пистолет от глаз мисс Крамер, Лиз крепко и охотно сжимала его.
    Обыскать комнату оказалось просто. Заглянуть нужно было лишь в пару мест — шкаф и оконную нишу. Оба были пусты. Сиделка с любопытством наблюдала за Лиз, но спящий пациент удерживал ее от вопросов.
    Кровать была низкая. Укрытия внизу не могло быть. Эта комната безопасна.
    Лиз вернулась в коридор, поблагодарила Хукера и вновь спустилась вниз. Бен сказал, что надо немного поспать. Но кто может спать, когда так близко подкрадывается убийство?
    Лиз увидела, что сестра Урсула вышла из библиотеки, и бросилась к ней. Ей было что спросить.
    — Сестра, почему вы так обеспокоились, не обыщет ли группа комнату Граффера?
    — Как у вас с какао? — отвечала монахиня.
    — Ну, думаю, немного найдется.
    — В наши дни никогда не знаешь, есть ли у кого-нибудь что-нибудь. Не хотите присоединиться ко мне на кухне за чашечкой горячего? Там нам будет удобнее говорить, — прибавила она.
    — Благодарю. Думаю, мне лучше сперва вернуть Бену это оружие. Увидимся через минуту. — Она постучала в дверь библиотеки, вошла и отсалютовала левой рукой со словами: — Специальный агент Кейн докладывает, сэр. В спальне Граффера никого. И вот выданный мне пистолет.
    Бен взял его и осторожно подержал в руках.
    — Ты не хотела бы оставить его себе?
    — Зачем?
    — Ты самый разумный и спокойный человек, кого я тут знаю.
    Лиз не могла скрыть свое изумление.
    — Но зачем он мне может понадобиться?
    — Если группа выкурит этого убийцу, могут быть проблемы, — сказал Бен. — Возможно, ему не захочется быть арестованным. А если они не спугнут его, тебе может быть лучше, если он у тебя будет.
    Он не сказал того, что на самом деле подразумевал. Ему незачем было это делать. ‘Если они не спугнут его, то ты живешь с убийцей’, — вот на что он намекал.
    — Спасибо, — помотала головой Лиз. — Разберусь.
    — Как пожелаешь. — Он посмотрел на три почти чистых листка бумаги перед собой. — Следующей я займусь Шерри, и, несомненно, ничего не узнаю. Не попросишь ее войти?
  
    Какао сестры Урсулы в кухне был горячий, насыщенный и успокаивающий.
    — Вы мудры, сестра, — сказала Лиз. — Вы знаете, что нужно людям.
    — Боюсь, я знаю очень мало, — промолвила сестра Урсула. — Но, должна сознаться, во избежание ложной скромности, что мои догадки имеют очень высокий уровень успешности.
    — Сестра... — начала Лиз и ошеломленно замолчала.
    — Да?
    — Что такое послушница?
    Монахиня, казалось, удивилась.
    — Я думала, вы хотели спросить меня об убийстве.
    — Позже. Но что такое послушница?
    — Ну, полагаю, можно сказать, что это ученица монахини, студентка ордена.
    — Просто... просто тренируется? Еще не стала? — Лиз почувствовала, что краснеет. И, к огорчению ее, она запиналась.
    — Собственно говоря, нет. — Глаза сестры Урсулы заблестели. Она была проницательна, умна. Как много она угадала? Как много она знает? Насколько хорошо она понимает?
    — А если она передумает? — продолжала Лиз.
    — Тогда она поступает так, как укажет ее переменившийся ум.
    — Но я думала, что послушницы должны пройти через это.
    — Не удивлена, — улыбнулась сестра Урсула. — Вы слышали рассказы о послушницах против воли и горько неудавшихся жизнях, не говоря уже о более пикантных историях про замуровывание. Но девушек, которые становятся монахинями против воли, принуждают к тому родители или обстоятельства, но, конечно, не орден. Это не имело бы смысла. Армия освобождает от военной службы сознательных отказников, невротиков и других не столько по доброте, сколько всего лишь потому, что из них выйдут очень дурные солдаты. Мы чувствуем то же самое. Женщина, ставшая монахиней против воли, будет бесполезна для ордена.
    — Тогда Шерри еще может передумать! — Лиз глубоко вздохнула и отхлебнула еще какао. — А теперь, пожалуйста, расскажите мне о Граффере.
    — Рассказывать почти нечего. Я ничего не знаю. Но, думаю, я нашла возможный новый мотив смерти бедного мистера Хэтча.
    — Почему его убили?
    — Предположим, что его убил ‘Кулак’, как указывает их фирменный знак. Зачем им убивать из мести Хэтча, а не вашего деда? Могло ли его убийство быть уловкой — шагом в хорошо продуманном плане? Каков был результат смерти Хэтча?
    — Не знаю. Мы ничего не знаем о Хэтче.
    — Понимаю, — улыбнулась монахиня. — Но каков единственный результат нам известный? Что-то пошло не так. Полиция узнала все слишком быстро. Его смерть привела в этот дом отдел по расследованию убийств, дав им неограниченный доступ в любую комнату.
    Она замолчала. Лиз медленно осознавала смысл слов монахини, хотя ее ум все еще тревожили прежние мысли.
    — Но каков тогда был их план?
    — Знаю, моя теория оставляет слишком много необъясненным. Боюсь, это даже не одно из лучших моих предположений. Но следует принимать во внимание внешних врагов и остерегаться их.
    Лиз кивнула. Но она продолжала думать: ‘Бен и Шерри вместе одни. И нет ничего необратимого’.
  
  В этот момент вошел Роджер Гарви. Секретарь изменился за то столь короткое время, пока Лиз его не видела. Его прекрасное, правильное лицо выглядело изможденным и бледным, а пальцы дергались.
    — Привет, — сказала Лиз, подняв голову.
    — Сержант Верди сказал, я могу пойти сюда. — Он, казалось, нервно жаждал оправдаться. — Твой дядя хочет выпить, а я был единственным, кто знал, где найти ликер. — Он пересек комнату к двери в подвал и поколебался. — Они... они уже убедились, что с подвалом все в порядке?
    — Полагаю, обычный осмотр начинается сверху дома, — сказала сестра Урсула. — Не уверена, что они уже осмотрели подвал.
    — О! — Рука Роджера дрогнула на дверной ручке. Но он, наконец, набрался храбрости и с грохотом спустился по ступенькам.
    — Неудобно жить в доме с убийством, — сказала Лиз. — Никогда не видела Роджера таким нервным.
    — Этот молодой человек не нервничает, — нахмурилась сестра Урсула. — Он смертельно напуган.
    Роджер Гарви вскоре вернулся с бутылкой виски.
    — Кто-нибудь из вас хочет?
    Женщины жестом отказались, так что он налил себе добрых четыре унции и выпил их с такой поспешностью, что это оскорбляло этикетку на бутылке. Замерев на мгновение, он позволил дрожи пройти сквозь его тело. Затем он выпрямился.
    — Сестра Урсула, — произнес он, — вы много знаете об убийствах, не так ли?
    — У меня был некоторый опыт.
    — Тогда скажите мне. Сегодня, в этом доме, будет другое убийство?
    — Трудно сказать. — Монахиня осторожно подбирала слова. — Схема до сих пор настолько неясна, что невозможно сказать, каким должен быть следующий шаг убийцы. Это мыслимо, пожалуй, даже возможно. А что?
    — Я должен выбраться отсюда, — проговорил он, едва ли не себе самому. — Потому что здесь будет другое убийство. Мне даже не нужно было спрашивать вас. Я знал это все время. Но я хотел услышать, что вы это скажете.
    — Что вы имеете в виду? — потребовала сестра Урсула. — Вы утверждаете, что все знаете?
    — Конечно. Поскольку, видите ли, я буду жертвой. — Он налил себе еще одну порцию, быстро выпил и бросился вон из комнаты, не уделив внимания попыткам монахини удержать его.
    — Не понимаю, почему он так сказал, — задумалась Лиз. — Сегодня вечером дядя Брайан рассказывал мне, как жадно Роджер жаждет выбраться из этого дома. Но почему он думает, что находится в опасности?
    На кухне зазвонил добавочный телефон. При втором звонке Лиз встала.
    — Поскольку все заняты, наверное, мне лучше ответить, — проговорила она и пересекла комнату.

