Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
ПЕРЕВОДЫ: Участники форума РЕДАКТОР-КОРРЕКТОР: Ольга Белозовская Данные о переводчиках, первой публикации, источников перевода и дате публикации на форуме во вкладках каждого конкретного рассказа. |  |
-
ДЕЛО О СИМОНИИ
‘A Sad Case of Simony’ Церковь святого Иакова-младшего, что в Вестминстере, занимает довольно скромное место среди духовных наслаждений Лондона. Однако она могла рассчитывать на большее. Построенная между 1860 и 1861 г.г. на деньги трех мисс Монк в память об их отце, бывшем епископе
[1] Глостера и Бристоля, церковь святого Иакова-младшего стала первым религиозным творением Джорджа Эдмунда Стрита[2] .
Церковь воплощает в себе колоссальную мощь неоготики; и все же рельефная кладка из красного кирпича с угольно-черными вставками глазурованного, квадратная колокольня с большим, широким пирамидальным шпилем, окруженным четырьмя шпилями поменьше наряду с единообразием цветовой гаммы не делают ее ярким произведением искусства. Тем не менее миссис Краггз, дневная уборщица, за свое короткое знакомство со зданием очень привязалась к нему. Даже, можно сказать, в него влюбилась. И потому факты, всплывшие на поверхность (не без помощи самой миссис Краггз), несомненно, потрясли и огорчили ее, хотя связь ее с этим местом продлилась не более трех недель.
Когда миссис Краггз предложили работу в церкви святого Иакова-младшего — теперь она объединилась с соседней церковью Святого Спасителя, — здесь были свой настоятель, викарий, церковный староста и его помощник. Именно последнему миссис Краггз была обязана своим временным назначением. До этого мистер Брекиншоу, на период летних отпусков заменяя разбредавшихся добровольных уборщиц из овечек паствы, сам наводил порядок в церкви.
Но теперь, как объяснил настоятель миссис Краггз, постоянно растущие обязанности мистера Брекиншоу вне церковных стен — настоятель был не совсем уверен, в чем конкретно они заключаются — привели к тому, что у него нет возможности по понедельникам наводить порядок в церкви после воскресных богослужений.
— Так что, моя дорогая леди, раз уж, к счастью, вы сейчас свободны, мы были бы рады — несомненно, рады — получить от вас помощь. Конечно, за обычную плату. Приход у нас, увы, небогатый. Еженедельные пожертвования не превышают пяти фунтов. Но на короткое время такие траты нам вполне по силам. Да…эээ… по силам.
— Спасибо, сэр, — твердо кивнула миссис Краггз.
Наводить марафет (хотя, без сомнения, настоятель не совсем это имел в виду) было ее коньком. Миссис Краггз уже оглядела церковь изнутри, и у нее руки чесались натереть до блеска длинную алтарную ограду, высокие узкие колонны вокруг купели, аналой[3] в форме орла и — в особенности — большой пузатый медный кувшин для крестин. Также ей понравился старик-настоятель. Руки чистые, как у едва выкупанного ребенка, заметила миссис Краггз, наблюдая, как он во время разговора на деликатную тему ее жалованья — без каких-либо переходов на личности — перебирает пальцами.
Викария, с которым она познакомилась, замещая в первый понедельник призванного к высоким делам мистера Брекиншоу (она как раз разложила наготове метлу, тряпку, ветошь для полировки и ‘Брассо’[4] , миссис Краггз не отнесла к своим любимчикам. Он был довольно молодым, но, как ей показалось, не обладал той спокойной верой в собственные способности, которую мужчина в его возрасте уже должен обрести. И эту неуверенность он занавешивал остротами и каламбурами.
— Аха! Кто тут у нас? М-м… мисс Краггз, кажется? Точно — мисс Краггз. Ну, как оно? Подметать — хе-хе… не отдыхать?
Вопрос чисто риторический.
Миисис Краггз хотела поправить его, сообщив свое семейное положение, но решила, что у того бы в одно ухо влетело — в другое вылетело.
— Да, мисс Краггз. Хмм… у каждого свое предназначение. Вам — смахивать… эм… пыль и собирать подушечки[5] , мне — выслушивать исповеди нашей немногочисленной паствы, эхм! Прискорбная разновидность… хе-хе.. симонии[6] . Да… скажем так — симонии. Симония бытует в приходе миссис Краггз. Хмм, даа.
И, подобрав подол сутаны — тогда церковь святого Иакова Младшего еще принадлежала высокой англиканской церкви[7] , — шелестевший, как плащ в кино, он стал подниматься на алтарь, украшенный огромной картиной самого Дж. Ф. Уоттса[8] , запечатлевшей ангелов, которые, сидя на бледно-золотистых облаках, восхваляют Всемогущего. (Эти облака — миссис Краггз ничего не могла с собой поделать — напоминали ей заварной крем.) Вздохнув, миссис Краггз решила на этой неделе отложить свою славную перьевую метелку, отсрочив чистку верхушек[9] коричневато-красных гранитных колонн на другой понедельник: добровольцы-уборщики подметали спустя рукава, и привести все в божеский вид займет весь сегодняшний день. Верхушки гладких колонн украшали каменные листья, наполовину скрывающие резные скульптурные изображения на сюжеты библейских притч: ‘Вышел сеятель сеять…’[10] , ‘И продает всё, что имеет…’[11] , ‘Сруби ее…’[12]
В конце утренней смены, отдав настоятелю ключ от церкви и получив маленький коричневый конверт, в котором позвякивали монеты (должно быть, мистер Брекиншоу назвал ему сумму), она решила воспользоваться случаем и спросить его, что такое симония. Слово не давало ей покоя с тех пор, как его произнес викарий, и она знала, что настоятель не откажется объяснить. Он уже растолковал ей, почему святой покровитель церкви имеет такое чудное имя.
— Я хочу сказать, отец, — говорила она во время их прошлой беседы, — ‘младший’. Непонятно, чего его так прозвали.
Видимо вопрос застал настоятеля врасплох: в его мягком взгляде промелькнуло изумление, а пухлые розовые пальцы перестали вертеться и сплелись в замок. Однако удивление длилось недолго.
— Да, миссис Краггз, но надо полагать, что если почитаемый святой оказывается рангом слегка пониже, он этим довольствуется. Довольствуется своим положением. И оно, конечно, не обязательно самое низкое. Возможно, вы не знаете, что есть много святых Иаковов. Так, секундочку. Иаков Диакон. Иаков Низибийский. — Повернувшись к книжным полкам и чистенькой рукой пройдясь по тесным рядам книг, он вытащил нужный том. — Да, и еще святой Иаков Савойский, он же Тарантезский; святой Иаков Рассеченный и, конечно, святой Иаков Исповедник. Достойная компания. И наш Иаков занимает в ней надлежащее место.
