Ш.Д. Розан: Избранное

[Клуб любителей детектива]

ШИРА ДЖУДИТ РОЗАН: ИЗБРАННОЕ     Творчество современной американской писательницы Ширы Джудит Розан практически неизвестно российским любителям криминальной литературы. На данный момент (конец 2023 г.) переведены только два рассказа. Мы попробуем, в меру своих сил, немного заполнить этот пробел.    Большинство рассказов объединяют два главных персонажа: девушка китайского происхождения Лидия Чин*  Lydia Chin и ее компаньона Билла Смита*  Bill Smith . В ряде рассказов они действуют раздельно. Так же, в отдельных историях, самостоятельным главным героем, становится мать Лидии — Чин Ен Юн.    В этом топике собраны произведения автора — первые переводы, выполненные участниками форума, выполненные специально для форума “Клуб любителей детектива”. Рассказы скомпонованы по датам первой публикации на языке оригинала. Подробнее о каждой истории в вкладке конкретного произведения (информационный блок).         ВАЖНО! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ РАССКАЗА!

• ВНИМАНИЕ!
    Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
    Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• “Подталкивание”

     Предисловие | +

    “Подталкивание” —“body english” — движения игрока в полубессознательном или шутливом усилии заставить уже приведенный в движение предмет (например, мяч, по которому он уже ударил) перемещаться в нужном направлении.

      ЭТО было первое дело, за которое я взялась вопреки своему желанию. И мои предчувствия оправдались, потому что оно к тому же оказалось первым делом, заставившим меня задуматься, хочу ли я всю оставшуюся жизнь быть частным детективом.
      — Да ведь на самом деле она тоже вовсе не хочет иметь со мной дело, — я кипела от злости. Свое возмущение я изливала Биллу Смиту (мы с ним время от времени работали вместе), сидя в закусочной “Павлин” на Мотт-стрит. — Потому, что я не знаю

  мандарина*

   Китайский язык делится на множество диалектов. Один из них — кантонский, на котором в основном разговаривают в провинции Гуандун и некоторых прилегающих к ней районах, а также в Гонконге и Макао; на нем же говорят и китайцы-эмигранты, в том числе Лидия Чин, ее мать и большинство их друзей и соседей в Чайна-тауне. Государственным языком в КНР является пекинский диалект, или путунхуа, который в западной литературе обычно называют мандарином или мандаринским языком.

  . Она едва не выскочила из комнаты, когда обнаружила это. Спесивая тайваньская госпожа! И она просто-напросто отказывается разговаривать на кантонском. Она настаивает, чтобы мы говорили по-английски. Можешь ты себе это представить?
      — Я всегда настаиваю, чтобы ты говорила по-английски, — заметил Билл. Он переложил слегка обжаренного кальмара с большого блюда в миску с рисом.
      — Не начинай! — я опустила палочки для еды в груду темно-зеленого кресс-салата под карамельным соусом. — Вы большие, грубые, неуклюжие, иностранные варвары, и как раз в этом-то вся проблема.
      Билл остановился, не донеся кусок кальмара до рта.
      — Иностранные?
      Я была не в духе, и мне хотелось поспорить.
      — Я выросла в этой стране. А некоторые провели свое детство, шатаясь по свету.
      — Так прошла моя юность. Но ты выросла в Чайна-тауне, а ведь ты сама всегда говоришь, что это вообще другая планета. Послушай, Лидия, как насчет того, чтобы поговорить про это дело, пока ты не проткнула меня своими палочками?
      — Дай мне сначала поесть, — мрачно сказала я. Я занялась кальмаром; он был острым и нежным. Это немного утешило меня, а пахнущий дымком и жасмином чай утешил меня еще больше. Может, просто у меня был низкий уровень сахара в крови.
      — Вообще-то, — сказала я громко, — может быть, я просто нервничаю.
      — Это миссис Ли заставляет тебя нервничать?
      Не хотелось признаваться, но это была правда.
      — Она очень влиятельная персона в Чайна-тауне. Она владеет там четырьмя большими фабриками. — (“Фабриками” в Чайна-тауне называют потогонные мастерские; но Биллу это было известно.) — Моя мать ужасно боялась, что я оскорблю ее. Моя мать будет чувствовать себя униженной, если миссис Ли останется мной недовольна.
      — Однако ты говоришь, что не понравилась ей.
      — Не понравилась. Но она все-таки наняла меня. Она не станет порочить меня на людях, пока я работаю на нее. Иначе она будет глупо выглядеть, понимаешь. Нанять кого-то настолько неподходящего, как я.
       — Думаю, ты вполне подходящая. Думаю, ты более чем подходящая. Не смотри на меня так, расскажи мне про это дело. Ты нанимаешь меня. Что мы будем делать?
      — Следить за женщиной. Я подумала, что у тебя это хорошо получится.
      — Только если она такая маленькая злющая очаровательная китаяночка, как ты.
      Он выпил немного пива, а я сердито смотрела на него.
      — Я знаю, почему ты злишься, — он поставил кружку на стол. — Ты терпеть не можешь эту женщину за то, что она заставляет тебя нервничать. Ты хотела бы отказать ей, но вынуждена взяться за ее дело, иначе твоя мать потеряет лицо. Ты в тупике. Господи, ты ведь просто не выносишь, когда тебя учат, что тебе делать, правда?
       — Тебе лучше знать, — я доела своего кальмара. В чайнике из нержавеющей стали что-то еще оставалось, и я налила себе еще одну чашку.
      Билл подождал, пока я закончу, и достал сигареты.
      — Все в порядке?
      Я не поняла, что он спрашивает: можно ли ему теперь закурить, или почувствовала ли я себя лучше.
      — Ну, выкладывай.
      Тогда я вздохнула и провела рукой по волосам.
      — Пожалуй, ты прав.
      — Что ж, это большая редкость, — он бросил спичку в белую пепельницу с нарисованным на ней красным павлином. — Выходит, с делом все в порядке, но тебе не нравится клиент?
      Я покачала головой.
      — Мне не нравится это дело.
      — Почему? Что с ним такое?
      — Миссис Ли хочет, чтобы мы следили за невестой ее сына. Девушкой по имени Джил Мур.
      — Имя, похоже, не китайское.
      — В этом-то все дело. Она высокая блондинка, и, по мнению миссис Ли, ей совершенно нельзя доверять. Миссис Ли думает, что она изменяет ее сыну.
      — А ее сын тоже так думает?
      — Нет, и миссис Ли не хочет, чтобы он знал, чем мы занимаемся, пока мы не добьемся успеха.
      — Ты с ним знакома? С сыном?
      Я кивнула.
      — Ли Кван Чен. Кван Чен Ли по-вашему. Он на несколько лет младше меня, но, если ты вырос в этом районе, ты всех тут знаешь.
      — Что он за человек?
      — Когда ему было двенадцать, он набросился на моих кузенов-близнецов на школьном дворе, потому что они обошли его на экзамене по математике. Он очень не любит проигрывать. Они дрались, как ласки в мешке. Мне пришлось их разнимать. Думаю, у меня до сих пор остался шрам.
      — Я могу на него посмотреть?
      — Даже не надейся.
      — Похоже, твои кузены тоже не любят проигрывать.
      — Мои родственники? Не будь смешным.
      Билл стряхнул пепел с сигареты.
      — Ну, и что ты думаешь об этом?
      — Ей хотелось бы, чтобы это оказалось правдой.
      — Миссис Ли?
      — Да. Она там сидела с этакой улыбочкой, мол, я же говорила; словно все это уже подтвердилось. Она сказала: “Эта Джил Мур любит рис”. Она была похожа... как это вы говорите? На кошку, съевшую канарейку?
       — Да, мы так говорим. А что значит “любит рис”?
      — Сходит с ума по азиатам. Так говорят о белых, которых тянет к азиатам, просто оттого, что мы такие экзотичные, или, во всяком случае, вы, белые, считаете нас такими.
      — Паранойя.
      — И это кажется привлекательным?
      — У тебя — да. Но продолжай.
      Я вздохнула, но продолжила.
      — Оба они, Джил Мур и Кван Чен, — студенты Нью-Йоркского университета. Кван Чен собирается получить диплом финансового менеджера, чтобы продолжить дело своей матери. Джил Мур изучает культуру стран Азии.
      — Выглядит довольно подозрительно.
      — Так думает миссис Ли. Месяцев шесть назад Кван Чен привез Джил в квартиру миссис Ли; Джил попыталась произвести хорошее впечатление на будущую свекровь. Тогда они встретились в первый и последний раз. Она оставалась наедине с Джил не больше двадцати минут, и, основываясь на том разговоре, она уверена, что Джил интересуется Кван Ченом только из-за каких-то извращенных сексуальных пристрастий белых тварей.
      — Не критикуйте извращенные сексуальные пристрастия белых тварей, пока не познакомитесь с ними поближе.
      — Ох, давай оставим это, ладно? — иногда мне нравятся такие шуточки Билла, но не всегда. — Во всяком случае, когда я спросила миссис Ли, что заставило ее подозревать нечто подобное, она одарила меня этаким снисходительным взглядом и сказала: “Мать знает. Ты следить за ней, ты увидишь”. Мне хотелось стукнуть ее.
       — По-моему, она хочет расстроить то, что она считает неподходящим браком для своего сына. Это не заслуживает восхищения, однако ничего необычного здесь нет.
      — Угу, но я люблю, когда все заканчивается хорошо. Если Джил Мур и Кван Чен Ли любят друг друга, при чем тут его мать? Я хочу сказать, кто ее спрашивает? Но, если я не смогу доказать, что Джил ему изменяет, она не поверит, что так вышло оттого, что она ошибалась. Она будет ходить и рассказывать везде и всюду в Чайна-тауне, какой я неумелый детектив. Для моей матери это было бы ужасно.
       — Выходит, — сказал Билл, — ты проигрываешь в любом случае. Если она права, ты будешь разочарована. Если она ошибается, у тебя будут неприятности.
      — Вот именно, — вздохнула я. — В самую точку.
      Появился официант, застенчиво улыбаясь. Он принес нам счет и две стеклянные вазочки с темно бордовым желе, в поверх которого в каждой лежало миндальное печенье.
       — Что это? — спросил Билл, подозрительно глядя на свою вазочку.
      Я посмотрела в сторону двери, там широко улыбался мне мистер Хан, владелец закусочной. Я обратилась к нему по-китайски. Он ответил.
      — Это желе из бобовой пасты, приготовленное его новым поваром, — объяснила я Биллу. — Он говорит, что даже белым людям оно нравится.
      — По крайней мере он признает, что я человек.
      — Ну, он сказал не совсем это.
      Билл потушил сигарету, и мы попробовали желе. Оно было сладким, с нежным вкусом личи и апельсина.
      — Передай ему, что мне понравилось, — сказал Билл.
       Я снова окликнула мистера Хана. Со своего поста у двери он улыбнулся и поклонился.
      — Тот язык, на котором ты говоришь с ним, — спросил Билл, — это кантонский?
      — Ага. На нем говорят только крестьяне, такие как дядюшка Хан Джо и я. Уверена, что, прожив в Чайна-тауне двадцать лет, миссис Ли тоже его понимает. Но она не опустится до того, чтобы говорить на таком грубом, отвратительном наречии.
      — Отвратительном?
      — Разумеется, нет.
      — Я так и подумал.
      
      На многолюдной улице в этот ноябрьский день было прохладно. Тающие в вышине облака приглушали солнечный свет, а ветер, готовясь к зиме, уносил с дороги в сточную канаву бумажки.
      Двигаясь на север, мы пробирались среди пожилых китаянок в стеганых куртках, с коротко остриженными седыми волосами, выбиравших овощи плечом к плечу с покупателями из престижных районов, не знавших, как называется зелень, которую они покупали. Обвешанные фотоаппаратами туристы заглядывали в путеводители, чтобы прочесть про улицы, на которых я выросла. Уличные торговцы предлагали хлопчатобумажные носки и игрушечные радиоуправляемые машинки, выкрикивая на ломанном английском: “Три, пять доллар!” и: “Смотри, он едет!” Эти уличные торговцы часто были новоиспеченными иммигрантами. Иногда это были единственные английские слова, которые они пока знали.
      — Я также думаю, что миссис Ли говорит по-английски лучше, чем притворяется, — сказала я Биллу, когда мы пересекли Канал-стрит. — Или, во всяком случае, лучше понимает.
      — Она плохо говорит по-английски?
      — Она важничает и чванится, но ее грамматика ужасна. Я думаю, она не желает выучить английский получше, или говорить так хорошо, как могла бы. Это значило бы уступить.
      Мы друг за другом прошли мимо стоявших на тротуаре столиков кафе, в том районе, что прежде был “Маленькой Италией”. Кафе до сих пор все еще так называлось, хотя все остальные вывески сейчас были уже на китайском.
      — Ну, — сказал Билл, — И что теперь?
      — Теперь мы подождем где-нибудь поблизости, пока Джил Мур на занятиях, и посмотрим, как долго нам удастся следить за ней, чтобы она нас не заметила.
      — Вместе? Примерно полтора фута.
      Билл на тринадцать дюймов выше, на восемнадцать фунтов тяжелее и на двенадцать лет старше меня; у него большие сильные руки и такое лицо, по которому сразу видно, что он уже больше двадцати лет работает частным детективом. Я невысокая, однако я всегда говорю, что я быстрее, а он всегда говорит, что я в лучшей форме, чем он. И оба мы знаем, что я лучше стреляю, хотя именно он научил меня стрелять. Но я много тренируюсь.
      И, кроме всего прочего, я — китаянка. А он — нет. Мы действительно странная пара.
      — Нет, — сказала я. — Мы спрячемся в разных местах.
      Этому способу научил меня Билл, и мы часто им пользуемся. Очень удобно следить за кем-то вдвоем, поскольку объект может оказаться на удивление скрытным и вы можете потерять его, даже если он не догадывается, что за ним следят. Единственная причина оказаться от слежки вдвоем — если клиент не может себе позволить таких расходов. Когда я сообщила миссис Ли наши расценки, она заупрямилась:
      — Это слишком дорого. Неопытное дитя. Я плачу половину.
      И нам пришлось поторговаться. Но я ожидала этого, и потому сразу назвала завышенную цену. И вот, думая, что платит мне одной, она за те же деньги наняла и меня, и Билла.
      Я рассудила, что это удачная сделка.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Занятия Джил Мур проходили в старом белом здании с большими окнами, принадлежавшем Нью-Йоркскому университету, на восточной стороне

  Вашингтон-сквер*

   Один из самых известных и популярных парков Нью-Йорка.

  . На то, чтобы выяснить это, я потратила час, остававшийся между той минутой, как миссис Ли, презрительно фыркнув, вышла из моего офиса, и временем, когда я должна была встретиться с Биллом за ланчем. Мне пришлось сделать два телефонных звонка разными голосами. Позвонив в

  студенческий офис*

   Студенческий офис — подразделение, созданное, чтобы помогать в любых вопросах организации учебного процесса. Здесь можно узнать актуальное расписание, а также получить информацию об академической успеваемости, заказать справку или отметку в какой-либо документ.

  , я прикинулась бестолковым сотрудником бухгалтерии, разыскивавшим Джил Мур, безнадежно спутав ее то ли с Джо Муром, то ли с Джоан Мур, то ли бог весть с кем. Второй звонок был на кафедру культуры стран Азии, где я узнала расписание и адрес, по которому проходили занятия Джил Мур.
      — Херро, — сказала я, путая “Л” и “Р” (ведь от нас, азиатов, этого ожидают). — Я Чин Линг Ван Чжу — (эта часть моей истории была чистой правдой) — ох, я приграшена прочесть сегодня лекцию об искусстве эпохи расцвета

  династии Мин*

   Империя/ династия Мин — государство, образовавшееся на китайских землях после свержения власти монгольской империи Юань. Существовало с 1368 года по 1644 год.

  . Предпорагается, что речь пойдет о духовных свитках империи Мин. Это так глупо, но я совершенно запуталась. Скажите, пожалуйста, где мы встречаемся?
      Они рады были мне помочь.
      Билл заметил, когда я рассказала ему об этом, что они, наверно, рады были бы помочь, даже если бы я позвонила как обычный человек и просто спросила. Но мне всегда нравится применять свои умения, когда у меня есть такая возможность.
      Вооружившись фотографией Джил Мур, которую дала мне в тот день миссис Ли, Билл расположился на скамейке на краю парка вместе с другими бездельниками. Я чувствовала на себе его взгляд, когда пересекала улицу, направляясь к зданию, где проходили занятия.
      Я вошла в здание вместе с группой из четырех студенток университета. Одна была в джинсах, другая — в легинсах с модным в 60-е годы узором из ромашек, двое оставшихся — в коротких юбках. Третьей в короткой юбке стала я. Охранник за столом в холле моментально остановил бы Билла, но едва взглянул на меня; он лишь сравнил мои ноги с ногами других девушек, видневшимися из-под юбок.
      Мы все зашли в лифт, однако я вышла первой, на третьем этаже. Я завернула за угол, к переполненной студентами аудитории, где кто-то читал лекцию об искусстве эпохи расцвета династии Мин. По-видимому, не о духовных свитках империи Мин, даже если они действительно существуют, в чем я лично сомневаюсь.
      Я устроилась на полу в другом конце коридора, откуда могла хорошо видеть дверь аудитории, и вытащила из своего кожаного рюкзака

  “Над пропастью во ржи”*

   Знаменитый роман Джерома Сэлинджера. В 2005 году журнал Time включил роман в список 100 лучших англоязычных романов, написанных начиная с 1923 года, а издательство Modern Library включило его в список 100 лучших англоязычных романов XX столетия.

  . Я прочла эту книгу, когда мне было 14, и она не произвела на меня сильного впечатления, но я подумала, возможно, при других обстоятельствах мне стоит дать ей еще один шанс.
       Через пятнадцать минут после того, как я дала этой книге еще один шанс, прозвенел звонок, и начался настоящий ад. Повсюду распахнулись двери. Передовые отряды — студенты, чьи следующие лекции были на другом конце кампуса, — выскочили из аудиторий и были уже в лифте или вприпрыжку мчались вниз по лестнице вниз, прежде чем профессора успели дать задания по чтению. Затем появились более неторопливые, жонглируя книгами, тетрадями, рюкзаками и сумками, размером с чемодан. С глухим стуком захлопывались учебники, закрывались молнии, молодые люди окликали друг друга, коридор наполнили жизнерадостные голоса с множеством самых разных акцентов.
      Я встала и надела рюкзак, высматривая среди студентов, высыпавших из лекционной аудитории, то лицо, что было на фотографии, которую дала мне миссис Ли.
      Заметить Джил Мур оказалось нетрудно. На ней была белая блузка, синие джинсы и длинные медные серьги, а на ее левой руке я заметила маленькое кольцо с брильянтом. Это обнадежило меня. Женщина, изменяющая мужчине, не станет носить подаренное им обручальное кольцо, отправляясь на свидание с другим, не так ли?
      Конечно, кольцо нетрудно и снять.
      Пока Джил Мур искала в своей холщовой сумке место для тетради, какой-то симпатичный мужчина азиатской наружности пробирался к ней сквозь толпу. Он окликнул ее по имени. Она обернулась, заметила его и приветливо улыбнулась. Он подошел к ней, похоже, о чем-то спросил, но разговаривали они тихо; я не могла их слышать. Все еще улыбаясь, она покачала головой, потом быстро огляделась вокруг. Она наклонилась ближе и что-то прошептала. Он кивнул. Потом она, сверкнув глазами, сжала его руку и пошла вниз по лестнице.
      Я затопала следом за ней, думая: “Черт, черт, черт”. Я не знала, кем был этот парень, но он не был Кваном Ченом Ли.
       Я следила за Джил Мур весь остаток дня — в сквере Вашингтона, где по асфальтовым дорожкам шелестели опавшие листья; в университетской библиотеке, где она прозанималась примерно два часа, а я вернула “Над пропастью во ржи”. Потом мы ходили по магазинам на Шестой авеню, пили капучино в кафе “Лукка” (она внутри, я — снаружи), а затем около семи часов мы вернулись обратно, к старому кирпичному зданию на Макдугал-стрит. Все это время я чувствовала, что Билл где-то рядом: в конце квартала или через дорогу от нас; силуэт где-то на краю поля зрения, который всегда исчезал, когда я поворачивала голову.
      Именно это здание на Макдугал-стрит мне назвала любезная секретарша из студенческого офиса как адрес Джил Мур. Я видела, как она вошла в дом, и видела, как минуту спустя в квартире на четвертом этаже зажегся свет.
      На противоположной стороне улицы и чуть в стороне было кафе. Вот за что я люблю Нью-Йорк. Не знаю, что бы делали частные детективы в пригороде.
      Я устроилась за столиком у окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как Билл свернул за угол и скрылся. Если у этого многоквартирного дома есть второй выход в проулок, я какое-то время больше не увижу его. Он засядет там, выжидая, пока Джил Мур выйдет из дому, или пока я не приду к нему, сказать, что на сегодня мы закончили. Это было мое дело, и решать должна была я.
      Должно быть, там не было проулка, потому что через пару минут он вернулся, закуривая сигарету на углу улицы. Я высунулась из кафе и махнула ему рукой, чтоб он зашел.
       Он подсел ко мне за круглый деревянный столик и заказал эспрессо и пирожное наполеон. Я выбрала мятный чай.
      — Спасибо, шеф, — ухмыльнулся Билл, когда официант отошел. — На улице становится холодно.
      — Ну, может, сегодня вечером она останется дома, — сказала я. — А если нет, мы выйдем отсюда порознь.
      Но она и в самом деле осталась дома. Пока мы пили наши напитки, я рассказала Биллу про мужчину, с которым Джил Мур о чем-то совещалась, выходя из аудитории. Он сказал, что ему все это кажется довольно невинным, и я с ним согласилась. Но я была не так уж уверена в этом, да и он тоже, хотя он этого и не сказал.
      Примерно через час мы заказали

  антипасто*

  Антипасто — традиционная горячая или холодная мясо-овощная закуска в итальянской кухне, подаваемая на большой тарелке или вращающемся деревянном подносе перед основным блюдом. Антипасто выкладывают на блюдо так, чтобы создавалась композиция, гармоничная не только по вкусу, но и по внешнему виду.

  — твердую пеперони, маринованный острый перец, ломтики нежного

  проволоне*

   Проволоне — твердый нежирный итальянский сыр. Вкус варьируется в зависимости от разновидности: от резкого до очень мягкого. В качестве закуски используют сладковатый проволоне дольчи.

  — и разделили ее.
      — Как ты можешь есть это после пирожного? — удивилась я.
      — Такие уж вкусы у “белой швали”.
      — Вот видишь, — мрачно сказала я, — на самом деле мы никогда не сможем понять друг друга.
      — И если это так, — сказал Билл, раскопав анчоус и переправив его ко мне на тарелку, потому что знал, что я обожаю их, — то причина, разумеется, в том, что я — белый, а ты — китаянка.
      — Да, — сказал я. — Разумеется, все дело в этом.
      Когда мы вошли в кафе, там звучала какая-то оперная музыка; трагические голоса то перебивали друг друга, то причитали порознь, и я была уверена, что если бы понимала их, это разбило бы мне сердце. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь негромкими разговорами. Теперь же элегантный официант с кожей цвета красного дерева вставил в магнитофон новую кассету, и стремительные звуки пианино зазвенели вокруг нас. Лицо Билла сделалось отрешенным. Всего на мгновение; возможно, кто-нибудь другой мог бы и не заметить этого.
      — Ты играл это? — спросила я его.
      — Да.
      — Что это?
      — Бетховен.

  Вальдштейновская соната*

   Вальдштейновская соната — соната для фортепиано №. 21 (“Аврора”), посвященная графу Вальдштейну, хорошему музыканту, одному из боннских покровителей и друзей Бетховена.

  . Я играл ее не так хорошо.
      — Ты... — начала я. Внезапно Билл положил руку мне на плечо.
      — Смотри, — сказал он, кивнув в сторону окна. — Это тот парень, которого ты сегодня видела?
      Входная дверь в доме Джил Мур была распахнута. Пока мы смотрели, молодой человек азиатской внешности взбежал по двум ступенькам крыльца, потом отпер вторую дверь и вошел внутрь. Он нес рюкзак и сумку с продуктами.
      — Нет, — сказала я, — Это Кван Чен Ли.
      Больше ничего в тот вечер не произошло. У Кван Чена, по словам его матери, была квартира на Восточной Девятой улице.
      — Сыну полезно, — сообщила она мне, — жить самостоятельно, учиться вести хозяйство. Позже он сможет должным образом заботиться о своей матери.
      Я не знала, какое хозяйство заведет Кван Чен в доме без лифта на Девятой улице. Возможно, миссис Ли просто пыталась сохранить лицо, притворяясь, будто одобряет желание своего сына жить отдельно от нее. Одно было совершенно ясно: каким бы ни оказалось его домашнее хозяйство, она рассчитывает в конце концов поселиться вместе с ним. Что ж, как и любая китайская мать, она имела на это неоспоримое право.
      Кван Чен больше не выходил на улицу, а никто из тех, кто нас интересовал (то есть ни один азиат) не входил в дом. И около десяти я решила прекратить слежку. Я оплатила счет, взяла копию для миссис Ли и оставила хорошие чаевые. Мы с Биллом пошли на юг по Шестой улице, к Канал-стрит, в холодной синей нью-йоркской ночи. Машины спешили по Шестой улице куда-то невесть куда. На Канал-стрит мы условились встретиться на следующее утро и начать все заново. Мы слегка поцеловались на прощанье, как всегда. И я почувствовала себя немного виноватой и смутилась, как всегда. Билл хотел бы от меня большего, однако он понимал, что я чувствую. И хотя он часто как бы в шутку предлагал зайти дальше, однако никогда не настаивал. Отчего-то это заставляло меня чувствовать себя виноватой и смущаться.
      Потом мы расстались. Билл повернул направо, к своему жилищу на Лайт-стрит, а я — налево, в Чайна-таун.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

       На следующее утро было пасмурно и холоднее, чем накануне. Занятия у Джил Мур начинались в девять. В четверть девятого Билл и я с разных углов улицы наблюдали, как она и Кван Чен вышли из ее дома и пошли по Макдугал-стрит. Они о чем-то разговаривали и улыбались. Глаза Джил Мур сияли, как днем раньше, когда она беседовала с другим азиатом.
      День оказался довольно скучным, и я чувствовала себя виноватой перед Биллом, который большую его часть провел на скамейке в парке. Он не любит мерзнуть. Я прекрасно устроилась: посидела в коридоре в белом здании; потом — в студенческом кафетерии (где, судя по сохранившимся у меня воспоминаниям, было даже еще более шумно, чем в столовой моего колледжа); потом — в библиотеке и снова в белом здании. Я бросила “Над пропастью во ржи” и обернула в коричневую бумагу “Руководство по слежке и скрытному наблюдению”, так что мне было что почитать в длинных промежутках от звонка до звонка.
      Занятия у Джил Мур заканчивались в полчетвертого. Я сидела на подоконнике в конце коридора, когда дверь ее аудитории открылась. Она вышла одной из первых, подхватив свою сумку, и поспешила к лестнице. Она вприпрыжку помчалась вниз, а я последовала за ней в толпе спешащих людей. У меня даже не осталось времени, чтобы убрать мое “Руководство по слежке” в рюкзак, пока мы не зашагали через Вашингтон-сквер. Ноги у Джил Мур были куда длиннее моих — а у кого не были? — и я пожалела, что со мной нет моих роликовых коньков. К тому же я знала, куда мы направляемся. Кроме того, у меня был Билл, без труда успевавший за ней, прогуливаясь с видом праздного прохожего.
      Я верно угадала, куда мы идем, и, когда Джил Мур открыла дверь своего дома, Билл и я встретились в кафе на противоположной стороне улицы. Все столики у окна были заняты. Но это было очень маленькое кафе: с того столика, который мы выбрали, нам было хорошо видно старое кирпичное здание.
      — Господи Иисусе, — сказал Билл, дыша на руки, чтобы согреть их. — Мне стоило бы потребовать у тебя двойную плату за холод.
      — Тебе следовало бы надеть шелковое белье.
      — Ты мне его купишь? Я тебе его продемонстрирую.
      Мысль о Билле, в эффектных позах демонстрирующем шелковое нижнее белье, едва не заставила меня расплескать мятный чай по всему столу.
      — Давай, давай, — сказал он. — Смейся надо мной...
      Он осекся. Я вслед за ним глянула в окно, и мы увидели то, чего я надеялась не увидеть.
      Симпатичный молодой азиат, которого вчера встретила Джил Мур (и глаза ее сияли, когда она разговаривала с ним), быстро шел по Макдугал-стрит со стороны университета. Он огляделся, вошел в вестибюль ее дома и позвонил в квартиру. Его впустили.
      — Проклятье! — понизив голос, сказала я.
       Мы ждали. Ничего больше не происходило. Мы немного выпили. Билл, подняв брови, предложил мне кусок абрикосового торта. Я отказалась. Парень не выходил.
      — Кван Чен на вечерних занятиях, — сказала я Биллу. — Семинар. Его мать рассказала мне. По вторникам и средам до шести.
      — А в остальные дни его расписание почти совпадает с ее?
      Я кивнула.
      — Выходит, это единственное время, когда она может быть уверена, что останется одна.
      — Думаю, это так.
      Билл отхлебнул свое какао.
      — Послушай, — сказал он, — это не твоя проблема. Тебя наняли выяснить, что происходит. Теперь твое дело — предоставить доказательства клиенту. Как ведут себя некоторые люди — не твоя проблема.
      — Знаю, — сказал я. — Но я люблю, когда все кончается хорошо.
      Мы обсудили, что все это может оказаться вовсе не тем, чем кажется. И, разумеется, это была правда. Мы также обсудили более практические вещи: вроде того, как сфотографировать, что происходит, чем бы оно не оказалось. Вот когда расследование в пригороде имеет свои преимущества. Вы не можете прокрасться сквозь кусты и вскарабкаться по водосточной трубе, если объект живет на четвертом этаже многоквартирного дома на Макдугал-стрит.
      Вы, однако, можете взобраться на крышу дома напротив.
      Билл застегнул молнию на своей куртке и вышел. Я следила за окнами Джил Мур. Занавеска, которую она задернула вчера вечером, когда зажгла свет, сейчас еще не была задернута, и свет в квартире не горел. В это время года темнеть начинает в половине пятого. Я надеялась, что нам хватит времени, чтобы найти место, откуда можно будет заглянуть в окно, прежде чем Джил Мур решит, что ей нужен свет и задернет занавеску.
       Или, может быть, для того, чем она занимается, ей вообще не нужен будет свет.
       Билл вернулся через десять минут.
      — Порядок, — сказал он, усаживаясь. — В здании прямо напротив нее прачечная самообслуживания. Я потолковал с управляющим.
      — И он просто сказал: “Валяйте”?
      — Я дал ему пятьдесят долларов.
      — Пятьдесят долларов?! — ужаснулась я.
      — У парня могут быть неприятности. Парень может потерять работу. Парень чует легкие деньги, когда ему подворачивается случай.
      — Ладно. Надеюсь, все будет в порядке. Надеюсь, миссис Ли не откажется заплатить за компромат.
      Я знала, что не откажется. Я заплатила по счету и вышла в дверь, которую Билл открыл передо мной. Войдя в здание прачечной, мы позвонили управляющему. Из задней комнаты вышел небритый мужчина и, не сказав ни слова, повел нас по узкой лестнице на крышу. Он отпер перед нами железную дверь.
      — Убедитесь, что плотно прикрыли эту чертову штуковину, когда будете уходить, — буркнул он Биллу.
      — Само собой, — сказал Билл. — Спасибо.
      Управляющий что-то проворчал, глянул разок на меня, повернулся и зашаркал вниз по лестнице.
      Здание прачечной было ниже, чем многоквартирный дом на противоположной стороне улицы, где жила Джил Мур; его крыша была примерно на пол-этажа ниже ее окна. Покрытая битумом крыша шла под уклон, к верхнему краю водосточного желоба на фасаде.
      Я легла животом на битум и вынула из рюкзака бинокль. Глядя в бинокль поверх водосточного желоба, я прекрасно могла заглянуть в окно к Джил Мур.
      — Что там происходит? — послышался шепот Билла сзади.
      — Это гостиная. Они пьют чай и разговаривают, — я отползла немного назад и передала ему бинокль.
       Он уставился поверх водосточного желоба.
      — Смеркается. Если ты собираешься фотографировать, тебе лучше начинать прямо сейчас.
       — Это недостаточно пикантная ситуация, чтобы фотографировать, — проворчала я, однако достала фотоаппарат, прикрепила телеобъектив и нажала затвор. Я отсняла половину пленки и остановилась, выжидая, на тот случай, если Джил Мур и неизвестный азиат сделают нечто более компрометирующее. Вместо этого она встала, включила свет и задернула занавеску.
      — Ф-ф-у, — сказала я.
      — Мы можем прийти в четверг, если ты захочешь, — сказал Билл.
      — Я лично не захочу, но миссис Ли, возможно, захочет.
       Мы прошли обратно через железную дверь (плотно прикрыв ее) и вышли на улицу. Мы устало поплелись на юг по Шестой авеню; было холодно и автомобили сердито сигналили друг другу.
       — Не понимаю я белых людей, — сказала я. — В самом деле не понимаю. Ты же видел ее нынче утром с Кван Ченом. Она была счастлива. Все было чудесно. Она замечательно себя чувствовала. Эх вы, белые люди!
       — Полегче, — сказал Билл. — Я в этом не повинен.
      — Угу, но держу пари, ты это понимаешь. Романтическую любовь придумали вовсе не китайцы. Ее изобрели вы, белые. Как же вы можете вытворять нечто подобное?!
      Я знала, что несправедлива к нему, и он знал, что ему незачем отвечать.
      Едва оказавшись в своем офисе, я позвонила миссис Ли.
      — У меня кое-что есть. Думаю, вы захотите это увидеть, — сказала я. — Я отдала пленку на проявку. Они сказали, я могу забрать ее в шесть.
      Я не предложила ей встретиться со мной. Это было бы слишком прямолинейно, это значило бы проявить неуважение. Если то, что я сказала, ее заинтересовало, она сама может сказать мне, чего от меня хочет.
      — Я приеду в твой офис, — сказала миссис Ли. — Шесть тридцать. Ты быть там. Вовремя.
      — Да, — сказала я, подавляя раздражение. — Я буду там. Вовремя. Благодарю вас, миссис Ли.
      Я повесила трубку, злясь на себя. Благодарю вас? Благодарю вас?!
      Я отправилась домой, поцеловала мать и рассказала ей, что миссис Ли и я отлично поладили друг с другом. Прежде чем она успела спросить меня еще о чем-нибудь, я достала свои роликовые коньки и быстро умчалась прочь по призрачным, опустевшим улицам нашего квартала в сторону

  Бэттери-Парк*

   Квартал в Нижнем Манхэттене.

  . Я накаталась до полного изнеможения, прежде чем вернуться обратно в Чайна-таун и передать миссис Ли доказательство, что счастливого конца не будет.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      На следующий день с утра пораньше я позвонила Биллу.
      — Я отдала ей фотографии, — сказала я.
      — Как они ей понравились?
      — Она была в восторге. Улыбнулась мне этой своей жуткой улыбкой — выразила свое полное превосходство, понимаешь? — и сказала: “Мать знает. Мать всегда знает, что лучше сыну”. Я сказала, что они ведь не делают ничего особенного на этих фотографиях: просто беседуют, и что в подобной ситуации я посоветовала бы продолжать слежку еще несколько дней.
      — И что сказала она?
      — Она только фыркнула: “Пф, жадная девчонка. Нет нужды, не платить. Здесь достаточно. Сколько счет?” Я показала ей счет, и она тут же оплатила его чеком.
      — Итак, все кончено.
      — Ну, да, — сказала я. — Ну, да, но...
      — Пф, — сказал Билл. — Глупая девчонка. Ты хочешь продолжить слежку за Джил Мур.
      — Вот именно, — я пропустила мимо ушей его поддельный китайский акцент, который был и в самом деле хорош. — Я знаю, что это не мое дело...
      — Встретимся через полтора часа возле ее дома.
      Я заколебалась.
      — Я не уверена, что смогу заплатить тебе, — сказала я. — Я хочу сказать, ведь дело закончено.
      — Ты можешь заплатить мне иным образом.
      — Да, но не буду.
      — Знаю. Но подумай только о своем долге, который все растет.
      —

  Мусорные облигации*

   Высокодоходные облигации, выпускаемые компаниями, не имеющими солидной репутации. Их высокая доходность связана с повышенным риском потерять все вложенные в них деньги. В переносном смысле — рискованное вложение, которое может не окупиться.

  , — сказал я.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Мы продолжали следить за Джил Мур еще два дня. Она посещала лекции: искусство династии Мин; адмирал Перри и

  открытие Японии*

   Мэттью Кэлбрейт Перри (1794 ‒1858) ‒ военный и политический деятель США. Успешно провел дипломатическую миссию в Японии (1852‒1854), которая завершилась подписанием Канагавского договора, первого соглашения между изоляционистской Японией и США. В американской историографии традиционно оценивается как лицо, открывшее Японию Западному миру.

  ; обсуждение политической истории Южной Азии; место женщины в китайской культуре. “Тебе стоило бы получше выучить это”, — подумала я. Я слонялась вокруг всех аудиторий, где она бывала, и даже прослушала одну лекцию об искусстве династии Мин. Это оказалось довольно интересно: прекрасные слайды с глазурованными чашами и пышными шелковыми одеяниями. Я ходила за ней следом на ланч, в книжный магазин и в библиотеку, где она вытащила из своей сумки какую-то толстую зеленую книгу и блокнот и так глубоко ушла в свои мысли, что даже не подняла глаз, когда я прошла мимо. Я еще раз прошла мимо, в другую сторону. Мне просто хотелось посмотреть, чем она так занята.
      — Это было немного рискованно, — сказал Билл позже вечером в кафе, которое я уже мысленно называла “нашим”. Был вторник, день, когда Кван Чен Ли должен был быть на семинаре до семи часов вечера.
      — Знаю, — сказала я. — Мне не следовало этого делать. Я поступила плохо.
      — Ну, так что же она делала?
      — Ничего интересного. Переводила что-то на очень-очень примитивный мандарин. Заполняла блокнот грубыми неуклюжими иероглифами.
       — Такими же грубыми и неуклюжими, как я? Большие, грубые, неуклюжие, иностранные варвары, так ты нас называешь?
      — Тебя это все еще мучает? Мне жаль, что я это сказала. Я вовсе так не думаю.
      — Меня это совсем не мучает. Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой.
      — Дешевый трюк — заставить китайскую девушку чувствовать себя виноватой. Любой может сделать это. Ох, Билл! Проклятье! Смотри!
      Билл повернулся и посмотрел, куда я показываю. По Макдугал-стрит торопливо шел симпатичный азиат. Он нес под мышкой три учебника и так спешил скорее позвонить в квартиру Джил Мур, что уронил один из них себе на ногу, когда вприпрыжку взбегал на крыльцо.
      — Так ему и надо! — заявила я, пока мы смотрели, как он, прихрамывая, с минуту топтался на месте, потом подобрал толстую зеленую книгу и нажал кнопку звонка. Его впустили, и азиат, прихрамывая, вошел в дом.
       — Это несправедливо, — упрекнул меня Билл. Но я не слушала, потому что у меня возникла одна мысль. Я хотела рассказать о ней Биллу, — боже, как же мне хотелось, чтобы я оказалась права! — но я не успела. Едва я открыла рот, Кван Чен Ли промчался по тротуару и взбежал на то же самое крыльцо. Он вошел в вестибюль, и при этом порыв ветра распахнул его куртку.
      У него был пистолет.
      Билл, должно быть, тоже заметил это, потому что выскочил из-за стола одновременно со мной. Мы бросились к дверям кафе, оставив элегантного официанта стоять с открытым ртом.
      К тому времени как мы добежали до входной двери, она уже захлопнулась. И мы потеряли драгоценные секунды, пытаясь войти внутрь. В Нью-Йорке вы всегда сумеете открыть входную дверь, и через некоторое время нам тоже это удалось. Но прежде у меня бешено забилось сердце, и так подскочил адреналин, что мне хотелось самой вышибить эту дверь.
       Билл мчался первым, потому что мог прыгать через две ступеньки. Я неслась следом за ним по лестничным пролетам и площадкам между ними. За какой-то дверью плакал ребенок. Шаги Билла гремели, заглушая мои — более легкие и быстрые. Потом звук его шагов изменился: он добрался до четвертого этажа и выбежал на лестничную площадку. Он был уже почти у дверей ее квартиры, когда мы услышали выстрел.
       Если бы мы не знали, что это такое, то могли бы подумать, что где-то работает плотник — бьет молотком по дереву. Но мы знали. Билл заколотил в дверь.
      — Полиция! Откройте!
      Это было грубо, но подействовало. Внутри все затихло.
      Я добралась до двери.
      — Ли Кван Чен! — закричала я. — Я Лидия Чин. Впусти меня. Не стреляй!
      Мы с Биллом прижались к стене по обе стороны от двери, держа оружие наготове. На другом конце лестничной площадки приоткрылись дверь, оттуда выглянуло чье-то лицо.
      — Полиция! — рявкнул Билл. — Не высовывайтесь!
      Лицо поспешно скрылось.
      — Когда-нибудь ты наживешь из-за этого неприятности, — прошептала я.
      — Я всегда так делаю.
      — Ты можешь выбить ее?
      Он посмотрел на дверь и кивнул.
      — Кван Чен! — закричала я снова. — Впусти меня! Дай мне поговорить с тобой! Не трогай никого!
    
      Никакого ответа. Глаза Билла встретились с моими. Он немного отступил, а затем бросился на ничего не подозревающую дверь. Она дрогнула. Он налетел на нее снова, с большей силой, и дверь распахнулась. Билл пригнувшись вошел. Я пригнулась еще ниже, чтобы Кван Чену было труднее попасть в нас. Но он не стрелял. Он стоял в кухне, футах в восьми от нас; лицо искажено яростью и страхом. Кожа лоснится от пота. Он прижал локти к бокам, обеими трясущимися руками сжимая пистолет. Мы с Биллом тоже направили на него свое оружие, чтобы, если нам повезет, хоть один из нас остался в живых.
      Прекрасно.
      — Не надо, Кван Чен, — сказала я. — Опусти пистолет.
      Я была не уверена, что он услышал меня, так громко билось мое сердце.
      Он заговорил.
      — Она завела любовника! — его голос был громким и хриплым. — Мы еще даже не успели пожениться, а она уже завела любовника! Опозорила меня перед всеми! Моя мать была права! Я убью ее! Я убью их обоих!
      — Нет, — сказала я.
      — Нет, — из темной комнаты позади Кван Чена послышался дрожащий женский голос. — Нет!
      Я попыталась разглядеть, что делается в гостиной позади коридора. В слабеющем свете из окон, я увидела Джил Мур, стоявшую на коленях, руками она прикрывала другого мужчину, симпатичного азиата, на белой рубашке которого, на плече, расплывалось темное пятно. Ее глаза расширились от страха.
      — Прошу тебя, — дрожащий высокий голос Джил Мур звучал почти истерически. — Кван Чен! Это не то, что ты думаешь!
      — Ах, нет?! — он направил пистолет в ее сторону, и его кожа залоснилась еще больше.
      — Нет, — сказала я, привлекая его внимание. Он тоже был на грани истерики, и видеть другого мужчину в объятиях Джил Мур ничуть не помогало ему успокоиться. — Кван Чен, он ей не любовник.
      Он развернулся ко мне.
      — Не любовник?! — насмешливо произнес он. — А кто? Ее младший брат?
      — Нет, — сказал я. — Он ее учитель мандаринского языка.
      Недоверие, растерянность и злость сменяли друг друга на его лице.
      — Джил! — закричала я. — Я права?
      — Да! — отозвалась она. Ее голос снова задрожал. — Кван Чен, я хотела сделать тебе сюрприз. Я не хотела, чтобы ты узнал об этом, пока я не научусь хорошо говорить на мандрине, — она издала тихий всхлипывающий звук.
       Кван Чен, застывший и напряженный, с пистолетом, все еще направленным на меня, быстро глянул в гостиную, потом опять на меня. Он молчал.
      Я медленно выпрямилась, опустила свой пистолет, убрала его в кобуру на поясе. Я посмотрела на Билла. Пот выступил у него на лбу, когда он ответил на мой взгляд. Потом он тоже убрал пистолет в кобуру и выпрямился.
      “Господи, — подумала я, — если ты сейчас выстрелишь, Кван Чен, стреляй в меня. Потому что я не смогу жить с таким чувством вины”. Кван Чен ни в кого стрелять не стал. Он не шевелился. Он просто стоял, парализованный нерешительностью и недоверием.
       — Кван Чен? — голос Джил стал звонче и нежнее. — Это из-за твоей матери. Я хотела понравиться ей.
      Кван Чен рассмеялся коротким безумным смехом.
      — Моя мать? Это смешно. Почему ты решила, что понравишься моей матери, если выучишь мандарин?
      — Потому, что она сама так сказала, — ответила Джил.
      Кровь застыла у меня в жилах. Никто не произнес ни слова. Воцарилась полная тишина.
      Джил торопливо продолжала, пытаясь достучаться до него.
      — Помнишь тот день, у нее в гостях? Она сказала, если я выучусь говорить на ее языке, я выкажу этим должное уважение. Тогда она примирится с тем, что я жена ее сына. Я имею в виду, она никогда не говорила, что сможет полюбить меня, но я подумала, что это может стать началом. Мне хотелось сделать все как можно правильнее.
      В полумраке на ее щеках блеснула слеза.
      — Моя мать так сказала? — прошептал Кван Чен.
      — Да. Она даже нашла Ки Чжоу, чтобы он учил меня. На прошлой неделе мы начали.
      — Боже мой... — медленно проговорила я, не в силах поверить.
      Я посмотрела на Билла. В его глазах сверкнула ярость. Он стиснул зубы. Он тоже понял. Но я все равно сказала это.
      — Нас подставили.
      Он кивнул.
      В темноте квартиры Джил Мур Кван Чен опустил пистолет.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Мы перевязали рану Ки Чжоу Квонга, вызвали скорую помощь и сочинили историю. Кван Чен купил Джил пистолет для самозащиты. Никто из них не знал, как им пользоваться, и пистолет случайно выстрелил. Билл и я как раз шли сюда, просто в гости, я ведь старый друг Кван Чена. Мы услышали выстрел и подумали, что случилось что-то плохое. Отсюда и сцена на лестничной площадке.
      У нас все получилось, хотя это было довольно неприятно. Мы с Биллом провели почти целый час в полицейском участке, отвечая по отдельности на одни и те же вопросы. В конце концов полицейские сдались. Кван Чен был арестован за незаконное хранение оружия. Но рана Ки Чжоу оказалась легкой, а Кван Чен был образцовым представителем преуспевающей азиатской молодежи. Хороший адвокат поможет ему выкрутиться и избежать чего-нибудь серьезного. Я так разозлилась, что готова была позволить ему самому попытаться избежать ночевки в тюремной камере. Но Билл указал мне, что мы можем потерять свои лицензии, если Кван Чен в своем смятенном состоянии проговорится, как было дело.
      Поэтому я позвонила миссис Ли, рассказала ей, где он и что случилось, и посоветовала побыстрей прислать к нему адвоката.
      
       — Как она это восприняла? — спросил меня Билл, когда мы вышли из участка. Десятая улица была покрыта ковром опавших листьев. Фонари мягко освещали ряды кирпичных домов. Все казалось таким прелестным и мирным. Но мне было холодно. И я знала, что за этими уютными фасадами скрываются легионы матерей, которые радостно строят планы, как обмануть своих сыновей.
       — Она причитала. Она вопила. Она называла его глупым мальчишкой. Она сказала, что во всем виновата эта белая сука. Потом она сказала, что все это — моя вина. Потом я повесила трубку.
      — Не сказав ей все, что ты о ней думаешь?
      — Ну, — призналась я, — кое-что я ей сказала. Потому что об этом все равно никто не узнает, и это не опозорит мою мать. Я уверена, что с этой минуты миссис Ли будет делать вид, будто никогда не слышала обо мне.
      Мы остановились на углу, чтобы пропустить проезжающий автомобиль.
      — Как ты догадалась? — спросил Билл. — Что он учил ее мандарину.
      — Та книга, что он уронил себе на ногу. Это была точно такая же книга, как та, по которой она занималась мандарином в библиотеке. Она не ходит ни на какие курсы мандарина; вот так я и поняла, что он — ее учитель. Но я никогда бы не догадалась, что миссис Ли всех нас подставила.
      Билл ничего не сказал, только закурил сигарету, позволив мне продолжить грустно рассуждать вслух.
      — На самом деле, — сказала я, — я просто не могу поверить, что мать могла так поступить. Знаешь, что она сказала, когда я спросила ее об этом?
      — Скажи мне.
      — “Мать знать, что лучше сыну. Белая сука плохая жена, непокорная невестка”. Вот все, что ее беспокоило — что Джил Мур не будет невесткой ее мечты. Что же это за мать такая?
      — Такая же, как все люди, — сказал Билл. — Несовершенная. Слишком отчаявшаяся, чтобы думать о ком-то, кроме себя.
      — Отчаявшаяся? — фыркнула я.
      — Эгоистичная. Жестокая. Коварная. Типичная китайская мать. Твоя мать похожа на нее?
      — Конечно нет! Просто оттого, что ты ей не нравишься...
      — Если я выучу кантонский, это поможет?
      Я остановилась, посмотрела на него и рассмеялась. Потом я обняла его.
      Когда мы снова двинулись дальше, ночь уже не казалась такой холодной, и дома не выглядели больше такими враждебными.
      — Может быть, дело не в том, что я не понимаю белых людей, — сказала я. — Может быть, я вообще никого не понимаю.
      — А кто понимает?
      — Ты. Взять хоть эту женщину. Она обманула собственного сына, и он едва не убил несколько человек, в том числе и нас. А ты просто говоришь: “Такая же, как все люди”.
      — Это не значит, что я понимаю ее. Я всего лишь не жду слишком многого.
      — Может быть, никто не понимает никого, — от этой мысли мне снова стало холодно.
       Билл взял меня за руку.
      — Пойдем, — мы свернули на тихую улочку. — Тут есть кафе с камином, и они там играют Вивальди. Я куплю тебе горячий яблочный сидр.
      Мне не надо было ничего говорить, он прочел мои мысли.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Body English” │ Первая публикация на языке оригинала: AQMM, декабрь 1992 г.
     Другие публикации: “Alfred Hitchcock’s Mystery Magazine Presents Fifty Years of Crime and Suspense” ed. Linda Landrigan, Pegasus Books, 2006; etc
     Главный герой: Билл Смит и Лидия Чин
    Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 10 сентября 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• “Райские птички”
      НЕБО было ослепительно голубым, воздух — таким теплым, что в первый раз в этом году можно было снять пиджак, а когда я ехал по шоссе вдоль Гудзона, я увидел двух ястребов, круживших над далеким холмом. В это тихое раннее воскресное утро ранней весны, с ручьями талой воды, мчащимся по золотисто-зеленым склонам холмов, легко было поверить, что хотя бы некоторые проблемы (вроде той, из-за которой меня вызвали за город), могут быть решены.
      Я свернул с шоссе на проселочную дорогу, которая должна была привести меня в Гановер, жизнерадостный городок, застроенный деревянными каркасными домами, где жили Гарри и Перл. Я не поехал в центр города; мы отправимся туда позже, когда Гарри придет время открывать свой магазин, и он покажет мне то чудо, из-за которого и позвал меня.
      Гарри Гершковиц торговал скобяными товарами, что, как он всегда говорил, давало ему право стать членом

  клуба “4h”*

   Клубы “4h” ‒ сеть молодежных клубов, объединяющих подростков в возрасте от 10 до 21 года. Названием своим обязана тому, что с буквы “h” в английском языке начинаются 4 слова: “head” (голова), “heart”, (сердце), “hands” (руки) и “health” (здоровье), ставшие лозунгом движения “4h”.С этой же буквы начинается по-английски и название товаров, которыми торгует Гарри Гершковиц (“скобяные товары” по-английски “hardware”).

  . Не то чтобы ему когда-нибудь этого хотелось: “Я ведь даже не знаю, каким концом лошадь ест

  овес”*

   В клубах “4h” подростки трудятся, осваивая избранную профессию: шьют одежду, мастерят мебель, работают в поле и т.п. Кроме всего прочего, ухаживают за скотом, в том числе за лошадьми, на что и намекает шутка Гарри.

  . Гановер, крупный город для этой части штата: здесь имеются начальная школа, синагога и восемь церквей; чтобы добраться от моего дома до него, нужно проехать два округа и потратить минут 40 на дорогу. Я начал приезжать туда с тех пор, как местные жители открыли мне один секрет: чтобы купить напильник или на три пенса гвоздей, сгодится и

  “Агвей”*

   Сеть магазинов, торгующих продукцией для фермеров, в том числе и скобяным товаром.

  , но если вам понадобился хороший кронштейн или винт с обратной резьбой — вам нужен был Гершковиц.
      Сейчас, если верить Гарри, Гершковицу был нужен я.
      ***
      Дверь маленького аккуратного домика открылась, едва я свернул на подъездную дорожку. Гарри, сгорбленный, лысый, энергичный и улыбающийся, просеменил к машине, пожал мне руку и потащил меня в дом, прямо в залитую солнцем кухню. Перл, такая же сморщенная, и такая же улыбающаяся, поцеловала меня в щеку, налила мне кофе и велела Гарри оставить меня в покое, пока я не поем. Я осмотрел кухонный стол: тарелки с копченой рыбой, баночки со сливочным сыром, груда нарезанных помидоров и корзинка с ржаным хлебом и

  бейглами*

   Бейгл ‒ разнообразная выпечка в форме тора из предварительно обваренного дрожжевого теста, обычно с начинкой; изначально характерная для кухни евреев Восточной Европы, откуда еврейские эмигранты принесли ее в США и прочие англоязычные страны.