  ━━━━❰ГЛАВА IX❱━━━━

    Кто-то еще в доме снял трубку одновременно с Лиз. Она уже собиралась опустить свою, но ей помешало любопытство, ведь она услышала, как голос там официальным тоном произнес:
    — Латимер?
    — У аппарата, — ответил Бен.
    — Мы поймали Вителли, — произнес голос. — Точнее, его сцапали федералы. Нарушение условий досрочного освобождения и угрозы убийством немного значат, но он забыл сообщить призывной комиссии свой новый адрес. Так что федералы подобрались и выследили его, а он решил стрелять. Это была ошибка.
    Она услышала, как Бен проговорил: ‘Мертв?’, и в голосе его звучало разочарование.
    — Возможно, умирает. Если вам нужны его показания про эти записки, лучше со всех ног неситесь в госпиталь.
    Словарный запас, использованный Беном при ответе, указывал, что послушницы Шерри в комнате уже нет.
    — Ладно, — заключил он. — Буду там через пятнадцать минут.
  
    Лиз услышала щелчок и тоже положила трубку. Она заметила, что сестра Урсула укоризненно смотрит на нее.
    — Убийство оказывает шокирующее воздействие на личность, как замечал Де Квинси[32], — промолвила монахиня. — И вы вынуждены подслушивать?
    — Я рада, что так поступила. Теперь я знаю, что делать дальше.
    Сестра Урсула на мгновение задумалась.
    — Не буду задавать вам вопросов, — проговорила она. — Но из того, что я видела и слышала о вас, Фелисити, я поняла, что бездействие для вас — мучительнейшая из всех пыток. Если вы нашли, чем заняться, то делайте это, и да благословит вас Бог.
    — Благодарю, сестра. — Лиз улыбнулась и почувствовала себя чуть более похожей на себя обычную.
  
    Сделать это можно было только открыто, так открыто, чтобы ничего не заподозрили.
    Попытайся улизнуть, и охрана не оценит твои мотивы. Она спокойно спустилась по ступенькам заднего крыльца и подошла к стоявшему на страже полицейскому в форме.
    — Лейтенант Латимер берет меня с собой помочь опознать подозреваемого, и мне надо встретиться с ним здесь. Где его машина?
    Ее неофициальный статус девушки босса, несомненно, помог. Коп, не задавая вопросов, указал ей машину.
    Спустя пятнадцать минут и две сигареты она начала задаваться вопросом, не провалился ли ее план. Мог ли Бен уехать иначе? Но, как только она потушила вторую сигарету, Бен появился и запрыгнул за руль.
    — Привет, — сказала она.
    Он повернулся к ней.
    — Фелисити Кейн... — с формальным гневом начал он.
    — О, прошу тебя, Бен! Я схожу с ума взаперти в этом доме. Позволь мне поехать с тобой и поговорить с тобой. Я должна что-то делать.
    Он повернул ключ, заводя машину.
    — Кто спорит? — фыркнул он. — Я провел последние пятнадцать минут, охотясь за тобой. Ты ближе всех к твоему дедушке и знаешь больше всех о тех записках ‘Кулака’. Я хотел, чтобы ты была со мной, когда я буду расспрашивать Вителли. Где ты пряталась?
    — Здесь, — кротко промолвила Лиз. — Как хорошо, — с сожалением добавила она, — что девица не может придумать никакой умной лжи, не превратив ее в правду!
    Бен не стал отвечать. Он вывернул с подъездной дорожки и с силой нажал на газ. Они понеслись под гул мотора по мощеной дороге под темными ветвями раскидистых деревьев.
    — Так странно ехать со скоростью пятьдесят, — заметила Лиз.
    — Ты стоила мне пятнадцати минут, — буркнул Бен. — Затем Райан решился сообщить мне, что ты в этой машине. Вителли может не дождаться, если беречь шины.
    Лиз рассмеялась. Ее настроение уже начало улучшаться.
    — Пятьдесят казались ничем, а сейчас их ощущаешь, как разгон ‘Пратт-Уитни’[33], — проговорила она. — Забавно, как быстро ко всему привыкаешь. Как Джефф Кэри, который недавно вернулся из Айовы и говорит: ‘И знаешь что? Там ночью все улицы освещены!’ Он был просто потрясен. Но, интересно, можно ли привыкнуть к этому?
    — К чему? — уточнил Бен.
    — К убийству. Если это было убийство, — поспешно добавила она.
    — Само собой, убийство. В пределах возможного расстояния от того окна не нашли никакой бутылки.
    — Ой. Ты уже получил тот отчет?
    — Да.
    — А другой?
    — Какой другой... О да, — медленно проговорил Бен. — Его я тоже получил.
    — И в доме нигде никто не прятался? — Лиз охватила тревога. Может ли кто-то из членов семьи быть убийцей?
    Бен догадался, о чем она думает, и попытался успокоить ее.
    — Конечно, никакой поиск нельзя считать абсолютно исчерпывающим.
    Лиз была огорчена.
    — Не надо, Бен. Так мило с твоей стороны пытаться смягчить новости, но я понимаю, что это значит. Убийство среди тех, кому доверяешь и кого любишь... Это ужасно!
    Голос Бена звучал по официальному сухо:
    — Никто с момента прихода Хэтча не входил в этот дом и не выходил из него. Сейчас там нет никого, кроме домочадцев. И Хэтч был убит.
    — В ходе допросов обнаружилось что-то полезное для установления виновного?
    — Ничего.
    — И от Шерри?
    — При чем здесь Шерри?
    — Просто любопытно, что вы обсуждали.
    — Интересная девушка, — вслух размышлял Бен. — Чертовски интересная. Она не слишком помогла с Хэтчем, но мы неплохо поговорили. Каким-то образом она заставляет меня смотреть на многое с новой точки зрения.
    Его речь оборвалась. Лиз тоже молчала, пока они ехали по обсаженным деревьями улицам. Наконец перед ними замаячила ярко освещенная больница.
    Они вышли из машины.
  
    — Мы не в силах его спасти, — сказал стажер в приемном покое. — Внутреннее кровотечение. Он отходит.
    — Он может говорить? — потребовал Бен.
    — Думаю, да. Но пока не говорил. Там с ним Лафферти.
    Бен приветствовал луноликого сотрудника ФБР в палате как старого коллегу.
    — Привет! Отличную услугу мне оказало правительство, застрелив человека, которого мне нужно допросить. И зачем, спрашивается, я плачу налоги?
    Лафферти передернуло.
    — Не клейми меня, Латимер. Это была его идея. И дальше по коридору один из моих людей в таком же плохом состоянии.
    — Вителли не хочет говорить?
    — Попытайся что-нибудь из него вытащить. Я послал за Белькоре.
    — Хорошо.
    Лиз смотрела на мужчину в постели. Вся эта ужасная ночь вращалась вокруг мужчин в постелях. Это был ее лейтмотив. И все они улыбались: Граффер — мирной улыбкой усталого старика, Хэтч — жуткой, кривой ухмылкой жертвы стрихнина, а этот человек — столь же жуткой смесью хитрости и триумфа.
    — Вителли! — сказал Бен.
    Тот человек словно не слышал. Он просто продолжал ухмыляться.
    — Ты умираешь, Вителли. И знаешь, почему? Потому что нельзя доверять ‘Кулаку’. Потому что они больше не твои. Один из них сдал тебя федералам.
    Вителли лежал, бесстрастный и довольный.
    — Да, один из них настучал, — продолжал Бен. — Вот твой шанс отыграться. Скажи, что ты знаешь, и все они окажутся в тюрьме. А ты умрешь спокойно.
    Вителли с неспешным удовольствием покачал головой.
  
    В комнату вошел щеголеватый длиннолицый мужчина с проницательными глазами-пуговками. На нем был однобортный, довольно поношенный темный костюм. При виде человека на кровати его темные глазки сверкнули, а черные усы радостно задергались.
    — Лейтенант Белькоре, вы ведь знаете Лафферти? — проговорил Бен. — А это Лиз Кейн.
    В первый раз от человека на кровати последовал ответ. Он поднял одну слабую руку и сделал большим и указательным пальцами презрительный жест.
    Лейтенант Белькоре обратился к этим останкам Бахуса и в общих чертах обрисовал возможную родословную любого мужчины, способного сделать леди такой жест. Вителли ответил кратко, несколькими скрипящими, вымученными словами.
    Его резкий голос хрипел. Ему не хватало дыхания. Но за хрипом можно было уловить голос, когда-то неспешный, маслянистый и холодный.
  
