Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
I
Для парижских газет, столь падких на сенсации, всегда оставалось загадкой, почему мсье Анри Банколен так и не повышается по службе, хотя ему, казалось бы, было впору возглавлять всю полицию Франции. Трезвые головы напоминали, что он со своим богатым воображением предпочитал драматический эффекты поиску истины. Приводилось в пример дело об убийстве его соседа Жюля Франьо, наделавшее столько шума в Англии. И действительно, маленький француз разгадал загадку, поставившую в тупик лучшие умы Европы, но столь увлёкся театральной постановочностью процесса, что чуть было не позволил преступнику бежать!
С другой стороны, более знающие люди сошлись на том, что ему очень мешает врождённая сентиментальность; о, как часто его видели мечтающим в опере, покупающим вино для своих друзей с левого берега Сены или дружески беседующим с бродягами, своими лживыми россказнями искусано вытягивавшими у него громадные суммы денег! Истина была его профессией, но он, казалось, никогда не мог распознать обман, осуществлённый против него лично. Тем не менее, когда кто-нибудь из важных шишек военного министерства попадал в затруднительное положение, Банколена неизменно рекомендовали ему как "лучшего в своей профессии".
Высоко горели лампы в ту ночь на набережной Орсэ, над чёрною Сеной и витражами поющего парижского света, подобного старому вальсу. Как все добрые французы, Банколен любил свой Париж. Он любил его цветущие розовым и белым деревья, оргáны, весёлость на грани грусти. И он не мог отойти от этих чувств, даже входя в кабинет Вийона, своего начальника, по срочному вызову.
В большой дубовой комнате сидел Вийон за бескрайним столом. Он выводил свой род от другого Вийона — того, кто когда-то, подобно дьявольской гаргулье, насмехался над парижанами; и на лице его сейчас было весьма странное выражение — на его грузном, овальном, пятнистом лице. Зрачки его сошлись буквально в точки. В этой монументальной голове, как говорилось, было больше знаний, чем у четырёх обыкновенных людей; а ещё говорилось, что он никогда не забывал ни единого факта. Он просто сидел, уставившись на дверь, пока стук Банколена не заставил его очнуться. Затем он поднялся.
Худой детектив вошёл, шаркая ногами, с извиняющимся видом. Глаза Банколена были добрые и прищуренные; Вийон, даже не смотря на него, отчётливо мог представить себе его сутулую фигуру, чёрную бороду, вздёрнутый нос. На голову Банколена был набекрень надвинут цилиндр, его плащ волочился за ним, когда он приближался к столу.
— Monsieur le comte, — сказал он, — приветствую вас. Ваши люди оторвали меня от пения мадам Сен-Мари. Я понимаю, дело очень срочное.
— Садитесь, мсье. Сигару? Мой дорогой Банколен, я послал именно за вами по очевидным причинам. Мы не забыли вашей отличном работы в деле о "газетном" убийстве на Рю де Маршан, равно как и ваши совес недавние приключения в Англии (хотя мы вынуждены высказать вам неодобрение, мсье, по поводу вашего присвоения полицейской власти во время расследования).
Вийон медленно кивнул своей большой головой, словно деревянный китаец. Затем он резко сказал:
— Вы правильно поступаете, слушая мадам Сен-Мари, друг мой.
Банколен уселся в кресло и закусил сигару. Ненадолго наступила тишина, будто кабинет опустел.
— Она поёт божественно, — заметил Банколен, выдувая облако дыма.
— Чепуха! Я должен поправить вас. У неё нет сильного голоса, ей никогда не суждено петь в опере. Она лишь цыганка, задорная рыжая цыганка, которую обожает молодёжь. И однако, друг мой, прошлой ночью я чуть было не счёл её виновной в убийстве.
Он говорил без эмоций. Банколен лишь пожал плечами. Его собеседник выглядел слегка разочарованным, его крошечные глаза моргнули, но он продолжил:
Ныне, после великой мировой войны, кажется нелепым говорить о шпионах и шпионаже. Однако в Париже есть такой человек. Он совершенно настоящий шпион, как фон Штуманн десять лет назад. На кого он работает и зачем, нам неизвестно; и это — хуже всего. Зачем заводить шпиона в мирное время? Кому интересно, что сейчас происходит на наших советах? Зачем узнавать наше финансовое состояние, наши корабли и кодовые сигналы? У этого человека вся эта информация есть. И мы не можем помешать ему, мсье, поскольку не объявлена война. Англичанин, американец, немец? Вам часто приходилось искать шпиона на войне; теперь вам предстоит раскрыть шпиона мирного времени.
— И я должен установить, кто он?
— Нет! — торжественно сказал Вийон. — Мы знаем его. Но вас вызвали, поскольку его застрелили в голову прошлой ночью. Слушайте, Банколен. Человек, называвший себя Лагард, обладал гениальным умом, прекрасным, как и его облик, но страдал непозволительной беззаботностью. Он постоянно носил с собой некий документ, содержавший все сведения о его задачах и название страны, пославшей его. Мы знаем это из письма, зашифрованного элементарным шифром, в котором он хвастался этой бумагой. Некоторые говорят, что у него была женщина-сообщник, но в этом мы не уверены. Понимаете? Живой Лагард с его поручением был опасен; мёртвый, он может нанести нам смертельный удар. Документа при нём не обнаружено. Если его обнаружил человек, знающий его ценность, и он решит его опубликовать — он говорил всё оживлённее, с каждой секундой всё более походя не на добродушного толстяка, а на властного лидера — это приведёт к войне! Существует международный этикет; Франция не сможет оставить столь вопиющий случай без внимания. А Франция к войне не готова. Предположим, мсье Банколен, что новости о нации X, в каких-то своих целях выпытывающей наши тайны, появятся во всех газетах — или даже выйдут за пределы страны. Вы видите возможные последствия?
