Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
БЕСКРЫЛЫЙ ПЕГАС ｢WINGLESS PEGASUS｣ ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ: EQMM, Aug 1996 РАССЛЕДОВАТЕЛЬ ｢INVESTIGATOR｣: Журналист Томас Ладлоу ｢Thomas Ludlow｣ НЕВОЗМОЖНОСТЬ: Жертва найдена вместе с лошадью на небольшом островке посреди озера. Переведено по изданию: ‘The Mammoth Book of Perfect Crimes and Impossible Mysteries’, 2006 Перевод: В. Макаров ▣ Редактор−корректор: О. Белозовская © ‘Клуб Любителей Детектива’, 02 февраля 2018 г. |  |
Подробная информация во вкладках
Позади дома была терраса с фестонами из кремовых и абрикосовых роз, ступеньки которой вели вниз к широкой лужайке с кедровым деревом. Лужайка, спускаясь к глубокой канаве, отделяла сад от луга, где пасся скот. На границе лужайки и пастбища находилось озерцо площадью в пару акров. Остров оказался не совсем по центру озера, значительная часть которого приходилась на луг, и имел размеры с приличную гостиную с мраморной статуей Венеры, возвышающейся наполовину из зарослей камыша и таволги. Ничем особенным это раннее июньское утро не отметилось, кроме разве что лошади. Вот она была не обычной. Белая лошадь, стоящая по колено в таволге и утренней дымке с озера, напоминала бы статую, если бы вы, приблизившись к ней, не увидели, что она дрожит, а ее ноздри раздуваются, словно ей не пришелся по вкусу английский воздух, оставшийся теплым даже с ночи. Пегас, ниспосланный богами вернуть полуобнаженную Венеру из английской деревни обратно на Олимп, — вот что могло прийти вам на ум. Но Венера не способна была воспарить, потому что в тот момент, когда олимпийские копыта коснулись влажной почвы Беркшира, Пегас потерял свои крылья и остался, как она, брошенным в 1866 году на небольшом клочке суши в имении человека, которого железного дороги сделали средней руки помещиком.
Во всяком случае, так могло показаться со стороны наблюдателя с воображением и элементарным знанием классической мифологии, случайно выглянувшего из окна с террасы тем ранним утром. На самом деле окно было на чердаке, а зрелище досталось горничной, которая, ничегошеньки не зная ни о Пегасе, ни о Венере, сбежала вниз и передала на кухню, что одна из каретных лошадей, должно быть, вышла из конюшни и всем будет адская взбучка, если главный конюх прознает об этом. Новость достигла конюшни, где спешно посчитали по головам и убедились, что все шесть лошадей, заведенных сэром Перси Уиттоном, присутствуют в своих стойлах. Делегация домашней прислуги вместе с несколькими садовниками, подхваченными по пути, в срочном порядке пересекла лужайку и, подойдя к краю озера, обнаружила, что перед ними не простая лошадь. Откуда она появилась, в какой момент, с седлом и сбруей на маленьком острове сэра Перси, понять никто не мог, из-за чего случилось всеобщее недоумение, подкрепленное к тому же необходимостью переместить лошадь на более устойчивую почву. Это, кстати, представляло проблему, так как гребная лодка, призванная служить для развлечения гостей сэра Перси и обычно стоявшая у берега со стороны лужайки, уже неделю находилась в плачевном состоянии, пострадав в столкновении с садовым катком, а замена ей еще не прибыла. После некоторого обсуждения несколько человек из числа конюхов и садовников, сняв с себя сапоги, жилеты и куртки, вошли в воду. В самом глубоком месте она доходила до груди, но они ступали твердо, подбадриваемые криками товарищей, оставшихся на берегу, и возможной перспективой получить солидное вознаграждение от хозяина животного, которое между тем наблюдало за ними с опаской, проявляя все признаки нервозности и желания сбежать, но, естественно, бежать с острова было некуда. На данный момент, несмотря на трудности, я бы усмотрел в спасателях беззаботность, отвлекающую от утренней работы, и не было никаких оснований думать, что они занимаются чем-то непозволительным, спасая прекрасное животное. Первым, кто достиг острова, был конюх. Подозреваю, что охлаждение в рядах садовников наступило в тот момент, когда они приблизились к танцующему и фыркающему объекту своих желаний. Конюх взял в руку поводья, издал успокаивающие звуки. Затем он крикнул, и лошадь встала на дыбы, чуть не оторвав ему руку вместе с поводьями.
