Артур Порджес

[Клуб любителей детектива]

АРТУР ПОРДЖЕС  ｢ARTHUR PORGES｣    ПСЕВДОНИМЫ:   Питер Артур* Peter Arthur ; Пэт Роджерс* Pat Rogers ; Максвелл Трент* Maxwell Trent ; Абель Джейкоби* Abel Jacobi ; Дерек Пэйдж* Derek Page    ДАТА РОЖДЕНИЯ:  20 августа 1915 г. ｢Чикаго, Иллинойс, США｣    ДАТА СМЕРТИ:  12 мая 2006 г. (90 лет) ｢Пасифик Гров, Калифорния, США｣    ПЕРИОД ТВОРЧЕСТВА:  1950 — 2001 гг    ЖАНР:  Фантастика; детектив    ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ:  ЮЛИССИС ПРАЙС МИДЛБИ; доктор ДЖОЭЛ ХОФМАН; ДЖУЛИАН МОРС ТРОУБРИДЖ; КИРИАК СКИННЕР ГРЕЙ и др.

---

  Артур Порджес — американский писатель-фантаст и автор детективов.

• ABOUT THE AUTHOR
    Артур Порджес прожил длинную творческую жизнь, но так и не написал ни одного романа. Он, как и Хоч, предпочитал короткую форму изложения. По его собственным словам, ‘мои пальцы не поспевали за головой’. Зато рассказы он ‘выстреливал’ за считанные часы, и благодаря опыту и любви к науке, множество разнообразных идей автора интенсивно воплощались в жизнь в его произведениях.
    За время своей литературной карьеры автор опубликовал более 200 историй, большинство из них написаны в 60-х, и публиковались в таких журналах как ‘The Magazine of Fantasy and Science Fiction’, ‘Fantastic, Amazing Stories’, ‘Alfred Hitchcock's Mystery Magazine’ и ‘Galaxy’.
    После 60-х Порджес написал существенно больше детективов, чем фантастики, однако многие его детективные рассказы содержат фантастические элементы.
  
    Отец Поржеса, Израиль Подгурский, родился в 1885 году в небольшом городке близ русско-польской границы,в эмиграции в США, он взял фамилию родственника, Льва Поржеса бизнесмена из Чикаго, и имя Джеймс. По этому поводу, Артур писал: ‘Я никогда не знал, выбрал ли он имя из воздуха, или были какие то причины’. Джеймс Поржеес, отец писателя, работал в телефонной компании Bell в Чикаго, имел четырех сыновей: Леонарда, Ирвина, Артура, и Уолтера. Поргес отмечал, что ‘ни один из них не имел детей, хотя все, кроме меня женились в конце жизни’.
    Мать Поржеса, Клара Курзин, умерла, когда ему было девять лет.
    Брат, Поржес Ирвин был биографом американского писателя Эдгара Райса Берроуза (создателя Тарзана). Впоследствии, Ирвин стал профессиональным пианистом. Совместно с Артуром, написал несколько фантастических рассказов.
  
    После окончания школы,окончил Иллинойский технологическом институте, а затем преподавал там математику. Впоследствии профессор математики в Западной военной академии и Университете ДеПол. Стал профессиональным писателем в 1957году . Жил в Лос Анджелесе, Пасифик Грув.
    После 60-х годов Порджес публикует существенно больше детективов, чем фантастики, причем многие его детективные рассказы содержат элементы ‘невозможных преступлений’. Его детективные рассказы пользовались огромной популярностью в Америке и Западной Европе, но практически не известны русскоязычному читателю. Писатель публиковался в популярнейших журналах, в том числе ‘Ellery Queen's Mystery Magazine’. Его произведения включены в множество антологий. Последняя публикация датирована февралем 2001 года — рассказ ‘Stately Homes and the Invisible Slasher’ в EQMM.
  
    Несмотря на большое количество опубликованных рассказов, которые Порджес написал на протяжении всей своей жизни, первый авторский сборник был опубликован только в 2002 году.
• ULYSSES PRICE MIDDLEBIE Series
    ЮЛИССИС ПРАЙС МИДЛБИ — заслуженный профессор истории и научной философии в отставке, стал экстраординарным криминологом! Он регулярно помогает своему другу, сержанту Блэку, раскрывать кажущимися невозможными убийства.

  ---

  These Daisies Told║Маргаритки все рассказали* Первая публикация на языке оригинала:* AHMM, декабрь 1962 г. Невозможность:* Тело женщины исчезает из запертой и охраняемой комнаты. Переводы на русский язык:* Не переведен The Unguarded Path║Путь, оставшийся без присмотра* Первая публикация на языке оригинала:* "Mike Shayne Mystery Magazine", январь 1963 г. Невозможность:* Попытка убийства свидетеля внутри охраняемого дома наёмным убийцей. Переводы на русский язык:* Не переведен ③ THE MISSING BOW｢ss｣ 1st ed: AHMM’, Nov 1963 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018; etc ｢impossible-crimes｣ Жертва была застрелена из лука, но у очевидного стрелка только одна рука, а на месте преступления не могут отыскать лук. — ПРОПАВШИЙ ЛУКпер.: Форум КЛД; ??. 05.2022 ④ SMALL ROUND MAN FROM TEXAS｢ss｣ 1st ed: ‘This Week (Los Angeles Times Supplement)’, feb 16th 1964 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018 ⑤ BLOOD WILL TELL｢ss｣ 1st ed: AHMM, Feb 1964 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018; etc. ｢impossible-crimes｣ Мидлби должен получить образец крови у подозреваемого, который отказывается сотрудничать – без его ведома. ⑥ COFFEE BREAK｢ss｣ 1st ed: AHMM, Jul 1964 ‘Murder Impossible’ U.S.: Carroll, 1990 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018; etc. ｢impossible-crimes｣ Смерть от отравления в запертой комнате. — ПЕРЕРЫВ НА КОФЕпер.: Форум КЛД; 22.01.2019 В рамках проекта ‘Murder Impossible’

  ⑦ A MODEL CRIME｢ss｣ 1st ed: AHMM, Aug 1964 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018 ｢impossible-crimes｣ Исчезновение транзисторов в особо охраняемом заведении. ⑧ TO BARBECUE A WHITE ELEPHANT｢ss｣ 1st ed: AHMM, Oct 1964 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018 ｢impossible-crimes｣ Поджигатель устроил пожар внутри дома через шесть недель после того, как он был заперт и заколочен. ⑨ THE PUNY GIANT｢ss｣ 1st ed: AHMM, Nov 1964 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018 ｢impossible-crimes｣ Женщина погибла от неоднократных ударов бетонным блоком, который невозможно было поднять. ⑩ THE SYMMETRICAL MURDER｢ss｣ 1st ed: AHMM, Dec 1964 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018 ｢impossible-crimes｣ Убийство тупым орудием на закрытом и недоступном крытом балконе. ⑪ FIRE FOR PEACE｢ss｣ 1st ed: ‘Ed McBain’s 87th Precinct Mystery Magazine’, May 1975 author's collection ‘These Daisies Told’, Richard SIMMs Publications, July 31th 2018 ｢impossible-crimes｣ Поджигатель устраивает пожары на заводе химического оружия с повышенной безопасности, Мидлби должен выяснить, как он обходит все меры безопасности.

• DR. JOEL HOFFMAN Series
    ДОКТОР ДЖОЭЛ ХОФМАН — гениальный патологоанатом, работающий на побережье Калифорнии в Pasteur Hospital, помогает расследовать тайны locked-room. Пять рассказов упомянуты Robert Adey, в его энциклопедии, но их видимо больше. Рассказы вышли в 2017 (by Richard Simms Publications) и в сборнике ‘No Killer Has Wings: The Casebook of Dr. Joel Hoffman’.

  ---

  ① DEAD DRUNK｢ss｣ 1st ed: AHMM, Dec 1959 ｢impossible-crimes｣ Смерть от отравления газом фосген в запертом номере. — МЕРТВЕЦКИ ПЬЯНпер.: ж. ‘Дон’ № 7, 1991 г. ② HORSE-COLLAR HOMICIDE｢ss｣ 1st ed: AHMM, Jan 1968 ｢impossible-crimes｣ Жертва пала от руки невидимого убийцы, и застряла в хомуте на шее лошади. — ХОМУТ КАК ОРУДИЕ УБИЙСТВАпер.: антология: Коллекция Альфреда Хичкока в 4 томах. Том 2. Истории, которые моя мама никогда не рассказывала. ③ CIRCLE IN THE DUST｢ss｣ 1st ed: AHMM, Feb 1960 ｢impossible-crimes｣ Прекрасная невозможность, где даже анонс может быть спойлером.

  ④ NO KILLER HAS WINGS｢ss｣ 1st ed: AHMM, Jan 1961 ‘The Mammoth Book of Perfect Crimes and Impossible Mysteries’, November 9th 2006 ｢impossible-crimes｣ Убийство тупым предметом (черная трость) на нетронутом следами участке песка. — У УБИЙЦЫ НЕТ КРЫЛЬЕВпер.: Форум КЛД; 15.07.2017 В рамках проекта ‘The Mammoth Book of Perfect Crimes and Impossible Mysteries ⑤ A PUZZLE IN SAND｢ss｣ 1st ed: AHMM, Feb 1961 ｢impossible-crimes｣ Смерть от выстрела с близкого расстояния. Единственные следы принадлежат тому, кто не убивал покойника. ⑥ BIRDS OF ONE FEATHER｢ss｣ 1st ed: AHMM, Jan 1963 ｢impossible-crimes｣ Смерть от отравления цианидом. Никаких очевидных способов введения яда.

• ×

Подробная информация во вкладках

---

  

