Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
1st ed:“Ellery Queen’s Mystery Magazine”, May 1977 Series: Uncollected Переведено по изданию: ”Designs on Life”, 1980 Перевод: Эстер Кецлах (псевдоним) Редактор: Ольга Белозовская © “Клуб Любителей Детектива”, 22 июня 2021 г. |  |
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. ВНИМАНИЕ! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ САМОГО РАССКАЗА. |
- BIBLIOGRAPHY | +
В тот день, когда миссис Холройд отказалась от предложения мистера Покока выйти за него замуж, он в первый раз подумал о том, чтобы убить ее. Ее отказ, такой мягкий, такой любезный, однако совершенно неожиданный, сначала так поразил его, что ему показалось, будто он внезапно налетел на какое-то препятствие и рухнул наземь. А потом он почувствовал дикую ярость. На какое-то безумное мгновение ему захотелось обхватить руками ее тонкую шею и выжать из нее жизнь. Но вслед за этой вспышкой ненависти пришел страх. После своего последнего убийства он решил больше никогда никого не убивать.
В тот раз он избежал ареста, однако был на волосок от гибели. И он знал, что полиция все еще уверена в его виновности, хотя у них было недостаточно улик, чтобы выдвинуть против него обвинение. Во многом это произошло из-за страсти Люсиль к чистоте. Она намывала, надраивала и начищала всю свою маленькую квартирку по меньшей мере два раза в неделю. Поэтому полиция в ходе расследования не смогла найти ни одного отпечатка пальцев мистера Покока. Милая Люсиль. Он все еще вспоминал о ней с какой-то нежностью, отчасти потому, что она сама так замечательно помогла ему убить ее. Не считая, конечно, этой истории с розами. Именно ее любовь к розам и удовольствие дарить ей эти розы, выращенные в его собственном маленьком садике, едва не погубили его.
С его первым убийством не было таких сложностей. И почти никаких переживаний. Он почти забыл, почему сделал это. Элис была очень заурядной женщиной. Он с трудом мог вспомнить ее лицо.
Как бы там ни было, однажды, когда он был у нее, она нахально заявила ему, что не верит ни единому слову из того, что он рассказывал ей о своей прошлой жизни. Она была уверена, что он никогда не был секретным агентом; что во время войны его не забрасывали с парашютом в оккупированную Францию; что он не попадал в руки нацистов и не претерпевал ужасных пыток. Она была совершенно права, и, в сущности все это не имело никакого значения. Однако ее отказ разделить с ним его фантазии показался ему таким грубым оскорблением, что на мгновение он почувствовал, что просто не может позволить ей жить дальше. Потом он тихо ушел... Оказалось, что никто не заметил ни его прихода, ни ухода, и ее смерть стала одним из нераскрытых дел в полицейских архивах. Это было так банально; он ощутил почти разочарование.
Но случай с Люсиль был совершенно другим. Во-первых, он сильно привязался к ней. Она была добродушной женщиной, с ней всегда было легко, и она никогда не ждала других подарков, кроме цветов, которые он приносил ей. Но в один прекрасный день, когда он случайно упомянул о том, как сильно ему хотелось бы, чтоб она увидела, как эти цветы растут у него на клумбе, однако из-за его жены-инвалида, которая очень страдала бы, узнав о существовании Люсиль, это невозможно, она разразилась хохотом. Она сказала, что ему незачем рассказывать ей подобные небылицы. И он внезапно понял, что она никогда не верила в существование хрупкой, прелестной, во всем зависящей от него жены, которую он одаривал сокровищами своей преданности и самопожертвования. Опасная ярость, которая овладевала им всего несколько раз в жизни, словно фейерверк, вспыхнула в его мозгу. Ему показалось, что она смеется над ним не только потому, что он сказал ей ложь, в которую она никогда не верила, но и потому, что он попытался убедить ее, будто какая-нибудь женщина, пусть даже несчастная калека, смогла бы настолько полюбить его, чтобы выйти за него замуж. Его руки, хоть маленькие и белые, однако ставшие сильными благодаря работе в саду, сомкнулись у нее на шее. А когда он отпустил ее, она была уже мертва.
