Узурпация личностей ｢сборник｣

[Клуб любителей детектива]

УЗУРПАЦИЯ ЛИЧНОСТЕЙ  О Р И Г И Н А Л Ь Н О Е  Н А З В А Н И Е: USURPATION D'IDENTÎTÉ  А В Т О Р: ТОМА НАРСЕЖАК  П Е Р В О Е  И З Д А Н И Е: ‘Hachette’, 1980 г.  Ф О Р М А Т:  СБОРНИК РАССКАЗОВ  © Переводы выполнены специально для форума ‘КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА’  ПЕРЕВЕДЕНО ПО ИЗДАНИЮ: ————  ПЕРЕВОДЫ: Участники форума  РЕДАКТОР-КОРРЕКТОР: Ольга Белозовская  Данные о переводчиках, первой публикации и дате публикации на форуме во вкладке ‘рассказы’.    В Н И М А Н И Е !  В  Т О П И К Е  П Р И С У Т С Т В У Ю Т  С П О Й Л Е Р Ы.  Ч И Т А Т Ь  О Б С У Ж Д Е Н И Я  П О С Л Е  П Р О Ч Т Е Н И Я  Р А С С К А З А !

• ВНИМАНИЕ!
    Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
   Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• ПРЕДИСЛОВИЕ
  Тома Нарсежак

    Нашему дорогому другу, неподражаемому Сан-Антонио. Большинство из рассказов этого сборника были написаны давным-давно, я тогда только начинал. Я искал себя и, как ученик, я пытался подражать тому или иному автору. Чтобы преодолеть сковывающее влияние других, а решил подвергнуть себя воздействию всех сразу. А потому я практиковался в написании коротких рассказов, которые, по правде говоря, не были ни пастишами, ни ‘написанием в манере такого-то’. Здесь не было ничего ни от оттачивания мастерства, ни от напряженного труда, ни от литературной наглости. Мне просто доставляло удовольствие изобретать и описывать весь этот без конца обновляющийся маскарад. Я развлекался, как ребенок, когда писал, маскируясь под того или иного автора и беря за образец лучших из них. Я совсем не думал составлять из них антологии. А потом я встретил Пьера Буало и недавно мы подумали, что неплохо было бы собрать вместе эти забытые тексты, а также добавить к старым рассказам несколько новых, которые бы обновили сборник. Некоторые идеи мне подсказал Буало, особенно относительно Доменика, Эксбрайя и Айриша. А потому я считаю что, несмотря на его протесты, его имя должно стоять здесь рядом с моим. Сегодня я веду игру, завтра будет его очередь. Какая разница? Лишь бы читали Буало-Нарсежака.
• ТАЙНА ОСОБНЯКА НАЙТИНГЕЙЛ
    ‘La mystère de nightingale mansion’
    1889 год был особенно богат преступлениями, большая часть из которых связана со ставшим уже знаменитым именем Шерлока Холмса. Обращаясь к своим записям, я наудачу могу упомянуть дело О'Салливана, дело Рэндола или замечательное приключение капитана Годшоу, в котором мой друг, безусловно, погиб бы, если бы не разгадал вовремя значение четырехлепесткового клевера. Но я не знаю более странного дела, чем то, которое собираюсь сегодня представить читателям и которое газеты того времени назвали ‘Тайной особняка Найтингейл’.
    
    Моей молодой жене пришлось на несколько дней уехать, чтобы вступить во владение небольшим наследством, и я испытал неодолимое желание нанести визит Холмсу, чего, к стыду своему, не делал уже несколько лет. Прежде чем позвонить в дверь жилища моего друга, я увидел его худощавый силуэт, который маятником перемещался влево и вправо за шторами квартиры на Бейкер-стрит, где получило развязку уже столько трагических дел. Было уже довольно поздно, и я упрекнул себя в том, что беспокою Холмса в самый разгар его работы, но любопытство победило щепетильность, и я вошел в квартиру Холмса, который, казалось, был очень рад меня видеть. То есть он что-то проворчал и подтолкнул меня к креслу, тщательно набил маленькую трубку из черной глины и внимательно оглядел меня. Я привык к подобному обращению и, улыбаясь, ждал, пока мой друг закончит свой осмотр. Впрочем, это не заняло много времени.
    — Дорогой Уотсон, — сказал Холмс, — мятеж не получит развития, и порядок будет восстановлен еще до конца недели! Капитан, с которым вы беседовали в районе вокзала Паддингтон, плохо информирован!
    Я вздрогнул! Как этот дьявол смог разгадать мысли, которые крутились у меня в голове? В Пенджабе начались беспорядки, гарнизон перебили, и уже пошли разговоры о всеобщем восстании, аналогичном восстанию сипаев. Со времен моей службы в Афганистане я действительно знал местную обстановку и, естественно, опасался значительных последствий этого мятежа для моей страны, а также для моих старых товарищей в Лахоре. Что касается офицера, встреча была абсолютно случайной!
    Увидев мое удивление, Холмс развеселился.
    — Как вы узнали?.. — спросил я.
    Он не дал мне закончить.
    — Вы только что постриглись, и на правой щеке у вас свежий шрам, который еще кровоточит. Кроме того, я вижу, опять-таки с правой стороны, несколько маленьких царапин на подбородке. Теперь еще один факт: вы привыкли бриться самостоятельно. Следовательно, какая же могущественная причина смогла заставить вас бриться у парикмахера? И почему этот парикмахер вас так порезал? Ответить легко! О чем мы обычно беседуем у парикмахера? О главных событиях дня. Следовательно, говорили о Пенджабе. А так как этот регион вам знаком, вы приняли участие в дискуссии. Чтобы ее продолжить, вы согласились на бритье и настолько разгорячились, что ваши непроизвольные движения спровоцировали порезы и шрам на щеке. Вы непрерывно поворачивали голову к собеседнику, сидевшему справа от вас, собеседнику, который мог быть только человеком, находящимся в курсе событий в Индии, а следовательно, скорее всего, офицером. Этот офицер сумел заразить вас своими опасениями, и вы настолько потом задумались над его словами, что чуть не попали под машину. Взгляните на свои брюки, совершенно забрызганные желтоватой глиной, которая идентична той, что легко найти на подступах к вокзалу Паддингтон. Итак, я убежден, что Пенджаб не несет нам никакой опасности, и полагаю, что ваше беспокойство безосновательно!
    Методы Шерлока Холмса всегда приводили меня в замешательство, и я восхищался его изобретательностью и строгостью выводов.
    — Как вы узнали звание моего собеседника? — поинтересовался я.
    — Давайте просто рассуждать, — воскликнул Холмс. — Будь ваш собеседник младше по званию, он отнесся бы к событиям более легкомысленно, будь он старше — его сведения были бы более полными и точными. Следовательно, речь могла идти только об офицере, озабоченном своей ответственностью, но находящемся в самих войсках — о капитане!
    — Это очевидно, — согласился я. — Вам было легко догадаться! Но напрасно я сам стараюсь использовать ваш метод, мне от него никакой пользы.
    Холмс зажег вторую трубку и ответил:
    — Дорогой Уотсон, вы смотрите, но не видите. Вы не пытаетесь соединить детали, причина которых кажется вам незначительной, но причина эта всегда важна и интересна. Да вот смотрите, я вижу здоровенного молодца, который неподвижно стоит на тротуаре напротив, не решаясь позвонить. Взгляните на него. Вы без труда увидите, что он робок, влюблен, сирота и нумизмат.
    Я не успел дойти до окна. Позвонили, и лакей ввел высокого мужчину, элегантно одетого и покрасневшего как ребенок, когда он оказался в комнате. Шерлок Холмс любезно усадил его — он умеет быть обаятельным, когда захочет.
    — Прежде чем просить вас объяснить цель визита, — сказал Холмс, — позвольте мне задать несколько вопросов, чтобы удовлетворить любопытство моего друга, доктора Уотсона.
    Я протестующе поднял руки, но он продолжал:
    — Вы рано остались без отца, сэр?..
    — Сэр Джон Бэнкрофт. Мне было восемь лет, когда умер мой отец, это правда. Кто вас информировал?
    — Прежде всего, это.
    Шерлок Холмс указал на траурную ленту на рукаве пальто Джона Бэнкрофта.
    — Затем это.
    Он указал на вязаный шерстяной шарф и в тон к нему вязаные перчатки.
    — И наконец это.
    Он указал на зонтик с длинной ручкой, который наш посетитель поставил между колен.
    — У вас, сэр Джон, есть мать, которая заботится о вас и которая, без сомнения, живет только вами! Похоже, она даже отдала вам собственный зонтик!
    Лицо Джона Бэнкрофта стало алым, но на нем не было и следа стеснительности или раздражения. Напротив, прием Холмс, казалось, доставил ему удовольствие.
    — Вижу, от вас ничего не скроешь, — произнес он голосом, немного глуховатым, но полным мягкости и обаяния. — Ваша репутация не преувеличена. Действительно, отец погиб в результате несчастного случая, и с тех пор мы с матерью всегда носим траур. Мама не может поверить, что я уже взрослый, — а мне скоро исполнится двадцать восемь, — и, как вы заметили, окружает меня трогательной заботой.
    — И как же она восприняла новость о вашей помолвке? — небрежно спросил Холмс.
    Джон Бэнкрофт казался изумленным.
    — Вы просто колдун, — прошептал он, и на этот раз сильно побледнел.
    — Ба! Знаете пословицу: Omne ignotum pro magnifico[1],— воскликнул Холмс, смеясь. — Чуть раньше я увидел вас на улице, и вы были так расстроены, так колебались, что я сразу же понял источник ваших затруднений: вы разрываетесь между сыновней любовью и сильной страстью, и вам неприятно открыть это миссис Бэнкрофт.
    — Все обстоит именно так, — сказал Джон Бэнкрофт. — Приблизительно месяц тому я познакомился с прелестной девушкой, Мейзи Харлоу, на концерте в Сент-Джеймс холле[2]…
    — Я был там! — перебил его Холмс. — Сарасате[3] божественно исполнил сонату Крейцера[4]. Однако первая вариация, на мой вкус, была недостаточно выразительной. Вы знаете, Уотсон, то место, когда скрипка отвечает на страстный призыв фортепьяно этой душераздирающей фразой…
    И так как я не отреагировал на его слова достаточно быстро, он схватил скрипку и с блеском исполнил эту замечательную фразу. Затем он отложил инструмент и повернулся к Бэнкрофту:
    — Простите меня. Эта немецкая музыка всего меня переворачивает. Вы не скрипач, что видно по подбородку и пальцам, но вы — коллекционер и должны разделять мой энтузиазм ко всему прекрасному!
    — Сэр Джон, — заметил я, — ничего нам не говорил о том, что он коллекционер.
    — Но просто взгляните на булавку на его шарфе, — нетерпеливо воскликнул Холмс. — Это очень старая массивная золотая монета, причем, кажется, очень редкая. Ее может носить только знаток.
    Джон Бэнкрофт согласился:
    — Я восхищаюсь вашей интуицией, — мистер Холмс! — Действительно, я нумизмат и выступаю как эксперт в национальных музеях. Я — обладатель, возможно, единственной в мире коллекции монет и медалей и люблю носить в качестве драгоценностей наиболее красивые образцы из моей коллекции. Эта монета — мальтийский экю 1125 года.
    — Давайте вернемся к мисс Харлоу, — сказал Холмс. — Я вас больше не прерву.
    — Увы! Я люблю эту девушку и знаю, что она меня любит. Но ее, которая является воплощением чистоты и невинности, преследуют таинственные враги, желающие ее смерти. Она уже получила многочисленные письма с угрозами, на нее напали на пороге ее дома. Если бы не вмешался прохожий, позвавший полисмена, моей бедной Мейзи уже не было бы в этом мире. Поэтому я решил укрыть ее под крышей моего особняка Найтингейл, пренебрегая приличиями и несмотря на протесты моей матери, которой очень не нравилось развитие нашей идиллии. И я пришел просить вашего совета и защиты.
    — Вы сохранили эти письма с угрозами?
    — Не все. Вот одно из них.
    И он протянул Холмсу лист бумаги, сложенный вчетверо. Мой друг прочитал его и пожал плечами. Затем передал лист мне со словами:
    — Что вы об этом думаете, Уотсон?
    Буквы были вырезаны из газеты и приклеены с бесконечным терпением. Они образовали следующую фразу: ‘Твой Джонни не спасет тебя от смерти!’
    — Думаю, — сказал я, — что способ, состоящий в вырезании напечатанных букв и составлении из них слов и фраз, является самым надежным. Он обеспечивает полную анонимность. Я думаю также, что эти угрозы могут в ближайшем будущем перенестись на сэра Джона, если он заявит о себе как о защитнике мисс Харлоу.
    — Согласен с вами, Уотсон! У вас есть враги, сэр Джон?
    — Не думаю. Но моя коллекция знаменита и, естественно, привлекает злоумышленников. Например, шесть месяцев назад смелый вор сумел проникнуть в Найтингейл, несмотря на все принятые мной предосторожности. Том, мой слуга, успел поднять тревогу, и бродяга поспешил скрыться…
    — Мисс Харлоу до знакомства с вами уже получала письма, подобные тому, что вы нам только что показали?
    — Нет! Именно это меня и беспокоит. Хотят помешать нашему браку? Возможно, хотят шантажировать меня, если в жизни Мейзи имеется обстоятельство, о котором она не знает, но которое и является причиной угроз? Я теряюсь в догадках!
    — Вы не спрашивали родителей мисс Харлоу?
    — Нет! Они, по ее словам, живут в окрестностях Ньюкасла. Я собираюсь съездить туда и повидаться с ними. Мейзи в Лондоне одна, живет у подруги, которая в настоящий момент путешествует по Франции.
    — У вас есть фотография мисс Харлоу?
    Джон Бэнкрофт вновь покраснел и вытащил из портфеля фотографию, которую протянул Холмсу. Тот прошел в лабораторию и пробыл там так долго, что Джон Бэнкрофт впервые стал проявлять нетерпение. Наконец, Холмс возвратился, как всегда бесстрастный, и показал портрет мисс Харлоу мне. Ее жених не обманывал. Она была прелестна, с живым лицом и смешинкой во взгляде, что демонстрировало кипевшую в ней энергию. Она казалась очень молодой и немного худощавой, без сомнения из-за великолепной прически, при этом локоны, артистично сплетенные и объединенные в шиньон, обрамляли ее тонкое лицо. Я возвратил фотографию, сделав комплимент, к которому наш посетитель оказался чувствителен.
    — Что вы мне посоветуете? — спросил он моего друга.
    — Полагаю, ваш план неплох, — ответил Холмс. — Мисс Харлоу окажется у вас в безопасности, а у нас будет время подумать.
    И так как Джон Бэнкрофт казался немного разочарованным, он добавил:
    — Я берусь раскрыть эту тайну. Ничего не бойтесь! Если произойдет новое событие, немедленно сообщите мне.
    Он проводил Джона Бэнкрофта, а когда вернулся, выглядел более озабоченным и загадочным, чем когда-либо.
    — Дело, — сказал я, — кажется очень простым. Этот молодой человек — жертва завистника, который пытается расстроить брак.
    Холмс с сомнением покачал головой.
    — Знаете, Уотсон, нет ничего менее простого, чем банальность. Так легко решить с виду сложную проблему, найти виновника чрезвычайно запутанного преступления, и как трудно объяснить факты самого тривиального свойства, потому что они имеют множество значений и потому что этих данных недостаточно. Люди, которые обычно приходят ко мне, приходят, когда им уже угрожает непосредственная опасность, но сэр Джон, напротив, не стал долго выжидать. Дело не созрело. Необходимо терпеливо ждать!
    Холмс расположился на стуле и подтянул колени почти к носу, напоминающему орлиный клюв. Он охотно принимал это неудобное положение, когда мобилизовывал все ресурсы своего столь мощного интеллекта. Я взялся за шляпу, меж тем как мой друг положил рядом с собой пакет табака и две маленькие трубки и устроился, как в норе, завернувшись в облако дыма.
    — Могу ли я рассчитывать на вас, Уотсон? — крикнул он мне, когда я уже открывал дверь. — Обещаю развлечение. Возвращайтесь завтра вечером!
    Я с радостью принял его приглашение и ушел, меж тем как в голове моей роились тысячи мыслей, в которых любопытно переплетались Пенджаб и мисс Харлоу.
    
    Развлечение! Холмсу следовало бы сказать ‘драма’! Когда я вновь оказался в квартире на Бейкер-стрит, то обнаружил его в радостном возбуждении. Он одевался и крикнул из своей комнаты, чтобы я прочел записку, лежащую на конторке. Она была написана рукой Джона Бэнкрофта. Я привожу ее без изменений: 
    
    Дорогой мистер Холмс,
    Ради бога, немедленно приезжайте! Они сумели увезти Мейзи и похитить наиболее красивые экземпляры моей коллекции. Я разорен, а моя невеста, вероятно, мертва! Однако никто не мог покинуть Найтингейл. Все это абсурдно и ужасно одновременно! Умоляю, приезжайте быстрее! Я уведомил полицию, но верю только в вас!
     Джон Бэнкрофт.
    
    Холмс насвистывал менуэт Рамо[5]. Я не знал, что и думать.
    — Так, — произнес он наконец. — Прочитали письмо?
    — Да! Это ужасно! Этого несчастного молодого человека действительно жаль!
    Холмс расхохотался, но меня его веселость не удивила, так как я знал, что знаменитый детектив презирал слабый пол и в любом случае насмехался над тем, что называл моей глупой чувствительностью. Но он не тратил времени понапрасну, и мы взяли хэнсом[6], поскольку Найтингейл расположен в западной части Лондона в уединенном квартале, где благородные здания скрыты за густой листвой насаждений. Во время поездки Холмс почти ничего не говорил, а я не осмелился прервать его размышления. Тем не менее он задал один вопрос:
    — Как бы вы действовали, Уотсон, если бы захотели проникнуть в хорошо защищенный и охраняемый дом?
    Я промолчал, и мой друг не настаивал. Впрочем, вскоре хэнсом высадил нас у Найтингейла, и нас тут же проводил в дом прекрасно вышколенный слуга, которого звали Том. Был поздний вечер, и я с трудом мог различать в сумерках темную массу дома, которая смешивалась с плотной листвой парка. Неподалеку раздалось злобное рычанье, но Том поспешил нас успокоить:
    — Это немецкая овчарка, — сказал он. — Пес привязан. Мы спускаем его по вечерам! Он грозный охранник.
    — Это единственное средство защиты? — спросил Холмс.
    — О нет! По верху ограды идет электрический провод и не позволяет перелезть через нее. Кроме того, имеется охранная система, соединенная с табло, которое расположено в кабинете сэра Джона. Она позволяет не только знать, что кто-то только что проник в дом, но и обнаружить его присутствие в той или иной комнате. Наконец, в галерею с коллекцией ведет только одна дверь: та, которая открывается из кабинета, и ключ имеется только у сэра Джона…
    В этот момент вошел сам Джон Бэнкрофт. Он выглядел сильно потрясенным, но прилагал усилие, чтобы казаться спокойным. Жестом он отпустил Тома и провел нас на второй этаж в небольшую гостиную. Там он поведал нам об ужасной драме, которая только что разрушила его жизнь.
    — Было приблизительно пять часов. Я только что начал сервировать чай, который мы с Мейзи собирались выпить здесь. Видите, рядом с вами нетронутый поднос. Мейзи выглядела немного утомленной. Она приехала после обеда и направилась в свою комнату после небольшого, но не очень сердечного разговора с моей матерью. Поэтому я постучал в дверь, чтобы позвать ее, и сказал, что чай накрыт. Она поблагодарила меня и сказала, что лишь закончит переодеваться и через несколько минут присоединится ко мне в гостиной. Я подождал, а затем услышал, как дверь ее комнаты открылась и вновь закрылась, а затем раздался громкий крик. Я бросился туда. Она лежала в коридоре лицом к двери в кабинет. На лице и шее виднелась кровь, и она казалась мертвой. Испугавшись, я взял ее на руки и перенес на тахту в кабинете. Несмотря на все мои усилия, она не приходила в себя…
    — Какие усилия? — спросил Холмс.
    — Ну, у меня в шкафчике несколько бутылок ликера и маленькая аптечка. Я дал подышать бедняжке Мейзи нюхательной солью.
    — Этот шкафчик, был ли он заперт на ключ?
    — Да! Я ношу свои ключи в связке и никогда не расстаюсь с ними. Хотите их увидеть?
    — Нет! Продолжайте!
    — Итак, Мейзи не подавала признаков жизни. Тогда я спустился на первый этаж, чтобы поручить Тому найти врача и уведомить полицию.
    — Вы могли бы вызвать его звонком?
    — Да, конечно! Но мне не хотелось, чтобы Том входил в кабинет в такой момент! Я быстро вновь поднялся наверх. Представьте мое изумление, когда, оказавшись в кабинете, я понял, что тело Мейзи исчезло. Я бросился в ее комнату. Никого! Я проверил обе гостиные, другие комнаты и кладовку. Никого! Тогда, охваченный ужасным подозрением, я отправился в галерею. Витрины были взломаны, медали и наиболее ценные монеты исчезли. Это катастрофа! Лишь маленькая лужа крови на ковре кабинета свидетельствовала, что Мейзи там действительно лежала. Я быстро проверил окна: они были надежно закрыты. Тогда я осмотрел первый этаж и не обнаружил никаких следов. Убийца и жертва буквально улетучились. В отчаянии я написал вам записку, где сообщил о драме.
    — Спустили ли вы собаку, узнав об исчезновении мисс Харлоу?
    — Нет! Я подумал, что это бесполезно, так как с минуты на минуту должна прибыть полиция. Но я включил электрический ток через провод, который идет по ограде. Я уверен, что никто не смог выйти, так как я осмотрел весь дом и оставался в вестибюле до возвращения Тома.
    — Кто отнес вашу записку?
    — Клара, горничная моей матери. С этой стороны я также принял все необходимые меры. Можете мне поверить: у матери никто не скрывался. Она вне всяких подозрений…
    — Затем?
    — Том открыл полицейскому, присланному для расследования, некоему Лестрейду. Вы его знаете?
    Холмс улыбнулся, но вместо ответа спросил:
    — Почему вы не включили сигнализацию и не посмотрели на табло в вашем кабинете?
    — Это было бесполезно, поскольку я перерыл весь дом; я предпочел охранять входную дверь до возвращения Тома.
    — А Лестрейд? Он что-нибудь выяснил?
    — Этот полицейский также перевернул весь дом, но пока ничего не нашел. Сейчас он находится у моей матери, как будто бедная женщина что-нибудь знает! Все это дело таинственно и ужасно! Думаете, мы найдем Мейзи?
    Холмс посмотрел Джону Бэнкрофту прямо в глаза и прошептал:
    — На самом деле я в это не верю!
    Джон Бэнкрофт застонал и поднес платок к губам. Мне стало его жаль.
    — Возможно, не все еще потеряно! — сказал я, чтобы его успокоить.
    Но Холмс бросил на меня такой взгляд, что я не осмелился продолжать.
    — Покажите мне кабинет, — сказал Холмс.
    
    Кабинет оказался просторной прямоугольной комнатой, которая сообщалась с галереей через массивную дверь. Когда эта дверь была закрыта, кабинет становилось чем-то вроде фотографической лаборатории, так как свет проникал лишь через дверь в галерею. Холмс начал свой осмотр, и тот, кто увидел бы его на четвереньках на ковре с лупой в руке, — одежда смята, но глаза блестят, — с трудом узнал бы элегантного меломана из Сент-Джеймс холла или женоненавистника и любителя кокаина с Бейкер-стрит! Его лицо преобразилось, глаза сверкали, ноздри раздувались, как у ищейки; иногда он издавал нечленораздельные звуки и перемещался с удивительной скоростью и ловкостью. Однако Лестрейд не выказал удивления, увидев Холмса в этом положении. Он пожал плечами, протянул мне руку и, показав большим пальцем назад на Холмса, спросил:
    — Что, опять?
    Затем, не ожидая ответа, он вывел меня в коридор и прошептал:
    — Очень простое дело! С помощью Тома миссис Бэнкрофт убрала труп этой интриганки, которая пыталась заставить жениться на себе ее сына! Миссис Бэнкрофт еще не созналась, но я прекрасно вижу, что она запуталась, и отправляюсь поработать с Томом. Поверьте, не с помощью лупы вы обнаружите правду!
    Он усмехнулся и бросил: ‘Удачи!’, что заставило меня побагроветь от гнева. Холмс продолжал работу, демонстрируя полное презрение к случайным помехам. Он исследовал галерею, в которой, по сути, не было беспорядка. Но большая часть витрин оказалась пустой. Вокруг замков дерево было разворочено каким-то тяжелым металлическим инструментом. Было очевидно, что убийца спешил. Несколько моментов были мне неясны, и я не смог удержаться и не спросить Джона Бэнкрофта:
    — Как преступник мог проникнуть в галерею?
    — Не представляю! Замок в двери — чудо механики, и единственный ключ, который позволяет его открыть, всегда у меня в кармане!
    — Но вы носите этот ключ на связке, не правда ли? И эта связка какое-то время не находилась у вас в кармане!
    — Как это?
    — Вспоминайте! Этот маленький шкафчик, в котором лежала аптечка, — вы открыли его, чтобы достать флакон с нюхательной солью. Полагаю, вы спешили и, наверное, оставили ключ в замке вместе со всей связкой?
    — Это правда! Я спустился вниз и теперь вспоминаю, что вновь закрыл шкафчик, когда вернулся, совершенно машинально. Я был настолько подавлен, что действовал, как автомат, но теперь-то я вспоминаю!
    — Тогда не сомневайтесь, убийца воспользовался вашим недолгим отсутствием, чтобы взять ключ и открыть дверь галереи.
    — Очень хорошо, Уотсон! — раздался за моей спиной голос Холмса. — Это действительно единственное правдоподобное объяснение!
    — Но куда в таком случае скрылся убийца? — спросил Джон Бэнкрофт. — Я оставался внизу максимум три минуты. Действительно, преступнику потребовалось три минуты, чтобы забрать добычу. Следовательно, я должен был бы его встретить либо в этом кабинете, либо в соседних комнатах, когда обыскивал этаж. И Мейзи? Куда он мог спрятать Мейзи? Вы это знаете?
    — Ковер дает нам полную информацию по этому вопросу, — холодно заявил Холмс и удалился в конец коридора, явно намереваясь посетить кладовку и ванную комнату.
    — Он что-то знает! — воскликнул Бэнкрофт.
    Он хотел последовать за Холмсом, но я его удержал.
    — Пусть занимается своим делом, — сказал я. — Не пытайтесь вырвать у него объяснение. Когда он полностью погружен в работу, то не любит вопросов. Давайте сами исследуем этот ковер.
    Мы склонились над лужей крови, но я не заметил ничего, способного нам помочь.
    — Какой была природа раны?
    — Не знаю! У Мейзи было вокруг шеи нечто вроде маленького вязаного шарфа, и у меня создалось впечатление, что кровь сочилась из-под него. Не было времени все это рассматривать, вы же понимаете! Я хотел прежде всего привести ее в чувство, так как она была ужасно бледной. Полагаю, ее ударили стилетом или чем-то подобным. Ее руки были испачканы кровью, как и лицо. Она, вероятно, оборонялась и даже, должно быть, пыталась сорвать шарф.
    Это объяснение удвоило мое беспокойство. Рана на шее всегда сильно кровоточит, но смерть останавливает кровь. Итак, крови было слишком мало. Разумеется, Мейзи была мертва.
    Холмс позвал нас из коридора. Он стоял на пороге ванной комнаты.
    — Смотрите! — сказал он.
    Мы последовали за ним в кладовку, которая слабо освещалась лишь через маленькое слуховое окно. Помещение оказалось небольшим. На металлической штанге висела поношенная одежда: костюмы, пальто, плащи. На гвозде было закреплено зеркало в бамбуковой раме.
    — Вы заходили в эту комнату, сэр Джон?
    — Да! Как и в любую другую!
    — В каком порядке вы осматривали дом?
    — По-моему, я вам уже говорил. Я осмотрел большую и малую гостиные. Затем я вошел в ванную комнату, пересек кладовку, вышел в коридор, а закончил в комнате Мейзи и туалетной комнате.
    — Так я и думал! У мисс Харлоу был чемодан?
    — Да!
    — Этот чемодан все еще у нее в комнате?
    — Не помню!
    — Уотсон, прошу вас, посмотрите!
    Напрасно искал я под кроватью и даже в камине, — обнаружить чемодан я не смог. Холмс, казалось, был доволен этой новостью, которая совсем добила несчастного Бэнкрофта. Со своей стороны, я понимал все меньше и меньше. Итак, не удовлетворившись тем, что избавился от трупа, убийца прихватил и чемодан? Это походило на чудо! Холмс смотрел на меня с усмешкой.
    — Теперь, Уотсон, у вас имеются приметы убийцы!
    Я вздрогнул.
    — Как! У меня ничего нет! Я продвинулся не дальше, чем в первый момент расследования!
    — Не преувеличивайте, дорогой друг! Убийца — некто ростом приблизительно 5 футов и 2 дюйма[7]. У него светлые волосы, он худощав и злоупотребляет кокаином. Он работает в театре и проживает недалеко от отеля Лексингтон-палас… Вы видели это зеркало. Разве это жилое место? Нет? А вот, смотрите!
    Пальцем Холмс показал на светлый прямоугольник на гобелене.
    — За зеркалом гобелен еще сохранил свой первоначальный цвет, в то время как совсем рядом он значительно выцвел. Убийце нужно было это зеркало, но так как оно висело слишком высоко для него, он перевесил его пониже. Это дает нам точный рост преступника. Он, должно быть, причесывался перед этим зеркалом, так как я нашел на полу несколько спутанных светлых волосков. А в доме блондина нет! Он тонкий и легкий, так как сумел скрыться, не привлекая внимания сэра Бэнкрофта…
    — Как, черт возьми, если я был здесь?
    — О! В высшей степени просто! Он сидел в кладовке, когда вы были в ванной комнате. Следовательно, ему было достаточно на цыпочках пройти по коридору, пока вы были в кладовке, затем прокрасться в ванную комнату, когда вы выходили в коридор. Если бы вы возвратились в комнату, ему пришлось бы вновь скрыться в кладовке и так далее! В итоге вы ходили один за другим: преступник выходил из комнаты, в которую вы собирались войти для осмотра, и возвращался туда после того, как осмотр был завершен. У вас создалось впечатление, что дом пуст, в то время как ваш противник все еще был в нем. Мы имеем дело с крайне ловким весельчаком, который, по всей видимости, очень гибкий и очень легкий, так как вы не слышали ни малейшего скрипа, ни шагов, не так ли?
    — Абсолютно ничего! Но я был так расстроен, что не обращал почти никакого внимания на все эти детали.
    — А как вы узнали, — спросил я, — что этот человек злоупотребляет кокаином?
    — Вы не заметили, что замок на двери в галерею поцарапан, как если бы в замочную скважину несколько раз тыкали ключом, прежде чем попасть? Это характеризует индивида, которому не хватает точности в движениях там, где требуется твердая рука и гибкая кисть. Поэтому вор и не пытался открыть витрины ключами со связки. Он предпочел взломать замки!
    — Ладно! Но можно предположить, что речь идет, например, об алкоголике!
    — Неплохо с логикой, Уотсон! Но если я утверждаю, что наш преступник — кокаинист, то просто потому, что обладаю другими сведениями о нем, о которых и вы вскоре узнаете.
    — А Мейзи? — жалобно спросил Джон Бэнкрофт.
    — Вы изучили ковер?
    — Конечно! Но ковер нам ничего не дал!
    — Дело, в том, что вы не смогли увидеть! Идемте!
    Холмс ввел нас в кабинет и заставил присесть на корточки вокруг красного пятна.
    — Какой оно формы?
    — Напоминает огромную каплю воды.
    — Это именно так в данных условиях. След от капли воды, которая падает строго вертикально, напоминает зубчатое колесо. Капля воды, которая падает под некоторым углом, растягивается тем больше, чем больше угол падения. Посмотрите, например, на дождевую каплю на стекле. Итак, у нас перед глазами вытянутое пятно, которое окружено пятнами, полностью повторяющими это же направление. Вы это заметили? Пятна ориентированы по направлению к галерее. Давайте приблизимся к двери галереи. Вот еще одна капелька, очень маленькая и очень удлиненная. Рядом с дверью вторая капелька. Теперь понимаете?
    Джон Бэнкрофт посмотрел на меня с отчаянием.
    — Я ничего не понимаю во всех ваших хитростях, — воскликнул он. — Верните мне Мейзи, умоляю!
    — Скажите нам… — начал было я в свою очередь.
    — Факты просто вопиют! Но я прекрасно понимаю, что вы отказываетесь их слушать. Следовательно, необходимо представить другие, более красноречивые! Один из них я собираюсь продемонстрировать вам немедленно!
    Он дернул за шнур и, спустя небольшое время, появился Том.
    — Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но полицейский, там внизу, допрашивал меня.
    — Напрягите память, Том! Когда прибыл мистер Лестрейд, его сопровождал полисмен, не так ли?
    — Да, сэр!
    — Каков был этот полисмен?
    — Высокий и сильный!
    — Хорошо! Вы выпускали этого полисмена?
    — Да, сэр!
    Именно в этот момент Том смутился. Холмс смотрел на него, улыбаясь.
    — О! Сэр! Сэр!
    — Итак?
    — Теперь мне кажется, что во второй раз полисмен был пониже. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен, что это был другой человек!
    — Он нес чемодан, не правда ли?
    — Да, сэр! Большой рыжеватый кожаный чемодан!
    — Это было он! Это был убийца! — воскликнул потрясенный Джон Бэнкрофт.
    — Да, — сказал Холмс. — Он воспользовался зеркалом, чтобы переодеться и, пока Лестрейд делал первые выводы, спокойно вышел под носом у полицейских, под носом у Тома. Он рассчитывал на суматоху, и, как вы видите, его расчет оправдался!
    — Но что он сделал с Мейзи? — воскликнул Джон Бэнкрофт. — Она, возможно, еще в доме? Надо возобновить поиски!
    Холмс грустно покачал головой.
    — Вы хотите знать, что стало с мисс Харлоу? Пойдемте вместе с нами вечером в 10 часов в Лексингтон-палас. Встречаемся на Трафалгар-сквер!
    
    В 9 часов я был уже у Холмса. Я узнал, что он еще не возвратился, но передал, чтобы я его дождался. Поэтому я вынужден был ждать, несмотря на нетерпение поскорее узнать разгадку тайны особняка Найтингейл. Не прошло и пяти минут, как на лестнице послышались шаги, и я увидел оборванного и жалкого нищего в рваной шляпе. Пластырь закрывал его левый глаз. Я мгновенно вскочил, готовый бросился на него, когда раздался смех Холмса. Он снял шляпу, отлепил пластырь, и я с изумлением узнал знакомый острый профиль и серые глаза. Я давно знал об актерском таланте моего друга, но никогда Холмс не обманывал меня настолько полно, как в этот вечер. Он быстро разделся, не переставая говорить.
    — Я обнаружил нашего человека! Важно теперь его схватить! Убийца из особняка Найтингейл — не кто иной, как Дэвид Даймонд!
    Я вздрогнул. Что? Дэвид Даймонд?! Человек, который произвел налет на Банк Индии! Человек, который ограбил замок лорда Кастлероя! Человек, который... Но зачем перечислять все его отвратительные подвиги! Полиция обоих континентов искала его уже долгие годы, и только Шерлок Холмс напал на его след! На самом деле это было чудесное везение!
    — Но как вы догадались?
    — С первой же минуты я знал почти всю правду. Но мне небезразличен Джон Бэнкрофт! Я хочу открыть ему глаза постепенно.
    — А, понимаю! — воскликнул я, вся картина словно осветилось таким ярким светом, что я чуть не ослеп, — мисс Харлоу — соучастница Даймонда! Она обольстила несчастного Бэнкрофта и привела в дом своего любовника!
    — Браво, Уотсон! Вы правы! Но поторопимся! Вы вооружены? Нет? Тогда возьмите этот револьвер, так как наш паренек решителен! У дверей ждет хэнсом. Мы подхватим Джона Бэнкрофта и оправимся в Лексингтон-палас.
    
    Дорога, несмотря на густой туман, заняла мало времени. Лексингтон-палас сверкал в ночи всеми огнями своего фасада. Холмс взял три билета, и мы устроились в ложе у авансцены, откуда было легко следить за представлением, не подвергаясь нескромным взглядам. Джон Бэнкрофт кипел от беспокойства и раздражения. Странные и весьма загадочные методы Холмс становились для него все невыносимые по мере того, как приближалась развязка. Поэтому он обращал мало внимания на первые номера, находя, как я думаю, приглашение Холмса неуместным. Холмс же часто заглядывал в программку и, казалось, получал удовольствие от выступления певцов, внимательно следил за смелыми трюками воздушных гимнастов и эквилибристов. В 10 часов он коснулся моей руки.
    На сцену вышел жонглер в алом трико, которое подчеркивало грациозность его фигуры. Я, в свою очередь, заглянул в программку, в которой большими буквами было объявлено выступление Диаболо.
    — Это наш человек из Найтингейла! — прошептал мне на ухо Холмс.
    У меня замерло сердце. Так это и есть знаменитый Даймонд! Он жонглировал пятью горящими факелами, высоко держа голову, и я отметил его тонкое лицо и ясные глаза.
    — Для кокаиниста, — прошептал я, — он все еще дьявольски ловок!
    — Дьявольски — этот именно то слово, — улыбаясь, ответил Холмс. — Дело в том, что он принял дозу, но это конченый человек…
    Как будто подтверждая слова Холмса, Даймонд уронил один из факелов, который упал на пол сцены, и незамедлительно перешел к следующему номеру. Но, казалось, ему не везло: он разбил несколько тарелок, и публика заволновалась. Вдруг шум возрос: Диаболо, который теперь жонглировал саблями и ножами, сбился, и один из кинжалов вонзился ему в грудь. Он осел, в то время как предметы падали вокруг него с глухим стуком — опасный дождь из стальных лезвий. Холмс встал и потащил нас за собой. Я смутно слышал оркестр, который начал что-то играть, чтобы успокоить публику, но не мог терять ни секунды, если хотел не отстать от Холмса, который бежал как борзая, Джон Бэнкрофт держался рядом. За кулисами нам пришлось замедлиться из-за снующих взад и вперед рабочих сцены и артистов, которые беспорядочно толкали нас. Перед уборной Диаболо собралась настоящая толпа. Шерлок Холмс медленно протискивался через нее, крича во все горло: ‘Пропустите врача!’
    Я обернулся, чтобы сделать знак Джону Бэнкрофту, но тот исчез. Нам понадобилось несколько минут, чтобы добраться до входа в уборную, и Холмсу пришлось еще прорываться мимо какого-то громилы, который пытался преградить ему дорогу. В конечном счете Холмс свалил его с ног, и мы устремились в комнату. Она оказалась пустой. На полу валялось красное тряпье и бутафорский кинжал с убирающимся лезвием.
    — Он уходит от нас! — выругался Холмс.
    Он обежал уборную, как хищник, а затем заметил дверь, контуры которой маскировались рисунком на гобелене. Холмс широко распахнул ее: она вела в другую уборную, которая выходила на маленькую железную лестницу. Со всей возможной скоростью мы спустились, и перед нами открылся узкий коридор. Холмс сделал мне знак остановиться. Мы услышали шум бегущих шагов. Тогда Холмс вновь бросился вперед. Мы догоняли Диаболо, но не могли его видеть, так как в коридоре имелись повороты. Внезапно мы очутились в чем-то вроде низкого зала, заполненного стойками, протянутыми веревками и всяким хламом. Но я остановился как вкопанный, увидев мельком два силуэта: Джона Бэнкрофта и мисс Харлоу. Я продолжал глупо стоять.
    — Ложитесь, — крикнул Холмс.
    Прогремел выстрел, и пуля задела мое плечо. Я укрылся за каменной опорой и поискал глазами моего друга. Рядом его уже не было. Я выглянул в зал, но новая пуля заставила меня отпрянуть. Что делать? Как помочь Холмсу? Времени на раздумья не было, так как до меня донеслись звуки борьбы. Я пригнулся и с револьвером в руке бросился к месту, где по всем признакам Холмс вел жестокую схватку. У моих ног катались сцепившиеся тела, но я не мог разглядеть лиц дерущихся. Затем я увидел поднятую руку, держащую дубинку, и с силой ударил по ней рукояткой револьвера. Рука упала, но я схватил ее и стал тянуть. Это оказался Джон Бэнкрофт, который со стоном сел. Его лицо было в крови, и дышал он с трудом. Затем поднялся Холмс. На полу осталась неподвижно лежать мисс Харлоу с руками, схваченными наручниками. Холмс вытер лицо, а затем поставил мисс Харлоу на ноги. Джон Бэнкрофт смотрел на все это, не скрывая ненависти.
    — А что вы хотите? — сказал Холмс. — Через минуту будете меня благодарить!
    Он резко схватил мисс Харлоу за волосы и сильно дернул за них. Парик слетел, и мы увидели Диаболо.
    — Вот ваша невеста, сэр Джон! Мисс Харлоу и Дэвид Даймонд — одно лицо. Убийца и жертва — один и тот же человек.
    Прибежали полицейские, привлеченные шумом, и в одно мгновенье помещение заполнилось приблизительно тридцатью кричащими и жестикулирующими людьми.
    