— Эвона как, сэр! — воскликнула миссис Краггз. — Ну, уж та’да, конечно. Это лучше, чем ждать до второго пришествия, ка’да тебя назовут Величайшим и, коли спросите меня, куда как лучше, чем до скончанья веков прозываться Ничтожным.
Миссис Крагз пришло в голову, что если бы после смерти она была причислена к лику святых — например, встретив свой конец на посту Канцлера герцогства Ланкастерского[13] — она была бы куда как довольна упокоиться под именем святой Элмы-младшей.
— Вы навели меня на прекрасную тему, дорогая леди. Не сочтете ли за дерзость, — спросил настоятель, — если я использую ее для проповеди на празднике в честь нашего святого? Довольство быть ‘младшим’. Именно так. Да, смею надеяться, предмет актуален и для нашего времени. Именно так.
И сейчас, стоя в крытом проходе из арок, который связывал помещение церкви с колокольней, миссис Краггз не постеснялась задать мучивший ее вопрос.
— Простите, сэр, не объясните ли вы мне кой-чего? Что это такое — симония?
— Симония? Симония, дорогая леди?
Настоятель сплел пальцы в замок и тут же разжал их.
— Что ж, симония, если уж вам интересно, в основном означает… эээ… покупку и продажу места в иерархии клира. М-м-м… да.
— Вот как, сэр.
Миссис Краггз, не снимая цветастый передник, надела и застегнула выцветший темно-красный плащ.
— А что это: клир, отец? И иерархия?
— О, Бог мой! На каком, оказывается, ужасном жаргоне мы изъясняемся. Давайте скажем так: ‘лучшее место в церкви’. Да, так будет понятнее.
— Большое спасибо, отец. Повидаемся в понедельник в это ж’ время.
— Да, да. Спасибо, миссис Краггз. С-спасибо.
Но, хотя настоятель об этом не подозревал, симония вскоре подняла голову в его тихом приходе. И тем, кто ее обнаружил, — благодаря улике из сорока девяти подушечек — оказалась миссис Краггз.
Подушечки привлекли ее внимание в следующий понедельник — второй из трех, — когда миссис Краггз неустанно, засучив рукава, трудилась в церкви святого Иакова-младшего. Прежде чем начать подметать, она методично прошлась вдоль рядов скамей, поднимая с пола подушечки, которыми накануне пользовались для коленопреклонения, и возвращала их на скамьи. При этом миссис Краггз их подсчитывала. Восемь, девять, десять… двадцать пять, двадцать шесть… сорок семь, сорок восемь, сорок девять.
— Знать, вчера их было сорок девять, — заключила она; ее звенящий шепот растворился под потолком, раскрашенным золотистыми звездами. — Вполне себе — в нынешнее-то время. Хотя почему бы…
Она внезапно умолкла: со свистом и шелестом — которые сделали бы честь скоростной яхте в погоне за кубком ‘Америки’[14] — рассекая воздух полами сутаны, в церковь вошел викарий.
— Э, мисс… мисс… эмм… вспомнил. Да, мисс Краггз. Доброго утречка. Вижу патронат[15] Брекиншоу все еще идет вам на пользу. Хе-хе.
И, прежде чем миссис Краггз успела пожелать ему хорошего дня, он промаршировал к приделу[16] преклонил колено, перекрестился — при этом его движения были похожи на жесты распалившегося регулировщика — и погрузился в свои немирские дела. Миссис Краггз достала метлу и принялась подметать, упорно стараясь забыть очередное тарабарское слово, произнесенное викарием — хватит уже приставать с вопросами к настоятелю. Подметая с ретивым усердием и заодно пересчитывая подушечки, на сорок девятой она поняла, что достигла своей цели.
Выходя из-за стойки бара (здесь миссис Краггз потратила часть содержимого коричневого конверта) паба ‘Лорд-адмирал’, находившегося рядом с церковью, она вдруг увидела мистера Брекиншоу в голубом, с иголочки костюме — помощник церковного старосты намеревался войти в бар-салон[17] , — и к миссис Краггз вернулась мысль о подушечках.
— Мистер Брекиншоу, мистер Брекиншоу, — машинально окликнула миссис Краггз. Услышав свое имя, этот обладатель пышных подкрученных усов обернулся и склонил голову в знак приветствия.
Миссис Краггз пришлось сочинять на ходу.
— О, мистер Брекиншоу, — сказала она. — Мне вас не иначе сам Бог послал. Надо же быть такой растяпой! Позабыла выходные туфли у заднего входа, а церковь-то уж закрыта. Но у вас, поди, и ключа-то своего нет?
Последовала пауза.
— Ну почему же, миссис Краггз, — после небольшого раздумья ответил Брекиншоу, — по правде сказать, ключ у меня есть. Того требуют мои обязанности. Растущие обязанности.
Он вытащил ключ из кармана и протянул миссис Краггз.
— Я буду в баре, — сказал он. — Будьте любезны непременно вернуть его. Он мне нужен, понимаете ли. Необходим.
— Непременно, мистер Брекиншоу, — отвечала миссис Краггз.
И пошла обратно в теперь уже пустую церковь. Там она не стала тратить время на поиски несуществующих выходных туфель, а на ощупь прошла к полукруглым нишам нефа[18] , где хранились все необходимое для проведения службы: стопка ‘Гимнов старинных и современных’, крест, ярко-красные рясы певчих и снежно-белые стихари[19] .
Уходила миссис Краггз в глубокой задумчивости. И, тем не менее, не забыла наведаться в элитный бар ‘Лорд-адмирал’, чтобы вернуть ключ мистеру Брекиншоу (‘Благодарю, миссис Краггз, обязанности не ждут, вы же понимаете’) в полной уверенности, что тот не заметил: туфли-то на ней были те же самые.
В следующий понедельник — ей оставалось последний раз насладиться мощью и неброской красотой церкви святого Иакова-младшего — сбор подушечек вновь погрузил ее в задумчивость. На этот раз их было сорок восемь, но она решила, что для отпускного сезона вполне достаточно.
И в какой уже раз течение ее мыслей нарушило появление викария, сутана которого, похоже, вела свою собственную, полную бурных страстей, жизнь.
— Ба, мисс Краггз. Приход ценит ваши золотые руки. Но, боюсь, не оценит ваши… хе-хе… брюки. Ибо наш добрый настоятель категорически не одобряет стремление Церкви выделить женщинам местечко в наших рядах. Своего рода демократизация, но исключительно… хех... для нас мужчин.