— Здесь человек, раненый. Кажется, это сэр Перси. — Но задолго до того, как спутанное животное было доставлено на травяную площадку под кедром и садовники молчаливым кругом могли обступить его, весь дом знал, что конюх был прав только наполовину. Человек на острове действительно был их хозяином, сэром Перси, но он не был ранен — он был мертв.
В общих чертах весть о смерти сэра Перси настигла меня июньским вечером в Лондоне. Я прочитал о ней со свежих гранок, сидя за своим рабочим столом в редакционной комнате на залитой чернилами Флит-стрит.
Мы получили отчеты из Беркшира, где говорилось, что директор железнодорожной компании ‘South Western Shires’, сэр Перси Уиттон, погиб в результате несчастного случая, упав с лошади в своем поместье неподалеку от Мэйбриджа. Дознание состоится завтра. О похоронах будет сообщено.
Я почти не знал этого человека, — пара незначительных публичных мероприятий, где мы терлись бок о бок в одной комнате, не в счет — и первой моей мыслью было то, что больше всего, как это ни печально, от его смерти теряют адвокаты. Сэр Перси и его сосед, Чарльз Клоусон из Уилтширских и Беркширских железных дорог, были на ножах. Парламентский акт разрешил Уилтширу и Беркширу прокладку их новой ветки по холму напротив дома сэра Перси. Какая мерзость, говорил он, допустить, чтобы джентльмен жил в своем собственном доме под звуки паровых машин, пугающие его коров и разгоняющие гостей, — и всё это в голос вплоть до упоминания прав и свобод старой Англии (несмотря на то, что сам он жил на доход с железных дорог). Результат судебной тяжбы, начавшейся через неделю, ожидался как одно из величайших событий правового сезона. Предполагалось, что сэр Перси выиграет — хотя бы потому, что его кошелек неизмеримо толще, чем у Клоусона, и в случае необходимости он доберется до Палаты Лордов. То, что комбатантов связывали родственные узы, придавало делу дополнительную пикантность. Единственная дочь Клоусона, Эмили, стала женой сэра Перси за несколько лет до того, как отношения между деловыми партнерами дали трещину.
Скажем, вам как газетчику удалось добыть интересный материал, но закон и общество запрещает печатать его, и это самое печальное в профессии журналиста. На подобные истории у меня нюх, как у некоторых на папоротники или бабочек. Я один учуял сенсацию и благодаря тем же железным дорогам, начавшим войну, еще до завтрака следующего дня очутился в маленьком городке Мэйбридж. У меня уже был прямой источник тамошних сплетен в лице моего старого, сомнительной репутации друга, Гарри Лизера. Гарри — конюх, жокей, владелец извозчичьего двора, торговец, в общем знаток всего того, что связано с лошадьми и как можно меньше связано с законом. Он такой же маленький и хитрый, как уличный прощелыга, думаю, средних лет, хотя из-за морщин на обветренном лице выглядит достаточно древним, чтобы торговать лошадьми с фараонами, и умным, возможно, не в пользу последних. В то время он заправлял извозчичьим двором в Мэйбридже, поэтому, как только я добрался туда, сразу отправился к нему, на рыночную площадь, зная, что ни одно из того, что передвигалось на четырех ногах и чуть меньше того, что на двух, не избежало его сетей. Я застал Гарри в седловой комнате за клепкой и после обмена любезностями спросил о времени дознания.
— Вы опоздали, мистер Ладлоу. Всё закончилось в одиннадцать утра, через два часа после того, как они открыли его.
— Каков же вердикт?
— Несчастный случай.
— Что, у местных большой интерес к этому делу?
Он загнул кожу стремени и медленно оттянул материал вниз. Наряду с конским потом, доносившимся от денников, в теплом воздухе висел мясной запах копытного масла.
— Как вы думаете?
— Его и вправду любили?
— Ну, те, кто ему нравился, уж точно.
Такого рода игры с Гарри могли продолжаться весь день. Но я знал, что он обращается с информацией, как ребенок, тесно прижимающий щенка. Я дал ему время натереть маслом еще несколько ремней, а затем спросил, что ему известно о несчастных случаях при верховой езде. Именно тогда я во всех подробностях услышал и об острове, и о дрожащей белой лошади, и о мертвеце. Все это происходило, пока Гарри делал свою работу, наблюдая за мной боковым зрением, словно хотел посмотреть, что из этого выйдет.
— Хотите на него взглянуть?
Неожиданный вопрос встряхнул меня. Сначала я подумал, что он говорит о трупе сэра Перси, который наверняка уже поступил в ведение гробовщика.
— Взглянуть на кого?
— Жеребца.