К счастью, в тот день он не оставил отпечатков пальцев в ее квартире. Однако его видела женщина, жившая этажом ниже. Поднимаясь наверх, он встретил на лестнице эту пожилую особу в очках, и даже обменялся с ней парой слов о погоде. И оказалось, что ей особенно запомнился букет восхитительных роз сорта Кроненбург[1] , который был у него в руках. Насыщенный бархатисто-алый оттенок цветков, мягкая золотистость нижней стороны лепестков, и восхитительный аромат приковали ее внимание. Событие это, как он поначалу решил, должно было стать для него катастрофой, но в действительности обернулось необыкновенной удачей. Впоследствии она смогла подробнейшим образом описать розы, но лишь в самых общих чертах обрисовать мужчину, который их нес. И на опознании, в котором ему пришлось принять участие (полиция нашла его по номеру телефона, нацарапанному в записной книжке Люсиль), эта женщина указала на другого мужчину. Таким образом, у полиции не оказалось других улик против него, кроме телефонного номера и куста роз в его саду. Однако полдюжины его соседей, увидев, как прекрасен этот сорт роз, вслед за ним тоже посадили в своих садах Кроненбург. И поэтому убийство Люсиль, так же как и смерть Элис, осталось неразгаданной тайной.
Но только не для полиции. Мистер Покок был уверен в этом. И даже теперь, спустя два года, порой при мысли, что он может выдать себя каким-нибудь словом или необдуманным поступком (хотя, бог знает, что могло бы причинить ему вред, когда прошло уже столько времени), ужас пронзал его, словно нож. Он больше никогда никого не убьет. В этом он был уверен.
Однако так было лишь до тех пор, пока миссис Холройд не отказала ему.
Понадобилось довольно много времени, чтобы он пришел к выводу, что жениться на ней — вполне разумная идея, хотя и был уверен, что она проявляла к нему интерес с той минуты, как поселилась в маленьком домике недалеко от него. Она была вдовой и думала, что он тоже вдовец. И она часто говорила ему, что чувствует себя одинокой, с тех пор как ее муж неожиданно скончался, и сочувствовала мистеру Пококу из-за его одиночества. Она восхищалась его садом и советовалась с ним, как ухаживать за ее собственным садиком. Она была в восторге от цветов, которые он дарил ей. А когда он заболел гриппом, она ходила для него за покупками, готовила ему соблазнительные кушанья и приносила книги из библиотеки. И она ненавязчиво дала ему понять, что ее доходы более чем достаточны.
— Я не богатая женщина, — бывало, говорила она, — но благодаря предусмотрительности моего дорогого мужа у меня нет финансовых проблем.
Поэтому мистеру Пококу казалось совершенно очевидным, что чувства миссис Холройд не вызывают сомнений, и ему нужно только разобраться в своих собственных. Хочет ли он жениться? Сможет ли он вынести общество другого человека после долгих лет такого приятного уединения? Не будет ли его раздражать необходимость соразмерять свои привычки с желаниями кого-то еще? Однако он старел, и этот случай с гриппом показал ему, как важно, чтобы рядом был кто-то, кто сможет позаботиться о нем. А с финансовой точки зрения выгоднее было жениться на миссис Холройд, чем нанять дорогостоящую экономку. К тому же для своих лет она прекрасно выглядела и замечательно готовила. Если ему нужна жена, он едва ли найдет лучшую.
Разумеется, у нее были свои маленькие причуды, которые он с трудом выносил. Она любила петь, занимаясь домашними делами. Если ему придется слушать ее пение в его собственном доме, не смягченное расстоянием, это может довести его до безумия. Она любила поболтать с соседками, вместо того чтобы сохранять вежливую отчужденность, как это делал он. У нее была страсть к искусственным цветам. Все вазы в ее доме были наполнены ими с полным пренебрежением к временам года. Тюльпаны и нарциссы цвели у нее в сентябре, а хризантемы — в мае. Она всегда с очаровательно раскрасневшимся лицом благодарила его за цветы, которые он приносил ей. Однако он сомневался, что она действительно может отличить живые цветы от их безжизненных подобий. Но, без сомнения, он сумеет тактично исправить эти ее маленькие недостатки. В один ясный июньский вечер он попросил ее выйти за него замуж.