Миссис Краггз, решив, что викарию совершенно без разницы, получит ли он ответ на обрушенный им поток слов, отправилась в заднюю часть здания, где за компанию с сутанами, стихарями, ‘Гимнами…’ и темной бархатной сумой для пожертвований находилась ее метла.
И уж точно она не чувствовала себя обязанной отвечать на абракадабру, которую он изрек, прошуршав мимо нее.
— Вот ведь, мисс Краггз. В наши дни тон задает демократия. Вы же знаете, La carriere ouverte aux talents[20] . Хех. И с чего это мистеру Брекиншоу приглашать сегодня на чай настоятеля? Хотя еще на днях все было с точностью до наоборот — Брекиншоу ниже настоятеля по положению... Хых, да. Ему не иначе как должность церковного старосты предложат. Вместо сэра Хьюберта Паллисера. Вот уж в самом деле ouverte aux talents.
В первую минуту миссис Краггз подумала, что, должно быть, ума решилась: она не поняла ни слова. Однако позже осознала пару моментов. Убедившись, что алтарная ограда, колонны купели, орел-аналой и кувшин для крестин блестят как никогда, она пошла отдать настоятелю ключ от церкви; вид у нее при этом был более чем задумчивый.
При виде уборщицы мягкие седые брови настоятеля невольно приподнялись.
— Миссис Краггз, дорогая моя, вы походите — если позволите сказать, на Ангела Гнева. Что-то случилось?
— Случилось, отец, — ответила миссис Краггз. — Это все симония — будь она неладна. Скверное дело.
— Боже, боже! Симония, миссис Краггз? Вы уверены?
— Вот уж, да, отец. Вот уж да. Я ведь не пустозвонка.
Настоятель взглянул на нее, под снежными бровями блеснули голубые глаза.
— Уверен, что нет, миссис Краггз. Так что же навело вас на эту мысль?
— Это все подушечки, отец. С них все и началось.
— Подушечки, миссис Краггз? И… симония?
— Так уж я помыслила. Вы ж, поди, не больно-то сильны в счете?
— Пожалуй, вы правы, миссис Краггз. Увы, не силен.
— Вот и я так решила, отец, потому как вы не могли сказать, ско’ка мне причитается за каж’одневные три часа работы. А энтот ваш викарий… прости ‘осподи, но тут уж яснее ясного: если б он шевелил мозгами, высчитал бы, что в сумке для ‘жертвований должно быть поболее пяти фунтов.
— Миссис Краггз, я в растерянности. В совершеннейшей растерянности.
— Вы тут неповинны, отче. Но все ж кое-что очень даже очевидно, коли соображать, куда смотреть. Поделить пять фунтов[21] на сорок девять (ну, пятьдесят — для ровного счета) подушечек — получится без мала по два шиллинга на брата. И не говорите, отче, что, к примеру, сэр Хьюберт подает то’ко пару шиллингов.
— Не сомневаюсь, миссис Краггз, что и здесь вы правы. Значительное число моих прихожан, не скупясь, делятся мирскими благами, и кое-кто почти наверняка жертвует каждое воскресенье фунтовую банкноту.
Обычно веселое румяное лицо озарило понимание — и в глазах появилось смущение.
— Миссис Краггз, — обратился он к ней, — что же происходит?
— С тем и иду, сэр. Как допетрила, в чем дело, решила получше обсмотреть вашу суму для ‘жертвований. Да уж. В ней два кармана, сэр.
— Два кармана?
— Нашелся умник — вшил накладной карман вовнутрь: часть денег идет в один кармашек, часть — в другой; и не’сознанно чаще ложут (кто — десять шиллингов, кто — фунт) в тот, где денег уже много.
— Да, теперь понимаю, миссиc Краггз. — настоятель совершил привычные пальцевые маневры. — Я понимаю. Но кто же это сделал, миссис Краггз? Кто?
— А кто взялся пригласить вас на чай, отче? — в свою очередь спросила миссис Краггз. — И кто навед’вается в бар-салон ‘Лорда-адмирал’? И кому это в голубом костюме с иголочки вы собираетесь не иначе, как се’дня предложить стать церковным старостой, а добился он своего теперича известно, каким манером. Вот ведь, получается как в той притче на колонне. Человек нашел сокровище, скрытое на поле, и, чтоб то’ка ему досталось, продает, все что имеет, и покупает эт’самое поле.
— Увы, так и есть, миссис Краггз. Покупка церковной должности. Да. И боюсь, что дело придется разрешить, как сказано в другой притче: ‘Сруби ее: на что она и землю занимает?’
— На что занимает — лучше не скажешь, отче. Экая жалость: для меня церковь святого Иакова-младшего уже не будет прежней. Изуверилась я в ней. Дочиста изуверилась. 1sted: ｢ss｣ QEMM, Nov 1984 ■ Перевод: М. Горячкина ｢псевдоним｣ ■ Публикация на форуме: 06.11.2015 г. -
ВСЯКОЕ ПОЛУЗНАНИЕ ХУЖЕ НЕЗНАНИЯ
‘A Dangerous Thing’ Есть в Лондоне места, куда не каждому открыт доступ. А между тем завсегдатаем одного из этих ‘святая святых’ — читального зала библиотеки Британского музея — была дневная уборщица миссис Краггз. В читальный зал допускался лишь узкий круг ученых. Но, к счастью, туда же простирались и обязанности миссис Краггз. Безусловно, ей повезло.
Конечно, миссис Краггз практически не видела читального зала, когда погруженные в тома его огромной коллекции (куда поступает обязательный экземпляр[22] каждой книги, журнала, брошюры и памфлета, изданных в Великобритании) там пребывали читатели. Но, намывая (примерно за час до открытия) огромную площадь пола необъятной ротонды, увенчанной пологим стеклянным куполом, она наслаждалась царившей здесь торжественной тишиной. Наслаждалась тем, что находится в окружении всех этих пахнущих кожей фолиантов, сводного каталога периодики библиотек Великобритании, ‘Национального печатного библиотечного каталога’[23] , сводного библиографического указателя, ежегодного библиографического указателя, списка законодательных актов, ‘Свода законов Англии и Уэльса’[24] Холзбери, ‘Примечания и вопросы’[25] и протяженной подшивки ‘Журналов джентльмена’[26] . Но особое удовольствие ей доставляло лицезреть ученых мужей (они начинали подтягиваться в библиотеку с девяти тридцати).
Возможно (думала она), с виду-то они не бог весть как привлекательны, ведь по большей части, ссутулившись, часами просиживают над своими книгами — нет у них ни военной выправки, ни изящной осанки танцора. Но при всем этом в их глазах за стеклами очков (которые чаще всего были небрежно заляпаны) светилась любовь к своему делу, к науке ради науки. И за это миссис Краггз (которая первая признавала, что сама-то она не ахти какой читатель) относилась к ним с симпатией.