    Лиз многое знала от своего деда об этом человеке. Она знала, как он превратил изначальные либеральные, революционные стремления итальянских тайных обществ в рэкет лично для себя. Когда-то поговаривали, что у Вителли слезы стояли в глазах, когда он собирал деньги за защиту. Уплата лишала его удовольствия наказать неплательщика.
    Двадцать лет в тюрьме не изменили Вителли. Голос его пугал так, как и можно было ждать от человека его склада.
    — Что сказал Вителли? — спросил Бен.
    — Не стоит переводить, — покосился на Лиз Белькоре.
    — Спроси его, что хорошего он ожидает от своего упрямства?
    Но Вителли, приподнявшись на локте, говорил без всякой подсказки. Его слова текли смертоносным потоком какой-то невиданной кислоты, замерзавшей, даже обжигая. И свет в его глазах был огнем злого ликования. Слова монотонно повторялись, пока их не прервал внезапный приступ кашля. Кровь, показавшаяся во рту, была даже краснее его губ.
    — Что он сказал? — спросил Бен.
    — Сказал, что он рад, что мисс Кейн здесь. Говорит, что хочет, чтобы она знала, что ее дед отнял у него двадцать лет жизни, но оплата уже произведена, и все будет сделано. Утверждает, что все планы разработаны, и развязка может наступить этой же ночью. Теперь ему все равно, умрет ли он; все готово.
    — Какие планы? Кто исполнитель? — повернулся к кровати Бен. — Можешь говорить по-английски, если хочешь. Говори, Вителли, или мы соберем всех твоих родственников в Норт-Бич и отправим их на принудительные работы.
    Очередной приступ кашля сотряс Вителли. Когда хлынула кровь, Лиз отвела глаза. В горле раненого что-то жутко захрипело, но ему удалось заговорить вновь, на сей раз по-английски.
    — Иди к черту! — произнес он.
    Его неповиновение все еще отдавалось эхом в комнате, когда его дыхание уже остановилось.
    И то были последние слова Анджело Вителли.

  ━━━━❰ГЛАВА X❱━━━━

    Лишь когда вызваны были врачи и медсестры и улажены некоторые формальности, Бен Латимер выразил переполнявшее его отвращение в полной мере.
    Он быстро расхаживал по комнате, его широкие плечи были прямы и напряжены, глаза — мрачны и жестки, затем он остановился и резко бросил агенту ФБР:
    — Этот парень умер тем, кем он и был — крысой из канализации. Но по крайней мере с крысами знаешь, с кем имеешь дело. Они не ходят вокруг да около. Не притворяются.
    — Но это знание нам не поможет, — пожаловался сотрудник ФБР. — Так жаль, что он не заговорил. Я думал, он может дать нам весьма полезную информацию. Вероятно, мог бы сказать нам, где взять остальных из его шайки. Теперь потребуются месяцы и месяцы упорных раскопок.
    Лейтенант Белькоре крутил в руках шляпу. Он выглядел слегка утомленным и раздраженным. И в его голосе тоже отчетливо звучала нотка усталости.
    — С такими ребятами, как Вителли, каши не сваришь. Обычно они возмущаются, только если кто-то из другой шайки набрасывается на их людей.
    — Но все-таки интересно, знал ли Вителли об убийстве некоего рабочего с верфи, — размышлял Бен. — Продолжайся еще война, это можно было бы квалифицировать как саботаж.
    — Хотелось бы с чистой совестью сказать, что все эти крысы — фашистские прихвостни, — нахмурился Белькоре. — Трудно осознавать, что некоторые люди, помогавшие бороться за свободу, столь же прискорбно нарушают закон. — Он помолчал и бросил острый взгляд на Латимера. — Вы упоминали рабочего с верфи, лейтенант. Помните то дело об убийстве на прошлой неделе у меня в Норт-Бич?
    — Предоставил это Верди, — признался Бен. — Когда неопознанному бродяге проломили череп, из этого много не вытянешь. Рутина идет своим чередом.
    — Ну, он больше не неопознанный. Получите полный отчет завтра, но я подумал, что вам интересно знать. И это не бродяга. Он неплохо зарабатывал в корпорации судостроения.
    — Интересно.
    — Проверка отпечатков пальцев по всем заводам многое прояснила, — кивнул Белькоре. — Ваш неопознанный человек носил имя Хомер Хэтч.
    Лицо Бена исказилось так, как даже в больнице редко случается.
    — Хомер Хэтч! — повторил он. — Из корпорации судостроения! Этого не может быть!
    Он вытащил из кармана удостоверение личности и протянул его итальянцу, выхватившему блокнот и сверившему номер.
    — Не знаю, где вы добыли эту бумагу, — проговорил Белькоре. — Но это тот же самый Хомер Хэтч.
    — Это в книгу просится, ребята, — присвистнул Бен. — Я расследую два разных убийства, и оба трупа — один и тот же человек!
  
    На обратном пути Лиз пыталась заговорить, но в ответ слышалось лишь рычание. Только когда они почти подъехали к дому, Бен прервал свои молчаливые размышления.
    — Пытался найти закономерность в этой чертовой штуке, — хрипло извинился он. — Прости, если обидел тебя.
    — И ты нашел ее?
    — Черт подери, нашел минимум три. Вот какие. Хомер Хэтч Кейнов, наш Хэтч, отравленный Хэтч — липа. И что же из этого следует? Зачем кому-то изображать убитого рабочего с верфи? Ответ прост. — Бен прочистил горло. — Вариант А. Наш Хэтч — саботажник. Он убил настоящего Хэтча, чтобы получить его работу и посеять хаос на верфи. Кто-то в доме — его сообщник, позволивший ему разместить там свою штаб-квартиру. Они с сообщником поссорились, и тот от него избавился. Возражения?
    — Множество, — с жаром излила свое презрение Лиз. — Никто в нашем доме не может быть сообщником такого человека!
    — Оставь личности, Лиз. При соответствующих обстоятельствах любой может стать кем угодно и сделать что угодно. В полиции это быстро выучиваешь. Можешь предложить иные возражения?
    — Да. У них не было времени поссориться. Хэтч был убит почти что сразу после прихода.
    — Не знаю, не знаю, — проговорил Бен. — Десяти минут вполне достаточно для появления мотива убить. Предположим, он отказался от своих планов, угрожая их выдать. Этого могло быть достаточно, чтобы кто-то захотел его убить. Но перейдем к следующему варианту.
    — Хорошо, — сказала Лиз. — Послушаем.
    — Вариант Б. Первая часть такая же, но сообщника нет. Вместо этого кто-то в доме узнал Хэтча и уничтожил его. Возражения?
    — Еще слабее, — покачала головой Лиз. — Зачем убивать его? Если кто-то узнал в нем самозванца и, возможно, саботажника, почему бы просто не передать его властям?
    — Предположим, улик недостаточно, но хочется помешать ему причинить урон?
    — Разве недостаточно его работы в оборонной отрасли под чужим именем?
    — Да, пожалуй. Тогда вариант В. У нас все еще есть настоящий Хэтч, убитый подрывным элементом в их подлых целях. А наш Хэтч — частный сыщик или федеральный агент под прикрытием, занявший его место, пытаясь выследить его убийц. Но они избавляются от него. Возражения?
    — Это все равно означало бы, что кто-то в доме из пятой колонны. А это невозможно.
    — Невозможно? После всего, что ты слышала от Гарви про спасение мира ради Британской империи и все прочее, что он извергает?
    — То, что человек так говорит, не означает, что он предатель. Роджер действительно не мог сделать ничего, что повредило бы общей мобилизации.
    — Иные возражения?
    — Да. Два, относящихся ко всем этим идеям. Во-первых, все они зависят от простой случайности — присылки жилищным управлением в наш дом Хэтча. Разве это не совпадение?
    — Совпадения случаются, — проговорил Бен. — Я должен обдумывать то, что могло случиться, Лиз, а не то, что нам обоим хотелось бы видеть правдой.
    — Хорошо. — Голос Лиз стал хриплым. — Вот не сентиментальное возражение. Как убийца дал Хэтчу — полагаю, нам стоит звать его так и дальше — как он дал ему стрихнин? При любом из твоих вариантов у Хэтча были бы веские причины насторожиться. Если Хэтч был знаком с убийцей, то не стал бы брать у него выпивку. Если убийца заметил его, не будучи узнанным сам, Хэтч наверняка заподозрил бы неладное, если бы незнакомец забрался в его комнату со словами: ‘Вот, выпей!’
    Бен задумался. А затем сказал:
    — Спасибо.
    — Я как-то помогла? — спросила Лиз.
    — Честно говоря, нет. Все эти возражения я и сам сформулировал. Но хотел посмотреть, очевидны они или я профессионально сверхосторожен. Да, они совершенно очевидны и существенны. Особенно последнее. Более того, пока я не смогу установить, как Хэтча принудили выпить тот стрихнин, дела у меня нет.
  
