Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
Предлагаю вам новый рассказ от Джеймса Яффе про полицейского Дэвида и его маму. На этот раз им придётся раскрыть невозможное преступление, которое произошло в городской закусочной.
Играем в закрытую. Свои варианты присылать в ЛС.
Несмотря на то, что я почти пять лет проработал в нью-йоркском отделе по расследованию убийств, я до сих пор слегка вздрагиваю при мысли о том, что когда-нибудь кто-то может открыть мой секрет — то, что большинство моих успешных дел на самом деле были раскрыты моей мамой. Собственно говоря, это одно из главных маминых орудий шантажа. Всякий раз, когда она хочет, чтобы я пришёл починить её холодильник, или отыскал подходящего молодого полицейского для одной из её незамужних племянниц, или принял её сторону в их споре с моей женой Ширли, мама всегда замечает невинным тоном:
— Вот будет смешно, Дэви, если кто-нибудь расскажет твои друзьям из отдела убийств, как ты выяснил, что случилось с той пожилой женщиной, которую сбросили в желоб для белья в той гостинице.
За последние пять лет я сто раз заявлял, что никогда больше не буду рассказывать маме о своих делах. И сто раз — из-за восхитительной жареной курицы мамы и её пронзительного командного взгляда, который снова превращает меня в маленького мальчика — я нарушал своё собственное решение. «И, кстати, — добавила бы мама, если бы прочла последнее предложение, — ты ведь точно не страдаешь, когда инспектор Слэттери хлопает тебя по спине и называет молодым Шерлоком?» В этом вся мама. Она очень хорошо разбирается в человеческой психологии.
Во всяком случае, в прошлую пятницу мы с Ширли, как обычно, обедали в Бронксе, и как только мы приступили к рубленой печени, мама, как обычно, спросила меня:
— Ну, Дэви, как твоя работа?
— Ничего особенного, мама. Работаю над элементарным делом. Мы знаем, кто убийца, и мы обязательно это докажем.
— Почему тогда у тебя такое мрачное лицо? Ты выглядишь, как твой дядя Натан, когда он узнал, что его шурин Сеймур, этот попрошайка, приходил к нему в гости.
— Ну, честно говоря, мама, в этом деле есть нечто, что я не могу описать. Дело в том, что когда ты арестовываешь убийцу, ты чувствуешь себя очень довольным собой. Ты говоришь себе: «Ещё одна крыса вне игры». Но почему-то этот убийца, которого мы арестовали вчера… он такой милый старый джентльмен…
— Сентиментальность, чистая сентиментальность, — сказала Ширли, жалостно вздохнув. Шерли изучала социологию и психологию в Уэллсли, поэтому, естественно, она очень исключительная девушка, и я должен очень гордиться, что она испытывает ко мне жалость. — Сколько раз я говорила тебе, Дэвид: если инспектор Слэттери доволен делом, то ты не должен никуда совать свой нос из чистой сентиментальности. Это тебе не поможет продвинуться…
— Согласна, — сказала мама, мило улыбнувшись Ширли. — Люди не должны никуда совать свои носы. Я хотела поговорить об этом…
— Давай я расскажу тебе об этом деле, мама, — быстро сказал я, потому что рубленой печенью мамы следует наслаждаться в атмосфере мира и гармонии. Конечно же, интерес мамы к этому делу мог отвлечь её от Ширли — и я начал рассказывать.
— В центре города есть закусочная, — сказал я, — она называется «Пещера Крумхольца на Шестой авеню» — очень известное местечко, там постоянно толпятся знаменитости, люди театра, спортсмены и так далее. Вечером там обычно многолюдно, но в обеденное время дела идут легче.
Итак, вчера, во время ланча, в «Пещере Крумхольца» появились театральный продюсер Девитт Грэди и его тесть, старый доктор Бартлетт, известный хирург на пенсии. Грэди был одним из постоянных клиентов «Пещеры». Он приходил туда три или четыре раза в неделю, и все сотрудники знали и не любили его. Судя по всем сообщениям, этот Грэди обладал дурными манерами, был ужасно властным, неприятным человеком, постоянно жаловался и хвалился свои положением.
— Это одна из главных черт театральных людей, — сказала Ширли. — Социологические исследования доказывают, что обычный человек театра…
— Скажи мне, дорогая, — сказала мама Ширли, — кто-нибудь проводил когда-то софиологическое исследование софиологов?