Но не ко всем, причем исключения были и среди элиты — владельцев читательских билетов. Выполнив свои основные обязанности — мытье невероятных размеров круглого пола (столы на нем расходились от центра зала, как спицы колеса) — и затем приводя в порядок другие детали огромного обучающего механизма, миссис Краггз изредка наблюдала за посетителями библиотеки. Было несколько отдельных личностей, которых она заклеймила — за их рвение — ненастоящими учеными, пустившимися в погоню за знанием не ради знания. Большинство из этих ‘жучков’, как миссис Краггз именовала их про себя, были относительно молоды, но не все. Спроси ее кто-нибудь, за какие заслуги им досталось такое прозвище, миссис Краггз вначале бы крепко призадумалась.
Пожалуй, за их всегдашнюю спешку. На маленьком кольцевом участке, составляющем ступицу огромного колеса — читального зала, они торопились первыми (хотя длинных очередей и не бывало) подать заявки на книги. С утра они мчались на всех парусах первыми занять облюбованный за свою близость к конкретным справочникам стол — один из трехсот девяноста таких же, обтянутых голубой кожей. Когда приближалось время закрытия, они торопились первыми сдать книги на хранение до завтрашнего дня. ‘Жучки’, по мнению миссис Краггз, портили тихую размеренную атмосферу, благоприятствующую научным занятиям — так небрежно брошенная смятая банка из-под кока-колы ярким уродливым пятном выделяется на свежескошенном классическом газоне.
Однажды она услышала, как ‘ее джентльмен’ — безусловно, не ‘жучок’ — уходя в полдень на ленч, процитировал себе следующие стихи.
Опасно мало знать, о том не забывая,
Кастальскою струёй налей бокал до края[27] .
Миссис Краггз не раз задумывалась, что это за Кастальская струя[28] , будь она неладна, но была полностью согласна со строчкой о ‘малом знании’. ‘Опасно мало знать’ — вернее не скажешь. А ведь именно ‘жучки’ ограничивались полузнанием и когда-нибудь кого-нибудь где-нибудь могли подвергнуть опасности.
Она была поражена, в скором времени получив этому доказательство. Тот день начался как обычно. А позже произошло нечто исключительное.
Миссис Краггз стояла в величественном зале огромного Британского музея у входа в читальный зал и разговаривала со знакомым — смотрителем, который проверял наличие читательского билета. Первая небольшая волна читателей, набежавшая после открытия музея, спала, наступило затишье, и мистер Миклджон — шотландец до мозга костей, несмотря на то, что уже давно жил в Лондоне — был рад поболтать несколько минут.
Они обсуждали ‘жучков’ (правда, миссис Краггз не озвучивала данное им прозвище), и мистер Миклджон, который обладал немалыми познаниями в области читателей всех мастей — будь то читатели бывшие, настоящие, постоянные или временные — согласился, что ‘в отдельных личностях ни за что не признаешь нашенских постоянных посетителей — уж больно нахрапистые’; и тут к входу в читальный зал медленно, с трудом переставляя ноги, проковылял старый-престарый дедуля.
‘Пожалуй, даже древний’, — промелькнуло в голове у миссис Краггз. Тщедушный, согбенный старичок, едва волоча ноги в своем не по размеру широком поношенном пальто (хотя стояла летняя жара), был похож на черепаху. Седые волосы, растущие островками, торчали в разные стороны, вокруг тонкой костлявой шеи был обернут потертый серый шерстяной шарф. Глаза смотрели настороженно сквозь бликующие стекла пенсне.
Мистер Миклджон вышел вперед и с мрачной шотландской учтивостью попросил предъявить читательский билет.
— Читательский билет? — переспросил старичок, как будто вспоминая, что это за штука такая. — Читательский билет, говорите? Да, конечно, он у меня есть. Должны же были мне его выдать, когда я в первый раз воспользовался библиотекой. Когда бишь это было? В девяносто девятом… или в девяносто восьмом… точно не помню.
Мистер Миклджон бросил на миссис Краггз полный изумления взгляд. Неужели старик действительно впервые побывал в читальном зале в 1899 или даже 1898 году — восемьдесят лет назад? Неужто правда?
А миссис Краггз, глядя на эту чешуйчатую черепашью голову, которая держалась на длинной тонкой морщинистой шее, обмотанной шарфом, подумала — что ж, почему бы и нет. Очень похоже на то. Если старичок впервые пришел сюда, еще будучи юным красавцем восемнадцати-девятнадцати лет, сейчас ему вполне могло быть сто лет, ну, может, месяцев на несколько поменьше. Да и выглядит он как древний старец, древнее некуда.
— А сейчас-то билет у вас с собой, сэр? — мистер Миклджон немного повысил голос — вдруг старый джентльмен туг на ухо.
— Ась? Мой билет? Сейчас? Ну, а как же! С собой, конечно. Где-то с собой. А вам-то что за дело?
Мистеру Миклджону пришлось приложить усилия, чтобы не выдать своего удивления.
— Так уж заведено: все должны показывать читательский билет, сэр, — объяснил он. — По правилам. Им уж… кхм… много лет, сэр.
— Да, понимаю. Неправомочные лица пытаются проникнуть внутрь, так?
— В точку, сэр. И не обошлось без воровства.
— Воровство? Воровство, вы сказали? Куда катится этот мир, если ученый джентльмен крадет из собственной библиотеки!
— Не иначе как в тартарары, сэр. В тартарары. Сожалею, но я должен посмотреть ваш билет, сэр.
— Разумеется. Разумеется.
Пожилой джентльмен дрожащей левой рукой стал по-черепашьи неторопливо стаскивать серую шерстяную перчатку с правой руки. Проделав это, он застыл, держа перчатку в руке и, казалось, не знал, что с ней делать дальше.
— Давайте подержу, сэр, — предложил Миклджон.
— М-м-м? Да. Да. Благодарю.
Серая с аккуратно заштопанными (по-видимому, много лет назад) кончиками пальцев перчатка перешла на хранение к Миклджону, а старый джентльмен запустил правую руку во внутренний карман пальто.
Внезапно рядом раздался звук, напоминающий очередь из автомата Калашникова. Миссис Краггз и мистер Миклджон резко обернулись. Звуки издавал посетитель: он жаждал войти в читальный зал и кашлял с целью обратить на себя внимание. Миссис Краггз с первого взгляда узнала в нем ‘жучка’, и ‘жучок’ был явно в бешенстве, поскольку не имел возможности на всех парах ринуться к своим книгам.