— О, мой дорогой мистер Покок, — ответила она, — как мне выразить мои чувства? Я так тронута, это такая честь! Но я никогда больше не смогу выйти замуж. Это было бы нечестно по отношению к вам, потому что я никогда не смогу полюбить никого, кроме моего бедного Гарольда. А наша дружба, такая, какая есть, бесконечно драгоценна для меня. Мне кажется, нам необычайно повезло, что мы, в нашем возрасте, нашли такую дружбу. Менять что-нибудь значило бы лишь все испортить. Так не мудрее ли будет сохранить то сокровище, которое у нас есть? Разве мы сможем дать друг другу больше, чем уже даем?
Он принял ее отказ с достоинством и выпил предложенный ею стакан хереса. Особенно мучила его уверенность, что она догадывалась, что он собирается предложить ей руку и сердце, и заранее отрепетировала свою маленькую речь. Ему противно было думать, что все ее мелкие любезности были просто мелкими любезностями, которые она оказывала ему лишь по доброте душевной, а не из-за страстного желания завладеть им. Когда он глядел на нее и пил ее великолепный херес (который у него во рту словно превращался в уксус), он внезапно ощутил такую дикую злобу и ненависть, каких не чувствовал уже давно. Однако он сумел похлопать ее по плечу, сказать, что, конечно, ничего между ними менять не нужно, и спокойно отправился домой.
Ему было ясно, что самое главное сейчас — не позволить ей догадаться, как подействовал на него ее отказ. Она ни за что не должна узнать, как сильно ранила его. Все должно выглядеть как раньше. На самом деле их отношения были отравлены навсегда. Но, чтобы спасти свою гордость, он должен скрыть это от нее.
Два дня спустя он появился у нее на пороге, улыбающийся, с великолепным букетом роз Кроненбург. Она ахала над ними как-то особенно радостно, и на ее лице отразилась такая нежность, какой он никогда прежде не видел. Он подумал, что она так счастлива потому, что воображает, будто, унизив его, так мало заплатила за это. Вытащив какие-то пластмассовые ирисы и веточки форзиции из одной из ваз, стоявших в гостиной, она прошла на кухню, наполнила вазу водой, принесла ее обратно и принялась расставлять в ней розы.
До этой минуты он не собирался действительно убивать ее. Он сумеет найти способ, чтобы заставить ее страдать так же, как она заставила страдать его. И когда его руки потянулись, чтобы схватить ее шею, и он увидел на ее лице сначала полнейшее изумление, сменившееся затем ужасом, он был почти так же удивлен и напуган, как и она. Когда она упала на пол к его ногам, и он бросился к двери, его всего трясло.
Но тут он кое-что вспомнил. Розы Кроненбург. Однажды он уже едва не погиб из-за них. На этот раз он про них не забудет и не оставит их здесь. Вернувшись обратно в гостиную, он вытащил розы из вазы, запихал в нее снова пластмассовые цветы, и, задержавшись лишь на мгновение у входной двери, чтобы убедиться, что на улице никого нет, направился к своему дому. Войдя внутрь, он отшвырнул розы, словно на них была какая-то ужасная зараза, и оставил их на некоторое время лежать там, где они упали, не в силах дотронуться до них. Как же он был взбешен, когда принес их этой женщине! Как легко они могли погубить его! Он выпил немного виски и выкурил несколько сигарет, прежде чем смог заставить себя поднять их. Он поместил их в серебряную вазу, которую поставил на книжную полку у себя в гостиной. Там они выглядели совершенно естественно и никак не могли выдать его. Было очень важно, чтобы все выглядело естественно.
На следующее утро, когда к нему зашли двое полицейских, он, разумеется, был готов к этому. И он был совершенно уверен, что его поведение тоже было абсолютно естественным. Однако он встревожился, поняв, что уже встречал одного из них раньше. Это был суперинтендант, сообщивший ему, что его соседку, миссис Холройд, нашла задушенной приходящая прислуга. Потом он спросил мистера Покока, когда тот видел ее в последний раз, и где он провел вечер. Мистер Покок полагал, что подобные вопросы были неизбежны, но ему не понравилось, с каким почти издевательским видом этот человек смотрел на него.
Потом, глядя на розы в серебряной вазе суперинтендант с восхищением заметил:
— Они прекрасны! Это Кроненбург, не так ли?