— Я не понимаю вас, мама, — сказала Ширли. — К чему именно вы клоните?
— Грэди был особенно неприятен, — вмешался я, — одному из официантов «Пещеры», маленькому старику по имени Ирвинг. Ирвинг работает у Крумхольца уже 30 лет, и все его знают и любят, потому что он такой милый и добродушный, всегда спрашивает клиентов об их болезнях и детях, помнит об их днях рождения и годовщинах и так далее. Может, именно поэтому Грэди получал такое удовольствие, приставая к Ирвингу. В всякий раз, когда он приходил в «Пещеру», Грэди делал жизнь Ирвинга невыносимой. Он высокомерно с ним разговаривал. Он отпускал оскорбительные замечания и саркастические шутки. Он насмехался над стариком и унижал его, а иногда даже не оставлял ему чаевых.
Вчерашний день не был исключением. Грэди и его тесть, доктор Бартлетт, сели за один из столиков Ирвинга, и Грэди сразу принялся за дело. Он позвал Ирвинга, сказав «если вы, конечно, можете дойти, старина». Он заказал первое блюдо — устриц — и сказал Ирвингу не жалеть хрена. «Пещера Крумхольца» известна своим хреном, один из её лозунгов — «самый сильный хрен в городе», и Грэди любил обвинять Ирвинга в том, что он обвешивает клиентов.
После того, как Ирвинг принёс устриц, Грэди заказал для себя и доктора Бартлетта пару мисок супа с лапшой. И он сказал Ирвингу позаботиться, чтобы в его супе с лапшой не было соли. «Я был у доктора на прошлой неделе, — сказал Грэди, — и он предупредил меня, что если я буду продолжать есть соль, то у меня начнётся ужасная изжога». Грэди раз шесть повторил эти инструкции Ирвингу, и Ирвинг заверил его, что в его супе не будет соли, и Грэди сказал: «Я не могу вам доверять. Вы забудете сказать повару. Вы теряете память, старина». Грэйди позвал Крумхольца и сказал ему проверить Ирвинга и убедиться, что в одном из супов нет соли. Ты можешь представить, как это должно быть унизительно для старого бедного Ирвинга. Наконец, Ирвинг пошёл на кухню за супом с лапшой — пока Грэди кричал ему вслед: «И ради Бога, осторожнее, не макайте в него большой палец!»
— Этот Грэди, — сказала мама, — напоминает мне кузину твоего покойного папы.
Ширли при этом слегка рассмеялась.
— Знаете, мама, это забавно, что все в мире напоминают вам ваших родственников и знакомых.
— Это потому, что я знаю много людей, — ответила мама, не моргнув глазом. — И мои знания не из книг. Это как разница между кем-то, кто на самом деле играет в джин-рамми[1] , и кем-то, кто только сидит и даёт советы.
— Как я уже сказал, — вмешался я, — Ирвинг пошёл на кухню, сказал повару Луи приготовить ему два супа с лапшой и несколько раз предупредил его, что в одном из супов не должно быть соли. Итак, Луи налил в одну тарелку суп из большого чана, где был солёный и готовый к употреблению суп с лапшой. Вторую порцию он приготовил сам, исключив соль. Затем две тарелки супа были поставлены на поднос Ирвинга, и Ирвинг вышел из кухни. У раскрытой двери, ведущей из кухни в главную столовую, стоял сам Крумхольц. Грэди был постоянным клиентом, и Крумхольц не собирался рисковать с заказом Грэди. Поэтому Крумхольц остановил Ирвинга, окунул ложку в суп Грэди и попробовал, просто чтобы убедиться, что в нём нет соли. Не забывай об этом, мама, потому что это очень важно. Крумхольц попробовал суп Грэди. Он убедился, что суп был вкусным и без соли, и сказал Ирвингу идти и подавать его.
Ирвинг так и сделал. Он пронёс свой поднос через столовую к столику, где сидели Грэди и доктор Бартлетт. Несмотря на то, что у Ирвинга на том же подносе было несколько заказов других людей — пара бутылок пива, персиковое мороженое Крумхольца со взбитыми сливками и кусок фруктового пирога, — он пошёл сразу к Грэди. Вот как этот Грэди напугал бедного Ирвинга. Он подал Грэди и доктору Бартлетту их суп. Грэди попробовал, причмокнул и сказал: «Неплохо». Но это всё, что он успел сделать. Потому что он внезапно застонал и рухнул на пол, и к тому времени, когда кто-то смог добраться до него, он был мёртв. Медэксперт обнаружил, что его отравили цианистым калием — в супе с лапшой его было полно, чтобы убить ещё двадцать театральных продюсеров.