ПРИШЕЛ, УВИДЕЛ, ПОБЕДИЛ ПОЧИТАЛ ｢ПЕРЕВОДЫ НАШИХ УЧАСТНИКОВ｣

---

Проф. ЮЛИССИС ПРАЙС МИДЛБИ

• ATTENTION!
   Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
   Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• ПРОПАВШИЙ ЛУК
    ‘The Missing Bow’  — Может ли однорукий человек с больными ногами выстрелить из лука и убить кого-нибудь? Как ни странно, сэр, ответ: ‘да’. Он просто упирается ногами во внутреннюю часть лука и оттягивает тетиву здоровой рукой. На самом деле в некоторых случаях лучники прошлого могли таким образом летать на большие расстояния, превращаясь, так сказать, в человеческие арбалеты.
    Профессор Улисс Прайс Мидлби, некогда преподаватель истории и философии науки, а ныне консультант по криминалистике, вопросительно посмотрел на сержанта Блэка.
    — Если это так, и я осознаю истинность вашего утверждения, в чем сложность?
    — Не в том, что однорукий человек действительно может очень хорошо стрелять из лука, если он немного попрактиковался, а в том, что он заставляет лук раствориться в воздухе.
    Профессор моргнул.
    — Может быть, вам лучше объяснить, в чем дело?
    — Хотелось бы. Все, что я знаю, это то, что никакого лука найдено не было, и что от него не могли избавиться.
    Мидлби на мгновение замолчал, затем быстро сказал:
     — Давайте на время забудем о пропавшем луке и создадим некоторую предысторию. Я не могу работать в вакууме. Кто был убит; кто подозреваемый; и каков был мотив, если таковой имелся?
    — Жертва, Виктор Борден, — мужчина, белый, тридцати четырех лет. Я подозреваю Говарда Коула, тоже белого мужчину, но сорока одного года. Что касается мотива, то таковой, несомненно, имелся. Пятнадцать месяцев назад Борден врезался на своей машине в машину Коула, убив жену и ребенка этого человека — восьмилетнюю девочку. Сам Коул потерял левую руку и был так искалечен ниже пояса, что теперь едва ковыляет.
    Мидлби выглядел мрачным.
    — Вы хотите сказать, что Борден был полностью виноват в аварии?
    — Официально, нет, но, на мой взгляд, определенно, да. Он ехал слишком быстро и был пьян. У Коула было право проезда. Борден утверждал, что он действовал правильно, чтобы предотвратить аварию, но у него отказали тормоза. Сказал, что у него были проблемы с ними в течение нескольких недель. Механик его гаража подтвердил эту информацию, но настоял на том, что починил их накануне. Но адвокат Бордена — хороший человек, слишком хороший для правосудия — доказал, что механик был недобросовестным работником и даже взимал плату за ремонт, который вообще не выполнял. Этого было достаточно, чтобы сбить присяжных с толку. Они знали, что Борден был пьян и превысил скорость, но не могли быть уверены в тормозах. Чего они не знали — это не было раскрыто во время судебного разбирательства — так это того, что у Бордена длинный послужной список несчастных случаев, неосторожного вождения, приостановленных прав и прочего. Он был виновен, я уверен на все сто.
    — Но вышел сухим из воды? Остался безнаказанным?
    — Нет; дали ему какой-то паршивый год за непредумышленное убийство. Борден вышел через девять месяцев — на самом деле около одиннадцати недель назад.
    — Какое у него ремесло или профессия?
    — Я бы сказал, он мелкий биржевой спекулянт. Все, что угодно, лишь бы легко заработать доллар на каком-нибудь простаке. Не совсем незаконно, но на грани. Торговля всяким барахлом под видом излишков армии — что-то в этом роде.
    — А Коул?
    — Это трагическая часть. Номинально он управляет магазином спортивных товаров. Но его настоящая работа — трюки с луком и стрелами. Он исполнял их в новых шоу Робин Гуда. И вот он теперь с одной рукой и негнущимися ногами. Не говоря уже о семье; он был без ума от них.
    — Коул говорил о мести?
    — Мы не смогли это выяснить. Коул — сдержанный, немногословный человек — исчезающая порода, если хотите знать мое мнение. В тихой воде большие глубины.
    Профессор устремил свои лучистые серые глаза на Блэка и сказал: 
    — Он не угрожал, но вы его подозреваете. Почему?
    — Черт возьми, он сделал это легко — слишком легко. Вот как было дело. У Коула был таксист — всегда один и тот же — который каждый вечер в течение недели отвозил его на квартиру Бордена. Каждый раз между семью и восемью. Он оставлял такси припаркованным в нескольких футах от входа в своего рода тупик. Водитель мог видеть, как он вошел, но то, что происходило в конце тупика, было вне поля его зрения и к тому же в темноте. Позвольте мне рассказать вам об этом переулке. В него открываются задние двери магазинов, и все они хорошо заперты. В этом районе никто не оставляет свою дверь открытой; в квартале больше мелких воришек, чем пустых бутылок из-под муската, и это о чем-то говорит.
    Борден жил над магазином в конце переулка. В ночь убийства он был в ванной, собираясь побриться. Он намылил лицо и стоял спиной к открытому окну. Идеальная мишень. Окно находится примерно в десяти футах над землей, но расположено далеко от крыши магазина, так что расстояние до переулка, где, должно быть, стоял Коул, составляет почти тридцать футов.
    Так вот, в ту ночь Коул, как обычно, приехал на такси и заковылял по переулку, скрывшись из виду. Таксист клянется, что у него был только один предмет, который он всегда носил с собой: миниатюрный магнитофон. Я выяснил это позже. Как бы то ни было, через несколько минут после того, как Коул скрылся из виду, водитель услышал ужасный визг — женщины, которая жила с Борденом. А затем Коул вышел, хромая. Дальше, прежде чем он успел сесть в такси, подъехала патрульная машина. Похоже, какая-то пожилая дама на другой стороне улицы заметила, что какое-то такси подъезжает туда каждый вечер в течение недели, из него выходит калека и направляется в переулок. И в тот вечер она, наконец, решила позвонить в полицию.
    
    — Понятно, — задумчиво произнес Мидлби. — Коул заходит в тупик без лука, выходит тем же путем и полиция задерживает его на месте.
    — Именно, — подтверждает Блэк. — Нет шансов спрятать лук, даже если он пронес его незаметно для таксиста.
    — И Борден был убит стрелой.
    — Да. У нее тяжелый острый наконечник — мне сказали, что с такими охотятся на оленей. Стрела рассекла спинной мозг Бордена одним из острых краев. Виктор упал, разбив содержимое аптечки; вот тогда-то его подружка и закричала.
    — Вы, конечно, обыскали переулок.
    — Еще бы. Все двери были заперты; просто негде было спрятать даже маленький лук.
    — Была ли стрела как-то связана с Коулом?
    Блэк скорчил гримасу.
    — У него дома сотни стрел — в шкафах и гараже. Некоторые из них — сувениры из фильмов, где он исполнял трюки. Как знать, где использовалась эта стрела, может, в какой-нибудь картине, снятой двадцать пять лет назад, скажем, в «Робин Гуде» Эррола Флинна? Это просто обычная охотничья стрела с широким наконечником, в ней есть только одна забавная особенность.
    Мидлби принял позу ‘я весь внимание’.
    — Какая особенность?
    — К ней была привязана веревка, на дюйм или два ниже перьев.
    — Тетива?
    — Нет, просто легкий шнур. Любители стрельбы из лука в полиции говорят мне, что с помощью такой штуки невозможно пустить стрелу; она порвется при первых нескольких фунтах силы натяжения.
    — Тогда ваша теория, я так понимаю, — медленно произнес Мидлби, — заключается в том, что Коул, пока Борден был в тюрьме, замышлял месть и, возможно, научился стрелять из лука одной рукой. Затем, когда Бордена отпустили, он отправился к его квартире, ознакомился с его привычками и узнал, что Борден обычно брился и умывался между семью и восемью. Таксист должен был стать своего рода свидетелем — доказательством того, что у Коула не было лука. Полицейская машина просто дополнила его алиби — своего рода бонус.
    — Должно быть, так оно и есть, — мрачно изрек Блэк. — Но без лука у нас нет дела. Едва ли возможно, что он спрятал лук под курткой, но если так, то куда он потом подевался?
    — Вы, конечно, обыскали крыши.
    — Да, они доступны только в нескольких местах. Все остальные здания от четырех до шести этажей высотой; никто не смог бы добросить туда палку. Но мы все равно посмотрели. Ничего.
    — И веревка на стреле, — пробормотал профессор. — Понимаете, это же ключ; да, так оно и есть. Все, что не вписывается в картину, может оказаться жизненно важным. Как остаток, который образовался, когда азот и кислород были изъяты из пробы воздуха. Необъяснимое несоответствие привело к открытию инертных газов — теперь уже совсем не инертных! Мог ли он захотеть вытащить стрелу обратно после того, как она попала в Бордена? Почему? И это никак не связано с пропавшим луком в любом случае.
    Профессор задумался. Затем он снова посмотрел на сержанта Блэка. — У вас есть копия медицинского заключения?
    — Конечно, она в вашем распоряжении.
    — Позвольте мне вернуться к этому и немного подумать. Я уверен, что данные нам доступны, и для решения проблемы нужен только подготовленный разум. Давайте подождем, скажем, до среды.
    — Хорошо, — сказал сержант. Он знал, что, как только Мидлби пустит в ход свой огромный запас знаний и проницательности, появится по крайней мере шанс раскрыть это неприятное дело. — Я вернусь, если только, — добавил он с надеждой, — не получу от вас весточку раньше. Скажем, завтра.
    — Маловероятно, — последовал сухой комментарий. — Даже Фарадей и Пастер не проводили свои эксперименты так быстро, и я в лучшем случае просто следую их примеру.
    Блэк собрался было отрицать это, но ничего не сказал. Профессор терпеть не мог лесть и настороженно относился даже к искреннему одобрению. Сержант подумал, что это не самая худшая черта характера; он знал многих людей, которые не могут функционировать без щедрой и постоянной похвалы. С такими было дьявольски сложно иметь дело.
    Поэтому он одарил Мидлби мальчишеской улыбкой, полной теплоты, более выразительной, чем слова, и сказал: — Удачной охоты, сэр.
    Затем он удалился.
    
    Когда Блэк ушел, профессор сел за свой огромный, захламленный стол и прочитал медицинское заключение. Сделав это, он взял ручку и бумагу и произвел несколько довольно сложных вычислений, время от времени используя логарифмическую линейку. Он изучил свои результаты, и его косматые брови приподнялись. ‘Интересный момент’, — подумал он. Стрела была выпущена из необычайно слабого лука — натяжение около пятнадцати фунтов, как указывали его цифры, — или же стрелок не натянул тетиву больше, чем на долю ее нормального диапазона. Это был вопрос элементарной физики. Согласно медицинскому заключению, тяжелый, чрезвычайно острый стальной наконечник рассек спинной мозг. Это относительно неглубокое проникновение. Известное сопротивление ткани указывало на вероятную скорость стрелы, по которой можно было легко рассчитать натяжение тетивы лука. Конечно, это не было точным определением, но пределы погрешности были известны. Сила натяжения была не более пятнадцати фунтов: это так же достоверно, как и сами законы Ньютона.
    Тогда он задумался о длине веревки: какова была ее прочность на разрыв? Мидлби просмотрел некоторые другие документы в отчете Блэка. Он почувствовал прилив удовольствия от компетентности своего бывшего ученика. Парень даже проверил веревку, она порвалась примерно при трех фунтах силы натяжения. Было очевидно, что эта штука не могла служить тетивой для лука.
    Профессор прекрасно представлял, что ему теперь делать. Он начал со статьи о стрельбе из лука в превосходном 11-м издании Энциклопедии, прочитав ее с большим вниманием. Он многое узнал о древнем и увлекательном оружии, но ничего, что могло бы помочь в деле Блэка. Что ж, завтра он на всякий случай посмотрит, что есть в университетской библиотеке по стрельбе из лука. Тем временем предстоял еще один этап работы.
    Мидлби позвонил в ближайший магазин спортивных товаров и попросил прислать охотничью стрелу. Когда его заказ прибыл, он внимательно осмотрел стрелу, а затем приступил к эксперименту. Применив тщательно откалиброванное пружинное устройство, которое собственноручно изготовил в своей хорошо оборудованной лаборатории, он выпустил стрелу в большой кусок воска, по плотности близкий к человеческой плоти. Эксперимент подтвердил его расчеты; сила натяжения тетивы лука не могла превышать пятнадцати фунтов.
    Профессор сел и попытался оценить вес стрелы, удерживая ее в одной руке. Внезапно его тело напряглось от возбуждения. Он встал и, схватившись за середину древка, изо всей силы метнул стрелу в восковую мишень. Она слабо качнулась в воздухе, ударилась о самый край воскового блока и свалилась на пол. Он пытался несколько раз с расстояния тридцати футов, каждый выстрел проверялся на проникновение. Он вздохнул и положил стрелу на стол. Еще одна хорошая идея провалилась в результате экспериментов. Очевидно, было невозможно бросить стрелу с такой силой, чтобы убить человека с тридцати футов. Если не считать проблемы с прицеливанием, которая, казалось бы, достаточно серьезна, траектория полета напоминала траекторию полета пьяной совы на сильном ветру. Мидлби решил отложить решение проблемы на следующий день. Он не очень верил в завтрашнюю библиотечную работу, но решил, что лучше ею не пренебрегать.
    Такое отношение полностью себя оправдало: в университетской библиотеке его ждал успех. Как странно, что книга шестидесятилетней давности хранила тайну недавнего убийства. И все же это было в толстом томе под названием ‘Арбалет’, только что переизданном после более чем полувекового забвения. Единственная проблема заключалась в том, что теперь делать? Теоретически загадка была решена, но получить обвинительный приговор будет непросто. Кроме того, профессор, хотя и был абсолютно законопослушным, не был уверен, что он этого хочет.
    В сложившихся обстоятельствах он решил позвонить подозреваемому, который все еще находился дома, под наблюдением, но не под арестом, поскольку полиция проявляла предусмотрительность из-за пропавшего лука.
    
