Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
ДЖИЛЛИАН ЛИНСКОТТ
ОТРАВЛЕНА ИЗ-ЗА ХОРОШИХ МАНЕР
Poisoned with Politeness
© by Gillian Linscott
First published: Ellery Queen’s Mystery Magazine, Sep/Oct 1997
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Эстер Кецлах (псевдоним)
Редактор: Ольга Белозовская
© 2020г. Клуб Любителей Детектива
ОТРАВЛЕНА ИЗ-ЗА ХОРОШИХ МАНЕР
Poisoned with Politeness
© by Gillian Linscott
First published: Ellery Queen’s Mystery Magazine, Sep/Oct 1997
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Эстер Кецлах (псевдоним)
Редактор: Ольга Белозовская
© 2020г. Клуб Любителей Детектива
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. Внимание! В топике присутствуют спойлеры. Читать обсуждения только после прочтения самого рассказа. |
Poisoned with Politeness by Gillian Linscott (ss) [Thomas Ludlow; Harry Leather] Ellery Queen’s Mystery Magazine, Sep/Oct 1997
“Мистер Лизер шлет поклон мистеру Ладлоу и спрашивает, не может ли мистер Ладлоу помочь ему в деле одной молодой женщины, совершившей убийство”.
Гарри Лизер писал с таким нажимом, что буквы были вдавлены в бумагу, словно следы лошадиных копыт в грязь. Его записку принесли ветреным апрельским вечером 1867 г. в редакцию газеты, где я зарабатывал себе на хлеб праведным трудом в качестве помощника редактора. Посыльный, положивший ее мне на стол, скорее всего, не мог отвечать за состояние послания, заляпанного грязью и разными другими веществами, в том числе, судя по запаху, мазью для лошадиных копыт и крепким пивом. Чудеса “Однопенсовой почты”
Это был славный уголок, и, хотя до Лондона было не больше 12 миль, казалось, весна наступала здесь раньше и мягче. Пели дрозды, а примулы пестрели в траве по обочинам дороги, как яркие кусочки фарфора. Пройдя милю по дороге, достаточно грязной, чтобы я пожалел, что не надел более крепкие сапоги, я подошел к гостинице “Привал дровосека” и кучке одноэтажных домишек. Между гостиницей и одним из домов был выезд на подъездную аллею, по обе стороны которой стояли каменные колонны; кованные железные ворота изящной работы были закрыты. “Там, как видно, особняк сквайра, — подумал я. — Но это вовсе не гостеприимный, хлебосольный сквайр старой школы”. Крепко запертые ворота показывали, что здесь не ждут никаких гостей, а подъездная аллея, которую, как следовало бы ожидать, должны были изрыть колеса экипажей, выглядела так, словно на нее неделями не ступала ни нога, ни копыто. На противоположной стороне дороги висела доска с объявлением: “Содержание, уход и сдача внаем лошадей”, отмечавшая цель моего путешествия и последнее место работы моего друга. Гарри был конюхом, объездчиком лошадей, жокеем, барышником — занимался всем, что имеет хоть какое-то отношение к лошадям, не упуская при этом возможности заработать несколько (не обязательно честных) гиней на стороне; и он редко оставался на одном месте дольше, чем на полгода. Не успел я зайти во двор, как он уже был возле меня.
— Что вас так задержало, мистер Ладлоу? При такой скорости они успеют приговорить и повесить ее, раньше чем вы узнаете, в чем дело.
Он провел меня через сарай, где хранилась сбруя, в маленькую комнатку, забитую мешками и ящиками с кормом, оттряхнул один из ящиков сверху от пыли своим шейным платком и пригласил меня садиться, потом сам уселся рядом на другой ящик, с незажженной трубкой в руке.
— Что за спешка? Если эту молодую женщину, совершившую убийство, в любом случае повесят, я не понимаю, для чего им нужна моя помощь в этом деле.
Гарри прекрасно знал, что мой любительский интерес вызывали только дела, в которых было нечто необычайное. Я был раздосадован, что меня причислили к тем упырям, что приходят посмотреть на гибель какой-нибудь несчастной деревенской девчонки.
— Вам вовсе не нужно помогать ее вешать. Вы должны спасти ее от виселицы.
— Но вы сказали, в своей записке, что она совершила убийство.
Он кивнул.
— И вы хотите, чтобы я спас ее? Но почему?
— Потому что она хорошая девушка, а та, кого она убила, была самой испорченной и зловредной тварью, какую только можно найти в самый длинный день на самом паршивом рынке.
Падавший через окно луч солнца, с танцующими в нем соринками, освещал обветренное, покрытое морщинами лицо Гарри. Я знал, что его моральные принципы редко совпадают с прописными истинами, но это было чересчур даже для него.
— Если я вас правильно понял, вы просите меня помочь вам помешать отправлению правосудия?
