Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
Редактор-корректор: Ольга Белозовская. |  |
-
ATTENTION!
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. -
РЫБАЛКА
— Папочка, не ходи.
— Солнышко встало, юная леди.
— Ну, пожалуйста.
— Почему моя Джесси-Бесси беспокоится?
— Не знаю. Ни почему.
Алекс сел на край кровати и крепко обнял девочку. Он ощутил теплоту ее тела, и почувствовал тот особенный запах проснувшегося ребенка, наполняющий сердце нежностью.
В кухне загремела посуда. Полилась вода из крана. Хлопнула дверца холодильника. Так звучит воскресное утро.
Раннее утро, шесть тридцать.
Дочка потерла глаза.
— Я подумала... мы же можем пойти в зоопарк посмотреть на пингвинов. Ты обещал, что мы скоро туда сходим. А если тебе хочется на озеро... если сильно хочется... можно пойти в Центральный парк и покататься на лодке. Как в тот раз, помнишь?
Алекс притворно поежился.
— И кого, думаешь, я там поймаю? Жуткую трехглазую рыбу со светящейся чешуей.
— Тебе не надо рыбачить. Мы будем просто плыть и кормить уток.
Он посмотрел в окно на грязно-серый горизонт Нью-Джерси по ту сторону Гудзона. Казалось, весь штат спит. Наверное, так и было.
— Ну, пожалуйста, папочка. Останься дома.
— Мы вчера весь день развлекались, — как будто это могло убедить ее обойтись сегодня без папы. Он, конечно, понимал, что у детей своя логика, и все же продолжил выдавать аргументы. — Ходили в“ФАО Шварц”*и “Рокфеллеровский центр”, и я купил тебе два хот-дога “У Генри”,Известный магазин игрушек, многие десятилетия бывший символом Манхеттена.à côté de la метро*. А еще мы были врядом (фр.)“Румпельмайере”*.Кондитерская в Нью-Йорке
— Но это же было вчера!
Детская логика, решил Алекс, куда более неотразима.
— А что ты ела у“Румпельштильцхена”*?Злой карлик из сказки братьев Гримм. Видимо, папа“переименовал”кондитерскую из-за созвучия слов.
Если логика подводит, надо отвлечь внимание.
Восьмилетняя дочка затеребила ночную рубашку. —Банановый сплит*.Десерт делается из бананов, мороженого и сладкого соуса
— Серьезно? — Он сделал удивленное лицо. — Нет!
— Да. Сам знаешь. Ты тоже его ел.
— Какого он был размера?
— Сам знаешь.
— Нишево не знайль, нишево не понимайль, — сказал он, подражая немецкому произношению.
— Во-о-о-от такого. — Дочка широко развела руки.
Алекс продолжил игру.
— Быть не может. Ты бы лопнула как воздушный шарик. Бабах!
Девочка захихикала, когда он стал ее щекотать.
— Вставай, дружок, — заключил он. — Позавтракаем вместе, и я пойду.
— Па-а-почка... — Но Алекс быстро вышел из комнаты.
Он собрал рыболовные снасти, сложил их у двери и пошел на кухню. Сью делала блинчики. Он подошел сзади, обнял жену и поцеловал ее в шею.
Наливая всем апельсиновый сок, Алекс сказал Сью:
— Почему-то сегодня она не хочет, чтобы я уходил. Раньше такого не было.
Его жена сложила блины на тарелку и поставила в духовку, чтобы не остыли. Потом выглянула в коридор, где дочка сонно шаркала в ванну в лиловых плюшевых тапочках “Барни”, и закрыла за собой дверь.
— На днях Джесси смотрела телевизор, — начала рассказывать Сью, — а я делала задание и ни на что не обращала внимания. Внезапно она заплакала и выбежала из комнаты. Я прочитала программу в газете. Она смотрела фильм. По сюжету отца семейства похитили и держали в заложниках. Похититель убил его, а затем пришел за женой и дочерью. Подозреваю, там были натуралистические сцены. Я поговорила с ней, сказала, что это не по-настоящему, но она очень расстроилась.
Алекс медленно кивнул. Сам он вырос на ужастиках и вестернах с перестрелками; как ни парадоксально, эти субботние дневные “кровопролитные” сеансы были для него безопасным убежищем от отцовского насилия. Став взрослым, он не задумывался о насилии в фильмах или телепередачах... до тех пор, пока сам не стал отцом. Алекс всегда проверял, что смотрела Джессика. Он не возражал, чтобы она знала о смерти или хулиганстве; но хотел скрыть от нее существование бессмысленной, откровенно чудовищной кровавой бойни.
— Она боится, что меня могут похитить во время рыбалки?
— Ей всего восемь, а там — большой, опасный мир.
“Как же сложно воспитывать детей, — размышлял он. — Учить их быть настороже с незнакомцами, пониманию реальных опасностей (но чтобы при этом не внушить парализующего страха перед жизнью), осознавать разницу между реальностью и выдумкой”.
Через пять минут семья уже сидела за столом.
Алекс и Сью по очереди листали “Сандей таймс”, зачитывая интересные отрывки. Джессика в компании Рауля — плюшевого мишки — неторопливо съела бекон, следом — блины и под конец — миску хлопьев.
Девочка понарошку кормила Рауля хлопьями с ложки и задумчиво спросила:
— Папочка, почему тебе нравится рыбачить?
— Это успокаивает.
— А-а.
Хлопья были в форме какого-то мультяшного героя.
“Черепашки ниндзя?” — гадал Алекс.
— Твоему папе нужно отдохнуть, — сказала Сью. — Ты же знаешь, он много работает.
Работая творческим директором в агентстве на Мэдисон-авеню, Алекс проводил на работе по шестьдесят-семьдесят часов в неделю.
Сью продолжила.
— Он очень целеустремленный.
— Какой?
— Так говорят о том, кто много и усердно работает для того, чтобы достичь своей цели. А по-другому ему не интересно. — Она погладила мускулистую спину Алекса. — Вот почему его реклама так хороша.
— Кола-Коала! — лицо Джессики засияло.
Чтобы порадовать дочку, Алекс принес домой несколько мультзаготовок персонажа, разработанного для компании, собиравшейся урвать значительную долю рынка у “Пепси” и “Коки”. Изображения мягкого пушистого существа висели на стене в комнате дочери рядом с плакатами Циклопа и Джин Грей — знаменитых людей-Икс, — Человека-паука и, конечно, Могучих рейнджеров.
— Рыбалка помогает мне расслабиться, — сказал Алекс, оторвавшись от мыслей о мутантах.
— А-а.
Сью упаковала мужу еду и налила кофе в термос.
— Папочка-а... — вновь загрустив, девочка опустила глаза в миску.
— Да, Джесси-Бесси?
— Ты когда-нибудь дрался?
— Что? Боже мой, нет. — Он засмеялся. — В школе было дело. Но с тех пор — ни разу.
— Ты кого-то побил?
— Задал взбучку одному мальчишке. Патрику Бриско. Он украл у меня деньги. Уж я задал ему перцу. Джеб — левой, хук — правой. Технический нокаут за три раунда.
Она кивнула, проглотила стаю (или стадо) “Черепашек Ниндзя” и отложила ложку. — А сейчас ты бы смог кого-нибудь побить?
— Взрослые не должны драться, ласточка. Они решают разногласия путем переговоров. Драки только для детей.
— А-а. — Джессика водила ложкой по хлопьям. — Значит, ты не помнишь, как надо драться?
— Родная...
— Что, если кто-то захочет тебя похитить? Ты сможешь его поколотить?
— Взгляни на эти мускулы. Как у Шварценеггера. Он закатал рукава клетчатой охотничьей рубашки от “Аберкромби” и поиграл мускулами. Девочка восхищенно раскрыла глаза.
И Сью тоже.
Алекс платил около двух тысяч долларов в год за членство в спортивном клубе Мидтауна, где он тренировался трижды в неделю.
— Ласточка, — Алекс наклонился и положил руку девочке на плечо. — Ты же понимаешь: то, что показывают по телевизору — например, фильм, который ты видела, — это все выдумки. Нельзя думать, что настоящая жизнь похожа на фильм. Люди в большинстве своем хорошие.
— Я просто не хочу, чтобы ты сегодня уходил.
— Почему?
Джессика взглянула на улицу.
— Солнца нет.
— Это же лучшая погода для рыбалки. Рыбка меня не заметит. Послушай, тыковка, а если я тебе что-нибудь принесу?
Ее лицо прояснилось.
— Правда?
— Ну да. Что бы ты хотела?
— Не знаю. Хотя нет, погоди. Знаю. Что-нибудь для наших коллекций. Как в прошлый раз.
— Договорились, моя сладкая.
В прошлом году Алекс ходил на консультации. Тогда он был в шаге от нервного срыва, с трудом пытаясь совмещать несколько ролей: загруженного руководителя, мужа студентки юридической школы, отца и третируемого сына (старика-отца, по обыкновению пьяного и буйного, Алекс поместил в дорогую психиатрическую лечебницу, на которую едва хватало денег).
Психотерапевт предложил ему обзавестись хобби или заняться спортом, посвятив часть времени лично себе. Сначала Алекс воспринял идею в штыки, расценив ее как бессмысленную и несерьезную, но доктор многократно предостерегал, что хроническая тревожность убьет его через несколько лет, если не найдется способа снять напряжение.
После долгих раздумий Алекс решил заняться рыбалкой (благодаря чему он мог вырываться из городской суеты), а позже — коллекционированием (которым можно было заниматься дома). Джессика, не заинтересовавшаяся “противной” рыбалкой, стала его партнером по второму хобби. Алекс приносилobjets*, а дочка вносила их в компьютерную базу, приводила в подобающий для коллекции вид и организовывала хранение. Команда “отец-дочь” специализировалась на спичечных этикетках, наручных часах, бижутерии, и, разумеется, любимцах Джессики — мягких игрушках. Рауль как раз был довеском к последней рыбалке.Предметы (фр.).