Слушай дальше, мама. На кухне была бутылка цианистого калия — повар Луи держал её, чтобы убивать крыс. Она была заперта в шкафу, но любой из сотрудников Крумхольца мог достать ключ. Мы столкнулись бы с таким широким выбором подозреваемых, что никогда не смогли бы раскрыть дело. Но нам повезло. Сам Крумхольц попробовал суп Грэди перед тем, как его подали. Он съел целую ложку, и с ним ничего не случилось. Поэтому яд мог быть добавлен в суп после того, как его унесли с кухни и до того, как его подали Грэди. И только один человек мог сделать это — официант Ирвинг. Бедный старый Ирвинг. — И когда я подошёл к концу своей истории, я не мог не вздохнуть.
— Только ты не чувствуешь радости, Дэви, — сказала мама почти мягким голосом.
— Меня беспокоит мотив, мама, — сказал я. — Может ли человек совершить убийство из-за того, что кто-то обвинил его в том, что он макнул большой палец в суп? Честно говоря, профессиональная гордость не может зайти так далеко. Кроме того, этот Ирвинг не злопамятный. Я никогда не видел такого милого, кроткого старика. Нам было неловко, когда мы снимали у него отпечатки пальцев — потому что он боялся испачкать чернилами манжеты рубашки дежурного сержанта. — Я замолчал, качая головой, немного рассерженный на себя, а также заметив взгляд Ширли. — Не понимаю, что я себе накрутил! Человек совершил убийство, и ему придётся ответить за это. Вот и всё!
Посмотрев на меня с полунежным и полусмеющимся выражением, мама сама вздохнула.
— Дэви, Дэви, такое доброе сердце и такая жалость к людям! Ты ещё не понял? Чувство жалости никому не поможет, чувство жалости не спасёт этого старика от электрического стула, чувство жалости не узнает, кто положил в суп цианидовый калий…
— Цианистый, дорогая мама, — сказала Ширли. Случайные маленькие вольности, которые мама позволяла себе с английским языком, были одной из радостей жизни Ширли. Лично я никогда их не замечал. После 33 лет с мамой мой ум автоматически переводит «цианидовый» как «цианистый». Но не Ширли. Она никогда не пропускает ни одной ошибки. Для чего ещё образование Уэллсли? — Ци-а-нис-тый, — повторила она. — Читается как ц-и-а-н…
— Спасибо, дорогая Ширли, — сказала мама, ужасно вежливо взмахнув куриной костью. — Ты становишься маленьким конкурсом по правописанию. — Затем мама посмотрела на меня. — Как я уже говорила, прежде чем меня прервали, мозги лучше доброго сердца. Как насчёт твоих мозгов, Дэви? Кроме пистолета и значка, отдел убийств не выдаёт мозги?
— Боюсь, что мозги не сильно помогут старому Ирвингу, мама. Это элементарное дело.
— Что ж, тогда давай посмотрим. Например, я заметила, что ты забыл упомянуть некоторые важные сведения. Наверное, это просто невнимательность, несомненно, ты хотел упомянуть их…
— Какие сведения, мама? Я рассказал тебе всё самое важное.
— А мотив, о котором ты говорил? Извини, я его не слышала. Наверное, у меня начинает пропадать слух…
— Я сказал тебе, что не был удовлетворен мотивом Ирвинга, мама…
— Мотив Ирвинга? Кто говорит о мотиве Ирвинга? Как насчёт мотивов всех остальных? Что насчёт тестя, доктора Бартлетта — он получал какие-нибудь деньги после смерти этого Грэди? Что насчёт повара Луи — он ненавидел этого Грэди, потому что тот оскорблял его стряпню? Что насчёт всего этого?
Мне всегда доставляет огромное удовольствие, когда я одерживаю победу над мамой. Дело в том, что у меня так мало возможностей — поэтому я стараюсь извлечь максимальную выгоду из любой, которая выпадает.