Он поглядел в потолок.
— Знавал я однажды скаковую лошадь по кличке Отправление Правосудия. Никогда не выигрывала ничего, заслуживающего внимания.
История, рассказанная им брала свое начало в большом доме за запертыми воротами. Я был прав, решив, что там был особняк местного сквайра, и что этот сквайр не принадлежал к доброй старой породе.
— Мистер Хэслем. Ему лет тридцать или около того, но люди такого сорта никогда не бывают молодыми. Тощий суетливый тип. Унаследовал кучу денег от отца, но поручил всю работу в поместье управляющему. Говорят, он пишет какие-то книги на латыни.
Бог знает, как вышло, что он женился на ней, вот разве что, как я подозреваю, она вовсе не была уродиной в свои лучшие дни, но норов у нее, как у армейского мула в зарослях чертополоха.
— Мы говорим о леди, которая была убита?
— Да, именно о ней. Ее звали Вероника.
— Вы встречались с ней?
Он пососал трубку.
— Я поругался с ней.
— Из-за лошади, я полагаю?
— Из-за чего же еще? Однажды, в начале марта, недели за две до того, как все случилось, она выехала из дому в своей виктории
— И через две недели после этого она была мертва?
— Да, через две недели после этой истории Вероника умерла в конвульсиях в доме той леди, к которой приехала в гости, едва выйдя из той же самой виктории, сидя в которой она проклинала меня.
— И из-за этого происшествия вы решили, что она заслужила смерть?
— Да будет проклят тот человек, мужчина он или женщина, кто ездит на хромой лошади. Так сказано в Библии.
Я уже слышал от него прежде эту цитату, но никогда не встречал ни одного знатока Библии, сумевшего отыскать ее там — от книги Бытия до Апокалипсиса. Однако сказать об этом Гарри значило бы превратить его в атеиста, а туча грехов, собравшихся вокруг его головы, и без того была достаточно черна. Вместо этого я попросил его рассказать подробнее о смерти миссис Хэслем.
— Она собралась навестить леди, что жила в добрых двух часах езды от нее. Она пообедала в своей комнате, переоделась в платье, в котором обычно наносила визиты соседям, уселась в свою викторию с поднятым верхом и велела моему приятелю выезжать из конюшни как обычно.
— Она поехала одна?
— Да. Кучер клянется, что нигде по дороге они не останавливались, никто не садился в экипаж, и она ни разу не окликнула его и не сказала ни слова за всю поездку.
— А какая была погода?
— Скверный пронизывающий ветер. Она, разумеется, закуталась в пледы, так что с ней все было в порядке, по крайней мере должно было быть. Так или иначе, они подъехали к дому, кучер остановился и подошел, чтобы помочь ей выйти. Он заметил, что она не совсем твердо стоит на ногах, и голос у нее хриплый, но в этом не было ничего нового. Он смотрел, как она подошла к двери, дворецкий открыл ей, и она вошла внутрь. Кучер подъехал к конюшне, чтобы там присмотрели за лошадьми, а потом отправился на кухню выпить чашку чаю. Однако не успел он сделать и глотка, как наверху начался большой переполох, и служанка примчалась на кухню сказать, чтобы послали за доктором, потому что миссис Хэслем в гостиной стало плохо.
— Какие были симптомы?
— Она сказала, что чувствует жжение в горле, и попросила воды, но это не помогло. Она застонала, схватилась за живот и закричала, что ее отравили. И все это в гостиной, где было много других леди.
— Сказала она, кто, по ее мнению, отравил ее?
— Сказала немного погодя. Она сказала, что мисс Торн положила яд в ту фляжку, которую она всегда берет с собой в поездки, потому что хотела избавиться от нее и выйти замуж за ее мужа.
— А эта мисс Торн была?..
— Гувернанткой. Так или иначе, они отнесли Веронику в спальню. Доктора не было на месте — он навещал своих пациентов, и к тому времени, как он приехал, у нее начались судороги. Она умерла раньше, чем они успели сообщить мужу.
— А где был он?
— Уехал в Лондон на целый день покупать книги.
— Нашли какие-нибудь доказательства, что в этой фляжке был яд?
Он, казалось, смутился.
— Ну, там была какая-то фляжка, и мисс Торн брала ее в руки. С этим не поспоришь.
Я сказал, что лучше бы ему рассказать мне самое худшее и покончить с этим. В тот холодный мартовский день, в два часа дня, виктория подъехала и ждала у парадных дверей. Миссис Хэслем спустилась по лестнице. Следом за ней вышла мисс Торн, она вела за руку восьмилетнего сына Хэслемов. Она сказала, что мальчик захотел посмотреть, как уедет его мама. Кучер усадил миссис Хэслем в викторию, положил у ее ног грелку, подоткнул вокруг плед. Пока он все это делал, мальчик стоял с одной стороны, разговаривая матерью, а мисс Торн — с другой.