    Машина медленно ползла по мощеному холму. Ночь была лунная, яркая и мирная — такая тихая, что почти невозможно было представить, как всего несколько месяцев назад на дальних островах падали бомбы, а мир был охвачен жестокой войной.
    Бен, должно быть, тоже думал об этом.
    — Война и ненависть — они кажутся невозможными под такой луной, — проговорил он.
    — Да. Такие мирные ночи, как сегодня, слишком хороши, чтобы продолжаться.
    — А сейчас больше никакого мира. Мы возвращаемся в дом. Я ничего не могу больше сделать, пока не проверю завтра личность Хэтча. Но я все же хотел бы сегодня, если смогу, разобраться с остальной частью всего этого. Никогда не видел дела, в котором было бы так мало зацепок хоть с какой-нибудь стороны.
  
    Ночной покой был действительно слишком хорош, чтобы длиться долго. Его разбили полдюжины выстрелов.
    Машина рванула вперед, подпрыгнув так, что Лиз едва не слетела с сидения. Затем, когда автомобиль свернул к цветочному бордюру у дома, перед фарами метнулась черная фигура. Раздался визг тормозов, еще один толчок, и машина остановилась. Человек, лежавший впереди, был также неподвижен.
    Лиз выскочила из машины почти так же быстро, как и Бен. Когда он склонился над фигурой, она была уже рядом.
    — Слава Богу, тормоза хорошие, — пробормотал Латимер. — Я едва задел его. Но он сильно истекает кровью — и не из-за машины. Это пулевое отверстие.
    Лиз отшатнулась.
    — Кто это?
    Бен перевернул фигуру лицом вверх. В лунном свете бледно поблескивали безупречно красивые черты лица Роджера Гарви.
    — Ох! — выдохнула Лиз, и ее передернуло. — Снова ‘Кулак’. Он был прав. Он предсказывал это. Так они добрались до него!
    Бен поднял глаза и заметил приближающегося сержанта Верди. Латимер гневно спросил:
    — Ну, и что тут происходит? Дом полон полиции, а убийца все-таки предпринимает еще одну попытку? Этот, полагаю, выживет, но вас благодарить не за что.
    — Ну, мы старались изо всех сил.
    — О чьих-то алиби не спрашиваю, Верди. Но искренне надеюсь, что в этот раз вы схватили убийцу. Если нет, то, опять-таки, позор вам. Ладно, сержант. Кто застрелил этого человека?
    — Так не хочется вам это говорить.
    — Давайте же! Кто застрелил его?
    Сержант Верди помрачнел. Он сглотнул.
    — Э-э-э, вообще-то боюсь, что это был я.
    — Вы? — уставился на него Бен. — Что такое?
    Верди вновь сглотнул.
    — Он порядком набрался и продолжал трепаться, что ему нужно убираться ко всем чертям из этого дома, иначе его пристукнут следующим. Так что он, наконец, пытается сделать это. Райан хватает его в холле, но он вырывается. Тогда я кричу, чтобы он остановился, или я стрелять буду.
    — И?
    — И он не остановился.
    Бен склонился и, просунув руки, поднял Гарви под мышки.
    — Беритесь за ноги, Верди, — проговорил он. — Есть одно утешение, — добавил он. — По крайней мере я знаю, кто это такой.

  ━━━━❰ГЛАВА XI❱━━━━

    Райан стоял в дверях, удерживая домочадцев. Доктор Фрейн, как только внесли раненого, шагнул вперед.
    — Думаю, с ним все будет в порядке, доктор, — сказал Бен. — Был бы вам признателен, если бы вы осмотрели его и дали мне отчет. Мы вызовем полицейского хирурга, но кровотечение нужно остановить немедленно. Верди, вы с Макгиннисом отнесете его в его комнату. Ведите их, доктор, хорошо? Спасибо. Макгиннис! Вы остаетесь там с ним.
    Вниз спустилась Шерри. Проходя мимо мужчин, несущих Гарви, она отпрянула, но доктор Фрейн тихо успокоил ее. Когда она вошла в холл, сестра Урсула задала вопрос:
    — Ваш дед?
    — Хвала небесам, он это проспал.
    Дядя Брайан издал громкий звук, долженствующий выразить облегчение.
    — Бен... Лейтенант... Я хочу поговорить с вами, — сказал он.
    — Отлично. Поскольку Гарви и доктор на данный момент недоступны, вы единственный, кого я могу расспросить. Пройдемте в библиотеку?
    — Я хотел бы, чтобы женщины услышали то, что мне надо сказать. — Голос Брайана Кейна звучал сердечно, и держался он легко, но слов зря не тратил. Лиз увидела: подобно тому, как Бен после смерти Хэтча превратился в лейтенанта Латимера, теперь ее дядя Брайан стал мистером Кейном, руководителем.
    — Прежде всего проясню глупый второстепенный момент. Мы все говорили вам, что никто не видел этого Хэтча после его прихода. Ну, боюсь, что я видел. Это не так важно. После того как я провел его в комнату, я вспомнил какого-то Хэтча, который служил у меня начальником цеха лет десять назад. Первоклассный человек. Я совсем не знал, что с ним стало, а мне на заводе нужен был опытный мастер. Он напоминал знакомого мне Хэтча, и я пошел повидать его. Если он окажется родственником того парня, я хотел спросить, где того найти. Но мне не повезло. Он предложил мне выпить, но я плохо себя чувствовал и отказался. Это все, что я знаю. Совсем все. Но когда наш постоялец оказался убит, а вы начали свой допрос, я перетрусил — идиотизм, конечно. Поскольку меня никто не видел, я решил просто забыть об этом эпизоде. Можете понять, почему. Я был последним, кто видел его живым, и все такое. Но сегодня вечером я еще раз это обдумал и понял, как глупо поступил.
    Глаза Бена встретились со взором сестры Урсулы.
    — Он предложил вам выпить? — спросил Бен.
    Монахиня нетерпеливо ждала ответа.
    — Да. Выглядел довольно-таки дружелюбно.
    — А что именно выпить?
    — Я даже не заметил. Крепкий алкоголь какой-то. По-моему, ‘пятерка’[34], — отмахнулся Брайан Кейн. — Но хватит об этом, Бен. Эти неуместные вопросы могут представлять профессиональный интерес, но никуда нас не ведут. Я хотел обсудить кое-что еще.
    — Да? — проявил любопытство Бен.
    — Мой отец тяжело болен, — невозмутимо продолжал Брайан. — Внезапный шок легко убьет его. Если он узнает, что сегодня вечером по этому дому бродит убийца... ну, он может умереть. И случись так, ответственным за это я сочту вас. Доктор Фрейн дал ему успокоительное, и, думаю, он проспит всю ночь. Но завтра утром с нетерпением захочет узнать, что происходит. Со временем обязательно это узнает. И, когда это произойдет, я бы хотел, чтобы он узнал, что дело раскрыто, убийца арестован, а всякая опасность миновала.
    — Понимаю ваши чувства, сэр, — кивнул Бен Латимер. — Но невозможно, чтобы все шло так, как мы того хотим. Есть много обязательной рутинной работы, которую я не смогу сделать, пока завтра не начнет работать управление.
    — Я не прошу вас о том, что возможно, — резко бросил Кейн. — Правительство не спрашивает меня, что возможно, когда ему нужны самолеты. Оно говорит мне, что надо сделать, а я слежу за тем, как это делают. Теперь я говорю вам, что это дело должно быть раскрыто сегодня. Вы друг Лиз, Бен, и я уважаю ваш профессиональный статус. Тем не менее у вас есть только эта ночь. Утром я поручу работу агентству ‘Золотой Запад’. Они привыкли к моему образу жизни и никогда не тратят время, жалуясь на неудачи.
  
