А. Порджес “Хомут как орудие убийства”

[Клуб любителей детектива]

  ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ “У КАМИНА

   АРТУР ПОРДЖЕС
   ХОМУТ КАК ОРУДИЕ УБИЙСТВА
  Horse-Collar Homicide
   © Arthur Porges
   First published: Alfred Hitchcock’s Mystery Magazine, Jan 1960

   Перевод: А. Курчаков
   Источник: антология: Коллекция Альфреда Хичкока в 4 томах. Том 2. Истории, которые моя мама никогда не рассказывала.
Ставрополь: Асок, 1993 г.

---

!

Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.    Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.    Внимание! В топике присутствуют спойлеры. Читать обсуждения только после прочтения самого рассказа.

    Horse-Collar Homicide by Arthur Porges (ss) [Dr. Joel Hoffman] Alfred Hitchcock’s Mystery Magazine, Jan 1960

  Вместе с лейтенантом Эйдером мне не раз приходилось участвовать в довольно необычных расследованиях. Как единственный в округе дипломированный патолог, я время от времени помогаю норфолкской полиции, поскольку они не доверяют своему коронеру — политической проститутке. Можно сказать, что они располагают неофициальной криминалистической лабораторией, то есть мною, доктором Джоэлом Хоффманом.
  Из всех фантастических преступлений, которые мы распутывали вместе, самым сверхъестественным представляется мне то, которое я вспоминаю как убийство “человека, умершего, ухмыляясь через хомут”. В этом описании мне всегда чудится какой—то безумный ритм.

