Э. Перри “Много шума из-за убийства” ｢антология｣

[Клуб любителей детектива]

МНОГО ШУМА ИЗ-ЗА УБИЙСТВА ｢АНТОЛОГИЯ｣  О Р И Г И Н А Л Ь Н О Е  Н А З В А Н И Е:  MUCH ADO ABOUT MURDER  П Е Р В О Е  И З Д А Н И Е: ‘Much Ado About Murder’ by Anne Perry (Editor & Contributor), October 7th 2002 by Berkley  Ф О Р М А Т:  АНТОЛОГИЯ  © Переводы выполнены специально для форума ‘КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА’  ПЕРЕВЕДЕНО ПО ИЗДАНИЮ: ‘Much Ado About Murder’, 2002  ПЕРЕВОД: Алина Даниэль  РЕДАКТОР-КОРРЕКТОР: Ольга Белозовская  Подробнее о первых изданиях рассказов во вкладке ‘библиография’. Данные о дате публикации на форуме во вкладке конкретных рассказов.    В Н И М А Н И Е !  В  Т О П И К Е  П Р И С У Т С Т В У Ю Т  С П О Й Л Е Р Ы.  Ч И Т А Т Ь  О Б С У Ж Д Е Н И Я  П О С Л Е  П Р О Ч Т Е Н И Я  Р А С С К А З А !

• ATTENTION!
   Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
   Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• ПРЕДИСЛОВИЕ
   Одно из свойств гения Шекспира — универсальность. Он обращается ко различным людям — и поэтому благодаря небольшому изменению и поправке становится всем для всех мужчин и большинства женщин.
   Чтобы наслаждаться этим сборником, не требуется быть ученым — а лишь любителем тайн, приключений, путешествий во времени и пространстве, а также обладать богатым воображением. Чувство юмора и любопытство также помогут.
   Вы готовы посетить Лондон Елизаветы и Иакова, побывать на представлении в театре ‘Глобус’ — при этом не покидая своего кресла — и встретиться с самим Шекспиром? Пройтись по переполненным улицам, заглянуть в таверны – но оставаясь в безопасности, не ощущая ужасного запаха и не слыша громкого шума? Люди жили вблизи ферм — это описано слишком живо и точно. Это совершенно иной мир — но его обитатели любили и ненавидели, сгорали от ревности, убивали и раскрывали преступления — в точности как мы. И мы отождествляем себя с ними.
   В рассказе Джеффри Дивера ‘Весь мир театр’ мы встречаем сложный и коварный заговор сообщников и друзей, в котором принимает участие сам Шекспир.
   Продвинемся дальше в истории. Кто не знает об Антонии и Клеопатре? Но известно ли вам об убийстве, сопутствующем знаменитому самоубийству? Прочтите ‘Аспид Клео’ Эдварда Хоча — и вы узнаете!
   Кэти Линн Эмерсон в ‘Много шума вокруг убийства’ рассказывает о любви, религии, преследованиях, законности. Она описывает женщин, которые вам понравятся, их заботах, которые вы разделите, — а также описывает прелестные сценки домашнего быта. Я слышу смех, одновременно чувствуя страх и боль. И благополучное разрешение конфликта в лучших традициях комедии.
   ‘Герцогиня’ Питера Робинсона оставляет ощущение полноты. Меня всегда интересовало завершение этой истории — мне казалось, что Шекспир преждевременно оборвал ее. В ней еще многое может случиться. Наслаждайтесь ею!
   ‘Я отнял жизнь твою’ — мой собственный вклад, рассказывающий о странствующей труппе шекспировских актеров. Пусть и нечестно — но эта женщина всегда раздражала меня! И я использовала возможность рассказать об Отелло с другой точки зрения. Разве не чудесно быть писателем? Пока история длится, вы можете совершить все, что захотите! Во всяком случае, можете попытаться.
  
   Итак, с благодарностью и извинениями Шекспиру — ловите мяч!
   Я надеюсь, вы вправду порадуетесь, читая эти истории!
   Энн Перри.
• ВЕСЬ МИР — ТЕАТР
    Мужчина и женщина возвращались из театра возле переправы через Темзу, проходя по неприятному безлюдному району южного Лондона.
    Свечи зажглись четыре часа назад; Чарльзу и Маргарет Купер следовало быть дома с маленькими детьми и матерью Маргарет — ее муж умер от чумы, и она поселилась в скромном семейном жилище дочери в Чаринг-Кросс. Но они посещали театр “Глобус”, чтобы встретиться с Уильямом Шекспиром, которого Чарльз считал одним из друзей. Земли Шекспиров и Куперов располагались по соседству у реки Эйвон, отцы семейств часто вместе охотились с соколами и выпивали в стратфордской таверне. Писатель был занят в это время года — в отличие от многих других лондонских театров, закрывавшихся, когда двор покидал город на лето, “Глобус” давал представления круглый год — но тем не менее находил время встретиться с Куперами, чтобы выпить вишневого хереса и кларета и обсудить последние представления.
    Супруги поспешно шагали по темным улицам — на южных окраинах было мало фонарей — и внимательно смотрели, куда ставить ноги.
    Майский воздух был прохладным, и на Маргарет был плотный льняной плащ со свободной спиной и тугим лифом. Будучи замужем, Маргарет поднимала вырез так высоко, чтобы он закрывал грудь, но избегала фетровых и бобровых шляп, распространенных у замужних дам постарше, предпочитая лишь шелковые ленты и немного стеклянных украшений в волосах. На Чарльзе были простые бриджи, блуза и кожаный жилет.
    — Это был чудесный вечер, — сказала Маргарет, крепче держась за мужнину руку на изгибах узкой дорожки. — Спасибо тебе, муженек.
    Оба очень любили театр, но виноторговое предприятие Чарльза лишь недавно начало приносить выгоду, поэтому они могли себе позволить очень мало тратить на развлечения. До этого года они довольствовались местами ценою в пенни среди толпы в нижней части театра. Но постепенно дело Чарльза начало приносить больше дохода, и сегодня он порадовал жену трехпенсовыми местами на галерее, где они сидели на подушках и лакомились орехами и ранними грушами.
    Они услышали сзади шум, Чарльз обернулся и увидел в пятнадцати ярдах позади человека в черной бархатной шляпе и мешковатом потрепанном камзоле, уворачивавшегося от всадника. Казалось, он так спешил перейти улицу, что не заметил лошади. Возможно, из-за воображения или игры света — но Чарльзу показалось, что пешеход, заметив его взгляд, поспешно спрятался в переулке.
    Не желая волновать жену, Чарльз не стал обращать внимания на незнакомца и продолжил разговаривать с женой:
    — Может, в будущем году мы пойдем в

  Блек Фрайерс*

  Blackfriars Theatre — заброшенный монастырь в лондонском районе Блэкфрайерс, время от времени служивший театральной площадкой для детских трупп в 1576–1608 гг. В 1608 г. приобретен для "слуг короля" (бывших "слуг лорда-камергера"), которые использовали его в качестве зимнего помещения с осени 1609 по 1642 г. Это был крытый частный театр, установивший более высокую плату за вход, чем в обычных театрах, и способный вместить не более 700 зрителей. Сценические условия здесь также были лучше, что, по всей видимости, повлияло на появление элементов маски в поздних пьесах Шекспира. Разрушен в 1655 г.

  .
    Маргарет засмеялась. Даже некоторые аристократы не позволяли себе платить по шесть пенсов за место в этом театре, хотя он был маленьким, роскошным и приглашал лучших актеров.
    — Может быть, — неуверенно произнесла она.
    Чарльз взглянул назад, но не заметил человека в шляпе.
    Однако, когда они свернули на дорогу, ведущую к переправе, этот человек появился из соседнего переулка. Казалось, он преследовал их бегом, и сейчас возник перед ними, тяжело дыша.
    — Сэр, мадам, я прошу вас уделить мне минуту.
    Нищий, подумал Чарльз. Но он мог быть опасным, не получив денег. Чарльз достал длинный нож из ножен на поясе и стал между бродягой и женой.
    — Оружие вам не понадобится, — сказал неизвестный, указывая на нож. — Я безоружен. — Он показал пустые руки. — Вернее, не вооружен ножом. Мое единственное оружие — правда.
    Это было странное существо. Его глаза глубоко запали, желтоватая кожа обвисала по всему телу. Было ясно, что несколько лет назад шлюха или гулящая женщина наградила его ломотой в костях, и недуг окончательно довершил его бедствия; камзол, который, как вначале показалось Чарльзу, был украден у человека потолще, — наверняка, принадлежал этому несчастному, а висел, как на вешалке, поскольку тот отощал.
    — Кто вы? — спросил Чарльз.
    Человек ответил:
    — Я один из тех, кому вы обязаны посещением нынешнего вечернего представления, кому вы обязаны вашей профессии торговца виноградным нектаром и жизнью в этом прекрасном городе.
    Он вдохнул воздух, сернистый и грязный, как повсюду в фабричных районах, и сплюнул на булыжник.
    — Объясните, зачем вы гонитесь за мной, или клянусь, сэр, я позову шерифа.
    — В этом нет нужды, юный Купер.
    — Вы меня знаете?
    — Да, сэр. Очень хорошо. — В желтых глазах незнакомца появилось беспокойство. — Позвольте мне говорить честно без всяких загадок. Я жил как мошенник и мне бы следовало умереть смертью мошенника. Но две недели назад Господь послал мне сон, в котором увещевал меня покаяться в грехах, дабы мне было дозволено войти в Царство Небесное. По правде говоря, мне нужны две жизни, чтобы загладить мои грехи, а у меня осталась лишь малая доля одной. Поэтому я выбрал самое гнусное деяние и решил найти того, кому причинил худшее зло.
    Чарльз посмотрел на жалкого человечка и убрал нож.
    — И какое же зло вы причинили мне?
    — Как я уже говорил, мы — я и несколько моих приятелей (они все умерли от чумы и жарятся в аду) — виновны в том, что вам пришлось покинуть благостную жизнь в деревне возле Стратфорда и перебраться в этот нечестивый город много лет назад.
    — При чем здесь вы?
    — Скажите, сэр, какая трагедия постигла вас когда-то?
    Чарльз не раздумывал ни секунды.
    — Смерть моего любимого отца и конфискация наших земель.
    
    Пятнадцать лет назад шериф из села возле Стратфорда обвинил Ричарда Купера в том, что тот, как браконьер, убил оленя, принадлежащего лорду Весткоту, барону Хабершира. Когда

  бейлифы*

  заместители шерифа, судебный пристав (в Великобритании и ряде других стран).

  шерифа попытались арестовать его, он пустил в них стрелу. Бейлифы погнались за ним, поймали и убили. Ричард Купер был богатым джентльменом, ему было незачем браконьерствовать, и все решили, что произошло трагическое недоразумение. Но местный суд, который всегда становился на сторону аристократов, постановил конфисковать земли Купера в пользу Весткота, выгодно продавшего их. Негодяй не дал ни пенса матери Чарльза, вскоре умершей от горя. У восемнадцатилетнего Чарльза, единственного сына, не оставалось иного выбора, кроме как отправиться в Лондон искать счастья. Несколько лет он тяжело трудился, затем стал учеником винодела, вступил в гильдию и спустя годы перестал вспоминать о трагедии.
    
    Марр, представился нищий, — и вытер свой неприятный рот, в котором оставалось лишь несколько зубов, продолжил — Я знал, сэр, что вы ответите именно так.
    Он оглянулся вокруг и прошептал:
    — Поверьте, сэр, я знаю, что в действительности произошло в тот день.
    — Продолжайте, — приказал Чарльз.
    — Весткот был таким же, как многие другие дворяне. Он жил не по средствам и оказался кругом в долгах.
    Об этом знали все, читавшие памфлеты Флит-Стрит или слушавшие болтовню в тавернах. Многим дворянам приходилось продавать имущество или земли, чтобы оплатить свои дорогостоящие прихоти.
    — К Весткоту пришел отвратительный вымогатель Роберт Мёртог.
    — Мне знакомо это имя, — сказала Маргарет, — хоть я и не помню, по какой причине я его слышала, но оно было связано с чем-то нехорошим.
    — Верю, добрая леди. Мёртог — пэр королевства, но из низших рыцарей. Он заплатил за свой титул. Он разыскивает дворян, погрязших в долгах, и придумывает, как им приобрести чужие земли незаконным образом. С этого он получает неплохой процент.
    Чарльз прошептал в ужасе:
    — И мой отец пал жертвой такого обмана?
    — Поверьте, сэр, было именно так. Мы с другими мошенниками застали вашего отца на его собственной земле, перетащили через границу во владения лорда Весткота, куда по предварительному сговору пришли бейлифы шерифа и убили его. Рядом с его телом они бросили мертвого оленя, стрелу и колчан, чтобы доказать, что он был браконьером.
    — Твоего отца убили, — прошептала Маргарет.
    — Боже милостивый! — произнес Чарльз, и его глаза вспыхнули ненавистью. Он снова достал нож и приставил к горлу Марра. Мошенник не сдвинулся ни на дюйм.
    — Нет, дорогой, ты не можешь! Прошу тебя! — Маргарет взяла его за руку.
    — Я не знал, что бейлифы намеревались совершить убийство. Я думал, что они, как прочие деревенские законники, хотят получить выкуп у вашего отца за то, чтобы отпустить его. Я был в ужасе, когда увидел, как дело обернулось. Но я виновен в этом гнусном злодеянии не меньше них, и я не прошу о милосердии. Если Господь направит вашу руку пронзить мое горло в отмщении за то, что я совершил, — да будет так.
    В голове Чарльза вспыхнуло воспоминание о тех страшных днях: как шериф постыдно привез тело его отца в телеге, как отчаянно рыдала мать... а затем долгие дни унижения матери, нищета, смерть — и тяжкая борьба за начало новой жизни в безжалостном Лондоне. И все же Чарльз не нашел в себе силы убить это жалкое создание. Он медленно опустил нож и убрал его в ножны на поясе. Он внимательно посмотрел на Марра и увидел в его глазах такое раскаяние, что казалось, будто он говорит правду.
    — Если Мёртог вправду таков, как вы говорите, — тогда у многих есть причина его ненавидеть. Откуда мне знать, что вы не просто один из тех, кого он обидел, и не придумали эту сказку для того, чтобы, как гласит само ваше имя, замарать его репутацию?
    — Клянусь Господом, сэр, я говорю правду. Я не обвиняю сэра Мёртога — ведь я сам выбрал погубить мою душу посредством гнусного деяния, которое поведал вам. Но я понимаю ваше недоверие и представлю вам доказательство своей правдивости.
    Марр достал из кармана золотое кольцо и вложил его в руку Чарльзу.
    Чарльз задохнулся:
    — Это перстень с печатью моего отца. Маргарет, ты видишь инициалы? Я вспоминаю, как сидел вечерами и видел, как он окунает эту печать в красный, как роза, воск и запечатывает письма.
    — Я получил это кольцо в уплату за услугу; остальные разделили деньги из его кошелька. Я часто думал: если бы я тоже взял деньги и потратил их — возможно, память об этом деянии изгладилась бы и этот маленький кусочек золота не жег меня все эти годы, подобно углю. Но сейчас я рад, что взял кольцо, потому что могу возвратить его законному владельцу перед тем, как увижу оскал смерти.
    — Законный владелец — мой отец, а не я, — мрачно пробормотал Чарльз и сжал кольцо в кулаке. Он склонился к стене позади него и вздрогнул от боли и гнева. Спустя минуту он почувствовал руку жены поверх своей, и сила, с которой он сжал кольцо, ослабла.
     Маргарет сказала:
    — Нам следует обратиться в суд. Весткот и Мёртог должны получить по заслугам.
    — Это невозможно, мадам. Лорд Весткот умер пять лет назад. А его сын промотал все наследство до последнего пенса. Его земли конфискованы короной за долги.
    — А Мёртог? — спросил Чарльз. — Он еще жив?
    — Да, сэр. Он богат и живет в Лондоне — но он еще дальше от воздаяния, чем лорд Весткот в небесах. Он в милости у герцога и других придворных. Многие из них пользовались его гнусными услугами, чтобы уменьшить свои долги. Вашу жалобу даже не станут слушать — напротив, вы рискуете потерять свободу и жизнь, если попытаетесь настаивать. Я собирался не призывать вас к мести — а лишь признаться в том зле, которое я совершил.
    Чарльз некоторое время смотрел на Марра, затем произнес:
    — Вы злодей, и, хоть я добрый христианин, я не могу найти в сердце прощения для вас. Но я все равно буду молиться за вас — возможно, Господь окажется милостивее, чем я. Теперь уходите. Клянусь: если вы когда-нибудь попадетесь мне на пути, мой кинжал не остановится на пути к вашему горлу, и небесный суд свершится над вами скорее, чем вы ожидаете.
    — Да, сэр. Пусть будет так.
    Чарльз перевел взгляд на кольцо, которое надел на палец. Когда он снова поднял глаза — переулок был пуст. Мошенник скрылся во тьме.
    
    На следующий день незадолго до сумерек Чарльз запер склады и отправился в гости к другу — Халу Пепперу, человеку примерно его возраста, но более состоятельному — он унаследовал несколько домов в фешенебельном районе Сити и выгодно сдавал их.
    К ним присоединился высокий человек, неспешный в движении и речи. Его подлинное имя скрыто в анналах истории, и все называли его просто Толстяком — не из-за его ширины (хотя она была изрядной), а из-за любви к черному элю. Они с Чарльзом познакомились несколько лет назад, когда винодел покупал склады Толстяка. Тот изготовлял и продавал бочки и часто шутил, что он — бондарь по профессии, а Чарльз — от

  рождения*

  Cooper — бондарь.

  .
    Эти трое были близкими друзьями, они разделяли общие интересы: карты, таверны и особенно любовь к театру; они частенько переправлялись через Темзу, чтобы посетить “Лебедь”, “Розу” или “Глобус”. У Пеппера также были общие дела с

  Джеймсом Бербеджем*

  Джеймс Бербедж — плотник, ставший профессиональным актером и главой труппы “Слуги графа Лестера”, глава известной театральной лондонской семьи, отец антрепренера Катберта и актера Ричарда Бербеджа. В 1576 году Джеймс Бербедж построил за городской стеной на окраине района Шордич первое театральное здание в Лондоне, которое он так и называл “Театр” — “The Theatre”.

  , построившим множество лондонских театров. Со своей стороны Чарльз не скрывал, что мечтает стать актером. Толстяка же связывало с театром лишь детское восхищение пьесами, которые казались ему выходом в мир из унылого обыденного труда. Строгая клепки и днища бочек и выковывая раскаленные обручи кузнечным молотом, он декламировал строки последних трудов Шекспира и Джонсона или классиков Кида и Марло. Все эти произведения были в моде. Он запоминал стихи на слух со сцены, а не с печатной страницы; он очень плохо читал.
    
    Сейчас Чарльз рассказывал им историю, которую узнал от Марра. Друзья обсуждали весть о гибели Роберта Купера. Они начали расспрашивать Чарльза, но он прерывал их восклицаниями: “Клянусь — тот, кто совершил это ужасное деяние, умрет от моей руки!”
    — Но, — возразил Толстяк, — если ты убьешь Мёртога, подозрение немедленно падет на тебя, как на оскорбленного злодеянием против твоего отца!
    — Навряд ли, — ответил Чарльз. — Земли моего отца украл лорд Весткот. Мёртог был только посредником. Наверняка,
     этот бандит отобрал так много у стольких многих, что констеблю понадобится не меньше года, чтоб разыскать всех, у кого были причины убить его. Я уверен, что сумею отомстить и скрыться.
    Хал Пеппер, будучи человеком со средствами и поэтому знакомый с высшими кругами, произнес:
    — Ты не знаешь, о чем говоришь. У Мёртога есть высокопоставленные друзья, которые не простят его гибели. Коррупция — многоглавая гидра. Ты можешь отрубить одну голову — но другая отравит тебя раньше, чем отрастет первая.
    — Меня это не волнует.
    — А твою жену? Ее это наверняка волнует. А твоих детей будет волновать, если их отца вздернут на эшафоте и четвертуют?
    Чарльз посмотрел на фольгу, ограждающую огонь.
    — Я могу вызвать Мёртога на поединок.
    Хал ответил:
    — Он опытный боец.
    — Я сумею с ним справиться. Я моложе и сильнее.
    — Даже если ты победишь, что дальше? Разговор с судьями у

  Queen Bench*

  The Court of Queen's Bench — высший суд двора, заслушивающий гражданские и уголовные дела.

   и визит к палачу. В лучшем случае тебя ждет то же, что и Бена Джонсона, — клеймо.
    Актер и писатель Бен Джонсон несколько лет назад убил противника на дуэли и еле избежал казни. Он спасся лишь благодаря

  neck verse*

  “Neck verse” (“шейный стих”, обладающий властью спасти чью-то шею). Чтобы известить, что преступник избежал смерти лишь благодаря милости церкви, ему ставили клеймо (М за убийство, T за воровство).

  — псалом 50, стих 1 — воззвав к милосердию церкви. Но в наказание его заклеймили каленым железом.
    — Я найду средство убить Мёртога.
    Хал попытался отговорить его:
    — А что тебе даст его смерть?
    — Чувство справедливости.
    Лицо Хала искривилось в иронической усмешке:
    — Справедливость в Лондоне? Она похожа на сказочного единорога: все о нем говорят, но никто его не видел.
    Толстяк достал глиняную трубку, казавшуюся очень маленькой в его массивных рабочих руках, набил ее пахучей травой из Америки, которая сейчас была в моде. Он положил в чашечку зажженную соломинку и глубоко вдохнул. Вскоре комната наполнилась ароматом.
    Толстяк медленно сказал Халу:
    — Друг, насмешка не всегда неуместна, но мой простой ум говорит, что справедливость не вовсе чужда нам, даже в Лондоне. Что мы видим в пьесах? Часто в них говорится о справедливости. Например, в трагедии про доктора Фауста... Или в пьесе нашего друга Вилла Шекспира, которую мы видели две недели назад: в истории Ричарда Третьего. Ее герои полны злодейства — но справедливость побеждает.
    — Точно, — прошептал Чарльз.
    — Но это притворство, — возразил Хал. — Такое же бесплотное, как чернила, которыми Кит Марло и Вилл пишут свои пьесы.
    Чарльз, однако, не хотел отклоняться от темы.
    — Что ты знаешь о Мёртоге? Что его интересует?
    — Чужие жены и чужие деньги.
    — Что еще тебе известно?
    — Он отличный боец или считает себя таковым. Он берет свору собак, когда уезжает из Лондона в деревню. Он невероятно тщеславен. Невозможно польстить ему слишком сильно. Он все время желает пустить придворным пыль в глаза.
    — Где он живет?
    Толстяк и Хал молчали, явно обеспокоенные опасными планами друга.
    — Где? — настаивал Чарльз.
    Хал вздохнул и попытался отогнать облако дыма из трубки Толстяка.
    — Что за дурацкая трава!
    — А меня она успокаивает.
    Наконец Хал обернулся к Чарльзу.
    — Мёртог занимает жилье, подобающее человеку с положением не выше подмастерья и намного скромнее, чем он хвастается. Но оно возле Стренда, и его часто видят в обществе людей богаче и знатнее, чем он. Ты найдешь его в Уайтфрайерс, возле набережной.
    — А где он проводит время?
    — Я не знаю точно, но думаю, что, подобно псу под столом двора, он ежедневно ходит во

  дворец Уайтхолл*

  “Palace of Whitehall” (собств. “дворец Белого зала”) был основной резиденцией английских королей в Лондоне с 1530 по 1698 год, когда он сгорел.