Он неторопливо поднялся и повел меня во двор. Мы прошли вдоль ряда с ездовыми лошадьми, лошадьми для экипажей и свернули за угол к обособленным денникам, где он держал инвалидов и кобыл, готовых ожеребиться. Когда мы сворачивали, в одной из загородок раздалось громкое ржанье. Сначала белая, точно парное молоко, голова мелькнула над полудверком, затем показались большие, навыкате, глаза и широкие розовые ноздри.
— Арабский. Красив, даже слишком.
Мы стояли, глядя в сторону полудверка, пока жеребец таращился на нас и фыркал. Он был невысоким, под шестнадцать хэндов
Гарри успокаивающе провел рукой по изгибу шеи.
— Мы держим его здесь из-за того, что чистокровный. Хочет — пусть покрывает любую кобылу во дворе, какая придется ему по нраву.
Жеребец не мерин, поскольку необуздан, как ветер, и столь же непредсказуем.
— Не удивительно, что сэр Перси был сброшен. Полагаю, необъезженный жеребец понесся через озеро на остров, где пришел в ярость и сбросил седока.
Гарри издал звук, во многом похожий на шумное лошадиное фырканье.
— А я — королева волшебной страны.
Я подавил образ Гарри в розовом веночке и прозрачных одеждах.
— Ты не думаешь, что так могло случиться?
— Нет, не знаю, и вы тоже, если хорошо подумаете.
— О, почему я тоже?
— Перво-наперво, вы лучше меня знаете, что лошади чувствительны. Вы когда-нибудь в своей жизни встречали аравийца, преодолевающего водные преграды? Это же ясно, пришедшие из песков, как они...
— Но если бы он сбежал...
— Но если бы он сбежал, он бы скакал от воды, а не к ней.
— Но он оказался на острове. Кажется, никто не спорит?
— Никто, по всей видимости, учитывая, что там была проблема убрать его оттуда.
— Тогда как он туда попал?
Гарри повернулся ко мне с блеском в глазах, что обычно означало игру на понижение.
— Это, мистер Ладлоу, еще одна странность в деле.
— О! В таком случае, какая же первая, Гарри?
Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.
— Первая и самая удивительная вещь — что делал сэр Перси на этой лошади?
— Конечно, ехал на ней.
Он жестом указал на лошадь, которая уже успокоилась и с интересом разглядывала нас, готовая, тем не менее, выпорхнуть из клетки, как птичка.
— Взгляните на этого зверя и скажите мне, разрешит ли он такому жирному конторщику, как сэр Перси Уиттон, закинуть на него ногу. Лорд-спортсмен мог устроить скачки на нем, мальчишка-бой, столь же дикий, как он, мог бы ездить, но кого бы он не подпустил ни на минуту, так это какого-нибудь простака-увальня, сколько бы тот ни пихал свою ногу в его железное стремя.
Я посмотрел на лошадь и понял, что имел в виду Гарри. Увидев мое лицо, он кивнул.
— Сэр Перси не проехал бы и на волосок его хвоста.
— Но их нашли вместе на острове, и сэр Перси был мертв.
— Вот именно.
— Значит, должен быть кто-то еще?
— Не было никого, когда до туда добрались. Тамошний главный конюх мой друг. Он все мне рассказал.
— Ну не свалился же он с неба! Должны были остаться какие-нибудь следы.
— Сначала они перенесли сэра Перси, затем наступила очередь лошади, и к тому времени, когда они закончили, все было вытоптано так, словно сошлись пехота и кавалерия.
Я вспомнил о Чарльзе Клоусоне, и мой ум пошел в атаку.
— Допустим, кто-то затаил обиду на сэра Перси. Допустим, ему удалось сделать так, чтобы сэр Перси оказался один на острове с лошадью, которая могла представлять опасность...
— Будь я проклят, для извинений легче подождать за кустом, вооружившись пистолетом. В любом случае, вам нужно переправить лошадь на остров.
Насколько я помнил, Чарльз Клоусон был точно таким же увальнем-конторщиком и не подходил для белого скакуна.
— Довольно сложный способ для убийства.
При слове ‘убийство’ Гарри отвернулся и сказал под нос:
— Принято считать, что человек должен проявлять интерес к жизни, но для меня это кажется чертовски странным.
У нас такое случалось и прежде, но что-то продолжало его точить.
— Что так? Разве тебе не интересно думать, что человек может быть убит другим человеком и что никто никогда не узнает, как это произошло и почему? Ты мог бы писать целые книги об этом.
— Глупые книги. Кто захочет их читать?
— Почти все, кто любопытствует насчет своих ближних.