— Да, — ответил мистер Покок. — Из моего сада.
— У меня, в моем саду, тоже есть такие, — сказал суперинтендант. — Ничто не сравнится с прекрасной розой, не правда ли? Однако ваша соседка, похоже, совсем не заботилась о живых цветах. Ее интересовали только искусственные. Меньше хлопот, разумеется. Но знаете, вот забавная вещь — она поставила некоторые из них в воду. Несколько ирисов и форзицию. Они стояли в вазе с водой, словно были живыми. Вы не находите, мистер Покок, что эти старания поддержать иллюзию зашли чересчур далеко? Вот разве что сначала там были какие-то настоящие цветы, такие как, к примеру, ваши розы. Вы ведь обычно приносили ей цветы, не так ли, мистер Покок? Она рассказывала об этом соседям. Хотя на самом деле вам уже следовало бы знать, что не стоит брать их с собой, когда вы собираетесь совершить убийство.
В тот раз он избежал ареста, однако был на волосок от гибели. И он знал, что полиция все еще уверена в его виновности, хотя у них было недостаточно улик, чтобы выдвинуть против него обвинение. Во многом это произошло из-за страсти Люсиль к чистоте. Она намывала, надраивала и начищала всю свою маленькую квартирку по меньшей мере два раза в неделю. Поэтому полиция в ходе расследования не смогла найти ни одного отпечатка пальцев мистера Покока. Милая Люсиль. Он все еще вспоминал о ней с какой-то нежностью, отчасти потому, что она сама так замечательно помогла ему убить ее. Не считая, конечно, этой истории с розами. Именно ее любовь к розам и удовольствие дарить ей эти розы, выращенные в его собственном маленьком садике, едва не погубили его.
С его первым убийством не было таких сложностей. И почти никаких переживаний. Он почти забыл, почему сделал это. Элис была очень заурядной женщиной. Он с трудом мог вспомнить ее лицо.
Как бы там ни было, однажды, когда он был у нее, она нахально заявила ему, что не верит ни единому слову из того, что он рассказывал ей о своей прошлой жизни. Она была уверена, что он никогда не был секретным агентом; что во время войны его не забрасывали с парашютом в оккупированную Францию; что он не попадал в руки нацистов и не претерпевал ужасных пыток. Она была совершенно права, и, в сущности все это не имело никакого значения. Однако ее отказ разделить с ним его фантазии показался ему таким грубым оскорблением, что на мгновение он почувствовал, что просто не может позволить ей жить дальше. Потом он тихо ушел... Оказалось, что никто не заметил ни его прихода, ни ухода, и ее смерть стала одним из нераскрытых дел в полицейских архивах. Это было так банально; он ощутил почти разочарование.
Но случай с Люсиль был совершенно другим. Во-первых, он сильно привязался к ней. Она была добродушной женщиной, с ней всегда было легко, и она никогда не ждала других подарков, кроме цветов, которые он приносил ей. Но в один прекрасный день, когда он случайно упомянул о том, как сильно ему хотелось бы, чтоб она увидела, как эти цветы растут у него на клумбе, однако из-за его жены-инвалида, которая очень страдала бы, узнав о существовании Люсиль, это невозможно, она разразилась хохотом. Она сказала, что ему незачем рассказывать ей подобные небылицы. И он внезапно понял, что она никогда не верила в существование хрупкой, прелестной, во всем зависящей от него жены, которую он одаривал сокровищами своей преданности и самопожертвования. Опасная ярость, которая овладевала им всего несколько раз в жизни, словно фейерверк, вспыхнула в его мозгу. Ему показалось, что она смеется над ним не только потому, что он сказал ей ложь, в которую она никогда не верила, но и потому, что он попытался убедить ее, будто какая-нибудь женщина, пусть даже несчастная калека, смогла бы настолько полюбить его, чтобы выйти за него замуж. Его руки, хоть маленькие и белые, однако ставшие сильными благодаря работе в саду, сомкнулись у нее на шее. А когда он отпустил ее, она была уже мертва.