  теснились друг к другу так, словно они перестали толкаться друг с другом из-за места на столе как раз перед тем, как я вошел.
      Я повернулся к Перл, чувствуя себя немного неловко.
      — Я поел, — сказал я. — перед тем, как выйти из дому.
      — Вот как? — Гарри пододвинул стул. — И это значит, что ты не сможешь поесть еще раз?
      — Садись, — улыбнулась Перл. — Пей свой кофе, кушай. Гарри не открывает свой магазин по воскресеньям до полудня, а проповедники придут не раньше половины двенадцатого. Какой же смысл торопиться?
      Итак, я сел, отпил крепкого кофе, налитого Перл, и положил помидор и копченую форель на разрезанный бейгл.
      — Расскажите мне про этих проповедников, — сказал я.
      Перл издала звук, выражавший отвращение и презрение. Она налила кофе Гарри, он погрозил мне пальцем:
      — Говорю тебе, именно таким, как он, люди в сутане обязаны своей скверной репутацией.
      — Я не знал, что у людей в сутане скверная репутация, — сказал я. — Я думал, что по большей части это довольно уважаемые люди.
      — Конечно, так и есть, — сказала Перл. — Так и должно быть. Мы всегда ладили с нашими соседями. В этом городе такие милые люди. Наши дети ездили в летний лагерь Юношеской Христианской Ассоциации. Поэтому по воскресеньям Гарри из уважения к их церковной службе не открывает свой магазин до полудня. И все покупатели понимают, что мы не работаем по субботам. Никаких проблем. Все всегда жили бок о бок, со всеми своими различиями.
      — Больше тридцати пяти лет, — подхватил Гарри. — И вдруг появляется этот

  гонив*

   Вор, бандит (идиш).

  , и он...
      — Гонив?
      — Этот ворюга, этот сладкоречивый мошенник, Галл. Ах, простите, преподобный Лестер Галл. Он сумел бы украсть слова прямо у тебя с языка, этот преподобный Лестер Галл. Знаешь ты мотель Эйри?
      — На Шестом шоссе? Ресторан и дюжина маленьких домиков? Заброшенный?
      — Больше не заброшенный. Преподобный Лестер Галл купил все это прошлой весной. Сделал небольшой ремонт и открыл там библейскую школу “Божий Вестник”. Библейскую школу! Да этот человек не узнал бы Библию, даже если бы она упала с неба и стукнула его по голове.
      — Это, разумеется, неправда, — перебила Перл. — Преподобный Галл очень ученый человек. Он цитирует свою Библию с любого места по памяти. Что лишь подтверждает, что ученость и мудрость — это не одно и то же.
      — Ну ладно, — сказал я Гарри. — Итак, у нас есть преподобный Лестер, преподающий Слово Божие в этом старом мотеле. В чем тут проблема?
      — Если бы он преподавал Слово Божие в своем старом мотеле, не было бы никакой проблемы. Он делает это перед моим магазином. Вот в чем проблема.
      — И в чем дело?
      Гарри вздохнул.
      — “Магазин Гершковица”, как ты, конечно, знаешь, занимает лучшее место на Главной улице. На самом углу — никому не приходится идти слишком далеко, до него можно легко добраться отовсюду. Магазин с такой замечательной историей: если угодно знать, он был включен в Национальный реестр исторических мест США. А еще в том же Национальном реестре должен быть дуб, что растет на тротуаре перед моим магазином. Этому дубу двести лет. Он рос на этом месте еще тогда, когда здесь были британцы. Я их, между прочим, не застал, что бы там ни говорила Перл.
      Перл потрепала Гарри по щеке.
      — Я знаю это дерево, — сказал я. — Тротуар там достаточно широкий, чтобы его можно было обойти.
      — Верно! — сказал Гарри. — Что люди и делают, теперь, когда преподобный Лестер Галл прибыл в город.
      — Он говорит им, что такова воля Божья, что они должны ходить вокруг дерева?
      — Не смейся, ситуация вовсе не смешная.
      — Прости, — улыбнулся я. — Пожалуйста, продолжай.
      — Лестер Галл, — с достоинством сказал Гарри, — сам даже не приходит к дереву. Разве что стоит в толпе. Это его ученики заставляют моих покупателей обходить дерево.
      — Гарри...
      — Гарри, прошу тебя, у этого человека будет из-за тебя изжога. Ешь. Я закончу рассказ, — Перл повернулась ко мне. — Преподобный Галл обучает... как вы называете тех, кто проповедует по телевизору?
      — Телепроповедники.
      — Да, верно, какое глупое слово. Может, они сами верят в то, что говорят, а может, и нет. Но так или иначе, религиозные истины — это вовсе не то, чему их учит преподобный Галл. Они учатся у него, как выпрашивать деньги.
      — Неужели этому?
      — Можешь побиться об заклад, именно этому, — вмешался Гарри. — Как встать под моим дубом и приставать с проповедями к моим клиентам. Они поучают и поучают, клянчат и клянчат, и так расстраивают моих клиентов, что те больше не приходят за покупками по воскресеньям. А для меня, разумеется, воскресенье — самый важный день; ведь это же выходной, — когда же еще смогут прийти люди вроде тебя? А теперь они больше не приходят, но ученикам преподобного Лестера Галла нет до этого дела: они выполняют свое экзаменационное задание.
      — Экзаменационное задание?
      — Экзаменационное задание, — подтвердил Гарри, — Их задача, если они возьмутся за нее, состоит в том, чтобы заставить людей чувствовать себя неловко, пока они не дадут им деньги. Они прошлым летом начали это свое обучение — как залезть в чужой карман. Зимой они не приходили, но в прошлом месяце они вернулись, словно птицы, летящие весной на север.
      — Мои покупатели слишком умны, чтобы давать деньги этим лжецам — Гарри сказал это с гордостью, — Но они слишком добропорядочные, чтобы не чувствовать себя неловко, когда кто-то говорит им, что они — дрянные люди, раз они не дают денег. Понимаешь, что происходит? Мои клиенты, когда им нужен какой-нибудь сложный инструмент, они приходят к Гершковицу. А если уж они ходят сюда, они покупают здесь краску, они покупают кисти, они покупают молотки, они покупают гвозди. Но теперь проповедники орут на них, грозят адскими муками и требуют денег. Покупатели говорят друг другу: “Кисти и краски, молотки и гвозди можно найти и в “Агвее”, где эти парни не будут докучать нам”. И вот — они больше не ходят к Гершковицу, разве что им понадобится какой-нибудь сложный инструмент. А ты не сможешь заработать на жизнь, друг мой, продавая только такой редкий товар.
      Гарри закончил свой рассказ и мрачно поглядел на меня.
      — Ты говорил с шерифом? — спросил я.
      — Дон Браун, я голосовал за него уже четыре раза. “Гарри, — говорит он мне, — Мне очень жаль, но они в своем праве. Этот дуб растет перед твоим магазином, но он — общественная собственность. Люди имеют право выступать там с любыми речами, с какими пожелают. Я ничего не могу сделать”.
      — А ты говорил с преподобным Галлом?
      — Преподобный Галл предложил мне подумать, не хочу ли я присоединиться к его пастве. Он сказал, что у меня есть способности первоклассного телевизионного проповедника. Можешь ты в такое поверить? Я сказал ему...
      — То, что ты сказал ему, — перебила его Перл, — ты не станешь повторять в этом доме, перед своим другом. Это невежливо, — добавила она, обращаясь ко мне.
      — Готов поспорить, — сказал я, — Что ж. Чего ты хочешь от меня?
      — Чего-нибудь умного, — сказал Гарри. — Ты частный детектив из большого города, ты очень умный человек. Я хочу, чтобы ты придумал что-нибудь очень умное, чтобы заставить преподобного Лестера Галла и его липовых проповедников убраться прочь.
      ***
      Мы с Гарри шли через Ганновер к центру города. Дети катались на велосипедах, а собаки носились за ними на ярком солнце, и в густой тени. В палисадниках алели и желтели тюльпаны и нарциссы, в открытых окнах трепетали занавески.
      
       
      Когда мы свернули на Главную улицу в одном квартале от магазина Гершковица, я увидел дуб и толпу. Дерево было огромным, толпа — небольшой, но проповедник на своем ящике под нависшей веткой старался изо всех сил: бурная жестикуляция, крики, внезапно падающие до шепота, указующий перст и горящие глаза.
      Гарри сердито нахмурился и выразительно посмотрел на меня. Потом он отпер дверь своего магазина и скрылся внутри.
      Я некоторое время слушал и наблюдал за толпой. Текст был из Евангелия от Матфея; проповедник утешал зевак, говоря им, что они дороже, чем множество

  воробьев*

   Намек на цитату: “Разве нельзя купить двух воробьев за медный грош? Но ни один из них не упадет на землю без ведома Отца вашего! Ведь даже волосы на головах ваших сосчитаны! Так не бойтесь: вы стоите больше, чем множество воробьев!”
  Здесь и далее перевод Международной Библейской лиги (прежнее название Всемирный Библейский Переводческий Центр (World Bible Translation Center)), редакция 1993–1996 гг.

  . Из этого следовал вывод: раз Всевышний так ценит вас, вы должны показать, как вы цените Слово Божие. Так же как Всевышний видит падение каждого воробья, он увидит и силу вашей веры, в зависимости от размера пожертвований. Это был хороший переход, но я не заметил, чтобы многие жертвовали деньги. Однако я заметил то, на что жаловался Гарри: люди переходили на другую сторону улицы, или обходили дуб с противоположной стороны, чтобы избежать встречи с проповедником.
      Я последовал за Гарри в магазин между полками забитыми дверными петлями и ручками, напильниками, цепями и садовыми перчатками. Гарри стоял, наклонившись над прилавком, перед стеной из крошечных ящичков, в которых лежали болты, гайки и шайбы всех мыслимых и немыслимых видов.
      — Ну? — сказал он, когда я подошел к нему, — Ты спас свою душу?
      — Я не видел своей души уже многие годы, — ответил я. — Все проповедники так хороши?
      — Это хорошо?!
      — Потрясающе, — сказал я ему. — Лестер Галл там?
      Гарри вытянул шею и внимательно посмотрел в окно.
      — Нет. Этот петушок, наверное, узнал, что ты в городе.
      Я поднял брови.
      — Ты говорил ему обо мне?
      — Я сказал ему, что собираюсь прикрыть его лавочку. Каким образом — этого я ему не сказал.
      — Хорошо, потому что пока я понятия не имею, как это сделать. Ты не против, если я воспользуюсь твоим телефоном?
      — Пожалуйста, бога ради. У тебя есть какая-то идея?
      — Я собираюсь заняться одной.
      Я позвонил кое-каким знакомым в Нью-Йорк и в Олбани. Из-за того, что было воскресенье, все заняло больше времени, чем могло бы, но, в конце концов, поскольку компьютер не имеет выходных, я выяснил то, что хотел.
      — Это нам не очень-то поможет, — вынужден был я признаться Гарри, ближе к концу дня.
      — А что полезного для нас ты надеялся узнать?
      — Ну, не знаю. Было бы замечательно, если бы преподобного Галла разыскивали за какое-нибудь крупное мошенничество.
      — Но ничего такого нет?
      — Нет. Его школа — вполне законное учреждение; освобожденная от налогов некоммерческая религиозная организация.
      — Но он учит вовсе не религии! Он учит, как извлекать выгоду. Разве это не делает его школу коммерческой организацией?
      — Ну, возможно, ты и смог бы тут что-то сделать, но это потребует много времени: придется разведать обстановку, потом ходить по инстанциям. Тебе придется подать жалобу генеральному прокурору штата, и все такое.
      — Время, друг мой? Не думаю, что у меня есть время. Еще один такой сезон, и я буду разорен. Куда это ты собрался?
      — В логово льва, — сказал я. — В пасть к зверю. К ливанскому кедру, где эти птички свили свои гнезда. Я собираюсь повидаться с преподобным Галлом.
      ***
      Золотое солнце уже опускалось за подернутые туманной дымкой холмы, когда я добрался до “Божьего Вестника”. На свежевыкрашенной вывеске у обочины дороги был нарисован голубь, вылетающий из раскрытой Библии. Бывшее здание ресторана и домики вокруг были заново побелены и разукрашены зеленой краской, а на парадной двери сверкала медная ручка. Я подумал, любуясь, как она сияет в лучах заходящего солнца, не у Гершковица ли ее купили?
      На мой звонок открыл худой мужчина с носом, похожим на птичий клюв; улыбка на его лице опоздала на полсекунды, словно он решал — стоит ли ее включать, пока не увидел, кто я.
      — Добро пожаловать, друг мой, добро пожаловать! — он ухватил своей костлявой рукой мою руку, пожал ее и покачал вверх вниз. — “Божий Вестник” приветствует вас. Вы прибыли на месяц или на весь сезон? Или, возможно, вам нужен ускоренный двухнедельный курс? Прошу вас, входите. Вы прибыли первым из своего класса. Я — Лестер, преподобный Лестер Галл. А вы?..
      — Я здесь не для учебы. Я Билл Смит, друг Гарри Гершковица. Мы можем здесь где-нибудь поговорить?
      — Ах вот как, — глаза Галла были полны сочувствия. Он шагнул с крыльца, захлопнув за собой дверь. — Мистер Гершковиц. Я кротко подсказал ему, что если бы он обрел Господа...
      — У Гарри есть бог, которого он любит, преподобный. А еще у него есть его бизнес, которым он занимался в Гановере еще до Потопа. Ему бы хотелось, чтобы так было и дальше.
      Галл печально покачал головой.
      — Заботы человека столь преходящи, не так ли?
      — А ваши заботы?
      Он улыбнулся, скривив губы под острым кончиком носа.
      — Здесь, в “Божьем Вестнике”, мы заботимся о спасении душ. Проповедуя Слово Божие по всей Земле. Исайя 61:1 “Господь свой Дух вложил в меня, меня Он выбрал, чтобы всех бедняков обрадовать...”
      — Угу, — сказал я. — Ну, кое-кто из бедняков этого не понял. Я потратил целый день, чтобы выяснить, что поделывают некоторые из ваших выпускников, выбранные наугад. Четверо обзванивают людей, выпрашивая пожертвования, один из них в придачу к этому занимается еще и сексом по телефону; двое получили кафедры в церквях с сомнительной репутацией; а один разыскивается федералами — что-то связанное с почтовым мошенничеством. И это лишь те, кого легко можно было найти в нерабочий воскресный день. Не очень-то святая компания, преподобный.
      Глаза Галла опять наполнила мягкая грусть.
      — Это печально, но действительно, некоторые из моих птенцов сбились с пути. Так всегда бывает. И это причиняет мне огромную боль. Но меня едва ли можно привлечь к ответу. Бытие 4:9 “Разве я сторож моему брату?”
      — Ну, этого я знать не могу, однако я знаю, что вы наживаетесь на своих братьях. Я навел справки и о вас тоже, преподобный. Вы заработали кругленькую сумму.
      — Экклезиаст 5:19 “Если Бог посылает человеку богатство, собственность и власть, чтобы этим всем наслаждаться, то человек должен радоваться этому, он должен принять это всё и радоваться делу своему, потому что это — дар Божий”. — Он благожелательно улыбнулся. Я почувствовал, что вот-вот взорвусь от негодования. Я закурил сигарету, чтобы дать себе время остыть.
      — Мистер Галл, сэр, — сказал я, — я был крещен католиком и воспитан баптистом. Я могу отличить болтуна от человека Божия; а в вашем случае это и вовсе нетрудная задача.
      Его лицо сделалось еще печальнее.
      — Ваше неверие очень огорчительно, мистер Смит. Я полагаю, что если бы вы прошли здесь, в “Божьем Вестнике”, курс изучения Библии, это было бы вам весьма полезно.
      — Сомневаюсь, но спорить не буду. Сейчас я здесь для того, чтобы попросить вас перенести ваши выпускные экзамены в другое место и время. Гарри по воскресеньям нужно заниматься своей торговлей, а вы препятствуете этому.
      — Увы, Библия ничего не говорит о том, чтобы проповедовать Слово Божие в удобном для язычников месте в удобное для них время. Совсем напротив — Римлянам 1:15 “Вот почему я готов нести вам, живущим в Риме, Господнее благовествование”.
      — Точно такой же Рим будет и в одном квартале от магазина Гарри.
      — Да, конечно. Но этот замечательный старый дуб стоит как раз на середине Главной улицы. Это идеальное место. А день

  субботний*

   Для христиан “день субботний”, то есть день отдыха ‒ это, разумеется, воскресенье.

   — идеальное время. Враждебно настроенный хозяин магазина и равнодушная толпа — это прекрасная тренировка для моих учеников. За этим они и приходят ко мне: мои методы обучения — гарантия их успеха. Нет, мне очень жаль, но это именно то, что мне нужно.
       Он посмотрел поверх темнеющих холмов в испещренное багровыми полосами небо с довольным, хозяйским видом.
      — Если придется, — сказал я, — я продолжу расследование. Я раскопаю о вас что-нибудь такое, что вас уничтожит.
      Галл снова улыбнулся.
      — Не думаю. Я человек осторожный. Я здесь хорошо устроился и преуспеваю. У меня нет отбоя от учеников. “Божий Вестник” процветает. Нет, мистер Смит, я уверен, что останусь здесь.
      Хитрое, самодовольное лицо Галла было слишком большим искушением. Я должен был уйти, иначе бы ударил его. Дойдя до середины подъездной дорожки, я обернулся.
      — Иеремия, — сказал я, Галл поднял брови, — 5:27 “Дома их лжи полны, как клетки птиц, ложь принесла им силу и богатство”. И перечитайте Матфея. Кое-что о верблюдах, иглах и богачах, желающих войти в

  царствие небесное*

   И еще скажу: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Небесное (Евангелие от Матфея 19:24).

  .
      Галл, казалось, растерялся. Я уехал, а он остался стоять, глядя мне вслед. И я понадеялся, что это не было простым обманом угасающего света; что я и в самом деле смутил его.
      ***
      Я вернулся обратно, к Перл и Гарри, сообщил им результат моей встречи с Галлом: — “Он не откажется от своей затеи, и не сменит место”, — отказался от ужина и отправился домой. У меня перед глазами стояли встревоженный взгляд Гарри и доверчивая улыбка Перл.
      — Оставь человека в покое, — скомандовала Перл Гарри. — Он не может думать, пока ты кружишь тут, словно стервятник, — а мне она ободряюще сказала, — Возвращайся домой, выспись, а завтра ты что-нибудь придумаешь.
      Я не был так уж уверен в этом, но у меня не было никаких других мыслей, откуда может прийти какая-нибудь идея. Дома я уселся на крыльце с бурбоном, созерцая прохладный весенний вечер. Потом я вернулся в дом и сел за пианино. Некоторое время я играл. Шуман и Лист. Я играл хорошо, и мне стало немного лучше. Но в голову мне не приходили никакие идеи. Наконец я махнул на все рукой, забрался под одеяло и заснул.
      ***
      Утром у меня по-прежнему не было никаких идей. Я вышел с чашкой кофе на крыльцо, смотрел, как бледное солнце рассеивает туман, слушал перепалку птиц. Это было беспокойное время — раннее весеннее утро. Птицы парами и стаями делили территорию, захватывали лучшие места для гнезд и кормежки. Они скакали по веткам, пикировали в воздухе, носились над самой землей. Я пил свой кофе и пытался собраться с мыслями.
      Внезапно пронзительный крик заставил меня поднять голову. Две птицы, большая и маленькая, то взмывая ввысь, то камнем падая вниз, носились в голубом небе.
      Большая, это был ястреб, кружилась, притворно улетая и снова возвращаясь, стремясь добраться до ветвей огромного ясеня. Маленькая, крича и хлопая крыльями, не давала ему приблизиться. Их сражение, напоминавшее своим изяществом балет, в действительности было смертельно серьезным: птица-мать защищала своих птенцов от хищника. Все закончилось очень быстро, и маленькая птичка победила. Все это стало слишком хлопотным для ястреба. Он сделал круг, поднялся в восходящем потоке воздуха, и тот унес его в долину. Птичка-мать скрылась в вервях ясеня.
      Я мгновение следил за ней, а потом рассмеялся. Все еще смеясь, я вывел свою машину с подъездной дорожки и отправился к Гершковицам.
      ***
      Магазины скобяных товаров везде и всюду открываются рано. Даже в провинции, даже в Гановере. Была половина девятого, когда я приехал туда, а рабочий день Гарри давно начался.
      — Отлично, — сказал я. — Пора приниматься за работу.
      — Кое-кто из нас уже работает, — заметил Гарри.
      — Где тут ближайший склад пиломатериалов?
      — У Шеппарда, возле шоссе. Тебе в голову пришла идея?
      Я шел вдоль полок в магазине Гарри, выбирая то, что мне могло понадобиться.
      — Нет, — сказал я. — На меня снизошло вдохновение свыше.
      Весь остаток утра я сколачивал, пилил, клеил. У себя на крыльце я устроил маленький сборочный цех. Когда работа была уже в самом разгаре, мне пришло в голову, что я, вероятно, мог бы просто отправиться в “Агвей” и купить все, что мне нужно там. Но я решил, что мне в любом случае больше нравится сделать все самому. Чуть позже трех я снова подъехал к магазину Гершковица; мой багажник и заднее сиденье были завалены трудами моих рук.
      Я заглянул в дверь магазина.
      — У тебя есть лестница? — окликнул я Гарри.
      — Это же магазин скобяных товаров. Здесь должны быть лестницы. Какой длины?
      — Длинная.
      — Что ты собираешься делать?
      — Влезть на дерево.
      Я поднимался по лестнице и взбирался на дерево целых двенадцать раз, потому что не мог унести много за один раз. К счастью, мне нужны были только нижние ветки — в десяти или двенадцати футах над землей. Я рассудил, что это именно то, что нужно для моего плана.
      Когда я закончил, мы с Гарри постояли внизу, с восхищением любуясь моей искусной работой.
      — Это сработает? — спросил Гарри.
      — Гарри, — сказал я, — это сработает.

  Исая 31:5*

   “Господь Всемогущий защитит Иерусалим, как птицы защищают свое гнездо, Господь избавит его, Он сжалится и спасет Иерусалим”.

  .
      Гарри украдкой оценивающе взглянул на меня:
      — Не знал, что ты так хорошо знаешь Библию.
      — Я полистал ее.
      Я пообедал с Гарри и Перл, предупредил их, что пройдет неделя, а возможно, и больше, прежде чем они увидят какой-нибудь результат моих трудов, прежде чем он произведет желаемый эффект на учеников преподобного Галла.
      — На это потребуется время, — предупредил я Гарри.
      — Я готов, — мрачно ответил он.
      
      Через две недели я вернулся в Гановер, посмотреть, как идут дела.
      Я выехал из дому не очень рано и ехал не торопясь. Вода в Гудзоне поднялась, а золотистая зелень холмов потемнела и превратилась в сверкающий изумруд. В воздухе сладко пахло ранними цветами и влажной землей. К тому времени, как я добрался до городка, было уже за полдень. Я поставил машину возле магазина Гершковица, не спеша прошелся по кварталу, поглядел на дерево. Мне показалось, что все в порядке. В магазине я нашел Гарри, он стоял за прилавком, заваленным товаром.
      — Посмотрите-ка, кто пришел! — приветствовал он меня. — Мистер Большой Умник! Почему ты не предупредил нас, когда приедешь? Перл приготовила бы завтрак.
      — Я сыт еще с прошлого раза. Как идут дела?
      — Если бы я был мусорщиком, я бы процветал. Между прочим, это вовсе не смешно. Твой план создает такую кутерьму.
      — Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
      — Не говори мне о разбитых яйцах! Я... — он осекся, — ох, ох, только посмотри на это!
      Я повернулся к окну и увидел, на что он смотрел: на противоположной стороне улицы остановились два сверкающих автомобиля последней модели.
      Из них одетые в свои лучшие воскресные костюмы появились преподобный Лестер Галл и еще шестеро мужчин.
      — Гарри, — сказал я, — я чувствую, что нам необходимо послушать Слово Божие.
      — Само собой, — сказал Гарри. — Я чувствую то же самое.
      Мы вышли из магазина и остановились в ожидании, пока Галл и его свита шли к нам. Я закурил сигарету и улыбнулся Галлу. Тот улыбнулся в ответ.
      — Мистер Смит, не так ли? Что привело вас в Гановер? Добрый день, мистер Гершковиц, — он улыбнулся Гарри.
      — Я возвращаюсь, как почтовый голубь, — сказал я. — Вы будете сегодня проповедовать?
      — Нет, нет. Мистер Вайгл собирается поделиться с нами некоторыми мыслями в этот прекрасный день, — он обернулся к одному из мужчин, шедших за ним, низенькому человечку с кислым выражением лица в светло-сером костюме. — Какой текст вы взяли сегодня, Эл?
      — Книгу Иова, — ответил тот, с самодовольным видом расправив плечи.
      — Книга Иова, — сказал я. — Мне она нравится. Одни из моих любимых стихов как раз из книги Иова.
      — В самом деле? И какие же? — любезно спросил Галл.
      — 12:7, — ответил я. — И 20:5, 20:6 и 20:7. Эти стихи, преподобный, в особенности напомнили мне о вас.
      Галл помрачнел. Он со злостью уставился на меня; потом коротко кивнул и отвернулся. Со спокойной, ободряющей улыбкой он сказал низенькому мужчине:
      — Когда будете готовы, Эл, начинайте. Я знаю, это у вас первый раз. Не нервничайте. Просто говорите, как подскажет вам Святой Дух.
      Галл и его друзья, мы с Гарри и несколько случайных покупателей встали полукругом под деревом, и маленький человечек начал свою проповедь.
      — Должно быть, новичок, — шепнул я Гарри, наблюдая как Вайгл неуклюже жестикулирует, слишком тихо говорит, сбивается.
      Вайгл взглянул на Галла; тот улыбался. Это, казалось, придало Вайглу смелости. Он снова расправил плечи и принялся изо всех сил доказывать, что, хотя цели Всевышнего не всегда ясны, тем не менее от верующих требуется вера, — Гарри, услышав это, поднял брови, — и что пожертвование такому проповеднику, как он, является зримым доказательством такой веры.
      Слышал я проповеди и получше, но в любом случае я был здесь не ради этого. Я ждал своей награды с небес, или, по крайней мере, сверху.
      И она пришла. Через несколько минут Вайгл, не прерывая своей речи, смахнул что-то со своих волос. Минутой позже — что-то еще. Затем он взмахнул рукой, чтобы подчеркнуть свою мысль, и в ужасе замер: к нему на рукав упал влажный белый комок. Он поднял голову и взглянул вверх, на дерево; как раз вовремя, чтобы семечко подсолнуха попало ему в глаз. И это спасло его, потому что заставило отпрыгнуть назад достаточно быстро, чтобы избежать следующего большого белого комка, летевшего в него.
      Кто-то в толпе подавил смешок. Все посмотрели на дерево. На дереве кипела бурная жизнь.
      Все сделанные мной кормушки были переполнены орехами, семенами, хлебными крошками. Гарри был очень усерден. Я сделал кормушки плоскими, чтобы птицам было легче выбрасывать то, что им не понравится, через край. Птицы были очень деловиты: толкались, ели, переваривали пищу. На следующем, более высоком ярусе ветвей они жили: корольки, дрозды, воробьи, вороны и зяблики порхали и скакали по веткам вокруг своих гнезд, размещавшихся на специальных полочках. Пять голубей сидели на ветке, переваривая свой обед.
      — Не знал, что у тебя там есть голуби, — сказал я Гарри, пока Вайгл, выбравшись с линии огня, лихорадочно обтирал свой рукав носовым платком.
      — У меня есть все, — гордо сказал Гарри. — Но говорю тебе, убирать каждый день под этим деревом — та еще головная боль. Семечки, крошки и, как ты назовешь эту дрянь, — гуано?
      — В Библии, — сказал я, стараясь чтобы мой голос было слышно там, где Галл и остальные собрались, чтобы спешно посовещаться, — они называют это “помет”.
      Галл повернулся и впился в меня взглядом.
      — Это сделали вы! — обличил он меня. — Вы сделали это, чтобы помешать нам распространять Слово Божие!
      — Нет, — сказал я. — Я сделал это, чтобы помешать моему другу Гарри разориться. Вы сказали, что это — идеальное место. Я согласен. Я думаю, это — идеальное место для птиц.
      Галл побледнел от злости. Он повернулся на каблуках и двинулся к своей машине. Его паства последовала за ним. Хлопнув дверями, они со скрежетом умчались прочь.
      — Это человек недоволен, — сказал Гарри.
      — Недоволен.
      — Что, если он вернется? Приедет ночью и отравит моих птиц?
      — Гарри, пока эти кормушки будут полны, тебе нечего бояться. Если Галл отравит всех этих птиц ночью, на рассвете у тебя появятся новые жильцы. Он понимает это. Он не вернется.
      Собравшаяся толпа теперь рассеивалась, посмеиваясь и поглядывая на дерево. Какой-то мужчина спросил Гарри, открыт ли он.
      — Мне нужны барашковые болты, — сказал он с ухмылкой, — Это мелочь, но раз уж я все равно здесь.
      — Мне лучше пойти в магазин, — сказал мне Гарри. — Теперь, когда никто не пристает к ним, покупатели могут вернуться. А тебе лучше пойти пообедать, а не то у меня будут большие проблемы с Перл.
      — Конечно. Спасибо.
      — Постой, — сказал Гарри. — Эти стихи из книги Иова, про которые ты сказал ему, что они тебе нравятся. Что там говорится?
      — Один стих про меня. “Но у зверей спроси — они тебя научат, спроси у птиц — они тебе ответят”.
      — А тот, про который ты сказал, что он напомнил тебе о нем?
      — “...веселие злобного недолго, — процитировал я Гарри, — а счастье неверующего длится лишь миг. И, хотя его гордость достигает небес, и голова касается облаков, он погибнет навечно, как его помет, и те, кто видел его, спросят: где же он?”
      Гарри ухмыльнулся, и я тоже ухмыльнулся. Помахав мне рукой, он скрылся в глубине своего магазина.
      Я сунул руки в карманы и неторопливо зашагал вниз по улице, радуясь солнцу, ветерку и пению птиц в маленьком утреннем городке.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Birds of Paradise” │ Первая публикация на языке оригинала: AQMM, декабрь 1994 г.
     Другие публикации: “Wild Crimes” (антология, ред. Дана Стабенов), New York: Signet, 2004 г.; etc
     Главный герой: Билл Смит
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 14 августа 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• “Фильм в одиннадцать”

     Предисловие | +

     “Фильм в одиннадцать” — американская идиома, означающая, что репортаж про упомянутое в вечернем 10-ти часовом выпуске новостей сенсационное событие будет показан позже, в одинадцатичасовом выпуске. Это время необходимо было для того, чтобы обработать пленку, на которую это событие было отснято. В более широком смысле означает: “Увидите позже”.

      Я следила за этим делом задолго до того, как сама занялась им, потому что убитая женщина была китаянкой. Не какой-нибудь китаянкой из Чайна-тауна вроде меня — Патриция Лин жила в самой фешенебельной части города; была дочерью доктора, воспитанной на уроках музыки и балета, в частных школах и летних лагерях. Когда она поступила в колледж коммуникативных искусств, где познакомилась с человеком, который, как предполагали, убил ее, это было для нее словно экскурсия в трущобы.
      Я никогда не встречала Патрицию Лин. Она не приходилась мне родней по крови, не была связана ни с кем-то из моей семьи узами брака, мы не родились в одной деревне или хотя бы в одной провинции. Но она была китаянкой, и поэтому я внимательно следила за ее делом.
      Все закончилось, разумеется, еще до того, как я впуталась в эту историю. Найденное тело, арест, суд. Митч Эллман перед зданием суда, с торжествующей улыбкой победителя, короткие светлые волосы ерошит ветер, а вокруг толпятся репортеры. Когда мы смотрели по телевизору его арест в одиннадцатичасовых новостях, волосы у него были длинные, до плеч, стянутые в хвост за спиной. Я еще подумала: отрастит ли он их опять, теперь, когда его признали невиновным в убийстве?
      Женщина-старшина присяжных раздраженно поправляет репортеров: задача присяжных установить, не виновен ли подсудимый, а удалось ли прокурору доказать вину подсудимого, а это ему не удалось. Она умчалась прочь в такси, и камера вернулась к Митчу Эллману; его обнимали и хлопали по спине друзья и родные. Его адвокат, Джей Берлов (известный тем из нас, кому по роду своих занятий приходилось иметь дело с уголовными преступлениями, как высокооплачиваемый кусок грязи), стоя позади, сиял благосклонной улыбкой.
      Я была возмущена, и в тот вечер, когда я выключила телевизор, моей матери пришлось довольно долго слушать мои бурные излияния. Она сидела молча, подрубая мне брюки, пока я не остановилась перевести дух. Тогда она сказала:
      — Почему ты решила, что он виновен? Может быть, он не виноват. Это — Америка.
      Когда моя мать говорит: “Это — Америка”, я сразу вспоминаю, как Дороти объясняет себе яркие техниколоровские чудеса, окружающие ее: “Это —

  Оз”*

   Намек на фильм “Волшебник страны Оз” ‒ американский музыкальный фильм-сказку 1939г., режиссера Виктора Флеминга, экранизацию романа Фрэнка Баума “Удивительный волшебник из страны Оз”. Картина была снята по новой в то время технологии цветного кино “Техниколор”.

  .
      — Он виновен, ма, — сказала я. — Ты видела его лицо? Язык его тела? Слышала его голос?
      — Язык его тела? — она непонимающе посмотрела на меня. Действительно, в китайском нет подходящего слова для этого понятия, и фраза, которой я воспользовалась, относится скорее к ритуальным, церемониальным жестам.
      — Неважно, — говорю я.
      — Неважно, — это всегда раздражает ее. — Нахальная девчонка, — она поджала губы. — Думаешь, если ты попусту теряешь время с бандитами и полисменами, ты все знаешь. Всегда такая самоуверенная. Однажды кто-нибудь сильно удивит тебя...
      — Но не ты, ма. Что бы ни случилось, ты всегда винишь мою профессию. Удивительно только одно — как тебе это удается.
      — Ух, какой длинный язык, — сказала она. — Но подожди. В один прекрасный день — хлоп! И мир покажет тебе, где твое место, — она кивнула с глубокомысленным видом. Я пошла спать.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Только через три месяца я ввязалась в это дело. Тогда был апрель, время мягких ночей и теплых ветреных дней. Мне позвонил Джон Кимбол, адвокат. Я его не знала, но в этом не было ничего необычного — среди моих клиентов было много адвокатов, а адвокаты общаются между собой. Кимбол сказал, что узнал мое имя от коллеги и расскажет мне о своем деле, когда мы встретимся у него в офисе.
      Итак, мы встретились у него в офисе. Он находился на 44-м этаже здания из голубого стекла на Парк-авеню, к северу от

  Гранд-Сентрал*

   центральный вокзал в Нью-Йорке.

  . Вестибюль был отделан полированным зеленым камнем, а указатель представлял собой один из этих компьютеров с сенсорным экраном. Я приехала немного раньше, поэтому я постояла, играя с ним, двигая маленького оранжевого человечка взад-вперед по голубому коридору. Он показал мне на карте, где найти Джона Кимбола, и, просто на всякий случай, подсказал, где находится ближайшая к его кабинету дамская комната.
      Когда подошло назначенное время, я поднялась наверх. Название фирмы “О'Херлихи Дэвис Кимбол” было выведено на темно-серой стене напротив лифта большими буквами из нержавеющей стали. Я подумала, может адвокаты не использовали запятые или букву “и”, чтобы не платить за лишнюю сталь?
      Справа была стеклянная стена со стеклянной дверью, где женщина в больших очках сидела за темно-серым рабочим столом. Слева была темно-серая дверь с крошечной надписью: “Поставка ОДК”. Я подавила желание пойти туда, поспешно направилась к стеклянной двери и вошла внутрь.
      К тому времени, как я оказалась в кабинете Джона Кимбола, я увидела больше оттенков темно-серого, чем когда-либо могла себе представить. Я была рада, что оделась консервативно: коричневый костюм, белый кашемировый свитер, коричневые туфли на низком каблуке и дипломат. Было бы очень легко оказаться здесь такой же неуместной, как соринка в глазу, а я — юная маленькая азиатка — частенько оказываюсь не соринкой, а целым бревном. Особенно в тех местах, куда я иногда хожу.
      Сейчас, однако, я была здесь не единственной юной маленькой азиаткой.
      — Мисс Чин, это Джанет Ву, — сказал Джон Кимбол, снова усевшись за свой огромный стол со стеклянной столешницей спиной к окну, из которого я могла бы увидеть Чайна-таун. — Джанет, это Лидия Чин, частный детектив, я вам о ней рассказывал.
      Джанет приподнялась со своего кресла, робко улыбнувшись. Мы пожали друг другу руки, Джанет и я, пока Джон Кимбол продолжал объяснять мне, зачем я здесь. Рука Джанет Ву была мягкой, сухой и вялой. Рука Кимбола — полной и твердой.
      — Я хочу, чтобы вы выслушали Джанет, мисс Чин, — сказал он. — Надеюсь, вы сможете помочь нам.
      — Я тоже на это надеюсь, — вежливо сказала я. Я надеялась на это потому, что “О'Херлихи Дэвис Кимбол” были не похожи на тех клиентов, которым приходится оплачивать мой счет по бартеру, а не наличными.
      Джанет Ву с опаской посмотрела на меня и опустила голову. Она взглянула на Кимбола с тем же выражением, и мне показалось, что она опустила голову еще ниже.
      — Начинайте, Джанет, — велел Кимбол, откинувшись в кресле. Это был крупный мужчина, в светло-голубой рубашке, темно-синем костюме и галстуке в голубую полоску. Его волосы уже начали редеть. И у него был острый подбородок.
      На Джанет не было никаких украшений и никакого макияжа, кроме губной помады, того оттенка, которым пользуются не для того, чтобы вас заметили, а скорее для того, чтобы не привлекать к себе внимание тем, что вы не пользуетесь макияжем. На ней была закрытая блуза и юбка ниже колена, а ее прямые черные волосы были зачесаны назад и скреплены двумя серебряными заколками. У меня было достаточно времени, чтобы разглядеть все это, потому что она сидела, уставившись на руки и не говоря ни слова.
      После длившегося целую минуту молчания Кимбол спросил, как мне показалось, с холодком:
      — Вы хотите, чтобы начал я?
      Джанет Ву кивнула.
      — Мисс Чин, — он обратил свои ярко голубые глаза на меня, — вы помните дело Патриции Лин?
      — Да, конечно, — сказала я, удивившись.
      — Вы можете кратко изложить его?
      Я могла, и сделала это, хотя и почувствовала себя, словно на школьном экзамене.
      — Труп Патриции Лин нашли в Центральном парке. Ее убили где-то в другом месте и бросили там. Она была убита во время или сразу после полового акта. Мужчина, с которым она встречалась, Митч Эллман, был арестован, его судили и оправдали.
      Пока я говорила, Джанет Ву не смотрела на меня, она слегка покраснела. Джон Кимбол, напротив, не сводил с меня глаз.
      — Что вы думаете о решении присяжных?
      Я задумалась.
      — Мне неизвестны все факты.
      — И тем не менее.
      Я взглянула на Джанет Ву, потом опять посмотрела в глаза Джону Кимболу. Я заметила, что они были точь в точь такого цвета, как его рубашка.
      — Я думаю, что их решение было ошибкой.
      Кимбол кивнул, и Джанет Ву слегка расслабилась.
      — Почему, — спросил Кимбол, — по-вашему, он был оправдан?
      — Потому, что все улики были косвенными. И потому, что у него был очень дорогой, очень скользкий защитник, — мне было известно, что в кабинете адвоката не стоит произносить слово “адвокат”.
      — Джанет... — позвал Кимбол; когда она не ответила, он продолжил: — У Джанет есть какая-то улика, имеющая отношение к этому делу.
      Джанет поспешно подняла голову.
      — Я не знаю, является ли это уликой, — сказал она. — Я только так думаю, — голос у нее был высоким и сдавленным. “Что ж, ладно, — подумала я. — По крайней мере, она заговорила”.
      — Не понимаю, — сказала я. — Митча Эллмана оправдали. Какой теперь прок от улик? Его нельзя судить во второй раз, даже если он виновен.
      — Нельзя судить за убийство, — сказал Кимбол. — Но если у нас будут веские доказательства, возможно, министерство юстиции согласится начать уголовное преследование за нарушение гражданских прав.
      — Нарушение гражданских прав?
      — Когда кого-то убивают, это нарушение его гражданских прав.
      Я едва не расхохоталась. Но сдержалась и сказала:
      — Я рада это слышать.
      — Да, — нахмурился Кимбол. В законах нет ничего забавного. — Ну, так вот. Я — друг семьи Джанет, и на днях Джанет пришла ко мне. Она не знала, куда еще пойти. Она чувствовала, что не может рассказать своим родным то, что рассказала мне. В самом деле будет просто ужасно, если ее родители узнают об этом. Верно, Джанет?
      Она кивнула. Джон Кимбол подождал несколько мгновений, потом сказал:
      — Джанет тоже была знакома с Митчем Эллманом. Да, Джанет?
      Я уже подумала, что всю оставшуюся часть нашей встречи она будет лишь молча кивать в ответ на его вопросы, но внезапно Джанет Ву сказала:
      — Я встречалась с ним.
      Я замерла, не шевелясь, и ждала, боясь, что какой-нибудь звук или движение снова остановят ее.
      — Я училась в

  ККИ*

   ККИ ‒ колледж коммуникативных искусств.

  два года назад, — продолжила она тихим голосом. — Я встречалась с Митчем Эллманом. Недолго.
      — Почему недолго? — спросила я, наконец, когда стало ясно, что она опять впала в ступор.
      — Он... пугал меня, — сначала она говорила медленно, но потом оживилась. — Дикий и... яркий. Он притягивал меня, — она серьезно взглянула мне в глаза, словно хотела убедиться, что я верю — такая странная вещь могла случиться: скромную, застенчивую девушку привлекал яркий мужчина. — Какое-то время мы встречались, — сказала она, — без... физической близости, — она отчаянно покраснела, даже пробор у нее в волосах стал пунцовым. — Но он становился все более настойчивым. И я была... — она сглотнула. — Мы стали любовниками.
      Последнюю фразу она произнесла шепотом, так тихо, что мне пришлось наклониться вперед, чтобы услышать ее.
      — Продолжайте, Джанет, — сказал Кимбол.
      Джанет Ву так и подскочила в кресле. Возможно, она уже забыла, что он был здесь. Она посмотрела на него, потом на меня. Я постаралась ободряюще улыбнуться.
      — Ну... — она расправила юбку и продолжила. — Поначалу это было захватывающе. Потом начало пугать меня. Я прекратила встречаться с ним.
      — Что именно, — я постаралась, чтобы мой голос звучал мягко, — вас напугало?
      — Ему нравилось, — она посмотрела на стол Кимбола, но не на него самого, потом вниз, на темно-серый ковер, — душить меня. Если мужчине нравится делать такое, это может быть захватывающим... — она снова вскинула глаза на меня, ... но только, если вы верите ему. Я поняла, что не могу верить Митчу. Иногда он делал мне больно. Он всегда пугал меня. Он... я не знала, на что он способен. Я боялась. Поэтому я перестала встречаться с ним.
      Теперь Джанет Ву, сцепив руки, уставилась на свои колени. Я взглянула на Джона Кимбола, вопросительно подняв брови. Как ни тяжело это было для Джанет, я не видела, чтобы это прибавило что-нибудь существенное к обвинениям против Митча Эллмана.
      Джон Кимбол, казалось, догадался, о чем я думаю.
      — Скажите мисс Чин, то, — произнес он, повелительным тоном, обращаясь к Джанет, — что вы рассказывали мне про Патрицию Лин.
      Она подняла голову и моргнула. Потом тихо сказала:
      — Я думаю все это заснято.
      — Заснято? — повторила я, не уверенная, что понимаю, что она хочет сказать.
      — На видео, — кивнула она.
      Не знаю, что отразилось на моем лице, но она снова опустила глаза и заговорила, обращаясь к своим рукам:
      — Ему нравилось снимать нас на видео. Не каждый раз, а иногда. Скрытой камерой. Сначала я ни о чем не подозревала. Потом он рассказал мне. Я даже видела одну такую запись. Самое главное, — быстро сказала она, — самое главное то, что он снимал нас именно в тех случаях, когда пугал меня сильнее всего. Тогда он менялся. Нет, не менялся, становился самим собой, становился... диким. Он снимал нас в тех случаях, когда причинял мне боль. Если он... — она опять сглотнула, собираясь с силами, чтобы сказать то, что решила. — Если Митч убил Патрицию Лин, когда занимался с ней любовью, это должен быть как раз такой случай. Это должно было произойти, когда он снимал все на видео.
      — Ох, — сказала я. Я перевела взгляд на окно, за которым над Манхеттеном плыли славные невинные облака. — Ох.
      — Теперь вы понимаете, мисс Чин, почему я обратился к вам? — резкий голос Джона Кимбола едва не заставил меня подпрыгнуть, как это сделала чуть раньше Джанет Ву.
      — Думаю, да, — сказала я.
      — Если у нас будет эта запись, — сказал Кимбол, — мы сможем передать ее в ФБР.
      — Но мы не знаем, существует ли она.
      — Нет.
      — И, даже если она существует, чего ради Митч Эллман отдаст ее нам?
      — Митч Эллман, — осторожно проговорил Джон Кимбол, — определенно считает азиатских женщин... привлекательными.
      Я холодно взглянула на него.
      — Полагаю, — сказала я, — что могла бы уговорить его лечь со мной в постель. Однако не думаю, что из этого следует, что он обязательно отдаст мне пленку, которая может отправить его в тюрьму до конца жизни.
      “И я частный детектив, а не шлюха, законник, чванливое ты ничтожество”, — подумала я.
      — Не нужно, чтобы он отдал ее вам, — Джон Кимбол не обратил внимания мою реакцию, что дало мне время взять себя в руки. — Если вы сможете поклясться под присягой, что видели ее, ФБР сможет получить ордер на обыск. А когда они найдут запись, они смогут использовать ее.
      — Если она существует, — сказал я.
      — Если она существует.
      Я пристально смотрела на него несколько мгновений, потом взглянула на Джанет Ву. Она тут же уставилась в пол.
      — Так чего же вы от меня хотите? — спросила я
      — Добудьте запись, — ответил Кимбол. — Или, в крайнем случае, хотя бы посмотрите ее.
      — Вам важно, каким образом я это сделаю?
      Кимбол опять нахмурился.
      — Да. Ничего такого, что может скомпрометировать нашу фирму или выставить Джанет на всеобщее обозрение, — глаза Джанет расширились. — Полагаю, вы должны информировать меня обо всем, что вы собираетесь делать, о каждом вашем шаге, — сказал Кимбол.
      — Это может осложнить дело.
      — Это необходимо.
      Я задумалась, в комнате воцарилась мертвая тишина.
      — Я представляю, как это можно сделать, — наконец сказала я. — Это может сработать. Мне нужно будет подключить моего напарника.
      Кимбол, казалось, растерялся.
      — Не знал, что у вас есть напарник. Мне сказали, что вы работаете в одиночку.
      — Это правда. Так же, как и он. Но нам хорошо работается вместе, и мы делали это уже много раз. Если вам от этого будет легче, думайте о нем, как о человеке, нанятом мной для этой работы.
      — Остается проблема сохранения тайны, мисс Чин.
      Джанет, кого, скорее всего, и касалась эта проблема, кивнула, ее лицо стало очень серьезным.
      — Мистер Кимбол, проблема сохранения тайны есть в каждом деле, за которое я берусь. Единственный способ, какой я смогла придумать, чтобы достать запись — а сделать это будет нелегко — требует двух человек и некоторых расходов. И дело будет рискованным. Мы с Биллом умеем прикрывать друг другу спину. Хотите вы, чтобы мы попробовали?
      — Что вы придумали? — спросил Кимбол.
      Я покачала головой.
      — Я хочу сначала обсудить это с Биллом. Если он решит, что это может сработать, я в общих чертах расскажу обо всем вам, прежде чем мы начнем.
      — И вы будете информировать меня на всех этапах расследования? Я действительно настаиваю на этом, мисс Чин.
      — Я понимаю это, мистер Кимбол.
      — А ваш напарник? Он тоже работает в одиночку, так вы сказали? У него нет помощников, с которыми он мог бы поделиться, нет вероятности, что кто-то случайно проговорится?
      — Он уже двадцать лет занимается расследованиями. Я полагаю, он научился держать язык за зубами.
      “Жаль, что этому не учат адвокатов, — подумала я. — Как и хорошим манерам”.
      — Что ж, прекрасно, — сказал Кимбол. — Поговорите с ним и возвращайтесь ко мне.
      — Отлично, — я улыбнулась. — А теперь, чтобы мы все знали, о чем речь, давайте обсудим гонорар.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Воздух был прохладным и свежим, но солнце уже пригревало, когда я вышла на улицу. Я нашла телефон на углу, чтобы позвонить Биллу.
      Он был у себя в офисе и снял трубку.
      — Смит, — сказал он.
      — Чин, ‒сказала я.
      — В чем дело?
      — Я на каблуках.
      — Сейчас приеду.
      — Я угощу тебя ланчем.
      — Это лучшее, что ты можешь предложить?
      — Надень галстук.
      Было бы жаль, если бы мой деловой костюм пропал зря, поэтому мы встретились в “Меза Гриль”, ресторане с

  юго-западной кухней*

   Имеется в виду кухня юго-запада США, представляющая собой смесь техасской и мексиканской кухни.

  , в квартале

  Флэтайрон*

   район на Манхэттене, где расположено множество элитных магазинов и ресторанов.

  , где клиенты и цены обычно были слишком шикарными для меня, но готовили хорошо.
      До Пятой авеню я доехала на автобусе, это было самое большое расточительство, какое я могла себе позволить. Ресторан был светлый и просторный, под потолком крутится вентилятор, бар и перила из нержавеющей стали. Эта нержавеющая сталь, похоже, окружала меня сегодня весь день.
      Когда я приехала, Билл уже ждал за столиком на балконе. Отсюда мы могли видеть всех входящих и выходящих. В нынешних обстоятельствах, насколько мне было известно, в этом не было необходимости. Но, если бы я приехала первой, я тоже выбрала бы именно такой столик.
      Заметив меня, он встал, но не отодвинул стул для меня. Билл старше меня на 12 лет, и иногда между нами возникает неловкость из-за впитавшихся ему в плоть и кровь привычек, с которыми мне трудно примириться. Но в большинстве случаев нам удается это уладить.
      — Привет, — сказала я. Он наклонился поцеловать меня. На нем был серый спортивный пиджак и черный вязаный галстук. — Тебе следовало бы чаще носить галстук.
      — Тебе следовало бы чаще угощать меня ланчем. Что случилось?
      — У нас есть богатый клиент.
      — Что ты хочешь сказать, когда говоришь “мы”, белый человек?
      — Белый человек — это ты. Я — китайская женщина.
      — Я снова сделал эту ошибку? Проклятье.
      Подошел официант, принес кукурузные чипсы и

  сальсу*

  Сальса (в кулинарии) ‒ традиционная овощная закуска мексиканской кухни, состоящая из мелко нарезанных овощей в различных сочетаниях

  с кинзой. Мы сделали заказ, и он ушел. Билл спросил:
      — Кто наш таинственный благодетель, и почему ты решила, что я возьмусь за это дело?
      — По той же причине, по которой за него взялась я. Ты не сможешь отказаться, — и я рассказала ему “кто” и “что”.
      Пока я говорила, он молча потягивал мексиканское пиво.
      — Митч Эллман, — задумчиво протянул он.
      — Понимаешь? — сказала я. — Ты не откажешься от возможности пригвоздить этого жалкого червяка.
      — Его оправдали, — сказал Билл.
      — Да ладно! Ты же не сомневаешься, это он, и никто другой, убил ее, верно?
      Он поставил свое пиво на песочного цвета скатерть.
      — Нет, — сказал он. — Не сомневаюсь.
      Подошел официант и принес заказ. Для меня — лосось, копченный на дровах из мескитового дерева, в глазури из йогурта с укропом, хотя, как заметил Билл, ни один из этих продуктов, кроме мескита, не встречается ни в Мексике, ни в Техасе. Сам он заказал нут и тортилью с

  томатильо*

   Тортилья ‒ тонкая лепешка из кукурузной или пшеничной муки, является основой для многих блюд, в основном мексиканской кухни, где в лепешку заворачивают различную начинку. Томатильи ‒ вид физалиса, который выглядит как небольшой зеленый помидор, в мексиканской кухне используют для приготовления сальсы вместо помидоров.

