Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
1st ed: “Winter’s Crimes 4”, 1972 Series: Gervase Fen & Insp. Humbleby Переведено по изданию: “Fen Country”, January 1979 Перевод: Николай Баженов Редактор: Ольга Белозовская © “Клуб Любителей Детектива”, 15 июня 2021 г. |  |
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. ВНИМАНИЕ! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ САМОГО РАССКАЗА. |
- INTRODUCTION | +
- BIBLIOGRAPHY | +
— Люди суеверны, когда речь идет о бриллиантах, — сказал детектив-инспектор Хамблби. — Они верят любым самым экстраординарным вещам. И, конечно, бриллианты действительно создают нам в Ярде много проблем так или иначе.
— “O Бриллиант! Бриллиант!” — воскликнул хозяин квартиры.
— Это цитата? Нет, нет, не трудитесь, бросьте. Среди всевозможных заблуждений, которые существуют о бриллиантах…
— “O Бриллиант! Бриллиант! Ты, малыш, и не знаешь, какой вред причинил!” Из глубины кресла в своих комнатах в колледже Сент-Кристофер Джервейс Фен, профессор английского языка и литературы, потянулся с графином, чтобы наполнить бокал гостя хересом. — Предположительно так воскликнул Исаак Ньютон, — пояснил он. — Его пес Бриллиант опрокинул свечу и сжег почти завершенную работу нескольких лет.
— Математики не должны держать собак, — заметил Хамблби. — А историки не должны представлять свои рукописи Джону Стюарту Миллю[1] .
По-видимому, он имел в виду Томаса Карлейля, часть труда которого “Французская революция” использовалась горничной Милля в качестве растопки.
— Рубины более ценны, чем бриллианты, — упрямо продолжал Хамблби. — И вопреки популярной гипотезе бриллианты очень хрупки. Вы можете потерять сотни фунтов, просто уронив камень на ковер.
— Хамблби, о чем вы?
Хамблби тяжело вздохнул:
— Меня выставили дураком, — ответил он, — Кто-то взял и украл огромный ценный бриллиант буквально у меня из-под носа, когда я, как предполагалось, помогал охранять его.
— Это плохо.
— Не то что бы владелец лишился его, однако…
— Это хорошо.
— Он лишь спрятал его куда-то или, скорее, его брат. Все это просто мошенничество со страховкой, — обиженно сказал Хамблби. — Мы это знаем, но, к сожалению, не можем ничего доказать… а я не люблю выглядеть дураком.
— Никто не любит.
— Но мне хотелось бы хоть как-то поквитаться.
— Естественно, естественно.
— Другими словами, вы сможете мне помочь?
— В этом я сильно сомневаюсь, — заметил Фен. — Но расскажите, что произошло, и я попробую.
— Владельцем бриллианта, — начал Хамблби, — был… и, если я прав, все еще является ювелир из Сохо по имени Эйса Брахам. Несколько лет назад у него случилась кража — настоящая — и меня назначили на расследование. Оно шло долго, поэтому я довольно хорошо узнал Эйсу. Это худощавый маленький человек с вьющимися темными волосами, лет около пятидесяти, очень живой, очень активный, при этом обаятельный и умный. Я никогда до конца не доверял ему, но в какой-то степени стал ему симпатизировать, и именно поэтому так глупо позволил себе влезть в дело с “Королевой одалисок”.
— Да кто она такая?
— Так называется бриллиант. Его первый владелец, который дал ему такое название, был, очевидно, французом, — язвительно заметил Хамблби. — Это был человек ограниченного кругозора, лишенный вкуса и даже обычного здравого смысла. Так или иначе именно у него Эйса Брахам купил бриллиант приблизительно шесть недель назад за более чем сто тысяч фунтов.
— Неплохо!
— Да, это было многовато, но, хотя бриллиант нашли совсем недавно, он стал одним из самых известных в своем классе. И Эйса хотел его, как безумный, хотя, по сути, не мог себе этого позволить. Понимаете, он один из тех ювелиров, которые одержимы камнями “для себя” и не обращают внимания на коммерческую сторону вопроса (фактически Эйса, хотя и прочно стоял на ногах, никогда не процветал), но, полагаю, что в таком обладании есть свое удовлетворение, даже если я не могу его понять сам. Эйса страстно хотел иметь этот бриллиант, он просто должен был им владеть, и в результате ювелир заложил все, что можно, чтобы заплатить нужную цену. Один бог знает, что он собирался сделать потом, если не совершить преступление. “Королева” теперь была у него, и в психологическом плане ему больше ничего и не нужно было, как ежедневно просиживать часы, уставившись на несчастную безделушку весь остаток жизни. И все же, если бы он этим ограничился, то дошел бы до банкротства через год или еще раньше. Я имею в виду, что он просто не мог позволить себе держать эту вещь. Если рассматривать покупку саму по себе, то вся сделка была безумием: не так-то легко избавиться от очень дорогих камней — я уже не говорю о прибыли, но хотя бы за ту же цену — возможно, придется ждать годы.
— Пока все понятно, — сказал Фен. — Но вы, кажется, все-таки отклонились. Что там за более ранний грабеж? Настоящий, как вы утверждаете?
— О да, определенно. В конечном счете мы вычислили преступников и изолировали их. Кроме того, удалось вернуть некоторые камни. За остальные неохотно заплатила страховая компания.
— Да, они всегда платят неохотно.
— Но в этом случае особенно. Они не считали, что меры предосторожности, предпринятые Эйсой, были достаточно хороши. Но, боже мой, эти ювелиры! — воскликнул Хамблби с особым чувством. — Я скажу вам, что делают ювелиры: они бродят по темным переулкам поздно ночью, держа в кармане небольшое состояние в пересыпающихся камешках… Как я сказал, за камни, которые не вернулись к Эйсу, заплатила компания. Но пошел слух, что он ненадежен, и после этого его страховые контракты были намного более жесткими не только с точки зрения выплат, но и с точки зрения мер безопасности. Итак, он купил “Королеву” и, естественно, застраховал ее, но там было очень много особых условий. Я видел этот контракт — после кражи “Королевы” я, конечно, работал совместно со страховой компанией, — и должен сказать, что камень приходилось тщательно охранять. Итак, вот вам ситуация: бриллиант куплен приблизительно шесть недель назад и сначала надежно спрятан в сейфе Эйсы, а затем, когда четыре недели назад Эйса должен был уехать по делам в Бразилию, камень поместили в сейф в банке Пратта на Портлэнд-сквер.
— Было ли там намного безопаснее?
— Страховая компания “Краффт Интернейшенел”, конечно же, считала, что да, — во всяком случае пока Эйса был за границей. Таким образом, Эйса покорно отвез бриллиант туда с “Гарантией” за день до отъезда.
— Что за гарантия?
— Не что, а кто: человек из службы безопасности компании “Гарантия”. Одним из условий страхового контракта Эйсы было, что человек из “Гарантии” должен держать при себе “Королеву”, если она не заперта под замок.
Хамблби вновь откинулся на спинку кресла и стал потягивать напиток.
— Пока неплохо, — продолжал он. — А затем произошло следующее: неделю назад Эйса вернулся в лондонский порт на “Писсаро” — он, как и я, боится самолетов, поэтому в оба конца путешествовал морем, — позвонил мне тотчас же, как сошел на берег, и спросил, свободен ли я, чтобы поехать вместе с ним, его драгоценным бриллиантом и обязательным человеком из “Гарантии” в его дом в Дорсете, где он собирался продемонстрировать бриллиант возможному покупателю. Ну, я не очень-то хотел ехать, но, с другой стороны, Ярд сейчас стал таким ужасным местом, заполненным ухмыляющимися ничтожествами, которые ни разу в жизни не прочли книги просто для удовольствия, и я стараюсь сбежать оттуда при первой возможности. Я с радостью воспользовался предложением.
— Да, это я вполне понимаю, — кивнул Фен. — Но зачем ему нужны были вы? Я имею в виду, что он сказал?
— Он сказал, что будет рад видеть меня снова, и уверен, что я не прочь взглянуть на бриллиант.
— И вы ему поверили?
— Ну, не до конца, — нахмурился Хамблби. — Я подумал, что намечается что-то странное. Но это, как вы понимаете, было дополнительной причиной, почему я должен был туда поехать. Только, к сожалению, я оказался недостаточно подозрительным. Так или иначе, я поехал.