  Дело началось таинственной смертью Леонарда Багга Лейквуда, главы одной из старейших норфолкских семей. Я был занят разглядыванием под микроскопом образцов ткани, когда в “Пастеровскую больницу” явился лейтенант Эйдер, чтобы попросить моего совета.
  — Очень хитрое дело, Джоэл,— начал он.— Выглядит как естественная смерть — удар,— но семейный врач очень сомневается в этом, да и мне кажется, что дело с душком. Подумал, что стоит сначала потолковать с тобой о нем, прежде чем настаивать на вскрытии.
  Я вздохнул. В девяноста девяти процентах подобных дел смерть оказывалась результатом естественных причин, однако требовались долгие часы напряженной лабораторной работы, чтобы отмести все сомнения и подозрения. Впрочем, граждане должны быть благодарны таким людям, как Эйдер, которые не выбирают автоматически самый легкий из путей. А кроме того, у него действительно потрясающий нюх на убийства.
  — Ладно,— сказал я.— Введи меня в курс дела, и тогда подумаем, что там к чему.
  В этих случаях Эйдер выражается так сжато и конкретно, как будто дает показания в суде: можно четко представить себе все происшедшие события, воспринимая все его слова буквально. Выходило, что этот Лейквуд, мужчина шестидесяти трех лет, был благожелательным — ну, возможно, и не слишком благожелательным — тираном. Он стремился строго придерживаться традиций и гордился своими английскими предками, которых прослеживал до самого Вильгельма Завоевателя. Как он рассказывал — часто и возбужденно,— Лейквуды сражались за Карла Первого, тайно вывозили аристократов из революционной Франции и умирали вместе с Белой гвардией. Не одни и те же предки, разумеется.
  По меньшей мере один раз в год, на Рождество или годовщину какого-нибудь исторического триумфа Лейквудов, он устраивал семейную вечеринку в старинном стиле — что-то вроде того, что можно встретить в “Пиквике” или “Брейсбридж-Холле” Ирвинга. Этот человек развлекался возрождением древних забав, заставляя своих многострадальных родственников участвовать в соревнованиях за символические призы.
  — Вот тебе и мотив,— легкомысленно заметил я. Кого угодно можно убить за такие издевательства. А во дворе перед домом он установил Майское дерево?[1]
  — Думаешь, ты сказал что-то остроумное? — проворчал Эйдер.— Он действительно провел несколько чудесных празднований Первого мая на свежем воздухе в стиле восемнадцатого века. Но на этот раз у них была чисто семейная пытка, в которой участвовали только ближайшие родственники. Последней его выдумкой в этих старинных играх была сельская забава, смысл которой заключался в корченье рож через хомут.
  — Ты сказал “в корченье рож”? И именно через хомут? — спросил я.
  — Совершенно верно. Они отмечали юбилей одного из Лейквудов, который попал пулей в крестец генералу Кромвеля. По правилам этой игры сначала нужно подвесить хомут. Затем каждый из участников по очереди заходит за него и корчит рожи в обрамлении этой штуковины. Тот, реакция на выступление которого будет самой бурной, побеждает.
  — С этой точки зрения Реда Скелтона можно смело признать королем Англии. И что же выигрывает победитель? Лошадь к этому хомуту?
  — В нашем случае,— с мрачным видом ответил Эйдер,— призом, видимо, явился апоплексический удар. Старик выступал последним. Только он сунул свою голову в хомут и начал кривляться, как сумасшедший,— как бабах! — с ним случилось что-то вроде мгновенного эпилептического припадка, и он рухнул на пол мертвее, чем засушенная скумбрия. Вот я и спрашиваю тебя, в чем дело.
  — О чем тут спрашивать? В конце концов, ему было уже за шестьдесят. Перевозбудился. Ранее с ним случались приступы эпилепсии?
  — Ответ однозначный — нет. Старик был здоров как племенной бычок. В больнице он лежал единственный раз в жизни во время первой мировой войны. С ранением.
  — Ну, тогда для справки: кто мог хотеть убить его?
  — Любой из членов семьи, насколько я понимаю.
  — У тебя предвзятая точка зрения. Для полиции Норфолка все родители выглядят потенциальными жертвами убийц?
  — В средней семье эта тенденция более постоянна, чем представляется рядовым гражданам,— хмуро ответил Эйдер.— От родителей в этой стране очень многое зависит.
  — Давай не будем углубляться во фрейдизм,— взмолился я.— Кто живет в этой склонной к убийствам семье Лейквудов?
  — Сейчас расскажу,— ответил Эйдер.— Его вторая жена Этель, ей около сорока пяти. Два сына: Уолтер, тридцати четырех лет, и Джеймс, тридцати одного года,— оба от первой жены. И еще общая дочь его и Этель — Дженет. Ей двадцать три.
  — Что случилось с его первой женой?
  — Она не смогла его вынести. Они развелись вскоре после рождения Джеймса.
  — Оба парня женаты, я полагаю.
  — Нет! — быстро ответил Эйдер.— Оба холостяки и отнюдь не наслаждаются свой свободой.
  При этих словах я вздернул брови, и он продолжил:
  — Это хороший мотив, я согласен. Насколько я понимаю, старик держал свою семью в финансовой зависимости, и когда бы ни случалось его сыновьям знакомиться с молодыми девушками, все они не выдерживали стандартов, необходимых для Лейквудов. Если к этому добавить капиталовложения почти на миллион долларов в облигациях и ценных бумагах... Очень подозрительная ситуация. Ребятам никогда не разрешалось зарабатывать себе на жизнь трудом. Их отец умственно жил в восемнадцатом веке, где господа не занимались никакой коммерцией.
  — Тогда как же он сам накопил миллион долларов?
  — А, наследовать деньги не возбраняется. Его отец был промышленником... нефтяным, по-моему.
  — Значит, мальчики просто околачивались дома, играя в господ.
  — Не совсем так — и это еще хуже. Все у него было пропитано викторианством. Им нельзя было работать, но они обязаны были изучать греческий и латынь. А все развлечения господ — вино, женщины и карты — для них были под запретом. Они поступили в колледж, но только для того, чтобы изучать классические языки, однако оба парня тайком посещали курсы естественных наук. Джеймс занимался химией, а Уолтер физикой, но Лейквуд пронюхал об их увлечениях, так что далеко они не продвинулись. Что касается Дженет, она тайком от старика изучала стенографию и машинопись и легко могла скрывать это от него. В открытую, однако, никто против него не восставал.
  — Друг,— сказал я,— я понимаю, что ты подразумеваешь под мотивом. Но в остальном все ведь выглядит как вполне естественная смерть. Почему ты в этом сомневаешься?
  Он пожал плечами.
  — Отчасти это интуиция, отчасти семейный врач. Он говорит, что удар — вполне обычное явление для эпилептиков, но пациент его никогда эпилепсией не страдал. Внезапный смертельный приступ без замеченных ранее симптомов — событие очень необычное. Кроме того, еще эта подозрительная история со светом.
  — То есть?
  — Когда Лейквуд строил рожи через хомут, перед самым его ударом свет на мгновение мигнул.
  — Ты подозреваешь, что его ударило током?
  — Сначала я так думал. Но мне не понадобился специалист, чтобы опровергнуть эту мысль. У старика было здоровое сердце. Слабый удар тока не принес бы ему никакого вреда, а от сильного на теле не осталось никаких ожогов. Очень сложно убить током здорового человека на сухом полу. Для этого необходим хороший контакт с телом и высокое напряжение на несколько секунд. Он даже не прикасался к хомуту, а все члены семьи находились в комнате, достаточно далеко от него.
  — Как получилось, что ты официально занялся этим делом?
  — Благодаря семейному врачу. Ему не хочется подписывать свидетельство о смерти без вскрытия. Хороший человек.
  — Должно быть, это доктор Льюис. Это единственный первоклассный диагност на всю округу.
  — Ты угадал.
  — Что ж,— напомнил я ему,— решать тебе. Ты имеешь законное право требовать вскрытия.
  — Знаю,— ответил он с несчастным выражением лица.— Но если я ошибусь, окружной прокурор распнет меня, не говоря уже о семье.
  — И тем не менее, ты решишься на вскрытие.— Я знаю Эйдера. Он вытащит и черта за хвост из преисподней в пятницу 13 числа, если у него на руках будет ордер на арест.
  — Учитывая мнения Льюиса, у меня просто нет другого выхода. Тело доставят сюда сегодня вечером. Поработай над ним, ладно?
  — Знаешь, что мне только что пришло в голову? — усмехнулся я.— Возможная причина смерти.— Я помолчал, глядя, как загорелись глаза у Эйдера.— Конская холера!
  — Оч-чень смешно! — прорычал Эйдер.— Запомни — мне нужно твое экстраклассное заключение о вскрытии трупа.
  — Вас понял, конец связи. А теперь позволь мне вернуться к моим раковым клеточкам.