  .
      — Тебе приходится есть эти блюда только потому, что они — единственное, что ты можешь выговорить, — поддразнила его я.
      — Может, и так, — согласился Билл. — Я изучу свои побуждения в мрачные ночные часы. У тебя уже есть план, как поймать Митча Эллмана?
      — Есть, — я наслаждалась своей рыбой. Она была ароматной и нежной. Я ела маленькие морковки и объясняла Биллу свой план.
      Пока я говорила, он время от времени кивал, задал несколько вопросов. Когда я закончила, мы некоторое время ели молча, и я знала, что он прокручивает в голове мою идею, отыскивая слабые места и проблемы, с которыми мы можем столкнуться.
      — Это может сработать, — сказал он, когда я потянулась вилкой к его тарелке с остатками тортильи. — Тебе надо будет спрятать микрофон, — он задумался. — Ты не боишься, что он обнаружит его?
      — Он никогда не окажется ко мне настолько близко, если на самом деле ты хотел спросить об этом.
      — Само собой, об этом.
      — Расслабься.
      — Ладно.
      Итак, мы решили, что возьмемся за это дело. У Билла было еще несколько идей, и за теплым яблочным пирогом, который мы разделили, мы проработали наш план со всех сторон.
      Конечно, тут были опасности, и мы обсудили, в чем они заключаются и как свести их до минимума. Потом мы продолжили. Это одна из тех черт, что больше всего нравятся мне в Билле: он никогда не советует, как это постоянно делают все остальные, пытающиеся заботиться обо мне, чтобы я от чего-нибудь отказалась, только оттого, что это опасно.
      Когда он перешел к кофе, а я — к своему мятному чаю, Билл сказал:
      — Расскажи мне об этом клиенте.
      Я готова была рассказать ему, кто наш клиент, но знала, что он имеет в виду совсем другое.
      — О нем? — спросила я. — Или о ней?
      — Кто из них тебе больше не нравится?
      — На самом деле я не могу сказать, что она не нравится мне, — начала я.
      — Нет, — сказал Билл. — Но она тебя смущает.
      — Понимаешь, она какое-то ходячее клише. Безнадежно робкая и застенчивая китаяночка, ужасно боящаяся опозорить свою семью, но в постели динамит. У меня с этим проблемы.
      — Я бы об этом не беспокоился. А как насчет него?
      — С такими, как он, проблемы у тебя. Самодовольный, богатый белый парень, глядящий на всех свысока и совершенно бессердечный.
      — И в чем же тут проблема?
      Прищурившись, я пристально посмотрела на него.
      — Если бы я не знала, что в глубине души ты идеальный образец отзывчивого, чуткого мужчины постфеминистского века, полная противоположность самовлюбленному самцу...
      — Эй, сестренка, ты хочешь поругаться?
      — С тобой или с кем-то еще?
      — Со всеми прочими отзывчивыми, чуткими мужчинами постфеминистского века, что сидят здесь.
      Мы оглядели толпу передовых фотографов и архитекторов, заканчивавших свой ланч.
      — Ну, ладно, — сказал Билл, — может, и нет. Давай вернемся к Джону Кимболу.
      — Самодовольный, богатый...
      — Это я уже слышал. В чем его интерес?
      — В этом деле? Мне кажется, он думает, что уже увяз в этой истории. И это его бесит. Он друг семьи.
      — Так почему бы ему просто не отправить ее домой? Благодарю тебя, Джанет, но теперь со всем этим ничего уже не поделаешь. Я советую тебе пойти домой и забыть обо всем.
      — Ты недооцениваешь этих болезненно застенчивых китаяночек. У нее ушло несколько месяцев, чтобы решиться рассказать обо всем. И я уверена, она сделала это только потому, что убедила себя, что это важнее, чем сохранить репутацию. Поэтому довести дело до конца стало для нее “Единственно Верным Поступком”. Она перестанет уважать себя, если теперь бросит все на полдороги.
      — И ты думаешь, он это понимает?
      — Она могла сказать ему, что пойдет в полицию или еще что-то в этом роде, если он не поможет ей. Мы можем быть очень упрямыми.
      Разумеется, в действительности все обстояло вовсе не так, но тогда мы думали, что это правда.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Когда мы вышли из ресторана, Билл вернулся в свой офис, а я отправилась по 14-й улице к

  “Шелкам Патерсона”*

   Патерсон ‒ город в штате Нью-Джерси, был знаменит производством шелка (одно время Патерсон даже называли “шелковым городом”).

  . Следующие несколько шагов предстояло сделать мне. Я позвоню Биллу, когда все будет готово. И, само собой, я позвоню Джону Кимболу, чтобы держать его в курсе дела.
      У Патерсона я купила на костюм несколько ярдов тонкого крученого шелка винного цвета и выкройку. Я отвезла все домой, к своей матери.
      — Так вот, что сейчас носят люди? — хмыкнула она, рассматривая выкройку.
      — Самые шикарные леди из Гонконга, — ответила я. — Бизнес-вумен. Это последний крик моды.
      Она одарила меня долгим оценивающим взглядом.
      — Если бы ты отрастила волосы, — сказал она, — если бы ты что-нибудь сделала со своими ногтями и подкрасилась...
      — Я все это сделаю, ма. Сможешь ты сшить такой вот модный костюм?
      В ее взгляде было осуждение пополам с разочарованием.
      — Линг Ван Чжу, сказала она, — ты хоть раз приносила мне выкройку, с которой бы я не справилась?
      Ей понадобилось 4 дня, чтобы сшить костюм, и, само собой, он вышел первоклассным. Шикарные бутики в фешенебельных кварталах города всегда были мне не по карману, но моя мать 30 лет проработала портнихой на швейной фабрике в Чайна-тауне, и, по правде сказать, все, что продается в этих бутиках, производится именно на таких швейных фабриках.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      К тому времени, когда костюм был готов, все приготовления к нашей операции тоже были закончены.
      Я позвонила в ККИ, Гарри Лэнгу, декану факультета экранных искусств. Я объяснила ему, кто я и чего хочу. Он поверил каждому моему слову. Три дня спустя, надев свой новый костюм, бледно розовую блузку и, пожалуй, чересчур много золотых украшений, я сидела в освещенной лампами дневного света аудитории. Гарри Лэнг представил меня собравшимся студентам — будущим режиссерам.
      — Это — мисс Лидия Чин, представитель гонконгской киностудии “Черный тигр”, — говорил он 18-20 студентам, собравшимся на встречу со мной. ККИ на Западной 45-й улице — это один из тех частных институтов, которые можно найти в любом районе Нью-Йорка. Диплом ККИ, как надеются студенты, распахнет перед ними двери в мир кино или на телевидение, или, если они получили актерский диплом, позволит им встретиться с театральными агентами и лицами, занимающимися подбором исполнителей, к которым они в противном случае не смогли бы пробиться. В действительности же, среди выпускников ККИ было некоторое количество знаменитостей, но это далеко не

  УКЛА*

   UCLA — по-видимому, Калифорнийский университет в Лос-Анжелесе, один из самых популярных вузов в Америке, среди выпускников которого множество знаменитостей, в том числе актеров.

  .
      — А это, — продолжал Гарри Лэнг, — ее американский партнер Уильям Смит.
      — “Хардбол Продакшнз”, — вставил Билл, одарив собравшихся калифорнийской улыбкой. Он был истинным калифорнийцем с ног до головы: желто-коричневый пиджак, льняная рубашка, отутюженные джинсы, ковбойские сапоги. Он надел даже маленькие круглые темные очки и тонкую серебряную цепочку на шею, с подвеской в виде гремучей змеи.
      — Я не знаю, что вам известно о “Черном тигре”, — говорил Лэнг. — Эта киностудия возникла относительно недавно. Примерно четыре года назад, не так ли, мисс Чин?
      — Не совсем, — сказала я, улыбнувшись. Я говорила с британским акцентом, потому что в Гонконге говорят на британском английском. — Точнее, будет три с половиной года.
      — Да, — сказал Лэнг. — И за столь короткое время вы добились впечатляющих успехов. — Он держал в руках отчет о наших впечатляющих успехах, который я вчера сочинила и отпечатала на фирменном бланке. Копии мы раздали всем студентам при входе в аудиторию.
      — Благодарю вас, — сказала я. — Вы должны понимать, что в Гонконге нет времени на долгие размышления. Возможно, у вас в Голливуде это не так, — я понимающе улыбнулась Биллу. Он понимающе улыбнулся в ответ. — В последнее десятилетие киноиндустрия Гонконга развивается бурными темпами, — рассказывала я студентам. — Чтобы оставаться на плаву, студия должна выпускать много высококачественных фильмов. Не редкость режиссеры, работающие по контракту со студией, которые снимают по четыре фильма в год.
      Я оглядела своих слушателей и заметила, как загорелись их маленькие глазки. Маленькие глазки Митча Эллмана, сидевшего во втором с конца ряду, сверкали так же ярко, как и у всех остальных.
      Я заметила, что он снова носит свой конский хвост.
      — Однако, — решительно продолжила я, — вы, вероятно, слышали, что в эти тяжелые времена трудно удержать в Гонконге талантливых специалистов.

  1997*

   1 июля 1997 года Гонконг перешел под юрисдикцию Китая. Рассказ был впервые опубликован в 1994 г.

  год внушает ужас, и многие, к сожалению, предпочитают покинуть остров.
      Возникла сложная ситуация, особенно в том, что касается талантливых режиссеров. Многие студии, столкнувшись с растущими потребностями и нехваткой высококвалифицированных профессионалов, к сожалению, вынуждены были нанимать... бездарностей. — Билл ухмыльнулся. “Бездарности”, говорил весь его вид, это подходящее слово.
      — Но “Черный тигр” отказывается идти по этому пути, — сказала я. — Я не знаю, многие ли из вас видели наши фильмы, — я оглядела аудиторию. Все эти маленькие горящие глазки изо всех сил старались показать, что видели. — Если вы их видели, вы знаете, что в них есть... определенная философия, ряд идей, проходящих через все наши картины.
      Я почти слышала, как мысленно щелкают кнопки клавиатуры, перепечатывая резюме, чтобы подчеркнуть философские идеи, проходящие через все их работы.
      — Это тяжелый труд, леди и джентльмены, — говорила я им, медленно обводя зал взглядом. Я позволила себе на мгновение задержаться на Митче Эллмане.
      Уголки его губ приподнялись, когда наши глаза встретились. В его взгляде была какая-то бесцеремонная интимность, вызвавшая у меня желание встать и как следует врезать ему.
      Билл, это заметив, слегка нахмурился, выпрямил скрещенные ноги, а потом скрестил их уже по-другому. Я бросила на него быстрый взгляд и начала снова.
      — “Черный тигр” не боится самых темных глубин этого мира. Мы верим, что миссия масс-медиа — в том числе, так сказать, развлекательных, — заключается в том, чтобы обнажать скрытые страдания человеческой души.
      Я продолжала в том же духе еще некоторое время. Они все это проглотили.
      — Однако, — завершила я свою речь, — чтобы делать то, что мы делаем, требуется особое художественное ви́дение. Смелое видение, бескомпромиссное видение. Без этого фильмы такого сорта будут не более чем эксплуатацией насилия и секса, крови и страха, лишенными какого-либо смысла. Такое видение в Гонконге, — я снова обвела взглядом зал, — становится все более редким. Я приехала в Америку в поисках такого видения.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Мы с Биллом искали свое видение в аудиториях ККИ два дня, и это были тоскливые поиски. В душном кинозале со склизким ковром мы посмотрели, по крайней мере, по одной работе каждого студента, в том числе и тех четверых, которые не пришли на встречу. У пятерых из них мы попросили еще по одному фильму, и просмотрели их уже в присутствии самих студентов. Мы обсуждали, комментировали, спрашивали у студентов пояснений. Мы выслушали несколько разумных, дельных рассуждений и огромное количество чепухи.
      И, разумеется, мы выслушали Митча Эллмана.
      Мы устроили все таким образом, чтобы выслушать его последним.
      Двое других из последней пятерки тоже были симпатичными молодыми людьми. И я притворилась, что очень заинтересовалась их работами. Во время разговора я заглядывала им в глаза, касалась их мускулистых рук своими наманикюренными пальчиками. Билл курил, а его вопросы и комментарии делались все более язвительными и злобными. В какой-то момент, посреди фильма, он встал и вышел вон. Как раз перед тем, как подошла очередь Митча Эллмана, мы поссорились.
      — Не знаю, как вы это делаете у себя в Гонконге, — прорычал Билл громким голосом, — но тут, у нас, мода на кастинг на кушетке уже прошла.
      — Не будьте смешным, — беззаботно отвечала я. — Это очень интересная работа. Свежий взгляд...
      — Свежий взгляд?! Да вы просто прилипли к нему. Тут нет ничего свежего. У вас весьма древние методы.
      — С вами они сработали.
      — Это была ошибка.
      — Я не могу поверить, что вы ревнуете к мальчишке, на двадцать лет моложе вас.
      — Я не могу поверить, что вы строите глазки мальчишке, на десять лет моложе вас.
      Это было преувеличение, но на что не пойдешь ради искусства.
      — Думаю, нам лучше заняться следующим, — мой голос был ледяным. — Не возражаете?
      Он молча поглядел на меня. Потом резко поднялся, высунул голову в уже открытую дверь и позвал:
      — Эллман!
      Вошел Митч Эллман с кассетой в руке, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимо.
      — Здравствуйте, Митч, — я одарила его теплой улыбкой, не обращая внимания на Билла, грузно усевшегося на ряд впереди меня. — Что тут у вас?
      — Здравствуйте, мисс Чин, — Эллман улыбнулся, он заглянул мне в глаза так, словно между нами уже был какой-то секрет. — Здрасьте, мистер Смит, — в его обращении к Биллу невозможно было не заметить насмешливой снисходительности молодого человека к тому, чье время уже ушло.
      И Билл это заметил. Он обернулся, посмотрел на Эллмана долгим холодным взглядом и снова отвернулся к экрану.
      — Фильм называется “Без руля”, — сказал Эллман, вставляя кассету в видеомагнитофон. Когда свет погас, он сел рядом и улыбнулся мне.
      Так же, как это было, когда наши взгляды встретились в первый раз, от близости Митча Эллмана у меня по коже поползли мурашки. От того, как он наклонился, немного чересчур близко; от того, как сверкали его зубы, когда он улыбался; от того, что его глаза слишком долго задерживались на мне, когда мы встречались взглядами, — мне хотелось встать и отодвинуться подальше.
      Я не сделала этого. Я сидела там, улыбалась ему в ответ, а он крутил свой фильм.
      Его второй фильм был таким же, как первый: невнятным и претенциозным, полным крыс, мусорных баков, пивных бутылок, катающихся в канаве, и пара, поднимающегося от вентиляционных решеток дождливой нью-йоркской ночью. Я шепотом расспрашивала его обо всех этих вещах, заставляя себя наклоняться ближе, касаясь его руки. Билл не сводил глаз с экрана. Можно было заметить, как его ярость растет и окружает его, словно облачко голубого дыма от сигареты, которую он курил.
      — Митч, — я снова улыбнулась, когда свет зажегся, — мне очень понравилось. Давайте посмотрим... у меня есть ваше резюме?
      — Да-да, конечно, — с готовностью отозвался Митч. — Я отдал его вам вчера.
      Он вытащил еще одну копию, пока я рылась в своей папке с бумагами. Я пробежала ее глазами, кивнула и передала Биллу. Билл, едва взглянув на бумагу, бросил ее на соседний стул.
      Я посмотрела в затылок Билла, затем снова на Митча.
      — Я обязательно позвоню вам, Митч — сказала я.
      — Замечательно! — воскликнул он, заглядывая мне в глаза, — Когда?
      — В ближайшее время, — сказала я, кивая ему на Билла. — Спасибо, что пришли.
      — А как же, — улыбнулся Митч Эллман. — а как же.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Билл казался мрачным и сердитым, когда мы покидали ККИ, и сохранял такой вид все время, пока мы ловили такси. В Вест-Сайде был час пик, и потребовалось время, чтобы найти свободную машину. Он встал посреди улицы, подняв вверх руку, в своем калифорнийском наряде: мятый льняной пиджак поверх белой футболки; пока я скромно стояла на тротуаре в синем шелковом платье, сшитом для меня матерью в прошлом году.
      — Как ты себя чувствуешь? — спросила я, едва мы оказались в такси, без ненужных свидетелей.
      Он откинулся назад на сиденье.
      — Я чувствовал бы себя куда лучше, без этих ковбойских сапог, — ухмыльнулся он.
      — Они придают тебе такой сексуальный вид...
      — Сапоги? В самом деле?
      — Нет, постой, я имела в виду — ноги колесом.
      — Я думаю, что кривоногие мужчины выглядят сексуально. Это потому...
      — Не хочу слышать, почему. Я могу догадаться.
      — Ты хочешь исследовать этот вопрос? — он снял свои темные очки и плотоядно покосился на меня.
      — Нет, — я тоже откинулась на сиденье. — И я также не хочу даже слышать ни о каких фильмах.
      — Тогда свиданье с тобой обойдется дешево.
      — Кстати о дешевом, — сказала я. — Это ККИ — довольно жалкое местечко. Где глянец? Где роскошь? Где головокружительное чувство, что живешь на все сто?
      — Где, — сказал Билл, — записи о Джанет Ву?
      Это заставило меня снова выпрямиться.
      — О чем ты говоришь?
      — Сегодня вечером, — сказал Билл, — пока ты строила глазки смазливым юным блондинам, я очаровывал смазливых юных блондиночек. Двух очаровательных студенток, подрабатывающих в деканате. Джанет Ву никогда не училась в ККИ.
      Я с минуту пристально смотрела на него, а потом опять откинулась назад.
      — Ого, — сказала я. — Вот оно как. И что, по-твоему, все это значит?
      Весь остаток пути мы обсуждали, что это значит. Потом мы зашли в закусочную на Канал-стрит и еще немного поговорили об этом. Мы обсудили также, что могут означать еще некоторые вещи; а потом мы задумались о вещах, которые прежде даже не приходили нам в голову, их мы тоже обсудили.
      Мы по очереди проверяли все детали, убеждая друг друга. Это заняло не так уж много времени. Когда мы убедились, что не ошиблись, мы обсудили, что нам теперь следует предпринять.
      Когда мы выработали план, я заказала еще одну чашку чая, а он — чашку кофе, чтобы отметить это.
      — Что, если мы ошиблись? — спросила я.
      — Тут все, как с той пленкой, — сказал Билл. — Это приманка, на которую клюнет только виновный.
      Билл — рыбак; говоря это, он, вероятно, видел форель в залитом солнцем ручье.
      Мне же мерещились челюсти.
      Пора было позвонить Джону Кимболу и сообщить ему новости.
      — Дела идут хорошо, мистер Кимбол, — я была в своем офисе на Канал-стрит, который сдавал мне в субаренду продавец авиабилетов. Благодаря этому люди, приходившие ко мне, могли притвориться, что зашли поискать дешевый перелет в Тайвань. Это позволяло им сохранить лицо.
      — Вам удалось выяснить, что та пленка, о которой мы говорили, действительно существует? — Кимбол сразу перешел к делу.
      — Нет, — я коротко изложила ему оставшуюся часть нашего плана. — Если это сработает, я позвоню вам завтра вечером и расскажу последние детали.
      — Прекрасно, — сказал Кимбол и повесил трубку.
      Что за симпатичный, приветливый парень.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я позволила Митчу Эллману помучиться до следующего вечера, а потом позвонила ему в ККИ. В прошлом году, до своего ареста, Митч Эллман и сам подрабатывал три вечера в неделю, отвечая на телефонные звонки. Разве это не справедливо, размышляла я, сидя с трубкой в руке, что теперь кто-то другой бегает вокруг, высматривая его. Мысленно я пыталась внушить секретарше, чтобы она вернулась обратно; тогда я могла бы просто оставить сообщение. И тут в трубке раздался страстный голос Митча Эллмана.
      — Могли бы мы встретиться сегодня вечером, выпить чего-нибудь? — спросила я, когда он рассказал мне, как он счастлив, что я позвонила. — Мы остановились в “Парамаунте”.
      — Чудесно, — сказал он. — Чудесно. Вы будете, — он понизил голос, — одна?
      — Да, — я понизила голос тоже. — У Билла какие-то дела. Я не жду его назад до... допоздна.
      — Я приду, — пообещал Митч.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Бар отеля “Парамаунт” — темное помещение, с острыми углами и множеством зеркал. Одетая в черное бархатное платье для коктейлей и колье со стразами, я сидела в черной кабинке, оббитой кожей, более мягкой, чем на моих лучших перчатках. Я потягивала содовую с лаймом и лимоном из бокала черного стекла и ждала Митча Эллмана. Звучала тихая музыка — джазовое фортепьяно и бас. Билл наверняка знал бы, кто играет.
      Когда Митч вошел в дверь из черного стекла, я не встала и не помахала ему рукой; но когда он заметил меня, подняла свой бокал и улыбнулась.
      Он направился через зал прямо ко мне. Одет был он в свободный двубортный костюм и широкий шелковый галстук, по последнему слову моды. Его хвост был завязан за спиной черным кожаным ремешком.
      — Привет, мисс Чин, — сказал он, слегка запыхавшись, когда добрался до столика.
      — Привет, Митч, — я улыбнулась ему самой безмятежной из моих улыбок. — Садитесь, пожалуйста. И, пожалуйста, зовите меня Лидией, — я жестом подозвала официанта.
      Митч скользнул на диванчик напротив меня.
      — Лидия, — он наклонился ко мне, — вы великолепно выглядите.
      — Спасибо, Митч, — я подумала, теперь, когда мои руки обнажены, не сможет ли он заметить, что по ним действительно ползают мурашки.
      Подошел официант. Митч заказал мартини. Он оглядел бар — элегантные клиенты, острые углы и мягкий свет.
      — Вы всегда останавливаетесь здесь, когда бываете в Нью-Йорке?
      — Когда мне это удается, — ответила я. — Биллу нравится “Плаза”.. Но я предпочитаю вещи... современные.
      — Билл и вы, — сказал Митч, снова глядя на меня, — вы много работаете вместе?
      — “Хардбол Продакшнз” наш дистрибьютер в Америке, — я отхлебнула свой напиток и опять улыбнулась ему. — Но я работаю со многими людьми, Митч.
      Прибыл его мартини в широком черном бокале. Он поднял свой бокал. Я подняла мой.
      — За будущее, — сказал он. Наши взгляды встретились. Я отвела глаза.
      Выпив за будущее, я опустила свой бокал.
      — К сожалению, Митч, у меня для вас не очень хорошие новости.
      Его лицо омрачилось.
      — Что вы имеете в виду?
      — Я не думаю, что смогу предложить вам что-нибудь, Митч.
      — Что? Но я думал, вам понравилась моя работа. Когда вы сказали “Без руля”...
      — Мне она понравилась, Митч. У вас свежий, смелый взгляд на вещи; острое, мрачное видение. Я верю, для “Черного тигра” вы стали бы ценным сотрудником. Вот почему я позвонила вам, — я отпила еще немного. — Вплоть до сегодняшнего вечера я надеялась, что мне удастся убедить Билла. Но ваша работа ему, в отличие от меня, не понравилась. И я не представляю, как изменить его мнение.
      — Моя работа, как же, — усмехнулся Митч. — Бьюсь об заклад, я знаю, что на самом деле ему не понравилось.
      Я улыбнулась ему поверх моего бокала, но ничего не ответила.
      — Послушайте, — сказал Митч, — разве вы обязаны слушаться его? Он же просто ваш дистрибьютер. Почему вы не можете делать то, что вам хочется?
      — “Хардбол Продакшнз” собирается инвестировать крупную сумму в развитие нашей киностудии; при нынешней экономической ситуации это очень важно для нас. Боюсь, я не смогу противостоять решению Билла. В особенности, если у меня есть всего лишь... ощущение... большого потенциала.
      Он наклонился немного ближе.
      — Ощущение?
      — Я думаю, — сказала я, стараясь особенно привлечь его внимание к этим словам, — мне кажется, в вас что-то есть Митч. Нечто необузданное, грубое, неукротимое. Нечто от дикого зверя. Возбуждающее. Вне любых правил, любых ограничений. Нечто, что я так хотела... хотела найти. — Я провела кончиками пальцев по тыльной стороне его руки, заметив, как расширились его зрачки. — Именно то, — прошептала я, — что мне нужно... для “Черного тигра”.
      Потом моя рука скользнула в сторону, подняла бокал.
      — Но Билл не согласен с этим. У него нет моей уверенности, моего ощущения, что вы на многое способны. Он видел только те фильмы, что нам показали, и, основываясь на них, он не думает, что в вас все это есть, Митч.
      — Не думает, что во мне это есть, — голос Митча стал хриплым.
      — Он думает, что вы слишком молоды. Он думает... нет, забудьте.
      — Скажите мне, что он думает.
      Я покачала головой.
      — Скажите мне!
      Я широко раскрыла глаза, потом сказала:
      — Он думает, что все это ненастоящее, Митч. Эта необузданность, эта энергия, которые я вижу в ваших фильмах, которые я чувствую в вас, — он думает, все это фальшивое. Он не думает, что у вас есть... — я поискала нужное слово.
      Другой голос рядом с нами произнес:
      — ... яйца.
      Наши головы, моя и Митча, дернулись одновременно. Над нашим столиком нависал Билл, одетый во все черное. На нем по-прежнему были черные очки.
      — Я не думаю, — Билл направил свои черные очки на Митча, — что у тебя есть яйца.
      — Эй, — Митч начал подниматься; я положила ладонь ему на предплечье.
      — Что вы тут делаете, — мои слова, обращенные к Биллу, прозвучали как можно холоднее. — Я думала, вы и Пол...
      — Держу пари, именно так вы и думали. Пол ходит в

  сообщество 12-ти шагов*

   Сообщества 12-ти шагов – группы, объединяющие людей с одинаковыми проблемами (анонимные алкоголики, наркоманы и т.п.), которые собираются для совместного обсуждения своих трудностей. Предполагается, что это дает терапевтический эффект.

  ; мы быстро покончили с делами. А что здесь делает этот? Обсуждает свое резюме?
      — Прошу вас, сядьте. Не устраивайте сцену.
      — Обычно вам это нравится. Пожалуй, тебе стоит знать это про нее, Эллман. Ей нравятся сцены на публике. И китайская кухня.
      — Эй... — снова начал Митч.
      — Пошли, — Билл схватил меня за руку. — Пора в кроватку.
      Я резко вырвалась.
      — Я еще не закончила.
      — Нет, закончили.
      — Нет, она не закончила, — Митч, наконец, вскочил на ноги. — Леди говорит, что она не закончила, приятель.
      Билл удивленно посмотрел на него, потом рассмеялся.
      — Лидия, — сказал он, не отводя глаз от Митча, — я когда-нибудь рассказывал тебе про собачью драку, которую я видел в Тихуане? Доберман и кокер-спаниель. Доберман чуть не отгрыз спаниелю яйца. Не то, чтоб это был такой уж большой кусок...
      — Прекратите, — приказала я. — Вы просто смешны. Вы пьяны. Идите наверх. Я скоро приду.
      — Нет, — сказал он.
      — Идите, — сказала я; я готова была прожечь взглядом черные стекла его очков, чтобы заглянуть ему в глаза.
      Он мгновенье постоял, подняв плечи, сжав кулаки.
      Потом кулаки разжались, плечи опустились. Он рассмеялся.
      — О'кей, — сказал он. — Почему бы и нет? Увидимся позже, дорогуша.
      Он вдруг повернулся и зарычал на Митча. Митч вздрогнул.
      — Пока, Бобик, — сказал Билл. Смеясь, он повернулся и вышел из бара.
      — Эй... — Митч двинулся было за ним.
      — Сядьте, — резко сказала я.
      Он остановился. Несколько секунд он стоял, уставившись на черную стеклянную дверь, все еще качавшуюся после ухода Билла. Потом Митч сел.
      Его лицо пылало. Я жестом подозвала официанта, глазевшего на нас, как, впрочем, и добрая половина бара. Я показала на бокал Митча.
      — Этот ублюдок, — прорычал Митч, когда официант принес ему второй мартини. — Этот гребаный ублюдок!
      — Да, — согласилась я, отхлебывая свой напиток. — И с большими деньгами.
      — Трахать его деньги!
      — Я никогда этого не делаю.
      Митч смущенно осекся.
      — За деньги, — сказала я. — За деньги я могу сделать многое, но только не это.
      Митч нахмурился, его смущение росло.
      — Вы имеете в виду... вы и он... — он оглянулся через плечо на дверь, потом повернулся ко мне. — Я думал...
      Я рассмеялась.
      — Ох, Митч, просто забудьте об этом. Вы еще так молоды. Возможно, Билл прав. Я могу ошибаться; все это может быть ошибкой. Давайте просто допьем свои бокалы и пожелаем друг другу доброй ночи... Что вы говорите?
      — Нет! — взорвался он. — Вы не ошиблись. Во мне есть все это! Во мне есть все, что нужно — и вам, и “Черному тигру”!
      Опять смех, я постаралась, чтобы он был звонким, как колокольчик.
      — Ах, Митч, как это мило. Но ничего из этого не выйдет. Билл — ублюдок, но он деловой человек. Если он не видит ничего такого, из-за чего стоит рисковать своими деньгами...
      — А если бы он увидел?
      — Видите ли, если бы он увидел, ему было бы совершенно не важно, нравитесь вы ему или нет, — лицо Митча, уже успевшее вернуться к своей обычной бледности, снова покраснело. — Но, Митч...
      — У меня есть кое-что.
      — Простите?
      — У меня есть кое-что, — Митч залпом проглотил половину своего мартини. Его глаза опять засверкали. — Есть фильм, который я вам еще не показывал.
      — Митч, я не понимаю. Если у вас был фильм получше, почему вы не показали его?
      — Он не лучше. Были... технические сложности, — он ухмыльнулся. — Но там есть то, что вы хотите видеть. Я докажу, что мои яйца больше, чем этот пьяный, накачавшийся дурью, ублюдок когда-нибудь мог вообразить! — он хлопнул ладонью по столу.
      Я подняла брови, восхищаясь его дерзостью.
      — Мне хотелось бы увидеть это, Митч.
      — Я пока еще могу показать это вам. Я могу показать вам этот фильм завтра. Вы можете...
      — Боюсь, завтра у меня весь день важные встречи. А послезавтра утром мы улетаем в Лос-Анжелес. Очень рано, — прибавила я.
      — Он очень короткий. Это займет всего...
      — У меня занят весь день, Митч.
      В смятении он глотнул еще мартини. Потом, внезапно, его осенило:
      — Завтра ночью. Когда скажете. Я принесу его сюда.
      Я задумалась.
      — Ну, хорошо, — медленно проговорила я, заманивая его. — Хорошо. Полагаю, это возможно. Билл распланировал весь свой день до самой ночи, но я не собираюсь сопровождать его.
      — Так я могу? Могу принести свой фильм?
      Я задумчиво посмотрела на него.
      — Вы говорите, он... другой? Необычный?
      Он быстро кивнул, широко раскрыв глаза.
      — Полагаю, если он мне понравится, — сказала я, — я смогу убедить Билла посмотреть его, когда он вернется. В любом случае, он не захочет сразу идти спать.
      — Ну, так как? Как? Могу я принести свой фильм?
      Я подумала, что мне лучше согласиться, пока он не перевалился через стол ко мне на колени.
      — Да, Митч. Приносите свой фильм завтра вечером. Я с нетерпением жду просмотра.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я позвонила Биллу, едва вернулась домой.
      — Могу я поговорить с доберманом?
      — Это та сиамская кошечка в колье со стразами?
      — Эта собачья драка была грязным трюком. Я едва не расхохоталась.
      — Держи себя в своих нежных маленьких ручках. Это сработало?
      — Угу, — я сообщила ему план действий.
      — Отлично, — сказал он. — Встретимся там, около девяти.
      — Может, лучше около семи?
      — Ладно, но почему?
      — Потому что я вряд ли когда-нибудь снова попаду в номер-люкс отеля “Парамаунт”. Если банковский счет Джона Кимбола позволяет это, я думаю, он должен оплатить нам ужин в номере.
      — Бессердечная девчонка.
      — Мы могли бы сказать ему, что нам нужен номер и на нынешнюю ночь тоже, для большей достоверности. Подумай, сколько денег мы ему сэкономили.
      — Это очень славная, приятная мысль. С ней я и отправлюсь в постель. Если, конечно, ты не хочешь приехать...
      Я повесила трубку.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Утром я позвонила Джону Кимболу, чтобы сообщить ему новости.
      — Он клюнул на это, мистер Кимбол. Он придет в отель сегодня вечером.
      — Хорошо, прекрасно. Как именно все будет организовано?
      Я ждала этого вопроса.
      — Митч появится в десять тридцать со своей пленкой. У нас будет время посмотреть ее, вынуть из видеомагнитофона, а у меня — заменить ее. Билл вломится в номер около половины двенадцатого, пьяный и рвущийся в драку.
      — Как он попадет туда?
      — Я оставлю дверь незапертой.
      — Что потом?
      — Мы с Биллом устроим шумную драку. Будем орать, визжать, бросать и ломать вещи. Я вытолкаю Митча из комнаты с фальшивой пленкой, скажу ему, что утром позвоню.
      — И?
      — И мы принесем вам настоящую пленку.
      — Похоже, вы все продумали, мисс Чин.
      Я надеялась, что так и есть.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      На следующее утро я хотела поспать попозже, но была слишком взвинчена для этого. После завтрака я выполнила несколько поручений матери, а потом взяла свои роликовые коньки и провела час в Бэттери-Парк-сити, катаясь взад и вперед по

  Эспланаде*

   Бэттери−Парк−сити — квартал в Нижнем Манхэттене; одна из его достопримечательностей — трехкилометровая эспланада вдоль реки Гудзон.

  . В одиннадцать я отправилась в

  додзе*

   Додзё (яп. “место, где ищут путь”) — изначально это место для медитаций и других духовных практик в японском буддизме и синтоизме. Позже (как в данном случае) этот термин стал употребляться также и для обозначения места, где проходят тренировки, соревнования и аттестации в восточных боевых искусствах.

  на занятия по тхэквондо. Наконец, вскоре после двух, надев свободный зеленый пиджак и короткую черную юбку, прихватив почти пустой портфель, я отправилась в центр города и зарегистрировалась в отеле “Парамаунт”.
      Я сказала дежурной на ресепшн, что мой муж будет около семи. Она улыбнулась и сказала, что все в порядке. Я провела время до вечера, разыгрывая туристку в Верхнем Ист-Сайде. В шесть я вернулась в отель, немного вздремнуть. Я еще спала, когда пришел Билл.
      — Лидия? — услышала я голос из соседней комнаты. — Это я.
      — Я здесь, — отозвалась я.
      — Ты в приличном виде?
      — Нет.
      — Я вхожу.
      — Стой! Не двигайся.
      Я умылась, причесалась, снова надела юбку. Когда я вышла в соседнюю комнату, Билл выбирал себе напиток в баре у окна.
      — Привет, — сказал он. — У тебя на щеке внизу складка. Хочешь что-нибудь выпить?
      — То же, что всегда, — беззаботно сказала я. Я прошла по толстому ковру, чувствуя, как проминается ворс под моими, одетыми в чулки ногами. Я плюхнулась на огромный льдисто-голубой диван и растянулась во всю длину.
      Билл принес мне содовую с лаймом. Он сел на другой конец дивана. Между нами хватило бы места еще для двух человек.
      — Я просто не могу поверить, что мы, наконец, оказались одни в номере отеля, и все чего ты хочешь — это поужинать, — сказал он.
      — По крайней мере, я пригласила тебя. Я могла бы позвать Митча.
      — Сомневаюсь, что он вел бы себя как джентльмен. А я собираюсь вести себя именно так.
      — Спасибо, что посвятил меня в свои планы. Как насчет того, чтобы включить какую-нибудь музыку?
      У нас была музыка из стерео системы, ужин из ресторана отеля и невероятные, огромные репродукции знаменитых картин на стенах, чтобы мы могли любоваться ими. Фантастическое место этот отель “Парамаунт”. Мы наслаждались, ели стейки, жареного каплуна и икру со сливками. Мы говорили о городе, мы говорили о музыке, а потом мы обсудили наш план.
      Мы еще раз прошли его весь, от начала до конца, согласовывая друг с другом, убеждаясь, что не упустили ни одной детали. Мы придумывали ситуации, которые могут возникнуть, и решали, как справимся с ними. Потом мы выпили кофе и чай. Потом настало время приготовиться.
      Я прошла в спальню и достала свои вещи из дипломата. Я приняла душ в огромной, отделанной мрамором ванной комнате и вытерлась полотенцем, должно быть, в дюйм толщиной. Я высушила волосы феном и оделась.
      Билл все еще был в соседней комнате; ему нечего было делать. Я закрепила на себе крошечный микрофон.
      — Он работает? Ты можешь слышать меня?
      — Не очень четко, — отозвался Билл.
      Я переместила микрофон.
      — Так лучше?
      — Может, мне стоит войти и показать тебе, как это делается? — я услышала в его голосе усмешку.
      — Я уже пользовалась микрофоном.
      — Только не таким. Это новая модель. Я только что купил его. Думаю, мне следует войти и настроить его для тебя...
      — Если ты войдешь сюда, я буду стрелять...
      Эти слова напомнили мне о моем пистолете, и я проверила его. Все оказалось в порядке. Я прикрепила его к поясу моей шелковой пижамы и прикрыла пистолет, микрофон и все остальное, что было на мне надето, желтым шелковым кимоно.
      — Господи, — сказал Билл, когда я вышла к нему, — Я всегда именно так и воображал себе тебя, в кимоно.
      — Так ты, оказывается, воображал себе это?
      — Постоянно.
      — Это же вторжение в частную жизнь. Я думаю, это незаконно.
      Билл открыл окна; он большой любитель открытых окон. Теплый апрельский ветерок зашуршал по комнате, шевеля подол моего кимоно. Билл смотрел на это и улыбался. Потом он сказал:
      — Думаю, мне лучше исчезнуть. На случай, если он придет раньше. На случай, если он не постучится. — Он спросил: — Нервничаешь?
      — Немного, — призналась я.
      — Все будет хорошо, — сказал он. — Все пройдет как по маслу.
      — Держу пари, ты говоришь это всем девушкам.
      — Ага. И я всегда оказываюсь прав.
      Он показал мне, где спрятан магнитофон. Он поцеловал меня в щеку. Потом я осталась в комнате одна — ждать.
      Митч немного опаздывал. Тогда это встревожило меня; позже я поняла, что это было удачей. Я начала нервничать: он передумал, он не придет. Он придет, но слишком поздно. И самое худшее: он придет, но принесет совсем не ту пленку, которая нам нужна, а какое-нибудь маловразумительное, непонятное барахло, которое мне придется смотреть.
      Я выпила еще немного содовой, побродила взад-вперед по комнате. Я чувствовала, как шелк слегка касается моей кожи, когда я двигаюсь, чувствовала, как бьется мое сердце, чувствовала успокаивающую твердость пистолета, под моей левой рукой. Я села перед огромным телевизионным экраном. Я смотрела какое-то маловразумительное, непонятное барахло, когда раздался стук в дверь. Я так и подскочила.
      Я выключила телевизор и открыла дверь.
      — Митч, вы опоздали, — я отступила в сторону, чтобы впустить его, поставив замок на стопор, прежде чем прикрыть дверь.
      — Простите, мисс Чин... Лидия, — он тяжело дышал. — Пробки. Я вышел из такси и бежал последние десять кварталов.
      — В самом деле? — улыбнулась я. — Какая самоотверженность. Хотите что-нибудь выпить?
      Я махнула рукой в направлении бара. Он растерянно уставился на напитки и, казалось, замер в нерешительности; потом налил себе большой стакан

  “Гленливета”*

   разновидность шотландского виски.

  .
      Билл сказал, что “Гленливет” — самое дорогое из всего, что есть в баре.
      — Боже, Лидия, — благодарно сказал Митч, поднимая свой стакан и глядя на меня, — вы восхитительны.
      — Спасибо, — я снисходительно улыбнулась. — Вы принесли свой фильм?
      — Да, — он поднял конверт, который перед тем положил на бар. — Он здесь. Вам понравится, особенно вам. Держу пари, вы никогда не видели ничего подобного.
      — Я многое видела, Митч.
      — Но не такое.
      Он вставил кассету в видеомагнитофон, взял пульт и сел возле меня на льдисто-голубой диван.
      Он был прав. Я никогда не видела ничего подобного. Но он ошибся. Мне это было отвратительно.
      Не было ни названия, ни вступительных титров. Просто белый экран с помехами. Потом вдруг изображение. Мы смотрели откуда-то сверху на огромную медную кровать с измятыми простынями. Несколько мгновений все было тихо и спокойно. Я, подняв брови, взглянула на Митча, но он не смотрел на меня. Он не сводил глаз с экрана, его губы слегка раздвинулись. Мне вдруг пришло в голову, что он уже видел эту запись раньше.
      Я услышала смех. Обнаженные мужчина и женщина танцевали в кадре, поглаживая и лаская друг друга. Мужчиной был Митч Эллман. Женщину я знала только по фотографиям с выпускного вечера и снимкам из семейного альбома, которые показывали в одиннадцатичасовых новостях.
      Это был шок — впервые увидеть кого-то живым, когда ты уже знаешь, что он мертв. Я только начал привыкать к этому, когда на экране Патриция Лин оттолкнула Митча Эллмана. Смеясь, она прыгнула на кровать. Он тоже смеялся. Потом он склонился над ней. Его светлые волосы закрыли ее лицо, когда он, крепко целуя ее, одной рукой обхватил ее запястья и завел ей за голову. Она потянулась к нему, отвечая на поцелуй.
      Улыбаясь, он схватил веревку, свисавшую с медного изголовья кровати, и обмотал ее вокруг правого запястья Патриции. Она повернула голову, чтобы взглянуть; он быстро обмотал веревкой ее второе запястье. Она изогнулась и снова рассмеялась. Он медленно двинулся вниз по ее телу, лаская и целуя ее. Он привязал ее лодыжки к кровати, заставив широко развести ноги; она смеялась. Он снова двинулся вверх, лаская, поглаживая. Они целовались. Он отодвинулся, заставив ее напрячься, чтобы последовать за ним. Он коснулся ее, и она застонала, извиваясь в своих путах.
      Он навалился на нее. Все произошло быстро и грубо, животные стоны и звук трущейся кожи. Утомленный, он отодвинулся и встал.
      Она, удивленная, подняла голову. Она прошептала:
      — Митч?
      Он ухмыльнулся.
      — Подожди, — сказал он и вышел из поля зрения камеры. Патриция Лин все еще лежала на кровати.
      Я подумала, испугалась ли она.
      Потом в кадре опять появился Митч Эллман. Он был не один.
      С ним был другой мужчина, тоже обнаженный. Я не могла толком разглядеть его.
      — Пэтти, это мой друг, — услышала я голос Митча. — Он хотел встретиться с тобой.
      Патриция Лин, привязанная к кровати, повернула голову к незнакомцу. Она посмотрела на него, потом широкая, безумная улыбка расколола ее лицо.
      — Хорошо, — хрипло сказала она, изогнувшись в его сторону, — иди ко мне.
      Когда мужчина наклонился над Патрицией Лин, я увидела его лицо.
      Это был Джон Кимбол.
      Я взглянула на Митча. Он был поглощен своим фильмом, его глаза сияли.
      На экране Джон Кимбол набросился на Патрицию.
      Дверь в номер резко распахнулась.
      — Выключите это! — раздался вопль.
      Это был Джон Кимбол. Митч разинул рот.
      — Выключите это! — в правой руке у Кимбола был пистолет с глушителем.
      Я взяла у Митча пульт и выключила видео. Митч не шевельнулся.
       — Достаньте кассету, — сказал Кимбол, — и отдайте мне.
      Я двинулась было к видеомагнитофону.
      — Не вы, — Кимбол жестом велел мне сесть обратно на диван. — Ты, Митч.
      Митч, дернувшись, поднялся с дивана и, спотыкаясь, доплелся до видеомагнитофона. Он вынул кассету и протянул ее Кимболу. Кимбол сунул ее в карман.
      — Сядь.
      Митч снова сел рядом со мной. Кимбол быстро переводил взгляд с Митча на меня, осматривал комнату.
      — Что теперь? — спросила я, отбросив свой британский акцент. Митч снова открыл рот.
      — Теперь мы посидим и подождем вашего напарника, — сказал Кимбол. Он опустился в льдисто-голубое кресло, расположившись так, чтобы держать нас под прицелом и следить за дверью номера.
      — А потом? — прохрипел Митч.
      — Потом он убьет нас, — сказала я, прежде чем Кимбол успел ответить.
      Глаза Митча расширились. Кимбол пожал плечами.
      — Ты пожадничал, Митч, — сказал он.
      — Митч шантажировал вас, — сказала я Кимболу. — Этой пленкой. Вот почему вы хотели заполучить ее. Вы решили убить его, но не хотели рисковать, пока у вас не было пленки.
      — Эй, — выпалил Митч, — послушайте. Есть другая. У меня есть другая копия в банке, в депозитном сейфе.
      — Вот она — копия из твоего депозитного сейфа. Я видел, как ты достал ее оттуда утром, — сказал Кимбол. — Другой нет. Зачем бы тебе так рисковать? Ты жадный ублюдок, но ты не идиот.
      — Послушайте...
      — Заткнись, Митч. Я уже устал слушать тебя. Ты просто нытик. Ты ныл в ту ночь, когда мы встретились в этом чертовом баре яппи, и с тех пор ты все ноешь и ноешь. Я буду счастлив, когда ты исчезнешь из моей жизни.
      В коридоре послышались голоса и смех. Кимбол предупреждающе поднял пистолет. Голоса затихли вдалеке.
      — Теперь о вас, — обратился Кимбол ко мне. — Я сожалею, что вынужден так поступить с вами. Вы толковая и симпатичная. Мы могли бы хорошо работать вместе.
      Я почувствовала, что покраснела от гнева, и расправила плечи.
      — Знаешь, — сказал Кимбол Митчу, — мне вдруг пришло в голову, что ей нельзя доверять. Думаю, будет лучше, если ты свяжешь ее, — он качнул пистолетом в мою сторону. — Воспользуйся своим ремнем, Митч. Кто знает? Может, ей это понравится.
      Я встала и повернулась спиной, как он велел, ведь у него был пистолет. Митч снял ремень, завел мне руки за спину, и начал обматывать их ремнем.
      — Не делай этого! — раздался голос Билла.
      Он послышался не от входа в номер, а от двери в спальню.
      Кимбол в замешательстве резко повернулся и выстрелил. Пуля попала Биллу в грудь, отбросив его к стене. Я отшвырнула ремень, выхватила пистолет и выстрелила в Кимбола. Я попала ему в запястье. Его пистолет отлетел в противоположный конец комнаты, а он взвыл и схватился за руку.
      — Не двигайтесь! — приказал я ему. — Я с удовольствием застрелю вас.
      Билл медленно поднялся на ноги.
      — Ты в порядке? — спросила я; мое сердце бешено колотилось.
      — Ага. Я бы только хотел, чтобы они научились делать жилеты, которые защищают не только от пули, но и от удара.
      — Что?.. — простонал Кимбол.
      — Что, черт возьми?.. — прохрипел Митч.
      — Что, черт возьми, ты делал так долго? — со злостью бросила я Биллу.
      — Все было под контролем, — он потер бок через свой пуленепробиваемый жилет. — Я хотел, чтобы у нас было записано как можно больше. Отличный выстрел, между прочим.
      — Я целилась ему в живот.
      — Надо же. Паршивый выстрел, между прочим.
      — Я просто не могу поверить, — сказал Кимбол, наклонившись над своим запястьем.
      — Хорошо придумано, мистер Кимбол, — сказал я. — Но не так уж хорошо. У Билла появились подозрения, потому что в ККИ не было никаких записей о Джанет Ву. В любом случае, мне она не понравилась. Безнадежно робкая, ужасно боящаяся опозорить свою семью — типичная китаяночка.
      Билл принес Кимболу полотенце из ванной перевязать запястье.
      — И такая женщина собирается стать актрисой? — продолжала я. — Это было ошибкой, мистер Кимбол. Конечно, отчасти это было правдой. Она была актрисой, не так ли? Вы просто наняли ее сыграть эту роль.
      У Митча, наконец, прорезался голос.
      — Вы хотите сказать, — задыхаясь, проговорил он, — что нет никакого “Черного тигра”? Никакого Гонконга?
      — Только не для вас, Митч. Я задумалась: как студент, вынужденный подрабатывать, чтобы оплатить учебу во второсортном колледже, смог нанять такого дорогого адвоката? Когда я увидела вас, меня удивил ваш шикарный наряд. А в этом году вы снова учитесь в колледже и даже не подрабатываете — и это после того, во что должен был обойтись такой судебный процесс.
      А вы, мистер Кимбол? Вам не понравилось, что у меня есть напарник, но вы перестали возражать, едва услыхали, что он тоже работает в одиночку. И вы желали знать обо всем, что мы собираемся делать. Мне это показалось странным. Большинство законников предпочитает знать как можно меньше.
      Итак, Билл и я выработали гипотезу. И мы проверили ее. И вы пришли как раз вовремя. Точно посредине между тем временем, на которое была назначена встреча с Митчем, и тем, когда, по вашему мнению, должен был появиться Билл.
      — Но что, если бы вы ошиблись? — озадаченно спросил Митч.
      — Если бы мы ошиблись, мистер Кимбол не пришел бы. Мы просто забрали бы пленку, против вас возбудили бы дело о нарушении гражданских прав, и все было бы прекрасно.
      — Гражданских прав? — Митч все еще не понимал.
      — Для начала, — сказала я. — Вас можно обвинить также в вымогательстве. А вас, — я повернулась к Кимболу, — в похищении и покушении на убийство. Только за то, что произошло нынче ночью. Плюс, чем бы это ни было, то, что было дальше на этой кассете, и что мне, слава богу, не пришлось видеть.
      — Он убил ее, — прошипел Кимбол сквозь зубы, стиснутые от боли, или от злости, или, может быть, от того и другого сразу. — Я даже не понял, что происходит.
      — Вы были там, — сказал я. — А теперь она мертва.
      Пока я болтала с Кимболом и Митчем, Билл позвонил в службу безопасности отеля. Те вызвали полицию. Все они ворвались в номер одновременно, и была большая неразбериха, множество людей выкрикивали приказы. Они забрали все пистолеты, записали все имена и показания и, наконец, увезли Кимбола, Митча и пленку.
      Им нужно было нас тоже отвезти в участок, где они могли бы задавать новые вопросы, получить более подробные показания и кричать на нас. Но Билл убедил их подождать снаружи, в коридоре, на льдисто-голубых креслах, пока я переоденусь.
      Я снова приняла душ, потому что просмотр этого фильма заставил меня чувствовать себя так, словно кто-то плюнул в меня на улице. В ванной я запаковала свою пижаму, кимоно и мой собственный пуленепробиваемый жилет. Я снова надела пиджак и юбку и вышла в соседнюю комнату.
      Из стереосистемы звучала музыка. Билл сидел на диване с бокалом и сигаретой. Я подошла и села рядом. Билл обнял меня одной рукой, и я прижалась к его плечу.
      — Что это за музыка? — спросила я.
      — Фортепианный квинтет Брамса.
      Я посмотрела на прореху в его рубашке и синяк под ней.
      — Больно?
      — Нет, — солгал он. Он отхлебнул из бокала. — Бьюсь об заклад, тебе нелегко было смотреть этот фильм.
      — Он называл ее Пэтти, — сказала я. — Он связал ее. Ей это нравилось.
      Я не замечала, что замерзла, пока рука Билла не прижала меня еще сильнее, твердая и теплая.
      Мы сидели так, пока бокал Билла не опустел, а его сигарета не догорела, и у нас уже не осталось повода спокойно сидеть в одиночестве. Тогда мы встали, собрали свои вещи и покинули наш номер в отеле “Парамаунт”. Мы присоединились к полицейскому в коридоре, который тоже докуривал свою сигарету. Втроем мы молча спустились на лифте, пересекли мраморный вестибюль, прошли через двери из черного стекла. Одетый в униформу швейцар придержал для нас входную дверь.
      Снаружи на тротуаре толпились репортеры. На улице стояла пара автофургонов телевизионщиков. Я взглянула на часы: если они поторопятся, смогут показать арест Митча Эллмана и Джона Кимбола в одиннадцатичасовых новостях. Для нас тоже были приготовлены прожекторы и микрофоны, но мы протиснулись мимо. Когда мы забрались в полицейскую машину и влились в поток транспорта, я представила себе, как весь отель “Парамаунт”, с его изысканным вестибюлем, темным баром, с острыми углами и льдисто-синими номерами исчезает во тьме.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Film at Eleven” │ Первая публикация на языке оригинала: “Deadly Allies II: Private Eye Writers of America” (антология под редакцией Роберт Дж. Рэндизи и Сьюзан Данлэп) Doubleday, апрель 1994 г.
     Другие публикации: “A Tale About A Tiger” (авторский сборник) 1998 г.; etc.
     Главный герой: Лидия Чин.
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 7 марта 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• “Баскетбол”
      ХОЛОДНЫЙ ветер гнал сильные волны по Гудзону, когда я ехал на север, прочь из города. Волны рвались вверх, изо всех сил стремились вперед, но с яростным грохотом обрушивались вниз, так и не поднявшись ввысь, так и не вырвавшись на свободу.
      Я направлялся в Йонкерс, убогий серый городишко, зажатый между Нью-Йорком и настоящими загородными районами. Я бывал там несколько раз, очень давно, по делам. Но у меня никогда еще не было клиента оттуда. И у меня еще никогда не было клиента, которому было всего восемнадцать. Но прошла уже неделя с тех пор, как я закончил свое последнее дело. С деньгами было туго, я начинал нервничать. А работать всегда лучше, чем не работать. Даже если придется работать на родственника Куртиса.
      Я удивился, когда он позвонил мне. Телефонный звонок прервал мои музыкальные упражнения, когда бетховенская соната, которую, как мне казалось, я уже разучил в совершенстве, совершенно перестала у меня получаться: ритм, краски, оттенки — все никуда не годилось. Обычно я не люблю, когда меня отрывают от пианино, но тут я поспешил к телефону.
       Пока не услышал, кто звонит и чего он хочет.
      — Ваш племянник? — сказал я в трубку. — Не знал, что у такого подонка, как вы, есть родня, Куртис.
      — Ну, ну, вам совершенно незачем оскорблять меня, — спокойно ответил Куртис. — Впрочем, меня это не удивляет. Я сказал мальчику, что найду ему хорошего детектива, у которого слишком много гонора, и ему придется с этим примириться.
      — Что он натворил? — резко спросил я.
      — Он ничего не натворил. Один его друг был убит, и Реймонд думает, что кто-то должен заняться этим.
      — Когда людей убивают, этим обычно занимаются копы.
      — Только не в тех случаях, когда убитый — чернокожий наркодилер, и это убийство и самоубийство.
      Он был прав.
      — Расскажите мне об этом.
      Он рассказал. Восемнадцатилетнего старшеклассника Чарлза Ломакса нашли в парке, где он часто гулял по вечерам. Рядом с ним была его беременная подружка с пулей в сердце. Ломакс был убит выстрелом в голову. В руке у него был пистолет. Тела обнаружил тренер баскетбольной команды, сказавший, что он хотел узнать, почему Ломакс не пришел на тренировку. В школе он тоже не появлялся, но, по-видимому, в этом не было ничего необычного, и учителей это не встревожило. Ломакс был разыгрывающим защитником со средними успехами. Он, в отличие от большинства подростков Восточного Йонкерса, рассчитывал окончить школу. Всю жизнь у него были проблемы с полицией, и этим он ничем не отличался от большинства. Больше в нем не было ничего интересного, если не считать того, что он был другом Реймонда Коу, и Реймонда вовсе не обрадовал официальный вердикт: убийство и самоубийство; дело закрыто.
      — А что думает об этом Реймонд? — спросил я Куртиса, прижав плечом трубку, чтобы закрыть пианино и сложить ноты.
      — Я вам так скажу, — процедил Куртис, — Я посоветовал мальчику нанять белого детектива вовсе не потому, что так уж сильно люблю ваших.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я медленно завернул за угол, проехав мимо спортивной площадки, покрытой с растрескавшимся асфальтом, которую мне велели найти. Вечерело, дул резкий холодный ветер, но шестеро чернокожих подростков в спортивных костюмах и дорогих кроссовках толпились на площадке. Они играли быстро, шумно и грубо, толкаясь локтями, не обращая внимания на правила. Один парень, высокий и массивный, играл на голову лучше остальных. Быстрее и умнее прочих, он просто отпихивал противника в сторону, если не помогала ловкость. Но это не останавливало остальных. Никто не отступал, никто не сдавался.