    Бен посмотрел вслед удаляющемуся Брайану Кейну. Тот поставил Бену ультиматум.
    — ‘Золотой Запад’, — пробормотал Бен. — Если бы они могли раскрывать убийства так же легко, как предотвращают забастовки, все было бы просто радужно.
    — Проблема великана в том, что его всегда разочаровывают пигмеи, — промолвила сестра Урсула. — Мистер Кейн действительно льстит вам, лейтенант. Он ожидает, что вы найдете убийц столь же легко, как он строит самолеты.
    — Вам всем пора спать, дамы, — сказал Бен. — Думаю, вы рассказали мне все, что могли. И не тревожьтесь. В коридорах ночью будет охрана.
    И он без лишних слов с хмурым видом удалился.
    — Вы обе идите, — сказала сестра Урсула, обращаясь к Лиз и Шерри. — Мне надо поговорить с лейтенантом.
    Девушки молча поднялись по лестнице. Дойдя до верхнего этажа, Лиз повернулась к кузине. Едва ли она знала, что хотела сказать — что-то, способное выразить хоть немного человеческого понимания в эту холодную официальную ночь. Все, что было на ее губах, умерло там, как только она увидела, что послушница плачет. Лиз взяла ее за руку.
    — Я знаю, Шерри, — промолвила она.
    Хриплый голос Шерри дрожал.
    — Все совсем не так. Я хотела прийти домой и сделать так, чтобы Граффер почувствовал себя хорошо, и мы все немного порадовались. Но должно было случиться это.
    — Я знаю, — повторила Лиз.
    Шерри фыркнула и нащупала в своем длинном рукаве носовой платок.
    — Ты можешь оставить мир, но мир не оставит тебя, — проговорила она. — Спокойной ночи, Лиз. — И она ушла к себе в комнату.
    Лиз пошла по коридору, рассеянно кивнув охраннику, стоявшему у комнаты Граффера. Затем она встретила доктора Фрейна, выходящего из спальни Роджера Гарви.
    — О! Привет, Лиз.
    — Привет. — Прежде чем он закрыл дверь, она мельком увидела в постели Роджера, бледного и неподвижного. Он спал. Мужчины в постелях — их так много!
    — С ним все в порядке? — спросила Лиз.
    — Утром, выспавшись, он будет в порядке. А я-то думал, что удалился на покой! За всю мою давнюю практику в горах Сьерры у меня не было такой ночи. Поспи немного, Лиз. Ты выглядишь страшно уставшей.
    — Попытаюсь.
    — Дать тебе успокоительное?
    — Нет, спасибо. И еще, доктор…
    — Да?
    — Бен уже говорил с вами?
    — Пока нет. А что?
    — Я подумала. Когда мы выбежали из-за стола после маминого крика, вы не могли какое-то время отыскать свой саквояж. Помните?
    — Я постарел, полагаю. Всегда все куда-то кладу и никогда не помню, где оно. — Он покачал головой и резко посмотрел на Лиз. — Хм! В самом деле! Но это же чушь. Нелепица. Но я скажу твоему Бену. Ты умная девочка, Лиз.
  
    ‘Умная? Она криво улыбнулась, запершись в своей комнате. ‘Такая умная, что даже не могу привести свою голову в порядок, — пробормотала она. — Все время беспокоюсь о Бене и о Граффере, и вижу, как там лежит и умирает тот ужасный Вителли, слышу, как Роджер говорит, что будет следующим. Ужасно! Мне надо выпить, — подумала Лиз. — Я бы выпила даже из той бутылки, которую видел дядя Брайан и которая так бесследно исчезла. Интересно, тщательно ли они искали. Конечно, они охотились за человеком, а не за бутылкой, а когда я начинаю думать об этом, то беспокоюсь за маму. Наверное, о ней нечего беспокоиться, ведь завтра она решит, что это все особое преследование, придуманное только ради ее беспокойства’.
  
    Разум ее был все еще занят этими мыслями и через час после того, как она легла. Даже ее комната, эта голая узкая комната, напоминавшая скорее монашескую келью, чем будуар, казалась ей странной. Лиз была одинока и заброшена, и она жаждала с кем-то поговорить. Ей требовалось человеческое общение.
    И ей хочется плакать, как вдруг поняла она. Не из-за какого-то горя — она была слишком растеряна, чтобы испытывать горе, — а ради удовлетворяющего облегчения, приносимого плачем, ради избавления от физического и душевного напряжения. Ей нужно было плечо для слез.
    Но Бен стал детективом-лейтенантом Латимером, а Граффера, лучшее плечо в мире, нельзя тревожить. Шерри слишком вовлечена в то, что беспокоит Лиз. Естественно, она не подумала о своей матери, ибо плечи миссис Кейн для этого не годились. Но был в этом доме один человек. Сестра Урсула!
    Лиз скользнула в свой простой, но сшитый на заказ халат и туфли без задника. Она планировала абсурдную ночную экспедицию. Но Лиз приняла решение и была полна решимости пройти этот путь. Она открыла дверь.
    В холле ее остановил охранник Граффера.
    — Доброй ночи, леди, — проговорил он. — Куда вы собрались?
    — Я просто хотела спуститься и немного поговорить с сестрой Урсулой. — Объяснение ее прозвучало глупо.
    — Ну-ну. — Детектив был вполне вежлив, но явно не одобрял ее. — У нас есть приказ, чтобы никто не бродил сегодня ночью, понимаете?
    — Но я не причиню никакого вреда.
    — Ага, и держу пари, что если бы мы столкнулись с типом, проскользнувшим в комнату Хэтча, он бы сказал то же самое. Понимаете, не то чтобы я имею в виду, будто вы замышляете что-то плохое, но приказ есть приказ.
    В старом доме было темно и тихо, и полицейский говорил хриплым шепотом.
    — Предупреждаю, офицер, мне нужно плечо, чтобы выплакаться, и, если вы будете держать меня здесь, я, черт подери, задействую ваше, — сообщила ему Лиз.
    Полицейский отшатнулся.
    — Отойдите-ка, леди. Я женат. Не знаю, что это все значит, но вам лучше вернуться в вашу комнату.
    — Ох, офицер! — Лиз чуть не задохнулась от удерживаемого смеха. Она уже чувствовала себя куда лучше. Этот аргумент был настолько абсурден, что признаки истерики испарились.
    В этот момент из-за угла в направлении лестницы вышел сержант Верди. Заметив Лиз, он ускорил шаг.
    — Привет, мисс Кейн, — проговорил он, останавливаясь рядом. — Какая удача. Я рад, что вы еще не легли. Как раз шел за вами. Сестра Урсула хочет вас видеть.
    Лиз изумленно уставилась на него.
    — Так странно, — проговорила она. — По удивительному совпадению, я как раз сама хотела повидать сестру Урсулу. Не могла спать. Но этот полицейский задержал меня.
    — Все в порядке, — кивнул ему Верди. — Она может идти. — Он посмотрел на Лиз. — Но я пойду с вами, просто чтобы убедиться, что вы благополучно туда доберетесь. Сестра Урсула в комнате рядом с кухней.
    — Знаю. В следующий раз повезет, — добавила Лиз, улыбнувшись охраннику.

  ━━━━❰ГЛАВА XII❱━━━━

    В библиотеке горел свет, но Лиз знала, что сейчас Бен не захочет ее видеть.
    Когда они достигли комнаты внизу, когда-то предназначенной для кухарки, сержант Верди оставил Лиз. Она постучала, и сестра Урсула открыла дверь.
    — Входите, моя дорогая, — промолвила сестра Урсула. — Так мило с вашей стороны прийти.
    — Все в порядке, — сказала Лиз. — Я надеялась увидеть вас.
    Внезапно слова полились беспорядочным потоком. Сестра Урсула слушала молча, с нежной понимающей улыбкой на губах. Наконец слова прекратились, уступив место слезам.
    Когда все было кончено, Лиз отыскала в кармане халата сигареты и закурила.
    — Я не знаю, зачем вела себя так глупо. У вас хорошее плечо, сестра.
    — Мне оно нужно. Часто. Но вы ребенок, Лиз. В вашей собственной жизни вы женщина... нет, лучше скажем, вы взрослый — без различия пола. Но как только вы отрезаны от избранного вами пути, вас захлестывают эмоции, и вы — ребенок. Вы говорите о Бене так, словно он никто — просто фигура для женских споров. Но это не так. Лейтенант Латимер — человек, которому предстоит очень трудная работа, и он хорошо ее делает. Он не может каждую минуту быть вашим галантным кавалером.
    Лиз кивнула.
    — Но вы же не могли ожидать, что я сегодня буду благоразумна? После всего случившегося?
    — Нет. — Монахиня говорила тихо и серьезно. — Но кто-то должен быть благоразумен. И я пытаюсь. Поэтому я и послала за вами.
    — Кажется, я не понимаю.
    — У меня есть некая теория, которую я хотела бы проверить. Полагаю, вы слышали, как лейтенант Латимер упомянул, что это не первый мой контакт с убийцей?
    — Да. И то, как вы ухватились за сюжет с той бутылкой, было поразительно. Имело неприятные последствия. Боюсь, я все еще не в здравом уме. В любом случае вы имеете в виду, что все еще пытаетесь раскрыть убийство?
    — Я раскрыла его. Поэтому и хотела с вами поговорить. Хотела рассказать вам и послушать, как разгадка звучит.
  