-Банколен долго смотрел на свою сигару.
— Monsieur le comte оказывает мне большое доверие, — сказал он.
— Естественно! Найдите этот лист бумаги — визитную карточку, так сказать, — и принесите его нам.кроме того, мсье, вам предстоит выяснить, кто убил Лагарда. На этот раз, как и в деле Франьо, вам встретится исчезнувший убийца. Ваш департамент хвастается, что вы не знали поражений. Но теперь, я думаю, вам вряд ли удастся найти решение… Друг мой, это слишком просто — и слишком непонятно. Мы видели всё собственными глазами, и не представляем, как можно объяснить увиденное. Кто-то застрелил Лагарда и бесследно испарился. Не было никаких трюков, нельзя было проскользнуть в темноте, как сделал ваш англичанин Гаррик. Он просто исчез… Давайте я вам расскажу.
Вийон встал и прошагал к стене. Он погасил весь свет, кроме настольной лампы; когда он вернулся назад, Банколен был погружён в тень. Но его начальник сидел неподвижно, как громадный лысый идол, его губы выговаривали слова медленно и чётко, а зрачки глаз не двигались с места.
II
Если вы хорошо знаете мадам Сен-Мари (сказал Вийон), вам должно быть известно, что она замужем за пьяницей-ирландцем по имени Патрик О'Риордан. Он сотрудник нашей секретной службы, но весьма ненадёжный; он один из лучших, но лишь в редкие моменты трезвости. Он три года бился на западном фронте; был многократно контужен и в конце концов отправлен в Париж — с орденом Почёта, но без правой руки…
Я встретил его однажды в Булонском лесу, совершенно опечаленного тем, что его правый рукав теперь был пристёгнут к груди. Он ехал верхом на вороном коне, а рядом ехала бледная огненно-рыжая девушка. То была мадам Сен-Мари. Как я уже говорил, у неё нет голоса, но как забыть тот вечер, когда, сразу после объявления войны, она ещё девочкой пела Марсельезу? Такого проникновенного и страстного пения страна не видела со времён Иены и Седана
Итак, О'Риордан повстречался с нею, бродя по Парижу. Они страстно влюбились друг в друга, но долго откладывали свадьбу, ведь он продолжал работать на разведку. Он объехал все Балканы, бывал и в самой Германии, а однажды его видели в Константинополе, едущим, словно лорд, в автомобиле немецкого генерала. Когда же подписали м, он вернулся с Востока, напевая песенку, и женился на мадам Сен-Мари.
Но я очень сильно отвлёкся. Итак, человек по имени Лагард оказывал знаки внимания мадам Сен-Мари. Он был красавцем с руками музыканта и глазами поэта, но слегка полноват. Женщин приводили в восторг его изумительные волосы; даже я не подозревал, что это лишь парик, пока не увидел его слегка сползем и обнажившим пулевое отверстие в его голове. Он содержал ресторанчик в нескольких милях от Парижа, на авеню де ля Дефанс; естественно, его там окружали дамы. Прошлой ночью он давал бал-маскарад.
Я предупреждаю вас: в этом деле очень необычные персонажи, все со своими странностями. То, что мы вообще попали в дом Лагарда (по крайней мере, в этот вечер) — заслуга одного из "ангелов-хранителей" О'Риордана. Первый — это маленький турок по имени Гомбул, привезённый О'Риорданом ещё с Балкан — смуглокожий, с блестящими глазами и улыбкой ручного тигра. О'Риордан когда-то спас его от верной гибели, и с тех пор Гомбул неотступно сопровождаем своего господина. Он всегда идёт вслед за ним, фанатично боясь, что любой из встречных людей намерен причинить хозяину вред… Вторая личность ещё более фанатична, но в своём роде. Это экономика О'Риордана, Селест Гратэн; у неё слегка пробиваются усики, и она буквально помешана на христианстве. Как мне рассказывал О'Риордан, у него в доме время от времени происходят впечатляющие в своей нелепости сценки, когда она цитирует десять заповедей, а Гомбул нараспев читает по памяти Коран — одновременно с ней! — а сам О'Риордан сидит в уголке, молча аплодирует и пьёт бренди.
И вот! В течение месяца О'Риордан носится по Европе, пытается выяснить цели Лагарда и его нанимателей — безуспешно, друг мой! А тем временем Лагард готовит блестящий контрудар, расставляет ловушку самому охотнику, выслеживая его жену. Понимаете положение дел?
