Предлагаю вам новый рассказ от Джеймса Яффе про полицейского Дэвида и его маму. На этот раз им придётся раскрыть убийство, в котором обвиняют пятилетнего мальчика.
Играем в закрытую. Свои варианты присылать в
.
— Топот маленьких ножек, бегающих по дому, — сказала мама, умудрившись одновременно сентиментально вздохнуть и обвиняюще погрозить мне пальцем. — Это одно из главных удовольствий в жизни. Я не понимаю, почему вы с Ширли этого не хотите.
Я застенчиво улыбнулся, как всегда, когда мама, в своей манере, поднимает эту тему.
— Мы с Ширли очень хотим детей, — сказал я. — Как только я получу повышение, и мы сможем заплатить первый взнос за дом в пригороде…
— Взносы! Повышения! — Мама сердито покачала головой. — Иногда мне кажется, что у нынешних молодых людей вместо чувств финансовые книжки. Поверь мне, Дэви, если мы с твоим папой волновались из-за платежей, когда мы были в твоём возрасте, то ты бы сейчас не сидел здесь и не ел эту жареную картошку.
Это был вечер пятницы. Завтра мой выходной, поэтому я был на еженедельном обеде в Бронксе с мамой. Впрочем, моей жены Ширли сегодня не было со мной. Она всю неделю была в Чикаго, навещала своих родных. И, как обычно, мама чувствовала, что из-за отсутствия Ширли она может поговорить о моей личной жизни. Мне же было страшно неловко.
— Кроме того, мама, — сказала я, пытаясь превратить разговор в шутку, — разве не ты всегда мне говорила, что дети доставляют больше хлопот, чем они того стоят? Ты знаешь своё любимое высказывание: «Они разбивают ваш сервиз, пока маленькие, и они разбивают ваши сердца, когда вырастают».
— Кто это отрицает? — резко ответила мама. — А какой же будет жизнь без этого?
— Интересно, что бы ты чувствовала, — сказал я, — если бы ты была на месте Агнес Фишер.
— Агнес Фишер? Я её не знаю. На третьем этаже есть Сэйди Фишбаум…
— Агнес Фишер участвует в дело, которое я начал вчера. Она вдова, и у неё есть маленький мальчик пяти лет по имени Кеннет.
— И что с этим маленьким Кенни Фишером?
— Ничего, что мы не сможем доказать. Но всё указывает на то, что маленький пятилетний Кеннет Фишер — убийца.
Мама опустила вилку и уставилась на меня. Она на меня так долго глазела, что я виновато отвёл глаза, хотя понятия не имел, из-за чего мне чувствовать себя виноватым. Наконец она саркастически вздохнула:
— Всё-таки это произошло. Разве я не предсказывала это? После общения с наркоманами, маньяками и пьяными водителями ты наконец-то свихнулся. Почему, когда у тебя была возможность заняться бизнесом со своим дядей Саймоном, ты не слушал свою мать?
— Успокойся, мама. Это не я ненормальный. Это дело Фишера. Я расскажу тебе о нём, и ты можешь судить сама.
Очевидно не убеждённая, мама снова поднесла вилку к губам, деликатно проглотила кусок и приготовилась слушать мой рассказ.
— Агнес Фишер за тридцать, — сказала я, — она очень красивая и немного рассеянная — так сказать, по-милому рассеянная. Её муж умер год назад — он был лётчиком ВВС в Корее, и она живёт со своим маленьким сыном Кеннетом в доме, который ей оставил муж. Это четырехэтажный дом на Вашингтон-сквер, один из немногих старых домов из красного кирпича вроде тех, которые ещё стоят на площади. Он принадлежал семье Фишеров с девятнадцатого века.
— У этого мистера Фишера были деньги? — спросила мама.
— Фишеры — это богатая старая нью-йоркская семья. Хоть и не такая богатая, как раньше. Так или иначе, Агнес Фишер жила на Вашингтон-сквер довольно мирно, прекрасно ладя со своими друзьями и соседями, видимо, примирившись со своим вдовством. Но жизнь её маленького сына не была такой спокойной и счастливой. Смерть отца явно расстроила его. Он, разумеется, застенчивый, мечтательный ребенок, и после смерти отца он словно ушёл в свою раковину ещё больше, чем когда-либо. Он проводил много времени в одиночестве. Казалось, он предпочитает свои мечты компании других детей. А потом, несколько месяцев назад, кое-кто новый вошёл в жизнь мальчика и его матери.