    Коул оказался плотным, коренастым мужчиной, чье лицо, когда-то добродушное, как заключил профессор по морщинкам смеха в уголках глаз, теперь превратилось в горькую маску. Он шел неуклюже, с большой осторожностью и, казалось, был крайне обеспокоен. Его правая рука в тонком коротком рукаве была мускулистой, как будто вся сила теперь сосредоточилась там.
    Как и сказал Блэк, он действительно был немногословен, так что Мидлби пришлось начать разговор и по большей части поддерживать его
    — Как видите, — мягко сказал он Коулу, — сержант попросил моей помощи, ваша изобретательность полностью сбила его с толку, как и ожидалось.
    Коул ничего не сказал, но его голубые глаза, холодные, как полярный лед, на мгновение блеснули.
    — Блэк думал, что там был лук, который исчез, но нам лучше знать, — добавил профессор, его голос стал еще мягче.
    — Правда? — отреагировал Коул. Отрывистой речью он напоминал огрызающегося зверя.
    — Я могу понять ваше желание убить этого человека, но, возможно, тормоза действительно отказали.
    — Нет. Я был там. Он не тормозил, а просто пытался прорваться. Слишком пьяный и безумный, чтобы понять, что это невозможно. — Голос Коула был полон ярости.
    — Разумеется, вы его ненавидели и хотели отомстить.
    — Я этого не говорил.
    — Вы вообще мало говорите. Но действуете. ‘Исчезающая порода’, как вас охарактеризовал Блэк. И это точная характеристика. Но вы убили —да, убили его.
    — Как? Его прострелили стрелой, а у меня никакого лука не нашли. Следовательно, это должен был быть кто-то другой. Может быть, девушка Бордена пронзила его стрелой. — Теперь в голубых глазах появился лихорадочный блеск, как будто Коул наконец почувствовал желание говорить.
    — Я провел небольшое исследование по стрельбе из лука, — ровным голосом сказал Мидлби. — Много лет назад, где-то в 1880-х годах, была популярна одна разновидность этого вида спорта — метание стрел. Не трудитесь выглядеть удивленным; вы знали об этом задолго до меня. Может быть, вы знали это давно; скорее всего, вы исследовали возможности однорукого лучника. Удивительно, но, потренировавшись, человек может метнуть специальную легкую стрелу на несколько сотен футов.
    — Попробуйте как-нибудь, — сухо сказал Коул.
    — О, у меня не получится, я знаю. Немногие смогли бы. Но вы были мастером в этом виде спорта; у вас острый глаз, необходимые рефлексы и, прежде всего, очень сильная мотивация. Но одной из причин, по которой я не мог открыть этот секрет для себя, был кусок веревки.
    Коул моргнул, и Мидлби понял, что попал в точку.
    — Старая книга по стрельбе из лука снабдила меня недостающим звеном, — неумолимо продолжал он. — Такие полеты на большие расстояния совершались в основном за счет хитроумного приспособления — метательной палки, которой пользовались копейщики у первобытных племен. Лучник — я думаю, мы должны называть его так, даже в отсутствие лука — привязывает веревку к стреле и, зажав один конец в руке, получает кнут, похожий на пращу для броска. Это устройство обеспечивает необходимую дополнительную мощность. Вам не нужно было бросать легкую стрелу на несколько сотен футов; вы хотели послать тяжелую стрелу со стальным наконечником на тридцать футов с достаточной силой, чтобы убить. У вас было много месяцев для практики, пока Борден сидел в тюрьме. Таксист, который возил вас, чтобы вы могли узнать о привычках Бордена, также должен был стать вашим алиби — доказательством того, что никакого лука не было. А стрелу с веревкой легко спрятать под курткой.
    Коул одарил Мидлби долгим холодным взглядом. Затем с присущей ему медлительностью он произнес: 
    — Вы ошибаетесь. Спросите Блэка о магнитофоне. Все, что я хотел, это доказательство того, что Борден даже не нажимал на тормоза. Я надеялся, что он что-то скажет своей девушке, и я смогу это записать. Тогда у меня было бы доказательство того, что это было хладнокровное убийство.
    — Мог бы кто-нибудь в полиции повторить этот эксперимент? — Мидлби задал вопрос вслух. — Сомневаюсь и уверен, что вы тоже думаете, что у них не получилось бы.
    — В каком-то университете есть старый шотландский девиз, — сказал Коул. — Что-то вроде ‘Пусть говорят’. Хорошая теория, но подтвердится ли она в суде? Знаете ли вы, как это было бы трудно (я просто теоретизирую), не имея никакой практики, бросить стрелу на тридцать футов, с веревкой или без, и рассечь человеку спинной мозг? Присяжные должны были бы увидеть, как это делается, а сегодня никто в мире не может этого сделать. Я умею стрелять из лука, и я знаю, что говорю.
    — Один человек может это сделать, — уверенно сказал профессор.
    Впервые за все время Коул улыбнулся — ухмылкой обреченного.
    — Он продемонстрирует это окружному прокурору?
    Мидлби посмотрел на него с жалостью. — Боюсь, что нет, — сказал он тихим голосом. Взгляд его серых глаз был прикован к фотографии на каминной полке: пухленькая улыбающаяся женщина со счастливыми глазами; темноволосая маленькая девочка, похожая на эльфа. ‘Может быть, если бы я их потерял... — подумал Мидлби... — Что ж, я должен рассказать Блэку, но у него все равно ничего не получится’.
    — Спокойной ночи, мистер Коул, — мягко сказал он.
    Убийца отвесил ему молчаливый поклон. 1^sted:AHMM, Nov 1963 | Перевод: Алла Волкова ｢псевдоним｣; Редактор-корректор: О. Белозовская | Публикация на форуме: 29.05.2022 г.
• ×

Подробная информация во вкладках

Д-р ДЖОЭЛ ХОФМАН

• МЕРТВЕЦКИ ПЬЯН
    ‘Dead Drunk’  Не так это просто — поставить в тупик опытного патологоанатома, а удивить его вообще вряд ли возможно. Ибо тот, кто повидал на своем веку множество самых изощренных форм поругания над человеческим телом, кажется, уже не способен испытать потрясение.
    Однако несколько недель назад я принимал весьма активное участие в завершении одного дела. Случилось так, что я вынужден был заглянуть в его суть гораздо глубже, чем этого требуют большинство подобных случаев. И представьте: я запутался в собственных эмоциях, как несмышленый котенок, играющий с клубком пряжи.
    Следствие вел лейтенант Эйдер — и, надо сказать, не без головной боли. Несколько лет мы проработали с ним бок о бок. И хотя формально я не связан с Норфолкской городской полицией, госпиталь Пастера — единственное лечебное учреждение в округе, имеющее в своем штате полную ставку патологоанатома. Ее-то и занимает д-р Джоэль Хоффман, неженатый мужчина средних лет, ваш покорный слуга. А холост я, скорей всего, потому что слишком предан своему занятию. Поскольку ближайшая криминологическая лаборатория находится в ста пятидесяти милях отсюда, Эйдер время от времени обращается ко мне с просьбами произвести вскрытие и сделать какие-нибудь анализы — работу, которую не в состоянии выполнить как следует местный следователь по делам о насильственной смерти, натуральная марионетка в руках наших политиканов.
    
    В действительности все началось пятнадцать месяцев назад, и свидетелем этого начала я оказался совершенно случайно, ничуть не подозревая о возможных последствиях. В тот день лейтенант вез нас на машине с южной окраины города, где несколькими часами ранее произошла поножовщина. Случай был простейший, без какой-либо особой подоплеки: нож для разделки мяса всадили в легкое человеку. Уже по дороге домой в машине вдруг заговорила рация, сообщив об аварии недалеко от того места, где мы находились. Эйдер решил взглянуть. По его мнению, подчиненным только на пользу идет, если начальство изредка застает их за работой. Это не позволяет им, так сказать, излишне расслабляться.
    Пример был столь же банален, сколь и возмутителен, и относился к разряду ‘убийство в законе’. На месте происшествия мы увидели огромный, с откидным верхом, аляповатый автомобиль, плохо державшегося на ногах водителя и оглушенную горем женщину, склонившуюся над телом своего ребенка, мальчика лет восьми.
    
    Когда мы подошли, виновник трагедии бурно выражал протест, адресуя его толпе, но в основном — двум полицейским офицерам из патрульной машины с застывшим на лицах суровым выражением.
    — Я не пьян! — разглагольствовал он хрипловатым голосом. — У меня диабет, мне инсулин нужен. Ну, допустим, парочку я пропустил, но я трезв абсолютно!
    От мужчины разило спиртным, но действия не выдавали в нем пьяного. Феномен довольно распространенный: шок от случившегося в мгновение выветрил хмель из его мозгов, так что стороннему человеку могло показаться, что он вполне владеет собой.
    Я занялся ребенком. Надежды не было ни малейшей. Минут через пять появилась скорая, но смерть наступила еще раньше. Мать, привлекательная, со вкусом одетая женщина, стояла на коленях. Смертельно бледная, она застыла, словно в трансе. Это была как раз та опасная стадия, предшествующая мгновению, когда из глаз прольется благословенная влага.
    Я так и не поинтересовался подробностями происшествия. Очевидно, мать с сыном стояли и ждали на перекрестке зеленого света. На поводке мальчик держал собачонку. В этот момент щенок вырвался вперед. И прежде чем женщина успела что-либо сделать, ребенок оказался на проезжей части. Поскольку все случилось на перекрестке, малыш так или иначе должен был остаться жив: закон на сей счет достаточно строг. Но автомобиль двигался с превышением скорости, водитель был нетрезв. В общем, история, старая, как мир.
    