К счастью, в тот день он не оставил отпечатков пальцев в ее квартире. Однако его видела женщина, жившая этажом ниже. Поднимаясь наверх, он встретил на лестнице эту пожилую особу в очках, и даже обменялся с ней парой слов о погоде. И оказалось, что ей особенно запомнился букет восхитительных роз сорта Кроненбург
Но только не для полиции. Мистер Покок был уверен в этом. И даже теперь, спустя два года, порой при мысли, что он может выдать себя каким-нибудь словом или необдуманным поступком (хотя, бог знает, что могло бы причинить ему вред, когда прошло уже столько времени), ужас пронзал его, словно нож. Он больше никогда никого не убьет. В этом он был уверен.
Однако так было лишь до тех пор, пока миссис Холройд не отказала ему.
Понадобилось довольно много времени, чтобы он пришел к выводу, что жениться на ней — вполне разумная идея, хотя и был уверен, что она проявляла к нему интерес с той минуты, как поселилась в маленьком домике недалеко от него. Она была вдовой и думала, что он тоже вдовец. И она часто говорила ему, что чувствует себя одинокой, с тех пор как ее муж неожиданно скончался, и сочувствовала мистеру Пококу из-за его одиночества. Она восхищалась его садом и советовалась с ним, как ухаживать за ее собственным садиком. Она была в восторге от цветов, которые он дарил ей. А когда он заболел гриппом, она ходила для него за покупками, готовила ему соблазнительные кушанья и приносила книги из библиотеки. И она ненавязчиво дала ему понять, что ее доходы более чем достаточны.
— Я не богатая женщина, — бывало, говорила она, — но благодаря предусмотрительности моего дорогого мужа у меня нет финансовых проблем.
Поэтому мистеру Пококу казалось совершенно очевидным, что чувства миссис Холройд не вызывают сомнений, и ему нужно только разобраться в своих собственных. Хочет ли он жениться? Сможет ли он вынести общество другого человека после долгих лет такого приятного уединения? Не будет ли его раздражать необходимость соразмерять свои привычки с желаниями кого-то еще? Однако он старел, и этот случай с гриппом показал ему, как важно, чтобы рядом был кто-то, кто сможет позаботиться о нем. А с финансовой точки зрения выгоднее было жениться на миссис Холройд, чем нанять дорогостоящую экономку. К тому же для своих лет она прекрасно выглядела и замечательно готовила. Если ему нужна жена, он едва ли найдет лучшую.
Разумеется, у нее были свои маленькие причуды, которые он с трудом выносил. Она любила петь, занимаясь домашними делами. Если ему придется слушать ее пение в его собственном доме, не смягченное расстоянием, это может довести его до безумия. Она любила поболтать с соседками, вместо того чтобы сохранять вежливую отчужденность, как это делал он. У нее была страсть к искусственным цветам. Все вазы в ее доме были наполнены ими с полным пренебрежением к временам года. Тюльпаны и нарциссы цвели у нее в сентябре, а хризантемы — в мае. Она всегда с очаровательно раскрасневшимся лицом благодарила его за цветы, которые он приносил ей. Однако он сомневался, что она действительно может отличить живые цветы от их безжизненных подобий. Но, без сомнения, он сумеет тактично исправить эти ее маленькие недостатки. В один ясный июньский вечер он попросил ее выйти за него замуж.
— О, мой дорогой мистер Покок, — ответила она, — как мне выразить мои чувства? Я так тронута, это такая честь! Но я никогда больше не смогу выйти замуж. Это было бы нечестно по отношению к вам, потому что я никогда не смогу полюбить никого, кроме моего бедного Гарольда. А наша дружба, такая, какая есть, бесконечно драгоценна для меня. Мне кажется, нам необычайно повезло, что мы, в нашем возрасте, нашли такую дружбу. Менять что-нибудь значило бы лишь все испортить. Так не мудрее ли будет сохранить то сокровище, которое у нас есть? Разве мы сможем дать друг другу больше, чем уже даем?
Он принял ее отказ с достоинством и выпил предложенный ею стакан хереса. Особенно мучила его уверенность, что она догадывалась, что он собирается предложить ей руку и сердце, и заранее отрепетировала свою маленькую речь. Ему противно было думать, что все ее мелкие любезности были просто мелкими любезностями, которые она оказывала ему лишь по доброте душевной, а не из-за страстного желания завладеть им. Когда он глядел на нее и пил ее великолепный херес (который у него во рту словно превращался в уксус), он внезапно ощутил такую дикую злобу и ненависть, каких не чувствовал уже давно. Однако он сумел похлопать ее по плечу, сказать, что, конечно, ничего между ними менять не нужно, и спокойно отправился домой.