    Разгадка убийства! Эти слова звенели в ушах Лих. Впервые она в полной мере осознала их значение. Это было убийством, и монахиня знала ответ. Внезапно Лиз поняла, что вот оно. Эта тихая сцена. Две женщины, говорящие на нижнем этаже тихого старого дома. Именно к этому и вели все события. Это решающий момент.
    Все казалось таким мирным, таким лишенным драматизма. Сестра Урсула начала рассказ.
    — Мы должны учитывать столь много вещей, столь много мелочей, — промолвила она. — Если нам удастся найти закономерность, охватывающую их все, мы можем быть почти уверены, что эта закономерность и есть истина. И нам нужна разгадка, нужна сейчас. Ваш дядя прав. Завтра ваш дедушка должен узнать чистую правду. Мы должны избавить вашу семью от боли долгого расследования и от беспокойства, что несут частные сыщики вашего дяди.
    — И от опасности нового убийства, — сказала Лиз. — Роджер был так напуган.
    — В этом нет нужды, — проговорила сестра Урсула. — Жизнь мистера Гарви вне опасности, или же мой ответ поразительно ошибочен. По крайней мере не сейчас. Но позвольте мне перечислить то, что нам должно объяснить: Убийство настоящего Хэтча. Наличие ‘Кулака’ под телом ложного Хэтча. Исчезновение бутылки, которую видел ваш дядя. Перенос саквояжа доктора Фрейна. Страх смерти в этом доме, охвативший Роджера Гарви. Убежденность Вителли в том, что планы его будут осуществлены. Недомогание вашего дяди, когда мы все вместе ели.
    Лиз слушала молча, кивая на каждый пункт, отмечаемый монахиней, но теперь вмешалась:
    — Дядя Брайан. Вы думаете, что пищевое отравление, или что там с ним случилось, могло быть репетицией?
    — Я думаю, что отравление вашего дяди — один из важнейших моментов во всем этом деле. Давайте рассмотрим убийство настоящего Хэтча. Похоже, что бесполезно искать мотивы в его личной истории, которой мы все еще не знаем. Если он был убит по личным причинам, а изображавший его оказался убит по иным, это многое объясняет. Думаю, следует предположить, что он был убит самозванцем с целью осуществить этот обман. Но зачем следовало его изображать?
    — Полагаю, поскольку он работал на военной судоверфи. Это все, что мы о нем знаем.
    — Нет, Лиз. Мы знаем о нем и еще одну вещь. Он работал на военной судоверфи, и жилищное управление выделило ему здесь комнату. Теперь перейдем к роли ‘Кулака’; символ ‘Кулака’ часто до сих пор находили рядом с телами, и его всегда оставлял там убийца. Поэтому мы с легкостью предположили, что и в этом деле его оставил убийца. Но есть и другая возможность — его оставил жилец, прежде чем стать трупом. До убийства он находился у него и по ходу судорог выпал из его кармана. Соединим эти две идеи вместе. Настоящий Хэтч был убит, поскольку у него была здесь комната, а символ ‘Кулака’ принадлежал фальшивому Хэтчу.
    — Тогда... — выдохнула Лиз, — тогда самозванец — ‘Кулак’. Они убили настоящего Хэтча, чтобы внедрить сюда человека для злых целей! Они догадывались, что после угроз у нас появится полицейская охрана, но знали, что мы не откажем оборонному рабочему из жилищного управления. Так вот что имел в виду Вителли. Он не знал, что его человек мертв.
    — Попробуем реконструировать все, начиная отсюда, — промолвила монахиня. — Фальшивый Хэтч пришел в этот дом убить вашего деда. Но вместо этого был убит сам. Почему? Почти невозможно предположить, что он знал кого-то в этом доме. Будь так, он подвергался бы слишком большой опасности разоблачения. Или, если тот человек был союзником, который его бы не предал, то мог бы сделать все сам без этого хитроумного маскарада. Фальшивый Хэтч никого здесь не знал. Но он мог узнать кого-то — или быть узнанным. Предположим, он знал нечто важное о прошлом какого-то человека здесь, в этом доме. Он мог попытаться заняться шантажом, или тот человек просто испугался этой возможности и опередил его. И этот человек увидел свой шанс в саквояже доктора Фрейна. Что до страхов мистера Гарви, спросите себя, что произошло после того, как он объявил, что будет следующей жертвой? — Голос сестры Урсулы звучал настойчиво и громко. — Какой жизненно важный факт обнаружился?
    — После того, как Роджера подстрелили, дядя Брайан рассказал нам о бутылке.
    Сестра Урсула улыбнулась. Механической, несчастной улыбкой.
    — Бутылка! — проговорила она. — И вот мы подошли к сути всего дела. Как был введен этот стрихнин? Согласно твоему дяде, Хэтч пил из бутылки. У убийцы не было стакана, чтобы его отравить. Он должен был отравить саму бутылку. Но Хэтч был бы начеку. Он появился здесь с опасной миссией. Все были его врагами. Принял бы он напиток от человека, которому не доверял?
    — Едва ли.
    — Но способ был. Один из способов, какими яд можно было ввести с полной уверенностью. Если убийца сам пил из той же бутылки.
    — Но в этом случае он бы сам отравился! — запротестовала Лиз.
    Щелкнул выключатель, и комната погрузилась во тьму.

  ━━━━❰ГЛАВА XIII❱━━━━

    Из темноты раздался голос. Глухой, почти нечеловеческий.
    — В холле не было полицейских, — проговорил он. — Такая халатность со стороны властей — большая удача для меня. Я здесь, чтобы убить вас обеих. Нет, не кричите. Это заставит меня стрелять в темноте и, быть может, лишь покалечит вас. Я даю вам этот миг тьмы для ваших молитв.
    Голос был жуток, неузнаваем. Лиз подумала, что так должен звучать голос Смерти.
    — Все объяснится само собой, — продолжал голос. — Вы послали за Лиз, сестра. Им это известно. И станет ясно, что вы хотели предъявить ей доказательства ее вины. Она убила вас назло, себя из раскаяния. Картина будет очевидной.
    В темноте не слышалось ни звука, кроме тихого пощелкивания четок сестры Урсулы.
    — Вы демонстрируете мудрость, ничего не предпринимая, — продолжал голос. — Поскольку вы должны умереть, умрите с миром.
    Включился свет. Лиз заморгала, пытаясь сфокусироваться на фигуре в дверном проеме, и ее сознание закружилось. Потом она услышала выстрел.
    Но он исходил не из автоматического пистолета в руке фигуры. Тот упал на пол, когда из державшей его руки хлынула кровь, выражение испуганного изумления возникло на лице дяди Брайана.
    И тьма росла и окутывала Лиз...
  