    Холмс перепоручил своего пленника официальным властям, и мы вновь вышли на улицу. Пользуясь толкотней, Холмс незаметно провел нас к выходу, и хэнсом доставил нас домой. Мы страшно устали и оказали честь легкой закуске, которая нас ожидала. Затем Холмс зажег маленькую глиняную трубку и начал рассказ о том, что не давало покоя ни Бэнкрофту, ни мне.
    — Любопытное дело, не правда ли? Трагическое и комическое одновременно! Фотография мисс Харлоу пробудила во мне смутные воспоминания. Я рассмотрел ее с помощью лупы и тут же убедился, что шевелюра фальшивая. Я сам гримируюсь довольно сносно и знаю, как трудно придать волосам естественный объем в области рядом с ушами. Итак, я заметил небольшое утолщение выше правого уха, и это все объяснило. Кроме того, в лице было что-то неуловимо мужское, и его насмешливое выражение напомнило мне другую физиономию. Закрыв прическу, я увидел лицо Даймонда. Я узнал его мгновенно. Но я проверил, чтобы быть абсолютно уверенным. Вы, может быть, не знаете, но в моей лаборатории имеется папка с портретами всех преступников Европы и Америки. Это бесспорно был Даймонд.
    Пять лет тому назад я чуть было не схватил его в связи со сложным делом о наркобизнесе. Следовательно, я не мог ошибиться. И тогда я понял детали всего его адского плана. Даймонд, работавший, без сомнения, на какого-то богатого, но не слишком щепетильного нумизмата, пытался похитить вашу коллекцию. Когда шесть месяцев тому некий вор был обращен в бегство Томом, это, разумеется, был он. Он смог выяснить, что Найтингейл хорошо охраняется. В результате он разрабатывает очень хитрый план. Переодеться в женщину было для него детской игрой, поскольку, жонглер по профессии, он часто выходил на сцену в образе испанки. Вы, разумеется, слышали о Кончите Торрес! Кончитой Торрес был Даймонд. Он следит за сэром Бэнкрофтом, изучает его привычки и подстраивает так, чтобы на концерте занять соседнее место. Завязывается беседа.
    Вы знаете продолжение. Сэр Бэнкрофт никогда не сходился ни с одной женщиной близко — чем, безусловно, заслуживает мою симпатию, — и он позволяет себе увлечься. Но для Даймонда недостаточно разжечь любовь. Прежде всего, он хочет проникнуть в Найтингейл. И он изобретает письма с угрозами. Естественно, сэр Бэнкрофт как рыцарь берет Даймонда под свою защиту. Первая часть плана имеет успех. Даймонд приезжает в дом с простым чемоданом. Если бы вы открыли этот чемодан, сэр Джон, то обнаружили бы полный костюм полицейского! Даймонд не теряет ни минуты. Он обертывает вокруг шеи шарф и раздавливает между слоями ткани маленький пузырь, заполненный кровью, — еще один театральный трюк! Он падает перед дверью в кабинет, поскольку все предусмотрел. Сэр Джон действительно хочет уложить свою невесту, чтобы оказать ей первую помощь. В кабинете находится тахта, — не колеблясь ни секунды, он сам относит Даймонда в святая святых! И вот Даймонд на месте. Сэр Джон достает свою знаменитую связку ключей и на короткое время оставляет Даймонда одного. Как только он вышел, Даймонд устремляется в галерею, не обращая внимания на кровавые следы, которые он оставляет за собой.
    Однако эти пятна его изобличают. Вспомните: их форма доказывает, что ‘кто-то, истекающий кровью’, то есть жертва, побежал к двери в галерею. Следовательно, это лицо ‘имитировало покушение’. Но если оно его имитировало, не было, следовательно, никакого убийцы, а был просто умный вор, пытающийся всех обмануть. Далее все происходит в быстром темпе и в логической последовательности. Даймонд хватает монеты и медали, берет свой чемодан и скрывается в кладовке. Он ускользает от сэра Джона способом, который вы уже знаете. Когда сэр Джон спускается на первый этаж, Даймонд спокойно раздевается, разгримировывается — вот откуда светлые волосы — и надевает свой новый мундир. В следующий момент он уходит со своими трофеями. Я не сразу раскусил трюк с полицейским. Я понимал, как Даймонд вошел, но не понимал, как он вышел, притом, что дверь постоянно охранялась сэром Джоном и Томом. Именно когда я был в кладовке, внезапно в голове моей прояснилось. Даймонд принадлежал миру театра. Для него было проще простого взять из реквизита одежду полицейского.
    Итак, Диаболо, известный жонглер, собирается выступить в Лексингтон-палас. Кончита Торрес, мисс Харлоу, Даймонд, Диаболо, — эти четыре имени мгновенно пришли мне в голову. Между тем, это была все-таки просто гипотеза, которую необходимо было проверить. Поэтому я переоделся нищим и отправился собирать милостыню в район Лексингтон-палас. Я легко проник внутрь и убедился, что не ошибся. Я обнаружил форму полицейского, еще испачканную ‘кровью’. Оставалось арестовать Даймонда. Я был так самоуверен, что совершил очень грубую ошибку. Я не подумал, что, если из ложи авансцены мы можем очень хорошо видеть артистов, то и они могут легко узнать зрителей. Даймонд увидел нас и вздрогнул, уронив факел. Но это находчивый человек. Он мгновенно изобразил удар кинжалом и, пользуясь всеобщим замешательством, вновь переоделся в женщину. Сообщник прикрывал его, не давая никому войти в уборную, и позволил уйти. Итак, Даймонд убегает. А сэр Джон, оттесненный от нас водоворотом толпы, заблудился. Он бродит по коридорам в поисках выхода, когда перед ним неожиданно появляется Мейзи Харлоу, которую он считает мертвой. Вне себя от счастья, он бежит вместе с ней и стреляет в нас, думая, что его невесту преследуют убийцы, взбешенные ее побегом. К счастью, у меня еще есть порох в пороховницах!
    Холмс налил в бокал на один палец джина и добавил:
    — Знаете, Уотсон, существует единственное средство проникнуть в хорошо защищенный и тщательно охраняемый особняк — выйти замуж! У разума нет более опасного врага, чем любовь.   Стилизация под A. Конан Дойля ■ Перевод: Н. Баженов ■ Публикация на форуме: 14.12.2014 г.
• ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРИЗРАКА
    ‘Le crime du fantôme’
    Сэр Оливер Дейрдре стал широко известным в Англии, когда предложил заменить в книгах и словарях слово ‘Бог’ словом ‘энергия’. Не то что бы он был атеистом — скорее, просто остерегался верующих и трудился изо всех сил над развитием точной науки о психических феноменах. Он полагал, что мертвые — это живые. Из-за того, что у них изменился показатель преломления света, они приняли вибрационную форму, которую можно обнаружить с помощью некоторых изобретенных им приборов.
    Впрочем, облик мэра Оливера Дейрдре совершенно не соответствовал привычным представлениям об ученых. Он был огромным и неуклюжим. От своих шотландских предков он унаследовал бледно-голубые глаза, напоминавшие два отверстия в маске и придававшие ему рассеянный, а порой потусторонний вид. Его подбородок венчала причудливая белая бородка, ухитрявшаяся с помощью внезапных скачков и потряхивания выражать волнующие его страсти. Обычно Оливер носил на голове цилиндр даже в библиотеке — что усиливало авторитет его суждений. Множество психиатров и докторов оккультных наук совершали длительные путешествия, чтобы насладиться в Беверидж-хилле беседой с Дейрдре и посетить его лабораторию. Кроме научных разговоров, их привлекал знаменитый пудинг миссис Флетчер — старой приятельницы сэра Оливера. Миссис Флетчер, маленькая худая старушка, была блеклой — блеклыми были ее кожа, волосы, одежда — и такой легкой, что, казалось, ее мог унести поток призрачных вибраций. Однако ее пальчики создавали дивные пирожные и всевозможные лакомства, способные восхитить самого взыскательного гурмана и поклонника земных радостей — такого, как Фламбо.
    Как сыщик оказался в Беверидж-хилле и как за ним последовал его друг — маленький круглоголовый священник? Вряд ли они приехали ради пудинга — тем более что вкусы патера Брауна были самыми неприхотливыми. Лишь Мегги, дочь миссис Флетчер, могла бы ответить на этот вопрос. При имени Мегги представляется свежая и юная белокурая дева, исполненная поэзии. В Беверидж-хилле так звали коренастую девушку с багряным, покрытым пушком лицом. Благодаря неизменному белому воротнику, покрывавшему шею и плечи, она напоминала спелую ягоду. Как могла такая громадина родиться у столь крохотной матери? Биология была не в силах это объяснить; оставалось лишь поверить в теорию реинкарнации, особенно если ее проповедовал с пылом и энтузиазмом сэр Дейрдре. Подобно многим толстякам, Мегги была болезненно застенчива, и убеждения сэра Оливера часто ранили ее нежную душу, склонную к порядку и дисциплине. Поэтому через посредство своей подруги по пансиону она попросила патера Брауна провести несколько дней в Беверидж-хилле под вполне благовидным предлогом: обсудить со знаменитым Дейрдре противоречие метафизического характера. Патер Браун не слишком любил подобные споры, в которых собеседники по очереди возмущаются без всякой пользы для истины и в ущерб правилам языка. К тому же маленький священник был так рассеян, что часто забывал предмет спора, переключаясь на изучение лица собеседника. Разгадывание эмоций и мимики так его увлекало, что его речи становились несуразными, а ответы бессвязными или неуместными. Сэр Оливер Дейрдре сразу же это заметил и подумал, что католики напрасно исповедуются таким незначительным маленьким священникам, как патер Браун. Какую духовную пользу, в конце концов, можно ожидать от советов человека, который всюду таскает с собой смешной зонтик, вечно роняет его из рук и снова поднимает, ползая у ваших ног и назойливо извиняясь за свою неловкость? Сэр Дейрдре предпочитал Фламбо по причине его высокого роста и любезности. Когда Фламбо слушал рассуждения хозяина, он соглашался с самыми нелепыми предположениями — лишь бы миссис Флетчер не забывала подливать в чашку чай, а кекс оставался поблизости. Каким-то образом он с удивительным присутствием духа избегал немых знаков патера Брауна, который обливался потом, слыша, как его друг признает, что реинкарнация, — в сущности, вполне приемлемая гипотеза, намного менее шокирующая, чем детская вера в воскресение плоти. Видимо, атмосфера в Беверидж-хилле была так отравлена миазмами, что вера Мегги была большим героизмом, чем мужество святого Лаврентия перед раскаленной решеткой. Патеру Брауну не слишком нравился Беверидж-хилл и прочие средневековые жилища, напоминавшие замки Вальтера Скотта. ‘Когда жизнь похожа на литературу, а здания — на гравюры, — думал патер Браун, — дьявол своего не упустит’. И это суждение было не так уж далеко от истины.
    Представьте себе лысый холм, испещренный никуда не ведущими тропинками, с небольшим замком на вершине, состоящим из колоколенок, башенок, указателей, галерей с бойницами, поднимающих силуэт к вечно неспокойному небу, — и вы получите полное представление об этом странном жилище, которое так точно соответствовало романтическим представлениям, что казалось карикатурой на них.
    Внутреннее убранство замка соответствовало внешнему. Огромные полутемные залы, где каждый шаг повторяло дерзкое, а то и пугающее эхо; камины, которых мог бы пожелать инквизитор (по крайней мере такой, каким его воображают англикане), и безмолвная скользящая туда-сюда нелепая тень жуткого мажордома Джона Флинна. В фас он был коротким, коренастым, похожим на обезьяну. В профиль он был худым, горбатым и жалким — как будто он мог обернуться к господам той стороной, которая в этот момент отвечала их настроению. Казалось, он остерегался патера Брауна — что сильно огорчало маленького священника. Мог ли Джон Флинн предположить, что патер Браун заметил чувства, которые тот в глубине души испытывал к мисс Харрикан? Мог ли он подумать, что этот курносый и болтливый священник не считал любовь грехом, даже если влюбленный уродлив и ужасен, как дьявол, а красавице за пятьдесят, и у нее вставные зубы? В конце концов, что может быть естественнее желания мажордома жениться на компаньонке? Правда, в Беверидж-хилл все было неестественным, но все-таки патер Браун пока не обнаружил ни туннеля, ни подземелья, ни зарытых скелетов. Но он не мог помешать бородке сэра Оливера плясать, словно фантастический домовой, движениям миссис Флетчер оставаться призрачными, как пролетающий бриз, тревожности Мегги превращаться в страх, а тени Джона Флинна напоминать чудовищный гриб из видений Льюиса Кэрролла. Фламбо тоже становился молчаливым и печальным, несмотря на гастрономические чудеса миссис Флетчер. Чтобы рассеять мрачность сотрапезников, сэр Оливер Дейрдре пригласил их принять участие в спиритическом сеансе, на котором он обещал вызвать призрак афинянина четвертого века по имени Продикос.
    Патер Браун вежливо отказался, и сэр Оливер не пытался его уговаривать, но Фламбо, находящий удовольствие в сильных эмоциях (которые он с избытком испытывал в авантюрные времена своей жизни), согласился присутствовать при опыте.
    Миссис Флетчер обожала столоверчение, и когда деревянный круглый столик начал потрескивать и двигаться под ее пальцами, она мечтательно закрыла глаза. Мегги, будучи любящей дочерью, считала себя обязанной присутствовать на сеансах, но в глубине души считала спиритизм шарлатанством, потому что вращающиеся столики вовсе не вращались и часто выражали мерзкие мысли еще более неподобающими словами. Кроме того, она имела обыкновение засыпать, когда свет ламп был приглушен, и столик начинал дрожать под тяжестью ее огромных онемевших ладоней, что вызывало настоящий бунт у бородки сэра Оливера Дейрдре и внушало ему мысли, которые он, видимо, предпочитал не замечать. Мисс Харрикан согласилась, что ее флюиды принадлежат хозяйке так же, как ее прочие обязанности, и она отдавала их атмосфере сообщества — хоть и с некоторого расстояния.
    Джон Флинн никогда не участвовал в опытах. Ему приходилось заботиться о том, чтобы двери были герметично закрытыми, а свет проходил в нужном количестве. Сэр Оливер ставил себе в заслугу то, что он умел проводить демонстрации даже успешнее, чем сэр Гарри Кастейрс, президент Метафизического общества. Он был уверен, что малейшего колебания воздуха хватает, чтобы исказить свечение тела медиума — скажем, вульгарный дым сигары мог затруднить их работу — и что слишком яркий свет сглаживает это свечение до такой степени, что создает туманную дымку без явных контуров. В таких случаях наблюдения получаются неточными, и всегда хватает дураков, готовых кричать о подлоге. Миссис Флетчер случайно оказалась превосходным медиумом, но мисс Харрикан была чем-то совершенно исключительным. Она долго не соглашалась дать себя усыпить, считая, что не подобает обладать еще одной личностью, и не проявляла ни малейшего интереса к знакомству со второй мисс Харрикан. Когда ей все же пришлось уступить по обязанности, сэру Оливеру удался лучший сеанс за всю его карьеру. Духи проявляли себя с невиданной щедростью и вели себя самым что ни на есть классическим образом: таскали участников за волосы, щипали за щеки, дышали в уши холодным воздухом, и даже их руководитель получил такой мощный подзатыльник, что несчастной Мегги не удалось весь вечер сомкнуть глаз. Сэр Оливер без труда получил впечатляющие демонстрации левитации. Тарелки, сорванные с подставки, вращались вокруг люстры, словно проворные луны; сильфон[8] пролетел и осыпал миссис Флетчер фонтаном пепла и копоти; казалось, залаяли собаки, изображенные на панели вокруг столовой. Наконец, несмотря на время года, букет фиалок упал на колени мисс Харрикан. Она в своей полудреме казалась в шоке от того, что стала невольной причиной такой суматохи, и отказалась оставить себе букет, который после спора перешел к Мегги.
    После столь памятного вечера, повысившего значимость сэра Оливера и позволившего ему сравнить плотность духа с плотностью перьевых, кучевых, слоистых и дождевых облаков — отсюда знаменитая гипотеза о происхождении электричества из астральной энергии — в Беверидж-хилле не осталось сопротивления, достойного внимания, и сэр Оливер загорелся желанием обратить Фламбо.
    Столовую снова выбрали местом проведения сеанса. Сэр Оливер выяснил, что ее размеры соответствуют золотому сечению, и столик, размещенный на пересечении диагоналей точно под люстрой, принял на себя все физические силы, разбросанные в Беверидж-хилле, за исключением, быть может, сил патера Брауна — но на них можно было не обращать внимания. Фламбо согласился войти в круг и соединил пальцы с пальцами соседей — точнее, соседок, так как он сидел между Мегги и ее матерью. Он заметил особенно демонстративную деталь: пошел дождь, и порывы ветра гремели и свистели в комнате, словно в ночь шабаша.
    ‘Браун прав, — подумал Фламбо, — когда опасается литературности. Кажется, что эти странные создания замышляют какую-то дьявольскую комбинацию’.
    Сэр Оливер Дейрдре погрузил мисс Харрикан в глубокий гипнотический сон, невзирая на ее протесты, вызванные скорее скромностью из-за присутствия Фламбо. Пожилая демуазель[9] глубоко вздохнула и уронила голову на плечо. Сэр Оливер пощупал ее пульс и успокоился, подняв бородку с видом величайшего ликования.
    — С чего вы хотите, чтобы мы начали? — прошептал он, направив на Фламбо горящий взгляд. — С перемещения предметов? Левитации медиума? Материализации?
    Но внезапно его прервала мисс Харрикан, начавшая вещать резким, прерывистым и скрипучим голосом. Фламбо плохо понимал, что она говорила. Оливер, более чем его спутники привыкший толковать послания иных миров, перевел:
    — Речь идет о лорде Калдсуэлле, умершем в 1552 году, владельце этого замка. Кажется, его возмущает присутствие в его доме, — он остановился, на его лице выразился ужас, затем он пожал плечами, — француза и католического священника.
    Фламбо инстинктивно напряг внимание, стараясь слушать одновременно мисс Харрикан и сэра Оливера, трактующего слова видящей.
    — Лорд Калдсуэлл полагает миссис Флетчер ответственной за то, что он называет нежелательным вторжением. Он предъявит свое присутствие.
    Сэр Оливер побледнел, а его глаза вспыхнули. Он открыл рот, но не успел сказать ни слова, поскольку что-то шершавое коснулось его ног и ног остальных участников. Мегги закричала, и Фламбо наклонился, задев столик. В тот же миг дверь столовой широко распахнулась, несмотря на усилия Джона Флинна, и свет залил комнату. Патер Браун робко подошел к группе людей вокруг столика.
    — Мой Бог! — воскликнул он, — слишком поздно.
    Он указал на миссис Флетчер, которая опустила голову на руки. Казалось, она молится. Между ее плечами блестела рукоять ножа. Увидев то, на что указывал пальцем патер Браун, сэр Оливер подпрыгнул с таким видом, словно его укусила гадюка, и умчался.
    — Она мертва, — печально сказал патер Браун и начал терзать свой курносый нос, прилипнув глазами к ковру.
    Фламбо как мог успокаивал несчастную Мегги, казавшуюся в тот момент старым раненым гренадером. И пока он выводил ее из столовой, маленький священник занялся мисс Харрикан. Она казалась еще более мертвой, чем ее хозяйка, — таким мертвенно-бледным было ее лицо. Но сдавленное дыхание указывало, что ее неестественный сон подходит к концу. И она в самом деле проснулась, хотя ее глаза были мутными и тусклыми. Она медленно огляделась и, казалось, не удивилась, увидев рядом круглое и серьезное лицо маленького священника. Она попыталась встать, но пошатнулась и упала обратно на стул. Когда Фламбо вернулся, ему пришлось сообщить ей о смерти миссис Флетчер, которую заколол лорд Калдсуэлл — вернее, его призрак. Новость потрясла мисс Харрикан; к ее горю добавилась мысль, что она, так сказать, стала невольной пособницей смертоносного призрака. Она забросала Фламбо вопросами, и каждый ответ усиливал ее ужас, так что в конце концов она закричала и убежала, и патер Браун не делал ни малейшей попытки ее вернуть.
    Фламбо приказал Джону Флинну седлать лошадь и скакать за помощью.
    — Я не верю во всю эту фантасмагорию, — сказал он патеру Брауну, внимательно рассматривавшему рукоять ножа. — И однако я был рядом с миссис Флетчер. Никто не мог ее ударить.
    — Дьявол очень лукав, — ответил Браун. — Кажется, в вашей стране его так и называют.
    — Вы верите в дьявола? — воскликнул Фламбо.
    — Вы никогда не читали Евангелие? — негромко спросил священник.
    — Разумеется, читал, — раздраженно ответил Фламбо. — Это сэр Оливер нанес удар либо Джон Флинн вонзил нож в спину миссис Флетчер. В конце концов, не упал же он с неба...
    — Как знать? — сказал патер Браун.
    Он вздохнул и сел на стул, который прежде занимал Фламбо. Наконец он взглянул на Фламбо и негромко добавил:
    — Так как я верю в дьявола, я не вижу здесь никакой фантасмагории.
    Фламбо начал закипать, но патер Браун задал ему два вопроса, превратившие его злость в изумление.
    — Что вы думаете о сильфоне?
    — О сильфоне? Это забавное изобретение...
    — А что вы думаете о фиалках?
    — Прежде всего, мы их вообще не видели, эти фиалки...
    Патер Браун сунул руку в карман, достал оттуда две фиалки и положил их на столик.
    Фламбо открыл рот и снова закрыл, не произнеся ни слова.
    Патер Браун достал из-под оболочки камина сильфон и протянул его Фламбо.
    — Заставьте его работать, — сказал он.
    Фламбо выпустил мощную струю воздуха.
    — Что вы видите?
    — Ничего, — ответил Фламбо.
    — Это я и хотел сказать, — прошептал патер Браун и мелкими шагами, опустив голову на грудь, покинул столовую.
    Фламбо нашел сэра Оливера Дейрдре в библиотеке. Он изучал огромный словарь оккультных наук и, казалось, полностью пришел в себя. Смерть его милейшей подруги миссис Флетчер изрядно огорчила его, но, в конце концов, смерть — просто заурядный несчастный случай, который мудрец должен рассматривать бесстрастными глазами ученого. Сэр Оливер был особенно поражен драматическим абсурдом этого преступления и подумал сначала лишь о том, чтобы запастись пентаклем Соломона — магическим символом, останавливающим (вряд ли стоило напоминать об этом) злотворные воздействия и демонические нападения. Затем он посмотрел в знаменитый словарь Томсона и Дэви и обнаружил множество прецедентов, проливающих яркий свет на события вечера. Фламбо с удивлением узнал, что нападения Невидимых довольно часты и почти всегда смертельны. И так как у сэра Оливера были воспаленный цвет лица и налитые кровью глаза, Фламбо спросил себя, не заболел ли выдающийся метафизик — гипотеза тем более правдоподобная, что сэр Оливер во время разговора размахивал правой рукой, которую вытягивал, направляя вперед указательный палец и мизинец, словно грозную пару рогов. Но патер Браун, который в этот момент вошел в библиотеку, казалось, не разделял его беспокойства. Он даже улыбнулся печально и едва заметно, заметив жест сэра Оливера, который, утратив всю сдержанность, топнул ногой и спросил маленького священника, знает ли тот, что такое колдовство.
    — Колдовство, — негромко ответил Браун, — это слабость воображения, которую используют мошенники. А слабость воображения, — он повернулся к Фламбо, чтобы не раздражать ученого, — это всегда недостаток веры.
    Фламбо хотел избежать спора, который в таких условиях вряд ли вышел спокойным, и задал несколько вопросов сэру Оливеру Дейрдре:
    — Откуда взялся нож?
    — Не знаю. Я не видел в замке ничего подобного, и его странная форма вынуждает меня верить, что его происхождение сверхъестественно.
    — Я скорее поверю, — прошептал священник, — что рукоять кинжала сожгли таким образом, чтобы она соответствовала лезвию меньшего размера.
    Щеки сэра Оливера затряслись от гнева. Он схватил книгу, покрытую красной кожей, украшенной изображениями летучих мышей, и потряс ею перед носом патера Брауна.
    — Ван Эльмон, — крикнул он, — видел такой же феномен. И рукоять ножа была не только прокалена, но и сильно пахла серой!
    Фламбо поспешил перейти к следующему пункту.
    — Джон Флинн, — сказал он, — не может быть подозреваемым, потому что он был у вас на глазах, и я его постоянно видел. Он не мог бросить нож. Относительно сэра Оливера — он нагнулся к мисс Харрикан, и обе его руки лежали на тарелке на столе.
    — Это очевидно, — отрезал ученый. — Никакое человеческое существо не могло совершить это преступление.
    — Я спрашиваю себя, — простодушно сказал священник, — почему нас хотели изгнать из Беверидж-хилл. Причина, на которую ссылался призрак лорда Калдсэулла, могла иметь значение в 1552 году, но сейчас...
    Сэр Оливер издал короткий смешок.
    — Видно, что вы, католики, плохо знаете тайны иного мира. Страсти не умирают — напротив, они управляют эволюцией духа посредством удачных реинкарнаций. Это закон, объясняющий внезапные мутации...
    Он процедил несколько слов сквозь зубы, и Фламбо покраснел, но патер Браун оставался задумчивым, словно ничего не слышал. Наконец он вышел из оцепенения и обратился к Фламбо:
    — Вы тоже почувствовали шершавое прикосновение? — спросил он.
    — О чем он говорит? — спросил сэр Дейрдре, и его бородка изогнулась, как запятая.
    Но Фламбо понял мысль своего компаньона.
    — Действительно какой-то рифленый предмет терся о ножки столика. Ткань моих брюк прилипла к нему, вернее, прицепилась. Весьма неприятное ощущение.
    — Каким было ваше первое движение?
    — Я наклонился, чтобы потрогать этот таинственный предмет, и сразу вошли вы.
    Патер Браун внезапно повеселел, и когда он спросил сэра Оливера, нельзя ли устроить еще один сеанс, его голос стал почти радостным. Предложение понравилось ученому, и он в душе согласился, что у римских католиков, несмотря на их дурацкую сентиментальность, порой встречаются проблески здравого смысла. Фламбо заметил, что завтрашний день будет занят формальностями, и придется подождать до вечера. Его замечание было принято.
    Фламбо без устали обдумывал проблему и был доволен, когда после завтрака нашел патера Брауна, который в одиночестве читал в парке маленькую черную книгу.
    — Это преступление абсурдно, — заявил он.
    Патер Браун направил задумчивый взор на аллею, где весенний ручей бежал по канавке. Казалось, он нашел обширный предмет для размышлений и отвечал медленно и неуверенно.
    — Тем более... абсурдно, что результат... не был ясен заранее.
    — Какой результат?
    — Вы еще не поняли? — неторопливо спросил Браун.
    Они прошли вместе несколько шагов под голыми деревьями.
    — ... Вы еще не поняли, что нужны две жертвы?
    Фламбо вздрогнул.
    — А кто будет второй жертвой?
    — Я, — равнодушно ответил патер Браун.
    Позади них возвышался замок со своей причудливой архитектурой, и патер Браун задумчиво поглядел на него.
    — Это и есть дьявол, — добавил он. — Изворотливый и хитроумный путь, чтобы скрыть очень простой план.
    Ветер резко усилился, и они возвратились в замок и оставались там до вечера.
    
    За обедом Фламбо задал новые вопросы сэру Оливеру Дейрдре.
    — Почему именно столовую выбрали для этих спиритических опытов?
    Сэр Оливер поднял мохнатые брови.
    — Я полагал, что вы уже осведомлены. Размеры зала исключительно благоприятны для подобных исследований.
    — А мы могли бы собраться в другом месте?
    — Да, разумеется. Но условия будут менее подходящими. Особенно недостаток освещения — а когда работаешь с медиумом, необходимо ни на секунду не терять его из виду: во-первых, чтобы избежать обмана, во-вторых, чтобы следить за изменением его каталептического состояния и не допустить несчастного случая.
    — Руки медиума свободны?
    — Да, но они лежат на столе, и за ними легко наблюдать.
    — Однако вчера вечером, когда вы наклонились, чтобы разглядеть предмет у ваших ног,— не мог ли медиум ударить миссис Флетчер незаметно для всех?
    Сэр Оливер Дейрдре сурово посмотрел на Фламбо.
    — Я не упускал из виду мисс Харрикан ни на секунду. Она сидела с закрытыми глазами, откинувшись назад. Ей бы пришлось бросать нож наугад — и в любом случае невозможно ударить в спину человека, сидящего к тебе лицом.
    Патер Браун ничего не сказал. Он катал пальцами шарик из хлебного мякиша и казался в тысяче милях от Беверидж-хилла. Он поднялся последним. Проходя мимо Фламбо, Браун шепнул ему на ухо:
    — Мне нужна подушка.
    Немного позже сеанс начался. Вначале произошел небольшой спор, чтобы решить, каким образом расположить пять человек. Фламбо, пытавшийся, никому не сообщая, точно восстановить драму, усадил Мегги — а это было нелегко, но он умел уговаривать девушек — на стул, который прежде занимала миссис Флетчер, а патер Браун сел рядом. Сэр Оливер Дейрдре, несмотря на свою нервозность, мгновенно усыпил мисс Харрикан. Патер Браун смутно улыбался. Он забавно съежился на стуле, и сутана его стесняла. Бородка ученого, курносый нос священника и усики наследницы могли бы показаться смешными при других обстоятельствах, но никто и не подумал потешаться. Чувство тревоги стало таким давящим, что патер Браун резко вскочил, и все ему последовали, кроме мисс Харрикан, бледное лицо которой оставалось неподвижным. Произошла небольшая паника, но все заново уселись, и вскоре зазвучал голос медиума, странно скрипящий в тишине. И снова сэр Оливер перевел послание.
    — Это опять он, — произнес он, дико вращая глазами, — лорд Калдсуэлл. Он заявил, что мщение еще не свершилось. Мисс Мегги... должна была... изгнать... нежеланных... гостей...
    Кто-то закричал, и под столом зашевелился безымянный предмет, задевая ноги и перемещаясь пугающим образом.
    — Включите свет, — крикнул Фламбо.
    Все вскочили, кроме мисс Харрикан и черной фигуры, которая оставалась наклоненной вперед, с руками, лежащими на столе.
     — Патер Браун, — прошептал сэр Оливер. — Он заколот!
    Все увидели рукоять кинжала между плеч. Фламбо бросился к нему, но сразу остановился, потому что круглое и благодушное лицо священника совершенно не напоминало лицо умирающего. Напротив, патер Браун простодушно улыбнулся и произнес самым естественным голосом на свете:
    — Поднимите стол, я держу ее за ногу.
    Фламбо повиновался. Патер Браун крепко держал лодыжку мисс Харрикан.
    — Это каучуковые подошвы, — добавил он.
    Он осторожно поставил на землю ногу спящей демуазель. Самым фантастическим в этой сцене было то, что мисс Харрикан спала глубоким сном, нечувствительная к событиям, разворачивающимся вокруг нее. Тогда маленький священник осторожно приблизился к ней и прошептал:
    — Джон Флинн во всем признался.
    И он засмеялся, как безумный. Рукоять ножа ужасно прыгала, на лбу сэра Оливера Дейрдре выступил пот. Тогда спокойное лицо мисс Харрикан внезапно исказилось адской гримасой. Ее глаза вылезли из орбит, она упала на землю и забилась в жутком нервном припадке. Напрасно призывала она Джона Флинна: он исчез и больше никто его никогда не видел.
    — Объясните, — попросил Фламбо.
    Патер Браун извлек кинжал из спины без малейшей боли и вытащил подушку, которую он подложил под одежду.
    — Мисс Харрикан, — сказал он, — хотела выйти за Джона Флинна. Но так как их старость вряд ли была обеспечена, они задумали смерть хозяйки и ее дочери, чтобы завладеть наследством. Они составили вправду хитроумный план. Мисс Харрикан убедила сэра Оливера в том, что она замечательный медиум. Джон Флинн, практически невидимый за пределами центральной освещенной области, занимался маленькими трюками, которые вы узнали. Чтобы изучить свою роль, он прочел ученые труды сэра Дейрдре. Он мстительно выдул сажу и пепел в лицо несчастной миссис Флетчер и бросил своей даме букет фиалок — тех фиалок, которые мне не стоило труда обнаружить в маленьком цветнике к югу от дома. Наш визит слегка нарушил планы преступников; но, подумав, они нашли нужный мотив: ненависть старого лорда. Если бы в этот мотив не поверили — возникли бы подозрения против сэра Оливера. Итак, они убили миссис Флетчер.
    — Но как?
    — Вас не поразила форма ножа? Посмотрите.
    Патер Браун поднял нож очень высоко. Он закрутил его и бросил со свистом. Клинок глубоко вонзился в паркет.
    — Попробуйте сами, — сказал патер Браун.
    Фламбо в свою очередь бросил нож. Он упал на острие и вонзился так глубоко, что его с трудом удалось вытащить двумя руками.
    — Поднимите его как угодно высоко, — продолжал патер Браун, — он упадет острием вниз, потому что клинок тяжелее рукояти. Рукоять была прокалена до такой степени, что перестала удерживать равновесие по сравнению с клинком.
    — Но кто его бросил?
    — Никто. Вы знаете почему.
    — То есть?
    — То есть он упал с неба, Фламбо, как вы заметили в начале наших поисков.
    Патер Браун встал на стул, затем на столик и указал на огромную люстру в форме металлического ствола, из которого торчали многочисленные ветви с лампочками на концах.
    — Центральный патрон в форме подвижного клапана вокруг крохотного шарнира. Это подлинный шедевр искусства и изобретательности Джона Флинна. Клапан можно разъединить с помощью нити, которая следует за электрическим проводом и находится в той же трубе. Она примыкает к выключателю. Достаточно легко потянуть за нее, чтобы труба открылась и кинжал упал. Он достаточно тяжел, чтобы глубоко вонзиться в спину и сделать свое дело.
    — Нужно еще, чтобы жертва наклонилась, — заметил Фламбо.
    — Разумеется, — сказал патер Браун. — Мисс Харрикан в тот момент, когда нервы участников были на пределе, провела им по ногам своей каучуковой подошвой. Прикосновение было настолько неожиданным, что они невольно наклонились, чтобы рассмотреть этот пугающий предмет. Джон Флинн дождался нужного момента и выпустил свой снаряд.
    — А если бы сеанс проходил в другом месте? — возразил Фламбо.
    — Вы забываете о золотом сечении! Столик был расположен точно под люстрой, потому что мисс Харрикан изобрела эту стратагему. И если бы я не принял предосторожности и не занял место мисс Мегги, она бы разделила участь своей матери. Но я рассчитал, что преступники от волнения не заметят перемены мест
    — А что заставило вас заподозрить мисс Харрикан?
    Священник вздохнул и серьезно ответил:
    — Нужно остерегаться тихого омута.
    Сэр Оливер яростно повернулся на каблуках и без единого слова умчался и заперся в библиотеке.
    Спустя два месяца Фламбо показал патеру Брауну статью, вырезанную из ‘Дейли Реформер’. Священник из вежливости ее прочитал.
    ‘Мы узнали, что известный ученый сэр Оливер Дейрдре недавно избран президентом Метафизического общества. Авторитет, которого заслуживают его труды, позволил назначить его преемником сэра Генри Кастейрса’.
    — И что? — спросил Фламбо.
    — Амен, — ответил патер Браун.
    И снова взял свой требник[10].   Стилизация под Г. Честертона ■ Перевод: А. Даниэль ■ Публикация на форуме: 14.09.2019 г.
• ЛОРД ПИТЕР И ЧУДОВИЩЕ
    ‘Lord peter et le monstre’
    Лорд Питер Уимзи небрежно провел указательным пальцем по клавиатуре фортепьяно, зевнул, достал из сундучка, украшенного гербом, сигару фирмы ‘Villar-y-Villar’ и вызвал звонком Бантера.
    — Чем мы занимаемся сегодня, Бантер?
    Бантер поставил на журнальный столик тарелку с тостами и раздвинул портьеры на окнах. Яркий свет весеннего утра наполнил библиотеку, заставив вспыхнуть богатые переплеты книг, которые закрывали стены, а тени от листвы Грин-парка нарисовали на строгом ковре легкомысленные узоры.
    — Для начала, — сказал Бантер, — выставка собак в Чатерли-меншен.
    — Собаки меня утомляют, Бантер. Они преданны и слезливы, как старая любовница. Нет! Никаких выставок!
    — Затем похороны леди Уортингтон…
    — Твой кофе изумителен, Бантер! Если бы ты состоял на службе у леди Уортингтон, сомневаюсь, что она позволила бы себе умереть от кровоизлияния. Чревоугодие продлевает жизнь, Бантер!
    — Благодарю вас, милорд. Должен ли я подготовить костюм для вашей светлости?
    — Нет, Бантер. Я не пойду на эти похороны. Старая гордячка терпеть меня не могла, и ты должен бы знать, как портит мне настроение посещение похоронного бюро.
    — В самом деле, милорд. В 11 часов в клубе майор Карсон устраивает прием…
    — Я пошлю туда брата, герцога Денверского. Он обожает рассказы об охоте на тигра с тех пор, как купил тот смешной коврик перед кроватью... Но ты ведь про это знаешь?
    — Да, милорд.
    — Жизнь весьма однообразна, Бантер! В газетах, естественно, ничего?
    — Ничего, милорд. Мелкое преступление в Уайтчепеле, кораблекрушение в Тихом океане, бунт в Калькутте и объявление о продаже коллекции Беверли.
    — Что?!
    Лорд Питер резко встал.
    — Я отслеживаю эти торги уже месяц, а ты приходишь и рассказываешь тут о кораблекрушении и бунте! Да знаешь ли ты, что издание ‘Четырех сыновей Эмона’[11] — музейная редкость? Оно нам просто необходимо, Бантер... Я тебе обещаю…
    Его прервал резкий телефонный звонок, и Бантеру так и не суждено было узнать, что обещал ему лорд Питер Уимзи. Бантер исчез в соседней комнате, тогда как лорд Питер мирно намазывал толстый слой джема на тартинку. Когда Бантер вернулся, он выглядел настолько серьезным, что лорд Питер расхохотался.
    — Слушай, Бантер! Не строй такую мину! Или ты узнал, что я, оказывается, женат? Или мой брат Джеральд арестован за пьянство и оскорбление полиции?
    — Прошу прощения у вашей светлости. Ее милость просит передать вам, что этим утром леди Боллистер найдена мертвой в своей комнате.
    — Это просто заговор, Бантер! Все хотят, чтобы я надел этот ужасный галстук, который ты так навязчиво советуешь мне носить на траурных церемониях!
    — Вероятно, леди Боллистер была отравлена, милорд.
    — Между нами, Бантер, сейчас как раз ее очередь. Ее первым двум мужьям пришлось подать на развод, настолько у нее оказался дурной характер, а третий умер от апоплексического удара.
    — Под подозрением мисс Мэри.
    — Мисс Мэри?
    Лорд Питер швырнул сигару в камин и молча сделал несколько шагов. Затем, казалось, он погрузился в созерцание переплетов XVI века, и Бантер уже готов был на цыпочках выйти из комнаты, когда лорд Питер жестом остановил его.
    — Бантер, мой зять, инспектор Паркер, собирается совершить самую большую ошибку в своей карьере. Мисс Мэри просто неспособна… просто неслыханно! Полагаю, мы должны сами заняться этим делом.
    — Конечно, милорд!
    — Бантер, ты поедешь в дом леди Боллистер. Примешь торжественный вид, какой напускаешь, объявляя, что обед готов; скажешь, например, что послан от мистеров Брамсон и Брамсон для организации похорон, и попытаешься разговорить горничных, это предпочтительно. Но не переусердствуй со своим шармом, Бантер.
    — Буду стараться изо всех сил, милорд.
    — Я в этом убежден, Бантер. Не забудь захватить свою технику. Вспомни, как помогли нам следы, которые ты обнаружил в деле Типпса[12].
    
    После ухода Бантера лорд Питер немного походил по комнате, бросил взгляд на венецианское зеркало, в котором отразились худая фигура, покатый лоб, серые глаза, — фигура, которую он иногда считал столь антиаристократичной. В глубине зеркала он мысленно увидел также лицо Мэри, ее прелестные кудри, голубые глаза, небесно-голубые… нет, у отравительницы не бывает таких голубых глаз! Срочно нужен Паркер…
    Раздался стук, и лорд Питер увидел в зеркале силуэт инспектора Паркера.
    — Счастлив тебя видеть, Чарльз. Итак, полиция теперь позволяет отравлять вдов и бросает под арест сирот? У тебя странные понятия о рыцарстве, мой друг. Значит, вот что представляет собой человек, женившийся на моей сестре! Не пытайся оправдываться. Быстро бери чашку кофе и попробуй эти тосты. Помолчи! Герцог Денверский сказал бы тебе, что джентльмен не станет разговаривать с полным ртом... Мэри невиновна — понимаешь ты это? И я это докажу!
    Инспектор Паркер поставил чашку на блюдце и улыбнулся.
    — Это будет трудно, дорогой Питер! Вся факты против нее.
    — Вот как, в Ярде научились интерпретировать факты?
    — Питер, похоже, тебя очень интересует эта персона.
    — Меня? Ничуть! Я встретил ее на чае у леди Мелвилл. Мисс Мэри меня застукала, когда я собирался вылить чашку на корни пальмы, и так мило пожурила, что я согласился отпить глоток этой отвратительной бурды. Меня до сих пор немного подташнивает. Передай мне тост, Чарльз. Я не ошибаюсь, мне кажется, Ярд делает все, чтобы вы там все умерли с голода? Или это преследование невиновных возбуждает в тебе такой аппетит?
    — Позволь мне вставить слово, несносный болтун! Леди Боллистер была отравлена. Укол атропина, несомненно. Доктор Клей еще тянет со своим отчетом, но нет никаких сомнений: зрачки умершей расширены, а руки и ноги — красные, как при крапивнице. Леди Боллистер уже несколько дней страдала от приступов астмы. Честер, ее врач, утверждает, что кризис прошел благополучно. Он навещал ее вчера вечером и нашел, что ей значительно лучше. Далее, мисс Мэри заявила, что леди Боллистер около 21:00 была в возбужденном и лихорадочном состоянии. Девушка хотела — так она утверждает — позвонить доктору Честеру, но больная запретила и велела мисс Мэри идти наверх спать. Таковы факты. Клею осталось найти след укола, так как кто-то же сделал необходимую инъекцию леди Боллистер. И единственный, кто мог приблизиться к жертве, это Мэри…
    — Все это кажется мне довольно шатким! — воскликнул лорд Питер. — Старая дура могла сама проглотить препарат.
    — Нет. Яд, рассчитанный на прием перорально, не действует столь быстро. А Клей утверждает, что смерть должна была наступить к одиннадцати часам.
    — Она могла уколоться сама. Что заставляет тебя думать, что это не самоубийство?
    — Если бы она сделала укол сама, мы нашли бы шприц и ампулу с ядом. Но в комнате ничего подобного не обнаружили.
    — Но она же не упала сразу замертво? Следовательно, у нее было время выйти и спрятать и то, и другое.
    — Нет. Комната была закрыта на ключ. Мы это знаем от Глэдис, которая подняла тревогу.
    — Кто такая Глэдис?
    — Горничная. С начала кризиса она частично исполняла обязанности санитарки. Глэдис спала в конце коридора в нескольких шагах от леди Боллистер.
    — Почему вы не подозреваете ее?
    — Потому что у нее нет никакой выгоды от убийства хозяйки. Она и Том, ее муж (он выполняет обязанности шофера и садовника), теперь вынуждены искать другое место.
    — А какая выгода у Мэри?
    — Она наследница.
    — Откровенно говоря, Чарльз, будет непросто убедить суд. Обычно вы в Ярде действуете аккуратнее.
    — Имеются и другие улики. Например, все знают, что леди Боллистер и мисс Мэри сильно не ладили.
    — Да. Наслышан о клане богатых вдов. Вечный надоедливый припев: девушка завидует новой жене отца. Мэри считала леди Боллистер чужой. И что дальше?
    — Вот что!
    Паркер достал из кармана небольшую картонную коробочку и открыл ее. Затем протянул ее лорду Питеру. Тот сделался пунцовым как рак.
    — Шприц! Мог бы сказать об этом раньше, Чарльз. Если это шутка, то я заявляю…
    — Нет. Я лишь хотел показать, что, если представить мои доказательства в определенном порядке, суд прислушается. Этот шприц был брошен в мусорный контейнер. Эксперты нам скажут, был ли в нем атропин. Что бы там ни было, он идентичен двум другим шприцам, которыми мисс Мэри пользуется каждый день. Она мне объяснила, что уже некоторое время чувствует слабость и делает себе уколы какодилата[13].
    — Значит, обвинение неизбежно?
    — Полагаю, да.
    — Но, скажи мне, Чарльз, почему ты пришел ко мне и все это рассказываешь?
    — Потому что мисс Мэри попросила, чтобы я тебя предупредил. Она надеется, что ты сможешь ее спасти. Должен признать, Питер, что она очень красива для отравительницы.
    — Чарльз, если бы ты не являлся частью большой дружной семьи Уимзи, думаю, я сам бы тебя отравил — от чистого сердца.
    — Атропином?
    — Нет. Заставил бы тебя принять приглашение на чай к леди Мелвилл. Пошли! Заканчивай свой кофе — он не отравлен, по крайней мере эта чашка! Поторапливайся.
    
    Монокль лорда Питера на самом деле представлял собой лупу, с помощью которой он внимательно оглядел безделушки, украшающие комнату покойной леди Боллистер. Ничего интересного обнаружить не удалось. Окно в комнате оказалось закрыто. Инспектор Паркер сообщил зятю, что отпечатки пальцев, видимые на шпингалете, принадлежат Глэдис. Следовательно, леди Боллистер окна не открывала. По-видимому, никто этим путем в дом не проник. Что касается двери, леди Боллистер действительно закрыла ее в 21:00, сразу же после того, как отпустила мисс Мэри. Это было необычно: как правило, леди Боллистер оставляла дверь приоткрытой, и Глэдис, прежде чем ложиться, всегда приходила узнать, не нужно ли чего хозяйке. Часто она ее причесывала на ночь. Какая же причина вынудила леди Боллистер запереться? Глэдис, когда ее спросили, ясности не внесла.
    — Кто первым вошел в комнату? — спросил у нее лорд Питер.
    — Мой муж. Когда я поняла, что с мадам что-то случилось, я испугалась и позвала Тома. Он выломал замок и сказал: ‘Бедная леди умерла’. Тогда я сделала несколько шагов и увидела…
    — Как все выглядело?
    — Она лежала на полу, на коврике перед кроватью, согнувшись вдвое.
    — Вы ничего не нашли около нее? Никакой иглы, шприца?
    — Нет. Все было в порядке.
    — Ничего не украдено?
    — О, нет, сэр.
    — Почему подняли шторы? Кто это сделал?
    — Я, сэр. Я хотела перестелить кровать. Кроме того, я приготовила для мадам дневной туалет.
    Глэдис заплакала, и Паркер ее отпустил.
    — Видишь, — сказал Паркер, — ни малейших зацепок. Правда в том, что мисс Мэри сделала смертельный укол, а затем…
    — Тогда объясни мне, Чарльз, почему дверь оказалась закрыта на ключ.
    — Не знаю.
    — Давай расспросим Мэри.
    Мисс Мэри, одетая в черное, — уже! — отметил Паркер — была живым воплощением скорби, и лорд Питер чуть было не взял ее за руки и не заявил, что инспектор Паркер — осел. Он удовольствовался тем, что произнес несколько банальных слов, которые, однако, вселили в девушку немного уверенности.
    — Расскажите нам, мисс, о последнем дне вашей… леди Боллистер, начиная с ее пробуждения.
    — Моя мачеха, которая плохо спала ночью, часть утра дремала. Вчера утром она позвала меня в 11:30 по поводу меню к обеду. Она придавала много значения подобным мелочам и, естественно, отвергала все мои предложения. Она с аппетитом поела, затем до 15:00 отдыхала. В 15:15 у нее был с визитом преподобный Бартольди. Они беседовали до 16 часов. В 17 часов на чай пришла миссис Честер.
    — Кто такая эта миссис Честер?
    — Жена врача, — ответил Паркер. — Старая подруга леди Боллистер.
    — Полагаю, они часто виделись, мадемуазель?
    — Почти ежедневно. Миссис Честер пробыла приблизительно один час. В 18:30 доложили о докторе Честере. Он пробыл приблизительно двадцать минут. Выходя, он сказал мне, что мачеха быстро идет на поправку, значительно окрепла и даже отказалась от осмотра, поскольку не чувствует в груди никаких проблем. За ужином мачеха съела лишь немного супа. За несколько минут до 21:00 я вошла к ней пожелать доброй ночи. Она показалась мне странной, взволнованной. Волосы в беспорядке. Глаза сверкали, как у выпившего человека. Она рассердилась, когда я предложила вызвать врача. Голос ее был хриплым. Я не осмелилась настаивать, не хотела вызвать ее гнев и ушла. Она попросила меня передать Глэдис, что ее услуги не потребуются.
    — Вы слышали, как леди Боллистер заперла дверь?
    — Нет.
    — Что вы знаете о шприце, обнаруженном полицией?
    Голубые глаза мисс Мэри наполнились слезами. Голос задрожал.
    — Я ничего не знаю. Мне принадлежат только два шприца, которые нашли у меня.
    — Подумайте хорошенько! Хватило бы у леди Боллистер сил спуститься на цокольный этаж, чтобы положить шприц в контейнер?
    — Мне так не кажется.
    — Три посетителя, могли ли они зайти на кухню?
    Инспектор вмешался.
    — Полагаю, дорогой Питер, ты сознаешь чудовищность подобного предположения? Ради чего преподобный Бартольди или мистер Честер стали бы убивать леди Боллистер?
    — Позволь мне продолжить, сделай милость, — проворчал лорд Питер, впрочем довольно дружелюбно. — Отвечайте, Мэри!
    — Думается, да. Надо бы спросить об этом у Глэдис.
    — Чарльз, сходи и спроси.
    Паркер вышел из комнаты, и лорд Питер смог удовлетворить свое желание. Он схватил девушку за руки.
    — Мэри! Признание за признание! Я признался вам, что ненавижу тот чай. А вы можете мне сказать, это вы убили выжившую из ума старуху?
    Мэри покачала головой.
    — Я невиновна.
    — Очень хорошо. У вас есть враги?
    — Как же! Мачеха. Она меня ненавидела. Упрекала за то, что я кокетка, что хочу вскружить голову преподобному Бартольди и доктору Честеру.
    Они рассмеялись, но, услышав шаги инспектора, вновь приняли серьезный вид. Паркер казался немного сбитым с толку.
    — Все три посетителя заходили на кухню, — сказал он. — Но, очевидно, это мало что дает. Преподобный Бартольди хотел отдать Глэдис текст гимна, который хор будет исполнять в будущее воскресенье. Миссис Честер, как обычно, помогла Глэдис готовить тосты, поскольку хорошо знала вкусы и предпочтения покойной. Наконец, доктор, которому пришлось менять колесо у машины, попросил разрешения вымыть руки. Во всем этом нет ничего подозрительного.
    — Возможно, но умелый адвокат с легкостью докажет, что эти три лица имели возможность бросить шприц в контейнер. Полагаю, всем было известно, что вы делаете себе уколы?
    — Да. Именно доктор Честер лечил меня, и я как-то его благодарила в присутствии преподобного Бартольди. О миссис Честер и говорить нечего. Мачеха рассказывала ей все домашние сплетни.
    Паркер машинально зажал нос и надул щеки.
    — Все это хорошо, — сказал он наконец. — Отчет доктора Клея поможет нам продвинуться немного дальше. Не уходите далеко, мисс!
    — Итак? — спросил лорд Питер, когда они остались одни. — Где твои доказательства?
    — Иди к черту со своими доказательствами! — пробурчал Паркер.
    — И заметь, если Мэри говорит правду, то в 21:00 леди Боллистер уже была отравлена. А поскольку в 18:30 никаких симптомов отравления не наблюдалось, приходится заключить, что она сделала укол сама вскоре после ухода доктора или что именно доктор сделал ей инъекцию.
    — Но он утверждает, что даже не прослушал ее.
    — А если он лжет? Ты говорил об атропине. Это не самый распространенный яд. Как Мэри могла бы его достать? В то время как врач…
    — Я восхищаюсь твоим воображением, Питер! Но ты меня не убедил. Почему не обвинить также миссис Честер или священника?
    — Потому что, если бы священник был виновен, доктор обязательно заметил бы первые знаки отравления, а если миссис Честер захотела бы расправиться с подругой, то, конечно, не стала бы этого делать, зная, что доктор собирается приехать, и сделала бы эту работу намного тоньше.
    — Что касается меня, — сказал Паркер, не люблю я этих ‘если’ и ‘предполагая, что’. Давай нагрянем к Клею. Он нас просветит.
    Лаборатория оказалась в двух шагах. Они обнаружили, что доктор как раз занимается составлением отчета.
    — Итак? — воскликнул Паркер, не в силах скрыть нетерпение.
    — Классический случай, инспектор. Отравление атропином. Наш химик благодаря методу Стаса[14] получил остаток, который обработал соединением хлористого золота. Как раз сейчас идет выпадение преципитатов. Уже видны маленькие кристаллы на выступах, которые соответствуют хлористым соединениям золота и атропина. Никаких сомнений не остается.
    — Следовательно, леди Боллистер была отравлена уколом, — прошептал Паркер.
    — Бесспорно! Впрочем, шприц, найденный в мусоре, содержит немного атропина и воды, а это доказывает, что после употребления его вымыли. Кроме того, его тщательно вытерли, поскольку отпечатков нет.
    — Куда укололи жертву?
    — Вот здесь-то и начинается тайна! — признался доктор Клей. — На трупе нет ни малейших следов инъекции. Я изучил тело дюйм за дюймом. Ничего!
    Паркер сел около конторки.
    — Давайте рассуждать, доктор. Леди Боллистер не проглотила яд, не так ли?
    — Нет. Смерть не наступила бы так быстро.
    — Значит?
    — Значит, я ничего не понимаю.
    — Вы посмотрели везде? Под ногтями? За ушами?
    Лорд Питер скромно усмехнулся, закрывшись перчаткой:
    — Веди себя серьезней, Чарльз! Жертва была не в настроении, чтобы позволить себя пытать.
    — Возможно, смерть размягчила ткани? — предложил Паркер.
    — Нет! — ответил Клей. — Укол долго остается заметным. Образуется легкое затвердение, очень заметное на трупе.
    — Какова смертельная доза яда? — спросил лорд Питер.
    — Это зависит от обстоятельств. При подкожной инъекции 5–10 миллиграммов вполне достаточно. Но у леди Боллистер, полагаю, эта доза превышена, хотя точно утверждать этого не могу.
    — Именно яд вызвал смерть? — продолжал свои вопросы Паркер. — Леди Боллистер страдала астмой. Возможно, она просто задохнулась?
    Доктор Клей заерзал на стуле.
    — Невозможно, инспектор! Леди Боллистер отравлена. Ее болезнь, вероятно, ускорила действие яда, но отнюдь не спровоцировала кончину. Впрочем, если вы желаете сами осмотреть тело…
    Лорд Питер согласился, и трое мужчин отправились на свидание с останками леди Боллистер. Они произвели тщательный осмотр, который абсолютно ничего не дал. Имелось множество бледных царапин между лопатками и у основания шеи, но доктор Клей объяснил Паркеру, как человеку, которого труднее всего убедить, что речь идет о раздражении кожных покровов, вызываемых атропином. Вероятно, жертва чесалась, что и вызвало прилив крови к коже.
    — Эта история становится просто фантастической! — признался Паркер чуть позже, когда лорд Питер увозил его завтракать в ‘Лев и корону’. Мы оказались совершенно беспомощными. Невозможно арестовать виновного, кто бы он ни был, пока мы не сможем установить, как он совершил убийство. Радуйся, Питер. Твоей подзащитной больше ничего не грозит.
    Утке в апельсинах не удалось полностью рассеять меланхолию инспектора Паркера. Шабли также оказалось бессильным. Два вида лучшего коньяка, которым сопровождался кофе, еще больше погрузили инспектора в черный пессимизм. Лорд Питер, обиженный такой неблагодарностью, возвратился в свой отель, где его уже ждал Бантер. Бантер казался таким же подавленным, как и Паркер.
    — Ситуация не из лучших, Бантер! — воскликнул лорд Питер, выбирая сигару. — Убийца чрезвычайно умелый. Повезло ли тебе больше, чем мне?
    — Не знаю, милорд. Вначале я встретил там человека, которого принял за дворецкого. Он спросил, кто я такой.
    — И ты ответил, что пришел от имени мистеров Брамсон и Брамсон?
    — Именно так, милорд.
    — И что же он тебе сказал, Бантер?
    — Он сказал, милорд, что это, должно быть, ошибка, поскольку именно он и есть представитель Брамсон и Брамсон.
    — Очень неприятно, Бантер! Но ты человек бесконечных способностей и проницательности. Ты хладнокровно смерил наглеца взглядом и спустился на кухню?
    — Совершенно верно, милорд. Я поболтал с шофером. Портвейн в этом доме отвратительный, а Том при разговоре глотает согласные. Кроме того, Том, кажется, — отъявленный лжец. Он рассказал мне о вещах, которые едва ли возможны. Не знаю, должен ли я об этом сообщать вашей светлости?
    — Докладывай, Бантер!
    — Он мне сказал, что его благодетельница — он употребил именно это слово — строила глазки доктору Честеру.
    — Это кажется немного экстравагантным, Бантер! Что еще?
    — Он мне признался, что его жена обнаружила в постели леди Боллистер… я не уверен, должен ли говорить о таких тривиальных… мелочах.
    — Сделай над собой усилие, Бантер. Она обнаружила солдата Королевской гвардии?
    — Нет, ничего подобного, милорд! Речь идет об этих насекомых… Ваша светлость без сомнения помнит их по Фландрии…
    — Что? Вши?
    — Именно так, милорд! В постели леди Боллистер были вши. Должен признаться, я их не видел. Но я видел сохнущие простыни. Мне кажется, что Том просто хотел надо мной посмеяться.
    — Не будь так уверен, Бантер. Я подумаю над твоими вшами и завтра спрошу Глэдис. Вот уж действительно! Вши! Это в высшей степени оригинально!
    