— Итак, юная леди, вы не возражаете чтобы я сходил поймал нам что-нибудь на обед? — спросил Алекс у дочери.
— Угу, — ответила девочка и сморщила носик при мысли, что придется есть рыбу. По глазам дочки Алекс увидел, что тревога ушла, но, вероятно, девочка все же хотела, чтобы он взял для защиты меч Черепашек ниндзя.
После завтрака Джесси ушла играть на компьютере, а Алекс стал помогать Сью мыть посуду.
— Джесси в порядке, — сказал он. — Нам просто нужно внимательно следить за тем, что она смотрит. Сложно разделить вымысел и реальность... Эй, о чем задумалась?
Его жена с напряженным лицом продолжала вытирать давно уже высохшую тарелку.
— Знаешь... Я ведь раньше не задумывалась, что ты рыбачишь в глуши совсем один. Когда в голову лезут мысли о нападениях и грабежах в городе, понимаешь, что неподалеку в любом случае есть люди, которые смогут помочь. И до копов рукой подать.
Алекс крепко обнял жену.
— Не такая уж там и глушь. Отсюда всего три часа пути.
— Да. Я и не волновалась раньше. Джесси меня накрутила.
Алекс отстранился и строго погрозил Сью пальцем.
— Все ясно, юная леди. Вам тоже больше никакого телевизора.
Она засмеялась и шлепнула его по ягодицам.
— Не слишком там задерживайся. И почисти рыбу, когда выловишь. Не хочу, как в прошлый раз, собирать чешую по всей кухне.
— Да, мэм.
— Милый, а ты действительно дрался в школе?
Алекс посмотрел, закрыта ли дверь в комнату Джессики, и прошептал:
— Насчет тех трех раундов... На них ушло секунды три: я толкнул Пата, он — меня, и директор отправил нас — рыдающих — домой с записками для родителей.
— Я и не думала, что у тебя есть что-то общее с Джоном Уэйном.
Сью стала серьезной.
— Вернись невредимым, — пожелала она (традиционное напутствие в ее семье) и поцеловала его.
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Алекс вывернул на автотрассу, включил “Патфиндер” на полный привод и поехал по грунтовой дороге к Волчьему озеру — большому, глубокому водоему в Адирондаке. Продвигаясь дальше в густой лес, Алекс решил, что Джесси была права и сегодняшнему дню не хватает солнца. Ветер гнал тучи по серому мартовскому небу, а голые деревья стояли черные от прошедшего дождя. Неухоженный лес был усеян сломанными сучьями и стволами деревьев, словно окаменевшими костями.
У Алекса знакомо заныло под ложечкой. Эмоциональное напряжение и стресс — его бич. Он стал медленно дышать, заставляя себя думать о приятном: о жене и дочери, об удовольствии забросить тяжелую блесну, растревожив водную гладь, ощутить натяжение лески от рывка сопротивляющейся рыбы.
“Давай, парень, — сказал он себе. — Ты здесь, чтобы расслабиться. Вот в чем смысл. Расслабиться”.
Остались позади еще полмили сгущающегося леса.
Безлюдно и тихо.
Совсем не холодно, но, видимо, дождливый прогноз отпугнул рыбаков. Единственной машиной, которую заметил Алекс, был потрепанный, помятый и забрызганный грязью пикап. Алекс обогнал его ярдов на пятьдесят и, доехав до конца дороги, остановился.
От воды веяло прохладой и свежестью, и его потянуло туда (ящик с рыболовными снастями и спиннинг — в одной руке, ланч с термосом — в другой). Алекс пробирался сквозь белые сосны, можжевельник и болиголов по маленьким мшистым кочкам. На голом дереве, мимо которого он прошел, сидело семь огромных черных ворон. Казалось, они наблюдали за ним со своего скелетоподобного насеста. Вскоре он выбрался из леса и по каменистому склону спустился к озеру.
Стоя на берегу узкой бухты, Алекс смотрел на воду. Озеро шириной в милю отливало серым; в центре оно морщинило рябью, которая, приближаясь к берегу, таяла. Пасмурная погода не особенно огорчала, но и не помогла унять тревогу. Алекс закрыл глаза и вдохнул чистый горный воздух. Однако вместо спокойствия накатил необузданный, пронизывающий страх... и Алекс обернулся, уверенный, что за ним наблюдают. Никого... Густой лес с переплетающимися ветками и сучьями... Кто-то может легко затаиться в тысяче укромных уголках.
“Успокойся, — сердито приказал он себе. — У тебя паранойя. Успокойся. Да успокойся же...”
Когда он не мог совладать со страхом, начинал злиться.
Алекс с энтузиазмом рыбачил целый час, ловя то на блесну, то на мормышку. Клев не шел. Он переключился на поппер и пару раз подсек рыбу, но она так и не зацепилась за крючок. Алекс закинул приманку в виде зеленой лягушки, и тут у него по спине пробежал неприятный озноб. Быстро обернувшись, он стал всматриваться в лес. Никого.
“Черт побери, опять надо успокаиваться”.
Алекс закрыл глаза и попытался унять тревогу. Безрезультатно. Вновь накатила злость. Он отцепил мормышку, в глубине души надеясь, что никакая рыба не помешает ему сделать то, что он считает нужным. Опустившись на колени, Алекс стал рыться в ящике со снастями и вытащил со дна старый нож, которым чистил рыбу. Не совсем полноценное оружие — около семи дюймов в длину, — но заточен остро. Нож в руке оживил воспоминания об отце... Тот снимает ремень, зажимает его в кулаке и приказывает маленькому Алексу спустить штаны и нагнуться. “Ты оставил отвертку на улице, мальчик. Сколько раз я должен напоминать, что инструменты надо уважать? Смазывать, чтоб не заржавели, вытирать насухо, чтоб древесина не трескалась; ножи держать острыми, как бритва. Пять ударов за то, что испортил отвертку. Р-раз...”
Он до сих пор не знает, о какой отвертке шла речь. Возможно, никакой отвертки и не было. Но с тех пор у Алекса-мальчика и Алекс-мужчины инструменты всегда были смазаны, высушены и заточены.
Сунув оружие в задний карман, он почувствовал себя немного увереннее. Даже нелепое оружие успокаивает. Уже без энтузиазма он еще несколько раз забросил удочку, а после, зацепив приманку за катушку спиннинга, пошел на восток вдоль берега. Осторожно ступая по скользким камням, не отрывал от них взгляда. Один раз — когда его внимание поглотило отражение быстро перемещающихся серых и сизых полос облаков — он чуть не свалился в холодную черную воду.
Поскольку Алекс смотрел под ноги, он заметил мужчину, лишь приблизившись к нему футов надвенадцать*. Алекс поднял голову и остановился. “Водитель пикапа”, — решил он.3,66 м.
Мужчина лет за пятьдесят был одет в грязные джинсы и драную рубаху. В его осунувшемся худощавом лице было что-то лисье; впечатление усиливала двух-трехдневная щетина. В правой руке высоко над головой незнакомец держал оцинкованную трубу. Левой удерживал за хвост бьющегося на скале огромного судака с переливающейся чешуей. Мужчина посмотрел на Алекса, задержав взгляд на его дорогой, с дизайнерским лейблом, одежде, и ударил рыбу трубой, мгновенно ее убив. Затем бросил судака в ведро и вернулся на берег озера.
— Доброе утро, — поздоровался Алекс. Мужчина, не улыбнувшись, кивнул. — Успехи есть?
— Вроде того.
Он вновь взглянул на одежду Алекса и стал забрасывать удочку.
— Я так ничего и не поймал.
Молчание.
— На что ловите?
— На “Меппс”. Подлесок двенадцать дюймов. Удочка за пятнадцать фунтов.
— Раньше я пробовал на“Меппс”*. И на поппер.производитель блесен
Мужчина хмыкнул. Тревога Алекса отступила.
Рыбаки обычно дружелюбны, словоохотливы и готовы поделиться сведениями о приманках и “рыбных” местах. “Мы же не гоняемся за единственной рыбой во всем проклятом озере”, — подумал он.
Алекс молча стоял на скалах, все больше чувствуя себя дураком и злясь на (по его мнению) пренебрежительное отношение. Он ни за что не позволит себя прогнать. Это не частная собственность, и у него полное право здесь находиться.
— Не против, если я здесь перекушу? — холодно осведомился он.
— Дело ваше.
“Черт побери, неужели сложно проявить элементарную вежливость? — подумал Алекс. — Если бы люди поступали по совести, порядочно (а он уверял Джесси, что они так и поступают), мир был бы совсем другим — без ненависти, злости и испуганных маленьких девочек”.
Алекс был спокоен.
Он сел на камень, открыл пакет и вытащил бутерброд и яблоко. Рука коснулась чего-то еще. Это оказался сложенный вчетверо лист бумаги. Алекс развернул его... Накатили эмоции. Джессика нарисовала картинку цветными карандашами, которые он подарил ей месяц назад на день рождения, и незаметно положила в сумку. Дочка нарисовала его (чисто выбритая квадратная челюсть, густые черные волосы) с удочкой, на которую попалась акула (перепуганная морда, раз в десять больше его). Под рисунком была надпись: “Уплывайте, рыбки по домам... мой папочка идет к вам!!! — Джессика Бесси Моллан”.
Он громко рассмеялся, вновь с любовью подумал о своей семье, и его гнев улетучился. Алекс медленно съел сэндвич с мясным рулетом. Затем открыл термос и крикнул:
— Эй, мистер, не хотите кофе? Моя жена делает особенный. Французская обжарка.
— Кофе вреден для здоровья, — проворчал мужчина, оборачиваясь и вновь изучая взглядом навязчивого соседа.
