Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
ПИТЕР ТЕРНБУЛЛ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СНЯЛ ШЛЯПУ ПЕРЕД МАШИНИСТОМ ПОЕЗДА
The Man Who Took His Hat Off to the Driver of the Train
© Peter Turnbull
First published: Ellery Queen’s Mystery Magazine, March/April
Edgar Winners: 2012
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Владислав Казаков
Редактор: Ольга Белозовская
© 2015г. Клуб Любителей Детектива
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СНЯЛ ШЛЯПУ ПЕРЕД МАШИНИСТОМ ПОЕЗДА
The Man Who Took His Hat Off to the Driver of the Train
© Peter Turnbull
First published: Ellery Queen’s Mystery Magazine, March/April
Edgar Winners: 2012
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Владислав Казаков
Редактор: Ольга Белозовская
© 2015г. Клуб Любителей Детектива
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. Внимание! В топике присутствуют спойлеры. Читать обсуждения только после прочтения самого рассказа. |
The Man Who Took His Hat Off to the Driver of the Train by Peter Turnbull [Chief Inspector George Hennessey] (ss) Ellery Queen’s Mystery Magazine, March/April 2011; The Mammoth Book of Best British Crime 10, 2013
Спустя годы история человека, который снял шляпу перед машинистом поезда, разрослась до трех частей. “Трех частей”, — размышлял Джордж Хеннесси, когда совершал приятную прогулку приятным летним вечером, в позднее время, от своего дома до паба в Исингволде[1] , чтобы выпить пинту крепкого портера, всего одну, прежде чем будут сделаны последние заказы. “Да, — подумал он, — у истории были три отдельные части”. Здесь был, как он вспомнил с быстротой, подобной взору стремительной летучей мыши, и сам инцидент, и более поздняя история, когда он рассказал её Чарльзу, и, наконец, та часть, когда он увидел женщину снова.
Она отказалась стареть элегантно. Она отказалась сдаваться годам, и, подобно многим женщинам, которые придерживаются такой же политики, по мнению Джорджа Хеннесси, носила слишком молодежные вещи, которые ей не шли. Даже с учетом того, что её фигура оставалась стройной, ей не стоило в возрасте пятидесяти с небольшим лет носить футболки, джинсы, кроссовки и выпивать среди студентов университета в надежде вписаться в их круг.
Хеннесси шел вдоль стен[2] от полицейского участка возле ворот Micklegate Bar[3] к рыбному ресторану на улице Лендал, собираясь по традиции заказать обед “на вынос”, когда увидел, как она приближается к нему. Она не узнала его и шла быстро, спешно, случайный наблюдатель увидел бы в ней женщину, идущую по какому-то обременительному делу, женщину, куда-то спешащую. Но Хеннесси, который был полицейским большую часть своей трудовой деятельности и теперь ждал приближающуюся пенсию, хорошо разбирался в психологии поведения человека. Он увидел напуганную женщину, убегающую прочь от чего-то, чего-то внутри неё, чего-то в её прошлом, от которого нет никакого спасения, независимо от того, как быстро, запыхавшись, вы идете. Он узнал её, когда она слилась с туристами, которые прогуливались вдоль стен, но не смог сразу вспомнить, откуда он знает её, за исключением того, что он знал, что она была из его профессиональной, а не личной жизни. Она приблизилась к нему и пронеслась мимо, с впалыми щеками, обильным слоем косметики, блестящими красными губами и жалкими волосами, быстрыми-быстрыми-быстрыми, короткими-короткими-короткими шагами вдоль древних зубчатых стен, под бескрайним голубым безоблачным июльским небом. Повинуясь импульсу, Джордж Хеннесси повернулся и последовал за ней, ускоряя шаг, чтобы не отстать.
Знакомая незнакомка прошла через Micklegate Bar и покинула стены в районе Бейл-Хилл, резко повернула на Кромвель-роуд и вошла в “Покой извозчиков”. Хеннесси последовал за ней в паб. Он был знаком с пабом, хотя и не часто посещал его, зная, что это паб “местных жителей”. Немногие туристы по исторической части Йорка находят его, и он, скорее, является прибежищем юной компании местных жителей, к которым женщина явно желала принадлежать, хотя Хеннесси и не удивило, что к тому времени, когда он вошел в паб, женщина купила большую порцию портвейна и сидела в одиночестве в углу комнаты. Хеннесси купил безалкогольный напиток и сел в дальнем углу, наблюдая за ней уголком глаза.