    Когда Лиз открыла глаза, у ее кровати сидела сестра Урсула. Память стала возвращаться к Лиз, и она вздрогнула.
    — Все кончено? Это правда был дядя Брайан?
    Сестра Урсула кивнула.
    — Где он сейчас? Его убили?
    — Он лишь легко ранен. Сейчас он в управлении. Несколько минут назад звонил лейтенант Латимер. Брайан Кейн во всем признался.
    — Но как вы узнали?
    — Меня убедили две вещи, — тихо отвечала монахиня. — Бутылка и пищевое отравление. Помните, я сказала, что был один верный способ рассеять подозрения Хэтча?
    — Да, выпить самому. Но как это было сделано?
    — Выпить самому — а затем принять рвотное и противоядие, прежде чем яд начнет действовать. В саквояже доктора Фрейна пропала йодная настойка. В разбавленном виде это особый антидот стрихнина. Убийца выпил с Хэтчем, а затем немедленно оставил его и направился в ванную. А из всех людей в этом доме лишь у вашего дяди были заметны последствия подобных действий, хотя он и приписал их недомоганию. Кроме того, лишь его слова подтверждали существование бутылки. Ее и не было. Отравленный напиток был принесен в серебряной фляжке мистера Кейна, реликте двадцатых годов, которую никогда не заметила бы полиция, искавшая бутылку алкоголя, принадлежавшую Хэтчу.
    — Но зачем ему было выдумывать сцену с бутылкой?
    — Чтобы отвлечь нас от того важного факта, что он признал, что был в комнате Хэтча. Почему он признал это? Потому что Роджер Гарви видел его там. Гарви боялся, что убийца убьет и его. Зачем? Поскольку Гарви знал нечто важное. Откуда было известно убийце, что он это знает? Поскольку Гарви сказал это убийце, быть может, угрожая его шантажировать. Когда убийца отказался платить за молчание, Гарви подумал, что обречен умереть.
    — Дядя Брайан пытался убить нас, — проговорила Лиз. — Почему он не убил Роджера?
    — Он был слишком умен, — промолвила сестра Урсула. — В этом не было нужды. Вместо этого он обезвредил шантажиста, сам признавшись в визите Хэтчу и добавив отвлекающий штрих в виде бутылке.
    — Вы видели Роджера?
    — Да. Сегодня утром он заговорил. И шантаж был не ради денег. Помните, он уговаривал вашего дядю найти ему работу? Услышав, как мистер Кейн отрицает, что возвращался в комнату Хэтча, он попытался использовать свои знания, чтобы нажать на него и получить работу. Ему и в голову не приходило, что мистер Кейн может отказаться.
    — Но здесь у него хорошая работа.
    — Его наниматель может скоро умереть, и работа закончится. Но суть была не в этом. Работая на авиазаводе Кейна, он мог получить отсрочку от призыва, на что не мог надеяться здесь. Ему казалось, что он рискует жизнью с убийцей, но его подстрелила полиция, чтобы не дать это сделать врагу.
    — Но если вы все это знали, то почему не сказали Бену и не попросили его присмотреть за дядей Брайаном?
    — Я сказала лейтенанту Латимеру. Так мы и подготовили вчерашнюю сцену. У нас не было материала для суда. Нам нужно было больше улик. Помните, перетасовка комнат вашей матерью кончилась тем, что мы с вашим дядей оказались в комнатах для прислуги? Я договорилась, что объясню вам мою теорию достаточно громко, чтобы он мог услышать это из соседней комнаты. Я надеялась, что он выдаст себя, и, когда он так и поступил, лейтенант Латимер был уже наготове в шкафу.
    В этот момент в дверь просунулось бородатое лицо доктора Фрейна.
    — Взбодрилась, Лиз?
    — Полагаю, что так. Бодра, насколько возможно в этих обстоятельствах. Как там Граффер?
    — Я его еще не видел. Сам проспал сегодня после вчерашней напряженной работы. — И голова исчезла.
    — Сестра Урсула, — проговорила Лиз, — но с какой стати дядя Брайан убил этого самозванца из ‘Кулака’?
    — Поскольку Хэтч узнал его. По крайней мере так я предполагаю. Помните, во времена той кампании Синклера[35] говорили о ‘Новых линчевателях’? Они собирались защищать и спасать штат, когда тот погрузится в социалистический хаос. Никто так и не узнал, какие важные люди состояли в той организации. У нее были фашистские связи. ‘Кулак’ был антифашистским, и задачей Хэтча было изучить их в Норт-Биче. Будучи мнимым фашистом, он поднялся в ‘Новых линчевателях’ достаточно высоко, чтобы познакомиться с лидерами. Вновь увидев мистера Кейна, он узнал его. Разоблачение истории ‘Линчевателей’ разрушило бы его репутацию героя современной промышленности.
    И тут их прервало появление Бена. Тот не проронил ни слова, пока не поцеловал Лиз.
    А затем, когда он начал говорить, она сказала:
    — Не спрашивай меня, как я себя чувствую и бодра ли я. Чего ты ждешь?
    — Вчерашнего снега, — сказал Бен. — По крайней мере могу я спросить, как вы, сестра?
    Внезапно до Лиз дошло.
    — И, если я в порядке, то вовсе не благодаря тебе, Бен Латимер! Ты… ты использовал меня как приманку!
    Не успел Бен ответить, как дверь вновь открылась. И это снова был доктор Фрейн.
    — Не беспокойтесь, что ваш дед скорбит из-за новостей, — проговорил врач. — Он никогда не узнает — здесь. — Они посмотрели на него, и он добавил: — Прошлой ночью. Во сне. — И Фрейн закрыл дверь.
    — Он был хорошим человеком, — сказал Бен.
    Глаза Лиз были сухи той сухостью, что щиплет сильнее слез.
    — А теперь послушай, Лиз, — продолжал Бен. — Не дуйся на меня. Ты говоришь, я тебя использовал. Хорошо. Может, это даже и так. Думаю, что так. Но разве ты не понимаешь, почему я использовал тебя? Сестра Урсула хотела позвать Шерри, но я возразил.
    Вспыльчивость Лиз пробилась сквозь ее горе.
    — Так значит, ее драгоценной шеей ты не стал бы рисковать, а со мной все в порядке?
    — Дурочка, я могу тебя использовать... как свою собственную руку. Я не имел права рисковать посторонним. Но ты — часть меня.
    Лиз улыбнулась ему. Краем глаза она заметила, что сестра Урсула тихо удаляется из комнаты. 1^sted:｢nv｣ ‘Mystery Book Magazine’, Feb 1946 | Переведено по изданию: The Big Book of Female Detectives, ed. by O. Penzler, 2018 | Публикация на форуме: 10.07.2022 г.
• ×

Подробная информация во вкладках

ПРИМЕЧАНИЯ

• ↑ [1]. Вымышленный университет, названный именем святого Роберта Беллармина (1542–1621), кардинала и богослова, признанного в 1931 году одним из Учителей церкви. Любопытно, что университет с аналогичным названием с 1950 года существует в штате Кентукки. — (Здесь и далее примеч. перев.)

• ↑ [2]. Имеется в виду ход игры в американский футбол, крайне мало известный в России. Участок поля, куда послал мяч Кэссиди, носит название ‘гробовой угол’, что и объясняет его прозвище и название рассказа. В дальнейшем термины, связанные с игрой, не комментируются, поскольку это потребовало бы полного пересказа в примечаниях всех правил американского футбола.

• ↑ [3]. ‘Te Deum’ (по начальной строчке ‘Te Deum laudamus’ — ‘Тебя, Бога, хвалим’) — один из самых распространенных католических гимнов, известный с IV века.

• ↑ [4]. Имеется в виду Ред Грейндж (1903–1991), игравший в американский футбол в 1920-е годы за команду университета Иллинойса и признанный лучшим игроком за всю историю университетских команд.

• ↑ [5]. Слово ‘футбол’ (football) происходит от английских слов ‘foot’ (нога) и ‘ball’ (мяч). При этом в американском футболе мяч главным образом держат руками, а ногами наносятся лишь ключевые удары.

• ↑ [6]. Перечислены взаимно противостоящие друг другу по статусу учебные заведения — соответственно расположенные в пригородах Сан-Франциско Калифорнийский университет в Беркли и Стэнфордский университет, а также католические колледж Сент-Мэри (т.е. Святой Марии) и университет Санта-Клары, названный так по городу, в котором находится.

• ↑ [7]. Карточная игра для двух игроков, целью в которой является раньше противника набрать 121 очко. Подсчет очков ведется с помощью особой доски.

• ↑ [8]. В ходе Гражданской войны в Испании 1936–1939 годов национальные меньшинства, включая консервативно настроенных и религиозных басков, поддерживали левое республиканское правительство, а не выступавших против автономии малых народов франкистов, чья партия официально носила название ‘Фаланга’

• ↑ [9]. Петер Кюртен (1883–1931) — немецкий серийный убийца, признанный виновным в 9 убийствах и казненный в 1931 году в Кельне.

• ↑ [10]. Франсуа Курвуазье (1816–1840) — швейцарский слуга, казненный в Лондоне за убийство своего нанимателя лорда Уильяма Рассела. Тео Дюрран (1871–1898) был казнен за убийство двух девушек в баптистской церкви Сан-Франциско; впоследствии его имя стало одним из псевдонимов Уильяма Паркера Уайта (он же Энтони Баучер) наряду с именем другого известного калифорнийского убийцы, Х. Х. Холмса. Уильям Уоллес (1878–1933) был осужден в Ливерпуле за убийство своей жены в их доме, однако приговор был отменен по апелляции. Американка Лиззи Борден (1860–1927) была, несмотря на многочисленные улики, оправдана, будучи обвиненной в убийстве топором своих отца и мачехи.

• ↑ [11]. В оригинале непереводимый каламбур: ‘strap the Tripper’ (отхлестать ремнем гостя) вместо ‘trap the Stripper’ (поставить ловушку стриптизеру).

• ↑ [12]. Язвы, ходящей во мраке (Пс. 90:6).

• ↑ [13]. Вульгата — канонический перевод Библии на латинский язык, выполненный святым Иеронимом Стридонским (ок. 345–420).

• ↑ [14]. Библия Дуэ — используемый в католицизме перевод Библии на английский язык, выполненный в конце XVI — начале XVII века католическими эмигрантами в Английском колледже во французском городе Дуэ. В протестантизме традиционно используется так называемая ‘Библия короля Якова’ — перевод, сделанный в те же годы в Англии по инициативе тогдашнего короля Якова I.

• ↑ [15]. Богословское направление в католицизме, основанное на трудах святого Фомы Аквинского (1225–1274).

• ↑ [16]. Отсылка к первой строчке Сонета 45 американской поэтессы Эдны Сент-Винсент Миллей (1892–1950): ‘Нагую красоту зрил лишь Евклид’ (перевод мой).