Алекс подумал: “Наверное, его дома никто не ждет. Обручального кольца нет. Кому понравится эта отталкивающая внешность и безобразная одежда? Волосы как будто месяц не мыл… Никому ненужный старик… А вообще-то не такой уж и старик… И не такой уж худой”.
Мужчина снял рубашку и остался в майке. Мышцы на руках отчетливо выделялись. Он вновь оглянулся на Алекса, и тот увидел неприкрытую враждебность во взгляде рыбака.
Алекс какое-то время не отводил взгляд. А когда отвел, заметил неподалеку на дереве прикрепленный лист бумаги. С его места слов было не разобрать, но, похоже, внизу стояла официальная печать. Алекс решил, что это могут быть новые правила рыболовства.
Он приблизился и прочитал. К “Правилам охоты и рыбалки” бумага не имела никакого отношения. Она была из офиса шерифа.
Он нахмурился и перечитал.
Переведя дыхание, Алекс окликнул рыбака, но оказалось, что тот уже не на озере. Удочку он положил на землю и направлялся в сторону Алекса. Остановился невдалеке, возле трехфутового пня спиленного дерева. На это подобие стола со звонким шлепком опустилась рыба. Длинным острым ножом рыбак одним движением отрезал ей голову и распорол брюхо.
Вынув внутренности, он отшвырнул их вместе с головой стае поджидающих ворон, которые стали шумно драться за влажные, слизкие потроха. Тушка рыбы полетела в стоявшее рядом ведро.
— Читаешь про этого парня? — спросил он, не глядя на Алекса.
— Я об этом не знал, — тревожно отозвался Алекс.
В объявлении говорилось о вознаграждении в размере десяти тысяч долларов за информацию о преступнике (преступниках), который за последние полгода убил пять человек в районе Национального парка “Волчье озеро”.
Мужчина покачал головой.
— Трое мужчин и женщина с маленькой дочкой. — Он рассек ножом серо-розовую плоть следующего судака. — У кого руки отрезал. У кого другие части тела. Да еще ограбил.
Потроха снова полетели к воронам.
Алекс смотрел, как широкое лезвие отрезает рыбе голову. Беспокойство нарастало. Как предчувствие (или даже уверенность), что у тебя опухоль, хотя еще не получил результаты КТ. Ужасно. Сердце билось учащенно и глухо. Он впился глазами в объявление. Описания преступника не было.
Он оторвался от бумаги.
Рыбак продолжал скармливать воронам внутренности.
— Какой смысл грабить рыбаков? — Алекс сказал первое, что пришло в голову.
— А какой смысл их убивать? Но их убили. И ограбили. Независимо от того, находите вы в этом смысл или нет.
У Алекса вызвало отвращение то, как рыбак вытирал руки о джинсы, оставляя на ткани черные полосы крови. Казалось, мужчина получает удовольствие, раскрашивая себя потрохами. Алексу пришло в голову, что он делает это только для эпатажа.
Мужчина достал старые очки в проволочной оправе, надел их и вновь стал изучающе оглядывать Алекса. Странно, но очки не придавали ему (как ожидалось) беспомощный вид, наоборот, он стал выглядеть еще более опасным и зловещим. Образ врача-нациста родился в голове у Алекса и закрепился там.
— Богатенький мальчик, значит? Приехал из города?
— Да.
— Я как-то был в Нью-Йорке, — заметил рыбак и занялся следующей рыбой.
Молчание.
— Темнеет, — сказал Алекс. — Не подскажете, который час? — Мужчина покачал головой. — Поеду-ка я домой. Не везет мне сегодня.
— Рыбалка — это не везение.
Алекс глотнул кофе, который показался ему безвкусным, и сделал глубокий вдох. “Успокойся, — сурово приказал он себе. — Спокойно, спокойно, спокойно...”
“Папочка не ходи... ну, пожалуйста”.
Неудержимо трясущимися руками он завинтил крышку термоса. Заставил себя улыбнуться и, обойдя мужчину на приличном расстоянии, забрал ящик со снастями и удочку.
— Я смогу по ней выйти на дорогу? — спросил Алекс, указывая на скалистую тропу.
— Ага.
— Будьте здоровы! — попрощался Алекс.
Мужчина кивнул и, казалось, улыбнулся.
Охваченный тревогой, Алекс начал быстро спускаться по тропе.
Он прошел всего несколько ярдов.
И громко закричал, когда в своих трехсотдолларовых“ботинках-лягушках”*поскользнулся и упал в неглубокое ущелье. Приземляясь на ноги, Алекс ударился о камень и упал на спину. Он вскрикнул и, прижав ногу к груди, громко застонал.Непромокаемая обувь
— Боже, как больно!
Над ним медленно показался рыбак, вытирающий окровавленные руки о джинсы.
— Это камень, — застонал Алекс. — Он шатается. Кто-то его расшатал! Осторожнее, это западня.
— Западня, говоришь?
Мужчина больше не улыбался.
— Я вывихнул лодыжку.
Взгляд мужчины охватил чистую жилетку Алекса... добротную фланелевую рубашку... брюки с множеством карманов... ботинки из мягкой кожи. “Что в его взгляде? — мелькнуло у Алекса. — Самодовольство? Упивание чужой болью?”
— Сейчас, мистер, — крикнул мужчина. — Не двигайтесь. Я вытащу вас.
Однако вместо того, чтобы спрыгнуть с небольшой высоты, где упал Алекс, мужчина скрылся за высоким скальным выступом.
— Эй... — начал звать Алекс, но осекся. Он внимательно прислушивался и ничего не слышал.
“Он пошел за оружием? Это пистолет? Или его нож для рыбы?”
Тут сзади послышался звук приближающихся шагов. Мужчина спустился с холма и шел к Алексу по узкому проходу между огромными скалами.
Не отпуская ногу, с колотящимся сердцем, Алекс передвинулся так, чтобы оказаться лицом к лицу с рыбаком.
Он прислонился спиной к крутому склону, с которого упал. Отстегнув ножны, ощутил успокаивающе холодную рукоятку из оленьего рога.
Шаги все ближе.
— Вы здесь? — позвал Алекс.
Нет ответа.
— Эй! — крикнул он.
По звуку шагов Алекс понял, что рыбак перешел с песка на скальные камни. В левой руке мужчина нес маленькую металлическую коробку.
Он остановился прямо перед Алексом.
Открыл коробку. Алекс напрягся.
“Ты когда-нибудь дрался, папочка?”
Мужчина сказал:
— Извиняюсь, что рассматривал вас, как рыбу в аквариуме. С тех пор, как начались эти убийства, я внимательно приглядываюсь ко всем, кто сюда приходит.
“Нет, тыковка, я всегда застаю их врасплох”.
Когда мужчина вытащил из аптечки эластичный бинт, Алекс вскочил и махом ухватил изумленного рыбака сзади за шею. Алекс ощущал запах немытых волос, грязной одежды и рыбьих внутренностей. Он всадил нож в живот. Мужчина громко закричал, но Алекс своей сильной рукой зажимал ему рот, пока звук не превратился в глухой стон.
Не спеша ведя нож к груди, Алекс с удовлетворением осознал, — как и с другими пятью жертвами, — что снедавшая его тревога мгновенно исчезла.
“О, блаженное спокойствие...”
Он медленно опустил мужчину на землю; лежа на спине, тот судорожно дергался. Алекс взглянул на дорогу, но парк по-прежнему был пуст. Улыбаясь, он нагнулся и оглядел рыбака.
“Нет, он все еще жив, но скоро умрет; возможно, еще до того, как вороны примутся за дело. А может, и не успеет. Сегодня птицы как будто особенно голодны”.
Алекс вытер кровь с ножа, поднялся обратно на тропинку и выпил вторую чашку кофе. На этот раз он испытал огромное наслаждение; Сью, и правда, мастерски готовила эспрессо.
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Вернувшись вечером домой, Алекс застал Джессику и Сью на диване смотрящими“Шестьдесят минут”*с огромной миской попкорна. Он с удовлетворением увидел, что в шоу рассказывают о должностных преступлениях правительственного подрядчика, а не об убийстве, изнасиловании и других преступлениях, которые могли бы травмировать маленькую девочку. Он крепко обнял жену и дочь.Американское общественно-политическое телешоу.
— Ну что, Джесси-Бесси, как поживает лучшая в мире дочка?
— А ты как, папочка?
— Цел и невредим.
— Я скучала!
Он подмигнул Сью и увидел, как она рада, что он в хорошем настроении. Она еще больше обрадовалась, когда он сказал, что поймал одну мелочь и отпустил ее обратно в озеро. Сью славная, но рыба для нее — это готовое блюдо без костей, которое расторопно приносит за столик официант.
— Ты мне что-нибудь принес, папочка? — лукаво спросила Джессика, наклонив голову, отчего ее длинные светлые волосы заструились по плечу.
Алекс — уже в который раз — подумал: “Она разобьет немало сердец”.
— Безусловно.
— Что-то для нашей коллекции?
— Угу.
— Что это? Часы? Или дружок для Рауля?
— Ни часов, ни плюшевых медведей, — сказал он. — Смотри-ка.
— Ух, ты, папочка, — прошептала она, осторожно беря в руки старомодные очки в проволочной оправе. — Они такие аккуратные.
— Думаю, пришло время начать новую коллекцию, — сказал он ей.
— Подберу коробку специально для очков, — сказала Джессика. — Я рада, что ты дома, папочка.
Дочка крепко обняла его. Тут Сью из столовой закричала, что ужин готов и чтобы они садились за стол. Перевод: Мира Горячкина ｢псевдоним｣
Публикация на форуме: 13.10.2020 -
ДВОЙНАЯ ОПАСНОСТЬ
— Лучше меня никого нет.
— Хе-хе! А что, у меня есть выбор?
Поль Лекруа, откинувшись в обтрепанном дубовом кресле, отколупывал с ногтя лак, придавая ему форму штата Иллинойс.