— Минутку, пожалуйста, мистер Типтон-Мартин, — произнес Миклджон, знаток читателей всех разновидностей.
Мистер Типтон-Мартин был мужчиной лет двадцати пяти с бледным, одутловатым лицом и светлыми, тщательно уложенными волосами. Он явно уделял внимание (в отличие от большинства читателей) своей одежде: сейчас на нем был отутюженный ярко-голубой костюм ‘сафари’ и в тон ему сине-белая полосатая рубашка. ‘Жучок’ одарил Миклджона взглядом, полным сдерживаемой ярости, но был бессилен что-либо предпринять, дабы проникнуть в узкий вход читального зала раньше старичка.
Последний больше минуты трясущейся рукой рылся в пальто. И, наконец, извлек оттуда залоснившийся от времени кожаный бумажник. Дрожащими пальцами левой руки, с которой он так и не снял перчатку, старичок пытался вытащить из кошелька маленькую, посеревшую от времени — а когда-то белую — карточку.
— Вам помочь, сэр? — спросил мистер Миклджон.
Молодой Типтон-Мартин фыркнул от раздражения.
— Вы очень любезны, — поблагодарил пожилой джентльмен, протягивая ему бумажник.
Миклджон проворно достал карточку и взглянул на нее.
— Мистер Уолтер Грэппелин, — прочитал он. — Благодарствую, сэр.
Он уже собирался засунуть карточку обратно в бумажник, как вдруг замер и еще раз внимательно на нее взглянул.
— Звиняйте, сэр, но билет просрочен, — от волнения шотландский акцент смотрителя стал явнее. — Не сменялся с …
Миклджон осекся и продолжил, сдерживая нотки недоверчивости в голосе.
— …с тышша девятьсот сорок третьего года, сэр.
— Да, — подтвердил мистер Грэппелин. — Пожалуй, что с одна тысяча девятьсот сорок третьего. Именно тогда, может, парой лет позже я и воспользовался библиотекой в последний раз. Да, это было ближе к концу Второй мировой, ну, когда мы воевали с этим типом — Гитлером. Я тогда ушел с поста редактора, но до сих пор успешно пользовался Бодлианской библиотекой[28] . А вчера собрался непременно отыскать тот роман Жорж Санд… ну, который в свое время запрещали — помните, наверно, — и представьте себе, не нашел. Решил наведаться сюда.
— Так-то оно так, сэр, — успокаивающе произнес Миклджон. — Но билет надобно сменить. Кабинет прям тут, недалеко от главного входа, сэр. Сверните направо.
— Хорошо. Благодарю вас. Благодарю.
И старик зашаркал ногами, как черепаха, которую он так напоминал.
— Ну, а теперь ваш билет, мистер Типтон-Мартин, — резко сказал Миклджон.
— Э, что? Билет? Ах, да мой билет.
Молодой обладатель костюма ‘сафари’ — ‘жучок’ Типтон-Мартин, похоже, сложил крылышки. Это удивило миссис Краггз.
Но вскоре ее любопытство было удовлетворено. Ведь вместо того, чтобы пулей влететь в читальный зал и быстренько найти себе удобное местечко, мистер Типтон-Мартин остался на месте и начал сплетничать с Миклджоном. Именно сплетничать. Иначе не скажешь, подумала миссис Краггз.
— Вы знаете, кто это был? — спросил он смотрителя.
— Джентльмен по фамилии Грэппелин, сэр.
— Да, но это не обычный джентльмен. Это профессор Уолтер Грэппелин. Ну, тот самый, редактор словаря ‘Французский язык девятнадцатого века. Оксфордский словарь’ — одного из грандиозных научных трудов, вышедший в одна тысяча девятьсот сорок пятом году; Грэппелин уже тогда был почти стариком. Как только вышло первое издание, он подал в отставку. Сейчас ему наверняка не меньше ста лет.
— Большой ученый, сэр, — с благоговением заметил Миклджон. — Вот кто он — большой ученый.
Типтон-Мартин внезапно рассмеялся. Миссис Краггз не часто замечала такого за ‘жучками’. Но, видимо, сегодня был день неожиданностей.
— Большой ученый говорите, — сказал Типтон-Мартин. — Да старина Уолтер Грэппелин и вполовину не так велик, как его младший брат!
— В самом деле, сэр? Ну, тогда мистер Грэппелин-младший большущий ученый.
— Да уж, да уж. Помните, он еще и стихи писал?
Миклджон покачал головой.
— Я не оч’смыслю в стихах, сэр, — сказал он.
— Вот как? А я-то думал, все слышали о Морисе Грэппелине. В конце концов, после Руперта Брука[29] он был нашим самым именитым поэтом Первой мировой.
— Да, сэр? Занятно.
— Скажете тоже, ‘занятно’, — резковато отреагировал Типтон-Мартин. — Морис Грэппелин не ограничился поэзией. Мало кто помнит или даже знает об этом. Он был еще и выдающимся ученым. По семейной традиции, естественно, филологом; пошел по стопам старшего брата. И, по моему мнению, затмил бы его, если бы остался жив. Ведь его открытия в области…. О, неважно, вы все равно не поймете.
— Бедняга рано умер, сэр? — спросил мистер Миклджон с неподдельным сочувствием.
— Рано умер?! — рявкнул Типтон-Мартин. — Его, между прочим, убили. Убили на войне в одна тысяча девятьсот четырнадцатом. Неужели вы и этого не знали?
— Не доводилось слышать, сэр, — ответил Миклджон.
Казалось, он действительно стыдится своей неосведомленности, и миссис Краггз, которая в обычных обстоятельствах не осмелилась бы обратиться к читателю, совершенно неожиданно встряла в разговор, встав на защиту смотрителя.
— А вы’т откудова сто’ка знаете про фило…как его там… и про другое? — отбросив вежливость, спросила она.
Типтон-Мартин принял оскорбленный вид. Пожалуй, у него была на то причина: с ним вдруг заговорила особа в цветастом фартуке и плоской красной шляпке.
— Вообще-то, — холодно начал он, — я сам тружусь на этой ниве, и мне посчастливилось, будучи студентом последнего курса, заниматься перерегистрацией каталога библиотеки замка Мандевиль — делом, которое начал (незадолго до Первой мировой) Морис Грэппелин. Так что, естественно, я знаю об этом человеке, пожалуй, даже больше любого другого филолога.
С этими словами он повернулся на каблуках и влетел в читальный зал, даже не показав Миклджону свой билет.
Но Миклджон никак не отреагировал. Лишь озадаченно покачал головой.