Я встретил О'Риордана на площади Этуаль; он был расстроен и разочарован, но пред вкушал радостную встречу с женой. Он вернулся внезапно, предупредив по телеграфу лишь меня, надеясь сделать ей сюрприз. Мне не скоро суждено забыть его выражение лица, когда мы вошли в его квартиру на авеню де Буа-Де-Булонь. В сумерках она выглядела совершенно пустой, наполненной лишь тенями от ветвей и ароматом цветов отдеревьев снаружи. Казалось, кто-то легко ступает по коврам. Но её там не было. Вместо неё в гостиной сидела Селест Гратэн.
— Её нет! — сказала она, вставая и сжимая свои крепкие мужеподобные руки. — Да смилостивится над её душою Господь! Она ушла с мсье Лагардом, переехала в его дом и забрала с собой все вещи.
III
Последующие события (продолжал Вийон) все смешались в моём мозгу. Я помню, как О'Риордан сел ждать; он не поверил, что мадемуазель Гратэн говорит правду. Он говорил, пытаясь улыбаться: — Она сейчас придёт, Вийон; она вернётся из магазина! Вот! Не она ли смеётся в зале? Конечно, она! — Но она не пришла. Селест Гратэн вышла, что-то неясное пробормотал в объяснение; я услышал, как она роется в ящиках в соседней комнате, после чего она, очевидно, ушла из квартиры…
Спустя несколько часов разговоры О'Риордана о "походе по магазинам" превратились в очевидный фарс. Он ходил по комнате, выкуривая одну сигарету за другой. Он не удосуживался зажечь где-либо свет, так что я только слышалего шаги в темноте да временами видел его призрачную фигуру, пропивающую мимо окон в лунном свете. Я, должно быть, слегка задремал. Очнулся я от того, что он тряс меня за плечо. Он включил везде свет и стоял посреди комнаты в своём чёрном плаще, жутко контрастировавшем с совершенно бледным лицом.
— Вставайте, Вийон! — говорил он. — Вставайте! Мы едем к Лагарду. Я вытрясу из него мозги! Я узнаю у него всё о Сильвии и о его деятельности, даже если мне придётся убить его!.. Ваша машина ещё стоит внизу?
Дальнейшее было стремительной гонкой. О'Риордан сел за руль; я помню потоки света, скрип тормозов, людей, пролетавших мимо нас — чёрные силуэты на лобовом стекле. Мы свернули вправе на бульвар де Ланг, затем налево, на авеню де ля Дефанс. Я уже достаточно проснулся, когда мы выбирались на шоссе. Белая дорога, алые буквы "А" на дорожных знаках, вой полицейских сирен позади нас…
Наконец мы свернули в аллею и остановились у дома. Да, голые деревья в саду сверкали при луне, а вот дом был тёмен, кроме единственного освещённого окна. Гости с бала-маскарада (только сейчас я вспомнил о нём, увидев сломанные ветви и следы многочисленных колёс у входа) уже разъехались, и всё было тихо и неподвижно.
Мы вышли из машины и переселенцев лужайку. Подойдя ближе к дому мы увидели его: женский силуэт на фоне ярко освещённого окна. О'Риордан что-то пробормотал едва слышно.
Мы были уже на ступеньках, когда услышали выстрел. Ошибиться было невозможно: он произошёл именно в освещённой комнате. О'Риордан бросился бежать. Он взбежал по ступенькам портика и выбил ногой дверь, прежде чем я успел даже собраться с мыслями. Когда я только подошёл к входной двери, он уже был в коридоре, устрашающий, словно древний бог, и разбегался по направлению к одной из дверей, выставив вперёд плечо. Когда же он ворвался внутрь, я вдруг заметил ещё одного человека в этом пустом коридоре, освещённой единственной лампой. Это был маленький человечек, согнувшийся над лампой наподобие обезьяны; я узнал Гомбула, турка.
Я тихо подошёл к выбитой двери. О'Риордан опёрся на косяк, склонив голову.
— Благодарю Бога, — сказал он, — что мы опоздали, мсье.
В центре комнаты, слегка обернувшись к двери, сидел человек, одетый в бархат, в белом парике восемнадцатого века. Почему-то в одной его руке, лежащей на столе, была дымящаяся сигарета. Одинокая фигура со склонённой набок головой смотрела на нас сквозь прорези бледной маски. Но в самой середине лба, как отверстие третьего глаза, виднелся кружок пулевого отверстия. Пока мы смотрели, красная струйка слилась оттуда по маске вниз.
Стоя в дверях, О'Риордан внезапно спросил: — Где же она?
Вот и последний тупик. В комнате не было больше никого, кроме этого гротескного покойника — вообще никого. Я внимательно осмотрел помещение. Никаких тайников. Одно окно высотой во всю стену, запертое и закреплённое, которое совершенно невозможно закрыть снаружи. Равно не мог запереть его и сам Лагард после ухода убийцы: смерть была мгновенной. Мы оба ясно и непрерывно видели дверь, и никто через неё не выходил. Очевидно, убийца Лагарда не мог уйти, но в комнате его не было. Тайные проходы? Их нет, как мы убедились, да и откуда этому мелодраматическому средству взяться в обыкновенном загородном доме? Самоубийство, скажете? Оружия никакого не обнаружили.