Оливия Стрингер.
Конечно, Оливия Стрингер. Её имя внезапно к нему пришло. Итак, она в конечном итоге стала одинокой, измождённой, вероятно алкоголиком, если не клиническим алкоголиком, судя по её потрепанной внешности. Большой бокал портвейна и не замечено никакой еды, и это в середине дня. И еще ежедневное, скудное существование, судя по изношенным джинсам и бесформенной зеленой футболке. Но он не чувствовал жалости к ней, никакого сострадания, не после того, что она сделала двадцать лет назад.
Дело, как вспоминал Хеннесси, развернулось, когда машинист лондонского железнодорожного экспресса совершил экстренную, но контролируемую остановку[4] своего поезда и сообщил руководству в Йорке, что у него “бросившийся под поезд”[5] , и дал свое приблизительное местоположение. Все железнодорожное движение на нижней ветке было остановлено, а аварийные службы поспешили на место происшествия.
Джорджа Хеннесси, тогда сержанта уголовной полиции Северного Йоркшира, назначили представлять Управление уголовных расследований. Любое самоубийство нужно считать подозрительным, пока нельзя будет спокойно исключить убийство. К тому времени, когда Хеннесси прибыл на место происшествия, тело уже убрали с колеи, помощник машиниста сел в поезд и железнодорожное сообщение потекло в обычном русле.
— Я всегда говорил, что если у меня будет “бросившийся под поезд”, я хотел бы смотреть в другую сторону.
Машинист, все еще явно потрясенный, прислонился к полицейской машине, с трудом вытащил сигарету, и, судя по числу окурков, ввернутых в сухую землю возле его ног, эта была всего лишь одной в длинной серии сигарет, которые он выкурил за время между несчастным случаем и прибытием сержанта Хеннесси.
— Ты не можешь, но смотришь, — заговорил он с Хеннесси. — Просто не можешь отвести взгляд.
Это был маленький человек, как вспоминал Хеннесси, и как он был удивлен тем, что приведение в действие локомотива, способного делать чистых 125 миль в час, не требовало использования большой физической силы. До того момента он всегда думал о машинистах как о больших, мускулистых парнях. Очевидно, как выяснилось, он ошибался.
— Я прошел поворот в этом месте на скорости шестидесяти миль в час, не так быстро, как ходят скорые поезда, но времени, чтобы остановиться до удара, не было. Я снизил скорость так быстро, как только мог безопасно это сделать, но длины колеи не хватило, чтобы остановиться. Считайте, что я сбил его на скорости приблизительно в сорок миль в час.
— Достаточно быстро.
— О да, достаточно быстро, верно, но у нас был зрительный контакт, до самого конца. Я имею в виду, он смотрел прямо в мои глаза, а я — прямо в его. Он просто стоял там. Другие машинисты говорят, что их “бросившиеся под поезд” или отворачиваются перед ударом, или стоят, полностью отвернувшись от поезда, или пытаются соскочить в безопасное место в последнюю минуту.
— Но не этот человек?
Машинист сделал одну последнюю отчаянную затяжку и бросил сигарету на землю, после чего впечатал её в почву вместе с другими.
— Не этот человек, о нет, не этот человек. Ничего подобного. Вы видели его?
— Нет. Что бы я увидел?
— Только как он выглядит, это не обычный “бросившийся под поезд”, не бедно одетый, если вообще одетый. У одного из моих помощников был “бросившийся под поезд”, который был полностью голым, сбежал из психиатрической больницы, но этот парень хорошо одет, костюм в полоску, шляпа-котелок, он был похож на управляющего банком или бухгалтера, и знаете, что он сделал?
— Скажите мне.
— Как раз перед ударом он приподнял свою шляпу в мою сторону и проговорил “Спасибо”.
Хеннесси потягивал воду с тоником и смотрел на Оливию Стрингер, которая сидела, глядя в пустоту, и теперь благодаря вращению планеты Земля купалась в лучах солнечного света, который лился через витражное окно.
“Бросившегося под поезд”, этого конкретного “бросившегося под поезд”, вспоминал Хеннесси, очень быстро идентифицировали. Как же его звали? Как же его звали? Звучало это как-то необычно, как-то... обычная фамилия, но очень необычное имя. Уэбстер. Это был... Уэбстер. Какое у него было имя? Что-то вроде... Уэбстер?