— Вот ведь, — сказал он, — не перестаю удивляться: до чего много умещается в голове у заправских ученых.
Миссис Краггз фыркнула.
— Тоже мне заправский ученый!
— Зря вы так, миссис Краггз. Все же он снизошел до разговора с простым человеком. Тут на днях мне один джентльмен шепнул, что в будущем месяце в каком-то научном журнале напечатают статью этого молодого человека — что-то он там открыл, — и она раз и навсегда сделает ему имя в науке. Конечно, в статье сам черт ногу сломит, но в своем научном мирке мистер Типтон-Мартин, как пить дать, станет важной шишкой.
— Ну и что ж, — не унималась миссис Краггз, совсем не впечатленная этим образчиком ‘жучка шныряющего’. — А об этом Морисе Грэппелине ему довелось узнать, то’ко п’тому, что работал он на его прежнем месте, откудова тот ушел воевать за свою страну. Не понимаю, чего здесь удивительного.
Следующим событием, произошедшим в этот день, — необычный во всех отношениях — была потеря сумочки миссис Милхорн. Миссис Милхорн — давней приятельнице миссис Краггз (хотя на многие вещи они смотрели по-разному) и ее напарнице — нравилось мыть читальный зал, когда ей предоставлялась такая возможность. Но она смотрела на читателей не глазами своей подруги. Она уважала их всех без исключения — и настоящих ученых, и ‘жучков’. Для нее они были выдающимися существами высшего порядка (которым не были свойственны человеческие недостатки и слабости, ибо они были немного не от мира сего), ходячими энциклопедиями, яркими звездами над серой землей.
Так что, естественно, когда она поняла, что, вытирая этим утром столы (по части вытирания пыли она была виртуозом, равно как миссис Краггз — виртуозом по части мытья полов), оставила сумку в нише стола под номером F8, то почувствовала, что совершенно не способна пройти в читальный зал и забрать ее.
— Потревожу я их, — объясняла она миссис Краггз (в ее устах это прозвучало, как: ‘Это их убьет’). — Не могу этого сделать. Никак не могу. Да у меня нервы не выдержат. Я просто шагу не смогу ступить в Этот Зал.
— Та’да уж придется тебе обходиться без сумки.
— Да как же я без нее! Там у меня таблетки. Как же я без них? Доктор сказал, надобно пить по одной каждые четыре часа.
— Так по’ди да забери сумку.
— Не могу. И не проси. Что же делать? Что делать?
Миссис Краггз вздохнула. Она с самого начала знала, чем все это закончится.
— Ладно уж, — сказала она. — Схожу я.
Стараясь ступать как можно тише (чему явно не способствовали жутко скрипучие туфли), она пошла между рядами голов, склоненных над книгами.
Только один человек поднял голову: это был женский экземпляр ‘жучка’ — одетая в строгий серый костюм востроносая дама. С негодованием взглянув на миссис Краггз сквозь стекла очков в тяжелой лиловой оправе, она зашипела на нее как гусыня. Но в остальном миссис Краггз, спокойно проходя между столами, разделенными высокими перегородками и составляющими спицы огромного колеса читального зла, добралась до номера F8.
За ним сидел не кто иной, как старый профессор Грэппелин. Миссис Краггз поняла, что, без проволочек обменяв свой читательский билет, профессор терпеливо ждет, когда из глубокого подземного хранилища, где стоят плотно прижатые друг к другу тома, принесут книгу, ради которой он пришел.
‘Задремал, видать, ожидаючи’, — решила миссис Краггз по неподвижной позе старика. Журнал, который он читал, уже ей примелькался: она часто видела его в руках посетителей читального зала. Сейчас миссис Краггз смогла разглядеть название. ‘Филологические изыскания’ — что бы оно ни означало. И дату она тоже сумела разглядеть. Сегодняшняя. Приближаясь к вековому юбилею, старичок идет в ногу со временем.
Она решила, что сможет изъять сумку миссис Милхорн из ниши, не разбудив дедулю. И все бы прошло гладко. Однако, потянувшись за сумкой, миссис Краггз взглядом наткнулась на скомканный клочок бумаги, брошенный кем-то прямо под стол. Уборка была всем для миссис Краггз. Исчезни грязь и беспорядок, которые нужно было устранить, — и она перестала бы дышать. Протянув руку за мусором — это был обычный лист бумаги, очень плотный, немного смятый, — миссис Краггз сунула его в карман своего цветастого передника, чтобы, покинув тихую, спокойную атмосферу читального зала, выкинуть его в мусорную корзину.
Руку пришлось протянуть немного дальше, чем она рассчитывала, нацеливаясь на сумку, и миссис Краггз плечом слегка задела выступающий локоть профессора. Как только это произошло, старичок, который весил чуть больше огромной куклы, обладательницей коей могла быть любая счастливая девчушка, повалился на пол подобно манекену.
Миссис Краггз открыла рот и невольно вскрикнула: когда старик упал, длинный серый шарф съехал в сторону, и она заметила, что от рукояти блестящего серебряного ножика для разрезания бумаги, торчащего из худосочной черепашьей шеи, словно стекают две темные струйки.
Миссис Краггз очень скоро пришла себя и направилась прямиком к центральному круглому столу сообщить об убийстве, и все это время ее не покидало мучительное чувство, что она прежде видела орудие убийства — серебряный ножик. Рукоятка у него была занятная. В виде короткого, точно обрубленного, креста. Где-то она его точно видела.
Рассказывая о случившемся, миссис Краггз заметила чуть дальше у центрального стола молодого Типтон-Мартина, который собирался сдать книги. Вспомнив, что он знал о старом профессоре Грэппелине, она подошла к нему, взяла под локоть и, несмотря на протесты, увлекла за собой.
Он подвернулся ей как нельзя кстати, ведь явно смог шустрее (во всяком случае, так показалось миссис Краггз) прояснить дело констеблю, охранявшему музей.
— Констебль, — сказал Типтон-Мартин, когда, немного разобравшись в происходящем, они ждали прибытия основных сил Скотланд-Ярда, — есть кое-что, о чем вы должны знать.
— Слушаю вас, сэр.
— Меня терзают сомнения, ведь может оказаться, что я обвиняю абсолютно невиновного человека. Но с другой стороны он находится здесь и…
— О ком вы говорите, сэр? — перебил констебль.
Мистер Типтон-Мартин поправил воротничок своей щегольской рубашки.
— Это Фрэнсис Лекруа, — сказал он. — Не думаю, что вы слышали о нем, констебль, но вообще он довольно известен в своей области. Он филолог. Или был им. Но наверняка до сих пор считает себя таковым.
— Извините, сэр, — сказал констебль. — Но это не по моей части.