Мы встретились в банке Пратта. Эйса приехал туда прямо из порта, и, между прочим, в этом нет абсолютно никаких сомнений: после всего мы проверили и перепроверили все его перемещения туда-сюда и, можно сказать, вывернули все наизнанку. У него просто не было времени на какой-либо трюк между сходом с судна и встречей со мной. Я приехал к Пратту первым. Затем прибыл мужчина из “Гарантии” — впечатляющий тип по имени Ширтклифф. Последним явился Эйса, сияющий и полный сил. И мне это не понравилось. Он был слишком весел для человека, который без ума от бриллианта и собирается продать его клиенту после обладания им всего лишь несколько недель. Да, конечно, покупатель ему был необходим, и ему еще повезло такого найти. Но даже в этом случае он должен был выглядеть немного мрачноватым, а не таким довольным.
Эйса спустился в хранилище, а мы с Ширтклиффом прошли с ним до барьера, куда позволяла дойти система, то есть, конечно, не до конца. Однако он отсутствовал едва ли пару минут и появился, помахивая довольно большой черной бархатной шкатулкой для драгоценностей. Он вручил ее Ширтклиффу, который открыл ее, осмотрел, утвердительно что-то проворчал, вновь закрыл шкатулку и убрал ее в свой портфель. Мы все отправились наверх, вышли из банка — за углом нас ждал взятый напрокат автомобиль — и Эйса отвез нас в Стикуотер в Дорсете. Я сидел рядом с Эйсой на переднем сиденье пассажира, а Ширтклифф сзади, злобно посматривая по сторонам и сжимая в руках портфель с бриллиантом... А теперь следует рассказать о брате Эйсы — Бене.
— Вы не считаете, что этот рассказ становится слишком подробным, Хамблби? — капризно заметил Фен. — И, кстати, разве вещицу подменили?
— Нет-нет. Об этом не могло быть и речи.
— Понятно. Ну, когда же что-то произойдет?
— Секундочку, секундочку. Сначала про Бена. Бен моложе своего брата Эйсы, намного крупнее и жестче. Но он в этой паре ведомый — когда-то у него было собственное ювелирное дело, но он не преуспел и обанкротился. С тех пор живет за счет Эйсы, а также вместе с братом или в их квартире в Лондоне, или в этом мрачном небольшом доме в Дорсете. Бен занимается домашними делами, если ими вообще они занимаются. Оба не женаты, обходятся без слуг и живут в своего рода добровольной нищете. — Теперь представьте себе, — вернулся к рассказу Хамблби, — этот автомобиль, я, наверное, должен добавить: красно-коричневая “Кортина”, везет нас из Лондона в Стикуотер, Дорсет: за рулем Эйса Брахам, я рядом с ним, Ширтклифф сзади с бриллиантом…
— Хамблби, разве вы мне это уже не сказали? — Фен явно начал нервничать. — И, если уж зашла об этом речь, случилось ли хоть что-то знаменательное или существенное во время этой поездки — что-то относящееся к тому, о чем вы собираетесь мне рассказать?
— Мы подходим к этому, — сказал Хамблби, немного обиженно. — Вам не кажется, что вы слишком придираетесь? Все, что я пытаюсь сделать, это дать вам атмосферу, окружение, цельное…
— Да, премного благодарен, все это прекрасно, но я о том, что сама поездка…
— По всему, она неважна. — Сделав это заявление, Хамблби занялся поиском и раскуриванием сигары. — Эйса много говорил, но он всегда болтает, и не только в поездках, а в любой ситуации. Итак, наконец, мы прибыли без каких-либо инцидентов.
— Наконец-то.
— Не в какое-то старое доброе небольшое имение, а в крошечный, чрезвычайно нерасполагающий к себе образчик сельской викторианской архитектуры, впоследствии перестроенный с очень небольшими затратами в небольшой жилой дом. Он стоял весьма изолированно на территории, которая, как я предполагаю, была довольно обширной, но ужасно неухоженной. Что касается самого дома, в котором действительно было лишь по паре комнат на каждом из двух этажей с кухней и ванной: все подавляюще серое, сырое и явно запущенное. Дверь нам открыл Бен Брахам, и кажется — я должен подчеркнуть это “кажется”, — в плохом настроении. Он провел нас сразу в первую комнату — что-то вроде гостиной — и предложил напитки. Затем возникла перебранка. Оказалось, что единственными доступными напитками было лишь домашнее пиво, созданное, казалось, годы назад с помощью какого-то набора юного химика, или совсем немного ужасного итальянского аперитива под названием “Касла Оли”. Как предполагалось, Бен должен был закупить напитки, но по некоторым причинам (возможно для того, чтобы убедить нас в том, что они с братом Эйсой не в лучших отношениях) не купил. Ему и так предстояло сделать массу вещей, в том числе в ответ на радиограмму с “Писсаро” приехать на день раньше, чтобы “открыть дом”. Ну, он там был — вот и все, что можно сказать. “Я упаковал вещи, — сообщил он нам (и действительно в холле стоял чемодан), — и знаете, что я собираюсь сделать? Я собираюсь вернуться в Лондон и чертовски напиться!”
Это заявление явно не понравилось Эйсе и вызвало между братьями перепалку. Несмотря на это мои подозрения не улеглись. Тем временем Ширтклифф, это воплощенное совершенство, отказался как от “Касла Оли”, так и от домашнего пива, — очевидно больше из принципа, нежели из-за их ужасного вкуса, — и держал на коленях “Королеву одалисок”, которая лежала в шкатулке для драгоценностей в портфеле у него на коленях.
Таким образом, мы все четверо находились в этой ужасной гостиной, а перепалка между братьями продолжалась. И теперь прибыл пятый участник: потенциальный покупатель “Королевы”. Вы слышали о Клайде Сэвитте?
— Кинозвезда?
— Да.
— Покупает бриллианты для жены.
— Да, как Ричард Бёртон, хотя, возможно, не в таком масштабе.
— И он — эксперт по бриллиантам, не так ли?
— Да, опять-таки, как Бёртон, но лишь в некоторой степени. Но у Сэвитта имеется дополнительный фактор. Сэвитт-отец был ювелиром, и Сэвитт-сын, прежде чем стал сниматься, должен был пойти по тому же пути. Поэтому прежде, чем соблазны экрана заманили его в свой капкан, он многое узнал, и о бриллиантах в особенности. Короче говоря, обмануть его было бы практически невозможно. Он хотел приобрести “Королеву” для жены, видел много фотографий бриллианта и, когда, наконец, увидел его самого…
Хамблби глубоко затянулся сигарой.
— Мы пошли, — продолжал он, — в комнату по другую сторону от небольшой прихожей. То есть все, кроме Бена, который все еще — и я снова должен добавить “по-видимому” — дулся. Сэвитт, как я понял, наслаждался жизнью среди картин в скромном загородном доме неподалеку. Он приехал к Эйсе, а не наоборот, потому что не хотел, чтобы его жена знала что-нибудь заранее об этой возможной покупке. Все выглядело совершенно просто и естественно.
Что было менее естественным и, конечно, явно непростым, это почему мы вообще перешли из одной комнаты в другую. (Теперь-то я, конечно, вижу эти причины, но задним умом легко…) Эйса заявил, что в гостиной, где мы все собрались, включая Сэвитта, свет не подходит… или, во всяком случае, не подходит для осмотра бриллианта. Но этот недостаток, хотя, конечно, вполне реальный, не сильно удалось исправить, когда мы перешли в “кабинет” Эйсы, на потолке которого висела очень слабая лампа. Поэтому, хотя комната была небольшой и нам было тесновато, мы могли лишь разобрать выражение на лицах друг друга… А теперь я должен, — важно произнес Хамблби, — описать вам эту комнату.
— Да, да, конечно.
— Итак, маленькая. И не то что можно было бы назвать избыточно заставленной. Круглый стол приблизительно в середине. Маленький письменный стол, пустой. Почти такой же аскетичный старомодный пустой сейф — совершенно пустой, как выяснилось потом. Складной стул и рабочее кресло. И, наконец, в одном углу можно было видеть скопление старых коробок из-под “Касла Оли”, несколько складных пружинных настольных ламп и другую рухлядь. Никаких картин и только одно окно со стальными ставнями, ныне задвинутыми и запертыми. Во время обычной беседы Эйса объяснил, что они закрыты и заперты в течение многих лет, а единственный ключ потерян. Ставни установили, сказал он нам, когда он имел привычку привозить камни к Стикуотер, пока, наконец, страховые компании, к его большому горю, не запретили ему это. Именно к тем менее строгим временам относится установка сейфа и, по общему признанию, очень прочной двери — намного более прочной, чем любые из других в доме.