  Трехочковые броски*

   В баскетболе, бросок, совершаемый из-за трехочковой линии (дуги, очерченной на расстоянии от 23 футов и 7 дюймов до 22 футов от кольца). Такой бросок в случае успеха приносит команде три очка, в то время как успешный бросок внутри зоны — только два.

  и броски из-под сетки так и летели в кольцо. Похоже, счет они не вели.
      Какой-то парень упал, перекатился, вскочил, тряся от боли оцарапанной рукой. Не теряя ни мгновения, он снова ввязался в игру. Я поставил машину на противоположной стороне улицы и наблюдал. Одним из этих парней был Реймонд. Я не знал, кто именно. Пока я ничего не знал о них, кроме того, что мог видеть сейчас: сила, сосредоточенность, дикая радость от этой толкотни. Я докурил сигарету. Через минуту я стану частью их мира. Миг неопределенности пройдет. От знания нельзя просто отмахнуться. И знание всегда ограничивает.
      Игра сбилось, а потом прекратилась, когда я двинулся к дыре в сетке, ограждавшей площадку. Они молча смотрели, как я приближаюсь. Толстый парень в футболке с капюшоном перекидывал мяч из одной руки в другую. Обращаясь к тому, кто упал, он сказал:
      — Эй, Рей, это и есть твой чувак?
      — Не знаю, — повысив голос, словно он подозревал, что я говорю на каком-то другом языке, парень с оцарапанной рукой спросил. — Ты Смит?
      Я кивнул
      — Реймонд Коу?
      — Ага, — он мотнул головой в сторону остальных, — это мои приятели.
      Я взглянул на тесную молчаливую группу.
      — Они тоже в деле?
      — Тебе это не нравится?
      — А должно?
      — Может, тебе не нравится работать на кучку нигеров?
       Я посмотрел в его темные глаза. Мне показалось, что они были мягче, чем ему хотелось бы.
      — Может, мне не нравится сдавать экзамен, чтобы получить работу, — я повернулся, чтобы уйти.
      — Эй, — сказал Реймонд у меня за спиной.
      Я обернулся.
      — Куртис говорит, ты то, что надо.
      — Мне не нравится Куртис, — сказал я ему. — Я не нравлюсь ему. Но мы бываем полезны друг другу время от времени.
      К моему удивлению, он улыбнулся. На мгновение мне показалось, что его лицо стало похоже на то, что я увидел в его глазах.
      — Куртис говорил мне, что ты так скажешь.
      — Что еще он тебе говорил?
      — Что ты тот чувак, кто выяснит, что случилось с моим братаном Ча.
      — Для чего тебе это?
      Остальные нахмурились, один начал было что-то говорить, но Реймонд взглядом заставил его замолчать.
      — Ни для чего.
      — Я стою денег, — продолжал я. — Сорок долларов в час плюс расходы. Плата за два дня вперед. Почему ты готов потратить столько?
      Толстый парень бросил мяч об асфальт и опять поймал его.
      — Пойдем, Рей. Тебе не нужен этот бугай.
      Реймонд не обратил на него внимания, он пристально смотрел на меня.
      — Ча был мой лучший друг, мой кореш. Он нипочем не сделал бы то, что по-ихнему он сделал. Кто-то убил его. Я не могу это так оставить.
      — Почему именно я? — спросил я. — Куртис знает каждый кусок черной грязи, когда-либо ходивший по земле, но послал тебя к белому. Почему?
      — Та грязь, которую мы ищем, — сказал Реймонд твердо, — я не верю, что они черные.
      
      Реймонд с приятелями и я отправились в пиццерию, в одном квартале оттуда. День закончился, наступал унылый серый вечер с желтым светом фонарей и мигающими неоновыми вывесками. Приятели Реймонда сообщили мне свои имена: Пепел, Цезарь, Шкура, Тайрел (тот, кто действительно умел играть). Толстяка звали Антракт. Ни один из них не предложил мне пожать руку.
      В пиццерии, где пахло чесноком и орегано, мы набились в кабинку, подтащили стулья к столу. Антракт отправился заказывать пиццу. Он вернулся, раздал спрайт и кока-колу. Мне он принес кофе. На другом конце зала из музыкального автомата раздался рэп: сложный ритм под мудреные рифмы без намека на мелодию. Я отпил немного кофе.
      — Ну?
      Все переглянулись и опять повернулись к Реймонду. Реймонд смотрел только на меня.
      — Мой братан Ча, — начал он, — кто-то убил его, и сделал так, что это выглядит как самоубийство.
      — Люди иногда убивают себя, — сказал я.
      Остальные закачали головами. Тайрел пробормотал:
      — Черт!
      — Ты его не знал, — сказал Реймонд. — Ча никогда не сдавался, ни перед чем. И у него не было причин. Он оканчивал школу. У него должен был родиться ребенок. Сезон только начинался.
      — Сезон? — я решил оставить остальное на потом.
      — Баскетбол, — сказал Реймонд так, словно это было и без того ясно, и я просто испытывал их терпение. — Мой братан был защитником. Тайрел, Пепел и я, мы тоже в команде, — Тайрел и Пепел, круглолицый тихий паренек, кивнули в знак согласия. — Остальные, — Реймонд неожиданно опять улыбнулся, — болеют за нас.
      — То есть ты хочешь сказать, что, если бы Ломакс решил покончить с собой, он дождался бы, пока не кончится сезон? — я закурил и бросил спичку в жестяную пепельницу.
      — Чувак, говорю тебе, он нипочем бы этого не сделал, — настойчиво повторил Реймонд. — У Ча не было причин желать смерти. Да еще Айша. Он ни за что не сделал бы с ней такое, она же мать его ребенка.
      — Он хотел ребенка?
      Антракт, ухмыляясь, положил что-то на стол. Реймонд сказал:
      — Он уже начал покупать ему вещи. Игрушки и всякое такое. Купил такие детские мягкие баскетбольные мячи, понимаешь? Это должен был быть мальчик.
      — Как он собирался кормить семью?
      Реймонд пожал плечами.
      — Как-нибудь. Айша похвалялась, будто его пригласят играть за какой-нибудь большой колледж, и они станут богачами. Но она не верила в это.
      — Это была неправда?
      — Не-а, — Реймонд покачал головой. — Единственный чувак здесь, у кого есть такой шанс, это мой братан Тайрел. Он сделает нас знаменитыми. Прославит нас.
      Я повернулся к Тайрелу, допивавшему вторую бутылочку колы в углу кабинки.
      — Я наблюдал за твоей игрой, — сказал я ему. — Ты быстрый и толковый. Тебя уже куда-нибудь пригласили?
      Тайрел мгновение смотрел на меня, прежде чем ответить.
      — Тренер сказал, в этом сезоне приедут разведчики высматривать способных игроков для своих команд, — у него был глубокий звучный голос, говорил он медленно. — Он поговорит с ними.
      Прозвучало имя Антракта, и он пошел к прилавку, чтобы забрать пиццу. Я поглядел на остальных, на их твердые лица, их глаза. Семнадцать-восемнадцать лет; они стояли на пороге, в самом начале. Но у этих мальчиков не было будущего, и они это знали. Я видел это по их глазам.
      Я не спрашивал, где они возьмут деньги, чтобы заплатить мне. Я не хотел это знать. Я не спрашивал, что будет с Тайрелом, если его не пригласит какой-нибудь колледж; что будет с остальными, не попавшими ни в какую, даже в школьную, команду. Какая разница, даже если бы они попали туда? Что бы это дало им?
      Я задал более практичный вопрос.
      — Кто мог желать смерти Ломакса?
       Реймонд пожал плечами и поглядел на приятелей.
      — У всех есть враги.
      — Кто был врагом Ломакса?
      — Я никого не знаю, — сказал Реймонд. — Кроме копов.
      — Копов? — я посмотрел на Реймонда и ухмыляющиеся лица остальных. — Так вот в чем дело? Вы думаете, это работа копов?
      Антракт вернулся с пиццей и грудой бумажных тарелок. Каждый взял по куску пиццы, кроме меня. Реймонд предложил мне, но я покачал головой.
      Реймонд, не отвечая на мой вопрос, посмотрел на Тайрела. Глубокий голос Тайрела раздался снова:
      — У нас с Ча в прошлом году были неприятности. Ограбление бензоколонки. Это брехня. Обвинения с нас сняли.
      — Но они, мать их, не могли успокоиться, — нетерпеливо сказал Реймонд. — До Тайрела никому не было дела, но Ча уже давно был у копов занозой в заднице. Понимаешь, нес всякую хрень, прямо им в лицо. Я говорил ему, отвяжись от них, и они отвяжутся от тебя. Но он никогда не мог остановиться. Ча любил побеждать. Ему нравилось заставлять проигравшего признать, что тот проиграл. Копы ходили за ним по пятам, когда его выпустили.
      — И?
      — И ничего. Они больше ничего не смогли нарыть против него.
      — И? — спросил я опять, уже зная, что услышу.
      — Я думаю, они устали ждать, пока он сделает ошибку, и просто убили его.
      Я затянулся сигаретой. Она уже догорала. Я погасил ее. Я хотел сказать им, что они ошибаются, что они сошли с ума, что такие вещи не могут происходить на самом деле. Но это было бессмысленно. Возможно, в данном случае они ошибались, но они не сошли с ума, и все мы это знали.
      — Имеешь в виду кого-то конкретного? — спросил я.
      Реймонд покачал головой.
      — Копы здесь, они ходят стаей, — сказал он. — Это мог быть любой.
      На подносе оставалось два куска пиццы. Без обсуждения и, видимо, с общего согласия, их взяли Реймонд и Тайрел.
      — Ладно, — сказал я. — Расскажи мне о ней.
      Тайрел отвернулся, словно в помещении были другие вещи, гораздо интереснее, чем я.
      — Об Айше? — спросил Реймонд. Казалось, он обдумал мой вопрос, пока ел. — Он не смог устоять перед ней, — наконец сказал он.
      — Но тебе она не нравилась?
      — Да нет, она была ничего, — он бросил кусок корки на поднос, откинулся назад и открыл спрайт. — Она была такая... ну, понимаешь... У нее был острый язычок. И она знала о сексе все.
      Остальные тихо заржали. Мне стало интересно: от кого она это узнала?
      — У нее были враги?
      — Не знаю. Но, как я говорил, враги есть у каждого. Не всегда можно понять, откуда они взялись, но они есть у каждого.
       Я обменялся номерами телефонов с Реймондом и ушел. Я также записал номера телефонов его приятелей, хотя был не уверен, что встретиться с кем-нибудь из них будет так же легко, как взять телефон. Но, возможно, позже я захочу поговорить с кем-то из них отдельно. Теперь я собирался поговорить с другими людьми.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Первый, с кем я связался, был Льюис Фарлоу, тренер баскетбольной команды, который нашел трупы. Я позвонил ему в школу из телефонной будки на улице, чтобы узнать, когда он освободится. Он ответил мне, что через полчаса. Он уже знал обо мне и ждал моего звонка.
      Потом я позвонил в полицейский участок Йонкерса, чтобы найти детектива, занимавшегося делом Ломакса. Почему бы не узнать, что выяснило официальное расследование. Дело вел сержант-ирландец с высоким голосом по имени Суини. Ни моя цель, ни имя, не произвели на него никакого впечатления. И от него не было никакого толку.
      — Что тут расследовать? — хотел он знать. — Это дело уже расследовали. Настоящие детективы.
      — Мой клиент не уверен, что это было самоубийство, — спокойно сказал я.
      — Да ну? И кто же этот клиент?
      — Друг семьи.
      — Не умничай, Смит.
      — Я просто хочу узнать результаты официального расследования, Суини.
      Довольную улыбку Суини, казалось, можно было видеть.
      — Официальные результаты таковы: парень убил свою подружку. Бам! Потом он вышиб себе мозги. Доволен?
      Что ж, начнем с самого простого.
      — Кому принадлежал пистолет?
      — Папе римскому.
      — Вы не смогли его отследить?
      — Нет, Смит, мы не смогли его отследить. Номера были спилены, внутри и снаружи. Для тебя это новость?
      — Похоже, слишком много трудов для оружия, которым собираются совершить самоубийство.
      — Может, он еще не думал о самоубийстве, когда спиливал номера.
      — Зачем ему было это делать?
      — Почем мне, черт возьми, знать, зачем ему это? Думаешь, это могло быть из-за того, что его подружка забеременела?
      — И это погубило его репутацию? Однако его друзья говорят, что он хотел ребенка.
      — Да-да, конечно. Уа-уа, — Суини изобразил звуки, какие обычно издают новорожденные.
      — Суини...
      — Да-да. Что ж, может, он и хотел. А потом, может быть, он узнал, что ребенок не его. Как тебе такой мотив? Он твой.
      — У вас есть какие-нибудь доказательства?
      — Нет. На самом деле я просто так подумал. Я кое-что скажу тебе, Смит. У меня есть дела поважнее, чем надрываться, доказывая, что парень с простреленной башкой и пистолетом в руке не сам нажал на курок.
      — Как я понимаю, вы, ребята, знали этого парня.
      — Мы знаем их всех. Большинство из них некоторое время были гостями в наших просторных камерах.
      — Как я слышал, вы не смогли посадить его.
      — Это ты про нападение на ту бензоколонку? — он не поддался на провокацию. — По мне, так даже лучше. Если бы мы смогли посадить их на тот срок, какой они заслуживают, на улицах было бы спокойно, а я остался бы без работы.
      — Продолжайте, Суини. Разве вас немного не раздражало, что этот парень вышел на свободу? Я слышал, это было уже не в первый раз.
      — На самом деле нет.
      — На самом деле, как я слышал, некоторые копы внесли парня в свой черный список. Он был в вашем черном списке, Суини?
      — Постой-ка, Смит. К чему это ты клонишь? Я убил его, потому что не смог засадить этого недоумка в камеру, где ему самое место?
      Я разозлил его. Хорошо. Человек, потерявший самообладание, делает ошибки.
      — Не обязательно вы, Суини. Просто я готов побиться об заклад, у вас в участке пролили не слишком много слез, когда Ломакс получил пулю.
      — Ох, — медленно проговорил он, голос его стал опасно мягким. — Я понял. Вы работаете на законников, верно?
      — Нет.
      — Чушь. Эта семейка хочет подоить нас. Ты ищешь огрехи в работе полиции. Они подают в суд на департамент. Город заплатит им, чтобы уладить дело без суда, им не хватает твердости, чтобы поставить этих типов на место. Ты укатишь прочь на своем “порше”. Меня выкинут на улицу с половиной от моей гребаной пенсии. Все верно?
      — Нет, Суини. Вовсе нет. Я только хочу узнать, что случилось с парнем. Хороший полицейский тоже захотел бы это узнать.
      — Знаешь что, Смит? Тебе повезло, что я не знаю, как ты выглядишь. И вот тебе мой бесплатный совет: постарайся не попасться мне на глаза.
      Он с грохотом швырнул трубку. Это было все.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Средняя школа Западного Йонкерса размещалась в огромном здании — мрачном монстре из кирпича и бетона с окнами, забранными плотной проволочной сеткой. Я спросил охранника у двери, как пройти в спортзал.
      — Я пришел к тренеру Фарлоу, — сказал я.
      — Вы пришли присмотреть новых игроков? — спросил он мне вдогонку, когда я двинулся вдоль по коридору.
      — Нет. А у вас тут есть стоящие игроки?
      Охранник ухмыльнулся.
      — Приходите завтра на тренировку, — сказал он. — Сами увидите.
      
      Я нашел Фарлоу за столом в канцелярии спортивного отдела, тесной бетонной клетушке без окон, где пахло жидкой мазью, плесенью и по́том. На шкафах стояли пыльные кубки, лежали какие-то бумаги и старые кофейные чашки. Тут и там на полу валялись полотенца, словно все были слишком измучены, чтобы отнести их в раздевалку за соседней дверью.
      Я постучался. Пока я ждал, чтобы Фарлоу поднял голову от своих бумаг, я оглядывал его. Это был тощий белый мужчина, ниже ростом, чем его игроки, с глубокими складками на дряблой коже и редкими бесцветными волосами, которые когда-то, возможно, были рыжими.
      — Да? — Фарлоу поднял голову, быстро взглянув куда-то поверх меня. Взгляд его голубых глаз был ясным и резким.
      — Смит, — сказал я.
      — Ах, да. Насчет Ломакса, верно? Присаживайтесь, — он жестом указал на стул.
      — Охранник у двери подумал, что я приехал посмотреть на игроков, — сказал я, входя в комнату и стараясь не споткнуться о коробки с мячами и скакалками, которым следовало бы находиться где-то еще, если бы для них имелось это “где-то еще”. — Он имел в виду того здоровяка? Тайрела?
      Фарлоу кивнул.
      — Тайрел Драм, — сказал он. — Лучшее, что было у нас за долгие годы. Все ожидают, что он станет настоящей звездой. Вы видели, как он играет? — он посмотрел на меня вопросительно.
      — Он был с Реймондом Коу, только что, — объяснил я. — К вам приезжают разведчики?
      — К нам уже приезжал кое-кто в начале прошлого сезона. Им понравилось то, что они увидели. Но большие шишки не смогли приехать сюда, пока Драм еще играл.
      — Он играл не весь сезон?
      — Выбыл, — угол рта Фарлоу искривился в улыбке, которая вовсе не была улыбкой.
      — Травма?
      — Тюрьма.
      — Понятно, — сказал я, — история с бензоколонкой?
      — Вы об этом слышали?
      — Он мне рассказал. С ним был еще Ломакс, верно?
      — Они говорят, что их обоих там не было. Обвинения в конце концов были сняты, но к тому времени сезон закончился.
      — Он это сделал?
      — Кто, к дьяволу, знает? Если и не делал, то вскоре сделает. Или что-нибудь в этом роде. Если только его не возьмут. Если он не выберется отсюда. Послушайте, Смит, насчет этого Ломакса…
       Фарлоу остановился, покрутил карандаш в пальцах, словно выбирал, как лучше сказать то, что он хочет. Я ждал.
      — Парни сильно расстроились, — сказал Фарлоу. — Особенно Коу: он и Ломакс очень дружили. Коу пришла в голову эта дурацкая идея, будто бы Ломакса убили копы. Он внушил ее остальным. Они сказали мне, что собираются нанять частного детектива, чтобы доказать это.
      — Как вышло, что они рассказали об этом вам?
      — Я их тренер. В нашей школе это — как отец-исповедник. Разве, когда вы сами учились в школе, было не так?
      — В той школе, где учился я, все дети были белые.
      — Вас удивляет, что они сказали мне? Им нужно было кому-то сказать, — он пожал плечами. — Я на их стороне, и они знают это. Я защищаю их, когда у них неприятности. Я заставляю их не бросать школу. Коу не ходил бы в школу, если бы не я.
      Он швырнул на стол карандаш и откинулся на спинку стула.
      — Не знаю, чего ради я стараюсь. Они окончат школу, и что дальше? Будут готовить картофель-фри в Макдональдсе? — Фарлоу замолчал. Он потер рукой свой квадратный подбородок. У меня было чувство, что он говорит все это лишь отчасти для меня. — Восемнадцать лет в этой дыре, — продолжил он. — Смотреть, как дети катятся к черту. Выхода нет. Вот только иногда появляется такой парень, как Драм. Кто-то, кому ты действительно можешь помочь. Кто-то, у кого есть шанс. А этот безмозглый сукин сын полгода просидел в тюрьме.
       Он посмотрел на меня. На лице его опять появилась та же полуулыбка.
      — Простите, Смит. До чего я дошел. Старый тренер, жалеющий себя. Ну, вернемся к Ломаксу. На чем я, черт побери, остановился?
      — Парни пришли к вам, — сказал я. — Они сказали, что хотят нанять частного детектива.
      — Ага. Ну вот, значит, я сказал им: валяйте. Этот Коу упрямый ублюдок, такой же, как Ломакс. Проще согласиться с ним, чем спорить. Вот я и сказал, валяйте, нанимайте. Он, наверное, вообразил, что я думаю, будто он прав. Что там было что-то не так. Но я так не думаю.
      — А что вы думаете?
      — Я думаю, самый простой ответ — самый лучший. Иногда это трудно признать, но так будет лучше. Ломакс убил ту девчонку и покончил с собой.
      — Почему?
      — Какая-нибудь ссора, не знаю. В прежние времена он поколотил бы ее, а потом ушел куда-нибудь, чтобы остыть. Теперь у них у всех есть пистолеты. Стоит разозлиться — и вот: кто-то уже мертв, раньше, чем понял, что случилось. Когда до него дошло, что он натворил, все уже было кончено. Что дальше? Она мертва, ребенок мертв... Что ему было делать? У него по-прежнему был пистолет.
      Он снова поднял карандаш, повертел его в руках, посмотрел на свою руку.
      — У парня погиб лучший друг, — сказал он тихим голосом. — Он хочет что-нибудь сделать. Когда они наняли вас, им стало лучше. Ладно, — он поднял голову. — Вот о чем я хотел попросить вас: не слишком старайтесь. Вы должны это сделать — они заплатили вам за это. Но постарайтесь покончить с этим делом побыстрее. Чем скорее все закончится, тем лучше для них это будет.
      Я был не совсем уверен, так ли уж легко забыть смерть друга. Но это не значило, что Фарлоу ошибается.
      — Если здесь нечего искать, я выясню это достаточно быстро, — сказал я.
      Фарлоу кивнул, словно мы договорились.
      — Вы нашли тела? — спросил я его.
      — Ага, — он снова бросил карандаш.
      — Как это выглядело?
      — Как выглядело?
      — Расскажите мне, что вы увидели.
      Ясные глаза Фарлоу уставились на меня. Он помолчал, но если у него и был вопрос, он не задал его.
      — Она лежала на спине. Только маленькое пятнышко крови у нее на груди, но, боже правый, ее глаза были открыты, — он остановился, облизнул пересохшие губы. — Он… он был футах в шести от нее. Полголовы снесено. С правой стороны. Пистолет в правой руке. Зачем вам это нужно?
      — Простые формальности, — сказал я. — Что это был за пистолет?
      — Автоматический. Полицейские не показали вам отчет?
      — Они не позволили мне взглянуть на него.
      — Господи Иисусе, только не говорите этого Коу. Это нормально?
      — В принципе, да. Обычно я прошу кого-нибудь рассказать мне, что там есть. Но я разозлил детектива, который занимался этим делом.
      — Джима Суини? Его злит решительно все.
      — Как насчет Ломакса?
      — Вы имеете в виду теорию Коу? В Йонкерсе не было копа, который не устроил бы вечеринку, если бы они смогли прижать Ломакса. Он не умел останавливаться вовремя. Они все ненавидели его. Но не думаю, что Суини ненавидел Ломакса больше, чем другие.
      — Расскажите мне про Ломакса. Он был хорош?
      — Хорош? — Фарлоу выглядел озадаченным. Потом понял. — Вы имеете в виду в баскетболе? Неплох. Он мог измотать даже тех, кто играл лучше, чем он; вот что он мог сделать. Он бросался за мячом, даже когда не мог его поймать, делал броски, даже когда не мог попасть; даже после звонка. Он был везде, на обоих концах площадки. Этот ублюдок никогда не сдавался.
      — У него было будущее в баскетболе?
      — У Ломакса? Нет, — в голосе Фарлоу не было и тени сомнения. — Восемнадцать лет в этой дыре. Я видел всего двоих или троих, из кого мог бы выйти толк. Драм — лучший.

  НАСС*

   Национальная ассоциация студенческого спорта (National Collegiate Athletic Association — NCAA) — ассоциация, организующая спортивные соревнования в колледжах и университетах США и Канады.

  могла бы кое-что сделать из него. Хороший колледж мог бы подготовить его для

  НБА*

   Национальная баскетбольная ассоциация (National Basketball Association — NBA) ‒ мужская профессиональная баскетбольная лига Северной Америки.

  . Даже плохой колледж позволит ему выбраться отсюда. — Я подумал об асфальтированной спортплощадке, о глазах парней за столом в пиццерии. Я вынужден был признать, что это хороший способ, выбраться отсюда. — Но Ломакс? Нет.
      — Как насчет его подружки? — спросил я. — Вы слышали о каких-нибудь ссорах между ними?
      — Нет. Она была девицей легкого поведения, но все парни, похоже, считают, что она успокоилась с тех пор, как сошлась с Ломаксом.
      — С кем она была до него?
      — Не знаю.
      — Вы знаете кого-нибудь, кто хотел бы убить Ломакса или эту девушку?
      Он вздохнул.
      — Послушайте, — сказал он. — Эти парни, они плохо выглядят, они много болтают, но они пытаются вырваться. Коу, Драм, даже Ломакс — они еще ходят в школу, еще пытаются. Словно у них еще что-то может получиться. — Он широко развел руками, показывая мне эту жалкую клетушку, ошарпанное здание, жизни, лишенные надежды. — Но я… Всю свою жизнь я был простофилей. Моя чертова работа, как я себе это представляю, заключается в том, чтобы помочь, если покажется, что у кого-то что-то может получиться. Это и ваша работа, Смит. Вы здесь потому, что это позволяет Коу почувствовать себя героем, который мстит за друга. Это помогает. Но не думайте, что вы что-то найдете. Здесь нечего искать.
      — Ладно, — сказал я. Мне было жарко. Воздух казался спертым и душным. Я хотел выйти на улицу, где дует ветер, пусть холодный и резкий. Я хотел быть там, где не все еще кончено. — Спасибо. Я вернусь, если мне понадобится что-нибудь еще.
       — Конечно, — сказал он. — И приходите в субботу посмотреть на игру Драма.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Встречаться с семьей всегда трудно. У людей есть тысяча способов переносить утрату, приспосабливаться к своему горю и к новому образу жизни. У них нет причин радоваться появлению назойливого незнакомца, задающего вопросы.
      Семья Чарлза Ломакса жила в многоквартирном бетонном доме песочно-коричневого цвета, примерно в полумиле от школы. Там не было коридоров. Лифты располагались снаружи; двери квартир выходили прямо на открытые площадки перед ними. Входная дверь должна была быть заперта, но замок был сломан. Пробираясь между детских велосипедов и складных пляжных стульев, я поднялся к квартире на третьем этаже.
      Воздух и ветер были холодными, пока я ждал, чтобы кто-нибудь ответил на мой звонок, но вид открывался прекрасный, а двери квартир были выкрашены в яркие цвета. За дверьми тут и там слышались крики детей и грохот музыки.
      — Да, чем могу помочь? — женщина, открывшая дверь, была худой и казалась усталой. Косметикой она не пользовалась. Узловатые кисти рук и ключицы, бесформенный свитер. В стянутых в хвост волосах пробивалась седина. Только услышав ее чистый нежный голос, я понял, что она, вероятно, моложе меня.
      В комнате позади нее из телевизора доносились звуки сирены. Она обернулась, повысив голос:
      — Дориан, сделай потише!
      Шум немного стих. Женщина снова посмотрела на меня.
      — Миссис Ломакс? Я Смит. Реймонд сказал, что вы меня ждете.
      — Реймонд? — она слегка кивнула. — Входите.
      Она закрыла за мной дверь. Теплые кухонные запахи вытеснили уличный холод, когда мы вошли в гостиную, где мальчик лет десяти и девочка, несколькими годами старше, развалились на диване перед телевизором. Слева открытая дверь вела в темную спальню. На стене мелькнул баскетбольный плакат с

  Мэджиком Джонсоном*

   Мэджик Джонсон младший (англ. Magic Johnson) — американский профессиональный баскетболист, 5-кратный чемпион НБА (1980, 1982, 1985, 1987, 1988), 12-кратный участник матча всех звезд, дважды признавался самым ценным игроком матча всех звезд НБА в 1990 и 1992 годах, Олимпийский чемпион 1992 года.

  .
      Мать Чарлза Ломакса подвела меня к заваленному бумагами столу в углу гостиной, предложила мне сесть.
      — Клодин, — обратилась она к девочке на диване, — иди, займись своим домашним заданием. Не разбрасывай повсюду свои вещи.
      Девочка неохотно поднялась с подушек. Она поглядела на меня с невозмутимым детским любопытством, потом, смахнув со стола свои бумаги, плюхнулась на пол перед телевизором.
       Усевшись, миссис Ломакс повернулась ко мне и стала ждать с усталым терпением женщины, привыкшей ждать.
      — Простите, что побеспокоил вас, — начал я. — Но Реймонд сказал, что вы можете ответить на несколько моих вопросов.
      — Какие вопросы?
      Я посмотрел на детей, пытаясь понять, достаточно ли громко работает телевизор, чтобы заглушить наш разговор.
      — Реймонд не думает, что Чарлз покончил с собой, миссис Ломакс.
      — Я знаю, — сказала она просто. — Он говорил мне об этом. Я думаю, он просто не хочет верить в это.
       — Выходит, вы с ним не согласны?
      Она тоже посмотрела на детей, прежде чем ответить.
      — Реймонд знал моего мальчика лучше, чем я. Если он говорит, что у кого-то другого было больше причин убить Чарлза, чем у самого Чарлза, может, он и прав. Я не знаю, — она медленно покачала головой.
      — Миссис Ломакс, у Чарлза был пистолет?
      — Я не видела никакого пистолета. Думаю, это не значит, что у него его не было.
       Внезапное ощущение, что за мной наблюдают, заставило меня снова поглядеть на диван. Мои глаза встретились с глазами мальчика. Девочка не отрывалась от телевизора. Мальчик быстро отвернулся к экрану. Миссис Ломакс вздернула подбородок и расправила плечи.
      — Дориан! — мальчик не ответил. — Дориан, — позвала она снова, — подойди сюда.
      Дориан медленно соскользнул с дивана и подошел, уставившись глазами в пол. Его сестра по-прежнему следила за автомобильной погоней в телевизоре.
      — Дориан, — сказала его мать, — мистер Смит задал вопрос. Ты его слышал?
      Нахмурившись, сунув руки в карманы больших не по размеру джинсов, мальчик пожал плечами.
      — Он спросил, был ли у твоего брата пистолет.
      Мальчик снова пожал плечами.
      — Дориан, если ты что-то знаешь и не говоришь, у тебя будут большие неприятности. Видел ты когда-нибудь у твоего брата пистолет?
      Дориан пнул карандаш, валявшийся на полу, тот покатился через всю комнату.
      — Ну да, я его видел.
      Я посмотрел на миссис Ломакс, потом снова на мальчика.
      — Дориан, — сказал я, — ты знаешь, где он его держал?
      Не глядя на меня, Дориан покачал головой.
      — Ты уверен? — резко спросила его мать.
      — Конечно, уверен.
      Миссис Ломакс пристально посмотрела на него.
      — Дориан, есть что-нибудь еще, чего ты не сказал?
      — Нет, конечно нет, — пробормотал Дориан.
      — Если я узнаю, что ты соврал... — пригрозила она. — Ладно, возвращайся обратно.
      Дориан вернулся к телевизору и уселся на диван, обняв руками колени.
      Я снова повернулся к миссис Ломакс.
      — Могу я спросить вас про Айшу?
      Она пожала плечами.
      — Она вам нравилась?
      — Поначалу. Она была очень резкой со своими приятелями, но со мной была вежлива. Я помню ее, когда она была маленькой. Такая веселая малышка... Но после того как я узнала, что она сделала... Нет, она больше не нравилась мне.
      — Вы имеете в виду, забеременела? — спросил я.
      Она нахмурилась, словно я заговорил на иностранном языке, который она с трудом понимала.
      — Нет, это не из-за ребенка, — сказала она. — Дело было не в ребенке. Хотя она не имела права заводить ребенка, после того как узнала. Понимаете, я виню ее. Она убила моего сына.
      — Миссис Ломакс, я не понимаю. По мнению полиции, ваш сын убил ее и себя.
      — Ну да, он нажал на курок. Но они оба были уже мертвы. И невинный ребенок тоже.
      — Я не понимаю...
      — Реймонд не сказал вам? — ее взгляд, устремленный на меня, ожесточился от внезапного понимания, что ей придется рассказать мне все самой. — Она заразила его СПИДом.
      Обратно на зимнюю улицу. Я бросил четвертак в прорезь уличного телефона, глядя, как ветер несет газету вдоль тротуара, и стал ждать Реймонда.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      — У твоего приятеля Чарлза был СПИД, — сказал я, когда он подошел. — Ты знал об этом?
      Короткая пауза, потом голос Реймонда, почти агрессивный.
      — Да, я про это знал.
      — И у его подружки тоже.
      — Угу.
      — Почему ты не сказал мне?
      — Какое это имеет значение?
      — По мне, это похоже на мотив.
      — О чем ты говоришь?
      — Безнадежность, — сказал я ему. — Страх. Он не захотел ждать смерти. Не захотел смотреть, как умирает его сын.
      — Ох, чувак! — Реймонд хохотнул. — Ча это не волновало. Он говорил, что никогда не чувствовал себя лучше. Он говорил мне, что пройдут еще годы, прежде чем болезнь разовьется. Он даже не бросил играть в баскетбол и все такое, хоть это и бесило тренера. Даже если ты подцепил вирус, это еще не значит, что ты болен, понимаешь? — заметил он с оттенком презрения. — Ты такой же невежественный, как многие тут, в округе.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Некоторые парни, они занервничали из-за Ча, когда узнали, что он подхватил вирус. Говорили, чтоб он держался подальше от них. Вот, как Пепел. Он не хотел играть, если Ча останется в команде. Мне пришлось поговорить с этим чуваком. Но Ча только смеялся. Говорил, что некоторые просто невежественны. Не обращай на них внимания, делай, что делаешь. Может, когда-нибудь я заболею, но к тому времени они уже найдут лекарство.
      — Черт возьми, Реймонд, — выдохнул я. Я сунул в рот сигарету и закурил, это помогло сдержаться и не сказать все те гневные слова, что пришли мне в голову — о молодости, силе, быстро проходящей самонадеянности; о решениях и последствиях, закрывающих перед тобой двери. Я глубоко затянулся, и в голове у меня прояснилось. Это не твое дело, Смит. Делай то, для чего Реймонд нанял тебя. — Ладно: Айша, — сказал я. — С кем еще она встречалась?
      — Айша? У нее было много парней, — Реймонд ненадолго замолк. — Думаешь, какой-то ревнивый придурок прикончил Ча и Айшу за то, что они сошлись?
      — Так бывает.
      — Ох, чувак. Братаны так не делают. Если б это сделал черный, он сделал бы все в открытую. Устроить всю эту хрень с самоубийством... это какой-то белый псих. Вот почему ты здесь. Понимаешь, — сказал он, неожиданно терпеливо, пытаясь что-то объяснить мне, — Ча и я, и вся наша шайка, мы связаны. Словно... — он остановился, подбирая сравнение, которое было бы мне понятно. — Словно ты на площадке; может, тебе не нравится какой-нибудь братан, но ты не подставишь ему ножку, когда у него мяч. Если ты хочешь что-то сказать ему, ты скажешь это в лицо. Ты делаешь то, что следует, и получаешь то, что должен получить.
      Как же, подумал я. Если бы жизнь была такой.
      — Хорошо, Реймонд. Я свяжусь с тобой.
      — Ладно, чувак. Пока.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я поднял воротник куртки; ветер с реки подул сильнее. Здесь чувствовался запах воды, простора, движения, открытого пространства. Для меня в этом всегда было какое-то приглашение и обещание: где-то все совсем по-другому. Где-то, не здесь, жизнь лучше. И вода связывает то место с этим.
      Это приглашение, это обещание, наверно, мало что значили для Реймонда и его братанов. У них было только то, что у них было. И я ясно понимал, что не могу с ними спорить; они знали, что это значит.
      Кроме Тайрела Драма, разумеется. Для него “приглашение” значило кое-что другое, но, возможно, не совсем другое: шанс начать сначала, выбраться отсюда и оказаться где-то еще.
      
      Я направился к своей машине. Я замерз, проголодался и потерпел поражение. Я поверил в идею Реймонда. Заговор. Власти убили черного парня, потому что не смогли добраться до него законным путем, и они знали, что это сойдет им с рук. Я поверил в это потому, что хотел этого. Хотел чего, Смит? Быть праведным белым, оказаться на их стороне? Стать частью властей, работающей на них? Дать им на этот раз справедливость, чтобы мир не казался им таким жестоким к ним? Или чтобы тебе мир не казался таким скверным? Чтобы ты мог спокойно спать ночью, отдав свой долг угнетенным? Великолепно!
      Но теперь все изменилось. У Ломакса был мотив, и веский мотив, если хотите знать мое мнение. Подростковое хвастовство может быстро перейти в отчаяние. Один плохой анализ крови, одна жуткая история о том, каково это — умирать от СПИДа. Чего-то подобного могло оказаться достаточно. Особенно, если он действительно любил Айшу. Особенно, если он действительно любил своего сына.
      Звук бегущих шагов за спиной заставил меня резко обернуться, приготовиться. Когда я увидел кто это, напряжение отпустило меня.
      — Мистер, постойте, — голос был тихий, запыхавшийся. Куртка распахнута, розовый рюкзак перекинут через руку. Клодин Ломакс остановилась, пытаясь отдышаться. Она настороженно смотрела на меня.
      — Застегни куртку, — сказал я. — Замерзнешь.
      Она опустила глаза, потом сделала, как я ей сказал, натянула капюшон и убрала под него волосы. Прищурившись, она посмотрела на меня.
      — Мистер, вы коп?
      — Нет, — сказал я. — Я частный детектив.
      — Почему вы ходите тут и задаете такие вопросы?
      Я на мгновение задумался.
      — Реймонд попросил меня. Он хочет кое-что выяснить насчет Чарлза.
      Она прикусила нижнюю губу.
      — Вы знаете Реймонда?
      — Я работаю на него.
      — Реймонд был другом Чарлза.
      — Я знаю.
      Она кивнула. Казалось, что-то забавляло ее. Глядя мне в глаза, она сказала:
      — Вы спрашивали маму про пистолет Чарлза.
      — Верно. Я спрашивал, где он его хранит. Ты знаешь это?
      — Ага. Так же, как Дориан. Он убьет меня, когда увидит, что он исчез. Но он еще ребенок. Я из-за этой штуки с ума сходила от страха с тех пор, как Чарлз... — она замолчала и огляделась по сторонам. Потом она подняла голову и расправила плечи, в точности так же, как это сделала ее мать. С преувеличенной осторожностью поставив рюкзак на землю, она вытащила из него бумажный пакет и сунула его мне. — Вот.
      — Что это? — в пакете было что-то тяжелое и твердое, и, еще не заглянув внутрь, я уже знал ответ.
      — Я не хочу, чтоб он был в доме. Мама ничего про это не знает. Я не хочу, чтоб он был там, где Дориан сможет добраться до него. Он думает, что ведет себя, как взрослый, собирается заняться бизнесом. Это просто смешно, но он так всерьез думает. Мальчишки всегда такие, да?
      — Угу, — сказал я. — Мальчишки всегда такие.
      — Я думала, Чарлз взял его с собой. У него была встреча с каким-то парнем той ночью. Но у него, должно быть... у него, должно быть, был другой, да?
      — Возможно, — осторожно сказал я. — Клодин, что ты имела в виду, когда сказала: “встреча с каким-то парнем той ночью”?
      — Когда Чарлз занимался своим бизнесом, он обычно брал с собой эту штуку. Но, может, это не было связано с его бизнесом, — сказала она задумчиво. — Обычно он велел Айше оставаться дома, когда занимался своим бизнесом.
      Я спросил ее:
      — С кем у Чарлза была назначена встреча? Ты не знаешь?
      — Не-а. Он только сказал, что собирается кое с кем встретиться; а Айша сказала, что хочет пойти с ним. Тогда Чарлз сказал, ладно, она может пойти с ним за компанию. Потом он сказал, что лучше, чтобы я уже спала, когда он вернется, потому что на следующий день у меня контрольная по математике, и он надерет мне задницу, если я не напишу ее.— И тихим голосом добавила: — Я действительно ее написала.
       Я открыл пакет и заглянул в него, не дотрагиваясь до пистолета. Пистолет был длинноствольный, 32-го калибра.
      — Клодин, давно у Чарлза этот пистолет?
      — Около года.
      — Как ты узнала, что он обзавелся им?
      — Я слышала, как он и Тайрел хвастались друг перед другом, когда он достал его. Тайрел сказал, что это устаревшая, дурацкая штучка, медленная как дерьмо. Ой! — она прикрыла рот рукой. — Извините. Но так сказал Тайрел.
      — Все в порядке, Клодин. А что сказал Чарлз?
      — Он рассмеялся. Он сказал, что к тому времени, как Тайрел соберется выстрелить из своей модной штучки, он обнаружит, что парень с устаревшей, дурацкой штучкой уже разнес ему голову.
      Она смотрела на меня в желтом свете уличного фонаря, тощая двенадцатилетняя девчонка, в куртке, слишком легкой для такой ночи, как эта.
      — Клодин, — сказал я, — Чарлз и Тайрел много спорили?
       — Я все время слышала, как они болтают всякую чушь, — ответила она. — Но я не думала об этом. Мальчишки так делают, правда?
      — Угу, — сказал я. — Они так делают.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Теперь Тайрел. Клодин объяснила мне, куда ехать. И я поехал. Тайрел Драм с семьей жил в полуразвалившемся деревянном доме, откуда открывался вид на реку вдали и заброшенный завод “General Motors” вблизи. Рассохшиеся окна не закрывались, и щели были заткнуты тряпками. Облупившаяся краска выцвела до тускло-серого цвета.
       На мой стук ответил молодой парень в надвинутом на глаза капюшоне. Он позволил мне самому закрыть за собой дверь и последовать за ним. Из телевизора в комнате слева раздавался сдержанный смех (там шло какое-то игровое шоу); сверху доносился грохот стереосистемы, от которого сотрясался пол.
      — Тайрел в подвале, — сказал парнишка, равнодушно указав на дверь под лестницей.
      — Кто там? — послышался женский голос, когда я открыл указанную дверь и начал спускаться в подвал.
      — Какой-то чувак к Тайрелу, — ответил парнишка, и хозяйка вернулась к своим делам.
      В подвале находился тренажерный зал. В темноте за перегородкой виднелись бойлер и бак с горячей водой. По другую сторону от перегородки были яркие флуоресцентные лампы, маты, гантели, скакалки. Запах сырого бетона смешивался с запахом пота, жужжание водонагревателя перемежалось хриплым дыханием. Тайрел сидел на скамейке и разрабатывал свой левый бицепс, упражняясь с грузом, весившим, на вид, фунтов шестьдесят. Он поднял глаза, когда я вошел, но голову не повернул и продолжил свои упражнения. Он был без рубашки. Под глянцевой кожей бугрились мускулы.
      Закончив, он с грохотом швырнул гирю на пол и вытер лицо полотенцем.
      — Ну? — сказал он. Он глубоко дышал, тщательно контролируя дыхание.
      — Я хочу поговорить об Айше, — сказал я. — И о Ломаксе.
      — Валяй, — на мгновение его взгляд задержался на мне. Потом, выпрямившись, он взял гирю другой рукой и начал качать. — Говори.
      — Раньше она была твоей девушкой, верно?
      Он ухмыльнулся, но не сбился с ритма.
      — Раньше она была девушкой каждого.
      — Может, всем было все равно.
      — Может, и нет. — Девятнадцать, двадцать. Он положил гирю, встал, подошел к универсальному тренажеру, выставил его на отметку “210”, встал в позицию и начал разрабатывать мышцы бедер.
      — Но тебе не было все равно.
      Он остановился и посмотрел на меня. Он удерживал нагрузку, пока говорил.
      — Ага. Мне было не все равно. Я был так рад, когда избавился от нее и от Ча, словно съездил в Диснейленд, — медленно, полностью контролируя себя, он освободился от нагрузки. Он освободился, но не отключил тренажер, готовый к следующему упражнению.
       — Что это значит: “избавился от них”?
       Либо он не понимал, куда я клоню, либо был великолепным актером.
      — У меня не было времени на них, — ровно дыша, он поднимал и опускал вес. — На них обоих. Ча всегда готов был что-нибудь затеять, у него вечно были какие-то идеи (поднять вес, отпустить, расслабиться). Вечно говорил со мной, сбивал меня с толку. Из-за него я пропустил прошлый сезон.
      — Так это была его идея, с автозаправкой?
      Он хитро улыбнулся:
      — Обвинения были сняты, — он снова напрягся под нагрузкой. — Ча говорит, есть только один путь: воровать и продавать (поднять вес, отпустить, поднять). Я попробовал, ничего из этого не вышло. Теперь тренер говорит мне (поднять вес, отпустить; дышать ровно), говорит, у меня есть шанс, реальный шанс. Но у меня мало времени. Нужно все сделать сейчас, понимаешь?
       Он посмотрел на меня. Я не ответил.
      — Ча, он никогда не замолкает. Не дает человеку подумать (поднять вес, отпустить, расслабиться).
      Он спустил ноги с тренажера, снова взял полотенце и вытер лицо. — Ча не любит думать. Не любит тишину. Этот чувак нервничает, если не трубят трубы, не воют сирены, — он рассмеялся. — Я удивился, что его и Айшу нашли там, где нашли.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — Ча никогда не ходил в парк. Там же ничего нет, только птички да деревья, так он говорил. Что мне с этим делать?
      — Его сестра говорит, он собирался встретиться с кем-то в тот вечер.
      Тайрел пожал плечами. Он установил ноги в новое положение и начал следующее упражнение.
      — Тем все и кончилось? — спросил я. — Ты покончил с Ломаксом и его идеями? Ты больше не помогал ему в его делах?
      На этот раз, прежде чем ответить, он закончил свое упражнение. Сделав это, он посмотрел на меня, тяжело дыша.
      — Когда со мной говорит тренер, я вижу колледж, НБА, отели и милашек, парней, несущих мои чемоданы... Когда передо мной Ча, я вижу

  Райкерс*

   Rikers Island — остров-тюрьма в проливе Ист-Ривер, Нью-Йорк, самая крупная исправительная колония в мире.

  . Как ты думаешь, что я выберу?
      — Об этом ты и подумал, когда Ломакс сошелся с Айшей?
      — Вот именно, черт возьми. Тогда они оба отстали от меня. И я смог заняться своими делами.
      — Твои дела, — задумчиво произнес я. — У тебя ведь есть пистолет, верно? Автоматический. Можно мне взглянуть?
      — Какого черта?
      — У Ломакса был револьвер, правда?— спросил я, словно между прочим. — 32-го калибра.
       Тайрел покачал головой в легком недоумении.
      — Чувак, с такой игрушкой мог бы ходить

  Уайетт Эрп*

   Wyatt Earp, (19 марта 1848 — 13 января 1929) — американский страж закона времен освоения Дикого Запада. Герой множества фильмов и книг в жанре вестерн.

  .
      — Зачем тебе пистолет, Тайрел?
      — Какого черта тебе нужно знать, зачем мне пистолет? — Он посмотрел на меня со злостью. — Что ты за детектив, если не можешь понять, что парень здесь должен быть вооружен?
      — Здесь такие порядки? — тихо спросил я. — Человеку приходится ходить с оружием?
      — Черт побери! — взорвался Тайрел. — Ты думаешь, мне это нравится? Все время оглядываться, куда бы я ни шел? Нельзя ходить туда, нельзя ходить сюда; у тебя будут неприятности или у твоих приятелей будут неприятности; у кого-то зуб на тебя. Зайди в школу — там у всех пистолеты, так, на всякий случай. Думаешь, мне это нравится? — У него на виске билась жилка, глаза сверкали, и в них была горечь. — Чувак, можешь забыть об этом. Я собираюсь сделать это, чувак. Ча, если что-то пришло ему в голову, он никогда не думал, что будет дальше, что случится, если он это сделает. Я сказал ему: “Ты получил Айшу, а теперь убирайся, оставь меня в покое. Мне есть чем заняться!”
      Его твердый взгляд остановился на мне. Стереосистема двумя этажами выше разразилась повторяющимся вибрирующим звуком.
       — Тайрел, — сказал я. — я хотел бы взглянуть на твой пистолет.
      Мгновение не было никакой реакции. Потом Тайрел медленно улыбнулся. Он не спеша подошел к запертому на висячий замок стальному ящику в другом конце комнаты и набрал комбинацию, открыл скрипучую крышку и вытащил автоматический

  “Кунан 357”*

   Самозарядный пистолет, разработанный американским инженером Дэном Кунаном под мощный револьверный патрон .357 Magnum.