  , чтобы подслушать сплетни и подобрать обрывки записок, которые потом можно использовать в своих махинациях — даже сейчас, когда королева в Гринвиче.
    — А по какой дороге он ходит из дому во дворец? — спросил Чарлз Толстяка, который благодаря своей профессии хорошо знал запутанные лондонские переулки.
    — Чарлз, — сказал Толстяк, — мне не нравятся твои мысли.
    — По какой дороге?
    Толстяк неохотно ответил:
    — Он едет верхом вдоль набережной на запад, затем на юг — туда, где река поворачивает на Уайтхолл.
    — Там, где дорога возле пирса наиболее пустынна? — спросил Чарльз.
    Толстяк сказал:
    — Одно из самых заброшенных мест — возле причала Темпл. Так как гостиниц стало больше, в районе теперь меньше складов, чем прежде.
    Он многозначительно добавил:
    — А также там рядом места, где узников приковывают на уровне воды и заставляют оставаться там во время прилива. Тебя закуют в кандалы за твои преступления, Чарльз, и тем самым сберегут королевскому прокурору день работы.
    — Дорогой друг, — заговорил Хал, — прошу тебя, оставь эти безумные планы. Ты не можешь...
    Но слова замерли под взглядом Чарльза, который перевел глаза с одного на другого и произнес:
    — Как огонек в одном домике перебрасывается к соседям и пылает, пока все не сгорит, — так же много жизней обратятся в пепел по причине гибели моего отца.
    Чарльз поднял руку и показал кольцо, которое Марр вернул ему накануне. Золотой луч отразился от фонаря Хала и, казалось, разжег ярость в сердце Чарльза.
    — Я не смогу жить, не отомстив за подлость, превратившую достойного человека в ничто — меньше, чем ничтожный кусочек металла.
    Двое друзей переглянулись, и тот, кто был выше, произнес:
    — Ты твердо решил, это ясно. Верь, друг, что мы поддержим тебя во всем.
    Хал добавил:
    — Я, со своей стороны, обещаю помочь Маргарет и твоим детям, если придется. Они не будут нуждаться ни в чем, я обеспечу их тем, что в моих силах.
    Чарльз обнял их и весело произнес:
    — А теперь, господа, у нас целая ночь впереди.
    — Куда мы пойдем? — взволнованно спросил Толстяк. — Ты не собираешься убивать прямо сегодня?
    — Нет, друг, — я собираюсь встретить негодяя через неделю или две. — Чарльз сунул руку в кошелек и достал оттуда монеты в количестве, достаточном для его вечерних замыслов. — Я намереваюсь принять участие в пьесе, а затем посетить нашего друга Вилла Шекспира.
    — Я с тобой, Чарльз, — сказал Хал, когда они вышли на улицу.
    Затем он добавил шепотом:
    — Даже если бы я так стремился поскорее приветствовать Господа, как, мне представляется, стремишься ты, — я бы отказался от такого развлечения и побежал в церковь, чтобы найти задницу священника и припасть к ней устами в порыве покаяния.
    
    Констебль, пост которого располагался на берегу реки возле Inn of Court“The Inns of Court” в Лондоне — профессиональная ассоциация адвокатов Англии и Уэльса., был доволен жизнью. Да, здесь встречались сутенеры, предоставлявшие мужчинам размалеванных женщин, головорезы, воры, жулики и хулиганы. Но, в отличие от шумного Чипсайда с его лавчонками, торгующими всякой дрянью, или южных окраин, здесь селились преимущественно порядочные джентльмены и леди, и порой целый день, а то и два, не случалось ничего противозаконного.
    В то утро около девяти часов страж сидел за столом в своей конторе, споря с высоченным бейлифом Редом Джеймсом о количестве голов, торчащих на пиках на Лондонском мосту.
    — Их было бы тридцать две, если добавить еще одну, — бормотал Ред Джеймс.
    — Неправда твоя, гусак. Их не больше двадцати пяти.
    — Я их пересчитал с утра, и было тридцать две, — Ред Джеймс зажег свечу и достал колоду карт.
    — Прекрати тратить сало, — прикрикнул констебль. — Оно стоит денег, их вычтут из нашего жалованья. Сыграем при дневном свете.
    — Еще чего, — проворчал Ред Джеймс. — Если я гусак, как ты говоришь, то, значит, я не кот и не вижу в темноте.
    — Для чего она тебе? — констебль указал пальцем на бейлифа и собирался поднять руку и погасить свечу, когда в окошко постучал молодой человек в одежде слуги.
    — Сэр, мне срочно нужен констебль! — крикнул он.
    — Это я.
    — Мое имя Питер Ролс, и я прошу задержать преступника! Случилось ужасное нападение!
    — На что ты жалуешься? — констебль посмотрел на Ролса и нашел его явно невредимым. — На тебе нет ни ушибов, ни царапин.
    — Напали не на меня, а на другого. И у него наверняка есть раны, а то и похуже. Я проходил мимо складов на набережной недалеко отсюда. И...
    — Продолжай, меня ждут важные дела.
    — ... и меня схватил джентльмен и указал на причал Темпл, где кружились двое. Я услышал, как тот, кто был моложе, угрожал убить второго, который звал на помощь. Затем начался поединок.
    — Сводник поспорил с гостем о цене за женщину, — скучающим голосом произнес Ред Джеймс. — Нас это не интересует. — Он начал сдавать карты.
    — Нет, сэр, тут другой случай. Тот из двоих, кто старше, — пэр королевства, Роберт Мёртог.
    — Сэр Мёртог, друг лорда-мэра и любимец герцога! — пораженный констебль вскочил.
    — Тот самый, сэр, — задыхаясь, произнес слуга. — Я поспешил позвать вас.
    — Бейлиф! — крикнул констебль и сам схватился за меч и кинжал. — Немедленно вперед!
    Двое спотыкались в логове, едва соображая из-за последствий утреннего недосыпания и ночного пьянства.
    — Нападение на причале Темпл. Мы направляемся туда.
    Ред Джеймс схватил в углу пику, свое любимое оружие.
    Двое поспешили в холодное утро и повернули на юг к Темзе, над которой висели смог и туман, словно овечья шерсть. Спустя пять минут они были возле фонаря и разглядывали причал, где, как утверждал лакей, произошло ужасное нападение.
    Молодой человек энергично боролся с сэром Мёртогом. Пэр защищался, но на нем было громоздкое и неудобное одеяние, модное при дворе — турецкий костюм, украшенный множеством золотых цепей, покрытый перьями тюрбан на голове — и он быстро потерял почву под ногами под натиском головореза. Когда бандит нанес пэру очередной удар, констебль закричал:
    — Немедленно прекратите драку! Бросьте оружие!
    Но то, что могло окончиться миром, обернулось бедой для сэра Мёртога, который вздрогнул от крика констебля, опустил руку и обернулся на голос.
    Атакующий продолжил выпад, и его меч ударил бедного рыцаря в грудь. Удар не пробил камзол, но сэр Мёртог ударился о поручни. Они сломались, и рыцарь свалился с высоты сорока футов. Множество лебедей взлетели над омутом, образовавшимся от упавшего тела, сразу же ушедшего под воду.
    — Арестуйте его! — приказал констебль, и три бейлифа схватили хулигана, которого Ред Джеймс ударил рукояткой пики, чтобы он не убежал. Убийца упал без сознания к их ногам.
    Бейлифы принесли стремянку и поставили возле воды. Но не было видно ни следа сэра Мёрдока.
    — Произошло убийство! И на моем участке! — мрачно сказал констебль, хотя на самом деле он уже предчувствовал награду и славу, которую ему сулила скорость при ловле преступника.
    
    Главному королевскому прокурору Джонатану Больту — лысому человеку лет сорока, страдающему артритом, — надлежало обвинить Чарльза Купера в убийстве Роберта Мёртога.
    Сидя в насквозь продуваемом здании возле Уайтхоллского дворца в десять утра в день, когда тело Мёртога выловили из Темзы, Больт размышлял о том, что за убийство такого мерзавца, как Мёртог, вряд ли стоило карать. Но дворяне отчаянно нуждались в подонках типа Мёртога, защищавших их от последствий легкомыслия и распутства — поэтому Больту рекомендовали покарать Купера для надлежащего примера и устрашения.
    Однако Больта также предупредили вести процесс так, чтобы подробности деятельности Мёртога остались неизвестными широкой публике. Поэтому он решил опрашивать арестованного не на сессии суда, а в Звездной Палате — частном суде, учрежденном его величеством Генрихом Восьмым.
    Звездная Палата не имела права выносить смертные приговоры. Однако, решил Больт, она сумеет приговорить к надлежащей каре. Признав головореза виновным, судьи наверняка решат отрезать ему уши, заклеймить каленым железом и навсегда выслать из Англии — вероятно, в Америку, где он вечно будет вести жизнь нищего бродяги. А у его семьи конфискуют все имущество и выгонят на улицу.
    Это послужит ясным уроком: не нападать на защитников дворянства.
    Опросив констебля и свидетеля — лакея по имени Питер Ролс, — Больт вышел из своей конторы и направился в Вестминстерский дворец.
    В прихожей, спрятанной в глубине здания, полдюжины адвокатов со своими клиентами ожидали очереди предстать перед судом, но досье Купера было первым, и Больт прошел перед остальными и вошел в Звездную Палату.
    Полутемная комнатка была меньше и скромнее, чем гласила ее слава. Ее освещало лишь несколько свечей, а на потолке были нарисованы звезды, благодаря которым она получила свое имя.
    В комнате Больт увидел узника на скамье. Чарльз Купер был бледен, на его лице была повязка. Позади него стояли два вооруженных сержанта. На заседаниях не разрешалось присутствовать посторонним, но судьи снисходительно позволили прийти жене арестованного Маргарет Купер. При иных обстоятельствах она бы выглядела красивой, — подумал Больт, — но сейчас она была так же бледна, как ее муж, а ее глаза покраснели от слез.
    За столом защитника сидел человек, которого Больт знал как умного адвоката, а возле него — другой человек возраста под сорок, тоже слегка знакомый Больту. Он был худым, с небольшой лысиной и каштановыми волосами, в рубашке, бриджах и коротких сапогах на котурнах. Видимо, свидетель со стороны защиты. Больт знал, что в данном случае не удастся избежать обвинения; адвокат мог лишь ходатайствовать о смягчении приговора. Задача Больта состояла в том, чтобы защитнику это не удалось.
    Главный королевский прокурор занял место между двумя своими свидетелями: констеблем и лакеем.
    Дверь открылась, и появились пять человек в мантиях и париках — трое членов Тайного Совета и двое судей. Они сели и разложили бумаги перед собой.
    Больт был доволен. Он знал этих людей и, судя по их взглядам, верил, что они уже пользовались расположением короны. Интересно, сколькие из них прибегали к услугам Мёртога для уменьшения долгов?
    Канцлер, член Тайного Совета, зачитал:
    — Особый суд справедливости, созванный под началом Ее Величества Королевы Елизаветы, приступает к заседанию. Пусть произошедшее будет изложено перед судом и названа его причина. Боже, храни Королеву!
    Он направил взгляд на узника и продолжил серьезным голосом:
    — Корона обвиняет вас, Чарльз Купер, в убийстве Роберта Мёртога, рыцаря и пэра королевства, совершенном без причины и извинения посредством жестокого нападения, ставшего причиной смерти 15 июня 45 года в королевстве нашей повелительницы Ее Величества Королевы. Дознаватель Короны представит этот случай перед справедливым и беспристрастным судом канцлеров и судей, собравшихся здесь.
    — Я обращаюсь к благородному собранию, — произнес Больт, — с заявлением, что перед нами совершенно ясное дело, которое займет немного вашего времени. Винодел по имени Чарльз Купер при свидетелях напал на сэра Роберта Мёртога и убил его на причале Темпла из-за неведомой вражды. У нас имеются свидетели этого насильственного и беспричинного деяния.
    — Вызовите их.
    Больт кивнул лакею Питеру Ролсу, который встал, принес присягу и приступил к показаниям:
    — Я шел мимо причала, когда какой-то человек попросил меня бежать за помощью. Он сказал: “Это сэр Роберт Мёртог, и здесь совершается злодеяние”. Вот этот вот человек, который сидит сейчас на скамейке, набросился на сэра Мёртога с мечом. Затем он прыгнул на несчастного пэра и произнес угрожающие слова.
    — Что за слова?
    — Что-то вроде: “Умри, негодяй!” И начался поединок. Сэр Мёртог закричал: “На помощь! Убийство!”
    Я побежал за констеблем. Мы вернулись с бейлифами и увидели, как арестованный сражается с бедным сэром Мёртогом, который рухнул на поручни и упал вниз. Это было ужасное зрелище!
    Суд разрешил защитнику провести встречный допрос лакея Ролса, но защитник ничего не спросил.
    Больт пригласил констебля занять свидетельское место и рассказать ту же историю. Когда он закончил, адвокат Купера также не стал задавать ему вопросов.
    Больт сказал:
    — Милорды, мне нечего добавить.
    И сел на место.
    Адвокат произнес:
    — Я прошу вас, благородные лорды, позволить рассказать о происшедшем обвиняемому, и тогда вы, без сомнения, увидите, что случилось вопиющее недоразумение.
    Судьи насмешливо посмотрели друг на друга, и верховный канцлер привел Чарльза Купера к присяге.
    Один из судей спросил:
    — Что вы скажете в ответ на эти обвинения?
    — Что они ошибочны. Смерть сэра Мёртога — лишь трагическая случайность.
    — Случайность? — засмеялся член Тайного Совета. — Какая же это случайность, если вы бросились на него с мечом, и он погиб? Случайно орудием гибели был не меч, а камни, на которые он упал, — но именно ваш неосторожный толчок стал причиной падения!
    — Именно! — воскликнул второй. — Если бы сэр Мёртог не упал, вы бы насадили его на вертел, словно кабана!
    — О нет, сэр, я нисколько не желал причинить ему вред. Мы лишь тренировались.
    — Тренировались?
    — Да, милорд, я мечтаю стать актером. Однако, как вы уже слышали, сейчас я винодел. Я пришел на причал, чтобы получить кларет из Франции. У меня оставалось свободное время, и я решил повторить сцену, включавшую поединок. В это время сэр Мёртог проходил мимо по пути в Уайтхоллский дворец. Он был — увы, с величайшим сожалением говорю "был" — опытным бойцом на мечах и указал мне на допущенные ошибки. Мы начали беседу, и я попросил его показать мне верные жесты и приемы, пообещав, что взамен я постараюсь помочь ему получить роль на сцене. Это его заинтересовало, и он пообещал научить меня приемам боя, в которых он был истинным мастером. — Арестант указал на констебля. — Все шло отлично, пока этот человек не бросился к нам, заставив сэра Мёртога потерять равновесие. Я лишь дотронулся мечом до его камзола — а он облокотился на поручни и рухнул. Едва я захотел броситься ему на помощь, как меня схватил огромный бейлиф и швырнул на причал... Со своей стороны я потрясен гибелью этого доброго человека...
    В этом рассказе есть логика, хмуро подумал Больт. Он слышал о Купере еще до суда и знал, что тот часто посещает театр к югу от Темзы. Никакого мотива для убийства он обнаружить не мог. Купер был членом гильдии, ему не было нужды в грабеже. Многие лондонцы мечтали о смерти такого бандита, как Мёртог. Но дворяне желали быстрого расследования, а у Больта не было времени вникать в отношения между Купером и Мёртогом.
    К тому же рыцарь был тщеславен, как павлин, и его наверняка привлекала мысль выйти на сцену и покрасоваться перед придворными.
    Но даже если Купер сказал правду — аристократы желали, чтобы убийца Мёртога был наказан независимо от того, случайной ли была гибель. И пять человек на скамье вряд ли прислушались бы к словам арестованного.
    Купер продолжал:
    — Гневные слова и угрозы, о которых сообщил лакей? Милорды, они были не моими.
    — А чьими же?
    Купер взглянул на адвоката. Тот поднялся и сказал:
    — Прошу вас вызвать свидетеля, внесшего важный вклад в происшедшие события. Если позволите, прошу пригласить Вильяма Шекспира.
    Ах, вот кто был этим свидетелем, подумал Больт: знаменитый писатель и глава труппы актеров лорда канцлера. Больт сам несколько раз видел их в “Розе” и “Глобусе”. Что же здесь произошло?
    — Мастер Шекспир, вы клянетесь говорить правду и только правду?
    — Клянусь, милорды.
    — Какой вклад вы внесли в происшедшее?
    — Я хочу внести дополнение к тому, что вы уже услышали. Несколько недель тому назад Чарльз Купер пришел ко мне и сказал, что он всегда мечтал играть на сцене. Я попросил его прочесть что-нибудь из моих стихов и обнаружил, что он очень талантлив. Я сказал, что сейчас у меня нет для него роли, но я дал ему несколько набросков пьесы, которую пишу, и предложил порепетировать. Когда двор осенью вернется, я найду для него роль в новой пьесе.
    — Как именно это относится к делу, мастер Шекспир?
    Писатель достал из кожаного мешочка исписанный кусок пергамента и прочитал:
  
    “Входит Кассио. Родериго: Это он! Умри, негодяй! Ударяет Кассио мечом. Кассио достает оружие и ранит Родериго. Родериго: О, я ранен! Яго сзади ранит Кассио в ногу и убегает. Кассио: Я навеки искалечен! На помощь! Убийство!”
  
    — Умри, негодяй... На помощь!.. Убийство!.. Но это — те самые слова, которыми, по словам свидетеля, обменивались обвиняемый и сэр Мёртог! Они из пьесы?
    — Да, милорд. Пьеса еще не готова, и я дописываю ее. — Шекспир остановился и добавил: — Я обещал Ее Величеству Королеве закончить пьесу к ее возвращению осенью.
    Член Тайного Совета нахмурился и спросил:
    — Если я не ошибаюсь, вы пользуетесь благосклонностью Ее Величества?
    — Честно говоря, милорд, я всего лишь подмастерье. Но я могу сказать без преувеличения, что Ее Величество порой выражает удовольствие моими работами.
    "О, дьявол", — подумал прокурор. Шекспир вправду пользуется расположением королевы. Это широко известно. Ходят слухи, что через год-два Ее Величество назначит его труппу единственной королевской труппой.
    Обвинить Купера — означает усомниться во вкусе королевы. Королева об этом узнает — и каковы будут последствия? Больт вспомнил выражение, услышанное когда-то:
    

  “Сто герцогов против королевы пошли — сто гробов на траве нашли”*

  В оригинале “A hundred dukes versus a single queen leaves a hundred coffins on the green”

  .
    Канцлер обернулся к остальным членам Совета, и они посовещались. Спустя минуту он произнес:
    — В свете предоставленных доказательств справедливый суд принял решение, что смерть сэра Роберта Мёртога произошла не по причине злого умысла, и посему Чарльз Купер объявляется свободным и незапятнанным от каких-либо дальнейших обвинений, связанных с этим делом.
    Он бросил долгий взгляд на прокурора.
    — И еще... Сэр Джонатан, мы будем крайне признательны, если в будущем вы соблаговолите внимательно изучать показания и опрашивать стороны до суда, дабы не тратить время судей впустую.
    — Всенепременно, милорд.
    Один из судей наклонился вперед, поглядел на свиток, который писатель снова засунул в мешок, и спросил:
    — Мастер Шекспир, как вы назовете пьесу?
    — Я еще не решил окончательно, милорд. Пока я думаю назвать ее “Отелло, венецианский мавр”.
    — И судя по тому, что я услышал сегодня, мы можем ожидать хорошего поединка в этой пьесе?
    — О да, ваша честь.
    — Отлично. Я предпочитаю подобные пьесы вашим комедиям.
    — Смею надеяться, что пьеса доставит вам удовольствие.
    Купер и его жена ушли вместе с Шекспиром. Стряпчий с ястребиным носом последовал за ними, предварительно взглянув на Больта. Казалось, что в его взгляде кроется нечто важное, но Больт не мог понять, что именно.
    
    Тем вечером, прежде чем погаснут свечи, трое мужчин сидели в таверне Чаринг-Кросса “Единорог и медведь”. Перед ними стояли кружки эля. Это были Чарльз Купер, Толстяк и Вильям Шекспир.
    Тень упала на вход, когда еще один человек вошел в таверну.
    — Смотрите, вот загадочный джентльмен с причала! — воскликнул Чарльз.
    Хал Пеппер подошел к ним и заказал себе эль.
    Чарльз поднял кружку.
    — Ты отлично поступил, друг!
    Хал сделал большой глоток и гордо поглядел в ответ на похвалу. Его роль в дерзкой пьесе, написанной совместно Вильямом Шекспиром и Чарльзом Купером, была решающей. После того, как Чарльз остановил Мёртога на причале и, как он сказал на суде, вызвал его интерес обещанием появления на сцене, задачей Хала было в нужный момент позвать прохожего, чтобы тот стал свидетелем диалога между Чарльзом и Мёртогом в начале их шуточного поединка. Хал дал Ролсу полсоверена за то, чтобы тот позвал на помощь констебля, поскольку Шекспир, мастер интриги, счел, что лучше, если у поединка появится свидетель.
    Шекспир серьезно поглядел на Чарльза:
    — Что касается твоего выступления на суде — тебе следует поучиться актерскому ремеслу, но в целом, — человек из Стратфорда не смог удержаться от улыбки, — смею заявить, что ты защищался великолепно.
    Вилл Шекспир часто отвлекался от темы разговора, чтобы ввести каламбур, которые он мастерски сочинял. Но Чарльзу Куперу тоже не была чужда словесная игра. Он парировал:
    — Друг, печальная правда заключается в том, что мой талант выступлений в суде уступает твоему таланту выступлений в тавернах, во много раз превосходящему мой.
     — Туше! — воскликнул Шекспир, и все громко рассмеялись.
    — К тебе это также относится, друг, — Чарльз поднял кружку перед Толстяком.
    Его задача заключалась в том, чтобы использовать свои инструменты бондаря для ослабления поручней на причале до такой степени, чтобы они не упали случайно, а лишь когда Мёртог обопрется о них.
    Толстяк был не так остроумен, чтобы придумать шутку. Он лишь покраснел в ответ на похвалу.
    Чарльз обнял Шекспира.
    — Но главенство принадлежит тебе, Вилл.
    Шекспир не возражал:
    — Твой отец был добр ко мне и моей семье. Я вспоминаю о нем с благодарностью. Я рад, что внес свой скромный вклад в отмщение за его смерть.
    — Как мне отплатить тебе за риск, которому ты подвергался ради меня? — спросил Чарльз.
    Писатель ответил:
    — Ты уже отплатил. Ты подарил мне самое ценное, что может зритель дать автору.
    — Что же это, Вилл?
    — Вдохновение. Наш заговор стал повивальной бабкой для сонета, который я создал час назад.
    Он достал клочок бумаги из камзола, посмотрел на собравшихся и торжественно произнес:
    — Мне жаль, что Мёртог так и не узнал подлинной причины своей гибели. В моих пьесах истина всегда выходит наружу и становится известна хотя бы зрителям, если уж не героям. То, что Мёртог умер в неведении, привело мое перо в движение.
    Писатель неспешно прочитал
    
    “Завидев в небе сокола крыла,
    Я думаю о том, кто жизнь мне дал,
    Любовь, чья убыли знать не могла
    К жене и сыну, что не возмужал.
    Приметив же стервятника полет,
    Лишь о тебе способен думать был,
    Укравшему веселье в вечер тот,
    Что дух отцовский с телом разлучил.
    Златые ножницы пряхи-судьбы
    Отмеривают человечий век,
    Но, сын отца, я возносил мольбы,
    Чтоб ты попал душою в ад навек.
    И приговор, что мной одним свершен,
    Не мал, хотя лишь Богу ведом он”.
    