— Кучер уже забрался на облучок, готовый ехать, когда миссис Хэслем довольно резко спросила: “Вы взяли мою фляжку, мисс Торн?” Поначалу гувернантка, кажется, хотела все отрицать, но миссис Хэслем сказала: “Не пытайтесь лгать мне. Вы прячете ее за спиной”.
— А гувернантка в самом деле?..
— Да. Так что ей пришлось вернуть фляжку, и выглядела она пристыженной.
— Что это была за фляжка?
— Такая плоская, серебряная. Вроде тех, что джентльмен кладет в карман, собираясь на охоту.
— Кучер видел, как мисс Торн что-то клала туда?
— Нет.
— Она могла это сделать, пока миссис Хэслем разговаривала с мальчиком?
— Ей пришлось бы действовать очень быстро, но, да, я думаю, могла.
— Что миссис Хэслем налила в свою фляжку? Я думаю, это должно было быть что-то, помогающее не замерзнуть во время долгой поездки.
— Короткой или долгой была поездка, летом или зимой, это ей было не важно. Бренди.
— Иными словами, миссис Хэслем любила выпить?
— Любила! Пить ей было также привычно, как лошади есть траву. В тот раз, когда я поругался с ней, я почувствовал, как от нее разит бренди.
— Кто-нибудь еще прикасался к этой фляжке?
— Там были только кучер и мальчик. Кучер говорит, что он не думает (и я в этом с ним согласен), что мальчик мог отравить свою мать.
— И вы говорили мне, что во время поездки они ни разу не останавливались. А откуда взялось бренди, которое было во фляжке?
— У миссис Хэслем была собственная бутылка, она держала ее в своей комнате. Она посылала служанку купить пару бутылок за день до этого.
— Почему ей пришлось это сделать? Уверен, у ее мужа в доме было бренди.
— Было, да только запертое на ключ. Ее пьянство приводило его в отчаяние.
— Вы говорили, что она пообедала у себя в комнате?
— Цыпленок в желе, хлеб и масло, китайский чай. И, на случай, если вы подумали, что яд мог быть где-нибудь там, она не доела свой обед, поэтому служанка умяла все, что осталось после нее, а она жива и здорова.
— Похоже, дело совершенно очевидное, в вине мисс Торн нет никаких сомнений. Что произошло на дознании?
— Вынесли открытый вердикт
— Поразительно! И не выплыло наружу, что миссис Хэслем обвинила гувернантку?
— Ну да, это всплыло, если можно так выразиться. Только все в округе знали, какой злой язык у нее бывает, когда она выпьет. Все очень жалели ее мужа, и любого другого, кому приходилось иметь с ней дело.
— А что насчет симптомов? Что сказал доктор?
— Что она была очень больна, что у нее были судороги, и ее сердце остановилось — что обычно и случается, когда вы умираете.
— Выходит, вся округа в заговоре, чтобы защитить гувернантку? Это только вопрос времени, когда она окажется под замком.
— Но такой многоопытный джентльмен, как вы, мог бы все-таки что-нибудь придумать? Какую-нибудь зацепку, достаточную, чтобы все могли сделать вид, будто не верят, что это сделала она.
Он обычно применял такой тон, нежный, словно голубиное воркование, чтобы успокоить напуганных жеребят.
— И где же эта образцовая отравительница?
— Пока еще в усадьбе.
— Что?!
— Мистер Хэслем оставил ее у себя. В конце концов — должен же кто-то приглядывать за мальчиком!
Некоторое время я сидел и думал.
— Если вы хотите, чтобы я участвовал в этом деле, я должен поговорить с гувернанткой. Можете вы это устроить?
— Да. Дайте мне пару часов.
— И с мистером Хэслемом тоже.
— Он ни с кем не общается. Не выходил из дому и никого к себе не приглашал со времени дознания.
— А как насчет доктора и служанки?
— С доктором Гайнором встретиться будет довольно просто, он живет тут рядом. Служанка вернулась в дом своих родителей, в десяти милях отсюда.
— Мистер Хэслем не оставил ее у себя?
— Дело в том, что она сбежала сразу после похорон. Ходят слухи, что из особняка пропало несколько бриллиантов миссис Хэслем.
— Подозревают, что служанка украла их?
— Не знаю, потому что мистер Хэслем не захотел никакого расследования. Я узнал это от адвокатского клерка.
— Но это непостижимо! Жена этого человека отравлена, а он оставил женщину, подозреваемую в этом, в своем доме. Украшения жены были украдены, а он ничего не делает, чтобы отыскать их, и позволяет служанке уйти. Разве не более вероятно, что это служанка отравила миссис Хэслем, чтобы обезопасить себя, чтобы ее не поймали с этими драгоценностями?