  . Не сказав ни слова, он протянул его мне.
      — Как давно он у тебя? — спросил я.
      — Наверно около года.
      — Ты уверен, что не купил его совсем недавно?
       Он молча посмотрел на меня. Потом, поднявшись по лестнице туда, откуда можно было дотянуться до двери, открыл ее и завопил:
      — Шон! Тащи сюда свою гребаную задницу!
       В дверях возник парень в надвинутом на глаза капюшоне.
      — Ты звал меня, Тайрел? — осторожно спросил он
       Тайрел отошел в сторону и жестом велел ему спуститься. Парень неуверенно поглядел на меня и двинулся вниз. Он двигался так, словно старался занимать поменьше места.
      — Шон, это моя игрушка?
      Парень поглядел на пистолет, который я протянул ему.
      — Ага, — сказал он. — Кажется.
      — Не надо гадать, — сказал Тайрел. — Это моя пушка или нет?
      Парень нервно взглянул на Тайрела, потом осмотрел пистолет более внимательно, по-прежнему не дотрагиваясь до него.
      — Ага, — сказал он. — Он получил это здесь.
      — Что “это”? — спросил я. Я посмотрел туда, куда показывал парнишка. Широкая царапина рассекала сверкающую рукоятку. Тайрел сказал:
      — Шон, откуда она взялась?
      Не глядя на Тайрела, Шон ответил:
      — Я уронил его.
      — Когда?
      — В тот день, когда ты принес его.
      — Что тогда случилось?
      — В смысле, что ты сделал?
      — Ага.
      Парнишка сглотнул.
      — Ты обругал меня и побил.
      — Сломал тебе нос, верно?
      Парнишка кивнул.
      — Выходит, ты очень хорошо запомнил тот день, а?
      — Ага.
      — Когда это было?
      — В прошлом году.
      — С тех пор ты трогал его?
      — Нет, Тайрел, — парнишка быстро поднял глаза.
      — Хорошо. Теперь катись к дьяволу отсюда.
      Шон пулей взлетел по лестнице и закрыл за собой дверь.
      — Слышал? — Тайрел, улыбаясь, забрал у меня пистолет. — Мой пистолет. Уже год у меня. Как насчет этого?
      — Это замечательно, Тайрел, — сказал я. — Должно быть, это замечательно, быть таким крутым. Еще два вопроса. Где ты был в тот вечер, когда умерли Ломакс и Айша?
      — Я? — Отвечая, Тайрел все еще улыбался, глядя на пистолет у себя в руке. — Я был здесь.
      — Ты можешь доказать это?
      — Надеюсь. Ты можешь спросить двух моих двоюродных братьев, если они вспомнят. Тренер говорит, дисциплина очень важна. Ты должен делать то, что должно быть сделано, нравится тебе это или нет.
      — Ясно. Ты образцовый гражданин, Тайрел. Еще одно: ты знал, что у Ломакса был СПИД?
      Тайрел пожал плечами. Он запер снова свой пистолет в коробку.
      — Тебя это не волновало? У твоего друга такая болезнь?
      — Не-а, — сказал он. — У меня не было времени волноваться из-за Ча. У него свои проблемы, у меня свои.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я поехал на юг, добрался до Бродвея и остановился возле закусочной. Она была полупустой; одно из тех мест, где унылые завсегдатаи лечат старые обиды разбавленным пивом. В обшарпанной кабинке я закурил сигарету и занялся своей кружкой. Я думал о Реймонде, о простом желании что-нибудь сделать, попытаться помочь. О стремлении к справедливости, стремлении сделать как лучше.
      Конечно, это могло означать очень много разных вещей. Для Суини это, возможно, значило устранить скользкого наглого наркоторговца. Для Тайрела Драма — избавиться от сладкоречивого, опасного приятеля. Для самого Ломакса это могло значить, что он будет смеяться последним: не обмануть смерть, но самому выбрать ее, выбрать свое время, свой способ и свою боль. Ни у кого из этих детей никогда не было особого выбора. Это было все, что Ломакс мог выбрать сам.
      Но мне это не нравилось. На это было несколько причин, но главным было то, что инстинктивно чувствовал Реймонд: не таким человеком был Ломакс.
      Я не был знаком с Ломаксом, но все говорили о нем одно и то же, кем бы они ни были. Самоубийство — для тех, кто сдался. Ломакс же не сдавался никогда. Дразнил копов. Пытался втянуть Тайрела в свои делишки. Тянулся за мячами, которые не мог достать, и бросал, даже если не мог попасть. Так говорил его тренер.
      Даже после звонка.
      Я закурил новую сигарету. Перед глазами у меня возникла асфальтированная баскетбольная площадка в сгущающихся сумерках; я увидел подростков, яростно атакующих и прыгающих; услышал их крики и звуки ударов мяча. Я увидел, как один из них упал (теперь я уже знал, что это был Реймонд), покатился, вскочил на ноги, тряхнул оцарапанной рукой. В следующее мгновение он уже снова был в игре.
      Даже после звонка.
      Я вдруг похолодел. Я вдруг понял.
      Жажда справедливости. Желание помочь.
      Это могло означать кое-что еще.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Следующий день. Снова поздний вечер. Та же серая река. Тот же холодный ветер.
      Приезжать пораньше было бесполезно. Тогда я мог бы только догадываться, куда смотреть. Теперь я это знал.
       Я позвонил Суини, просто чтобы проверить то, в чем я уже был уверен. Он сообщил мне то, что я хотел знать, а потом сделал мне предупреждение:
      — Я сказал тебе это потому, что знаю: ты так или иначе все равно это узнаешь. Но послушай меня, Смит. В каком бы направлении ты ни шел, это тупик. При первой же жалобе, которую я услышу, я лично запру тебя в самую маленькую камеру, какую только смогу отыскать. Я ясно выразился?
      Я поблагодарил его. Остаток дня я занимался Бетховеном. Постепенно, очень медленно, дело пошло на лад.
      
      Западный Йонкерс показался мне темнее, больше и враждебнее, чем прежде. У парадного входа я поздоровался с охранником.
      — Вы уже были здесь вчера, — ухмыльнулся он. — Давайте, давайте, рассказывайте мне, что вы не на разведку.
      — Тренировка еще не кончилась? — спросил я.
      — Угу. Давайте, идите. Уверен, тренер не будет возражать.
      Я не был уверен в этом. Но пошел.
      Стук баскетбольных мячей об пол эхом отдавался от стен спортзала. Вся команда (и первый состав, и запасные) была на площадке, отрабатывая сложные упражнения. Они чередовались, менялись местами так, чтобы каждый как можно лучше понял, что нужно делать в каждой позиции. Но главным в игре было передать мяч лидеру. Тайрелу. Каждый раз все заканчивалось этим. Тайрел забрасывал мячи. Тайрел приносил очки команде. Вся надежда была только на Тайрела.
      Тренер Фарлоу стоял у боковой линии. Он наблюдал за игрой, следил за движениями каждого, но в особенности Тайрела. Я прошел по короткому проходу между трибунами, подошел и встал рядом с ним.
      Он взглянул на меня, потом снова отвернулся к игрокам.
      — Привет, — сказал он. — Пришли посмотреть тренировку?
      — Нет, — сказал я. — Пришел поговорить.
       Он снова посмотрел на меня, потом дунул в свисток, висевший у него на шее.
      — Отлично, парни!
      Потные игроки остановились. Они стояли, вытирая лица футболками, стараясь отдышаться. Он одним духом выпалил два набора имен. Четверо игроков ушли за боковую линию. Две команды выстроились на площадке. Реймонд в дальнем конце комнаты встретился со мной глазами. Я кивнул ему. Остальные глянули в мою сторону и сосредоточились на тренере, когда он снова закричал.
       — Отлично, начинайте, — крикнул он. — Хокинс, возьми чаевые, как вы с Фордом это называете.
      Один из парней, уже уходивший с площадки, побежал за мячом. Другой подбежал, чтобы взять у тренера свисток. Мяч бросили в центр поля. Игра началась.
      — Вы часто позволяете им самим судить игру? — спросил я Фарлоу, стоявшего возле меня и следящего за игроками острым взглядом голубых глаз.
      — Им это полезно. Заставляет их следить за тем, что происходит. Им приходится брать на себя ответственность. Большинство из них довольно хорошо с этим справляется.
      — Только не Ломакс, готов поспорить.
      — Ломакс? Он обычно выводит всех из себя. Он все время объявляет фолы направо и налево. Просто чтобы продемонстрировать свою значительность.
       — Вы останавливали его?
      Фарлоу посмотрел, как Реймонд вырвался вперед, бросил мяч из-под кольца, но промахнулся. Тайрел подхватил отлетевший мяч и с легкостью забросил его в корзину.
      — Главное, чтобы они поняли, из чего сделаны. Из чего сделан каждый из них. Ничего не выйдет, если я стану останавливать их.
      — А кроме того, — сказал я, — вы ведь и не смогли бы остановить Ломакса, верно?
      На этот раз он посмотрел на меня и уже не отворачивался.
      — Что вы имеете в виду?
      — Никто никогда не мог остановить Ломакса, помешать ему делать то, что он хочет. Не важно, насколько опасно это было для него или для кого-то другого. Он никогда не прекращал игру, верно?
      — Что?
      — Вот в чем было дело, не так ли? У него был СПИД, но он продолжал играть.
      Раздался свисток. Тишина. Потом шлепки кроссовок о дерево и хлопанье мяча, когда игра опять продолжилась. Фарлоу не сводил с меня глаз.
       — Вы не сумели отговорить его, — сказал я. — Вы не могли просто выкинуть его из команды, потому что он был слишком хорош. Вам пришлось бы объяснить причину, а закон защищает людей от подобных вещей. Он снова вернулся бы на площадку, а вы потеряли бы работу. Но вы не могли допустить, чтобы он продолжал играть. Это могло бы уничтожить все.
      С дальнего конца площадки донеслись крики: Тайрел перехватил мяч и бросил его раньше, чем кто-нибудь из той или другой команды оказался рядом.
      — Могло бы уничтожить что? — спросил Фарлоу тихим напряженным голосом.
      — Вы знаете ответ, — сказал я. — Вы же понимаете, у меня есть доказательства... Ну хорошо, если вы этого хотите...
      Теперь за игрой следил уже я, а не Фарлоу. Я продолжил:
      — Если бы Ломакс остался в команде, они не смогли бы закончить сезон. Кое-кто из его же собственных приятелей не хотел играть с ним. В этой игре парни получают травмы. Кровь, пот, слюна. Другие парни испугались.
      Так было с Мэджиком Джонсоном: он не смог больше играть после того, как все узнали, что у него СПИД, потому что парни из других команд боялись играть с ним. Мэджик был человеком высшей пробы. Он не стал с этим бороться. Он ушел из команды.
      Но Ломакс был не таков, не так ли? Ломакс прекрасно себя чувствовал, и он собирался продолжить играть. И если бы стало известно, что у него СПИД, его собственные товарищи по команде могли бы взбунтоваться. Так же, как и команды ваших противников. И целый сезон был бы потерян.
      Вот чего вы испугались. Упустить время. Упустить последний шанс для Драма.
      Мы оба посмотрели на площадку, где какой-то парнишка готовился к штрафному броску.
      — Ломакс сам убил себя, — Фарлоу говорил решительно и медленно. — Он взял свой пистолет и застрелил свою девчонку и себя.
      Я сказал:
      — Его пистолет у меня.
      — У него был не один пистолет. Он бахвалился этим.
      — Может, и так, — сказал я. — Может, нет. Но тот, что у меня, это револьвер. Парни, которые любят револьверы (а я — один из них), любят их за надежность. Вы можете зарыть револьвер в землю на месяц, и когда вы выкопаете его, из него можно будет стрелять. Ломаксу в пистолетах именно это и нравилось. Бывали времена, когда мне приходилось брать с собой автоматический пистолет, и это всегда заставляло меня нервничать. Даже если бы у меня был автоматический пистолет, это не то оружие, которое я взял бы с собой, собираясь застрелиться.
       Фарлоу ничего не ответил. Он смотрел на своих парней, смотрел на игру.
      — Есть люди, которым нравятся автоматические пистолеты, — сказал я. — Они скорострельные, они мощные. У вас именно такой, да?
      — У меня? — Фарлоу попытался рассмеяться. — Это просто смешно. Пистолет?
      — Автоматический, — сказал я. — Той же фирмы и модели, что тот, которым убили Ломакса и Айшу. Эту мысль подбросил мне Драм. Он сказал, что все здесь должны иметь оружие. Я задумался, кто эти “все”? Я спросил про вашу лицензию у Суини. Он рассказал мне про нее и добавил, что, если я буду досаждать вам, он отправит меня в камеру. Он знает?
      Мяч вылетел за пределы площадки, едва не задев нас. Судьи и игроки собрались и продолжили игру. Мяч почти сразу опять улетел. Раздался новый свисток, и игра началась снова.
       — Нет, — тихо сказал Фарлоу.
       Некоторое время мы молча наблюдали за игрой. Некоторые игроки плохо владели мячом, но каждый выкладывался до конца, отдавая игре все свои силы.
      — Не всякому тренеру удается добиться такого от своих воспитанников, — сказал я.
      — Как вы догадались? — спросил Фарлоу.
      — Кое-какие мелочи. Они вдруг все сложились вместе. Пистолет. Тот факт, что Ломаксу не нравилось в парке.
      — Не нравилось в парке? — сказал Фарлоу. — Парень может выбрать для смерти место, которое ему не нравится.
      — Разумеется. Но его тренер не станет искать его там, если только у него нет причины думать, что он может там быть.
      Фарлоу не ответил. Он посмотрел на часы на стене спортзала; потом он вышел на площадку, хлопнул в ладоши и закричал:
      — Ладно, парни! Очень хорошо. Теперь в душ! Останьтесь и подождите. Я поговорю с вами позже.
      Парнишка со свистком вернул его тренеру. Парень с мячом перебросил его Фарлоу. Реймонд поднял брови, проходя мимо по пути в раздевалку. Я покачал головой.
      Фарлоу смотрел, как они уходят. Когда дверь за ними захлопнулась, он остался неподвижен, словно все еще смотрел, все еще видел что-то.
      — Один мальчик, — он говорил не со мной. — Один-единственный шанс. Год за годом ты всю душу вкладываешь в этих детей, а они кончают в сточной канаве. А потом у тебя вдруг появляется один мальчик, который может вырваться отсюда, один-единственный шанс. Драм хорошо подготовлен, но он слаб. Не физически. Но он не может сосредоточиться на игре. Если он опять упустит сезон, тогда он все потеряет. Он ограбит другую чертову заправку или выкинет что-то еще. Все должно случиться теперь.
      — Ломаксу было всего восемнадцать, — сказал я. — Айше семнадцать. Она была беременна.
      — Они были мертвы! — глаза тренера сверкнули. — Они уже были мертвы. Сколько лет, по-вашему, у них еще оставалось? Ребенок родился бы больным СПИДом.
      — Так вы еще и оказали им услугу?
      Он осекся.
      — Нет, — его голос дрогнул. — Я не это хотел сказать. Но Драм... Столько людей мечтают об этом, Смит. А они были уже мертвы.
      Мне нужна была сигарета. Я закурил. Тренер не пытался остановить меня.
      — Вы предложили ему встретиться в парке?
      Он кивнул.
      — В такую погоду там никого не было. Я знал, что ему там не нравится, но... — он не закончил.
      — Но вы же его тренер.
      — Я знал Ломакса. Он никогда не позволял мне заметить, что он нервничает. Боится. Мне просто не пришло в голову, что он возьмет ее с собой.
      — За компанию, — сказал я. — Так сказала его младшая сестра.
      — Я просто не мог... не мог сделать это, когда увидел, что она там. Я попытался еще раз уговорить его отказаться от игры. Обещал завысить ему оценки, чтобы он окончил школу. Сказал, что найду ему работу. Сказал, что ради Драма нужно, чтобы он ушел.
      — Что он ответил?
      Тренер уставился в противоположный конец спортзала.
      — Он сказал, что если разведчики приедут посмотреть на Драма, может, они заинтересуются и защитником.
       Он снова повернулся ко мне.
      — Другого выхода не было, Смит.
      — Нет, — сказал я.
      Я курил свою сигарету. Фарлоу опустил глаза на свои руки, огрубевшие от многолетней работы с мячом и у школьной доски.
       — Что вы собираетесь делать? — спросил он. — Скажете Суини?
      — Суини не хочет слышать об этом. У меня нет твердых доказательств. Для него дело закрыто.
      — Тогда что? — спросил он. В его глазах засветилось что-то, похожее на надежду.
      Я посмотрел на дверь, за которой скрылись игроки.
      — У меня есть клиент, — сказал я.
      — Вы скажете Коу?
      Я загасил сигарету о трибуну и убрал окурок обратно в пачку.
      — Или ему скажете вы.
      Мы помолчали. Наконец он сказал:
      — Знаете, что хуже всего?
      — Что?
      — Коу вдвое лучше, чем любой из них. Драм — громила, Ломакс был подонком, Пепел — трус. Но Коу, он сильный, но не подлый. Он отличает добро от зла, и он не позволяет своему самолюбию сбивать его с толку. Но я ничего не могу сделать для него. Я не могу помочь ему, Смит. Но я могу помочь Драму.
      — Вчера, — сказал я, — вы сказали мне, что я здесь потому, что месть за друга заставит Реймонда почувствовать себя мужчиной. И это поможет.
      Он посмотрел на меня, сделал движение в сторону двери, куда ушли игроки, но остановился.
      — Я буду ждать звонка от Реймонда, — сказал я. — Я дам вам несколько дней. Потом я позвоню ему сам.
      Я еще раз оглядел спортзал, потом прошел по короткому проходу между трибунами и вышел, оставив тренера позади.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      На следующий вечер, когда я сидел за пианино, Реймонд позвонил. Он сразу начал с главного.
      — Тренер сказал мне, — объявил он.
      Я закрыл крышку пианино, вытащил из кармана сигареты.
      — Что ты сделал?
      — Сначала я не мог поверить. Смотрел на него, как идиот. Тренер, чувак! Ты понимаешь?
      Я понимал. Я ничего не сказал.
      — Потом я почувствовал, что готов убить его.
      У меня перехватило дыхание.
      — Но?
      — Но я услышал в голове голос Ча, — сказал Реймонд. — Он смеялся. “Что тут, черт возьми, такого смешного, братан? — спросил я его. — Этот парень убил тебя”. Ча смеялся в моей голове. Он сказал: “Ради Тайрела, братан? Это самая смешная вещь на свете”. И все смеялся и смеялся.
      — Что ты сделал?
      — Ушел оттуда, чтобы пойти и подумать. Понимаешь, я был в тупике. Что будешь делать, Рей? — спросил я себя. — Пойдешь к копам? Мне нужна была передышка.
      — Если захочешь сделать это, — сказал я, — я пойду с тобой.
      — Нет, — сказал он. — Это не по мне. Другое дело, самому разобраться с тренером. Но это тоже не по мне. Так что же мне было делать? Позволить, чтоб ему это просто сошло с рук? Он убил моего лучшего друга; он должен заплатить за это. Должен заплатить. Но в голове у меня все смеялся Ча: “Ради Тайрела, чувак?” А потом я понял, что он хотел сказать. И я понял, что ничего не должен делать.
      — Почему? — спросил я.
      — Потому что до Ча с Айшей был Тайрел.
      Прошло несколько секунд. Потом я понял.
      — Господи Иисусе, — сказал я.
      — Ага, — согласился Реймонд. — Тренер сделал то, что он сделал, чтобы у Тайрела был его шанс. Но у Тайрела нет никаких шансов.
      Нет никаких шансов. Ни на карьеру в профессиональном спорте, ни на колледж. Два убийства. Дело всей жизни, с трудом завоеванное доверие — все потрачено впустую. Тайрел, возможно, сумеет все скрыть, сумеет держать рот на замке (чего не умел Ломакс). Поначалу, возможно, никто не узнает. Но вирус неотвратим. Он доберется до Тайрела раньше, чем у Тайрела появится шанс сделать свои мечты реальностью.
      — Реймонд, — сказал я. — Мне очень жаль.
      — Чувак, — сказал он, — мне тоже.
      Вот и все. Я сказал Реймонду, чтобы он не пропадал. Он коротко рассмеялся. Мы оба знали, почему. Повесив трубку, я еще некоторое время постоял у окна. Когда небо из пурпурного стало серым, когда надежды растаяли, я надел куртку и пошел на баскетбольные площадки Сороковой улицы посмотреть, как дети играют в баскетбол под фонарями.

     Информационный блок | +

     Формат: Новелла
     Название на языке оригинала: “Hoops” │ Первая публикация на языке оригинала: EQMM, январь 1996 г.
     Другие публикации: “Year’s 25 Finest Crime and Mystery Stories: Sixth Annual Edition” (антология, ред. Джоан Хесс, Мартин Гринберг, Эд Горман), Carroll & Graf, 1997 г.; “The Best American Mystery Stories 1997” (антология, ред. Роберт Паркер, Отто Пенцлер), Mariner Books, 1997
     Главный герой: Билл Смит
    Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 22 ноября 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• “Шансы”
      Я следил за

  “Никсами”*

  “Нью-Йорк Никербокерс”, более известный как “Нью-Йорк Никс” (англ. New York Knickerbockers, New York Knicks) — профессиональный баскетбольный клуб, базирующийся в Нью-Йорке. Название “Никербокер” происходит от псевдонима, который использовал Вашингтон Ирвинг, когда писал “Историю Нью-Йорка”. Позднее так стали называть потомков голландских переселенцев, основавших будущий Нью-Йорк, а затем и всех жителей Нью-Йорка.

  весь сезон, но не видел последней игры Деймона Рома. В тот декабрьский вечер я сидел у Шорти с кружкой пива, в толпе других парней, которые (как и я), могли бы пить и дома, где пиво бесплатное, а телевизор можно переключить на любую программу. Но выпивка — лишь повод, а не причина. Ведь у Шорти телевизор над барной стойкой включен, и у тех, кто пьет молча, есть чем отвлечься от того, что привело их сюда; а тем, кто хочет поговорить друг с другом, есть о чем говорить.
      Футбольный сезон уже заканчивался, а до конца баскетбольного оставалось еще много времени. Поэтому телевизор переключили на

  “Гигантов”*

  “Нью-Йорк Джайентс” (англ. New York Giants — Нью-Йоркские гиганты) — профессиональный футбольный клуб, базирующийся в Нью-Йоркской агломерации.

  , и разговор пошел о бросках, передачах, больных коленях и шансах на кубок. Ближе к концу первого тайма, во время перерыва на рекламу, кто-то заказал

  “Роллинг-Рок”*

  марка американского пива.

  , и заговорил о “Никсах” — насколько они близки к цели; а остальные парни, попивая свое пиво, качали головами. Кто бы мог подумать? “Никсы” неудержимо рвутся в

  плей-офф*

  В состав Национальной баскетбольной ассоциации, НБА (англ. National Basketball Association, NBA), США и Канады входят 30 команд, которые разделены на Восточную и Западную конференции. Каждая из конференций, в свою очередь, разделена на три дивизиона по пять команд. В течение сезона каждая из команд проводит 82 матча, по результатам которых отбираются участники плей-офф. В плей-офф команды играют по олимпийской системе, до 4 побед в своей конференции. Два чемпиона конференций встречаются между собой в главном финале, где и определяется обладатель звания чемпиона НБА.

  ; у них есть реальный шанс в этом году наконец-то завоевать кубок, и это в сезоне, когда Натаниэль Дей сыграл всего в 10 матчах.
      — У них там есть еще этот новый парень, Ром, — сказал кто-то из зрителей. — Его терпеть не могут, но все знают: пусть он гребаный паршивец и недоумок; пусть ведет себя так, будто кроме него в команде никого больше нет; он, черт бы его побрал, умеет играть. “Никсы” должны были взять его, когда он только пришел в Лигу, два года назад, тогда сегодня они уже были бы чемпионами.
      — Взять такого придурка, как он? Вы что, с ума сошли? — сказал другой. — За те деньги, что ему платят, они могли бы взять трех опытных игроков, таких парней, которые хотят играть в мяч больше, чем видеть свои имена в газетах.
      А третий парень сказал:
      — Как бы там ни было, этот Ром — настоящий фейерверк, он просто выбивает их из колеи. Они слишком долго держались за фалды Натаниэля, а теперь, когда у него травма, им нужно собраться с силами и для разнообразия поиграть самим. На самом деле Натаниэль так хорош, что это, может быть, даже плохо для “Никсов”. Кто-нибудь хоть понимает это?
      Но, если вы нападаете на Натаниэля Дея в нью-йоркском баре, полдюжины парней тут же скажут вам, что вы полное дерьмо.
      — Дей — лицо команды, — сказал один из них.
      А другой добавил:
      — В будущем году он вернется. А “Никсы” ничего не добьются без него, вот увидите: они прогорят в плей-офф.
      Тот, кто был против Натаниэля, проглотил горсть арахиса и сказал:
      — Черт возьми, они ведь и с ним проигрывают в плей-офф уже восемь лет. Да ладно вам, парень, которого тренирует собственная сестра...
      Но намек на сестру не сработал. Все знали, что только благодаря Норе Дей (которая была на пять лет старше, чем Натаниэль, и всего на три дюйма ниже ростом), он за свои спортивные успехи попал в

  Крайст Кинг*

  Крайст Кинг Риджинал Хай Скул (англ. Christ the King Regional High School) — подготовительная к колледжу католическая средняя школа для 9–12 классов.

  ; а потом (как самый перспективный центровой в студенческих матчах) — в

  Сетон-Холл*

  Университет Сетон-Холл (англ. Seton Hall University) — частный католический университет в Саут-Оранже, штат Нью-Джерси, в 14 милях от Нью-Йорка.

  ; отыграл свой первый потрясающий сезон с “Никсами” и был единогласно выбран “Новичком года”. С того времени Нора, сидя в первом ряду, внимательно подмечала, чего не хватает в игре “Никсов”, и прикидывала как она должна тренировать Натаниэля, чтобы поправить дело. Прыжки, штрафные, броски с большого расстояния — все это сделало его одинаково опасным и под кольцом, и за пределами штрафной площадки. Он стал незаменимым, она превратила его в лидера команды. Тренеры строили игру под него, а он делал свою работу; тренировался до и после матчей, поддерживал форму в межсезонье, занимался всем, что требовалось, со своей сестрой, своим личным тренером.
      — И вы же знаете, — сказал один из защитников Натаниэля, — он ничего не добился бы, если бы она все время не подталкивала его. У него талант от природы; но он слишком хороший парень, чтобы драться за себя. У этого парня нет инстинкта убийцы. У меня были такие же способности, но меня перехватывали, потому что я помогал игрокам другой команды после того, как мне удавалось надрать им задницу.
      — Если б у тебя были какие-нибудь способности, — сказал кто-то, — ты не сидел бы сейчас здесь, на своей заднице.
      — Ладно, ладно, — сказал парень, у которого не было никаких способностей, — но вот увидите, едва с него снимут гипс, она возьмется за него и заставит восстановить форму. И в следующем сезоне он будет лучше прежнего.
      
      Так оно и было, и все это знали. Натаниэль был тем, кем он был, потому что Нора была тем, кем была она. И Натаниэль первым сказал бы это. Натаниэль мог быть славным, добродушным парнем, потому что Нора руководила им. Нора не брала отпусков. Нора до конца сезона не уезжала загород, хотя Натаниэль купил ей дом, ведь Нора любила сады. И, насколько было известно, Нора ни с кем не встречалась. У Норы была постоянная и сверхурочная работа, заполнявшая все ее время. И этой работой был Натаниэль.
      Кроме того, все знали, что Нора стала бы вдвое более сильным игроком, чем Натаниэль, если бы, когда она кончила колледж, там были женские профессиональные команды. Но их не было, и кто-то из парней пьющих пиво сказал:
      — Эге, вот оно как вышло. Может, для нее это было плохо, но, думаю, Натаниэлю и “Никсам” повезло, а?
      Парень, не любивший Натаниэля, покачал головой и допил свое пиво.
      — И все же, — сказал кто-то, — вот будет фокус, если “Никсы”, в конце концов, получат свой кубок как раз тогда, когда Натаниэль сидит на скамейке запасных.
      — Угу, это ты верно заметил, — сказал кто-то еще. — Это будет чертовски досадно, ну почти. И что еще более досадно, нам придется благодарить за это такого патлатого хама, такого сукиного сына, гоняющегося за каждой юбкой, как Деймон Ром.
      А другой парень сказал:
      — Ага, но теперь он наш сукин сын.
      Все засмеялись, рекламная пауза закончилась, и “Гиганты” ударили по мячу.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я не видел игры “Никсов”, не слышал, кто победил, и только на следующее утро, когда зашел позавтракать в закусочную, узнал, что после матча, когда разошлись все игроки и болельщики; а

  “Гарден”*

  The Garden, полностью “Мэдисон-сквер-гарден” (англ. Madison Square Garden ) — спортивный комплекс в Нью-Йорке, один из центров хоккейной и баскетбольной жизни города, страны и мира; домашний стадион для “Нью-Йорк никс”.

  опустел и затих, на безлюдной нью-йоркской улице кто-то, не испытывавший никакой благодарности, подошел к Деймону Рому и пустил ему пулю в сердце.
      Я прочел об этом в газете и обсудил это с другими парнями у прилавка в закусочной, пока пил свой кофе; и с официанткой, пока заказывал яйца. А оплачивая счет в кассе, я поговорил об этом с хозяином закусочной, греком, который выучил английский, слушая репортажи о баскетбольных матчах, сорок лет назад. Я говорил об этой истории, но она не имела ко мне никакого отношения, пока на улице, когда я шел домой, не зазвонил мой мобильник.
      — Смит, — я остановился и придвинулся ближе к зданию, чтобы не стоять на дороге.
      — Это Тони Манелли, дружище. Как жизнь?
      Должно быть, я уже целый год ничего не слышал о Тони Манелли, а не видел я его еще дольше, но это не имело значения. Тони, бывший морской пехотинец, молодой и мускулистый, много лет назад работал на меня. Он был частным детективом, потому что ему нужна была государственная лицензия, но хотел стать телохранителем. Я занимался и тем, и другим и, как мог, помогал ему. За годы, прошедшие с той поры, наши пути иногда пересекались (не слишком часто), но несколько раз, когда мне нужен был кто-то для работы телохранителем, я нанимал Тони, и у меня не было причин жаловаться.
      Сейчас, в это ясное декабрьское утро, его голос показался мне странным: глухим и напряженным.
      — Привет, Тони, сколько лет, — сказал я. — Я в порядке, а что у тебя?
      — У меня неприятности, — сказал Тони.
      
      Двадцать минут спустя я назвал свое имя секретарше, одарившей меня в ответ привычной безликой улыбкой, а еще через минуту меня уже вели через многоэтажный лабиринт

  мидтаунской*

  Midtown — деловой и торговый район Манхэттена.

  адвокатской конторы в застекленный кабинет одного из компаньонов. Помощник адвоката, провожавший меня, закрыл дверь и удалился, важный, словно дворецкий.
      Тони и его адвокат, темноволосый юркий мужчина по имени Джон Саттон, встали, когда я вошел, пожали мне руку и поблагодарили за то, что я пришел. Тони был светловолосым, широкоплечим и обычно выглядел куда лучше, чем сейчас: его лицо под загаром было пепельно-серым, кожа вокруг глаз натянулась, словно у человека, который изо всех сил пытается сосредоточиться, потому что не может понять, что он видит. Тони был ниже ростом, чем я, а Саттон был ниже нас обоих; без пиджака, с закатанными рукавами рубашки, готовый к серьезной работе. Он нажал кнопку у себя на столе, попросил кого-нибудь принести нам кофе, и я узнал, о какой работе идет речь.
      — Деймон Ром, — сказал Тони. Он откинулся назад в своем кресле, положил ногу на ногу, но тут же снял ее. — Ты слышал об этом?
      — Слышал. Все в Нью-Йорке слышали.
      — Угу, — сказал Тони. — Ну вот, до прошлой недели я был его телохранителем.
      Я перевел взгляд с Тони на Саттона.
      — Ты же не хочешь сказать, будто думаешь, что это делает тебя ответственным за то, что случилось?
      — Господи Иисусе, нет, — Тони покачал головой. В его голосе звучало отчаяние, словно я упустил самое главное, и может быть, вообще все было бесполезно.
      Саттон наклонился вперед над своим большим стеклянным столом.
      — Тони вот-вот арестуют за убийство Деймона Рома.
      Вошла молодая женщина, она принесла кофейник, чашки, сливки и сахар. Саттон освободил место у себя на столе, и она поставила все это туда. Мы налили себе кофе, положили в него кто, что хотел, а потом снова сели.
      — Ты убил его? — спросил я Тони.
      — Я бы не хотел... — начал Саттон. Но Тони сказал:
      — Господи, Джон, — а потом мне, — нет. Черт побери, нет! Достаточно тебе?
      — Если это правда. Если ты это сделал, я хотел бы знать почему.
      — Я этого не делал. Он был гребаный сукин сын. Но такая уж это работа. Иногда приходится работать и на сукиных детей.
      — Тогда, что у них есть?
      — Только косвенные улики, — тут же ответил Саттон. — Ничего серьезного. Им просто нужно кого-нибудь арестовать, да побыстрее.
      — Если бы у них не было ничего серьезного, — спокойно сказал я, — вы не стали бы звонить мне.
      — Эй, Джон, — устало сказал Тони, — прибереги свои речи для присяжных, ладно? Билл на нашей стороне, да?
      Я кивнул.
      — Расскажите мне.
      Саттон откинулся на спинку кресла, предоставив вести разговор Тони, но готовый вскочить и броситься защищать того от его собственных ошибок, если он их сделает.
      — Он уволил меня, — сказал Тони.
      — Почему?
      — У меня был роман с его женой.
      Ивонна Ром, бывшая фотомодель, которая за месяцы, прошедшие с тех пор, как Деймон Ром перешел к “Никсам”, засияла, словно фейерверк, на разных благотворительных мероприятиях. Вы могли видеть ее фото два-три раза в неделю в светской хронике — на вечеринках и торжественных приемах, сверкающую широкой улыбкой, под руку с ее знаменитым мужем или (если муж играл), с кем-нибудь из его ближайших друзей, галантно сопровождавших ее.
      Я сказал:
      — Это было глупо.
      — А то я не знаю, — Тони потер глаза. — Но иногда... понимаешь?
      Я решил сменить тему.
      — Что случилось?
      — Неделю назад, в том баре, который он купил. Уволил. После игры.
      — Это там, где он был прошлой ночью, когда его убили.
      — Ага. Он чаще всего бывает именно там.
      — Ясно. Итак, неделю назад?..
      — Ивонна зашла туда, чтобы встретиться с ним, как она иногда делает. Он ждал ее. Оказалось, что он узнал про нас.
      — Как он узнал?
      — Думаю, мы были не очень осторожны.
      — Вы оба? Или один был осторожен, а другой проштрафился?
      Тони пожал плечами. Я понял: он был осторожен, Ивонна Ром — нет.
      — Продолжай.
      — Он набросился на нас с руганью, едва она вошла. Дружище, этот сукин сын знает такие слова, каких я никогда не слышал...
      — Что ты сделал?
      — Сказал ему, чтоб он успокоился. Стоял там и терпел, сколько мог. Весь гребаный бар смотрел на нас. Под конец четверо каких-то парней держали меня и Деймона, чтобы мы не понаставили фонарей друг другу.
      — Ты грозился убить его?
      — Мы оба грозились убить друг друга.
      — И он был убит первым.
      Саттон за своим столом кивнул. Тони сказал:
      — Ага. Деймон сказал, что если он когда-нибудь увидит нас с Ивонной вместе, он убьет нас обоих. Я сказал, что если он поднимет на нее руку, он покойник. Он вышвырнул меня с работы, и велел мне убираться из бара. Я просил ее приехать, но она осталась у него. На другой день

  “Сиэтл”*

  “Сиэтл Суперсоникс” (англ. Seattle SuperSonics) — профессиональный баскетбольный клуб, выступавший в Национальной баскетбольной ассоциации.

  играл в “Гардене”. Ее там не было.
      — Где она была?
      — В больнице, у нее была сломана рука. В трех местах.
      — Ты действительно так думал? Что ты убьешь его?
      — Думал, когда говорил. Если бы я узнал про Ивонну, может, я бы так и сделал. Но этого не было.
      — Ты не убивал его?
      — Я не знал. Никто не сказал мне, — Он покачал головой. — Хотел бы я, черт побери, чтобы кто-нибудь сказал мне.
      — Зачем? Тогда ты бы убил его?
      Он в упор посмотрел на меня.
      — Потому что я люблю эту женщину.
      — Правда? Или ты просто завел интрижку с женой Деймона Рома?
      — Какое, к дьяволу, это имеет значение?
      Я пожал плечами.
      — Она шикарная, обворожительная, богатая, замужем за зарвавшимся баскетбольным светилом, ожидающим, что все, включая тебя, запрыгают, стоит ему только щелкнуть пальцами. Ты — телохранитель.
      — Полегче! — начал Тони, но кирпично-красный цвет его физиономии сказал больше, чем когда-нибудь смог бы сказать он сам.
      — Забудь, — сказал я. — Не важно. Чего вы хотите от меня? — я обратился к Саттону, а не к Тони, потому что защиту планирует адвокат, а не клиент.
      — Прошлой ночью, — сказал Саттон, — Тони был дома. Один. Всю ночь.
      — Это трудно доказать.
      — У нас есть швейцар, дежуривший ночью, который говорит, что не видел, чтобы Тони выходил после одиннадцати. Это хорошо, но недостаточно. Слышали, как Тони угрожал Рому, и у него был мотив убить его. Я не был знаком с Ромом, но из того, что я слышал, ясно, что есть десяток других людей, у которых такой мотив тоже был.
      — Вы хотите, чтобы я нашел их?
      — Вот именно. Как я сказал, у окружного прокурора есть только косвенные улики. Если такие же улики — мотив и возможность — будут и у других людей, у них будет гораздо больше проблем с обвинением. Сейчас они думают, что Тони — убийца, и поэтому прекратили искать кого-то другого. Я хочу подстегнуть их.
      Я допил свой кофе.
      — Они нашли оружие?
      — “Смит-вессон”, 38-го калибра. Номер спилен. Отпечатков пальцев нет. Они нашли его в мусорном баке, в одном квартале оттуда.
      — Прямо у вас под носом, — и к Тони, — какое у тебя оружие?
      Я думал, что его поразит этот вопрос, но он выглядел лишь слегка удивленным, как будто я должен был заранее знать ответ.
      — 38-й калибр, приятель, — сказал он, снял пиджак и показал мне. — Как ты учил меня.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Джон Саттон позвонил детективу из полиции Нью-Йорка, занимавшемуся этим делом. Я поговорил с ним первый, просто, чтобы выяснить, что у него есть, и дать ему знать, что я буду делать. Его звали Майк Бим. Это был молодой парень, но его слова были обычными словами копа:
      — Не лезьте в мое дело.
      — Мы думаем, что вы делаете ошибку, дружище, — сказал я ему.
      — Нет, вы думаете, что сможете помешать мне доказать, что я нашел того, кого нужно. Не сбивайте с толку моих свидетелей и держитесь от меня подальше, — он сказал это без злости, потому что я работал на защиту, и пока я оставался на правильной стороне, он знал, что не сможет помешать мне.
      Он сказал мне, что у них есть свидетели шумной ссоры, почти драки, на прошлой неделе в “Шансах”, а также, что вдова и Тони, оба, признались, что у них был роман. Он сказал, что у Тони нет алиби на прошлую ночь, и что обнаруженный пистолет был именно таким оружием, какое выбрал бы Тони; хотя он и не может доказать, что этот пистолет принадлежал Тони. Все это я уже знал. А потом он сказал мне еще кое-что, хотя и это я тоже уже знал.
      — Весь город ждет этого, Смит. Тот, кто убил Рома, убил шансы “Никсов” на кубок, и люди в бешенстве из-за этого. В том числе, — добавил он, — и я.
      — Я тоже, — сказал я ему.
      Потом Саттон взял у меня трубку и договорился, что теперь, когда они наняли меня, он привезет Тони. Прежде чем мы ушли из его кабинета, он сделал последний звонок — в агентство по найму поручителей.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Первым пунктом в моем списке была Ивонна Ром. Вдова была избита и публично унижена, а ее любовник уволен жестоким мужем. У нее было достаточно мотивов и возможностей.
      Я позвонил и воспользовался именем Тони и его трудностями, чтобы пройти мимо охранника, решившего, что я репортер. Ивонна Ром приняла меня в роскошных двухуровневых апартаментах в

  Трамп-Тауэр*

  Trump Tower — 58-этажный небоскрёб в Нью-Йорке (высота 202 м). Расположен на Пятой авеню на пересечении с 56-й улицей, на участке, приобретенном Дональдом Трампом для строительства 1-го ““сверхроскошного небоскреба” в городе”. Здесь находится штаб-квартира его организации (а кроме того, офисы, гостиницы и шикарные апартаменты), отсюда Трамп объявил о вступлении в президентскую гонку и о своей победе на президентских выборах.

  . Домработница, одетая в серую униформу, попросила меня подождать; я ждал и осматривался.
      Многочисленные букеты цветов и корзины с фруктами придавали гостиной вид ренессансного натюрморта. Несколько человек, уныло пьющих кофе, усиливали этот эффект. “Натюрморт с маврами”, — подумал я. С очень высокими маврами: из семерых гостей Ивонны Ром четверо были “Никсами”, в том числе Натаниэль Дей, а пятой — сестра Натаниэля, Нора. Я не так уж редко оказываюсь единственным белым в комнате (это ведь Нью-Йорк); однако при росте в шесть футов и два дюйма, я не часто чувствую себя коротышкой.
      Из огромных, от пола до потолка, окон открывался великолепный вид: на юг вдоль Пятой авеню и на запад до Гудзона. Грязь, шум, уличное движение, волнения и тревоги остались за стеклом. Романтика крыш и блеск солнца на реке — вот и все, что можно было разглядеть отсюда в Нью-Йорке. Впрочем, когда Ивонна Ром отделилась от своих гостей и подошла к двери, я подумал, что, возможно, она уже много лет не обращает внимания на эту романтику и блеск.
      Дело было не только в гипсе у нее на руке или шишке у нее на лбу, и не только в повязке, казавшейся ослепительно белой на эбеновой коже подбородка. Дело было в равнодушии в ее глазах и безразличной отстраненности голоса, когда она заговорила.
      — Так, значит, вы тот детектив, который, возможно, вытащит Тони из этой передряги?
      — Билл Смит, — сказал я. — Сожалею о вашей утрате. Но Тони говорит, что не убивал вашего мужа.
      — Утрата, — Ивонна Ром склонила голову набок, словно обдумывая новую мысль. Потом она пожала плечами; ремешок, поддерживающий ее гипсовую повязку, поднялся и снова опустился. — Идемте со мной.
      Она шла ленивой походкой модели. Я последовал за ней в маленькую комнатку, залитую солнечным светом, заполненную плетеной мебелью и пышными комнатными растениями, кисейными драпировками и акварельными рисунками детей, протягивающих друг другу цветы. В воздухе витал пряный аромат, поднимавшийся от хрустальных чаш с сухими цветочными лепестками. Пол был выложен кирпичом, словно это была застекленная терраса, откуда вы могли выйти в сад, на траву, но, разумеется, это был тридцатый этаж над Манхеттеном, и окна были закрыты.
      — Деймон ненавидел эту комнату, — сказала мне Ивонна; она уселась в плетеный шезлонг и скрестила свои длинные ноги. — Он никогда не заходил сюда. Вы знаете, что у нас с Тони был роман?
      — Тони сказал мне.
      — Весь мир, наверно, знает об этом, потому что Деймон устроил скандал в “Шансах”. Деймону нравились скандалы. Когда он устраивал скандал, все смотрели на него. — Она наклонилась над своей гипсовой повязкой, чтобы достать сигарету из серебряной шкатулки, стоявшей возле нее, взяв ее вялой рукой. Я встал и зажег ей сигарету, а потом и свою. Она подняла брови. — Вы курите? Никто больше не курит. Это единственная комната во всей квартире, где мне позволено было курить, — она покачала головой, выдохнув струйку дыма. — Позволено. В моем собственном доме. Как это унизительно...
      — Где вы были прошлой ночью?
      — Где была я? — Ее глаза расширились от удивления. — Такой у Тони план? Найти кого-то еще, чтобы обвинить в убийстве? Меня?
      — Это мой план. Тони этим не занимается. Он говорит, что любит вас.
      Она выпустила еще струйку дыма.
      — Он это переживет.
      — Вы любите его?
      — Конечно нет.
      — Вы любили Деймона?
      — Когда выходила за него замуж. Понимаете, пока мы просто встречались, он никогда не бил меня. Ни разу. Разве это не странно?
      — А когда он начал вас бить?
      Она стряхнула пепел с сигареты в серебряную пепельницу и сказала:
      — В ночь нашей свадьбы. У него ничего не получилось. Это случилось, — она одарила меня лукавой улыбкой, — уже не в первый раз. Но теперь, когда мы поженились, виноватой оказалась я. Демон Ром, — сказала она, откинувшись на розовые узорчатые подушки, — супержеребец. В действительности, однако, оказалось, что он не очень-то хорош в постели. На самом деле временами мне хотелось пристрелить его из-за этого. Возможно, вы думаете, что я это сделала?
      — Если бы я был вами, я, возможно, застрелил бы его за то, что он был жесток.
      Она пристально посмотрела на меня и снова подняла свою сигарету.
      — Что ж, вы не я, — сказала она. — Прошлой ночью я была здесь. Спросите Марию.
      — Это Мария открыла мне дверь? Она знала бы, если бы вы выходили поздно ночью?
      — Понятия не имею, — сказала она, подняв голову и снова откидываясь назад. — Но спросите у швейцара. Спросите у парнишки в гараже. Валяйте, спрашивайте, у кого хотите.
      — Спрошу. Скажите мне, чем обычно занимался Деймон после матча?
      Она взмахнула здоровой рукой, словно отмахиваясь от вопроса.
      — Ужинал.
      — В “Шансах”?
      — Иногда. А иногда он мог осчастливить своим очаровательным присутствием какое-нибудь другое место.
      — Один?
      — Вы это серьезно?
      — С другими парнями из команды?
      — С некоторыми. Большинство из них его не любили, вы же знаете. Кажется, “играет на публику” — самые мягкие слова, какими они пользовались. Трюкач. Так говорят баскетболисты?
      — Если это подходит. Кто же тогда с ним ходил?
      — По-настоящему важные для него люди. Его агент, Сэм Ландау. Те шлюхи, что выступают в перерыве. Простите, те девушки из группы поддержки. Думаю, одна из них сейчас здесь, пока мы с вами сидим тут и разговариваем. И Рэндал Ли, — она сверкнула своей знаменитой улыбкой, показав зубы слишком совершенные, чтобы кто-нибудь мог с такими родиться.
      — Кто такой Рэндал Ли?
      — Он сейчас там, — снова жест рукой. — Идите, спросите его.
      — А парни из его команды?
      Она пожала плечами.
      — Некоторые из них, иногда. Натаниэль не ссорился с Деймоном. Натаниэль слишком хорош для этого мира, если хотите знать мое мнение. Но вы, конечно, не хотите.
      — А его сестра, Нора?
      — Иногда. Больше для того, чтоб быть уверенной, что Натаниэль вовремя уйдет домой и не выпьет слишком много, чем потому, что наслаждалась обществом.
      — Ей не нравился Деймон?
      Слабая улыбка искривила ее губы.
      — Во-первых, на самом деле, Деймон не нравился никому. Во-вторых, Норе не нравился никто, кроме Натаниэля. Она вечно злилась на бога и на весь мир оттого, что все играют, а она — нет. Как я понимаю, она была так же хороша, как ее брат. Я, разумеется, ничего не знаю о баскетболе, но так я слышала.
      “Если ты замужем за Деймоном Ромом, — подумал я, — нужно очень хорошо постараться, чтобы ничего не знать о баскетболе”.
      — Она была лучше, — сказал я.
      — Ах, вот как. Что ж, тогда, мне кажется, это обидно. Возможно, “Никсам” стоит попробовать ее. Заменить ею Деймона. Если она так хороша. Тогда у них будет шанс. И все будут очень довольны, — ее тон говорил: все, кроме Ивонны Ром, которой на все плевать.
      — Она была разыгрывающим защитником, когда играла, — сказал я. — Деймон был нападающим.
      Ивонна Ром лишь пожала плечами: какая разница. Она снова стряхнула пепел в хрустальную пепельницу.
      — Думаю, когда я в первый раз пришла сюда... — начала было она, но смолкла, не договорив.
      — Вы думаете?..
      — Другие жены и подружки, они действительно интересовались баскетболом. Мне не о чем было говорить с ними. Но Нора... я слышала, она любила цветы, — она положила руку на колени и посмотрела на меня. — Но она интересовалась игрой больше, чем кто-либо еще. Хотя Натаниэль выбыл из игры, шансы команды на победу — вот все, что ее интересовало. Я должна была понять, — она затянулась, выпустив колечко дыма. Оно проплыло мимо рисунка, на котором две маленькие девочки в шляпках прогуливались рука об руку.
      Я потушил свою сигарету.
      — Вы ужинали с Деймоном?
      — Иногда, — ответила она.
      — А прошлой ночью?
      — Нет.
      — Вы не видели его после матча?
      — Так же, как и до. Я избегала его. Я знаю, в это трудно поверить: избегать кого-то настолько замечательного и привлекательного, как великий Деймон Ром. Но, видите ли, он сломал мне руку.
      
      Мотив и возможность: такое у меня задание. Ничего, из того, что поведала мне Ивонна, не могло исключить ее из списка подозреваемых. Я оставил ее среди плетеной мебели и зелени, а сам присоединился к группе скорбящих в гостиной. Прибыли еще двое “Никсов”, увеличив средний рост собравшихся еще на несколько дюймов.
      У стола, уставленного сладостями, я налил себе чашку кофе и осмотрелся. Я заметил два незнакомых лица. Одно было очаровательным, идеально гладким, цвета топленого молока. Оно принадлежало худенькой молодой женщине в черном костюме, подходившем к случаю (если не обращать внимания на то, что юбка была всего каких-то пару дюймов длиной). Покачивая глянцевыми локонами, она делилась печальными мыслями о Деймоне Роме (а скорее, кое-чем еще) с Люком Маккроем, одним из “Никсов”, атакующим защитником, новичком, совсем недавно приехавшим из Джорджтауна. Второе незнакомое лицо было гораздо темнее, и принадлежало мужчине с кожей красно-коричневого цвета, в одиночестве стоявшему у окна. Он был одет в черный костюм и черную шелковую рубашку с черным галстуком. Из его нагрудного кармана торчал уголок черного носового платка; его черные туфли сияли. Его волосы и усы были цвета соли с перцем. Я был выше него на 3-4 дюйма, а он — на 10-15 лет старше меня, что делало его самым старым и самым низкорослым человеком в комнате. Казалось, он был здесь сам по себе. Я взял свой кофе и направился к нему.
      — Рэндол Ли? — спросил я.
      — Что ж, все верно, — он отвернулся от огромного окна, улыбнулся и поднял брови. — Кто же вы такой?
      — Билл Смит. Я расследую смерть Деймона Рома.
      — Что ж, — повторил он снова, — это значит, что вы не из полиции, не так ли? Как я слышал, официальное расследование закончено и арестован телохранитель.
      — Осталось еще несколько вопросов.
      — Он ничего не подтверждает и ничего не отрицает, — задумчиво произнес Ли, словно обращаясь к третьему лицу. Он надкусил покрытый белой глазурью птифур с тарелки, что была у него в руке. — Следовательно, я прав. И он хочет поговорить со мной. Берегись, Рэндол Ли: ты под следствием!
      — Я всего лишь хочу узнать, что произошло прошлой ночью.
      — Прошлой ночью я потерял семьдесят восемь тысяч долларов.
      — Похоже, ночь была неудачная.
      — Обычная. Я стараюсь выигрывать больше, чем проигрываю. Но случаются и другие ночи.
      — Как у всех.
      — По счастливой случайности, Деймон не делал ставок, поэтому в той жалкой крохотной пригоршне монет, что я выиграл, денег Деймона нет. Учитывая, какая ночь была у Деймона, это действительно было бы очень неудачно.
      — Деймон Ром был игрок?
      Ли ухмыльнулся.
      — Это вас шокирует? — он протянул мне руку. — Рэндол Ли, букмекер.
      — Вы были его букмекером? — спросил я, когда мы пожали друг другу руки.
      — Вы, — сказал Ли, — попали прямо в точку. Рад это видеть.
      — Почему ночь была бы для вас неудачной, если бы вы выиграли деньги Деймона?
      Ли нахмурился.
      — Возможно, я в вас ошибся? Сами подумайте, сынок: Деймон умер. Его миссис не считает себя обязанной оплачивать долги Деймона, и едва ли я могу давить на нее в таких печальных обстоятельствах.
      — Очень мило с вашей стороны.
      — Это в моих же интересах, мой мальчик. Пойдут слухи. Так не годится. А ведь я и без того в невыгодном положении: я теряю двенадцать тысяч долларов по векселям Деймона. Деймон, видите ли, тоже не считал себя обязанным оплачивать свои долги.
      — Когда он умер, он был вашим должником?
      — Если я напрягу свое воображение, я смогу думать об этом как о расходах на рекламу. К сожалению, моего воображения не хватит на расходы свыше двенадцати тысяч.
      — Двенадцать тысяч долларов кажутся мне очень большими расходами на рекламу.
      — Это, безусловно, так. И я не в восторге от этого. Но, полагаю, ваш следующий вопрос будет: не застрелил ли я Деймона потому, что мне до смерти надоел этот мошенник, не желающий возвращать долги? Не отомстил ли я ему за то, что он не хотел платить?
      — Не уверен, что я спросил бы об этом. Но продолжайте, ответьте.
      — Позвольте мне рассказать вам кое-что о моем бизнесе, сынок, — он наклонился ближе, словно собирался открыть мне коммерческую тайну. — Мертвец не заплатит.
      Подняв брови, в знак того, что теперь мы принадлежим к одному братству посвященных, Рэндол Ли взялся за следующий птифур. Я сказал:
      — Но долговые обязательства Деймона в любом случае ничего не стоили. Я мог бы подумать, что стоит списать не только его долги, но и его самого. Это послужило бы уроком другим должникам.
      Рэндол Ли покачал пальцем.
      — Это старый способ. Теперь в моем бизнесе у нас новый подход. Как я уже сказал, долги Деймона считаются расходами на рекламу.
      — То есть?
      — Другой секрет, который вам стоит знать: люди — это бараны, — сказал мне Рэндол Ли. — Рэндол Ли тусит с Деймоном Ромом; мы едим, пьем, тискаем девчонок. Люди видят нас и говорят: “ Кто это?” А узнав ответ, они говорят: “ Я хочу делать ставки у того же парня, у которого Деймон Ром делает ставки”.
      — Вы были единственным?
      — Букмекером Деймона? Вероятно, да.
      — Почему вы так думаете?
      — Деймон сделал глупую ставку и проиграл. Потом он не заплатил. Я вернул деньги, благодаря рекламе: я заработал на ставках его поклонников больше, чем Деймон был должен мне. Кто еще был рядом? Кто еще получал от дружбы с Деймоном выгоду, заставлявшую мириться с его безответственным отношением к своим обязательствам?
      — И кто же это был?
      — Что ж, — сказал Рэндол Ли, — поскольку вы должны зарабатывать себе на жизнь, и поскольку я не убивал Деймона, я скажу вам, кого в последнее время рядом с Деймоном не было.
      — Отлично.
      Он развел руками.
      — Сэма Ландау.
      — Агента Деймона?
      — Вы видите его здесь?
      — Я его не знаю.
      — Что доказывает ваш хороший вкус. Но его клиент умер, а он не пришел выразить соболезнования. Мне больше нечего добавить.
      — Он ужинал с Деймоном прошлым вечером?
      Рэндол Ли пристально посмотрел на меня.
      — Хитрый способ узнать, ужинал ли с Деймоном прошлым вечером я?
      — Вы и Ландау ужинали с Деймоном прошлым вечером?
      — Да. Мы оба. И Натаниэль, — он указал на кожаный диван цвета слоновой кости в противоположном конце комнаты, где расположилась широкоплечая фигура Натаниэля Дея, нога которого в суперсовременной шине покоилась на отдельной подушечке. — И Люк Маккрой, — добавил Ли, указывая на него пальцем. — И Холли Марч, — он кивнул на тоненькую девушку в чересчур короткой юбке. — Когда она была стриптизершей, то звалась Холли Айви. Лично я назвал бы ее

  Холли Коу*

   Айви (ivy) по-английски “плющ”; коу (cow) — “корова”.