“Свет, — заявил Эйса, — нам нужно, как говорил умирающий Гете, больше света”. И он начал возиться с двумя пружинными лампами, ни в одной из которых, как скоро стало ясно, не было вилки, — по крайней мере соответствующей штепсельной розетке на плинтусе в комнате. (Едва ли стоит говорить, что к тому моменту мои подозрения были очень сильны. Но даже в этом случае, как я мог узнать, чтó было запланировано, чтó должно было сейчас произойти?) Так или иначе, мы находились там: Эйса, что-то глупо бормочет про штепсельные розетки, Бен, по-видимому, все еще в гостиной (или уже ушел с собранным чемоданом и направляется на свою пьянку в Лондон), Клайд Сэвитт и несчастный Ширтклифф стоят, а я, почти столь же несчастный, суечусь около Эйсы в этой ужасной небольшой комнатке и желаю только одного: остановить возможные события. Они и произошли почти тут же, но сначала Клайд Сэвитт, которому, как и остальным, надоела суета Эйсы, предложил, чтобы мы взглянули на “Королеву” уже сейчас. Эйса был только за. Бросив лампу, он дал указание Ширтклиффу. С видом человека, действующего против лучших побуждений, Ширтклифф вынул из портфеля шкатулку для драгоценностей, поставил ее на середину круглого стола и сердито отступил, встав спиной к сверхпрочной двери, которую мы закрыли за собой. Ширтклифф уже осмотрел стальные оконные ставни и убедился в их надежности, а теперь занял позицию, которую занял бы любой умный человек в данной ситуации.
Здесь он оказался неправ, но едва ли можно его обвинять.
Итак, шкатулка для драгоценностей стояла на столе. Эйса подошел, осторожно открыл ее и стоял, пристально разглядывая содержимое даже под тем невозможно тусклым освещением с гордостью миссис Уортингтон, дочь которой не только пошла на сцену, но необъяснимо добилась блестящего успеха. Что касается Клайда Сэвитта, поведение которого до этого момента было безупречным, волнение захватило и его. Он выхватил “Королеву” из шкатулки (Ширтклифф явно напрягся), достал из кармана лупу и стал рассматривать камень в мертвой тишине, которая подействовала на всех нас.
И затем он произнес: “Да, это она, все правильно”.
Я упоминаю это решающее замечание не для того, чтобы обвинять его в невоспитанности, ни даже просто для иллюстрации, что люди, помешанные на бриллиантах, сходят с ума каждый раз, как видят этот драгоценный камень, не замечая больше ничего. Я упоминаю этот факт просто потому, что это было верно. Вы что-то говорили раньше о возможности подмены. Но Сэвитт был уверен в тот момент и уверен сейчас, что он держал тогда в руке именно “Королеву” и только “Королеву”, несмотря на ужасный свет и вообще неудачные обстоятельства.
Итак, Сэвитт сказал: “Да, это она, все правильно. И я хочу купить ее”. — И он быстро положил камень назад в шкатулку, словно он жег ему пальцы.
А затем внезапно мы оказались в полной темноте.
Хамблби покачал головой, не в знак отрицания, а просто выражая печаль. Эффективный работник, он считал собственную роль достаточно неприглядной.
— Оглядываясь назад, — продолжал он, — помню или считаю, что помню, щелчок выключателя. Этот выключатель, наряду со счетчиком и тому подобным, находился сразу в прихожей снаружи кабинета. И, конечно, именно им и воспользовались. Итак, мы оказались в хаосе и в кромешной тьме, и лишь слабое мерцание бриллианта в открытой шкатулке на круглом столе было нашим единственным светом. К тому времени на улице было совершенно темно: никакой луны или звезд, а даже если бы и были, то стальные ставни на окне полностью блокировали любой свет.
Тут же дверь резко распахнулась (снаружи в прихожей света также не было), кто-то ворвался в нашу комнату, и свет бриллианта померк, затем этот кто-то выбежал снова, дверь захлопнулась, запирая нас, шаги удалились к парадной двери, быстро прохрустели вдоль дорожки и затихли, а где-то вдали завелся двигатель машины, которая набрала скорость и быстро выехала за пределы слышимости.
С момента, когда погас свет, до момента, когда злоумышленник захлопнул дверь, прошло, полагаю, едва ли более трех секунд. Тем не менее достаточно, чтобы “Королева” исчезла.
Ширтклифф был отброшен дверью и упал. Даже в этом случае он был первым, кто пришел в себя. Но все было безнадежно. Благодаря предосторожностям Эйсы в дверь был вделан йельский замок, а злоумышленник снял “собачку”, когда ворвался, поэтому ему оставалось лишь захлопнуть за собой дверь снаружи (этот замок закрывается автоматически).
И мы оказались в ловушке. Да, в ловушке, — повторил Хамблби, качая головой, — почти на два часа. Знаю, это кажется почти невероятным, но вы должны помнить про ставни, а также тот факт, что не было никакого телефона, а кроме моей зажигалки, запасы бензина в которой никак не безграничны, мы ни черта не видели. Конечно, мы кричали и стучали. Но Бен, единственный другой человек в доме, как оказалось, давно уехал со своим чемоданом, чтобы повеселиться в Лондоне. По крайней мере так он впоследствии заявил: он уехал почти сразу после того, как мы отправились из гостиной в кабинет. И его слова никоим образом нельзя было опровергнуть. Но я ни секунды в это не верил. Не сомневаюсь, что именно Бен повернул выключатель, вбежал в комнату, схватил бриллиант и умчался прочь — все это, конечно, в сговоре со своим братом Эйсой. Но доказать все это — совсем другое дело. У Ширтклиффа мог быть сообщник или даже, если разобраться, у Клайда Сэвитта. Что мы знали на той стадии? Что мы могли знать?
Я неплохо разбираюсь в замках, но у меня не было никаких инструментов, кроме деталей лампы, которую Ширтклифф разломал на части голыми руками… да, как я сказал, прошло почти два часа, когда мы, наконец, открыли эту дверь. Держа Ширтклиффа за рукав, с зажигалкой в другой руке я вывел его наружу, повернул выключатель, а затем отвел его назад внутрь.
“Обыск!” — воскликнул я.
Надо отдать ему должное, он сразу все понял и немедленно разделся. Я очень тщательно осмотрел его одежду, а затем так же тщательно он осмотрел мою. (Мы в Ярде прочли много книг о таких вещах, и могу вас заверить, что я не забыл в свое время изучить парочку сам.) Эйса, который разыгрывал целый спектакль, изображая шок и ужас, начал говорить об отверстиях в теле, но я указал ему, что исчез не только бриллиант, но и проклятая шкатулка для драгоценностей. В человеческое тело она явно не поместится. В действительности шкатулку для драгоценностей потом нашли около дорожки в нескольких ярдах от парадной двери. Надо ли говорить, что она оказалась пустой. Ширтклифф — “чистый” — бросился к телефону с инструкциями от меня. Тем временем я сам осмотрел кабинет — как пишут дилетанты, прочесал его частым гребнем, а кроме того…
— Хамблби, послушайте на секунду. Это…
— …и могу вас заверить, там не было ничего, способного пролить свет на инцидент. Я также обыскал Сэвитта и Эйсу, а они обыскали меня. Тем не менее ничего. Да и не могло быть ничего. Кто-то ворвался, схватил “Королеву” вместе со шкатулкой и снова исчез — вот и все. Однако я был обязан принять все меры предосторожности, я был обязан произвести обыск просто на всякий случай. Но ничего. Я был очень скрупулезен, и могу вас уверить — ничего, ни тогда, ни позже.
Фен уставился на своего гостя внимательнее, чем обычно: он нашел рассказ если и не захватывающим, то, во всяком случае, интересным.
— И что в конце? — спросил он.