    Эйдер стоял и безучастно смотрел на санитаров, вносивших крошечный трупик в машину скорой помощи. Желваки на его лице ходили ходуном.
    — Я знаю и убийцу, и его авто, — сказал он мне сдавленным голосом. — Рано или поздно он должен был кого-то погубить. Законченный тип. Хорошо бы нам хотя бы на этот раз его арестовать.
    Я внимательно взглянул на того, о ком шла речь. Упитанный, отлично одетый, со здоровым загаром, эдакий сияющий благополучием мужик. Таких прищучить сложновато. Скуластая физиономия, мешки под глазами. Румянец уже вернулся на его щеки, но он все еще, казалось, нервничал, хотя и держался довольно надменно, будто так и ждал от нас зуботычины, и уже готов был бежать жаловаться на грубиянов полицейских.
    — Вы не имеете права обвинять человека в том, что у него диабетическая кома, лейтенант, — произнес он с вызовом. — Вы уже прибегали к подобным приемам, да присяжные не купились. Не забывайте, что перед вами — Горден Вэнс Уитман, а не какой-то трусливый сопляк. За меня есть кому заступиться. Так что пришить мне дело вам вряд ли удастся.
    — Вы пьяны, — промолвил Эйдер. — И еще. Вы забыли добавить к вашему достопочтенному имени титул ‘Третий’.
    — Черта лысого — пьян. Диабетическая кома.
    Его крошечные глазки горели лукавым огнем.
    Я перевел взгляд на лейтенанта. Тот с отвращением пожал плечами.
    — Мы уже несколько раз ловили его за рулем в таком состоянии. Он и людей сбивал — правда, не насмерть. И у него действительно диабет: ты же знаешь, симптомы почти такие же. Суд недостаточно хорошо разбирается в этих нюансах, а шайка высокооплачиваемых адвокатов сделает все, чтобы окончательно сбить с толку присяжных.
    — Присяжные — ребята что надо, — улыбнулся Уитман, слегка покачиваясь. — Мне надо принять лекарство.
    С показным хвастовством он вынул из кармана флакон, открыл его и сунул в рот таблетку. Я заметил надпись на этикетке: это был один из недавно введенных в практику препаратов — заменитель инсулина для людей, чей возраст превышает сорок лет.
    — Все дело в избытке сахара в крови, — произнес он, убедившись, что неплохо сыграл на публику.
    — Кажется, вас не очень волнует, что погиб ребенок, — обратился к нему я, с трудом, сдерживая желание двинуть изо всех сил по его изумительным коронкам.
    — Ну как! Я, понятно, сожалею, — ответил он скорбным тоном. — Так я ж не виноват. Мальчишка ни того ни с сего погнался за этой придурковатой собакой,
    — Это вас не оправдывает, — выпалил Эйдер. — Не будь вы накачаны и если бы не давили на газ, вы вполне успели бы остановить машину. Ребенок был сбит на перекрестке.
    — Если я и ехал с превышением, — принялся объяснять Уитман, — так это все из-за комы. Я вообще отключился на мгновение и, должно быть, нажал на газ.
    — Позаботься хотя бы о том, чтобы он за руль никогда не садился, — напомнил я Эйдеру.
    — Ладно, — устало отозвался тот. — Родителям мальчика от этого не легче, Ты, сынок, и половины пока не знаешь. Давай-ка выберемся отсюда. Об остальном похлопочут Бриггс и Гербер.
    — Погоди, — сказал я.— А про нее забыли?
    Эйдер вздрогнул:
    — Ты прав. Я уже совсем чокнулся.
    Мы взглянули в сторону женщины. Она все еще была на коленях, но теперь обеими руками прижимала к груди собачонку и раскачивалась из стороны в сторону. Из ее горла вырывался низкий горький стон; несчастное маленькое животное, прижимаясь к человеку, пронзительно и жалобно скулило, вторя.
    — Послушай, — сказал мне Эйдер.— Ты и Бриггс сажайте ее в нашу машину и везите домой. Сообщите мужу, вызовите врача.
    Я не стал возражать. Мне с трудом удалось поднять ее на ноги и довести до полицейской машины. Рядом сел Бриггс, и мы тронулись. Издаваемый ею стон становился все громче, и тут она разразилась душераздирающими рыданиями. Само по себе это было к лучшему, хотя и несколько пугало своей несдержанностью.
    
    У меня не было ни одного живого пациента уже лет десять. Я работаю исключительно с трупами. И тем не менее я всегда ношу с собой саквояж на первый случай. Сейчас он оказался как нельзя кстати. Пришлось повозиться, пока мне удалось дать ей успокоительное. Я не забуду той поездки: женщина, ее изысканное платье, перепачканное в уличной грязи, аккуратный грим на лице и безумная гримаса отчаяния... Да еще этот жалкий щенок, его безостановочный скулеж, временами доходивший до визга...
    Она дважды отталкивала меня и пыталась выпрыгнуть из машины.
    — Пустите меня! — кричала она. — Куда они отвезли Дерри? Пустите меня! Пустите!
    В конце концов мы привезли ее домой и позвонили мужу, профессору колледжа. По дороге он заехал за семейным врачом, и только тогда я смог уехать. На обратном пути Бриггс высадил меня у госпиталя, где уже успело поднакопиться дел. Но работа не отвлекла меня: случившееся никак не шло из головы. Интересно, неужели доктора так и не могут привыкнуть к подобным вещам? Я, как никогда, теперь понимал преимущество того, что полностью отказался от лечебной практики. Равнодушным при этом оставаться попросту невозможно. На протяжении нескольких последующих дней я всякий раз вздрагивал, вспоминая о той женщине, о постигшем ее горе.
    
    Прошло еще немного времени, и Эйдер поведал мне невеселую историю человека по имени Гордон Вэнс Уитман Третий. Это был плейбой среди ‘тех, кому за пятьдесят’, причем количество миллионов в его бюджете в цифровом исчислении почти соответствовало его возрасту. Одновременно он был знаменит огромным числом судебных тяжб, связанных с его именем. Причем в молодости он был ненамного лучше. Но самым поразительным в его биографии был факт предвидения, которым обладал его отец, старый хитрый разбойник предыдущего поколения — планка морали для Уитмана Второго была установлена еще ниже, нежели это бывает в наши дни. Он вложил наследство Гордона в создание ‘вечного’ треста, и теперь сынок мог всласть пользоваться доходами, не прикасаясь к основной сумме. Подобные трюки, охраняющие неправые деньги безответственных лиц вроде Гордона, запрещены законом в большинстве штатов, но — увы! — не в моем. А доходы были баснословными, и ни одна, пусть даже самая малая, часть этих денег не могла уйти на сторону или пропасть бесследно. Все уловки, известные современному закону, были пущены в ход ради достижения этой цели.
    Уитман, как это водится в таких случаях, поочередно заключал браки с несколькими шоу-девицами, и каждая при разводе уносила с собой по жирному куску от его заранее распределенных дивидендов. Многочисленные обвинения юридического свойства предписывали ему уплату штрафов, общая сумма которых составляла уже не один миллион, но взыскать их с ответчика было совершенно невозможно благодаря прошлым махинациям покойного Уитмана-старшего.
    Одним словом, Эйдер не питал особых надежд на то, что в этот раз, в отличие от предыдущих, ему удастся отдать Уитмана под суд.
    Ну, а я... У меня было слишком много своих дел, чтобы следить за тем, как в нашем обществе свершается еще одна несправедливость: нелепое, оставшееся без наказания убийство ребенка. Кажется, Уитмана надолго лишили водительских прав, и к общему списку был присовокуплен еще один штраф. Ему удалось отклонить обвинение в нетрезвом вождении машины, поскольку анализы крови у нас запрещены. На выручку снова пришел диабет. А что касается того, как он передвигался, — так ведь всегда найдется желающий водить машину за хорошую плату. Через какое-то время некие крупные специалисты установили, что состояние его здоровья уже в норме и не вызывает тревоги, и этот ‘образцовый гражданин’ даже, возможно, вернул себе права, точнее, право вновь калечить людей на дорогах.
    Спустя некоторое время я случайно наткнулся на газетную заметку о нем (в его жизни всегда была масса сюрпризов). Еще одна женитьба, на этот раз — на какой-то звездочке. По-видимому, он предпочитал маленьких и рыжеволосых. Появлялась четвертая по счету миссис Уитман. Я вспомнил раздраженное замечание Эйдера:
    — Еще несколько жен — и, может, этот тип окончательно лишится сил и желания водить автомобиль. Тогда и дети в округе погибать станут не так часто.
    
    Со времени изложенных событий прошло больше года. Казалось, они уже навечно канули в прошлое, как вдруг недавно, около месяца назад, история Уитмана получила неожиданное развитие, да еще какое!
    Эйдер позвонил мне поздно вечером во вторник. В запертой комнате на третьем этаже дома был обнаружен труп мужчины. Никаких признаков насилия. Более того: ни малейших следов присутствия в комнате посторонних. Впечатление такое, будто пострадавший в одиночку, за запертой дверью, сильно надрался, после чего вытянулся на диване и уснул. Но вместо того, чтобы проснуться с раскалывающейся головой и бунтующим желудком, не проснулся вовсе.
    — Так вот, уважаемый усопший есть не кто иной, — со зловещим удовлетворением в голосе произнес Эйдер,— как наш старый знакомый Гордон Вэнс Уитман Третий.
    — Нормально, — заметил я.— Ну, а я тут каким боком могу помочь?
    — Понимаешь, мы здесь, в управлении, все до ужаса любознательные. И нам хотелось бы выяснить, от чего же скончался этот подонок.
    — Давайте сфотографируйте там все, как обычно, а потом привезите тело ко мне, — ответил я.— До завтра, скорей всего, из больницы вообще не выйду. В любом случае, судя по твоему рассказу, это инсульт или инфаркт миокарда.
    — Похоже, — согласился Эйдер.— Но у меня на такие вещи нюх, понимаешь? Так что давай убедимся наверняка. Идет?
    — Ладно. Привези труп, и я сегодня же проведу вскрытие.
    Конечно, тогда еще и подумать никто не мог об убийстве: запертая дверь и все прочее. В жизни загадок бывает куда как меньше, чем в книжках Джона Диксона Карра.
    
    Около пяти вечера полицейские привезли тело, а с ним и некоторые подробности и фотоснимки. То, что Уитмана нашли так быстро, было еще удачей. Одна из его многочисленных подружек давила на звонок до тех пор, пока не убедилась, что разбудить его не удастся. Тогда она решила позвать хозяйку, сдававшую квартиры, которая в свою очередь сообщила в полицию. Взломали дверь и увидели, что Уитман мертв. А остальное предстояло рассказать мне. После вскрытия. Мы все ожидали, что причина смерти — нечто скородействующее, массивное, обычное в таких случаях. Тут-то меня и подстерегал сюрприз, каких я давно уже не чаю.
    Дело в том, что медицинское вскрытие, если его производить по всем правилам, — штука длинная, сложная и утомительная. Основная часть ‘программы’, по сути, производится на столе и представляет собой то же самое, что и операция на живом, находящемся под действием анестезии, пациенте, то есть требует той же аккуратности и тщательности. Никаких размашистых ударов ланцетом и лихих разрезов! На все — про все у добросовестного патологоанатома уходит от трех до шести часов времени. Этап микроанализа, который носит чисто лабораторный характер, может длиться несколько недель, поскольку порой включает химическое, бактериологическое, токсикологическое исследование — и еще Бог знает какое, чему и имени-названия нет.
    Предварительный осмотр тела свидетельствовал в пользу какого-то нарушения дыхательных функций: лицо было серым, губы — синими. Такое состояние называется синюхой, или цианозом. Сама процедура вскрытия предполагает определенную последовательность действий, поэтому я начал с черепной коробки. Ткани мозга были без видимых изменений, сгустки крови тоже отсутствовали, что уже исключало кровоизлияние.
    Далее, согласно очередности процедур, я исследовал полость грудной клетки — и сразу же напал на золотую жилу. Мне бросился в глаза внешний вид легких: явный отек и следы сильнейшего раздражения. Я склонился над трупом с трехкратной лупой в руках и, приблизив лицо к легким, мгновенно почувствовал необычный запах — едва заметный, затхлый такой запах свежескошенного сена на фоне резкого, ни с чем не сравнимого смрада соляной кислоты.
    А ведь я вполне мог этого не заметить. Нет, обнаружить, конечно, удалось бы, но лишь после долгих часов лабораторного анализа. Если вам доводилось служить в армии, вы уже никогда не сможете забыть этот запах лежалого сена. В первые месяцы 1942 года, когда никто не исключал возможности газовых атак, — всех солдат, и особенно тех, кто, как и я, служили в медсанбате, специально обучали распознавать важнейшие виды отравляющих газов. Такой запах был характерен для фосгена, ядовитого химического вещества, введенного в практику в период первой мировой войны. Несколько глубоких вдохов — и человек, слегка откашлявшись и ощутив небольшое стеснение в груди, спокойно отправлялся по своим делам, и лишь позже падал и умирал совершенно, казалось, внезапно. Фосген — штука хитрая и действует в разных случаях неодинаково, образуя и скапливая в легких соляную кислоту. Ужасная мерзость этот газ.
    