Ему было ясно, что самое главное сейчас — не позволить ей догадаться, как подействовал на него ее отказ. Она ни за что не должна узнать, как сильно ранила его. Все должно выглядеть как раньше. На самом деле их отношения были отравлены навсегда. Но, чтобы спасти свою гордость, он должен скрыть это от нее.
Два дня спустя он появился у нее на пороге, улыбающийся, с великолепным букетом роз Кроненбург. Она ахала над ними как-то особенно радостно, и на ее лице отразилась такая нежность, какой он никогда прежде не видел. Он подумал, что она так счастлива потому, что воображает, будто, унизив его, так мало заплатила за это. Вытащив какие-то пластмассовые ирисы и веточки форзиции из одной из ваз, стоявших в гостиной, она прошла на кухню, наполнила вазу водой, принесла ее обратно и принялась расставлять в ней розы.
До этой минуты он не собирался действительно убивать ее. Он сумеет найти способ, чтобы заставить ее страдать так же, как она заставила страдать его. И когда его руки потянулись, чтобы схватить ее шею, и он увидел на ее лице сначала полнейшее изумление, сменившееся затем ужасом, он был почти так же удивлен и напуган, как и она. Когда она упала на пол к его ногам, и он бросился к двери, его всего трясло.
Но тут он кое-что вспомнил. Розы Кроненбург. Однажды он уже едва не погиб из-за них. На этот раз он про них не забудет и не оставит их здесь. Вернувшись обратно в гостиную, он вытащил розы из вазы, запихал в нее снова пластмассовые цветы, и, задержавшись лишь на мгновение у входной двери, чтобы убедиться, что на улице никого нет, направился к своему дому. Войдя внутрь, он отшвырнул розы, словно на них была какая-то ужасная зараза, и оставил их на некоторое время лежать там, где они упали, не в силах дотронуться до них. Как же он был взбешен, когда принес их этой женщине! Как легко они могли погубить его! Он выпил немного виски и выкурил несколько сигарет, прежде чем смог заставить себя поднять их. Он поместил их в серебряную вазу, которую поставил на книжную полку у себя в гостиной. Там они выглядели совершенно естественно и никак не могли выдать его. Было очень важно, чтобы все выглядело естественно.
На следующее утро, когда к нему зашли двое полицейских, он, разумеется, был готов к этому. И он был совершенно уверен, что его поведение тоже было абсолютно естественным. Однако он встревожился, поняв, что уже встречал одного из них раньше. Это был суперинтендант, сообщивший ему, что его соседку, миссис Холройд, нашла задушенной приходящая прислуга. Потом он спросил мистера Покока, когда тот видел ее в последний раз, и где он провел вечер. Мистер Покок полагал, что подобные вопросы были неизбежны, но ему не понравилось, с каким почти издевательским видом этот человек смотрел на него.
Потом, глядя на розы в серебряной вазе суперинтендант с восхищением заметил:
— Они прекрасны! Это Кроненбург, не так ли?
— Да, — ответил мистер Покок. — Из моего сада.
— У меня, в моем саду, тоже есть такие, — сказал суперинтендант. — Ничто не сравнится с прекрасной розой, не правда ли? Однако ваша соседка, похоже, совсем не заботилась о живых цветах. Ее интересовали только искусственные. Меньше хлопот, разумеется. Но знаете, вот забавная вещь — она поставила некоторые из них в воду. Несколько ирисов и форзицию. Они стояли в вазе с водой, словно были живыми. Вы не находите, мистер Покок, что эти старания поддержать иллюзию зашли чересчур далеко? Вот разве что сначала там были какие-то настоящие цветы, такие как, к примеру, ваши розы. Вы ведь обычно приносили ей цветы, не так ли, мистер Покок? Она рассказывала об этом соседям. Хотя на самом деле вам уже следовало бы знать, что не стоит брать их с собой, когда вы собираетесь совершить убийство.