— В конце автомобиль Бена Брахама остановила полиция в Диэре, в восьмидесяти милях от Стикуотера — ехать туда два-два с половиной часа. Никакого бриллианта при нем, конечно, и никакого бриллианта в автомобиле. Откуда бы? Восемьдесят миль! Зная, что мы пойманы в ловушку в том отвратительном доме, он мог в любом месте спокойно свернуть с лондонского шоссе на проселочную дорогу, остановиться около ворот в изгороди, пройти пешком в поле проткнуть пальцем отверстие в земле, положить бриллиант, зарыть и тщательно приметить место (у него в автомобиле был фонарик, но это, конечно, не доказывает его вины), а затем просто вернуться назад на шоссе и поехать дальше. Он может вернуться туда в любое время и достать камень, когда захочет.
— Но пока этого не было.
— Нет, конечно, еще нет и, вероятно, еще долго не будет. Во всяком случае, пока Краффт не выплатит страховку. Кроме того, Бен и Эйса знают, что мы будем некоторое время за ними следить. Они не станут действовать, пока не будут абсолютно уверены, что не попадут под обвинение в сговоре с целью обмана.
— А когда они, в конце концов, заберут бриллиант, — спросил Фен, — что тогда? Эйса Брахам получит его анонимно по почте от испытывающего угрызения совести вора?
— О боже, нет. — И Хамблби улыбнулся своему хозяину с покровительственной улыбкой, свидетельствующей, что его друг сейчас почти столь же недалек, как и он, Хамблби, по отношению ко всему этому делу. — Поскольку в этом случае, как вы понимаете, страховку нужно будет вернуть, а Эйса этого не сможет. Но ему вполне будет достаточно владеть “Королевой” и любоваться ею тайно. Как я вам говорил, он помешан на камнях. И, как я понимаю, в этом-то вся проблема.
Фен некоторое время размышлял. Затем спокойно сказал:
— Столько суеверий о бриллиантах. Вы с них начали, но, могу заявить, вы и сами от них не свободны.
— Я знаю о бриллиантах фактически все, — обиделся Хамблби. — Бриллианты, это…
— Да, конечно. Но вы говорите, что, когда погасло электричество и в комнату не проникал никакой отраженный свет, этот бриллиант сиял в темноте.
— Да, конечно. Бриллианты — самосветящиеся. Возьмите любую книгу по этому вопросу и обнаружите…
— Нет, не обнаружу. Простите, Хамблби, но не в тех обстоятельствах, которые вы описали. Бриллианты действительно светятся в темноте, да. Но они не производят свет, как светлячки. Они накапливают его, а затем отдают. Для того чтобы бриллиант светился в темноте, он должен подвергнуться яркому свету, причем сравнительно недавно. Но какой свет видела ваша драгоценная “Королева одалисок”? Если ваш рассказ верен, в течение трех недель она находилась в темноте хранилища банка, затем Ширтклифф пару секунд разглядывал ее при обычном дневном свете, и, наконец, ее положили под тусклую лампу не более чем на пару минут, хотя я предполагаю…
— Меньше двух минут. — Хамблби ударил себя по лбу кулаком, выражая искреннюю досаду. — О боже, какой я глупец! Вы имеете в виду, Эйса столь страстно любил эту штуку, что взял ее с собой в Южную Америку!
— Да, это кажется вполне вероятным.
— Затем пришел в банк Пратта с бриллиантом в кармане, просто сунул его в шкатулку для драгоценностей, которая там хранилась, и вынес снова.
— Почти бесспорно, я бы сказал. Бриллиант сохранил весь этот свет, потому что находился под ним практически до самого последнего момента. Или Эйса забыл, что, когда Бен начнет приводить их план в исполнение, бриллиант начнет светиться, или, что более вероятно, полагал, что интервал между выключением света и кражей будет слишком коротким, чтобы заметить свечение.
— Ну, я-то заметил, — возразил Хамблби. — Вопрос, заметил ли Сэвитт? Ширтклифф? Если они оба заметили, — и здесь нездоровый мстительный свет зажегся в глазах Хамблби, — иск Эйсы к страховой компании Краффта не будет выглядеть слишком хорошо!
— Если он пренебрег указанной мерой предосторожности, страховка недействительна.
— Аннулирована.
— А только Эйса имеет доступ в хранилище банка Пратта? Я имею в виду, если бы он мог передать ключ кому-то еще, то мог бы сказать…
— Нет, это должен был быть он. Больше никто.
И здесь Фен посмотрел на Хамблби со слабым оттенком осуждения, которое, если бы они не были такими друзьями, могло показаться даже невежливым.
— Мне этот ваш Эйса немного симпатичен, — заметил он. — Конечно, нехорошо обманывать страховые компании, и если все вы видели, как бриллиант действительно сиял в темноте, тогда… Но даже в этом случае есть некоторое чувство, — и здесь Фен снова налил херес, — что вещь стоила такой попытки.
— Эйса забрал заявление, — сказал Хамблби, когда шесть месяцев спустя они с Феном встретились за столиком в “Путешественниках”, — потому что и Сэвитт, и Ширтклифф видели, как “Королева” светилась. Таким образом, страховка бесполезна, и теперь, как я понимаю, Эйса бедный человек. Но он как-то держится на плаву, как часто загадочно удается бедным людям. Ваша совесть успокоилась?
— Ширтклифф?
— Уволен из “Гарантии” за некомпетентность и сразу взят на работу в столичную полицию.
— Сэвитт?
— Еще богаче, знаменитее и обаятельнее, чем раньше.
— Бриллиант?
— Ну… Где-нибудь. Полагаю, мы никогда этого не узнаем.
Они так никогда и не узнали, но был по крайней мере один человек, который знал, сам того не ведая.
“Особняк” констебля Баукера располагался в деревне Эмпл Хэрроуби, центре большого богатого сельскохозяйственного района. Будучи сам “левым”, Баукер был неспособен подавить, по меньшей мере теоретически, отвращение к местному пэру-социалисту лорду Левину, нарочитый эгалитаризм которого никогда не мешал тому пользоваться преимуществами, которые даровались унаследованным титулом и огромным богатством. В то же время Баукер понимал, что в этом отношении он, возможно, немного наивен, поскольку лорд Левин решил сделать все, чтобы быть приятным всем, и Баукер тут не был исключением. Едва ли, размышлял Баукер, когда ехал по проселочным дорогам в своем белом защитном шлеме на небольшой машине, на всей земле сыщется такой приятный и бессовестный человек.
В частности, этот проект форелевого озера очень хорош. У лорда Левина на земле было много фермеров-арендаторов. Один из участков, всегда отличавшийся запустением из-за возраста, лени и неспособности арендатора, недавно освободился после смерти хозяина, и лорд Левин воспользовался возможностью преобразовать приблизительно пятнадцать акров пустоши в довольно большой водоем, чтобы ловить рыбу.
Констебль Баукер, безотносительно его общего мнения о лорде Левине, не имел ничего против этого проекта. Наоборот, поскольку озеро должно прекрасно вписаться в пейзаж с втекающей рекой и окружающими небольшими холмами, он чувствовал и был уверен, что в этом случае личное богатство вполне могло послушать общественному благу.
Поэтому он остановил машину в особенно хорошем наблюдательном пункте — Коупман-хилл — откуда хорошо были видны работы по созданию озера, которые шли уже две недели.
Огромные шрамы, оставленные бульдозером, пересекали землю. Живые изгороди были снесены и оттащены в сторону. Тонны земли загружались в грузовики и увозились в неизвестном направлении. По общему признанию, в настоящий момент зрелище было неприглядным, но тем не менее Баукер чувствовал, что все это лучше, чем неряшливые небольшие вырождающиеся рощицы, которые тут были раньше — все вокруг говорило о величественных переменах. Сердце Баукера пело. Скоро все это место неизбежных раскопок покроется спокойными коричневатыми водами (романтизм Баукера предпочел бы лазурные, но практичность запретила), слегка волнуемыми постоянными ветрами.
Пока неплохо. Но когда Баукер остановил машину, стало очевидно, что его эмоции относительно пейзажа, теперь уже исчезающего, чтобы превратиться в новую красоту, разделяют не все. Двое мужчин, которые припарковали рядом свой видавший виды автомобиль, стояли, поддерживая друг друга и обняв за плечи, и пустыми глазами смотрели на развертывающуюся перед ними сцену.
Баукеру показалось, что он их узнал.
Это были ювелир и его брат, живущие в Стикуотере в пятнадцати милях отсюда. Баукер даже подумал, что они, возможно, поддерживают друг друга, потому что сильно выпили.