Новоприбывшим был Нельсон Фишер, дядя маленького Кеннета, младший брат его отца. Нельсону Фишеру было около тридцати лет. Как и его покойный брат, он был лётчиком ВВС. Его только что уволили со службы, не по его желанию — полёты были его жизнью, — а потому, что он заразился малярией в Тихом океане. Он нуждался в заботе и внимании, и его невестка Агнес была его единственным достойным доверия родственником. Она добросердечная женщина, и она была рада принять его. Она отдала ему весь третий этаж старого дома, и он переехал к своей невестке и своему маленькому племяннику.
— И маленький Кенни ревновал? — спросила мама.
— Сначала да. Он или дулся в углу, или плакал, или смотрел волком на своего дядю. Нельсон Фишер всё ещё болел — он страдал от побочных эффектов своей малярии, и Агнес много хлопотала над ним, учитывая его лекарства, приступы головокружения, озноб, еженедельные визиты к доктору. Кеннету, похоже, это не нравилось. Однажды он даже впал из-за этого в истерику. Он подпрыгнул и истерически закричал: «Он не мой папа! Я не хочу, чтобы он был моим папой!» Он в конце концов успокоился, но инцидент ужасно расстроил его мать. И это вызвало много разговоров среди слуг.
— Но это было только сначала? — сказала мама. — После этого маленький Кенни изменил своё мнение о своём дяде?
— Его недоброжелательное отношение длилось около месяца. Затем, внезапно, он начал вести себя совершенно по-другому. Вчера он не мог выносить вида Нельсона, сегодня он не хотел от него отходить. Внезапно у него возникло подлинное, полноценное поклонение героям. Он ходил за своим бедным дядей по пятам. Он не оставлял его. Он засыпал его вопросами, и, какие бы ответы он ни получал, он безоговорочно верил им. Он восхищался всем, что делал или говорил его дядя Нельсон.
— Ну, это нормально для маленьких детей, — сказала мама. — Они меняют своё мнение без логической причины. И, кстати, я знала и некоторых взрослых…
— Да, это было вполне нормально, — сказал я. — По крайней мере, так казалось. Но то, что случилось потом… но я не буду забегать вперёд. Несколько месяцев в доме Фишеров всё было хорошо. Нельсону, похоже, нравилась компания его племянника. Он никогда не был женат, у него не было своих детей, и он относился к Кеннету как к младшему брату. Просто идеальные отношения. А потом, около недели назад, в начале лета, маленький Кеннет начал делать странные вещи. До прошлой недели он был порядочным ребенком. А потом, с прошлой недели, он начал воровать вещи.
— Воровать вещи? — сказала мама, вытянув голову. — Так что же он украл?
— Одно и то же, мама. Вещи, которые принадлежали его покойному отцу. Например, это началось с того, когда Агнес заметила, что исчезла медаль её мужа, Серебряная Звезда. Она держала её в футляре для драгоценностей в своём комоде, вместе с запонками, обручальным кольцом и другими вещами, но теперь её не было. Она очень осторожно опросила кухарку и горничную, но они обе были очень возмущены и настаивали, что они не воры. Некоторое время она подозревала, что это сделал сантехник. А затем, на следующее утро, к ней подошла торжествующая горничная, держа медаль. Она сказала, что нашла её, когда заправляла кровать Кеннета несколько минут назад. Медаль находилась под подушкой Кеннета. Агнес была озадачена. Она спросила об этом Кеннета, но он ей ничего не объяснил. Он просто отвернулся, пробормотал что-то и убежал. А Агнес не волевая и властная мать, которая стала бы выколачивать из мальчика правду.
А потом Кеннет сделал это снова. В одном из шкафчиков в холле Агнес хранит коробки с разными вещами — старой одеждой её мужа, его книгами и документами и так далее. Однажды она проходила мимо этого шкафа и услышала звуки внутри. Она открыла дверь и увидела Кеннета. Он снял одну из коробок, вскрыл её и собирался что-то вытащить.
Хочешь верь, хочешь нет, мама, Кеннет пытался украсть один из тех длинных старомодных оперных плащ, которые люди носили пятьдесят лет назад. Он принадлежал отцу Кеннета. Когда он учился в Принстоне, он участвовал в чём-то вроде «Gay Nineties Revue»
[1], которое устраивал театральный кружок. Этот старый оперный плащ был частью его костюма для этого шоу.
— И маленький Кенни точно знал, что его папа носил этот оперный плащ когда-то?