— Нет, это я должен извиниться. Сейчас я вам объясню. Лекруа много лет назад ассистировал профессору Грэппелину в его грандиозной работе по созданию словаря ‘Французский язык девятнадцатого века. Оксфордский словарь’. Но между ними возникли профессиональные разногласия относительно толкования ряда слов. Они рассорились, и Лекруа отказался от должности. И впоследствии, к сожалению, уже не смог получить работу в академических кругах. Его посчитали неблагонадежным. Но Лекруа не изменил своего мнения, что профессор Грэппелин совершил чуть ли не тяжкое преступление. Это было его навязчивой идеей. И он даже на собственные деньги издал брошюру, где объяснил свою позицию; а экземпляры ее отослал всем именитым филологам. Среди лингвистов брошюра довольно известна, в своем роде объект шуток. Потому как, нет сомнения, — ее автор выжил из ума. Абсолютно. Но так случилось, что сегодня он был в читальном зале, как раз когда вдруг объявился профессор Грэппелин, хотя все считали, что он уже несколько лет как умер.
— Вас понял, сэр, — сказал констебль. — а где сейчас этот джентльмен, этот мистер.. э-э.. Лекруа, кажется?
— Да вот же он, констебль. Прямо здесь.
И мистер Типтон-Мартин рукой указал в дальний угол, на стол P9.
Миссис Краггз, которая вместе с другими последовала взглядом за рукой Типтон-Мартина, почувствовала, как сердце ее внезапно тревожно забилось. Она узнала человека, о котором говорил Типтон-Мартин. Это был пожилой ученый, который однажды пробормотал, что ‘опасно мало знать’. И, что хуже всего, она поняла, где видела — и не раз — серебряный нож для бумаги с рукояткой в виде обрубленного креста. Всегда на столе, который занимал Фрэнсис Лекруа. Он часто читал старые книги, в которых были неразрезанные страницы, и пользовался этим ножом.
Разумеется, констебль пошел прямо к старику Лекруа — ему уж, небось, восемьдесят через два понедельника, подумала миссис Краггз — и попросил пройти с ним. Старик уже находился за центральным столом, когда для расследования прибыли сотрудники Скотланд-Ярда: над всей этой многочисленной компанией детективов-сержантов, дактилоскопистов, фотографов и офицера-криминалиста возвышался суперинтендант Маус — плечистый, шести с половиной футов роста.
Миссис Краггз узнала это непроницаемое лицо по фото в газетах. Но чего не увидишь в газетах, так это того, как суперинтендант Маус вытаскивает из нагрудного кармана своего напоминающего шатёр серого костюма очки в тяжелой роговой оправе. Прослушав рассказ Типтон-Мартина о старом профессоре Грэппелине, оксфордском словаре и мистере Лекруа, он водрузил их на нос-картофелину и с высоты своего роста стал разглядывать коротышку Типтон-Мартина в костюме ‘сафари’.
— Хм, — произнес он. — ФЯДОС[30] , значит? Нечего и говорить, образцовая вещица. Сам заглядываю туда время от времени — незаменимая вещь.
‘Жучок’ решительно расправил ‘крылышки’.
— Тогда вы, возможно, знакомы и с брошюрой Лекруа ‘Французский девятнадцатого века. Грандиозный Оксфордский позор’? — поинтересовался он.
— Хм. Ха-ха. Да. Занятная вещица. В своем роде.
— Но вещица... э, — мистер Типтон-Мартин понизил голос, поскольку старый Фрэнсис Лекруа стоял рядом, переводя слезящиеся старческие глаза с одного на другого, — полная бреда.
— Э, д-а-а. Бесспорно. Бредовее не бывает.
Суперинтендант Маус снял очки и сунул их обратно в карман.
— Ну, что ж, спасибо мистер… э-э-э… Таптон-Марлоу, — сказал он. — А теперь, мистер Лекруа, не соблаговолите ли проехать со мной в Скотланд-Ярд, чтобы мы могли поскорее разобраться с этим делом?
— Ну, уж нет, — сказала миссис Краггз.
Она с удивлением узнала собственный голос, разорвавший величественную тишину сводчатого зала впервые после того, как улеглись волнения. Неужели это действительно была она? Да как они вообще из нее вырвались?
Однако она была рада этим словам.
Теперь все смотрели на миссис Краггз. Левая ручища суперинтенданта Мауса вновь нащупала очки. Ей придется объясниться.
— Слушайте-ка, — начала она, — вы не можете вот так его увести. Ни к чему это.
Не успев вытащить очки из кармана, Маус убрал их обратно. Очевидно, это был не тот случай, когда нужно было ‘включать интеллектуала’.
— Вы та дама, которая нашла тело, — произнес он. — Уборщица? Миссис Крюггз, кажется?
— Когда кажется, креститься надо, — отрезала миссис Краггз. — Моя фамилия Краггз — с тех самых пор, как в незапамятные времена выскочила замуж. Да глаза б мои на вас не глядели, коли вы думаете, что такой джентльмен, как старый мистер Лекруа — настоящий ученый, чтоб вы знали, — мог такое сотворить с бедняжкой профессором.
Суперинтендант Маус выпрямился в полный рост, нависая над миссис Краггз своим мощным телом.
— На этом и закончим, — объявил он. — Когда у меня появится желание советоваться с уборщицами по поводу учености отдельных личностей, я продам свою библиотеку. Осмелюсь сказать, по-вашему, мистер Лекруа похож на ученого? Да он полгода (и это в лучшем случае) одежду не менял, на очках трещина. Но это, конечно, не отличает его от других здесь присутствующих, и он в состоянии проехать в Ярд ответить на несколько вопросов.
Всей своей массой суперинтендант повернулся к пожилому автору ‘Грандиозного позора’; тот и в самом деле имел неопрятный, запущенный вид.
— Следуйте за мной, — сказал суперинтендант.
Но между Маусом и его жертвой втиснулась — в своем цветастом переднике и плоской красной шляпке — миссис Краггз.
— Никуда он не пойдет, — заявила она (как миссис Краггз осмелилась такое сказать, осталось для нее самой тайной за семью печатями). — Не пойдет, по край’мере пока вы чуток меня не выслушаете.
— Дорогуша.
— Я вам не ‘дорогуша’. То’ко послушайте. Мистер Лекруа — ученый. Кто как не я видит его тут кажинный раз. Зарывается в этих своих старых книгах. Да еще кажинную страницу, что слиплась, разрезает. И ведь как напечатали книги, никому больше и дела не было, что внутри.
При этих словах физиономия суперинтенданта Мауса вдруг расцвела.
— Разрезал склеенные страницы? — повторил он. — И чем же он их разрезал? Давайте-ка, продолжайте.