  На следующий день было произведено вскрытие Лейквуда. Следуя обычной процедуре, я начал с черепа. Проводить исследования дальше не имело смысла. Первая же моя находка очень удивила меня: у старика в голове была металлическая пластинка, один из тех платиновых прямоугольничков, которые вживляли в голову в Первую мировую. Очевидно, он получил тяжелое ранение черепа, возможно, осколком снаряда, и ему необходимо было вставить пластинку, чтобы защитить мозг, пока на нем не нарастет новая кость. За долгие годы новая кость полностью закрыла собой пластинку, и снаружи голова его выглядела такой же целой, как и до ранения. Платина, как известно, один из благородных металлов, которые очень не просто подвергаются действию коррозии. После сорока, или около того, лет этот тонкий прямоугольничек, однако, потемнел и как-то обесцветился, что показалось мне немного странным. Но еще более заинтриговала меня мозговая ткань вокруг платиновой пластинки. Она превратилась в сплошное месиво. То, что я видел, оказалось для меня загадкой. Вызвавший смерть удар случился не по обычной причине разрыва кровеносных сосудов, разрушения мозга для этого были слишком обширными и ненормальными. Мозговая ткань выглядела скорее так, как будто в нее впрыснули кислоту или прошлись раскаленной кочергой. Снаружи черепа, однако, все было чисто, даже самый последний волосок лежал на своем месте. Если игла, пламя или электрический ток проникли в мозг, то только не через кожу черепа и кость. Я был совершенно сбит с толку.
  Я, как полагалось, довел процедуру вскрытия до конца, не надеясь найти ничего примечательного, и не обманулся в своих ожиданиях. Конечно, оставались еще микроскопические и химические тесты, которые займут несколько недель, но в них я не видел никакой необходимости. Лейквуд, несомненно, умер от глубокого и обширного поражения мозга, и ни от чего больше. И тем не менее, дело выглядело так, что Эйдер и Льюис были правы в своих подозрениях, поскольку нигде в медицинской литературе я не мог найти естественных причин смерти, которые объясняли бы подобные поражения.