— Он не мог не знать, мама. В гостиной есть фотография его отца, где он изображён с оперным плащом на плечах. Что ж, Агнес естественно заставила Кеннета положить плащ обратно в коробку. А на следующий день она заглянула в тот же шкаф и обнаружила, что та же самая коробка снова была вскрыта, а оперный плащ исчез. Она пошла в комнату Кеннета. Его там не было, но, разумеется, оперный плащ висел в его шкафу. Так что Агнес взяла его и положила обратно в коробку. И на следующий день…
— Можешь не говорить, — сказала мама.
— Ты права, — сказал я. — Плащ исчез. Для Агнес это было слишком. Она не собиралась бегать за этим оперным плащом. Поэтому она сказала себе, что он, видимо, понадобился Кеннету для какой-то невинной игры, и махнула рукой.
Но воровство Кеннета на этом не прекратилось. Только два дня спустя — около трёх дней назад — он снова совершил кражу. К Агнес пришли встревоженные горничная и кухарка. Накануне вечером они обе услышали странные звуки, издаваемые с верхнего этажа дома. Они обе подумали, что это мыши, или ветер, или ещё что-то, и пошли спать. Но этим утром, когда горничная поднялась наверх убраться, она обнаружила ужасный беспорядок, которое не могли устроить ни мыши, ни ветер. На верхнем этаже есть небольшая кладовая, и в этой кладовой, набитой нафталином, Агнес хранит всю форму её покойного мужа, его фуражки, его награды, остальную его гражданскую одежду, пальто, обувь и так далее. Горничная обнаружила, что комната выглядит так, будто по ней прошёлся циклон. Повсюду валялась одежда и нафталиновые шарики. И всё форма её мужа, вплоть до самой последней маленькой медали, пропала без вести. Кухарка тут же объявила, что увольняется. Она не собиралась оставаться в одном доме с таким диким маленьким вором, как Кеннет, и никакие просьбы Агнес не изменили её решение.
Что ж, Агнес просто не знала, что и подумать. Она уже очень переживала за мальчика, настолько, что подумывала отвезти его к врачу или детскому психологу, чтобы выяснить, в чём дело. Но она не очень решительный человек. Она отложила вызов доктора, а вчера утром было уже слишком поздно. Вчера утром произошло убийство.
Я мог видеть проблеск интереса в глазах мамы. По велению некого каприза я остановился, вздохнул, начал жевать еду и в общем поддерживал атмосферу неизвестности.
Наконец, к моему огромному удовлетворению, мама заговорила.
— Ладно-ладно, давай к сути!
— С самого вчерашнего утра, — продолжил я, — Кеннет смешно себя вёл. Он, как обычно, позавтракал со своей матерью и дядей Нельсоном. Только Кеннет, у которого обычно был хороший аппетит, почти не дотронулся до еды — даже стакана воды.
После завтрака он пошёл играть. У него было любимое место для его игр, небольшой брезентовый навес на крыше дома. Это был «клуб» Кеннета, но до прибытия Нельсона других «членов клуба» не было. После завтрака он поднялся на крышу со своим дядей Нельсоном. Только Кеннет не был энергичен и весел, как обычно. Он медленно поднялся по лестнице на крышу, оглядываясь через плечо и с каким-то решительным выражением лица. Его мать увидела это и удивилась, но в этот момент она говорила по телефону, поэтому забыла об этом.
Через два часа она услышала вопль. Долгий мучительный вопль. Весь дом слышал его, и хотя было трудно точно сказать, откуда он раздался, все инстинктивно устремились на крышу. Когда они добрались до места, то увидели Кеннета, стоящего у выступа — узкого каменного выступа, столь же высокого, как его подбородок, — смотрящего на задний двор четырьмя этажами ниже. Он смотрел на своего дядю Нельсона. Видимо, Нельсон упал с крыши, и его тело лежало на бетоне внизу. Все бросились вниз, чтобы помочь ему, и обнаружили, что он всё ещё жив. Но он прожил только несколько секунд. В течение этих нескольких секунд, на последнем болезненном издыхании, он повторял одни и те же слова: «Кенни, почему? Кенни, почему?» Затем он умер.
Я хочу сказать тебе кое-что ещё, мама. Когда прибыл Отдел убийств, мы обыскали эту крышу. Под навесом из брезента, в клубе Кеннета, мы нашли — как ты уже догадалась, мама — все те вещи, которые Кеннет украл из дома. Униформа его отца, его оперный плащ, медали, даже Серебряная звезда, которую этот ребёнок сумел утащить из комода своей матери во второй раз!
Мой голос затих на повышенной ноте. Честно говоря, я был доволен собой. Очень драматично, сказал я себе. Теперь пусть мама разберётся в этом!