Он покачал головой.
— В данному случае вы упускаете, что есть убийства публичные, а есть частные, и не видите разницу между ними.
— Что ты имеешь в виду?
Мы медленно возвращались назад. Собака дремала на солнце, бой тщательно подметал мощеный кирпичом двор.
— Публичное, как я его называю, убийство, — это когда, скажем, браконьер стреляет в егеря, все знают, кто это сделал, его судят на ассизах
— Ты считаешь, это было убийство?
Он не ответил. Я спросил его, как аравиец оказался у него на дворе.
— Пока ходят туда-сюда и устанавливают владельца, он не мог оставаться у сэра Перси, верно?
— Почему не мог?
— Молодая вдова. Как только бы она услышала о белой лошади, тут же свалилась бы в обморок, представив, как ее несчастный муж погибает под копытами и так далее. Доктор сказал, что он не отвечает за последствия, если она увидит животное, поэтому послали за мной, и я привел его сюда.
— Ах да, вдова. Дочь Чарльза Клоусона. Должно быть, она намного моложе своего бывшего мужа?
— На четверть века или около того. Говорят, отец отдал ее сэру Перси в обмен на пакет железнодорожных акций. — Гарри обрисовал сделку, словно речь шла о продаже лошади.
— Ну теперь она богатая вдова, мистер Ладлоу, свободная и красивая молодая леди. Для кого-то лакомый кусочек. — Он рассмеялся и посмотрел на меня.
— Я не торговец. Была ли она на дознании?
— Да. Пришлось ответить на вопрос коронера, когда она в последний раз видела своего мужа.
— И когда же?
— За ужином, накануне. Она рано легла в постель, сославшись на головную боль от жары. Новость принесла служанка, разбудившая ее утром.
— Он говорил ей о том, что собирается куда-то поехать?
— Ни слова, да и с какой стати ему это делать?
Странно, что Гарри так сказал, но я решил поговорить об этом позже.
— Для нее это, должно быть, стало серьезным испытанием.
— Она была очень собранной, пока все это рассказывала. Но когда уходила, чуть не рухнула на руку брату. По этому поводу он специально приехал из Оксфорда.
— Дознание установило факт того, что сэр Перси был затоптан копытами? Были ли на нем следы подков?
— Ни одного, нашли только вмятину сзади черепа. Главный конюх сказал, что, похоже, падая, он ударился головой о статую Венеры.
Он остановился перед еще одним денником посреди длинного ряда. Внутри была темно-гнедая кобыла низкорослой породы, шестнадцать хэндов, которая, отвернувшись от нас, жевала сено. Из всего, что стояло на четырех ногах, она казалась самой спокойной и смирной, в отличие от аравийца.
— Сэра Перси.
— Что она здесь делает? Его жена тоже отправила ее?
Он покачал головой.
— Я встал рано утром и обнаружил ее привязанной к сцепному кольцу у ворот. Она была покрыта грязью и падала от усталости, но тот, кто ее оставил, завязал вожжи и знающе поднял стремена.
— Когда это было?
— Утром, когда нашли тело сэра Перси.
— Как далеко отсюда поместье сэра Перси?
— Четыре мили.
Я едва мог поверить тому, что он мне рассказывал, и вынужден был забросать его вопросами. Как он узнал, что кобыла принадлежала сэру Перси? Мог ли человек проехать на ней четыре мили ночью и вернуться обратно, чтобы умереть утром на собственном острове, и если да, то зачем? Сказал ли Гарри офицеру коронера? Зная его неприязнь к закону, я догадывался, каким мог быть ответ на последний вопрос. Что касается того, как он узнал, выяснилось, что сэр Перси, бывая в городе, часто оставлял кобылу у него во дворе.
— Но ты сказал мне, что в то утро главный конюх проверил конюшню, и все лошади сэра Перси были на месте.
— Так и есть, все, какие были, находились на своих местах. Дело в том, что этой кобылы в его конюшне никогда не было. Он держал ее у своего управляющего в полумиле от дома, и его жена ничего не знала о ее существовании.
Для этого могла быть только одна причина.
— Ты хочешь сказать, что сэр Перси завел себе petite amie
С Гарри не нужно притворяться шокированным. Он живет моралью, господствовавшей до Ее Величества
— Ночами вторника и четверга, — сказал он. — Тело сэра Перси было найдено рано утром в среду.
— Разве этого не вскрылось на дознании?
— Недостойная картина, знаете ли: лежит холодное тело, а его бедная жена сидит и слушает все эти обсуждения. Полагаю, половина жюри знала об этом, вероятно, знал и коронер, но решили не обнародовать этот факт.