— Ты когда-нибудь молишься? — прозвучал в ответ его баритон.
Забренчали наручники: Джерри Пилсетт поднял руки и щелкнул себя пальцем по правой мочке уха. За четыре часа знакомства с Пилсеттом Лекруа уже не меньше десяти раз наблюдал эту процедуру.
— Не-а, — ответил тощий, кривозубый молодой человек. — Никогда.
— Самое время начать. И поблагодари Бога, что выбор был за мной. Твоя жизнь висит на волоске.
— У меня есть мистер Гудвин…
Ну, как же: в двадцать девять лет — все еще общественный защитник. Пособник местных судей в деле осуждения клиентов на длительные сроки. Деревенщина она и есть деревенщина.
— Ну что ж, развлекайся с Гудвином, — Лекруа опустил красно-коричневые миланские туфли на бетонный пол и оторвался от спинки кресла. — Позабочусь, чтобы его тебе вернули.
— Погодите. Он же был моим адвокатом с самого ареста, — Пилсетт сделал многозначительную паузу. — Пять месяцев.
— Я ознакомился с делом, Джерри, — сухо ввернул Лекруа. — И в курсе, сколько времени вы тут перепихивались.
Пилсетт моргнул. Переварив выражение, он спросил:
— И вы, что ли, лучше него?
Глазки Пилсетта перестали бегать и принялись рассматривать Лекруа: его безукоризненно уложенные седые волосы, подтянутый торс и заносчивое лицо с отвисшими щеками.
— Ты и правда не знаешь, кто я? — Лекруа, который при других обстоятельствах посчитал бы это возмутительным, сейчас даже не удивился. О чем может идти речь, если все население Гамильтона — этой глухой провинции — поместится в соседнем с его доме в Верхнем Ист-Сайде.
— Я знаю только, что Гарри — он сегодня дежурный — пришел, велел вырубить ‘Жизнь с Реджисом и Кэти Ли’ и тащиться в чертов зал для переговоров, где меня ждет адвокат; а тут сидите вы и говорите, что хотите взять мое дело. Видать, мистера Гудвина вышибли; а он ко мне по-человечески относился.
— Видишь ли, Джерри, как я слышал, Гудвин так относился ко всем: к судье, к обвинителю, к свидетелям обвинения. Именно поэтому он третьесортный адвокат, а ты по уши в дерьме.
Пилсетт почувствовал себя загнанным в угол (это ощущение возникало у любого, кто общался с Лекруа больше пяти минут) и решил нанести ответный удар. (Похоже, подумал Лекруа, так он поступил и третьего июня.)
— Чем докажете, что вы лучший?
Я что, должен выложить всю подноготную? Может, сообщить о моей роли в первом процессе братьев Мендес? Или о прошлогоднем деле в Сакраменто, когда жену оправдали за предумышленное убийство мужа? Я тогда использовал финт с убийством, спровоцированным жестоким обращением (чем оконфузился перед друзьями, которые тоже не гнушались насилия). А еще был ласкающий слух оправдательный приговор, вынесенный Фреду Джонсону — мелкому воришке из чикагского Кабрини-Грин (‘его зомбировали — именно зомбировали, дамы и господа, — не в бандитской шайке, не в террористической ячейке, а в военном гарнизоне’), который убил трех клиентов саут-сайдского пункта обналичивания чеков. А может, напомнить о скандально известном деле журнала ‘Тайм’? Показать ему газетную вырезку?
Но Лекруа просто повторил:
— Лучше меня ты никого не найдешь, Джерри.
И в качестве аргумента прожег его своими глазами-лазерами.
— Суд завтра. Вы хоть что-нибудь знаете о деле? Мы сумеем… как там… отложить разбирательство?
Он без единой запинки произнес последние два слова, похоже, зазубрил.
— Этого не потребуется. У меня было три дня, чтобы изучить все дело.
— Три дня…
Пилсетт вновь заморгал. Щелкнул мочку. Это была их первая встреча. Почему Лекруа занимался его делом последние три дня?
Но адвокат не объяснил. Он никогда ничего не объяснял. Он никому не должен ничего объяснять. Особенно клиентам.
— Вы ж говорили, что приехали из Нью-Йорка или откуда там? Разве вы можете проворачивать здесь дело?
— Гудвин не против, если я ‘проверну’ это дело. Абсолютно.
Он же отнесся ко мне ‘по-человечески’ — этот бесхребетный слизняк.
— Но он ничего с меня не брал. Вы работаете бесплатно?
А он и вправду ничего обо мне не знает. Поразительно.
— Нет, Джерри. Я никогда не работаю бесплатно. Люди не уважают тех, кто работает задаром.
— Мистер Гудвин…
— Мистера Гудвина не уважают.
— Я уважаю.
— Ты не в счет, Джерри. В любом случае, счет оплачивает твой дядюшка.
— Дядя Джеймс?
Лекруа кивнул.
— Он хороший человек. Надеюсь, ему не пришлось закладывать ферму.
Хороший человек? Да просто дурак, потому что считает, что для тебя еще есть надежда. И мне по барабану, заложил он ферму или нет.
— Ну, так что скажешь, Джерри?
— Пусть так. Только вы должны знать кое-что.
Он придвинулся поближе. Зазвенели наручники. Пилсетт подался вперед и искривил в улыбке тонкие губы. Но Лекруа поднял указательный палец с блестящим наманикюренным ногтем.
— Хочешь поведать мне свой большой секрет? О том, что ты не убивал Патрисию Кэбот. Ты чист как младенец. Это подстава или ужасная ошибка. Ты совершенно случайно оказался на месте преступления.
— Я…
— Брось, Джерри.
Пилсетт тревожно взглянул на Лекруа, но тот просто любил выпендриться. Он имел вес, он был феноменален. Ни один прокурор его не обскакал, ни один клиент не переиграл.
— Два месяца назад — второго июня — Чарльз Арнольд Кэбот нанял тебя постричь лужайку и вывезти испорченные дрова из его дома в Бентана — местном районе богачей. Он уже нанимал тебя до этого, хотя ты не ходил у него в любимчиках — Кэбот из тех парней, что состоят в загородном клубе для избранных, — но свою работу ты сделал, и он заплатил, сколько ты запросил, — пятьдесят долларов. Но никаких ‘чаевых’. Вечером после работы ты напился и чем больше пил, тем больше выходил из себя от мысли, что Кэбот всегда платил недостаточно — даром что ты никогда не торговался и всегда являлся по первому зову.
На следующий день Кэбота и его жены не было дома. И ты, все еще пьяный, охваченный яростью, вломился в дом, а пока перерезал провода, чтобы отсоединить двухтысячный стереоприемник от динамиков, неожиданно вошла Патрисия Кэбот. Ты испугался до полусмерти и огрел ее молотком, которым — чтобы попасть в дом — взломал дверь, соединяющую гараж с кухней. Дамочка была без сознания, но не мертва. Ты ее связал, вероятно, решив попозже изнасиловать… Та-та-та — сейчас я говорю. Вероятно, решив попозже изнасиловать. Брось так смотреть, Джерри. Ей тридцать четыре, она красива, к тому же была в отключке. А ты? У тебя когда-нибудь была девушка? Что-то сомневаюсь.
А потом ты запаниковал: женщина пришла в себя и завопила. Ты довел дело до конца и побежал к двери. Тут как раз приехал муж и увидел тебя в дверях с окровавленным молотком, стереосистемой и всеми компакт-дисками под мышкой. Он вызвал копов, они тебя сцапали. Поправь меня, если я где-то ошибся.
— Там были не все диски. Майкла Болтона я не взял.
— Не советую передо мной паясничать.
Пилсетт в очередной раз щелкнул мочку.
— Ну, типа того и произошло.
— Ладно, Джерри. Слушай. Это маленький городишко и люди здесь непроходимо тупы. Я лучший адвокат в стране, но в этом деле не за что зацепиться. Ты это сделал, и все знают, что ты это сделал; все улики против тебя. В вашем штате нет смертной казни, но тут чертовски расточительны на пожизненные сроки и никакого тебе условно-досрочного.
— Вам тянуть эту лямку.
— Верно. И знаешь, что я думаю? Думаю, ты на ней удержишься.
Пилсетт ухмыльнулся.
А может, не такие уж они безмозглые в этом Гамильтоне, как он решил сначала.
А арестованный вновь заговорил:
— Вы приехали из самого Нью-Йорка. Вам-то что? Провернете дело и отчалите. Если вытащите меня, станете известным, получите денежки, сниметесь у Джеральдо, или Опры, или еще у кого. А проиграете — денежки все равно получите, и до вас не будет никому никакого дела, потому что я, как положено, попаду за решетку.
Лекруа невольно улыбнулся.
— Джерри, Джерри, Джерри. Дело в том, что я просто люблю свою работу. Давай без этой глупой возни.
— Какой возни?
— Да брось, отправь этого законника Гудвина обратно в библиотеку — там ему самое место, — и возьмемся за дело.
Снова щелчок по мочке. Бряканье наручников.
— Валяйте.
— Приступим.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
За годы Поль Лекруа основательно подчистил свою биографию. Вечерней юридической школе, которую он в свое время закончил, места там, разумеется, не было. После ее окончания Лекруа записался на ускоренные курсы повышения квалификации вКембридже*, которые принимали всех юристов, готовых выложить пятьсот баксов. Так что строка биографии, гласящая, что у него ‘гардвардское образование’ не совсем отступала от правды. Свою карьеру он начал в транспортном суде с расшифровки стенограмм и подшивания протоколов судебных решений. Эта должность отражалась в биографии как ‘служил клерком и занимался подготовкой правовых заключений для судьи по уголовным делам’. Лекруа открыл частную практику в нижнем Манхеттене; его контора находилась в закопченном здании на Мейден-Лейн над ‘Большим Восточным рестораном’ кантонской кухни, где можно было заказать еду на вынос.город в американском штате Массачусетс, где находится Гарвардский университет
Этот эпизод биографии значился так: ‘стал партнером в юридической фирме с Уолл-стрит, специализирующейся на преступлениях “белых воротничков”’.