— А мальчик? — тихо спросила мама.
— Он впал в шок, — сказал я. — Он схватил свою мать и дико рыдал до конца дня. Но он не говорит, что случилось на крыше. Он просто смотрит вперёд, когда кто-нибудь спрашивает его. Врач говорит, что он преодолеет шок через неделю или около того. Но после этого его воспоминания об этом инциденте могут исчезнуть.
— А ты что думаешь, Дэви? — спросила мама. — Что, по вашему с полицией мнению, случилось на крыше?
— Это не наше мнение, мама. Это факты. Есть много разных возможностей — мы рассмотрели их все, — но, похоже, только одна из них соответствует всем фактам.
— Что ж, давай послушаем твои возможности.
— Первая возможность — Нельсон покончил жизнь самоубийством. Но в этом нет смысла. Конечно, он был расстроен из-за того, что заболел и покинул ВВС. Но Агнес говорит, что он только начал смиряться со своей болезнью и своей гражданской жизнью. Если он собирался покончить с собой из-за своей болезни, почему он так долго ждал? И что ещё более важно, почему он сделал это в присутствии своего пятилетнего племянника? Люди обычно совершают самоубийства без свидетелей.
— Полностью согласна. Следующая возможность?
— Смерть Нельсона была несчастным случаем. Он бежал, смотрел не туда или ещё что-то, споткнулся и упал с выступа. Но это очень маловероятно. Выступ крыши был намного выше талии Нельсона. Трудно представить, как он мог случайно свалиться с такого высокого выступа.
— Верно подмечено. Я аплодирую.
— Ну, есть возможность — в конце концов, мы должны рассмотреть все, — что Нельсон пытался столкнуть своего маленького племянника Кеннета с выступа, что Кеннет пинался, боролся и сбил Нельсона с ног. Но это также не соответствует действительности. Когда Агнес оказалась на крыше, Кеннет выглядел абсолютно аккуратно — никаких следов борьбы или насилия. Что оставляет нам только одну возможность.
— Какую?
— Я уже упоминал её, мама. Нам не хочется в это верить. Мы отказываемся в это верить. Но факты не оставляют нам альтернативы. Этот маленький пятилетний ребенок должен быть психически неуравновешенным. Это случалось раньше, ты знаешь. Наш официальный психиатр говорит, что он сталкивался с десятками случаев детского психоза, раздвоения личности, меланхолии и так далее. Вот что должно было случиться. Смерть его отца, его одинокая жизнь, его зависимость от его матери, внезапное появление его дяди, нарушившее его рутину — всё это должно было нарушить его ощущение безопасности. Разум ребёнка был угнетён, и наконец он не выдержал.
Ненормальное поведение ребенка перед убийством ясно говорит нам, что происходило у него в голове. По какой-то непонятной причине — хотя не такой уж и непонятной — его дядя внезапно показался ему соперником его покойного отца. Дядя пытался занять место его отца, и он, маленький Кеннет, должен был помешать этому ради отца. Ему пришлось избавиться от этого навязчивого дяди, устранить причину его несчастья, позаботиться о том, чтобы его мать вернулась к нему и отцу.
Конечно, он действовал не так, как взрослый. Это было просто инстинктивно — так же, как ребёнок ворует, лжёт или пинает свою няню. Но он изменил своё отношение к дяде. Он притворился, что испытывает к нему привязанность. Он делал вид, что поклоняется ему как герою. Затем, когда доверие дяди было полностью завоёвано, он приготовился к важному событию. Что подводит нас к самому интересному психологическому феномену. Маленький Кеннет теперь собирался выполнять работу своего отца, и поэтому, с типичной детской логикой, он продолжал красть вещи своего отца.
Униформа отца, оперный плащ отца, медаль отца — он взял их всех, спал на них или прятал, чтобы получить мужество и силу своего отца. К тому времени, когда наступило вчерашнее утро, бедный ребёнок был зациклен на своём отце. В своём собственном подсознании он фактически был своим отцом.
Вот почему вчера утром он поднялся на крышу, выглядя таким решительным. Он собирался совершить задуманное. Оказавшись там, он какое-то время невинно играл со своим дядей — хитрость маленьких детей удивительна, мама! Наконец под каким-то предлогом он уговорил своего дядю наклониться над выступом. Помни, что Нельсон, хотя он был взрослым человеком, был слабым, худым и больным. Кеннету просто нужно было подбежать сзади, схватить Нельсона, а затем толкнуть — со всей своей силы. Нельсон свалился и закричал, а Кеннет впал в шок.