В этот момент миссис Краггз подумала, что все, о чем она тут наговорила, принесет вред этому милому пожилому джентльмену. Но она знала, что это его нож торчит из худосочной шеи старого профессора Грэппелина. Умолчать правду будет только хуже.
И она не стала молчать. Суперинтендант Маус надел свои очки в тяжелой роговой оправе и подошел рассмотреть вблизи сверкающую серебряную рукоятку ножа.
Вернувшись к центральному столу, где стояла вся группа, он сказал.
— Что ж, пройдемте со мной, мистер Лекруа.
Миссис Краггз чувствовала себя отвратительно. Она-то знала, что старый мистер Лекруа, бормочущий ‘опасно мало знать’, — пусть у него и возникла навязчивая идея насчет толкования слов в этом знаменитом словаре, о котором они здесь говорили, — не мог вонзить нож в профессора и прикрыть нож серым шарфом. Не мог он так поступить. Только не такой человек.
Но как можно было использовать его нож, особенный нож, с такой ужасной целью и кто мог это сделать?
И тут она поняла.
Ее озарило. Нет, старый мистер Лекруа — настоящий ученый — не применял этот нож. Его использовал не кто иной, как ‘жучок’ Типтон-Мартин. И она также поняла причину, по которой он совершил убийство. Не удивительно, что он так разжужжался после появления старого профессора — ведь старичка все уже давно похоронили. Профессор Уолтер Грэппелин — брат Мориса Грэппелина, поэта, трагически погибшего в 1914 году. Поэта и фило-как-его-там. Такого же фила, как и сам мистер Типтон-Мартин, которому случилось поработать на прежнем месте Мориса Грэппелина, бросившего все и ушедшего сражаться на войне. А уж ему было, что оставлять — она знала это, как будто видела собственными глазами — свои фило-какие-то-там открытия, которые и обнаружил Типтон-Мартин. Обнаружил и стащил, уверенный в том, что ни одна живая душа не узнает, кому они на самом деле принадлежат. Только вот, что было более чем вероятно, Уолтер Грэппелин узнал бы блестящую работу своего младшего брата, когда увидел бы ее в следующем номере фило-никак-не-выговоришь журнала. Последний номер этого самого журнала и читал старый профессор, прежде чем заснуть за столом.
И ‘жучок’ Типтон-Мартин сначала обнаружил опасность для себя, а потом, найдя идеального козла отпущения, решился на убийство, которое устранит проблему и позволит ему стать важной шишкой в фило-этой-самой. Все ему благоприятствовало. И даже орудие убийства указывало на своего владельца, подобно красной светящейся вывеске-указателю.
Но как она сможет это все доказать? Как убедить суперинтенданта Мауса, который с жадностью впитывал каждое слово, что скормил ему этот так называемый ученый-костюм-лощеный.
Старый мистер Лекруа до сих пор не сказал ни слова. Он подтвердил, что является тем, кем является, после чего не вымолвил ни словечка, а лишь перебегал взглядом с одного действующего лица на другое. Но теперь заговорил сам.
— Грэппелин нарочно неправильно определил слово midinettes[31] , — сказал он. — Нарочно, понимаете. Достаточно прочитать мою книгу, чтобы понять, зачем он это сделал. Но я вовсе не желал ему зла.
— Вот! Вот! — заявила миссис Краггз. — Поняли теперь? Он и мухи не обидит. Да как у вас язык поворачивается обвинять его в злодеянии!
— Миссис Крюггз, — прервал ее суперинтендант Маус, — не хотелось бы обвинять вас в препятствии правосудию, но уж поверьте, я именно так и поступлю, если вы будете продолжать в том же духе.
Его левая ручища в очередной раз потянулась к очкам — похоже, он прямо сейчас собирается зачитать права.
‘Сейчас или никогда, — подумала миссис Краггз. — Что ж делать-то?’
И тогда — тогда дух Афины, витающий в этой цитадели знаний, снизошел до нее своей мудростью, и миссис Краггз нашла ответ. Он в прямом смысле находился у нее. Находился с самого начала.
Пришло время его предъявить, и она извлекла его из кармана своего цветастого фартука. Скомканный клочок бумаги. Плотный, немного смятый.
— Смотрите, — сказала она. — Взгляните-ка на это и уж тогда поймете.
При этом ее голос зазвенел так, что суперинтенданту Маусу, уже направившему свою огромную тушу к выходу и собиравшемуся прихватить с собой старика Лекруа, пришлось развернуться на 180 градусов.
— Взглянуть на что? — спросил он.
— Да на бумажку, что я подобрала прям под столом профессора Грэппелина, — пояснила миссис Краггз. — Надевай очки, голубчик, и взгляни-ка получше. Клочок бумаги, плотной бумаги, которым было что-то обернуто. Ну? Так ведь?
Суперинтендант Маус, который (отдадим ему должное) проигнорировал обращение ‘голубчик’ и сделал то, что ему предложили — надел очки, рассмотрел и согласился:
— Да. Плотная бумага. Ею что-то оборачивали.
— И ведь понятно, зачем, — разошлась миссис Краггз. — Отпечатки пальцев. Все дело в них. А если уж кому и обертывать нож для преступления, дак не тому, чейный он был. Все знали, что это нож старого мистера Лекруа, и смысл-то ему прятать отпечатки? И гляньте: видите оттиск крестика на бумаге? Точь-в-точь, как рукоятка. Видите?
Мистер Типтон-Мартин стал потихоньку продвигаться к выходу. Но суперинтендант Маус, двигаясь с удивительной для его габаритов скоростью, преградил ему дорогу. И сказал, обращаясь к миссис Краггз.
— Миссис э… Краггз, так ведь? — сказал он. — Миссис Краггз, сообщите свое полное имя и адрес одному из моих сотрудников. Думаю, нам понадобятся ваши показания. Всегда приятно иметь дело со свидетелем, который действительно знает, о чем говорит.
Словно в ответ на это заявление послышался шепот старого мистера Лекруа.
— М-а, — практически неслышно пробормотал он, — ‘от одного глотка ты опьянеешь разом, но пей до дна и вновь обрящешь светлый разум’[32] . 1sted: ｢ss｣ ???, Nov 1985 ■ Перевод: М. Горячкина ｢псевдоним｣ ■ Публикация на форуме: 02.05.2015 г. - Аудио
- ×
Подробная информация во вкладках
. На этот раз вроде бы все запомнил. А так, конечно, рассказик любопытный. Нравятся мне у Китинга сюжеты, где не просто нужно расследовать убийства с кражами, а где нужно понять, какое вообще преступление имело место быть.