Всё было совершенно невероятно — и совершенно бессмысленно. Я с чудовищной отчётливостью помню мелкие детали: О'Риордан в какого-то рода полусне аккуратно вынимает сигарету из руки покойника и раздавливает её в пепельнице (она была самодельной и вся смялась); вошёл испуганный Гомбул. За ним в проёме собирались любопытные лица слуг. Кто-то что-то говорил; когда я снял маску с мёртвого лица, Гомбул тихо затянул свои религиозные песни. О'Риордан велен ему молчать, после чего спросил его по-английски, какого чёрта он здесь, собственно, делает.
— Хозяин велел, «Позаботься о Сильвии», я повиновался. Хозяин, она пошла сюда после танцев. Её сейчас здесь нет, хозяин.
О'Риордан медленно перевёл глаза, не поворачивал головы, с Гомбула на меня, потом на покойника. Затем он встал и направился к двери.
Когда я проследовал за ним к портику, заря уже занималась над деревьями, вгоняя меня в сон. Слышалось пение птиц. А на лужайке стояла в тумане одинокая женщина и смотрела на дом. То была Селест Гратэн… О'Риордан сел на ступеньках.
— Я устал, Вийон, — сказал мне он. — Я так устал…
IV
Вдруг Банколен понял, что тихий голос больше не звучит. Маленький детектив съехал так глубоко в кресло, что его локти торчали вверх подобно крыльям. Его сигара давно потухла
— Ну! — хмыкнул Вийон, набирая воздух в грудь. — Что же вы выведете из всего этого?
Банколен взял новую сигару. Он встал и принялся бродить по комнате, нагнув голову вперёд. Затем он замер.
— При всех этих уликах, — заметил он, — почему вы не арестовали-таки мадам Сен-Мари?
— Потому что, друг мой, у неё превосходнейшее алиби!
Банколен ударил кулаком по столу. — Мсье, — зло сказал он, швырнув на пол сигару, — вы что, настолько слепы? Это была моя единственная надежда! Ах да, неужели вы хотите мне сказать, что её видели вне дома именно в момент выстрела?
— И как мсье догадался? — мягко и вежливо отозвался Вийон. — Да, её видели садящейся в машину с обратной стороны дома именно когда мы входили. Она, возможно, даже видела нас. У нас есть пара свидетелей, спускавшихся с холма, встретившихся с ней лицом к лицу. Мы не углублялись в причины, зачем они вообще отправились гулять посреди ночи: они влюблены, и их желание можно понять. Мы записали их имена, видите? Оба — уважаемые крестьяне. Мадам Сен-Мари покупала у девушки молоко; сегодня она её опознала. Тем не менее, — заявил Вийон, — я уверен, что все трое лгут! Это невероятно! Как она выбиралась из комнаты с запертыми окнами, дверью и турком у входа? И кто была женщина в комнате Лагарда, если не она?
— А! Но monsieur le comte, как она выбиралась из комнаты, даже если и не застрелили Лагарда? А по второму вопросу — слегка погодите! Эта бумага, удостоверение Лагарда: вы её искали?
— Мы обыскали дом от подвала до чердака; мы знаем все трюки Лагарда. Нет, мсье, мы её не нашли. Но документ обязан существовать —
Банколен засмеялся. Теперь он явно оживился. — Да, разумеется… Друг мой, однажды великий американец написал рассказ… Ге важно! Теперь скажите мне, будьте любезны, где находилось окно комнаты?
— Оно выходило на фасад, на портик. Если входить в комнату, оно слева, под прямым углом к двери.
— Вы понимаете, как это важно?
— Нет.
— А сигарета? Мсье видит её важность? Конечно, нет; будучи на месте, вы были ослеплены. — Банколен в задумчивости надел свой цилиндр и направился к выходу.
— Monsieur le comte, — сказал он, — у меня есть теория. Я не знаю, истинна ли она, и отдельные её части столь же туманны для меня, сколь и для вас. Мне нужно время подумать. А теперь могу ли я пожелать вам доброго вечера? Мне нужно пройтись по улицам и много думать. Ах, ночной Париж! Разве не место он для того Вийона, мрачного романтика с поющим сердцем и пивной кружкой в руке?
Вийон был раздражён. Он медленно моргнул глазами. — Нет, — сказал он, — у меня нет никакой теории, потому что я — человек фактов. Я не могу придумать ничего, что объяснило бы сразу все детали этого дела? А может ли мсье?
— Есть много, очень много теорий, — отвечал Банколен, держась рукою за дверь. — К примеру! Возможна такая теория, что пока О'Риордан мчался по коридору, сам мсье Вийон прошёл вбок по портику, выстрелил в окно, используя, скажем, глушитель Максима, а затем смог во время обыска незаметно запереть окно изнутри.
— Чушь! А как же выстрел, который мы оба отлично слышали? А женщина в комнате? Вы не можете обвинять меня в намеренной лжи — Естественно, нет. Сама мысль этого кажется мне смехотворной. Но мсье граф де Вийон сказал, что нет теории. Я знаю, что она неверна; но она является теорией.
— Но кто, — вскричал Вийон, как гора, поднимаясь над столом, — была женщина в комнате?
— Я могу ошибаться, — отвечал маленький детектив, — но я полагаю, что ею вероятнее всего могла быть Селест Гратэн.
— Это значит, она виновна?
— Нет, друг мой. Это значит, она невиновна
И Банколен учтиво кивнул, выходя из комнаты.