    На следующее утро лорд Питер был разбужен в 7 часов преданным Бантером.
    — Инспектор Паркер хочет поговорить с вашей светлостью. Речь идет о чем-то срочном.
    — Ты же знаешь, Бантер, что я лег поздно. Что из этого следует? Или ночью появился призрак леди Боллистер? Или моего зятя назначили главным инспектором?
    Но Паркер отодвинул камердинера и взял на себя труд проинформировать лорда Питера.
    — Скорее, Питер! Мэри сбежала!
    — Да что ты…?
    — …убив Глэдис! У меня внизу машина. Я все расскажу по дороге.
    Он снял телефонную трубку и, пока лорд Питер одевался, вызвал своего коллегу Сагга и попросил того сообщить приметы девушки на вокзалы.
    — Алло! Да, блондинка! Да, с голубыми глазами, естественно. Нет отличительных признаков. Поторопитесь!
    Лорд Питер, который заканчивал застегивать жилет, выхватил у него трубку:
    — Алло! Сагг?.. Лорд Питер. Я вас прошу, скажите вашим людям, что у нее длинные загнутые ресницы, что ее глаза очень чистого, очень яркого небесно-голубого цвета, не опасайтесь быть поэтичным! Кроме того, у нее ямочки на щеках и восхитительные зубки. Я забыл про волосы: золотистые, шелковистые, легкие, как паутинка… Не понимаете? Думаю, Паркер понимает не больше.
    Он повесил трубку, застегнул пиджак и открыл дверь.
    — Никаких отличительных признаков! Ты меня смешишь, Чарльз! Тебе бы хотелось, чтобы у Мэри была повязка на глазу, бородавка на лбу, приплюснутый нос и загнутый вверх подбородок? Знай, что она не убивала и она красивая. А теперь я тебя слушаю.
    Все оказалось очень просто. Том позвонил в Ярд: он только что обнаружил свою жену мертвой, отравленной. Он искал мисс Мэри везде; она уехала, оставив в своей комнате на камине на виду записку. Записка была лаконичной:
    
    Я убила мачеху. Я убила также Глэдис, поскольку она знала мою тайну. Теперь я собираюсь умереть. Желаю, чтобы мое состояние было разделено между теми, кто был добр ко мне: преподобным отцом и доктором Честером.
    Мэри.
    
    — Что ты об этом думаешь, Питер?
    Лорд Питер пожал плечами.
    — Прежде чем исчезнуть, Мэри следовало бы объяснить нам, почему у леди Боллистер были вши.
    — Я тебя не понимаю, Питер. Или от расстройства твой разум помутился, или ты насмехаешься надо мной.
    — Ни то, ни другое, поверь! Давай расспросим несчастного Тома, пока фотографируют труп Глэдис.
    Бантер не обманул, заявив, что при разговоре Том пропускает согласные. Однако удалось восстановить ход событий. Накануне тело леди Боллистер было перевезено в дом, и преподобный Бартольди, ответственный за официальные мероприятия, послал Тома в Кингстон с заданием отвезти домой мистера Джона Трикканхара, старинного друга покойной, который потерял правую ногу в железнодорожной катастрофе. Том возвратился только к шести утра, поскольку Джон Трикканхар плохо переносил поездку. Том поднялся в свою комнату и обнаружил мертвую Глэдис. Тогда он бросился в комнаты мисс Мэри. Девушка исчезла. Убежденный, что жена убита беглянкой, он сообщил в полицию.
    — Это все моя вина, — прошептал Паркер, — потому что я не арестовал эту девушку на месте.
    — Да! — ответил лорд Питер. — Если бы она была в тюрьме, ее не могли бы обвинить в этом новом убийстве.
    — Питер, я никогда не видел тебя таким пристрастным!
    — И я, Чарльз, никогда не видел тебя настолько увлеченно идущим по ложному пути. Приехали! Обсудим это позже.
    Доктор Клей был около трупа. Он казался очень возбужденным.
    — На этот раз, джентльмены, укол заметен. Посмотрите на левое предплечье. Я собираюсь отдать на анализ ткани из этого места. Уверен, что будет найден атропин.
    Паркер вызвал дежурного детектива и поинтересовался первыми результатами.
    — Вы все просмотрели, Билл?
    — Все. И ничего не обнаружил.
    — А в комнате мисс Мэри?
    — Также ничего. Только шприц в футляре. Она не кололась уже давно.
    — У меня идея, — заявил Паркер.
    — Увы! — прошептал его зять, но Паркер, задумавшись, его не услышал.
    — Доктор Клей, по вашему мнению, каково время смерти?
    — Приблизительно 2 часа.
    — Была ли смерть мгновенной?
    — Не думаю. Но она могла наступить довольно быстро. Позже я смогу сказать точнее.
    — Билл, что за люди провели ночь у тела леди Боллистер?
    — Миссис Гебриан, миссис Честер, мисс Дьюэй, преподобный Бартольди.
    — Прекрасно. Они еще там, не правда ли? Хотите собрать их в гостиной?
    — Неплохо бы! — ответил лорд Питер. — Вы желаете узнать, слышали ли они хоть что-то: шум, голос?
    — Разве это не единственный наш шанс?
    К несчастью, этот шанс очень скоро оказался пустышкой — никто не слышал никакого шума.
    — Попытайтесь вспомнить, преподобный отец! — настаивал Паркер. — Вы же не собираетесь мне сказать, что вообще ничего не знаете. Вы все время сидели при покойной — все четверо?
    — Нет! — ответил пастор. Я был вместе с миссис Гебриан до половины первого. Миссис Честер и мисс Дьюэй нас сменили. Затем мы перешли в будуар покойной, чтобы немного отдохнуть. Мы выпили по чашке кофе и заснули.
    — Кто готовил кофе?
    — Я, конечно, — сказала миссис Честер, — а миссис Гебриан мне помогала…
    — Вы прошли на кухню?
    — Да.
    — Почему вы не позвонили Глэдис?
    Миссис Честер строго взглянула на полицейского.
    — Бедная Глэдис была совершенно без сил после предыдущего дня. Мы хотели дать ей выспаться.
    — Уверены ли вы, мадам, в том, что не спали с полночи до 6 часов?
    — О, сэр!
    Миссис Честер выглядела возмущенной, но лорду Питеру показалось, что у мисс Дьюэй он заметил некоторую неуверенность и колебания. Он прошептал несколько слов на ухо Паркеру. Тот вздрогнул.
    — Ты действительно веришь в это, Питер?
    — Попытка не пытка.
    Паркер быстро вышел из гостиной, и лорд Питер некоторое время разговаривал с преподобным Бартольди. Но, разговаривая, он продолжал размышлять о письме, оставленном Мэри, о ее удивительном бегстве… Ему показалось, что он начал различать проблески света в этом деле. Однако сколько еще оставалось темных пятен!
    Вернувшись, Паркер отпустил четырех свидетелей. Лорд Питер взял зятя под руку:
    — Чарльз, ты совсем подавлен. Тебе просто необходимо немного свежего воздуха. Твой зам, Билли, — очень умный паренек. Ты спокойно можешь уехать. Больше никого не убьют. Я собираюсь представить тебе кое-кого, кто тебя заинтересует. Прошу лишь не произносить ни единого слова, способного натолкнуть его на мысль, что ты из полиции. Мы возьмем такси.
    — В Уайтчепел, — крикнул лорд Питер шоферу. — Около Лэмбет-роуд. Я скажу, где остановиться.
    Всю дорогу лорд Питер пребывал в прекрасном настроении и непрерывно рассуждал о музыке. Любопытство Паркера разыгралось еще больше, когда лорд Питер, отпустив такси, подозвал мальчишку-оборванца и спросил у него, у себя ли Бишоп Луз. Мальчишка, казалось, был знаком с благородным лордом уже давно и пожал ему руку. Паркер был шокирован.
    — У тебя здесь друзья? — спросил он.
    — Без сомнения! А кто научил бы меня взламывать замки, открывать сейфы, подделывать почерк? Не Ярд и тем более не мой уважаемый зять. Здесь обитают настоящие художники, которых коснулась благодать и которые стараются жить честно. Им действительно иногда случается отпирать отмычкой оставленную без присмотра витрину или подделывать подпись. Я помогаю им раскаяться, и они при случае не отказываются мне помочь.
    — Как трогательно, Питер! Тебе следовало бы распевать с ними церковные гимны.
    — Боюсь, их голоса оскорбят Господа! Ну, вот мы и пришли.
    Они оказались в темном и узком коридоре, где лорд Питер прекрасно ориентировался. Он открыл дверь.
    — Привет, Бишоп! Я привел к вам друга. Несчастный молодой парень, невесту которого обвиняют в убийстве двух человек. Он расстроен и, естественно, не доверяет полиции.
    Бишоп Луз посмотрел на Паркера с симпатией.
    — Вы не ошибаетесь, сэр! Я знавал в своей жизни только одного умного полицейского. Он был моим соседом по камере в Дартмурской тюрьме. Если я могу оказаться вам полезным…
    — Можете! — перебил лорд Питер. — Вот письмо девушки и вот другой образец ее почерка. Эта страница, дорогой Чарльз, взята из расходной книги леди Боллистер. Ты помнишь, что Мэри вела дела своей мачехи и делала записи в расходную книгу. Сравните оба листа, Бишоп, и сообщите нам результаты ваших наблюдений.
    Бишоп отодвинул инструменты гравера, которые заполняли весь стол, зажег лампу, свет которой направил на письмо, рассмотрел его на просвет, а затем через лупу.
    — Копирование! — сказал он наконец. — Каждую букву копировали и воспроизводили с большим мастерством. Но видно легкое дрожание пера в линиях, которое не оставляет никаких сомнений. Буквы плохо соединены между собой. В подписи не хватает уверенности.
    — Спасибо, Бишоп! Много ли времени потребовалось на написание этого письма?
    — По меньшей мере сорок-сорок пять минут.
    — Вот почему оно столь короткое! — прошептал лорд Питер на ухо Паркеру.
    — Вы уверены в своем выводе? — спросил Паркер.
    Бишоп улыбнулся.
    — Раньше я часто пользовался этим способом. Когда у вас есть вкус и небольшая практика, получаются чудесные имитации. Да возьмите дело Шепперда — конечно, это имя вам ничего не говорит, потому что вы не в курсе — отсюда выходили такие чеки, что полиция никогда ничего и не подозревала!
    — Уголовные дела моего друга не интересуют! — перебил его лорд Питер. — В настоящий момент он лишь хочет спасти свою невесту.
    — Если Ярд не станет мешать, это будет легко! — любезно заявил Бишоп.
    Паркер вышел, хлопнув дверью.
    — Пустяки! — заметил лорд Питер. — Спасибо, Бишоп! У меня будет кое-что для вас на будущей неделе.
    Он присоединился к Паркеру, который с трудом сдерживал гнев.
    — Прелестный паренек, этот Бишоп! Боюсь, Чарльз, что ты к нему несправедлив. Но, кажется, ты расстроен. Хочешь, поедем в лабораторию?
    Они обнаружили в лаборатории потрясенного доктора Клея.
    — Я больше ничего не понимаю в этом деле! — воскликнул он. — Жертва была отравлена атропином, это-то мы установили легко. Однако шприц содержал лишь немного воды. В тканях вокруг укола не обнаружено ни малейших следов яда. Впрыснутое вещество, джентльмены, — чистая вода.
    — А чашки? — спросил лорд Питер.
    — Да, там кое-что мы нашли. Мы обнаружили в смеси сахара и кофе, которая осталась на дне каждой чашки, остатки веронала.
    — Вы действительно говорите о ‘каждой чашке’?
    — Да.
    — А в кофейнике?
    — Ничего подозрительного.
    — Следовательно, кто-то положил наркотик в кофе, когда он уже был в чашках.
    — Мэри! — воскликнул Паркер. — В котором часу Глэдис была отравлена, доктор?
    — Трудно утверждать с большой точностью. Пищеварение, разумеется, было закончено; следовательно, к 22:30.
    — Вот как, — воскликнул Паркер. — Она хотела спокойно подготовить свой маленький спектакль и нейтрализовала тех, кто ей мешал, с помощью наркотика.
    — А что тогда прикажешь делать с показаниями миссис Честер? — спросил лорд Питер.
    — Миссис Честер не знала, что в ее кофе положили наркотик, и не осмелилась признаться, что заснула. Это же был бы скандал, только подумай! Покойная была ее лучшей подругой. Мы не имеем права спать, когда несем вахту около останков дорогого существа. Впрочем, мы пойдем и поможем ей облегчить душу.
    Миссис Честер была у себя. Она не долго спорила и призналась, что действительно крепко заснула. Нет, она не подумала, что в кофе может быть снотворное. Мисс Дьюэй, разумеется, также заснула, но скрыла этот неприглядный поступок по тем же причинам. Да, любой мог проникнуть на кухню, поскольку миссис Гебриан ненадолго отлучалась, чтобы пойти и поискать сахар, а затем выходила из комнаты, чтобы спросить у преподобного Бартольди, не желает ли он немного бренди в кофе.
    — Вы очень привязаны к пастору? — тихо спросил лорд Питер.
    На него уставился лорнет собеседницы.
    — Я занята работой. Я руковожу школой для малышей и субсидирую движение ‘Суп для бедняков’. И, если желаете все знать, я посещаю также бедняков в приходе Святого Жака.
    — Я восхищен, мадам! — произнес лорд Питер несколько церемонно. — Можем ли мы побеседовать с доктором Честером?
    Это не сильно помогло. Он подтвердил слова неделикатного Тома. Леди Боллистер была несколько тронутой, в чем лорд Питер никогда и не сомневался, и строила глазки своему врачу. Она даже послала ему два или три нескромных письма, и доктор Честер был вынужден пригрозить, что вообще прекратит визиты.
    — В итоге, — закончил Паркер уже на тротуаре, — леди Боллистер была отравлена без всякого укола. Глэдис укололи, но шприцем, заполненным водой. Мэри созналась, но ее письмо — подделка…
    — И ты забыл добавить, Чарльз, что у леди Боллистер были вши.
    Паркер вытер лицо и схватил зятя за руку.
    — Питер, — воскликнул он, — я стал идиотом или само это дело безумно?
    — Естественно, второе! — ответил лорд Питер. — Полагаю, что хороший обед способен усилить интеллект. Что скажешь о шотландском рагу из баранины с картофелем и бутылочке бургундского?
    Паркер позволил увезти себя в клуб Марлборо. Его компаньон выглядел очень веселым.
    — Понимаешь, Чарльз, когда мы узнаем, почему леди Боллистер закрылась в вечер своей смерти, почему Глэдис не позвала на помощь, когда почувствовала первые боли, почему наконец Мэри убежала несмотря на…
    — Несмотря на что?
    — Кажется, эти устрицы не очень свежие. Правильно, что ты их почти не ешь. Да, я говорил: когда мы все это узнаем, то сможем сформулировать ответ. В настоящий момент мы в полной темноте. Сегодня во второй половине дня я примусь за работу.
    — С чего собираешься начать?
    — Не имею ни малейшего понятия! — ответил лорд Питер.
    
    Но вышло так, что лорд Питер оказался в постели, и в пять часов вечера высокая температура вызвала озноб. Доктор диагностировал легкое пищевое отравление, вызванное, по всей видимости, устрицами. Ночь прошла беспокойно, и на следующее утро лорд Питер, взглянув в зеркало, которое ему подал Бантер, констатировал, что голова аристократа в семнадцатом поколении красна, как помидор, и покрыта неприятными прыщиками.
     ‘Это может продлиться неделю, — подумал он. — А в это время Мэри…’
    Он откинулся на подушки и стал напряженно размышлять. Объяснение должно оказаться простым. К несчастью, факты так перепутались, что невозможно выделить то главное, что способно дать ключ к загадке. То, что хотели скомпрометировать Мэри, казалось очевидным. Но почему? Месть? Хитрость? Лорд Питер усердствовал так, что заснул. Проснулся он поздно, во второй половине дня, и почувствовал себя намного лучше. Он вызвал звонком Бантера и попросил подать легкую закуску. Затем он встал и направился в ванную. Зазвонил телефон, и Бантер снял трубку как раз в тот момент, когда лорд Питер с наслаждением погрузил голову в теплую воду.
    — Милорд, мистер Паркер.
    — Послушай, Бантер, скажи ему, что у меня свинка или круп и что это заразно. Я не хочу никого видеть.
    — Милорд, мистер Паркер только что арестовал мисс Мэри. Она скрывалась за городом у подруги. Он приедет вечером к семнадцати часам.
    Все ругательства, которые лорд Питер выучил на фронте во Фландрии, снова всплыли в памяти, и он чуть не выдал экс-сержанту Бантеру весь репертуар. Однако, сдержавшись, он начал энергично полоскать рот. Впервые в жизни у него было ощущение полного бессилия. ‘Если я не спасу ее прямо сейчас, она погибла’. Он схватил расческу и начал приводить в порядок взъерошенные волосы.
     ‘Если я не спасу ее прямо сейчас…’
    Он скривился от боли, так как расческа сдирала прыщики, которые все еще оставались под волосами.
     ‘Если я не спасу ее прямо…’
    Рука замерла в воздухе. С колоссальной скоростью мысли его покатились, как по крутому склону: дверь, закрытая на ключ; смерть Глэдис; ‘Суп для бедняков’… Из зеркала на него смотрела темно-красная кукла с покрасневшими глазами и ввалившимся ртом, которая подняла руку, как семафор. Внезапно он пришел в себя и расхохотался.
    — И почему у меня идиотский вид именно тогда, когда меня посещает светлая мысль! — воскликнул он.
    Затем он вызвал Бантера.
    — Скажи мне, Бантер, знаешь ли ты какое-нибудь заведение, специализирующееся на предметах для собак: ну там, резиновые косточки, порошки от паразитов и так далее.
    — Разумеется, милорд. ‘Дарк и Джексон’ на Виктория-стрит.
    — Хорошо. Ты купишь мне ошейник.
    — Должен ли я понимать, милорд, что ваша светлость хочет завести собаку?
    — Нет, Бантер. Я и так страдаю от беспорядка!
    — Какого размера ошейник, милорд?
    — Все равно. Красивый ошейник. С этакими шипами, так шикарнее. И принеси мне их каталог.
    — Хорошо, милорд.
    Ошейник прибыл час спустя, и лорд Питер нашел его очаровательным. Он просмотрел каталог и, когда его палец остановился на предмете, который он искал, закрыл глаза. Тайны больше не существовало.
    — Бантер, я хочу попросить тебя отнести кое-куда этот пакет.
    — Прошу прощения у вашей светлости, но этот лист из каталога не слишком подходит в качестве обертки для ошейника.
    — Напротив, Бантер! И вручи его в собственные руки!
    Лорд Питер запахнул дорогой зеленый халат и свернулся в кресле. Ему не хотелось ни читать, ни курить, ни пить, ни думать. Он ждал. Бантер возвратился сразу же после того, как выполнил поручение. Было 17 часов. День тянулся медленно. Лорд Питер представил себе продолжение событий, которые он только что запустил: раздумья убийцы о том, что его ждет, руку, тянущуюся к флакону с ядом или револьверу, — да, скорее всего, револьвер, чтобы не терпеть и не мучиться, — а затем слуг, привлеченных выстрелом, телефонный звонок в полицию, обнаружение письменной исповеди, написанной в последний момент и адресованной лорду Питеру… Да, именно так.
    В комнате раздалась трель телефона. Бантер бросился к нему.
    — Оставь, Бантер! Это просто убийца леди Боллистер только что покончил с собой.
    И лорд Питер небрежно взял трубку.
    — Алло! Лорд Уимзи? Не могли бы вы срочно приехать в дом доктора Честера? Это очень важно. Только что произошел несчастный случай… Нет, по телефону подробнее не могу.
    — Хорошо, — перебил лорд Питер. — Я сейчас кого-нибудь пришлю.
    Он отодвинул аппарат и повернулся к Бантеру.
    — Все, как я и думал. Мисс Мэри невиновна.
    — Как ваша светлость догадалась, что убийца покончил с собой?
    — Очень просто, Бантер! Я все понял, причесываясь некоторое время тому назад. Если бы у тебя были вши, что бы ты делал?
    — Чесался бы, милорд.
    — Правильно, Бантер! Чесался бы даже до крови. А потом?
    — Я воспользовался бы частым гребнем.
    — Браво, Бантер. Леди Боллистер воспользовалась частым гребнем и от этого умерла.
    — Следовательно, ваша светлость полагает, что гребень...
    — Именно. Гребень представлял собой одну из этих металлических штуковин с пустотелой ручкой и рифлеными зубьями, которые продаются для пуделей. Вы вводите в ручку, служащую резервуаром, противопаразитную жидкость, которая медленно стекает по желобкам зубцов. Предположим, что эта жидкость будет концентрированным раствором атропина: зубья гребня остры, они сдирают кожу… Дальше догадываешься? Леди Боллистер стыдится иметь вшей, она закрывается на ключ, чтобы расчесываться в свое удовольствие. Она, должно быть, начала пользоваться гребнем сразу же после ухода врача, так как мисс Мэри в 9 часов вечера обнаружила, что мачеха возбуждена и обеспокоена. Яд уже начал действовать. Оставшись одна, леди Боллистер продолжала упорно расчесывать волосы, чтобы покончить с этими паразитами. Она умирает. Входит Глэдис. Глэдис замечает гребень и забирает его. Затем, перестилая постель, она, в свою очередь, обнаруживает несколько вшей. От нас она, естественно, скрывает свою находку, отдает белье в стирку и, опасаясь подхватить вшей, также пользуется гребнем, как только может это сделать без риска быть увиденной, то есть ночью, когда Том уехал. Ей становится плохо. В ту же ночь Мэри срочно отправляется к Глэдис, не знаю почему. Она обнаруживает безжизненное тело и, потеряв голову, убегает. Что в это время делает убийца?
    — Пытается вернуть себе гребень?
    — Именно. Он надеялся найти его, когда был обнаружен труп леди Боллистер. Кто бы тогда обратил внимание на подобную мелочь? Но гребень унесла Глэдис. Следовательно, он устраивает так, чтобы вернуться как можно раньше, то есть на следующую ночь. Ты знаешь, как ему удалось вывести из строя людей, собравшихся в комнате покойной. Он отправляется к Глэдис. Она в агонии. Он прислушивается на пороге комнаты Мэри: тишина. Она сбежала. И в это время у него в голове рождается просто макиавеллевский план. Мэри уже и так под подозрением из-за шприца, найденного накануне на кухне. Бегство окончательно изобличает ее. Следовательно, достаточно сфабриковать письмо, срисовывая букву за буквой, — с помощью расходной книги — и вот вам признание, которое выглядит абсолютно подлинным, а затем нужно сделать умирающей инъекцию чистой воды, что заставит следователей поверить, будто обе женщины умерли от укола атропина. Этот второй укол докажет, так сказать, что существовал и первый, не замеченный на теле леди Боллистер. Наконец, убийца, который, разумеется, решил затем добраться до Мэри и ликвидировать ее, не забывает приписать к признанию девушки строки завещания. Умелый ход, который обернется, — по крайней мере, он на это надеялся, — громадной выгодой.
    — Но тогда убийца… Это пастор? Или врач?
    — Ни тот ни другой, Бантер. Откуда они смогли бы достать вшей? Нам нужен человек, каждый день имеющий контакт с нищими, например человек, посещающий бедняков.
    — О, милорд! Следовательно, это…
    — Да. Это она, Бантер. Не забывай, что леди Боллистер влюбилась в ее мужа, что она даже написала ему компрометирующие письма. Ревность, Бантер! Эта женщина оказалась ужасно хитрой. Она порылась в бюро мужа, нашла яд, затем собрала лохмотья, кишащие паразитами, которые отнесла подруге, чтобы та их починила. Милосердие прекрасно скрывает ее намерения. Когда леди Боллистер обнаружила, что заразилась, убийца тайно приносит ей замечательный гребень. Дружеская услуга! Она хорошо знает, что ранки на голове останутся невидимыми под волосами и что вши покинут труп. Преступление не оставит никаких следов. И когда она торжествует, ты, Бантер, приносишь ей ошейник, купленный в магазине, где она, вероятно, купила свой гребень, а на бумаге, в которую завернут ошейник, изображение этого самого гребня, инструкция по использованию и цена. Она понимает, что ее преступление разгадано, видит себя повешенной и, поскольку предпочитает револьвер петле, убивает себя.
    — Это ужасно, милорд.
    — Нет, Бантер! Это любопытно. И даже где-то…
    Лорда Питера прервал приход Паркера. Паркер запыхался.
    — Знаешь новости? — воскликнул он.
    — Ты, конечно, имеешь в виду смерть миссис Честер? Старая история, дорогой Чарльз. Но у меня есть новость поинтересней.
    Паркер покорно опустился на стул.
    — Я женюсь на Мэри! — произнес лорд Питер. — Леди Боллистер заставила меня здорово потрудиться. Будет лишь справедливо, если мне достанутся ее денежки.   Стилизация под Д. Сэйерс ■ Перевод: Н. Баженов ■ Публикация на форуме: 26.10.2014 г.
• ЗАГАДКА КРАСНЫХ ВОЗДУШНЫХ ШАРИКОВ
    ‘Le mystère des ballons rouges’
    От чтения Эллери оторвал телефонный звонок.
    — Алло! Да, папа... Очень хорошо. Примерно через полчаса буду у вас.
    Машинально протерев пенсне, он поставил книгу на одну из книжных полок, что от пола до потолка занимали все стены его огромной гостиной, которая и служила библиотекой, потом развязал пояс и скинул домашний халат.
    — Джуна! Серый твидовый костюм! Будет звонить Карпентер, скажи ему, чтобы пришел к вечеру. Сейчас я нужен отцу — кажется, мы столкнулись с весьма запутанным делом. Нет, Джуна! Разумеется, мы не придем обедать.
     Эллери разложил на ковре карту Нью-Йорка и, встав на четвереньки, какое-то время внимательно изучал ее. Потом поднялся и посмотрел на облачное небо, которое со стороны доков начинало темнеть и затягиваться тучами. Он одевался, напевая, а между тем из головы у него не выходили слова отца — ‘красный воздушный шарик’. Любопытное совпадение. Потом сбежал вниз по лестнице и заказал такси.
    В вестибюле гостиницы охрипший и весь красный от гнева сержант Вели сражался с армией журналистов. Иронически отсалютовав ему, Эллери вошел в лифт. На шестом этаже дверь лифта открыл полицейский:
    — Вам налево по коридору, мистер Квин.
    На месте преступления был только инспектор Квин, который стоял возле тела жертвы, прикрытого ковром. Инспектор, казалось, был погружен в мрачные размышления.
    — Итак, папа, — начал Эллери, — что это за история с красным воздушным шариком?
    — Клянусь, я не могу ничего понять. У своих ног ты видишь почтенного Дугласа Перси, маклера сорока двух лет. Убит ударом ножа прямо в сердце. Нет ни малейшей зацепки, смерть наступила в четыре утра. Должно быть, Перси поднялся, так как его встревожил шум. Однако он не оказал никакого сопротивления убийце. Сам можешь в этом убедиться: комната в полном порядке. Нет никаких отпечатков, орудие убийства исчезло — ничего, что указывало бы на преступника. Убитый вел размеренный образ жизни, не играл, у него не было любовницы. Так что никаких явных мотивов… Никто в здании не заметил ничего подозрительного, не было шума. Однако мы обнаружили воздушный шар — из тех, знаешь, что рекламируют в качестве подарка для детей. Он зацепился ниткой за балкон.
    — Ну и что же вы предприняли?
    — Я к нему не прикасался, Эл. Подумал, что это может тебя заинтересовать. — Инспектор открыл окно и Эллери увидел шар. Он раскачивался на нитке, зацепившись узелком на конце за колышек, на котором фиксировалась веревка, служащая для управления жалюзи.
    Освободив узелок, Эллери взял шарик. Инспектор улыбался:
    — Интересно, не правда ли? Этот шарик, похоже, пролетел немало миль, прежде чем прицепиться как раз к окну той комнаты, где было совершено преступление.
    — Но почему он должен был пролететь немало миль? — спросил Эллери.
    — Потому что он частично сдулся. Я не спец по шарикам, Эл, однако нетрудно заметить, что он гораздо меньше, чем обычный воздушный шар. Думаю, какую-то часть пути он летел на запад, затем потерял высоту и, подталкиваемый ветром к стене, скользил вдоль всего фасада дома, прежде чем зацепился за окно. Ты можешь предложить другую версию?
    Эллери приладил пенсне и покачал головой:
    — Этот шарик, хотя он и немного сдулся, имеет примерно двадцать пять сантиметров в диаметре. Предположим, что, подталкиваемый ветром, он проскользил вдоль всей стены — значит, его нитка должна была отставать от стены по крайней мере на десять сантиметров. Однако же колышек прикреплен прямо к стене...
    Инспектор посмотрел на Эллери встревожено:
    — Значит, ты считаешь...
    — Да. Это, скорее всего, сигнал. Нитка не могла зацепиться за колышек случайно. Это сделали намеренно.
    — Сигнал? ― повторил инспектор. ― Но зачем?
    — Нет, папа! Не ‘зачем’, а скорее, ‘кому’, — мягко поправил его Эллери.
    Они пытались найти ответ весь остаток дня, однако их усилия не принесли результата.
    
    В пять часов утра инспектор Квин разбудил Эллери.
    — Поспеши, Эл. Мне только что сообщили, что на 92-й улице совершено преступление. Сержант Вели уже на месте.
    — И снова обнаружили красный воздушный шар?
    — Именно!
    Они глотали кипящий кофе, обжигаясь и проклиная Джуну. Потом мигом пролетели все пять этажей.
    — Предвижу, — сказал инспектор, — что ‘дело красных шаров’ принесет нам еще немало хлопот!
    Эллери придерживался того же мнения, но промолчал.
    На этот раз местом, где совершилось преступление, стал отель низшей категории рядом с гаражом. Красный воздушный шар был виден в слуховом окошке под крышей. Он качался на веревочке, и каждый порыв ветра заставлял его совершать ужасные прыжки.
    — Это там, наверху? — спросил инспектор полицейского, охраняющего вход.
    Полицейский отдал честь.
    — Да, шеф. На чердаке!
    Они поднялись по узкой лестнице, которая вся пропахла прогорклым маслом. Сержант Вели ожидал их на последнем этаже. Он провел их в помещение, где раскачивался повешенный.
    — Кто это? — спросил инспектор.
    — Итальянец, — ответил сержант. — Некий Джузеппе Беппини. Его обнаружила служанка, которая пришла сюда сушить белье. Смерть наступила совсем недавно. Трупное окоченение еще не началось.
    Эллери выглянул в окно. Воздушный шар был точно такой же, как тот, что нашли раньше. Он был привязан за нитку к пожарной лестнице.
    — Больше сомнений нет, — прошептал Эллери. — Шар прикрепили намеренно. Это вовсе не прихоть ветра.
    — Значит, убийца прошел сюда с шариком в руке? Но это же бессмысленно! — вскричал инспектор. — С уверенностью можно предположить, что шар появляется на месте уже после того, как преступление совершено. А так как шарик надо надуть, убийца никак не смог бы это сделать незаметно. Но как тогда убийца мог зайти в отель, не будучи замеченным?
    — Успокойся, папа! — сказал Эллери. Пока мы ведь не знаем точно — может быть, Беппини повесился сам?
    Они осмотрели место возле трупа. Инспектор улыбнулся:
    — Будь это самоубийством, Эл, мы бы нашли табурет. К тому же, мне кажется, этот малый получил знатный удар в подбородок.
    Инспектор Квин показал на синяк с левой стороны подбородка Беппини.
    — Это все хорошо объясняет!
    — Возможно, — ответил Эллери, — но это никак не помогает понять происхождение шарика. Очевидно, что шар служит сигналом. Убийца, несомненно, хочет дать понять кому-то, кто находится на улице, что преступление уже совершено. Возможно, он надул свой шар всего однажды, как раз после убийства. А так как преступление было совершено ночью, думаю, сержант, что у вас будет возможность найти улики. Должно быть, убийца прошел на кухню или в ванную, если таковая здесь есть.
    — Вели, постарайтесь выяснить все и пришлите сюда хозяина гостиницы, — приказал инспектор.
    Хозяин был встревожен. Он поспешил выложить все, что знал. Беппини был скрипачом на танцах. Знался со всякими людьми, так что нельзя исключить, что это было сведение счетов. Что касается убийцы, то практически ничего невозможно выяснить. Жильцы приходят и уходят свободно даже ночами. Зачастую приводят компании. Так что кто-то вполне мог пройти незамеченным. Беппини жил в маленькой комнате на седьмом этаже. Может быть, его убили в его комнате или в коридоре, а потом отнесли на чердак и там повесили. Почему? Загадка.
    Тем временем от Вели пришли новые любопытные сведения. На кухне как раз с 15-00 до 18-00 отдыхал ночной сторож. Он никого не заметил. Значит, воздушный шар не могли надуть в гостинице. Теперь оставалось опросить по очереди всех обитателей гостиницы. У Эллери не хватило терпения присутствовать дальше при этой рутинной процедуре, и он вышел, втайне сердясь на себя самого: зачем надо было убийце давать кому-то знак, если он мог покинуть гостиницу свободно? С другой стороны — есть ли какая-то связь между Дугласом Перси и Джузеппе Беппини? Наконец, почему преступник не постарался представить все так, словно это было самоубийством? Ведь это не представляло труда. Но он хотел привлечь к себе внимание.
    Эллери Квин протер стекла пенсне. В голове начала рождаться идея. Он подошел к гаражу и подозвал парнишку в одежде, перепачканной маслом:
    — Ты вчера видел на остановке возле гостиницы автомобиль?
    — Ну...
    — Я хочу сказать, автомобиль, который не стоит здесь обычно?
    — Я заметил ‘линкольн’, но он остановился довольно далеко отсюда… Тот тип был плохо одет. Он вышел и направился в гостиницу.
    — Был ли у него в руке чемодан?
    — Нет, у него была только шляпная коробка.
    — В котором часу это было?
    — Часов в шесть. Я как раз собрался уходить.
    — Какой вид у него был?
    — Это непросто объяснить. Он был утомлен, шел очень медленно. Но я не придал этому значения, понимаете.
    — А других машин ты там не заметил?
    — Заметил. Когда я уже уходил, рядом со мной остановился ‘додж’. Я еще спросил того типа, не нужен ли ему бензин, он ответил, что нет. Он смотрел на отель, словно ожидал кого-то, а потом уехал. Парень лет тридцати, без шляпы. Кажется, у него были черные волнистые волосы. Я еще заметил белый шрам у него на носу.
    — Ты заметил номер машины?
    — Нет. Если запоминать номера всех машин, которые проезжают здесь...
    — ‘Линкольн’ уже уехал, когда появился ‘додж’?
    — Нет. Не знаю…
     Эллери вложил в руку мальчишке что-то, что заставило того расплыться в улыбке, и медленно пошел прочь. Кажется, он начал понимать, почему убийца оставляет после себя красные шары.
    А через два дня настала очередь Грейс Митчелл. Эллери хорошо знал Грейс — у нее был чудесный голос и она прекрасно танцевала. Ее убили в гостиничном номере ударом бронзового канделябра по голове. На канделябре не осталось отпечатков, не было следов ограбления. Горничная Грейс, которая дремала в соседней комнате, ничего не слышала. За окном болтался красный воздушный шар. Инспектор побледнел от ярости. Эллери, который был молчаливее обыкновенного, что-то искал повсюду, не питая, впрочем, надежд на успех.
    Однако вскоре он сделал небольшое открытие. Внутри замочной скважины едва виднелись следы замазки. Кто-то хотел сделать отпечаток ключа. Эллери не надеялся найти того, кто изготовил новый ключ. Но эта находка меняла все.
    Убийца действовал не спонтанно — это было тщательно продуманное преступление. Еще до того, как убить Дугласа Перси, убийца знал, что он убьет и Грейс Митчелл, так как ему нужны были дней пять или шесть для подготовки. Инспектор согласился с выводами сына и дал указание разузнать о прошлом танцовщицы. А Эллери пытался отыскать ‘линкольн’ или ‘додж’, но никто не видел ‘утомленного человека’, равно как никто не встречал ‘человека с белым шрамом на носу’. Инспектор Квин также не намного продвинулся. Грейс Митчелл была сиротой. Какое-то время она жила в нищете, работала статисткой. Потом у нее был довольно недолгий период процветания, однако вскоре ее дела снова пошли на спад, и год назад она была уволена антрепренером.
    — И Беппини? — поинтересовался Эллери.
    — Его дела также пришли в упадок! Он не всегда был скрипачом на танцах и не всегда носил фамилию Беппини.
     Инспектор открыл блокнот и прочитал:
    ’Тедди Кэрсон родился в 1903 году, в 1920 был приговорен условно к шести месяцам тюрьмы за кражу. Далее в 1925 году получил год тюрьмы за воровство. Обосновался в Нью-Йорке в 1931. В течение первых двух лет жил на широкую ногу. Подозревался в контрабанде алкоголя. В 1936 году он исчезает. Потом возникает, уже как Беппини. Больше на него никаких жалоб не поступало’
    Инспектор закрыл блокнот и сказал:
     Очевидно, у Вели было недостаточно времени. Иначе он, возможно, смог бы реконструировать историю жизни Беппини полнее. Однако я не вижу особого смысла в подобных изысканиях.
    Нашли что-то в прошлом Дугласа Перси?
    — Конечно. Перси стал маклером в 1933 году. Но перед этим он был главой процветающей компании, которую из-за неудачных сделок был вынужден продать.
    — Отец, ты говоришь, что в жизни Грейс Митчелл был краткий период процветания и материального достатка? А когда это было?
    — В 1932.
    — Действительно любопытно.
    — Смотри, в 1932 году и Грейс Митчелл, и Беппини, и Перси становятся богатыми, а в 1933 Грейс опять скатилась к нищете, Беппини был вынужден покинуть Нью-Йорк, а Перси разорился.
    — Что ты об этом думаешь?
    — Ничего в данный момент! Но, тем не менее, есть нечто общее, деталь, которая их объединяет. Возможно, им были известны какие-то секреты?
    — Все это, Эл, твое воображение! У меня есть другая теория. Я предполагаю, что какой-то псих убил Перси и Беппини. Теперь представь, что некий ревнивый любовник хочет отомстить Грейс. Ему ничего не стоит принести воздушный шар и повесить его к окну.
    — Папа, ты хочешь сказать, что теперь любой преступник может вводить нас в заблуждение, подсовывая красный воздушный шарик?
    — Разумеется! Ведь именно из-за шарика мы думаем, что все это звенья одной цепи и что преступник один. Это, кстати, очень удобно.
    На мгновение Эллери задумался. Теория отца выглядела очень заманчивой. К тому же ее нелегко было опровергнуть. А возможно, что речь идет о трех разных убийцах. Нож, веревка, тупой предмет. А потому…
    
     Через два дня в 7 часов вечера инспектору опять позвонили. Сержант Вели сообщил, что такой же воздушный шар был обнаружен полицейским пятнадцать минут назад в парке сэра Джонатана Мэллори. К дому Квинов прислали полицейский автомобиль, а сам сержант в сопровождении четырех людей остался дежурить у Мэллори.
    Инспектор, побледнев, положил трубку. Сэр Джонатан Мэллори! На этот раз дело пахло публичным скандалом. Эллери казался заинтересованным.
    — Обрати внимание на время, отец! — говорил он, пока их автомобиль мчался на всех парах. — Убийца не принял никаких мер предосторожности. Почему бы ему не дождаться, пока совсем стемнеет?
    — Верно! — прохрипел инспектор. — Потому что шары — это просто для отвода глаз. Должно быть, у Мэллори немало врагов, если он и впрямь так богат, как говорят. Речь идет о том, чтобы устранить конкурента. В этом все и дело.
    — А правда, что это он спровоцировал крах компании ‘Панамерика’?
    — Кто-то из его людей. Так ты скажешь мне, что общего у Мэллори и Беппини?
    Автомобиль остановился перед помпезным отелем класса ‘люкс’. Инспектор бегом пересек сад и вестибюль. То, что он увидел, заставило его оторопеть. На последней ступеньке перед лестничной площадкой на втором этаже стоял, опираясь на костыли, мужчина лет пятидесяти с лицом, буквально налитым кровью от бешенства. А сержант Вели с жалким и удрученным видом тщетно пытался его успокоить:
    — Я вас уверяю, — заикаясь, бормотал он, — в ваших же интересах... это необходимо...
    — Чушь! — отрезал тот. — Только из-за того, что какому-то шутнику пришла в голову нелепая идея повесить шарик у меня в саду, я должен терпеть у себя присутствие бригады полицейских? Я вполне могу защитить себя сам. И если мне вдруг понадобится ваша помощь, вас об этом уведомит мой секретарь. А сейчас я попрошу вас удалиться!
    — Это Мэллори, — прошептал инспектор на ухо сыну. Инспектор прошел вперед.
    — Убирайтесь! — проревел Мэллори.
     Инспектор начал терять терпение:
    — Здесь, в этом доме, совершено преступление, — холодно сказал он. — Вы не должны мешать работе полиции.
    — Преступление? — смягчаясь, повторил Мэллори. — Что все это значит?
    Инспектор Квин поднялся по ступеням.
    — Вы слышали о Грейс Митчелл, не так ли? Мы должны осмотреть ваш дом. Это в ваших же интересах.
    — Ладно, — ухмыльнулся калека. — Осматривайте, господа. Но вы мне ответите за это вторжение!
    Повернувшись к стене, он позвонил в колокольчик. Вошел слуга с торжественным видом.
    — Джон, сопроводите их, — и удалился, опираясь на костыли. Правая штанина его брюк обвилась вокруг металлического протеза и медленно раскачивалась.
     Инспектор с сыном исследовали огромное пространство помещения и обнаружили то, о чем уже давно догадывались. Никто не был убит. Инспектор Квин, пожалуй, впервые в жизни чувствовал себя обескураженным…
    — Он над нами просто смеется!
    — Нет, папа, — ответил Эллери. — Думаю, мы прибыли слишком рано. Красный шарик появляется на месте ДО того, как совершится преступление. Во всяком случае, такая версия мне кажется предпочтительней.
    — Предпочтительней?
    — Да. Потом я тебе все объясню. А сейчас главная задача — охранять Мэллори.
    К несчастью, Мэллори не слышал этот разговор. Когда же он узнал, что полиция собирается поставить у него охрану, он пришел в бешенство. Инспектор Квин уговаривал, но Мэллори ничего не хотел знать. Тогда вмешался Эллери.
    — Вы играете на руку убийце, мистер Мэллори. Он ведь предвидел, что вы не согласитесь, можете не сомневаться. Что ж, вы можете облегчить ему задачу. Но если с вами что-то случится, вы уже не сможете заткнуть рты вашим конкурентам. Они представят все дело так, будто вы покончили с собой из-за того, что ваши финансовые дела в действительности были совсем плохи. И сыграют на понижении ставок ваших акций!
    Мэллори стиснул свои костыли:
    — А ведь этот мальчишка не глуп, — проворчал он. — Да, они так и скажут! Вы правы.
    — Тогда, — продолжал Эллери, — одному из нас надо провести ночь здесь.
    — Нет, — проворчал Мэллори. — Только не вы! Оставьте со мной обычного полицейского. Тогда по крайней мере, если он мне надоест, я смогу выдворить его без угрызений совести.
    Он рассмеялся. Атмосфера стала менее напряженной. Воспользовавшись этим, инспектор Квин проинструктировал Вели. Сержант должен будет находиться в холле, откуда хорошо просматривается весь первый этаж, а также лестница. Также он должен постоянно делать обход. Весь персонал — Джон, кухарка, шофер — будут находиться под замком. В случае опасности сержант должен будет выстрелить только раз, а полицейские, поставленные дежурить снаружи, немедленно вмешаться. Затем, не ожидая, что Мэллори снизойдет до того, что станет их провожать, инспектор вместе с сыном покинули гостиницу.
    