— Ну что ж, мама, я думаю, что мы, глупые копы, немного опережаем тебя в этом вопросе, — сказал я, выпячивая мою грудь и используя мою самую профессиональную ухмылку. — Доктор Бартлетт не мог убить Грэди ради его денег, потому что у Грэди не было денег. Он был почти разорён. Его последние три шоу были большими провалами, и он жил исключительно на блефе. Кроме того, доктор Бартлетт сам очень богатый человек, с пентхаусом на Парк Авеню. И Луи не мог убить Грэди за оскорбление его стряпни, потому что Грэди нравилась стряпня Луи. Фактически, единственным человеком в ресторане, которого Грэди никогда не оскорблял, был Луи. Он давал Луи большие чаевые каждый месяц, и Луи обслуживал все вечеринки Грэди. Поэтому я боюсь, что твои выводы были на этот раз слегка неточными, мама.
Как ни странно, мама не выглядела хотя бы немного удивленной. Она просто кивнула и сказала:
— Хорошо. Так я и думала. Ещё один момент, Дэви, и это очень важно, поэтому подумай, пожалуйста. Что этот Грэди приказал подать после супа с лапшой?
— Чего?
— Что он заказал после супа с лапшой? Ты не понимаешь простой английский?
— Мама, какая разница, что он заказал после своего супа с лапшой? Он этого не ел. Его отравил суп с лапшой, а не…
Мама таинственно улыбнулась.
— Мне интересно, вот как разница. Так что порадуй бедную старуху, которая всё больше глупеет, и ответь на вопрос, пожалуйста.
— Хорошо, мама, — сказал я. И подумал: женщины все одинаковы; даже посреди дела об убийстве они не могут отвлечься от ненужных мелких деталей, таких как еда и домашнее хозяйство… — Я точно не помню, но я видел заказ, который записал Ирвинг, и мне кажется, что Грэди заказал специальный трёхслойный сэндвич Крумхольца. В нём есть бекон, латук, майонез, копчёная сельдь, русский соус и салями с маринованным огурцом.
— Спасибо, — сказала мама. — Это очень важная информация. Ширли снова жалостно вздохнула, но мама только улыбнулась и продолжила: — Последний важный момент. Этот Ирвинг официант, он старик. Так как же он справился со своей работой? Например, в часы пик у него не было проблем с заказами? Не трудно ли ему было держать подносы? Объясни, пожалуйста.
— Это важный момент, мама?
— Может, для полицейских и софиологов — нет, — сказала мама с улыбкой, — но для простых здравомыслящих людей это очень важно.
— Ну, раз ты так говоришь. Что ж, ты права, мама, у Ирвинга были проблемы с работой. Это одна из самых жалостливых вещей во всем этом деле. Бедняга становился слишком старым, чтобы работать официантом. Он больше не мог носить тяжёлый поднос над головой одной рукой, и это означало, что он почти не мог проталкиваться сквозь толпу в часы пик. Поэтому в конце этого месяца Крумхольц планировал сделать ему сюрприз. Он собирался уволить старика с большим бонусом и пенсией. Другими словами, мама, если бы бедный Ирвинг мог смириться с оскорблениям Грэди ещё несколько недель, он бы навсегда от них освободился. — Я покачал головой. — Это грустное дело, мама, очень грустное дело.
Мама качнула головой и сказала: «О, да, грустное, грустное-грустное дело», и на мгновение у меня возникло небольшое подозрение, что она смеётся надо мной. Затем её голова резко поднялась, и она громко и величественно презрительно фыркнула, — и поверьте мне, это одно из достижений, в которых мама мастер.
— Грустное? Это трагедия! Нужно устраивать похороны! С миньяном[2] . И не для Ирвинга, а для полицейского управления, которое не может увидеть свой собственный нос! За Ирвинга я не волнуюсь — Ирвинг завтра выйдет из тюрьмы…
— Мама, о чём ты говоришь? Ирвингу ничем нельзя помочь! Он ...
— Я могу помочь Ирвингу. Я могу доказать тебе, что он не совершал убийства, и я могу рассказать тебе, кто это сделал.
— Я этому не верю, мама.
Она величественно подняла подбородок.
— Хочешь поспорить? Мне нужны новые обои для моей спальни. Если я сделаю то, что сказала, ты придешь в воскресенье и поклеишь их для меня?
— Но, мама, Ширли собиралась отвезти меня в столичный музей искусств в воскресенье. Воскресенье — день, когда Ширли знакомит меня с культурой.
— Культура может подождать. Если я докажу, кто убийца, ты поможешь мне с обоями?