    Как я уже говорил, передо мной была настоящая головоломка: человек, погибший от действия фосгена в запертой изнутри комнате. Я поэтапно завершил вскрытие, и на этом мою работу с формальной точки зрения можно было считать выполненной. Но когда мне перепадает от лейтенанта что-нибудь особо интересное (а случается это довольно редко) и в больнице нет неотложных дел, — я предпочитаю лично встретиться с Эйдером. Иногда и от меня кой-какая польза бывает. В конце концов, я всегда могу молча выслушать любого, кому надо выговориться.
    В общем, Эйдер отвез меня в свое отделение, где меня ждала еще одна неожиданность. Я предполагал, и это было вполне разумно, что фосген накачали в комнату откуда-то снаружи. Никакого другого объяснения, казалось, и быть не могло. Но я ошибся. Несколько простейших анализов показали, что в таком количестве газ в помещении не присутствовал. Невероятно, но впечатление складывалось такое, будто ядовитое вещество было введено непосредственно в легкие жертвы. В других местах его следы обнаружены не были. Выходит, преступник должен был воспользоваться баллоном с газом, да еще и трубкой или маской впридачу. Вот вам и новая загадка!
    Но Эйдер решил временно оставить в покое именно эту деталь. Мы принялись размышлять об источнике ядовитого вещества, поскольку решить такую задачу было проще. Баллон газа достать не так легко — в любой аптеке его не купишь. В то же время не представляет труда приготовить небольшое количество яда самому, но уж во всяком случае не в таком виде, который бы позволил закачивать его в легкие человека.
    
    Лейтенант проверил все находившиеся поблизости военные городки. И мы не очень удивились, узнав, что ни в одном из них не хранится интересующее нас вещество. Применение газа в военных целях уже почти нигде не практикуется. Все, что у них было — это учебные наборы для демонстрации характерных запахов новобранцам. В количествах совершенно безопасных. С единственного крупного военного склада химического оружия нам уверенно сообщили, что весь фосген — кстати, содержащийся там в больших резервуарах — на месте.
    Но ведь оставался неразгаданным еще и вопрос о мотивах преступления, вызвавший у меня и у Эйдера мрачную усмешку. Ясное дело — у Гордона Вэнса Уитмана Третьего была куча врагов. Их было, правда, не столь много, как у покойного Адольфа Гитлера, но все же предостаточно. Денежные интересы сразу пришлось отбросить: Уитман не имел ни одного наследника. В случае его смерти огромный капитал превращался в нечто подобное фондам Рокфеллера или Форда. А это означало, что и судившиеся с Уитманом не получали ни цента компенсации ни теперь, никогда-либо в будущем.
    
    Работа в полиции — занятие, как правило, скучное. Убит господин Уитман. Ни самого преступника, ни способа убийства мы пока не знали. Так что оставалось докапываться до мотивов. Эйдеру и его ребятам предстояло тщательно проверить список из двадцати лиц, которых можно было подозревать прежде всего. У каждого из этих людей были веские причины испытывать к покойному ненависть. На этой стадии следствия я отошел от дела: меня уже ждали — не могли дождаться в госпитале. Однако я не переставал раздумывать над загадкой фосгена. Я пытался решить ее и так, и эдак все те несколько недель, пока люди Эйдера бегали от одного подозреваемого к другому.
    И в конце концов их усилия были вознаграждены. Исключенными из списка оказались все, кроме одной особы. Подозрение падало именно на нее. Как ни странно, но лейтенант поначалу даже сомневался, стоит ли вносить ее имя в список. Однако те принципы, которыми руководствуются опытные полицейские офицеры, все еще достаточно тверды, и имя этой женщины появилось рядом с другими. Это была горничная, убиравшая в основном в коридорах здания. Что касается комнат, то за их чистотой должны были присматривать сами жильцы.
    Женщина назвала себя миссис Тэлбот, но после первой же проверки было установлено ее подлинное имя — Элеонора Олденбергер. Выпускница колледжа, вдова известного профессора, в самом недавнем времени она перенесла тяжелейшее нервное потрясение. Лежала в больнице, а выписавшись, через какое-то время стала работать горничной. У Эйдера только промелькнула догадка, что ее появление в данном конкретном здании может быть не случайным, — и он стал искать возможные связи между ею и Уитманом. Долго эти поиски не продлились. Уж если у кого и были причины не жаловать своей любовью покойного — так прежде всего у миссис Олденбергер. И мы тут же вспомнили малыша, сбитого машиной пятнадцать месяцев назад.
    Его звали Дерри, это был единственный ребенок Олденбергеров. Потеря сына, несомненно, ускорила и смерть профессора. Мизерная сумма, выплаченная по страховке, ушла на оплату лечения вдовы: нервные срывы нынче обходятся недешево. Компенсация за нанесенный ущерб, согласно разбирательству, возбужденному еще профессором, составила триста тысяч долларов, но при этом невыплаченными оставались гораздо большие суммы по предыдущим решениям суда.
    Когда Эйдер все это мне выложил, я взглянул ему прямо в глаза и сказал: — Если это действительно она его порешила — так тому и быть. Почему бы тебе не прекратить следствие прямо сейчас?
    Эйдер ни на секунду не отвел взгляда.
    — Я офицер, полицейский. Сделать этого я не могу. Я не судья, и тебе это хорошо известно. — Но тут лукавая улыбка чуть тронула его губы.— Конечно, я сделаю все, чтобы узнать, каким образом она это совершила. Но если доказательств окажется недостаточно, сердце мое не разорвется от горя. — Он помолчал.— Потерять сына, потом мужа, и все из-за этого подонка... Кто способен бросить ей обвинение?
    — Как она выглядит? — спросил я.
    — Ты сам ее видел. Женщина лет сорока, кажется. Я пока что встречался с ней только у нее на работе, и на ней было надето... Ну, в общем, как на всех уборщицах. Сильно подозреваю, что это в целях маскировки. Но я прекрасно запомнил пару проницательных голубых глаз, никак не соответствующих нынешнему занятию их хозяйки. Собираюсь теперь поговорить с ней в домашней обстановке. Пошли вместе?
    Я был рад его предложению. И хотя я ничуть не приблизился к решению загадки с фосгеном, мне все же было интересно с ней повидаться — ради нее самой. Каким бы ни был ее замысел, в нем виделся холодный и расчетливый ум — как, впрочем, и жестокость приговора Минервы.
    
    Женщина жила в крошечной и очень опрятной комнатке на Орэйндж-Гроув. Я заметил, что Эйдер смущается в ее присутствии. На ней были отлично скроенные брюки серого цвета и бледно-голубая блузка. Одежда подчеркивала стройную, хотя и не худую фигуру, которая могла принадлежать, скорее двадцатипятилетней, нежели сорокапятилетней женщине. Взглянув на ее волосы, Холмс назвал бы ее ‘положительной блондинкой’: они были светлыми, но с необыкновенным, ‘светящимся’ переливом. Держалась она совершенно спокойно.
    С почти неприличной в таких случаях холодностью она настояла на том, чтобы мы выпили мартини. Когда мы уселись с бокалами в руках, она устроилась на большой софе, по-кошачьи подобрала под себя ноги и одарила нас слабой улыбкой.
    — Приступим к следствию? — едва, слышно произнесла она.
    Внешне она была абсолютно невозмутима. Я доктор, и мне хорошо известно, что порой делается в душе человека при безупречной выдержке. И я понимал: нервы этой женщины напряжены до предела, она находится буквально на грани истерики.
    Эйдер не стал церемониться. Видно, он тоже уловил ее состояние и решил действовать натиском.
    — Почему вы скрыли от нас ваше настоящее имя?
    На этот раз она не стала прятать улыбки.
    — Что вы, лейтенант! Я ведь занималась крайне непрестижной работой — на это меня толкнула нужда. Для чего же мне было выставлять напоказ свое подлинное имя? Чтобы молва закрепила за мною репутацию опустившейся женщины?
    — Но вы остановили свой выбор на этом здании намеренно. Хозяйка дома сообщила, что вы несколько раз звонили ей по телефону. Почему вы решили работать именно в этом месте? Не для того ли, чтобы почаще встречаться с Уитманом?
    — Вам, конечно, известно, — любезнейшим тоном заметила она Эйдеру, — что я не обязана отвечать ни на один из ваших вопросов, пока здесь не будет сидеть адвокат. Но мне нечего скрывать. Меня устраивает расположение здания. Как вы теперь можете убедиться, оно находится недалеко от моей квартиры, и я без труда добираюсь туда пешком. У меня слишком расшатаны нервы, чтобы садиться за руль. Такси мне тоже не по карману. А все же — почему вы подозреваете меня в убийстве Уитмана?
    —Послушайте, миссис Олденбергер, — сказал Эйдер,— нам ведь известно о том происшествии с Дерри. Напомню: я и доктор Хоффман оказались там сразу после того, как эта свинья Уитман...
    Женщина смертельно побледнела, но, взяв себя в руки, и перебив Эйдера, вновь заговорила спокойно и ровно:
    — Так, значит, вы тоже согласны, что он был свиньей?
    — Разумеется. И я всецело на вашей стороне. Но я никогда не пойду на то, чтобы оправдать убийство.
    — Потрудитесь сначала доказать его, — вспыхнула она. — Насколько я понимаю, комната была заперта изнутри.
    — Зато фрамуга над дверью была приоткрыта. Вы пользуетесь небольшой лестницей, когда протираете рамы и двери в холлах. Это правда?
    — Да. Мой рост — всего пять футов и шесть дюймов, как видите.
    — Вы брали лестницу в тот день?
    — Брала. Вы думаете, что я таким образом влезла в комнату?
    Эйдер нахмурился.
    — Не думаю. Лестница для этого недостаточно высока. Я сам измерял.
    Она взглянула на него с деланным, насмешливым испугом.
    — Боже мой, перед кем это я хвастаю своим ростом?
    — Нам неизвестно, как вы это совершили. Пока неизвестно. Вы наверняка сначала выяснили, где он живет, после чего приложили все усилия, чтобы получить там работу горничной. И каким-то образом умудрились наполнить его легкие ядовитым газом. Фосгеном, если быть точным. Нам осталось узнать, как вы этого добились. Разгадка — дело времени.
    Она подняла свои идеально подведенные бровки и, казалось, еще глубже ушла в мягкие подушки. Вот сейчас, судя по внешнему виду, она полностью расслабилась, хотя на виске у нее продолжала беспокойно биться крошечная жилка.
    — Фосген? Да я не уверена, смогу ли правильно написать это слово, хотя и прослушала в колледже курс общей химии. А что касается моей нынешней работы... У меня было полное нервное расстройство — возможно, это вам тоже известно. Я несколько недель пролежала без движения. Когда поднялась, поняла, что все еще не в состоянии заниматься умственным трудом. Поэтому мне и пришлось подыскать себе несложную физическую работу. Вот и все. У меня элементарно не хватит сообразительности, чтобы приготовить ядовитый газ и наполнить им комнату.
    — Приготовить? Зачем? — выпалил Эйдер. — Когда можно купить!
    Женщина заметно напряглась, поняв, что допустила промах.
    — А что, у нас действительно можно в любой момент пойти и купить ядовитый газ? — спросила она, просияв. — Я и не знала. Однако, джентльмены, уже достаточно поздно, и если вы не возражаете...
    
    После этого мы ушли: делать у нее нам больше было нечего. Напряжение ее достигло предела, но сломить ее так и не удалось. Я чувствовал, что ближайшие дни тоже не принесут ничего нового, и это не давало мне покоя.
    Но, обуреваемый обычным своим любопытством, я уже был не в силах выкинуть все из головы. Поэтому назавтра же я добился первого своего настоящего успеха. Я сделал ставку на имя Олденбергер. Когда-то мне наверняка попадались на глаза статьи этого человека. О чем в них шла речь? И я вспомнил: Олденбергер был виднейшим специалистом в области биохимии. К нему часто обращались за консультациями представители крупных военных химических центров.
    Не теряя времени, я связался с ближайшим из таких центров, и это принесло ошеломляющие результаты. Все! Загадка была решена, хотя оставался еще один маленький вопрос. И поставлен он был Эйдером, который сам того не подозревал. В первый и единственный раз мне пришлось кое-что утаить от лейтенанта. Я попросил, чтобы мне показали список химикатов, которыми пользуются горничные в известном здании во время работы. Среди прочих веществ, конечно же, оказался четыреххлористый углерод для выведения пятен с мебельной обивки. И я решил нанести визит миссис Олденбергер по собственной инициативе.
    