Для парижских газет, столь падких на сенсации, всегда оставалось загадкой, почему мсье Анри Банколен так и не повышается по службе, хотя ему, казалось бы, было впору возглавлять всю полицию Франции. Трезвые головы напоминали, что он со своим богатым воображением предпочитал драматический эффекты поиску истины. Приводилось в пример дело об убийстве его соседа Жюля Франьо, наделавшее столько шума в Англии. И действительно, маленький француз разгадал загадку, поставившую в тупик лучшие умы Европы, но столь увлёкся театральной постановочностью процесса, что чуть было не позволил преступнику бежать!
С другой стороны, более знающие люди сошлись на том, что ему очень мешает врождённая сентиментальность; о, как часто его видели мечтающим в опере, покупающим вино для своих друзей с левого берега Сены или дружески беседующим с бродягами, своими лживыми россказнями искусано вытягивавшими у него громадные суммы денег! Истина была его профессией, но он, казалось, никогда не мог распознать обман, осуществлённый против него лично. Тем не менее, когда кто-нибудь из важных шишек военного министерства попадал в затруднительное положение, Банколена неизменно рекомендовали ему как "лучшего в своей профессии".
Высоко горели лампы в ту ночь на набережной Орсэ, над чёрною Сеной и витражами поющего парижского света, подобного старому вальсу. Как все добрые французы, Банколен любил свой Париж. Он любил его цветущие розовым и белым деревья, оргáны, весёлость на грани грусти. И он не мог отойти от этих чувств, даже входя в кабинет Вийона, своего начальника, по срочному вызову.
В большой дубовой комнате сидел Вийон за бескрайним столом. Он выводил свой род от другого Вийона — того, кто когда-то, подобно дьявольской гаргулье, насмехался над парижанами; и на лице его сейчас было весьма странное выражение — на его грузном, овальном, пятнистом лице. Зрачки его сошлись буквально в точки. В этой монументальной голове, как говорилось, было больше знаний, чем у четырёх обыкновенных людей; а ещё говорилось, что он никогда не забывал ни единого факта. Он просто сидел, уставившись на дверь, пока стук Банколена не заставил его очнуться. Затем он поднялся.
Худой детектив вошёл, шаркая ногами, с извиняющимся видом. Глаза Банколена были добрые и прищуренные; Вийон, даже не смотря на него, отчётливо мог представить себе его сутулую фигуру, чёрную бороду, вздёрнутый нос. На голову Банколена был набекрень надвинут цилиндр, его плащ волочился за ним, когда он приближался к столу.
— Monsieur le comte, — сказал он, — приветствую вас. Ваши люди оторвали меня от пения мадам Сен-Мари. Я понимаю, дело очень срочное.
— Садитесь, мсье. Сигару? Мой дорогой Банколен, я послал именно за вами по очевидным причинам. Мы не забыли вашей отличном работы в деле о "газетном" убийстве на Рю де Маршан, равно как и ваши совес недавние приключения в Англии (хотя мы вынуждены высказать вам неодобрение, мсье, по поводу вашего присвоения полицейской власти во время расследования).
Вийон медленно кивнул своей большой головой, словно деревянный китаец. Затем он резко сказал:
— Вы правильно поступаете, слушая мадам Сен-Мари, друг мой.
Банколен уселся в кресло и закусил сигару. Ненадолго наступила тишина, будто кабинет опустел.
— Она поёт божественно, — заметил Банколен, выдувая облако дыма.
— Чепуха! Я должен поправить вас. У неё нет сильного голоса, ей никогда не суждено петь в опере. Она лишь цыганка, задорная рыжая цыганка, которую обожает молодёжь. И однако, друг мой, прошлой ночью я чуть было не счёл её виновной в убийстве.
Он говорил без эмоций. Банколен лишь пожал плечами. Его собеседник выглядел слегка разочарованным, его крошечные глаза моргнули, но он продолжил:
Ныне, после великой мировой войны, кажется нелепым говорить о шпионах и шпионаже. Однако в Париже есть такой человек. Он совершенно настоящий шпион, как фон Штуманн десять лет назад. На кого он работает и зачем, нам неизвестно; и это — хуже всего. Зачем заводить шпиона в мирное время? Кому интересно, что сейчас происходит на наших советах? Зачем узнавать наше финансовое состояние, наши корабли и кодовые сигналы? У этого человека вся эта информация есть. И мы не можем помешать ему, мсье, поскольку не объявлена война. Англичанин, американец, немец? Вам часто приходилось искать шпиона на войне; теперь вам предстоит раскрыть шпиона мирного времени.
— И я должен установить, кто он?
— Нет! — торжественно сказал Вийон. — Мы знаем его. Но вас вызвали, поскольку его застрелили в голову прошлой ночью. Слушайте, Банколен. Человек, называвший себя Лагард, обладал гениальным умом, прекрасным, как и его облик, но страдал непозволительной беззаботностью. Он постоянно носил с собой некий документ, содержавший все сведения о его задачах и название страны, пославшей его. Мы знаем это из письма, зашифрованного элементарным шифром, в котором он хвастался этой бумагой. Некоторые говорят, что у него была женщина-сообщник, но в этом мы не уверены. Понимаете? Живой Лагард с его поручением был опасен; мёртвый, он может нанести нам смертельный удар. Документа при нём не обнаружено. Если его обнаружил человек, знающий его ценность, и он решит его опубликовать — он говорил всё оживлённее, с каждой секундой всё более походя не на добродушного толстяка, а на властного лидера — это приведёт к войне! Существует международный этикет; Франция не сможет оставить столь вопиющий случай без внимания. А Франция к войне не готова. Предположим, мсье Банколен, что новости о нации X, в каких-то своих целях выпытывающей наши тайны, появятся во всех газетах — или даже выйдут за пределы страны. Вы видите возможные последствия?