    — Отлично, Вилл! — воскликнул Хал Пеппер.
    Чарльз похлопал писателя по спине.
    — Это про Чарльза? — спросил Толстяк, глядя на бумагу и шевеля губами, чтобы запомнить слова.
    — В душе — да, — ответил Шекспир, придвигая листок к нему поближе. — Но вряд ли суд сочтет это доказательством.
    — Я думаю, лучше пока не публиковать его, — осторожно молвил Чарльз.
    Шекспир засмеялся.
    — Нет, друг, еще не время. Во всяком случае, это стихотворение не будет пользоваться спросом. Романтика, романтика, романтика... Это единственный вид поэзии, который сейчас продается. Нет, я спрячу сонет и сохраню до того момента, когда мир забудет о Роберте Мёртоге. Кстати, ведь скоро погасят свечи?
    — Похоже на то, — откликнулся Толстяк.
    — Ну, тогда... Когда над подлинной историей нашей жизни опустился занавес, — перейдем к вымышленной. Сегодня вечером дают представление моей пьесы “Гамлет”, и мне требуются зрители. Приходи со своей прелестной женушкой, Чарльз, на южный берег Темзы в “Глобус”. Выпьем же, джентльмены, и пойдем!  Публикация на форуме: 09.07 2021 г.
• АСПИД КЛЕО
    КТО НЕ ЗНАЕТ О СОБЫТИИ, ОПИСАННОМ ЭДВАРДОМ ХОЧЕМ В ‘АСПИДЕ КЛЕО’? НО ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО ЗНАМЕНИТОЕ САМОУБИЙСТВО СОПРОВОЖДАЛОСЬ ТАЙНЫМ УБИЙСТВОМ? ЧИТАЙТЕ — И УЗНАЕТЕ!
  
    Я помню время за тридцать лет до рождества Христа, когда я был очень молодым. Египет был моим домом в последний год царствования Клеопатры, а я — безвестным деревенским шутом, который приносил фиги и другие фрукты во дворец и часто оставался, чтобы развлечь царицу своими шутками. В ее отсутствие я называл ее Клео, потому что мне она напоминала юную девушку. Казалось немыслимым, что ей около сорока, что она достаточно стара, чтобы быть моей матерью, что она была возлюбленной легендарного Юлия Цезаря, а сейчас — жена Марка Антония. Ее лицо казалось мне исполненным магии, и я готов был вечно созерцать его, словно лик богини.
    Хотя Клео много путешествовала и годами жила в Риме — лучше всего я узнал ее, когда она возвратилась в Египет и сочеталась браком с Марком Антонием. Ее дворец в Александрии был чудом красоты, возвышавшимся над гаванью. Александр Великий основал город триста лет назад — со сложной системой цистерн, служивших огромными подземными резервуарами, обеспечивающими для всех чистую питьевую воду. Каналы несли воду из основного канала в Нил. Здесь был также волнорез длиной около мили, простиравшийся до близлежащего острова Фароса. Волнорез окружал просторную гавань со знаменитым Фаросским маяком. Мальчиком я часто играл в гавани и возле замка, желая познакомиться со слугами и рабами, обслуживающими их. Иногда я приближался к мавзолею Александра, где Клео часто отдыхала, когда желала побыть в одиночестве.
    Клео сама называла меня шутом и смеялась над моими выходками. Я развлекал ее и охотно изображал дурачка, если это позволяло оставаться в обществе царицы. Мои отношения с Антонием были прохладнее. Он считал меня одним из деревенских парней, посещавших замок. Может, он боялся, что я подглядываю за тем, что он делает. И я вправду знал, что он дружит с двумя служанками Клео — Хармианой и Ирой.
    Хармиана была старшей из двоих. Ей было около тридцати лет, у нее была темная кожа и карие глаза, которые, казалось, постоянно глядят на меня. Ира, моложе и бледная в сравнении с ней, напоминала мне одну из моих сестер и была всегда готова принять участие в игре, когда Клео отсутствовала или уединялась с Антонием.
    Годом раньше началась война. Наследник Цезаря Октавиан объявил войну Антонию и Клеопатре — несомненно, из-за того, что Антоний был женат на сестре Октавиана прежде, чем попасть в сети Клеопатры. Октавиан разгромил их в морской битве при Актии. Они вернулись в Александрию, и Октавиан искал возможности победить их на нашей земле.
    В конце этого ужасного лета, о котором так тяжко вспоминать, я выходил по утрам к волнорезу, чтобы наблюдать за происходящим в гавани. По какой-то неясной причине рыбацкие суда со спущенными парусами становились на якорь. Затем появился человек из-за высокого маяка в конце волнореза, чтобы выкрикнуть: “Виден флот Октавиана, идите сюда!”
    
    Я побежал вдоль волнореза, чтобы оповестить Клео, но новость уже достигла дворца.
    — Мой маленький шут, — произнесла она, прекрасная даже в столь напряженную минуту, — Антоний уже отправился сражаться с ними. Мы ждем, что римляне станут на якорь западнее, возле мавзолея Александра. Тебе будет безопаснее вернуться в твою деревню.
    — Я хочу остаться здесь, — настаивал я. — Наступают темные времена для тебя, моя царица. Если я могу хоть чем-то помочь тебе…
    — Нет, нет, — произнесла она, но выражение ее лица изменилось. Она глубоко задумалась и сказала:
    — Ты можешь помочь мне, шут. Я подозреваю, что враг среди нас. Возможно, среди моих слуг.
    — Ты говоришь о своих охранниках?
    Она покачала головой.
    — Я знаю, что Ира и Хармиана дружат с Антонием. Я подозреваю, что одну из них оплачивает Октавиан, а она сообщает ему о планах Антония. Как еще объяснить наше прошлогоднее поражение при Актии?
    — Это не может быть Ира! — воскликнул я, защищая ее, словно сестру.
    — Надеюсь, что я ошибаюсь, но ты можешь помочь.
    — Что я могу сделать?
    — Если это одна из них — выясни, кто именно! Они доверяют тебе, и ты можешь бродить среди обитателей дворца, не вызывая подозрений.
    Ее слова пылали жаром. Я понял, как великие мужи, такие, как Цезарь и Антоний, поддались ее чарам. Может быть, ее хитрости, которые она прежде столь успешно использовала, стали ослабевать — но они по-прежнему действовали магнетически на такого юнца, как я.
    — Если ты желаешь, моя царица, — сказал я, отбросив сомнения.
    Но я по-прежнему не хотел шпионить за этими двумя милыми девушками, столь дружелюбными ко мне. Я зашел в дворцовую кухню — большую открытую комнату с ящиками для корзин с фруктами, которые я часто приносил, обменивая у повара на серебряные или медные пластины, которые позже можно было поменять на что-то равной стоимости. В Египте ходили монеты ограниченного обращения — одна из них был отчеканена в нашем городе в знак уважения к Александру, его основателю, — но многие люди до сих пор предпочитали старую систему обмена. Совершив торг с поваром, я увидел, что Ира здесь. На ней было льняное белое платье с короткими рукавами и сандалии из листьев папируса.
    — Шут, — обратилась она ко мне, назвав меня так же, как Клеопатра, — ты вернешься сегодня вечером в свою деревню?
    — Надеюсь, — ответил я, — мои братья приготовили мне много фруктов, чтобы я принес их завтра.
    — Какие фрукты, кроме фиг?
    — Финики, виноград и гранаты. Чего ты желаешь?
    Она протянула мне буханку свежеиспеченного хлеба.
    — Это тебе в дорогу. Принеси мне завтра винограда. А теперь скажи правду: ты видел сегодня Антония?
    — Он не с царицей, — ответил я. — Корабли Октавиана стали на якорь. Антоний отправился вызвать их на бой.
    — Я знаю о кораблях. Настали черные дни. — Ее лицо помрачнело. — Если ты увидишь Антония — скажи, что мне нужно поговорить с ним.
    Последний раз мы играли с ней несколько месяцев назад. За это время она изменилась — стала взрослой женщиной. А я этого не замечал.
    — Я скажу ему, — пообещал я.
    
    Но мне пришлось сделать остановку, прежде чем пересечь пески перед оазисом, на котором росли большие фиговые деревья. Братья просили меня принести хлеба, и дар Иры напомнил мне об этом. Большая пекарня, обеспечивающая город пищей, находилась в гавани, но на некотором расстоянии от дворца Клео. Женщины здесь использовали валы на камнях, чтобы молоть пшеницу и ячмень. Пекари смешивали муку, дрожжи и воду, порой добавляя фрукты и пряности. Глиняные горшки из двух частей наполнялись тестом и ставились на горячие угли. Благодаря этим сосудам у всех буханок был одинаковый вид, высота и форма.
    Главный пекарь по имени Вабет знал меня по прошлым визитам.
    — Что ты хочешь поменять сегодня, шут? — спросил он меня с улыбкой.
    Я достал серебряную пластину, которую мне дали во дворце за корзину фиг.
    — Сколько буханок ты дашь за это?
    Мы яростно торговались, и в результате я получил дюжину буханок — достаточно, чтобы накормить семью и оставить избыток для обмена с соседями.
    — Ты стал отличным торговцем, шут, — сказал мне Вабет на прощание. — Сам Антоний мог бы поучиться у тебя.
    Я подождал и спросил:
    — Ты сегодня видел Антония?
    — Он заходил рано утром, а затем направился к морю.
    Я уже выходил, когда он спросил:
    — В вашей деревне найдутся мед или фрукты, чтобы добавить к хлебу?
    — Мед у нас появляется лишь когда мы достаем его из ульев, а фруктов сейчас в избытке. Я могу принести их тебе завтра.
    
    Моя деревня была в четырех милях от города, и я принес туда хлеб. Было позже, чем я думал, и к моему приходу семья уже села ужинать.
    — Хорошо, что ты пришел, — улыбнулся мой старший брат. — Завтра мы пошлем тебя за пивом.
    Хотя пивоварня располагалась недалеко от пекарни — я знал, что отец никогда не разрешал приносить пиво в дом. Можно было пить его лишь в Александрии. Однако запас хлеба был встречен с радостью. На ужин была рыба, которую брат поймал в сети. Вечером эти сети висели над кроватями, чтобы защитить от насекомых. В нашем домике все использовалось по назначению.
    После ужина я пошел в рощу, чтобы посмотреть, сколько фиг осталось на наших деревьях. Я увидел, что соседский виноград хорошо уродился.
    — Будь осторожен, — предупредил меня брат. — Возле воды змеиное гнездо.
    — Я не боюсь змей, — ответил я.
    Я еще в детстве научился обращаться с аспидами.
    На наших деревьях почти не осталось фиг, но брата это не беспокоило.
    — Соседи еще не начали собирать фрукты, и мы можем поменяться с ними и получить сколько угодно фиг.
    Я знал, что он прав. Так было всегда в прошлые годы и так будет всегда. Даже если римляне завоюют Египет, им будут нужны свежие фрукты, как они нужны Вабету для его хлеба.
    
    На следующее утро я сначала отправился в пекарню с корзиной фруктов, которую обещал Вабету. Другие рабочие еще не видели его, так как они пришли с утра, но некоторые из них думали, что он запасается углем. Я отошел к печам и сразу же обнаружил его. Он лежал около стены, истекая кровью от раны на голове. Рядом валялась форма для выпечки хлеба, также покрытая кровью. Вабета ударили ею, возможно, не один раз.
    Я попытался поддержать его и услышал его голос.
    — Предупреди царицу, — проговорил он, задыхаясь. — Рядом с ней предательство. Одна из ее служанок в сговоре с Октавианом.
    — Которая? — спросил я, но он закрыл глаза и замолк. Я закричал, и прибежали другие пекари, но было слишком поздно.
    — Это ты его убил? — спросил один из них.
    — Нет. Видишь — кровь на полу кое-где высохла. Его ударили раньше, а умер он только сейчас. Кто-нибудь приходил из царского дворца?
    Старший пекарь покачал головой.
    — Только пекари пришли рано утром. Из царского дворца заходил лишь Антоний.
    Но я кое-что помнил с прошлого дня.
    — Свежий хлеб доставляют во дворец с утра. Кто приходил за ним?
    — Должно быть, Пенеб, один из учеников.
    — Он здесь?
    — Он уже ушел во дворец.
    
    Так как Вабет заказал мне фрукты, остальные взяли их и дали мне несколько монет и серебряную пластину. Теперь я отправился искать Пенеба. Если служанки Клео не приходили в пекарню — значит, лишь Пенеб мог быть источником информации. Когда я зашел в дворцовую кухню, я увидел Хармиану, готовившую завтрак для Клео. Я поставил корзину с фигами, и она сняла с нее крышку и выбрала несколько лучших фиг для царицы.
    Виноград, который я принес Ире, оставался в корзине, где она могла его видеть.
    — Свежий хлеб уже принесли? — спросил я как бы невзначай.
    Она кивнула.
    — Час назад. Я могу оставить буханку для тебя, если ты сумеешь рассмешить меня в этот тяжкий день.
    — А где Пенеб, ученик пекаря, который приносит хлеб?
    Хармиана покачала головой.
    — Где-нибудь во дворце. Он собирался с кем-то поговорить.
    — А почему ты такая грустная? — спросил я в надежде ее развеселить. — Антоний приходил?
    Она печально кивнула.
    — Они сильно поссорились с царицей. Антоний считает, что она предает его в сговоре с Октавианом, потому что он опять одержал победу. Пойдем со мной.
    Она подняла поднос с едой.
    Я последовал за ней в комнату царицы, которая была ужасно взволнована. Ира тоже была здесь, а также Мардиан — темный и рослый слуга царицы.
    — Ты принес мне виноград, шут? — спросила Ира и швырнула в меня пухом в своей прежней детской манере.
    — Он в корзине на кухне.
    — Рассмеши нас, шут, — приказала царица, ее взгляд был задумчивым.
    Я начал жонглировать и несколько раз кувыркнулся, но все было бесполезно.
    — Даже твои шалости сегодня не веселят меня, — Клео повернулась к служанкам. — Девушки, помогите мне! — попросила она.
    Хармиана откликнулась.
    — Идем в мавзолей! Мы там закроемся и отправим Антонию известие, что ты умерла.
    Клео минуту подумала и согласилась.
    — Пойдем в мавзолей! Мардиан, скажи ему, что я покончила с собой, и моим последним словом было его имя. А затем расскажи, как он принял весть о моей смерти.
    Высокий юноша поклонился и поспешил прочь выполнять поручение. Но меня напугал этот обман, и я не понял, почему она согласилась с ним. Вскоре, когда Хармиана и Ира приступили к обычной работе, я сказал Клео:
    — Пекарь Вабет убит. Я был с ним, когда он умер, и он попросил предупредить тебя, что одна из твоих служанок в сговоре с Октавианом.
    — Убит? — Она тронула рукой горло. — Когда?
    — Утром, в рассветные часы.
    Клео покачала головой.
    — И Хармиана, и Ира были здесь все утро. Ни одна из них не могла этого сделать.
    — Виновен ученик по имени Пенеб. Он приносит хлеб каждое утро, и он знаком с твоими служанками. Он сейчас где-то во дворце.
    — Тогда с моей стороны мудро пойти в мавзолей.
    Она загрустила, и на ее лбу появились морщинки. Возможно, ее решимость угасла.
    — Ты говорил, что в твоем саду поселилось семейство змей. Они все еще беспокоят вас?
    — Нет, если мы осторожны. Я их не боюсь.
    — Это правда, что их укус безболезнен?
    — Так говорят, — с трудом ответил я.
    — Ты можешь принести мне одну из лучших, спрятав ее в корзине фиг?
    — Попытаюсь, — неохотно ответил я.
    — Ты получишь награду, — пообещала Клео и дотронулась до моей щеки. — Иди и поскорее возвращайся. Я буду в мавзолее с моими служанками.
    
    Я оставил ее одну и спустился по каменным ступеням в район кухни. Она поручила мне важное дело, и я надеялся, что окажусь достоин ее доверия. В кухне была лишь Хармиана. Она увидела меня и спросила:
    — Ты все еще ищешь Пенеба?
    — А он здесь?
    — Я видела, как он входил в кладовую с Ирой.
    Я быстро вбежал в кладовую, где хранилось зерно. Комнату освещала единственная масляная лампа, ее льняной фитиль горел танцующим пламенем.
    — Ты ищешь меня, шут? — спросил голос из тени.
    — Да, если тебя зовут Пенеб.
    Я увидел перед собой юношу немногим старше меня. Ему было около двадцати лет, и в каждой руке он держал нож, готовясь колоть.
    — Чего ты хочешь?
    — Ты убил пекаря Вабета. Никто из дворца не приходил к нему, кроме Антония, но Вабет узнал, что одна из служанок предавала Клеопатру. Ты был единственным связующим звеном между ними, так как приносил хлеб каждый день. Вабет раскрыл это, и ты убил его, ударив по голове формой для выпечки. Скажи, Пенеб, кто предал мою царицу? Хармиана или Ира?
    Вместо ответа Пенеб попытался ударить меня правым ножом, целя в живот. Я танцевал вокруг него, пытаясь найти оружие. Оно было необходимо, так как его ножи подбирались ко мне все ближе. Наконец я схватил лампу и швырнул в него. Пламя обожгло его правую руку, и нож упал на пол. Удерживая его с помощью пламени на безопасном расстоянии, я наклонился, чтобы схватить его. Он приблизился ко мне сверху, пытаясь попасть ножом. Я перекувыркнулся через спину и стукнул его кулаком по челюсти.
    Когда я поспешил в кухню, он был без сознания. Не было видно ни Хармианы, ни Иры, а виноград все еще лежал в корзине. Я вышел из дворца с заднего хода, намереваясь выполнить поручение Клеопатры.
    
  Я добрался до фиговой рощи возле деревни, когда солнце стояло в зените и внимательно оглядел место вокруг змеиного гнезда возле воды. Я надеялся, что отец и братья меня не видели. Змея — это разновидность египетской кобры, она активнее всего ночью. А сейчас, днем, она была сонной и лежала свернувшись. Я знал, что она может убить троих, так как на каждый укус змея тратила меньше половины яда. Я взял расщепленную палку, чтобы поднять ее с земли. Затем, прижав шею и хвост, я положил ее в корзину, спрятал под фигами и плотно накрыл крышкой.
    Я волновался, когда вернулся во дворец, неся свой зловещий груз. Прошло четыре часа с тех пор, как я уходил. Возле мавзолея я увидел Мардиана. Он был расстроен, и я понял, что что-то произошло.
    — Что случилось, Мардиан?
    Он горестно сжал руки.
    — Я сообщил Марку Антонию, что царица Клеопатра мертва. Он не поспешил в мавзолей, как мы предполагали, а вместо этого в отчаянии бросился на свой меч. Когда он узнал, что она еще жива, он сам добрел туда. Я слышал его слова: “Я умираю, египтянка, я умираю. Дай мне вина и позволь сказать несколько слов”.
    — Где он сейчас?
    — Она впустила его в мавзолей, и он умер. Октавиан пришел и потребовал, чтобы она сдавалась.
    — Кто с ней сейчас?
    — Только Ира и Хармиана.
    — Мне нужно войти. Я принес фиги, которые она просила.
    
    Мавзолей, лежащий западнее и примыкающий к храму Исиды, охранял единственный солдат. Ему требовалось позволение Клео, чтобы разрешить мне войти, и оно было вскоре получено. Я последовал за стражником в этот дом смерти, прошел мимо погребальных ниш, начиная с Александра, и, наконец, увидел Клео — в большой комнате, окна которой выходили на берег и на море внизу. Они так освещали комнату, что лампы были не нужны. Клео лежала на диване, заслонив рукой глаза от света.
    — Все кончено, шут, — сказала она, как только стражник вышел. — Мой супруг Антоний мертв, и скоро я последую за ним.
    — Не говори так! — возразила Хармиана. — Октавиан сохранит тебе жизнь.
    Клео покачала головой.
    — Юлий Цезарь привез меня в Рим как возлюбленную. Октавиан Цезарь привезет меня в Рим как рабыню, в цепях.
    — Ты должна жить! — произнесла Ира.
    — Для чего? Чтобы одна из вас, предательниц, вручила меня Октавиану и получила за это плату?
    — Это она предательница, — Хармиана указала пальцем на Иру. — Она все передавала ученику пекаря, который был в сговоре с римлянами.
    — Ты обвиняешь в предательстве, но сама виновна, — возразила Ира. — Ты спала с учеником пекаря и рассказывала ему о каждом шаге Антония.
    Мне показалось, что они сейчас подерутся, и я поспешил вмешаться.
    — Мы спросим у Пенеба, кто из них виновна, — сказал я Клео.
    — Но Пенеб мертв, — ответила она. — Разве не ты убил его в кладовой возле кухни?
    — Мы сражались, — признался я, — но он был жив, когда я уходил. Расскажи, как он умер?
    — Его ударили в спину его собственным ножом, — ответила Хармиана. — Я нашла его тело вскоре после твоего ухода.
    — Поэтому он ничего не расскажет, — добавила Клео. — Разве не ты убил его, шут?
    — Мы сражались, и я ударил его рукой. Я не прикасался к нему ножом.
    Она перевела взгляд на служанок.
    — Если это правда — значит, одна из вас убила этого человека после твоего ухода.
    — Зачем нам делать это? — спросила Ира, дрожа то ли от страха, то ли от сознания вины.
    — Чтобы скрыть свое предательство, разумеется, — она указала на крышку корзины, которую я принес.
    — Ира заходила в кладовую вместе с учеником, — настаивала Хармиана. — Я сказала об этом шуту, когда он пришел.
    — Ты лжешь! — воскликнула Ира. — Я не заходила сегодня в кладовую!
    — Конечно, одна из вас лжет, — согласилась Клео. — Шут, ты можешь мне сказать, которая из них?
    — Хармиана сказала мне, что Ира ушла с Пенебом, — подтвердил я. — Но сам я этого не видел.
    Обе женщины смотрели друг на друга, и на миг мы застыли на месте. Затем Клео повернулась к Ире и сказала:
    — Дай мне мое платье, надень мне корону. Я чувствую смертельную тоску и мне кажется, что я слышу зов Антония.
    Когда Ира подошла с платьем и короной, Клео улыбнулась и сняла крышку с корзины.
    — Подойди, дорогая Ира, и дай мне ощутить последнее тепло моих уст. Накорми меня фигой из корзины.
    Ира побледнела от страха и задыхаясь выполнила приказ. Она упала на пол, мертвая.
    — Что это? — спросила Хармиана. — Колдовство? - Тут она увидела змею в руках Клео и в ужасе отшатнулась.
    — Успокойся, Хармиана. Ты осталась верной. Видишь ребенка возле моей груди, которая желает, чтобы няня заснула?
    С этими словами моя Клео умерла, вздрогнув последний раз, когда змея выполнила свою работу.
    