— Но ведь как это было важно, понимаешь? Сэр Перси ужинает в обществе супруги. Спустя некоторое время он идет к дому своего управляющего, забирает кобылу и отправляется в город. Либо по пути туда, либо на обратном пути он отклоняется от маршрута, видимо, не без оснований, и держит курс на остров посреди своего озера в компании арабского жеребца, которого подобрал Бог знает где и который боится воды. Тем временем его собственная кобыла каким-то образом приплелась к твоим конюшням и аккуратно привязала себя к сцепному кольцу. Разве это не то, что следовало знать коронеру?
— Ставя вопрос таким образом, я не говорю, что вы не правы, мистер Ладлоу, однако я все еще не понимаю, какая нам польза от того, что он делал?
— Та женщина, которую он посещал, ты ее знаешь?
— Имя — Люси Дестер. Дом с зеленой дверью, напротив пекаря.
Я стоял и размышлял, глядя на спину коренастый кобылы. Почувствовав на себе мой взгляд, она дернула хвостом и переставила задние ноги.
— Смотри, шарахается от одного взгляда.
— Не, она спокойная, как подушка, просто сейчас у нее течка. В любом случае, если вы настроены узнать, что случилось, вы должны понять, что здесь обе играют громадную роль.
Гарри имел в виду, что лошади в этом деле для него важнее, чем люди. Прежде чем мы расстались у ворот, он сказал еще одно:
— Надеюсь, вы не сделаете ей больно. По-своему она довольно неплохая партия.
Мужчина в запачканной кровью одежде стучал в зеленую парадную дверь Люси Дестер. Весь его вид говорил, что он стоял там уже долгое время, собрав вокруг себя небольшую толпу. Я справился о нем у крутившегося под ногами мальчугана, и тот ответил, что это здешний мясник. Я задержался с остальной частью толпы, и когда дверь после череды безжалостных ударов соизволила немного приоткрыться, мне удалось заглянуть внутрь. Из-за опасности предстать легкомысленной, она показалась мне десятью годами старше, чем думалось, и тяжелее на несколько стоунов
— Два фунта, три шиллинга и четыре пенни.
Старая песня тяжелым набатом повторилась несколько раз. Суммой в два фунта, три шиллинга и четыре пенни выражался долг миссис Дестер перед мясником, и тот не сдвинулся бы с порога, не добившись своего. Я пошарил в кармане и подошел к двери.
— Не подобает так обращаться с леди. Возьмите деньги и убирайтесь восвояси.
Он смотрел на меня с открытым ртом, потом увидел монеты в руке и, бормоча, отступил в сторону. Щель в дверном проеме сделалась немного шире, и я проник внутрь. Разбиваясь в благодарностях, она посетовала на задержки денежных поступлений. Вскоре я обнаружил себя сидящим напротив нее в аккуратной гостиной и потягивающим из бокала Мадейру.
— Я хранила это для него, — сказала она. — Он всегда наслаждался моей мадерой.
Не было необходимости спрашивать, кого она имеет в виду. Она приняла меня за своего друга, который знал об отношениях между ними и пришел, чтобы выразить соболезнование. Она не была отталкивающей женщиной ни персоной, ни общением, обладая роскошной гривой блестящих черных волос, округлыми розовыми щеками и теплотой манер, которая компенсировала в ней отсутствие утонченности. По ее словам, она работала актрисой в Лондоне, пока сэр Перси не познакомился с ней в небольшом ресторанчике. Когда он решил проводить больше времени в своем имении, то поселил ее здесь.
— И вечером прошлого вторника?..
Она глубоко вздохнула.
— Его ждала хорошая холодная сервировка: ветчина, птица и неизменный кларет. Но он всё не приходил.
— Вы подумали, что с ним что-то случилось?
— О нет-нет. Может, неожиданные гости, подумала я, или задержался дома по срочному делу. Ничего такого, чтобы беспокоиться, не было.
— Когда вы узнали?
— Когда была в городе. Я пошла выбирать ленточки для капота, и эта пота... я имею в виду, покупательница в галантерее сказала, что, кажется, она слышала о каком-то несчастном случае. — Две крупные слезы скатились с ее щек.
— С тех пор я не выглядывала за дверь, а они всё шли со своими счетами и требовали денег, денег, денег. Понимаете, когда он был жив, они знали, что он удовлетворит их, но теперь он ушел, и они так безжалостны, а денег в доме совсем нет, ровно на обратный билет третьим классом до Лондона.