— Но ведь Вероника обвинила не служанку.
— Обвиняли ее или нет, но я хочу прежде всего поговорить со служанкой.
Он одолжил мне лошадь, чтобы я мог поехать верхом, и мальчишку на пони, чтобы тот показал мне дорогу. Пока мы вдвоем скакали рысью под зеленеющими кронами, я размышлял, как будет печально, если я спасу одну молодую женщину только для того, чтобы погубить другую; но Гарри, как всегда, уже поймал меня и заставил ввязаться в эту историю, нравится мне это или нет.
Служанку звали Сьюзен. Когда мы добрались до их коттеджа, выглядевшего так, словно со времен королевы Анны
— Идемте со мной, сэр, туда, где нам не помешают.
Мать, братья и сестры, разинув рты, смотрели, как она повела меня вверх по лестнице, которая начиналась прямо из кухни и была немногим лучше веревочной. Я не хотел бы обвинять ее в недостатке благопристойности, сказав, что мы разговаривали у нее в спальне. Это была просто открытая клетушка на самом верху лестницы, с единственной широкой кроватью, где почти наверняка спали еще несколько сестер, кроме нее самой. Все время, пока мы разговаривали, до меня доносилось встревоженное бормотание ее матери, пытавшейся унять детей. Я спросил ее про бренди.
— Каждую неделю, сэр. Она давала мне деньги, а я ходила в деревню и никому об этом не рассказывала. Обычно покупала две бутылки, иногда три.
— В тот, последний день, она пообедала в своей комнате?
— Да, сэр. Но у нее не было аппетита. У нее все время был плохой аппетит в последнее время.
— Были какие-нибудь признаки, что она больна?
— Нет, совсем ничего, сэр.
— Она при вас наполнила свою фляжку?
— Да, сэр. Она сполоснула ее водой из кувшина для умывания, что стоял у нее в комнате, потом открыла новую бутылку, которую я принесла из магазина, и наполнила ее над миской.
— Новую бутылку, вы уверены в этом?
— Совершенно уверена, сэр. Она сломала сургучную печать
— А она или вы клали в эту фляжку что-нибудь, кроме бренди?
— О, нет, сэр.
Ее глаза встретились с моими. “Испуганные глаза, из которых вот-вот польются слезы, — подумал я, — но не коварные”.
— Вы знаете, что миссис Хэслем почти наверняка умерла от того, что было в этой фляжке?
Она посмотрела вниз, на свои колени, и кивнула.
— У вас есть какие-нибудь предположения — как яд мог попасть во фляжку?
— Нет, сэр. Я знаю, что все говорят. Но я не думаю, что это сделала она. Она всегда была добра ко мне.
— Мисс Торн?
Еще один кивок, с полными слез глазами. Как бы там ни было, но отступать я не мог.
— Есть еще одна проблема. Вы знаете, что после смерти миссис Хэслем выяснилось, что некоторые ее вещи пропали?
Она вздохнула. Пальцы ее рук, до сих пор неподвижно лежавших на коленях, нервно сплелись.
— Вам что-нибудь известно об этом?
Теперь она расплакалась не на шутку. Она закрыла руками лицо, и с трудом выдавила несколько невнятных слов:
—... не хотела ничего дурного... отдала их мне... за то, что ходила покупать ей бренди... потому что ей они больше не нужны.
Я стоял, ошарашенный тем, как быстро она сломалась, жалея ее, и размышляя о том, каким это было искушением.
— Вы не думаете, что вам стоило бы отдать их мне, а я мог бы вернуть их ее мужу?
Я не мог обещать, что против нее не выдвинут обвинение, но в душе твердо решил воззвать к милосердию мистера Хэслема.
— Они все еще у вас?
— Они все здесь.
Она посмотрела на видавший виды деревянный сундук, стоявший по другую сторону кровати.
— Понимаете, сэр, я собираюсь замуж. Я берегла это для своей свадьбы.
Мысль о сельской невесте, щеголяющей в бриллиантах миссис Хэслем, была настолько нелепой, что я, несмотря на обстоятельства, едва не рассмеялся. Но мне все же удалось сохранить серьезное выражение лица, пока она медленно обходила кровать и открывала крышку сундука.
— Вот они, сэр. И вот, и вот, и вот.
Они обрушились на меня через кровать мягким ворохом. Белый шелк и атлас, ситец и ажурная вышивка, розовые ленты, зеленые ленты, чулки, подвязки, десятки разных пустячков и безделушек, названия которых знала одна только богиня дамского белья или ее преданные поклонники. Над всем этим, по другую сторону кровати, на меня смотрели испуганные карие глаза.
— Бога ради, что это такое?
— Ее вещи, сэр. Она сказала, что я могу взять все это, потому что она купит себе новые. Она говорила, что я могу оставить это себе, сэр.