    — Трагедия пришла к нам, — рыдая, произнесла Хармиана.
    Я поправил ее.
    — Трагедия пришла ко мне. Я осудил на смерть невиновную.
    — Как это? — спросила она, все еще глядя на тело Клео и на обвивавшую его змею.
    — Ира была невиновна. Это ты предала царицу Октавиану.
    Она обернулась ко мне.
    — Твой язык ядовит, как жало змеи!
    — О, нет. Я поверил в ее вину, когда ты сказала мне, что она в кладовой с Пенебом. Но это неправда — виноград, который я принес ей, все еще оставался в корзине, когда я уходил. Она не проходила там — иначе она бы забрала виноград. Это ты была сообщницей Пенеба и убила его, найдя без сознания, чтобы он тебя не выдал. Это ты придумала план — сообщить Антонию об ее смерти. И ты предлагала ей сдаться Октавиану.
    — Но теперь она мертва, — усмехнулась Хармиана. — А я в безопасности.
    — В безопасности от Клеопатры, но не от меня, — я оторвал змею от груди Клео и швырнул в Хармиану.
    
    Я услышал, как солдаты Октавиана Цезаря входят в мавзолей. Я убрал змею с тела Хармианы и вместе с ней выпрыгнул из окна на берег. Они ничего не узнают, если не найдут на телах следов от змеиных зубов. Это не вернет Клео, но мне удалось хотя бы немного отомстить за смерть ее и Антония.   Публикация на форуме: ??.09 2021 г.
• МНОГО ШУМА ИЗ-ЗА УБИЙСТВА

    В седьмой день марта в небе загорелась звезда и извергла пламя.

    
    Впервые зловещее предзнаменование появилось в небе над Англией в тот самый вечер, когда Роберт Эпплтон привез лорда Бенедикта и его жену в Ли Эбби. Это была пылающая звезда с длинным хвостом, размером с половину Луны и напоминающая гигантский факел, мигающий на ветру.
    — Она предвещает беду, — пробормотала служанка. Она сердито посмотрела на комету и подозрительно — на гостей, слезающих с лошадей в полумраке внутреннего дворика.
    Не обращая внимания на слова служанки, Сюзанна плотнее закуталась в плащ и подошла к мужу и его гостям. Дженет всюду видела зловещие знаки и предвестия беды: в сломанной ветке куста или пожухлой траве возле гриба. Она наслаждалась мрачными предсказаниями, хоть и уверяла, что радуется, если они не сбываются. Похоже, она считала, что ее предупреждения каким-то образом предотвращают катастрофу.
    Гости оказались нарядной молодой парой в сопровождении двух пожилых слуг. Сюзанна заметила, с какой нежностью муж помог жене спуститься с лошади и ступить на холодные камни. Он поднес ее руку в перчатке к губам и пожал, одновременно обняв жену другой рукой за талию, чтобы поддержать. В ответ он был награжден такой сияющей улыбкой, что Сюзанна ощутила укол зависти. Настоящая любовь между супругами встречалась редко, и в жизни Сюзанны ее недоставало. Роберт всегда дорожил деньгами и властью больше, чем любой женщиной.
    — Лорд Бенедикт прибыл в Англию из Падуи, — сказал Роберт после того, как представил Сюзанну этому дворянину. — Падуя — область могучей Венецианской республики, где он пользуется большим уважением. А его жена — племянница губернатора Мессины.
    Роберт разбирался в титулах лучше Сюзанны, но она тоже слышала о разных политических союзах. Например, о том, что Мессина — область Сицилии, а Сицилия находится под управлением Испании. После того как королева Мария вышла за короля Филиппа, Сицилию можно было считать нашей землей.
    Ясно, с какой целью Роберт пригласил в гости лорда Бенедикта: он рассчитывал, что дружба с этим молодым отпрыском благородного семейства поможет вернуть влияние при дворе. Раньше Роберт совершил ошибку, поддержав попытку леди

  Джейн Грей*

  некоронованная королева Англии с 10 по 19 июля 1553 года

  отобрать трон Марии Тюдор. За это ему пришлось провести несколько неприятных месяцев в тюрьме прежде, чем его простили и выпустили.
    Сюзанна тоже поддерживала королеву Джейн. Сейчас она была предана леди Елизавете, сводной сестре Марии Тюдор, хотя это было неосторожно. Вероятно, следует считать этих гостей врагами — они могли быть опасны для тайной деятельности, которой она занималась в Ли Эбби во время частых отлучек Роберта.
    Заставив себя улыбнуться, Сюзанна указала в сторону большой гостиной.
    — Прошу вас сюда, леди…
    Жена лорда Бенедикта порывисто схватила ее за обе руки. Она говорила по-английски с очаровательным акцентом.
    — Нам будет удобнее называть друг дружку Беатриче и Сюзанна. К чему формальности, если нам предназначено стать близкими подругами?
    — Предназначено?
    Беатриче рассмеялась.
    — Так начертано на небесах. — Она указала на комету. — Я родилась под такой же танцующей звездой. Как можно усомниться в том, что другая звезда сулит много хорошего?
    “Легко”, — подумала Сюзанна.
    По пути в дом она решила, что “танцующая звезда” Беатриче — это комета, пролетавшая над Англией в 1533 году. Сюзанна родилась годом позже, но в детстве она слышала рассказы о комете. Говорили, что этот знак предсказал развод Генриха Восьмого с Екатериной Арагонской. Согласно религиозным взглядам Сюзанны развод короля одновременно и с королевой Екатериной, и с римской церковью были радостными событиями. Но католики считали иначе.
    Мария не признавала развода родителей с того момента, как взошла на трон. Сейчас ее сестра Елизавета, дочь Анны Болейн, считалась незаконнорожденной. А тем, кто придерживался новой религии и не возвращался в римскую церковь, грозил арест, — а может быть, даже пытки и казнь по обвинению в ереси. Судьба многих друзей ее покойного отца побудила Сюзанну помогать им спасаться от преследований.
    
    Когда вино, сыр и сушеные фрукты были поданы, Роберт сообщил:
    — Мы получили высочайшее позволение поохотиться завтра в королевском оленьем парке. Нам следует отправиться отдыхать пораньше, чтобы подняться вовремя.
    Сидя возле камина, Сюзанна старалась устроиться поудобнее. Чтобы произвести впечатление на гостей, Роберт устроил ужин в самом большом и холодном зале, а не в комнате поменьше и потеплее. На лбу Сюзанны выступили капли пота, в то время как ее спина была холодной, как рука покойника.
    — Вы поедете с ними, Беатриче? — спросила она.
    — Я не нахожу радости в убийстве, — она сделала глоток гасконского вина из хрустального бокала.
    — Моя жена предпочитает медленные мучения, — вполголоса сообщил лорд Бенедикт.
    Не обращая на него внимания, Беатриче любовалась цветом

  кларета*

  общее название для некоторых красных вин Бордо

  :
    — Яркий, как рубин, — таким он и должен быть.
    Сюзанна не смогла удержаться:
    — Мне рассказывали, что если кларет потеряет цвет — нужно взять на пенни терна или чернослива, потушить их в самом темном красном вине, чтобы получился фунт или больше сиропа, и влить в бочку кларета, чтобы вернуть ему цвет.
    Подойдя к огню, Роберт пошевелил кочергой.
    — Изучение трав, — сообщил он лорду Бенедикту, с мужским превосходством посмеиваясь над женскими причудами, — небольшое увлечение моей жены.
    — Вполне подходящее занятие, — лорд Бенедикт расположился на стуле с низкой спинкой, вытянув ноги вперед и скрестив лодыжки. Он поднял бокал в честь обеих женщин. — Меня радует новое именование святого чертополоха.
    — Универсальное лекарство, — усмехнулась Беатриче. Она подмигнула мужу и обменялась с ним взглядом. Сюзанна поняла, что они играют словами.
    — Carduus benedictus, — произнесла она.
    Запоздало поняв каламбур, Роберт засмеялся.
    Дженет суетилась поблизости, ловя каждое слово, но она не поняла шутки. Компаньонка Беатриче, пожилая женщина по имени Урсула, также оставалась безучастной — возможно, она слышала эту остроту столько раз, что уже не забавлялась. Она сидела возле очага, равнодушная, как корова на пастбище, и в морщинистых руках держала нитку с иголкой и ткань.
    — Если вас интересуют не только те травы, которые разделяют имя лорда Бенедикта, — сказал Роберт Беатриче, — вы можете попросить мою жену показать ее новую кладовую.
    Сюзанна стиснула до боли пальцы, спрятанные под юбкой. Роберт привлекал внимание именно к тому, что Сюзанна желала скрыть.
    — Я думаю, что это опасно, — возразила она. — Я только что ставила опыты, чтобы выяснить, какие травы ядовиты для мух и других насекомых.
    Она надеялась, что неприятный запах удержит подальше Роберта, а заодно и любопытных гостей.
    — Моя жена никогда не выберет своим оружием яд, — заметил Бенедикт, — или лук со стрелами. Она предпочитает кинжал.
    — Он хочет сказать, что мой язык подобен кинжалу, и каждое слово ранит, — Беатриче шутливо похлопала мужа по плечу.
    “Эти двое перебрасываются словами, словно мячиками, — подумала Сюзанна, — и обоих это радует”. Она взглянула на Роберта, затем отвернулась.
    Бенедикт подмигнул жене, прежде чем повернуться к хозяину.
    — Я лелею надежду, что этот визит поможет мне лучше понять английских женщин, потому что моя жена представляется мне весьма загадочным созданием.
    — Ваша жена, сэр?
    — Разве вы не знаете? Беатриче родилась в Англии.
    — Моя мать, — объяснила Беатриче, — была испанкой. Она приехала сюда в свите королевы Екатерины Арагонской. Но потом вышла замуж за англичанина.
    — Ваша семья здесь? — спросила Сюзанна.
    — Увы, нет. Когда мои родители умерли, Урсуле пришлось увезти меня назад и передать сестре моей матери.
    Услышав свое имя, женщина подняла глаза. Она нежно улыбнулась своей бывшей подопечной, затем вернулась к своему рукоделию.
    Беседа перешла к обсуждению путешествий по Испании и Италии. К облегчению Сюзанны, больше не упоминалась кладовая, скрытая в небольшом закутке между кухней и садом, где росли травы.
   

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    На следующий день Сюзанна встала на рассвете, чтобы убедиться, что охотники уехали, а затем направилась в помещение, которое она тайно называла “мятной комнатой”. “Как хорошо, — думала она, — что три “еретика”, которых она прятала в Ли Эбби несколько дней назад, успели уехать раньше, чем прибыли Роберт и его гости. И как жаль, что сразу же после их отъезда появился еще один путник”.
    Она оглянулась, вставляя ключ в замок. Сзади никого не был; солнце едва показалось из утреннего тумана. Ей повезло: она могла выпустить беглеца, пока не встали Беатриче или ее служанка. В слугах она была уверена. Никто не выдаст ее. Они были верны ее отцу прежде и так же верны ей сейчас. Роберт был для них подозрительным чужаком, владеющим Ли Эбби лишь потому, что женился на ней.
    Густой аромат мяты донесся из чулана, когда Сюзанна открыла дверь. В маленькой кирпичной комнатке лежали тюки садовой, водной и болотной мяты. Вдохнув свежий воздух, Сюзанна шагнула внутрь, огибая тюки, чтобы открыть следующую дверь, скрытую за панелью в задней стене.
    Она не заметила тела, пока не споткнулась об него.
    Сюзанна опустилась на колени возле человека, лежащего на полу лицом вверх. Еще не успев дотронуться до него, она поняла, что ему уже не помочь.
    Нащупав опухоль у него на затылке, она почувствовала, что у нее самой кружится голова. Находка так напугала ее, что она забыла задержать дыхание.
    Может быть, он умер потому, что боялся задохнуться, и его сердце не выдержало, когда он изо всех сил задерживал дыхание?
    Со слезящимися глазами, кашляя от удушья, Сюзанна выбежала из комнаты. Во дворе она вдыхала воздух огромными глотками, пока наконец ее тошнота не прошла. Когда кто-то взял ее за руку, чтобы отвести на ближайшую скамью, она не сопротивлялась. Она думала, что Дженет пришла ей на помощь, но вместо Дженет услышала спокойный мелодичный голос Беатриче.
    — Я слышала, что запах мяты привлекает мух, а затем убивает их — но не думала, что он так же действует на людей. Этот человек был вашим врагом?
    Сюзанна посмотрела на нее с ужасом.
    — Я не убивала его!
    — Он мертв, — Беатриче выглядела потрясенной, как и любой, увидевший такое зрелище.
    — Это трагический несчастный случай.
    — Да, — прошептала Беатриче. Но, кажется, она была не уверена в этом.
    Чем еще это могло быть, если не несчастным случаем? Сюзанна спрятала лицо в ладонях, хотя и не собиралась давать волю слезам. Ей нужно было на секунду укрыться от проницательного взгляда Беатриче.
    
    Запах мяты был очень сильным. Если беглец выронил ключ, который она дала ему, а затем запаниковал, попытался его найти и не смог — в смятении, пытаясь вздохнуть, он мог потерять сознание, упасть и удариться головой. Что еще могло случиться? Она не знала. Но на голове у него был ушиб. Этот удар мог убить его. А может, у него было слабое сердце, и он умер от ужаса. Она была уверена лишь в одном: одной мяты было недостаточно, чтобы убить его. Как заметила Беатриче — человек гораздо больше мухи.
    — Как бы он ни умер, это неуместно, — заметила Беатриче. — Если его обнаружат здесь и опознают как еретика — его присутствие поставит под угрозу вашу помощь тем, кого преследует Мария.
    Сюзанна вскочила, словно от удара молнии. Она вздрогнула — но вовсе не из-за утреннего холода и тумана.
    — Что вы знаете обо мне?
    Спокойное, сдержанное выражение лица Беатриче поверх мехового воротника алого бархатного плаща внушало доверие, как и ее слова.
    — У нас с Бенедиктом много друзей в английском сообществе в Падуе.
    У Сюзанны все еще кружилась голова — последствия кашля. Ей было трудно собраться с мыслями. Беатриче хотела сказать, что Бенедикт подружился с людьми, покинувшими Англию из-за религиозных гонений Марии? Или он был знаком с англичанами еще до того, как Мария взошла на трон? В университете Падуи училось много студентов из Англии — особенно медицине — но не все они были последователями новой религии.
    — Я чувствую, что должна быть откровенной, — Беатриче оглянулась, чтобы убедиться, что за ними никто не следит. — Некоторые из прибывших недавно в Падую попали туда лишь благодаря вашей помощи. — Она назвала троих, которых Сюзанна прятала в Ли Эбби во время их бегства из Англии. — То, что вы делаете, — очень важно, Сюзанна. Мы с Бенедиктом не разделяем вашей веры, но восхищаемся тем, что вы спасаете людей.
    — Роберт бы не одобрил этого, если бы узнал, — горькие слова сорвались с ее губ раньше, чем она успела удержать их.
    — Я рада слышать, что вы держите вашего честолюбивого мужа в неведении.
    — Он честный верноподданный! — она заступилась слишком стремительно.
    — Да, настолько честный и так жаждет заслужить королевскую милость, что способен выдать собственную жену. Иначе он рискует, что его обвинят вместе с вами. Но если виновной сочтут лишь вас — ваша гибель пойдет ему на пользу.
    Беатриче говорила правду — но ее слова не становились от этого приятнее. Однако они напомнили Сюзанне, что у нее есть более животрепещущая проблема.
    — Я не могу звать коронера. Он задаст слишком много вопросов.
    — Тогда мы должны унести тело из дому сейчас же, — сказала Беатриче, — пока никто не пришел и не обнаружил его. У вас есть бочка или чан, куда можно спрятать тело, пока мы будем нести его?
    Она заглянула внутрь темной кладовой, словно пытаясь определить размер тела.
    — Может быть, пустой бочонок из-под вина?
    Сюзанна отвергла такие красочные идеи, предложив завернуть тело в покрывало, лежавшее в конюшне. Закрыв и заперев кладовую, она направилась туда.
    — Этот человек приехал верхом на старом жеребце. Мы можем воспользоваться им, чтобы увезти тело.
    — Здесь есть поблизости река или ручей? — спросила Беатриче. — Если мы опустим его в воду, это будет выглядеть так, словно он упал в темноте и ударился головой о камень.
    — А поток смоет запах мяты. — Сюзанна была восхищена сообразительностью Беатриче. Невзирая на склонность к драматизации, она обладала ясным практическим умом.
    — Но что он делал в вашей кладовой? Почему не спрятался?
    Сюзанна скрыла свои колебания, нащупывая дверь конюшни. Беатриче казалась союзницей. Она знала, что Сюзанна помогает еретикам бежать из Англии, и что один из них мертв. Но она не знала, что в задней стене кладовой была секретная дверца, ведущая во внутреннюю комнату. Ей незачем было знать об этом, решила Сюзанна.
    — Вы должны были приказать ему спрятаться, — настаивала Беатриче.
    — Когда мужчины подчиняются приказаниям? — криво усмехнулась Сюзанна, заметив, что ее голос прозвучал сурово. — Будь это Роберт — он бы вышел ночью на конюшню, чтобы проверить, как обращаются с его конем. Он души не чает в Ванкарде. Видимо, незнакомец захотел выйти по той же причине.
    — А зачем он залез в вашу кладовую?
    — Может, из любопытства.
    — Вы знаете его имя? — вопросы Беатриче летели стремительно, словно пули, и Сюзанна еле успевала отстреливаться.
    — Я никогда не спрашиваю имен.
    — Тогда как же?
    — Они называют пароль.
    Эту систему помог создать сэр Энтони Кук, близкий друг ее родителей. Сам он находился сейчас в ссылке, но одна из его дочерей оставалась дома и поддерживала связь с теми, кто помогал “еретикам” ускользнуть, пряча их в убежищах — таких как Ли Эбби.
    — Оседлай жеребца и еще двух коней, — приказала Сюзанна Марку, одному из конюхов. Когда он отправился выполнять ее приказ, она обратилась к спутнице:
    — Вы не должны участвовать в этом, Беатриче.
    — Вы не донесете тело одна.
    — Марк мне поможет. У вас неподходящая одежда. И вы лучше поможете мне, оставшись здесь. Чтобы никто ничего не заподозрил. На то время, пока меня не будет, притворитесь, что заперлись со мной в моей комнате.
    Здравый смысл Беатриче боролся с ее пылким рвением, но в итоге она согласилась с Сюзанной.
    — Похоже, что он ударился головой о камень? — спросила Сюзанна. Хоть ручей был быстрым и глубоким — здоровый сильный мужчина смог бы выйти из него, если не потерял сознание от удара.
    
    Даже с помощью преданного конюха было нелегко дотащить тело. Покойник был очень тяжелым.
    — Похоже, мадам, — ответил Марк. — И нам надо поскорее убраться отсюда, пока кто-нибудь не заметил нас.
    — Освободи его коня, — приказала Сюзанна. — Отпусти его в лес.
    Ей захотелось устроить так, чтобы Марк сам “нашел” коня, а затем начать поиски всадника — но было слишком опасно привлекать внимание к Ли Эбби.
    
    Все ли она предусмотрела? По дороге домой она размышляла над этим. Запоздало Сюзанна вспомнила, что у незнакомца была с собой сумка, когда он приехал. В ней мог оказаться ключ к его личности. Сейчас Сюзанна знала о нем лишь то, что он выглядел старше сорока лет. Чтобы казаться неприметнее, он носил простую одежду, по которой нельзя было понять, кто он такой. Но речь выдавала в нем джентльмена.
    