Томсон. Вот как его звали. Томсон Уэбстер. Управляющий банком Гиллигейтского филиала Йоркширского и Ланкаширского банка, одного из последних семейных банков, как продолжали оптимистично заявлять. Сперва Хеннесси предположил, что это была написанная через дефис фамилия.
— Нет, — сказала миссис Уэбстер, сидя в своем идеальном доме. — Нет, это настоящее имя, с севера Англии, необычное, но это настоящее имя. Томсон. Его дедушка носил это имя, и его тоже окрестили этим именем. Он хотел, чтобы и наш сын носил это имя, но я, конечно, отказалась.
Хеннесси неловко сидел в гостиной дома, от которого было ощущение чего-то поверхностного. Даже переживания миссис Уэбстер не казались подлинными, и с высоты прожиты лет все еще не казались таковыми. Открытые французские окна выходили на подстриженный газон, на котором два миниатюрных пуделя играли и гавкали друг на друга, вспоминал Хеннесси.
— Я так рада, что Сирил смог опознать бедного Томсона, я уверена, что не смогла бы. — Миссис Уэбстер шмыгнула носом, и Хеннесси не смог сдержать мысль, что этот “Сирил” был обманут в отношении своего имени. Был бы выбор, Хеннесси предпочел бы быть “Томсоном”, а не “Сирилом”, особенно если он должен был расти на песчаном севере Англии, где Сирилы могли чувствовать себя неловко.
— Вы можете назвать хоть какую-то причину, почему ваш муж мог совершить самоубийство, миссис Уэбстер?
— Нет. Ни одной причины. — Она высморкалась в изящно вышитый носовой платок. — У него было всё. Я, двое детей, этот дом. Что еще мог желать любой мужчина?
Джордж Хеннесси наблюдал, как Оливия Стрингер осушила бокал портвейна и с пустым бокалом нетвёрдой походкой направилась к бару. Женщина извлекла полиэтиленовый пакет из кармана своих джинсов и вывалила мелочь на барную стойку. Она отсчитала серебром и бронзой достаточную сумму для еще одной большой порции портвейна. Оливия Стрингер неуверенно отнесла напиток обратно в угол и начала потягивать его. И, когда память Хеннесси вернулась к следующей стадии того расследования, она начала разговаривать сама с собой,
Следующим этапом было посещение места работы Уэбстера. Он обнаружил, что настроение среди сотрудников было мрачным и подавленным.
Мистер Пендж принял тогда сержанта Хеннесси в обшитом панелями офисе Томсона Уэбстера.
— Я временно исполняющий обязанности управляющего, — объяснил он, — Теперь мне придется разбираться в делах.
— Делах? — спросил Хеннесси. — И много их?
— Приблизительно полмиллиона дел. Я в любом случае собирался обратиться в полицию. — Пендж, высокий человек с серьезным подходом к делу, вздохнул. — Признаюсь, я никогда не думал... небольшой семейный банк... мы рады преданности всех сотрудников.
— Полмиллиона дел?.. — поднажал Хеннесси.
— Полмиллиона фунтов.
— Пропавших?
— Ну, да, но не в том смысле, что мы не знаем, куда они исчезли, а пропавшие в том смысле, что их нет там, где они должны быть. Мы не держим эти деньги в хранилищах; они были сняты с многих неактивных счетов. Как только один из счетов был активирован, мы проследили деньги до личного счета Томсона Уэбстера, с которого они были сняты наличными. Признаюсь, как для банкира, он оставил след, по которому его мог проследить любой идиот.
— Когда вы впервые заметили, что что-то не в порядке?
— Приблизительно неделю назад, когда мистер Уэбстер позвонил, чтобы сказать, что у него грипп и он не выйдет на работу. Мы провели свое расследование и пришли к выводу, что Томсон Уэбстер, преданный сотрудник банка, незадолго до того, как уйти на пенсию, разрушил свою жизнь, присвоив полмиллиона фунтов клиентских денег. Мы собирались вызвать полицию, но ваше своевременное прибытие избавило от необходимости делать телефонный звонок. Самоубийство, говорите вы?
— Кажется, так. Этим утром на железнодорожной ветке к югу от Йорка.