Я немного поколебался, и затем Ширли сказала:
— Давай, Дэвид. Ты ведь не думаешь, что проиграешь?
— Хорошо, мама, спорим, — кивнул я.
Мама протянула руку через стол и пожала мою. Затем она откинулась назад, широко улыбнулась и сказала:
— Что ж, вот решение.
— Вот будет смешно, Дэви, если кто-нибудь расскажет твои друзьям из отдела убийств, как ты выяснил, что случилось с той пожилой женщиной, которую сбросили в желоб для белья в той гостинице.
За последние пять лет я сто раз заявлял, что никогда больше не буду рассказывать маме о своих делах. И сто раз — из-за восхитительной жареной курицы мамы и её пронзительного командного взгляда, который снова превращает меня в маленького мальчика — я нарушал своё собственное решение. «И, кстати, — добавила бы мама, если бы прочла последнее предложение, — ты ведь точно не страдаешь, когда инспектор Слэттери хлопает тебя по спине и называет молодым Шерлоком?» В этом вся мама. Она очень хорошо разбирается в человеческой психологии.
Во всяком случае, в прошлую пятницу мы с Ширли, как обычно, обедали в Бронксе, и как только мы приступили к рубленой печени, мама, как обычно, спросила меня:
— Ну, Дэви, как твоя работа?
— Ничего особенного, мама. Работаю над элементарным делом. Мы знаем, кто убийца, и мы обязательно это докажем.
— Почему тогда у тебя такое мрачное лицо? Ты выглядишь, как твой дядя Натан, когда он узнал, что его шурин Сеймур, этот попрошайка, приходил к нему в гости.
— Ну, честно говоря, мама, в этом деле есть нечто, что я не могу описать. Дело в том, что когда ты арестовываешь убийцу, ты чувствуешь себя очень довольным собой. Ты говоришь себе: «Ещё одна крыса вне игры». Но почему-то этот убийца, которого мы арестовали вчера… он такой милый старый джентльмен…
— Сентиментальность, чистая сентиментальность, — сказала Ширли, жалостно вздохнув. Шерли изучала социологию и психологию в Уэллсли, поэтому, естественно, она очень исключительная девушка, и я должен очень гордиться, что она испытывает ко мне жалость. — Сколько раз я говорила тебе, Дэвид: если инспектор Слэттери доволен делом, то ты не должен никуда совать свой нос из чистой сентиментальности. Это тебе не поможет продвинуться…
— Согласна, — сказала мама, мило улыбнувшись Ширли. — Люди не должны никуда совать свои носы. Я хотела поговорить об этом…
— Давай я расскажу тебе об этом деле, мама, — быстро сказал я, потому что рубленой печенью мамы следует наслаждаться в атмосфере мира и гармонии. Конечно же, интерес мамы к этому делу мог отвлечь её от Ширли — и я начал рассказывать.
— В центре города есть закусочная, — сказал я, — она называется «Пещера Крумхольца на Шестой авеню» — очень известное местечко, там постоянно толпятся знаменитости, люди театра, спортсмены и так далее. Вечером там обычно многолюдно, но в обеденное время дела идут легче.
Итак, вчера, во время ланча, в «Пещере Крумхольца» появились театральный продюсер Девитт Грэди и его тесть, старый доктор Бартлетт, известный хирург на пенсии. Грэди был одним из постоянных клиентов «Пещеры». Он приходил туда три или четыре раза в неделю, и все сотрудники знали и не любили его. Судя по всем сообщениям, этот Грэди обладал дурными манерами, был ужасно властным, неприятным человеком, постоянно жаловался и хвалился свои положением.
— Это одна из главных черт театральных людей, — сказала Ширли. — Социологические исследования доказывают, что обычный человек театра…
— Скажи мне, дорогая, — сказала мама Ширли, — кто-нибудь проводил когда-то софиологическое исследование софиологов?
— Я не понимаю вас, мама, — сказала Ширли. — К чему именно вы клоните?
— Грэди был особенно неприятен, — вмешался я, — одному из официантов «Пещеры», маленькому старику по имени Ирвинг. Ирвинг работает у Крумхольца уже 30 лет, и все его знают и любят, потому что он такой милый и добродушный, всегда спрашивает клиентов об их болезнях и детях, помнит об их днях рождения и годовщинах и так далее. Может, именно поэтому Грэди получал такое удовольствие, приставая к Ирвингу. В всякий раз, когда он приходил в «Пещеру», Грэди делал жизнь Ирвинга невыносимой. Он высокомерно с ним разговаривал. Он отпускал оскорбительные замечания и саркастические шутки. Он насмехался над стариком и унижал его, а иногда даже не оставлял ему чаевых.