Но тогда он подошел немного ближе, то решил, что неправ.
Баукер вернулся к машине, завел двигатель и, дав газу, направился к лондонской дороге. Есть моменты, когда лучше не вмешивается: например, когда видишь, как двое взрослых мужчин смотрят на сооружение форелевого озера, а из глаз их катятся большие, горькие слезы.
— “O Бриллиант! Бриллиант!” — воскликнул хозяин квартиры.
— Это цитата? Нет, нет, не трудитесь, бросьте. Среди всевозможных заблуждений, которые существуют о бриллиантах…
— “O Бриллиант! Бриллиант! Ты, малыш, и не знаешь, какой вред причинил!” Из глубины кресла в своих комнатах в колледже Сент-Кристофер Джервейс Фен, профессор английского языка и литературы, потянулся с графином, чтобы наполнить бокал гостя хересом. — Предположительно так воскликнул Исаак Ньютон, — пояснил он. — Его пес Бриллиант опрокинул свечу и сжег почти завершенную работу нескольких лет.
— Математики не должны держать собак, — заметил Хамблби. — А историки не должны представлять свои рукописи Джону Стюарту Миллю
По-видимому, он имел в виду Томаса Карлейля, часть труда которого “Французская революция” использовалась горничной Милля в качестве растопки.
— Рубины более ценны, чем бриллианты, — упрямо продолжал Хамблби. — И вопреки популярной гипотезе бриллианты очень хрупки. Вы можете потерять сотни фунтов, просто уронив камень на ковер.
— Хамблби, о чем вы?
Хамблби тяжело вздохнул:
— Меня выставили дураком, — ответил он, — Кто-то взял и украл огромный ценный бриллиант буквально у меня из-под носа, когда я, как предполагалось, помогал охранять его.
— Это плохо.
— Не то что бы владелец лишился его, однако…
— Это хорошо.
— Он лишь спрятал его куда-то или, скорее, его брат. Все это просто мошенничество со страховкой, — обиженно сказал Хамблби. — Мы это знаем, но, к сожалению, не можем ничего доказать… а я не люблю выглядеть дураком.
— Никто не любит.
— Но мне хотелось бы хоть как-то поквитаться.
— Естественно, естественно.
— Другими словами, вы сможете мне помочь?
— В этом я сильно сомневаюсь, — заметил Фен. — Но расскажите, что произошло, и я попробую.
— Владельцем бриллианта, — начал Хамблби, — был… и, если я прав, все еще является ювелир из Сохо по имени Эйса Брахам. Несколько лет назад у него случилась кража — настоящая — и меня назначили на расследование. Оно шло долго, поэтому я довольно хорошо узнал Эйсу. Это худощавый маленький человек с вьющимися темными волосами, лет около пятидесяти, очень живой, очень активный, при этом обаятельный и умный. Я никогда до конца не доверял ему, но в какой-то степени стал ему симпатизировать, и именно поэтому так глупо позволил себе влезть в дело с “Королевой одалисок”.
— Да кто она такая?
— Так называется бриллиант. Его первый владелец, который дал ему такое название, был, очевидно, французом, — язвительно заметил Хамблби. — Это был человек ограниченного кругозора, лишенный вкуса и даже обычного здравого смысла. Так или иначе именно у него Эйса Брахам купил бриллиант приблизительно шесть недель назад за более чем сто тысяч фунтов.
— Неплохо!
— Да, это было многовато, но, хотя бриллиант нашли совсем недавно, он стал одним из самых известных в своем классе. И Эйса хотел его, как безумный, хотя, по сути, не мог себе этого позволить. Понимаете, он один из тех ювелиров, которые одержимы камнями “для себя” и не обращают внимания на коммерческую сторону вопроса (фактически Эйса, хотя и прочно стоял на ногах, никогда не процветал), но, полагаю, что в таком обладании есть свое удовлетворение, даже если я не могу его понять сам. Эйса страстно хотел иметь этот бриллиант, он просто должен был им владеть, и в результате ювелир заложил все, что можно, чтобы заплатить нужную цену. Один бог знает, что он собирался сделать потом, если не совершить преступление. “Королева” теперь была у него, и в психологическом плане ему больше ничего и не нужно было, как ежедневно просиживать часы, уставившись на несчастную безделушку весь остаток жизни. И все же, если бы он этим ограничился, то дошел бы до банкротства через год или еще раньше. Я имею в виду, что он просто не мог позволить себе держать эту вещь. Если рассматривать покупку саму по себе, то вся сделка была безумием: не так-то легко избавиться от очень дорогих камней — я уже не говорю о прибыли, но хотя бы за ту же цену — возможно, придется ждать годы.
— Пока все понятно, — сказал Фен. — Но вы, кажется, все-таки отклонились. Что там за более ранний грабеж? Настоящий, как вы утверждаете?
— О да, определенно. В конечном счете мы вычислили преступников и изолировали их. Кроме того, удалось вернуть некоторые камни. За остальные неохотно заплатила страховая компания.
— Да, они всегда платят неохотно.
— Но в этом случае особенно. Они не считали, что меры предосторожности, предпринятые Эйсой, были достаточно хороши. Но, боже мой, эти ювелиры! — воскликнул Хамблби с особым чувством. — Я скажу вам, что делают ювелиры: они бродят по темным переулкам поздно ночью, держа в кармане небольшое состояние в пересыпающихся камешках… Как я сказал, за камни, которые не вернулись к Эйсу, заплатила компания. Но пошел слух, что он ненадежен, и после этого его страховые контракты были намного более жесткими не только с точки зрения выплат, но и с точки зрения мер безопасности. Итак, он купил “Королеву” и, естественно, застраховал ее, но там было очень много особых условий. Я видел этот контракт — после кражи “Королевы” я, конечно, работал совместно со страховой компанией, — и должен сказать, что камень приходилось тщательно охранять. Итак, вот вам ситуация: бриллиант куплен приблизительно шесть недель назад и сначала надежно спрятан в сейфе Эйсы, а затем, когда четыре недели назад Эйса должен был уехать по делам в Бразилию, камень поместили в сейф в банке Пратта на Портлэнд-сквер.
— Было ли там намного безопаснее?
— Страховая компания “Краффт Интернейшенел”, конечно же, считала, что да, — во всяком случае пока Эйса был за границей. Таким образом, Эйса покорно отвез бриллиант туда с “Гарантией” за день до отъезда.
— Что за гарантия?
— Не что, а кто: человек из службы безопасности компании “Гарантия”. Одним из условий страхового контракта Эйсы было, что человек из “Гарантии” должен держать при себе “Королеву”, если она не заперта под замок.
Хамблби вновь откинулся на спинку кресла и стал потягивать напиток.
— Пока неплохо, — продолжал он. — А затем произошло следующее: неделю назад Эйса вернулся в лондонский порт на “Писсаро” — он, как и я, боится самолетов, поэтому в оба конца путешествовал морем, — позвонил мне тотчас же, как сошел на берег, и спросил, свободен ли я, чтобы поехать вместе с ним, его драгоценным бриллиантом и обязательным человеком из “Гарантии” в его дом в Дорсете, где он собирался продемонстрировать бриллиант возможному покупателю. Ну, я не очень-то хотел ехать, но, с другой стороны, Ярд сейчас стал таким ужасным местом, заполненным ухмыляющимися ничтожествами, которые ни разу в жизни не прочли книги просто для удовольствия, и я стараюсь сбежать оттуда при первой возможности. Я с радостью воспользовался предложением.
— Да, это я вполне понимаю, — кивнул Фен. — Но зачем ему нужны были вы? Я имею в виду, что он сказал?
— Он сказал, что будет рад видеть меня снова, и уверен, что я не прочь взглянуть на бриллиант.
— И вы ему поверили?
— Ну, не до конца, — нахмурился Хамблби. — Я подумал, что намечается что-то странное. Но это, как вы понимаете, было дополнительной причиной, почему я должен был туда поехать. Только, к сожалению, я оказался недостаточно подозрительным. Так или иначе, я поехал.