  Обо всем обнаруженном я доложил лейтенанту, не сделав его счастливее.
  — Я очень благодарен тебе за информацию, Джоэл, но пока мы не ответим на все “как” и “почему” в этих таинственных поражениях, мы не сможем даже начать следствия. Мы до сих пор не уверены, убийство ли это. Возможно, существуют какие-то естественные причины: какой-то чудовищный несчастный случай или неизвестный тип заболевания.
  — Это возможно, но очень мало вероятно. В любом случае, я думаю, мне могло бы прийти что нибудь в голову, если бы я ознакомился со всеми подробностями вечеринки. Ты собираешься еще раз допрашивать членов его семьи?
  — Придется. Прошлый раз я узнал только основные факты. Так что если хочешь составить мне компанию...
  — С удовольствием.
  Мы договорились, что он заедет за мной следующим утром, и он ушел. Большую часть ночи я сосредоточенно думал о предстоящем деле, но далеко в своих догадках не продвинулся. Говорят, что нельзя отравить яйцо, не проникнув сквозь его скорлупу, а такое вмешательство, несомненно, будет налицо. Это представляло собой одну фазу вставшей перед нами проблемы. Если Лейквуд был убит, убийца добрался до его мозга, минуя кожу и кости черепа. Более того, он — или она — проделал это, находясь на расстоянии от жертвы. Эта теория показалась мне настолько притянутой за уши, что я начал склоняться к точке зрения Эйдера, полагавшего, что мы столкнулись с новым видом заболевания. С этими мыслями уже под утро я наконец забылся тревожным сном.