-Банколен долго смотрел на свою сигару.
— Monsieur le comte оказывает мне большое доверие, — сказал он.
— Естественно! Найдите этот лист бумаги — визитную карточку, так сказать, — и принесите его нам.кроме того, мсье, вам предстоит выяснить, кто убил Лагарда. На этот раз, как и в деле Франьо, вам встретится исчезнувший убийца. Ваш департамент хвастается, что вы не знали поражений. Но теперь, я думаю, вам вряд ли удастся найти решение… Друг мой, это слишком просто — и слишком непонятно. Мы видели всё собственными глазами, и не представляем, как можно объяснить увиденное. Кто-то застрелил Лагарда и бесследно испарился. Не было никаких трюков, нельзя было проскользнуть в темноте, как сделал ваш англичанин Гаррик. Он просто исчез… Давайте я вам расскажу.
Вийон встал и прошагал к стене. Он погасил весь свет, кроме настольной лампы; когда он вернулся назад, Банколен был погружён в тень. Но его начальник сидел неподвижно, как громадный лысый идол, его губы выговаривали слова медленно и чётко, а зрачки глаз не двигались с места.
II
Если вы хорошо знаете мадам Сен-Мари (сказал Вийон), вам должно быть известно, что она замужем за пьяницей-ирландцем по имени Патрик О'Риордан. Он сотрудник нашей секретной службы, но весьма ненадёжный; он один из лучших, но лишь в редкие моменты трезвости. Он три года бился на западном фронте; был многократно контужен и в конце концов отправлен в Париж — с орденом Почёта, но без правой руки…
Я встретил его однажды в Булонском лесу, совершенно опечаленного тем, что его правый рукав теперь был пристёгнут к груди. Он ехал верхом на вороном коне, а рядом ехала бледная огненно-рыжая девушка. То была мадам Сен-Мари. Как я уже говорил, у неё нет голоса, но как забыть тот вечер, когда, сразу после объявления войны, она ещё девочкой пела Марсельезу? Такого проникновенного и страстного пения страна не видела со времён Иены и Седана
Итак, О'Риордан повстречался с нею, бродя по Парижу. Они страстно влюбились друг в друга, но долго откладывали свадьбу, ведь он продолжал работать на разведку. Он объехал все Балканы, бывал и в самой Германии, а однажды его видели в Константинополе, едущим, словно лорд, в автомобиле немецкого генерала. Когда же подписали м, он вернулся с Востока, напевая песенку, и женился на мадам Сен-Мари.
Но я очень сильно отвлёкся. Итак, человек по имени Лагард оказывал знаки внимания мадам Сен-Мари. Он был красавцем с руками музыканта и глазами поэта, но слегка полноват. Женщин приводили в восторг его изумительные волосы; даже я не подозревал, что это лишь парик, пока не увидел его слегка сползем и обнажившим пулевое отверстие в его голове. Он содержал ресторанчик в нескольких милях от Парижа, на авеню де ля Дефанс; естественно, его там окружали дамы. Прошлой ночью он давал бал-маскарад.
Я предупреждаю вас: в этом деле очень необычные персонажи, все со своими странностями. То, что мы вообще попали в дом Лагарда (по крайней мере, в этот вечер) — заслуга одного из "ангелов-хранителей" О'Риордана. Первый — это маленький турок по имени Гомбул, привезённый О'Риорданом ещё с Балкан — смуглокожий, с блестящими глазами и улыбкой ручного тигра. О'Риордан когда-то спас его от верной гибели, и с тех пор Гомбул неотступно сопровождаем своего господина. Он всегда идёт вслед за ним, фанатично боясь, что любой из встречных людей намерен причинить хозяину вред… Вторая личность ещё более фанатична, но в своём роде. Это экономика О'Риордана, Селест Гратэн; у неё слегка пробиваются усики, и она буквально помешана на христианстве. Как мне рассказывал О'Риордан, у него в доме время от времени происходят впечатляющие в своей нелепости сценки, когда она цитирует десять заповедей, а Гомбул нараспев читает по памяти Коран — одновременно с ней! — а сам О'Риордан сидит в уголке, молча аплодирует и пьёт бренди.
И вот! В течение месяца О'Риордан носится по Европе, пытается выяснить цели Лагарда и его нанимателей — безуспешно, друг мой! А тем временем Лагард готовит блестящий контрудар, расставляет ловушку самому охотнику, выслеживая его жену. Понимаете положение дел?