Она склонила голову, и слезы уже потекли ручьем. Я пытался ее успокоить, но я мало чем мог помочь ей или как-то поддержать на словах. Наконец она подняла глаза, опухшие от слез.
— Знаете, я ведь его любила. Я по-настоящему любила его.
Перед уходом я спросил ее, знает ли она кого-нибудь, у кого был белый арабский жеребец. ‘Живущий на Луне и тот знает больше’, — сказала она.
Я одолжил у Гарри лошадь и, выехав, провел остаток дня в поместье сэра Перси, осматривая остров, но это не принесло плодов. Когда я вернулся в конюшни Гарри, мы поужинали отбивными и яичницей, приготовленными на старой печи в его берлоге рядом с седельной комнатой. Вызволение Люси Дестер из лап мясника, предпринятое мною, похоже, успело обрасти слухами, и он несколько раз неуклюже пошутил по этому поводу.
— Вы правы, однако в своем роде она кажется довольно приличной женщиной, ничего не выигрывающей от его смерти — совсем наоборот.
Мы дружно решили, что я должен заночевать на сеновале, и начали уже расстилать попоны, когда в ворота постучали. Гарри поднял голову.
— Какому дьяволу я понадобился в такое время?
Шел одиннадцатый час, стояли глубокие сумерки, в загородках беззвучно, но мерно дожевывали свое сено лошади. Большие двустворчатые ворота, ведущие во двор, запирались на засов, но в них была проделана небольшая дверь. Гарри открыл ее, и мы оба выглянули наружу. Сначала ничего нельзя было разглядеть, затем из тени выступила фигура и юркнула в дверь так же быстро, как летучая мышь. Взметнулись черные одежды, наполнив воздух шуршанием шелка.
— Я хочу купить лошадь.
Голос был женским и принадлежал молодой женщине. Было что-то отчаянно решительное в том, как она говорила и двигалась. Ее голову покрывал черный капот, убранные под него волосы обрамляли маленькое лицо, с бледностью того незабываемого оттенка, который вызывает в памяти тронутая инеем белая роза. Ее внезапное появление и необычная просьба не нашли во мне отклика, хотя она обратилась ко мне. Но Гарри, по своей натуре и призванию, не мог не отозваться на такое появление, стой перед ним человек или гоблин.
— Какую лошадь, мэм?
— Белого аравийца.
Я хотел было сказать, что он не продается, поскольку мы не владельцы, но Гарри схватил меня за руку и увлек в сторону, прошептав на ухо: ‘Вдова’. Затем, повернувшись к ней, сказал:
— Эта лошадь не для леди, мэм.
— Меня это не волнует. Назовите вашу цену!
Если бы вам довелось прислушаться, то вы могли бы услышать, как трепещет ее голос, словно высокая нота на скрипке, но глядя на нее, вы бы заметили, что она была сделана из снега и стали.
— Пятьдесят гиней, мэм.
Рука в черной перчатке вынырнула из одежд, сжимая маленький мешочек.
— Пересчитайте.
Гарри пересчитал деньги на краю монтажного блока, монеты сверкнули последним светом, и похудевший мешочек вернулся к своей хозяйке.
— Куда мне отправить его, мэм?
— Никуда отправлять не надо. Пристрелите его.
Никогда не думал, что Гарри можно было чем-то ошарашить, обрушившиеся небеса и то бы не вызвали у него столько изумления.
— При... пристрелить?
— Сегодня же пристрелите его и закопайте.
— Но…
Ее черная перчатка поднялась в предупредительном жесте.
— Теперь это моя лошадь. Я купила ее, заплатила деньги и вольна делать с ней что хочу.
Он вышла за дверь так же стремительно, как появилась в ней, и исчезла. Стуча каблуками в напряженной тишине, она свернула за угол. На Гарри больно было смотреть.
— Что ж, отлично, — сказал я. — Ты продал чужую лошадь и теперь обязан застрелить ее.
— Сначала я застрелю своего брата. Настоящее зло — желать смерти лошади только потому, что ты думаешь, что она убила твоего мужа.
Сейчас, когда видение ее морозно-бледного лица отпустило меня, мой ум снова оживился и действовал быстрее, чем у бедняги Гарри.
— Я не думаю, что здесь какая-то игра.
— Тогда что? Бога ради, чего ей надо?
— Кажется, я знаю. Я действительно думаю, что знаю. Гарри, ты тоже это знаешь.
— У меня нет времени на загадки. Дело в том, что я должен убрать эту лошадь до...
— Оставь ее там, где она стоит.
— Я не могу этого сделать. Если вдова вернется утром и...