  На следующий день Эйдер заехал за мной около девяти часов, и мы отправились к Лейквудам в громадный псевдогреческий особняк, окруженный обширной лужайкой. Собрав вместе всю семью, мы хорошенько поджарили их. Они пытались сопротивляться, но очень пассивно — старик, очевидно, вышиб из них всякий дух борьбы, что значительно облегчило нашу задачу. Пока Эйдер задавал вопросы, я внимательно изучал их, как будто надеясь определить возможного убийцу путем физиономистики.
  Этель Лейквуд была увядшей чирикающей женщиной, всем своим обликом более всего напоминающей танцующую мышку. Не очень то она походила на убийцу, однако я знал, что всякое случается. Не существует таких явных характеристик, которые отличали бы убийцу от обычного человека.
  Уолтер, старший сын, оказался худым и нервным мужчиной с горячим и нетерпеливым взглядом. Своими густыми спутанными волосами он очень походил на большевиков-бомбометателей, какими их любили изображать карикатуристы прошлого поколения. Голос его был удивительно низким и глубоким для такого невзрачного человека.
  Второй сын, Джеймс, по-прежнему пытался строить из себя типичного американского студента. Возможно, он чувствовал, что старик лишил своих детей детства и юности, и поэтому хотел наверстать тем, что у него осталось. Но начавший уже лысеть мужчина тридцати одного года с обвислыми щеками и двойным подбородком не очень был похож на начинающего студента.
  Единственной живой фигурой в этой обойме была Дженет, стройная темноволосая девушка с итальянской внешностью, аппетитным сложением и яркими оживленными глазами. Очевидно, Лейквуду не совсем еще удалось истребить ее свободолюбивый дух, и я не мог не радоваться тому, что это ему больше и не удастся.
  Поскольку из всей компании Джеймс был наиболее разговорчив, Эйдер позволил ему отвечать практически на все вопросы. Джеймс принес хомут и показал, как они подвешивали его на пороге большой гостиной. Длинный коридор за дверьми гостиной был погружен во тьму, чтобы на его фоне в ярко освещенной комнате лицо каждого участника игры, обрамленное хомутом, вырисовывалось наиболее четко, и зрителям ясно была видна каждая его ужимка.
  Под бормотания Джеймса я рассматривал этот тяжелый предмет упряжи. Казалось, Джеймс был рад поболтать с нами, простыми людьми, словно изголодавшись по собеседникам. Моему неопытному глазу хомут напомнил огромных размеров стульчак, впрочем, другого нельзя было ожидать, поскольку я не знаком с гужевым транспортом, хотя время от времени отваживаюсь рискнуть долларом-другим на бегах.
  — Скажите,— спрашивал Эйдер,— эта штука прямо так и висела на пороге, или было кроме нее что нибудь еще?
  — Хомут был прицеплен к дверной раме прямо здесь,— ответил Джеймс.— Естественно, он был закреплен и украшен. Уолтер обернул его цветными полосками бумаги. Отец не был уверен, нужно ли это делать, но Уолтер вычитал в книге такие подробности.
  — Напрасно он думал, что знает всё о старых обычаях,— прогудел Уолтер своим не подходящим к фигуре басом.
  Джеймс хихикнул.
  — Отец был просто потрясен тем, что ты раскопал такую деталь для его игры,— сказал он.— Обычно в его забавах ты не проявлял большего рвения, чем мы все. Мы всегда хотели, чтобы эти дурацкие вечеринки побыстрее закончились, и не обращали внимания, всех ли традиций мы придерживаемся. Естественно, мы всегда делали так, что побеждал отец. Тогда с ним легче было общаться.
  — Ну, мальчики,— прочирикала их мать.— Ведь это в самом деле было так очаровательно!
  — Не нужно притворяться, мама,— твердо сказала Дженет.— Ты ненавидела его игры не меньше нашего. Люди должны жить настоящим. А отец умственно существовал в прошлом... почему не признать этого?
  — Что ты, Дженет... Я никогда...— теперь своими льстивыми приукрашиваниями действительности эта женщина стала похожа на возбужденного попугая.
  — А что насчет света? — перебил ее Эйдер.— Насколько я понял, он как-то по-особенному мигнул в тот момент.
  — Совершенно верно,— моментально отозвался Джеймс, радуясь, что ему вернули возможность держать речь.— Помнишь, мам, отец как раз строил рожи, растягивая в стороны пальцами углы рта, когда освещение внезапно померкло, а потом опять вспыхнуло. Он сразу как-то отпрянул назад с безумным, диким выражением лица, потом схватился руками за голову и упал вперед. Он вкатился в эту комнату прямо через хомут, и когда мы подбежали к нему, он уже был мертв.
  — А как у вас с проводкой? — спросил Эйдер,— перегрузок не было?
  — О Господи, нет! — ответила миссис Лейквуд.—Для электропечей, кондиционеров и посудомоечных машин у нас специальные кабели, не так ли, мальчики?
  — Правильно,— подтвердил Джеймс.— Свету мигать не было никаких причин. Наверное, что-то случилось на энергостанции.— Он снова хихикнул тоненьким голоском.— Может быть, ласточка села на провод снаружи. Уолтер должен знать — он у нас специалист по физике.
  — Да уж, еще тот специалист,— прогудел его брат,— Я успел прослушать всего два паршивых семестра, пока отец не положил этому конец.
  — Папа хотел, чтобы он изучал греческий и латынь,— добавила Дженет.— Он говорил, что это все, что необходимо джентльмену. Это мертвые языки-то! А мне — музыка, вышивание... Каково?!
  — Как ты можешь, Дженет! — запротестовала ее мать.
  — Кто-нибудь выходил из комнаты,— спросил Эйдер,— пока выступал мистер Лейквуд?
  Они посмотрели друг на друга.
  — Мама была здесь, и Дженни тоже,— ответил Джеймс.— И Уолтер... он сидел в кресле.
  — Это так,— согласился Уолтер.— Мы все были здесь. Никто не осмелился бы покинуть комнату, пока отец выступал со своей чепухой.
  Никаких других вопросов Эйдер, похоже, выдумать не смог и на этом закончил допрос. Хомут он забрал с собой, поскольку это было, по-видимому, единственное вещественное доказательство, которым мы располагали. Ни он, ни я не питали в отношении хомута особенных надежд. Я думаю, он взял его потому, что больше просто нечего было взять. Тем не менее он умудрился свалить всю ответственность на меня.
  — Если старика действительно убили,— сказал он,— то эта штука должна иметь к убийству непосредственное отношение... только не спрашивай меня, какое. Я хочу чтобы ты забрал ее к себе в лабораторию и тщательно исследовал.
  — Хорошо,— ответил я. — И над черепом мне придется еще поработать. Я далеко не удовлетворен тем, что мы имеем на настоящий момент. Может, я что-то проглядел.
  — И прозевал, и прошляпил,— добавил он.
  Эйдер был очень расстроен, в этом не приходилось сомневаться. Если, забрав тело и поковырявшись в нем, мы ничего не найдем, то окружной прокурор хорошенько накрутит ему хвост.