    Сама гостиница находилась в глубине небольшого парка и примыкала к строениям, которые должны были служить ей ограждением. И все-таки инспектора не оставляла тревога, несмотря на то, что сад охраняли четверо дюжих часовых. Он все еще продолжал стоять на тротуаре.
    — Что тебя беспокоит, отец? — спросил Эллери.
    — Есть во всем этом какая-то чертовщина, а что — не могу понять. Почему воздушный шар должен появляться ДО того, как совершилось преступление? Если преступник не убивает сразу же после того, как повесит шарик, — а в нашем случае, кажется, именно так все и происходит — значит, он должен прийти еще раз? Но это же абсурд!
    — Возможно, шар указывает на дом, в котором произойдет убийство.
    — Скажешь тоже! Значит, кто-то помогает убийце. То есть ему нужен кто-то, кто показывает жертву. Идея прекрасная, но рискованная. Кроме того, тогда одним шариком не обойтись. Еще один шар должен указывать улицу, еще один — квартал, где должно произойти убийство. Нет, так не пойдет. Мы бы разобрались в этом, если бы знали больше о прошлом Мэллори.
    Раздались три выстрела. Их звук был глухим, но отчетливым. Инспектор выругался. Полицейские бросились к зданию. Дверь была заперта.
    — Вели, откройте!
    Так как Вели не отзывался, инспектор всадил четыре пули в замок, затем полицейские навалились и вышибли дверь.
    Первым подбежал к выключателю Эллери. Он включил свет. Сержант Вели лежал на животе, и, казалось, был убит. Шагах в двух от него лежал негр с окровавленным лицом. Глухой звук сверху заставил всех поднять головы. Они увидели Мэллори, который стоял, опираясь на свои костыли. Он наклонился над перилами. Плечи его вздрагивали.
    — Вот ваш убийца, мистер Мэллори. — сказал инспектор, показывая на негра. Потом, больше не беспокоясь о Мэллори, инспектор приступил к делу. Вели еще дышал. Одна пуля попала ему в шею, другая — в руку.
    Полицейские оказывали первую помощь, ожидая скорую. Что же до негра, то он был убит выстрелом в сердце.
    — Легко можно восстановить картину преступления, — сказал инспектор. — Оба противника выстрелили в упор.
    Инспектор проверил пистолет Вели, потом начал искать оружие чернокожего. Его револьвер лежал на плиточном полу, в отдалении. В магазине недоставало двух патронов.
    Оставалось определить путь, которым негр мог проникнуть сюда. Инспектор Квин осмотрел весь первый этаж. Окно конторы, что выходило в сад, было открыто. Однако инспектор не обнаружил никаких следов под окном. Трава ближайших участков также не была смята. Он решил, что, как только посветлеет, обследует тщательно весь парк. Возможно, негр, прицепив свой шарик, скрывался за деревьями. Потом незаметно проник в офис, где и был схвачен Вели. Больше у инспектора не было объяснений.
    Все это время Эллери находился в вестибюле. Инспектор ввел его в курс дела.
    — Ты, безусловно, прав — сказал Эллери. — Однако объясни мне, почему пистолет этого негра оказался на таком расстоянии от тела? И почему Вели был ранен в правую руку и в шею справа.
    — Думаешь, если бы Вели стрелял первым, то у другого не было бы шансов на ответный выстрел, и, наоборот, если б первым стрелял чернокожий, Вели не мог бы ответить, так как был выведен сразу из строя?
    — Разумеется. То, что Вели был ранен в шею с правой стороны и в правую руку, заставляет меня предполагать, что он был захвачен врасплох. Однако если нападающий имел преимущество внезапности, почему он стал стрелять? Он ведь знал, что всех разбудит, что гостиница под охраной полиции, и у него просто не будет времени застрелить Мэллори.
    — Расспросим позже Вели и узнаем, как все происходило на самом деле. А сейчас главное — выяснить личность этого негра.
     Но, как оказалось, Мэллори никогда его не видел. Слуги тоже. Что же касается его секретаря, Боба Селдона, то он уехал еще вчера в четыре часа с разрешения Мэллори и не возвращался. Мэллори выглядел подавленным. Исчезла его обычная надменность. Казалось, он чего-то боится. Квин обещал ему защиту полиции.
    Когда же стало совсем светло, можно было сказать с уверенностью, что никто не пересекал газон. Каждый клочок земли под деревьями был скрупулезно обследован, и можно было утверждать, что в парке никто не прятался.
    — Ты выглядишь довольным, Эл, — проворчал инспектор.
    — Да, — ответил Эллери. — Потому что я самого начала знал, что этот негр прятался в гостинице.
    — Вздор все это. К тому же мы проверили всю гостиницу.
    — Проверили. Однако на скорую руку. К тому же мы искали труп, а не убийцу!
    Инспектор покачал головой:
    — Я привык все обследовать до конца. И уверен, что этого негра не было в гостинице.
    — Но он должен был быть здесь, так как не мог прийти снаружи.
    — А как же открытое окно?
    — Его могли открыть после выстрелов.
    — Но для чего?
    Эллери поправил пенсне и провел отца в вестибюль.
    — Отец, посмотри вон туда, — Эллери показал пальцем на кафельное покрытие пола. — Видишь плитку?
    — Да, кажется, она разбита.
    — Она расколота, как от удара тяжелым предметом.
    — Черт побери, если я понимаю, к чему ты клонишь…
    — К тому... я поставил бы охрану в холле на вечер.
    Инспектор Квин вскочил.
    — Я считаю, — продолжал Эллери, — что партия еще не закончена.
    Негр был опознан в тот же день, так как в полиции хранились его антропометрические данные. Инспектор застыл от удивления, читая отчет, который принес ему дневальный. Он взял трубку телефона.
    — Алло! Эллери? Знаешь, как зовут того негра? Бенджамин Бенко, он был ‘правой рукой’ Слима Вайбура. Вели будет рад узнать — ведь это он прикончил Слима. Что? В 1933 году. Я уверен в этом, потому что Вели получил звание сержанта как раз через месяц после смерти Вайбура.
    Инспектор ликовал — казалось, его теория подтверждается. Слим и Бенко в течение нескольких лет занимались киднепингом. Слиму скоро улыбнулась фортуна. За одно только похищение Джесси Кортон он получил 200 тысяч долларов.
     Значит, Бенко искал Мэллори, чтоб его похитить и потом шантажировать, нет сомнений. Он думал, раз полиция находится здесь по делу о воздушном шарике, то на него никто не обратит внимание.
     Инспектор улыбался. Он понял, почему Эл сказал, что партия не закончена. Он боялся появления людей Бенко, которые могли отомстить за своего шефа. Теперь их можно будет поймать в капкан, а это в немалой степени смягчило бы их неудачу с историей убийцы с воздушными шариками. Инспектор, довольный, что обстоятельства оборачивались таким образом, пошел проведать Вели. Состояние того оставалось тяжелым. Из-за ранения он потерял много крови и был слишком слаб, чтобы говорить. Тем не менее, по словам хирурга, жизнь Вели была вне опасности. Успокоенный, инспектор Квин прошел к Мэллори.
    Банкир сидел посреди чемоданов.
    — Я ухожу, — кричал тот. — Вы даже не можете защитить меня от первого встречного.… С меня хватит!
    — Ваше право! — холодно сказал инспектор. — Только далеко вы не уйдете. Вас похитят еще до конца ночи.
    Банкир качнулся на своих костылях.
    — Есть же телохранители… — проворчал он.
    — Ладно. Тогда мне остается откланяться.
    — Минуточку! Вы же пришли предупредить меня об опасности. Вы действительно в этом уверены?
    — Послушайте, господин Мэллори. Думаете, после убийства такого гангстера, как Бенко, его люди оставят все как есть? Нет. И если мы им не помешаем, за ними останется последнее слово. Вот что я вам предлагаю: эту ночь я проведу в вашей комнате. Эллери же будет прятаться внизу.
     Мэллори взвешивал все за и против:
    — Даю вам двое суток, — наконец сказал он, — чтобы избавить меня от этого сброда. По истечении этого срока двери моего дома будут для вас закрыты.
    Он повернулся на костылях и медленно удалился.
    Инспектор Квин с трудом смог взять себя в руки. Мэллори еще заплатит за эти унижения, это уж точно!
    К счастью, завтрак, приготовленный Джуной, оказался отменным. Это помогло инспектору успокоиться. Наслаждаясь цыпленком с рисом, он рассказывал Эллери об инцидентах утра.
    — Омерзительный тип этот Мэллори! — констатировал он. — Жалко, что Вели пострадал, защищая его миллионы.
    — А он и правда так богат?
    — Так, по крайней мере, говорят. Лет пятнадцать тому он был всего лишь бедным служащим. А потом вдруг разбогател благодаря ловким спекуляциям. Устроил крах американской нефтяной компании. Основал шерстяной консорциум в 1933 году. Буквально в течение нескольких недель стал всемогущим. Так что если бы план Бенко удался, он мог бы вытянуть из Мэллори целое состояние.
    — Он сам виноват в том, что ему не удалось похищение.
    — Бенко — всего лишь убийца. Слим Вайбур использовал его только для таких грязных дел. Это ведь Бенко уничтожил Аль Ренни. Ты в то время как раз был в Калифорнии. Этот тип — настоящий головорез и убивал без раздумий.
    — Что меня удивляет, — задумчиво пробормотал Эллери, — так это значимость 1933 года. В этом году началось падение Перси, Беппини и Грейс Митчелл, я это уже отмечал. Слим Вайбур умер тоже в 1933 году. И в том же году Мэллори становится одним из главных финансистов в Штатах. По меньшей мере это любопытно.
    — Простое совпадение. Не хочешь ли ты сказать, что между такими разными людьми есть какая-то связь?
    — Еще не знаю, но, возможно, красный воздушный шар — одна из таких связующих нитей. Ты можешь мне объяснить, почему Вели и бывший помощник Слима Вайбура столкнулись лицом к лицу прошлой ночью?
    — Еще одно совпадение. Если бы я не поручил охрану Вели, эта встреча не состоялась.
    — Разумеется. Однако все эти маленькие детали, сами по себе вроде бы незначительные, кажутся мне достаточно любопытными.
     Эллери улыбнулся и попросил еще кофе:
    — Я с нетерпением жду, когда наступит вечер. И меня не удивит, если вдруг произойдет нечто непредвиденное.
     Инспектор поставил двух полицейских дежурить в салоне, двоих на втором этаже, а сам устроился возле двери Мэллори. Эллери оставил одного полицейского в вестибюле, а сам спрятался у подножия большой лестницы. Парк и улица остались без постовых. Спустились сумерки. Эллери, чтоб скоротать время, начал в уме перебирать все, что произошло с момента обнаружения первого шарика. В голове у него уже складывалась теория — смелая, но вполне допустимая. Она объясняла все, за исключением двух ключевых моментов... Часы в холле пробили полночь... Между всеми тремя преступлениями была связь, но ее нельзя было обнаружить в отношении похищения Мэллори. С другой стороны, пока не был найден человек со шрамом. Что же касается шариков — детская игрушка.
    Послышался шум приближающегося автомобиля, потом заглох. Удивленный, Эллери сделал шаг вперед. Этого он не предвидел. На дорожке зашуршал гравий, потом скрипнула дверь, и в холл ворвался поток свежего воздуха. Эллери чувствовал, как кто-то проходит рядом с ним, сам же он оставался неподвижным. Медленно подняв оружие, Эллери протянул руку, чтоб включить свет…
    Раздался выстрел. Напольная ваза, что стояла недалеко от Эллери, раскололась вдребезги. Он бросился к выключателю. Свет залил холл, осветив чье-то тело. Эллери перевернул его на спину. Это был мужчина лет тридцати с черными вьющимися волосами. На крыле его носа виднелся белый шрам.
     Подбежали полицейские с оружием.
    — Он мертв, — сказал Эллери и показал на дежурившего с ним полицейского. — Он начал стрелять первым и Фред его убил.
     Инспектор Квин вернулся на второй этаж успокоить Мэллори. Тот стоял, наклоняясь над перилами.
    — Это Боб Селдон, — сухо сказал он. — Значит, теперь вы уже можете безнаказанно убивать моих секретарей!
    — Боб Селдон знал тайну красных воздушных шаров, — ответил Эллери.
    — Ты уверен в этом? — закричал инспектор.
    — Тогда, — заметил Мэллори, — он был одним из банды.
    — Очевидно, так и есть, — сказал инспектор — мистер Мэллори, вы пока отдохните, а мы останемся здесь до завтра.
     Эллери начал обыскивать пиджак Селдона. Отец присоединился.
    — Эл, как ты узнал, что Селдон был втянут в это дело?
    — Случайное везение, отец. Мне очень жаль, что он мертв. Фред слишком уж поспешил с ответным выстрелом. Не потеряй он голову, возможно, сейчас мы бы уже знали ‘тайну красных воздушных шариков’.
    Он раскрыл портфель Селдона и быстро просмотрен лежащие там бумаги. Его внимание привлек конверт с небрежно сделанной надписью: ‘121-я Восточная улица. № 93. Гараж ‘Атлантик’. Мичиган’.
    — Понятно, — пробормотал он. — Селдон не знал, что в отеле полиция, ведь позавчера его здесь не было. Это все объясняет.
    — Все объясняет? Что ты хочешь этим сказать? И что в данном случае значат слова ‘Гараж’ ‘Атлантик’ и ‘Мичиган’?
    — Терпение, отец. Дай мне время свериться с некоторыми деталями. Думаю, завтра в полдень нам все станет известно. Если журналисты начнут задавать вопросы, говори все, что знаешь. Реклама нам может быть даже полезна.
    Эллери удачно начал свои расследования. Он сразу узнал сведения о доме № 93 на 121-й Восточной улице. Это был адрес захудалой гостинцы на окраине Гарлема. Эллери показал фотографию Бенко. Негра сразу же узнали. Он устроился работать лифтером в магазин на Бродвее. Ему часто звонили, и, кажется, он занимался различными аферами. Однажды его даже видели в автомобиле класса люкс.
    — Случайно не в ‘линкольне’?
    — Возможно, что и в ‘линкольне’.
     Эллери долго и безрезультатно обследовал комнату Бенко. Наконец он нашел адрес гаража ‘Атлантик’ и взял на заметку. Там, вероятно, было с десяток машин этой марки. Оставалось слово ‘Мичиган’. Если он не ошибается, это слово может означать только одно…
    Войдя в аптеку, Эллери позвонил своему старому другу Бобу Маршаму:
    — Алло, Боб? Я хотел бы купить пакет акций ‘Мичигана’... да, это конфиденциально. Что? Они как раз сейчас резко пошли вниз? Извини. Кто-то решил подложить мне свинью. Уж если я захочу потерять свои деньги, я предпочту проиграться на скачках. Спасибо!
    Таким образом, дело начало проясняться. Загадка была близка к разрешению. Через несколько часов он будет знать, чего стоили его выводы. Он протер пенсне и пошел, насвистывая песенку Грейс Митчелл. По дороге он купил картонку для шляп.
    Инспектор Квин пришел домой отнюдь не в радужном настроении. Журналисты задали ему массу хлопот, к тому же его несколько подавляла известность Мэллори. Тот был знаком с дюжиной сенаторов, не говоря уж о членах правительства. Инспектор Квин не был амбициозен, но все же и у него было самолюбие...
    — Я оставил дежурить двоих. Сейчас, когда Селдон выбыл из игры, кажется, можно передохнуть.
    — Что-то я сомневаюсь, — пробормотал Эллери.
    И как раз в этот момент зазвонил телефон. Инспектор взял трубку, и на его лице постепенно стало появляться выражение изумления:
    — Еду, — сказал он.
    Эллери слышал только быстрое глухое бормотание, прерываемое восклицаниями.
    — Что-то новое? — спросил Эллери.
    — Только что нашли второй воздушный шар в парке Мэллори. Что касается его самого, то он похищен и, по всей вероятности, убит.
  
     Читатели часто мне пишут ‘Давайте нам настоящие загадки, мы угадываем слишком быстро’. Но задача не в том, чтоб угадать по чистой случайности. Напротив, убийцу надо определить со всей уверенностью, после того как были просмотрены все улики, все данные, некоторые из которых не столь очевидны. Взыскательный читатель, у вас в руках сейчас находятся все нити, благодаря которым вы сможете решить задачу. На этот раз я вам предлагаю честную игру. Кто убил маклера, скрипача и танцовщицу? Кто напал на банкира? Кто повесил все эти красные шары? Беритесь за перо и удачи! Только не гадайте!
     Э.К.
    
    Буквально через пять минут Эллери с отцом были уже в гостинице, где жил Мэллори. В комнате банкира был разгром. На полу валялись обрывки простыни. Под шкафом лежал сломанный костыль. Другой завалился за кровать. Нож лежал на ночном столике. Весь пол был покрыт пятнами крови. Полицейский, который охранял Мэллори, был в полном отчаянии.
    — Почему вы оставили свой пост? — инспектор хмуро посмотрел на полицейского.
    — Меня позвали вниз! Слуга обнаружил новый воздушный шар, и какое-то время все были заняты этим.
    — Понятно,— проворчал инспектор, — убийца воспользовался моментом, напал на Мэллори, схватил его и спустился вместе с жертвой вниз в ванную. А когда вы обнаружили, что банкир исчез, и сообщили об этом, все вокруг устремились наверх в комнату Мэллори. А тем временем убийца проскользнул в гараж и скрылся на автомобиле по соседней улице.
    Они проверили ванную: на полу были пятна крови.
    — Отец, не будем терять время! Я знаю, где скрывается убийца. Идем.
    Он подтолкнул отца к автомобилю, который им дала полиция. Эллери сам сел за руль и включил зажигание. Он ехал, сигналя на каждом перекрестке. То была потрясающая гонка по Нью-Йорку. Наконец их автомобиль остановился напротив гаража ‘Атлантик’.
    Эллери повел отца к заправочной станции. Перед входом в гараж остановилось такси. Там был пожилой человек, но из-за тонированных стекол было трудно что-либо разглядеть. Старик вышел — на нем была фетровая шляпа и темный реглан — и медленно направился внутрь гаража. Эллери с инспектором сновали между машинами, делая вид, будто что-то ищут, а сами не теряли из виду фигуру старика. Вдруг старик сел в автомобиль и завел двигатель.
    — Слушай, папа, когда он начнет выезжать, вскочим с обеих сторон на подножки. Теперь он в наших руках.
    Они разошлись. ‘Линкольн’ повернулся к выходу и медленно тронулся.
    Тут Эллери схватился за ручку машины и поднял пистолет:
    — О, мистер Мэллори. Неужели вы нас уже покидаете?
    
    — Джуна, налей-ка еще бурбона!
    В чашках дымился кофе. Инспектор улыбался:
    — Я начинаю понимать, — прошептал он. — Эти воздушные шары до конца вводили меня в заблуждение.
    — Ну, у меня все-таки было некоторое преимущество. Я знал, что человек с медленным тяжелым шагом с картонкой для шляп заходил в гостиницу, где снимал комнату Беппини. И мне было известно о молодом человеке со шрамом на носу, который за ним следил. Так что было не так уж сложно понять, в чем дело. С самого начала меня заинтересовали эти красные шары. Каждый шар — это был условный знак. Но что это означало? Кто-то подвешивает воздушный шар, а затем кто-то другой совершает убийство. Почему?
    — Думаю, ответ прост, — сказал инспектор. — Убийца убивал незнакомых ему людей. А красный шарик показывал комнату, в которой проживала жертва.
    — В общем, это близко к правде.
    — А человек, который организовал все это, не убивал сам, чтобы не скомпрометировать себя.
    — Да, и по многим другим причинам. В том числе и физическим. Он не смог бы устоять в поединке. Значит, ему требовался помощник. К тому же, в конце концов, он хотел избавиться и от сообщника. Однако я не далеко ушел с этими рассуждениями. Я вспомнил шарик, который нашли в парке Мэллори. Как в этом случае убийца может узнать, кто жертва. Он и не смог бы узнать, так как в холле столкнулся бы с Вели, который в любом случае поднял бы тревогу.
    — Значит, убийца был принесен в жертву? А зачем это было делать, как не из-за желания не быть замешанным?
    — Очень хорошо. Значит, вот как ты думаешь о Мэллори?
    — Нет. То есть не совсем. Он был одноногим и, как я уже говорил, не мог пробраться к Перси или Беппини. Но меня заинтересовала одна деталь. 1933 год. Как объяснить значимость этого года в жизни всех персонажей нашей драмы? В этом году одни обеднели, другие разбогатели. Кто оказался в проигрыше? Перси, Беппини и Грейс Митчелл. А кто выиграл? Мэллори и Вели.
    — Вели!? Он-то здесь при чем?
    — В 1933 году он получил звание сержанта. Сразу же пришло решение. Двое гангстеров исчезают в 1933 году: Аль Ренни и Слим Вайбур. И кто же становится жертвой нашего мифического убийцы? Давай перечислю по порядку. Перси, Беппини, Грейс Митчелл, Вели и Бенко — помощник Слима Вайбура. Трое первых разорились после смерти Аль Ренни, это приводит нас к выводу, что все выжившие были членами его банды. Но мы уже поняли, что Бенко должен был погибнуть как сообщник. Таким образом, все выглядит так, словно наследник Слима Вайбура воспользовался услугами Бенко для уничтожения членов соперничающий группировки, а потом принес в жертву и самого Бенко. Ладно. Однако я столкнулся с такой трудностью — организатор всех этих убийств не мог знать, что Бенко столкнется именно с Вели. К счастью, я вспомнил слова Мэллори, когда ты предлагал ему остаться в комнате для охраны. Он сказал: ‘Нет, оставьте со мной обычного полицейского’. Он хорошо знал, что сержант Вели — твое доверенное лицо. Ему нужен был только Вели, — полицейский, который застрелил Вайбура. С этого момента все становится ясным. Именно Мэллори и был преступником. Он повесил шарик у себя в парке, чтоб привлечь внимание полиции. Так как сам он был не в состоянии добраться до Вели, то решил заманить его к себе.
    — А ведь он сначала отказывался от охраны!
    — Комедия! Чтобы заставить нас принять его условия и оставить Вели дежурить в холле. Но Мэллори перемудрил. Поскольку он допустил ошибку, выстрелив в Вели.
    — Ты так считаешь?
    — Я в этом уверен. Бенко, напавший на Вели, был вооружен только ножом, который позже мы обнаружили в комнате Мэллори. Ты думаешь, Бенко стал бы разгуливать по гостинице с револьвером? Не настолько он неосторожен! Итак, Вели стреляет и убивает Бенко. Наблюдающий за этим Мэллори тяжело ранит Вели. Этим и объясняется странное расположение ран на его теле. Потом Мэллори швыряет револьвер на пол, разбивая при этом одну из кафельных плиток. Затем заходит к себе в офис и открывает окно, желая убедить нас, что именно через окно Бенко попал в гостиницу, а по дороге незаметно подбирает его нож.
    Эллери сделал глоток кофе и продолжил
    — Сам собой напрашивается вывод, что у Мэллори была искусственная нога. Так был опознан ‘человек с тяжелой походкой’, на которого обратил внимание служащий в гараже. Мэллори носил две личины. То он был банкиром-инвалидом, то, маскируясь, разъезжал в своем знаменитом ‘линкольне’, что и позволяло ему, ничего не опасаясь, развешивать воздушные шары. Если он не хотел, чтоб на него обратили внимание, он проносил шарик в картонке из-под шляп. К намеченным жертвам он приходил в то время, когда точно знал, что их не будет дома. Негр же приезжал следом.
    — А последний шар?
    — Я к этому подхожу. Поняв маскарад Мэллори, я представил, что он обязательно попытается исчезнуть как можно раньше, разыграв при этом спектакль. Разве мы не приняли все необходимые меры, чтоб уберечь его от похищения?
    — Верно. Я сам и подсказал ему способ скрыться. Старею я, Эл!
    — Нет, папа. Просто гангстер был очень хитер. И я вспомнил еще одно происшествие, когда Селдон явился без предупреждения. Он ведь следил за знаменитым ‘линкольном’ Мэллори и подозревал о его двойном обличье. Селдон, который за время своего отсутствия хотел проверить какие-то факты, услышав шум, решил, что ему готовят ловушку. Он выстрелил первый и погиб совершенно по-дурацки. До конца жизни не прощу себе, что не смог этому помешать. Ведь это благодаря ему мне стало известно о дьявольских махинациях Мэллори. Заметки на конверте были понятны. Все, кроме слова ‘Мичиган’. Помнишь, чтобы убедить Мэллори принять нашу защиту, я сказал ему, что его гибель может привести к беспорядкам на рынке? Он принял мою точку зрения с какой-то агрессивностью, и это засело у меня в голове. Неужели, сам того не зная, я наступил на больное место? Или Мэллори уже тогда подготовил все, чтобы весть о его убийстве спровоцировала падение определенных акций, что в конечном счете обернулось бы для него прибылью. Однако акции Мичиганской кампании держались крепко
    — Правильно, Эл. И когда бы их цены пошли вниз, у Мэллори все было бы готово к тому, чтоб скупить их по низкой цене.
    — Конечно, один телефонный звонок, и все стало понятно. Отныне в ‘деле красных шаров’ больше секретов не было. Мэллори оказался ближайшим родственником Слима Вайбура.
    — Его братом. Он признался в этом сразу же, как только мы его задержали.
    — Отлично. Итак, Мэллори, баснословно обогатившись за счет своего брата, теперь хочет за него отомстить. И прежде всего — сержанту Вели. Он организует преступления таким образом, чтобы убить Вели в своем собственном доме, будучи под охраной полиции, и при этом остаться абсолютно вне подозрений. Неожиданным образом все устраивается так, что из этой мести можно еще и извлечь барыши. Мэллори знает, что, если за внезапным исчезновением последует триумфальное возвращение, это только послужит его престижу. Мне стали понятны его стремления. Тогда я купил воздушный шарик, пронес его в классической картонке из-под шляп и сам же повесил в его парке. Мэллори пришел в ужас, решив, что неизвестный враг прицепил его в качестве вызова, и поторопился скрыться. Куда он мог поехать? В гостиницу, чтобы переодеться, а затем в гараж ‘Атлантик’ за своим ‘линкольном’. Теперь оставалось только ждать его появления в гараже и арестовать как раз в тот момент, когда он решит сбежать.
    — И правда, Эл, кажется, я созрел для отставки, а ты...
     Тут из курительной комнаты послышалась череда хлопков, от неожиданности инспектор опустил чашку на стол так резко, что кофе выплеснулся. Эллери рассмеялся:
    — Это Джуна, отец! Забавляется тем, что лопает шарики. Если бы я знал, что Мэллори придет в ужас от первого шарика, я б не покупал дюжину!   Стилизация под Э. Квина ■ Перевод: Mrs. Melville ｢псевдоним｣ ■ Публикация на форуме: 02.11.2014 г.
• ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ РАССЛЕДОВАНИЕ МЕГРЭ
    ‘L'avant−dernière enquête de Maigret’
    Мегрэ спал тяжелым сном. Его мучила одышка.
    — Мегрэ, тебя к телефону!
    Мадам Мегрэ всегда обращалась к супругу по фамилии. Он вздохнул, пошарил рукой в темноте и нащупал телефонную трубку. Мадам Мегрэ слышала гнусавый торопливый шепот и различала отдельные слова: ‘Преступление... побег... серьезно... объявить в розыск...’
    Комиссар положил трубку.
    — Ты ведь не пойдешь туда, правда? У тебя все еще жар. А сейчас только 6 утра.
    Мегрэ уже молча одевался. Время от времени он кашлял, и мадам Мегрэ, смирившись, согрела кофе и открыла ставни. За окнами виднелось хмурое мартовское небо и капал мелкий дождик.
    — Хотя бы вернись поскорее. Видел бы, на кого ты похож!
    Мегрэ пожал плечами, сделал неопределенный жест и закрыл за собой дверь.
    На первом этаже он остановился, чтобы зажечь трубку. Затем поднял воротник пальто, ворча и обливаясь холодным потом.
    На площади Вог дул пронизывающий пыльный ветер, и Мегрэ захотелось вернуться домой. Однако он дошел до ближайшей стоянки такси и сел в первый автомобиль.
    — Уголовная полиция, патрон? — спросил водитель, который знал комиссара.
    Мегрэ что-то пробормотал, устроился в углу такси и закрыл глаза.
    
    Люка ждал его возле печки, которая уже успела нагреться и пылала жаром.
    — Ну что там? — бросил Мегрэ.
    Он сел, издав негромкий стон, и протянул руки к печке.
    Люка вздохнул.
    — Грязное дело. Марсенак, зять Дюфор-Вернеев, убит этой ночью. Вроде бы выстрелом из револьвера. Вы знаете Дюфор-Вернеев?
    Мегрэ чувствовал себя так, будто у него внутри все онемело. Ему хотелось спать.
    Дюфор-Вернеи... Он вспомнил барона, его монокль, его трость. Он держал лучшую конюшню скаковых лошадей в Париже. С бароном произошел несчастный случай на охоте — темное дело, которое не осмелились копать глубже. Баронесса, славящаяся своей красотой, была урожденной Вальмонт д’Эгрёз.
    — Надо избежать скандала, — продолжал Люка.
    Спина Мегрэ оставалась каменной, и Люка не понял, услышал ли его комиссар. Он включил лампу.
    С первым уличным шумом комнату начал заполнять туманный сырой день.
    Мегрэ сотряс приступ кашля. У него вправду едва хватало сил! Люка запнулся, но все же добавил:
    — Мы предупредили прокуратуру и службу криминального учета. Инспектор Жанвье уже здесь. Но если вам нехорошо...
    Он не закончил. Мегрэ с трудом встал, отворил дверь и кивком позвал Люка. Они вышли вместе.
    
    Жанвье присоединился к ним в ‘Кассуле’ — маленьком баре, из которого было видно особняк Дюфор-Вернеев. Мегрэ, опустившись на сиденье, сдвинув котелок на затылок, потягивал грог и смотрел на темную улицу, на которой проезжающие машины оставляли прямые и четкие следы, похожие на рельсы. Полицейский прошагал сто шагов перед решеткой особняка. Инспектор говорил. Иногда он окунал круассан в стакан и спешил проглотить, чтобы возобновить свой рассказ.
    — Ничего не украдено. Видимо, обычная драма страсти. Она убежала через черный ход, который ведет на улицу Иветт. Видимо, любовник ждал ее, и теперь они уже далеко!
    — Слуги ничего не слышали? — спросил Люка.
    — Ничего. Конечно, их надо будет опросить подробнее! Но они спали на третьем этаже, а револьвер стреляет не очень громко.
    — А он не мог звать на помощь, кричать, звонить?
    — Вряд ли. Похоже, он был убит с одного выстрела. Нигде на ковре нет следов крови — только там, где он упал.
    — Оружие нашли?
    — Нет. Видимо, жена его унесла. Впрочем, посмотрим.
    
    Мегрэ молчал. Он ни о чем не думал. У него болела голова, и он устал. Слова инспектора Жанвье смутно доходили до него, и он начинал незаметно дремать, как порой случалось с ним летом у парикмахера. Дождь рисовал на стекле странные фигуры; полицейский укрылся за дверь. Мегрэ подумал о том, что через месяц он больше не будет служить в уголовной полиции. Он представлял себе маленький домик на берегу Луары. В саду росли дыни, помидоры, светло-зеленый салат-латук, а тропинка спускалась через виноградники к ивам. А здесь эти Дюфор-Вернеи! Мегрэ чихнул — и внезапно вновь увидел бар, дождь, Жанвье и Люка — словно очнулся от грез. Он кивнул; оба инспектора поднялись и натянули плащи. Комиссар все еще стискивал зубы. Втроем они пересекли улицу, Мегрэ шел позади. Его ноги дрожали от усталости. А ему предстояло еще взбираться по лестнице, ждать, пока откроют, — а северный ветер в это время швырял ледяные капли воды ему на затылок и в уши. Он злился на себя и на Марсенака, который...
    
    В просторном вестибюле стояла тишина. Он поднялся вслед за горничной по монументальной лестнице. Ноги утопали в роскошном ковре, покрытом мрачными геометрическими узорами.
    — Шикарно, — негромко произнес Люка.
    Они вошли в маленький современный салон. Низкая мебель, цветы, картины, огромные кресла.
    И всюду тишина — угрюмая мрачная тишина, которая усиливала недомогание комиссара и заставляла острее чувствовать, как ускоренно бьется сердце и жаром объята голова. Он не услышал даже, как вошел судья, голос которого заставил его вздрогнуть.
    — Дело разрешено, — сообщил он Мегрэ с довольным видом. — Осталось лишь задержать мадам Марсенак.
    Мегрэ что-то проворчал и увидел в зеркале Люка, который жестами дал понять судье, что не стоит продолжать разговор. Он увидел также собственное бледное искаженное лицо, мешки под глазами и красные пятна на скулах. Он едва улыбнулся и, сделав над собой усилие, попросил: ‘Проведите меня...’
    Шествие продолжилось через огромные роскошные помещения, в которых стоял запах мебельного лака и затхлости. Мегрэ, обоняние которого обострилось из-за лихорадки, почувствовал, кроме того, слабый аромат английской сигары.
    
    Марсенак был убит в своем кабинете. Он упал вперед и лежал, странно скорчившись. Фотограф из криминального отдела закончил свою работу и убрал аппаратуру. Никакого явного беспорядка. Мегрэ окинул взглядом библиотеку, рабочий стол, на котором были разбросаны бумаги, скромно украшенные стены. Сам покойник выглядел прилично: в элегантной одежде и безупречно чистой обуви. Мегрэ покачал головой, сам не понимая отчего, и повернулся к судье. Он заметил, что мадам Дюфор-Верней пристально смотрит на них холодным взглядом. Она сидела на низком диване. Несмотря на раннее утро, она была изысканно одета и окутана легким ароматом гелиотропа. Мегрэ снял котелок, и никто не мог понять, было ли это приветствием или пренебрежением. Он не задерживался дольше и, не взглянув на покойника, удалился — грузный, непроницаемый.
    Инспектор Жанвье догнал его.
    — Вы не хотите увидеть доктора Мажи и мсье Виолле?
    Мегрэ не ответил.
    — Он не слишком любезен, — заметил участковый комиссар, которого очень волновало доброе имя Мегрэ.
    — Он болен, — ответил Люка не допускающим возражений тоном.
    Расследование решительно начиналось неудачно. Мегрэ хотел остаться один. Все люди его раздражали — даже Люка, чей тревожный и укоризненный взгляд он ощущал; даже милейший Жанвье, которого явно беспокоила болезнь патрона. И этот особняк, вызывавший у него удушье... Центральное отопление усиливало горячую влажность. Мегрэ обливался потом и одновременно изо всех сил старался не стучать зубами.
    — Простите, мадмуазель, где расположены служебные помещения?
    Удивленная горничная настороженно посмотрела на грузного человека с тяжелым взглядом, вытиравшего лоб.
    — Следуйте за мной, мсье.
    Они спустились по узкой лестнице и оказались в полуподвальном помещении с просторной кухней, сверкающей медью. Мегрэ с первого взгляда обнаружил плиту, снял плащ и сел верхом на стул спиной к огню. Он вздохнул с облегчением, не обращая внимания на пару, завтракавшую за маленьким столиком. Мужчина встал.
    — Мсье что-нибудь желает?
    Мегрэ оглядел его, неспешно набил трубку, чиркнул спичкой о плиту позади него.
    — Мсье что-то требуется?
    Тогда впервые с момента пробуждения Мегрэ улыбнулся. Он протянул палец к столу:
    — Чашку кофе и пачку аспирина.
    Мужчина с явным облегчением поклонился и вышел.
    — Шофер? — спросил Мегрэ.
    — Да, мсье, — ответила женщина и принесла дымящуюся чашку. — Это мой муж. Он шофер и камердинер. А я занимаюсь кухней.
    — Как вас зовут?
    — Рене, а моего мужа — Жюльен. Но мадам не любит моего имени. Поэтому она зовет меня Мари.
    Жюльен вернулся с упаковкой таблеток на подносе. Мегрэ снова улыбнулся.
    — Вы здесь давно?
    Ответил Жюльен, одновременно настороженно глядя на движения комиссара.
    — Со смерти господина барона, через три недели будет десять лет.
    — А маленькая блондинка, которая меня сюда привела?
    — Это новенькая, — быстро ответила Рене. — Ее наняли всего месяц назад.
    Настала тишина. Видя, что Мегрэ больше ничего не просит, мужчина и женщина продолжили завтрак. Мегрэ расслабился. Огонь согревал его поясницу; голова стала легкой. Он положил теплую трубку в карман и внезапно почувствовал, что тоже ужасно хочет есть. Он встал.
    — Вы позволите?
    Хлеб был свежим. Комиссар отказался от варенья, которое Мари предлагала ему, отрезал ломоть ветчины и положил его на хлеб.
    ‘Если бы меня видела мадам Мегрэ! — подумал он. — Кажется, я полный идиот. Я совсем заболею’. Но от пищи ему стало лучше. Он налил стаканчик божоле и прищелкнул языком:
    — Хорошее вино.
    Вначале настороженные, мужчина и женщина теперь расслабились.
    — Вы ее арестовали?
    — Кого?
    — Мадам.
    Мегрэ усмехнулся. Он шагал между столом и плитой. Таблетка начала действовать.
    — Расскажите мне все, что вы знаете, — произнес он с набитым ртом.
    Жюльен начал говорить, но Мегрэ прервал его и указал ножом на Рене. — Вы!
    — Мы немного знаем, мсье. Нас разбудили в половине шестого. Мадам сообщила, что ее зять убит, а мадам исчезла.
    — Какая мадам?
    — Ее дочь, мадам Марсенак. Мадам сказала, что она убила мужа и убежала на улицу Иветт. И вправду, дверь на улицу Иветт не была заперта изнутри.
    — У мадам Марсенак были причины желать избавиться от мужа?
    — Не думаю, мсье. Они поженились вопреки воле мадам. Перед свадьбой были бурные ссоры. Я не знаю точно, почему, мсье! Мадам мне не рассказывала об этом. Но о таких вещах узнают быстро!
    — Мсье Марсенак был неподходящей партией?
    — Он был очень хорошим человеком, мсье.
    — Я не об этом спрашиваю. Он был богат?
    — Ну, он был не так богат, как мадам. Но он очень прилично выглядел, не был высокомерным...
    — Он не обманывал жену?
    — Ни в коем случае, мсье! Он так о ней заботился...
    — А как он относился к теще?
    — Очень вежливо. Старался доставить ей угодить. Часто возил мсье Патриса на машине, несмотря на его нелегкий характер.
    — А кто такой этот Патрис?
    Рене широко распахнула глаза.
    — Это сын мадам, мсье Дюфор-Верней.
    — Почему я его не видел?
    На лице Рене появилось такое же удивленное выражение.
    — Как? Мсье не знает? Мсье Патрис инвалид. Он еле ходит из-за болезни, которая была у него в детстве. Поли... поло...
    — Полиомиелит?[15]
    — Да. Точно. Он ходит на костылях! Сейчас он еще в постели.
    — Сколько ему лет?
    — Я думаю, двадцать.
    Мегрэ разжег трубку. Его головная боль затихла. Он начал представлять себе персонажей драмы.
    — А кто такой мсье Виолле?
    — Друг мадам. Он очень часто приходит.
    — А доктор Мажи?
    — Семейный врач.
    Мегрэ курил небольшими затяжками, опустив котелок на глаза. Он размышлял.
    — Какова была профессия покойного?
    — У него ее не было, мсье.
    — А до женитьбы?
    — Этого я не знаю.
    — Вы любите вашу хозяйку?
    Вопрос заставил обоих слуг вздрогнуть. Но комиссар говорил простодушным доброжелательным тоном, исключавшим всякий подвох.
    — Она слегка строгая, но не злая.
    — И хорошо платит, — добавил Жюльен.
    — Кто вел хозяйство Марсенаков?
    — Я, — ответила Рене.
    — Я могу посмотреть комнату мадам Марсенак?
    — Конечно, мсье.
    
    Комната мадам Марсенак была обставлена очень просто. Мегрэ удивленно посмотрел на кровать, стулья, узкий шкаф. Все это выглядело чуть ли не бедно.
    В тяжелом воздухе комнаты стоял сильный запах фиалки.
    Большие размеры комнаты, лепнина, декорированный потолок — и такая скромная обстановка...
    Кровать была в беспорядке. Мегрэ зашел в умывальную комнату, потрогал флаконы и стаканы. Он неспешно перебирал их и внимательно рассматривал.
    — Вы знаете, что мадам Марсенак разбила флакон духов?
    — Нет, мсье. Должно быть, это случилось сегодня ночью.
    — Мадам Марсенак носила комнатные туфли, не так ли?
    — Да, мсье. Розовые тапочки.
    Мегрэ вернулся. Он еще раз оглядел комнату, машинально посасывая пустую трубку. Что-то возле окна привлекло его внимание. Он наклонился и потрогал пол пальцем. Рене услышала, как он что-то пробормотал сквозь зубы.
    — Когда открывали окно?
    — Его не открывали, мсье. Мадам очень зябнет и не любит, когда дует.
    Он неспешно вышел. На кухне Жюльен уже повесил влажный плащ комиссара для просушки. Он чистил обувь.
    — Мсье желает еще чашку кофе?
    Мегрэ молчал. Держа руки в карманах, он глядел на кухонную батарею, не видя ее, и у него начала складываться в голове картина. Удивленные и слегка обеспокоенные, слуги умолкли, и Жюльен прекратил орудовать щеткой.
    — Судя по портрету, который я видел наверху, — сказал наконец Мегрэ, — мадам Марсенак очень похожа на свою мать?
    Рене, к которой он обратился, надула губы.
    — Черты лица похожи, но выражение другое. К тому же мадам Марсенак меньше ростом и более худая, чем ее мать.
    Мегрэ показал пальцем на пару туфель на высоких каблуках, которые Жюльен натирал кремом.
     — Это туфли мадам Дюфор-Верней, не так ли?
    Он протянул руку.
    — Не запачкайтесь, мсье, — предупредил Жюльен. — Они еще грязные.
    Мегрэ убрал руку и отошел.
    В эту минуту появился Люка. Он остановился у порога, удивленный и слегка раздраженный. Мегрэ натянул плащ.
    — Все в порядке, Люка, я здесь. Как идут поиски мадам Марсенак?
    — Пока никак. Ждем. Я распоряжусь отправить фото в газеты, предупредить на вокзалах...
    — Если хочешь...
    — То есть как?
    Люка взглянул на Мегрэ. ‘Он бредит’, — подумал он.
    — Что говорит судебно-медицинский эксперт?
    — Мы получим его ответ через час!
    — Ладно, это не к спеху, — небрежно произнес Мегрэ.
    Он повернулся к почтительно стоящим Жюльену и Рене.
    — Отличное божоле[16], — бросил он.
    Прежде чем уйти, он налил себе еще на два пальца, забавляясь растерянным видом Люка.
    
    — Я спрашиваю себя, — тихо шептал Мегрэ, — зачем меня побеспокоили...
    — Вам стало хуже? — участливо спросил инспектор Жанвье.
    Недовольный Люка согревал в руке свой коньяк. Небо чуть прояснилось, и робкий луч света скользнул наискосок вдоль бутылей аперитива. ‘Кассуле’ в этот час было пустым. Люка отказывался понять медлительность Мегрэ. Зачем комиссар вернулся в бар? Чего он ждал? Невозможно вытянуть из него двух слов. А теперь он вдруг спрашивает, почему... Люка допил стакан одним глотком и бросил на стол монету.
    — Ты уходишь? — спросил Мегре. — Хочешь догнать беглянку?
    — Но, черт возьми, надо же, наконец, что-то делать! Подумайте о том, что у нее шесть-семь часов преимущества перед нами. Я прикажу искать на вокзалах...
    — Если хочешь...
    — Опять эта фраза!
    Никогда еще Мегрэ не вел расследования так небрежно. У него явно назревал бронхит. Ему следовало устраниться из дела.
    Мегрэ приказал Люка:
    — Обойди отели вокруг вокзала Сен-Лазар, позвони мне и расскажи, что ты там обнаружишь.
    Люка посмотрел в лицо Мегрэ. Комиссар вправду говорил серьезно? Он что-то знал? Мегрэ, положив локти на стол, курил мелкими затяжками с непроницаемым видом. Люка хлопнул за собой дверью. Наступило молчание. Порой за перегородкой было слышно, как бежит вода из крана и шуршит половая щетка. Гарсон передвинул бутылки и время от времени бросал взгляд на двух человек.
    Мегрэ думал о Дюфор-Вернеях. Захудалый зять, ставший супругом, несомненно, в результате каприза. Сын...
    — Что ты думаешь о Патрисе?
    Инспектор Жанвье надул губы — точь-в-точь как прежде Рене.
    — Бедолага, инвалид...
    Да, инвалид, тиранящий свою семью. Мегрэ представлял себе его, передвигающегося на костылях в полумраке салонов, в зеркалах которых отражался его смутный силуэт. И зять — безликий, робкий, который ухаживал за Патрисом, возил его, выполнял все его прихоти. И Люсьенна... Любила она мужа или просто оставалась верна девичьей мечте о том, кто избавит ее от матери, брата, особняка, изнурительной роскоши? А затем наступило разочарование. Она боролась... Эта жалкая комната — не доказывает ли она, что Люсьенна хотела заставить мужа забыть о роли вечного должника и попрошайки, которому в результате пришлось смириться? Эта ее комната — единственное место в доме, свободная от духа Дюфор-Вернеев? Даже инвалиду не позволялось тревожить ее в этом убежище — инвалиду с английскими сигаретами... ‘Твой муж…’ — мадам Дюфор-Верней знала, как это сказать. Мегрэ слышал это и жалел Люсьенну. Ради мнения света нежеланной паре было запрещено покидать особняк. Ради мнения света... а также ради Патриса... Следовало развлекать инвалида, возить его в кино. Чтобы Патрис не казался оставленным на попечение наемных слуг. Следовало, чтобы...
    Мегрэ вытряхнул трубку и проглотил почти остывший грог.
    — Жанвье, быстро к судебно-медицинскому эксперту. Я жду отчета.
    Инспектор понял, что дело начало проясняться.
    Он натянул шляпу и исчез.
    
    ...Да, когда Мегрэ разглядел баронессу, он заметил в ее глазах нечто наподобие скуки — скуки либо замешательства. Мегрэ попытался точнее вспомнить свое впечатление, но не мог сосредоточиться. Перед глазами расплывалась мучительная пустота, и виски́ начинали пульсировать. Однако она обвиняла свою дочь — спокойно, неторопливо, тоном, каким дают свидетельские показания. Это заметил Жанвье, когда они переходили улицу, чтобы войти в ‘Кассуле’. По зрелом размышлении Мегрэ решил, что это все же было замешательство. Она, должно быть, подготовилась к вопросам, и взгляд Мегрэ застал ее врасплох. Мегрэ держал все нити, чувствовал всех участников. Что его беспокоило? Все казалось таким простым, таким до одури простым. Он вздохнул. Ему снова стало тяжело дышать, а конечности начали неметь. Темнело. Тусклый свет проникал в бар, а за перегородкой кран бесконечно капал. Комиссара мучила тяжелая тошнота. Довольно! Пора заканчивать!
    
    В момент, когда он встал, появился инспектор Жанвье.
    — Какой калибр? — спросил Мегрэ.
    — 6.35.
    — В котором часу этот тип умер?
    — Около 11 часов.
    — Убит первым выстрелом?
    — Нет. Он долго был без сознания. Если бы кто-то услышал выстрел и сразу пришел — его можно было бы спасти.
    — Мерзавка!
    — Это уж точно, смазливая дрянь.
    — Ну да...
    Мегрэ остановился и пожал плечами.
    — Оставайся здесь. Когда Люка появится, найдешь меня.
    