  . Но она достаточно храбрая, чтобы заявиться прямо в логово вдовы. А кстати — где вдова?
      — В саду, — сказал я. — Там была Нора Дей? На ужине?
      — Нора редкий гость за столом Деймона. Она не выносит дураков, а Деймон был дураком. А жаль, потому что мне нравилось ее общество. Она девушка решительная, и поскольку меня в моем бизнесе все время окружают люди нерешительные, колеблющиеся, вечно сомневающиеся, на что поставить, и постоянно меняющие свои решения, Нора была для меня точно глоток свежего воздуха.
      
      Я задал Рэндолу Ли еще один-два вопроса, и его ответы не заставили меня вычеркнуть его из списка подозреваемых. Прошлой ночью после ужина он уехал первым; взял такси до своей квартиры в Верхнем Ист-Сайде, где жил один. Если он соврал, что в наши дни в букмекерском бизнесе руководствуются новыми идеями, тогда, можно заключить, что у него были и мотив, и возможность. Я поблагодарил его и оставил наслаждаться видом из окна.
      Я хотел поговорить с Сэмом Ландау, которого здесь не было, а также с Натаниэлем, Холли Марч, Люком Маккроем и со всеми остальными игроками его команды. Натаниэль, сидя на диване рядом со своей сестрой, разговаривал с запасным центровым “Никсов”, Шаваном Пауэлом. За последние два месяца, когда Натаниэль выбыл из игры, Пауэл провел на площадке больше минут, чем за свои первые три года в НБА. Он был неплох, но никто ни на минуту не думал, что в этом сезоне он способен на что-либо большее, чем просто быть у “Никсов” на подхвате; в сезоне, где блистал, покойный ныне, Деймон Ром.
      Я подумал, что разговор с Натаниэлем и Пауэлом можно на время отложить, и обратил свое внимание на Холли Марч и Люка Маккроя; он сидел в глубоком кожаном кресле, она пристроилась на подлокотнике. Он что-то сказал, и она одарила его нежной, зазывающей улыбкой. Она ткнула его в плечо и что-то сказала, а он рассмеялся. Он был симпатичным, она очаровательной, и оба они, казалось, отлично справлялись с потерей Деймона Рома.
      Они так же хорошо справились и с моим появлением: вежливо и с любопытством на меня посмотрели, когда я назвал свое имя и сказал, зачем пришел; пожали мне руку. Поблизости не было еще одного стула, но Маккрой снял свои длинные ноги с пуфика, и я сел туда. Холли Марч осталась там, где была. В теплом воздухе витал сладкий экзотический аромат дорогих духов.
      — Насколько я знаю, вы оба ужинали с Деймоном после матча, прошлым вечером, — сказал я.
      — Это правда, — сказал Маккрой. Холли Марч кивнула, ее глаза цвета красного дерева расширились, изображая искренность.
      — Вы можете рассказать мне об этом?
      — Нечего рассказывать, — сказал Маккрой. Его бритая голова блестела на солнце. — Мы пошли в “Шансы” и заказали те замечательные стейки, что они там готовят...
      — Все, кроме меня, — вставила Холли Марч, она говорила с придыханием, высоким, словно у маленькой девочки голоском. — Я взяла пасту. Я вегетарианка.
      Я кивнул. Маккрой подождал, подняв брови, на случай, если она скажет что-нибудь еще. Но она улыбнулась и опустила глаза, словно извиняясь, что посягнула на его права рассказчика. Взяв ее за руку, он продолжил:
      — Потом мы ушли. Деймон остался, чтобы закончить свой разговор с Ландау.
      — С Сэмом Ландау? С его агентом?
      — Ага. Деймон сказал, что им нужно поговорить без свидетелей.
      — Вам известно, о чем речь?
      — Не-а. Мы с Деймоном были не настолько близки.
      — Вы можете рассказать мне, кто еще был на том ужине? — я спросил об этом, хотя у меня уже был список от Рэндола Ли, просто, чтобы посмотреть, что скажет Маккрой. Он сказал то же самое. Холли Марч сидела молча, широко раскрытыми глазами выражая согласие. И водила своими ярко-красными ноготками по тыльной стороне ладони Маккроя, чтобы выразить что-то еще.
      — Как я слышал, немногие из команды Деймона водят с ним компанию, — сказал я.
      — Он мало кому нравится, — просто сказал Маккрой.
      — Почему?
      Маккрой пожал плечами.
      — Он босс. Он великий Деймон Ром. Для Деймона главным была не игра.
      — А что?
      — Результаты Деймона. Рекламные контракты Деймона. Фотографии Деймона в газетах. Он был гребаным единоличником. Хуже, чем малыши на детской площадке.
      — Похоже, он не был командным игроком?
      — Деймон никогда не понимал, что значит слово “пас”, если только не он сам произносил его. Этот пижон мог сказать: “Кинь мне этот гребаный мяч!”, но, если так говорил кто-то другой, он не слышал.
      — Но вы ужинали с ним. Так же, как и Натаниэль.
      — Натаниэль опекает новых парней. Думает, это его обязанность: ввести нас в курс дела. Возится со мной, с Деймоном. Никто не может разозлить Натаниэля, вывести его из себя.
      — А вас? Вас тоже не бесил Деймон?
      — Разумеется, бесил. Я тоже иногда взрывался.
      — Тогда, почему вы пошли с ним?
      Маккрой улыбнулся Холли Марч.
      — Были другие факторы.
      — Сожалею, — сказал я, — но я вынужден спросить об этом. Мне кажется, мисс Марч, что у вас был роман с Деймоном Ромом?
      Она улыбнулась.
      — Кто это вам сказал? — мягко спросила она, словно опасалась, что я буду огорчен, когда пойму, как сильно я ошибаюсь.
      — Просто я кое-что слышал.
      — Ну, мы встречались, очень недолго. Давно. Но Деймон не был верным. А мне нравятся верные мужчины.
      Она снова улыбнулась Маккрою и склонила голову так, что ее локоны закрыли лицо.
      Чувствуя, что вмешиваюсь в их игру, я спросил:
      — Вы встречались с Деймоном Ромом до того, как он женился?
      Она посмотрела на меня, и покачала головой, словно пытаясь понять, как мне пришла в голову такая мысль.
      — Нет, — сказала она. — Этой осенью, когда начался сезон.
      Похоже, ей не приходило в голову, что женатый мужчина, который встречается с ней, неверный по определению.
      — У вас не было проблем, когда вы... заинтересовались друг другом? — спросил я их. — Я имею в виду: Деймон возражал?
      — Ну, — сказала Холли Марч, — может, и возражал бы, если бы узнал.
      — А он не знал?
      — Вот почему я ходила с ним ужинать и все такое, — объяснила она. — Он думал, что мы все еще встречаемся.
      Понятия Холли Марч о “верности”, как я понял, были довольно своеобразными. Я повернулся к Маккрою, чтобы взглянуть, не хочет ли он что-нибудь добавить.
      Люк Маккрой молча посмотрел на меня, а потом снова пожал плечами.
      — Единоличники, — сказал он. — Они ни с кем не делятся.
      Я задал еще несколько вопросов: когда они ушли из “Шансов”, куда направились? Они ушли с разницей в несколько минут, не вместе (так они сказали); но встретились, как и договаривались, в вестибюле отеля в одном квартале от “Шансов”. С того момента и до утра следующего дня они были алиби друг для друга. Она нежно улыбалась мне, а Люк Маккрой лучезарно улыбался ей. Казалось, им нечего было сказать мне, и они явно хотели многое сказать друг другу. Я поблагодарил их и встал.
      
      Теперь я хотел поговорить с Натаниэлем и уже двинулся к нему, когда домработница открыла дверь, чтобы кого-то впустить. Это был белый мужчина, ниже ростом, чем эти высоченные “Никсы”, но выше, чем я; лицо его было мне знакомо. Когда он еще играл, Дэн Винг казался достаточно высоким: рост в шесть футов и четыре дюйма считался средним для игроков в его время. Но его время миновало 20 лет назад, и теперь игроки стали выше. Если бы он все еще играл, он был бы коротышкой среди них. Но он был главным тренером “Нью-Йорк Никс”, и это делало его таким же большим, как любой игрок НБА.
      Я смотрел, как Винг шагнул в комнату, выпятив вперед челюсть, нахмурив брови, с тем сердитым видом, который вы могли видеть у него во время матчей, когда он сидел в первом ряду, или после игры, на пресс-конференциях. Такое лицо было у него еще тогда, когда он сам играл: полная сосредоточенность и угроза. Я всегда думал, что это — маска, которую он надевает во время игры, и возможно, так оно и было. Но теперь мне пришло в голову, что есть люди, никогда не снимающие свою маску.
      Когда Винг вошел, среди игроков, казалось, что-то изменилось: какие-то мелочи в их позах и выражении лиц; ощущение усиливающегося напряжения. Они приветствовали его, кивнули в его сторону и опять вернулись к разговорам, которые вели. Но у меня возникло чувство, что каждый из них все время следит, где он находится. Воздух в комнате словно наэлектризовался. Винг был известен как сторонник строгой дисциплины, из тех тренеров, чей девиз: “Делай, как я сказал, или проваливай”. Он пришел в команду талантливых, но не блестящих (если не считать Натаниэля Дея) игроков и сколотил из них отряд беззаветно преданных бойцов, каждый год, с тех пор как он стал их тренером, боровшихся за чемпионский титул. Он смирился с присутствием Норы Дей, потому что этого требовал от него контракт Натаниэля, но не скрывал, что она была для него занозой в заднице.
      Другой занозой стал для него Деймон Ром, приобретенный руководством “Никсов”, несмотря на возражения Винга, едва стало ясно, что Натаниэль на весь остаток сезона выбыл из игры.
      Я подождал, пока Винг спрашивал про вдову, и ему отвечали, что она отдыхает. Он направился к буфету, и я последовал за ним. Он налил себе чашку кофе, взял сандвич с огурцом и свирепо уставился на него.
      — Тренер? — сказал я.
      Винг бросил на меня подозрительный взгляд и одним махом проглотил свой сэндвич.
      — Кто вы такой?
      — Билл Смит. Я расследую смерть Деймона Рома.
      Похоже, это не улучшило его настроения.
      — Вы коп?
      — Нет.
      — Тогда зачем вам это?
      — Я работаю на адвоката Тони Манелли. Мы думаем, что они взяли не того человека.
      — Вы думаете? И кто же, по-вашему, “тот человек”?
      — Не знаю.
      — Смит, — он взял новый сандвич, — не лезь к моей команде!
      — А есть причины, по которым я должен это делать?
      — Нет никаких причин. Я все еще могу поправить дело, но мне нужно, чтобы мои парни собрались. Если они подумают, будто кто-то вообразил, что один из них убил Деймона, это отвлечет их от игры. Ты понял?
      — Но что если один из них это сделал?
      Винг отпил немного кофе.
      — Это была бы услуга обществу.
      — Он вам не нравился?
      — Ты газеты читал?
      — Как я понял, он был подрывным элементом.
      — Он был чертовски неуправляемым. Он был гребаной бомбой с часовым механизмом, которая в любой момент могла рвануть.
      — И выиграть чемпионат?
      — Да пошел ты! Я скажу тебе кое-что. Газеты нынче утром все кричат, что без Рома у нас в этом году нет шансов. А я говорю, что у нас никогда не было ни единого шанса с ним. Эти парни, — он повел рукой с чашкой, указывая на мужчин вокруг нас; один или два из них обернулись, — они, черт побери, зарабатывают куда больше монет, чем я, но они знают, кто здесь босс. Даже Натаниэль и эта его психованная сестра знают это. Но только не Ром. Он вообразил, будто ему платят кучу баксов за то, что он может думать, а не за то, что он может бегать, прыгать и мочить других парней. Он бесил остальных парней, и эта команда развалилась бы еще до плей-офф, если бы он остался. Я не хотел его, я не буду скучать по нему и я не хочу, чтобы ты тут кому-нибудь трахал мозги.
      Знаменитый взгляд Винга прожег меня насквозь.
      — Если мне не подвернется что-нибудь получше, — сказал я, — я могу подумать, что у вас был мотив.
      — Убить его? Ты спятил?
      Винг повысил голос, и несколько Никсов повернули головы, чтобы посмотреть, что происходит между их тренером и незнакомцем.
      — Вы можете сказать мне, где вы были прошлой ночью?
      Винг побагровел и одарил меня таким недоверчивым взглядом, каким смотрел на судью, когда тот делал замечания “Никсам”.
      — Где я был? Я был в “Гардене” до двух часов гребаной ночи, просматривал запись матча. Вот где я, к дьяволу, был!
      — Кто-нибудь был с вами?
      — Дуглас и Понтило (эти двое были его помощниками), ушли около полуночи. Ты это серьезно?
      — Кто-нибудь видел вас после этого?
      — Я вернулся домой около трех. Моя жена и дети уже спали. Я просто не могу поверить, что обсуждаю с тобой это...
      — Я ценю это, тренер, — сказал я. — Моя работа — убедиться, что Тони Манелли не посадят за то, чего он не делал. Я собираюсь выполнить ее. Но, — прибавил я, — я фанат “Никсов”. Уже долгие годы.
      Взгляд Дэна Винга ясно дал понять, что он тотчас отправил бы меня на скамью запасных, а назавтра уволил бы, если бы только мог. Он гордо зашагал прочь. Несколько игроков уставились на меня. Я тоже попробовал сандвич с огурцом и решил, что хлеб слишком мягкий. Я снова осмотрел комнату, на случай, если пришел кто-то еще, пока я говорил с Вингом.
      Кто-то действительно пришел. И он выделялся в этой компании даже больше, чем я. Белый, как я, старше, чем Рэндол Ли, лысеющий и пухлый, он смотрел на часы, пока Мария объясняла ему, что вдова отдыхает и ее нельзя беспокоить. Я подумал, что он может повернуться и уйти, но он прищурился, оглядел комнату и направился к кофейнику. Я подождал, пока он подойдет.
      — Сэм Ландау?
      Он бросил на меня быстрый внимательный взгляд, положил сахар в свой кофе и спросил:
      — А кто спрашивает?
      Когда я объяснил ему, он сказал:
      — Что тут расследовать? Я слышал, что это сделал Тони Манелли.
      — Тони арестовали за это. Это не одно и то же.
      — Только не для меня. Вчера у меня было десять процентов от

  форта Нокс*

   В форте Нокс хранится золотой запас правительства США.

  , сегодня у меня десять процентов от бубкес. Вы знаете, что такое “бубкес”?
      — Турецкий горох?
      Ландау хмыкнул.
      — Они только выглядят как турецкий горох. Это козьи какашки. Послушайте, если Тони захочет рассказать свою историю, пусть позвонит мне, — Ландау протянул мне визитную карточку.
      “Как раз то, что нужно Тони”, — подумал я, но положил карточку в карман.
      — Могу я спросить вас про вчерашний ужин?
      — Копы меня уже спрашивали. Самый лучший в Нью-Йорке.
      — Просто, чтобы кое-что прояснить.
      Ландау положил несколько печений к себе на блюдце.
      — Почему нет? Спрашивайте.
      — Кто там был?
      К этому времени я уже знал всю литанию, но я хотел ее послушать.
      — Ли, Натаниэль, Маккрой. Та симпатичная малышка, — Ландау указывал на людей шоколадным бисквитом, который потом обмакнул в кофе.
      — Кто-нибудь казался расстроенным? Была какая-то напряженность?
      Ландау откусил кусочек печенья.
      — Деймон занял первые полосы газет вместо Натаниэля. Маккрой отбил девушку Деймона. Ли потерял кучу бабок, а Деймон сказал, да, да, он когда-нибудь займется этим. По-вашему, это похоже на веселую вечеринку?
      — А как насчет вас?
      — Что насчет меня?
      — Вы и Деймон остались, когда все разошлись, чтобы поговорить. О чем?
      — Дела...
      — Я слышал, дела шли неважно.
      — От кого?
      — От одной большой птички.
      — Ненавижу гребаных птичек. Вы знаете, в чем проблема с этими птичками? Они повсюду гадят.
      — Так дела шли хорошо?
      Он вздохнул.
      — А вы хороший?
      — Детектив? Добросовестный.
      — Мне стоит врать вам?
      — Мы сэкономим время, если вы не станете этого делать.
      — Ладно, тогда слушайте. Дела были хуже некуда. Мы только что подписали договор с “Найк”, потрясающий, на много лет,

  multo dinero*

   хорошие деньги (исп.).

  . Вдруг Деймон говорит мне, что “Адидас” делает обувь лучше. Лучше пружинит, говорит он мне, удобнее, кто, к дьяволу, знает?
      — Ну, если она лучше...
      — Лучше? Обувь? Обувь тут вообще ни при чем! Посмотрите на эти ноги, — он снова указал печеньем, на этот раз на блестящие туфли и ботинки внизу на ковре. — Парни такого роста, ноги такого размера... для них шьют обувь на заказ. Если Деймон хотел, чтобы кроссовки лучше пружинили, были мягче, хотел, чтобы они визжали, как свиньи, или пели, как канарейки, “Найк” делал все это для него. Обувь тут была совершенно ни при чем! Это было вымогательство.
      — Он шантажировал “Найк”?
      — Чертовски верно. Добавьте несколько миллионов, или я подпишу контракт с “Адидас”.
      — Разве у него уже не было контракта?
      — Разумеется, у него был контракт. Но, если вы “Найк”, вы не захотите, чтобы в новостях сообщили, что великий Деймон Ром разорвал контракт с вами потому, что ему не нравится ваша гребаная обувь.
      — Выходит, это могло сработать?
      — Ага, для него.
      — Но не для вас? Десять процентов от суммы, которая увеличилась на несколько миллионов, это ведь не так уж плохо?
      — Дьявол! Это бы меня уничтожило, вот что это было бы для меня! У меня есть и другие клиенты, понимаете. Я представляю интересы ключевых фигур во всех видах спорта. Кто захочет иметь дело с кем-нибудь из моих парней, если Деймон устраивает такое дерьмо? Нет смысла договариваться с Ландау, он не может контролировать своих клиентов, так решили бы все.
      — И прошлой ночью вы пытались его в этом убедить?
      — Верно.
      — И?..
      Сэм Ландау одарил меня долгим взглядом.
      — Вы когда-нибудь ссали в океан?
      — Да.
      — Вам стало легче, правда? Но для чертова океана это ни имело никакого значения.
      Я задал Ландау тот же вопрос, который задавал всем остальным: где он был, когда умер Деймон Ром.
      — По пути домой.
      — Вы и он вышли из “Шансов” вместе?
      — Вы смеетесь? Я был взбешен, я встал и потопал прочь. Не очень большое удовлетворение, но уж какое есть.
      — Кто-нибудь видел вас, когда вы ехали домой?
      — Да почем я, черт возьми, знаю? Я вел машину. Наверное, нет.
      — Где была ваша машина?
      — Прямо там. Гараж за углом.
      Ландау съел еще несколько печений, а я задал еще несколько вопросов. Его ответы приводили его в тот же список, в который я уже поставил остальных (для этого ведь меня и наняли). У него были причины ненавидеть Деймона Рома и не было алиби на время его смерти. Он лишь философски пожал плечами в ответ на мои вопросы, но, похоже, ничуть не огорчился, что я ухожу.
      
      Натаниэль по-прежнему сидел на белом диване, как и его сестра. Но место возле Натаниэля было свободно. Я подошел и протянул ему руку.
      — Билл Смит, — сказал я. — Я расследую смерть Деймона Рома. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Но прежде я хотел бы сказать, как я вами восхищаюсь, — я повернулся к Норе Дей. — И вами. Я видел, как вы играли в колледже.
      Ее лицо точно заледенело. Нора сказала:
      — Это было давно.
      Натаниэль Дей не был красивым мужчиной, но его широкая улыбка и сломанный нос так долго занимали центральное место на спортивных (а иногда и на первых), страницах нью-йоркских газет, что трудно было не считать его кем-то вроде близкого знакомого, с которым можно запросто сесть и поболтать: обсудить игру, владение мячом, посоветоваться, как улучшить свой бросок. Примечательно, что Натаниэль сломал нос еще в школе, во время спортивных соревнований. Однако он отказался выйти из игры. Он заявил, что это было простое столкновение, и он ничуть не пострадал. Потом, испугавшись, что доктор запретит ему играть, он прятался от него до конца соревнований. В первый раз Нью-Йорк увидел эту широкую улыбку две недели спустя, когда Натаниэль Дей, учившийся в десятом классе Крайст Кинг и уже ставший звездой, размахивал над головой завоеванным кубком.
      Сейчас он подарил мне уменьшенную версию той улыбки и предложил сесть на диван рядом с ним. Его сестра окинула меня ледяным взглядом, дав понять, что добродушие и дружелюбие в ее королевстве стоят недорого. Этот взгляд мне тоже был знаком: я видел его по телевизору, когда Нора Дей наблюдала за игрой. Я сел, повернувшись лицом к ним обоим. Нора Дей (ее голос был так же холоден, как ее взгляд) сказала:
      — Кажется, я слышала, что они арестовали Тони Манелли этим утром.
      — Меня нанял его адвокат. Мы думаем, что они взяли не того человека.
      — Почему? — она отпила кофе. Она была темнее, чем ее брат, и прекрасно выглядела. Но даже когда она сидела, ее рост и взгляд, словно говоривший: “Не лезь ко мне”, создавали ощущение большого пространства вокруг нее; возможно, даже большего, чем было на самом деле.
      — По одной-единственной причине: он говорит, что не делал этого.
      Она презрительно рассмеялась.
      — Люди часто признаются, что они это сделали?
      — Иногда. Иногда они обнаруживают, что их мучает чувство вины.
      — Что ж, — сказала она, — тогда, может быть, Тони просто не чувствует никакой вины.
      — Может быть. Или, может быть, он не убивал. Могу я задать вам несколько вопросов?
      Нора отпила еще немного кофе и не ответила. Натаниэль сказал:
      — Не обращайте на нее внимания, — он улыбнулся; доброжелательный младший брат, давно привыкший к капризам старшей сестры и научившийся их не замечать. — Что вы хотите знать?
      Нора закатила глаза; старшая сестра, которую с детства раздражает добродушие младшего брата
      — Вы ужинали с Деймондом прошлой ночью?
      — Конечно.
      — А вы, — обратился я к Норе,— ужинали?
      Она обратила на меня свой ледяной взгляд и сказала:
      — Я не хожу на ужины после игры.
      Я кивнул и спросил Натаниэля:
      — Люк Маккрой и Холли Марч были там? И Рэндол Ли с Сэмом Ландау?
      — Верно.
      — Кто-нибудь еще?
      — Нет.
      — Деймон нанял нового телохранителя?
      — Нет. Он сказал: достаточно скверно, если кто-то волочится за твоей женой; незачем еще и платить ему за это.
      — Что произошло после ужина?
      — После? Я отправился домой довольно рано. Этой чертовой ноге нужен покой. Холли и Люк ушли чуть раньше меня. Рэндол Ли уехал задолго до нас.
      — Кто-нибудь видел вас после того, как вы покинули “Шансы”?
      Нора не дала брату ответить.
      — Постойте, на что это вы намекаете?
      — Это просто моя работа: выяснить, что случилось прошлой ночью, — ответил я.
      — Вы же не хотите... не хотите сказать, что Натаниэль мог застрелить Деймона?
      — Нет, — сказал я. — Я просто спрашиваю, видел ли его кто-нибудь после того, как он покинул “Шансы”. Может, вы?
      — Я?
      — Разве ваша квартира не в том же самом доме? Вы видели, как он вернулся домой?
      — Прошлой ночью меня не было в Нью-Йорке, — нехотя призналась Нора. — Я уехала в свой коттедж в Коннектикуте. Но Нат никак не мог...
      — Да ладно, Нора, успокойся. Человек просто делает свою работу, — ласково сказал Натаниэль. Нора уставилась на меня. Она вовсе не выглядела успокоившейся. Натаниэль повернулся ко мне. — Я взял такси и поехал прямо домой, — сказал он.
      — Может вы запомнили номер такси, взяли квитанцию — что-нибудь в этом роде?
      — Нет, но если вы захотите, бьюсь об заклад, вы легко найдете водителя. Меня довольно трудно с кем-то спутать, — он опять улыбнулся.
      Я улыбнулся в ответ.
      — Вы правы. Ладно, расскажите мне еще про тот ужин. Может, кто-нибудь вел себя как-то странно? Нервничал, злился?
      Натаниэль весело покачал головой.
      — Только я.
      — Ох, бога ради, Нат! — с яростью вмешалась Нора.
      — Эй, это же правда.
      — А почему вы злились?
      Натаниэль поднял свою алюминиевую трость и указал на ногу в гипсе.
      — Иногда меня это просто бесит.
      — Наверно, это сильно расстраивает, — согласился я.
      — Расстраивает?! — Нора посмотрела на меня так, словно я сказал ей, что вода мокрая, или что огонь может обжечь. — Он выбыл из игры на весь сезон, — она объясняла терпеливо, словно я не знал этого, иначе никогда не сказал бы ничего настолько банального и глупого.
      — Все не так уж плохо, — спокойно сказал Натаниэль. — Я вернусь в следующем году. Все могло быть гораздо хуже, гораздо серьезнее. Просто иногда меня это бесит.
      — Ага, — сказал я. — Я видел, как вы швырнули стул прошлым вечером.
      Улыбка Натаниэля сделалась немного смущенной.
      — Это, когда Шаван упустил тот мяч?
      — Вы бы его перехватили.
      — Потому-то я и швырнул стул. Позже я извинился перед ним. Он не виноват. Он сказал, что все понимает. Славный парень этот Шаван.
      — А как насчет Деймона? Я слышал, его не назовешь славным парнем.
      — Деймон был неплохим. Просто он был очень молод. Ему просто нужно было понять, что такое команда.
      — Что вы имеете в виду?
      — Мой брат, — сказала Нора Дей сквозь зубы, — думает, что это его забота — защищать “Никсов” от придурков.
      — Что, простите?
      — Некоторые молодые парни, — сказал Натаниэль, — когда приходят в Лигу, воображают, что все должно вертеться вокруг них. Деймон был великим игроком. Пока в команде был он, никто не скучал по мне.
      — Это просто чушь, Нат! — его сестра с грохотом поставила на стол свою чашку кофе. — Ты звезда! Ты единственный, кто им нужен!
      — Думаю, она права, — сказал я. — Все ждут не дождутся вашего возвращения.
      — Ну, спасибо, — он снова улыбнулся, а Нора посмотрела на меня так, словно застав ее врасплох, я, наконец, сказал нечто разумное. — Но, вот что я хотел сказать, — продолжил Натаниэль, — Деймон любил быть в центре внимания. Если бы он продолжал в том же духе, рисуясь и мешая играть остальным, команда развалилась бы еще до плей-офф. Я хотел, чтобы он это понял.
      — А он понял?
      — Он уже начал понимать. Я давно работал над этим. Он становился лучше.
      — Я только что говорил с тренером Вингом. Он так не думает. Он сказал, что Деймон разваливал команду.
      — Великий тренер Винг. Хотя думаю, иногда он может быть немного подслеповат. Деймон изменялся к лучшему. Ты ведь видела это, правда? — он повернулся к Норе.
      — Деймон, — сказала она, — был мерзким, самодовольным, эгоистичным ребенком. Вот все, что о нем можно сказать.
      Натаниэль повернулся ко мне и подмигнул.
      — Продолжайте.
      — Спасибо, — сказал я. — Вы можете рассказать мне что-нибудь еще?
      — Нет. Хотя, должен сказать, Тони — хороший парень. Я очень удивился бы, если бы оказалось, что это он убил Деймона.
      — Есть кто-нибудь такой, что вы не удивились бы, узнав о нем нечто подобное?
      Поколебавшись, Натаниэль покачал головой.
      — Как ни странно, я бы удивился, узнав такое о любом из моих знакомых. Подойти к человеку посреди ночи и застрелить его? Это подло.
      Нора хмыкнула.
      — Так думаешь ты. Большинство людей с легкостью могли бы сделать это.
      — Вы говорите о ком-то конкретном? — спросил я ее.
      — Я едва знала Деймона, — ответила она. — Но мне кажется, многие люди хотели от Деймона разных вещей, и во всем, что не касалось игры, он сильно разочаровал всех.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я остался у Ивонны Ром еще на несколько часов. Люди приходили и уходили, и я разговаривал со всеми. Большинству из них Деймон Ром не нравился. Одним слегка, другим — сильно. У большинства из них не было никакого алиби на вчерашнюю ночь. После матча игроки шли ужинать, или отправлялись домой, в свои пригороды, или садились в такси и лимузины, чтобы добраться до своих городских квартир. Некоторые шли пешком, как это делал Деймон, когда его убили. Без сомнения, некоторых из них кто-нибудь видел. Но это была не моя работа — разыскивать тех, кто видел их. Уходя, я поговорил со швейцаром и со сторожем в гараже. Потом я отправился дальше и поговорил с парнем из гаража, где оставлял свою машину Сэм Ландау. Я позвонил жене Дэна Винга; я съездил к дому, где жил Рэндол Ли; а поздно ночью я поговорил с портье отеля, где Холли Марч встречалась с Люком Маккроем. Я проверил зарегистрированное оружие. У двоих “Никсов” были пистолеты 38-го калибра, но не “смит-вессон”, еще у пятерых другое оружие. И это только те, у кого была лицензия властей Нью-Йорка. Я просмотрел также записи об арестах и выяснил, что одного из них задерживали за разбойное нападение, нескольких за “правонарушения в нетрезвом виде”, и одного-двух за “вождение в нетрезвом состоянии”. Никаких обвинительных приговоров, если не считать Шавана Пауэлла, получившего тридцатидневный срок условно за пьяную езду еще до того, как он пришел к “Никсам”. На следующее утро я позвонил Джону Саттону и сообщил ему предварительные результаты.
      — Похоже, многие хотели от Рома то, чего не смогли получить.
      — Похоже, это было специальностью Рома, — согласился я.
      — Похоже также, что многие из тех, кому он не нравился, разгуливали в ту ночь неизвестно где.
      
      К концу дня я превратил свое предварительное сообщение в подробный отчет. Саттон позвонил мне в тот же вечер, чтобы сказать, что обвинения с Тони сняты, “до завершения полицейского расследования”, каковое, по словам Саттона, уже началось. Копы толпились в “Гардене”, опрашивали игроков и тренеров, их жен и подружек. Продавцов пива и сторожей, вероятно, тоже.
      — Вы хотите, чтобы я продолжал? — спросил я. — У меня есть список того, что я пока еще не успел сделать, вопросов, которые я мог бы задать, если бы собирался разобраться с этим делом, а не просто замутить воду.
      — Я дам вам знать, но не думаю, что это понадобится. На самом деле меня не интересует, что они найдут, до тех пор, пока они снова не примутся за Тони. Мы показали, что они ошибались; теперь оставим их в покое. Пришлите мне счет.
      — Забудьте. Профессиональная любезность для Тони.
      — Ему это не понравится.
      — Однажды, когда мне понадобится его помощь, он сделает то же самое.
      
      Повесив трубку, я занялся кое-какой бумажной работой, подчистил концы по другим делам. Около восьми я отправился к Шорти. Я сидел у барной стойки, пил бурбон и слушал разговоры. Главной темой был матч “Никсов”, который показывали по телевизору над стойкой. Все сошлись на том, что “Никсы” никуда не годятся.
      Они играли в “Гардене” с

  Индианой*

   Индиана Пэйсерс” (англ. Indiana Pacers) — профессиональный баскетбольный клуб.

  . Они нацепили на свои футболки черные ленточки. Девушки из группы поддержки, в том числе Холли Марч, тоже нацепили их на свои расшитые блестками купальники. А Дэн Винг приколол такую же ленточку на свой лацкан.
      “Никсы” были совсем плохи. Они просто разваливались. Некоторые болельщики надели черные повязки на рукава или нацепили черные ленточки, и кто-то громко спросил, был ли это траур по Деймону, или по “Никсам”. Игра в команде была построена под Натаниэля Дея; все смотрели на него, и парни легко научились быть на подхвате у Деймона Рома и расчищать дорогу ему. Но теперь у них не было лидера. А указаний Винга, его свирепых подсказок, энтузиазма игроков — всего этого оказалось просто недостаточно. Без вожака они не знали, что делать; они растерялись, и это было заметно.
      Я тоже не знал, что делать, я тоже был в растерянности.
      Этого было недостаточно: найти людей, имевших такие же веские мотив и возможность, как Тони Манселли. Этого было достаточно для Тони и его адвоката: они просто хотели, чтобы Тони освободили. И, похоже, это было достаточно хорошо для большинства людей, с которыми я говорил. Никого из них, казалось, особенно не волновал вопрос: кто убил Деймона Рома? Его смерть имела определенные последствия для каждого из них, и они справлялись с этим, поскольку выбора у них не было. Но никому из них Деймон не нравился настолько, чтобы они загорелись желанием выяснить, что же с ним произошло.
      Я не был с ним знаком, и, вероятно, он бы мне не понравился. Но мне не нравилось бросать работу вот так — в самой середине расследования.
      “Это не твое дело, Смит”, — сказал я себе. Я пил свой бурбон, стараясь усесться поудобнее, стараясь смотреть игру. Я видел, что “Никсы” действуют нерешительно, бросаются вперед и отступают. Они ни разу не играли по-настоящему. Они проиграли. Я допил свой стакан, попрощался и поднялся наверх.
      
      На следующий день “Никсы” отправились в турне, сыграв три матча за четыре дня. Я видел эти матчи; наблюдал, как они проиграли две игры из трех и кое-как вытянули третью: выиграли с минимальным перевесом у команды, которой не проигрывали уже три сезона. Мне стало интересно: отправила ли нью-йоркская полиция следом за ними копов, чтобы допросить потенциальных подозреваемых, или просто подождала, пока команда вернется обратно в город. Учитывая, сколько платили этим парням, риск, что кто-нибудь из них сбежит, был не слишком велик. Мне было интересно, чем занимается юный детектив Майк Бим под свирепым взглядом Дэна Винга. В тот день, когда “Никсы” вернулись в город, я позвонил ему.
      — Вы не тот человек, с которым мне хотелось бы поговорить, — сказал он мне.
      — Я чувствую себя виноватым.
      — Почему? Ваш парень сделал это, и теперь вы готовы отступиться от него?
      — Он этого не делал. Но я знаю: Винг беспокоился, что длительное расследование выбьет игроков из колеи, и я готов побиться об заклад, что сейчас вы популярны в “Гардене” еще меньше, чем я у вас в участке.
      — Это еще бабушка надвое сказала.
      — Вы что-нибудь раскопали?
      — Вы позвонили просто, чтобы поиздеваться?
      — Нет, — сказал я. — Вы можете мне не верить, и у вас для этого есть причины, но это дело грызет меня. Этот парень никому не нравился, и единственные, кто горюет по нему, фанаты “Никсов”. Но кто-то же подошел к нему на улице и застрелил его. Это был не Тони Манелли, но я хотел бы знать, кто это был. Если я могу чем-то помочь, дайте мне знать.
      — У меня есть отчет, который вы передали адвокату Манелли, — осторожно сказал он. — Вам известно что-нибудь, чего там нет?
      — Нет.
      — Тогда вы помогли уже достаточно, спасибо.
      — Извините.
      — Послушайте, — сдался он, — вы были правы. Ром, похоже, подвел многих людей, во многих делах. Когда я найду того, кто разозлился достаточно, чтобы убить его, это будет мой парень. Ваш парень, между прочим, еще не вышел из игры.
      — Конечно, — сказал я. — Я понимаю. Ладно, мне просто захотелось позвонить.
      Никто из нас толком не понял, чего я хотел. Я повесил трубку. Бим вернулся к расследованию убийства Деймона Рома, а я занялся своими делами.
      
      В тот вечер, когда “Никсы” снова играли, я не пошел к Шорти. Я налил себе свой собственный бурбон и уселся на свой собственный диван смотреть, как “Никсы” принимают

  “Хьюстон”*

   Хьюстон Рокетс” (англ. Houston Rockets) — профессиональный баскетбольный клуб.

  . Это не было спортивным поединком. Они были растеряны, двигались хаотично, все валилось у них из рук, и к середине матча это был уже полный разгром. Камеры показывали свирепого Винга. Натаниэль на скамье запасных орал и колотил по сиденью. Нора Дей позади него молча, как обычно, следила за каждым мгновением игры. Люк Маккрой старался изо всех сил и хорошо играл, так же как Шаван Пауэлл и еще несколько парней, но этого было недостаточно. Девушки из группы поддержки, возглавляемые почти исступленной Холли Марч, пытались завести толпу. Но толпа видела то же, что видел я, и ей было не до веселья. Я наблюдал, как начался третий тайм: несогласованные передачи и потеря мяча; шиканье и свистки с трибун при поспешных бросках, не попадавших в цель; они промахивались, даже когда кидали мяч прямо из-под кольца. И внезапно, словно вдруг щелкнул какой-то переключатель, я понял, что произошло.
      Дело было совсем не в том, о чем мне говорили, и не в том, о чем говорил я сам. Деймона Рома убили не потому, что он чего-то не сделал. Его убили за то, что он делал.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Я плохо спал в ту ночь. На следующее утро я снова просмотрел список дел, которые не успел тогда сделать, и людей, с которыми не поговорил. Очень тщательно я занялся некоторыми из этих дел. Я проверил регистрацию еще одного пистолета, встретился и поговорил еще с одним швейцаром, еще с одним сторожем в гараже, еще раз прошелся по улицам вокруг “Шансов” и возле “Гардена”. Я беседовал с пьяницами и бродягами, с парнями, внимательно высматривающими возможность поживиться. Я надеялся, что ошибся. Но я был прав. Вечером я смотрел матч и, когда он уже близился к концу (“Никсы” опять были в заднице), я взял куртку и отправился в “Гарден”.
      Приехав туда, я не стал заходить внутрь. Я встал возле двери для игроков, где толпятся собиратели автографов, пропуская конец игры, ради возможности приблизиться к своим героям.
      Примерно час спустя после моего приезд герои начали выходить. Пауэлл, Маккрой и остальные игроки. Натаниэль, со своей тростью, окруженный огромной толпой. Из-за того, что случилось с Деймоном Ромом, тут было полно охраны, но каждый игрок мог дать свой автограф или отказаться сделать это; поговорить со своими фанатами или нырнуть в ожидающий его лимузин.
      Я смотрел, как они делают выбор в соответствии со своим характером; смотрел, как парни дают насколько автографов, а потом, махнув рукой, уходят; или, нахмурившись, сразу проходят мимо своих поклонников, пока Натаниэль стоит и раздает свои автографы всем, кто желает получить их.
      Когда толпа поредела, я выступил вперед. Не для того, чтобы поговорить с Натаниэлем, который со своей знаменитой улыбкой забрался в белый лимузин и уехал. Тогда фанаты тоже разбрелись. А дверь для игроков открылась снова, и я остался один на один с тем человеком, ради встречи с которым я и приехал.
      Нора Дей была на шесть дюймов выше, чем я. Она прошла через опустевший выход и быстро зашагала по тротуару. Не в ее характере было терять время попусту и строить воздушные замки. Она была слишком высокой для разыгрывающего защитника, но невероятно быстро оценивала проблему и составляла план игры, предоставляя товарищам по команде такие возможности, которых никто другой не заметил бы.
      Это она сделала и теперь: проблемой был я; и она оценила меня, уставившись на меня своим ледяным взглядом, когда я встал у нее на пути.
      — Чего вы хотите? — спросила она. Но я был уверен, что она уже все поняла.
      — Дела у команды идут неважно, — сказал я. — В этом году им не достанется чемпионский титул.
      — У них никогда не было шансов. Без Ната.
      — Это ведь неправда, а? У них был чертовски хороший шанс. В этом-то и была проблема.
      Глаза Норы Дей сверкнули.
      — Чего, черт возьми, вы хотите? — снова спросила она.
      — Такими были последние слова Деймона? — спросил я. — Он сказал: “Нора, чего, черт возьми, ты хочешь?” перед тем, как вы застрелили его?
      Она молча смотрела на меня. Когда она наконец заговорила, ее голос был холоден, как зимняя ночь вокруг нас.
      — Нет. Нет, он сказал: “Это моя команда. Тебе и твоему хромоногому братцу придется поискать себе какое-нибудь другое место, чтобы играть”.
      — Только-то и всего? Вы испугались, что Деймон заменит Натаниэля в роли главного игрока “Никсов”?
      — Испугалась? — с высоты своего роста она посмотрела на меня сверху вниз, как смотрела всегда на весь этот мир. — Нет, я не испугалась. Нью-Йорк любит Ната. Когда он вернется, никто не вспомнит, что Деймон Ром вообще когда-нибудь жил на свете.
      — Тогда почему?
      Нора Дей посмотрела на темный “Гарден”, на пустую улицу.
      — Этот кубок должен выиграть Нат, — сказала она. — Уже восемь лет мы обещаем Нью-Йорку победу в чемпионате. И мы добьемся этого.
      — Вы добьетесь, — кивнул я. — Не Деймон Ром.
      — Этот кубок должен выиграть Нат, — повторила она.
      — Он выиграл бы его, если бы они победили в этом году. Он один из “Никсов”, играет он или нет.
      — Он не заслужил бы его. Он не был бы тем, кто завоевал его.
      — И Нью-Йорк понял бы это. Все поняли бы, что “Никсы” могут победить и без Натаниэля.
      Теперь, когда игроки и болельщики разошлись, огни на лестницах “Гардена” начали гаснуть. Я поежился в своей куртке: поднимался ветер. Нора Дей сказала:
      — Все? Вы действительно думаете, что меня беспокоят все, беспокоит, поймут они что-то или нет?
      Я не ответил. Мимо проехала машина. В конце улицы, пошатываясь, брел пьяный, сам не понимая, куда идет. Нора тихо сказала:
      — Нат понял бы.
      — Понял бы что? Что другие люди тоже могут играть в эту игру? Мне кажется, он всегда это понимал. Похоже, его это не беспокоило.
      — Он понял бы, — ее слова падали очень медленно, — что он не нужен.
      Я посмотрел ей в глаза. Мысленно я видел, как эти глаза годами отслеживали слабые места в атаках “Никсов”, дыры в их защите. Я думал о том, как в течение каждого сезона эти слабости и дыры были прикрыты доведенным до совершенства мастерством Натаниэля.
      — Вы были великим игроком, — сказал я. — Легендой. Но, когда вы окончили школу, вам негде было играть.
      Она спокойно смотрела на меня. Ветер волок лист старой газеты вдоль тротуара; он швырнул его к нам под ноги, а потом унес дальше.
      — С дороги, — сказала Нора Дей.
      Она обошла меня и зашагала прочь. Я молча шел рядом. Наконец, не замедляя шаг, она спросила:
      — Что вы собираетесь делать?
      — Не знаю.
      — У вас ничего нет.
      — Это не так. Я ошибся, не проверив вас с самого начала. Но я сделал это сегодня. У вас есть разрешение на “смит-вессон” 38-го калибра. У того пистолета, что они нашли, спилены номера, но где ваш? Вы сможете объяснить это, если вас спросят?
      Она повернулась ко мне, сверкая глазами.
      — И потом, ваша машина, — сказал я. — Все в Нью-Йорке знают, что вы не ездите в свой коттедж в Коннектикуте, пока не закончится сезон. Но в ту ночь вы отправились туда. Чтобы ваш швейцар не смог заметить, что вы вернулись слишком поздно, верно? Но ваша машина — вы взяли ее из гаража сразу после игры. А потом припарковали ее на улице, в двух кварталах оттуда. Полиция может получить записи системы

  Е-ЗЕТ*

   EZ Pass — система безналичной оплаты проезда.

  , они покажут, когда на самом деле вы уехали из Нью-Йорка.
      — Вы блефуете.
      — У меня есть свидетель. Парень, который собирался угнать вашу машину, но увидел, как вы идете к ней. Это было около двух часов ночи.
      — Это ничего не значит. Все это ровно ничего не значит.
      — Так вы ничего не добьетесь. Полиция увидит то, что увидел я, как только посмотрит. Они тоже все поймут.
      Так я сказал, но я был не уверен, что так и будет, если я не подскажу им, куда смотреть. Лицо Норы Дей расплылось в холодной улыбке. Она повернулась и пошла прочь, ни разу не обернувшись. Я остался стоять, где стоял, глядя как она шагает, прямая как спица, по безлюдному тротуару. Я размышлял: на что это похоже — абсолютно точно знать, как надо играть.
      
      Я так этого и не узнал. На следующее утро, за завтраком, я услышал новость: в полночь по дороге в свой уединенный дом в Коннектикуте внедорожник Норы Дей, слишком сильно разогнавшийся на пустом шоссе, соскочил с дороги, врезался в дерево и разбился вдребезги, словно консервная банка.
      — Еще одна трагедия у “Никсов”, — говорили люди. — Бог мой! Да что они — прокляты?
      — И это странно, — сказал какой-то парень у прилавка, рядом со мной. — Я думал, она всегда оставалась в городе до конца сезона и пользовалась загородным домом только летом, когда нет матчей и все такое.
      — Ага, — сказала официантка, наливая нам обоим кофе, — Я как-то раз прочла, что она была очень осторожным водителем. Натаниэль просто бесился каждый раз, когда им приходилось ехать куда-нибудь вместе, Оттого что она вела машину так медленно и осторожно; вот что я прочла.
      — Что ж, — сказал другой парень, — счастье, что они не были вместе в эту ночь. В этом сезоне вы можете списать “Никсов” со счета, — сказал он. — Но в будущем году, когда Натаниэль поправится, они вернутся. Ему будет трудно, но он справится.
      — Вы так думаете? — сказала официантка. — Я имею в виду, ее, его сестру.
      — Ну, конечно, он потерял ее, — сказал второй парень, — но он поймет, что она была ему не нужна, я имею в виду, не нужна как тренер.
      Они оба посмотрели на меня, но я занялся своим кофе. Хозяин за кассой у окна кивнул в знак согласия.
      — Ага, — сказал он. — Ага. Она была великолепна. Но даже она не была незаменимой.

     Информационный блок | +

     Формат: Новелла
     Название на языке оригинала: “Shots” │ Первая публикация на языке оригинала: “Murder at the Foul Line: Original Tales of Hoop Dreams and Deaths from Today's Great Writers” (антология под редакцией Отто Пензлера) New Millennium Press, сентябрь 2003 г.
     Другие публикации: ???
     Главный герой: Билл Смит
    Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 14 марта 2021 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: “Murder at the Foul Line”, 2003

• “Чин Ен Юнь берется за дело”
      МОЯ дочь — частный детектив.
      Понимаете? Это даже звучит нелепо. Она следит за людьми. Она спрашивает о них компьютер, словно это храмовая гадалка. Она раскапывает их секреты, как покрытые грязью корни, чтобы передать их тем, кто ее нанял. Что в этом частного? И все время общается с бандитами, с полицейскими! Единственное, что меня утешает — она хотя бы не служит в полиции, как ее лучшая подруга Ки Мао Ли. Всякий раз, когда я вижу мать Мао Ли, мы выражаем друг другу свои соболезнования, хотя я сочувствую ей больше, ведь у ее дочери еще более отвратительная профессия, чем у моей.
      Но ее дочь хотя бы помолвлена с молодым человеком из хорошей семьи, вот уже три поколения живущей в Чайна-тауне.
      Моя — нет.
      Не то чтобы я считала, что замужество для женщины — решение всех проблем. Я не так глупа, что бы обо мне не думала моя дочь. Неудачное замужество может стать источником больших страданий. Как это, например, произошло с Тан Ли Ли, с которой я часто играю в маджонг. Она моя ровесница, но пытается скрыть это с помощью черной краски для волос и малиновой помады. Я не могу сказать, что мы с Тан Ли Ли подруги, хотя она — одна из тех женщин, с которыми я постоянно встречаюсь, гуляя в парке, или за складными столиками в центре для престарелых. Нелегко подружиться с женщиной, жизнь которой так горька. Несчастья делают многих людей добрее; но есть и такие, как Тан Ли Ли, кто воображает, что может избавиться от своих напастей, переложив их на других. Причина мрачного настроения Тан Ли Ли — семейная жизнь, но не ее собственная. Она вдова, и она первая скажет вам, что удел вдовы печален: это вечное одиночество. Я тоже вдова, но, хотя я потеряла мужа много лет назад, я не чувствую себя одинокой. Возможно, это оттого, что у меня пятеро детей и пятеро внуков; и все они живут недалеко от меня. Моя дочь, кстати, несмотря на ее постыдную профессию, ведет себя, как подобает хорошей дочери: она все еще живет вместе со мной, в нашей старой квартире. Но у Тан Ли Ли всего один сын и один внук. И брак, так омрачающий ее жизнь, это брак ее сына.
      Моя дочь, ставшая уже настоящей американкой, знакома с Тан Ли Ли, и знает, как с ней тяжело. Она спрашивает меня:
      — Зачем ты играешь с ней в

  маджонг*

   Маджо́нг или мацзян — китайская азартная игра с использованием игральных костей для четырёх игроков (каждый играет за себя).

  , ма? Почему бы, когда она приходит, тебе не пересесть за другой столик?
      Если бы дочь действительно понимала китайские традиции, она, разумеется, никогда не задала бы такой вопрос. Тан Ли Ли попала в нашу компанию, встречающуюся для игры в маджонг, благодаря Фэн Гао Ха: в детстве, в Китае, они жили в одной деревне. Даже в бедной деревне есть своя социальная лестница. И чем беднее деревня, тем хуже обстоят дела: чем меньше богатств наверху, тем яростнее драка на ступенях. Таны были семьей торговцев, а Фэны работали в поле. Фэн Гао Ха, маленькая робкая женщина, рассказывала нам, что Тан Ли Ли уже в детстве была угрюмой; и до сих пор Тан Ли Ли смотрит на Фэн Гао Ха свысока. Особенно раздражал Тан Ли Ли контраст между их сыновьями. Сын Фэн Гао Ха, как и его мать, человек приветливый и всегда готов помочь. Он хорошо относится к матери, живет рядом, ходит с ней по магазинам и к докторам. Она часто приглядывает за внучкой, когда ее сын и невестка работают. Сын Тан Ли Ли, напротив, уже четыре года (“Какое несчастливое число!”— вздыхает Тан Ли Ли) живет на другом краю света, в Пекине, и растит внука там.
      Фэн Гао Ха не доставляют никакого удовольствия попреки и приказания Тан Ли Ли; однако нужно хранить верность друзьям детства, какими бы они ни были. Верность друзьям детства до самой старости — добродетель. Фэн Гао Ха и я много лет работали вместе на швейной фабрике, когда наши дети были еще маленькими. Она мой друг, и я не оставлю ее на растерзание Тан Ли Ли.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Вы, однако, можете понять, как я удивилась, когда из красного телефона у меня на кухне раздался голос, который я редко слышала где-либо еще, кроме как за игрой в маджонг.
      — Чин Ен Юнь, — решительно сказала Тан Ли Ли, так, словно мне было неизвестно мое собственное имя, и я должна была быть благодарна, что мне его сообщили. — Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Мне нужна ваша дочь.
      Я немного пришла в себя и спокойно ответила:
      — Спасибо, Тан Ли Ли, неплохо, — Я полагала, что вежливость требует, чтобы я тоже осведомилась о ее здоровье, прежде чем перейти к сути дела. Но она не допустила бы подобной учтивости. — Мне очень жаль, но моей дочери нет дома.
      — У себя в офисе ее тоже нет. Как я могу поговорить с ней?
      — Если вы оставили ей сообщение, а я уверена, что вы так и сделали, она, без сомнения, позвонит вам, как только сможет.
      Если только я не поговорю с ней раньше. Возможно, мне удастся отговорить ее от погружения в те мрачные тучи, которые окружают Тан Ли Ли.
      — Это недостаточно быстро. Наше дело не терпит отлагательства.
      — Наше дело?
      — Это касается моего сына. Он, как вы знаете, сейчас гостит у меня.
      Как я могла этого не знать? Мало того, что каждый день можно было видеть, как Тан Ли Ли гордо шествует по парку со своим трехлетним внуком (так крепко сжимая детскую ручку, что я боялась, что она повредит ее); но еще за много недель до того, как Тан Сяо Ду с сыном приехали из Пекина, она уже не могла говорить ни о чем другом. Я ожидала, что этот визит улучшит ее настроение, особенно учитывая, что ее невестка осталась в Китае. Но ее угрюмость нисколько не уменьшилась. Наверно, я была глупа. Я думала, что многие события, случившиеся в жизни ее сына, — его назначение в Китае на важный пост в их американском филиале; его женитьба на красивой и доброй девушке из Пекина, рождение их сына — доставят ей радость и удовольствие. Однако Тан Ли Ли делалась все более раздражительной и мрачной. О его возвращении на родину, в Китай, она говорила:
      — Как он мог оставить меня здесь стареть в одиночестве?
      О его женитьбе:
      — Теперь он никогда не вернется назад!
      О его сыне:
      — Мой единственный внук растет так далеко от меня!
      Сяо Ду предлагал матери приезжать в Пекин так часто, как она пожелает, и даже поселиться там, пока он будет жить в Китае. Но, тем не менее, сидя с ней за маджонгом, мы слышали одни только жалобы и упреки.
      — Мне очень жаль, Тан Ли Ли, — сказала я. — Но я не могу...
      — Вот видишь? — перебила меня Тан Ли Ли, голосом полном кислого триумфа. Я начало было спрашивать:
      — Что вижу?
      Но она не дала мне договорить.
      — Я же говорила тебе, Сяо Ду, что бесполезно звонить Чин Ен Юнь.
      Я не хотела, чтобы Тан Ли Ли впутывала мою дочь в свои бесконечные проблемы, но такое оскорбление нельзя было оставить просто так. Прежде чем я нашла достойный ответ, я услышала мужской голос:
      — Чин Ен Юнь, надеюсь, у вас и вашей семьи все в порядке. Это Тан Сяо Ду.
      — Тан Сяо Ду, я и вся моя семья в полном порядке, благодарю вас. Надеюсь, ваша семья тоже.
      Такой сын мог бы поучить свою мать учтивости. Его

  кантонский*

   Китайский язык делится на множество диалектов. Один из них — кантонский, на котором в основном разговаривают в провинции Гуандун и некоторых прилегающих к ней районах, а также в Гонконге и Макао; на нем же говорят и китайцы-эмигранты. Государственным языком в КНР является пекинский диалект, или путунхуа. Поэтому молодежь, даже в Гуандуне, Макао и т.д., часто уже не знает этого языка, что огорчает старшее поколение, для которого он родной.