    В этот раз она встретила меня в простом платье — ну, то есть неброском таком, понимаете? — хотя и не из дешевых. Эта со вкусом сшитая одежда убедила меня в том, что она вовсе не терпит такую уж нужду и пошла работать горничной не из-за нехватки денег.
    Увидев ее снова, я осознал, насколько привлекательной женщиной она была. Теперь рядом со мной не сидел Эйдер — и она держалась более естественно. Как я и подозревал, ее непоколебимость и внешняя твердость, продемонстрированные во время нашего первого визита, были не чем иным, как средством защиты.
    Мной все больше овладевали эмоции. Я уж был уверен, что знаю разгадку тайны, но теперь... Теперь моя уверенность вдруг куда-то улетучилась.
    Я взял из ее рук предложенный бокал, и несколько минут мы проболтали ни о чем. Я уже стал терять всякую надежду на то, что узнаю истину: эта женщина была абсолютно спокойна. Видимо, совесть ее больше не мучила: в результате долгих раздумий она пришла к заключению, что вины за ней нет.
    Выдержанная, но и не замкнутая, она обладала редким талантом владеть своею незаурядной внешностью, словно неким мощным, ошеломительным и молниеносным оружием. Я был перед ней беззащитен. Откровенно говоря, такое положение меня начинало устраивать.
    Беседы ни о чем тоже рано или поздно кончаются. И тут я сделал решительный шаг:
    — Я совершенно точно знаю, как вам это удалось.
    Легкая тень прошла по ее лицу.
    — Вы для меня представляли большую опасность, нежели офицер, — сказала она. — Мой муж иногда хвалил вас как хорошего специалиста. Кажется, мы тогда говорили с ним о новых методах выявления отравлений морфином.
    Должно быть, в этот момент я залился краской. Вот уж чего никак не ожидал от нее услышать!
    — Благодарю. Я тоже кое-что знаю о научных трудах профессора. С его именем связан один весьма пикантный случай, произошедший в военном центре. Возможно, он и с вами об этом поделился. Разгадка кроется в пристрастии Уитмана к спиртному. Любому химику известно, что если человек с повышенным содержанием алкоголя в крови хорошенько нанюхается четыреххлористого углерода, то эти два вещества вступят в реакцию, и при этом образуется фосген, один из самых ядовитых газов, которые применялись в военных целях. Я думаю, дело было так: вы обильно смочили какой-нибудь лоскут пятновыводителем и при помощи швабры или другого достаточно длинного предмета поднесли его — через фрамугу — к лицу спящего Уитмана. Вы стали на лестницу — и нет проблем! Потребовалось две-три минуты, не больше. Если бы в это время кто-то появился поблизости, вы могли тут же вернуться к выполнению своих прямых обязанностей — при помощи той же тряпицы на швабре. К тому же, как горничная, вы наверняка знали, что коридоры дома днем, как правило, пустынны. — Я взглянул на ее бледное, маловыразительное в этот момент лицо.— Я прав? Мы говорим без свидетелей. Почему бы вам не признаться?
    Она сидела передо мной, такая беззащитная и милая, что все мое существо прониклось состраданием к ней.
    — Все произошло не совсем так, — промолвила она дрогнувшим голосом. — Я воспользовалась удочкой. Руфус, мой муж, очень любил ловить форель. Он и Дерри научил рыбной ловле...— прерывисто добавила она и на секунду отвернулась от меня.
    — Вряд ли это дело подлежит разбору в суде, — сказал я.— Сомневаюсь, чтобы присяжные...
    — Нет! — воскликнула она. — Не говорите так! Я потеряла от горя рассудок. Я превратилась в чудовище. Мне до сих пор кошмары снятся, я не могу забыть, как держала эту жуткую тряпку у лица человека... Спящего, беспомощного...— Она выпрямилась на стуле. — Я уже написала признание. Можете приглашать сюда лейтенанта.
    К моему собственному изумлению, я принялся страстно возражать. Поток слов так и срывался с моих губ. Совершенно безосновательно я уверял ее в том, что состава преступления тут нет и я ни за какие награды не пойду в суд. И что Эйдер понятия не имеет о пятновыводителе. Она улыбалась, глядя на меня, как на младенца.
    
    Она призналась во всем сама и теперь ждала судебного разбирательства. Я раздобыл самого лучшего в нашем штате адвоката. Я был глубоко убежден, что она действовала в состоянии аффекта. Этой линии мы и придерживались до самого конца. Суд присяжных вынес оправдательное решение.
    За те долгие недели, пока шло судебное разбирательство, мы с ней очень сблизились. Вот уж не подозревал, что мне придется когда-нибудь жениться на женщине-убийце! Да ведь я говорил вам в самом начале, что опытного патологоанатома удивить не так-то просто. 1^sted:AHMM, Dec 1959 | Перевод: C. Николаев| Публикация на форуме: 13.06.2017 г.
• ХОМУТ КАК ОРУДИЕ УБИЙСТВА
    ‘Horse-Collar Homicide’

   ПРЕДИСЛОВИЕ | +

  ————

    Вместе с лейтенантом Эйдером мне не раз приходилось участвовать в довольно необычных расследованиях. Как единственный в округе дипломированный патолог, я время от времени помогаю норфолкской полиции, поскольку они не доверяют своему коронеру — политической проститутке. Можно сказать, что они располагают неофициальной криминалистической лабораторией, то есть мною, доктором Джоэлом Хоффманом.
    Из всех фантастических преступлений, которые мы распутывали вместе, самым сверхъестественным представляется мне то, которое я вспоминаю как убийство ‘человека, умершего, ухмыляясь через хомут’. В этом описании мне всегда чудится какой-то безумный ритм.
  
    Дело началось таинственной смертью Леонарда Багга Лейквуда, главы одной из старейших норфолкских семей. Я был занят разглядыванием под микроскопом образцов ткани, когда в ‘Пастеровскую больницу’ явился лейтенант Эйдер, чтобы попросить моего совета.
    — Очень хитрое дело, Джоэл, — начал он. — Выглядит как естественная смерть — удар,— но семейный врач очень сомневается в этом, да и мне кажется, что дело с душком. Подумал, что стоит сначала потолковать с тобой о нем, прежде чем настаивать на вскрытии.
    Я вздохнул. В девяноста девяти процентах подобных дел смерть оказывалась результатом естественных причин, однако требовались долгие часы напряженной лабораторной работы, чтобы отмести все сомнения и подозрения. Впрочем, граждане должны быть благодарны таким людям, как Эйдер, которые не выбирают автоматически самый легкий из путей. А кроме того, у него действительно потрясающий нюх на убийства.
    — Ладно, — сказал я.— Введи меня в курс дела, и тогда подумаем, что там к чему.
    В этих случаях Эйдер выражается так сжато и конкретно, как будто дает показания в суде: можно четко представить себе все происшедшие события, воспринимая все его слова буквально. Выходило, что этот Лейквуд, мужчина шестидесяти трех лет, был благожелательным — ну, возможно, и не слишком благожелательным — тираном. Он стремился строго придерживаться традиций и гордился своими английскими предками, которых прослеживал до самого Вильгельма Завоевателя. Как он рассказывал — часто и возбужденно, — Лейквуды сражались за Карла Первого, тайно вывозили аристократов из революционной Франции и умирали вместе с Белой гвардией. Не одни и те же предки, разумеется.
    По меньшей мере один раз в год, на Рождество или годовщину какого-нибудь исторического триумфа Лейквудов, он устраивал семейную вечеринку в старинном стиле — что-то вроде того, что можно встретить в ‘Пиквике’ или ‘Брейсбридж-Холле’ Ирвинга. Этот человек развлекался возрождением древних забав, заставляя своих многострадальных родственников участвовать в соревнованиях за символические призы.
    — Вот тебе и мотив, — легкомысленно заметил я. Кого угодно можно убить за такие издевательства. А во дворе перед домом он установил Майское дерево?[1]
    — Думаешь, ты сказал что-то остроумное? — проворчал Эйдер. — Он действительно провел несколько чудесных празднований Первого мая на свежем воздухе в стиле восемнадцатого века. Но на этот раз у них была чисто семейная пытка, в которой участвовали только ближайшие родственники. Последней его выдумкой в этих старинных играх была сельская забава, смысл которой заключался в корченье рож через хомут.
    — Ты сказал в ‘корченье рож’? И именно через хомут? — спросил я.
    — Совершенно верно. Они отмечали юбилей одного из Лейквудов, который попал пулей в крестец генералу Кромвеля. По правилам этой игры сначала нужно подвесить хомут. Затем каждый из участников по очереди заходит за него и корчит рожи в обрамлении этой штуковины. Тот, реакция на выступление которого будет самой бурной, побеждает.
    — С этой точки зрения Реда Скелтона можно смело признать королем Англии. И что же выигрывает победитель? Лошадь к этому хомуту?
    — В нашем случае, — с мрачным видом ответил Эйдер,— призом, видимо, явился апоплексический удар. Старик выступал последним. Только он сунул свою голову в хомут и начал кривляться, как сумасшедший, — как бабах! — с ним случилось что-то вроде мгновенного эпилептического припадка, и он рухнул на пол мертвее, чем засушенная скумбрия. Вот я и спрашиваю тебя, в чем дело.
    — О чем тут спрашивать? В конце концов, ему было уже за шестьдесят. Перевозбудился. Ранее с ним случались приступы эпилепсии?
    — Ответ однозначный — нет. Старик был здоров как племенной бычок. В больнице он лежал единственный раз в жизни во время первой мировой войны. С ранением.
    — Ну, тогда для справки: кто мог хотеть убить его?
    — Любой из членов семьи, насколько я понимаю.
    — У тебя предвзятая точка зрения. Для полиции Норфолка все родители выглядят потенциальными жертвами убийц?
    — В средней семье эта тенденция более постоянна, чем представляется рядовым гражданам, — хмуро ответил Эйдер. — От родителей в этой стране очень многое зависит.
    — Давай не будем углубляться во фрейдизм, — взмолился я.— Кто живет в этой склонной к убийствам семье Лейквудов?
    — Сейчас расскажу, — ответил Эйдер.— Его вторая жена Этель, ей около сорока пяти. Два сына: Уолтер, тридцати четырех лет, и Джеймс, тридцати одного года, — оба от первой жены. И еще общая дочь его и Этель — Дженет. Ей двадцать три.
    — Что случилось с его первой женой?
    — Она не смогла его вынести. Они развелись вскоре после рождения Джеймса.
    — Оба парня женаты, я полагаю.
    — Нет! — быстро ответил Эйдер.— Оба холостяки и отнюдь не наслаждаются свой свободой.
    При этих словах я вздернул брови, и он продолжил:
    — Это хороший мотив, я согласен. Насколько я понимаю, старик держал свою семью в финансовой зависимости, и когда бы ни случалось его сыновьям знакомиться с молодыми девушками, все они не выдерживали стандартов, необходимых для Лейквудов. Если к этому добавить капиталовложения почти на миллион долларов в облигациях и ценных бумагах... Очень подозрительная ситуация. Ребятам никогда не разрешалось зарабатывать себе на жизнь трудом. Их отец умственно жил в восемнадцатом веке, где господа не занимались никакой коммерцией.
    — Тогда как же он сам накопил миллион долларов?
    — А, наследовать деньги не возбраняется. Его отец был промышленником... нефтяным, по-моему.
    — Значит, мальчики просто околачивались дома, играя в господ.
    — Не совсем так — и это еще хуже. Все у него было пропитано викторианством. Им нельзя было работать, но они обязаны были изучать греческий и латынь. А все развлечения господ — вино, женщины и карты — для них были под запретом. Они поступили в колледж, но только для того, чтобы изучать классические языки, однако оба парня тайком посещали курсы естественных наук. Джеймс занимался химией, а Уолтер физикой, но Лейквуд пронюхал об их увлечениях, так что далеко они не продвинулись. Что касается Дженет, она тайком от старика изучала стенографию и машинопись и легко могла скрывать это от него. В открытую, однако, никто против него не восставал.
    — Друг, — сказал я, — я понимаю, что ты подразумеваешь под мотивом. Но в остальном все ведь выглядит как вполне естественная смерть. Почему ты в этом сомневаешься?
    Он пожал плечами.
    — Отчасти это интуиция, отчасти семейный врач. Он говорит, что удар — вполне обычное явление для эпилептиков, но пациент его никогда эпилепсией не страдал. Внезапный смертельный приступ без замеченных ранее симптомов — событие очень необычное. Кроме того, еще эта подозрительная история со светом.
    — То есть?
    — Когда Лейквуд строил рожи через хомут, перед самым его ударом свет на мгновение мигнул.
    — Ты подозреваешь, что его ударило током?
    — Сначала я так думал. Но мне не понадобился специалист, чтобы опровергнуть эту мысль. У старика было здоровое сердце. Слабый удар тока не принес бы ему никакого вреда, а от сильного на теле не осталось никаких ожогов. Очень сложно убить током здорового человека на сухом полу. Для этого необходим хороший контакт с телом и высокое напряжение на несколько секунд. Он даже не прикасался к хомуту, а все члены семьи находились в комнате, достаточно далеко от него.
    — Как получилось, что ты официально занялся этим делом?
    — Благодаря семейному врачу. Ему не хочется подписывать свидетельство о смерти без вскрытия. Хороший человек.
    — Должно быть, это доктор Льюис. Это единственный первоклассный диагност на всю округу.
    — Ты угадал.
    — Что ж, — напомнил я ему, — решать тебе. Ты имеешь законное право требовать вскрытия.
    — Знаю, — ответил он с несчастным выражением лица. — Но если я ошибусь, окружной прокурор распнет меня, не говоря уже о семье.
    — И тем не менее, ты решишься на вскрытие.— Я знаю Эйдера. Он вытащит и черта за хвост из преисподней в пятницу 13 числа, если у него на руках будет ордер на арест.
    — Учитывая мнения Льюиса, у меня просто нет другого выхода. Тело доставят сюда сегодня вечером. Поработай над ним, ладно?
    — Знаешь, что мне только что пришло в голову? — усмехнулся я.— Возможная причина смерти. — Я помолчал, глядя, как загорелись глаза у Эйдера.— Конская холера!
    — Оч-чень смешно! — прорычал Эйдер.— Запомни — мне нужно твое экстраклассное заключение о вскрытии трупа.
    — Вас понял, конец связи. А теперь позволь мне вернуться к моим раковым клеточкам.
  