    Обратный путь занял меньше четверти часа. Она не осмелилась увезти тело дальше при свете дня.
    — Иди на кухню и обсушись, — сказала она совершенно промокшему Марку.
    Сама она направилась в “мятную” комнату, задержавшись лишь для того, чтобы взять светильник. Запершись изнутри, она поспешила к внутренней дверце, держа ключ наготове. Минуту спустя она была во внутренней комнате, отгородившись от всепроникающего запаха.
    Никто не забирался в тайную комнату, созданную специально, чтобы прятать беглецов от преследования королевы Марии. Узкая и длинная, она находилась в конце кладовой без окон. Здесь были соломенные тюфяки, стол и стул, а также запас еды и питья в высоком шкафу.
    Подозрения начали зарождаться у Сюзанны, как только шок от найденного тела прошел. Позже, когда она увозила тело и бросала его в ручей, у нее не было времени подумать. Но сейчас, в тишине и спокойствии, она поняла, что у нее много вопросов и обескураживающе мало ответов.
    Сюзанна осмотрела все вокруг. Покойный приехал с сумкой. Она ее видела: сумку из коричневой кожи хорошего качества. Типа седельной. Она должна быть где-то поблизости.
    Еще здесь должен быть ключ — дубликат ее собственного ключа.
    Она начала методично осматривать комнатку — повсюду, от пола до потолка. Но единственным результатом поисков были заноза в большом пальце и боль в коленке.
    Не было сумки.
    Не было ключа.
    Прикрыв платком рот и нос, Сюзанна быстро, но тщательно обыскала передний чулан перед тем, как выйти на свежий прохладный воздух. В “мятной” комнате была только мята.
    Волосы на ее голове стояли дыбом, пока она шла к конюшне. Она оглянулась, уверенная, что кто-то следит за ней — но позади никого не было.
    Может быть, незнакомец нашел этот путь? Марк и другие конюхи спали наверху — значит, он мог пробраться, оставаясь невидимым и неслышным. И что тогда? Она осматривала стойла. Может, он просто хотел взглянуть на своего коня? Или что-то спрятать? Он боялся врага, который настиг его?
    Если второй ключ пропал — значит, незнакомца мог убить кто-то, кто обнаружил его в кладовой, ударил по голове и оставил умирать, заперев дверь снаружи.
    — О, это вы, мадам! — воскликнула Дженет, заходя в конюшню. — Марк сказал, что вы вернулись.
    Минуту спустя вошла Беатриче в сопровождении Урсулы.
    — Ей можно доверять? — спросила Беатриче, глядя на служанку. — Конюх ей все рассказал прежде, чем я успела предупредить его.
    — Я вынуждена доверять вам обеим, — ответила Сюзанна. — У нас мало времени. Нельзя, чтобы Роберт застал меня здесь, когда вернется. Я никогда прежде не интересовалась лошадьми.
    — Зачем вы пришли в конюшню? — спросила Дженет.
    — Поискать пропавшую сумку незнакомца.
    Когда она все объяснила, они разделились. Беатриче дала Урсуле наставления на испанском. Это напомнило Сюзанне, что они обе были иностранками, хоть Беатриче и родилась в Англии. Странно, что Беатриче так решительно взялась помогать.
    Некоторое время все молчали. Сюзанна осматривала стойло, где находился старый жеребец, — один из самых темных углов, где легче было что-то незаметно спрятать. Держать в конюшне лошадей беглецов было самой рискованной частью плана. Роберт обращал мало внимания на людей, но был страстно привязан к лошадям. Он мог обнаружить появление новых.
    Сюзанна не нашла в стойле ничего, кроме помета. Она направилась к следующему.
    Услышав победный крик Дженет, она выбежала в центр конюшни. Пропавшая сумка нашлась в сарае. Дженет побежала к Сюзанне, держа сумку в одной руке и размахивая листом бумаги в другой.
    — Письмо! — крикнула Беатриче и выхватила его из рук Дженет. — Его надо уничтожить, прежде чем его смогут использовать против вас.
    — Подождите!
    Но Сюзанна опоздала. Беатриче подбежала к ближайшему факелу и бросила письмо в огонь.
    — А сейчас, — сказала Беатриче, дернув за сумку, — мы должны сделать с ней то же самое.
    Дженет попыталась удержать сумку, но Беатриче была сильной женщиной. Она выхватила сумку и, не позволяя Сюзанне помешать, выбежала из конюшни вместе с сумкой. Урсула ушла вслед за ней.
    — Она сошла с ума? — спросила Дженет.
    — Надеюсь, что она просто перестаралась. Я сама хотела уничтожить сумку — но сначала посмотреть, что в ней лежит.
    — Это все по вине звезды с длинным хвостом, — мрачно пробормотала Дженет. — Злое предзнаменование. Смерть и разрушение. Ужас и…
    — Довольно! Ни в смерти этого человека, ни в действиях Беатриче нет ничего сверхъестественного. — Она внимательно посмотрела на Дженет. — О чем говорилось в письме?
    — О, мадам, неужели вы думаете, что я…
    — Что там было написано, Дженет? — Сюзанна топнула ногой. В Ли Эбби все слуги умели читать. А если Дженет и была в чем-то грешна — то в необузданном любопытстве. Ее не раз заставали позади шпалер подслушивающей чужие разговоры. Сюзанна не сомневалась, что Дженет просмотрела письмо прежде, чем сообщить о своем открытии, или что она нашла письмо раньше, чем сумку.
    — Это было рекомендательное письмо. Я не успела прочесть его целиком, — смущенный голос Дженет зазвучал громче.
    — Повтори то, что ты прочитала, в точности как ты помнишь.
    — “Сэру Энтони Куку, Страсбург. Позвольте представить Вам мастера Уильяма Врота”. Это все, что я запомнила, мадам.
    — А подпись? Кто отправил письмо?
    — Подписи не было, но письмо было отправлено из Стейнса 2 марта. Где находится Стейнс, мадам?
    Сюзанна нахмурилась.
    — В пятнадцати милях к западу от Лондона, по дороге в Селсбери. — Было важно узнать, кто из жителей Стейнса направил Уильяма Врота в Ли Эбби.
    — Приведи Марка, — сказала она. — Мне нужно отправить письмо. Затем возьми чернила, перо и бумагу и запиши все, что ты запомнила из письма.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — На теле мертвеца не было следов насилия, — Роберт остановился и наполнил бокал терпким белым

  анжуйским вином*

  вина области Анжу во Франции, в основном красные и розовые

  .
    На обратном пути с охоты его, лорда Бенедикта и слуг остановил коронер, которого позвали сразу же, как только нашли тело. Роберта спросили, знаком ли ему покойный. Он ответил, что никогда не видел его раньше.
    — Совсем никаких? — спросила Сюзанна, и они с Беатриче переглянулись. Неужели никто не заметил ушиба на голове? Этого осложнения они не предвидели.
    — Его могли обглодать рыбы, — предположил Роберт.
    — Видимо, он утонул, — произнесла Беатриче. — Коронер утвердит эту смерть как несчастный случай?
    — Он не хочет этого делать, не выяснив личности жертвы. Есть подозрение, что парень покончил с собой. Тогда его нельзя хоронить на освященной земле.
    — И что коронер собирается делать?
    — Он хочет лучше все изучить.
    Сюзанна так сильно стиснула бокал, что костяшки ее пальцев побелели. Они подозревают убийство. Она была уверена в этом.
    Казалось, Беатриче не разделяет ее страха.
    — Они хотят поднять побольше суеты и шума, чтобы придать делу побольше важности, — насмешливо заявила она. — Но в результате выйдет много шума из ничего.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    На следующее утро, когда Роберт и лорд Бенедикт снова уехали на охоту, Сюзанна, Беатриче, Дженет и Урсула собрались в кабинете Сюзанны: уютной комнате, полной книг и карт. Из ее восточного окна виднелись сады и поля, а из северного — сторожка возле входа.
    — Этого человека звали Уильям Врот, — сообщила Сюзанна.
    Урсула всхлипнула, перекрестилась и начала перебирать четки.
    — Вы знали этого Врота, Урсула? — Сюзанна не ждала никакого ответа.
    Она упомянула имя Врота, чтобы обсудить: как убедить власти, что его смерть была несчастным случаем.
    Морщинистое лицо Урсулы еще сильнее сморщилось, и она взглянула на свою госпожу — но не произнесла ни слова.
    Беатриче положила руку на ее ладонь. Ее голос звучал нежно.
    — Если ты знала этого человека, ты можешь рассказать нам, кем он был, Урсула.
    — Он был мерзавцем, госпожа, — ответила Урсула.
    Вернее, это сказала Беатриче, обращаясь к Сюзанне и Дженет. Урсула и Беатриче говорили по-испански. Остальные их не понимали.
    — Почему она считает, что он был мерзавцем? — спросила Сюзанна.
    Непонятная беседа возобновилась. Беатриче задавала Урсуле вопросы и переводила ее ответы. Но Сюзанне казалось, что Беатриче слишком долго спрашивает и кратко отвечает. Она явно умалчивала о многом.
    — Она не знает ничего, что может нам помочь, — сказала наконец Беатриче. — Она помнит лишь, что когда служила у моей матери в Англии, этот человек был известен своей ненавистью к испанцам. Это было много лет назад — когда мои родители погибли, я была маленьким ребенком.
    — Она встречала Уильяма Врота? Он был тогда юношей примерно двадцати лет.
    — Она знала его репутацию. Он затевал драки со слугами испанских купцов в Лондоне и с их сыновьями.
    — И никто не мог его остановить?
    — А зачем, если королеву Екатерину изгнали? Я плохо помню те времена — я была слишком мала. Моя мать оплакивала участь своей госпожи. Как только король Генрих развелся с королевой, люди, подобные Вроту, стали позволять себе любые бесчинства. Они со смехом заявляли, что хороший испанец — это мертвый испанец.
    — Вашим родителям пришлось тяжело.
    Лицо Беатриче затуманилось.
    — Оказавшись в Англии, я сильнее чувствую их утрату, но при жизни они были очень счастливы. Отец любил мать так же сильно, как Бенедикт любит меня, и она воздавала ему сторицей.
    
    В северном окне Сюзанна увидела приближающегося всадника. Она узнала его ярко-зеленый плащ и пятнистую лошадь. К тому моменту как ее сосед, старый сэр Юстас Торнли (он служил мировым судьей, еще когда Сюзанна была ребенком) оказался в кабинете, — все четыре женщины сидели в кругу и вышивали гобелен.
    — Сожалею, что потревожил вас, — извинился он после того, как его представили Беатриче, — но я выясняю, кто видел этого человека последним.
    Он описал Уильяма Врота, но не сказал, что тот мертв. Сюзанна заподозрила, что Сэр Юстас, который никогда не был женат, придерживался старомодного убеждения, что мысли об убийствах и расследованиях не вмещаются в крохотные женские умишки.
    — Это описание подходит ко многим людям, сэр, — произнесла она, простодушно захлопав ресницами. — У него были какие-нибудь особые приметы?
    Сэр Юстас смущенно произнес:
    — Его одежда и борода пахли мятой.
    Он прочистил горло и добавил с нажимом:
    — Это не слишком обычный запах.
    — У мяты много применений, — голос Сюзанны звучал спокойно, хоть ее сердце билось втрое быстрее обычного. Едва ли ей нужно было скрывать знание трав. Каждую женщину этому обучали. — Я собираю листья садовой мяты для настоек. Если выпивать одну-две чашки в день, но не дольше недели подряд, — это прекрасно лечит от бессонницы, а также помогает пищеварению. Возможно, этот джентльмен разлил свое лекарство.
    — Я предпочитаю перегонять мяту, — заметила Беатриче. — Нужно использовать свежесорванные слегка высушенные верхушки, собранные раньше, чем растение зацветет. У перезрелого растения горький острый запах, а у собранного вовремя — теплый и терпкий.
    Взгляд судьи начал стекленеть.
    Подхватив замечание Беатриче, Сюзанна начала подробно описывать рецепты всевозможных лекарств из мяты и других трав. Она перестала притворяться, что вышивает. Она никогда не была умелой рукодельницей.
    — Отлично, Сюзанна, — произнесла Беатриче после того, как сэр Юстас ушел. — Как быстро мужчины глупеют, когда речь заходит о домашних делах!
    — Жаль. Я хотела рассказать ему, что некоторые сорта мяты помогают в любви. Если дать мяту ссорящимся влюбленным, они быстро помирятся.— А еще мята защищает от зла, — заметила Беатриче.
    — В таком случае, — улыбнулась Сюзанна, — нам нечего бояться. В Ли Эбби такие запасы мяты, что они защитят нас от сэра Юстаса.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    На следующий день Сюзанна и Беатриче поехали верхом в Кентербери, чтобы посетить собор. На обратном пути Роберт остановился возле поместья сэра Юстаса, попросив остальных ехать вперед без него. Сюзанна не смогла поговорить с ним наедине до тех пор, пока они не остались в спальне.
    — Завтра вы снова поедете на охоту? — спросила она.
    — Да, — его голос звучал раздраженно. — Лорда Бенедикта интересует только охота, соколы и развлечения с собственной женой. Он не собирается появляться при дворе.
    Скрыв улыбку, Сюзанна произнесла что-то, звучавшее сочувственно, и начала вынимать шпильки из прически.
    — Вы умная женщина, Сюзанна. Можете придумать что-нибудь, чтобы Беатриче вас невзлюбила?
    Она расчесывала свои длинные, густые волосы, стараясь скрыть негодование. Роберт считал, что удерживать здесь лорда Бенедикта дольше — пустая трата времени, но при этом не хотел обижать его сам: а вдруг Бенедикт все же окажется полезным. Роберт хотел, чтобы Сюзанна выполнила за него грязную работу.
    — Я не хочу ссориться с Беатриче. Она мне очень нравится.
    — А что вы знаете о ее семье?
    Вопрос удивил Сюзанну.
    — Ее мать служила матери королевы Марии. Я думала, что такая связь будет вам полезна.
    — Эту пользу перечеркивает то, что случилось потом. Мать Беатриче убила своего мужа-англичанина и покончила с собой.
    Потрясенная Сюзанна отложила щетку и спросила о подробностях.
    — Их семья жила в Стейнсе, — рассказал Роберт. Его голос затихал, пока он устраивался на ночь. — Это рассказал мне сэр Юстас.
    Их сосед был известен долгой памятью и любовью к сплетням. Если бы он знал больше, он бы рассказал.
    Сюзанна подошла к кровати и под недовольным взглядом мужа раздвинула синие парчовые драпировки. Стейнс. Это не может быть случайным совпадением. Может быть, Врот приехал сюда, чтобы встретиться с лордом Бенедиктом и его женой?
    Прежде чем Роберт отвел от нее тяжелый взгляд, она прочитала в нем правду. Он узнал имя Врота. Знал ли он, кем был покойный?
    По воинственно выступившей вперед челюсти мужа Сюзанна поняла, что он не намерен отвечать на вопросы. Но в молчанку можно играть вдвоем. Она не собиралась рассказывать, как она открыла имя Врота. Она села в изножье кровати и начала неторопливо заплетать косу.
    — Я не меньше вас хочу, чтобы вы вновь обрели милость при дворе. — Как еще она могла добиться ответа? — Но если я буду знать меньше вас, Роберт, — я могу ошибиться или сказать что-то невпопад. Если, например, этот мертвый незнакомец — тот самый Врот, известный своей ненавистью к испанцам…
    — Упаси меня Бог от вмешательства женщин!
    — Он был злобным фанатиком. — Она не жалела о смерти Врота (она знала подобных ему), но не могла закрывать глаза на возможное убийство. — Он порочил дело, которому он, по его уверениям, служил.
    — И которому он не был верен.
    — Что вы имеете в виду? — она чуть не выдернула прядь волос.
    — Во время последнего пребывания в Лондоне я слышал, что Врот, который сидел в тюрьме, приговоренный к смерти, согласился выполнить кое-какие поручения королевы Марии, чтобы спасти свою шкуру.
    При мысли о том, что Врот мог приехать в Ли Эбби в качестве шпиона, Сюзанна похолодела. Но она не посмела спрашивать Роберта дальше, чтобы не вызвать у него подозрений. Беатриче была права. Муж мог выдать Сюзанну, если это сулило ему выгоду.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    Марк вернулся в Ли Эбби на следующий день и привез ответ на письмо, которое Сюзанна отправила дочери сэра Энтони Кука. Он привез также подтверждение личности отправителя — веточку розмарина. Ответ Маргарет Кук был чуть грустным. Она написала, что никто в Стейнсе не знал никого из Ли Эбби, но у самого Врота было в Стейнсе имение. Он купил владения человека (Маргарет забыла его имя), убитого своей женой.
    — Есть и хорошие новости, — добавил Марк, не заметив, что его госпожа изо всех сил вцепилась в подлокотники своего любимого кресла из резного дуба, чтобы скрыть внезапную дрожь в руках. — Когда я шел через деревню, я услышал, что сэр Юстас еще раз осмотрел тело и заметил ушиб на голове покойника. Смерть признают несчастным случаем. Больше не станут задавать вопросов.
    — И вправду хорошие новости, — прошептала Сюзанна. Она вручила Марку плату за услугу и отправила его заниматься обычной работой.
    Погруженная в раздумья Сюзанна не сразу заметила, что Дженет, зашедшая в кабинет с Марком, осталась после его ухода. Она умела скрываться за дверью, когда хотела, чтобы ее не заметили.
    — Что сделала Беатриче с сумкой покойника? — спросила Сюзанна.
    — Разрезала на мелкие кусочки и сожгла.
    Верьте Дженет — она все разузнает. Перечень вещей, который она составила, тоже оказался полезным. В сумке находилась лишь одежда. Там не было ни бумаг, ни ключа.
    — Зачем она это сделала? Как ты думаешь, Дженет?
    — Чтобы защитить вас?
    — Возможно.
    — Мадам?
    — Да, Дженет?
    — Может, я не заметила ключа в сумке покойника, — заметив удивление Сюзанны, она поспешно добавила:
    — Я не знаю, как еще она могла взять его.
    — Беатриче?
    Дженет кивнула.
    — Она послала Урсулу выбросить ключ, так как металл не горит. Я пошла за Урсулой к пруду и увидела, как ключ блеснул на солнце, когда она бросала его.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    Сюзанна нашла Беатриче и Урсулу в маленькой гостиной. Беатриче сидела в кресле возле окна, читая при свете, струящемся через стекло. Урсула сидела у камина и штопала чулок.
    — Вы договорились здесь встретиться с мастером Вротом? — спросила Сюзанна. Если Роберт хотел, чтобы Беатриче невзлюбила ее, — обвинения в убийстве было для этого достаточно.
    Лицо Беатриче оставалось спокойным. Она отметила место в “

  Liber de Arte Distillandi*

  книга о дистилляции всех видов трав, составленная в результате изучения и труда мастера Игерома Бруинсвайка

  ” и посмотрела в глаза Сюзанне, прежде чем ответить:
    — Нет.
    — Но вы узнали его сразу, как только увидели?
    — Нет, — снова ответила она.
    Сюзанна ей поверила, но почувствовала, что Беатриче что-то скрывает.
    — Вы застали его в “мятной” комнате и решили запереть, пока туда не придет лорд Бенедикт?
    — К чему все эти вопросы? — спросила Беатриче. — Я думала, что вы считаете смерть Врота несчастным случаем, даже если сэр Юстас так не полагает.
    Ответ вертелся на кончике языка Сюзанны, но в последний момент она решила придержать новости о расследовании.
    — Кто-то ударил Врота так, что он упал, а потом запер его в кладовой, — сказала она вместо этого. — Если бы Врот просто упал, я бы нашла ключ. Скажите, Беатриче, как связан Врот со смертью ваших родителей?
    Беатриче резко поднялась с кресла и подошла к окну, глядя на хмурый пейзаж. Она смотрела на декоративные сады, безжизненные в это время года.
    — Вы узнали Врота, — произнесла Сюзанна, пытаясь выразить голосом симпатию, — и заперли, чтобы позвать лорда Бенедикта. Но когда вы вернулись, Врот был мертв.
    — Бенедикт ничего не знает об этом! — слова невольно вырвались у Беатриче, но было уже поздно.
    “Если бы Бенедикт увидел тело, — подумала Сюзанна, — это случилось бы до его отъезда на охоту. Но если Врота не заперли, чтобы дождаться Бенедикта, — значит, его убила Беатриче? Или…”
    — Урсула, — прошептала Сюзанна. — Это Урсула узнала Врота. Она его и заперла.
    Беатриче кивнула с видимой неохотой и снова села в кресло.
    — Видимо, мне придется рассказать вам все. Да, она его заперла, а затем пришла ко мне. Ее рассказ занял некоторое время. Была середина ночи. Ей надо было вытащить меня из постели, не разбудив Бенедикта, а затем рассказать, кто такой Врот, что она сделала и почему. Мне говорили, что мои родители умерли от лихорадки. Я была потрясена, когда узнала, что мою мать обвиняют в убийстве отца и самоубийстве. Урсула утверждала, что Врот — виновник их смерти.
    — У нее были доказательства?
    — Нет. Однажды вечером моя мать позвала ее, дала денег и приказала немедленно увезти меня в Испанию. Затем подвела Урсулу к окну, показала человека — Врота — и сказала, что мы должны ускользнуть так, чтобы он нас не заметил, потому что он очень опасен. Через час мы с Урсулой были на пути в Кале. Там мы узнали, что мои родители погибли.
    — И Урсула ничего не сделала?
    — А что она могла сделать? Она знала репутацию Врота. Она была уверена, что он убил их, но боялась за свою жизнь и за мою — мы тоже могли бы погибнуть, если бы она дольше оставалась в Англии, чтобы обвинить его. Но сейчас она стара. Она больше не боится смерти. — Беатриче нежно улыбнулась. — А так как она стара, у нее болят кости, и боль не дает ей заснуть. Она проснулась среди ночи и случайно выглянула в окно. Она сразу узнала Врота, потому что много лет назад так же смотрела на него в окно. Она подошла к нему ближе, последовала за ним в кладовую, подкралась сзади, ударила по голове, забрала ключ и заперла кладовую. Она рассчитывала, что мы с ней вместе сможем заставить Врота признаться в преступлении, но когда я услышала ее рассказ, оделась и пошла с ней в кладовую — было уже поздно. К тому времени он умер.
    — Но почему вы оставили его там? Вы же понимали, что его найдут.
    — Было поздно что-то предпринимать — рассвет должен был вот-вот наступить. Я едва успела запереть дверь и вернуться в постель, пока не проснулся Бенедикт. Я хотела вернуться и убрать тело, когда Бенедикт уедет на охоту, но вы пришли туда раньше меня.
    Сюзанна хотела ей верить. Если смерть Врота была несчастным случаем — дело закрыто. А она спасена, потому что если бы Врот остался жив и ему предъявили обвинение — стало бы известно о тайной комнате. Сюзанна бы оказалась в тюрьме вместе с Уильямом Вротом. Его бы могли оправдать — а ее бы наверняка казнили за измену. Она судорожно вздохнула.
    — Не будем больше об этом говорить.
    Беатриче нахмурилась.
    — Мы с Бенедиктом собираемся вернуться в Падую, где английские законы будут над нами не властны. Но запах мяты заставит сэра Юстаса подозревать вас, Сюзанна. Что, если он продолжит расследование? Что, если он узнает, что Врот умер в вашей кладовой?
    — Я убеждена, что этого не случится.
    Если бы возвращение охотников не прервало их беседы, Сюзанна бы сообщила Беатриче о последнем вердикте сэра Юстаса.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — Я думал, что они уедут сегодня утром, — проворчал Роберт на следующий день. — Что Беатриче делает в вашей кладовой?
    — В лаборатории, Роберт. Она готовит свое секретное снадобье в качестве прощального подарка, добавляя болотную мяту, чтобы усилить защитные свойства при перегонке.
    — А нам нужна защита? — спросил он с подозрительным видом.
    Сюзанна улыбнулась.
    — Нет, дорогой, но Беатриче всерьез отнеслась к словам Дженет о несчастье, которое несет звезда с длинным…
    Она замолкла, смутно почувствовав тревогу, когда вспомнила, как Беатриче говорила, что Сюзанна нуждается в защите от сэра Юстаса. Сначала их прервали вернувшиеся с охоты мужья, а остаток дня и вечер были заняты подготовкой к отъезду. Сюзанна совершенно забыла, что собиралась сообщить Беатриче о том, что больше не о чем волноваться, так как ей уже ничто не угрожает.
    Роберт не обратил внимания на растерянность Сюзанны.
    — Она там задержится ненадолго, — сказал он, чуть подумав, — так как Бенедикт развел по ее просьбе большой огонь в кладовой.
    — В лаборатории, — поправила Сюзанна. — А проводить возгонку нужно на маленьком огне. Потерпите, Роберт. День только начинается.
    — Это кладовая, — настаивал Роберт. — А огонь был очень сильным.
    — Большой огонь в кладовой? — прошептала она.
    