— Вот и весь рассказ, мама. Надеюсь, ты понимаешь — это единственная теория, которая объясняет последние слова Нельсона. «Почему, Кенни, почему?» Ошеломлённый, сбитый с толку — даже в смертельных муках он просто не мог понять, что произошло с его маленьким племянником.
— И это твоё решение дела?
Я торжественно кивнул головой.
— Боюсь, это так, мама.
Мама молчала. Она выглядела вдумчивой, отвлеченной, словно была вдалеке от нашей беседы и столовой. Это было необычно для мамы. По вечерам в пятницу, когда я рассказываю ей о своём последнем деле, она обычно внимательна и насмешлива. Как только я заканчиваю свой рассказ, следует серия загадочных вопросов, таинственных намёков, саркастических шуток о моём скудоумии. И наконец, с большой радостью, она предлагает мне полное, логичное, неизбежное решение, основанное на её повседневном опыте с хитрыми мясниками, любопытными соседями и эгоистичными родственниками. И теперь это внезапное хмурое молчание от мамы заставило меня задуматься.
Через секунду необычное настроение мамы исчезло. Она подняла голову, в глазах блеснуло торжество, и её голос звучал так же энергично, как и всегда.
— Он боится, что это так. Он должен бояться. Ему есть, чего бояться. Вся полиция Нью-Йорка — кучка взрослых мужчин с пособием, — и всё, что они могут придумать, когда у них на руках тело, — это обвинить в этом маленького пятилетнего мальчика!
Я почувствовал, что моё самолюбие задето.
— Я рассказал тебе все факты, мама. Кого ты хочешь обвинить?
— Я скажу тебе, — ответила мама, — сразу после того, как ты ответишь мне на три простых вопроса.
Я вздохнул. «Простые вопросы» мамы мне хорошо известны. Как правило, они настолько «просты», что запутывают меня сильнее в десять раз.
— Спрашивай, мама, — сказал я.
— Вопрос первый, — сказала она, поднимая указательный палец. — Этот мальчик, Кенни, любил спортивные игры? Он выглядел спортивным?
— О, я понимаю, почему ты спрашиваешь, — сказал я. — Ты хочешь знать, был ли он действительно сильным и проворным, чтобы столкнуть своего дядю Нельсона с крыши. Что ж, ответ — не особо. Мальчик не очень увлекался спортом, потому что у него было мало друзей. В том районе, где он живёт, большинство детей старше его. Он был слишком мал, чтобы играть с ними в игры — на самом деле, это может быть одной из причин его стеснительности и одиночества. С другой стороны, он крепкий ребёнок для своих пяти лет. Сильные мышцы, выносливость, отличное здоровье. А его дядя Нельсон, как я уже говорил, был больным и измученным…
— Да, да, это я знаю, — нетерпеливо перебила меня мама. — Теперь вопрос второй. — На этот раз она подняла два пальца. — Какие книги читал маленький Кенни?
— Книги, мама?
— Книги, книги. Помнишь, ты их иногда открывал, когда учился в колледже, хотя в ненормальной профессии, которой ты решил заняться, они тебе не очень нужны. Ты сказал, что маленький Кенни был застенчивым и одиноким. Он проводил много времени один. Такие маленькие мальчики, как он, обычно много читают.
— Я не понимаю, в чём смысл вопроса, — сказал я, — но ты права. Мальчик много читает. В его комнате было полно книг. В основном комиксы. Супермен, Бэтмен, космические путешествия и тому подобное. Для его возраста самое то.
— Хорошо, хорошо, — сказала мама, кивая. — Вопрос третий. Самый важный. — Она секунду пристально смотрела на меня и затем произнесла: — Вчера, когда дядя Нельсон был убит, было уже позднее утро. Я всё утро была в мясной лавке — небольшое недоразумение с моими бараньими отбивными, из-за которых у меня был разговор с мясником Перельманом, — поэтому я не заметила, какая погода на улице. Она была приятной и солнечной или тёмной и облачной?
Я уставился на неё.
— Это самый важный вопрос? Мама, какой в нём смысл?
— Не забивай голову. Просто ответь.
— Вчера был яркий солнечный день. Самый жаркий день этого лета. Но я не понимаю…
— Ты нет, — сказала мама. — А я да. — Затем она кивнула и вернулась к своей еде.
Через некоторое время я прочистил горло.
— Что ты «да», мама?
— Я понимаю. Именно то, что я подозревала. Именно то решение, о котором я подумала с самого начала.