    На следующий день было произведено вскрытие Лейквуда. Следуя обычной процедуре, я начал с черепа. Проводить исследования дальше не имело смысла. Первая же моя находка очень удивила меня: у старика в голове была металлическая пластинка, один из тех платиновых прямоугольничков, которые вживляли в голову в Первую мировую. Очевидно, он получил тяжелое ранение черепа, возможно, осколком снаряда, и ему необходимо было вставить пластинку, чтобы защитить мозг, пока на нем не нарастет новая кость. За долгие годы новая кость полностью закрыла собой пластинку, и снаружи голова его выглядела такой же целой, как и до ранения. Платина, как известно, один из благородных металлов, которые очень не просто подвергаются действию коррозии. После сорока, или около того, лет этот тонкий прямоугольничек, однако, потемнел и как-то обесцветился, что показалось мне немного странным. Но еще более заинтриговала меня мозговая ткань вокруг платиновой пластинки. Она превратилась в сплошное месиво. То, что я видел, оказалось для меня загадкой. Вызвавший смерть удар случился не по обычной причине разрыва кровеносных сосудов, разрушения мозга для этого были слишком обширными и ненормальными. Мозговая ткань выглядела скорее так, как будто в нее впрыснули кислоту или прошлись раскаленной кочергой. Снаружи черепа, однако, все было чисто, даже самый последний волосок лежал на своем месте. Если игла, пламя или электрический ток проникли в мозг, то только не через кожу черепа и кость. Я был совершенно сбит с толку.
    Я, как полагалось, довел процедуру вскрытия до конца, не надеясь найти ничего примечательного, и не обманулся в своих ожиданиях. Конечно, оставались еще микроскопические и химические тесты, которые займут несколько недель, но в них я не видел никакой необходимости. Лейквуд, несомненно, умер от глубокого и обширного поражения мозга, и ни от чего больше. И тем не менее, дело выглядело так, что Эйдер и Льюис были правы в своих подозрениях, поскольку нигде в медицинской литературе я не мог найти естественных причин смерти, которые объясняли бы подобные поражения.
  
    Обо всем обнаруженном я доложил лейтенанту, не сделав его счастливее.
    — Я очень благодарен тебе за информацию, Джоэл, но пока мы не ответим на все ‘как’ и ‘почему’ в этих таинственных поражениях, мы не сможем даже начать следствия. Мы до сих пор не уверены, убийство ли это. Возможно, существуют какие-то естественные причины: какой-то чудовищный несчастный случай или неизвестный тип заболевания.
    — Это возможно, но очень мало вероятно. В любом случае, я думаю, мне могло бы прийти что-нибудь в голову, если бы я ознакомился со всеми подробностями вечеринки. Ты собираешься еще раз допрашивать членов его семьи?
    — Придется. Прошлый раз я узнал только основные факты. Так что если хочешь составить мне компанию...
    — С удовольствием.
    Мы договорились, что он заедет за мной следующим утром, и Лейквуд ушел. Большую часть ночи я сосредоточенно думал о предстоящем деле, но далеко в своих догадках не продвинулся. Говорят, что нельзя отравить яйцо, не проникнув сквозь его скорлупу, а такое вмешательство, несомненно, будет налицо. Это представляло собой одну фазу вставшей перед нами проблемы. Если Лейквуд был убит, убийца добрался до его мозга, минуя кожу и кости черепа. Более того, он — или она — проделал это, находясь на расстоянии от жертвы. Эта теория показалась мне настолько притянутой за уши, что я начал склоняться к точке зрения Эйдера, полагавшего, что мы столкнулись с новым видом заболевания. С этими мыслями уже под утро я наконец забылся тревожным сном.
  
    На следующий день Эйдер заехал за мной около девяти часов, и мы отправились к Лейквудам в громадный псевдогреческий особняк, окруженный обширной лужайкой. Собрав вместе всю семью, мы хорошенько поджарили их. Они пытались сопротивляться, но очень пассивно — старик, очевидно, вышиб из них всякий дух борьбы, что значительно облегчило нашу задачу. Пока Эйдер задавал вопросы, я внимательно изучал их, как будто надеясь определить возможного убийцу путем физиономистики.
    Этель Лейквуд была увядшей чирикающей женщиной, всем своим обликом более всего напоминающей танцующую мышку. Не очень-то она походила на убийцу, однако я знал, что всякое случается. Не существует таких явных характеристик, которые отличали бы убийцу от обычного человека.
    Уолтер, старший сын, оказался худым и нервным мужчиной с горячим и нетерпеливым взглядом. Своими густыми спутанными волосами он очень походил на большевиков-бомбометателей, какими их любили изображать карикатуристы прошлого поколения. Голос его был удивительно низким и глубоким для такого невзрачного человека.
    Второй сын, Джеймс, по-прежнему пытался строить из себя типичного американского студента. Возможно, он чувствовал, что старик лишил своих детей детства и юности, и поэтому хотел наверстать тем, что у него осталось. Но начавший уже лысеть мужчина тридцати одного года с обвислыми щеками и двойным подбородком не очень был похож на начинающего студента.
    Единственной живой фигурой в этой обойме была Дженет, стройная темноволосая девушка с итальянской внешностью, аппетитным сложением и яркими оживленными глазами. Очевидно, Лейквуду не совсем еще удалось истребить ее свободолюбивый дух, и я не мог не радоваться тому, что это ему больше и не удастся.
  
    Поскольку из всей компании Джеймс был наиболее разговорчив, Эйдер позволил ему отвечать практически на все вопросы. Джеймс принес хомут и показал, как они подвешивали его на пороге большой гостиной. Длинный коридор за дверьми гостиной был погружен во тьму, чтобы на его фоне в ярко освещенной комнате лицо каждого участника игры, обрамленное хомутом, вырисовывалось наиболее четко, и зрителям ясно была видна каждая его ужимка.
    Под бормотания Джеймса я рассматривал этот тяжелый предмет упряжи. Казалось, Джеймс был рад поболтать с нами, простыми людьми, словно изголодавшись по собеседникам. Моему неопытному глазу хомут напомнил огромных размеров стульчак, впрочем, другого нельзя было ожидать, поскольку я не знаком с гужевым транспортом, хотя время от времени отваживаюсь рискнуть долларом-другим на бегах.
    — Скажите, — спрашивал Эйдер, — эта штука прямо так и висела на пороге, или было кроме нее что-нибудь еще?
    — Хомут был прицеплен к дверной раме прямо здесь, — ответил Джеймс. — Естественно, он был закреплен и украшен. Уолтер обернул его цветными полосками бумаги. Отец не был уверен, нужно ли это делать, но Уолтер вычитал в книге такие подробности.
    — Напрасно он думал, что знает всё о старых обычаях, — прогудел Уолтер своим не подходящим к фигуре басом.
    Джеймс хихикнул.
    — Отец был просто потрясен тем, что ты раскопал такую деталь для его игры, — сказал он. — Обычно в его забавах ты не проявлял большего рвения, чем мы все. Мы всегда хотели, чтобы эти дурацкие вечеринки побыстрее закончились, и не обращали внимания, всех ли традиций мы придерживаемся. Естественно, мы всегда делали так, что побеждал отец. Тогда с ним легче было общаться.
    — Ну, мальчики, — прочирикала их мать. — Ведь это в самом деле было так очаровательно!
    — Не нужно притворяться, мама, — твердо сказала Дженет. — Ты ненавидела его игры не меньше нашего. Люди должны жить настоящим. А отец умственно существовал в прошлом... почему не признать этого?
    — Что ты, Дженет... Я никогда...— теперь своими льстивыми приукрашиваниями действительности эта женщина стала похожа на возбужденного попугая.
    — А что насчет света? — перебил ее Эйдер. — Насколько я понял, он как-то по-особенному мигнул в тот момент.
    — Совершенно верно, — моментально отозвался Джеймс, радуясь, что ему вернули возможность держать речь. — Помнишь, мам, отец как раз строил рожи, растягивая в стороны пальцами углы рта, когда освещение внезапно померкло, а потом опять вспыхнуло. Он сразу как-то отпрянул назад с безумным, диким выражением лица, потом схватился руками за голову и упал вперед. Он вкатился в эту комнату прямо через хомут, и когда мы подбежали к нему, он уже был мертв.
    — А как у вас с проводкой? — спросил Эйдер, — перегрузок не было?
    — О Господи, нет! — ответила миссис Лейквуд. — Для электропечей, кондиционеров и посудомоечных машин у нас специальные кабели, не так ли, мальчики?
    — Правильно, — подтвердил Джеймс. — Свету мигать не было никаких причин. Наверное, что-то случилось на энергостанции. — Он снова хихикнул тоненьким голоском.— Может быть, ласточка села на провод снаружи. Уолтер должен знать — он у нас специалист по физике.
    — Да уж, еще тот специалист, — прогудел его брат, — Я успел прослушать всего два паршивых семестра, пока отец не положил этому конец.
    — Папа хотел, чтобы он изучал греческий и латынь, — добавила Дженет. — Он говорил, что это все, что необходимо джентльмену. Это мертвые языки-то! А мне — музыка, вышивание... Каково?!
    — Как ты можешь, Дженет! — запротестовала ее мать.
    — Кто-нибудь выходил из комнаты, — спросил Эйдер, — пока выступал мистер Лейквуд?
    Они посмотрели друг на друга.
    — Мама была здесь, и Дженни тоже, — ответил Джеймс. — И Уолтер... он сидел в кресле.
    — Это так, — согласился Уолтер. — Мы все были здесь. Никто не осмелился бы покинуть комнату, пока отец выступал со своей чепухой.
  