Вчерашний день не был исключением. Грэди и его тесть, доктор Бартлетт, сели за один из столиков Ирвинга, и Грэди сразу принялся за дело. Он позвал Ирвинга, сказав «если вы, конечно, можете дойти, старина». Он заказал первое блюдо — устриц — и сказал Ирвингу не жалеть хрена. «Пещера Крумхольца» известна своим хреном, один из её лозунгов — «самый сильный хрен в городе», и Грэди любил обвинять Ирвинга в том, что он обвешивает клиентов.
После того, как Ирвинг принёс устриц, Грэди заказал для себя и доктора Бартлетта пару мисок супа с лапшой. И он сказал Ирвингу позаботиться, чтобы в его супе с лапшой не было соли. «Я был у доктора на прошлой неделе, — сказал Грэди, — и он предупредил меня, что если я буду продолжать есть соль, то у меня начнётся ужасная изжога». Грэди раз шесть повторил эти инструкции Ирвингу, и Ирвинг заверил его, что в его супе не будет соли, и Грэди сказал: «Я не могу вам доверять. Вы забудете сказать повару. Вы теряете память, старина». Грэйди позвал Крумхольца и сказал ему проверить Ирвинга и убедиться, что в одном из супов нет соли. Ты можешь представить, как это должно быть унизительно для старого бедного Ирвинга. Наконец, Ирвинг пошёл на кухню за супом с лапшой — пока Грэди кричал ему вслед: «И ради Бога, осторожнее, не макайте в него большой палец!»
— Этот Грэди, — сказала мама, — напоминает мне кузину твоего покойного папы.
Ширли при этом слегка рассмеялась.
— Знаете, мама, это забавно, что все в мире напоминают вам ваших родственников и знакомых.
— Это потому, что я знаю много людей, — ответила мама, не моргнув глазом. — И мои знания не из книг. Это как разница между кем-то, кто на самом деле играет в джин-рамми
— Как я уже сказал, — вмешался я, — Ирвинг пошёл на кухню, сказал повару Луи приготовить ему два супа с лапшой и несколько раз предупредил его, что в одном из супов не должно быть соли. Итак, Луи налил в одну тарелку суп из большого чана, где был солёный и готовый к употреблению суп с лапшой. Вторую порцию он приготовил сам, исключив соль. Затем две тарелки супа были поставлены на поднос Ирвинга, и Ирвинг вышел из кухни. У раскрытой двери, ведущей из кухни в главную столовую, стоял сам Крумхольц. Грэди был постоянным клиентом, и Крумхольц не собирался рисковать с заказом Грэди. Поэтому Крумхольц остановил Ирвинга, окунул ложку в суп Грэди и попробовал, просто чтобы убедиться, что в нём нет соли. Не забывай об этом, мама, потому что это очень важно. Крумхольц попробовал суп Грэди. Он убедился, что суп был вкусным и без соли, и сказал Ирвингу идти и подавать его.
Ирвинг так и сделал. Он пронёс свой поднос через столовую к столику, где сидели Грэди и доктор Бартлетт. Несмотря на то, что у Ирвинга на том же подносе было несколько заказов других людей — пара бутылок пива, персиковое мороженое Крумхольца со взбитыми сливками и кусок фруктового пирога, — он пошёл сразу к Грэди. Вот как этот Грэди напугал бедного Ирвинга. Он подал Грэди и доктору Бартлетту их суп. Грэди попробовал, причмокнул и сказал: «Неплохо». Но это всё, что он успел сделать. Потому что он внезапно застонал и рухнул на пол, и к тому времени, когда кто-то смог добраться до него, он был мёртв. Медэксперт обнаружил, что его отравили цианистым калием — в супе с лапшой его было полно, чтобы убить ещё двадцать театральных продюсеров.