— Она не вернется. Послушай, ты знаешь этот город. Есть местечко, где собираются конюхи?
— Конечно, есть. ‘Три Бочки’, но...
— Оно еще не закрылось? — Он мотнул головой. — Тогда шпарь туда изо всех сил и разболтай всем, кто там будет, о том, что сейчас произошло, только не выдавай ее имя. Скажи им, что утром застрелишь лошадь, а потом возвращайся сюда.
Он посмотрел на меня, схватил в кладовке шляпу и убежал.
Соседний с аравийцем денник был пуст. При свете фонаря мы расстелили на соломе попоны и легли. Зная о нашем присутствии, белая лошадь фыркнула и заходила по другую сторону перегородки. Гарри вернулся из ‘Трех Бочек’ около полуночи, с пивной отрыжкой и блеском в глазах.
— К утру каждое хозяйство отсюда и до Суиндона будет знать о случившемся.
— Кто-нибудь задавал вопросы?
— Многие, но я сообщил им только нужное. — Он прижал к моей руке что-то металлическое. — Пистолеты, на всякий случай. Этот человек, о котором вы думаете, опасен?
— Хотелось бы сказать, что для нас — нет. Я не знаю.
Всю ночь напролет, между сном и бодрствованием, он пытался заставить меня сказать ему имя. Потерпи, сказал я, или догадайся. Он знал то, что знал я. В половине четвертого утра через полудверок денника проник слабый свет. Лошади в главном дворе начали шуршать соломой и ржать. Аравиец за перегородкой ответил нежными звуками. Я почувствовал рядом с собой пистолет Гарри и подумал о морозно-бледном лице.
И тут Гарри сказал:
— Засов на двери.
Я ничего не расслышал из-за проснувшихся лошадей, но слух Гарри был острым, как у животных. Он жестом призвал меня к тишине и вниманию, и я услышал шаги, пересекающие двор. Было время первой утренней кормежки и, почувствовав человека, требовательные постанывания перешли в яростные фанфары. Шаги замедлились под напором звуков, затем ускорились, переходя в бег и направляясь за угол к нам. Мы оба были на ногах, и Гарри с пистолетом в руке прыгнул к полудверку. Я схватил его за руку и шепнул: ‘Подожди’. Человек прошел мимо нас и остановился у соседней загородки. Белый аравиец присоединился к остальному хору, но теперь голодное ржанье сменилось радостным визгом с нотками благодарности. Затем раздался звук отодвигаемого засова, мужской голос тихо произнес успокаивающие команды, и язычок пряжки щелкнул на недоуздке.
— Пора, — сказал я, и мы с Гарри выскочили в тот момент, когда аравийца выводили из денника. Человек, державший поводья, поначалу сделал вид, будто решил прокатиться верхом, но потом заметил наши пистолеты и остановился. Его лицо было таким же бледным, как то лицо, что говорило о родстве.
— Думаю, — сказал я, — жеребца купила ваша сестра.
— Вы не имели права продавать его. Талисман мой.
Он успокоился и стоял рядом с головой аравийца. На нас смотрел симпатичный молодой человек, но если приглядеться, слишком утонченный и нервный, как сам конь. Мне показалось, что он был похож на молодого рыцаря из произведений увенчанного лаврами поэта, мистера Альфреда Теннисона и, должно быть, сознавал этот факт.
— Он убил человека, — сказал Гарри. Я не знаю, верил ли он в это или пытался поставить молодого Клоусона в неудобное положение, но юноша буквально вытянулся перед ним в струнку.
— Талисман не при чем. Это я.
— Предлагаю, — сказал я, — пройти внутрь и все рассказать.
С Талисманом в загородке и перед нами, сидящими в маленькой тесной берлоге Гарри, молодому человеку трудно было продолжать играть в благородство. Он изложил свою историю достаточно откровенно, как только понял, что я все равно докопался бы. Главное, я должен был помочь ему снова почувствовать себя в центре событий — тех, дважды в неделю, визитов сэра Перси к моей даме с векселями мясника. Стыд за отца, который выдал свою дочь замуж, получив мерзкий выкуп от жениха, для юного Клоусона позже превратился в неистовое отвращение после того, как выяснилось, что этот хряк даже не озаботился хранить ей верность. Когда он услышал об этом, у него заканчивался последний семестр в Оксфорде (кстати, щедро проплаченный деньгами и лошадьми тем же корыстным родителем). Он забрал Талисмана из своей конюшни и два дня изводил себя по дороге из Оксфорда в Мэйбридж, чтобы развратный муж его сестры завладел частью его добродетельного молодого ума.