    Никто ее не услышал. Мощный взрыв заглушил все прочие звуки. Стены кладовой вспыхнули, и пламя уничтожило уличающий запах мяты. Огонь не распространялся, и Беатриче не пострадала. Она позаботилась заранее и о том, и о другом, когда готовила свой прощальный подарок.
    — Огонь вспыхнул слишком быстро, — Бенедикт подмигнул Сюзанне, и она поняла, что Беатриче ему все рассказала. Его предложение оплатить убытки смягчило Роберта, и тот не стал задавать лишних вопросов.
    Ум Беатриче тоже был слишком быстрым, подумала Сюзанна, так как Беатриче считала, что должна защитить ее от сэра Юстаса.
  

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
    — Вы будете восстанавливать свою кладовую? — спросил Роберт после того, как гости уехали.
    Дженет и Марк тоже присутствовали.
    — Нет нужды, — она решила, что отныне будет прятать еретиков в конюшне рядом с их конями.
    — А где же вы будете хранить мяту? — спросила Дженет. — Разве ее не нужно запасти побольше, чтобы защититься от звезды с длинным хвостом?
    — Больше не нужно, — успокоила ее Сюзанна, — Беатриче это уже сделала. Твое предзнаменование, Дженет, — это вправду танцующая звезда. А также знак того, что скоро случится много хорошего.   Публикация на форуме: 13.12.2020 г.
• ГЕРЦОГИНЯ
    Я оставалась совершенно безмолвной. После всего случившегося он стоял, решительный как бронза, и сообщал всему миру, что мы поженимся. Поженимся! Вы бы тоже онемели.
    
    Позвольте рассказать предысторию. Меня зовут Изабелла, и до сего момента я собиралась вступить в монастырь. Боюсь, что я слишком своенравна и порывиста, и меня следует укрощать. Поэтому я выбрала монастырь с очень строгим уставом — обитель святой Клары. Вообразите мои чувства, когда после всех недавних перипетий и треволнений я услышала, что стану женой герцога!
    И это еще далеко не все.
    Не так давно герцог решил, что он стал пренебрегать своими обязанностями и вследствие мягкости характера не в состоянии требовать неукоснительного исполнения законов. Особенно его заботило, поскольку он сам был холостяком, пренебрежение запретом под страхом смерти вступать в связь с женщиной, на которой мужчина не был женат.
    Опасаясь, что народ устроит бунт, если внезапно этот запрет начнут соблюдать по всей строгости, герцог решил, что будет лучше, если он на некоторое время уедет, а взамен оставит своего заместителя Анджело. Этот Анджело будет наделен всеми герцогскими полномочиями и предназначен для исправления нравов Вены.
    Ошибка. Большая ошибка.
    Какое отношение я имею ко всему этому, вы могли бы спросить? Дело в том, что мой брат Клавдио оказался в сложном положении со своей невестой Джулиет, и они спали вместе. Они держали свою помолвку в тайне, ожидая, пока родственники Джулиет благословят их и дадут Джулиет приданое. Поэтому они рискнули нарушить закон против прелюбодейства.
    Итак, Анджело мог проявить милосердие, решив, что нарушение было незначительным, если вообще было, — поскольку влюбленные были фактически мужем и женой, не считая формального бракосочетания. Но Анджело был садистом и безжалостным диктатором. Ему нравилось мучить людей и заставлять их терзаться. Это доставляло ему радость. Поверьте мне: я-то знаю.
    Оказавшись внезапно и безжалостно осужденным на смерть, Клавдио позвал меня и попросил переговорить с Анджело и вымолить прощение. Я так и сделала, но результат был ужасен: Анджело признался в любви ко мне и сказал, что выполнит мою просьбу, если я лягу в постель с ним.
    Я понимаю, что в глазах множества людей лишиться девственности ради спасения жизни брата — не такая уж большая жертва. Вспомните, однако, что я собиралась стать монахиней Святой Клары.
    Я должна была стать Христовой невестой. Мою жизнь, мою судьбу — и даже саму мою душу — все нужно было принести в жертву, если я выполню требование Анджело.
    Не думайте, что я не любила Клавдио и не была порой готова уступить подлому шантажу. Но я не верила Анджело. Я знала, что он может лишить меня девственности — а затем отправить Клавдио на казнь. Как выяснилось позже, он именно так и собирался поступить.
    Это было так унизительно: я стояла на коленях на холодных камнях, умоляя пощадить брата. Анджело же заявил, что я получу его согласие, лишь отдав мое тело в его власть.
    Когда я сообщила Клавдио свое решение, он не совсем понял. Ему следовало бы чувствовать, как важна для меня девственность, — но он не чувствовал. Он даже имел наглость предложить мне совершить смертный грех, чтобы спасти его жизнь. Клавдио боялся смерти и говорил о своем страхе в то время, когда я видела перед собой врага, злейшего, чем смерть.
    Я говорила ему, что он обретет покой в обители Господней. Но он не слышал.
    А что делал хитрый герцог тем временем, можете вы спросить? Он переоделся монахом и втайне управлял событиями, следуя своему искусному плану. Несмотря на доброе сердце, у него был изощренный ум, и он любил затевать игры. И он не всегда задумывался о том, кто мог им навредить.
    
    Анджело некогда был обручен с женщиной по имени Мариана, но ее приданое утонуло вместе с кораблем ее брата Фредерика, и Анджело оставил ее, сделав вид, что узнал нечто, пятнающее ее честь, — хотя дело было лишь в потере приданого. Вот вам свидетельство его подлости. Таким уж человеком он был.
    Итак, монах предложил, чтобы я вернулась к Анджело и сделала вид, что согласилась с его требованием. А вместо меня в спальню Анджело должна была войти Мариана, спася таким образом и мою девственность, и жизнь Клавдио.
    Это был отличный план, и он сработал, хотя монаху пришлось проделать некоторые манипуляции с головами, чтобы убедить Анджело, что Клавдио вправду был обезглавлен. Затем, по своим собственным причинам, монах убедил также и меня, что Клавдио казнен, — я же говорила, что он любил играть в игры. И я верила в смерть брата до последнего момента.
    Бедной Мариане пришлось умолять о пощаде для Анджело, и она докучала мне, уговаривая просить вместе с ней! И мне пришлось второй раз стоять на коленях, теперь умоляя пощадить человека, которого я ненавидела, который убил моего брата, несмотря на то, что считал, будто насладился моим телом!
    Стоит ли удивляться, что я онемела, увидев живого Клавдио и одновременно услышав от герцога, что я стану его герцогиней?
    Я могла бы отказаться — но в тот момент я была так потрясена, что не смогла говорить. А когда я пришла в себя — мы были уже женаты.
    
    Спустя несколько месяцев я опомнилась и привыкла к новой жизни, как могла. Я не приносила монашеских обетов, поэтому с бракосочетанием трудностей не возникло. Герцог снова стал править Веной и следить за соблюдением закона с милосердием и добротой, поэтому все вошло в свое русло. Я не скажу, что прелюбодейства исчезли. Этого никогда не случится. У нас, венцев, много странностей и тайных пороков. Тот, кого интересуют причуды извращенного ума, может узнать много интересного, наблюдая за нами.
    Я обнаружила массу преимуществ в положении герцогини, хоть поначалу мне было сложно приноровиться к требованиям супруга. Он был немолод, хоть и силен, и ему требовалось немало реквизита, чтобы вести такую жизнь, какая ему нравилась. В частности, он любил произносить богослужебные латинские тексты, подходя ко мне сзади перед тем, как заняться любовью. Это я выносила, но, когда он захотел, чтобы я оделась монахиней, — отказалась. Это было уже слишком.
    
    Итак, я все больше наслаждалась бездельем и роскошью. Я любила своих лошадей, театр, балы, полагалась на заботу служанок и наслаждалась ухищрениями поваров. Иногда я думала о жизни, которую могла бы вести, — и признаюсь: когда я посещала роскошный пир или прогуливалась в чудесных дворцовых парках, мысли о скромной, холодной и темной келье теряла привлекательность. Тем не менее я исправно посещала церковь, молилась каждый вечер, и мы щедро жертвовали монахиням святой Клары.
    Может, вам интересна участь прочих? Клавдио и Джульет поженились, а затем уехали в деревню. Мы не слишком часто видимся с ними, однако они очень счастливы. Анджело и Мариана тоже поженились — в соответствии с ее желанием, приказом герцога и требованиями закона — но их история не завершилась счастливым концом. Как можно быть счастливой с таким садистом и извращенцем, как Анджело? Мариана прелестна, но совершенно наивна в том, что касается мужчин. Даже я, когда собиралась в монастырь, была умнее, чем она.
    Поэтому я вовсе не удивилась, когда через полгода после свадьбы она пришла ко мне в слезах.
    — Осуши глазки, дорогая, — предложила я, — и пойдем прогуляемся в саду.
    Стоял чудесный весенний день, и ветерок разносил ароматы цветов.
    — Я больше не могу, — произнесла она.
    — Что случилось?
    — Это все Анджело.
    — А что с ним такое?
    — Он больше меня не любит.
    Я могла бы сказать, что он никогда ее не любил, но придержала язык. Вряд ли она хотела услышать такое.
    — Почему ты так думаешь? — спросила я.
    Она посмотрела по сторонам, наклонилась ко мне и заговорила шепотом.
    — У него есть другие женщины.
    Я чуть не расхохоталась. У любого мужа в Вене есть другие женщины. Подозреваю, что даже у моего герцога они появляются время от времени, но если он не щадит для меня монашеского облачения и латинских богослужений по ночам — на что мне жаловаться?
    Но Мариана была вправду в отчаянии.
    — Таковы мужчины, — сказала я ей, — с ними ничего не поделаешь. Это в их природе. Когда они видят привлекательную женщину — им нужно ее завоевать.
    — А разве я не привлекательна?
    — Это другое дело. Ты его жена. Ты не считаешься.
    — Вот именно! Я его жена! Зачем же ему спать с другими женщинами? Ведь я сплю с ним, когда он хочет. Я делаю все, что он хочет, даже если это больно или отвратительно…
    — Мариана! Я же сказала тебе: такова их природа. Тебе придется научиться с этим жить, или ты будешь вечно несчастна.
    — Но я уже несчастна! Я не могу с этим жить. Я хочу умереть.
    Я взяла ее за руку.
    — Не устраивай сцен, Мариана. Ты привыкнешь.
    Она вырвалась.
    — Никогда! Я хочу умереть. Я покончу с собой.
    Я вздохнула.
    — Из-за мужчины? Он того не стоит. Что у него за любовница?
    Мариана взглянула на меня. В ее глазах было столько боли, что мое сердце сжалось, хоть я и считала ее дурочкой.
    — У него не одна любовница.
    — А сколько?
    — Не знаю.
    — Две? Три?
    — Говорю тебе: не знаю!
    — Но какие-то предположения у тебя есть? Их три, четыре или пять?
    — Скорее всего, около трех.
    — Он спит с тремя другими женщинами?
    — Их три каждую неделю.
    — Что?
    — Он посылает за ними. У него есть посыльный по имени Пандар — видимо, грек — отвратительное существо. Анджело платит ему за то, что тот приводит молодых женщин. Обычно это девушки из провинции, которые только что приехали в город и еще не устроились на место. Они очень юные. И не знают, что их ждет.
    — Он их насилует?
    Мариана кивнула.
    — Я слышала крики. И его угрозы, что они умрут ужасной смертью, если расскажут кому-нибудь, что происходит.
    
    Рассказ Марианы заинтересовал меня. Я слышала об этом Пандаре, хотя никогда не встречала его. Я знала, что он выглядит прилично и вращается в различных кругах общества. Сводничество не ново для Вены — ничто, связанное с сексом, не ново в Вене — но все же этот Пандар заинтересовал меня.
    — Откуда ты все это знаешь? — спросила я.
    — Мне рассказала близкая подруга. Она разговаривала с одной… с одной из этих девушек.
    — И ты уверена, что это правда?
    Мариана кивнула.
    — Однажды ночью я спряталась в кустах и ждала. Мы спим в разных комнатах, и Анджело по-прежнему в той спальне, в которой… помнишь ту ночь, когда я пришла вместо тебя?
    Я кивнула. Я не хотела хранить это воспоминание. Оно явно было не одним из моих лучших моментов.
    — Они приходят ночью в темноте, и он не зажигает свечу. Все, как и тогда.
    — Ясно, — сказала я. Я так сильно ненавидела Анджело за то, как он поступил со мной, что у меня в голове начал складываться план.
    — Что мне делать, дорогая Изабель? Умоляю, скажи, что мне делать?
    Я взяла ее за руку.
    — Не делай ничего. По крайней мере пока. Я понимаю, что тебе тяжело, но потерпи. Я найду выход и обещаю тебе, что твои страдания скоро кончатся.
    В ее глазах сверкнул луч надежды.
    — Правда? Ты обещаешь? Неужели я снова смогу быть счастлива?
    — Посмотрим, — задумчиво сказала я. — Увидим.
    
    Я наконец была довольна моим изменившимся внешним видом и крестьянским платьем, которое я тщательно подготовила, чтобы рискнуть пройтись по улицам в роли деревенской девушки в поисках работы. Расспросив Мариану, я поняла, что Пандар хватает своих жертв на площади, прямо у стоянки карет, прямо в тот момент, когда они прибывают в город. Наверняка он был опытным и понимал, кто поддастся на его уловки, а кого лучше оставить в покое. Я постаралась выглядеть слабой и растерянной, и он быстро подошел ко мне. Он был богато одет и казался влиятельным и знатным господином.
    — Ты здесь новенькая? — спросил он.
    — Я? — робко ответила я, опустив голову. — Да, господин.
    — Откуда ты?
    Я назвала далекую деревню, название которой слышала от секретарей мужа.
    — А что привело тебя в Вену?
    — Я ищу работу, господин.
    — Ищешь работу? А что ты умеешь делать?
    — Я умею готовить, стирать и чинить одежду.
    — Это полезные умения. Пойдем со мной.
    Я не могла так сразу согласиться — надо было изобразить скромность.
    — Я не могу, господин.
    — Почему?
    — Ну, не знаю… Это слишком быстро. Мы ведь незнакомы.
    — Слишком быстро? Принять приглашение знатного господина посреди площади?
    Он улыбнулся. У него была приятная улыбка, вызывающая доверие.
    — Пойдем, пойдем, не будь дурочкой.
    Я пошла за ним. Он предлагал мне руку, но я отказалась. Его это не слишком огорчило.
    — Думаю, что смогу помочь тебе, — сказал он и дернул себя за ус.
    — Помочь мне, господин? Вам нужны мои услуги?
    Он засмеялся.
    — Мне? О, нет. Моему другу. Я поговорю с ним о тебе.
    — Но вы меня не знаете, господин. Как вы можете говорить обо мне? Вы даже не знаете моего имени.
    Он остановился и дотронулся до моей щеки. Он был выше меня, и мне пришлось приподняться, хотя я хотела держаться с опущенной головой. Я почувствовала, что краснею.
    — Я отлично разбираюсь в людях, — сказал он. — Я вижу, что ты порядочная деревенская девушка, и думаю, что это именно то, что ему надо.
    Мы пошли дальше. Теперь я старалась идти рядом с ним, изображая интерес.
    — Но у него есть одна особенность, — предупредил он.
    — Какая, господин?
    — Он предпочитает вести дела по ночам.
    — Это и вправду странно, господин.
    Он пожал плечами.
    — Это просто мелкая причуда.
    — Если вы так считаете, господин… — Будучи ‘деревенской девушкой’, я ‘понятия не имела’, как принято вести себя в городе.
    — Он тебе понравится. Это очень добрый, внимательный и щедрый господин. Тебе надо будет ночью пройти через его сад, и он расскажет тебе о твоих обязанностях. Не бойся. Он порядочный человек, да и я буду рядом.
    Я снова вспомнила, что играю роль простой деревенской девушки.
    — Если вы так считаете, господин.
    — Значит, сегодня вечером?
    Я колебалась ровно столько времени, сколько нужно. Наконец прошептала:
    — Сегодня вечером.
    — Встретимся здесь, — сказал он и смешался с толпой.
    
    Мой план был простым. Я собиралась войти в спальню Анджело под прикрытием темноты и… Я не слишком задумывалась, что будет дальше — я лишь собиралась противостоять ему и разоблачить его. Если будет нужно — я заявлю, что приходила в гости к моей подруге Мариане, а Анджело набросился на меня. Но вряд ли до этого дойдет. Одно из преимуществ положения герцогини — страх перед властью ее супруга. Я не сомневалась, что Анджело бы прекратил свои ночные загулы, если бы они грозили ему политическими последствиями. Легко не обращать внимания на брань жены, но гнев герцога — совсем другое дело.
    Я ужасно волновалась весь вечер. После обычных шалостей с сутаной и песнопениями я налила супругу стаканчик, и он затих, как погасшая свеча. Когда слуги улеглись, я переоделась и выскользнула из дома.
    Темные улицы пугали меня — раньше я никогда не гуляла ночью одна, и я боялась, что ко мне пристанет пьяный крестьянин или солдат. Для такого случая я взяла с собой кинжал — его подарил мужу иностранный дипломат. Но то ли улицы охранялись лучше, чем я думала, то ли мне просто повезло, — но я добралась до центральной площади без всяких приключений. Оказавшись там, я удивилась тому, сколько людей не спят в столь поздний час, развалившись возле фонтана, болтая и хохоча возле жаровен и при свете факелов. Я не подозревала о существовании ночной жизни, и ее открытие взволновало меня.
    Пандар появился словно по волшебству. Он был в темном платье и с таким же капюшоном, как у меня.
    — Ты готова? — спросил он.
    Я кивнула.
    — Тогда пойдем со мной.
    Мы пошли по узким аллеям и широким мощеным мостовым до жилища Анджело, где мы остановились возле ворот в широкой стене, окружавшей сад.
    — Ворота открыты, — сказал Пандар. — Пройди через сад прямо в комнату перед собой. Она тоже открыта. Там тебе все объяснят.
    Я последний раз притворилась испуганной.
    — Не знаю, господин… Я хочу сказать… Я не уверена…
    — Тебе нечего бояться, — нежно произнес он.
    — Вы пойдете со мной?
    — Не могу. Мой друг предпочитает вести дела наедине.
    Он стоял рядом, пока я собиралась с силами. Я глубоко вздохнула и зашла в ворота. В саду не было огней, поэтому я осторожно шла, стараясь не упасть. Наконец я добралась до комнаты Анджело, постучалась — и он открыл мне. Среди теней я разглядела кровать с балдахином и человека, стоящего передо мной: Анджело.
    — Заходи, моя прелесть, — сказал он. — Располагайся поудобнее. Мой друг Пандар сказал тебе, что нужно делать?
    Я присела в реверансе.
    — Да, господин. Он сказал, что у вас есть работа для меня, но вы предпочитаете вести дела ночью.
    Анджело рассмеялся.
    — Какой замечательный притворщик, мой Пандар! Но на этот раз он сказал правду. У меня действительно есть работа для тебя.
    С этими словами он придвинулся ко мне, и я почувствовала, как его рука, напоминающая ящерку, гладит мою щеку. В тот момент мне следовало сказать, кто я и зачем я здесь, — но любопытство побудило меня продолжать обман.
    Анджело подвел меня к постели, усадил на кровать и продолжал меня ласкать, заходя дальше, чем прежде. Я отодвинулась, но он был груб и настойчив. Он повалил меня на спину и залез мне под юбку. Я сопротивлялась и пыталась сказать, кто я, но он зажал мне рот другой рукой.
    Одновременно он звал меня по имени.
    — Изабелла! О, моя прекрасная Изабелла! Сделай это для меня, Изабелла! Прошу тебя, сделай это для меня!
    Поначалу я растерялась, так как была уверена, что он не узнал меня. Затем я в шоке поняла, что он вправду не понял, кто я, но сказал мне то, что говорил всем ночным гостьям. Он называл их всех Изабеллой!
    И тогда я поняла.
    Он разыгрывал вновь и вновь сцену, когда я должна была прийти к нему в обмен на жизнь Клавдио — в полной темноте. Несмотря на то что вместо меня приходила Мариана, он не желал верить этому — либо думал, что, повторяя атрибуты прошлого, он в своем диком воображении будет наслаждаться обладанием моим телом.
    Пока мы боролись на кровати, мною овладели ужас и отвращение. Теперь мне легко было довести свой план до конца — поведение Анджело помогло мне.
    Я достала кинжал и воткнула в спину Анджело как можно сильнее. Он вздрогнул, словно его ужалила оса, приподнялся и попытался остановить кровь.
    Я вонзила кинжал ему в грудь и произнесла:
    — Это за Мариану!
    Он проквакал мое имя:
    — Изабелла! Моя Изабелла!
    — Да, это я! — воскликнула я. — Только я не твоя! — И снова ударила его кинжалом. — А это за меня!
    Он упал на пол, умоляя сохранить ему жизнь. Я опустилась на колени возле него и вонзила кинжал в его черное сердце.
    — А это за то, что ты не различил нас в темноте!
    После этого он затих. Я подождала несколько минут, пока он не перестал дышать. Вокруг стояла тишина.
    Предполагая, что Пандар все еще стоит у калитки, я вышла через переднюю дверь и направилась домой по темным улицам. Никто не преследовал меня, нигде не было ни души. Дома при свете свечи я увидела, что моя одежда в крови. Неважно — когда я ее сожгу и смою кровь Анджело, все будет в порядке. Мариана прольет несколько слез по своему несчастному бесчестному супругу — но со временем ее горе пройдет, а он больше не причинит боли ни ей, ни кому другому.
    Что касается меня — я уже сказала, что у супруги герцога множество привилегий. И одна из них — ее вряд ли когда-нибудь заподозрят и обвинят в убийстве.   Публикация на форуме: 27.11.2021 г.
• Я ОТНЯЛ ЖИЗНЬ ТВОЮ
    ЭТОТ РАССКАЗ — МОЙ ВКЛАД, ОПИСЫВАЮЩИЙ СТРАНСТВУЮЩИХ АКТЕРОВ ВИКТОРИАНСКОЙ ЭПОХИ. ПУСТЬ НЕКРАСИВО — НО ЭТА ЖЕНЩИНА ВСЕГДА РАЗДРАЖАЛА МЕНЯ (ВИДИМО, ДЕЗДЕМОНА). МНЕ ВЫПАЛ ШАНС РАССКАЗАТЬ ИСТОРИЮ ОТЕЛЛО ПОД ДРУГИМ УГЛОМ
  