Когда я рассказал об этом Гарри, он так хохотал, что едва не свалился с ящика, на котором сидел.
— Забавно, и вы собираетесь вернуть все это мистеру Хэслему?
— Вы можете вообразить меня, едущим обратно с охапкой ношенного дамского нижнего белья? Я разрешил ей сохранить эти вещи до дня ее свадьбы.
— Выходит, она не брала брильянтов?
— Уверен в этом. Лучшая лондонская актриса не смогла бы разыграть такую наивность. И я также уверен, что она ничего не клала в эту фляжку.
Его улыбка померкла.
— Тогда для гувернантки все по-прежнему плохо?
— Само собой, неважно. И есть тут еще кое-что странное для меня. Почему леди, вышедшая замуж девять, а то и больше, лет назад, захотела сменить все свое нижнее белье? Те вещи, что она отдала своей служанке, вовсе не были изношены.
— Это, мистер Ладлоу, выше нашего понимания. Если только...
— Если только.
Эти слова повисли между нами в воздухе, полном пыли и трухи, потом он встал.
— Мисс Торн приедет через несколько минут. Она привезет мальчика — посмотреть пони.
Их привез фаэтон, запряженный пони. Мальчик выскочил первым, тепло укутанный от холода, потом вышла молодая женщина в черном плаще и шляпе. Я воображал, что особа, вызвавшая у Гарри такой интерес, должна быть необыкновенно привлекательной — одна из этаких хрупких, похожих на цветок женщин. Но это был вовсе не цветок. Она была коренастой и широкоплечей. Ее лицо, по своему симпатичное, привлекало выражением искренности и рассудительности, а не изяществом. У нее были темные волосы и темно-серые глаза под прямыми черными бровями. Если бы меня попросили описать ее одним словом, это было бы слово “честность”, как могут быть честны дерево или камень, потому что они не могут быть никакими иными. Но потом я вспомнил, что видел людей, виновных, как сам дьявол, имевших точно такой же вид. Она поглядела на меня, потом на мальчика, тот уже отошел достаточно далеко, чтобы не слышать нас, и вместе с Гарри наклонился над дверцей стойла.
— Итак, вы — джентльмен, приехавший спросить меня, отравила ли я миссис Хэслем? Мистер Лизер сказал, что вы хотите задать мне несколько вопросов. Спрашивайте все, что желаете.
В ее голосе слышался легкий северный акцент. Я предложил, чтобы мы зашли в сарай, где хранилась сбруя, и присели, но она желала остаться снаружи, откуда она могла бы видеть юного мастера Хэслема. Это было странное место для разговора. Мы стояли бок о бок во дворе, тем временем вывели гнедого пони, и мальчик сел на него.
— Вы вытащили фляжку миссис Хэслем из экипажа?
— Да.
— Почему?
— Если я могла помешать супруге моего нанимателя опозорить себя перед всем графством, моим долгом было сделать это. Мистер Хэслем сделался просто больным из-за всего этого. Достаточно плохо было уже то, что обо всем знали ее друзья здесь. Он не хотел, чтобы она навещала людей, которые бывают в свете, потому что тогда про нее узнал бы весь мир, но она была женщиной упрямой.
Мисс Торн явно не признавала таких глупостей, как — о мертвых ничего, кроме хорошего. Ее презрение было неколебимым, как скала.
— То есть вы решили с этим что-нибудь сделать?
— Я решила отобрать у нее фляжку. Я хотела, чтобы она прибыла в тот дом, куда собралась в гости, настолько трезвой, насколько это вообще возможно.
— Это было ваше решение, или вы посоветовались с мистером Хэслемом?
— Он не знал, что я собиралась сделать.
— Вы клали что-нибудь во фляжку?
— Нет. Я даже не отвинчивала колпачок фляжки. Я хотела бы это сделать — вылить все из фляжки на землю, и пусть бы она уволила меня, если хочет.
— И, возможно, вы спасли бы ей жизнь.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Если в этом бренди был яд, вы бы спасли ей жизнь, вылив его на землю.
— Как я могла об этом знать? Как кто-нибудь мог об этом знать?
— А вы не знали?
Она шагнула ко мне.
— Клянусь вам, как поклялась бы перед богом, я ничего не знала.
Мы последовали за Гарри и юным Хэслемом, сидевшим на пони, к загону для лошадей позади конюшни. Все время, пока Гарри пускал пони шагом и рысью, я обдумывал вопрос, который никак не получалось задать деликатно. В конце концов, я решился спросить прямо:
— Как вы полагаете, это возможно — чтобы у миссис Хэслем был любовник?
Мгновенное потрясение, затем гнев.
— Это самый неподобающий вопрос, который мне когда-либо задавали. Я не собираюсь на него отвечать.