    Мсье Виолле было около шестидесяти лет. У него было румяное лицо, седые волосы, коротко подстриженные усы, полосатые брюки, светлые гетры. Мегрэ заметил все это сразу.
    ‘Это ее приятель’, — сказал он про себя и сразу ощетинился, стал еще более мрачным и злобным. Он хотел поскорее закончить.
    — Как вам сообщили о преступлении?
    — Ну, я проснулся утром от того, что кто-то позвонил мне в дверь. Мадам Дюфор-Верней и доктор Мажи сообщили мне о смерти Марсенака, и тогда...
    — В котором часу?
    — Я думаю, это было в половине шестого. Да, где-то так. Я вспоминаю, что...
    — Почему мадам Дюфор-Верней не позвонила по телефону?
    — Она только что разбудила доктора, и так как я живу рядом, решила сообщить мне ужасную новость. Так она мне объяснила. Бедняжка, для нее это был тяжелый удар...
    — Почему вы называете ее бедняжкой?
    — Потому что Жанна — либо, если предпочитаете, мадам Дюфор-Верней, — очень любила своего зятя...
    — Это ложь, — нетерпеливо прошептал Мегрэ. — Продолжайте!
    Мсье Виолле растерянно скрещивал и выпрямлял руки. Он бормотал все невнятнее, но комиссар все же смог понять, что мадам Дюфор-Верней проснулась около пяти часов и спустилась на первый этаж, чтобы узнать, хорошо ли спал несчастный Патрис. Она увидела свет в кабинете и обнаружила труп Марсенака. Чтобы не будить Патриса, она решила не звонить по телефону, так как спальню и кабинет разделяла лишь перегородка. Она оделась и побежала к доктору Мажи. На обратном пути они захватили Виолле.
    Видимо, история была именно такой. Это объясняло грязные туфли мадам Дюфор-Верней.
    — Значит, Патрис не слышал выстрела?
    — Патрис принял снотворное. У мальчика очень хрупкое здоровье. Он несколько суток был взволнован, возбужден. За ним ухаживал доктор Мажи. Он вам расскажет лучше, чем я...
    — А как мадам Дюфор-Верней узнала, что убийца — ее дочь?
    — Мадам Марсенак не было в комнате, и дверь на улицу Иветт была открыта. При таких обстоятельствах...
    — Ладно, все в порядке.
    Обиженный мсье Виолле замолчал.
    ‘Отличное преступление в каком-то смысле, — подумал Мегрэ — Почти нет улик. Звук выстрела? Можно будет провести реконструкцию’. Но комиссар был уверен, что это ничего не даст.
    Он вздохнул. Кажется, его задача была не такой легкой, как он думал. В любом случае из этой марионетки больше ничего не вытянуть.
    — Я хотел бы видеть мадам Дюфор... баронессу.
    Мегрэ отвернулся от собеседника и уставился на картину на стене — Венеру, выходящую из волн.
    Он снова почувствовал жар и едва не поддался соблазну спуститься в кабинет, но услышал шорох ткани и понял, что баронесса только что вошла. Он не обернулся.
    Со своей стороны мадам Дюфор-Верней хранила молчание.
    Что ж, тем хуже: потому что она желала сражения.
    Мегрэ резко повернулся. Его глаза тотчас же встретились с глазами баронессы, и он мгновенно вспомнил утреннее впечатление. Он нагло посмотрел на нее в упор, и она спокойно выдержала его атаку с долей высокомерия и презрения.
    — Что произошло этой ночью?
    Внезапный натиск комиссара, казалось, не удивил ее. Стоя, отвернувшись к окну, глядя на бегущие по стеклам струи дождя, она монотонно повторяла рассказ, совпадавший слово в слово с рассказом маленького старичка. (Как его звали? Как-то похоже на Виолле.) Мегрэ даже не слушал баронессу...
    Красивая женщина, вправду красивая женщина. Двадцать лет назад она была известна своим распутством. ‘Тварь’, — сказала бы мадам Мегрэ.
    Внезапно комиссар ее перебил:
    — Ваш зять часто ездил с Патрисом?
    Мадам Дюфор-Верней медленно подняла взгляд на Мегрэ.
    — Почему вы меня об этом спрашиваете?
    — Где ваш сын?
    — В своей комнате. Он очень устал. Его буквально разбудил приход полиции, и весть о смерти зятя его потрясла.
    — У вашей дочери был револьвер?
    — Она взяла его у мужа из ящика в письменном столе.
    — Каким мотивом она могла руководствоваться?
    — Не знаю. Думаю, что она не слишком любила мужа.
    — Почему?
    — Мой зять терпел неудачи, когда пытался что-то предпринять. Хорошего образования он получить не смог, в коммерции у него тоже ничего не вышло, и в итоге он ничего не достиг.
    — Ваше состояние позволяло предоставить им кров в случае нужды?
    — Разумеется. Но моя дочь хотела, чтобы ее муж работал.
    Глаза баронессы незаметно тускнели, и причиной этого был страх — сейчас он был полностью в этом уверен. Но баронесса по-прежнему великолепно владела голосом и движениями. Своей сдержанностью, своим холодом она выталкивала Мегрэ из своего мира, видя в нем лишь полицейскую ищейку и невежу.
    В другое время Мегрэ бы развлекался, заставляя ее терять хладнокровие и чванство. ‘Но что толку?’ Он дрожал. Заболеть за месяц до выхода на пенсию! Вот уж незадача. И домик, ожидавший его возле сверкающей Луары, такой солнечный ... Мегрэ его предчувствовал...
    ...Между ними сохранялось молчание, едва нарушаемое звуком клаксонов и шуршанием шин по мокрой мостовой на улице. Мегрэ неспешно шагал туда-сюда. Он смотрел на часы. ‘Она считает меня нескладным грубияном, — думал он. — А через час все будет кончено’. Он подошел к окну и поднял занавеску. Прохожие, спрятавшись под зонтиками, казалось, скользили по асфальту.
    Мегрэ прошел мимо мадам Дюфор-Верней и вышел, не сказав ни слова.
    
    — Я нашел ее чемодан... — Люка запыхался, ему пришлось бежать, — в отеле возле вокзала Сен-Лазар. Кстати, она заполнила регистрационную карточку. Она пришла в четверть первого и забронировала комнату. Почти сразу она ушла. Ночной сторож узнал ее по фотографии. Я порылся в чемодане. Никаких сомнений. Теперь мы ее задержим. Я уже...
    Мегрэ остановился, нахмурив брови. У него появилась новая уверенность. Он предвидел находку чемодана. Но если случится несчастье... Нельзя было терять ни минуты.
    — Мерзавец!
    Люка вздрогнул.
    — Что?!
    Мегрэ уже схватил его за руку и толкнул к двери.
    — Скорее возьми такси. Постой — вот адрес...
    Его память опять ослабела. Комиссар нервничал, и Люка увидел, как пот стекает по его лицу ручьем.
    — Мадмуазель?
    Мегрэ побежал за горничной, проходившей по коридору. Они едва обменялись несколькими словами. Мегрэ вернулся и назвал Люка адрес: улица Делзу-2.
    — Обыщите весь дом. Скорее, что есть духу!
    — Но это же дом...
    — Да поторопитесь же, черт возьми!
    Мегрэ прислонился к стене. У него гудела голова, ему хотелось присесть. Внезапно он сообразил, что Люка, наверное, безоружен. Он медленно подошел к двери на лестницу.
    — Люка.
    Инспектор уже был возле решетки. Он повернулся.
    — Держи.
    Мегрэ бросил ему свой пистолет, закрыл дверь и сел на землю, положив котелок рядом. Он расстегнул воротник и тяжело дышал. Если бы только его могло вытошнить! Напрасно он ел. Ладно, оставалось еще одно усилие, самое последнее.
    Он пошел вдоль коридора мелкими шагами и на миг остановился перед комнатой Патриса. Внутри слышался шепот.
    Мегрэ без стука повернул ручку.
    Патрис и его мать обернулись, чуть побледнев. Было отчего: Мегрэ — огромный, мертвенно-бледный, растрепанный — смотрел на них блуждающим взглядом.
    — По какому праву, мсье...
    Баронесса в ярости поспешно шагнула к комиссару, закрывшему за собой дверь.
    Но он ее даже не видел. Он рассматривал Патриса.
    Инвалид был именно таким, как он себе представлял. Жалкий вид, худое лицо в пятнах с морщинками вокруг глаз, выражение одновременно чувственное и мрачное. Он сидел перед маленьким секретером, ящик которого он закрыл при появлении Мегрэ. Он еще держал ключ в сухой волосатой руке — одной из звериных лап больного подростка.
    Мегрэ оттолкнул мадам Дюфор-Верней.
    — А ну, дай сюда!
    Патрис оставался неподвижным, и мало-помалу его щеки вваливались, а в глазах появлялся ужас. Мегрэ мог бы поклясться, что его чуть торчащие уши дрожали.
    — Дай, — повторил комиссар.
    Это произошло мгновенно. Рука нырнула в ящик, прозвучал выстрел, и Патрис, рухнув на локти, зарыдал.
    — Идиот, — сказал Мегрэ, поднимая револьвер.
    Его калибр был 6.35.
    Он вытащил обойму. Три пули и одна в стволе: четыре. Одна в стене — пять, и еще одна...
    Баронесса села на краешек стула. Никто не двигался. Рыдания Патриса превращались в монотонный шум, похожий на капающий кран за перегородкой в ‘Кассуле’.
    Мегрэ снял плащ и сел верхом на стул между матерью и сыном.
    — Почему ты его убил?
    Он силой поднял голову Патриса, сделавшего по-детски недовольный и злобный жест.
    — Дурачок, — сказал Мегрэ почти сочувственно. — Все дело в женщинах, да?
    Он вытащил небольшой альбом из полуоткрытого ящика и полистал его, качая головой. Пикетные фото! Мегрэ был знаком с такими. Значит, инвалид и его жалостливый зять занимались этим на досуге. Несомненно, несчастный Марсенак возражал. Если бы Люсьенна узнала... Она о чем-то догадывалась. Но если бы он отказался сопровождать Патриса, тот бы постарался перекрыть ему кислород. И однажды вечером Марсенак — может быть, его замучила совесть — рассердился. Он пригрозил Патрису все рассказать матери. И тогда Патрис выстрелил в него в упор...
    — Чей был револьвер? Марсенак купил его для тебя, так?
    Патрис опустил голову.
    — Тебе не хватало эмоций, да? Ты его терроризировал?
    Он швырнул альбом на колени баронессы, которая дала ему упасть на пол.
    И внезапно Мегрэ понял, что она знала. Она была в курсе всех развлечений сына. Но из гордости прощала его. Это Марсенака она ненавидела — Марсенака, который передвигался без костылей, Марсенака, которого ей предпочитала ее дочь, — пленника Люсьенны, пленника Патриса, пленника Дюфор-Вернеев, запертого в этом душном особняке, мало-помалу опускавшегося все ниже — пока однажды вечером инвалид...
    — И тогда вы решили спасти сына, обвинив дочь?
    Патрис и его мать вздрогнули.
    Комиссар опустил голову, продолжая свою мысль.
    — Вы дали Патрису снотворное и спрятали оружие. Было 11 часов. Вы позвонили доктору Мажи. Он не мог отказать вам ни в чем?
    Впервые баронесса покраснела перед сыном.
    — Вы рассказали ему о происшествии. Вы вдвоем придумали коварный план. Он принес хлороформ, и вы накачали им спящую Люсьенну в ее комнате. И пока доктор нес ее в свою машину и вез к себе домой, — вы, со своей стороны, быстро сложили белье в чемодан и отправились на ближайший вокзал. Ваша дочь похожа на вас. Это сходство легко обмануло сонного ночного сторожа. Вы сняли комнату. Полиция легко поверит, что Люсьенна уехала на поезде, и займется бесконечными поисками, прилагая кучу бесполезных усилий... К несчастью, вы нагромоздили слишком много ошибок. Видите ли, быть преступниками не так-то просто. Прежде всего, было рискованно переносить вашу дочь в машину в то время, когда на улице еще были прохожие — даже на такой глухой, как Иветт. Вы также забыли оставить в комнате тапочки и заправить кровать. Если бы мадам Марсенак собиралась убить мужа, вряд ли она бы легла спать. Уже одной этой ошибки хватало, чтобы вас разоблачить. Но доктор вдобавок вернулся во время вашего отсутствия и совершил два промаха. Так как в комнате все еще стоял запах хлороформа, он открыл окно и в комнату попал дождь: пол утром был еще мокрым. И наконец, чтобы окончательно убрать запах, он разбил флакон духов. Тем самым он привлек внимание к тому, что хотел скрыть.
    Достаточно было осмотреть комнату, чтобы обнаружить, чтобы прочитать похищение. Однако, если вашу дочь увезли, подозрение могло упасть только на вас. И у вас было столько причин для неприязни к Люсьенне... Патрис ведь ваш сын, правда?
    Баронесса сжала губы, но она овладела собой и не дрожала, даже когда комиссар добавил:
    — Никто не подходил к Марсенаку все это время. Хотя он еще не умер. Его можно было спасти.
    Мегрэ взял альбом и положил в карман. Патрис больше не плакал.
    — Следуйте за мной, — сказал Мегрэ.
    Патрис покорно взял костыли.
    И тогда баронесса без единого движения и слова свалилась на бок без сознания.
    
    В коридоре Мегрэ столкнулся с запыхавшимся Люка.
    — Ты ее привез?
    — Она внизу в такси. Врач арестован.
    — Вовремя, — вздохнул Мегрэ. — Они, вероятно, собирались ее убить, чтобы проще от нее избавиться. Я думал сначала о клинике. Мажи мог силой запереть ее там и незаметно заставить исчезнуть мадам Марсенак. Но от ужаса и растерянности он мог просто убить ее. А ее мать даже не возражала!
    
    Измученный Мегрэ вернулся. Перед его глазами плясали сверкающие точки. Взволнованная мадам Мегрэ готовила грелку и одеяло, не теряя из виду мужа.
    Зубы комиссара стучали.
    Он смутно услышал вздох мадам Мегрэ: ‘А я-то приготовила фрикандо!’[17] И провалился в сон.   Стилизация под Ж. Сименона ■ Перевод: А. Даниэль ■ Публикация на форуме: 26.09.2019 г.
• КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ
    ‘L'orchidée rouge’
    — Это ложь, — произнес Ниро Вулф, — красной орхидеи не существует.
    — Извините, но я вас уверяю, она красная.
    — Невозможно, — упорствовал Вулф.
    — Речь идет о Coléogyne Pandurata.
    — Ваш дядя ошибся.
    — Я сама видела цветок.
    — Значит, лжете вы, — закричал Вулф, выйдя из себя. — Арчи, помоги мне!
    Он тяжело встал и направился к лифту. Изабелла Тиндол бросилась за ним.
    — Пожалуйста, мистер Вулф!
    — Не старайтесь, — сказал я. — Этот человек — чудовищное воплощение бесчувствия и гордыни. Однако если вы предложите ему кругленькую сумму, возможно...
    — Две тысячи долларов, — предложила она.
    Ниро Вулф добрался до двери, продолжая призывать на голову Изабеллы всевозможные кары.
    — Coléogyne — розовая, — ворчал он. — Я уже два года пытаюсь получить красную разновидность и никаких успехов. И не вашему дядюшке...
    — Вы не попробовали ультразвук, — возразил я. — Я же убежден, что Изабелла говорит правду. И заметьте, сэр, что она только что предложила вам три тысячи долларов... Я правильно понял, мисс Тиндол, три тысячи долларов?
    — Да, да, — пробормотало светловолосое дитя, но Вулф уже влез в лифт, который унес его в оранжерею.
    — Итак! — заметил я, — полагаю, нам нужно обсудить создавшуюся проблему.
    Что касается меня, очевидно, я уже был готов лететь на помощь Изабелле. Такая молодая, такая хрупкая, такая светловолосая... Нужно иметь сердце тигра в чреве кита, как у Вулфа, чтобы не умилиться. Я взял Изабеллу за руку и пригласил ее сесть.
    — Он рассердился? — спросила она.
    — Он? Он уже забыл о вас! Каждое утро с девяти до одинадцати он возвращается наверх, в оранжерею к орхидеям, и воображает себя Всемогущим Богом. Только вместо того, чтобы создавать звезды, он изобретает цветы.
    — Он поэт?
    Что за прелесть эта Изабелла! Я присел на подлокотник кресла и провел рукой по ее волосам.
    — Он палач, — объяснил я. — Он мучает цветы, потому что они не могут защищаться... Цветы и девушек! Но, как вы уже поняли, я ангел-хранитель Вулфа. Он принимает меня за детектива: двадцать восемь лет, сто шестьдесят фунтов, много мышц и очень мало мозга. Естественно, он не подозревает, что я воплощение чистого разума под обманчивой наружностью Арчи Гудвина. Ах, мне, конечно, придется претерпеть, но я решу вашу проблему!
    Я наклонился, запечатлел на ее затылке легкий поцелуй и уселся на стул за своим рабочим столом.
    — Давайте, повторите мне еще раз ваш рассказ, Изабелла. Когда вы смотрите на меня, я забываю все.
    — Но я полагала, что вы воплощение чистого разума?
    — Именно поэтому я влюблен в красоту и невинность, Изабелла!
    Ее улыбка растопила бы и свинец.
    — Начать с самого начала, мистер Гудвин?
    — Зовите меня Арчи. У ангелов не бывает фамилий.
    — Ладно... Я племянница мистера Лоренса Тиндола. Мой дядя — ученый, который уже десять лет экспериментирует с ультразвуком. Он всегда работает в абсолютной тайне. Он презирает славу, почести и никогда ничего не публикует. Его имя никому не известно. Однако он разработал очень простую машину, которая позволяет останавливать двигатели на расстоянии в несколько миль. Опыты оказались успешными, и дядя собирался обнародовать свое изобретение, когда начались эти покушения.
    — Ничего не бойтесь, — прошептал я, не прекращая писать. — Я здесь. Сколько было покушений?
    — Два. Приблизительно две недели тому в дядю выстрелили из ружья, когда после ужина он гулял в парке. Пуля задела голову. На прошлой неделе кто-то отравил отвар, который дядя привык выпивать на ночь.
    — Что за яд?
    — Синильная кислота.
    — Подозреваете ли вы кого-нибудь из окружения?
    — Никого. Мы живем в около Лейквилла, буквально в чистом поле. У моего дяди из семьи только я и мой кузен Джон. Но пришлось сдать крыло дома, поскольку исследования почти разорили его, поэтому у нас имеется несколько жильцов: священник Нортон, две дамы — сестры Сондер и сын одной из них.
    — Слуги?
    — Двое. Старый Уильям и его жена. Они служат у нас уже тридцать лет.
    — Сколько лет вашему кузену?
    — Двадцать восемь. Он работает вместе с дядей с тех пор, как закончил университет.
    — А сынку Сондер?
    — Билли?.. Двадцать три. Он страдает церебральной анемией, и врачи рекомендовали ему жить за городом.
    — Он в вас влюблен?
    — Немного.
    — Тогда виновник — он. Все это просто очевидно, и я...
    — Подождите... Арчи. Это еще не все. В течение последних десяти дней в доме пропадают вещи: вначале была украдена бутылка шерри, затем ветчина. Позавчера исчез честерский сыр.
    — Вы считаете, что в доме кто-то скрывается? Никаких потайных закоулков, подземных казематов?
    — Мы об этом ничего не знаем. Дядя купил дом пятнадцать лет тому. Здание построено приблизительно в 1850 году. Напоминает английский замок.
    — Тогда архитектор был просто вынужден предусмотреть тайные ходы и привидения. Увидим. Пресса в курсе?
    — Да, конечно. Из-за красной орхидеи. Когда дядя нашел средство воздействовать на рост и окраску цветов, он послал статью в лейквиллскую газету...
    — Давно?
    — Нет. Пять или шесть дней назад. Но репортеры ухватились за это дело, рассказали о нескольких странных событиях, которые произошли в доме, и теперь нас осаждает туча журналистов. Поэтому я и пришла просить помощи у мистера Вулфа. Дядя больше не в состоянии работать...
    — Кто посоветовал проконсультироваться с моим шефом?
    — Джон. Впрочем, он предчувствовал отказ. Кажется, мистер Вулф приходит в ужас, если приходится куда-то ехать.
    — Он? Он более неподвижен, чем Эмпайр-стейт-билдинг. Вы могли бы официально обратиться в полицию.
    — Дядя предпочитает иметь дело с частным детективом.
    — Старый Уильям способен приготовить что-нибудь съедобное?
    — Да. Почему вы спрашиваете? Он готовит довольно прилично.
    — Этого недостаточно. Может он приготовить шатобриан[18], или устрицы на углях, или окорок в соусе Миссури, или черепаху по карибски? Я уже не говорю о соусе Зиндара или Миньюи.
    Я протянул руку к книжной полке и вытащил фолиант в потрепанном переплете.
    — Возьмите эту книжицу, Изабелла, и проштудируйте ее. Когда вы сможете воспользоваться содержащимися в ней рецептами, тогда, полагаю, мы сможем убедить Вулфа.
    — А чек? — промурлыкала Изабелла.
    — Трех тысяч долларов будет достаточно… я хочу сказать, будет достаточно на данный момент. Кроме того, обеспечьте ему пиво, которое необходимо постоянно держать охлажденным, и несколько кресел, способных вместить нижнюю часть этого человека.
    Я достал из ящика своего стола рулетку и измерил кресло Вулфа.
    — Сто двадцать пять сантиметров. Положим, сто тридцать. И главное: никаких комнат на верхних этажах. Вулф никогда не поднимается по лестнице.
    Изабелла встала.
    — Арчи, вы… вы…
    — Ну, договаривайте же... Ангел. В конце концов это всегда замечают.
    Перед тем как проводить, я поцеловал ее в губы.
    
    Мне потребовалось три дня и почти столько же ночей, чтобы добиться положительного решения. За это время Вулф пять раз заявлял, что я уволен и у меня всего час, чтобы собрать чемоданы. Все закончилось его согласием, но я вынужден был прежде поклясться, что повар в Тиндол — своего рода гений, а дорога до Лейквилла — ровная, как каток, и предназначена специально для перевозки особо хрупких предметов. Наконец Ниро Вулф согласился подвергнуться опасностям: как-то ясному апрельскому солнышку и легкому ветерку, наполненному лесными запахами. Одетый в пальто из верблюжьей шерсти, обмотанный шарфом с головой, покрытой неимоверных размеров шляпой, напоминающей сомбреро, Вулф доковылял до машины, в которой Фриц Бреннер со слезами на глазах заканчивал рассовывать чемоданы и чемоданчики.
    — Запас на первое время я положил на переднее сидение, — прошептал Фриц, сморкаясь. — Утиный паштет, индюк в желе, сосиски по-неаполитански, несколько сэндвичей с копченой пикшей, икра и конфитюр. Вино в чемодане.
    — Спасибо, — проворчал Вулф. — Добавь несколько молодых голубей и кусок лососины. Возможно, мы сумеем продержаться до конца дороги.
    Он заставил меня поднять все стекла, запретил курить и со стоном растянулся на просторном сиденье своего дюзенберга[19] специального исполнения.
    — Прощай все, — вздохнул он, пока я включал передачу со всей нежностью, на которую был способен.
    — Три тысячи долларов, сэр! — сказал я. — Это стоит небольшого нарушения распорядка...
    — Замолчи! — рявкнул Вулф. — Смотри вперед и держи обе руки на руле.
    Затем, обессилев, он отогнул поля своей шляпы на глаза, чтобы не видеть дорогу, и я лишь слышал его ворчание, стоны, протесты и жалобы. Напрасно я развивал перед ним свою теорию и доказывал, что молодой Сондер похитил шерри и честер, чтобы замаскировывать свою преступную деятельность, — Вулф не соизволил ответить. В полдень он немного смягчился, уничтожив четыре сэндвича, голубя, две сосиски, четверть индейки и несколько небольших кусков пирога, но, видимо, сердце его было не на месте, и мне пришлось настоять, чтобы после шабли он согласился выпить бутылочку мерсо[20] и бутылку токая. Мы прибыли к вечеру отвратительной дорогой, каждая неровность которой вызывала у Вулфа жалобы и вздохи.
    — Заправь машину, Арчи, — прошептал он, как только мы остановились у пришедшего в упадок крыльца. — Завтра утром мы возвращаемся.
    — Но, сэр, вы будете измотаны.
    — Тем хуже. Возможно, я даже умру, но умру дома.
    И с этими мужественными словами он счел своим долгом извлечь свою тушу из машины, в то время как, проникнув внутрь через другую дверцу, я толкал его в поясницу. Встречать нас вышел сам мистер Лоренс. Он поздоровался и поинтересовался, приятной ли была поездка, рискуя быть убитым на месте. Затем он повел нас в дом.
    — Арчи, — проворчал Вулф, — ты знаешь, я ненавижу всякие подъезды.
    — Да здесь всего лишь двенадцать пар ступеней, — заметил я. — Небольшое усилие, сэр!
    Вулф бросил на меня взгляд, способный расплавить и громоотвод, и, собрав всю свою энергию, последовал за мистером Лоренсом, который привел нас в огромный зал, где ожидали обитатели дома. Когда мне хочется немного посмеяться, — что после того дела случается со мной не часто, — мне стоит лишь вспомнить их фигуры: сестры Сондер, которые казались отражениями в кривых зеркалах, настолько они были растянуты: одна в высоту, другая в ширину; священник Нортон, который и выглядел как священник; Билли, у которого был нос тетки и щеки матери — просто нож в тыкве; и, наконец, Джон, столь бледный и худой, что ночью его можно было бы принять за домашнее привидение. Вулф уселся в кресло, которое Изабелла пододвинула к нему, и экономным жестом обозначил благодарность.
    — Coléogyne? — произнес он.
    Наступило неловкое молчание, и Изабелла стиснула руки.
    — Я хочу все объяснить, мистер Вулф… Ее украли у нас этим самым утром.
    — В этом случае… — начал было Вулф, делая вид, что встает.
    Но Изабелла, хитрая бестия, сумела немного смягчить его, подав пиво.
    — Да, — подхватил мистер Лоренс, — я в этом просто ничего не понимаю. Цветок был заперт в моей лаборатории, и вор должен был пройти сквозь стену. Я вам покажу лабораторию после обеда — настоящий сейф. И я являюсь единственным обладателем ключа. И тем не менее…
    — Не было ли других покушений? — спросил я.
    — Пока нет, — заявил ученый зловещим тоном. — Джентльмены, я хочу показать вам ваши комнаты, и через полчаса мы сможем сесть за стол.
    Как только мы остались одни, Вулф в изнеможении швырнул шляпу на кровать.
    — Арчи, я тебя увольняю. Это окончательное взвешенное решение. С меня в самом деле хватит твоих фантазий.
    — Очень хорошо, — сказал я. — Вам придется найти шофера, который вернул бы вас в Нью-Йорк. Шофера, который согласен останавливаться каждую милю, чтобы идти искать для вас пиво, который согласен пересекать маленькие городки на второй передаче, а железнодорожные переезды — на первой. Шофера, способного заставить вас заработать три тысячи долларов за несколько минут. Шофера…
    — Достаточно, — прервал Вулф. — Ты хочешь заставить меня спать на этой кровати?
    — Если приставить справа диван, а слева кресла, то мне кажется, что…
    — Тебе кажется? — фыркнул Вулф. — А Coléogyne?
    — Этим мы займемся завтра. В данный момент давайте пойдем и скажем пару слов черепахе по-карибски.
    Увы! С самого начала трапезы стало очевидно, что старый Уильям, возможно, и был искусным садовником, но тонкости кухни так же чужды ему, как агенту ФБР дипломатические тонкости. Он осмелился подать со шкурой солонину, которую мистер Лоренс из вежливости называл ветчиной, и занятные обугленные кусочки, которые в былые времена, кажется, были почками. Вулф с озабоченным видом напоминал судебного эксперта, пытающегося идентифицировать куски трупа. Когда Уильям вошел, чтобы объявить о бифштексе, Вулф уже не мог сдерживаться. Он скатал жгутом салфетку и вышел, не сказав ни слова.
    — Главное — не обращать внимания, — сказал я как можно веселее. — Вулф всегда немного не в себе, когда находит решение задачи, и его состояние в данный момент выглядит очень обнадеживающим.
    Ожидая худшего, я добавил:
    — Когда он хлопает дверью, значит, проблема практически решена.
    В тот же момент дверь столовой закрылась с таким шумом, что остановились часы в комнате, а поочередно доносящиеся звуки от других дверей позволили нам следить за продвижением Вулфа в его комнату.
    — Ура! — мрачно сказал мистер Лоренс, — полагаю, мистер Вулф решил абсолютно все.
     Трапеза закончилась в несколько тяжелой атмосфере. Я пытался, правда безуспешно, рассказать несколько забавных историй и был вознагражден, когда мистер Лоренс пригласил меня следовать за ним. Своей бородой и лисиной мистер Лоренс принадлежал к категории благородных стариков, но, в отличие от доктора Фауста, не боялся смерти. Он признался, что гораздо больше боится журналистов и деловых людей и что вот уже несколько дней поступает такая масса писем и телеграмм с предложениями, что он просто потерял голову.
    — Удача, — заметил я.
    — Кто знает? — пробормотал он и повел меня в свою лабораторию.
    Я рассчитывал увидеть некую берлогу, переполненную ретортами и перегонными аппаратами. Помещение было маленьким, бедно меблированным, и, даже при моем любопытстве, я разглядел лишь три или четыре прибора, которые мой гость почему-то не пожелал продемонстрировать. Но он привлек мое внимание к системе запоров на основе йельского замка, абсолютно не поддающегося взлому. И поскольку никакого другого выхода, кроме двери, не существовало, исчезновение орхидеи было каким-то кошмаром. Кроме того, почему была взята орхидея, а не один из приборов ученого?
    — Я хотел бы взглянуть на вашу комнату, — сказал я.
    Он провел меня туда, и я тщательно ее осмотрел. Простукивание стен не выявило никаких тайников. Окно было надежно закрыто. Никто не мог проникнуть в эту комнату, когда мистер Лоренс запирался изнутри.
    — После того как меня пытались отравить, — объяснил ученый, — я выехал из своей бывшей комнаты и обосновался здесь. Теперь я защищен от любой опасности, а впрочем, Изабелла и Джон спят в двух соседних комнатах.
    — Не подозреваете ли вы ваших жильцов?
    — О, мистер Гудвин. У них прекрасные рекомендации.
    — Думаете, кто-то скрывается в доме?
    — Я ничего такого не думаю, — немного суховато заметил мистер Лоренс. — Думать — это задача для вас и мистера Вулфа.
    — Пожалуйста, еще один вопрос... Вы вынуждены сдавать часть дома по причинам, которые я обсуждать не должен. Как в этих обстоятельствах вы смогли предложить моему шефу сумму в три тысячи долларов? Разве не…
    — Мистеру Ниро Вулфу заплатят, — перебил меня мистер Лоренс. — Всего хорошего, мистер Гудвин. Если вам что-нибудь понадобится, звоните Уильяму.
    Я вышел из комнаты и услышал, как мистер Лоренс повернул ключ в замке и задвинул засов. Я отправился в гостиную, где Изабелла беседовала со священником.
    — Итак, — пошутил я, — вечерок не слишком веселый.
    — Сондеры испугались мистера Вулфа, — сказала Изабелла. — А Джон устал.
    Священник произнес туманную фразу, в которой затрагивался вопрос вечной жизни и наказания злопыхателей, а затем встал, чтобы попрощаться. Именно в этот момент появился Уильям, мертвенно-бледный и дрожащий.
    — В чем дело, мой храбрец? — спросил я.
    — Пусть мистер Вулф меня простит, — пробормотал Уильям. — Украдена картофелемялка для приготовления пюре.
    
     Немного после полночи я тихо прокрался в коридор, решительно настроенный поймать врасплох таинственного вора. Нужно было раз и навсегда решить: стали мы жертвами розыгрыша кем-то из своих или действий неизвестного, скрывающегося в доме. Раздавшийся неподалеку от меня шум, казалось, свидетельствовал в пользу второй гипотезы. Я сунул руку в карман и бесшумно направился к кабинету, в который косо падал свет луны. Человек находился внутри, никаких сомнений. Я слышал его дыхание, в то время как он что-то искал в буфете. Неожиданно он поднял бутыль, держа ее со сдержанной непринужденностью солиста-трубача, который собирается импровизировать, устремил взгляд вверх и исполнил некий пассаж, который, каким бы тихим он ни был, должно быть стоил значительных усилий, если судить по движениям адамова яблока. Лунный свет упал на его лицо. Ошибиться было невозможно.
    — Ваше здоровье, — произнес я спокойно.
    Священник поперхнулся, согнулся вдвое, чтобы восстановить дыхание, а я тем временем взял из его руки бутылку ликера.
    — Хвала Господу! — пробормотал он.
    — Любопытный способ воздавать хвалу Богу, — заметил я. — Что вы здесь делаете?
    — Гм... Обход... Эти пропадающие вещи… я хотел проследить за кабинетом.
    — Естественно. Вы случайно не присутствовали при исчезновении шерри?
    Священник ответил ссылкой на Екклесиаста. Я собирался возразить стихом из Книги Царств, когда легкий шум из гостиной напомнил нам об осторожности.
    — Быстрей, — прошептал я, ища глазами, куда бы спрятаться.
    Шкафчик для хлеба был слишком узок, а кладовка чересчур низкой. У нас не было выбора. Я толкнул преподобного отца в холодильник, который оказался необычайно вместительным, и залез за ним, — дверцу я прикрыл, но не захлопнул. Наблюдательный пункт оказался превосходным, если бы не лед, и я уже начал воображать себя моржом, выброшенным волной на припай, когда легкие шаги сказали мне, что опасность близка.
    — Клюет, — прошептал я.
    — Прошу прощения? — вздрогнул священник.
    — Тихо!
    Теперь у входа в кабинет находились двое, и они о чем-то тихо, но очень оживленно, разговаривали. Священник позади меня вздохнул.
    — Что-то не так? — поинтересовался я.
    — Голова пылает, — простонал он.
    — От выпивки всегда так. Терпение!
    Я снова приблизил глаз к щели и не смог сдержать приглушенное восклицание.
    — Мужчина, — прошептал я.
    Священник в волнении вцепился мне в рукав, а затем, желая увидеть все лично, сделал неловкое движение, и таинственные визитеры тотчас убежали в панике, которая выразилась резким вскриком и ругательством, произнесенным низким голосом.
    — Что они делали? — с опаской спросил священник.
    — Полагаю, обнимались, — пробормотал я, взбешенный, в то время как священник произносил речь, в которой, насколько я могу судить, содержались намеки на Содом и опасности страшных болезней, однако теплее нам не стало.
    Итак, молодой Сондер назначил Изабелле свидание. Его-то я узнал наверняка, хотя у меня не было времени, чтобы идентифицировать его партнершу. Но этот резкий крик, несомненно, принадлежал Изабелле! Означает ли это, что они и есть воры? Но если шерри — прекрасный выбор в качестве укрепляющего после треволнений любви, сыр кажется намного менее способным служить этой цели, а картофелемялка вообще противопоказана. Озадаченный, я извлек тело из освежающих глубин нашего укрытия, священник последовал за мной. Мне подумалось, что беседа с Изабеллой стала необходимой.
    — Ждите меня в гостиной, — сказал я священнику и, как только он удалился, сам прихватил бутылку и удрал.
    Это был бурбон из самых крепких. Взбодрившись, я был готов перейти в наступление. В этот момент я услышал из гостиной нечто вроде хрипа. В три прыжка я оказался там, чтобы прийти на помощь священнику.
    — Там... Там… — он заикался.
    Нам повезло. Призрак дома валял дурака прямо перед нами. Он был грязновато-белый, как и все ему подобные. Он плавал туда-сюда или, если точнее, перемещался на ногах, пошатываясь с резкостью, плохо совместимой с его нематериальной природой. Изнутри этой объемной эктоплазмы доносился голос, скорее рассерженный, чем гробовой.
    — Это — призрак чердака, — пробормотал священник. — Призраки коридора гораздо мельче.
    — Я скорее поверю, что речь идет о призраке подземелья, — сказал я, — поскольку он слишком груб.
    И пока священник читал молитву, которая утешает болящие души, я включил свет. Священник отпрыгнул назад. Перед нами оказался мужчина, закутанный в чехол от фортепьяно, который некий шутник ухитрился набросить ему на плечи и закрепить шторой. Мы помогли несчастному освободиться.
    — Билли! — воскликнул священник.
    Молодой Сондер, сжав кулаки, бросился ко мне.
    — Это вы, — прошипел он, — проделали со мной эту маленькую шутку?
    — Нет, — ответил я, — это священник. Он только что и со мной проделал то же самое ради потехи. Но не могли бы вы объяснить, почему разгуливаете по дому в час ночи в вечернем костюме?
    — Я захотел пить, — заявил Билли. — Поэтому я сошел вниз, и кто-то на входе в гостиную на меня напал…
    — Между вашей комнатой и гостиной вы, конечно, никого не встретили?
    Молодой Сондер немного покраснел.
    — Нет.
    — А когда вы хотите пить, вы всегда причесываетесь и пристегиваете свежий воротничок прежде, чем спуститься?
    — Я обязан давать вам отчет?
    — Мне, нет. Но, возможно, вскоре полиции.
    Он побледнел и повернулся ко все еще очень смущенному священнику.
    — Что происходит? С мистером Лоренсом что-то случилось?
    — А это идея, — сказал я. — Давайте посмотрим.
    Мы вскоре убедились, что мистер Лоренс мирно отдыхает, так как через дверь услышали храп с такой богатой гаммой звуков, что пожалели, что не способны воспринимать ультразвуки.
    — Итак? — прошептал Билли. — Что тогда означают ваши угрозы?
    — Ничего. Я просто обнаружил, что у нас в определенный час возникает чрезмерная жажда. Доброй ночи, джентльмены.
    Я оставил их выяснять отношения между собой и, прежде чем вернуться в свою комнату, успел услышать, как священник воскликнул:
    — Клянусь, это не я!
    Затем они вместе направились в кабинет.
    
    Меня разбудили в девять часов удары в мою дверь и в дверь Вулфа. Я узнал голос Уильяма.
    — Мистер Гудвин, идите быстрее... Мистер Лоренс не отвечает.
    Я запрыгнул в халат и открыл дверь. Уильям казался очень взволнованным и едва смог объяснить суть.
    — Я тщетно его звал, — простонал он, — мистер Лоренс не подает признаков жизни. Дверь, как всегда, заперта. Не слышно никаких звуков.
    
    Я вошел к Вулфу.
    — Ага! Вот и ты, — проворчал Вулф. — Машина готова?
    Он заканчивал свой туалет. Застегнутый чемодан лежал поперек кресла.
    — Видите ли, сэр. Поскольку, скажем так, старик, возможно, умер…
    — Тем лучше, — мрачно ответил Вулф. — Потому что его ветчина — это отрава! Пусть эти почки его задушат и пусть его черти возьмут!
    — Хорошо, хорошо. Кстати, по поводу черта: знаете, я видел призрака…
    И поскольку Вулф неспособен завязать галстук самостоятельно, я, тщательно повязывая ему яркий галстук-бабочку, рассказал о своей ночной деятельности. Затем я позвонил, чтобы принесли пива.
    — Беги, Арчи, — приказал Вулф, — и все приготовь. — Мы уезжаем через час. Эта комедия и так длилась слишком долго.
    — Какая комедия?
    — Значит, ты еще не понял?
    Когда шеф ставит под сомнение мои умственные способности, я предпочитаю уйти, поскольку дискуссия всегда завершится не в мою пользу. Поэтому я предпочел присоединиться к Уильяму, который все еще тряс дверь мистера Лоренса. Ему помогал священник.
    — Ну-ка дружно, — скомандовал я, и мы все вместе бросились на створку, которая при третьей атаке раскололась.
    Затем филенку отогнули, и я смог повернуть изнутри ключ и отодвинуть засов. Дверь отворилась.
    — О, Небо, — прошептал священник.
    — Он мертв! — вскричал Уильям.
     Мистер Лоренс в пижаме лежал у основания стены лицом к окну, всегда запертому. Его скрюченное тело, оскал, исказивший лицо, внушали мысль о насильственной смерти.
    — Сходите за Ниро Вулфом, — приказал я Уильяму. — Затем вызовите врача.
    И поскольку священник принялся бормотать молитвы, я отослал его с наказом отгонять любопытных. Затем я принялся искать ампулу, которая содержала яд, поскольку был убежден, что мистер Лоренс отравлен. Но я не нашел ничего, похожего на ампулу или шприц. Затем я тщательно осмотрел труп и в конце концов обнаружил на правой ладони маленькую царапину, слегка опухшую по краям: укол, который убил ученого. Следовательно, речь не могла идти о самоубийстве. Итак, никто не входил. Никто не выходил. Войти можно было лишь через дверь или окно, — все надежно заперто. Я осмотрел комнату. Положение тела показалось мне странным. Труп лежал лицом вниз на коврике, который в нормальном положении должен был находиться в центре комнаты, но оказался у основания стены, покрывая обширный прямоугольник паркета, свободный от мебели. Не люблю бандитов, убийц и других специалистов по эвтаназии, как ненавижу и любителей головоломок, сложностей, от которых закипает мозг. К счастью, по колебаниям пола я почувствовал, что приближается Вулф.
    Он бросил рассеянный взгляд на мертвеца, буквально упал на кровать, сетка которой почти коснулась пола, и вручил мне утреннюю газету.
    — Вот что они осмеливаются печатать!
    Через всю страницу шел заголовок:
    
    НИРО ВУЛФ ПОКИНУЛ СВОЙ ДОМ ВПЕРВЫЕ ЗА ПЯТЬ ЛЕТ
    И подзаголовок:
    СУМЕЕТ ЛИ ОН СПАСТИ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ МАШИНЫ, КОТОРАЯ ЗАСТАВЛЯЕТ ПАДАТЬ САМОЛЕТЫ?
    
    — Это прибыло с курьером, — продолжил он. — Ты должен быть доволен, Арчи.
    Какая-то ирония в его голосе заставила меня навострить уши.
    — Еще скажите, что это я его убил, — пробормотал я.
    Он не соизволил ответить. Его глаза быстро пробежали по телу, стенам, мебели.
    — На его правой руке царапина, — сказал я, — и думаю, что…
    — Приведи ко мне Джона, — перебил Вулф.
    Я нашел Джона в коридоре, а рядом с ним Изабеллу и трех Сондеров.
    — Это не я, — сказал Билли. — Могу доказать.
    Я мимоходом нежно пожал руку Изабеллы и пригласил Джона войти. Он как всегда был бледен и несколько не от мира сего. Он остановился перед Вулфом, как студент, провалившийся на экзамене.
    — Жертва, — произнес Вулф, — делала утреннюю зарядку?
    — Да, сэр. Мой дядя проделывал упражнения, передаваемые в 8 часов.
    — Арчи, включи приемник.
    — Бесполезно, — заявил Джон. — Приемник сломан уже три дня, и у нас пока не было времени, чтобы его починить.
    — Тогда, как ваш дядя мог?..
    — Я принимал передачу на приемник в своей комнате, которая соседствует с этой. С моего аппарата слышно очень хорошо.
    — Арчи, сходи, пожалуйста…
    Я отправился в комнату Джона и включил песню ‘Мое сердце — птичка на острове’ в исполнении Бинга Кросби[21]. Удары в стену показали, что опыт прошел успешно. Я возвратился к Вулфу. Положение ковра и положение тела объяснилось. Мистер Лоренс умер во время зарядки. Но кто его убил? Как убийца вошел? Со всеми своими ужимками шарлатана Вулф все-таки не хитрей других.
    — Не хотите ли расспросить Билли, сэр? — вероломно предложил я.
    — Нет.
    — Вы знаете, кто украл ветчину, сыр и остальное?
    — Да.
    — И, конечно, вы поняли, почему в эту ночь Билли превратили в призрака?
    — Конечно.
    — Следовательно, можете объяснить мне, как убийца сумел пройти сквозь стену?
    — Несомненно.
    Я разозлился.
    — Тогда я пошел готовить машину?
    — Сделай одолжение.
    Я попытался придать себе вид оскорбленного достоинства.
    — Попытайся вести себя пристойно, Арчи, если только я не слишком многого от тебя требую, — сказал Вулф. — И выясни, не занимается ли священник Нортон или один из Сондеров шведской гимнастикой.
    Я едва удержался, чтобы не хлопнуть дверью — настолько был вне себя. Ах, Вулф хочет знать! Нужно этому поспособствовать. Коридор оказался пустым. Жители дома пошли наскоро одеваться, предвидя неизбежный допрос. Я без стука вошел к Билли.
    — Занимаетесь ли вы физкультурой? — спросил я.
    — Это заметно? — воскликнул Билли, красный от волнения. — Подойдите ближе... Не бойтесь.
    Он вытянул правую руку, а затем медленно согнул ее.
    — Попробуйте.
    С отвращением я надавил пальцем на мягкую выпуклость, которая надулась у него под рукавом. Мне хотелось залепить ему пощечину.
    — Я стал спортсменом, — заявил Билли.
    И жестом он обратил мое внимание на плакаты, которые висели на стенах его комнаты: ‘Гимнастика после вставания с постели стоит эликсира долголетия’; ‘Скажи мне, как ты дышишь, и я тебе скажу, кто ты’. И так далее.
    — Очень хорошо, — согласился я. — А этим утром какие упражнения вы делали?
    Он посмотрел на свой приемник и почесал в затылке.
    — Давайте вспомним. Вначале несколько вращений с наклонами и боковым растягиванием дельтовидных мышц. Затем одна минута хождения на руках, затем одна минута на расслабление кистей и две минуты гусиным шагом…
    Он присел на корточки.
    — Достаточно, — сказал я. — Гусиный шаг… Идиотство!
    И я бросился к священнику.
    — Занимаетесь ли вы физкультурой?
    До священника, казалось, мой вопрос дошел не сразу, и я помог ему, подняв руки и вращая ими, как мельница крыльями.
    — Ах, да, — прошептал он, — физкультура…
    Без сомнения, он не собирался признаваться, что планирует усовершенствовать форму портняжных[22], косых, ягодичных и гребенчатых[23] мышц.
    — Занимаетесь утром по восьмичасовой программе?
    — Как все, сын мой.
    — Во-первых, я не ваш сын. А затем, что именно вы проделали? Да говорите же, ради бога!
    Священник перекрестился, что-то пошептал и покраснел:
    — Две минуты гусиным шагом.
    — Все в порядке, я понял.
    Как смерч ворвался я к мадам Сондер-старшей, и у нее хватило времени лишь заскочить за ширму.
    — Вы тоже ходили гусиным шагом? — спросил я мефистофельским тоном. — Это вам дорого обойдется!
    Я кинулся на лестницу. Там стоял крупный мужчина в костюме, посланный компанией Армстронг.
    На пороге комнаты показался Вулф.
    — Что вы хотите, молодой человек?
    — Хочу купить право на использование патента, — объяснил посетитель.
    — Разве изобретение мистера Лоренса чего-нибудь стоит? — спросил Вулф.
    Мужчина улыбнулся и подмигнул:
    — Если бы не стоило, вас бы здесь не было, мистер Вулф.
    — Слышишь, Арчи, — бросил мне Вулф, вид которого был совсем не тот, как в лучшие дни.
    Он вошел в комнату, а я, прежде чем присоединяться к шефу, указал гостю из компании Армстронг на дверь Джона.
    
    — Они все делают гимнастику, — заявил я, не пытаясь скрыть мерзкого настроения.
    — Какого рода гимнастику?
    — Движения, упражнения на расслабление. Вам этого не понять.
    Вулф нахмурился.
    — Внимание, Арчи. Что именно они делали в это утро?
    — Гусиный шаг.
    — Покажи мне его, Арчи.
    — Слушайте, сэр. Я терпелив, но…
    — Одно из двух, мистер Гудвин…
    — Ах, так, очень хорошо.
    Я присел на корточки и принялся подпрыгивать, переваливаясь, перед Вулфом.
    — Должен ли я гоготать? — спросил я.
    Вулф посмотрел на меня через полуопущенные веки.
    — Достаточно, — пробурчал он.
    — Заметьте, что мне не платят за…
    — Я был прав, — перебил он. — Красной Coleogyne никогда не существовало. Арчи! Собери всех сюда! Затем ты будешь обыскивать комнаты — все комнаты — до тех пор, пока не найдешь грампластинку. Ты принесешь ее мне.
    