    Зрители встали и устроили овацию. Пусть Оскар Уайльд был последней сенсацией — но ничто не могло сравниться с музыкой шекспировских стихов и страстью трагедии Отелло. А из всех блистательных актеров никто не был таким неистовым Отелло, как Оуэн Гленконнор, и настолько коварным Яго, как Идрис Эванс.
    Обычно львиная доля оваций доставалась также жене Оуэна — Дьердре Эшбурн. В роли леди Макбет она была непревзойденной, хотя в роли Дездемоны — просто хорошей. Ей недоставало пламени и блеска. Когда Оуэн стоял возле нее во время последнего поклона, он заметил на ее лице тень и почувствовал ее горькое разочарование. Время от времени такое случалось с любым актером — но она уже давно не оказывалась на втором плане, в то время как более скромной актрисе — жене Идриса Амелии Райкрофт — вручали розы.
    Когда занавес наконец опустился, актеры обменялись поздравлениями и разошлись по своим костюмерным. Дьердре требовалось лишь переодеться и убрать чуть-чуть грима — и она была готова участвовать в празднике. Парика она не носила. Ее собственные роскошные русые волосы прекрасно подходили для роли, и публика желала их видеть. Они были частью ее образа. Требовалось лишь подправить несколько завитков и шпилек перед вечеринкой.
    То же самое относилось и Амелии. Идрису нужно было переодеться и снять украшения Яго — и он был готов. Может быть, пришлось снять немного лишнего грима — но это получилось быстро.
    Оуэн же должен был смыть весь черный грим — не только с лица и шеи, но и с рук. Это было долго, и обычно к тому времени, когда он присоединялся к остальным, они уже потягивали шампанское и развлекали гостей историями о прошлых спектаклях, об их успехах и провалах.
    Он пересек комнату, оклеенную обоями с картинами прерафаэлитов, где висели шипящие газовые лампы, но это шипение заглушалось голосами, смехом и звоном хрусталя. Как обычно, Дьердре находилась в центре группы поклонников. Она стояла на нижней ступеньке лестницы, на ее светло-абрикосовое платье падал свет, придавая ей сходство с центром картины Рембрандта. Остальные на ее фоне казались тусклыми и невзрачными. Эта женщина умела подать себя!
    Оуэн приближался неспешно, в каждом его шаге ощущалось достоинство. На нем была его любимая белая шелковая рубашка с длинными рукавами. Она едва ли годилась для вечеринки, но выглядела очень эффектно и выразительно. Он увидел, как Идрис усмехнулся ему и поднял бокал. Они заговорили друг с другом.
    Услышав его голос, полдюжины голов обернулись. Один крикнул “Мои поздравления!”, а прочие присоединились. Ему передали шампанское, и он взял бокал, вдыхая сладко-острый аромат. Кто-то прислал им прекрасное вино. Он высоко поднял бокал. “Благодарю тех, кто прислал нам это!” — четко и звучно произнес он. Его голос был глубок, выразителен и полон чувства. Если бы он не был великим актером, он бы стал как минимум хорошим певцом. Но быть одним их хористов — пусть и хорошим — совсем не то, что главным солистом.
    Дьердре обернулась и поглядела на него, улыбаясь с убийственным очарованием. Большинство мужчин смотрели на нее. Это было привычно, но, возможно, они сегодня заметили, как ее задвинули на задний план ее муж, Яго и даже молодая жена Яго. Но если они думали, что она будет хмуриться, — они плохо ее знали. Она стала перед Идрисом, взяла его под руку, и он галантно ответил. Они были знакомы много лет, вместе взлетали на гребне волны и читали мысли друг друга.
    Оуэн подошел к ней и взял под руку с другой стороны.
    — Кто прислал нам шампанское? — спросил он. Лучше было не упоминать о спектакле.
    Она бросила мимолетный взгляд на Идриса, вытащила руку из его руки и нахмурилась, обернувшись к Оуэну.
    — Кеннеди, — ответила она, имея в виду Кеннеди Уильямса, управляющего театра. — И Идрис.
     Она казалась смущенной, словно подозревала, что он чем-то недоволен. Может, он вправду недоволен? Он хотел, чтобы они его включили в разговор, а они, казалось, забыли про него.
    — Понятно, — сказал он холодно. — Что ж, отлично.
    Он допил вино и сделал знак официанту, который подал ему новый бокал. Взял его, сразу поставил на маленький боковой столик и забыл. Он повернулся к Кеннеди Уильямсу и стал беседовать с ним.
    Идрис пожал плечами и снова повернулся к Дьердре, но женщина вместо того, чтобы продолжить беседу, подошла к Оуэну и чуть нервно улыбнулась ему.
    — Между нами ничего не было, — начала она и поглядела на него, затем на Кеннеди.
    Он не ответил.
    — Оуэн, поверь мне! — просила она.
    Это было неподходящее место для обсуждения столь мелкого смешного предмета. Лучше всего просто забыть его. Говорить об этом в присутствии других, особенно Кеннеди, было неловко. Он предпочел не понимать, что она имела в виду. Оуэн удивленно поглядел на нее, но догадался, что его раздражение заметили.
    — Было что-то или не было — забудем, — хладнокровно сказал он.
    Она грациозно протянула ему еще один бокал. У нее были красивые руки, и она двигала ими изящно, как танцовщица.
    — Вина, дорогой…
    
    Это было нелепо. Она разыгрывала драму на пустом месте — и размещала себя в центре. С его стороны было глупо подыгрывать ей. Аплодисменты Амелии задели ее сильнее, чем он думал. Обидно, когда публика, которую считаешь своей, переходит на сторону актрисы моложе и красивее — пусть лишь на один спектакль. Амелия была очаровательна — но не обладала ни пылом Дьердре, ни ее величием. Можно было позволить ей насладиться триумфом. Немного великодушия не повредит.
    Он взял шампанское.
    — Конечно!
    Он сделал глоток, пристально глядя на супругу. Они были женаты больше десяти лет и отлично понимали друг друга. Его нежный взгляд мог обмануть кого угодно, но не ее.
    — Спасибо, — добавил он и улыбнулся ей.
    — А Идрис? — спросила она так тихо, что лишь Кеннеди мог слышать.
    Он поднял бокал.
    — За его здоровье! — голос Оуэна прозвучал резковато.
    Женщина расслабилась и вернулась к остальным, готовая к новым рассказам, воспоминаниям и шуткам.
    
    Оуэн забыл этот эпизод уже неделю спустя. Шли новые спектакли, критики писали восторженные рецензии, особенно отмечая финальную сцену и яркость Идриса в роли Яго. Но как бы хороши актеры ни были, нужно было вновь и вновь репетировать, оттачивая мастерство. Во время одной из репетиций Оуэн случайно поссорился с Идрисом. Он сам не понимал, как это произошло. Они стояли на крылечке, и Кеннеди говорил с человеком, находившимся в центре внимания, — мастером, от которого зависела безопасность труппы. Внезапно Дьердре шагнула по доскам на свет и положила кисть на руку Идриса.
    Оуэн увидел, как Амелия отвернулась и на ее лице появилась вспышка неудовольствия. Она была молода, страстно влюблена в Идриса и очень боялась очарования Дьердре. Оуэн видел, как она уязвима, как боится оказаться не такой интересной, не такой красивой. Она постоянно была на вторых ролях — для всех, кроме Кеннеди Уильямса. Для него она всегда оставалась первой и лучшей, хотя, возможно, не замечала этого.
    Оуэн шагнул вперед, перебив их.
    — Дьердре, повтори этот выход еще раз сейчас, когда поставили лучшее освещение, — приказал он.
    Это было грубо и не в его характере, но он добился желаемого, прервав сцену. Дьердре посмотрела на него большими испуганными глазами и проскользнула мимо Кеннеди Уильямса. Идрис нахмурился.
    — Конечно, Оуэн, — нежно проговорила Дьердре, опустила глаза и вышла.
    — Какой черт напал на тебя? — спросил Идрис тихо, но сердито. — Ты слишком долго играл Отелло. Тебе невесть что мерещится.
    Оуэн был ошеломлен.
    — Отелло? Не будь смешным. При чем здесь я? Ты что, не видишь лица своей супруги?
    — А при чем здесь Амелия? У Дьердре горе, ей нужно сострадание и доброе слово, в которых ты ей отказываешь.
    Его темные глаза были холодными, а на лице было возмущение.
    — Сострадание? — недоверчиво переспросил Оуэн. — Не будь глупцом! С ней не происходит ничего такого, чего не могут вылечить похвалы критиков и аплодисменты.
    Идрис возмущенно посмотрел на него.
    — Не думал, что ты такой бесчувственный, Оуэн. Я думал, что ты добрее и не такой эгоист.
    Оуэн не находил слов. На его лице отразилось возмущение еще до того, как он заговорил.
    — Ты всячески пытаешься выразить сострадание моей жене, оставляя свою, спрашиваешь, что с ней происходит, — и еще ругаешь меня?
    Идрис покраснел и еще сильнее разозлился от смущения.
    — Амелия прекрасно знает, что я чувствую по отношении к Дьердре лишь дружбу и восхищение — как и все мы!
    — А еще сострадание, — насмешливо произнес Оуэн. — Не забудь об этом! Несомненно, твое сердце истекает кровью оттого, что твоей жене дольше аплодировали. Наверняка Амелия удивляется тому, что ты не гордишься ею. Словно она затмила тебя!
    — Я не об аплодисментах, идиот! — зарычал Идрис, еле сдерживаясь.
    Кеннеди Уильямс взглянул на них, словно решая, стоит ли вмешаться. Затем перевел взгляд на Амелию, и на миг его чувства выразились в его глазах.
    — Я говорю про ее сестру! — ответил Идрис.
    Оуэн совершенно растерялся.
    — Сестру?
    Идрис прищурился.
    — Ее сестра умерла неделю назад! Не притворяйся, что ты не понимаешь, о чем я говорю! Она была твоей свояченицей! У Дьердре невероятное мужество и самообладание, если она выходит на сцену каждый вечер, а ты еще обвиняешь ее в том, что она ревнует к Амелии, которая наконец-то добилась признания. Я был лучшего мнения о тебе! — И развернулся, чтобы уйти.
    Оуэн схватил его за плечо и развернул назад.
    Идрис напрягся, словно собирался ударить Оуэна, и остановился лишь когда поднял кулак.
    — У нее нет сестры! — проговорил Оуэн сквозь зубы достаточно тихо, чтобы Уильямс не услышал. — Не знаю, какого черта она тебе наплела, — но она единственный ребенок!
    Идрис стоял неподвижно, вытаращив глаза.
    — Что?
    — Она единственный ребенок! — повторил Оуэн.
    Идрис судорожно вздохнул, словно пытаясь ответить. Ни один не знал, верить второму или нет.
    В эту минуту вернулась Дьердре с озабоченным видом. Она поглядела на Уильямса, затем сдержано улыбнулась Идрису и наконец обернулась к Оуэну.
    — Освещение в порядке. Давай продолжим сцену. Потом мы можем пойти и, — женщина грациозно двинула плечом, — провести послеобеденное время как мы хотим. Мне нужно отдохнуть перед спектаклем. А тебе?
    Он увидел в ее глазах что-то вроде испуга. Но она была права: им всем надо было уйти из театра, сделать перерыв и как следует поесть перед тем, как вложить всю страсть, душевную и даже физическую силу, в вечернее представление. А ему — особенно. Отелло — труднейшая роль.
    — Да, конечно, — согласился он, обращаясь только к Уильямсу, и отправился прямо на сцену.
    
    Но через пару дней ссора снова разгорелась. Дьердре как обычно разыграла романтическую драму. В субботу вечером актеры обедали с друзьями. Было около десятка гостей. Свечи бросали блики на белоснежные плечи, изысканные прически и каскады драгоценностей, достойных герцогинь. Стол был сервирован хрусталем и фарфором. Розы плавали в серебряной чаше в центре стола, а ветви жимолости оплетали серебряные графинчики. Лакеи скромно стояли возле столов, а девушки в черных платьях, передниках и наколках разносили блюда. Дьердре вызывающе флиртовала, особенно с Идрисом. Оуэн видел, что Амелия все сильнее нервничает.
    Четыре раза он прерывал их беседу, пытаясь переключить внимание Дьердре на себя. Флирт с Идрисом становился все заметнее не только Амелии, но и всем прочим. Оуэн пробовал обсудить новости, другие пьесы, Оскара Уайльда, который взял Лондон штурмом, позволяя себе все более дерзкие шутки. Оуэн даже опустился до сплетен и пересказа болтовни в мюзик-холлах — но ничего не помогало, пока в конце концов он не стал казаться смешным и привлекать всеобщее внимание.
    Когда наконец дамы удалились в дальнюю комнату, он поймал Идриса в холле.
    — Прекрати вести себя как идиот! — сердито произнес он. — У тебя есть жена, которая обожает тебя, а ты не обращаешь на нее внимания в течение всего обеда! Может, она не столь блистательна, как Дьердре, но она заслуживает, чтобы в обществе с ней обращались уважительно, как бы вы ни вели себя наедине.
    Идрис покраснел. Оуэн сначала подумал, что от злости, но, приглядевшись внимательнее, с облегчением понял, что от стыда.
    — Прости, — негромко произнес он. — Дьердре так остроумна, что я забылся. Хотел бы я, чтобы Амелия больше…
    — Доверяла тебе? — иронически подхватил Оуэн. — Ты не слишком помог ей в этом, не так ли?
    Это был сарказм, а не вопрос.
    — Не усугубляй, — попросил Идрис. — Это больше не повторится.
    В этот момент Уильямс вышел из обеденного зала. Идрис быстро отвернулся и ушел. Его лицо все еще было красным.
    
    Оуэн вспомнил об этом через неделю, когда увидел, как Амелия спускается по лестнице отеля. Хотя было время после завтрака, еще не все поели. Амелия выглядела бледной и несчастной. Дьердре бежала за ней. На ней был свободный халат поверх ночной рубашки, а волосы свисали по плечам бронзовой волной. Она была взволнована, и ее щеки — ярко-розового цвета. Она поймала Амелию на нижней ступеньке.
    — Это вовсе не то, что вы подумали! — произнесла она с пылом. Казалось, Дьердре пытается шептать, желая секретности, но на самом деле ее голос был слышен издали. Даже Уильямс слышал ее в обеденном зале.
    — В самом деле? — насмешливо спросила Амелия, поворачиваясь и глядя в лицо соперницы. — Есть какое-то иное объяснение тому, что вы вышли из спальни моего мужа в ночной рубашке? Хотела бы я услышать его! Вы устроили представление, хотя вы просто шлюха!
    Оуэн шагнул вперед. Дело зашло слишком далеко.
    — Амелия, клянусь, — Дьердре положила пальцы на ладонь Амелии.
    Но та вырвала руку.
    — Не оскорбляйте всех нас! — прошипела она. — Вы шлюха! Оуэну придется с этим смириться. Может, он все еще так любит вас, что не в силах открыть глаза на правду. Но я могу, и я это сделаю!
    — Стойте! — крикнула Дьердре, и на этот раз в ее голосе прозвучало настоящее отчаянье. — Идриса не было в спальне, и я это знала! Я искала вас! Я знала, как вы близки! Идрис обожает вас! Так как я не нашла вас в вашей комнате, я пошла в спальню Идриса! Где еще вы могли быть?
    Амелия остановилась и обернулась. Она не знала, чему верить.
    Оуэн видел сомнение в ее глазах. Ее губы дрожали. Могла ли Дьердре сказать правду? Он этому верил. Ей нужна была драма, а не страсть. Идрис ей требовался лишь для саморекламы.
    — А чего вы от меня хотели? — хрипло спросила Амелия.
    — Ячменного отвара, — робко проговорила Дьердре. — У меня ужасно разболелась голова, а моя служанка забыла взять отвар.
    — Ясно.
    Оуэн не знал, поверила ли Амелия. Возможно, ей так хотелось верить, что она даже не пыталась выяснять ничего у Идриса. Или она не желала убедиться в худшем, предпочитая мучиться сомнениями.
    Пора было прекратить эту сцену.
    — Дьердре! — воскликнул Оуэн, схватив ее за локоть. — Ради бога, почему ты не попросила отвар у персонала гостиницы вместо того, чтобы разыгрывать это представление?
    
    Ему так и не довелось узнать больше. Этим вечером перед четвертым актом он был один в гардеробной и разыскивал свою любимую рубашку, которую либо сам, либо костюмер куда-то засунули, и, что еще важнее, — мавританский кинжал, который он всегда вешал на стену — играл он Отелло или нет. Внезапно он услышал ужасный крик. Оуэн сразу понял, что это был крик не удивления или злости, а исполненный абсолютного ужаса.
    Он уронил камзол и бросился бежать туда, откуда доносился крик. Кассио и Бьянка стояли возле двери в комнату Идриса, и Бьянка кричала. Когда появился Оуэн, Кассио обхватил Бьянку руками и увел прочь.
    Оуэн вошел и увидел, что Идрис лежит на полу лицом вниз с мавританским кинжалом в спине. Вокруг рукояти растекалось кровавое пятно. Было глупо ожидать, что он выжил с такой раной, но Оуэн ощущал безумную надежду. Отослав остальных, он опустился на колени перед Идрисом, чувствуя биение пульса на шее. Он понимал, что Идрис мертв, но все-таки почувствовал боль разочарования. Он взглянул в лицо Идрису. Его темные глаза были открыты, и он казался удивленным, словно увидел пришедшую смерть.
    Следовало ли Оуэну закрыть ему глаза или оставить как есть до прихода полиции? Надо вызвать полицию. Смерть Идриса могла быть убийством.
    Оуэн медленно поднялся, чувствуя, что дрожит.
    — Лучше сказать Кеннеди, — неуклюже проговорил он. — Сегодня спектакль не будет окончен. Надо предупредить публику.
    Оуэн закрыл дверь.
    — И прислать кого-то посторожить тело до прихода полиции.
    
    Меньше чем через полчаса прибыл инспектор Морган — темный, как сам Идрис, и полноватый. Его голос звучал, как сладкая патока.
    — Итак, — мрачно произнес он, — это Идрис Эванс? Какая трагедия! Такой прекрасный актер! Он играл Яго, верно?
    — Да, — подтвердил Оуэн.
    Морган поднял бровь.
    — Нет нужды спрашивать вас, кто вы, сэр. Я видел вас много раз. Один из лучших Отелло наших дней. Я бы сказал — лучший. Вы знаете, что здесь произошло?
    — Нет, не знаю.
    — Мне сказали, это случилось после четвертого акта. Следовательно, перед антрактом на сцене не было ни вас, ни бедного мистера Эванса, ни Дездемоны… мисс Эшбурн.
    —Верно, — согласился Оуэн.
    — Что ж, — задумчиво произнес Морган. — Вам лучше рассказать мне обо всем, что вы делали с того момента, когда покинули сцену, до того, как услышали крик Бьянки. Остальных я попрошу о том же самом.
    
    Выяснять передвижения каждого было долго и тяжело, но в конце концов все прояснилось лучше, чем можно было надеяться. Никто не проходил через дверь на сцену — значит, Идриса убил один из актеров, костюмеров, рабочих сцены, либо Кеннеди Уильямс. Морган был упорным и проницательным. Он все записывал корявым почерком мелкими буковками, сокращая слова. С утра они собрались в гримерной все, кроме Амелии, лежавшей пластом. В одиночестве во время убийства оставались лишь Кеннеди Уильямс, утверждавший, что он находился в офисе управляющего; Амелия, которая, хоть и делила костюмерную с Бьянкой, была расстроена и поэтому заперлась одна; и сам Оуэн, который тоже оставался один в костюмерной. Еще двоих никто не видел: швейцара и Дьердре, которая заявила, что выходила взять записку у почитателя и встретилась с ним.
    — Он сидел здесь на стуле, — прошептала она. Ее лицо было пепельным, а руки она сжала, словно удерживая их от дрожи. Она с трудом говорила и переводила взгляд с Оуэна на инспектора Моргана, словно боялась, что случится что-нибудь еще ужаснее, но была бессильна предотвратить это.
    Кеннеди Уильямс вяло стоял, отперевшись на дверь. Его лицо заострилось. Казалось, он простоял уже несколько суток, а не часов.
    — Вы уверены, мисс Эшбурн? — спросил инспектор. Он не сомневался, просто хотел записать еще один факт.
    — Да, инспектор, — ответила она, затем заколебалась.
    — Случилось что-то еще? — спросил инспектор.
    — Нет! — ответила она чересчур поспешно.
    Морган ждал.
    Она ничего не говорила, но выглядела все более несчастной.
    — Возможно, нам лучше поговорить наедине, мисс Эшбурн.
    — Нет… мне вправду больше нечего сказать вам, — уверяла она. — Я не знаю, кто убил Идриса. Он был блестящим актером и дорогим другом — моего мужа и моим.
    Последние слова она произнесла с нажимом, почти агрессивно, словно убеждая кого-то.
    Кеннеди Уильямс смотрел в пол.
    Морган посмотрел на него, затем на Дьердре, приподняв брови.
    — Порой друзья ссорятся, мисс Эшбурн.
    — Конечно! Наверное, вы слышали, что Оуэн с Идрисом тоже ссорились, но это было просто недоразумение. И ничего больше, уверяю вас. О нет! Вы не можете…
    Она остановилась и опустила глаза.
    — Если кто и виноват, так это я. Я просто вела себя глупо и не более, клянусь. Оуэн знает меня достаточно, чтобы этому верить.
    — Я видел спектакль, мисс Эшбурн, — сказал Морган. — И знаю, что Дездемона не виновна ни в чем.
    Она грустно улыбнулась.
    — Но ведь в конце концов погибли Отелло и Дездемона! — огрызнулся Оуэн. — А не Яго.
    — Я всегда жалел об этом, — Морган хладнокровно посмотрел на него. — Если кто и заслуживал смерти, так это Яго. Ревность — страшная вещь, к чему бы то ни было: к деньгам, власти, славе, женской любви — к чему угодно. Она может отравить больше жизней, чем все прочее.
    — Я знаю, — прошептала Дьердре. Она с трудом держала себя в руках.
    Морган посмотрел на Оуэна, и Оуэн увидел враждебность в его глазах. Он впервые понял, что находится в опасности. Это было нелепо, но Морган вправду считал, что он мог убить Идриса. Первым порывом было отрицать это, указать, что если и было соперничество между ними, то лишь творческое: они помогали друг другу в спектакле! Затем он оглянулся вокруг и увидел изможденное лицо Кеннеди, полное вины и смущения. Дьердре была прекрасна и трагична, Морган любил театр и видел его в роли Отелло, считая лучшим. Но творчество было ни при чем… Дело было в Дьердре! Он вспомнил, как они ссорились с Идрисом последние недели, и Кеннеди это видел. Он знал, что Морган выяснил все у Кеннеди, и что управляющий театра воспринимал их ссоры с точки зрения Амелии. Он был прекрасным администратором, но не актером, и его чувства к Амелии были видны невооруженным глазом.
    — На сегодня все, — сказал, наконец, Морган. — Я увижу всех вас завтра. Прошу вас не покидать гостиницу.
    