Но все эти небольшие расхождения в прошлом Поля Лекруа (да, что уж там — Поля Вито Лакоста), эти маленькие замазывающие штрихи ничуть не умаляли его таланта — уникальной способности разносить в пух и прах своих противников в суде. Этот талант не подделать. Лекруа раскапывал все факты, имеющие отношение к делу, — к заинтересованным сторонам, судье, прокурору, — перемешивал их, расплющивал, мял и придавал нужную ему форму. То, что изначально было лишь фактами, по его желанию превращалось в оружие против обвинения и в прикрытие обвиняемых.
Оставшееся перед завтрашним заседанием время он провел так: час освобождал неумеху Эла Гудвина от всех материалов по делу; два часа давал интервью; и десять часов просматривал полицейский рапорт и талмуд, подготовленный нанятым им же три дня назад (когда Джеймс Пилсетт, дядя Джерри, обратился к нему за помощью) частным детективом.
Лекруа понял, что, хотя все улики против Пилсетта были косвенными, основная угроза исходила от самого Чарльза Кэбота. Им повезло, что он был единственным свидетелем, но, к сожалению, оказался мужем убитой. Опасно подрывать достоверность показаний свидетеля — жертвы преступления.
Но ‘господину Полю Виктору Лекруа’ платили четыреста долларов в час плюс пятизначный аванс, цифры которого зависели от его личных желаний, — вернее, алчности, — чтобы он брался за такие риски.
Улыбнувшись про себя, он заказал в номер большую чашку кофе, и, пока убийца Джерри Пилсетт, ‘человечный’ Эл Гудвин и другие дети природы из Гамильтона смотрели свои примитивные сны, Лекруа планировал сражение.
Адвокат пораньше пришел в зал суда (как делал всегда) и просто сидел за столом защиты до прихода свидетелей, публики и (да, спасибо, Господи) прессы. Он немного засветился перед камерами и взглядом стал изучать прокурора (университетское образование, рейтинг — сорок процентов; пятнадцать лет увязает в этом ‘карьерном болоте’; ему бы свалить отсюда лет тринадцать назад).
Лекруа перевел взгляд на мужчину в зале суда. Чарльз Кэбот. Он сидел рядом с женщиной лет шестидесяти — судя по тому, что она плакала — матерью или тещей, решил Лекруа.
Адвокат слегка забеспокоился. Он ожидал увидеть крепкого парня из верхушки среднего класса, который не вызовет особого сочувствия у присяжных. А Кэбот — хотя ему было около сорока — выглядел по-мальчишески. Спутанные темно-русые волосы, мятый пиджак и брюки, полосатый галстук. Этакий дружелюбный страховой агент. Он успокаивал женщину, и у него самого на глаза навернулись слезы. В такого вдовца присяжные запросто могли влюбиться.
Что ж, Лекруа бывал и в худших положениях. За время своей практики ему приходилось развенчивать образ скорбящих матерей, вдов и даже растерянных детей. Он просто должен нащупать дорогу, почувствовать реакцию публики и, опираясь на нее, тщательно корректировать игру, чтобы не ощущалось фальши. Он мог бы…
Внезапно Лекруа осознал, что Кэбот смотрит на него холодным, колючим взглядом. Адвокат буквально вздрогнул — чего никогда не случалось с ним в суде — и потратил немало усилий, чтобы не опустить взгляд. Это были мучительные шестьдесят секунд, но Лекруа был доволен вызовом. Более того, взгляд Кэбота перевел это дело в разряд личных, и теперь ему будет легче провернуть то, что собирался. Их взгляды схлестнулись, высекая искры. Тут приоткрылась дверь зала суда, и все встали — вошел судебный клерк.
— Слушайте, слушайте, слушайте! Заседает окружной уголовный суд Гамильтона, первый избирательный округ. Председательствует достопочтенный Дженнингс П. Мартелл. Те, чьи дела рассматривает суд, пусть выйдут вперед, и они будут выслушаны.
Привели Пилсетта в дурацком коричневом костюме. Он сел рядом с адвокатом. Обвиняемый бессмысленно улыбался — пока Лекруа не велел ему прекратить — и несколько раз щелкнул пальцем мочку уха.
Обернувшись на Кэбота, Лекруа увидел, что тот металлическим взглядом буравит человека, убившего его жену пятидолларовым молотком-гвоздодером ‘Сирс Крафтсмен’.
В первую очередь прокурор представил данные судмедэкспертизы. И Лекруа полчаса посвятил тому, что подрывал доверие к показаниям свидетелей-лаборантов и копов — хотя для такого маленького отдела полиции место преступления было обработано на удивление хорошо. Первое сражение выиграло обвинение, признался себе Лекруа.
Обвинение вызвало Чарльза Кэбота.
Вдовец поправил галстук, обнял женщину, сидевшую рядом, и отправился на свидетельское место.
Направляемый заурядными вопросами прокурора, он без эмоций описал произошедшее третьего июня. Налет скорби. В глазах блестят слезы. Лекруа оценил представление как малоубедительное, хотя присяжные, конечно, со всем вниманием слушали прерывающийся голос вдовца. Как предсказуемо — мы обожаем трагедии не меньше, чем романтику, и почти так же, как секс.
— Нет вопросов, Ваша честь, — закончил с Кэботом прокурор и выжидательно посмотрел на Лекруа.
Адвокат медленно поднялся, расстегнул пуговицы на пиджаке, провел рукой по волосам, немного растрепав их. Он медленно прошелся перед свидетелем, а когда заговорил, то смотрел на присяжных.
— Сожалею о вашей утрате, мистер Кэбот.
Свидетель наклонил голову.
Лекруа продолжил:
— Ужасно, когда умирает молодая женщина. Просто ужасно. Это непростительно.
— Да. Спасибо.
Присяжные видели взволнованное лицо Лекруа. Он повернулся к свидетельскому месту. Кэбот не знал, как отреагировать. Он ожидал нападения. Беспокоился. Из глаз исчез стальной блеск. Они смотрели настороженно. Хорошо. Осторожная правда смотрится хуже, чем самоуверенная ложь.
Он повернулся к своей публике — двенадцати мужчинам и женщинам.
Ободряюще улыбнулся. Никакой реакции.
Все в порядке. Это был пробный шар.
Подошел к столу, взял папку. Вернулся к присяжным.
— Мистер Кэбот, чем вы зарабатываете на жизнь?
Вопрос застал свидетеля врасплох. Кэбот обвел взглядом зал заседаний.
— Э-э, у меня своя компания. Мы производим корпусы для компьютеров и сопутствующее оборудование.
— Вы много зарабатываете?
— Протестую.
— Отклоняется. Но спуститесь-ка с облаков на землю, мистер Лекруа.
— Непременно, Ваша честь. Отвечайте, мистер Кэбот.
— В прошлом году наши продажи составили восемь миллионов.
— А каков ваш личный доход?
— Около двухсот тысяч.
— Жена тоже работала в вашей компании?
— Неполный день. Она была управляющим директором и консультантом.
— Понятно. А сколько зарабатывала она?
— Точно не знаю.
— Прикиньте, мистер Кэбот.
— Приблизительно тысяч сто.
— Действительно? Интересно.
Медленно листать папку, чтобы дать присяжным время задать себе вопрос — что могло заинтересовать его в этой новости.
— Откуда вы взяли первоначальный капитал для вашей компании?
— Возражаю, Ваша честь. — Лицо прокурора посерело. Его молодой помощник энергично закивал, как будто каждый его кивок юридически подтверждал правомерность возражений босса.
Судья спросил:
— Давайте по существу, мистер Лекруа, или мы имеем удовольствие наблюдать вашу знаменитую ‘ловлю на живца’?
Вот оно. Лекруа повернулся к присяжным. Воздел глаза к небу, как бы молча вопрошая — посмотрите, с кем приходится работать? За этим последовало вознаграждение — одна заговорщицкая улыбка. И за ней, бог ты мой, еще одна.
— Я уже очень близко к существу дела, Ваша честь. Хотя некоторые из присутствующих не обрадуются, когда я до него доберусь.
В зале послышались смешки.
Судья хмыкнул.
— Ну-ну. Отклоняется. Отвечайте, мистер Кэбот.
Свидетель:
— Насколько я помню, финансирование было многократным.
— Давайте уложимся в один этап. Отец вашей жены — состоятельный бизнесмен. Я прав?
— Что вы имеете в виду под ‘состоятельный’? — сглотнул Кэбот.
— Его собственный капитал составляет около двенадцати миллионов, так?
— Полагаю, так.
К хмыканью Лекруа присоединились несколько присяжных.
— Тесть финансировал ваше предприятие?
— Я вернул ему каждый пенни…
— Мистер Кэбот, — голос Лекруа стал настойчивым, — тесть финансировал ваше предприятие или нет?
За небольшой паузой последовало угрюмое:
— Да.
— Какая часть компании принадлежала вашей жене?
— Там несколько сложный расчет…
— Настолько сложный? — вздохнул Лекруа. — Давайте его упростим. Просто скажите нам, каким процентом акций владела ваша жена?
Вновь заминка.
— Сорок девять.
— А вы?
— Сорок девять.
— Кому принадлежали оставшиеся два процента?
— Ее отцу.
— После смерти вашей жены кто получает ее долю?
Секундное колебание.
— Если бы у нас были дети…
— У вас есть дети?
— Нет.
— Тогда давайте без сослагательного наклонения: что фактически произойдет с долей вашей жены?
Кэбот прочистил горло.
— Полагаю, она достанется мне.