    У двух мадам Сондер я обнаружил только косметику. В комнате священника были главным образом бутылки — всех форм и марок, но пустые. Затем я поднялся в комнату Билли, в которой не было ничего действительно интересного: костюмы, галстуки, журналы с многообещающими названиями: ‘Как стать чемпионом’; ‘Физкультура, доступная для всех’; ‘Сила, здоровье, любовь’. Я зажег сигарету и именно тогда почувствовал неприятный запах, который показался мне чересчур резким для шляпной коробки, стоящей высоко на этажерке. Встав на стул, я снял коробку, открыл крышку и бросился к окну, которое открыл как можно шире. Я понял, что раскрыл тайну. В глубине шляпной коробки покоились бутылка шерри, ветчина, картофелемялка и нечто, что без сомнения было честером в апогее благоухания. Итак, я изобличил молодого Билли. С самого начала я ему не доверял. Но этот толстокожий Вулф приказал мне искать пластинку. И я обнаружил не одну пластинку, я целых четыре — в комнате Изабеллы. Они были аккуратно расставлены в чемоданчике у проигрывателя, и я понял, прочтя этикетки, что речь идет о музыке для танцев. Нет, решительно, шеф стареет! Но лучше замять это дело.
    Я оставил чемоданчик и шляпную коробку в коридоре и вошел в комнату мистера Лоренса, где Вулф, вновь сидя на кровати, заканчивал допрос Изабеллы. Билли, очень бледный, старался не смотреть на труп. Дамы Сондер и священник, казалось, сейчас отдадут Богу душу. Что касается Джона, он грыз ногти. Настоящее маленькое семейное торжество!
    — Когда стреляли в вашего дядю, — спросил Вулф, — вы присутствовали?
    — Нет, — ответила Изабелла.
    — А отравленный отвар — вы его видели?
    — Нет. Но мой дядя не был лгуном, и разве стал бы он скрываться в этой комнате, если бы ничего не опасался?
    — У вас есть ключ от лаборатории?
    — Нет. Имеется только один ключ, и дядя всегда носил его с собой.
    Вулф повернулся ко мне.
    — Нашел, Арчи?
    — Я всегда нахожу, сэр. Украденные объекты, за исключением орхидеи, были спрятаны в шляпной коробке у молодого Сондера.
    — Это неправда! — закричал Билли. — Я протестую. Это подлог…
    Наступил хаос. Все заговорили, и одна из дам Сондер, худая, сделала вид, что упала в обморок.
    — Молчать! — рявкнул Вулф. — Пластинка, Арчи?
    — Четыре, в одном чемоданчике.
    — Четыре? Разумно. Арчи, иди в комнату Джона и поставь их.
    — Но я не видел в комнате проигрывателя…
    — Да. Но в радиоприемнике, конечно, имеется диск и адаптер.
    Я унес чемоданчик и вынужден был смириться с очевидным. Этот дьявол оказался прав. Но опыт не многому нас учит. Я прослушал первый диск — блюз с соло Луи[24] на трубе. Второй, пасодобль. И третий, аранжировка Гудмена[25]. Поймать Билли с первой попытки было бы слишком просто. Я поставил иглу на четвертый диск. Послышался голос:
    ‘Добрый день, дорогие слушатели. Начинаем наш двести сорок пятый урок физкультуры. Дышите глубже… Так… Хорошо… А теперь обопритесь руками о стену, встаньте на цыпочки… Хорошо… Поднимите руки над головой и вытяните их на всю длину, касаясь стены. Очень хорошо… Теперь наклонитесь, еще, еще сколько возможно… В другую сторону… Руки вдоль стены. Повторяйте это движение все быстрей и быстрей... Раз, два три… В другую сторону, раз, два три…’
    Послышались удары в перегородку. Я остановил диск и возвратился к Вулфу. Аудитория окаменела, а Вулф смотрел на меня и улыбался.
    — Черта с два я хоть что-то понимаю, — проворчал я.
    — Мистер Лоренс, — сказал Вулф, — положил руки на стену, следуя указаниям из соседней комнаты. Поставь руки на стену, Арчи, в том месте, где должна была стоять жертва. Внимание! Ни в коем случае не поднимай руки. Встал? Хорошо. Подними голову. Ты должен заметить над собой почти скрытое в рисунке гобелена маленькое выступающее острие…
    Точно. Я заметил, хоть и не без труда, нечто, похожее на очень тонкий гвоздь с откусанной шляпкой. Я уже протянул было руку...
    — Не трогай! — закричал Вулф.
    До меня начало доходить.
    — Покрыт ядом? — спросил я.
    — Да. Когда мистер Лоренс поднял руки, ладонь оказалась оцарапана этим острием, и через несколько минут наступила смерть. Полагаю, кураре… Встань перед дверью, Арчи, и достань револьвер. Убийца находится здесь.
    С револьвером в руке я видел теперь лица их всех и напряженную шею Вулфа, который был обращен лицом к ним.
    — Мои поздравления, Джон, — сказал Вулф. — Ловушка вышла изобретательной.
    Джон сделал движение на стуле, и Вулф добавил:
    — Спокойствие, мой друг. Не раздражайте Арчи.
    — Но, в конце концов, объясните нам… — начал священник.
    — Все очень просто, — ответил Вулф. — Мистер Лоренс стал жертвой рекламы. Ему нужны были деньги. Его исследованиями никто не интересовался. Поэтому, когда аппарат, по его мнению, оказался почти завершен, он решил привлечь внимание к себе ложными покушениями. Естественно, Джон и Изабелла были в курсе.
    — Изабелла? — воскликнул я.
    — Конечно.
    — Но тогда Билли…?
    — Позвольте мне продолжить, мистер Гудвин, — строго сказал Вулф. — Жильцы мистера Лоренса к этому не причастны. Мистер Лоренс выбрал их... э... потому что они были безобидными или наивными, как вам угодно это называть. Их комментарии в прессе могли лишь подтвердить его заявления. Вы знаете, что произошло потом! Газеты ухватились за это дело, которое казалось таким таинственным. Неуловимый преступник скрывается в доме и ночью крадет пищу. Мистер Лоренс оказывается в опасности. Изобретение рискует попасть в руки иностранцев. Становилось очевидным, что нужно срочно купить его аппарат и, разумеется, за полную стоимость. Ему, без сомнения, были сделаны предложения, которые он отверг. Он хотел аукциона. И у Джона, чтобы еще больше возбудить любопытство публики, появилась идея заманить в этот дом меня.
    — Орхидея, — сказал я.
    — Да. Это было нелегко из-за моего стойкого неверия. Красная орхидея… Ее не существует. Я уже знал, когда прибыл сюда, что нас пытаются мистифицировать. Идем дальше. Я бы не рассердился, если бы кухня оказалась хорошей. Далее, Джон, зная, что его дядя забрал бы себе большую часть денег за изобретение, решил сыграть другую партию… при соучастии Изабеллы. Он записал урок физкультуры и установил в стене этой комнаты отравленный гвоздь. Ловушка была готова. Изабелла назначила свидание Билли, который уже давно ее обхаживал…
    — Изабелла? — запротестовал я. — Вы же не думаете…
    Вулф не соизволил даже пожать плечами.
    — Билли, — продолжал он, — встретился с Изабеллой около кабинета, а в это время Джон собирался спрятать в комнате Билли объекты, которые сам же стащил в предыдущие дни. Таким образом, если бы полиция начала расследование, подозрения пали бы на Билли. В это утро Изабелла унесла пластинку в свою комнату. У нее не было времени ее уничтожить.
    — Но почему Джон набросил на Билли чехол от фортепьяно?
    Улыбка Вулфа напоминала каннибальскую.
    — Потому что Джон влюблен в свою кузину и был не прочь подшутить над соперником.
    — И вы хотите заставить меня поверить, — пробурчал я, — что обнаружили всю правду просто лежа в кровати и без каких-либо улик?
    — Кровать. Если уж на то пошло, — прорычал Вулф, — она была настолько жесткой и узкой, что я не смог сомкнуть глаз. У меня было много времени на размышления, мистер Гудвин.
    Вновь начинает кипятиться. Необходимо срочно его задобрить.
    — Что окончательно вывело вас на правильный путь, сэр?
    — Гусиный шаг, — сказал Вулф. — Поскольку мистер Лоренс никак не мог быть убит в течение этого радиоурока, неизбежно вытекало, что убийца пользовался пластинкой.
    В дверь постучали, и я отодвинулся, чтобы впустить Уильяма.
    — Прибыла полиция, — объявил тот.
    — Впустите их, — велел Вулф, — и принесите мне пиво.
    Я посмотрел на Изабеллу. Вновь как донжуан я стал безработным.
    
    Компания Армстронг забрала изобретение и отказалась заплатить Джону. Вулф хладнокровно обязал меня выплатить ему три тысячи долларов из расчета по доллару в неделю. Когда мой долг будет погашен, мне стукнет восемьдесят семь. Кроме того, без ведома Вулфа я изменил текст наших объявлений: ‘Агентство Вулфа. Розыск. Расследование. Слежка. Успех гарантирован. Консультации, утр. 9−12. Только для мужчин. Женатые не приветствуются’.   Стилизация под Р. Стаута ■ Перевод: Н. Баженов ■ Публикация на форуме: 28.09.2014 г.
• НИ ЦВЕТОВ, НИ ВЕНКОВ
    ‘Ni Fleurs ni Couronnes’
   Энди даже не готовился стрелять. Ему надоело таскаться от одного туристского лагеря к другому, сидеть впроголодь, видеть, как приятели каждый вечер снимают новую цыпочку. Он пропустил синюю колымагу, антенна которой вращалась, как мухобойка. Она исчезла на склоне, и шуршание ее шин тотчас затихло. Энди толкнул дверь и увидел владельца станции техобслуживания, склонившегося над журналом записей. Мужчина поднял голову, и его лицо стало серым. Углы его губ задрожали; но Энди уже выпустил ему в лицо три пули. Кровь забрызгала шкаф, испачкала страницы журнала, вспенилась пузырями. Энди почувствовал отвращение. Было противно смотреть на пасть этого типа. Он обшарил мебель — ни цента. ‘Дерьмо!’ — подумал Энди. Видимо, он хранил свои бабки в запертом шкафу. Тело было тяжело поднять, и непонятно, с какого конца его ухватить, чтобы не испачкаться. Мимо пронесся автомобиль, но Энди было плевать: у него в стволе оставалось еще семь пуль; достаточно, чтобы пустить их в шесть любопытных и покончить с ними. Он попробовал все ключи в связке, один за другим. Последний наконец подошел. Шкаф открылся. Энди даже зажмурился: он никогда не видел такую кучу долларов одновременно. Он попытался их посчитать, но цифры путались у него в голове. Энди запихнул охапку денег в карман; он почувствовал дрожь в коленках и не мог ее остановить. В комнате что-то шевелилось; он прислонился к багажнику, тяжело дыша. Это была просто зеленая муха, кружившаяся в луче солнца. Она опустилась на журнал. Энди сунул револьвер в карман, вытер правую руку и вышел.
    На пороге он столкнулся с блондинкой, которая ласково ему улыбнулась.
    — Я хочу сандвичей! — сказала она. — Я оставила машину в стороне у ручья. Это не слишком далеко?
    — Войдите! — сказал он.
    Он сунул руку в карман и посторонился. Когда она проходила мимо него, он почувствовал аромат ее волос и опустил глаза на глубокий вырез ее платья. Его палец на курке ослабел. Она сделала несколько шагов, резко двинула плечами и медленно направилась в сторону мертвеца. Он слышал лишь беспокойную муху. Наконец она обернулась, посмотрела прямо в узкое искаженное лицо с дрожащими губами, затем на куртку, под которой виднелись очертания револьвера.
    — Придурок! — прошептала она.
    Слово поразило Энди, словно удар по лбу. Он облокотился на дверь, на его висках выступил пот. Золотистая блондинка подошла к нему; ее бедра колыхались под легким платьем. Она взяла его за руку и повела наружу. Он повернулся как в тумане. Ему показалось, что он шагает на корабельный мостик.
    — Сколько тебе лет? — спросила она.
    — Семнадцать.
    Он позволил втолкнуть себя в кабриолет. От сквозняка он чуть не задохнулся. Девушка достала левой рукой две сигареты из пачки, сунула между губ и зажгла. Наощупь она вставила одну в рот Энди.
    — Родители есть? — спросила она.
    Он покачал головой. Автомобиль проехал через городок, ярко освещенный огнями, будто ярмарка. Энди даже не заметил двух копов на мотоциклах, ехавших навстречу им с шумным выхлопом. Он спал, сжимая в руке револьвер.
    
    Квартира Фло была хороша. Особенно спальня. Энди видел такие вещи только в кино. Он немного поиграл раздвижной панелью бара, посмотрелся в зеркала. Его щетина отросла. Ему стало стыдно. Фло принесла ему одежду, открыла дверь ванной. Он смутился перед таким белоснежным великолепием.
    — Скорее! — приказала молодая женщина.
    Он зашел, снял куртку. Фло, прислонившись к стене, рассматривала его сквозь дым сигареты. Он снял рубашку и майку, покраснел.
    — Я бы хотел остаться один! — пробормотал он.
    Она расхохоталась.
    — Можешь не снимать трусы, если боишься!
    Он разделся догола с гневом в глазах. Вода была приятной, а ванна такой широкой, что можно было в ней сделать два-три взмаха, плавая кролем. Пар слегка рассеялся, и его гнев стих, сменившись на другую, такую же бурную эмоцию.
    — Почему ты не выдала меня фликам? — спросил он.
    Она продолжала смотреть на него сквозь запотевшие стекла.
    — Я знаю, о чем ты подумал! — ответила она наконец. — Нет! Ты недостаточно красив для этого. Роду требуется человек. Может, ты ему понравишься.
    — Кто такой Род?
    — Родни! Ты наверняка о нем слышал. Он устроил налет на банк в Денвере. Два дня назад. Если ты…
    Молодая женщина вскрикнула. Позади нее появился громадный силуэт.
    — О, Род! Ты меня напугал, дорогой! — прошептала она.
    Человек слегка наклонился над ванной. У него был атлетический рост и тонкие пальцы, унизанные кольцами. Его глаза цвета горелого кофе разглядывали Энди.
    — Это и есть твоя находка, Фло? Ты увлеклась скелетами?
    Он сунул руку в перчатке в воду, дотронулся до Энди.
    — Надо было его сначала откормить, — проворчал он. — Что за дурацкая идея подбирать такого оборвыша!
    — Со мной все нормально! — возмутился Энди.
    — Заткни пасть, — негромко сказал Род.
    Он нажал на голову парня и держал ее под водой несколько секунд. Когда Энди снова появился снаружи, его глаза вылезли из орбит, он еле дышал. Род и Фло рассмеялись, и Род поцеловал Фло в затылок.
    — Пришли мне его, когда он будет чистым. От его ног воняет. Грязнуля!
    Энди поклялся про себя, что когда-нибудь сдерет с него шкуру. Если бы у него сейчас был револьвер, он бы пристрелил обоих, но он умел долго помнить обиду. Он покосился на Фло. Ладно, он еще заставит попрыгать эту куколку! Она была очень соблазнительна!
    Он быстро вытерся, натянул клетчатый костюм с наплечниками. Фло завязала его красный галстук.
    — Наклонись! — сказала она.
    Она прикоснулась губами к его губам. Он хотел прижать ее, но она быстро освободилась.
    — Род здесь. Ты хочешь, чтобы он сделал из тебя фарш? Пошли!
    
    Род курил сигару, сунув большие пальцы под мышки, бросив ноги на письменный стол. Справа от него бледный тщедушный человечек потягивал алкоголь. Слева телохранитель с татуированными запястьями изучал план.
    — Девять шагов до стены! — говорил Род. — Вы наносите удар старушенции — и ребенок у вас.
    Он замолчал при виде Энди, а двое остальных негромко засмеялись.
    — Ты мне больше понравился голым, — пробормотал Род. — Ты умеешь водить машину?
    — Немного.
    — А стрелять из пулемета?
    — Нет.
    — Ты знал этого владельца станции?
    — Нет.
    — Это первый тип, которого ты кокнул?
    — Да.
    — Можно взять его на место Джо! — проворчал телохранитель.
    — Минуту! — отрубил Род. — Мы ему покажем негра. (Он подмигнул.) Если он сдрейфит…
    Его ладонь упала, как секач, и Энди почувствовал, что во рту у него пересохло. Род залез в шкаф и бросил на стол бритву.
    — Собирайся! — приказал он Энди.
    Телохранитель и заморыш стали по обе стороны Энди и толкнули его вперед. Они пересекли комнату и спустились по небольшой лестнице. Род ногой открыл железную дверь. Они вошли в убогое помещение, еле освещенное через грязное окошко под потолком. Энди заметил ‘Air Flow’[26] с вмятиной на бампере . Род зажег переносную лампу, висящую на гвозде. На длинной ступеньке машины была распростерта фигура. Раскрытые ладони негра образовывали два бледных пятна. Заморыш наклонился к нему.
    — Если он сейчас не сдохнет, — сказал он, — то сможет протянуть еще целые сутки!
    Род усмехнулся.
    — Этот тип, — объяснил он, — попытался позавчера нас остановить после драки в банке. Его слегка придавили, и надо его успокоить, чтобы быть уверенными, что он не станет трепаться. И ты нам докажешь, что умеешь использовать руки не только для того, чтобы носить цветочки.
    Энди посмотрел на него, не понимая.
    — Бери эту бритву, — мрачно сказал Род. — Ты слышишь? Кончай негра.
    Энди отодвинулся на шаг назад.
    — Я? Вы хотите, чтобы я…
    Рука телохранителя скользнула в карман куртки. Он достал кольт угрожающего вида.
    — Бритву! — повторил Род. — Или Вилли выпустит тебе кишки.
    — Это всего лишь черномазый! — мягко произнес заморыш. — Вилл, принеси лампу!
    Вилли снял с гвоздя лампу и поставил ее на цементный пол. Она освещала негра снизу и выхватывала на занавеске автомобиля его профиль, выглядевший скорее забавно. Негр казался мертвым. Струйка крови текла из его рта на шею — алая кровь на эбеновой коже. Но когда Вилли приподнял верхнюю часть туловища, чтобы прислонить к заднему колесу — негр захрапел, и между его губ появилась кровавая пена. Бритва задрожала в руке Энди.
    — Ты хуже бабы! — рявкнул Вилл.
    Он открыл багажник ‘Air Flow’, достал оттуда бутыль и жестяную кружку, спрятанную среди инструментов. Он рывком отрезал верхушку бутыли и наполнил кружку.
    — Выпей это.
    Ошарашенный Энди выпил. Он едва заметил, что у водки был привкус бензина.
    — А теперь живо! — выкрикнул Вилл. — Господи, это бритва… Не кусок пирога. Всему нужно учить! Сунь лезвие под ухо, туда, где мягко… Затем веди в сторону лба… Не надо сильно нажимать. Обычно оно легко входит.
    Земля зашаталась под ногами Энди. Алкоголь ударил ему в голову. Он не видел ничего, кроме серого лица негра, его курчавых волос и капель пота. Вилл зажал его руку в кулак и вел ее. Он чувствовал, как бритва входит во что-то сопротивляющееся, затем мягко уступающее. Он услышал, как течет какая-то жидкость, и подумал, что Вилл опрокинул бутылку. Голова негра закачалась, а затем резко упала вперед. Энди раскрыл ладонь. Рукоять бритвы, направленной в лоб человека, слегка подрагивала. Энди попытался разжать пальцы. Струя густой, смешанной со слюной крови текла по его кулаку.
    Вилл прищелкнул языком.
    — Неплохо, а, Боб?
    — Вполне! — согласился заморыш. — Он справился.
    — Брось это в мусор! — приказал Род Виллу, показывая пальцем на труп.
    Энди трясло. Он пошел вслед за Родом. Его ноги заплетались на каждой ступеньке.
    — Ты везунчик! — шепнул ему Боб на ухо, — потому что у тебя было мало шансов остаться здесь.
    Род сел и зажег сигару.
    — Ты заменишь Джо! — сказал он.
    Он достал из кармана пачку денег, которые Энди украл у начальника станции. Энди протянул руку. Род ухмыльнулся.
    — Восемьсот долларов. Нас четверо. Все верно. Твоих пятьдесят долларов.
    Энди закрыл глаза. Он не боялся. Он принял свое поражение, так как знал: он пустит кровь Роду, и Бобу, и Вилли. И Фло будет ползать перед ним на коленях.
    
    Энди обнаружил, что он терпелив. Род его постоянно контролировал, особенно если в комнате была Фло. Но постепенно он начал доверять Энди, сопровождавшему его в рестораны, в кино и в прочие менее публичные, но такие же опасные места. Энди должен был выходить первым и если автомобиль случайно двигался вдоль тротуара медленно — он нутром чуял, как внутри у него все сжимается, а в горле пересыхает. Долбаное житье, что и говорить! Род готовил новый налет, и Энди размышлял в одиночестве. Он спокойно сносил насмешки и оскорбления Боба и Вилли. Он погружался в них, когда засыпал. В его голове мелькали картины; это было настоящее кино. От этих картин его бросало в жар; они объясняли ему, как быть.
    Он не хотел просто убить Рода. Надо было захватить его врасплох, чтобы потом у него хватило времени испробовать на нем все приемы, которые превратят этого болтуна в покойника. Род снова выбрал в качестве штаб-квартиры небольшую аптеку за ипподромом. Он осуществлял частые вылазки, и ‘Бьюик’, следовавший за ‘Air Flow’, становился серым от пыли, а счетчик километража с каждым разом сильно увеличивался. В голове Энди созрел план. Он выжидал удобного случая.
    Он притворялся простодушным и невинным, как это делают все хорошие шутники в этой гребаной жизни. Вечером Энди прибыл в аптеку; помещение было пустым. Он поднялся первым, как обычно. Вилл и Боб пили, играя в кости. Боб протянул Энди бутылку.
    — Где Род? — спросил Энди, не думая ни о чем плохом.
    — Уехал в ночь!
    Энди решил прощупать почву.
    — В банк?
    — Кажется, ты все слышал. Кое-что получше. На пару-тройку сотен кусков.
    Энди не настаивал, но он понял, что момент наступил. Он опустошил пару стаканов, глоток за глотком.
    — Странный район он выбрал, — пробормотал он, зевнув.
    Вилл зажег сигарету.
    — Чего? Ты что хочешь сказать?
    — Это опасное место! Если копы окружат эту хибару, мы даже не заметим.
    — Не встревай, молокосос! — посоветовал Вилли.
    Боб надвинул свою фетровую шляпу на правый глаз.
    — Не переживай, малыш. Если они заявятся, мы услышим звонок и откроем стенной шкаф позади Вилла. Покажи ему фокус, Вилл.
    Вилл сжал кулаки.
    — Род сказал… — проворчал он.
    — Да ладно тебе, мы с малышом спелись. Он не проболтается, чего там!
    Вилл потянул за створку шкафа, и она медленно повернулась, словно панель сейфа. Она была из прочной стали. С помощью короткого рифленого стержня Вилл несколько раз повторил тройной поворот замка.
    — Отлично! Я вижу, вы знаете свое дело, и мы спокойно выкарабкаемся.
    — Выкарабкаемся? — взвыл Вилл. — Что ты несешь? Может, нам когда-нибудь и придется выбраться на свежий воздух — но тем хуже будет для фликов. Вбей себе в башку, что они останутся позади нас и будут не слишком бодрыми.
    Энди почувствовал, что у него дрожат руки.
    — Вы хотите сказать, что вы вооружены?
    Вилл расхохотался и хлопнул Боба по плечу.
    — Ты слышал этого чудика? Конечно, молокосос, у нас есть оружие. Принеси его!
    У выхода в тайный коридор стоял сундук. Наклонившись, Энди увидел в нем пистолеты всех калибров, обоймы, гильзы, дубинки, два ружья со спиленными стволами и футляр, похожий на скрипичный. Он поднялся, слегка побледнев.
    — Потрясающе! — прошептал он. — Никогда не видел такого набора!
    Случайно он подобрал ‘Люгер’[27] и легкомысленно направил его вперед.
    — Осторожно! — сказал Вилл. — Этот пистолет не следует вертеть. А ты его держишь, как удочку.
    — Все в его руках! — заметил Боб. — Это пока только начало.
    Энди положил ‘Люгер’ в сундук.
    — Это серьезная вещь, согласен. Но все это не стоит пулемета. Если копы нападут, они вас все равно сделают.
    Вилл сплюнул и почесал в затылке.
    — Ты вправду хочешь поглядеть на пулемет?
    Он взял футляр от скрипки и поставил его на стол между стеклами.
    — Вот укулеле![28] Открой!
    Энди открыл футляр. Внутри лежали рядом в замшевом футляре орудие и лафет пулемета. Вилл аккуратно поднял оружие.
    — Красавчик, верно?
    Он установил затвор, приложил орудие к согнутой левой ноге и изобразил, как прошивает воображаемого врага.
    — Помнишь Канзас, Боб? Три флика в воздухе?
    — Да, — сказал Боб. — А у нас двадцать пять кусков.
    — Покажем его в деле! — крикнул Вилл. — Поставь его на место, ради Бога… Стой! Давай наденем глушитель на головку… Сюда. Жми сильнее — он не хрупкий. Левую руку положи на рукоять, а правую на приклад. Вторую фалангу указательного пальца на курок…
    — Почему?
    — Меньше отдача. Все тебе надо объяснять! Ты слишком высокий для того, чтобы заряжать, как Боб. Вставляй обойму сверху… Боб, передай мне обойму… Ты тормозишь? Это тебе не кукольный театр. Быстро жмешь на рукоять, чтобы отправить в ствол первую пулю. Нужно просто удерживать. Сначала сильно тряхнет. Это эффект разрыхлителя сжатого воздуха. Он выпускает наружу пулеметную очередь. Но после тренировки ты будешь убирать копа с полумили. Боб сбивает с ограды ряд орехов. Верно, Боб?
    Энди осторожно погладил пальцем смазанное маслом орудие. Он пробовал его механизмы один за другим. Оно было прекрасным, тугим, холодным, восхитительным. Он слегка отодвинулся. Его сердце билось где-то в горле, и ему хотелось кашлять. Он сделал шаг назад, затем еще. Его судорожно сжатая правая рука начала неметь. Он почувствовал, как его лицо каменеет.
    — Ты прочно держишь? — спросил Вилл. Я тебе пока…
    Он замолчал. Его взгляд встретил взгляд Энди. Наступило нечеловеческое молчание. Они услышали мяуканье кошки на первом этаже. Оба гангстера, замерев, смотрели на Энди. На лице Вилла выступил пот и образовывал вокруг его ноздрей постепенно расширяющиеся белые круги.
    — Отдай! — прошептал Боб детским голоском.
    — Руки вверх и наружу! — приказал Энди.
    Казалось, эти слова звучат издалека. Четыре руки поднялись мгновенно. Колени Энди задрожали, как тогда у владельца станции. Гримаса исказила его рот, и внезапно напротив его живота раздался приглушенный грохот, и языки пламени брызнули из его рук и показались ему текучими орудиями пытки, схватившими два внезапно скорчившихся силуэта. Конец очереди обрушился, словно лавина ударов молота, на железную дверь, которая медленно закрылась. И наступило молчание — огромное, жестокое. Обессиленный Энди смотрел на два скорченных тела, исполосованных красными дорожками. Он повторял: ‘Сволочи… Сволочи… Сволочи…’ Когда он остановился, пулемет выскользнул из его рук, и долго слышался шум от его падения. Люди внизу, привыкшие к поведению своих клиентов, не беспокоились. Может, они ничего не услышали? Энди прополоскал рот виски. Он засунул трупы в шкаф, быстро очистил пол, умылся. Был час ночи. Энди выскользнул к лестнице, пересек двор, проник в гараж. Он выбрал на стене английский ключ. Будущее прояснялось, проступали его контуры, которые выглядели вполне приятно. Род не должен был на глазах Флоры отпускать свои шуточки. Скелет отъелся и научился соображать. Энди позволил себе роскошь выкурить сигарету.
    
    Когда ключ Рода повернулся в замке, Энди прижался к двери. ‘Бьюик’ въехал и заурчал. Его фары начертили на стене два светящихся круга, которые вскоре погасли. Род вышел. Он беззлобно насвистывал. Английский ключ опустился ему на затылок. Он повалился в руки Энди. Не такой уж ты ловкач, великий Родни! Энди включил свет, подтащил Рода к одному из бетонных столбов, поддерживающих остов крыши, и привязал его запасной веревкой от ‘Бьюика’. Скоро Род придет в себя. Надо было действовать быстро. Энди раскрыл нож и положил на бетон. Род поднял голову и попытался лягнуть его. Он узнал Энди.
    — Сын шлюхи! — негромко сказал он.
    — Может быть! — пробормотал Энди. — Слушай, Род! Я спешу. Я знаю, что ты задумал. Ты скажешь мне, где ясли ребенка.
    — Сын шлюхи!
    — Я думаю, тебе будет очень больно, Род.
    Энди поднял нож и провел по своему большому пальцу.
    — Адрес?
    — Сын шлюхи!
    Энди придвинулся поближе к Роду.
    — Я начну с левого глаза. Мне кажется, тебе будет не до смеха.
    Он ухватил Рода за волосы и запрокинул ему голову назад. Он с интересом изучал географию человеческого лица, шелковистые холмики щек, молочную кожу лба с разветвленными венами, бившимися, словно худое связанное животное, и две впадины глаз, окруженные тенями. Глаза из глубины поглядывали на него. На таком близком расстоянии они казались лишенными всякого выражения. Они были расширенными, неподвижными, и отблеск света из окошка, пересеченный светящейся полосой, делал их похожими на глаза козы. Энди поднес ближе к левому глазу блестящее лезвие. Его острие казалось живым. Металл коснулся кожи чуть ниже глазного яблока — там, где образуются морщины и мешки под глазами. Род судорожно вздохнул, и его рот начал искажаться гримасой. Острие проникло в эпидерму и прорезало незаметную щель, рядом с крошечными морщинками — словно кровавый глаз готовился открыться под другим. Зрачки бесновались, пытаясь уклониться.
    — Адрес?
    — Поделимся! — пробормотал Род.
    — Твоих пятьдесят долларов. Все верно.
    — Свинья!
    Энди слегка надавил на рукоять, и капля крови показалась из-под лезвия и потекла по щеке.
    — Прекрати! — завопил Род.
    Из его правого глаза потекли слезы. Его зубы стучали.
    — Адрес?
    — Слюис, Гринпарк, возле Сан-Диего.
    Энди закрыл нож и вытащил английский ключ.
    — Прощай, Род!
    Он взмахнул ключом и со всех сил ударил Рода по голове. Она треснула, как кусок разбитого дерева. Энди выключил свет. Так было намного лучше. Заглянув в ‘Бьюик’, он испытал шок. Энди осторожно подошел на цыпочках. Он открыл заднюю дверцу и чиркнул спичкой. На подушках лежал темный куль.
    — Что это? — пробормотал Энди.
    Он зажег вторую спичку и увидел спящего ребенка трех-четырех лет.
    Энди небрежно вошел в комнату Фло.
    — Приготовься, куколка! Мы смываемся!
    — Род мне ничего не говорил! — рассмеялась Фло.
    Она потянулась, и Энди увидел ее рыжие подмышки. Он подошел к кровати, его грудь чуть напряглась.
    — У меня вышел с ними небольшой спор. Когда я уходил, они уже успокоились.
    — Ты их…
    — Именно. Всю тройку.
    Флора стала бледнее, чем простыня.
    — А Фредди? — спросила она внезапно умоляюще.
    — Кто этот Фредди?
    — Мой сын!
    Энди накрыл ее руку своей. Он не подумал о подобных осложнениях. Но Флора-то не была новичком. Как она могла быть такой глупой?
    — Он внизу в машине. Он спит! — сказал он. — Поторопись, малышка, иначе флики сядут нам на хвост еще до рассвета. Где был раньше этот… твой сын, как ты говоришь?
    — В деревне, у кормилицы, последние два месяца.
    Она послушно оделась и поцеловала его перед тем, как следовать за ним. Энди немного знал Сан-Диего. Энди ехал весь день, не думая ни о чем. У него были денежки, машина, женщина; это было хорошо. Он позаботится об этом малыше, сыне Рода. Он больше не ненавидел Рода. Это осталось в прошлом. А в будущем его ждали Слюис и состояние. Энди подумал о ферме в Техасе. Он был готов на все, чтобы иметь такую ферму и быть не хуже других. В глубине души он не любил авантюр. У него были простые и мирные вкусы. В Сан-Диего он обменяет ‘Бьюик’ на ‘Форд’ — машину попроще — и снимет жилье в многоквартирном доме на восьмом этаже, откуда будет легко сбежать в случае проблем.
    
    Владения Джеймса Слюиса были расположены в сорока милях от Сан-Диего. Энди обнаружил девятифутовую стену в глубине парка. Весь день величественная старуха катала младенца в коляске в сопровождении полицейской собаки. Энди изучил все дороги и тропинки вокруг Гринпарка. Шикарное место! У Рода был нюх. Энди выжидал неделю. Он купил коляску, похожую на ту, которую видел в Гринпарке. Фло возила своего сына в коляске, попадаясь на глаза как можно большему числу соседей. После полудня она приходила в парк и садилась на скамейку возле западного входа. В день, когда она увидела, что Энди подошел слишком спокойно, она все поняла. Он опустился на скамейку, открыл газету.
    — Ты его взял? — спросила она.
    — Да.
    — Это было очень трудно?
    — Не очень. Старуха пыталась вопить, но недолго. С собакой было потруднее.
    Они одновременно встали и не спеша вышли из сада. Фло усадила своего сына в машину и положила юного Слюиса в детскую коляску.
    — Не так! — выдохнул Энди. — На нем что-то вроде гипсового корсета. Наверное, он хрупкий.
    Молодая женщина подняла капот машины и неспешно зашла. Входя в холл дома, она услышала первые крики продавцов газет. Они скакали, размахивая газетами, и орали:
    — Сын Джеймса Слюиса, знаменитого актера, похищен. Нашедшему обещана премия двадцать пять тысяч долларов. Сенсационное преступление… Федеральная полиция…
    Она закрыла дверь.
    Энди тоже слышал крики газетчиков. Он не слишком обрадовался, когда услышал, что к делу подключились феды[29]. Он знал, что это означает. Малейший неверный шаг — и его затравят, как крысу. Он зашел в телефонную кабинку в аптеке и поискал в справочнике номер Слюиса. Найдя, он сразу позвонил.
    — Это Слюис? — спросил Энди. — Тогда разуйте уши. Речь о младенце. Кажется, у него чахотка. Не придется даже перерезать ему горло, если вы попытаетесь юлить. Вы поедете по шоссе из Феникса, пока не увидите на дороге пустую канистру из-под масла. Вы бросите деньги, не останавливаясь. Когда вернетесь — найдете своего ребенка. Если в дело вмешаются копы — можете заказывать траур.
    Он повесил трубку и привел Фредди домой. Юный Слюис орал в кроватке.
    — Что с ним? — проворчал Энди.
    — Он не хочет есть! Он страшно худой. Ты видел его ножки?
    — А что у него с ногами?
    — Кажется, они парализованы! Его долго придется держать здесь?
    — Два дня.
    — А если он здесь умрет?
    Энди пожал плечами, достал из кармана флягу, сделал большой глоток спиртного и включил радио. Слушая слова из ящика, Энди сжимал кулаки.
    — Тревога всем дорожным патрулям… Тревога… Похищение Слюиса… Все, обладающие полезными сведениями, должны срочно связаться с Джеймсом Слюисом… Приметы ребенка следующие…
    Голос полностью описал юного Слюиса.
    — Внимание… Шоссе на Феникс должно полностью патрулироваться…
    — Подонок! — пробормотал он. — Пытается застукать меня. А я ведь его предупредил.
    Он начал шагать туда-сюда по комнате, трясясь от злости. Тонкий детский голосок заполнял комнату. Энди больше не мог выдержать. Левой рукой он схватил пакет с одеждой, а правой набросил ее на маленькую сморщенную головку. Плач быстро прекратился. Фло забилась в угол, обняв Фредди, и не шевелилась. Энди попытался родить какую-нибудь мысль. Он не предвидел сопротивления Слюиса. На мгновение он подумал, что не стоит так рисковать — но не мог отказаться от денег, от фермы; он имел право жить своей жизнью, ради Бога! — как прочие, как этот мерзавец Слюис, у которого было больше бабок, чем у всех простофиль Сан-Диего, вместе взятых. Энди обдумывал эффективный план мести, но злость и страх мешали ему думать; ему приходили в голову только дурацкие планы. Ему хотелось выбросить из головы эту муть и создать реалистичный план.
    Вдруг Фло встряхнула его за плечи. У нее были расширенные ноздри и пустой взгляд.
    — Малыш, — сказала она, малыш… Он умер!
    — Как?
    — Посмотри… Я уверена, что он умер!
    Он действительно умер. Под носом у него выступило пятнышко крови. Что-то мгновенно сломалось в этом крохотном тельце, закованном в гипсовый корсет. Фло захныкала.
    — Проваливай! — сказал Энди.
    Она вытолкала Фреда на кухню и повернула ключ в замке. Энди пожал плечами. Он заплатит за это позже. Сейчас следовало подумать о вещах поважнее; он не мог хранить труп. Энди спокойно принял меры. Он спрятал его в чемодан. Успокоившись, он опустошил фляжку. Прежде чем похоронить, он снял с ребенка золотую цепочку. Раз он не получил выкупа — он выбьет его из Слюиса. Начиналась ночь. Энди вывел ‘Форд’. Полицейские кордоны охраняли дороги на много миль вокруг города. К счастью, незачем было уезжать далеко! Выкопать яму, потом зарыть и тщательно разровнять. Энди почувствовал себя легко. Он поехал быстрее. А если послать цепочку Слюису как угрозу? Но что послать потом? Внезапно Энди подумал про Фреда. Он улыбнулся. Слюис раскошелится на три сотни кусков. На этот раз он не посмеет валять дурака. Энди направил машину к кинотеатру. Он выбрал фильм, в котором играл Слюис. Это было забавно. Захваченный фильмом, Энди лишь к концу осознал, что Слюис — актер, которого он любил, — был тем самым Слюисом, ребенка которого он убил. Но Энди недолго предавался подобным мыслям. Он поднялся к себе и заснул.
    
    На следующий день он послушал радио, почитал газеты. Флики больше не показывались. Видимо, Слюис жалел, что послушал федов. Энди краем глаза наблюдал за Фло. Ее глаза покраснели — наверное, она притворялась.
    — Фло, я собираюсь провернуть отличное дельце! — ласково сказал он. — Ты мне поможешь. Ты сядешь в ‘Форд’ и поедешь, пока не заметишь первой засады.
    — А потом?
    Голос Фло был злым.
    — Больше ничего. Мне нужна точная информация.
    — Я возьму Фреда.
    — Ага, чтобы сбежать с ним? Нет, куколка! Мы подождем здесь.
    Ее плечи поникли. Если бы он увидел ее взгляд, события бы приняли иной оборот. Но он думал о том, что собирался сделать. Фло попудрилась перед зеркалом и залезла в карман куртки Энди в поисках ключа зажигания. Она ушла очень быстро, и Энди увидел покатую крышу ‘Форда’, движущегося в потоке машин. Он закрыл задвижку и вышел на кухню. Фредди перестал играть своей машинкой. В присутствии Энди он всегда замирал, и его нижняя губа дрожала, словно он сдерживал плач. Энди чувствовал себя неловко без оружия. Он колебался. Он спрашивал себя, нравится ли ему все еще Фло или стоит избавиться от обоих — от курочки и цыпленка, выбросить их за борт. Но он еще не успел как следует попользоваться Фло. Эта сучка знала свое дело! Он решил не слишком увечить Фредди. Конечно, Фло развопится, но деньги Слюиса все уладят. Он встал позади Фреда. Мальчик обернулся, в его глазах был страх. Энди предпочел бы взвалить шестерых детишек на спину и бороться за их шкуру. Он протянул руку к машинке, но Фредди спрятал ее за спину и попятился к стене.
    — Иди сюда, — ласково сказал Энди.
    Малыш отвернулся.
    — Я сказал, иди сюда!
    Фред молча заплакал. Слезы капали ему на пуловер. Энди ухватил его за пояс от штанов и притянул к себе. Быстрым жестом он взял машинку и положил на пол. Фред наклонился, чтобы ее поднять. Энди увидел белую шею под вьющимися волосами и резко ударил по ней ребром ладони. Фред потерял сознание, как кролик, и упал на бок. Энди раскрыл нож. Если бы он был сообразительнее, он бы проделал это с трупом другого ребенка перед тем, как его закопать. Но теперь отступать было поздно. И в конце концов Фред не умрет! 300 кусков! Они стоили небольшой жертвы. Энди взял левую руку ребенка и прижал ее к паркету, распрямив пальцы. Он нащупал сустав фаланги мизинца, приставил к коже лезвие и направил его вертикально. Он ударил по ножу кулаком. Движение было слишком сильным: нож вонзился в пол. Кончик пальца был аккуратно отрезан. Энди завязал кровоточащую руку носовым платком, положил Фреда на кровать и накрыл курткой. Он нашел на кухне кусок шелка и завернул в него палец. Он положил его в конверт и карандашом, изменив почерк, написал адрес Слюиса. Прежде чем заклеить конверт, он написал на листке из блокнота: ‘300 кусков на прежних условиях… Или получите обе руки’.
    Он запер дверь на ключ и вызвал лифт. Его язык превратился в кусок кожи. Почта была через два дома. Энди бросил конверт и выпил стакан хлебной водки в аптеке. Он сунул руку в карман, чтобы расплатиться. О Господи, цепочка!.. Он все обшарил. Цепочка исчезла. Он вспомнил, как Фло искала ключ зажигания. Его охватила ненависть. Он цедил сквозь зубы грязную ругань. После смерти юного Слюиса Фло испугалась за Фредди. Конечно, она украла цепочку, чтобы доказать фликам, что она говорит правду. Он бы его не съел, ее драгоценного Фредди. Он даже создал бы ему другую жизнь! Энди нащупал пистолет; он слегка поиграл кобурой. Скоро сквозняк будет продувать труп Фло! Энди повернул назад. Его острый взгляд запечатлевал все движения на улице. Никаких детей вокруг. Фло не возвращалась. Он вошел в дом и закрылся в лифте. Лестница перед ним была пуста. Энди засунул тяжелый револьвер в карман куртки. Он остановил лифт, вышел, усмехнулся про себя. Фло поставила не на ту лошадь! Ключ повернулся в замке без усилий, и Энди мгновенно отскочил в сторону: дверь не была заперта! Феды были здесь! Энди бесшумными шагами поднялся на пол-этажа, остановился и обернулся. Дверь его квартиры приоткрылась, и оттуда осторожно выглянула голова в плоской фуражке. Энди понял, что дом окружен. Он выстрелил. Флик повернулся и упал лицом вниз. Энди побежал наверх. Пули вокруг него попадали в деревянную обшивку стен, грохоча, как удары молота. Он добрался до коридора, дверь из которого вела на крышу. Он прыгнул вперед и с громким криком упал. Он услышал шаги и увидел двух высоченных копов над собой. Он выпустил две пули почти наугад. Один коп опрокинулся на лестнице, делая руками и ногами движения, которые в кино выглядели бы смешно. Другой, медленно скользя на каблуках спиной к стене, осел, как пьяный. Энди на ходу выхватил у него револьвер. Коридор был свободен. Энди плечом отворил дверь на крышу и зажмурился от сильного солнца. Он был виден отовсюду — чертово дерьмо! Он спрятался за ближайшим дымоходом. Он хрипло дышал, его ноги стали ватными. Он взглянул на улицу. Там медленно собиралась толпа, образуя подобие черного пятна с движущимися точками по краям. Энди распластался на животе; его тошнило. Внизу завыла сирена. Прибыло подкрепление. Энди пополз к другому концу крыши, перепрыгнул на соседний дом. Его предостерег скрип гвоздей. Он поднялся на колени и послал три пули в силуэты, маячащие в глубине облаков. Флик неподвижно стоял на краю площадки. Его руки висели в пустоте. Использованные гильзы каскадом неслись по склону крыши и падали вниз. Энди на четвереньках полз вокруг дымоходов. Кусок кирпича, отколотого пулей, просвистел над его головой и отскочил рикошетом от железа. Энди на глаз опустошил обойму и перескочил на другой дом. Он больше не ориентировался среди крутых спусков и пропастей и стонал от страха потерять равновесие и упасть вниз на улицу. Он забыл Флору; он даже не помнил, за что его преследуют. Он подыхал от жары среди металла и камня. Вдали позади него раздавались призывы, И в вернувшейся тишине постепенно снова возникали звуки дальнего рокота, похожего на шум сборища на стадионе. Он понял, что в квартале собралась толпа. Она будет ждать весь день и всю ночь. У него нет никакого шанса уйти. Он искал взглядом какое-нибудь окошко, предпочитая сражаться в укрытии. Послышался резкий свисток, совсем близко. Энди с риском для жизни побежал вниз по склону, пробираясь окольными путями к дымоходу. Он делал внезапные повороты. Фед был прямо за ним. Энди угодил ему прямо в живот прежде, чем тот успел приготовиться. Фед повалился на спину; его руки делали движения пловца, пальцами он ухватил Энди за левую ногу. Они оба начали скользить по гладкому уклону, блестящему, словно лед. Энди изо всех сил бил рукояткой пистолета по пальцу флика. Рука, державшая его лодыжку, отпустила ее. Флик, будучи намного тяжелее своего противника, начал медленно скользить на животе под уклон. Он обогнал его, начал ускоряться, обернул к Энди фиолетовое лицо, на котором вены вздувались, как корни. Он резко упал в пропасть. Энди, прилипнув к крыше, медленно уходившей из его рук, услышал звук, смешанный с гулом в ушах и глухим рокотом, — ужасный заглушенный крик. Он безнадежно разжал руки, пытаясь зацепиться коленями. Он положил щеку на склон, ободрав кожу. Прижимаясь к крыше всей своей пылающей кожей, он чуть затормозил падение; постепенно достигнув края, ощутил, как под его ногами начинается пустота. Он прекратил шевелиться, понимая, что лишь неподвижность может его спасти. Очень далеко, с высоты жаркой площадки, по которой он недавно шел, он увидел размахивающие руками тени. ‘Сволочи!’ — подумал он. Этого хватило, чтобы он снова начал сползать. Вес ног непреодолимо тянул его вниз. Край крыши врезался ему в живот, и он начал задыхаться. Его пальцы на ногах сквозь кожу ботинок ощущали вертикальную стену. Они скользили, но ремень брюк, образуя складку, зацепился за металл. Словно разорванный надвое, Энди оставался несколько секунд между небом и землей. Звуки клаксонов вяло доносились из бездны. Потом все смолкло. Под ногами Энди воцарилось напряженное безмолвие. Он услышал, как ткань брюк медленно рвется; складка стала плоской и пересекла край. Его тело превратилось в огромную массу, повисшую на плечах. Его глаза на уровне крыши различали лишь навязчивые фигуры статистов. Потом за пределами крыши все потемнело.
    