Мы встретились в банке Пратта. Эйса приехал туда прямо из порта, и, между прочим, в этом нет абсолютно никаких сомнений: после всего мы проверили и перепроверили все его перемещения туда-сюда и, можно сказать, вывернули все наизнанку. У него просто не было времени на какой-либо трюк между сходом с судна и встречей со мной. Я приехал к Пратту первым. Затем прибыл мужчина из “Гарантии” — впечатляющий тип по имени Ширтклифф. Последним явился Эйса, сияющий и полный сил. И мне это не понравилось. Он был слишком весел для человека, который без ума от бриллианта и собирается продать его клиенту после обладания им всего лишь несколько недель. Да, конечно, покупатель ему был необходим, и ему еще повезло такого найти. Но даже в этом случае он должен был выглядеть немного мрачноватым, а не таким довольным.
Эйса спустился в хранилище, а мы с Ширтклиффом прошли с ним до барьера, куда позволяла дойти система, то есть, конечно, не до конца. Однако он отсутствовал едва ли пару минут и появился, помахивая довольно большой черной бархатной шкатулкой для драгоценностей. Он вручил ее Ширтклиффу, который открыл ее, осмотрел, утвердительно что-то проворчал, вновь закрыл шкатулку и убрал ее в свой портфель. Мы все отправились наверх, вышли из банка — за углом нас ждал взятый напрокат автомобиль — и Эйса отвез нас в Стикуотер в Дорсете. Я сидел рядом с Эйсой на переднем сиденье пассажира, а Ширтклифф сзади, злобно посматривая по сторонам и сжимая в руках портфель с бриллиантом... А теперь следует рассказать о брате Эйсы — Бене.
— Вы не считаете, что этот рассказ становится слишком подробным, Хамблби? — капризно заметил Фен. — И, кстати, разве вещицу подменили?
— Нет-нет. Об этом не могло быть и речи.
— Понятно. Ну, когда же что-то произойдет?
— Секундочку, секундочку. Сначала про Бена. Бен моложе своего брата Эйсы, намного крупнее и жестче. Но он в этой паре ведомый — когда-то у него было собственное ювелирное дело, но он не преуспел и обанкротился. С тех пор живет за счет Эйсы, а также вместе с братом или в их квартире в Лондоне, или в этом мрачном небольшом доме в Дорсете. Бен занимается домашними делами, если ими вообще они занимаются. Оба не женаты, обходятся без слуг и живут в своего рода добровольной нищете. — Теперь представьте себе, — вернулся к рассказу Хамблби, — этот автомобиль, я, наверное, должен добавить: красно-коричневая “Кортина”, везет нас из Лондона в Стикуотер, Дорсет: за рулем Эйса Брахам, я рядом с ним, Ширтклифф сзади с бриллиантом…
— Хамблби, разве вы мне это уже не сказали? — Фен явно начал нервничать. — И, если уж зашла об этом речь, случилось ли хоть что-то знаменательное или существенное во время этой поездки — что-то относящееся к тому, о чем вы собираетесь мне рассказать?
— Мы подходим к этому, — сказал Хамблби, немного обиженно. — Вам не кажется, что вы слишком придираетесь? Все, что я пытаюсь сделать, это дать вам атмосферу, окружение, цельное…
— Да, премного благодарен, все это прекрасно, но я о том, что сама поездка…
— По всему, она неважна. — Сделав это заявление, Хамблби занялся поиском и раскуриванием сигары. — Эйса много говорил, но он всегда болтает, и не только в поездках, а в любой ситуации. Итак, наконец, мы прибыли без каких-либо инцидентов.
— Наконец-то.
— Не в какое-то старое доброе небольшое имение, а в крошечный, чрезвычайно нерасполагающий к себе образчик сельской викторианской архитектуры, впоследствии перестроенный с очень небольшими затратами в небольшой жилой дом. Он стоял весьма изолированно на территории, которая, как я предполагаю, была довольно обширной, но ужасно неухоженной. Что касается самого дома, в котором действительно было лишь по паре комнат на каждом из двух этажей с кухней и ванной: все подавляюще серое, сырое и явно запущенное. Дверь нам открыл Бен Брахам, и кажется — я должен подчеркнуть это “кажется”, — в плохом настроении. Он провел нас сразу в первую комнату — что-то вроде гостиной — и предложил напитки. Затем возникла перебранка. Оказалось, что единственными доступными напитками было лишь домашнее пиво, созданное, казалось, годы назад с помощью какого-то набора юного химика, или совсем немного ужасного итальянского аперитива под названием “Касла Оли”. Как предполагалось, Бен должен был закупить напитки, но по некоторым причинам (возможно для того, чтобы убедить нас в том, что они с братом Эйсой не в лучших отношениях) не купил. Ему и так предстояло сделать массу вещей, в том числе в ответ на радиограмму с “Писсаро” приехать на день раньше, чтобы “открыть дом”. Ну, он там был — вот и все, что можно сказать. “Я упаковал вещи, — сообщил он нам (и действительно в холле стоял чемодан), — и знаете, что я собираюсь сделать? Я собираюсь вернуться в Лондон и чертовски напиться!”
Это заявление явно не понравилось Эйсе и вызвало между братьями перепалку. Несмотря на это мои подозрения не улеглись. Тем временем Ширтклифф, это воплощенное совершенство, отказался как от “Касла Оли”, так и от домашнего пива, — очевидно больше из принципа, нежели из-за их ужасного вкуса, — и держал на коленях “Королеву одалисок”, которая лежала в шкатулке для драгоценностей в портфеле у него на коленях.
Таким образом, мы все четверо находились в этой ужасной гостиной, а перепалка между братьями продолжалась. И теперь прибыл пятый участник: потенциальный покупатель “Королевы”. Вы слышали о Клайде Сэвитте?
— Кинозвезда?
— Да.
— Покупает бриллианты для жены.
— Да, как Ричард Бёртон, хотя, возможно, не в таком масштабе.
— И он — эксперт по бриллиантам, не так ли?
— Да, опять-таки, как Бёртон, но лишь в некоторой степени. Но у Сэвитта имеется дополнительный фактор. Сэвитт-отец был ювелиром, и Сэвитт-сын, прежде чем стал сниматься, должен был пойти по тому же пути. Поэтому прежде, чем соблазны экрана заманили его в свой капкан, он многое узнал, и о бриллиантах в особенности. Короче говоря, обмануть его было бы практически невозможно. Он хотел приобрести “Королеву” для жены, видел много фотографий бриллианта и, когда, наконец, увидел его самого…
Хамблби глубоко затянулся сигарой.
— Мы пошли, — продолжал он, — в комнату по другую сторону от небольшой прихожей. То есть все, кроме Бена, который все еще — и я снова должен добавить “по-видимому” — дулся. Сэвитт, как я понял, наслаждался жизнью среди картин в скромном загородном доме неподалеку. Он приехал к Эйсе, а не наоборот, потому что не хотел, чтобы его жена знала что-нибудь заранее об этой возможной покупке. Все выглядело совершенно просто и естественно.
Что было менее естественным и, конечно, явно непростым, это почему мы вообще перешли из одной комнаты в другую. (Теперь-то я, конечно, вижу эти причины, но задним умом легко…) Эйса заявил, что в гостиной, где мы все собрались, включая Сэвитта, свет не подходит… или, во всяком случае, не подходит для осмотра бриллианта. Но этот недостаток, хотя, конечно, вполне реальный, не сильно удалось исправить, когда мы перешли в “кабинет” Эйсы, на потолке которого висела очень слабая лампа. Поэтому, хотя комната была небольшой и нам было тесновато, мы могли лишь разобрать выражение на лицах друг друга… А теперь я должен, — важно произнес Хамблби, — описать вам эту комнату.
— Да, да, конечно.
— Итак, маленькая. И не то что можно было бы назвать избыточно заставленной. Круглый стол приблизительно в середине. Маленький письменный стол, пустой. Почти такой же аскетичный старомодный пустой сейф — совершенно пустой, как выяснилось потом. Складной стул и рабочее кресло. И, наконец, в одном углу можно было видеть скопление старых коробок из-под “Касла Оли”, несколько складных пружинных настольных ламп и другую рухлядь. Никаких картин и только одно окно со стальными ставнями, ныне задвинутыми и запертыми. Во время обычной беседы Эйса объяснил, что они закрыты и заперты в течение многих лет, а единственный ключ потерян. Ставни установили, сказал он нам, когда он имел привычку привозить камни к Стикуотер, пока, наконец, страховые компании, к его большому горю, не запретили ему это. Именно к тем менее строгим временам относится установка сейфа и, по общему признанию, очень прочной двери — намного более прочной, чем любые из других в доме.