Он все разыграл как по нотам. Как дирижер оркестра. Легко взмахивая палочкой. Опустив: ‘Вам была выгодна смерть жены’, и без всяких: ‘Так теперь вы получаете полный контроль над компанией’.
Они тут все тупые, но даже самые безмозглые начинают понимать, куда ветер дует.
Кэбот сделал глоток воды и пролил немного на пиджак. Как любезно с его стороны.
— Мистер Кэбот, позвольте вернуться к июньским событиям. Вы повторно наняли Джерри Пилсетта сделать для вас работу, верно?
— Да.
— И вы уже нанимали его несколько месяцев назад?
— Да.
— Когда именно?
— Не помню, примерно полгода назад.
— Как давно вам известно, что Джерри живет в Гамильтоне?
— Пять-шесть лет.
— А наняли его лишь прошлой весной?
— Да, но…
— Ведь необходимость в его услугах возникала и раньше?
— Нет. То есть я хочу сказать…
— Какой был день недели второго июня, мистер Кэбот?
Бросив взгляд на судью, Кэбот ответил:
— Я не помню.
— Это была пятница.
— Ну, если вы утверждаете.
— Это не я утверждаю, мистер Кэбот, а мой календарь.
И он достал из кармана календарь, на котором красовались пушистые щенки и котята.
Послышались сдерживаемые смешки со стороны скамьи присяжных.
— В котором часу ему полагалось кончить работу?
— Не знаю.
— Рано?
Кэбот кашлянул.
— Не очень рано.
— Не очень рано, — медленно повторил Лекруа, а следующий вопрос выпалил, — значит, поздно вечером?
— Может быть.
Нахмурившись, расхаживает по залу.
— Вы не находите странным нанимать человека для работы в саду на вечер пятницы?
— Было не так поздно. Только начинало смеркаться и…
— Пожалуйста, ответьте на вопрос.
— Мне не приходило в голову, что в этом есть что-то необычное.
— Понятно. Не могли бы вы уточнить, для какой работы вы его наняли?
Кэбот глядит мрачно.
— Скосить лужайку и вывезти испорченные поленья.
— Испорченные?
— Зараженные термитами.
— Они все были заражены термитами?
Кэбот бросил безнадежный взгляд на охваченное беспокойством молочно-белое лицо прокурора. Джерри Пилсетт, угрюмо уставившись в пол, щелкал пальцем по мочке уха.
— Говорите, — поторопил судья. — Отвечайте на вопрос.
— Понятия не имею. Я видел норы термитов. У меня деревянный каркасный дом и я хотел его обезопасить.
— То есть вы видели лишь признаки термитов, но поленница не была полностью заражена?
— Не знаю. Может, и нет.
— То есть там оставались — и, вероятно, много — хороших поленьев?
— Понятия не имею. — И выкрикнул. — Да какая разница?!
— Тогда почему вы хотели, чтобы Джерри Пилсетт вывез всю поленницу? И именно в вечер этой пятницы?
— К чему вы задаете мне все эти вопросы?
— Чтобы выяснить правду, — открыто произнес Лекруа. — Ведь для этого мы и собрались здесь. А теперь скажите нам, сэр, дрова были накрыты?
Хмурится, пытаясь понять, зачем Лекруа об этом спрашивает, и в результате мы получаем бесподобно подозрительную физиономию.
— Да. Старым брезентом.
— Брезент крепился колышками к земле?
— Да.
— Вы сами накрыли им дрова?
— Да.
— Когда?
— Не помню.
— Нет? А может быть, за несколько дней до того, как нанять Джерри?
Кэбот выглядел удивленным.
— Нет. Хотя… возможно.
— Джерри сказал что-нибудь о брезенте?
— Я не помню.
Лекруа настойчиво продолжил.
— Разве Джерри не сказал, что колышки вбиты в землю слишком сильно и нужно их чем-то ослабить?
Кэбот бросил несчастный взгляд на судью, сглотнул. Попить бы — но он так и не решился поднести руки к стакану — слишком они дрожали.
— Должен ли я отвечать на эти вопросы?
— Должны, — официально ответил судья.
— Наверное, сказал.
— А вы ответили ему, что в гараже есть инструменты, которыми он может воспользоваться?
Тяжелая пауза. Кэбот искал ответа в гипсовом своде над головой.
— Вероятно, так.
— А-а-а, — лицо Лекруа загорелось. Половина присяжных без особых усилий переходит на его сторону, блуждая по его музыкальной волне и понятия не имея, что же это за мелодия. — Просветите наших друзей-присяжных, сколько именно инструментов у вас в гараже, сэр.
— Бога ради, я не знаю.
Богохульствуем перед жюри. Изумительно дурной тон.
— Позвольте, я конкретизирую, — услужливо добавил Лекруа. — Сколько у вас молотков?
— Молотков? — Кэбот посмотрел на орудие убийство, лежащее на столе обвинения — коричневый от запекшейся крови его жены гвоздодер. Присяжные дружно последовали за его взглядом.
— Только один. Вот этот.
— Получается, — Лекруа повысил голос, — когда вы предложили Джерри выбрать из инструментов в гараже, вы знали, что он может воспользоваться только одним из них. Вот этим самым молотком.
— Нет. То есть, я не знал, какой именно он возьмет…
— Вы не знали, что он воспользуется гвоздодером, чтобы выдрать колышки?
— Да… знал… но… — Его глаза потемнели. — Почему вы обвиняете меня?
Лекруа застыл и повернулся к свидетелю.
— Обвиняю вас? Помилуйте — в чем, мистер Кэбот? Здесь судят не вас. Почему вы считаете, что вас в чем-то обвиняют?
— Я…
Лекруа тянул молчание, пока оно не стало мучительным. Тогда он продолжил:
— В результате того, что Пилсетта вынудили воспользоваться этим молотком, его отпечатки пальцев сейчас имеются на орудии убийства. Так получается?
Кэбот бросил взгляд на уже опротивевшее лицо прокурора.
— Не знаю.
— Вы не знаете?
— Может, и так, но…
Время сонаты для свидетеля и присяжных.
— Позвольте, я продолжу. В тот день, второго июня, после того как Джерри Пилсетт подстриг лужайку и погрузил лес в свой пикап, вы попросили его зайти в дом, чтобы отдать деньги за работу, так?
— Да, так.
— Вы провели его в гостиную, верно?
— Не помню.
Инквизиторский прием — листаем папку. Секунду его взгляд задержался на одной из страниц — такой же пустой, как и остальные.
— Не помните?
Кэбот не отрывал глаз от папки.
— Кажется, вспомнил. Да. Да.
— Вы предложили ему стакан воды.
— Наверное.
— Так предложили или нет?
— Да! Да, предложил.
— И показали ему свое последнее приобретение — стереосистему. Ту, которую, по вашему заявлению, он украл.
— Мы говорили о музыке, и я подумал, что ему это может быть интересно.
— Понятно. — Лекруа нахмурил лоб. — Помогите, мне, пожалуйста, разобраться, мистер Кэбот. Странно получается. Этот человек работал несколько часов под палящим солнцем. Он весь грязный, потный, одежда в пятнах от травы… и вы приглашаете его внутрь. И не просто постоять в коридоре, а проводите в гостиную.
— Это простая вежливость.
— Как благородно. Только в результате этой… вежливости на ковре остались следы обуви, а на стерео, на стакане воды, дверных ручках и кто знает на чем еще — отпечатки пальцев.
— Да вы что? — воскликнул Кэбот.
Выражение его лица оправдало лучшие надежды Лекруа. Предполагалось, что оно должно быть возмущенным, однако Кэбот выглядел смущенным и жалким. Как Никсон во время Уотергейта.
— Пожалуйста, отвечайте, сэр.
— Ну ладно! Да, его отпечатки были на всем. Ну, или почти на всем. Но…
— Спасибо. А теперь, мистер Кэбот, не могли бы вы объяснить присяжным, просили ли вы Джерри Пилсетта вернуться на следующий день.
— Что?
— Вы просили Джерри вернуться в дом на следующий день? В субботу третьего июня.
— Не просил.
Лекруа выразительно нахмурился. Вновь открыл папку, отыскал другой не менее важный и не более исписанный, чем первый, лист и сделал вид, что читает.
— Так вы не говорили Джерри Пилсетту, цитирую: ‘Ты хорошо поработал, Джерри. Приходи завтра в пять, у меня еще будет для тебя работа’?
— Я такого не говорил. Нет.
Добавим сдержанного сарказма.
— Вы отрицаете, что говорили это?
Кэбот сглотнул и посмотрел на прокурора.
— Да.
— Мистер Кэбот, Его честь напомнит вам, что ложь под присягой — серьезное преступление. Отвечайте на вопрос. Просили вы Джерри Пилсетта прийти к вам в субботу третьего июня в пять часов вечера?
Кэбот обвел глазами комнату. Его мальчишеское лицо блестело от пота, он стиснул руки, как умоляющий о пощаде школьник.
— Нет, не просил! Я не просил!
Как ты жалок…
Повернувшись к присяжным, Лекруа, надув щеки, с шумом выдохнул воздух. И заработал еще несколько сочувствующих улыбок; а лгущий свидетель — несколько укоризненных покачиваний головами. Второе действие пьесы, похоже, имеет у публики успех.
— Будь по-вашему, — добавил скепсиса. — Давайте вернемся к событиям третьего июня.
Кэбот положил руки на колени, как упрямый мальчишка. Виновность в чистом виде. Отлично.
— Вы говорили суду, что вернулись домой около пяти вечера, так?
— Да.
— Где вы были?
— В офисе.
— В субботу?
Кэбот выдавил слабую улыбку.
— Когда у вас свое дело, выходные выдаются редко. По крайней мере, у меня.
— Вы пришли в пять часов и обнаружили Джерри Пилсетта в дверях.
— Да. Он держал молоток.
— Окровавленный молоток.
— Да.
Самое время заглянуть в пресловутое досье.