Слушай дальше, мама. На кухне была бутылка цианистого калия — повар Луи держал её, чтобы убивать крыс. Она была заперта в шкафу, но любой из сотрудников Крумхольца мог достать ключ. Мы столкнулись бы с таким широким выбором подозреваемых, что никогда не смогли бы раскрыть дело. Но нам повезло. Сам Крумхольц попробовал суп Грэди перед тем, как его подали. Он съел целую ложку, и с ним ничего не случилось. Поэтому яд мог быть добавлен в суп после того, как его унесли с кухни и до того, как его подали Грэди. И только один человек мог сделать это — официант Ирвинг. Бедный старый Ирвинг. — И когда я подошёл к концу своей истории, я не мог не вздохнуть.
— Только ты не чувствуешь радости, Дэви, — сказала мама почти мягким голосом.
— Меня беспокоит мотив, мама, — сказал я. — Может ли человек совершить убийство из-за того, что кто-то обвинил его в том, что он макнул большой палец в суп? Честно говоря, профессиональная гордость не может зайти так далеко. Кроме того, этот Ирвинг не злопамятный. Я никогда не видел такого милого, кроткого старика. Нам было неловко, когда мы снимали у него отпечатки пальцев — потому что он боялся испачкать чернилами манжеты рубашки дежурного сержанта. — Я замолчал, качая головой, немного рассерженный на себя, а также заметив взгляд Ширли. — Не понимаю, что я себе накрутил! Человек совершил убийство, и ему придётся ответить за это. Вот и всё!
Посмотрев на меня с полунежным и полусмеющимся выражением, мама сама вздохнула.
— Дэви, Дэви, такое доброе сердце и такая жалость к людям! Ты ещё не понял? Чувство жалости никому не поможет, чувство жалости не спасёт этого старика от электрического стула, чувство жалости не узнает, кто положил в суп цианидовый калий…
— Цианистый, дорогая мама, — сказала Ширли. Случайные маленькие вольности, которые мама позволяла себе с английским языком, были одной из радостей жизни Ширли. Лично я никогда их не замечал. После 33 лет с мамой мой ум автоматически переводит «цианидовый» как «цианистый». Но не Ширли. Она никогда не пропускает ни одной ошибки. Для чего ещё образование Уэллсли? — Ци-а-нис-тый, — повторила она. — Читается как ц-и-а-н…
— Спасибо, дорогая Ширли, — сказала мама, ужасно вежливо взмахнув куриной костью. — Ты становишься маленьким конкурсом по правописанию. — Затем мама посмотрела на меня. — Как я уже говорила, прежде чем меня прервали, мозги лучше доброго сердца. Как насчёт твоих мозгов, Дэви? Кроме пистолета и значка, отдел убийств не выдаёт мозги?
— Боюсь, что мозги не сильно помогут старому Ирвингу, мама. Это элементарное дело.
— Что ж, тогда давай посмотрим. Например, я заметила, что ты забыл упомянуть некоторые важные сведения. Наверное, это просто невнимательность, несомненно, ты хотел упомянуть их…
— Какие сведения, мама? Я рассказал тебе всё самое важное.
— А мотив, о котором ты говорил? Извини, я его не слышала. Наверное, у меня начинает пропадать слух…
— Я сказал тебе, что не был удовлетворен мотивом Ирвинга, мама…
— Мотив Ирвинга? Кто говорит о мотиве Ирвинга? Как насчёт мотивов всех остальных? Что насчёт тестя, доктора Бартлетта — он получал какие-нибудь деньги после смерти этого Грэди? Что насчёт повара Луи — он ненавидел этого Грэди, потому что тот оскорблял его стряпню? Что насчёт всего этого?
Мне всегда доставляет огромное удовольствие, когда я одерживаю победу над мамой. Дело в том, что у меня так мало возможностей — поэтому я стараюсь извлечь максимальную выгоду из любой, которая выпадает.
— Ну что ж, мама, я думаю, что мы, глупые копы, немного опережаем тебя в этом вопросе, — сказал я, выпячивая мою грудь и используя мою самую профессиональную ухмылку. — Доктор Бартлетт не мог убить Грэди ради его денег, потому что у Грэди не было денег. Он был почти разорён. Его последние три шоу были большими провалами, и он жил исключительно на блефе. Кроме того, доктор Бартлетт сам очень богатый человек, с пентхаусом на Парк Авеню. И Луи не мог убить Грэди за оскорбление его стряпни, потому что Грэди нравилась стряпня Луи. Фактически, единственным человеком в ресторане, которого Грэди никогда не оскорблял, был Луи. Он давал Луи большие чаевые каждый месяц, и Луи обслуживал все вечеринки Грэди. Поэтому я боюсь, что твои выводы были на этот раз слегка неточными, мама.