  тоже был хорош. Его матери следовало бы гордиться этим, но я была уверена, что она вовсе не радовалась его умению. Молодежь, родившаяся в Америке, очень часто плохо знает кантонский. Разумеется, все мои дети прекрасно говорят на нем. У них талант к языкам. Я уверена, что мое решение не учить английский, заставившее их говорить дома на кантонском, тоже сыграло в этом “маленькую” роль.
      — Мне очень жаль, что моей дочери сейчас нет, — сказала я Тан Сяо Ду, — но, вы понимаете, ее услуги пользуются большим спросом...
      — Да, конечно. Но у меня очень важное дело. Можно ли каким-то образом связаться с ней? — мне не хотелось делиться с Танами номером мобильного телефона моей дочери. Но я не могла не слышать отчаяния в напряженном голосе Сяо Ду. Особенно когда он заявил. — Это касается моего сына. Моего сына похитили.
      Услышав такую новость, я на несколько мгновений онемела. Отчаяние в голосе Сяо Ду и ужас случившегося изменили мое мнение. Они, однако, не изменили нрав его матери.
      — Неважно, — услышала я ее язвительный голос, обращенный к сыну. — Говорю тебе, у нас есть только один выход. Ты должен отдать им все, что они пожелают, что бы это ни было. И все будет хорошо. Делай, что я говорю.
      — Нет, — в отчаянии ответил Сяо Ду, — Мать, я не могу.
      — Глупый мальчишка! Ты не сможешь...
      — Они должны...
      — Ты...
      — Приезжайте ко мне и поговорим, — громко сказала я в трубку.
      — Что? Извините, Чин Ен Юнь, что вы сказали? — я услышала, как сын, ожидая моего ответа, велел матери помолчать.
      — Я часто помогаю моей дочери в ее расследованиях, — я не из тех, кто любит уклоняться от правды, но обстоятельства вынудили меня. — Я выслушаю ваши свидетельские показания и передам их ей, когда она появится.
      Моя дочь думает, что я никогда не слушаю, когда она рассказывает о своей работе. Будь это так, разве я знала бы ее профессиональные термины?
      — Чин Ен Юнь, я не думаю...
      — Приезжайте. Вам нужно поторопиться, раз ваш ребенок в опасности.
      Я повесила трубку. Я знала, что это часто помогает людям принять решение.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Не прошло и десяти минут, как мать с сыном были уже у моей двери. Разумеется, я поставила чайник на огонь и достала чашки. Я могла бы ожидать небольшого подарка — миндального печенья или

  бобовых пирожков*

   Бобовые пирожки — пирожки с начинкой из сладкой красной бобовой пасты, блюдо китайской кухни.

  , как это принято, когда приходят в гости. Но Таны пришли с пустыми руками. Принимая во внимание смятение сына и отсутствие хороших манер у матери (к которому я уже привыкла), я ничего не сказала, а просто поставила на стол тарелку миндального печенья. Когда чай вскипел, я села в кресло, предложила им тоже сесть и попросила рассказать их историю.
      — Во всем виновата я, — начала Тан Ли Ли, но сын перебил ее.
      — Нет, мать. Это не твоя вина. И сейчас нужно действовать, а не винить друг друга.
      — И все-таки я...
      — Прошу вас, — сказала я, чтобы прекратить этот утомительный спор. — Мы никогда не касаемся частной жизни наших клиентов.
      — Мы? — Тан Ли Ли вскинула брови.
      — Моя дочь и я. В наших расследованиях. Сяо Ду, просто расскажите мне, что случилось.
      Я хотела услышать всю историю от сына, но на это было мало надежды. Я налила чай — сначала матери, потом сыну и наконец себе — и увидела, что не ошиблась.
      — Это, как я и сказала, моя вина, — покачивание головы Тан Ли Ли могло выражать как отвращение к себе, так и неверие в случившееся. Однако больше походило на то, что она отвергает просьбу сына не винить себя, так же как и мое нежелание вмешиваться в их личную жизнь. — Я была в парке с маленьким Бин Бином, пока Сяо Ду занимался делами своей фирмы. Его должность требует, чтобы его подчиненные всегда могли связаться с ним и получить инструкции. Даже если он находится за границей, со своей семьей, — она бросила на Сяо Ду взгляд полный муки и материнского упрека.
      — В парке, — повторила я, твердо. — С Бин Бином. Что там случилось?
      Она, прищурив глаза, повернулась ко мне.
      — Сорок минут назад, — она на мгновение замолчала, прежде чем продолжить свой рассказ. — Бин Бин играл с другими мальчиками, а я отошла на минутку, чтобы купить ему жареного арахиса; я хотела побаловать его. Всего на одну минутку! Когда я обернулась, его уже не было.
      Она промокнула глаза носовым платком.
      — Почему вы решили, что его похитили? — спросила я. — Разве не более вероятно, что он отошел в сторону и заблудился? Может быть, какая-нибудь другая бабушка нашла его. Он маленький мальчик, проживший всю жизнь в Пекине. Он ведь не знает ни кантонского, ни английского, да? Может быть, он сейчас уже в полицейском участке, но не может сказать полисменам даже свое имя.
      С моей стороны было умно подумать об этом. И я ожидала, что их лица просветлеют, и кто-нибудь из них позвонит в 5-й полицейский участок. Но мать казалась рассерженной, а сын — просто печальным.
      — Мне позвонили, — сказал он. — Потребовали выкуп.
      Я моргнула.
      — Ох...
      Он подождал.
      — Вы не хотите спросить меня, что они сказали?
      — Да, да, конечно, — сказала я, нетерпеливо. — Я жду, что вы расскажете мне об этом. Лучше всего позволить людям рассказывать свои истории так, как им хочется, без подсказок, — прибавила я (так говорит моя дочь, хотя она думает, что я не слушаю ее, только потому, что я не прекращаю шинковать овощи, пока она рассказывает мне о своей работе).
      — Они сказали, чтобы я не обращался в полицию. Они сказали, если я сделаю то, что они хотят, они вернут моего сына живым и здоровым.
      — Чего они хотят?
      Он глубоко вздохнул.
      — Моя фирма занимается созданием программного обеспечения для зарубежных рынков. Приехав в Китай, я работал над крупным проектом, расширяющим возможности сканеров распознавать и читать символьно-ориентированные языки, — взглянув на мое лицо, он почему-то остановился. — Извините, — почтительно сказал он, — это технические термины; и все это вовсе не важно. Суть в том, что мы не единственная фирма, занимающаяся этими вопросами. Успешный продукт во много раз увеличит быстродействие компьютеров и принесет много, очень много миллионов той компании, которая создаст его. Мы ближе других подошли к этому.
      — Благодаря таланту Сяо Ду, — вставила его мать.
      Сын лишь взглянул на нее, а потом сказал мне:
      — Вот чего они хотят. За возвращение моего сына они хотят получить нашу компьютерную программу.
      — И я говорю тебе: отдай ее им! — лицо матери побагровело от гнева, словно упорство ее сына было неразумным упрямством.
      — Вашу программу? — спросила я. — То есть ваши разработки для этого проекта?
      — Да. Но я не могу отдать ее. Я предам тогда свою команду. Всех, кто работал под моим руководством, верил мне... и моего нанимателя, доверие, которое он мне оказал...
      — Ты должен отдать им все, что они потребуют! — возразила его мать. — Ты бросил свой дом, чтобы жить на другом краю света! Ты работал целыми днями, выматывался, у тебя ни для кого не было времени! А теперь ты должен пожертвовать еще и своим сыном?!
      — Конечно, нет, никогда! Но должен быть другой способ. Вот почему я хотел найти Лидию... Линг Ван Чжу, — он в отчаянии посмотрел на меня. — Вы можете помочь нам? Сможет ваша дочь помочь нам?
      — Может быть, — сказала я. — Но сначала вы оба должны ответить на несколько моих вопросов.
      — Все, что хотите! — сказал сын. Мать только поморщилась и отпила чай.
      — Сяо Ду. Во-первых: они назначили вам крайний срок для выполнения своих требований?
      — Да, пять часов вечера.
      — То есть через два часа. Очень хорошо. У нас есть еще немного времени, — мать, услышав это, нахмурилась, но я не обратила на нее внимания. Я спросила сына: — Кто вам звонил?
      — Я не знаю. Очевидно, он представляет одного из наших конкурентов, однако у нас их несколько.
      — Но это был мужчина?
      — Да, хотя он изменил голос.
      — В самом деле? Как?
      — Он старался говорить низким и хриплым голосом.
      — Понимаю. Теперь скажите мне, каков будет результат, если вы сделаете то, что они хотят?
      — Они вернут маленького Бин Бина! — не сдержалась мать.
      — Я имела в виду другой результат, — сказал я бесстрастным профессиональным тоном. — Для вас, Сяо Ду. В ваших отношениях со своим нанимателем. Я хочу сказать, почему бы вам не сделать то, чего требуют похитители, а потом объяснить ужасную ситуацию, в которой вы оказались, своему хозяину?
      Сын сглотнул. Я подлила ему еще чая, на случай, если у него пересохло в горле.
      — Я предам мою фирму и моих людей, — сказал он. — Три года работы пропадут даром. Хуже того — достанутся другим. Даже если они все поймут, им придется уволить меня, чтобы спасти свое лицо.
      — Они не уволят тебя! — взорвалась его мать. — Какое тебе дело до их лица?! Ты уволишься сам, без всяких объяснений. С твоим талантом ты легко найдешь другую должность, а твоя фирма продолжит свою работу, ни о чем не подозревая. Когда конкуренты выйдут на рынок со своим продуктом, твоя фирма решит, что проиграла гонку, и будет думать, что ей просто не повезло. Вот и все.
      — Даже если бы я так поступил, — сказал сын, — если бы я обманул людей, которые были так добры ко мне... Когда программа конкурентов попадет на рынок, они проанализируют ее и все поймут.
      — И что из того? У них будут всего лишь подозрения. Но к тому времени у тебя будет важный пост в каком-нибудь другом месте, и никто ничего не сможет сказать против тебя.
      — Только не в Китае. В Китае со мной будет покончено. Даже если у них будут всего лишь подозрения, никто больше не будет доверять мне и не наймет меня на работу.
      — Значит, тебе придется уехать из Китая. Разве это такая уж большая жертва ради спасения твоего сына?
      Сяо Ду в отчаянии сгорбился в кресле.
      — Благодарю вас, — сказала я. — Тан Ли Ли, теперь несколько вопросов к вам.
      — Это просто смешно.
      — Пожалуйста, мать, — попросил сын.
      Мать закатила глаза, но, поджав губы, повернулась ко мне, ожидая вопросов.
      — Вы говорили, что на минутку отвернулись от маленького Бин Бина, когда покупали арахис.
      — Всего на одну минуту!
      — Мне трудно поверить, Тан Ли Ли, что вы вообще могли отвести от него глаза. Я часто видела вас вместе, в парке. Вы всегда следили за ним с самым неослабным вниманием, — Тан Ли Ли одарила меня скупой самодовольной улыбкой. — Пакетик арахиса вряд ли мог отвлечь вас от ваших обязанностей, — продолжила я. — Уверена, тут должно было быть что-то еще.
      Она нахмурила свои, подведенные карандашом, брови:
      — Что вы хотите сказать?
      — Я говорю об отвлекающем маневре, — (пусть-ка моя дочь теперь скажет, что я не слушаю ее!) — шум, суматоха, возможно, устроенные нарочно, чтобы отвлечь вас. Вы можете что-нибудь припомнить?
      Через мгновение ее глаза сверкнули.
      — Да! Ну, как же! Чин Ен Юнь, вы правы! Шумная ссора трех молодых парней самого бандитского вида. Возле торговца арахисом. Они толкали друг друга, кричали, чуть не дрались. Все смотрели на них. Потом они убежали, — она лучезарно улыбнулась. — Это поможет?
      — Очень поможет. Спасибо. Хотите еще чаю? Если нет, я готова заняться вашим делом.
      Они оба растерянно посмотрели на меня. Сын сообразил первым.
      — Пойдем, мать, — он встал.
      — Куда?
      — Мы не будем мешать Чин Ен Юнь заниматься нашим делом.
      — Чин Ен Юнь? — с сомнением сказал мать. — Что вы предлагаете?
      — Вы нанимаете нас, — объяснила я ей. — Правильно?
      — Да! — сказал сын. — Каков бы ни был ваш гонорар, я заплачу.
      — Разумеется, — сказала я. — А теперь, если вы извините меня?..
      — Мы... — запинаясь, пробормотала мать. — Мы же хотели... он хотел... нанять Линг Ван Чжу...
      — Как я уже говорила, моей дочери сейчас здесь нет. И я также сказала, что мы часто работаем вместе. Что ж приступим.
      — Но... крайний срок...
      — Да, — я повернулась к сыну. — В назначенное время, если я не найду маленького Бин Бина, вам следует отдать похитителям то, что они потребовали. К каким бы последствиям для вас это не привело. Вы понимаете?
      Он мрачно кивнул.
      — Думаю, что вам не стоит беспокоиться, — прибавила я, чтобы подбодрить его (хотя моя дочь никогда не обещает клиентам, что решит их проблему, а только, что сделает все возможное). — Ну что ж. Возможно, вам лучше пойти домой и ждать у телефона, на случай если похитители позвонят снова.
      На этот раз сын казался озадаченным, а мать ответила с холодной улыбкой:
      — Они звонили ему на мобильник. Он у него в кармане.
      — Ну, да. Конечно, на мобильник, — сказала я. — Да. Ладно.
      Я была ошеломлена грубостью матери, заставлявшей меня просить гостей уйти. Но время стремительно уходило, и мне нужно было начинать расследование. Я прошла через гостиную и открыла перед ними дверь. Переглянувшись (в глазах сына появилась надежда, на лице матери — раздражение и осуждение), но не сказав ни слова, они ушли.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Едва они вышли, я сменила свои домашние тапочки на теннисные туфли. Я надеялась, что расследование не потребует длинных прогулок, потому что у меня в последнее время побаливали ноги. Но я не думала, что это понадобится. Если не считать того, что я понятия не имела, что такое “компьютерная программа”, ситуация казалось ясной.
      Спустившись вниз на три лестничных пролета, я приоткрыла входную дверь и осторожно осмотрелась вокруг. На улице не было ничего подозрительного, поэтому я вышла наружу. Пока я торопливо шла в парк, я несколько раз оглядывалась через плечо. Я не могла вообразить, кто бы мог следить за мной, кроме самой Тан Ли Ли. Это было бы досадно. Хотя и не слишком неожиданно: она явно не верила в меня. Но ее нигде не было видно.
      В парке я расспросила нескольких женщин, гулявших со своими детьми и внуками. Теперь там было меньше народу, чем час назад, когда Тан Ли Ли потеряла маленького Бин Бина. К этому времени многих детей отвели домой для дневного сна. Некоторые из тех женщин, с которыми я говорила, пришли совсем недавно. Но я нашла и несколько таких, кто был там уже час, а то и дольше. Однако никто из них не смог мне ничего рассказать о Тан Ли Ли, маленьком Бин Бине или какой-нибудь шумной ссоре трех молодых головорезов.
      Я пыталась решить, что делать дальше, когда зазвонил мой собственный мобильник. Я редко им пользуюсь, но приобрела его потому, что мои дети много раз настаивали на этом. Они заявляли, что им будет спокойнее, зная, что я всегда смогу связаться с ними, если мне это понадобится. Какая мать захочет причинить беспокойство своим детям?
      Я расстегнула пряжку, раскрыла молнию на моей сумочке и вытащила оттуда мобильник. Нажав зеленую кнопку, я сказала:
      — С вами говорит Чин Ен Юнь, — не слишком громко, потому что он был очень маленьким.
      — Да, ма, я знаю, — это была моя дочь. У такого занятого детектива нет времени, чтобы быть учтивой. — Ма, мне звонил человек по имени Тан Сяо Ду. Он сказал, что он сын твоей подруги, и что у него срочное дело. Потом мне позвонила его мать и сказала, что ничего делать не нужно. Что происходит? С тобой все в порядке?
      — Со мной? Разумеется, со мной все в порядке. Что со мной может случиться?
      — Не знаю. Все это звучало так, словно что-то не так.
      — Не беспокойся. Я займусь их проблемой.
      — Их проблемой? Проблема не у тебя?
      — Разумеется, нет. Извини, Линг Ван Чжу, но сейчас я очень занята. Позже я тебе все объясню. Ты придешь домой к ужину?
      — Да, ма. Я приду домой. Но ты уверена, что я тебе не нужна? Или не нужна Танам?
      — Ты им не нужна. Им нужна я.
      — Ты?!
      — Да. По дороге домой купи, пожалуйста, кочан капусты.
      Важно, находясь в сложной ситуации, уметь делать два дела сразу. Пока я разговаривала с дочерью, у меня в голове наметилось решение. Теперь, сказав все, что следовало сказать, я нажала красную кнопку и убрала телефон в сумочку, закрыв ее на молнию. Вышло неудачно. Потому что едва я застегнула сумочку, как телефон зазвонил снова. Приготовившись сказать дочери, что у меня действительно нет времени на пустые разговоры, я расстегнула пряжку, раскрыла молнию и достала телефон. Я нажала зеленую кнопку.
      — С вами говорит Чин Ен Юнь.
      Я удивилась, услышав не мою дочь, а низкий хриплый мужской голос.
      — Не лезь в это дело, а не то тебе не поздоровится.
      — Кто говорит?
      — Тебе незачем это знать! Если Тан Сяо Ду хочет вернуть сына, тебе лучше оставить нас в покое. Иначе кое-кому будет плохо.
      Я снова спросила, кто говорит, но связь прервалась. Много раз такое случалось по вине телефонной компании, но я не думала, что сейчас дело было в ней. Я снова убрала телефон в сумочку. Голос был довольно грозным, но детектив не может позволить запугать себя. Моя дочь часто говорит это.
      Фэн Гуа Ха, подруга Тан Ли Ли, живет возле парка. Мне нужно было задать ей несколько вопросов. Поэтому я без промедления отправилась к ней домой.
      — Ен Юнь! — хотя Гуа Ха поспешно улыбнулась, она, казалось, была почти испугана, увидев меня. Это не удивительно. Я не из тех, кто может заявиться в гости без предупреждения. Это невежливо. Однако мое расследование требовало некоторых уточнений, и я делала то, что было необходимо.
      — Добрый день, Гуа Ха, — сказала я. — Извини, что зашла без приглашения, но мне необходимо задать тебе несколько вопросов.
      — Мне, конечно, очень приятно видеть тебя, Ен Юнь, но, может быть, ты зайдешь попозже? Моя внучка Мэй сейчас спит, — Гуа Ха кивнула в сторону коридора, ведущего в спальню.
      — Ах, так Мэй сегодня с тобой? Какая же ты счастливая, Гуа Ха.
      — Да, спасибо, так и есть. Но Мэй так плохо спит, поэтому, когда она засыпает, я очень беспокоюсь, как бы не разбудить ее. Малейший шум... ох, дорогая, кажется, я слышу ее плач. Мне так жаль, Ен Юнь, но если ты извинишь меня...
      — Я ничего не слышу, — Я подняла голову, прислушиваясь, а тем временем мягко поставила ногу на порог, чтобы дверь случайно не захлопнулась. — Ох! Да, теперь слышу. Позволь мне, Гуа Ха. Я очень хорошо управляюсь с детьми.
      — Но, Ен Юнь, ты не должна беспокоиться...
      Однако я была уже за порогом, в квартире. Врожденная вежливость Гуа Ха заставила ее отодвинуться в сторону, пропуская меня, прежде чем до нее дошло, что происходит. Не обращая внимания на ее протесты, я направилась прямиком в заднюю спальню, ту, где раньше спал ее сын. За дверью я услышала детские голоса. Я всегда умела успокаивать детей, когда они капризничали. Но сейчас, даже еще не открыв дверь, я услышала, что Гуа Ха ошиблась. Ее внучка Мэй не плакала. Она смеялась.
      — Привет, Мэй, — сказала я, шагнув в комнату. И добавила, обращаясь к ее отцу, сидевшему на полу возле нее с детской книжкой на коленях: — Привет, Лао. Рада слышать, что ты больше не хрипишь.
      А второму малышу, сидевшему с другой стороны от Лао, я сказала:
      — Привет, Бин Бин.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Поскольку Бин Бин уже поспал и отдохнул, я сразу же забрала его с собой. Мой визит был таким коротким, что это могло показаться почти невежливым. Но я вынуждена была спешить. Ясно было, что ни Лао, ни его мать не были организаторами этого похищения. Они были всего лишь простыми исполнителями, нанятыми для совершения преступления. Такого рода вещи часто встречаются в работе детектива, и моя дочь согласилась бы, что бессмысленно преследовать мелкую рыбешку. Моей следующей целью будет их наниматель, потому что, хотя я и нашла малыша, сыщик не любит бросать дело, не доведя его до конца. Но сначала я должна была вернуть Бин Бина его измученному отцу.
      И Гуа Ха, и ее сын стыдились того, что сделали. Но я сказала им:
      — Не будем больше говорить об этом.
      Я взяла маленького Бин Бина за руку и вывела его за дверь. В парке я задержалась, чтобы купить ему жареный арахис. Но мы не опоздали. Я было подумала позвонить моим клиентам по мобильному телефону. Однако квартира Тан Ли Ли, где ждал Сяо Ду, была совсем рядом. И хотя я понимаю, как важны такие механические приспособления для занятых людей (таких как мои дети), мне все же кажется, что они плохо подходят для выражения сердечных чувств. К тому же меня всегда раздражает, когда приходится нажимать эти крошечные кнопки с цифрами.
      Встреча отца и сына была невероятно радостной. Бин Бин, не догадывавшийся, что его похищали, завизжал от восторга и бросился к отцу на руки. Я уверена, что он не понял причину последовавших слез радости, множества поцелуев и объятий и огромной порции мангового мороженного (испортившей ему аппетит перед ужином).
      Посреди всех этих волнений, всех вопросов и слов благодарности, повторяемых Сяо Ду, Тан Ли Ли рассматривала меня, удивленно тараща свои густо подведенные глаза. Наконец мне удалось сказать Сяо Ду, что я не имею права сообщать ему, кем были эти негодяи, но ему больше не нужно их бояться. А также, что он получит счет, за проделанную работу, оплатив который он выразит, таким образом, достаточную благодарность. В конце концов, он же не стал бы благодарить повара за приготовленный обед или парикмахера за стрижку? Расследование преступлений — это просто работа нашей фирмы

  “Инвестигатор Лимитед”.*

   В оригинале “LC Investigations”.

  
      Сяо Ду и его сын вместе уселись за кухонный стол, чтобы с удовольствием испортить себе аппетит. Я сказала Тан Ли Ли:
      — Я, пожалуй, пойду. Вы не проводите меня до двери?
      Мне не следовало бы напоминать об этом, но я была не уверена, что Тан Ли Ли достаточно воспитана, и сама догадается проводить меня без подобной просьбы. Она кивнула и последовала за мной. Я вышла в прихожую; ей пришлось сделать то же самое, закрыв за собой дверь.
      — Чин Ен Юнь, — запинаясь, проговорила она, — как вам удалось... где вы...
      — Тан Ли Ли, — сурово сказала я, — думаю, вам пора примириться с тем, что ваш сын уже решил, где ему жить и растить детей.
      — Я не понимаю...
      — Разумеется, понимаете, — боюсь, я говорила более прямолинейно, чем позволяли наши обычные отношения, но сейчас было не время для деликатности, — Это был умный план. И вам повезло, что у вас есть такие верные друзья, как Фэны, впутавшиеся ради вас в такое дело.
      Она побледнела.
      — Они вам рассказали?
      — Нет, они мне ничего не рассказали. Они остались верны вам. Я догадалось обо всем путем логических рассуждений. Почему, например, мужчина, звонивший Сяо Ду, изменил свой голос? Должно быть, Сяо Ду хорошо знал его. С вашей стороны было наглостью велеть, чтобы он позвонил и мне тоже. Но я понимаю, в каком безвыходном положении вы оказались. Он прекрасный актер, между прочим. Если бы я не была уверена, что знаю, кто это, я могла бы испугаться. С другой стороны, никто в парке не помнил, чтобы видел сегодня вас с Бин Бином. Продавец арахиса, с которым я только что говорила, не смог припомнить шумной ссоры молодых бандитов возле его прилавка. Отвечая на мой вопрос, вы просто выдумали ее, верно? Я также спросила себя, зачем вы оставили сообщение моей дочери, попросив ее не обращать внимания на звонок Сяо Ду? Наконец, меня поразило ваше настойчивое требование, чтобы Сяо Ду уволился, вместо того, чтобы объяснить ситуацию своему работодателю. Вы потребовали этого потому, что на самом деле, эта программа никогда не попала бы в чужие руки. Увольнение Сяо Ду было решением совсем другой проблемы.
      Тан Ли Ли впилась в меня взглядом, ее красные губы открывались и закрывались, точно у рыбы. Это выглядело комично, но смеяться было бы жестоко, а я не из тех, кому нравится быть бессердечным.
      — Вы расскажете Сяо Ду? — казалось, впервые Тан Ли Ли стало по-настоящему страшно. Если бы во время нашей предыдущей беседы она выглядела испуганной, я не смогла бы с самого начала понять истинное положение дел. Но тогда она была всего лишь раздражена и рассержена.
      — Обещаю, что не скажу ему, — ответила я. — Но вы должна обещать мне, что больше никогда не станете мешать своему сыну самому решать, как будет жить его семья.
      Я сурово посмотрела на нее. Она кивнула.
      — Может быть, — предложила я, — вам стоит подумать о возвращении в Пекин, когда туда отправится ваш сын; и о том, чтобы пожить какое-то время с его семьей?
      В первую очередь, подумала я, такое решение укрепит связи между матерью и сыном. Мысль о веселье и оживлении, которые в результате воцарятся за столом для маджонга, пришла мне в голову уже потом.
      Тан Ли Ли снова кивнула, но ничего не сказала.
      Я повернулась и пошла прочь, чувствуя, что она не сводит с меня глаз. Но у детектива должно быть чувство опасности. И я чувствовала, что мне нечего бояться Тан Ли Ли. Я не обернулась.
      Пора было идти домой, готовить ужин. Я обещала не рассказывать Сяо Ду правду о том, что произошло. Но я не обещала, что никому вообще не буду рассказывать об этом деле. Думаю, эта история достойна внимания, и уверена, что моей дочери она будет интересна.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Chin Yong-Yun Takes A Case” │ Первая публикация на языке оригинала: “Damn Near Dead 2: Live Noir or Die Trying!” (антология под редакцией Б. Крайдера) Busted Flush Press, 2010 г.
     Другие публикации: “The Best American Mystery Stories 2011” (антология под редакцией Х. Кобена и О. Пенцлера), Mariner Books, 2011 г.; etc.
     Главный герой: Чин Ен Юн. мать Лидии Чин.
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 22 февраля 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• “Чин Ен Юнь встречает призрака”
      В тот день мне впервые позвонили из загробного мира. Я как раз крошила зеленый лук, когда тот красный телефон, что стоит у меня на кухне, зазвонил. (Я просила своих детей купить мне телефон красного цвета, чтобы его звонки приносили удачу. Однако это не помогло.) Я вытерла руки о передник и прошла через всю кухню к телефону. Вместо того чтобы снимать трубку, я нажала синюю кнопку, которую мне показал сын, чтобы разговаривать с тем, кто мне позвонил, по громкой связи, пока я заканчиваю возиться с луком.
      — Говорит Чин Ен Юнь, — сказала я, чтобы быть учтивой, хотя была уверена, что звонивший и так знает, кто я.
      В ответ голос из телефона попросил позвать мою дочь.
      Так бывало довольно часто. Моя дочь — единственный частный детектив в Чайна-тауне. Ее офис находится в неприметном месте, и сотовый номер у нее совершенно конфиденциальный. И все же иногда люди думают, что для полной секретности им следует звонить ей домой. Мне это не нравится. Я против того, чтобы она занималась этой профессией, именно из-за того сброда, с которым ей приходится общаться. И к тому же, чтобы хорошо делать свою работу, ей приходится совать свой нос в дела других людей, а такое поведение не подобает леди.
      — Да ладно тебе, ма, — обычно говорит она мне. — Это ведь просто телефонные звонки. Совсем другое дело, если бы всякий сброд заявлялся к нам в квартиру.
      Но мало того, что всякий сброд частенько заявляется как раз к нам в квартиру (по крайней мере так делает этот белый павиан, ее напарник Билл Смит, а уж он-то, по моему мнению, самый настоящий сброд и есть), — но ведь даже телефонный звонок наполняет весь дом злыми чарами и дурными приметами. Как, например, это случилось теперь. Я поняла это, потому что узнала голос говорившего.
      — Джеральд Ю, — сказала я. — Зачем ты звонишь сюда? Ты же умер.
      — Ты меня узнала? — он, казалось, был удивлен. Но Джеральд Ю, даже когда был еще жив, не отличался большим умом.
      — Сколько лет мы были соседями? Сколько лет ты работал в ресторане “Лунный Павильон” вместе с моим мужем? Сколько раз мы встречались в вестибюле, когда я несла сумку с покупками, чтобы приготовить обед детям, а ты жаловался, на костяшки

  маджонга*

   Ккитайская азартная игра с использованием игральных костей, напоминающих костяшки домино.

  , которые плохо легли, или карту

  джин рамми*

   Азартная карточная игра, произошедшая от мексиканской игры кункен, популярная в США с 40-х годов двадцатого века.

  , что не пришла тебе в руки. Я была на твоих похоронах, старик. Я бросила

  адские деньги*

   Деньги, которые (как верят китайцы) умершие могут тратить в загробном мире. Чтобы отправить адские деньги умершим родственникам, их можно бросить на ветер во время похоронной процессии, оставить на могиле или сжечь.

  на твою могилу. Зачем ты вернулся? — недоброе предчувствие пронзило меня. — Правитель загробного мира послал тебя искать отмщения? Я слышала сплетни, что твоя смерть не была естественной. Но, если это правда, моя дочь не сможет помочь тебе. Она не занимается подобными расследованиями. Прощай.
      Я опять прошла через всю кухню, чтобы нажать синюю кнопку и оборвать разговор. Связываться с призраками — скверное дело. Однако, прежде чем я успела это сделать, Джеральд Ю заговорил:
      — Чин Ен Юнь, постой! Дело, и правда, в моей смерти, но это не месть. Это была не настоящая смерть, потому что я не умер.
      — Кто тебе это сказал? Он солгал.
      — Нет. Я притворился, что умер, и скрылся.
      — Нет, это сейчас ты притворяешься живым. Уж я-то знаю, как коварны призраки.
      — Мне заплатили. Целую кучу денег.
      На мгновение я опешила. Игроки в маджонг часто болтали, что Джеральд Ю пойдет на все что угодно ради денег.
      — Кто-то заплатил тебе, чтобы ты умер?
      — Чтобы я притворился.
      — И много денег?
      — Пятьдесят тысяч долларов, — гордо сказал он.
      — Но зачем?
      Джеральд Ю заколебался.
      — Я не уверен. Чтобы что-то делать с налогами и тарифами на импорт из Китая. Им понадобился чужой паспорт.
      — Для каких-то незаконных делишек.
      — Я об этом ничего не знаю. У меня были свои проблемы, и это предложение показалось мне заманчивым.
      — И поэтому ты не стал ни о чем расспрашивать?
      — Я не совсем понимал, в чем дело. Ты ведь знаешь это американское выражение про дареного коня?
      — Кто-то подарил тебе лошадь?
      — Нет. Но я взял эти деньги.
      — Чтобы умереть.
      — Чтобы притвориться мертвым.
      — Тогда делай то, за что тебе заплатили, — я нажала синюю кнопку.
      
      Я уже перекладывала лук в миску, когда телефон зазвонил снова. Мне не хотелось отвечать на звонок, но призрак мог оказаться очень упрямым. А я не желала целый день слушать этот трезвон.
      — Говорит Чин Ен Юнь.
      — Дай мне номер телефона твоей дочери. И я больше звонить не стану.
      — Нет.
      — Тогда я узнаю его другим способом.
      — Если бы ты мог узнать его другим способом, ты не стал бы снова звонить мне.
      — Ты права, — казалось, он улыбается. — Я не помню, как называется ее детективное агентство, — он наверно подумал, что я буду умиляться его бестолковости. Пятеро моих детей могли бы объяснить ему, что он ошибается. — Я заплачу ей.
      — Не заплатишь, если не сможешь найти ее.
      — Вот почему мне нужна ты.
      — Вот почему нам не нужен ты.
      Он осекся.
      — Что?
      — Джеральд Ю, моя дочь не хочет связываться с призраками. Я могу тебе кое-что сказать, и тогда тебе не нужно будет искать ее. У тебя есть сын и невестка. Их имена ты помнишь, — я не была уверена, что это и вправду так. Может быть, у призраков плохая память. — Позвони им.
      — Я не могу им позвонить. Я обещал никогда этого не делать.
      — Тем людям, что заплатили тебе?
      — Да.
      — Чтобы ты притворился мертвым.
      — Да.
      — Тогда делай то, за что они тебе...
      — Не вешай опять трубку! Чин Ен Юнь, я хочу вернуться домой.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Разумеется, я не дала Джеральду Ю номер моей дочери. Какая мать подпустит призрака к своим детям? Однако я не из тех, кто лишен сострадания. Я также не глупа. Сколько бы он еще не прожил на свете, Джеральд Ю уже не изменится: лошади, бега, игровые автоматы,

  сянци*

   Китайская настольная игра, напоминающая шахматы, одна из наиболее популярных настольных игр в мире, распространенная и за пределами Китая.

  , домино — он был помешан на них, проигрывал все свои деньги. Он был неплохим поваром (хотя, разумеется, не шел ни в какое сравнение с моим мужем, но готовил он вкусно). Мой муж содержал семью, а кроме того, скопил достаточно денег, чтобы стать совладельцем ресторана “Лунный павильон”. Вскоре после его смерти я продала его долю, когда ресторан перешел в другие руки. Кое-кто из моих родственников полагал, что я могла бы запросить более высокую цену, но я человек не жадный. Мне дороже душевный покой, который я обрела, отказавшись иметь дело с новыми владельцами: С. С. Ипом и его братом Т.Т. Ипом. Говорите, что хотите, но эти Ипы были неприятной парочкой. Мое решение, принятое много лет назад, оказалось мудрым. Хотя они помалкивали о своих делах, но в последнее время по Чайна-тауну разнесся слух, что Ипы потеряли огромную сумму денег: полмиллиона долларов, как утверждала молва. Одни говорили, что это было неудачное вложение; другие — что эти деньги у них украли. Шептались, что они пошли на поклон к ростовщикам на Дойерс-стрит. Конечно, я не из тех, кто прислушивается к сплетням. Я просто радовалась, что уже давным-давно прекратила все дела с братьями Ип.
      
      Джеральд Ю, однако, из-за своей расточительности вынужден был остаться в ресторане “Лунный павильон”, хотя так и не продвинулся дальше наемного работника. Джеральд Ю попусту тратил каждый заработанный доллар, на азартные игры, где от него ничего не зависело. Люди шептались, что он не раз занимал деньги у ростовщиков на Дойерс-стрит. Утверждали, что он остался должен им, когда он умер. Одна из дам, с которой я играю в маджонг, предположила, что ростовщик Круглый Чон потерял терпение и убил Джеральда Ю.
      Я подумала и решила, что это нелепая идея: Круглый Чон — человек неглупый. Зачем ему убивать должника? Живой Джеральд Ю еще может вернуть свой долг. Мертвецы долгов не возвращают. Другие дамы согласились со мной, как они обычно и делают. Потому что обычно я оказываюсь права.
      Поскольку Джеральд Ю всю свою жизнь упрямо отказывался менять свое поведение, у меня возникла мысль, что он не прекратит свои попытки найти мою дочь. К тому же, как я уже сказала, я не из тех, кто не способен на сочувствие.
      Я сказал Джеральду Ю, что его дело будет расследовано.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      В прошлый раз, когда, чтобы моей дочери не пришлось иметь дело с исключительно противной женщиной, желавшей ее нанять, я взялась за расследование сама, оказалось, что проблема чрезвычайно проста, и я решила ее еще до ужина. Моя дочь не поблагодарила меня за это, но разве дети бывают благодарны, когда родители оказывают им услугу?
      — В чем дело? — невинно спросила я ее. — Разве это опасно?
      Моя дочь годами твердила мне, когда я просила ее бросить заниматься чепухой и найти себе настоящую работу, что дело, которым она занимается, совершенно безопасное. Теперь она только открыла рот, но не нашлась, что ответить. С моей стороны было бы нехорошо воспользоваться таким очевидным преимуществом, поэтому я оставила эту тему. Однако я ничего не обещала. Если она думает иначе, это вовсе не моя вина. Скорее, все дело в том, что она (как все дети) никогда не прислушивается к тому, что я говорю.
      И, если Джеральд Ю понял мои слова так, будто я собираюсь передать его дело моей дочери, я тоже не виновата в его ошибке.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Следуя рецепту моего мужа для начинки пельменей, я нарубила свинину, смешала ее с луком и добавила немного имбиря, обдумывая тем временем ситуацию. Я накрыла миску с начинкой и убрала ее в холодильник, чтобы аромат и вкус всех ингредиентов перемешался. Приготовление пищи, как и большинство вещей, которые стоят того, чтобы их делать, требует терпения. Потом я прибралась на кухне и надела свои теннисные туфли. Работа сыщика требует больших усилий. Вот почему моя дочь отказалась от туфель на высоком каблуке, хотя они гораздо красивее, чем те прочные ботинки, что она носит. А еще было бы лучше, если бы время от времени она надевала юбку вместо брюк. Я нашла множество соблазнительных моделей прелестной женской одежды для нее, но они ее не заинтересовали. Мои невестки гораздо быстрее оценили их по достоинству. Что ж по крайней мере я могу довольствоваться тем, что брюки моей дочери хорошо сшиты. Ведь я — наш семейный портной.
      Закрыв три из пяти замков на двери нашей квартиры и оставив два других открытыми (тогда вор, пытаясь открыть их, чтобы войти внутрь, на самом деле будет запирать дверь), я отправилась повидаться с Круглым Чоном.
      В приемной перед кабинетом Круглого Чона я почувствовала резкий запах раствора для химической завивки из салона красоты внизу. Многие китайские женщины прибегают к такому способу, чтобы их волосы казались вьющимися. Я и сама время от времени так поступала. Моя дочь очень выиграла бы, завив волосы (ведь благодаря этому она выглядела бы более женственной и нежной). Конечно, если бы ее волосы были подлиннее. Но она стрижет их слишком коротко, чтобы можно было сделать прическу.
      Меня не заставили ждать. Я сказала секретарю Круглого Чона — молодому человеку с мощной мускулатурой, которому, казалось, было тесно за его маленьким столом — что я спешу, потому что у меня много дел. Он почтительно кивнул и объявил мне, что Круглый Чон сидит за той дверью, что у него за спиной. Только когда я уже сидела в кабинете Круглого Чона, я сообразила, что молодой человек, должно быть, решил, что я — новый клиент, явившийся, чтобы взять в долг деньги под бессовестно высокий процент, потому что я не в состоянии жить по средствам. То, что кто-то мог поверить в подобную нелепость, раздосадовало меня. Но я не позволила Круглому Чону заметить мою досаду.
       — Чин Ен Юнь, — сказал Круглый Чон, учтиво приподняв свою арбузоподобную тушу из огромного кресла, когда я вошла. — Надеюсь, у вас все в порядке. Не желаете ли чаю? У меня есть прекрасный

  улун*

   Разновидность чая, средняя между зеленым и черным.

  из

  Уи*

   Уишань (горы Уи) — горный хребет в Китае, на границе провинций Фуцзянь и Цзянси, исторически был одним из главных центров производства чая в Китае и во всем мире. Сорт чая улун Да Хун Пао, собранный в горах Уи, является одним из самых дорогих чаев в мире и стоит по весу дороже, чем золото.

  .
      Я приняла его предложение, потому что отказаться было бы невежливо. А еще потому, что улун из Уи — знаменитый и очень дорогой чай; и у меня никогда прежде не было возможности попробовать его. Мы сидели молча, пока Круглый Чон наливал кипящую воду в изящный чайник. Его толстые пальцы, похожие на тех животных из воздушных шариков, которыми так любят играть мои внуки, покрутили чайник по часовой стрелке, приветствуя гостя. Он налил золотистую жидкость в крошечные чашки.
      Я объявила, что это восхитительно (так оно и было), и что стоило ждать все эти долгие годы ради такого божественного вкуса. Впрочем, я полагаю, что Круглый Чон, возможно, подумал, что я сравниваю его улун с другими улунами Уи, которыми я наслаждалась прежде.
      — Я счастлив, что вам понравилось, — сказал он, прижимая чашку к своему круглому брюху. — Ну, что я могу для вас сделать, Чин Ен Юнь?
      — Я здесь, чтобы спросить, не вы ли убили Джеральда Ю?
      Круглый Чон пристально посмотрел на меня, а потом расхохотался.
      — Вы это серьезно? Что заставило вас прийти сюда с подобным вопросом?
      — Джеральд Ю.
      — Да. Я понимаю, что вы имеете в виду. Я хочу знать...
      — Да, я понимаю, что вы хотите знать. Не я задаю вам этот вопрос, а Джеральд Ю.
      Круглый Чон озадаченно склонил голову.
      — Призрак Джеральда Ю обратился ко мне, — объяснила я. — Он хочет знать, кто его убил.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Мои дети могли бы рассказать вам, что обычно я не лгу. Однако я чувствовала, что в данном случае небольшая неправда вполне допустима. Сыщики часто лукавят в ходе расследования. Джеральд Ю не просил найти того, кто убил его, поскольку не признавал, что умер. Как он объяснил мне, эти его азартные игры наконец принесли ему выигрыш. Большой выигрыш. Он назвал его джекпот. Я напомнила себе, что даже слепая белка иногда находит орех, но не стала говорить этого вслух. Джеральд Ю радостно рассказал мне, что он выиграл в лотерею в другом штате. Теперь у него более чем достаточно денег, чтобы вернуть все, что ему дали за то, чтобы он прикинулся мертвым.
      — Мой сын стал отцом, — сказал он. — Я хотел бы вернуть деньги, перестать притворяться мертвым, возвратиться к жизни и увидеть своего внука.
      — Если это — все, чего ты хочешь, для чего ты позвонил мне?
      — Я звонил не тебе. Я звонил твоей дочери.
      — Перестань играть в игры, старик. Почему бы тебе просто не сделать, то что ты говоришь? Вернуть деньги и возвратиться в мир живых? Для чего тебе понадобился детектив?
      — Я не знаю, кому я должен их вернуть.
      Наконец-то он добрался до сути дела. Призраки могут быть довольно бестолковыми. Джеральд Ю хотел знать, кто его благодетель.
      — Я боюсь, что если я просто появлюсь, они подумают, что я нарушил наш уговор. Понимаешь, я очень старался выполнить его.
      — А уговор был такой, что тебе платят деньги, а ты остаешься мертвым навсегда?
      — Большинство мертвецов именно так и делают. Я даже сбежал, когда увидел Тигра Чоу.
      — Тигра Чоу? Твоего кузена, того, что стал телохранителем братьев Ип из ресторана “Лунный павильон”? Старик, Тигр Чоу живет на Мотт-стрит. Ты что, после смерти остался здесь, в Чайна-тауне?
      — Конечно нет. Люди, заплатившие мне, велели мне уехать отсюда. Я так и сделал. Но вскоре после моих похорон я увидел там Тигра Чоу.
      — Где это “там”?
      — Может, мне не стоит говорить тебе.
      — Ты должен рассказать своему детективу все! Как можно расследовать твое дело, если у тебя будут секреты от твоего детектива?
      — Я думал, что моим детективом будет твоя дочь.
      — Я уже сказала тебе, она не хочет разговаривать с призраком. Все, что ты хочешь сообщить ей, ты должен рассказать мне.
      Джеральд Ю вздохнул.
      — Ну, хорошо. Я живу в Майами, во Флориде. Я выбрал это место потому, что тут тепло и солнечно, и у них великолепный ипподром в

  Хайалиа*

   Город в округе Майами-Дэйд, в штате Флорида, где находится знаменитый ипподром.

  . Я надеюсь, ты помнишь, как сильно я радовался, когда случайно попадал на скачки, Чин Ен Юнь.
      — Помню. И ты попадал туда вовсе не случайно. Бывала и я в Майами. Мой муж возил нас в Майами, когда дети были еще маленькими. Это чудесное место.
      — Да, это одно из моих любимых мест. Я много раз бывал там. Моему кузену там тоже нравилось. Это первое, о чем я подумал, встретив его. Я был так счастлив, пока не вспомнил свое обещание. Тогда я сбежал. Я испугался, что Тигр Чоу заметит меня — казалось, он смотрел прямо на меня — но он меня не окликнул и не пошел за мной. Так что, полагаю, что он меня не видел. Клянусь, я очень старался выполнить свое обещание. Но то, что мне пришлось сбежать, опечалило меня. Это напомнило мне, как я одинок. А потом я выиграл свой джекпот. И тогда я решил, что настало время возвратиться домой.
      — Понимаю, понимаю. А теперь скажи мне еще одну вещь, старик. Все эти деньги, что ты получил, — как они попали к тебе?
      — В большом красном конверте. На нем было только мое имя и ничего больше. Я чувствовал себя таким счастливым, получив этот конверт, что сохранил его. И теперь я собираюсь воспользоваться этим самым конвертом, чтобы вернуть деньги.
      — Нет, ты этого не сделаешь. Ты отдашь конверт мне.
      — Это же мой счастливый конверт!
      — Верю. Вместе с конвертом ты пришлешь мне письменный отчет обо всем, о чем ты мне только что рассказал. У тебя есть печать?
      — Да, есть.
      — И ты смог унести свою печать в загробный мир?
      — Чин Ен Юнь, я в самом деле не...
      — Ты поставишь свою печать под этим письменным отчетом. Пришлешь мне этот отчет и красный конверт экспресс-почтой.
      — Это стоит дорого.
      — Я думала, ты только что выиграл джекпот.
      — Отдать мой счастливый конверт? Я должен так сделать?
      — Может, он и был твоим счастливым конвертом, но вот что я тебе скажу, Джеральд Ю: сегодня твой счастливый день, потому что сегодня ты нанял мою дочь.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Теперь, сидя в кабинете Круглого Чона, занимаясь делом Джеральда Ю, я спросила себя, правильно ли это: помогать призраку войти в жизнь Уильяма Ю, его милой жены и их малыша. Но я должна была сделать свою работу. Даже если Джеральд Ю думает, что ее делает моя дочь.
      — Чин Ен Юнь, — осторожно начал Круглый Чон, отхлебнув свой чай, — так вы говорите, что видели призрак Джеральда Ю?
      — Нет.
      — Ах, должно быть, я не понял.
      — Да. Прошу вас, слушайте меня внимательней. Я его не видела. Он позвонил по телефону. Я уверена, что это был призрак Джеральда Ю. Однако, — призналась я, — он это отрицал.
      — Призрак сказал, что он не Джеральд Ю?
      — Нет. Джеральд Ю сказал, что он не призрак. Он заявил, что он не умер. Кто-то просто заплатил ему, чтобы он скрылся. Он сказал, что он отправился, — я нахмурилась, — в какое-то место, где есть замечательный ипподром. Он сказал мне его название. Понимаете, он любит делать ставки на лошадей. Выбрасывает свои деньги на ветер.
      — Да, Джеральд Ю никогда не разбирался в лошадях. Пожалуйста, выпейте еще чаю. Вы не можете припомнить, куда, по его словам, отправился Джеральд Ю?
      Я отпила свой чай. Вторая чашка заваривалась дольше и оказалась даже вкуснее.
      — Нет, — сказала я виновато. — Может быть, если вы назовете какой-нибудь известный ипподром?..
      Круглый Чон терпеливо перечислил несколько мест, о которых я никогда не слышала, и несколько тех, какие я уже знала. Когда он назвал одно из таких, я остановила его.
      — Голливуд... — повторила я. — Да, мне кажется, название ипподрома, о котором говорил Джеральд Ю, начиналось с “Г”. Там ведь много солнца, да? Тогда это он. Джеральд Ю сказал, ему нравится, что там, куда он переехал, много солнца.
      — Так вы говорите, кто-то заплатил Джеральду Ю, чтобы он притворился мертвым? Зачем?
      — Круглый Чон, Джеральд Ю не очень умен. Он сказал, что не понял, зачем кому-то понадобилось сделать что-то с его паспортом. Он не смог объяснить это мне, поэтому я не могу объяснить это вам. Он говорит, что это теперь не важно. Все, что он хочет, — узнать, кем был его благодетель? Однако, — сказала я, — поскольку Джеральд Ю мертв, его призрак, должно быть, пытается обмануть меня. Он думает, что, если он скажет мне, чего хочет на самом деле, я не стану помогать ему. Он знает, что я не из тех, кто станет связываться с призраками и с их местью. А на самом деле он, разумеется, хочет отомстить своему убийце. Но теперь я заинтересовалась. Если вы не убивали Джеральда Ю, не знаете ли вы случайно, кто это сделал?
      — Нет, Чин Ен Юнь, — мрачно сказал Круглый Чон. — Боюсь, что нет.
      Щедро напоив меня чаем и великодушно уделив мне свое время, Круглый Чон, тем не менее, не мог сообщить ничего полезного. Тем временем чайник опустел. Я поблагодарила хозяина и встала, чтобы уйти. Круглый Чон величественно встал со своего кресла, чтобы попрощаться со мной.
      — Я надеюсь вскоре насладиться вашим обществом снова, Чин Ен Юнь, — сказал он.
      — Это было бы чудесно, — ответила я, подумав про улун из Уи. — При условии, что это будет связано с моей профессией, а не с вашей.
      — У меня уже есть великолепный портной, — сказал он с сожалением. — Однако, я полагаю, человек не может знать слишком много.
      — Я больше не занимаюсь шитьем, — ответила я. Круглый Чон, казалось, хотел спросить что-то еще, но я спешила, и потому покинула его раньше, чем он успел это сделать.
      Мне не хотелось пить, я ведь только что пила такой прекрасный чай. Тем не менее я прошла через дорогу в чайную Нам Ва, где вместе с лапшой мне подали чайник самого обычного жасминового чая. Я заплатила за лапшу, когда они ее принесли, хотя обычно я предпочитаю сначала поесть, а уж потом расплачиваться. Я считаю, что деньги и еду не следует держать вместе. Но совсем другое дело, когда я занимаюсь расследованием. Ведь если мне придется быстро уйти, мой счет останется неоплаченным.
      Мои предположения оправдались. Едва я приступила к еде, долговязый секретарь Круглого Чона вышел из двери позади салона красоты.
      — Пожалуйста, сохраните это для меня, — сказала я официанту, выглядевшему озадаченным. Возможно, он был новичком на этой работе. — Я скоро вернусь.
      