И она решительно двинулась к ограде загона. Позже, вернувшись во двор, она не обращала на меня внимания, но улыбнулась мальчику и его восторженному рассказу о пони, поправила шарф у него на шее и усадила его в фаэтон. Уже поставив ногу на подножку, она обернулась ко мне, с ледяной вежливостью:
— Я подала бы вам руку, но вы, возможно, не захотите пожать руку женщине, которую все считают отравительницей.
Потом она села в экипаж и уехала.
— Что-то не так с вашей рукой? — спросил Гарри.
Он заметил, что я уже начал протягивать ей руку, слишком поздно среагировав на ее слова.
— Это обвинение, что она хочет выйти замуж за мистера Хэслема — есть тут хоть немного правды?
— Ну, говорят, что он проводил больше времени в классной комнате, чем у своей жены, но я на его месте делал бы то же самое.
— Я должен поговорить с ним, хочет он этого или нет.
Я позаимствовал у Гарри кое-что из его канцелярских принадлежностей и сочинил тщательно продуманное письмо, стоя в углу комнаты за конторкой, за которой Гарри обычно приводил в порядок свои счета. Мальчишку, помогавшего конюху, послали отнести его в дом сквайра. Между тем наступил вечер, и Гарри сообщил мне, что доктор Гайнор вернулся после обхода. Садилось солнце, и деревья отбрасывали на дорогу длинные тени, когда я прошел милю до богатого кирпичного дома, с парой акров земли при нем.
Доктор оказался гораздо более молодым и светским человеком, чем можно было ожидать от провинциального врача. Это был красивый мужчина, лет тридцати пяти. Он работал в своей лаборатории, приготавливая лекарства, когда я пришел, но любезно пригласил меня посидеть в его рабочем кабинете за бокалом хереса, удивляясь моему интересу к убийству, но готовый обсудить дело миссис Хэслем.
— Очень печальная история. Как я понимаю, вы уже знаете все детали от мистера Лизера.
— Вас ведь вызвали к миссис Хэслем?
— Слишком поздно, чтобы я мог быть хоть чем-то полезен. Я делал обход пациентов и был на самом дальнем конце моего участка. Получив сообщение о миссис Хэслем, я погнал лошадь, как дьявол, но там уже ничего нельзя было сделать.
— Могут быть хоть какие-то сомнения, что ее отравили?
Он посмотрел на меня поверх бокала хереса.
— Вы хотите, чтобы я повторил вам то, что сказал на коронерском расследовании?
— Я подозреваю, что вы, как и другие, не хотели обвинять некую особу.
— Если так, с моей стороны это было непрофессионально.
— Но человечно. Я полагаю, что получил ответ на свой вопрос.
Он вздохнул.
— Она была отравлена.
— У вас есть какие-нибудь мысли — что это был за яд?
Он покрутил бокал с хересом.
— Ваши познания в токсикологии, вероятно, обширнее моих.
— Аконитин? — еще один вздох. Я подсказал: — Об этом говорят все симптомы, и в последнее время было несколько подобных случаев.
— Как вы говорите, жжение в горле. Судороги.
— Итак, миссис Хэслем была отравлена аконитином. И, насколько мы можем судить, этот аконитин она могла проглотить только вместе с бренди, которое она пила во время своей последней поездки. Вы, как врач, можете предположить что-то иное?
Мы продолжили осторожно обсуждать это дело за еще одним бокалом хереса. Но наш разговор лишь убедил меня в том, что для убийцы миссис Хэслем доктору больше по душе милосердие, а не справедливость.
Вернувшись назад, в конюшню Гарри, я узнал, что мистер Хэслем прислал короткую записку, сообщая, что готов встретиться со мной на следующее утро в 10 часов. Гарри предложил мне переночевать у него на сеновале, а я угостил его ужином, состоявшим из отбивных и кларета, в “Привале дровосека”. Мы выбрали тихий уголок, чтобы я мог рассказать ему об успехе — или отсутствии такового — в своем расследовании.
— Аконитин. Это ухудшает ситуацию для мисс Торн?
— Да. Аконитин действует очень быстро, поэтому нельзя надеяться, что яд мог быть в том, что миссис Хэслем ела в обед или где-то раньше. Первых симптомов отравления можно ожидать уже через полчаса, а то и быстрее. Стеснение и жжение в груди и в горле. Все очень точно совпадает: она выходит из экипажа и потом падает в гостиной. На самом деле...
— Что “на самом деле”, мистер Ладлоу?
Я сидел с куском бараньей отбивной на вилке, глядя на его лицо, все еще полное надежды.
— Гарри, тут есть одна очень странная вещь. Вы говорили, что поездка до дома, куда ее пригласили, заняла два часа. Тогда не кажется ли вам очевидным, что она должна была пить из этой фляжки всю дорогу?
— Кажется.