    Со сладостным облегчением Энди прекратил борьбу. В бешеном громе ветра он увидел, как улица ринулась на него, чудовищно расцветая тысячами яростных лиц, несущихся к нему, как метеоры.   Стилизация под Д.Х. Чейза ■ Перевод: А. Даниэль ■ Публикация на форуме: 16.09.2019 г.
• БЛЭКИ
    ‘Blackie’
    Джек Сюлливан оттолкнул своего гигантского добермана.
    — Иди спать вниз, Блэки.
    Пес жалобно взвыл и повернул голову, чтобы понять, серьезно ли говорит хозяин, затем печально и неохотно вышел из комнаты, и его когти застучали по ступенькам лестницы. Джек закрыл дверь и позволил себе последнюю сигарету перед сном. Стоя возле окна, он смотрел, как опускается ночь. Ему не следовало возвращаться. Он больше не любил этот дом. А ведь он сходил с ума от радости, когда они его купили! ‘Линда, смотри, какая красота! Ручей прямо под балконом. Вокруг везде лес. Край света для нас двоих. И только пять часов до Нью-Йорка. Ты счастлива?’
    Конечно, она была счастлива. Это было как раз перед Вьетнамом… Далеко, так далеко, будто в сказочной стране. Джек выбросил сигарету, следуя взглядом за светящейся красной точкой внизу, прямо в центре одного из камней, ограждающих ручей. Он все еще умел целиться. Он не потерял руки. Он еще мог бросить бомбу в самый центр деревни. Сюлливан! Ас эскадрильи!
    Опустив голову, он, прихрамывая, подошел к кровати и начал раздеваться. Ему всегда требовалось много времени, чтобы отвязать ремни, поддерживающие его протез — эту длинную искусственную часть тела, привязанную к бедру и похожую на кусок доспехов. Линда так и не смогла к нему привыкнуть. Она отворачивалась, когда он снимал эту искусственную ногу, которой искусные изготовители напрасно пытались придать приличную форму, телесный цвет и должную гибкость. Четверть его тела была телом робота.
    Он поставил костыль в изголовье и положил на пол на расстоянии вытянутой руки трость, служившую ему опорой, если ночью ему нужно было встать, и, закрыв глаза, отдался воображению… Линда… Постоянные ссоры… ‘Ты слишком много пьешь… Ты слишком много куришь… Ты не следишь за собой…’ Она была права. Красавец-атлет, за которого она вышла замуж — ростом метр восемьдесят два сантиметра… весом в девяносто два килограмма…— превратился в расплывшегося толстяка… Девяносто два килограмма… но с протезом… Внимание! Он умолял ее не лгать. Почему она постоянно лгала? Почему, к примеру, не прекращала ему твердить: ‘Есть много таких людей, как ты! Это не мешает им работать. Всегда можно освоить новую профессию!’ Будто она не знала, что инвалиды в его возрасте были просто никчемным балластом; естественно, им предпочитали молодых.
    Внизу на кухне туда-сюда ходил Блэки. Он тосковал. Вскоре он начал взбираться по лестнице. Он был таким тяжелым, что некоторые ступеньки под ним трещали. Он сопел под дверью, скребся лапой, затем с шумом улегся на порог и тяжко вздохнул. Подарок Линды — Блэки! ‘Ты будешь меньше скучать, когда я буду в конторе’, — сказала она. Доберман тогда был угольно-черным щенком, который обожал его. Он научился медленно ходить рядом, со стороны живой ноги, к которой он прижимался, когда Джек останавливался, чтобы зажечь сигарету. Прочих людей и животных он презирал. Он надменно прогуливался мимо них со своим господином, а дома игнорировал Линду. Он не спрашивал, почему у хозяина иногда две ноги, а иногда одна. На то были причины, о которых ему не следовало думать. Нужно было только находиться рядом с ним, в пространстве, наполненном его запахом.
    Джек хотел открыть ему дверь, но тогда Блэки взберется на кровать — и конец отдыху. Джек подумал, что забыл принять снотворное. Он включил свет и, опираясь на трость, на одной ноге добрел до туалета. Он выпил две таблетки — больше, чем положено, — чтобы быть уверенным, что он заснет глубоким сном до утра. Тяжелее всего было то, что он не мог спать на искалеченной стороне и приходилось оставаться на спине, в положении, которое сразу же становилось мучительным. Он чувствовал невыносимый зуд в отсутствующей ноге. ‘Обычная иллюзия в ампутированных органах’, — говорил ему врач. Иллюзия была такой сильной, что он стонал, бормотал, плакал во сне. Линда стала спать отдельно в гостевой комнате. Ему больше незачем было возвращаться наверх.
    Джек вернулся в кровать, со страхом предчувствуя кошмары, которые не замедлят наброситься на него, как только он заснет — как каждую ночь, когда его преследовали, а он убегал и прыгал через огонь. Но, может быть, благодаря деревенскому воздуху он спокойно проспал до утра. А проснувшись, он с удивлением обнаружил, что у него почти хорошее настроение. В комнате было солнечно. Жизнь была более сносной, чем обычно. И он даже почувствовал голод.
    Он пристегнул протез, и это напомнило ему о тех временах, когда, вылетая на задание, он со всех сторон пристегивался ремнями, крепко затягивая их, чувствуя себя одним целым со своим самолетом. Но теперь это снаряжение из кожи и металла служило лишь для того, чтобы крепче привязать его к земле. Его первый утренний рейд приведет его в кухню, где он сначала приготовит еду для Блэки.
    — Не так ли, Блэки?
    Доберман за дверью издал гортанный звук — он здоровался таким образом — и Джек открыл ему дверь.
    — Заходи! Успокойся. И пропусти меня вперед.
    Его протез был достаточно удобным, чтобы он мог сгибать ногу в колене, но он предпочитал спускаться на прямых ногах — ступенька за ступенькой, тяжело, разрываясь между желанием пожалеть себя и гордостью от того, что он не уступал этому желанию. С ним был только Блэки, чувствовавший себя вполне довольным. Пес сидел перед большим холодильником, полным вкусных вещей.
    — Сейчас получишь, — пообещал Джек. — Обжора!
    Он приготовил похлебку, добавив к ней большую кость, и налил себе кофе, когда зазвонил телефон. Это не могла быть Линда. Она никогда не позвонит первая. Телефон был на другом конце комнаты на столике возле окна. Джек подождал, надеясь, что незваному гостю надоест звонить, но телефон не умолкал.
    — Ладно, ладно, — проворчал он. — Алло! А, это ты, Боб! Да, видишь, я за городом… А как ты узнал?.. Это Линда… Она была не слишком любезной… Да, у нас был бурный разговор во вторник утром… Да, уже десять дней назад… Тебе-то я могу сказать, но пусть это останется между нами, ладно? У нас с ней дела не слишком хороши. И заметь — по моей вине. Я довел до этой точки. С утра до вечера я раздумывал и мысленно жевал одну и ту же жвачку. Я понимаю, что становлюсь совершенно невыносимым… Но, с другой стороны, ты ее знаешь… У нее никакого терпения! Поэтому мы решили дать друг другу возможность пятнадцать дней подумать в одиночестве… Если мы ясно поймем, что все кончено, — мы разведемся. Если же, напротив, мы поймем, что между нами еще кое-что осталось, как раньше, несмотря на то, что со мной случилось, — хорошо, мы попытаемся начать сначала, если можно так сказать. Первый, кто простит другого, позвонит… Нет, телефонный звонок не заставил меня подскочить. Если кто-то из нас уступит — это не будет она, можешь быть уверен. Но лучше пусть никто не знает, что я здесь… Не хочу, чтобы меня беспокоили… Но ты меня простишь, старина… Нет, я отлично устроился… Я привез столько провизии, что могу выдержать осаду. Нет, со мной ничего не может случиться, мой добрый Боб. Согласен, дом стоит уединенно, но подумай: в машине у меня ружье, а главное — со мной Блэки. А если Блэки на кого-то бросится — я боюсь даже подумать о его жертве… Да, он доволен этими каникулами, хотя в последние дни кажется мне немного грустным… Вначале он вел себя как шальной. Носился по лесу как сумасшедший. Кстати, он ободрал лапу. Он все-таки горожанин. Но сейчас он совершенно успокоился. Слушай, увидимся, когда кончатся пятнадцать дней. А до тех пор забудь обо мне. Я хочу, чтобы все про меня забыли… До скорого, старина.
    Джек повесил трубку. ‘Экзамен на сознательность, — подумал он. — На самом деле, если честно, мне не требовалось пятнадцати дней. Я и без того знаю, что все уже кончено’.
    Доберман прилег рядом с миской, положив морду на лапы.
    — Что такое, Блэки? Ты не голоден? Ты не съел свое мясо. Тем хуже для тебя.
    Джек поднялся наверх и быстро привел себя в порядок. Затем он отправился на утреннюю прогулку на берег озера. Недалеко от дома был каменный выступ вроде волнореза, на котором он любил сидеть. Он глядел на волны, в которых разбивались отражения облаков, и в его мозгу быстро проносились горькие мысли. Линда вела себя безупречно. Это была правда, которую следовало признать. Если быть честным, он должен был позвонить ей и сказать: ‘Я сожалею’. Но он никогда этого не скажет. Он никогда не признается адвокату, что ревнует руки Линды, ее ноги, все ее любимое тело, к которому он теперь не осмеливается прикоснуться. Слизняки не имеют права ползать по цветам. Он погладил пса.
    — К счастью, у меня есть ты, Блэки. Погляди на меня, мой хороший. Ты как-то странно трясешь головой.
    Доберман быстро дышал, словно запыхался от бега.
    — А ну, помоги мне!
    Джек оперся о плечи Блэки и с трудом поднялся.
    — Лучше нам вернуться домой. Но сначала немного побегай — ты-то можешь бегать.
    Джек бросил ветку, которая упала далеко. Блэки бросился было за ней — но сразу остановился и хрипло тявкнул.
    — Ладно, — сказал Джек, — как хочешь.
    Он оглядел пса. Может быть, Блэки заболел? Вернуться в Нью-Йорк не было проблемой. Но зачем? Животные, как и люди, временами плохо себя чувствуют. Он не спускал с него глаз на обратном пути. Блэки спокойно шел рядом, но обычно он следил глазами за птицами, задирал голову и поднимал уши в форме дудочки в ответ на слышные лишь ему звуки. Сегодня он казался равнодушным к природным явлениям. Странно! Может быть, стейк с кровью вернет ему радость жизни.
    Джек достал из холодильника отличный кусок говядины, который припас на обед. Блэки понюхал мясо и отвернулся с презрительным видом. Разумеется, в этом не было ничего угрожающего, но, может быть, следовало позвонить ветеринару, хотя позвать его сюда будет нелегко. Но зачем звонить ветеринару? Какого черта, будь хладнокровнее! Блэки просто не голоден. Можно подождать еще сутки.
    — Блэки, отвечай мне. Ты не заболел?
    Блэки, сидя у стола, задумчиво смотрел на хозяина. Иногда в его карих глазах мелькали красноватые отблески. У него был грустный вид.
    — Покажи-ка свой нос!
    Джек ощупал морду животного, нос был сухим.
    — Похоже, ты собираешься заболеть. Если завтра тебе не станет лучше… Но это не слишком хорошо с твоей стороны, Блэки. Ты же знаешь, сколько у меня других забот.
    Он отложил неприятное мытье посуды на потом и поднялся к себе в комнату. Пес не пытался взобраться по лестнице. Он растянулся внизу. Джек увидел его на площадке — сильного, грозного и доброго. ‘Я люблю тебя’, — прошептал он, закрывая дверь. Он растянулся на кровати, не снимая металлической ноги, и, просмотрев в газете список адвокатов по бракоразводным делам, задремал.
    
    Он резко проснулся оттого, что услышал злобный хриплый лай, похожий на кашель, и сначала ему показалось, что посторонняя собака бродит вокруг дома. Но следующий приступ лая вернул ему ясность сознания. Это был Блэки. Так быстро, как только мог, Джек пересек комнату, вышел на лестничную площадку и увидел оттуда гостиную. Блэки бродил туда-сюда, как больной, пытающийся заглушить свою боль. Он тяжело дышал. Время от времени из его легких доносился ужасный хрип.
    — Блэки!
    Доберман поднял голову, ощерив клыки, и начал подниматься по лестнице. Испуганный Джек вернулся в комнату и прислонился к двери. Блэки взбесился? ‘Но что мне делать? — спросил себя Джек. — Я все-таки не боюсь Блэки. А с другой стороны — что я знаю о бешенстве?’
    Внезапно он вспомнил о ране на лапе пса. Может быть, Блэки укусил какой-то зверь, когда тот носился по лесу? Сколько дней прошло с тех пор? Джек считал, загибая пальцы. Одиннадцать. Джек вспомнил, что, кажется, болезнь проявляется примерно через пару недель. Но это неточно. Только ветеринар может… Нужно срочно звонить ветеринару. Он открыл дверь и внезапно остановился. Телефон стоял в гостиной, а внизу возле лестницы лежал Блэки и глухо рычал. Джек наклонился.
    — Блэки, это я! Твой старый товарищ. Ты же не хочешь причинить мне боль!
    Пес посмотрел на него болезненным взглядом, словно пытаясь разглядеть силуэт друга сквозь туман галлюцинаций. Он завыл, затем его голос охрип, и из его пасти, словно поток брани, раздался жуткий лай — хриплый, омерзительный. Джек укрылся в комнате. Он услышал, как зверь медленно поднимается по лестнице и останавливается перед дверью, как он нетерпеливо скребет когтями. Его голос, хриплый и словно пьяный, предрекал темную угрозу.
    Тыльной стороной руки Джек вытер пот, текущий по его лицу. Блэки, утратив черты воспитанной собаки, мог превратиться в дикого хищника. И у Джека не было способа кого-нибудь предупредить, позвать на помощь. Негде было искать спасения. Прямо под окном был небольшой утес, тянувшийся вдоль ручья. Пустота на расстоянии около десяти метров. Иначе он мог бы легко спуститься по узкому длинному карнизу, огибавшему первый этаж. Один прыжок — и он спасен. Входная дверь была закрыта, он мог не бояться Блэки. Он бы сел в машину и… Но к чему мечтать? Джек волочил по полу ногу, которая не позволяла ему совершать смелые спортивные подвиги. Надо придумать что-то другое. Но что? Он был пленником. Сразиться с Блэки? Ударить его? Усыпить? Собака опрокинет его при первом нападении. Оставалось лишь одно: ждать. Ждать, пока болезнь одолеет пса, а это может затянуться на несколько дней.
    Джек, упав духом, сел в кресло и зажег сигарету. В конце концов, это просто идиотизм! Застрять здесь без возможности позвать на помощь, став жертвой собаки, которая, возможно, даже не была бешеной. Джек неуверенно встал и бесшумно приоткрыл дверь. Площадка была пуста. Он сделал несколько шагов, но протез стучал, и Блэки внизу поднял голову. Тут же он побежал к лестнице. Джек отступил. В этот раз опасность была явной. Блэки укусит. Согласие между человеком и животным исчезло. Блэки стал врагом. Джек едва не заплакал. Что делать? Господи! Что делать? Внезапно Джек вспомнил, что он ничего не ел. Вся еда была в холодильнике. Он остался в засаде без ресурсов. Голод скоро вынудит его напасть на животное. А у него нет никакого оружия.
    Он обвел глазами комнату. В ней было немного мебели: кровать, стулья, стол, кресло, шкаф. Больше ничего. Удилища, которыми он давно не пользовался, были сложены в шкафу в ванной. Их было три — бамбуковые, достаточно прочные, чтобы выдержать вес большой щуки. Но Блэки их разгрызет, как спички. Да, он вправду был совершенно безоружен. Он уселся в кресло, пытаясь подумать спокойно.
    Еды нет. Оружия нет. Телефон недоступен. На секунду он решил использовать свой протез как дубину. Пока собака его не разгрызет, он, может быть, успеет позвонить. Но Джек отбросил эту абсурдную идею. Не время фантазировать. Ему следовало признать, что много лет он отказывался смотреть в глаза реальности. А теперь реальность взяла его за горло. Придется не бежать, а сражаться. И не с помощью силы мускулов, а с помощью интеллекта. Оставалось лишь одно средство: сообщить кому-нибудь снаружи без помощи телефона. Но как?
    Он открыл окно и наклонился. С места, где он находился, он видел наискосок небольшую часть двора — комната была расположена в задней части дома, так как лишь отсюда открывалась великолепная панорама. Если как следует прицелиться, может быть, получится бросить послание во двор. У него были блокнот и карандаш. Для тяжести можно было использовать грузило для ловли щук.
    Не теряя ни минуты, он вырвал листок и написал: ‘Не входите. Моя собака, вероятно, взбесилась. Срочно сообщите маршалу[30], чтобы он пришел и освободил меня’.
    Он перечитал, и рыдание подступило к его горлу. Он только что подписал смертный приговор Блэки. Разумеется, он понимал, что его доберман уже и так пропал, но для него была невыносима мысль, что Блэки застрелят из ружья или пистолета. Ему хотелось плакать, и он злился на себя за то, что чувствует себя таким слабым, таким беспомощным. Как низко он пал! Как права была Линда, оттолкнув его! Она даже была недостаточно суровой. Сейчас стоял выбор между его шкурой и шкурой Блэки. Нечего прибегать к уверткам! Джек сделал маленький сверток, достаточно тяжелый, чтобы можно было бросить его далеко, и, наклонившись к окну, оценил расстояние и направление. Он не имел права на ошибку, но он был опытным рыболовом и хорошо знал жест, который должен сделать. Он взмахнул рукой и швырнул пакет, который упал точно там, куда он прицелился, и покатился за пределы улицы, за пределы центральной аллеи. Поскольку ставни на первом этаже были открыты — это показывало, что дом обитаем, а значит, кто-нибудь мог войти. Прохожий… Охотник… Это был шанс бежать. И, может быть, этот прохожий по воле провидения увидит записку.
    ‘Я был неправ, рассчитывая на других, — подумал Джек. — Прежде всего мне следует рассчитывать на себя’. Он вернулся в кресло и зажег сигарету, чтобы заглушить голод, начинавший мучить его. Он привык в это время садиться за стол. Что ж, придется бороться с комфортом, который ему обеспечивала Линда. ‘С одной стороны есть Блэки, — думал Джек. — С другой стороны я. Такова ситуация. Своего рода поединок, который может затянуться надолго. Но он болен, а я, несмотря на мою дурацкую ногу, пока еще силен. Если он не будет есть и пить, он скоро ослабеет. Я тоже не могу есть, но я могу пить, а значит, выдержу несколько дней без еды. Вывод: не терять бдительности и воспользоваться моментом, когда он ослабеет и не сможет двигаться, чтобы не пустить меня к телефону. Если действовать быстро — телефонный провод длинный, и я успею вернуться на лестницу’.
    Джек размышлял. Нужно было устроить еще кое-что: не подпускать Блэки к лестнице. Если лестница будет свободна — дело можно считать наполовину выигранным, потому что останется лишь преодолеть расстояние между нижней ступенькой лестницы и телефоном. Что могло преградить путь к лестнице? Мебель? Мебель, которую он мог столкнуть с высоты и спустить вниз по ступенькам, чтобы образовать что-то вроде баррикады? Стоило попытаться это сделать. В любом случае это лучше, чем бездействие. Единственным полезным предметом в этом смысле был шкаф. Джек освободил его — это не заняло много времени, так как внутри было только постельное белье, несколько одеял и одежда. Он был трухлявый, и его было несложно передвигать. Толкая шкаф двумя руками, Джек выдвинул его на середину комнаты, но вынужден был остановиться и перевести дыхание. Он не услышал никакого шума. Тогда он осторожно приоткрыл дверь и сразу же ее захлопнул. Блэки был тут. Джек успел разглядеть его безумные глаза, полные злобы. Зверь поскребся в дверь, затем хрипло завыл и начал шумно метаться по лестнице. Наконец он спустился и долго бродил по гостиной, дико ворча и двигая стулья, пытаясь протиснуться между ними. Джек, едва сдерживая страх, выскользнул наружу. Вскоре пес перестал бродить и уставился на фигуру, которую больше не узнавал.
    — Блэки! — ласково позвал Джек.
    Услышав свое имя, доберман отскочил назад, словно его ударили, и его челюсти укусили пустоту. Затем он с жутким лаем кинулся вперед и начал скакать перед запертой дверью, прыгая выше человеческого роста и стуча в дверь двумя лапами, обезумев от ярости, вызванной, быть может, отчаянием. Джек слушал. Ему приходилось видеть солдат, сошедших с ума. Он пытался понять, было ли что-то общее в безумии бойцов и зверя. После окончания кризиса больной падал без сил и надолго впадал в полную прострацию. Может быть, Блэки тоже обессилеет, и тогда Джек сможет быстро столкнуть шкаф по лестнице. Через несколько минут скрежет когтей удалился. Несчастное животное не могло больше оставаться на месте. Джек хорошо определял его местонахождение по издаваемому шуму. Сейчас пес был перед входной дверью, которую он обнюхивал на ходу. Он вернулся на кухню и начал ходить кругами вокруг столика, на котором стоял телефон, снова неутомимо продолжая свое бесцельное блуждание, с жалобным изнурительным воем, мучившим Джека.
    Ночь пришла быстро. Джек высунулся из комнаты и зажег лампу, освещавшую первый этаж. Затем он зажег свет также в комнате. Если бы паркет был более гладким, шкаф бы легче скользил. Но на шершавом полу он застревал. А Джек должен был толкать его перед собой, чтобы опрокинуть на лестницу. Нельзя было тянуть его, пятясь задом наперед, чтобы не оказаться между шкафом и псом, если у того еще останутся силы напасть.
    Джек изо всех сил старался хладнокровно рассчитать. Около пяти метров, чтобы пересечь площадку, считая как минимум метр в минуту — так как шкаф не двигался ровно, и приходилось его приподнимать там, где ножки застревали… Значит, потребуется пять минут. Слишком долго! Однако должен же быть какой-то способ. Джек вспоминал, каким находчивым он был, прежде чем стал инвалидом. Джек кружился вокруг шкафа, похлопывая его ладонью, словно лошадь, которую нужно успокоить. Конечно. У него есть способ: мыло. Он положил шкаф на спинку, принес из ванной мыло и намазал каждую ножку тонким слоем. Затем он ухватил шкаф наподобие тачки и толкнул. Шкаф легко сдвинулся с места. Когда настанет подходящий момент, он сможет легко перемещать шкаф одним движением, слава Богу.
    Джек позволил себе еще одну сигарету — предпоследнюю. У него было еще две пачки в машине — иными словами, на другом краю земли.
    Его часы показывали без пяти десять. Спит ли Линда? Впервые за долгое время он подумал о ней без злости. На него навалились воспоминания об их медовом месяце. Однако сейчас не время умиляться! Он обернул тряпкой свой металлический башмак, чтобы заглушить стук шагов. Ему давно следовало принять эту предосторожность. Дух инициативы, к счастью, в нем понемногу пробуждался. Он вышел на площадку и удовлетворенно заметил, что Блэки его не услышал. Может быть, болезнь начала притуплять его чувства. Он сидел возле телефона, как часовой на посту, спиной к лестнице. Настало время действовать. Джек распахнул дверь комнаты, схватил шкаф и швырнул его вперед что было сил. Шкаф, качаясь и ударяясь об стены, выдирая занозы из неотесанного пола, двигался вперед с грохотом. Джек чувствовал, что его культя разбухает, словно за ней следует живая плоть. Он стоял перед шкафом в шоке. Блэки бросился на препятствие, пытаясь его оттолкнуть, чтобы настигнуть невидимого противника, прерывистое дыхание которого он слышал. Человек и зверь, каждый со своей стороны, изо всех сил в течение долгой минуты пытались преодолеть сопротивление друг друга. Первым уступил доберман и дико завыл, отступая назад к лестнице. Затем он передумал и начал спускаться ступенька за ступенькой, с обнаженными клыками и горящими глазами.
    Внезапно шкаф накренился вниз и кубарем скатился, подобно лавине, разваливаясь с шумом. Его дверцы отрывались, доски раскалывались, шарниры выпадали, и шкаф превращался в груду обломков. Вокруг него витало облако древесной пыли, как на лесопилке.
    Джек понял, что он плохо рассчитал свои действия. Разбитый шкаф образовал преграду, которую нельзя было преодолеть ни с одной, ни с другой стороны. Может быть, лучше было использовать кресло и стулья. Чтобы убедиться в этом, он подошел к баррикаде. С другой стороны вала сторожил Блэки. Можно было расчистить проход, но это заняло бы много времени. Джек представил себе, что у него получится соорудить что-то вроде калитки, которая в закрытом виде спасла бы его от натиска собаки, а в открытом позволила внезапно захватить телефон. Нагромождение досок ему мешало. Джек быстро понял глупость своей идеи. Однако телефон был недалеко, на расстоянии четырех-пяти метров, не больше. Можно было дотянуться до него с помощью длинного шеста. Но где найти длинный шест? К тому же шестом можно тянуть и толкать, но не цеплять.
    Обессиленный Джек сел на ступеньку. Он бы хотел сделать хороший глоток спиртного, но бутылка была в холодильнике — вместе с цыпленком, ветчиной и прочими припасами. Блэки постоянно ходил туда-сюда между входной дверью и барьером, который мешал ему попасть на лестницу. Он негромко подвывал, сгибая задние лапы и волоча хвост, словно кусок веревки. Когда Линда его принесла, он был таким крошечным, но уже таким нежным, когда тыкался теплой мордочкой в его колени и ладони, чтобы зарыться в них. А сейчас приходилось его ненавидеть, чтобы выжить. А чтобы выжить, надо было добраться до телефона. Джек снова поднялся в комнату и услышал шум дождя совсем близко, под крышей. Он подумал о записке, брошенной во двор. Вода могла ее размыть. Он заметил, что ему становилось все равно. Он даже чувствовал радость. Или мог ее чувствовать внизу, в одиночестве. Или мог бы сдохнуть возле этого пса. Теперь это был вопрос достоинства или гордости — он не очень хорошо их различал. Он зажег последнюю сигарету и, опустив голову на руки, сел на краешек кресла и долго размышлял. Мог ли он ухватить телефонный аппарат концом изогнутой трости? Можно было прочно привязать одну из тростей к удилищу, но эта конструкция была слишком ненадежной, и связка могла развалиться. Оставалось другое решение. Почему бы и нет? Он стремительно встал. Культя причиняла ему боль. Он разложил на кровати свои рыболовные снасти. Удилища были в хорошем состоянии. Катушки спиннинга следовало смазать, но они пока еще неплохо вращались. Нейлоновая леска казалась прочной, хоть и ломкой. Чего ему недоставало — это достаточно прочного крючка. Но можно было соединить три-четыре крючка самых больших крючка из пучка так, чтобы удалось зацепить телефонный провод, если удачно их забросить. А что дальше? Телефон упадет на пол, и если леска выдержит, можно будет подтянуть его небольшими движениями и поймать сачком, как рыбу. Когда он будет внизу у баррикады, он, осторожно маневрируя спиннингом, подтянет тонкий конец удилища и наконец унесет телефон наверх. Волочащуюся сзади трубку будет легко подобрать.
    Джек легко изготовил бесформенный колючий предмет, который, может быть, спасет его. Он выплюнул окурок, который обжигал ему губы, и спустился до середины лестницы, чтобы сверху видеть свою цель. В тот момент, когда он настраивал свою руку на нужное движение, телефон зазвонил. Он так подскочил, что едва не уронил удочку. Блэки отчаянно залаял. Но Джек быстро опомнился. Какой-то идиот звонил ему из Нью-Йорка! Видимо, у Боба слишком длинный язык. Но в такое время ночи ни один друг не посмел бы его разбудить. А если это…
    Звонок требовал, настаивал, умолял. Слегка ошалев, он забросил крючки на стол, быстро зацепил шнур, конец которого свешивался за пределы телефона, но его движение было слишком нервным. Крючки зацепились за край столика, он перевернулся, и телефон застрял в метре от него. Трубка упала с аппарата, и внезапно Джек услышал голос Линды, который, казалось, доносился с пола. Слабый, почти нереальный голосок, искаженный расстоянием и все же различимый:
    — Джек… Ты меня слышишь?.. Почему я слышу только Блэки? Заставь его замолчать… Почему он так лает?
    Джек вытащил из груды обломков кусок дерева и швырнул его в пса. Он не попал, но Блэки замолк.
    — Джек, мой дорогой… Я обязательно должна тебя увидеть…Мы оба были идиотами… Что? Пожалуйста, ответь мне… Ты так сильно на меня сердишься? Я люблю тебя, Джек… Видишь, я говорю это первая… Мне грустно… Алло! Джек? Скажи мне, что ты тоже сожалеешь… Ты предпочитаешь молчать? Я тебе мешаю?.. Ладно… Я возьму машину и сейчас же приеду…
    — Нет! — заорал Джек. — Нет, не приезжай!
    Он с трудом понимал слова, гнусаво звучащие в трубке. Внезапно голос Линды стал слабее.
    — Не приезжай! — завопил он.
    Голос замолчал, и удрученный Джек поставил удочку рядом с собой. Линда приедет. Она откроет дверь. Блэки бросится на нее. Нет! Только не это! Что угодно, только не это! Он немного успокоился и попытался дотянуться до телефона. Он с трудом мог разглядеть поверх перил из досок. Телефон упал почти к стене, и стало невозможно забросить крючок между проводом и стенкой. На этот раз все было кончено. Джек с трудом встал. Он тоже любил Линду. Все сомнения, горести, плохие времена исчезли. Осталась лишь невыносимое отчаянье. Линда погибнет, если он немедленно не спасет ее. Потому что она наверняка не услышала его крик. Он надеялся изо всех сил. Если она уловила его слова, если она решила, что он не хочет ее видеть… Нет! Это самое худшее. Потому что он любил ее, он должен любой ценой выбраться из жуткой ловушки, в которой оказался. И если он не может выйти через дверь, остается выйти через окно.
    Спуститься по карнизу! Это безумие! Он отказался от такого способа, но тогда он не знал, что Линда позвонит. Теперь все изменилось. Он чувствовал свежую кровь в своих венах. Риск был огромен, но тренированный человек способен на подвиг. Почему бы ему не стать на несколько минут таким человеком? Это его вина, что он все забросил, что он согласился со своей инвалидностью. Он должен ее отбросить, отречься от нее как от искушения. Ничего не кончено, и он докажет это прямо сейчас. Джек бросил последний взгляд на добермана. Пес, облизывая губы, опустил голову. Казалось, он стоит с огромным трудом, но когда он увидел, что Джек поднимается по лестнице, он разразился мрачным лаем. Он слабел на глазах, но оставался достаточно сильным, чтобы еще долгое время быть опасным. Джек больше не колебался. Он машинально закрыл дверь комнаты, как раньше опускал над головой люк в кабине пилота. Он снова отправляется на боевое задание. Враг побежден — это он сам. Он проверил крепления своего протеза, снял куртку, образовывавшую валик. Он знал, что должен распластаться вдоль бревенчатой стены, прилипнуть к ней, как муха. Если все пойдет хорошо, ему потребуется не больше двадцати минут, чтобы доползти до угла, а оттуда ему надо будет только спрыгнуть во двор. Он перешагнул подоконник, и, чувствуя за спиной пустоту, повис на руках, ощупывая здоровой ступней пространство под собой.
    Вскоре он пожалел, что не снял обувь. Его грубый башмак мешал ему нащупывать путь, он двигался вслепую, в поисках точки опоры. Наконец он ее нашел: его протез оцарапал дерево, принимая в свою очередь нужное положение рядом со второй ногой. Джек отпустил подоконник и оставался некоторое время неподвижным, чтобы овладеть дыханием. Теперь было невозможно вернуться назад. Ночь укрывала его. Мелкий дождик капал ему на спину и на руки. У него не было никакой страховки. Пустота пугала его. Он не ощущал движения воздуха и не смел пошевелиться. ‘Она меня любит’, — сказал он себе. Тем самым он словно прошептал: ‘Боже, помоги мне!’
    Его щеки, живот, бедра прилипли к стене. Его левая рука исследовала поверхность. Он продвигался сантиметр за сантиметром, опираясь на мертвую ногу, которая могла в любой момент соскользнуть, так как ступня не чувствовала края. Окно позади него образовывало светящийся прямоугольник, озарявший дождь. Оно отдалялось мало-помалу, но так медленно! А усталость уже вызывала онемение в колене. Он весь вспотел. Ему казалось, что он привязан к трупу, когда он тащил свою непокорную искусственную ногу, которую он пытался волочь и которая была готова его предать.
    Вскоре он понял, что недалеко продвинулся. Он больше не мог. Его руки, его ноги просили пощады. Если он их отпустит, он сразу погибнет, и это почти неважно. Но Линда… Линда, со двора взывавшая к нему: ‘Джек… Джек, дорогой…’ Она откроет дверь и… Джек стиснул зубы и продвинулся вперед по карнизу. Дом был построен из округлых бревен, которые скользили, если были мокрыми. Надо было нащупывать пальцами промежутки и цепляться за выступы и шероховатости. Это изматывало. Воля постепенно истощалась, слабела, еле тлела, как лампа, которая вот-вот погаснет.
    Стоп! Прижавшись лбом к дереву, распростершись у стены, Джек собрал все свое внимание. Он вызвал в памяти воспоминания о счастливых днях. Каким чудом стало для них обоих открытие этого дома! Ее очаровал чудесный вид; его — просторная гостиная и камин, в котором он хотел разжигать потрескивающие дрова и любоваться языками пламени. Теперь еще шаг, и еще один… Они выбирали мебель вместе. Они повесили крюк для котла над огнем вместе с самыми близкими друзьями…С Бобом, и Ларри, и Стивом… И еще несколькими, с кем бы стоило возобновить отношения… Еще три-четыре метра… Самое тяжкое позади. Джек, ты победил… ты…
    Металлическая нога соскользнула. Тело опрокинулось. Ногти оторвались. Джек даже не успел крикнуть. Ветер хлестнул его по лицу, когда он погрузился в ночь. Он упал в кусты, которые ранили его, и ему показалось, что он рвется на части. Он потерял сознание.
    Дождь привел его в чувство. Боль пронзила ему плечо. Наверное, трещина в лопатке. Ему удалось сесть. Его протез разбился до колена, но он, хоть и сильно контуженный, был почти невредим. К несчастью, склон, который ему надо было пересечь, чтобы попасть во двор, был слишком крутым. Не оставалось времени предупредить Линду. Он отстегнул искусственную ногу, которая только мешала ему, и ощупал почву вокруг себя, морщась от боли. Его рука натыкалась на густой кустарник, и кусты кололи его острыми шипами. Он изо всех сил карабкался, извиваясь, как червяк. Иногда он пытался посмотреть на часы, но боль туманила ему взор, и он видел вместо светящегося циферблата лишь тусклое мерцание. Его битва продолжалась целую вечность. Джек был почти в обмороке, когда, сделав последнее усилие, заполз во двор. Он не видел фар, освещавших ограду. Но он услышал хлопок дверцы. И шаги по гравию — шаги Линды.
    — Джек! Ты спишь?
    Она стояла перед дверью. Джек хотел крикнуть: ‘Отойди!’, но не мог издать ни звука. Линда открыла дверь. Свет из гостиной осветил длинную тень ее высокой фигуры во дворе, и Блэки отчаянно завыл. Джек закрыл глаза и провалился в беспамятство.
    
    Он очнулся в больнице. Лицо Линды склонилось над ним.
    — Он тебя укусил? — с ужасом произнес он.
    — Нет, мой дорогой. Его парализовало. Он сошел с ума от боли. Я позвала маршала, и он его застрелил. А потом мы нашли тебя.
    — Я только хотел тебя предупредить, — прошептал Джек.
    — Отдохни… Спи… Ты все мне расскажешь потом. У нас теперь есть для этого целая жизнь.   Стилизация под У. Айриша ■ Перевод: А. Даниэль ■ Публикация на форуме: 22.11.2019 г.
• ЛОХ−БЛИССКОЕ ЧУДОВИЩЕ
    ‘Le monstre du loch bliss’
    — Еще форели? Уж позволь себе это удовольствие, Питер!
    — Охотно! Она великолепна. Но никто больше не осмелится ее ловить, если чудовище проснулось! Две жертвы за две недели! По сравнению с лох-блисским чудовищем Минотавр — просто карманная собачка!
    — И при этом, — добавил Льюис, — Минотавр съедал своих жертв. Это все-таки оправдание! А лох-блисское чудовище убивает их, похоже, просто ради удовольствия.
    — Но ведь, кажется, это чудовище никто не видел? — боязливо спросила Мэри.
    — Успокойтесь! — ответил Мак-Керн. — Оно существует только в воображении местных крестьян. Льюис вас просто дразнит!
    — Однако, — возразил тот, — лох-несское чудовище люди видели. Вы же не будете этого отрицать! От Лох-Несса до Лох-Блисса расстояние небольшое! Почему бы и у нас не быть своему чудовищу?
    Вирджиния вздрогнула и наклонилась к мужу:
    — Почему ты так любишь эту дикую и уединенную долину, Питер? Я не нахожу себе места, когда ты уходишь на рыбалку в те места! Бог любит троицу, ты же знаешь! Разве вверх по течению от озера форель не такая же красивая?
    Льюис расхохотался.
    — Видно, Вирджиния, что ты никогда не держала удилище и не ловила на муху! Омуты вдоль берегов озера совершенно уникальны! И я вылавливал там монстров весом свыше пяти фунтов![31]
    — Вот почему чудовище так сердито, — сказала Мэри и, в свою очередь, рассмеялась. — Ты воруешь у него пищу и в один прекрасный день еще и подцепишь его за морду! И в тот день, мой бедный Льюис, тебя обнаружат в глубинах озера, как маленького Тома, как браконьера Ричмонда!
    — Слушайте! — вступил Мак-Керн. — Давайте прекратим разговоры об этом удивительном чудовище. Вот Энтони несет великолепного тетерева. Это подарок старого Кикерта. Несмотря на шестьдесят пять лет, он все еще обладает острым глазом и великолепной реакцией. Не хотелось бы мне оказаться у него на прицеле!
    — Ему жестокости не хватает, — заметил Питер.
    — О, не заблуждайтесь! В качестве егеря он безжалостен!
    В этот момент разговор прервался, так как гости занялись жарким. Через открытое окно в огромную столовую замка Кинросс обильно вливался свет заходящего солнца, и строгие настенные дубовые панели, буфеты, люстра, хрусталь на столе горели роскошным, но несколько мрачным огнем. Через листву парка были видны окрашенные в пурпур вершины Грампианских гор.
    — Утро будет ненастным, — заметил Льюис. — Этот северо-западный ветер совершенно некстати. Испытаешь удачу, Питер?
    — Разумеется! Хочу опробовать новую катушку Харди для спиннинга. Пойду на полуостров.
    Полуостров представлял собой длинную песчаную косу в форме полумесяца, которая выдавалась в воды озера подобно насыпи, начиная со скалистого выступа, называемого ‘Зубом дракона’. Этот полуостров, по словам Мак-Керна, представлял собой геологическую диковинку, и Мак-Керн уже посвятил ему несколько очерков, напечатанных в художественных журналах. Он собирался объединить их в одном томе, где, сопровождаемые чертежами и иллюстрациями, они принесли бы автору заслуженную славу.
    Рыболовы также посещали этот полуостров, но по другим причинам. Он заканчивался впадиной, которая даже недалеко от берега имела большую глубину. Этот омут пользовался зловещей славой по всем окрестностям. Течения приносили сюда всякий мусор, а иногда и трупы животных. Этот мусор, кружась в глубине вод, постепенно осаждался в конце полуострова. Но крупная форель любила этот водоворот, и искусный рыболов мог не сомневаться, что увидит, как к заброшенной наживке из глубины поднимется быстрая и прожорливая тень.
    — Тогда, Питер, я пойду с тобой, — решительно заявила Вирджиния.
    — И не думай, дорогая!
    — Не хочу, чтобы ты отправился в одиночку в то место, где за несколько дней утонуло два человека. Если чудовище на нас нападет, пусть слопает обоих. И если ты упадешь в воду, я, по крайней мере, смогу тебя спасти!
    — Браво, Вирджиния! Хорошо сказано! — воскликнул Льюис. — Но ты преувеличиваешь опасности, которым мы подвергаемся. Том, без сомнения, пытался достать какой-то предмет, плавающий около берега. Что касается старого Ричмонда, он, должно быть, был пьян. Это два прискорбных несчастных случая, но, согласись, два несчастных случая самого что ни на есть банального характера.
    Мак-Керн счел нужным вмешаться:
    — Пожалуйста, оставим в покое это чудовище. Вижу, все вы очень суеверны! Я разгуливаю по полуострову уже долгие годы и никогда, — вы слышите, никогда — не видел ничего подозрительного. Если чудовище является тем, что вы говорите, у него было много времени, чтобы со мной покончить! Вы не верите, Льюис?
    — Я? Да все эти сказки старой кормилицы заставляют меня улыбаться! Но вам потребовалось бы больше усилий, чтобы убедить какого-нибудь старого местного крестьянина. Да вот, далеко ходить не надо, возьмите Кикерта! Кикерт мне вчера сказал, что ему очень не по душе эти таинственные утопления. Он верит в чудовище!
    — Кикерт? Смеетесь?
    — Ничуть! Он утверждает, что чудовище просыпается каждые тринадцать лет, чтобы совершить гекатомбу[32]. Тринадцать лет тому назад, пять человек из Кроноча и его окрестностей утонули менее чем за месяц. Их тела нашли на полуострове. Затем все успокоилось. И понемногу о чудовище стали забывать. Но старожилы помнят!
    — Я еще не жил в Кинросе в то время и поэтому не могу спорить с Кикертом. Но вы меня удивляете!
    — Еще бы! Он настолько в этом уверен, что, клянусь, это впечатляет. Он утверждает, что другая серия утоплений была зафиксирована в 1904 году, то есть двадцать шесть лет тому назад. Я остаюсь скептиком, по крайней мере пока! Но Кикерт делился со мной этими своими воспоминаниями на ‘Козлином утесе’, а в этом пустынном и диком месте кажется, что фантазии егеря обретают плоть и кровь — сам убедился! В каждом из нас дремлет ребенок или, скорее, первобытный человек, и мы жаждем чудесного, это несомненно.
    — А кроме того, — сказала Мэри, — нас окружает столько неизвестного! Откуда происходит, например, магическая тяга к воде? Когда я иду по мосту, то делаю над собой усилие, чтобы не наклониться над ограждением больше, чем можно. Я чувствую, что способна перешагнуть через него и парить в пустоте! Когда я была маленькой, то страдала головокружениями и верила, что для рассказов о блуждающих огнях и злых духов, которые кружат вокруг сбившегося с дороги путника, имеются основания.
    — Мэри права, — прошептала Вирджиния. — Я не верю в чудовище, но верю в таинственное. В необъяснимые вещи, которые мы смутно чувствуем и которые не поддаются ни логике, ни причинности. Ваш полуостров всегда казался мне зловещим, даже залитый солнцем, и я беспокоюсь, когда ты, Питер, разгуливаешь в тех местах. Это сильнее меня. Я боюсь!
    — Моя дорогая, — сказал Питер, — ты просто впечатлительное дитя, и эти легенды сводят тебя с ума. Я знаю человека, который не верит в тайны и абсолютно отрицает их существование и, если бы он был сейчас здесь, то заставил бы нас устыдиться! И не ошибся бы!
    — Кто это? — спросил Мак-Керн.
    — Эркюль Пуаро.
    — Это не тот ли маленький бельгийский полицейский, о котором писали в газетах в связи с исчезновением леди Глэдис? — спросил Льюис.
    — Да, это он!
    — Не понимаю, как он смог бы остановить лох-блисское чудовище!
    Все засмеялись, и Мак-Керн встал, чтобы пройти в гостиную, куда подали напитки. Настал вечер, и в темноте слышалось стрекотание сверчков. В воде отражались первые звезды.
    
    Питер и Вирджиния собирались выходить. Льюис не стал их дожидаться. Он уже давно блаженствовал на берегах озера.
    Кикерт с ружьем на плече попросил разрешения поговорить с Мак-Керном. Вид у него при этом был озабоченный. Питеру захотелось его поддразнить.
    — Что, Кикерт, видели чудовище этим утром?
    Кикерт весь напрягся.
    — Нет, — сказал он, — но я только что обнаружил его последнюю жертву!
    Вирджиния вскрикнула и схватила мужа за руку. Питер подошел к егерю.
    — Вы утверждаете, что кто-то утонул?
    — Я ничего не утверждаю. Но Гарольд Кларандон лежит там лицом в камнях.
    Пальцем он указал куда-то вниз по направлению к полуострову.
    — Что с ним произошло?
    — Я ничего об этом не знаю. Но он мертв.
    Подошедший Мак-Керн с волнением выслушал новость. Он хорошо знал Гарольда Кларандона, который жил около Кинроса в маленьким домике, куда приезжал на лето. Вирджиния сильно побледнела и вынуждена была опуститься на стул. Трое мужчин спустились через лес к озеру. Кикерт не обманул. Несчастный Кларандон безжизненно лежал в прибрежной воде. Его тело скрючилось, а на сведенном судорогой лице читался страх. Правая нога трупа оказалась зажатой между двумя большими камнями.
    — Упал в озеро, — заметил егерь.
    — Да, — ответил Мак-Керн. — И мы находим его на полуострове, как и двух других.
    На теле Кларандона не было ран. Нос немного кровоточил, но это было следствием падения на камни. Смерть казалась необъяснимой. Питер подобрал удилище и полотняную сумку Кларандона. В ней еще билась форель.
    — Это сделало чудовище, — прошептал Кикерт.
    Мак-Керн вспылил:
    — Да помолчите вы с вашим чудовищем! Правда в том, что этот человек убит!
    — Убит! — воскликнул Питер.
    — Это единственное возможное объяснение. У Кларандона было отменное здоровье. Поэтому мы не можем принять гипотезу о закупорке сосудов или чем-нибудь подобном…
    Трое мужчин задумчиво посмотрели на распростершийся труп.
    — Надо его унести, — сказал наконец Мак-Керн.
    Это оказалось нелегким делом, но после немалых усилий останки Кларандона были перенесены в Кинрос. Возвратившийся Льюис был потрясен. Он также хорошо знал покойного. Кларандон научил его броску ‘кидай-крути’, позволяющему забросить муху или блесну под нависающие над берегом ветви. Часто они ловили вместе.
    Мак-Керн, Питер и Льюис собрали в курительной комнате военный совет. Надо ли уведомить полицию? А если это действительно преступление? Доктор, старый друг, привычный к бронхитам и вывихам, слег с сердечным приступом. Требовать вскрытия? Это было бы наиболее разумным, но результата придется терпеливо ждать несколько дней! Впрочем, полиция сможет ускорить дело. Льюис обратил внимание на следующий аспект. Он заметил, что, если Кларандон был убит, пастух и браконьер также должны быть убиты, а это маловероятно. Действительно, какая связь могла существовать между этими тремя преступлениями? Следовательно, разумнее было верить в три несчастных случая.
    Питер считал такую серию несчастных случаев странной, но в конечном счете согласился с точкой зрения Льюиса. Только Мак-Керн настаивал на насилии. Мэри и Вирджиния расстроились и захотели уехать из Кинроса. Как и Кикерт, они верили, что Кларандон стал жертвой чудовища.
    Мак-Керн решил начать расследование. Со своей стороны, Питер побывал в Кроноче и отправил длинную телеграмму иностранцу.
    Жизнь в Кинросе текла своим чередом, но радость исчезла. За столом старались избегать даже намеков на чудовище, но, тем не менее, чудовище занимало все их мысли. Мак-Керн продолжал свои геологические исследования, Питер и Льюис ловили форель. Каждый с улыбкой демонстрировал полное спокойствие. Обе молодые женщины больше не расставались. События предыдущих дней их сблизили. Когда три недели назад они встретились в Кинросе, то ощущали некоторое взаимное стеснение и недоверие. Вирджиния говорила себе, что Льюис женился уж слишком быстро, а Мэри опасалась, что он позволит вспыхнуть старой страсти, поскольку не забывала, что ее муж до своего брака любил Вирджинию; возможно, она и вышла бы за него, будь он побогаче или веди он менее разгульную жизнь. Но старый Мак-Керн, оценив Льюиса, которого знал с малолетства, предпочел выдать свою дочь за Питера, предпринимателя с большим будущим. Льюис возвратился к своим кистям, стал путешествовать и забыл Вирджинию. И когда Мак-Керн вновь встретил его, старик пригласил его погостить в замке вместе с Мэри. Питер и Льюис сошлись легко. Они были одного возраста, и оба любили рыбалку. Мэри, очень простая девушка, сильно восхищалась Вирджинией. Все было бы как нельзя лучше… если бы не эти три мертвеца.
    
    Погода испортилась, и в течение двух дней было невозможно выйти. Бушевала буря. Мак-Керн работал у себя в библиотеке. Питер играл в бильярд. Льюис подбирал лески, изготавливал мушки, смазывал катушки для спиннингов.
    Стало известно, что в гостиницу Кроноча прибыл инспектор полиции, но страхи Вирджинии не до конца улеглись. Небо оставалось все таким же серым, а ветер задувал столь яростно, что Вирджинию бросало в дрожь от страха. За столом было тоскливо. Мак-Керн, чтобы оживить гостей, старался заинтересовать их геологией. Он постоянно держал их в курсе своей работы. Книга была почти закончена. Оставалось только начертить карту озера и сфотографировать полуостров.
    — Полагаю, что скоро вы сможете действовать, — сообщил Льюис. — Барометр снова поднимается. Завтра все будет прекрасно, и, как всегда на рассвете, я, разумеется, отправлюсь вниз, в теплые края. Ты пойдешь, Питер?
    — Не думаю! Вирджиния немного скучает. Я поведу ее Грэмрианс — экскурсия нам не повредит!
    — Тем хуже! Пропустишь прекрасное утро!
    