“Свет, — заявил Эйса, — нам нужно, как говорил умирающий Гете, больше света”. И он начал возиться с двумя пружинными лампами, ни в одной из которых, как скоро стало ясно, не было вилки, — по крайней мере соответствующей штепсельной розетке на плинтусе в комнате. (Едва ли стоит говорить, что к тому моменту мои подозрения были очень сильны. Но даже в этом случае, как я мог узнать, чтó было запланировано, чтó должно было сейчас произойти?) Так или иначе, мы находились там: Эйса, что-то глупо бормочет про штепсельные розетки, Бен, по-видимому, все еще в гостиной (или уже ушел с собранным чемоданом и направляется на свою пьянку в Лондон), Клайд Сэвитт и несчастный Ширтклифф стоят, а я, почти столь же несчастный, суечусь около Эйсы в этой ужасной небольшой комнатке и желаю только одного: остановить возможные события. Они и произошли почти тут же, но сначала Клайд Сэвитт, которому, как и остальным, надоела суета Эйсы, предложил, чтобы мы взглянули на “Королеву” уже сейчас. Эйса был только за. Бросив лампу, он дал указание Ширтклиффу. С видом человека, действующего против лучших побуждений, Ширтклифф вынул из портфеля шкатулку для драгоценностей, поставил ее на середину круглого стола и сердито отступил, встав спиной к сверхпрочной двери, которую мы закрыли за собой. Ширтклифф уже осмотрел стальные оконные ставни и убедился в их надежности, а теперь занял позицию, которую занял бы любой умный человек в данной ситуации.
Здесь он оказался неправ, но едва ли можно его обвинять.
Итак, шкатулка для драгоценностей стояла на столе. Эйса подошел, осторожно открыл ее и стоял, пристально разглядывая содержимое даже под тем невозможно тусклым освещением с гордостью миссис Уортингтон, дочь которой не только пошла на сцену, но необъяснимо добилась блестящего успеха. Что касается Клайда Сэвитта, поведение которого до этого момента было безупречным, волнение захватило и его. Он выхватил “Королеву” из шкатулки (Ширтклифф явно напрягся), достал из кармана лупу и стал рассматривать камень в мертвой тишине, которая подействовала на всех нас.
И затем он произнес: “Да, это она, все правильно”.
Я упоминаю это решающее замечание не для того, чтобы обвинять его в невоспитанности, ни даже просто для иллюстрации, что люди, помешанные на бриллиантах, сходят с ума каждый раз, как видят этот драгоценный камень, не замечая больше ничего. Я упоминаю этот факт просто потому, что это было верно. Вы что-то говорили раньше о возможности подмены. Но Сэвитт был уверен в тот момент и уверен сейчас, что он держал тогда в руке именно “Королеву” и только “Королеву”, несмотря на ужасный свет и вообще неудачные обстоятельства.
Итак, Сэвитт сказал: “Да, это она, все правильно. И я хочу купить ее”. — И он быстро положил камень назад в шкатулку, словно он жег ему пальцы.
А затем внезапно мы оказались в полной темноте.
Хамблби покачал головой, не в знак отрицания, а просто выражая печаль. Эффективный работник, он считал собственную роль достаточно неприглядной.
— Оглядываясь назад, — продолжал он, — помню или считаю, что помню, щелчок выключателя. Этот выключатель, наряду со счетчиком и тому подобным, находился сразу в прихожей снаружи кабинета. И, конечно, именно им и воспользовались. Итак, мы оказались в хаосе и в кромешной тьме, и лишь слабое мерцание бриллианта в открытой шкатулке на круглом столе было нашим единственным светом. К тому времени на улице было совершенно темно: никакой луны или звезд, а даже если бы и были, то стальные ставни на окне полностью блокировали любой свет.
Тут же дверь резко распахнулась (снаружи в прихожей света также не было), кто-то ворвался в нашу комнату, и свет бриллианта померк, затем этот кто-то выбежал снова, дверь захлопнулась, запирая нас, шаги удалились к парадной двери, быстро прохрустели вдоль дорожки и затихли, а где-то вдали завелся двигатель машины, которая набрала скорость и быстро выехала за пределы слышимости.
С момента, когда погас свет, до момента, когда злоумышленник захлопнул дверь, прошло, полагаю, едва ли более трех секунд. Тем не менее достаточно, чтобы “Королева” исчезла.
Ширтклифф был отброшен дверью и упал. Даже в этом случае он был первым, кто пришел в себя. Но все было безнадежно. Благодаря предосторожностям Эйсы в дверь был вделан йельский замок, а злоумышленник снял “собачку”, когда ворвался, поэтому ему оставалось лишь захлопнуть за собой дверь снаружи (этот замок закрывается автоматически).
И мы оказались в ловушке. Да, в ловушке, — повторил Хамблби, качая головой, — почти на два часа. Знаю, это кажется почти невероятным, но вы должны помнить про ставни, а также тот факт, что не было никакого телефона, а кроме моей зажигалки, запасы бензина в которой никак не безграничны, мы ни черта не видели. Конечно, мы кричали и стучали. Но Бен, единственный другой человек в доме, как оказалось, давно уехал со своим чемоданом, чтобы повеселиться в Лондоне. По крайней мере так он впоследствии заявил: он уехал почти сразу после того, как мы отправились из гостиной в кабинет. И его слова никоим образом нельзя было опровергнуть. Но я ни секунды в это не верил. Не сомневаюсь, что именно Бен повернул выключатель, вбежал в комнату, схватил бриллиант и умчался прочь — все это, конечно, в сговоре со своим братом Эйсой. Но доказать все это — совсем другое дело. У Ширтклиффа мог быть сообщник или даже, если разобраться, у Клайда Сэвитта. Что мы знали на той стадии? Что мы могли знать?
Я неплохо разбираюсь в замках, но у меня не было никаких инструментов, кроме деталей лампы, которую Ширтклифф разломал на части голыми руками… да, как я сказал, прошло почти два часа, когда мы, наконец, открыли эту дверь. Держа Ширтклиффа за рукав, с зажигалкой в другой руке я вывел его наружу, повернул выключатель, а затем отвел его назад внутрь.
“Обыск!” — воскликнул я.
Надо отдать ему должное, он сразу все понял и немедленно разделся. Я очень тщательно осмотрел его одежду, а затем так же тщательно он осмотрел мою. (Мы в Ярде прочли много книг о таких вещах, и могу вас заверить, что я не забыл в свое время изучить парочку сам.) Эйса, который разыгрывал целый спектакль, изображая шок и ужас, начал говорить об отверстиях в теле, но я указал ему, что исчез не только бриллиант, но и проклятая шкатулка для драгоценностей. В человеческое тело она явно не поместится. В действительности шкатулку для драгоценностей потом нашли около дорожки в нескольких ярдах от парадной двери. Надо ли говорить, что она оказалась пустой. Ширтклифф — “чистый” — бросился к телефону с инструкциями от меня. Тем временем я сам осмотрел кабинет — как пишут дилетанты, прочесал его частым гребнем, а кроме того…
— Хамблби, послушайте на секунду. Это…
— …и могу вас заверить, там не было ничего, способного пролить свет на инцидент. Я также обыскал Сэвитта и Эйсу, а они обыскали меня. Тем не менее ничего. Да и не могло быть ничего. Кто-то ворвался, схватил “Королеву” вместе со шкатулкой и снова исчез — вот и все. Однако я был обязан принять все меры предосторожности, я был обязан произвести обыск просто на всякий случай. Но ничего. Я был очень скрупулезен, и могу вас уверить — ничего, ни тогда, ни позже.
Фен уставился на своего гостя внимательнее, чем обычно: он нашел рассказ если и не захватывающим, то, во всяком случае, интересным.
— И что в конце? — спросил он.
— В конце автомобиль Бена Брахама остановила полиция в Диэре, в восьмидесяти милях от Стикуотера — ехать туда два-два с половиной часа. Никакого бриллианта при нем, конечно, и никакого бриллианта в автомобиле. Откуда бы? Восемьдесят миль! Зная, что мы пойманы в ловушку в том отвратительном доме, он мог в любом месте спокойно свернуть с лондонского шоссе на проселочную дорогу, остановиться около ворот в изгороди, пройти пешком в поле проткнуть пальцем отверстие в земле, положить бриллиант, зарыть и тщательно приметить место (у него в автомобиле был фонарик, но это, конечно, не доказывает его вины), а затем просто вернуться назад на шоссе и поехать дальше. Он может вернуться туда в любое время и достать камень, когда захочет.