    Никаких других вопросов Эйдер, похоже, выдумать не смог и на этом закончил допрос. Хомут он забрал с собой, поскольку это было, по-видимому, единственное вещественное доказательство, которым мы располагали. Ни он, ни я не питали в отношении хомута особенных надежд. Я думаю, он взял его потому, что больше просто нечего было взять. Тем не менее он умудрился свалить всю ответственность на меня.
    — Если старика действительно убили, — сказал он, — то эта штука должна иметь к убийству непосредственное отношение... только не спрашивай меня, какое. Я хочу чтобы ты забрал ее к себе в лабораторию и тщательно исследовал.
    — Хорошо, — ответил я. — И над черепом мне придется еще поработать. Я далеко не удовлетворен тем, что мы имеем на настоящий момент. Может, я что-то проглядел.
    — И прозевал, и прошляпил, — добавил он.
    Эйдер был очень расстроен, в этом не приходилось сомневаться. Если, забрав тело и поковырявшись в нем, мы ничего не найдем, то окружной прокурор хорошенько накрутит ему хвост.
  
    В тот же день я устроил хомут на лабораторном столе и подверг его тщательнейшему исследованию. Мои сотрудники на славу повеселились. Не стану повторять их комментарии насчет лошадиного врача Хоффмана и предположения, что его пациент умер от запала.
    Хомут был сделан из дерева, обтянутого кожей, и по-прежнему сохранял слабый, но стойкий запах конюшен. Весь он был усеян кнопками или гвоздями, складывавшимися в приятный для глаза узор, и вообще солидные размеры его внушали уважение. Если смотреть на хомут под определенным углом, то на нем видны были бороздки, как будто на него что-то очень туго наматывали, но, очевидно, это были следы от украшавших его лент.
    Абсолютно ничего не узнав, разглядывая хомут, я решил снова вернуться к голове Лейквуда. На этот раз, когда я крутил в руках и переворачивал череп, изучая кожу и кости, что-то с тоненьким звоном упало на крышку стола. Я подобрал этот предмет и, к своему изумлению, обнаружил, что им оказалась серебряная зубная пломба. Прежде я только мельком осмотрел зубы старика, отметив, что он относился к немногим счастливчикам, сохранившим большинство зубов до шестидесятилетнего возраста. Теперь я опять принялся изучать его рот. Серебряная пломба оказалась единственной металлической, хотя было еще и несколько пластиковых. Я заинтересовался, почему пломба настолько ослабла, что выпала из зуба. Простое ли это совпадение? Я чувствовал, что этому есть какое-то объяснение, но оно лишь дразнило и ускользало от меня.
    Настоящее откровение ждало меня всего лишь через несколько минут. Я вернулся к хомуту, чтобы убрать его со стола. Но взяв его в руки, обратил внимание, что к коже в одном месте странным образом прилипла забытая мною на столе канцелярская скрепка. Я снял ее с хомута, и под ней оказалась шляпка гвоздя. Я прикоснулся скрепкой к коже над другой шляпкой, и она прилипла к ней. Я выяснил, что скрепка не была намагничена, таковыми оказались гвозди. Как это могло получиться?
    Хотя я и называю себя в шутку криминалистической лабораторией, главным образом я патолог. Я ничего не понимаю в электричестве и магнитах и с большим удовольствием буду препарировать слона, чем стану ковыряться в пылесосе своей жены. Но как любой образованный человек, я могу добывать необходимую мне информацию. В этом случае я воспользовался методом поиска подходящего мозга. Короче говоря, я нанес визит профессору Гарри Мэтисону, преподавателю физики Норфолкского технологического института. То, что он рассказал мне, решило наше дело проще простого.
  
    Для того, чтобы эти гвозди превратились в магниты, их нужно было долго и тщательно натирать другим магнитом, что трудно признать осуществимым, или... хомут должен был быть помещен в сильное магнитное поле. В последнем случае хомут нужно было пронести через заряженную катушку или, что более вероятно, обмотать кожу проволокой, превратив сам хомут в огромную катушку.
    — Хорошо, — спросил я Гарри, испытывая растущее возбуждение, — допустим, этот хомут был обернут проволокой и по ней был пущен ток, мог ли он ударить человека, засунувшего в хомут голову?
    — Ударить? Нет-нет-нет, можно держать в нем свою черепушку хоть целый день. Но стоит взять в руку кусочек металла — какой-нибудь хороший проводник, вроде стали или алюминия — и поместить его в катушку, как тот раскалится добела за долю секунды. В том случае, — поспешно добавил он, — если у вас достаточное количество витков и подходящая сила тока. Но только металлы могут так изменяться от электрического тока. При помощи таких индукционных токов плавят руду — в вакууме не нужно никаких проводов, чтобы подвести ток к металлу.
    — А если у человека в черепе находится платиновая пластинка?
    Он тихо присвистнул.
    — Ты ведь сам патолог. Предположи, что пластинка раскалится всего лишь на полсекунды, а это вполне вероятно. Что тогда произойдет с мозгом?
    — Я знаю, что произойдет, — хмуро ответил я.— А будет этот ток так же воздействовать на металлические пломбы в зубах? Плавить их до такой степени, чтобы они расширяли отверстие в зубе и потом выпадали?
    — Конечно, — ответил он.— От такой боли головой можно потолок проломить. Представь себе раскаленную добела пломбу, касающуюся нерва!
  
    Таким образом, дело оказалось в шляпе. Люди Эйдера нашли маленькие обрывки проволоки в комнате Уолтера — он ведь был несостоявшимся физиком, помните? Довольно легко было установлено, что он купил несколько сот футов такой проволоки. Он вызвался приготовить хомут, выдумав несуществующие указания на то, чтобы тот был украшен блестками и лентами, дабы скрыть под ними обмотку. Он знал о военном ранении своего отца, младшие дети и вторая жена, очевидно, забыли об этом, если им вообще когда-либо рассказывали. Для него не составило труда пропустить электропроводку с выключателем под ковром к своему любимому креслу. Потом, когда голова Лейквуда оказалась внутри того, что внезапно превратилось в мощную электрическую катушку, Уолтер просто протянул руку под кресло и замкнул электрическую цепь. Металлическая пластинка, должно быть, раскалилась мгновенно, и результатом этого явился летальный исход, очень похожий на приступ эпилепсии.
    Загнанный в тупик всеми этими фактами, Уолтер сломался и признался во всем. Если бы он продолжал все отрицать, нам пришлось бы немало потрудиться в суде, столь фантастичной и невероятной была правда. Но отец уже успел размягчить характер парня, полностью лишив его духа сопротивления. Во время вынесения приговора он вел себя так странно, что его отправили не на электрический стул, а в психиатрическую лечебницу. Хотя я не думаю, что там ему было хуже, чем дома под диктатом своего отца.
    Дом продали, миссис Лейквуд уехала из города, а Дженет вскоре получила отличное место секретарши президента компании ‘Стар Рекорде’.
    Однако более всего я рад за Джеймса. Он женился на рыжеволосой девочке из шоу и намерен промотать свою третью часть миллиона в рекордные сроки. 1^sted:AHMM, Jan 1960 | Перевод: А. Курчаков| Публикация на форуме: 25.10.2019 г.
• ×

Подробная информация во вкладках

Notes

• ↑ [1]. Украшенный цветами и лентами столб, вокруг которого танцуют Первого мая в Англии

  

[Роджер Шерингэм]

  Хомут как орудие убийства
  А мне нравится предыдущее сравнение Виктора же. Что если Карр — это система квадратных уравнений, то Порджес — простое уравнение с одним неизвестным.
  Зато от рассказов Порджеса можно почувствовать себя ужасно умным, ведь почти всегда всё разгадываешь, кроме случаев, когда разгадка явно нелепа :)

[Борис Карлович]

Хомут как орудие убийства

  Что если Карр - это система квадратных уравнений, то Порджес - простое уравнение с одним неизвестным.

  Точно ничего не перепутали?) Эта цитата Тибора Кестхейи у нас всплывала в обсуждении Эллери Квина и Джо Алекса, в оригинале Квин противопоставлялся классическому детективу как таковому.

[Роджер Шерингэм]

  Хомут как орудие убийства

  В обсуждении рассказа ‘У убийцы нет крыльев’:

  Если сравнивать с математикой:
  Сюжеты Д. Д. Карра — это как задачи на решение дифференциальных (и даже ещё более сложных) уравнений.
  Данный рассказ А. Порджеса — как задача на решение простого квадратного уравнения.

  Такое сравнение конкретно этих авторов сделал Виктор, и оно мне кажется удачным. Даже если это удачное использование чужой цитаты.

[Борис Карлович]

  Хомут как орудие убийства

  Принимается, просто в вашем первоначальном варианте была приведена практически дословно цитата из другого обсуждения (система сложных уравнений против уравнения с неизвестным), отсюда и среагировал) Самому очень нравится такое математическое сравнение.

  У Виктора при внешней похожести сказано совсем по-другому, о заимствовании речи не идет.

[Роджер Шерингэм]

  Хомут как орудие убийства

  Борис Карлович
  Это возможно. Цитировал я по памяти и, поскольку Ваш пост о Джо Алексе читал, две фразы могли соединиться в голове.
  Тем более, что простое квадратное уравнение потому и простое, что там один неизвестный. Как, собственно, и у Порджеса, где убийца обычно очевиден.

[Доктор Фелл]

  Маленькие изменения и дополнения к авторской теме.
  Сделана библиография о герое ЮЛИССИС ПРАЙС МИДЛБИ. В примечаниях (переместите курсор мышки на оригинальное название) к первому изданию принадлежность к жанру Невозможное Преступление, добавлены (если есть) знаковые издания, добавленно проблема ‘невозможности’. Кроме того в теме будут опубликованы отдельные (выборочные) рассказы, переведенные нашими участниками или найденные в разных журналах, которые уже почти невозможно найти. Естественно, с лазанием источника перевода.
  Добавлен рассказ THE MISSING BOW — ПРОПАВШИЙ ЛУК

  В отличие от рассказов в библиотечке, в отзывах на рассказы в авторской теме, соблюдать правила спойлера, если открывается секрет или важные детали произведения.

  Просьба. Если вам известны еще переводы или другие рассказы о профессоре Мидбли, пишите в теме.

[Доктор Фелл]

  Добавлен цикл рассказов Д-р Джоэл Хофман. Опять же, как и в случае с циклом о Проф. Юлиссис Прайс Мидлби, если я что-то упустил (еще рассказы или существуют еще переводы), пишите в теме. Перенес сюда же два рассказа, ранее изданые, и давно ставшие раритетами.

[Виктор]

Пропавший лук

Вот ведь что значит "научный детектив"
Доказана возможность совершить убийство, но при этом преступник не изобличён формально.