    Льюис возвратился первым к 11 часам. Он выловил семнадцать форелей, из которых одна весила три фунта. После этого он не выходил из кухни, где суетился Энтони.
    В 11 с четвертью Мэри с покрасневшими глазами спустилась в гостиную. Лишь в 11.30 появилась Вирджиния.
    — Питер еще не возвратился? — спросила она.
    Никто его не видел. Наконец, в полдень Питер открыл дверь гостиной. Он казался усталым и озабоченным. Ждали Мак-Керна. Остальные были на месте.
    — Может быть, мне пойти навстречу? — предложила Мэри.
    Ей никто не ответил. Льюис задремал и во сне видел, что его форели подгорают. В час ожидание сменилось беспокойством, и Питер с Льюисом вышли из дома. Мак-Керн ушел в 9 часов со своим большим фотоаппаратом. За четыре часа он мог сфотографировать весь полуостров вдоль и поперек! Молодые люди направились по дороге, идущей к ‘Зубу дракона’. Они резко остановились. Полуостров лежал прямо под ними, залитый светом и абсолютно плоский. Он был пуст.
    Лишь в самой дальней точке на треноге стоял фотоаппарат, черная накидка развевалась на ветру. На песке распростерлось тело, очень узнаваемое, несмотря на расстояние.
    — Это он! — закричал Льюис. — Он мертв!
    Он тут же бросился вперед, но Питер его задержал.
    — Стой! Я вижу удивительную вещь! Смотри, видны только его следы…
    Накануне ветер выровнял песок, который стал гладким и девственным, как бумажный лист. Следы Мак-Керна, идущие к концу полуострова, виднелись фантастически четко. И в самом конце этой одинокой дорожки следов лежал мертвый Мак-Керн.
    — Давай пройдем на берег к воде, — предложил Льюис.
    Они двинулись вдоль берега и подошли к трупу. Он скрючился, как тело Кларандона, и гримаса на лице выглядела так же. Льюис и Питер напрасно рассматривали тело, они не обнаружили ни малейших ран. Питер почувствовал, что сходит с ума! Льюис стал мертвенно-бледным. Неужели придется признать существование чудовища? Как иначе объяснить эту страшную тайну? Тело Мак-Керна лежало более чем в ста метрах от первой лесной поросли. Приблизиться никто не мог. С одной стороны, это был песчаный пляж, на котором виднелись лишь шаги мертвеца. С другой, в этом месте озеро прихотливо изогнулось, но противоположный берег находился более чем в тридцати метрах. Труп был окружен водой и песком. Человек не мог не оставить следов. А вот какое-нибудь фантастическое животное…
    Льюис и Питер с грехом пополам перенесли домой старого Мак-Керна, и Кинрос погрузился в траур. Ужас наполнил окрестности. Даже сам егерь стал теперь избегать озера. Вирджиния мечтала уехать, но приличия говорили ей, что ее долг — находиться сейчас в замке. Мэри и Льюис также остались, чтобы их отъезд не был похож на бегство. Впрочем, скоро прибыла полиция, и всех обитателей Кинроса попросили не уезжать. Мэри больше не выходила из комнаты. Льюис механически гонял шары по бильярду или ходил с удочкой. Питер, погрузившись в большое кожаное кресло в гостиной, предавался болезненным размышлениям. Пляж, мирное зеркало вод и на границе — черное пятно мертвого тела! Мак-Керн был сильным и крепким человеком. Он, конечно же, не поддался бы. И что тогда? Был ли он убит? Но как? Кем? Он находился один в середине пустого пространства! Никакая пуля его не поразила. Очевидно, можно было подплыть на лодке. Однако Питер знал все закоулки озера. Никакой лодки в окрестностях не было. Но все-таки стоило поразмышлять в этом направлении. Впрочем, гипотеза с лодкой также не помогала продвинуться дальше! Дело в том, что Мак-Керн упал вперед — головой в направлении к ‘Зубу дракона’. Следовательно, когда он стоял, то фотографировал озеро. Это естественно, поскольку он собирался снимать весь полуостров и, в особенности, точку его соединения с основным берегом. Но если бы около Мак-Керна плыла лодка, разве не бросилась бы она ему в глаза? Не заговорил ли бы он с ее удивительным пассажиром? Речь, конечно, могла идти о пловце, который, прежде чем исчезнуть, тщательно стер все следы своего пребывания. Подумав, Питер отверг эту идею. Воды озера даже летом были настолько холодными, что самый прекрасный пловец не смог бы находиться в озере столь долго. Кроме того, рядом с оконечностью полуострова был омут с опасным водоворотом. Конечно, у решительного и сильного человека, возможно, и были бы шансы… Но как можно убить сильного и здорового мужчину, когда все, что у вас есть, это кулаки? Но при этом на трупе Мак-Керна не было ни малейшего кровоподтека!
    Питер почувствовал, что ходит по замкнутому кругу. Преступление было невозможным. Чудовище? В него Питер просто не верил… почти! Все казалось абсурдом. И какая, скажите на милость, связь между пастухом, браконьером, рыболовом и геологом? Возможно, для маленького бельгийского полицейского картина выглядит яснее? Питеру просто необходима была чья-нибудь помощь. Он должен раскрыть тайну лох-блисского чудовища. Если оно действительно существует, — черт бы его побрал! — нужно продать Кинрос и попытаться забыть это трагическое время в другом месте. Но если кто-то, воспользовавшись легендой, тайно плел смертельные интриги, его требовалось обезвредить любой ценой. Питер доверял Пуаро и с нетерпением ждал его приезда.
    А в это время полиция продолжала расследование. Прибыл даже инспектор из Скотланд-Ярда по имени Крэддок, который бродил по всему замку и задавал вопросы, впрочем, казалось, успеха он не достиг. Дни шли за днями, и каждое утро и вечер за столом собирались четыре человека с непроницаемыми лицами. Гости почти не разговаривали и избегали смотреть друг на друга. Все больше росло взаимное недоверие. Мэри все чаще выходила с покрасневшими глазами, а Вирджиния становилась все бледнее. Лох-блисское чудовище медленно отравляло атмосферу вокруг своего подводного логова. Когда Эркюль Пуаро прибыл в Кинрос, ему показалось, что он оказался в компании четырех осажденных.
    
    Пуаро произвел невыгодное впечатление. Обе женщины надеялись встретить соблазнительного, энергичного, властного мужчину. Увидели же они маленького джентльмена, по-старомодному элегантного, церемонного и почти робкого. Они надеялись, что он с первого взгляда обнаружит следы и организует облаву на чудовище. Вместо этого он расположился в гостиной и, казалось, даже не заинтересовался полуостровом. И когда Льюис ему заметил, что дело слишком сложное, чтобы рассиживаться в свое удовольствие, и что необходимо здорово побегать по окрестностям, если хочешь собрать улики, Пуаро легонько шлепнул себя по лбу и холодно заявил, что все факты для расследования находятся у него в голове, что его маленькие серые клеточки уже рассортировали собранное и что решение является вопросом логики, а не мышц. Эти слова вызвали неловкость.
    — Он тщеславен, — прошептала Вирджиния на ухо Мэри.
    — И немного безумен! — прошептала Мэри на ухо Виржинии.
    Льюис вышел, хлопнув дверью, и Питер увлек Пуаро в направлении столовой, так как Пуаро ничего не ел с утра и, похоже, уже собирался уехать из Шотландии.
    — Вы говорили о фактах, — начал Питер. — Но где вы их почерпнули?
    — Я немного поболтал с Крэддоком и судебным экспертом. Они сообщили мне массу интересного.
    — О чем они вам рассказали?
    — Что ж, они мне рассказали, например, что ваш браконьер был убит прежде, чем оказался в озере, а Кларандон был отравлен кураре.
    Питер вздрогнул.
    — Но тогда мой тесть…
    — Разумеется, тоже отравлен кураре!
    На этот раз Питер отказывался что-либо понимать. Пуаро аккуратными движениями зажег маленькую сигарету, выпустил дым в потолок и удовлетворено добавил:
    — Это счастье, господин Грант, что вы позвали меня. Я — единственный, кто способен арестовать убийцу. Через сорок восемь часов все будет закончено.
    Питер не верил своим ушам.
    — Я хотел бы побеседовать с егерем, — продолжал Пуаро. — Немного поздновато, но мне не терпится.
    Питер вышел. В коридоре его поджидала жена.
    — Значит это тот самый маленький смешной человечек, — сказала она, — который не верит в тайну? И ты полагаешь, он сможет объяснить, как умер мой бедный отец?
    — По крайней мере, он так утверждает!
    — Тогда, мой друг, ты ошибся, вырвав его из родной Бельгии. У нас было чудовище, и нет смысла заменять его паяцем!
    И дверь хлопнула во второй раз. Вздохнув, Питер отправился за Кикертом.
    
    — Вы верите в чудовище?
    — Конечно, верю! Тринадцать лет тому назад…
    — Бесполезно обманывать! Тринадцать лет тому назад единственный, кто утонул, это бедная обманутая девушка из Кроноча.
    — Но все скажут вам, что полуостров…
    — Да, да! Легенда! Я знаю. Но тогда объясните мне, как случилось, что у Ричмонда проломлен череп?
    Кикерт больше не спорил. Он огляделся вокруг с загнанным выражением.
    — Лучше, если я скажу вам всю правду, сэр. Мы разговаривали с Ричмондом. А потом случилось ужасное. Он мне угрожал. Я вынужден был защищаться и тогда…
    — Почему вы бросили его в воду?
    — Я сказал себе, что течение увлечет его в омут, как и пастуха, и все поверят в провидение или чудовище. Конечно, на это не обратили бы внимания, если бы не было двух других мертвецов!
    — Что вы о них знаете?
    — Абсолютно ничего! И я могу вам поклясться, что невиновен!
    — Где вы были, когда был убит ваш хозяин?
    — Я ездил в ‘Большую дубраву’.
    — Значит, никто вас не видел? То есть, у вас нет алиби?
    — Не знаю, о чем вы говорите, но я невиновен, клянусь, это правда.
    — В действительности, Кикерт, вы очень подозрительны. В самом деле, почему вы подрались с Ричмондом? Вообще-то, егерь, который беседует с браконьером, это немного странно, вы не находите? Егерь, который имеет право на оборону и который хочет, однако, скрыть то самое действие, которое разрешают ему и профессия, и закон, — это еще более странно. А предположим, наоборот, егеря, который потакает браконьеру и который взимает некий процент с прибыли последнего. Очевидно, что егерю совсем не хочется, чтобы эти маленькие делишки стали достоянием гласности, и когда компаньон оказывается не слишком сговорчивым… Но при таких обстоятельствах, Кикерт, я вправе предполагать, что хозяин узнал о ваших махинациях и что вы устранили его, чтобы сохранить место!
    — Клянусь вам, сэр, я невиновен! Что касается Ричмонда, да! Но я настаиваю, что защищался. Но больше ничего не знаю.
    — Хорошо. Не заметили ли вы чего-нибудь, способного мне помочь?
    — Ну да, я кое-что видел, но не совсем это понимаю. Когда я ехал в ‘Большую дубраву’, это было около десяти, я заметил кое-кого на тропинке к ‘Зубу дракона’, и этот человек попытался скрыться.
    — Но вы его узнали?
    — Легко! Это был Питер Грант, зять господина Мак-Керна.
    — Вот как. Я вас благодарю. Если вы мне понадобитесь, я дам знать.
    
    Эркюль Пуаро подозвал Вирджинию, которая, как всегда, была в очень плохом настроении.
    — Мадам, я не злоупотреблю вашим терпением. Знайте только, что я восхищался огромной эрудицией месье Мак-Керна. Я читал его действительно великолепную работу в прошлогоднем ‘Geological Scottish Review’[33]. Ваш покойный отец был не только ученым, но и поэтом.
    На ресницах Виржинии повисли слезы. Грустно склоненная головка, сведенные брови, стиснутые ладони, — Пуаро посмотрел на молодую женщину и поздравил себя с тем, что выиграл партию так легко. Он продолжал:
    — Итак, где вы были утром того дня, когда случилось несчастье?
    — Гуляла. Накануне муж предложил мне длинную прогулку, но, как только мы вышли, он внезапно оставил меня под каким-то предлогом. Немного обидевшись, я решила идти одна.
    — Значит, у вас нет алиби?
    — На что вы намекаете?
    — Я лишь хочу вас предостеречь. Крэддок хитер. Он знает, что у вашего мужа трудные времена. Наступили сроки погашения обязательств. Когда пик кризиса пройдет, месье Грант в долги, конечно, не попадет, но немного наличности совсем не помешало бы. Так вы уверены, что ваш муж не вел по этому поводу разговоров с месье Мак-Керном?
    Слезы потекли по щекам Виржинии. Она утвердительно кивнула.
    — А, вот видите! Следовательно, вы должны быть со мной абсолютно откровенной. Расскажите мне обо всем, что может, хотя бы отдаленно, касаться этой драмы.
    Вирджиния рассказала о своем детстве, об играх с молодым Льюисом, о своем браке. Она выставила напоказ всю свою жизнь, не зная, что в ней было второстепенным, а что существенным. Пуаро слушал ее с неподдельным вниманием. Они расстались хорошими друзьями.
    
    Мэри Гиббон, более наивная и менее утонченная, также рассказала все без колебаний.
    — У вас есть алиби?
    — Нет, я оставалась в своей комнате до обеда, клянусь! Я была слишком несчастна, чтобы даже думать о выходе. Мой муж меня обманывает, мистер Пуаро!
    Мэри разрыдалась, и детективу пришлось подождать, пока она успокоится, что заняло довольно много времени. Но в трудных обстоятельствах Пуаро проявлял кошачье терпение.
    — Раскладывая одежду Льюиса, я нашла в его кармане любовную записку. Она была разорвана, и я не смогла узнать, кому она предназначалась. Но думаю, Виржинии. Раньше Льюис был в нее влюблен. Теперь вы понимаете, мистер Пуаро, я проплакала все утро в кровати. Позже, уже после трагедии, Льюис объяснил мне, что это письмо было лишь наброском, и что он собирался отправить его женщине, которая служила ему моделью еще до нашего брака и с которой он желал порвать окончательно. Он мне поклялся, что больше не любит Вирджинию, находит ее подурневшей и ненавидит ее высокомерие. Мне его слова показались искренними, мистер Пуаро, и я его простила.
    — От всей души вас с этим поздравляю, дорогая мадам. Думаю, вы мне рассказали всю правду. Но внимательно следите за махинациями Крэддока. Поскольку вы также могли оказаться в окрестностях полуострова около 10 часов.
    Мэри вышла из комнаты, смертельно побледнев, и вошел Льюис.
    — Месье Гиббон, без сомнения, у вас нет алиби?
    — Действительно, я все утро ловил в уголках, которые почти всегда пустынны. Я ничего не видел и ничего не знаю.
    — Прекрасно! Не имелось ли у вас причин желать смерти хозяину дома?
    — Никаких!
    — Мой коллега, инспектор Крэддок, мне недавно говорил, что Мак-Керн однажды застал вас с Вирджинией…
    — Он лгал! — закричал Льюис.
    Он задыхался от гнева, и детектив постарался его успокоить.
    — Это только гипотеза, дорогой месье. Я плохо выразился. Давайте больше не будем об этом говорить. Вы утверждаете, что Вирджиния стала вам безразличной. У меня нет никаких оснований ставить ваши слова под сомнение. Кстати, у вас репутация прекрасного рыболова. Кое-кто в Кроноче утверждает, что вы самый меткий забрасыватель снасти в регионе!
    Вопреки ожиданию детектива, Льюиса это успокоило не до конца. Он что-то проворчал и вышел, не попрощавшись. Пуаро довольно потер руки и встал, чтобы встретить Питера.
    — Итак, дорогой друг, расследование продвигается успешно! Все обитатели замка могли желать — кто больше, а кто меньше, — смерти Мак-Керна, даже вы, месье Грант. Ваша жена — единственная наследница, и исчезновение тестя принесло бы вам значительный капитал. Не протестуйте! Я знаю, что делаю. Я лишь хочу составить таблицу всех возможных гипотез. Впрочем, месье Грант, вы наделали дел. Если бы мой коллега Крэддок спросил у вас, почему вы внезапно оставили жену на прогулке, что бы вы ему ответили?
    — Я заметил Кикерта, который, казалось, прятался, и поскольку я ему не слишком доверяю, последовал за ним и следил издалека. Я почти уверен, что он играет какую-то двойную роль.
    — Вы не совсем ошибаетесь. Кикерт — старый прохвост в своем роде. Но понимаете, ваша инициатива была неудачной. Вы понапрасну расстроили жену и насторожили егеря. Их показания бросают подозрения на вас.
    — Но я заверяю вас…
    — Успокойтесь, дорогой друг. Я вас не подозреваю, совершенно! Проблема проста. У пяти человек был мотив убрать Мак-Керна: Кикерт хотел сохранить свой пост, мадам Грант и вы сами могли рассчитывать на наследство, мадам Гиббон, которая, кстати, теперь ненавидит вашу жену, все очень ловко рассчитала: убийство Мак-Керна сразу бросило бы подозрения на мадам Грант. Наконец, Льюис, чтобы избежать скандала, не имел другого средства кроме как заткнуть рот Мак-Керну. Но эти пять людей, даже если у них был мотив, не имели ‘средства’. Я не знаю пока, как был убит Мак-Керн. Когда я буду это знать, я одновременно найду убийцу.
    — А Кларандон, как он вписывается в это дело?
    — Это очень трудно, бедняга! Но его смерть настолько необъяснима, что становится практически ключом к разгадке!
    — Признаюсь, я не понимаю!
    — Скоро поймете!
    
    Пуаро рассматривал подробную карту местности. Крэддок уже нахваливал ему — безуспешно — красоты Лох-Блисса. Но маленький бельгиец не собирался подвергать свой новый голубой костюм опасности быть порванным шипами ежевики в соседних подлесках. Пришлось отмести и гипотезу лодки. Розыски, проведенные полицией, не дали никакого результата. Между тем, Крэддок полагал, что могли воспользоваться резиновой лодкой. Пуаро оставался скептиком. Он сосредоточился на кураре. Почему убийца прибег к кураре? Кураре — молниеносный яд, но его еще требуется ввести в кровь жертвы! Следовательно, убийца разгуливал со шприцем в кармане. Затем Пуаро вспомнил, что аборигены Полинезии некогда использовали отравленные стрелы, которыми стреляли из духовых ружей.
    Но при Кларандоне стрелы не нашли, а Мак-Керн находился вне досягаемости духового ружья. Пуаро вздохнул. Придется посетить полуостров? Он смирился и, ведомый Питером, предпринял экспедицию. Он уселся в конце ‘Зуба дракона’ и стал рассеянно осматривать озеро. Какой-то местный рыболов, несмотря на чудовище, исследовал подступы к омуту. Пуаро посмотрел на него с насмешкой.
    — Какой неловкий, — сказал он наконец.
    — Да, — ответил Питер, — он не знает, что форель любит находиться на просторе, в середине потока. А затем, полагаю, у него плохая снасть. Нижняя часть лески шлепает, а это пугает форель. Если муха не падает, как пух, форель тотчас убегает. Это искусство, мистер Пуаро.
    — Верю! Но не пытайтесь меня агитировать! Я никогда не полюблю рыбалку!
    Рыболов после некоторых безрезультатных попыток удалился, и полуостров остался пустым. Никогда еще смерть не казалась столь абсурдной, как смерть Мак-Керна. Пуаро встал, потревоженный комарами, которые в этом уголке просто кишели. Он бросил последний взгляд на Лох-Блисс и медленно вернулся в дом. Ужин прошел чуть веселее, чем обычно. Пуаро делился воспоминаниями, и молодые люди понемногу забыли о своих заботах. Разговаривали о спорте. Это была разрядка. Питер велел принести ликеры на террасу. Обе женщины вскоре ушли, и Льюис, заметив, что Пуаро охотнее обращается к Питеру, тоже удалился.
    — И где мы сейчас находимся? — спросил Питер.
    — Я подхожу к цели, — ответил Пуаро. — И могу утверждать, что чудовище существует!
    Питер вздрогнул.
    — Вы хотите сказать, что…
    — Несомненно! Чудовище существует! У него две руки и две ноги, как у человека, но у него мозг демона!
    Рукой Пуаро отогнал комара, который жужжал около уха, и зажег одну из своих маленьких сигарет.
    — Кто же это? — настаивал Питер.
    — Подождите немного, — прошептал Пуаро.
    Спустилась ночь. Питер принес лампу, вокруг которой тут же собрался музыкальный хоровод из ночных насекомых.
    — Вы собираетесь его остановить? — вновь подал голос Питер.
    Пуаро продолжал хранить молчание. Налетел ветер, шевеля заросли вокруг них. На руку Питера опустился огромный комар. Питер взмахнул рукой, собираясь его раздавить.
    — Остановитесь! — воскликнул Пуаро и схватил что-то невидимое.
    Затем, вынув из кармана пистолет, он дважды выстрелил в направлении дальнего конца террасы. Питер, дрожа от волнения, боялся пошевелиться. Оба услышали в темноте легкие шаги.
    — За ним! — закричал Пуаро.
    Они побежали. Человек не должен был уйти слишком далеко, но он прекрасно знал все тропинки и повороты. Он направлялся к ‘Зубу дракона’. Когда Питер и Пуаро достигли скалы, они заметили ниже силуэт, убегающий по песку. Не колеблясь, Пуаро сбежал по каменистому склону, Питер за ним. Человек оказался прижат к озеру. Он было развернулся, но затем принял окончательное решение и храбро бросился в озеро. Через мгновение он показался из пены течения. А затем резко пошел ко дну. Это было столь неожиданно, что Питер подумал о притворстве.
    — Нырнул? — спросил он.
    — Нет! — ответил Пуаро. — Кровоизлияние. Мы найдем его через несколько дней, на берегу, куда выбрасывает жертвы чудовища!
    Жители замка, испуганные выстрелами, собрались в салоне. У Виржинии, увидевшей мужа, вырвался радостный крик.
    — Где Льюис? — прошептала Мэри, побледнев, и упала в обморок.
    
    Пуаро и Питер ждали машину, которая должна была доставить бельгийского полицейского в Эдинбург. Пуаро объяснял Питеру тайну Лох-Блисса.
    — Я все понял, глядя на вчерашнего неловкого рыболова. Задачка для детей! Как острие, покрытое кураре, могло дотронуться до кожи Мак-Керна, не вызвав подозрений последнего? Ответ: посредством искусственной мухи. Хороший забрасыватель, стоящий на противоположном от Мак-Керна берегу озера, мог добросить муху до старого ученого. Я измерил расстояние. Сорок метров при попутном ветре — трудная задача, но такому рыболову, как Льюис, обычно подобное удавалось. Таким образом, муха падает на руку, на шею — неважно — Мак-Керна, и тот машинально ее давит хорошим шлепком, загоняя острие крючка себе под кожу. Льюис подсекает, вырывает крючок из маленькой раны и уходит, оставив Мак-Керна умирать на безлюдном пляже.
    — Но крючок не так-то легко вырвать, мистер Пуаро!
    — У Льюиса были крючки без бородки, аналогичные тем, что используются рыболовами на соревнованиях. И я нашел у него других отравленных мух. Комар, которого вы вчера вечером чуть не убили, был искусственным. Льюис с конца террасы менее чем с двадцати метров бесшумно послал его к нам. Удилище едва свистнуло. Да, это был мастер!
    — Но почему вы стали подозревать Льюиса?
    — Очень легко! У вас у всех был мотив, не правда ли? Но у кого было средство бросить муху на сорок метров? У Льюиса и только у него! Именно тут в его плане было слабое место. Пока не знали, как совершено преступление, подозрения падали на всех обитателей Кинроса. Но если способ известен, оставалась только одна возможность…
    — А Кларандон?
    — Кларандон был совсем ни при чем, и это самое ужасное! Льюис хотел провести, если можно так сказать, генеральную репетицию! Он знал, что способен направить муху в цель с большой точностью. Но он не знал, как станут реагировать его жертвы. Небрежно смахнули бы назойливое насекомое? Раздавили? Надо было попробовать. Кларандон послужил для него морской свинкой. Полагаю, Льюис рассчитывал, что труп останется в озере, и его обнаружат намного позже уже разложившимся. Легенда о чудовище покроет все преступления — никакого риска.
    — Но почему он убил Мак-Керна?
    — Потому что Мак-Керн был против его брака с Вирджинией. Льюис все еще любил мадам Грант, не сомневайтесь! Вид вашего счастья должен был пробудить в его сердце всю злобу, которая скопилась там за долгие годы. Он терпеливо подготовил средство, чтобы расплатиться, и выбрал момент. Без меня вы погибли бы следующим. Ненависть Льюиса распространялась и на вашу жену, но главным образом — на вас. Мы успели вовремя!
    — Вы восхитительны, мистер Пуаро! Вы распутали эту загадку с такой легкостью!
    Прибыла машина. Пуаро уселся в салоне. Мужчины пожали друг другу руки.
    Когда машина тронулась, Пуаро наклонился к окну и крикнул оставшемуся Питеру:
    — Маленькие серые клеточки, дорогой месье! Надо научиться ими пользоваться!   Стилизация под А. Кристи ■ Перевод: Н. Баженов ■ Публикация на форуме: 18.09.2014 г.
• СОДЕРЖАНИЕ СБОРНИКА

  ① ТАЙНА ОСОБНЯКА НАЙТИНГЕЙЛLA MYSTÈRE DE NIGHTINGALE MANSION 1st ed: ‘Confidences dans Ma Nuit’, 1946 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под A. Конан Дойля) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 14.12.2014 ② ДЕЛО ОЛИВЕЙРЫL'AFFAIRE OLIVEIRA 1st ed: ‘Confidences dans Ma Nuit’, 1946 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Мориса Леблана) Не переведен ③ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРИЗРАКАLE CRIME DU FANTÔME 1st ed: ‘Confidences dans Ma Nuit’, 1946 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Гилберта Честертона) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 14.09.2019   ④ ЛОРД ПИТЕР И ЧУДОВИЩЕLORD PETER ET LE MONSTRE 1st ed: ‘Les nouvelles Confidences dans Ma Nuit’, 1947 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Дороти Сэйерс) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 26.10.2014 ⑤ ЗАГАДКА КРАСНЫХ ВОЗДУШНЫХ ШАРИКОВLE MYSTÈRE DES BALLONS ROUGES 1st ed: ‘Les nouvelles Confidences dans Ma Nuit’, 1947 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Эллери Квина) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 02.11.2014 ⑥ СВЯТОЙ ВО ФРАНЦИИLE SAINT EN FRANCE 1st ed: ‘Confidences dans Ma Nuit’, 1946 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Лесли Чартериса) Не переведен

  ⑦ ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ РАССЛЕДОВАНИЕ МЕГРЭL'AVANT-DERNIÈRE ENQUÊTE DE MAIGRET 1st ed: ‘Confidences dans Ma Nuit’, 1946 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Жоржа Сименона) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 26.09.2019 ⑧ НАСТУПАЕТ НОЧЬLA NUIT TOMBE 1st ed: ‘Les nouvelles Confidences dans Ma Nuit’, 1947 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Питера Чейни) Не переведен ⑨ НОЧЬ И ТУМАНNUIT ET BROUILLARD 1st ed: ‘Faux et usage de Faux’, 1952 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Пьера Hора) Не переведен ⑩ КРАСНАЯ ОРХИДЕЯL'ORCHIDÉE ROUGE 1st ed: ‘Faux et usage de Faux’, 1952 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Рекса Старта) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 28.09.2014 ⑪ НИ ЦВЕТОВ, НИ ВЕНКОВNI FLEURS NI COURONNES 1st ed: ‘Les nouvelles Confidences dans Ma Nuit’, 1947 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Джеймса Хе́дли Чейза) пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 16.10.2019 ⑫ ДОБРАЯ И СЧАСТЛИВАЯBONNE ET HEUREUSE 1st ed: ‘Faux et usage de Faux’, 1952 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Лео Мале) Не переведен

  ⑬ ГОРИЛЛА СРЕДИ ЦВЕТОВLE GORILLE AUX FLORALIES 1st ed: ‘Usurpation d'Identité’, 1980 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Доминика Антуана) Не переведен ⑭ НЕ БУДИТЕ БРОДЯГУRÉVEILLEZ PAS LE TRUAND 1st ed: ‘Usurpation d'Identité’, 1980 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Альбера Симонена Не переведен ⑮ БЛЭКИBLACKIE 1st ed: ‘Usurpation d'Identité’, 1980 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Уильяма Айриша пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 22.11.2019 ⑯ ДЕДУЛЯ, ДЕРЖИСЬACCROCHE-TOI PÉPÉ 1st ed: ‘Usurpation d'Identité’, 1980 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Шарля Эксбрайя Не переведена ⑰ S.O.S. S.A.S.S.O.S. S.A.S. 1st ed: ‘Usurpation d'Identité’, 1980 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Жерара де Вилье Не переведена ⑱ ЛОХ−БЛИССКОЕ ЧУДОВИЩЕLE MONSTRE DU LOCH BLISS 1st ed: ‘Confidences dans Ma Nuit’, 1946 (сборник рассказов) ｢Рассказ｣ (стилизация под Агату Кристи пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’, 18.10.2014

• ×

Подробная информация во вкладках

ПРИМЕЧАНИЯ

• ↑ [1]. Все неизвестное представляется величественным. Тацит, ‘Агрикола’, XXX, 3. Эта же цитата использована Конан Дойлем в рассказе ‘Союз рыжих’.

• ↑ [2]. St. James's Hall — концертный зал в Лондоне.

• ↑ [3]. Pablo de Sarasate, полное имя Пабло Мартин Мелитон де Сарасате-и-Наваскес — Pablo Martín Melitón de Sarasate y Navascués (1844−1908) — испанский скрипач и композитор.

• ↑ [4]. Rodolphe Kreutzer (1766−1831) — французский скрипач, композитор и дирижер, представитель так называемой парижской скрипичной школы

• ↑ [5]. Jean−Philippe Rameau (1683−1764) — французский композитор и теоретик музыки эпохи барокко.

• ↑ [6]. Двухколесный конный экипаж.

• ↑ [7]. 155 см.

• ↑ [8]. Sylphon — упругая однослойная или многослойная гофрированная оболочка из металлических, неметаллических и композиционных материалов.

• ↑ [9]. Demoiselle — девушка, девица, барышня; устар. женщина благородного происхождения.

• ↑ [10]. Богослужебная книга, содержащая чинопоследования Таинств и других священнодействий, совершаемых Православной церковью в особых случаях и не входящих в состав храмового богослужения суточного, седмичного и годового круга.

• ↑ [11]. Quatre fils Aymon — четыре сына дордонского графа Эмона, рыцари-паладины, главные герои эпического сказания ранней средневековой литературы из каролингского цикла.

• ↑ [12]. Роман ‘Who’s body’ (в русском переводе ‘Чей труп?’, ‘Чье тело?’, ‘Ключ к убийству’).

• ↑ [13]. Какодилат натрия — гомеопатическое средство.

• ↑ [14]. Жан Серве Стас (Jean Servais Stas, 1813−1891) — известный бельгийский химик. В 1851 г. предложил первый метод выделения алкалоидов из биологического материала подкислённым спиртом.

• ↑ [15]. Полиомиелит — (от др.-греч. πολιός — серый и µυελός — спинной мозг) — детский спинномозговой паралич, острое, высококонтагиозное инфекционное заболевание, обусловленное поражением серого вещества спинного мозга полиовирусом и характеризующееся преимущественно патологией нервной системы.

• ↑ [16]. Beaujolais — французское вино

• ↑ [17]. Fricandeau — блюдо, приготовленное из задней часта телятины, чаще всего из ссека, который запекается целиком в духовке.

• ↑ [18]. Chateaubriand (фр.) — бифштекс в два пальца; жареная филейная говядина с картофельным суфле.

• ↑ [19]. Duesenberg (анг.) — модель скоростного дорогого автомобиля 20-х годов XX в. — периода ‘эры джаза’ ｢Jazz Age｣. Выпускался компанией Duesenberg Automobile and Motors Company, Inc., основанной в г. Индианаполисе в 1920 и выпускавшей автомобили до 1937 года.

• ↑ [20]. Meursault (фр.) — сорт бургундского вина.

• ↑ [21]. Речь идет о популярной песне Жозефины Бейкер ‘Mon cœur est un oiseau des iles’. Ее пели затем многие исполнители.

• ↑ [22]. Musculus sartorius (лат.) — мышца передней группы бедра. Является наиболее длинной мышцей человеческого организма. Сгибает ногу в тазобедренном и коленном суставах: вращает голень внутрь, а бедро — наружу. Тем самым принимает участие в забрасывании ноги за ногу.

• ↑ [23]. Musculus pectineus (лат.) — мышца бедра медиальной группы. По форме приближается к четырехугольнику. Сгибает и приводит бедро, слегка вращая его кнаружи.

• ↑ [24]. Louis Daniel Armstrong (1901–1971) — американский джазовый трубач, вокалист и руководитель ансамбля.

• ↑ [25]. Benjamin David Goodman (1909–1986) — джазовый кларнетист и дирижер, имевший прозвище ‘Король свинга’

• ↑ [26]. Chrysler ‘Air Flow’ — автомобиль, выпускаемый компанией Chrysler в 1934-1937 гг.

• ↑ [27]. ‘Люгер’ — пистолет Люгера (‘Люгер’, ‘Парабеллум’; (нем.) P08, Parabellum, Borchardt-Luger) — германский самозарядный пистолет, разработанный в 1898 году австрийцем Георгом Люгером.

• ↑ [28]. Укулеле — четырехструнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность гитары.

• ↑ [29]. Феды — ФБРовцы (слэнг)

• ↑ [30]. Служба федеральных маршалов (United States Marshals Service) — подразделение Министерства юстиции США, старейшее федеральное правоохранительное агентство США. Было создано 24 сентября 1789 года. В задачи службы входит обеспечение деятельности федеральных судов, контроль за исполнением их приговоров и решений, розыск, арест и надзор за содержанием федеральных преступников, аукционная продажа конфискованного имущества, а также борьба с терроризмом и массовыми беспорядками. В состав службы входит Академия службы маршалов США (U.S. Marshals Service Training Academy). Штаб-квартира располагается в Арлингтоне, штат Виргиния.

• ↑ [31]. Приблизительно 2,5 кг.

• ↑ [32]. Гекато́мба (греч. ἑκατόμβη, букв. ‘сто быков’) — в Древней Греции — торжественное жертвоприношение из ста быков. В поэмах Гомера (например, в ‘Илиаде’) — от 12 до 100 голов скота. Этим словом обозначалось любое количество жертвенных животных, даже если оно не доходило до ста.

• ↑ [33]. Шотландский геологический журнал.

[Виктор]

Гастингс и киевлянка, огромное спасибо за прекрасный рассказ.
Согласен с igorei - стилизация очень удачная.

Загадка, действительно, довольно простая, хотя я её не додумал до конца. Про то, что девушка участвовала в ограблении, я догадался, а вот про переодевание мужчины в женщину - увы, нет. Хотя идея с переодеваниями часто обыгрывалась в рассказах про Шерлока Холмса.

Ну и, конечно же, как можно идти на арест преступника без револьвера и не поучаствовать в перестрелке! Есть люди, которые считают, что для классического детектива и для классического сыщика, каким является Холмс, столь частое использование револьверов - это перебор (лишнее). А по мне, так это определённая изюминка. И выскажу такую мысль, что, возможно, этими "холмсовскими" погонями и перестрелками Конан-Дойль в какой-то степени "предвосхитил" появление в дальнейшем жанра "hard-boiled".

[Доктор Праути]

Я знал, что с мисс Харлоу что-то не так: либо она воровка, либо сообщница. Но чтобы вот так повернуть... И этот шарфик, под которым можно скрыть адамово яблоко. А если вспомнить, что в цирке полумрак, на улицах сумерки, коллекционеры вокруг себя ничего не видят и экономят на электричестве, то такой трюк вполне мог быть осуществлен. Я, впрочем, не особенно вдавался в детективную интригу, меня все время отвлекал прекрасный перевод уважаемого Гастингса. Я просто любовался словами! Помести шутливый издатель этот рассказ, например, между "Союзом рыжих" и "Медными буками", я бы и не заметил, что это написал не Конан Дойль. Нарсежак удачно подметил одну черту у сэра Артура - превращать читателя в счастливого ребенка. Одно замечание Холмса про парик чего стоит! Как всегда, браво! В примечаниях хотелось бы увидеть, кроме Ж.-Ф. Рамо, слово "хэнсом". Киевлянке огромное спасибо, редактура - это тяжелый труд.

[Гастингс]

В примечаниях хотелось бы увидеть, кроме Ж.-Ф. Рамо, слово "хэнсом".

Так примечание 6 чем не подходит?

[Доктор Праути]

В примечаниях хотелось бы увидеть, кроме Ж.-Ф. Рамо, слово "хэнсом".

Так примечание 6 чем не подходит?

Извините, пропустил...

[Роджер Шерингэм]

Вот и я дошёл до рассказа, вызвавшего когда-то столь жаркую дискуссию.
И больше всех соглашусь с доктором Феллом - рассказ неплохой, но не более, и гораздо лучше смотрелся бы без Пуаро. Пуаро сам на себя совершенно не похож. Со всеми подозреваемыми беседует не только Пуаро, но и большинство детективов. Напоминает героя Кристи разве что черта обескураживать подозреваемых, выдавая им в лицо их тайны. Пуаро здесь какой-то странно застенчивый, "почти робкий", как пишет сам Нарсежак. Где вальяжная уверенность в себе и своей правоте? Зато он умеет бегать и стрелять из револьвера, и вообще всё время подчёркивается, что он бывший полицейский.
Как уже отмечали, не в духе Кристи и сама головоломка (хотя я бы не назвал её дурацкой, при некоторой натянутости она вполне остроумна, а натянутость с тз реализма присуща многим разгадкам "невозможных преступлений"), леди Агата вообще не была такой уж поклонницей невозможных преступлений (а уж на возможной мистической стороне дела она акцентирует внимание только в "Храме Астарты"). Да и к Шотландии была равнодушна.
Зато этот рассказ странным образом напомнил мне... некоторые фильмы с Бэзилом Рэтбоуном в роли Шерлока Холмса. Действие там происходит как раз в 1940е, сюжеты сочинялись самими сценаристами, поэтому больше похожи на детективы "золотого века", чем на аутентичного АКД. И среди них есть несколько неплохих классических детективов (хотя и без явно невозможных преступлений). Подошла бы для кино и некоторая натянутость разгадки.
В любом случае, прочитать было небезынтересно. И мнение Гастингса о рассказе (если его не рассматривать как пастиш на Кристи) мне кажется слишком уж радикально критическим.

[Роджер Шерингэм]

Пожалуй, не разделю ярых похвал ранее высказавшихся.
Стилизация удалась далеко не по всем пунктам. Замечательно сымитирован стиль рассказов доктора Ватсона, и в этом огромная заслуга Гастингса. Безусловно определённое сходство головоломки (кстати, в целом весьма остроумной) с конан-дойлевскими, где часто встречаются хитроумные воры и переодевания, а участников дела обычно немного.
И в то же время у меня сразу возникло стойкое чувство, что Нарсежак (возможно, специально, но скорее всего, неосознанно) спародировал не столько подлинные тексты самого Конан Дойля, сколько позднейшие массовые представления.
И я, в отличие от высказавшихся выше, не мог бы принять этот текст за подлинный рассказ, если бы не знал автора.
Успехи Ватсона на поприще логики достойны большой похвалы, но вот Конан Дойль, если мне не изменяет память, никогда не позволял Ватсону так преуспеть, обычно все его построения оказывались ложными.
Сам Холмс изображён человеком абсолютно бесчувственным, которому интересно лишь расследование само по себе. То есть именно так, как выглядит Холмс в массовом представлении, в фанфиках и в ряде фильмов. Меж тем конан-дойлевский Холмс так выглядит только в завязке "Этюда в багровых тонах", и то это мотивировано слабым пока что знанием Ватсоном характера друга. В большинстве конан-дойлевских рассказов Холмс, если можно так выразиться, гуманистичен, он искренне переживает за обратившихся к нему за помощью. И не называет обострение ситуации "развлечением", не насвистывает менуэты, как только пролилась кровь. Напротив, Ватсон в этих случаях всегда отмечает, что его друг "взволнован".
Далее. Разгадка. Если бы, как предлагал Виктор, девушка была сообщницей вора, с этой поправкой головоломка была бы вполне конан-дойлевской (правда, тогда было бы трудно объяснить её исчезновение). Подошёл бы, в общем, вариант, если бы хитрая барышня украла драгоценности, переоделась в полисмена и вышла из дома. Но вариант с артистом-трансвеститом - курам на смех. Слишком уж идиотом выглядит сэр Джон. Это во-первых. А во-вторых, такой вариант не появился бы у Конан Дойля, потому что не попадает под негласные правила допустимого в викторианской литературе. Зато подобный поворот очень типичен для бесконечных фильмов о Холмсе и его времени, прекрасно соответствуя странноватым массовым представлениям о викторианской Англии как о пристанище непрерывного изощрённого разврата. Этот момент отлично высмеяли в замечательном фильме "Без единой улики".
Вызвала у меня настороженность и "охранная система, соединённая с табло". Попытался представить себе это, но не смог. Зато самые фантастические гаджеты свойственны всевозможным текстам 20 века о викторианской Англии, страдающим стимпанком всех сортов.
Еще один момент, маленький, но показывающий, что Нарсежак слабо изучил детали. Холмс называет своего клиента "сэр Бэнкрофт". Я убеждён, что это ляп автора, а не переводчика. Ни один англичанин никогда так не напишет. Сэр Джон Бэнкрофт - только "сэр Джон". "Сэр Бэнкрофт" невозможен. Лорд Джон Бэнкрофт - "лорд Джон", если его титул именно "лорд", а "Бэнкрофт" - фамилия (то есть это близкий родственник аристократа, но не пэр, как, например, "лорд Питер" (который Уимзи) - брат герцога Денверского). Условный Джон будет "лордом Бэнкрофтом" только тогда, когда "Бэнкрофт" - не фамилия, а личный титул пэра, например, барон Бэнкрофт. Во Франции несколько другая система устройства аристократических титулов. И вот этот ляп Нарсежака достоин, к сожалению, плохих советских фельетонов.
В итоге результат напоминает качественный, но фанфик (похожий на наводняющие в т.ч. русский интернет). Или один из изобильных кинофанфиков.
Пожалуй, из всех пяти переведённых на форуме рассказов цикла - этот самый слабый. В первую очередь, потому, что я не чувствую тут настоящего Холмса. Даже пародийного.

P.S. Кое-что я сходу и не приметил. И это, боюсь, ляп уже не Нарсежака.
У Нарсежака, очевидно, имеется в виду не соната Крейцера. Крейцер писал музыку, но не сонаты. Кроме того, во времена Холмса его творчество уже было прочно забыто.
Имеется в виду, разумеется, "Крейцерова соната" Бетховена, та самая, по которой названа повесть Льва Толстого. Вот она действительно у скрипачей хит и посвящена Родольфу Крейцеру, поэтому так и именуется.

[Гастингс]

Еще один момент, маленький, но показывающий, что Нарсежак слабо изучил детали. Холмс называет своего клиента "сэр Бэнкрофт". Я убеждён, что это ляп автора, а не переводчика.

Частично. Я переводил с французского, и там именно "сэр Бэнкрофт". Но мне следовало обратить внимание.

P.S. Кое-что я сходу и не приметил. И это, боюсь, ляп уже не Нарсежака.
У Нарсежака, очевидно, имеется в виду не соната Крейцера. Крейцер писал музыку, но не сонаты. Кроме того, во времена Холмса его творчество уже было прочно забыто.
Имеется в виду, разумеется, "Крейцерова соната" Бетховена, та самая, по которой названа повесть Льва Толстого. Вот она действительно у скрипачей хит и посвящена Родольфу Крейцеру, поэтому так и именуется.

Позор мне

[Роджер Шерингэм]

Я переводил с французского, и там именно "сэр Бэнкрофт". Но мне следовало обратить внимание.

Я как раз не уверен, что это стоило исправлять. Авторские ляпы должны оставаться на их совести (даже у того же Достоевского бывают невероятные ляпсусы). На сюжет "сэр Бэнкрофт", тем более, никак не влияет. Просто показывает, что Нарсежак, мммм, не очень внимательно читал "Канон".

[Miranda]

Мне показалось, что это пародия на "Смертельный яд", где лорд Питер спасает любимую девушку от виселицы, куда ее чуть было не отправил Паркер, и попутно помогает Паркеру и своей сестре наконец наладить отношения. Забавно, что в оригинале именно сестру Питера - будущую миссис Паркер - зовут Мэри.

А хитроумие способа убийства напомнило почему-то "С уликами в зубах", хотя там техника совершенно иная.

[Доктор Фелл]

  Буду первым))
  Во-первых, ряды наших альтруистов-переводчиков пополняются, с чем я всех нас поздравляю. И приветствую "француженку" Miranda в нашем кругу!
  По рассказу. Конечно же, как отметила Miranda есть в этом пастише что-то пародийное. Но, по-большому счету во всех рассказах цикла, которые уже переведены, она присутствует. Мне кажется, что при любой попытке любого автора, каким бы мастером он не был, "одеть" на себя "маску" другого автора, сыграть в самом прямом смысле на "его поле", какой-то налет пародийности, утрирования, "выпячивание" фишек будут видны. А в целом вполне узнаваемый Честертон.
  Спасибо за перевод!

[Роджер Шерингэм]

Во-первых, с дебютом, и спасибо за отличный перевод!
Во-вторых, пожалуй, один из лучших рассказов цикла. Абсолютно узнаваемые честертоновские атмосфера, стиль, персонажи и даже афоризмы. Разве что разгадка для Честертона слишком сложная и слишком техническая, слишком основанная на расчётах... Он предпочитал что-то совсем простое и оттого не бросающееся в глаза. Наверное, поэтому я не разгадал, ждал чего-то совсем незамеченного очевидного. Но это всё-таки не Честертон, а пародия, и если представить эту разгадку в контексте обычного детективного романа "под Карра", то она бы смотрелась очень сильно. И даже возникают мысли, а не читал ли этот сборник Шкворецкий :)

[Miranda]

В рассказах Честертона "Алиби актрисы" и "Злой рок семьи Дарнуэй" тоже есть технические хитроумности.

[Роджер Шерингэм]

Не настолько сильные. Здесь хитроумность тройная - трюк с люстрой и помещённым в неё предметом, геометрический расчёт расположения люстры относительно сидящих в комнате, трюк с каучуковой подошвой. Всё срабатывает только при условии совпадения всех трёх факторов и одновременном слаженном действии сразу двух сообщников.
У Честертона в нескольких рассказах, действительно, встречается потайной ход (включая вариант люка со сцены в закулисье), бывают фокусы с зеркалами и отражениями. Но они существенно более простые.

[Виктор]

Miranda, спасибо за отличный перевод.
И рассказ весьма интересный.
Честертон, как заметили Доктор Фелл и Роджер Шерингэм, угадывается.
Я ещё увидел тут отсылку к рассказу "Молот Господень", поэтому в целом догадался о том, откуда мог "прилететь" нож.

А ещё я увидел (для себя) некоторую пародийность в детальном описании устройства механизма люстры. Представляется, что патер Браун должен был забраться к потолку и всесторонне обследовать эту самую люстру, чтобы потом делать столь точные замечания относительно её устройства.

[Miranda]

Точно, "Молот господень". Я о нем забыла.

[Роджер Шерингэм]

Представляется, что патер Браун должен был забраться к потолку и всесторонне обследовать эту самую люстру, чтобы потом делать столь точные замечания относительно её устройства.

Вот как раз патер Браун, по-моему, никогда нигде не лазил с лупой, а приходил к своим выходам интуитивно, на основе внешних наблюдений. Поэтому заставлять его лазать выбивалось бы из пародии, а вот догадаться до такого - явное утрирование :)
Я помню только один случай, где оригинальный патер разоблачил сложный технический трюк ("Злой рок семьи Дарнуэй"), но там Браун тщательно работал с фотографией комнаты. И сам этот рассказ слегка выбивается из обычной честертоновской модели "не искать дополнительные факты, а просто посмотреть на всё по-другому".

[Miranda]

В "Оке Аполлона" патер тоже разоблачил трюк с лифтом. Не очень сложный, но все-таки.

[Miranda]

Спасибо киевлянке за редактирование.

[Роджер Шерингэм]

Спасибо за перевод!
Про Мегрэ читал последний раз лет десять назад, но, судя по тому, что помню, пародия очень точная и узнаваемая в плане языка и атмосферы. С загадками у самого Сименона обычно швах, поэтому здесь загадка на порядок интереснее, чем в большинстве вещей Сименона, но сама по себе она не такая уж и сложная. Но если это пародия на Сименона, то она и не должна быть очень сложной. Главное, что она тут есть, и до конца я её не раскрутил, хотя заподозрил мать-баронессу. Раскрутить сложно, поскольку здесь многое по ходу расследования чётко не проговаривается, но ведь у Сименона обычно так же, а это пародия на него. В общем, отличная пародия, и при этом еще и детектив неплохой

[Доктор Немо]

В общем, отличная пародия, и при этом еще и детектив неплохой

РШ, только не пародия, а пастиш. Это всё-таки немного разные вещи :) Или Вы специально используете это слово?