— Но пока этого не было.
— Нет, конечно, еще нет и, вероятно, еще долго не будет. Во всяком случае, пока Краффт не выплатит страховку. Кроме того, Бен и Эйса знают, что мы будем некоторое время за ними следить. Они не станут действовать, пока не будут абсолютно уверены, что не попадут под обвинение в сговоре с целью обмана.
— А когда они, в конце концов, заберут бриллиант, — спросил Фен, — что тогда? Эйса Брахам получит его анонимно по почте от испытывающего угрызения совести вора?
— О боже, нет. — И Хамблби улыбнулся своему хозяину с покровительственной улыбкой, свидетельствующей, что его друг сейчас почти столь же недалек, как и он, Хамблби, по отношению ко всему этому делу. — Поскольку в этом случае, как вы понимаете, страховку нужно будет вернуть, а Эйса этого не сможет. Но ему вполне будет достаточно владеть “Королевой” и любоваться ею тайно. Как я вам говорил, он помешан на камнях. И, как я понимаю, в этом-то вся проблема.
Фен некоторое время размышлял. Затем спокойно сказал:
— Столько суеверий о бриллиантах. Вы с них начали, но, могу заявить, вы и сами от них не свободны.
— Я знаю о бриллиантах фактически все, — обиделся Хамблби. — Бриллианты, это…
— Да, конечно. Но вы говорите, что, когда погасло электричество и в комнату не проникал никакой отраженный свет, этот бриллиант сиял в темноте.
— Да, конечно. Бриллианты — самосветящиеся. Возьмите любую книгу по этому вопросу и обнаружите…
— Нет, не обнаружу. Простите, Хамблби, но не в тех обстоятельствах, которые вы описали. Бриллианты действительно светятся в темноте, да. Но они не производят свет, как светлячки. Они накапливают его, а затем отдают. Для того чтобы бриллиант светился в темноте, он должен подвергнуться яркому свету, причем сравнительно недавно. Но какой свет видела ваша драгоценная “Королева одалисок”? Если ваш рассказ верен, в течение трех недель она находилась в темноте хранилища банка, затем Ширтклифф пару секунд разглядывал ее при обычном дневном свете, и, наконец, ее положили под тусклую лампу не более чем на пару минут, хотя я предполагаю…
— Меньше двух минут. — Хамблби ударил себя по лбу кулаком, выражая искреннюю досаду. — О боже, какой я глупец! Вы имеете в виду, Эйса столь страстно любил эту штуку, что взял ее с собой в Южную Америку!
— Да, это кажется вполне вероятным.
— Затем пришел в банк Пратта с бриллиантом в кармане, просто сунул его в шкатулку для драгоценностей, которая там хранилась, и вынес снова.
— Почти бесспорно, я бы сказал. Бриллиант сохранил весь этот свет, потому что находился под ним практически до самого последнего момента. Или Эйса забыл, что, когда Бен начнет приводить их план в исполнение, бриллиант начнет светиться, или, что более вероятно, полагал, что интервал между выключением света и кражей будет слишком коротким, чтобы заметить свечение.
— Ну, я-то заметил, — возразил Хамблби. — Вопрос, заметил ли Сэвитт? Ширтклифф? Если они оба заметили, — и здесь нездоровый мстительный свет зажегся в глазах Хамблби, — иск Эйсы к страховой компании Краффта не будет выглядеть слишком хорошо!
— Если он пренебрег указанной мерой предосторожности, страховка недействительна.
— Аннулирована.
— А только Эйса имеет доступ в хранилище банка Пратта? Я имею в виду, если бы он мог передать ключ кому-то еще, то мог бы сказать…
— Нет, это должен был быть он. Больше никто.
И здесь Фен посмотрел на Хамблби со слабым оттенком осуждения, которое, если бы они не были такими друзьями, могло показаться даже невежливым.
— Мне этот ваш Эйса немного симпатичен, — заметил он. — Конечно, нехорошо обманывать страховые компании, и если все вы видели, как бриллиант действительно сиял в темноте, тогда… Но даже в этом случае есть некоторое чувство, — и здесь Фен снова налил херес, — что вещь стоила такой попытки.
— Эйса забрал заявление, — сказал Хамблби, когда шесть месяцев спустя они с Феном встретились за столиком в “Путешественниках”, — потому что и Сэвитт, и Ширтклифф видели, как “Королева” светилась. Таким образом, страховка бесполезна, и теперь, как я понимаю, Эйса бедный человек. Но он как-то держится на плаву, как часто загадочно удается бедным людям. Ваша совесть успокоилась?
— Ширтклифф?
— Уволен из “Гарантии” за некомпетентность и сразу взят на работу в столичную полицию.
— Сэвитт?
— Еще богаче, знаменитее и обаятельнее, чем раньше.
— Бриллиант?
— Ну… Где-нибудь. Полагаю, мы никогда этого не узнаем.
Они так никогда и не узнали, но был по крайней мере один человек, который знал, сам того не ведая.
“Особняк” констебля Баукера располагался в деревне Эмпл Хэрроуби, центре большого богатого сельскохозяйственного района. Будучи сам “левым”, Баукер был неспособен подавить, по меньшей мере теоретически, отвращение к местному пэру-социалисту лорду Левину, нарочитый эгалитаризм которого никогда не мешал тому пользоваться преимуществами, которые даровались унаследованным титулом и огромным богатством. В то же время Баукер понимал, что в этом отношении он, возможно, немного наивен, поскольку лорд Левин решил сделать все, чтобы быть приятным всем, и Баукер тут не был исключением. Едва ли, размышлял Баукер, когда ехал по проселочным дорогам в своем белом защитном шлеме на небольшой машине, на всей земле сыщется такой приятный и бессовестный человек.
В частности, этот проект форелевого озера очень хорош. У лорда Левина на земле было много фермеров-арендаторов. Один из участков, всегда отличавшийся запустением из-за возраста, лени и неспособности арендатора, недавно освободился после смерти хозяина, и лорд Левин воспользовался возможностью преобразовать приблизительно пятнадцать акров пустоши в довольно большой водоем, чтобы ловить рыбу.
Констебль Баукер, безотносительно его общего мнения о лорде Левине, не имел ничего против этого проекта. Наоборот, поскольку озеро должно прекрасно вписаться в пейзаж с втекающей рекой и окружающими небольшими холмами, он чувствовал и был уверен, что в этом случае личное богатство вполне могло послушать общественному благу.
Поэтому он остановил машину в особенно хорошем наблюдательном пункте — Коупман-хилл — откуда хорошо были видны работы по созданию озера, которые шли уже две недели.
Огромные шрамы, оставленные бульдозером, пересекали землю. Живые изгороди были снесены и оттащены в сторону. Тонны земли загружались в грузовики и увозились в неизвестном направлении. По общему признанию, в настоящий момент зрелище было неприглядным, но тем не менее Баукер чувствовал, что все это лучше, чем неряшливые небольшие вырождающиеся рощицы, которые тут были раньше — все вокруг говорило о величественных переменах. Сердце Баукера пело. Скоро все это место неизбежных раскопок покроется спокойными коричневатыми водами (романтизм Баукера предпочел бы лазурные, но практичность запретила), слегка волнуемыми постоянными ветрами.
Пока неплохо. Но когда Баукер остановил машину, стало очевидно, что его эмоции относительно пейзажа, теперь уже исчезающего, чтобы превратиться в новую красоту, разделяют не все. Двое мужчин, которые припарковали рядом свой видавший виды автомобиль, стояли, поддерживая друг друга и обняв за плечи, и пустыми глазами смотрели на развертывающуюся перед ними сцену.
Баукеру показалось, что он их узнал.
Это были ювелир и его брат, живущие в Стикуотере в пятнадцати милях отсюда. Баукер даже подумал, что они, возможно, поддерживают друг друга, потому что сильно выпили.
Но тогда он подошел немного ближе, то решил, что неправ.
Баукер вернулся к машине, завел двигатель и, дав газу, направился к лондонской дороге. Есть моменты, когда лучше не вмешивается: например, когда видишь, как двое взрослых мужчин смотрят на сооружение форелевого озера, а из глаз их катятся большие, горькие слезы.