• ↑ [17]. Макс Бирбом (1872–1956) — английский писатель-юморист и карикатурист, получивший первоначальную известность новеллой ‘Счастливый лицемер’ (1896) о человеке, ради взаимности в любви носящем маску с лицом, нравящимся его возлюбленной. Когда маска была сорвана, обнаружили, что его собственное лицо приобрело черты этой маски. В оригинале профессор Томас каламбурно путает начальные буквы слов, и название новеллы, ‘The Happy Hypocrite’, препятствует ему это делать.

• ↑ [18]. Как новорожденные младенцы (лат.) — первая строка одного из католических песнопений для интроита, входа священника, открывающего мессу. В романе В. Гюго ‘Собор Парижской Богоматери’ главный герой получил имя именно по этим строкам.

• ↑ [19]. Джакомо Леопарди (1798–1837) — крупнейший романтический поэт Италии и мыслитель-моралист.

• ↑ [20]. Джозуэ Кардуччи (1835–1907) — итальянский поэт, добивавшийся одновременно реалистического обновления и оживления классических форм, лауреат Нобелевской премии по литературе.

• ↑ [21]. Фома Кемпийский (ок. 1379–1471) — католический святой, немецкий монах-августинец, живший преимущественно в Нидерландах, мистик, вероятный автор трактата ‘О подражании Христу’.

• ↑ [22]. Уильям Руфхед (1870–1952) — шотландский юрист и криминалист-любитель, один из основателей жанра литературного описания реальных преступлений.

• ↑ [23]. Возвеселитесь (лат.), по первой строке ‘Возвеселитесь с Иерусалимом’

• ↑ [24]. Название Рождественского поста, принятое у католиков и лютеран. Происходит от латинского слова ‘adventus’ (пришествие).

• ↑ [25]. Радуйтесь (лат.), по первой строке ‘Радуйтесь всегда в Господе’.

• ↑ [26]. В оригинале Low Sunday (название, принятое в англоязычной традиции), то есть ‘Низкое воскресенье’. В православии и у некоторых католических славянских народов его именуют по вспоминаемому в этот день уверению апостола Фомы, имевшему место на восьмой день после воскресения Христа; чаще, однако, в православии используется термин ‘Антипасха’

• ↑ [27]. Название ‘квартала красных фонарей’ в Сан-Франциско, возникшего в годы ‘золотой лихорадки’ в середине XIX века и просуществовавшего примерно до Первой мировой войны. Происходит от названия средиземноморского побережья Северной Африки, известного в позднее средневековье своими пиратами.

• ↑ [28]. Клиффорд Одетс (1906–1963) — популярный в 1930-х годах американский драматург и сценарист левых взглядов, мастер социальной темы.

• ↑ [29]. Джин Харлоу (1911–1937) — популярная американская актриса ‘Золотого века’, прославившаяся в ролях гламурных блондинок. Получила известность благодаря фильму ‘Ангелы ада’ (1930) о летчиках на Первой мировой войне.

• ↑ [30]. Амелия Эрхарт (1897–1937) — американская летчица и писательница, первая женщина, перелетевшая на самолете Атлантический океан, бесследно исчезла над Тихим океаном при попытке совершить кругосветный перелет.

• ↑ [31]. Панированный в сухарях говяжий шницель, начиненный сыром и ветчиной. Предположительно, происходит из швейцарской кухни.

• ↑ [32]. Томас де Квинси (1785–1859) — английский писатель, автор знаменитой ‘Исповеди англичанина, любителя опиума’, а также сатирического эссе ‘Убийство как одно из изящных искусств’, поднимающего проблему эстетики преступления.

• ↑ [33]. ‘Пратт и Уитни’ — основанная в 1925 году фирма по производству авиационных двигателей, в том числе для военных самолетов.

• ↑ [34]. С конца XIX века алкоголь в США часто продавался в бутылках, формально содержавших одну кварту (то есть 950 мл), но фактически меньшее количество алкоголя. Поэтому они получили прозвище ‘пятерки’ (fifths). В 1970-х годах США перешли на международные признанные метрические стандарты бутылок для алкоголя, и ‘пятерки’ вышли из обихода.

• ↑ [35]. В 1934 году американский писатель Эптон Синклер (1878–1968) выдвигался от Демократической партии в губернаторы Калифорнии, построив свою кампанию на радикально левых лозунгах, однако проиграл выборы.

[Доктор Фелл]

  Начну первым :)
  Вначале хочу отметить, что все пять произведений: два романа, повесть и два рассказа переведены. С чем я вас поздравляю и перед переводчиком.
  Теперь о рассказах и повести. Я уже немногим раннее писал об этом. Оба рассказа меня, ну не то, что не понравились, скорее не ‘зацепили’. По поводу первого рассказа — согласен с переводчиком (смотри вкладку ‘О сестре Урсуле’ — в данном случае скорее подошел какой-то... подходящий к hard-boiled-ому варианту сыщику. Сестра Урсула тут, скажу так, ‘притянута за уши’. Второй — получше, типичный для небольших рассказов, в большом количестве печатающихся в pulp-журналах. Но по большому счету — один из...
  А вот повесть — это уже другой компот. И сестра Урсула тут в своей стихии. И сразу меняется вся атмосфера. А оригинальность сюжета — убийство случайного жильца, буквально за час с небольшим до убийства, снявшего комнату в доме — что-то я такого не помню.

  Еще раз СПАСИБО за перевод! Мне еще предстоит одна встреча со ‘звездой’ ‘Девятью девять’ — сестрой Урсулой — ‘Ракета в морг’

[Роджер Шерингэм]

Ну, второй рассказ - типичный случай из серии, когда переводить, вероятно, интереснее, чем читать. В "центрполиграфовском" собрании Квина, как известно, не заморачивались в подобных случаях, а я тут пересочинил заново - не уверен, удачно ли - несколько непереводимых шуток и даже поменял фамилию одного из персонажей, чтобы трюк сработал по-русски без сноски.

Впрочем, Пензлер этот рассказ тоже заценил, раз включил в свою антологию именно его (правда, там была проблема - включались только рассказы о сыщиках, романы о которых уже вышли в серии; поэтому Ник Нобл, о котором романов нет, не годился, о Фергюсе вообще нет ни одного "нормального" рассказа - все с фантастическим подвывертом, оставалась сестра Урсула, а о ней, соответственно, выбор невелик.)

[Доктор Фелл]

  В "центрполиграфовском" собрании Квина, как известно, не заморачивались в подобных случаях,

  Вот только не напоминай об этих переводах. У меня классное настроение: прочел еще раз повесть (великолепно). И главное — я действительно не могу припомнить такой сюжет. Ни на что не похоже. Прочитал и подготовил ‘Дьявол в беседке’ (вариант с Феллом). Завтра закину на форум. Отличная пьеса. Одна из удач Карра. Плюс ливень за окном погасил эту жару. Короче — настроение супер! А ты с этими корявыми переводами ‘Центрполиграфа’. Хотя с другой стороны — Только благодаря им есть, пусть не совсем полные, но все-таки и Карр, и Квин, и Буало-Нарсежак; и так далее.
  
  Читая наши переводы, у меня вообще язык не поворочается, назвать их любительскими. Это штучный товар.

[Доктор Немо]

  Первый рассказ на самом деле очень даже хорош. Как и в следующем, в нем есть предсмертное послание, вот только оно неявное Так что читать произведение нужно очень внимательно, чтобы уловить все ключи, честно оставленные автором. Второй же рассказ, как у Квина, рассчитан либо на эрудированного читателя, либо на повышение эрудированности. Хотя рассказик всё равно симпатичный.
  Повесть, конечно, является самым интересным произведением из трех. Почти что еще один мини-роман про сестру Урсулу. Только вот загадка не настолько уж ставит в тупик. Преступника я не вычислил (и улику, указывающую на него, по невнимательности вообще не заметил), зато догадался, зачем ему было убивать постояльца. Однако повесть мне все равно очень понравилась.
  Спасибо за перевод!

[Роджер Шерингэм]

  Доктор Немо
  Сам по себе первый рассказ неплохой. И идея со скрытым предсмертным посланием продуктивная. Если бы он входил в какую-нибудь другую серию. Тот же Ник Нобл, о котором в это время Баучер главным образом писал для EQMM, смотрелся бы уместно и решал подобающую ему загадку. Но вот сестра Урсула выглядит вставленной в готовый сюжет ради пристройства в тематическую антологию и напоминает Пуаро, интересующегося боевыми искусствами.

  Что касается повести, то написана-то она хорошо и загадка очень оригинальная, но вот разгадка становится очевидной довольно рано, слишком уж жирно в какой-то момент выпирает убийца, и дальше уже никакого твиста с этим нет. Так что по её поводу у меня смешанные впечатления, и как литературное произведение она мне кажется лучше, чем как детектив :)