  В тот же день я устроил хомут на лабораторном столе и подверг его тщательнейшему исследованию. Мои сотрудники на славу повеселились. Не стану повторять их комментарии насчет лошадиного врача Хоффмана и предположения, что его пациент умер от запала.
  Хомут был сделан из дерева, обтянутого кожей, и по-прежнему сохранял слабый, но стойкий запах конюшен. Весь он был усеян кнопками или гвоздями, складывавшимися в приятный для глаза узор, и вообще солидные размеры его внушали уважение. Если смотреть на хомут под определенным углом, то на нем видны были бороздки, как будто на него что-то очень туго наматывали, но, очевидно, это были следы от украшавших его лент.
  Абсолютно ничего не узнав, разглядывая хомут, я решил снова вернуться к голове Лейквуда. На этот раз, когда я крутил в руках и переворачивал череп, изучая кожу и кости, что-то с тоненьким звоном упало на крышку стола. Я подобрал этот предмет и к своему изумлению обнаружил, что им оказалась серебряная зубная пломба. Прежде я только мельком осмотрел зубы старика, отметив, что он относился к немногим счастливчикам, сохранившим большинство зубов до шестидесятилетнего возраста. Теперь я опять принялся изучать его рот. Серебряная пломба оказалась единственной металлической, хотя было еще и несколько пластиковых. Я заинтересовался, почему пломба настолько ослабла, что выпала из зуба. Простое ли это совпадение? Я чувствовал, что этому есть какое-то объяснение, но оно лишь дразнило и ускользало от меня.
  Настоящее откровение ждало меня всего лишь через несколько минут. Я вернулся к хомуту, чтобы убрать его со стола. Но взяв его в руки, обратил внимание, что к коже в одном месте странным образом прилипла забытая мною на столе канцелярская скрепка. Я снял ее с хомута, и под ней оказалась шляпка гвоздя. Я прикоснулся скрепкой к коже над другой шляпкой, и она прилипла к ней. Я выяснил, что скрепка не была намагничена, таковыми оказались гвозди. Как это могло получиться?
  Хотя я и называю себя в шутку криминалистической лабораторией, главным образом я патолог. Я ничего не понимаю в электричестве и магнитах и с большим удовольствием буду препарировать слона, чем стану ковыряться в пылесосе своей жены. Но как любой образованный человек, я могу добывать необходимую мне информацию. В этом случае я воспользовался методом поиска подходящего мозга. Короче говоря, я нанес визит профессору Гарри Мэтисону, преподавателю физики Норфолкского технологического института. То, что он рассказал мне, решило наше дело проще простого.
  Для того, чтобы эти гвозди превратились в магниты, их нужно было долго и тщательно натирать другим магнитом, что трудно признать осуществимым, или... хомут должен был быть помещен в сильное магнитное поле. В последнем случае хомут нужно было пронести через заряженную катушку или, что более вероятно, обмотать кожу проволокой, превратив сам хомут в огромную катушку.
  — Хорошо,— спросил я Гарри, испытывая растущее возбуждение,— допустим, этот хомут был обернут проволокой и по ней был пущен ток, мог ли он ударить человека, засунувшего в хомут голову?
  — Ударить? Нет-нет-нет, можно держать в нем свою черепушку хоть целый день. Но стоит взять в руку кусочек металла — какой-нибудь хороший проводник, вроде стали или алюминия — и поместить его в катушку, как тот раскалится добела за долю секунды. В том случае,— поспешно добавил он,— если у вас достаточное количество витков и подходящая сила тока. Но только металлы могут так изменяться от электрического тока. При помощи таких индукционных токов плавят руду — в вакууме не нужно никаких проводов, чтобы подвести ток к металлу.
  — А если у человека в черепе находится платиновая пластинка?
  Он тихо присвистнул.
  — Ты ведь сам патолог. Предположи, что пластинка раскалится всего лишь на полсекунды, а это вполне вероятно. Что тогда произойдет с мозгом?
  — Я знаю, что произойдет,— хмуро ответил я.— А будет этот ток так же воздействовать на металлические пломбы в зубах? Плавить их до такой степени, чтобы они расширяли отверстие в зубе и потом выпадали?
  — Конечно,— ответил он.— От такой боли головой можно потолок проломить. Представь себе раскаленную добела пломбу, касающуюся нерва!