— Но, если бы она пила с самого начала поездки, ее состояние к концу пути было бы гораздо хуже. Она ведь чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сказать несколько слов и дойти до парадной двери. А это предполагает, что она не пила из фляжки почти до самого конца поездки. Так могло быть?
— Но это нам не поможет, верно? Ведь это все равно та же самая фляжка.
— Мне нужно поговорить с кучером. Завтра утром, прежде чем я увижусь с мистером Хэслемом. Вы сможете устроить это?
— Само собой.
Каретный сарай мистера Хэслема оказался мрачным сооружением, с узкими окнами, в которые светили лучи утреннего солнца. Большую часть его занимал огромный темный старомодный закрытый экипаж. Рядом с ним стояли фаэтон, в который запрягали пони, и виктория с поднятым верхом. Кучер наводил глянец на фаэтон, но, увидев нас, выпрямился. Гарри представил меня, в своей обычной манере:
— Это мистер Ладлоу. Не знаю, о чем он собирается вас расспрашивать, но вы уж расскажите ему все, что он хочет знать.
Кучер встал, словно свидетель в суде.
— Что случилось с викторией в день смерти миссис Хэслем?
Он сглотнул.
— Я привез ее обратно, сэр.
— Должно быть, было уже темно, когда вы вернулись сюда?
— Темно, как в могиле. Было уже за полночь.
— Что вы с ней сделали?
— Завел в каретный сарай и оставил тут. На следующий день я выкатил ее наружу, почистил и завел обратно.
— Кто-нибудь пользовался ею с тех пор?
— Нет. Виктория была ее. Никто другой, похоже, не хотел брать ее.
— А что случилось с пледами и грелкой для ног и всем прочим?
— Они все еще там, внутри.
Мы, все втроем, заглянули в викторию. На сиденье шерстяной плед и парусиновый чехол. Я пошарил рукой в темноте, рядом со сложенным пледом. Пальцы коснулись меха.
— Ах, — я вытащил предмет наружу, чтобы взглянуть на него, он тяжело хлопнул меня по руке. Жесткий мех, волчий, а может медвежий. — Это именно та штуковина, которую я искал.
Гарри подошел поближе, посмотреть что это, и отступил разочарованный.
— Это всего лишь ее муфта.
— Был холодный день, а она надела очень тонкие перчатки, к своему парадному платью. Естественно, в поездку она взяла с собой муфту.
Я сунул руку внутрь, коснувшись шелковой подкладки.
— Давайте сюда немного света. Можно взять один из каретных фонарей.
Скрежет кремня, вспышка света. Я подождал, пока они не вернулись с фонарем, потом вынул руку, оставив в покое муфту. Что-то маленькое упало на кирпичный пол в круг света, раскрывшись от удара.
— Осторожно, не раздавите их!
На кирпичах пола лежала эмалированная шкатулочка, в таких леди обычно хранят свои пилюли, и маленькие белые шарики, похожие на молочно-белый жемчуг, рассыпались вокруг нее. Гарри опустился на колени, поднял один, принюхался.
— Это всего лишь...
Если бы я не выхватил шарик, он сунул бы его в рот.
— ... всего лишь то, что спасет мисс Торн от виселицы. Дайте какую-нибудь бумажку.
Мы сорвали обертку с новенького куска мыла, предназначенного для мытья кожаных изделий, и завернули в нее шкатулочку и большую часть ее содержимого. Через несколько минут я уже поднимался на крыльцо к парадной двери дома мистера Хэслема.
Дворецкий проводил меня в красивый кабинет на первом этаже с полками от пола до потолка, заставленными фолиантами в кожаных переплетах, словари и книги на древних языках были разложены на столе у окна. Сам хозяин выглядел менее реальным, чем его книги — худой, бледный, с ввалившимися глазами. Он старался держаться прямо, и был похож на марионетку, с одной-единственной ниткой, которая в любой миг может оборваться, и тогда он бесформенной грудой свалится на свой турецкий ковер. Я уже объяснил ему, что мне нужно, в своем в письме — насколько вообще можно объяснить интерес совершенно незнакомого человека к делам джентльмена — и сразу перешел к делу.
— Я разговаривал с мисс Торн. Она сказала, что решила забрать фляжку у вашей жены, и не обсуждала это с вами.
— Мисс Торн пытается защитить меня. Мы обсуждали это.
— Что именно?
Его лицо скривилось. Возможно, среди своих книг он был умным человеком, но лгал с трудом и неуклюже, словно неопытный рыболов, с крючком в пальце.
— Мы обсуждали, как помешать моей жене доставать бренди.
— Вы знали, что она собиралась взять фляжку с бренди в свой экипаж?
— Да, — сказал он. Но лицо его передернулось: “нет”.
— Вы когда-нибудь обсуждали с мисс Торн свойства аконитина?
— Аконитина?