— Я знал, что он поедет к этой женщине во вторник вечером. Мы с Талисманом ждали на границе его угодий, около озера. Все, что я собирался сделать, это заставить его образумиться, повернуть назад, броситься Эмили в ноги и молить прощения.
Гарри с трудом подавил желание чихнуть от поднявшейся в воздух сенной трухи.
— В сумерках я разглядел его — он ехал верхом на своей кобыле. Я проехал через ворота и двинулся ему навстречу. Он, должно быть, запаниковал и попытался объехать нас на своей кляче, но у него было столько же сноровки, как у мешка с углем. Увидев, что мы летим на него, он повернул кобылу к озеру, но, возможно, она сама понеслась через озеро на остров. Мы пустились в погоню. Кобыла шарахнулась от нас, он упал и треснулся головой о статую. Я забрал кобылу и уехал прочь. Я думал, что Талисман последует за мной, но он этого не сделал.
У него даже немного сбилось дыхание от того, что он говорил. Затем он глубоко вздохнул и посмотрел на меня.
— Теперь вы все знаете. Я виновен в смерти сэра Перси Уиттона, и глупо стрелять в лошадь из-за этого. А сейчас, сэр, не будете ли вы столь любезны одолжить мне ваш пистолет на несколько минут...
Как бы мне хотелось, чтобы сейчас в руках у меня оказался Экскалибур
— Все это очень хорошо, мистер Клоусон, только вы не сказали нам правду. Дело в том, что в своей истории вы обошли стороной тот факт, что сами стали жертвой грубой, животной похоти.
Еще одно взрывное чихание от Гарри и ‘Сэр!’ в ответ от Клоусона, столь же взрывное. Он впился в меня взглядом, и я подумал, что если бы дуэли были в моде, он не преминул бы бросить мне вызов, но сейчас его дело было молчать и слушать.
— Я не сомневаюсь, что вы прекрасный наездник, но даже прекрасный наездник не мог бы заставить этого аравийца переплыть озеро. Есть только одна сила на земле, которая могла заставить его сделать это, и она стоит сейчас в соседнем деннике.
— Боже! — воскликнул Гарри. — Кобыла сэра Перси. Кобыла в поре.
— Тот случай, когда человек предполагает, а лошадь располагает. О, нет никаких причин не доверять первой части вашей истории, мистер Клоусон. Но у ваших лошадей были интересы, которые не были связаны с вашими проблемами. Самка понеслась, прорываясь к ней, самец бросился следом. Справиться с зовом природы у вас не было никаких средств. Этот зов и увлек вас.
Признаваясь в убийстве, молодой Клоусон являл пример достоинства и стойкости. Но сейчас он покраснел, как школьник, и повесил голову. Я мягко продолжил:
— Пока ваш Талисман продирался сквозь воду, сэр Перси умудрился свалиться с кобылы и разбить голову о статую (заплатив с ужасной своевременностью последнюю дань Венере — добавил мысленно я, но вслух тогда об этом не сказал). Когда вы обнаружили тело, вы потеряли голову. Ваш жеребец, утолив жажду плоти, отказался снова входить в холодную воду даже ради вас. Тогда вы взяли кобылу сэра Перси и поплыли с ней к берегу в расчете на то, что он последует за ней, как было до этого. Я прав, не так ли?
Не глядя на меня, он что-то пробормотал. Я положил ему руку на плечо.
— Не вините сестру в желании убить вашу лошадь. Как только ей рассказали о белой лошади, она сразу поняла, чья это лошадь. И всего лишь пыталась защитить вас. Мое предложение — возвращайтесь обратно в Оксфорд, пока все спят. А оттуда можете написать ей.
Гарри вывел Талисмана и держал стремя, пока молодой Клоусон садился верхом. Напоследок я сказал ему, стоя сбоку от лошади:
— Забудьте обо всем. Вы не хотели причинить вреда, и вся история останется со мной.
Мы открыли ему ворота и долго смотрели на неподвижного седока и его лошадь, словно с рыночной площади призраки снова уносились в свою легенду. Когда они скрылись из виду, Гарри пересек двор и остановился, глядя за полудверок на ‘спокойную, как подушка’ кобылу сэра Перси.
— Интересно, понесла ли она? Я мог бы обзавестись хорошим жеребеночком с арабской кровью. — На что я предложил ему заключить сделку с молодой вдовой, вернув ей пятьдесят гиней, которые он забрал у нее, хотя, зная Гарри, маловероятно, что леди получила бы обратно свои деньги да еще с кобылой мужа в придачу.
решением. 