Я встретил О'Риордана на площади Этуаль; он был расстроен и разочарован, но пред вкушал радостную встречу с женой. Он вернулся внезапно, предупредив по телеграфу лишь меня, надеясь сделать ей сюрприз. Мне не скоро суждено забыть его выражение лица, когда мы вошли в его квартиру на авеню де Буа-Де-Булонь. В сумерках она выглядела совершенно пустой, наполненной лишь тенями от ветвей и ароматом цветов отдеревьев снаружи. Казалось, кто-то легко ступает по коврам. Но её там не было. Вместо неё в гостиной сидела Селест Гратэн.
— Её нет! — сказала она, вставая и сжимая свои крепкие мужеподобные руки. — Да смилостивится над её душою Господь! Она ушла с мсье Лагардом, переехала в его дом и забрала с собой все вещи.
III
Последующие события (продолжал Вийон) все смешались в моём мозгу. Я помню, как О'Риордан сел ждать; он не поверил, что мадемуазель Гратэн говорит правду. Он говорил, пытаясь улыбаться: — Она сейчас придёт, Вийон; она вернётся из магазина! Вот! Не она ли смеётся в зале? Конечно, она! — Но она не пришла. Селест Гратэн вышла, что-то неясное пробормотал в объяснение; я услышал, как она роется в ящиках в соседней комнате, после чего она, очевидно, ушла из квартиры…
Спустя несколько часов разговоры О'Риордана о "походе по магазинам" превратились в очевидный фарс. Он ходил по комнате, выкуривая одну сигарету за другой. Он не удосуживался зажечь где-либо свет, так что я только слышалего шаги в темноте да временами видел его призрачную фигуру, пропивающую мимо окон в лунном свете. Я, должно быть, слегка задремал. Очнулся я от того, что он тряс меня за плечо. Он включил везде свет и стоял посреди комнаты в своём чёрном плаще, жутко контрастировавшем с совершенно бледным лицом.
— Вставайте, Вийон! — говорил он. — Вставайте! Мы едем к Лагарду. Я вытрясу из него мозги! Я узнаю у него всё о Сильвии и о его деятельности, даже если мне придётся убить его!.. Ваша машина ещё стоит внизу?
Дальнейшее было стремительной гонкой. О'Риордан сел за руль; я помню потоки света, скрип тормозов, людей, пролетавших мимо нас — чёрные силуэты на лобовом стекле. Мы свернули вправе на бульвар де Ланг, затем налево, на авеню де ля Дефанс. Я уже достаточно проснулся, когда мы выбирались на шоссе. Белая дорога, алые буквы "А" на дорожных знаках, вой полицейских сирен позади нас…
Наконец мы свернули в аллею и остановились у дома. Да, голые деревья в саду сверкали при луне, а вот дом был тёмен, кроме единственного освещённого окна. Гости с бала-маскарада (только сейчас я вспомнил о нём, увидев сломанные ветви и следы многочисленных колёс у входа) уже разъехались, и всё было тихо и неподвижно.
Мы вышли из машины и переселенцев лужайку. Подойдя ближе к дому мы увидели его: женский силуэт на фоне ярко освещённого окна. О'Риордан что-то пробормотал едва слышно.
Мы были уже на ступеньках, когда услышали выстрел. Ошибиться было невозможно: он произошёл именно в освещённой комнате. О'Риордан бросился бежать. Он взбежал по ступенькам портика и выбил ногой дверь, прежде чем я успел даже собраться с мыслями. Когда я только подошёл к входной двери, он уже был в коридоре, устрашающий, словно древний бог, и разбегался по направлению к одной из дверей, выставив вперёд плечо. Когда же он ворвался внутрь, я вдруг заметил ещё одного человека в этом пустом коридоре, освещённой единственной лампой. Это был маленький человечек, согнувшийся над лампой наподобие обезьяны; я узнал Гомбула, турка.
Я тихо подошёл к выбитой двери. О'Риордан опёрся на косяк, склонив голову.
— Благодарю Бога, — сказал он, — что мы опоздали, мсье.
В центре комнаты, слегка обернувшись к двери, сидел человек, одетый в бархат, в белом парике восемнадцатого века. Почему-то в одной его руке, лежащей на столе, была дымящаяся сигарета. Одинокая фигура со склонённой набок головой смотрела на нас сквозь прорези бледной маски. Но в самой середине лба, как отверстие третьего глаза, виднелся кружок пулевого отверстия. Пока мы смотрели, красная струйка слилась оттуда по маске вниз.
Стоя в дверях, О'Риордан внезапно спросил: — Где же она?
Вот и последний тупик. В комнате не было больше никого, кроме этого гротескного покойника — вообще никого. Я внимательно осмотрел помещение. Никаких тайников. Одно окно высотой во всю стену, запертое и закреплённое, которое совершенно невозможно закрыть снаружи. Равно не мог запереть его и сам Лагард после ухода убийцы: смерть была мгновенной. Мы оба ясно и непрерывно видели дверь, и никто через неё не выходил. Очевидно, убийца Лагарда не мог уйти, но в комнате его не было. Тайные проходы? Их нет, как мы убедились, да и откуда этому мелодраматическому средству взяться в обыкновенном загородном доме? Самоубийство, скажете? Оружия никакого не обнаружили.