      Долговязый секретарь прошагал к ресторану “Лунный павильон”. Я последовала за ним и с улицы через окно увидела, как он поговорил с кассиром, и тот позвал кого-то, чтобы проводить его через обеденный зал ресторана. Кабинет братьев Ип находился позади кухни. Человеком, который отвел секретаря к ним, оказался Тигр Чоу.
      Поскольку это было именно то, что я и ожидала увидеть, я вернулась в чайную Нам Ва, чтобы доесть свою лапшу. Я не из тех, кто любит, чтобы еда пропадала понапрасну.
      После этого я занялась своими обычными делами. Покончив с ними, я отправилась в похоронную контору Хуана Цзиня Шаня на Малбери-стрит. Молодой Ли, несколько лет назад унаследовавший это заведение после своего отца, Старого Ли, принял меня любезно. Разумеется, человеку его профессии следует быть любезным так же, как детективу нужно быть проницательным и наблюдательным. Тем не менее я оценила его внимательность. Он предложил мне чаю. Я согласилась, хотя он был мне не нужен. Детективу следует быть вежливым. Молодой Ли позвал секретаря, чтобы поручить ему принести чай и чашки. Пока мы ждали, он осведомился о моей семье, а потом я — о его (как и следовало поступить, прежде чем спрашивать о моем деле). Принесли чай. Он налил его и спросил:
      — Вы пришли, чтобы обсудить все приготовления, Чин Ен Юнь?
      — Приготовления? Что вы имеете в виду?
      Молодой Ли мягко улыбнулся.
      — Заранее обо всем договориться — хороший подарок для близких людей. Это избавляет скорбящих родственников от бремени принятия решений в тяжелое время.
      — Молодой Ли! Я здесь не за тем, чтоб обсуждать приготовления! Проводить меня в грядущий мир — обязанность моих детей, которую они, без сомнения, исполнят, как подобает, когда придет время, а случится это нескоро. Я здесь только по одной причине: чтобы задать вопрос.
      Молодой Ли моргнул. Возможно, я была слишком резкой в своей отповеди. Но планировать свои собственные похороны?! Это плохая примета!
      — Ну хорошо, Чин Ен Юнь. Прошу вас, продолжайте.
      — Вы устраивали похороны Джеральда Ю.
      — Это и есть ваш вопрос? — осторожно спросил Молодой Ли.
      — Какой же это вопрос? Я ведь здесь. Вопрос в другом — как вы узнали, что это Джеральд Ю? Вы опознали его?
      — Как мы... Ох, нет, мы никогда не занимаемся опознанием сами. В случае с Джеральдом Ю мы получили останки из морга. Его опознали там.
      — Его сын? Или невестка?
      — Я не помню, но могу посмотреть, — Молодой Ли повернулся к компьютеру у себя на столе. Он что-то набрал на клавиатуре и сказал, — Ах, вот оно. Нет, Джеральда Ю опознал его кузен Тигр Чоу.
      Я поблагодарила Молодого Ли и вернулась домой. Весь остаток дня я занималась шитьем блузки для моей старшей невестки.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      На следующее утро красный конверт от Джеральда Ю прибыл. Я заглянула в присланный пакет и достала второй конверт с описанием всего, что случилось. Потом я вздохнула и набрала телефонный номер.
      — Смит.
      — Говорит Чин Ен Юнь.
      — Миссис Чин! Что случилось? С Лидией все в порядке?
      Похоже, он встревожился. В самом деле Билл Смит слишком много думает о моей дочери.
      Я тщательно обдумала, кому мне лучше позвонить. Другим кандидатом был частный детектив по имени Джек Ли, недавно работавший над одним делом вместе с Биллом Смитом и моей дочерью. Хотя он тоже был детективом, он по крайней мере был китайцем. К тому же он был симпатичным мужчиной, с хорошими манерами. Однако по той же самой причине, по какой я не стала рассказывать моей дочери об этом деле, я решила не впутывать в него и Джека Ли. Если призрак Джеральда Ю окажется злобным или мстительным, я предпочитала, чтобы он обратил свое внимание на этого белого бабуина, Билла Смита.
      У этой идеи, разумеется, были два изъяна: мне пришлось разговаривать с Биллом Смитом, и я вынуждена была говорить по-английски.
      — Дочь хорошо, спасибо, — сказала я ему. — Сейчас не здесь. Не знаю где. Я звоню просить вашу помощь.
      — Мою помощь?
      — Имею конверт. Нужны отпечатки пальцев. Еще имя. Нужно узнать про деньги.
      — Хм, вы хотите узнать, чьи отпечатки пальцев на конверте?
      — Сейчас сказала так.
      — Да, конечно, вы так и сказали. И вы хотите узнать, сколько денег кто-то зарабатывает?
      — Не зарабатывает. Новые деньги пришли в секретное место, ушли в секретное место.
      — Ах. Ясно, я понял. Миссис Чин? Могу я узнать, почему вы обратились ко мне, а не к Лидии?
      — Нет. Также вы скажете дочери, я говорю, вы сумасшедший.
      Мои дети всегда твердят, что мне стоило бы научиться получше говорить по-английски. Но я уверена, что выражаюсь вполне понятно.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Мне пришлось подождать два дня, прежде чем Билл Смит сообщил мне про отпечатки пальцев на красном конверте. Хотя я уже знала, чьими они должны быть. Я узнала это отчасти из его ответа на другой мой вопрос, который он дал мне через несколько часов. Это, разумеется, была полезная информация. Но она всего лишь подтвердила мою идею. Я уже решила эту проблему сама, без помощи Билла Смита. Он только добыл то, что в детективных расследованиях называют “вещественными доказательствами”.
      — Рад был помочь вам, миссис Чин, — сказал он, сообщив мне то, что я хотела знать. — Прислать вам письменный отчет?
      — Да. Мне, не дочери. Без ваше имя на конверт.
      — Само собой. Вы не хотите рассказать мне, что происходит?
      — Нет. Не ваше дело. Спасибо. До свиданья.
      Письменный отчет мог бы стать еще одним вещественным доказательством, но пока он не был мне нужен. Я опять надела свои теннисные туфли, заперла дверь и отправилась на Малбери-стрит, в ресторан “Лунный павильон”.
      Пока меня провожали через обеденный зал, а потом через кухню в кабинет братьев Ип, я могла ощущать запах готовившегося обеда. Он был далеко не таким соблазнительным, как тогда, когда здесь готовил мой муж или хотя бы Джеральд Ю. Как я и ожидала, сопровождал меня не Тигр Чоу.
      — Чин Ен Юнь, что привело вас сюда? Мы не видели вас в “Лунном павильоне” с тех пор, как вы вышли из нашего бизнеса, — С.С. Ип, более молодой, более низкорослый и на вид более дружелюбный из братьев, предложил мне сесть. Т.Т. Ип скрестил свои тощие длинные ноги, кисло глядя в сторону, словно у него было слишком мало времени, чтобы тратить его попусту на меня. Без сомнения, его брат чувствовал то же самое, но манеры у него были лучше. Мой проводник, доставив меня, вернулся обратно на свой пост в обеденном зале.
      — Нет, — сказала я. — мне больше не нравится здешняя еда. Однако я здесь не за тем, чтобы поесть. Как я понимаю, вы недавно лишились крупной суммы денег.
      Братья переглянулись.
      — Не знаю, где вы слышали подобное, — сказал С. С. Ип, улыбаясь. — Мы...
      — Извините, но я спешу, — сказала я. — У меня много дел. Вы потеряли деньги, а я знаю, куда они делись. Мне также известно, куда они делись по-вашему.
      С. С. Ип открыл рот, а его брат расплел свои ноги и наклонился вперед. Он ткнул в меня пальцем и сказал:
      — Чин Ен Юнь, если вам об этом что-то известно, вам лучше немедленно рассказать нам обо всем.
      Я одарила его суровым взглядом, каким я обычно смотрела на своих детей, когда они вели себя плохо.
      — Ип Тин Тин, я не думаю, что ваша мать по-настоящему хорошо вас воспитала. Нет нужды принимать угрожающий вид. Зачем же еще я пришла сюда, если не за тем, чтобы рассказать вам все, что я знаю?
      Я молча ждала. Наконец Т. Т. Ип понял, что я не стану говорить, пока он не сядет обратно в свое кресло. Он так и сделал.
      — Вы полагаете, что с деньгами, которых вы лишились, сбежал Джеральд Ю. Вы не верите, что он умер. Вы думаете, что он притворился мертвым, потому что он украл ваши деньги. Отчасти вы правы, но вы упустили главное. Это похоже на то, как вы управляете вашим рестораном.
      Я строго посмотрела на них. Когда мой муж был здесь поваром, многие приходили издалека, чтобы пообедать в “Лунном павильоне”.
      — Прошу вас, Чин Ен Юнь, продолжайте, — С. С. Ип добродушно улыбнулся, глядя на своего брата, призывая того сохранять спокойствие. Т. Т. Ип скрипнул зубами (скверная привычка).
      — Мне позвонил призрак Джеральда Ю, — сказала я. — Вы это уже знаете, потому что долговязый секретарь Круглого Чона приходил сюда и рассказал вам об этом. Из-за того, что он рассказал, вы отправили Тигра Чоу в Голливуд, в Калифорнию, чтобы отыскать Джеральда Ю.
      С. С. Ип и Т. Т. Ип снова обменялись взглядами. Если эти братья так мало знали друг друга, что им нужно было все время заглядывать в лицо друг другу, неудивительно, что с их бизнесом были проблемы.
      — К сожалению, Тигру Чоу придется совершить такой долгий перелет понапрасну. Джеральда Ю нет в Голливуде.
      — Но вы же... — начал Т. Т. Ип.
      — Да, верно. Я немного солгала Круглому Чону по двум причинам. Во-первых, я хотела убедиться, что я была права, и что Круглый Чон сообщит вам о местонахождении Джеральда Ю. Или, правильнее сказать, “о предположительном местонахождении”? — занимаясь расследованиями очень важно, говоря с людьми, пользоваться тем языком, к которому они привыкли. — У вас были общие дела с ним или с одним из его коллег-ростовщиков. Он оказал вам простую любезность, как это принято в его профессии, послав к вам своего долговязого секретаря с сообщением. Очень воспитанный молодой человек, — добавила я. — Он совершенно не похож на того грубияна, что привел меня сюда. Или на Тигра Чоу. Вам следовало бы получше подбирать себе помощников. Это могло бы хорошо повлиять на ваш бизнес. Второй причиной было то, что, по моему мнению, было бы лучше, чтобы Тигра Чоу не было здесь, когда я приду.
      — Почему вы так решили, Чин Ен Юнь? — спросил С. С. Ип так, словно мы всего лишь вели малоинтересный разговор за чаем. Я однако отметила, что братья Ип не предложили мне чаю.
      — Потому, что именно Тигр Чоу украл ваши деньги.
      — Это невозможно! — Т. Т. Ип хлопнул себя рукой по колену. — Тигр Чоу — надежный работник и наш друг уже долгие годы. Эти деньги украл Джеральд Ю!
      — Ага. Так вы признаете, что деньги были украдены. Благодарю вас. Это ускорит наш разговор. Так-то лучше, потому что я должна вернуться к своим делам. Ну, а теперь я задам вам вопрос: что заставило вас впервые предположить, что Джеральд Ю не умер, а сбежал с вашими деньгами?
      Т. Т. Ип готов был снова наброситься на меня, но вместо этого нахмурился и встретился глазами с братом. Через мгновение С. С. Ип медленно проговорил:
      — Тигр Чоу сказал нам, что подозревает его. Он сказал, что ему не хотелось бы обвинять своего кузена, но на первом месте для него — верность нам.
      — Да, могу себе представить, как это было. Теперь другой вопрос: как, по вашему мнению, Молодой Ли из похоронного бюро Хуан Цзинь Шань убедился, что тело, нуждающееся в его услугах, принадлежит Джеральду Ю?
       — Тигр Чоу сказал, что останки Джеральда Ю опознал другой родственник. Он поговорил с этим родственником и узнал, что Джеральд Ю заплатил тому пять тысяч долларов, чтобы он солгал при опознании тела. Тигр Чоу хотел узнать что-нибудь еще, но тот родственник больше ничего не знал.
      — Как и прежде, вы правы лишь отчасти. Тигр Чоу ни с кем не говорил. Родственник, опознавший тело Джеральда Ю, — это он сам.
      — Это неправда! — снова взорвался Т. Т. Ип.
      — Пф! Я начинаю понимать, Ип Тин Тин, как вы можете есть то, что готовят в вашем ресторане. Похоже, вы легко умеете отрицать реальность. Тигр Чоу украл ваши деньги. У меня есть выписки с банковских счетов, подтверждающие это. У него есть банковский счет на другое имя. Но это ведь Америка. В Америке к банковскому счету привязано столько цифр, что его настоящий владелец в конце концов будет найден.
      — Найден вами? Вами, Чин Ен Юнь? — Т. Т. Ип сказал это так, словно я заявила, что знаю, кем он будет в следующей жизни. Я действительно знала — он, несомненно, будет навозным жуком — но речь сейчас шла не об этом.
      — Возможно, вы этого не знаете, но моя дочь — частный детектив. Я часто работаю вместе с ней. Для талантливого сыщика найти тайный банковский счет пустячное дело, — я решила, что отыскать секретный счет должно быть легко, потому что даже этот белый бабуин смог найти его. — Что гораздо интереснее, на счету Тигра Чоу лежит огромная сумма, — на этом месте я остановилась. Разумеется не ради театрального эффекта, а только для того, чтобы быть уверенной, что братья Ип внимательно слушают. — Сумма на тайном счете Тигра Чоу составляет четыреста пятьдесят тысяч долларов.
      Братья Ип снова посмотрели друг другу в лицо.
      — Что ж, сумма, которую вы потеряли, та сумма, которую, как вы подозревали, украл Джеральд Ю, составляла пятьсот тысяч долларов. Вы можете заметить несоответствие. Разница в пятьдесят тысяч долларов — это сумма, которую уплатили Джеральду Ю, чтобы он сбежал и притворился мертвым. Он написал о событиях, заставивших его уехать, и поставил свою печать под этим сообщением. Его отчет у меня. Он сейчас не здесь, не со мной, Ип Тин Тин, так что сидите спокойно и слушайте, пока я не закончу. Джеральд Ю получил деньги от Тигра Чоу.
      — Чин Ен Юнь, — сказал С. С. Ип, насмешливо улыбаясь, — в самом деле вы не можете обвинять человека в воровстве и обмане, не имея других доказательств, кроме записок сбежавшего преступника.
      — Ип Сяо Сяо, если вы вообразили, что ваша усмешка заставит меня открыть, есть ли у меня такие доказательства, то вы также глупы, как ваш брат. Для чего же еще я пришла сюда, если не для того, чтобы предъявить мои доказательства? На конверте, в котором Джеральд Ю получил пятьдесят тысяч долларов, есть отпечатки пальцев Тигра Чоу. Когда вы начали подозревать Джеральда Ю, вы послали Тигра Чоу в Майами, во Флориду, найти его, потому что вы знали, что ему нравится это место. Я уверена, что Тигр Чоу напомнил вам об этом, — взглянув на лица братьев, я поняла, что не ошиблась. Если я так легко могла читать по их лицам, как могли они все время изучать друг друга? — Тигр Чоу вернулся и сказал вам, что Джеральда Ю там нет. Однако он был там.
      — Он там был, но Тигр Чоу не нашел его?
      — Вы действительно верите, что Джеральд Ю, человек настолько глупый, что поверил в историю про фальшивый паспорт и тарифы на товары, сумел скрыться от Тигра Чоу? Разумеется, он нашел его, хотя Джеральд Ю и не знал об этом. Но Тигр Чоу сказал, что не нашел его, потому что не мог привезти Джеральда Ю обратно к вам. Если бы он это сделал, вы потребовали бы вернуть ваши деньги, а у Джеральда Ю их не было. А если бы вы поверили Джеральду Ю, то начали бы искать настоящего вора. Вся схема, придуманная Тигром Чоу, зависела от вашей уверенности в том, что Джеральд Ю жив, и одновременно от того, чтобы Джеральда Ю не нашли.
      
      Я провела еще немного времени с братьями Ип. Что вполне меня устроило. К тому времени, когда я ушла от них, они были очень злы на Тигра Чоу. Теперь, когда они уже знали, где искать секретный банковский счет, они строили планы, как подтвердить фактами отчет Билла Смита. Они также хотели знать, чьи останки были опознаны и похоронены как тело Джеральда Ю. Я задавала себе тот же вопрос, но это было уже не мое дело.
      Подозреваю, что Тигр Чоу совсем не был счастлив, когда вернулся обратно.
      А вот Джеральд Ю был.
      Я не знаю, что почувствовали Уильям Ю и его милая жена, позволив призраку стать дедушкой их малыша. Но я выполнила свою работу.
      На копии отчета Билла Смита, переданной мной братьям Ип, разумеется, не было его имени. Я не одобряю профессии моей дочери. В один прекрасный день она поймет, насколько разумен мой совет выбрать себе более респектабельный, более подходящий для леди способ зарабатывать на жизнь. А до тех пор каждый в Чайна-тауне, кому нужна помощь частного детектива, считает позором искать ее где-нибудь еще, кроме офиса моей дочери на Канал-стрит, чей адрес и телефон, если потребуется, я с удовольствием сообщу.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Chin Yong-Yun Meets a Ghost” │ Первая публикация на языке оригинала: EQMM, март/апрель 2015 г.
     Другие публикации: ???
     Главный герой: Чин Ен Юн. мать Лидии Чин
    Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 12 июля 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• “Чин Ен Юнь помогает глупцам”
      КОНЕЧНО, Лан Ли следовало бы быть умнее.
      Сидя в своей гостиной напротив нее, я отпила немного чая, чтобы сдержаться и не сказать ей об этом. Я не из тех, кто любит указывать другим на очевидное. К тому же ругать Лан Ли было уже бесполезно. Я не сомневалась, что она больше не попадется на подобный трюк (думаю, моя дочь, частный детектив, использовала бы английское слово “афера”), если столкнется с ним в будущем. Но Лан Ли — очень глупа. Пытаться учить ее уму разуму — все равно что бросать яйцо о камень. Яйцо разобьется, а камню ничего не будет.
      — Мне так жаль,

  гэджи*

   Старшая сестра (кантонский диалект китайского языка)

  , — сказала она, закончив свой печальный рассказ.
      Лан Ли старше меня. И мы вовсе не родственницы. Но все же она поступила правильно, обращаясь ко мне “старшая сестра”: ведь она пришла просить о помощи. А просителю следует вести себя с подобающим уважением.
      — Я знаю, что глупа, — я удивилась, что она знает об этом, большинство глупцов не догадываются, что они глупы. Но, поскольку это не было для меня новостью, я ничего не сказала. Однако она продолжила так, словно я возразила ей. — Ведь это же мой сын! Мой неженатый сын! Как же я могла не сделать все, что в моих силах, чтобы защитить его?!
      — У меня у самой пятеро детей, и четверо из них — сыновья, — ответила я на случай, если Лан Ли забыла, что дочь-детектив, была не единственным моим ребенком.
      Я не стала упоминать, что двое из моих сыновей неженаты, поскольку у Лан Ли, кроме сына, была еще и незамужняя дочь. Я не хотела, чтобы у нее возникли какие-нибудь ненужные мысли. Хотя дочь Лан Ли, похоже, была вполне разумной девушкой, она была единственным человеком из всей их семьи, о ком я могла это сказать. Уж лучше пусть оба мои сына останутся холостяками, чем породнятся с этой семьей глупцов.
      — Мне понятно желание матери помочь сыну, — продолжала я. — Но что это за проклятие, о котором вы никогда не слышали, пока прохожий на улице не рассказал вам о нем? В самом деле, Лан Ли, почему вы хоть на минуту не задумались?
      Она опустила голову.
      — Моя дочь очень рассердилась на меня.
      Ей незачем было говорить мне об этом. Я все поняла по голосу в телефонной трубке. Именно дочь Лан Ли позвонила мне, чтобы договориться о встрече. Сама Лан Ли слишком стыдилась того, что сделала, чтобы рассказывать об этом.
      — Мне так жаль, — повторила она.
       Я рада была видеть, что она, по крайней мере, раскаивается. Потом она вздохнула.
      — И такие вещи происходят на Малбери-стрит, — посмотрев на меня, она прибавила, — Когда я вышла от гадалки, первая женщина подошла ко мне на том углу, где раньше был

  “Сливовый сад”*

   В рассказе “Чин Ен Юнь встречает призрака” ресторан, совладельцем которого был ее муж назван “Лунный Павильон”

  .
      “Сливовый сад” — ресторан, принадлежавший моему покойному мужу. Я подумала, что, упомянув о нем, Лан Ли надеялась смягчить меня. Я не ответила, решив, что это нечестный прием. Лан Ли продолжала:
      — Это территория Старого Цзюня. Но Старый Цзюнь стал таким... старым.
      Я начала уже терять с ней терпение. Действительно, много лет назад, когда люди в этой части Чайна-тауна начали называть Цзюня Дэ “Старый Цзюнь”, это прозвище было знаком уважения, а не указанием на его тогдашний возраст. Однако неправильно было бы приписывать теперешнее угасание Старого Цзюня одному только возрасту: многие пожилые люди полны сил.
      — Может, — уныло сказала Лан Ли, — если бы вместо дочерей у Старого Цзюня был сын...
      С меня было довольно.
      — Вы вините других в своей собственной ошибке, — сказала я ей. — Других, таких как сын Старого Цзюня, которого даже не существует. Возможно, вы правы, Старый Цзюнь в последнее время отчасти потерял власть над кварталом, который прежде твердо держал в руках, — (в самом деле, глупа она или нет, я была уверена, что Лан Ли права). — Это вовсе не оправдывает ваше неразумие. Но хватит, не спорьте со мной. Потому что все это совершенно неважно. Мы решим вашу проблему.
      У Лан Ли был такой вид, словно она собиралась продолжить свои оправдания, чего я не смогла бы вынести. От моих слов ее лицо просветлело.
      
      По настоянию своей дочери Лан Ли пришла просить помощи вовсе не у меня. Она хотела обратиться к моей дочери. Многие люди думают, что моя дочь — единственный детектив в нашей семье. Это ошибочное предположение, хотя такую глупую женщину, как Лан Ли, нельзя винить за него. Время от времени я сама берусь за расследования. Но, в отличие от моей дочери, я не объявляю об этом повсюду, не имею офиса, не раздаю визитные карточки. Это неприлично. Однако, если расследование связано с неприятными людьми, и я предпочитаю, чтобы моя дочь не связывалась с ними; или если задача кажется совсем простой, и была бы для нее пустой тратой времени; или в деле имеются заинтересовавшие меня детали — тогда я берусь за него сама и решаю его.
      Мне было ясно: то, что случилось с Лан Ли, должно было происходить и с другими стариками в Чайна-тауне, или вскоре произойдет с ними, если не положить этому конец. По многим причинам, и не в последнюю очередь потому, что место преступления находилось в самом центре квартала, где правил Старый Цзюнь, это огорчало меня.
      — Очень хорошо, — сказала я, отодвинув в сторону чашку. — Сейчас мы пойдем, прогуляемся. Мы погуляем около получаса, — это было самое долгое время, какое я могла бы вынести в унылом обществе Лан Ли. — Если нам не встретятся те, кто забрал ваши деньги, мы снова пройдемся завтра. Мы будем поступать так каждый день — две пожилые женщины, прогуливающиеся на солнышке, — пока вы их не увидите, или пока мы не будем уверены, что они покинули Чайна-таун.
      — Но, если они покинут Чайна-таун, как мы сможем вернуть мои деньги?
      — Никак, — сказала я вставая. — В этом случае они получат награду, а вы заплатите за свою глупость. Но я думаю, до этого не дойдет.
      Лан Ли встала, озабоченно хмурясь. Я, однако, была уверена, что мы найдем мошенниц где-нибудь неподалеку. Возможно, Лан Ли старая дура, но она не единственная старая дура в Чайна-тауне.
       ***
      В тот день наша вылазка оказалась безрезультатной. Мы продолжали свои прогулки в следующие три дня, каждый раз около полудня. По словам Лан Ли, именно в этот час она повстречала трех мошенниц, выманивших у нее все ее деньги. Наконец, на пятый день она заметила одну из них на Малбери-стрит, недалеко от

  парка Коламбус*

   Columbus Park — общественный парк в Чайна-тауне, в Нью-Йорке; там часто собираются члены местной китайской общины, чтобы поиграть в маджонг, послушать традиционную китайскую музыку и т.д.

  . Хотя я готова была продолжать наши прогулки так долго, как будет нужно (умение ждать играет важную роль в работе детектива), я была довольна, что этот этап расследования был теперь позади, потому что общество охающей и вздыхающей Лан Ли нагоняло тоску.
      — Идите домой, — велела я ей. — Ничего не выйдет, если она сейчас увидит нас вместе.
      — Но вы покажете ее вашей дочери?
      — Идите домой, — Лан Ли думала, что моя дочь будет расследовать ее дело. Но это не имело никакого значения.
      
      Я отошла от нее и села на скамейку в парке, неподалеку от того места, где выступал ансамбль народной музыки из Кантона. Это была удобная позиция, чтобы следить за молодой женщиной, которую показала мне Лан Ли. К тому же я могла наслаждаться музыкой.
      К счастью, погода была чудесная, и под теплым весенним солнышком на деревьях уже начали распускаться цветы. Должна признать, что эти белые цветы были очень красивы, хотя грушевые деревья были той породы, которая не дает груш. Учитывая, сколько стоят груши на лотке уличного торговца, выращивать деревья, не приносящие плодов, всегда казалось мне расточительством со стороны Департамента озеленения.
      Хотя я никогда не боялась солнца, я надела темные очки, чтобы молодая женщина, которую показала мне Лан Ли, не заметила, что я наблюдаю за ней. Маскировка весьма полезна, когда вы ведете расследование. Могу вам сказать, что эта молодая женщина делала то же самое — наблюдала. Ее глаза перебегали от одного старика к другому, и даже на какое-то мгновение задержались на мне. Большинство людей, привлекших ее интерес, были женщинами. Это меня не удивило: женщины обычно более доверчивы, чем мужчины, охотнее помогают или принимают помощь от незнакомого человека.
      Я сидела там, слушая музыку (особенно мое внимание привлек музыкант, игравший на

  эрху*

   Старинный китайский двухструнный смычковый инструмент; скрипка с металлическими струнами.

  ; он был очень хорош), когда юная мошенница сделала, как выразилась бы моя дочь, “свой ход”. Она заметила, как женщина, казавшаяся очень встревоженной, села за столик к одной из гадалок, сидевших в парке. Я на минуту задумалась: не была ли эта гадалка одной из мошенниц? Но большинство женщин, предсказывавших судьбу, сидели на этом месте уже долгие годы. Многих из них я знала, в том числе и эту (это выяснилось, едва только я ненароком прошлась до того места, откуда могла видеть ее лицо). У парковых гадальщиц свои способы дурачить людей, но, вернувшись на свою скамейку, я подумала, что едва ли мошенницы захотят рисковать, привлекая в свою шайку местных жителей. Меня больше всего бесило в их плане именно то, что орудовать здесь, на Малбери-стрит, для них было, разумеется, гораздо безопаснее, чем следовало.
      Мошенница дождалась, пока гадалка сделала свое дело. Встревоженная женщина заплатила ей, потом встала. Выглядела она при этом лишь немного менее обеспокоенной, чем прежде. Когда она собралась уходить, молодая мошенница подошла к ней и что-то спросила. Встревоженная женщина, без сомнения, в силу своей природной доброты отвлеклась от собственных забот и волнений и махнула рукой куда-то вдоль улицы. Я догадалась, что она показывает дорогу. Мошенница, приняв сочувственный вид, коснулась руки встревоженной женщины. Она что-то сказала. Женщина ей ответила. Мошенница заговорила снова. Встревоженная женщина, слушая ее, заламывала руки, качала головой, говорила что-то, кивала, снова слушала мошенницу и снова заламывала руки. Я уже начала уставать от этого нескладного нервного танца, когда молодая мошенница заметила на тротуаре толстую женщину средних лет. Она помахала ей рукой и окликнула. Толстая женщина присоединилась к двум первым. Мошенница с важным видом заговорила с толстухой (которая, несомненно, тоже была мошенницей). Та в ответ обеспокоенно нахмурилась. Все трое посовещались, причем говорила главным образом вновь прибывшая. Встревоженная женщина о чем-то спросила. Толстая мошенница с извиняющимся видом покачала головой, но потом, казалось, сдалась перед потоком слов, изливаемых ее собеседницей. Она вытащила из нагрудного кармана куртки сотовый телефон и позвонила. Или, скорее, сделала вид, будто звонит куда-то. Телефон, в этом я была почти уверена, уже некоторое время был на связи. Очень похоже, что и молодая мошенница поступила так же.
      Убрав телефон, толстая женщина с ободряющей улыбкой заговорила с двумя другими. Потом все трое стояли и ждали. Встревоженная женщина снова заламывала руки, две другие делали успокаивающие жесты. Потом толстуха указала на еще одну женщину, выходившую на углу из такси. Она помахала рукой только что подъехавшей женщине, которая не спеша зашагала по улице. Эта женщина тоже была средних лет, худощавая, а вид у нее был такой надменный, как у жены торговца рисом в деревне, где я выросла. Одета она была в неброский, но элегантный и прекрасно сшитый костюм. Я была впечатлена: эта шайка явно готова была потратить деньги, чтобы заработать деньги. Я пыталась внушить моим детям, что подобные расходы необходимы. Однако, хотя мои сыновья усвоили этот урок, о моей дочери этого пока сказать нельзя, по крайней мере в том, что касается ее гардероба.
      Подойдя, хорошо одетая женщина обратилась к толстухе, звонившей по телефону, потом повернулась к встревоженной женщине. Выражение изумления появилось у той на лице, когда хорошо одетая женщина заговорила с ней. Точно такое же выражение должно быть промелькнуло на лице Лан Ли, когда с ней проделывали подобный трюк. Я задохнулась от отвращения.
      В конце концов, после настойчивых уговоров элегантная женщина, прищурившись, посмотрела на солнце и кивнула с удовлетворенным видом. Она вытащила из своей большой, дорогой сумки сложенный матерчатый мешочек с яркой вышивкой (впрочем, любой, у кого глаза такие же острые, как у меня, смог бы увидеть, что вышивка эта была машинная). Она что-то сказала, указывая на мешочек. Встревоженная женщина о чем-то спросила. Услышав ответ, она перевела взгляд с элегантной женщины на толстуху, потом на молодую мошенницу; те закивали. Глубоко вздохнув, она заторопилась прочь. Один раз она обернулась, чтобы увидеть, как молодая мошенница ободряюще улыбается ей. Элегантная женщина указала на угол, где она стояла, словно говоря, что они будут ждать ее тут. Потом она указала вверх, на солнце. Встревоженная женщина, торопливо уходившая вдоль по Малбери-стрит, ускорила шаг.
      
      Я встала со скамейки. Поскольку я могу ходить куда быстрее, чем большинство людей моего возраста, и даже чем более молодые люди, я догнала встревоженную женщину, прежде чем она добралась до Канал-стрит.
      — Извините меня, — сказала я. — Меня зовут Чин Ен Юнь. Прошу вас, не отдавайте тем женщинам ваши деньги или драгоценности.
      Встревоженная женщина так и подскочила, словно я ударила ее.
      — Кто вы?
      — Я только что сказала вам мое имя. Они, однако, этого не сделали. Любые имена, какие они вам назвали, были фальшивыми. Более того, их обещание снять любое проклятие, которое, по их словам, лежит на ком-то из дорогих вам людей — ложь. Так же как и само это проклятие, — я пристально посмотрела на нее. — Я не знаю, что вас так тревожит, и можно ли решить эту проблему. Однако я уверена, что если вы положите все ваши ценности в мешочек, чтобы колдунья благословила их, прежде чем солнце будет в зените, или какую там еще чушь они говорили вам, единственным результатом станут новые проблемы для вас. Они украдут ваши ценности. Они уже делали так раньше.
      — Что вы...
      — Идите домой. Просите о помощи. В Чайна-тауне есть много средств, чтобы помочь людям, у которых проблемы. Но эти женщины к ним не относятся.
      — Мой сын...
      Я подняла руку.
      — Прошу вас, не рассказывайте мне о проблемах вашего неженатого сына.
      Я рискнула, предположив, что сын встревоженной женщины не женат. Но на самом деле риск был невелик. Женщины сильнее беспокоятся о своих детях, пока те не вступили в брак. Потом у них будут жена или муж, чтобы делить с ними их заботы.
      В любом случае я оказалась права. Глаза женщины расширились, она прикрыла рот рукой:
      — Вы тоже колдунья?
      — Вовсе нет. Так же, как и та надменная женщина в красивом жакете, что ждет вас на углу, чтобы ограбить. Все эти женщины — мошенницы. Они выбрали вас потому, что вы были чем-то расстроены, и любой вроде меня, кто хоть немного разбирается в людях, мог бы это заметить. Первая мошенница завоевала ваше доверие своим сочувствием, спросив вас, что случилось. Потом она указала вам на вторую, которая, уверяю вас, вовсе не случайно как раз в этот момент оказалась рядом. Помахав ей рукой, она сказала вам, что это — большая удача, поскольку у сына этой толстухи однажды была похожая проблема, которая каким-то образом была разрешена. Возможно, та сможет рассказать вам, как это случилось. Вторая мошенница, когда вы подошли к ней, выслушала ваш рассказ. Она призналась, что, действительно, у ее сына была точно такая же проблема, что, по вашим словам, и у вашего. Она посоветовалась с колдуньей, объяснившей ей, что эта проблема — результат проклятия. Колдунья сказала, что она может снять проклятие, и что таким образом проблема будет решена, — я рассказывала ей историю, которую Лан Ли рассказала мне. Она в точности совпадала с тем, что я только что видела. — Сначала она сказала, что сомневается, что колдунья сможет приехать в Чайна-таун нынче днем, но вы упрашивали, и она согласилась позвонить. Представьте себе: колдунья согласилась приехать! Разумеется, на самом деле она никуда не звонила. Обе мошенницы заранее набрали номер своей сообщницы, чтобы она могла слышать все, что говорилось. К тому времени как она подъехала, она слышала вашу историю во всех деталях уже дважды. Вот почему, когда она, “вызванная” толстухой, присоединилась к вашей компании, она поразила вас тем, что уже знала, словно по волшебству, все подробности неприятностей вашего сына. О которых, как я уже сказала, я знать не хочу.
      Если бы глаза встревоженной женщины сделались еще больше, ее носу пришлось бы подвинуться, чтобы уступить им место.
      — Та надменная женщина посоветовала вам сложить все ваши ценности — деньги, украшения, все, что у вас есть — в сумочку, — продолжала я. — Вы принесете их назад, туда, где ждет та женщина. Вы положите вашу сумочку с ценностями в тот вышитый мешочек, который она показала вам, и который, по ее словам, обладает мистической силой. В некий идеальный момент, который вот-вот настанет, так что у вас нет времени, подумать о том, что вы делаете, она благословит ее. Потом она вернет ее вам в том же вышитом мешочке, который теперь будет охранять ваше счастье. Вы заберете его домой вместе с вашими ценностями, лежащими в нем. Вы должны будете положить его на ваш семейный алтарь, где вы зажигаете благовония. Ночью, ровно через двенадцать часов с того момента, как было произнесено благословение, вы можете вынуть ваши ценности из мешочка, и с этой минуты проклятие будет снято с вашего сына.
      Женщина, по-видимому, такая же глупая, как Лан Ли (но более удачливая, потому что я помешала ей отдать все свои ценности жуликам), прикрыла рот руками.
      — Это, — сказала я ей, — несусветная чепуха. Неужели вы в самом деле могли поверить в это? Мешочки, охраняющие счастье, полночь? Если бы вы проделали все, как они сказали, открыв сумку, вы обнаружили бы, что все ваши ценности пропали, а на их месте — дешевые побрякушки или куски мыла. Идите домой, — снова повторила я. — Не возвращайтесь туда сегодня. Вы избежали серьезной опасности. Пожалуйста, поищите настоящей помощи. А не фальшивой помощи фальшивой колдуньи.
      Я подтолкнула ее. Она, казалось, совершенно растерялась, но сделала несколько шагов назад, не сводя с меня глаз. Потом повернулась и поспешила прочь.
      Возвратившись обратно на Малбери-стрит, я снова села на скамейку в парке. Я слушала музыку. Три мошенницы стояли на углу улицы, дружески беседуя. Через полчаса они начали поглядывать на часы. Когда прошло сорок пять минут, они начали обмениваться встревоженными взглядами. Когда час подошел к концу, они посовещались, огляделись по сторонам и поспешно разошлись в три разные стороны.
      До завтрашнего дня мне нечего было больше делать на Малбери-стрит. Я встала и пошла домой, где мне нужно было заняться моими собственными делами. Но прежде чем войти в свой дом, я остановилась на противоположной стороне улицы возле ларька, где торговали пельменями по шесть штук за доллар. Я редко трачу деньги на пельмени, ведь я и сама могу приготовить не хуже. Но, взвесив, чего мне удалось добиться за этот день, я решила, что заслуживаю награды. Придя домой, я сразу же позвонила, чтобы договориться о встрече на следующее утро. Потом я съела пельмени. Они были великолепны — почти так же хороши, как мои собственные.
      ***
      На следующий день рано утром я пришла в чайную “Колодец дракона”, где была назначена встреча. Два старика сидели в задней части чайной, а какой-то молодой человек читал газету за столиком у двери. Я выбрала кабинку у стены, где, как я полагала, моей гостье будет удобнее всего.
      Я как раз заказала чайник чая “Железный Будда”, когда подошла моя гостья. Это была высокая молодая женщина, одетая в тщательно отглаженную белую рубашку с закатанными выше локтя рукавами. Возможно, мне стоит подсказать моей дочери, как хорошо смотрится такой наряд. Я подняла руку. Моя гостья прошла между столиками к моей кабинке.
      — Доброе утро, Чжи Ву, — сказала я. — Присаживайтесь, прошу вас. Благодарю вас, что вы пришли. Я — Чин Ен Юнь. Возможно, вы помните моего мужа? Он был владельцем ресторана “Сливовый сад” на Малбери-стрит.
      Высокая девушка, улыбаясь, уселась напротив меня.
      — “Сливовый сад”, — сказала она. — Я помню. Все дети звали его дядюшка Чин. Он давал нам конфеты. Он обращался со мной точно так же, как со всеми прочими детьми. Я очень любила его.
      Принесли чай и миску консервированных слив.
      — Вы позволите налить вам чаю? — спросила я. — Это “Железный Будда”. Или, если желаете, я счастлива буду заказать какой-нибудь другой чай.
      — Не стоит. Это прекрасный сорт, — она снова улыбнулась, и я налила ей чай. — Мне очень нравится “Железный Будда”, но женщины редко пьют его.
      — Это верно, однако я сама всегда выбираю именно его.
      Цзюнь Чжи Ву постучала пальцем по столу — это старинный способ поблагодарить того, кто наливает тебе чай. Мне приятно было видеть, что она уважает старые обычаи. Это сулило успех нашим переговорам.
      — Если вы — вдова дядюшки Чина, — сказала она, — я также училась в школе вместе с вашим вторым сыном.
      — Оба моих старших сына уже женаты, — здесь я опять не стала упоминать, что два моих младших сына все еще холостые. Сама Цзюнь Чжи Ву была не замужем, так же как и ее младшая сестра. Хотя в семье Старого Цзюня не было глупцов, я предпочитала, чтобы мои дети держались от нее подальше. — Ваш отец присылал

  красные конверты*

   В красных конвертах, по китайской традиции, принято вручать денежные подарки, особенно молодоженам на свадьбах. Китайцы очень любят красный цвет, он символизирует энергию, счастье и удачу. В Китае верят: то, что деньги подарены в красном конверте, принесет получателям особенное счастье и благополучие

  на их свадьбы.
      — Это я их посылала.
      — Вы?
      — Некоторыми вещами мой отец никогда не занимался лично.
      — Вот как. Понимаю. Цзюнь Чжи Ву, могу я говорить откровенно? — когда девушка кивнула, я продолжила. — Кое-кто говорит, прошу простить меня, что ваш отец теперь уже не заботится о многих вещах так, как следовало бы.
      Цзюнь Чжи Ву напряглась.
      — Прошу простить меня, но это нужно было сказать. Нынешнее положение дел опасно. Мой муж в свое время платил определенную сумму, уверенный, что под властью Старого Цзюня все в этом квартале будет идти как должно. Теперь ни у кого уже больше нет такой уверенности. Если неприятности начнутся, они будут быстро нарастать. Ситуацию необходимо взять под контроль.
      — Будьте осторожнее в своих выражениях, Чин Ен Юнь.
      — Я понимаю. Я знаю, с кем я говорю. Чжи Ву, неприятности уже начались. Позвольте мне привести один пример. У одной моей знакомой на Малбери-стрит шайка мошенниц обманом выманила все ее деньги. Та же самая шайка несколько дней спустя попыталась повторить свой трюк с другой женщиной, однако мне удалось расстроить их планы.
      Я сказала это очень скромно, ведь я не из тех, кто любит хвалиться перед другими своими успехами. Однако я видела, что Чжи Ву напряженно обдумывает мои слова. Я продолжила:
      — Я отправилась туда, чтобы помешать этой шайке одурачить другую женщину потому, что та, первая, женщина обратилась ко мне за помощью, — я остановилась, глядя на нее. — Уверена, что вы понимаете смысл моих слов, так что извините меня, если я указываю на очевидное. Во-первых: эти мошенницы не должны были орудовать на Малбери-стрит. Прежде они бы на это не осмелились. Во-вторых: жертве ограбления на Малбери-стрит не следовало бы обращаться за помощью к старой вдове, вроде меня.
      Цзюнь Чжи Ву не сводила с меня глаз.
      — Эта женщина... она не пошла за советом к моему отцу?
      — Нет.
      — Почему?
      — Мы об этом не говорили. Возможно, она верила, что на Малбери-стрит с ней не может случиться ничего плохого. Когда оно все же случилось, сам этот факт убедил ее, что Старый Цзюнь не сможет предложить ей ту помощь, в которой она нуждалась.
      — Однако она подумала, что вы сможете?
      — Она наивная старая женщина, — я не стала упоминать, что в действительности Лан Ли обратилась за помощью к моей дочери, а это, учитывая способности моей дочери, не было таким уж неразумным способом разрешения ее трудностей. Но вмешательство моей дочери не решило бы более важную проблему. — Однако это всего лишь мое мнение. Заметьте, прошу вас, Цзюнь Чжи Ву, что она не обратилась и в полицию.
      Я не стала больше говорить на эту тему, поскольку смысл сказанного был и без того ясен. Хотя то, что произошло с Лан Ли, представляло собой уголовное преступление, большинство людей в Чайна-тауне сочло бы неудобным обращаться к властям. До тех пор, пока прибывающие иммигранты не доверяют служителям закона, будет существовать нужда в таких людях, как Старый Цзюнь.
      Я попила еще чаю, чтобы дать моей гостье время обдумать то, что я сказала.
      — Итак, Цзюнь Чжи Ву, теперь вы понимаете существующее положение дел. Проблемы уже пришли на Малбери-стрит. По крайней мере одна жертва оказалась в безвыходном положении, но обратилась ко мне. Я смогла помешать совершить подобное преступление во второй раз. Но я не могу провести всю свою жизнь на Малбери-стрит, чтобы останавливать мошенников. Я также не могу вернуть первой женщине потерянные деньги.
      Цзюнь Чжи Ву некоторое время сидела и маленькими глотками пила чай. Я налила ей еще (и она снова постучала пальцем по столу). Потом я послала за новым чайником.
      — Я поняла, о чем вы говорите, — наконец сказал она мне.
      Я кивнула.
      — Цзюнь Чжи Ву, я восхищаюсь тем дочерним почтением, с каким вы относитесь к своему отцу. Он был бесценным человеком для нашей общины многие годы. Как его старший ребенок, вы, естественно, приняли на себя некоторые обязанности, такие, например, как посылать красные конверты. Без сомнения, вы были полезны своему отцу и во многих других делах. Мне кажется, что теперь для вас пришло время сыграть более важную роль. Вашего отца глубоко уважают и чтят. Вы не захотите, чтобы это уважение уменьшилось. Вы не захотите, чтобы люди начали шептаться за его спиной, что он поглупел.
      Я съела консервированную сливу. Цзюнь Чжи Ву сидела молча.
      — Если в один из ближайших дней, — продолжала я, — к какой-нибудь старухе, вроде... ну, вроде меня, пристанет та же шайка мошенниц, для всех было бы очень полезно, если бы этой шайке дали понять, что им не рады на Малбери-стрит.
      Цзюнь Чжи Ву сидела, по-прежнему не говоря ни слова, так долго, что я сама не заметила, как принялась за следующую сливу.
      — Чин Ен Юнь, — наконец заговорила Цзюнь Чжи Ву. — Спасибо за угощение. А также за ваш совет. А сейчас я должна идти.
      Она встала, собравшись уходить.
      — Могу ли я на прощанье сказать вам кое-что еще?
      Цзюнь Чжи Ву кивнула.
      — Вон тот молодой человек с газетой, что сидит у двери, явно интересуется вами.
      Даже не взглянув на молодого человека, она сказала с удивленной улыбкой:
      — Да, вы правы.
      Молодой человек старательно не обращал на нас внимания.
      — Без сомнения, есть и другие молодые люди, к которым вы можете обратиться в случае необходимости. Однако, я думаю, что есть также и молодые женщины, которые могли бы быть вам полезны в подобной ситуации. Их появление могло бы стать недвусмысленным посланием. Возможно, вам просто стоит над этим подумать.
      Она кивнула.
      — Благодарю вас, Чин Ен Юнь.
      С этими словами Цзюнь Чжи Ву покинула “Колодец дракона”. Молодой человек тотчас вышел вслед за ней. Я осталась, чтобы доесть консервированные сливы. Я не из тех, кто любит, чтобы хорошие вещи пропадали попусту.
       ***
      Спустя три дня я снова заметила молодую мошенницу на Малбери-стрит. Едва увидев ее, я приняла встревоженный вид, а потом поспешила занять место за столиком гадалки Гу Мин, женщины, которую я знала уже много лет.
      — Чин Ен Юнь, — удивленно сказала она, — Вы никогда прежде не спрашивали у меня совета. Я не знаю, верите ли вы хоть немного в помощь духов.
      — Я очень сильно верю в духов, но совершенно не верю вам. То, чем вы занимаетесь, совершенная чепуха. Но сейчас это не важно. Пожалуйста, сделайте вид, что я рассказываю вам печальную историю. А когда я брошу палочки

  кау чим*

   Китайские гадательные палочки Кау Чим (“спроси дощечку”) представляют собой бамбуковые или пластиковые палочки, на каждую из которых нанесены арабские цифры или китайские иероглифы. Их используют для гадания. Происходит это так: клиент встряхивает цилиндр, где лежат гадательные палочки. Когда из цилиндра выпадает палочка, гадальщик в соответствии с ее номером выбирает табличку с прорицанием и по этому прорицанию предсказывает клиенту его будущее.

  , притворитесь, будто духи сказали, что я попала в беду.
      — Я не понимаю...
      — От вас и не требуется ничего понимать. Я собираюсь заплатить вам. Просто дайте мне палочки. Вы можете говорить все, что хотите, лишь бы у вас при этом был встревоженный вид. Ну, начнем.
      Гу Мин несколько мгновений пристально смотрела на меня, и я подумала, что это неплохо. Если кто-то следил за нами, все выглядело так, словно я рассказывала ей о таких серьезных проблемах, что даже она была потрясена. Я постаралась принять еще более встревоженный вид, чем прежде. Потом она протянула мне бамбуковый стакан, который я трясла, пока палочки кау чим не перемешались как следует. Наконец я особенно сильно встряхнула его; одна палочка выпала. Гу Мин посмотрела на нее, потом провела пальцем вниз по странице своей потрепанной книги.
      — Три простых сапожника, — прочла она, — равны одному знаменитому генералу.
      — Прекрасно, — сказала я, заламывая руки. — Растолкуйте мне, что это значит.
      — Я не знаю, что у вас за проблема.
      — Говорите еще, — я прикрыла рот руками, словно от ужаса.
      — Но я не могу ...
      — Благодарю вас, этого достаточно, — я вскочила со стула, сунув ей десятидолларовую купюру. В самом деле просто возмутительно, сколько эти женщины берут за свою пустую болтовню.
      Я не сделала и десяти шагов по Малбери-стрит, как ко мне подошла молодая мошенница. Как я и ожидала, она спросила у меня дорогу (как оказалось, на почту). Я объяснила ей, как туда добраться. Потом она спросила у меня с сочувственным видом, все ли со мной в порядке? Я тут же вывалила на нее бессмысленную историю. Однако я рассказывала не о моем неженатом сыне. Ведь это могло бы накликать беду. Я рассказала ей о бедах несуществующего неженатого брата моего покойного мужа. Она посочувствовала, потом огляделась по сторонам и воскликнула:
      — Ах! Какая удача! — и помахала рукой толстой мошеннице, идущей по улице.
      Толстуха выслушала мою историю и сказала, что у нее был родственник, у которого были точно такие же проблемы, как у брата моего мужа (впрочем, подозреваю, что главная проблема этого родственника заключалась в том, что его тоже не существовало). Их семье необыкновенно повезло, что одна колдунья сумела снять с него проклятье. Я спросила: можно ли встретиться с этой колдуньей? Она ответила, что сомневается, сможет ли колдунья приехать в Чайна-таун. Я умоляла. Высказав свои сомнения, она все же позвонила. Ах, какой счастливый случай! Эта колдунья оказалась как раз поблизости.
      Подъехав, третья, элегантная, мошенница, повторила мне мою историю. Я изобразила подобающее изумление. Она посмотрела на небо, потом — на свои дорогие часы. Из своей большой сумки она вытащила вышитый мешочек. Протянув мешочек мне, она принялась объяснять мне, что с ним следует делать. Я должна была отправиться домой и положить в него все свои ценности. В этот момент четыре крепкие молодые женщины окружили нас.
      — Идите домой! — рявкнула на меня одна из них. — Сейчас же!
      Я поспешила отойти, но недалеко — в парк, откуда я могла наблюдать все последующие события.
      Смотреть было особенно не на что. Три мускулистые молодые женщины крепко ухватили за руки всех трех громко протестующих мошенниц. Четвертая открыла дверь ожидающей их машины, за рулем которой я заметила молодого человека, читавшего газету в “Колодце дракона”. Мошенниц заставили сесть внутрь. Крепкие молодые женщины уселись во вторую машину, которая поехала следом за первой. Когда они свернули за угол, я потеряла их из виду.
      ***
      Через три дня я сидела вместе с Лан Ли у себя в гостиной. Мы опять пили чай. Я только что возвратила ей деньги, украденные мошенницами.
      — Благодарю вас, благодарю вас! — повторяла она. — Благодарю вас! — В самом деле это уже становилось неловким. — Моя дочь была права, когда настояла, чтобы я обратилась к вашей дочери. Я не могу понять, Чин Ен Юнь, как ей это удалось. Она просто великолепна.
      — Прошу вас, не говорите об этом моей дочери, когда увидите ее, — велела я Лан Ли. — Обычно она не пользуется теми методами, которые позволили добиться такого результата. Она не любит обсуждать их. В любом случае эти мошенницы уже не вернутся назад. Малбери-стрит теперь опять безопасна.
      Довольная, я пила свой чай. Лан Ли тоже отхлебнула из своей чашки. Я заварила нам чай “Железный Будда”. Похоже, Лан Ли этот сорт не очень понравился, возможно, из-за его крепости. Однако она была достаточно воспитана, чтобы выпить его. К тому же она была счастлива.
      — Как же нам повезло, гэджи, что у нас такие дети! — сказала она.
      — Вы правы, — ответила я. — Один знаменитый генерал равен трем простым сапожникам.
      Лан Ли озадаченно нахмурилась.
      — Что это значит?
      — Это значит, — сказала я, — что хотя иметь сыновей — это прекрасно, однако не стоит недооценивать и дочерей.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Chin Yong−Yun Helps a Fool” │ Первая публикация на языке оригинала: EQMM, сентябрь/октябрь 2018 г.
     Другие публикации: ???
     Литературные премии: Премия Шамус / Shamus Award, 2019 // Лучший рассказ
     Главный герой: Чин Ен Юн. мать Лидии Чин
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 17 июля 2020 г., Эстер Кецлах │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: ————

• ×

Подробная информация во вкладках

[Доктор Фелл]

  Согласен. Мне тоже понравился спокойный сюжет и, как это правильно сказать, некая экстравагантность. Красиво поставил на место деятеля от религии. А вот то, что это серийный герой, на знал. Сейчас добавлю в строку библиографии рассказа.
  ХМ. Указано так [Lydia Chin & Bill Smith]. Хотя, в других рассказах только Линда. Вместе, они наверное не действуют. Просто так пишут.

[Леди Эстер]

  Лидия Чин и Билл Смит серийные герои Розан. Они иногда действую вместе, как, например, в рассказах "Фильм в 11" или "Подталкивание", и в серии романов; а иногда поодиночке. Вообще, всю эту серию можно условно поделить на три части: в одной рассказ ведется от лица Лидии, а Билл иногда появляется, а иногда - нет; в другой рассказчица мать Лидии, Чин Ен Юнь; а в третьей рассказчик Билл Смит. Все рассказы из первых двух частей, что у меня были, я уже перевела, последний "Подталкивание", уже в корзине редактора. Осталось еще пара рассказов с Биллом Смитом. Кстати, если у кого-то есть рассказы Розан с Лидией или ее матерью, буду очень благодарна, если поделитесь.

[Stark]

  Среди прочитанных у Розан рассказов, пока больше всего нравится серия о Билле Смите, особенно те рассказы, где он действует в одиночку. “ Баскетбол” - классный, цельный, чисто детективный рассказ, не зря включенный в антологию "Лучшие американские детективные рассказы" и номинированный на премию “Эдгар”. Единственная претензия может быть к мотиву, но по крайней мере, оригинально.

[Доктор Немо]

  Спасибо за перевод. Хотелось бы, конечно, больше действия в таком крупном тексте. Но новая встреча с Биллом Смитом порадовала. И мотив преступника порадовал своей нетривиальностью.

[Доктор Фелл]

   Собрал все (переведенные участниками форума) на данный момент рассказы Ш.Д. Розан в одну тему.
   Заметил интересный факт. Вначале было два основных (серийных) персонажа — напарники. Затем пошли рассказы, в котором они уже действуют самостоятельно. После появляются “разветвления” — мать главной героини в роли ГГ.