— Это растительный алкалоид. Яд.
— Нет.
— Что случилось с той фляжкой, из которой пила миссис Хэслем?
— Я... Я приказал доставить ее мне.
— Ее содержимое исследовали?
— Она была пуста... совершенно пуста.
Когда я пришел к нему, у меня еще оставалось одно подозрение, и сейчас оно исчезло. Как и все остальные, за одним-единственным исключением, он думал только о фляжке. Я уже собирался все объяснить, когда он поднял руку, останавливая меня. Это был удивительно решительный жест для такого нервного человека, и когда он заговорил снова, его голос звучал тверже чем прежде.
— Мистер Ладлоу, раз уж вы проявили такой интерес к моим делам, вам следует кое-что знать. Сейчас я в трауре. Когда его срок пройдет, я собираюсь просить мисс Торн, оказать мне честь и стать моей женой.
Он не сводил с меня глаз, собираясь с силами в ожидании моих возражений. В нем был какой-то отчаянный героизм.
— Если это случится, — сказал я — вы женитесь на храброй и верной молодой женщине. И невиновной.
Его лицо выразило одновременно потрясение и облегчение. Он едва не упал и вынужден был ухватиться за угол стола. Я вынул руку из кармана и покатал несколько маленьких белых шариков по листку бумаги. Он молча переводил взгляд с них на меня и обратно.
— Вы все смотрели на это дело не с той стороны. Последние слова вашей жены были о том, что яд положили в ее фляжку. Она умерла уверенная в этом. Но спросите себя, что, если во фляжке не было яда, убившего ее, какой тогда будет ответ?
— Но она больше ничего в рот не брала с той минуты, как покинула дом.
— Это не совсем так. Леди собирается в гости, на великосветский прием, она хочет произвести там хорошее впечатление. Ей не хочется, чтобы от нее пахло бренди. Поэтому она принимает меры предосторожности: прячет в своей муфте, в маленькой шкатулочке, пилюли с мятным маслом. Они-то, а вовсе не бренди, и были последним, что ела ваша жена.
Он смотрел на пилюли, по-прежнему не говоря ни слова.
— Мой друг, мистер Лизер, везет остальные в Лондон, в лабораторию, которую я знаю. Если мои подозрения верны, они действительно содержат мятное масло — и аконитин.
— Значит, он убил ее. Украл ее драгоценности и убил ее.
В его голосе было не только облегчение, но и страдание. Я не стал говорить ему, что существует не один способ украсть драгоценности у женщины. Возьми и продай их, любовь моя; и с этими деньгами мы вместе уедем в такое чудесное местечко для всех влюбленных, как Париж. Или Венеция, или Тимбукту, или — только мечты обманутых женщин знают — куда. Но в планы ее любовника не входило брать с собой капризную пьющую женщину.
— Да, он убил ее. Как давно вы знали про вашу жену и доктора Гайнора?
Через два дня я с Гарри снова был в “Привале дровосека”, думая, что заслужил немного поздравлений.
— Как только я узнал про пилюли с мятой, у меня почти не осталось сомнений. Заполучить аконитин было не так уж трудно. Поместить его в пилюли сложнее — если только у вас нет своей лаборатории.
— Жаль, что он сбежал, правда?
— Это вина не моя, а твоего приятеля кучера.
Этот глупец в великом возбуждении помчался на кухню сообщить всем о нашем открытии. Оттуда новость, должно быть, уже через полчаса достигла ушей доктора, потому что, когда я вернулся, чтобы поговорить с ним, я нашел только дом, где все было перевернуто вверх дном, и пустую конюшню.
— Его поймают?
— Это зависит от того, насколько упорно его будут искать; а это, в свою очередь, зависит от мистера Хэслема.
— Тогда его не будут искать. Ведь не думаете же вы, что кому-то захочется выставлять напоказ перед целым светом свои рога.
— Выходит, мисс Торн никогда не будет очищена от всех обвинений.
— Предоставьте это мне. Я прослежу, чтобы эту историю распространили где следует.
И я знал, что действительно могу предоставить это ему. Сплетни из конюшни поднимаются в гостиную и разносятся дальше так же быстро, как расходится очередной выпуск нашей газеты. Когда гувернантка со своим хозяином шла в церкви к алтарю, никто там не шептался об убийстве.
Я ничего не слышал об этом событии, потому что Гарри уехал оттуда задолго до того, как оно случилось. Две вещи я, однако, узнал. Во-первых, мисс Торн приехала к Гарри, выглядела она, по его словам, “как коноплянка, вылетевшая из клетки”, и от всей души поблагодарила его и меня. Во-вторых, мистер Хэслем купил своему сыну гнедого пони и заплатил за него на 10 гиней больше, чем Гарри имел наглость запросить. Мне нравится думать, что это тоже был знак благодарности.
Спокойный