Всё было совершенно невероятно — и совершенно бессмысленно. Я с чудовищной отчётливостью помню мелкие детали: О'Риордан в какого-то рода полусне аккуратно вынимает сигарету из руки покойника и раздавливает её в пепельнице (она была самодельной и вся смялась); вошёл испуганный Гомбул. За ним в проёме собирались любопытные лица слуг. Кто-то что-то говорил; когда я снял маску с мёртвого лица, Гомбул тихо затянул свои религиозные песни. О'Риордан велен ему молчать, после чего спросил его по-английски, какого чёрта он здесь, собственно, делает.
— Хозяин велел, «Позаботься о Сильвии», я повиновался. Хозяин, она пошла сюда после танцев. Её сейчас здесь нет, хозяин.
О'Риордан медленно перевёл глаза, не поворачивал головы, с Гомбула на меня, потом на покойника. Затем он встал и направился к двери.
Когда я проследовал за ним к портику, заря уже занималась над деревьями, вгоняя меня в сон. Слышалось пение птиц. А на лужайке стояла в тумане одинокая женщина и смотрела на дом. То была Селест Гратэн… О'Риордан сел на ступеньках.
— Я устал, Вийон, — сказал мне он. — Я так устал…
IV
Вдруг Банколен понял, что тихий голос больше не звучит. Маленький детектив съехал так глубоко в кресло, что его локти торчали вверх подобно крыльям. Его сигара давно потухла
— Ну! — хмыкнул Вийон, набирая воздух в грудь. — Что же вы выведете из всего этого?
Банколен взял новую сигару. Он встал и принялся бродить по комнате, нагнув голову вперёд. Затем он замер.
— При всех этих уликах, — заметил он, — почему вы не арестовали-таки мадам Сен-Мари?
— Потому что, друг мой, у неё превосходнейшее алиби!
Банколен ударил кулаком по столу. — Мсье, — зло сказал он, швырнув на пол сигару, — вы что, настолько слепы? Это была моя единственная надежда! Ах да, неужели вы хотите мне сказать, что её видели вне дома именно в момент выстрела?
— И как мсье догадался? — мягко и вежливо отозвался Вийон. — Да, её видели садящейся в машину с обратной стороны дома именно когда мы входили. Она, возможно, даже видела нас. У нас есть пара свидетелей, спускавшихся с холма, встретившихся с ней лицом к лицу. Мы не углублялись в причины, зачем они вообще отправились гулять посреди ночи: они влюблены, и их желание можно понять. Мы записали их имена, видите? Оба — уважаемые крестьяне. Мадам Сен-Мари покупала у девушки молоко; сегодня она её опознала. Тем не менее, — заявил Вийон, — я уверен, что все трое лгут! Это невероятно! Как она выбиралась из комнаты с запертыми окнами, дверью и турком у входа? И кто была женщина в комнате Лагарда, если не она?
— А! Но monsieur le comte, как она выбиралась из комнаты, даже если и не застрелили Лагарда? А по второму вопросу — слегка погодите! Эта бумага, удостоверение Лагарда: вы её искали?
— Мы обыскали дом от подвала до чердака; мы знаем все трюки Лагарда. Нет, мсье, мы её не нашли. Но документ обязан существовать —
Банколен засмеялся. Теперь он явно оживился. — Да, разумеется… Друг мой, однажды великий американец написал рассказ… Ге важно! Теперь скажите мне, будьте любезны, где находилось окно комнаты?
— Оно выходило на фасад, на портик. Если входить в комнату, оно слева, под прямым углом к двери.
— Вы понимаете, как это важно?
— Нет.
— А сигарета? Мсье видит её важность? Конечно, нет; будучи на месте, вы были ослеплены. — Банколен в задумчивости надел свой цилиндр и направился к выходу.
— Monsieur le comte, — сказал он, — у меня есть теория. Я не знаю, истинна ли она, и отдельные её части столь же туманны для меня, сколь и для вас. Мне нужно время подумать. А теперь могу ли я пожелать вам доброго вечера? Мне нужно пройтись по улицам и много думать. Ах, ночной Париж! Разве не место он для того Вийона, мрачного романтика с поющим сердцем и пивной кружкой в руке?
Вийон был раздражён. Он медленно моргнул глазами. — Нет, — сказал он, — у меня нет никакой теории, потому что я — человек фактов. Я не могу придумать ничего, что объяснило бы сразу все детали этого дела? А может ли мсье?
— Есть много, очень много теорий, — отвечал Банколен, держась рукою за дверь. — К примеру! Возможна такая теория, что пока О'Риордан мчался по коридору, сам мсье Вийон прошёл вбок по портику, выстрелил в окно, используя, скажем, глушитель Максима, а затем смог во время обыска незаметно запереть окно изнутри.
— Чушь! А как же выстрел, который мы оба отлично слышали? А женщина в комнате? Вы не можете обвинять меня в намеренной лжи — Естественно, нет. Сама мысль этого кажется мне смехотворной. Но мсье граф де Вийон сказал, что нет теории. Я знаю, что она неверна; но она является теорией.
— Но кто, — вскричал Вийон, как гора, поднимаясь над столом, — была женщина в комнате?
— Я могу ошибаться, — отвечал маленький детектив, — но я полагаю, что ею вероятнее всего могла быть Селест Гратэн.
— Это значит, она виновна?
— Нет, друг мой. Это значит, она невиновна
И Банколен учтиво кивнул, выходя из комнаты.
Счастливый
Спокойный