  Таким образом, дело оказалось в шляпе. Люди Эйдера нашли маленькие обрывки проволоки в комнате Уолтера — он ведь был несостоявшимся физиком, помните? Довольно легко было установлено, что он купил несколько сот футов такой проволоки. Он вызвался приготовить хомут, выдумав несуществующие указания на то, чтобы тот был украшен блестками и лентами, дабы скрыть под ними обмотку. Он знал о военном ранении своего отца, младшие дети и вторая жена, очевидно, забыли об этом, если им вообще когда либо рассказывали. Для него не составило труда пропустить электропроводку с выключателем под ковром к своему любимому креслу. Потом, когда голова Лейквуда оказалась внутри того, что внезапно превратилось в мощную электрическую катушку, Уолтер просто протянул руку под кресло и замкнул электрическую цепь. Металлическая пластинка, должно быть, раскалилась мгновенно, и результатом этого явился летальный исход, очень похожий на приступ эпилепсии.
  Загнанный в тупик всеми этими фактами, Уолтер сломался и признался во всем. Если бы он продолжал все отрицать, нам пришлось бы немало потрудиться в суде, столь фантастичной и невероятной была правда. Но отец уже успел размягчить характер парня, полностью лишив его духа сопротивления. Во время вынесения приговора он вел себя так странно, что его отправили не на электрический стул, а в психиатрическую лечебницу. Хотя я не думаю, что там ему было хуже, чем дома под диктатом своего отца.
  Дом продали, миссис Лейквуд уехала из города, а Дженет вскоре получила отличное место секретарши президента компании “Стар Рекорде”.
  Однако более всего я рад за Джеймса. Он женился на рыжеволосой девочке из шоу и намерен промотать свою третью часть миллиона в рекордные сроки.

• ↑ [1]. Украшенный цветами и лентами столб, вокруг которого танцуют Первого мая в Англии.