— Та-ак. Полиция обнаружила вашу машину на обочине впятидесяти футах*от того места, где вы, как утверждаете, увидели Джерри. Вы ничего не хотите добавить?15,24 м.
— Машина была там. Это правда.
Лекруа вкрадчиво спросил.
— И почему же машина стояла так далеко от дома?
— Я… подъезжая к дому, я потерял голову и врезался в бордюр. Я волновался о жене.
— Но вы же не могли видеть жену?
Пауза.
— Нет, но я увидел молоток.
— Пятьдесят футов — приличное расстояние. Вы действительно видели молоток в руке Джерри?
Называть его ‘Джерри’ — не ‘обвиняемый’ и не ‘Пилсетт’. Представить его человеком. Пусть каждый присяжный мысленно думает о нем как о приятеле. Сделать из него жертву.
— Конечно, мог.
— И кровь на нем?
— Я уверен. Я…
Лекруа пошел в атаку.
— Так вы уверены? — глиссандо к сарказму.
Внимательно изучает белую, как первый снег, страницу. Эта убийственная папка гипнотизировала Кэбота, как удав кролика.
— Ведь у вас не очень хорошее зрение? — адвокат поднял глаза. — Вам запрещено ездить без очков или контактных линз.
— Да, но на мне были очки, — победоносно выпалил Кэбот, чрезмерно довольный собой.
— Почему же в таком случае офицер занес их вам домой позже вечером?
— Что?
Это было указано в полицейском отчете.
— Я не… Постойте, вспомнил. Я снял их, чтобы позвонить в полицию с трубки в машине. Это очки для дали. Должно быть, я потом забыл надеть их.
— Понятно. Должно быть, забыли. Понятно.
Итак, Кэбот был дезориентирован, как пойманная рыбка, извивающаяся на крючке. Самое время выбросить ее на берег. Лекруа прошелся футах в десяти от свидетельского места, остановился, повернулся к Кэботу, который пытался унять дрожащие руки, чтобы взять стакан. Присяжные подались вперед в ожидании крещендо.
— В какое время вы уехали из офиса третьего июня?
— Не помню.
— Вы заявили, что приехали домой около пяти часов. Дорога от вашего дома до офиса занимает десять минут. Получается, вы должны были выехать около четырех пятидесяти?
— Я… Кажется, у меня были еще кое-какие дела.
— Какие дела? Где?
— Уже не помню. Да и как могу вспомнить после всего?
— Думаю, одно или два места, где вы побывали в течение двух часов, вспомнить можно.
— Двух часов? — выдохнул Кэбот.
— Вы уехали из офиса в три часа.
Жертва, не отрываясь, смотрела на инквизитора.
— Согласно видеозаписи охраны в здании вашего офиса.
Лекруа не отказал себе в удовольствии лицезреть обеспокоенное лицо прокурора и наслаждаться видом человека, который сам себя топил.
— Я… возможно… наверное, столько меня и не было.
Лекруа открыл отчет частного детектива и нашел фотокопии выписок с банковского счета и оплаченных чеков.
— Кто такая, — адвокат придал голосу особую выразительность, — Мэри Хенстрот?
Кэбот был ошарашен.
— Как вы узнали…
Факты, факты и ничего кроме фактов — мог бы ответить Лекруа.
— Так кто она?
— Друг. Она…
— Друг. Понятно. Как долго вы с ней знакомы?
Глаза истязаемого стали бегать в разные стороны.
— Не знаю… несколько лет.
— Где она живет?
— В Гилроу.
— Гилроу в пятнадцати минутах езды от Гамильтона, верно?
— Это зависит от… — начал он с вызовом, но сдался. — Да.
— Итак, третьего июня сего года вы выписали чек на сумму пятьсот долларов на имя мисс Хенстрот?
Кэбот закрыл глаза и кивнул.
— Озвучьте, пожалуйста, ответ, для судебного отчета.
— Да.
— И вы доставили этот чек лично?
— Не помню, — прозвучал слабый голос.
— После того как вы вышли из офиса, не поехали ли вы в Гилроу и не оставили ли мисс Хенстрот во время своего… м-м-м… визита чек на пятьсот долларов?
— Возможно.
— Громче, пожалуйста.
— Возможно.
— Вы выписывали ей и другие чеки за последние несколько месяцев?
— Я… да… но…
— Просто отвечайте на вопрос, мистер Кэбот. Вы отдавали эти чеки лично мисс Хенстрот?
— Некоторые. Большинство из них.
— Так что разумно предположить, что и чек, выписанный третьего июня, был доставлен лично?
— Я же сказал — возможно, — пробурчал он.
— И деньги по чекам, которые вы выписывали этому ‘другу’ последние несколько лет, списывались со счета вашей компании, а не с семейного счета, верно?
— Да.
— Рискну предположить, что ваша жена не получала уведомлений из банка об этих чеках. Верно?
— Да.
Свидетель закрыл голову руками. Прокурор с отвращением отбросил карандаш на стол. Шепчет что-то своему глупому помощнику, которому ответное кивание придает еще более идиотский вид.
— На что шли эти деньги?
— Я… я не знаю.
— Вы даете кому-то деньги и не знаете, на какие цели?
— Мэри нуждалась в них. Это все, что я знаю. Конкретно не интересовался.
— Вы говорили жене, что собираетесь съездить третьего июня к мисс Хенстрот?
— Я… нет, не говорил.
— Кто бы мог подумать, — реплика для присяжных, которые заинтригованы новым поворотом дела.
— Ваша честь, — подал голос прокурор.
— Вопрос снимается.
Лекруа достал из папки смятый лист бумаги с рукописным текстом, который выглядел, как письмо, хотя на самом деле это был набросок речи Лекруа, написанной для прошлогоднего собрания Американской ассоциации судебных юристов. Медленно, покачивая головой, прочитал первый абзац.
Теперь в напряженном ожидании подались вперед даже обвинители. Положив листок обратно, он спросил в лоб:
— Ваши отношения с мисс Хенстрот носили романтический характер?
Кэбот попытался выразить негодование:
— Я возмущен…
— Прошу вас, мистер Кэбот. У вас хватает наглости обвинять в убийстве невинного человека, и вы возмущаетесь, когда я задал вам пару вопросов о вашей любовнице.
— Возражаю!
— Вопрос снимается, Ваша честь.
Лекруа покачал головой, его взгляд, устремленный на присяжных, вопрошал: с каким чудовищем мы имеем дело!
Адвокат добрался до последнего листа в папке. Пробежал его глазами, вновь покачал головой и с тяжелым шлепком бросил папку на стол защиты. Повернувшись к Кэботу, гаркнул:
— Это правда, что последние несколько лет у вас был роман с Мэри Хенстрот?
— Нет!
— Правда, что вы боялись в случае развода потерять контроль над компанией, ведь вашей жене и отцу в сумме принадлежал пятьдесят один процент акций?
— Это ложь! — выкрикнул Кэбот.
— Правда, что третьего июня сего года вы раньше ушли с работы, поехали в дом к Мэри Хенстрот в Гилроу, где занялись с ней любовью, а после направились к себе домой и подстерегли жену с молотком в руке? Вот с этим молотком — главным вещественным доказательством обвинения?
— Нет, нет, нет!
Похоже, школяра поймали на месте преступления, как магазинного вора.
— Вы забили ее до смерти! После вернулись в машину, подождали, пока не явился Джерри Пилсетт, — ведь вы сами просили его вернуться — и позвонили в полицию, сообщив, что он — невиновный человек — убийца. Разве не так?
— Нет!
— Возражаю!
— Разве не правда, — выкрикнул Лекруа, — что вы хладнокровно убили Патрисию, вашу любящую жену?
— Нет!
— Возражение принимается! Мистер Лекруа, достаточно. Здесь не театр, а зал суда.
Но он не позволит какому-то окружному ослу затормозить процесс.
Энергия била ключом, и возмущенный голос долетал до каждого уголка в зале суда:
— Разве не правда, не правда, не правда?!
Зрители-присяжные выпрямились на своих стульях, как будто хотели вскочить с мест и устроить дирижеру овацию, а полные ужаса глаза Чарльза Кэбота, лишенные металлического блеска, панически обводили зал суда. Он был в оцепенении, горло охватил спазм. Как будто умершая жена материализовалась, чтобы, придушив, вытрясти всю его маленькую виновную душонку.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Оправдательный приговор по всем пунктам был вынесен через три часа.
Рекорд не побит, но тоже неплохо, подумал Лекруа, сидя вечером в гостиничном номере. Он был раздражен тем, что пропустил последний (их было всего два в день) рейс из Гамильтона, но рядом стоял стакан выдержанного виски, в СD-плеере — подходящий диск, ноги в черных итальянских носках — прозрачных, как женские чулки, — отдыхают на подоконнике. Адвокат мысленно прокручивал в памяти свою победу и размышлял, не стоит ли сделать на полученный гонорар подтяжку щек.
В дверь постучали.
Лекруа поднялся и впустил в комнату дядю Джерри Пилсетта. Он его особенно не рассматривал во время первой встречи, а сейчас понял, что с такими цепкими глазами и в одежде, сшитой на заказ, этот дядюшка был далеко не прост. Должно быть, сотрудничает с крупными сельскохозяйственными компаниями. Вероятно, пришлось заложить семейную ферму. Лекруа пожалел, что запросил всего семьдесят тысяч — надо было замахнуться на сотню. Ну что ж.
Старший Пилсетт принял стакан виски и отхлебнул большой глоток.
— Да, сэр. Нужная вещь после всех этих волнений.
Вытащил из кармана конверт и положил на стол.
— Оставшийся гонорар. Должен сказать, не думал, что у вас получится. Даже за взлом не получил, — добавил мужчина с удивлением.
— А что им еще оставалось? Либо он виновен во всем, либо полностью невиновен.
— Пожалуй.
Лекруа кивнул в сторону конверта.