Как ни странно, мама не выглядела хотя бы немного удивленной. Она просто кивнула и сказала:
— Хорошо. Так я и думала. Ещё один момент, Дэви, и это очень важно, поэтому подумай, пожалуйста. Что этот Грэди приказал подать после супа с лапшой?
— Чего?
— Что он заказал после супа с лапшой? Ты не понимаешь простой английский?
— Мама, какая разница, что он заказал после своего супа с лапшой? Он этого не ел. Его отравил суп с лапшой, а не…
Мама таинственно улыбнулась.
— Мне интересно, вот как разница. Так что порадуй бедную старуху, которая всё больше глупеет, и ответь на вопрос, пожалуйста.
— Хорошо, мама, — сказал я. И подумал: женщины все одинаковы; даже посреди дела об убийстве они не могут отвлечься от ненужных мелких деталей, таких как еда и домашнее хозяйство… — Я точно не помню, но я видел заказ, который записал Ирвинг, и мне кажется, что Грэди заказал специальный трёхслойный сэндвич Крумхольца. В нём есть бекон, латук, майонез, копчёная сельдь, русский соус и салями с маринованным огурцом.
— Спасибо, — сказала мама. — Это очень важная информация. Ширли снова жалостно вздохнула, но мама только улыбнулась и продолжила: — Последний важный момент. Этот Ирвинг официант, он старик. Так как же он справился со своей работой? Например, в часы пик у него не было проблем с заказами? Не трудно ли ему было держать подносы? Объясни, пожалуйста.
— Это важный момент, мама?
— Может, для полицейских и софиологов — нет, — сказала мама с улыбкой, — но для простых здравомыслящих людей это очень важно.
— Ну, раз ты так говоришь. Что ж, ты права, мама, у Ирвинга были проблемы с работой. Это одна из самых жалостливых вещей во всем этом деле. Бедняга становился слишком старым, чтобы работать официантом. Он больше не мог носить тяжёлый поднос над головой одной рукой, и это означало, что он почти не мог проталкиваться сквозь толпу в часы пик. Поэтому в конце этого месяца Крумхольц планировал сделать ему сюрприз. Он собирался уволить старика с большим бонусом и пенсией. Другими словами, мама, если бы бедный Ирвинг мог смириться с оскорблениям Грэди ещё несколько недель, он бы навсегда от них освободился. — Я покачал головой. — Это грустное дело, мама, очень грустное дело.
Мама качнула головой и сказала: «О, да, грустное, грустное-грустное дело», и на мгновение у меня возникло небольшое подозрение, что она смеётся надо мной. Затем её голова резко поднялась, и она громко и величественно презрительно фыркнула, — и поверьте мне, это одно из достижений, в которых мама мастер.
— Грустное? Это трагедия! Нужно устраивать похороны! С миньяном
— Мама, о чём ты говоришь? Ирвингу ничем нельзя помочь! Он ...
— Я могу помочь Ирвингу. Я могу доказать тебе, что он не совершал убийства, и я могу рассказать тебе, кто это сделал.
— Я этому не верю, мама.
Она величественно подняла подбородок.
— Хочешь поспорить? Мне нужны новые обои для моей спальни. Если я сделаю то, что сказала, ты придешь в воскресенье и поклеишь их для меня?
— Но, мама, Ширли собиралась отвезти меня в столичный музей искусств в воскресенье. Воскресенье — день, когда Ширли знакомит меня с культурой.
— Культура может подождать. Если я докажу, кто убийца, ты поможешь мне с обоями?
Я немного поколебался, и затем Ширли сказала:
— Давай, Дэвид. Ты ведь не думаешь, что проиграешь?
— Хорошо, мама, спорим, — кивнул я.
Мама протянула руку через стол и пожала мою. Затем она откинулась назад, широко улыбнулась и сказала:
— Что ж, вот решение.
- ↑ [1]. Карточная игра.
- ↑ [2]. Минья́н — в иудаизме, кворум из десяти взрослых мужчин (старше 13 лет,), необходимый для общественного богослужения и для ряда религиозных церемоний.
Кто и зачем убил Девитта Грэди?
И как мама это поняла?
Подумал, что после хрена вкус соли Грэди не почувствует, и подсунул ему суп тестя... 
Сердитый