    Оуэн вернулся в костюмерную, чтобы переодеться в собственную одежду. Он все еще не мог найти любимую рубашку и был вынужден поискать другую. Оуэн вышел, и ему сказали, что Дьердре уже отправилась в гостиницу. Он прошел полмили один в темноте, собираясь с мыслями. Ему некогда было грустить по Идрису. Грусть обязательно настанет позже — ведь они были друзьями большую часть их профессиональной жизни. Оуэн любил его юмор, силу и особенно ум. Они раскрывали друг в друге самое лучшее — и как актеры, и как друзья. А теперь ему приходилось распутывать сеть подозрений, окутывавшую его. Ему не хотелось верить, что Кеннеди или Амелия могли убить Идриса, но казалось, что факты не оставляли другого объяснения. Почему? Из ревности. Опять эта ревность! Одному из них могла прийти в голову безумная мысль, что у Идриса с Дьердре была любовная связь. Амелия была молода и влюблена, замужем всего пару лет. Последние недели Дьердре оттесняла ее на сцене, и ей могло показаться, что Дьердре еще и отбирает у нее мужа. Может быть, Амелия было ревнивее, чем Идрис предполагал?
    Но почему она убила Идриса, а не Дьердре?
    Кто мог знать, какая ссора вспыхнула между ними?
    А Кеннеди? Может, он любил Амелию сильнее, чем они думали, и убил Идриса за то, что тот предал ее… а заодно, и чтобы освободить ее для себя?
    Оуэн пересек темную улицу, освещенную газовыми фонарями, и направился к огням гостиницы. Любой ответ причинял вред дорогим ему людям, но грозящая ему лично опасность усиливалась, и лишь правда могла спасти его.
    Он не видел супругу. Видимо, она легла отдохнуть. Жена предпочитала спать в одиночестве. Она любила секреты. Ее тщеславие требовало, чтобы лишь горничная знала тайны ее туалета. Он ее понимал и одобрял. Это позволяло ему соблюдать такую же секретность, и потому он часто разглядывал себя в зеркале поздно вечером, его это устраивало. Они вели себя так, как сами выбрали.
    
    Оуэн плохо спал и сошел вниз, не позавтракав, надеясь узнать что-то новое в театре. Морган был уже здесь, но Оуэн старался избегать его.
    В одиннадцать у него ужасно разболелась голова, но ему удалось найти рабочего сцены, который был возле его костюмерной и видел, как Оуэн шел в противоположном направлении в то время, когда Идрис мог быть убит.
    Со вздохом облегчения он позвал его, чтобы поговорить с Морганом.
    Но после легкого завтрака рабочий нашел Оуэна в холле гостиницы.
    — Простите, мистер Гленконнор, сэр, — смущенно пролепетал он, переминаясь с ноги на ногу, — но я видел вас не в последний вечер, а накануне. Я сказал про последний вечер, так как знал, что вы ни за что бы не сделали ничего плохого мистеру Эвансу, но мисс Эшбурн видела, где я был на самом деле, и заставила меня сказать правду, потому что она сама уже тоже сказала. Мне ужасно жаль, сэр.
    — Конечно, вы должны были сказать правду, — согласился Оуэн, в испуге обнаружив, что дрожит. — Он заставил себя поднять голову и взглянуть на рабочего. — Спасибо, что пришли.
    — Простите, сэр.
    — Все в порядке.
    
    Но все не было в порядке. Он понял это, когда Дьердре сама пришла к нему спустя час. Она была в черном, ее яркие волосы контрастировали с бледным лицом.
    — Мой дорогой, мне так жаль. Я уже сказала этому несчастному полисмену, что видела рабочего, как там его зовут. Иначе бы ни за что не упоминала о нем. Даже не представляла как это важно для тебя. Если бы я знала, я бы солгала!
    — Тебе не следует лгать ради меня.
    Она вздрогнула, словно он ударил ее.
    — Я знаю! — Она опустила глаза, избегая его взгляда. — Я знаю, что ты бы никогда не убил Идриса, что бы ты ни думал про него и про меня.
    — Я ничего не думал, — произнес он с отчаянием в голосе, — кроме того, что ты вела себя как эгоистка, а Идрис как дурак. Он был моим другом!
    Она подняла глаза.
    — А я твоя жена! И меньшие люди, чем ты, ревновали… и слишком поздно открывали, что их жены были невиновны ни в чем большем, чем легкий флирт и веселое настроение. Я уверена, что ты невиновен. Хотела бы я, чтобы инспектор Морган был так же уверен.
    Но в ее голосе не было уверенности — только страх, окутывавший Оуэна, пока почти не парализовал его.
    
    После полудня он нашел в театре свою рубашку — прекрасную белую рубашку с длинными рукавами. Она валялась под сценарием, ее белый кончик прилип к листу бумаги. Он оторвал его и с ужасом увидел окровавленный рукав с темно-красным пятном. Пятно было на левом рукаве, как если бы он надел рубашку перед тем, как убить Идриса. Он был единственным левшой в труппе.
    Видел ли его кто-нибудь? Оуэн осмотрелся вокруг слабо освещенных кулис, затем заглянул наверх на галереи. Он никого не увидел. Тени вдали было трудно разглядеть — однако мог ли кто-то прятаться здесь сегодня вечером, когда спектакля не было?
    Он сунул рубашку под пиджак и поспешил в коридор; его руки тряслись. Морган был где-то здесь. Оуэн мог уничтожить рубашку раньше, но сейчас нельзя было допустить, чтобы его обнаружили с ней. Куда ее деть? Все знали, чья это рубашка. И убийца Идриса надевал ее. Зачем? Ответ мог быть лишь один: чтобы обвинить его, Оуэна.
    Куда же ее спрятать? С черным юмором он подумал про Макбета. Кровь… кровь друга на его одежде. Хотя он ни в чем не виновен. Но как может Морган, или кто-нибудь еще, поверить этому? Лишь тот, кто надел рубашку, чтобы убить Идриса.
    Где никто не станет искать? Следовало спешить. Морган был недалеко и уже подозревал его. За декорацией, которую никто не станет двигать? Некоторое время “Отелло” не будут ставить, а декорации Венеции принадлежат этому театру. Их не перевозят с собой. Он засунул рубашку под изображение дворца на фоне канала и выпрямился как раз тогда, когда констебль пересек сцену и заговорил с ним. Он сумел отвечать почти нормально, но его сердце так сильно билось, что если бы зажглись огни, собеседник бы увидел, как у него трясутся руки.
    Конечно, Морган обыскал театр, хотя и не зная, что именно он ищет, но уверенный, что у убийцы Идриса должна быть кровь на одежде. Чего-то из одежды недоставало. Найдет ли Морган рубашку Оуэна? Сейчас по крайней мере ее не видно там, куда он положил ее, если кто-нибудь не станет двигать тяжелые декорации. Оуэн сможет позже вернуться незамеченным и уничтожить рубашку.
    Но не это вызвало в нем холодный ужас, а знание, что тот, кто вытащил мавританский нож из стены и вонзил в спину Идриса, точно так же расчетливо надел рубашку, чтобы совершить убийство. Возможно, лишь для того, чтобы обвинить Оуэна. Они оставили рубашку там, где она была видна. Они хотели, чтобы ее нашли… а Оуэна повесили. Он пытался привести мысли в порядок, рассматривая их со всех сторон — и приходил все к тому же заключению. Кто-то хотел уничтожить его так же, как Идриса. Его друг стал трагической жертвой. Оуэна запомнят не как великого актера, величайшего Отелло своего времени, а как того Отелло, который переиначил драму и убил Яго… как несчастного соперника, позавидовавшего таланту и обаянию другого и в порыве ревности вонзившего ему в спину нож.
    Кто они?!
    Лишь Кеннеди или Амелия. Амелия могла это сделать. Физически это было возможно. Могла ли женщина с таким ангельским лицом и чарующими манерами таить столь смертоносную цель?
    
    Они ожидали в гримерной, когда придет Морган и скажет, что поиски окончены.
    — Вы что-то нашли, инспектор? — спросила Дьердре.
    Она выглядела очень напряженно этим утром и с любопытством смотрела на супруга. Сидя здесь и ожидая Моргана, он вспомнил, что не видел ее одну с прошлого вечера, и то недолго. Она выходила на несколько минут, ссылаясь на головную боль, что в данных обстоятельствах было правдоподобным. Он мало думал о ней в последнее время.
    Морган сказал, что не обнаружил ничего, связанного с убийством, и они свободны идти из театра куда хотят.
    Оуэн посмотрел на Дьердре и заметил удивление на ее лице — оно мелькнуло и сразу же исчезло. В тот момент он понял, что Идрис, почувствовав удар ножа, увидел, что его нанесла рука, которую он считал дружеской. Дьердре ожидала, что Морган найдет рубашку, и удивилась, что он не нашел ее там, куда она положила!
    Почему? Они с Идрисом вправду были любовниками? Или она его преследовала, и он отверг ее?
    
    Оуэн сидел, взгромоздившись на старый диван, набитый конским волосом, в знакомой гримерной, такой же, как во множестве театров по стране, и чувствовал себя больным. Почему Дьердре, его жена, прекрасная, трагическая Дьердре, хотела, чтобы его повесили за преступление, которого он не совершал?
    Она сама убила Идриса? Или воспользовалась блестящей возможностью обвинить его под влиянием минутного порыва?
    И как ему спастись?
    Кто-то зашел в гримерную с газетой. Оуэн перевел на него внимание. Это был Кассио. На его лице была смесь ужаса и восторга, когда он читал статью вслух. Там излагались факты. Блестящий актер Идрис Эванс был убит в театре во время представления “Отелло”, в которой играл роль негодяя Яго. Полиция ведет следствие, но виновный еще не найден.
    В остальной части статьи говорилось о сюжете легендарной пьесы — о безумной ревности, разрушившей великого человека, воплотившейся в одной из величайших трагедий, когда-либо поставленных на сцене. В статье были фотографии Дьердре в костюме Дездемоны, которая выглядела прекрасной и невинной, но с тенями под глазами, словно она предчувствовала, что невольно ускорит смерть.
    Дьердре встала и взяла газету у Кассио, и Оуэн увидел, как она смотрит на свою фотографию. На ее щеках появился румянец, тело слегка распрямилось, а в глазах показалось довольство перед тем, как она их опустила. Она снова была звездой. Идрис убит, Оуэн отброшен как злодей — подлинный Отелло, так любивший и ревновавший жену, что совершил ради этого убийство. Амелия была забыта, и Дьердре по-прежнему оставалась в центре сцены.
    Теперь он понял, почему жена сделала это.
    
    Оуэн быстро отвернулся. Он не хотел встречаться с ней глазами. Пока она не знала, что он знает, — у него было крошечное преимущество. Он должен уйти, пока лицо его не выдало. Он был одним из лучших ныне живущих актеров, но даже он не мог управлять серым оттенком кожи или убрать из головы ужас, который мог выразиться в неловком движении или неуклюжести, словно руки и ноги его не слушались.
    Он прошел мимо Кеннеди Уильямса, выглядевшего как собственная тень. Теперь после того, как Морган осмотрел театр, можно забрать рубашку и уничтожить. Смыть пятно невозможно. Он знал, как трудно смыть кровь. Помогала только холодная вода перед тем, как высушить. Проще уничтожить рубашку целиком.
    Он почти вслепую пошел через проход, с трудом стараясь не упасть. Он всегда знал, что Дьердре тщеславна, амбициозна, жаждет поклонения. Иначе она бы не была такой актрисой. Он это понимал. О боже, разве он сам таким не был? Он любил, когда в огнях рампы на него смотрели тысячи восторженных лиц, и все сердца и умы ощущали эмоцию, звучавшую в его голосе и во всей энергии его бытия. Превратить их в часть его мечты, наполнить их страстью и мыслью, которых они не знали прежде — было смыслом его жизни.
    Но ведь были еще дружба и любовь. Как он мог так отчаянно ошибаться насчет Дьердре? Все между ними было для нее лишь спектаклем? Или она обезумела, когда Идрис и Оуэн затмили ее на сцене? Этот момент от него ускользнул. Теперь он яснее все понимал, вспоминая последние несколько месяцев.
    
    Оуэн прошел за кулисы и подошел к тяжелым декорациям, куда спрятал рубашку. Он просунул руку в щель, чтобы нащупать шелк. Там ничего не было. Он подвинул руку дальше. Неужели он положил рубашку так глубоко? Ее по-прежнему не было.
    Надо прекратить дрожать и взять себя в руки. Она должна быть здесь. Если бы Морган ее нашел, он бы об этом сказал. Оуэн был бы уже арестован. Все знали, что это его рубашка. А если кто-то и не знал — Дьердре бы ему сообщила.
    Но где же она? Он засунул руку в щель так далеко, как только мог. Ничего не было! Ей было некуда провалиться. Его пальцы дотянулись до конца и почувствовали прикосновение досок.
    Его желудок похолодел, и на лице выступил пот. Кто-то забрал рубашку. Дьердре! Боже правый! Что она с ней сделала? Он уже знал ответ, прежде чем задать вопрос до конца. Она положила ее туда, где Морган найдет ее.
    Оуэн стоял неподвижно. Куда? Куда она положила ее? Она привела Моргана к ней или Морган найдет ее сам? Если последнее — почему он до сих пор не нашел?
    Оуэн еще может успеть найти и уничтожить ее? Станет Морган искать там, где он уже искал? Вряд ли. Значит, один из участков безопасен. Какой? Одна из гардеробных. Его? Вряд ли она осмелится положить в свою. Или осмелится? Конечно! У этой женщины стальные нервы.
    Он быстро и легко пошел через открытые пространства в коридор по узким ступенькам вдоль прохода мимо своей комнаты в комнату Дьердре. Там никого не было. Лишь небеса знают, когда теперь будет следующий спектакль. Он закрыл дверь и начал рыться в куче платьев. Ничего. Конечно, нет. А как насчет шкафа? Он открыл дверцу и начал осматривать содержимое. Блузы, белье, чулки… рубашки нет. Где еще? На вешалке висели парики. Они не принадлежали Дездемоне. Она слишком гордилась собственными волосами, чтобы скрывать их без крайней необходимости. Это были не ее парики и явно принадлежали какой-то другой актрисе. Оуэн снял один и моментально обнаружил искомое…
    
    Дверь открылась, и в ней появился инспектор Морган. За ним стояли Дьердре и Кеннеди Уильямс.
    — Что ж, Гленконнор, — грустно сказал Морган. — Я очень надеялся, что это не вы, но вещь, которую вы держите в руках, вынуждает меня отказаться от этой надежды.
    Он протянул руку вперед:
    — Отдайте ее мне.
    Спорить не имело смысла. Оуэн отдал Моргану мятый сверток.
    — Надеюсь, сэр, вы не станете утверждать, что эта вещь не ваша?
    Оуэн с трудом заговорил:
    — Не стану. Но я не убивал Идриса, несмотря на видимость.
    Это было бесполезно, но в нем говорила страсть, а не рассудок.
    — Она вся в крови. Только не говорите, что вы порезались и спрятали рубашку в комнате мисс Эшбурн из опасения, что мы обвиним вас в убийстве мистера Эванса. Потому что, видите ли, вы должны были спрятать ее прежде, чем обнаружили тело, что очень трудно объяснить, правда?
    — Я не говорю, что убийца не надевал ее. Я говорю, что это был не я!
    — Но, Оуэн, кровь на левом рукаве! — хрипло проговорила Дьердре. — А ты единственный левша. О, боже! Как ужасно! Я знала, что ты ревнив, но не могла представить, что дойдет до такого!
    Она закрыла лицо своими прекрасными руками и молча зарыдала.
    Морган медленно повернулся и посмотрел на нее.
    — Мисс Эшбурн, вы сказали о левом рукаве?
    Она подняла голову.
    — Это правда, инспектор. Оуэн единственный левша. Мне так жаль!
    — Не сомневаюсь, мадам, — медленно произнес Морган. Его лицо все еще было печальным, он нахмурился. — Но откуда вы могли знать, что кровь на левом рукаве, если мы только что нашли рубашку?
    Она выглядела растерянной, но Оуэн заметил ее напряжение.
    — Что? — выдохнула она и вздрогнула.
    Морган повторил вопрос.
    — Откуда вы знаете, что кровь на левом рукаве, мадам?
    — Я… — начала она объяснять, но увидела по глазам Моргана, что уже слишком поздно.
    Она обернулась к Кеннеди Уильямсу. Но его лицо озарилось пониманием, и он отступил назад, слегка покачав головой.
    — Ревность — страшная вещь, — тихо произнес Морган. — Жестокая, как могила. Но я не уверен, что тщеславие лучше. Стремление убить одного человека и увидеть другого на виселице всегда оборачивается трагедией, как на это ни смотреть.
    
    Дьердре высоко подняла подбородок и взглянула на него с вызовом. Она была великолепна. Оуэн почувствовал жалость к ней, вспомнив, какой она была в лучшие моменты, ее смех, жажду жизни и то, какой она могла бы стать. Но больше всего он горевал по Идрису — такому живому, такому талантливому, так жаждущему творить магию театра и погружать публику в ее чары.
    Дьердре стояла очень спокойно. Это было ее последним действием — скорее леди Макбет, чем Дездемоны. Но во всяком случае она была в центре сцены, не разделяя славы ни с кем. Казалось, для нее это важнее всего.
    Оуэн обнаружил, что по его лицу текли слезы, когда он видел, как она уходит с инспектором Морганом и исчезает в коридоре, пока свет все еще играет в ее волосах.  Публикация на форуме: 28.09 2021 г.
• ДОП. ИНФОРМАЦИЯ
    ✧ Все рассказы написаны специально для этой антологии.
   ✧ ALL THE WORLD’S A STAGE by JEFFERY DEAVER
   ✧ MUCH ADO ABOUT MURDER by KATHY LYNN EMERSON
   ✧ CLEO'S ASP by EDWARD D. HOCH
   ✧ THE DUKE'S WIFE by PETER ROBINSON
   ✧ ERE I KILLED THEE! by ANNE PERRY
  
  ✧ Предисловие к рассказу ‘Много шума из-за убийства’
   (из авторского сборника К.Л. Эмерсон ‘Murders and Other Confusions: The Chronicles of Susanna, Lady Appleton, 16th Century Gentlewoman, Herbalist and Sleuth”, January 1st 2004)
  
   Идея этого рассказа возникла благодаря посещению ‘мятной комнаты’ Celestial Seasonings на фестивале Historicon. Как замечали многие авторы мистики прежде меня — самые странные вещи могут вызвать желание сказать: ‘Какое прекрасное место, чтобы спрятать труп!’
   Хотя сэр Энтони Кук и его дочь Маргарет были реальными людьми, нет никаких свидетельств о том, что Маргарет участвовала в помощи еретикам, бегущим из Англии. В 1558 году она вышла за лондонского торговца и вскоре после этого умерла. Ее четыре сестры: Милдред (леди Барли), Энн (леди Бэкон), Элизабет (леди Хоби, а затем леди Рассел) и Кэтрин (леди Киллингрю) были намного больше известны — отчасти благодаря мужьям, отчасти по причине своей учености. Их образование послужило мне образцом для описания учебы Сюзанны.
   Осталось несколько описаний современников “танцующей звезды” в 1556 году. Эту комету описывали Генри Мартин и Джон Стоу. В Англии ее можно было наблюдать в начале марта 1555–1956 гг. Причина двойной датировки — в то время новый год начинался 25 марта.
   Беатриче и Бенедикт — герои комедии Шекспира ‘Много шума из ничего’. Этот рассказ был написан для антологии детективных рассказов, в которых герои Шекспира занимались расследованиями. Поскольку Шекспир не указал времени действия — оно могло происходить в 16 веке. В тексте также ничто не противоречит предположению, что отец Беатриче мог быть англичанином.
• ×

Подробная информация во вкладках

[Доктор Фелл]

  Д. Дивер ‘Весь мир — театр’

  Перевод сонета принадлежит Роджеру Шерингему, а каламбура о ста герцогах и королеве — доктору Феллу.

[Доктор Фелл]

  Д. Дивер ‘Весь мир — театр’

  Можно много дискутировать о творчестве Уильяма Шекспира. В частности с точки зрения современного читателя и современного времени. Как говориться ‘о времена, о нравы’. Даже то, что считалось нормой (хотя кто знает что это такое) буквально десятилетие назад, сейчас... Оставим за скобками насколько это правильно. НО! То что творчество Шекспира до сих пор дают ‘почву’ для современных писателей, думаю оспаривать никто не будет. Я, да и вы все, знаем о термине ‘Шерлокиада’. Но то, что есть и термин ‘Shakespeareana’. (Роджер Шерингем буквально вчера это ‘откопал’). И есть сборники рассказов и даже целые проекты на эту тему. Достаточно вспомнить роман Ю. Нёсбе ‘Макбет’.
  Отличный рассказ. С удовольствием прочитал, с удовольствием искал как передать каламбур.
  Спасибо за перевод. Дивер даже в формате, назову это ‘домашнее задание на заданную тему’, держит ‘планку’.

[Доктор Немо]

  Д. Дивер ‘Весь мир — театр’

  Люблю Дивера. Правда, что-то давно его не читал. И сюжеты его обожаю. Я уже было решил, что разгадал план героев, но решение оказалось совсем другое. И гораздо остроумнее. Спасибо за перевод.

[Доктор Немо]

  ‘Аспед Клео’
  ‘Антония и Клеопатру’ я, в отличие от ‘Макбета’ не читал. Но рассказ мне все равно понравился, пусть даже не знаю сюжета пьесы. Может, виновницу и просто вычислить, но я не смог (и даже не пытался). А ведь подозреваемых всего две! Спасибо за перевод.

[pifir]

Спасибо за рассказ "Весь мир- театр". Очень понравился.

Блюдо, что подают холодным...

Чтоб в полной мере насладиться им
Желательно подольше быть живым,
Призвав на помощь холодный разум,
Искусство лицедея и автора,
талант чей подтвердили из королевского дворца
Заказом новых пьес.
Автор запросто, в трактире за кружкой эля
Решает ввязаться в заговор друзей
Отдать должок за розыгрыш кровавый,
Повлекший смерть отца.
О чем поведал призрак прошлых лет
Из тьмы явившись и растворившись в ней.

Повинен в том не человек, исчадье ада.
Безжалостной голодной крысой грызя живых людей,
Разбрызгивая кровь и стоны вокруг себя
как в слякоть жижу грязным сапогом,
стараясь оказать тысячи услуг знатным мотам
в поправке дел, грозящих разореньем.

Сценарий- в пол- листа, сцена- улица и зал суда.
Без репетиций в экстазе вдохновения
Ирать не ведая сомнения. Провал- петля.
И имя, чей гений лишит закон вершивших
Привычной силы знати отдать предпочтение.

Виновный жил, творя насилие и зло,
Найдя опору в сильных света.
И вот опоры подвели его.
Как жил, так должен умереть.
Смерть отраженье жизни.

[Доктор Фелл]

  Добавлен рассказ Э. Перри ‘Я отнял жизнь твою’

[Леди Эстер]

  Перри ‘Я отнял жизнь твою’
  На мой вкус, лучший из всех пока прочитанных рассказов сборника.
  Спасибо переводчику.

[Доктор Фелл]

  Добавил еще один перевод: ‘Герцогиня’ Питера Робинсона.