— Немногие бы поступили так. Даже для семьи.
— Родня должна держаться вместе — вот мой девиз. Я для родственников землю грызть буду.
— Сантименты — убедительный аргумент.
— Вы не верите в сантименты? Или в родню?
— Не приходилось испытывать ни то, ни другое, — ответил Лекруа. — Моя жизнь — это моя работа.
— Вытаскивать людей из тюрьмы.
— Мне больше нравится — защищать справедливость.
— Справедливость, — фыркнул старик. — Вы знаете, я следил за судом надО. Джей Симпсоном*. И знаете, что сказал комментатор после вынесения вердикта? ‘Процесс только доказал, что если у тебя есть деньги — не важно, какого цвета у тебя кожа, — ты можешь купить правосудие’. Я тогда рассмеялся. Почему он говорит о правосудии? Если у тебя есть деньги, ты можешь купить свободу. А правосудие здесь совершенно ни при чем.самое известное судебное разбирательство в истории Калифорнии об убийстве.
Лекруа постучал по конверту.
— И что же покупаете вы?
Пилсетт рассмеялся.
— Душевное спокойствие. Только и всего. Лучше правосудия и свободы вместе взятых. Как держался мой племянник?
— Он уцелел.
— Он не пришел домой. Остановился здесь?
Лекруа покачал головой.
— Решил, что в Гамильтоне его не ждет теплый прием. Он в мотеле ‘Скайвью’ на Тридцать втором западном шоссе. Думаю, он захочет вас увидеть. Поблагодарить лично.
— Мы с женой позвоним ему и пригласим на обед. — Он допил виски и поставил стакан на стол. — Да, мистер, тяжелая у вас работа. Я вам не завидую. — Он едко посмотрел на юриста. — И особенно не завидую тому, что вы не уехали сегодня. Со всем, что на вашей совести.
Слабая улыбка тронула губы Лекруа. Его улыбки обдавали холодом не меньше, чем его свирепые взгляды.
— Сэр, я сплю, как ребенок. Всегда.
Они пожали друг другу руки, и Лекруа проводил Пилсетта-старшего до двери. Дядя Джерри вышел за порог номера, но тут же обернулся.
— Да, и еще кое-что. На вашем месте, я бы послушал новости. — И заговорщицки добавил. — Вам, возможно, захочется обдумать некоторые вещи.
Лекруа закрыл дверь и вернулся в неудобное кресло к своему дорогому виски. Захочется обдумать? Интересно, что.
В шесть часов он взял пульт дистанционного управления и, включив телевизор, нашел местные новости. На экране была молодая женщина-диктор.
— …сегодня во второй половине дня на допросе о роли Чарльза Кэбота в смерти жены Джерри Пилсетт сделал шокирующее признание. Позже он повторил его перед репортерами.
— Господи. Нет. Только не это!
Лекруа с открытым ртом подался вперед.
На экране появился криво улыбающийся Джерри, щелкающий пальцем мочку уха.
— Да это я ее убил. И как на духу выложил все своему адвокату. Но теперь у них связаны руки. Он сказал, что меня не могут снова судить. Не могут привлечь дважды за одно и то же преступление. Не вышло засудить сразу — я тут ни при чем.
У Лекруа по спине поползли мурашки.
Вновь появилась блондинка-диктор.
— Этот самый адвокат из Нью-Йорка, Поль Лекруа, ранее произвел в суде сенсацию, предположив, что Чарльз Кэбот сам убил жену, потому что состоял в любовной связи с другой женщиной. Полиция, однако, выяснила, что женщина, в связи с которой Лекруа фактически изобличил Кэбота, — сестра Мэри Хелен Хенстрот — семидесятипятилетняя монахиня, руководитель молодежного центра в Гилроу. Кэбот и его жена служили волонтерами в центре и передали ему в дар несколько тысяч долларов.
Полиция также развенчала другую теорию Лекруа, по которой Кэбот убил жену, чтобы взять под контроль руководимую им компанию. Кэбот владел меньшим процентом акций, но просмотр корпоративных документов показал, что Патрисия Кэбот и ее отец добровольно передали ему все акции после того, как он вернул тестю пятьдесят тысяч долларов, которые тот одолжил ему пять лет назад для открытия предприятия. Прокуратура штата рассматривает вопрос о возбуждении против Лекруа дела о клевете и злоупотреблении процессуальными правами.
Взбешенный, Лекруа запустил пульт от телевизора через всю комнату. Тот разбился на части.
Зазвонил телефон.
— Мистер Лекруа, это местные новости. Как вы прокомментируете заявление о том, что вы сознательно обвинили невиновного…
— Никак.
Щелчок.
Опять звонок.
— Это из ‘Нью-Йорк Таймс’…
Щелчок.
— Это грязный адвокатишка? Я отыщу тебя и…
Щелчок.
Лекруа отключил телефон, встал и прошелся по комнате. Только без паники.
Велика важность! Через несколько дней об этом деле забудут. Его вины там нет. Его обязанность — представлять клиента в меру возможностей. И хотя он пытался заверить себя, что не вышел за этические нормы, но как объяснить это дело своим клиентам, партнерам по гольфу, подружкам…
Пилсетт… Что за кретин. Он…
Лекруа замер. На экране появился мужчина. Лет за пятьдесят. Небритый. В мятой белой рубашке. Невидимый диктор спрашивала его реакцию на приговор Пилсетта. Но внимание Лекруа приковала надпись в нижней части экрана: ‘Джеймс Пилсетт. Дядя оправданного подозреваемого’.
Это был не тот человек, что нанял его и час назад положил на стол конверт с оставшимся гонораром.
— Эт’самое, — растягивал слова дядя. — ‘Жери всегда-а был проблемный. Ни-и-че не делал, как положено. И с чего-о ему так свезло? Сухим вышел… Не пойму я энтого. Как по мне, не должона так быть.
Лекруа подскочил к столу и открыл конверт. Вся сумма была на месте. Это были наличные, как и в первый раз. И никакой записки.
Кто, черт возьми, это был?
Он подключил телефон и набрал номер мотеля ‘Скайвью’.
Гудки, гудки, гудки… Наконец, трубку взяли.
— Алло?
— Джерри, это Лекруа. Послушай…
— Простите, — сказал мужской голос. — Джерри не может подойти. Он связан.
— Кто это?
Молчание.
— Ну что же вы, советник.
— Кто вы? — жестко спросил Лекруа.
На том конце провода тихо усмехнулись.
— Вы не узнаете меня? И это после такой содержательной беседы в зале суда? Я разочарован.
Кэбот! Чарльз Кэбот.
Как он узнал, где скрывается Джерри? Лекруа — единственный, кто знал об этом.
— Вы обескуражены, советник?
Нет, вспомнил Лекруа, он не единственный знал о местонахождении Джерри — еще мужчина, представившийся Пилсеттом-старшим.
— Кто это был? — прошептал Лекруа. — Кто этот мужчина, который заплатил мне?
— Не догадываетесь?
— Нет…
И тут он понял. Лекруа закрыл глаза. Сел на кровать.
— Ваш тесть.
Состоятельный бизнесмен. Отец Патрисии.
‘Родня должна держаться вместе — это мой девиз’.
— Он нанял меня?
— Мы оба, — сказал Кэбот.
— Защищать убийцу вашей жены? Зачем?
Кэбот вздохнул.
— А вы как думаете, советник?
Не спеша, как лед на пруду, стали стягиваться мысли Лекруа. Он медленно проговорил каждое слово:
— Потому что… здесь нет… смертной казни.
— Верно. Возможно, Джерри дали бы пожизненный срок, но нам этого недостаточно.
Единственным способом для Кэбота и его тестя заполучить Джерри было оправдать его. Для этого они наняли лучшего в стране адвоката по уголовным делам.
Лекруа с отвращением рассмеялся. Получается, этим концертом дирижировал Кэбот. Он играл с ним: разыгрывал вину, не объясняя то, что имело элементарное объяснение, съеживаясь от притянутых за уши намеков.
И тут Лекруа вспомнил слова Кэбота — ‘он связан’.
— Господи! Вы собираетесь его убить?
— Вы о Джерри? О, мы просто пришли навестить его, — сказал Кэбот, — я и отец Петси. И, должен вам сказать, Джерри очень подавлен. Боюсь, он может с собой что-нибудь сделать. Даже грозился повеситься. И это после оправдания. Досадно. Но ведь это его личный выбор. Кто я такой, чтобы вмешиваться?
— Я позвоню в полицию, — предупредил Лекруа.
— Прямо сейчас, советник? Вы, конечно, можете. Но это будет ваше слово против моего, а, должен сказать, после сегодняшнего суда ваши акции не слишком высоко здесь котируются. Как и акции Джерри.
‘И что же вы покупаете?’
‘Душевное спокойствие. Только и всего’.
— Простите, что прерываюсь, — продолжил Кэбот. — Кажется, я слышу странный шум из соседней комнаты. Там, где сейчас Джерри. Пойду-ка проверю его. Кажется, я видел там веревку.
— Подождите…
Слабый отчаянный стон на том конце трубки.
— Что это было?! — выкрикнул Лекруа.
— Ох, кажется, мне пора идти. Всего, советник. Надеюсь, вы приятно провели время в Гамильтоне. Приезжайте как-нибудь навестить нас.
— Подождите!
Щелчок. Перевод: Мира Горячкина ｢псевдоним｣
Публикация на форуме: 20.11.2016 -
БИБЛИОГРАФИЯ
‘GONE FISHING’ ｢short story｣ 1st ed: EQMM, Oct 1995
‘DOUBLE JEOPARDY’ ｢novelette｣ 1st ed: EQMM, Oct 1997 - ×
Подробная информация во вкладках
и был прощен))) 
Очень дико извиняюсь. 
Спокойный
. Хотя для после ‘зажигательных’ полотнищ 