— Бедный Томсон. Я знал его, знал хорошо. Я всегда считал его человеком слова. Я не могу вообразить, какое умственное помешательство заставило его сделать это... и еще убить себя... Томсон Уэбстер был человеком, который скорее отдаст жизнь, чем позволит усомниться в своей добропорядочности. Томсон Уэбстер — вор... нет... ни в коем случае. Он был истинным христианином. Это, наверное, был период умопомешательства. Если бы он вернул деньги, банк что-нибудь смог бы сделать... Досрочный выход на пенсию, предположил бы я, что-то вроде этого. — Пендж наклонился вперед и подпер лоб ладонью левой руки. — Бог ты мой... этим утром мы получили это на почте. — Он вручил Хеннесси квитанцию. — Это квитанция из камеры хранения на Йоркском вокзале. А это пришло вместе с ней. — Тогда он вручил Хеннесси второй листок бумаги, который оказался написанной от руки запиской: “Всё здесь... так жаль. Т. Уэбстер”. — Это почерк Томсона Уэбстера.
— Вы не забирали?
— Ну, мы хотели бы, чтобы полиция была с нами, если он и правда поместил полмиллиона фунтов в камеру хранения на Йоркском вокзале. Нам бы не очень понравилось идти через Йорк с такой пачкой.
— Могу представить. Что ж, пойдем и посмотрим, что он там оставил. Я могу распорядиться, чтобы несколько констеблей сопровождали нас.
— Буду весьма признателен.
Хеннесси и Пендж встретились с тремя констеблями в камере хранения на железнодорожном вокзале Йорка и предъявили квитанцию. Им, в свою очередь, вручили два больших чемодана. Ни один из них не был заперт и, когда они были открыты, выяснилось, что оба содержали большое количество банкнот.
— Мы сопроводим вас с этим в банк, — сказал Хеннесси. — В полицейской машине и с несколькими констеблями.
— Весьма признателен, — сказал Пендж. — Всё должно быть здесь. Все полмиллиона. Бедный Том... Я знаю, почему он убил себя... Он не смог жить после того, что украл деньги. Но почему, почему он сделал это?!
— Я тоже хотел бы знать, — сказал Хеннесси.
В этом месте его воспоминаний Оливия Стрингер была на половине бокала портвейна и смотрела в пустоту, болтая по-дружески сама с собою. Хеннесси не мог вспомнить, кто подкинул имя: мистер Пендж, миссис Уэбстер или один из сотрудников банка. Хеннесси не мог вспомнить даже само имя, но это было имя мужчины, с которым дружил Уэбстер.
Хеннесси встретился с ним на следующий день после самоубийства Уэбстера, мужчина услышал новости и пребывал в состоянии шока. Они сидели на прочной деревянной скамейке в красивом цветущем саду с задней стороны дома этого мужчины в Нетер-Попплтоне, где, кроме сада, был красивый вид через луга на реку Аус.
— Я должен был предвидеть, что это произойдет, — сказал мужчина. — Сейчас мне это очевидно.
— Расскажите.
— Ну, это началось или прекратилось, смотря с какой стороны посмотреть, после рождения их второго ребенка. После этого миссис Уэбстер перебралась в свободную комнату. “Он получил двоих детей, больше нет повода спать вместе”.
— Она так сказала?
— Да. Том не знал, куда себя деть.
— Мужчина желает большего.
— Конечно, он желал, как, впрочем, и любая женщина, но не миссис Уэбстер. С тех пор её идея поддерживать романтику в браке заключалась в том, чтобы ходить рука об руку со своим мужем на десятичасовую службу и обратно. Пока всё это выглядело приличным, реальность не имела значения. И он терпел это в течение пятнадцати лет. А затем он то ли сломался, то ли его настиг кризис среднего возраста. Том заявил, что нашел “девушку”.
— Девушку?
— Именно так он сказал. Он был счастлив, не мог сдержать волнения, походил на влюбленного подростка. Это произошло примерно три месяца назад.
— Он упоминал её имя?
— Оливия. Фамилию он не называл. Ей приблизительно тридцать лет, то есть она на двадцать лет моложе Тома. Не знаю, как было на самом деле, но выглядела она как девушка легкого поведения, совершенно не тип Томсона. В начале этой недели он позвонил мне и сказал: “Я разрушил свою жизнь”, а затем положил трубку. Я звонил ему на работу, домой, но его нигде нельзя было найти.
Хеннесси наблюдал, как Оливия Стрингер осушила бокал и сидела разочарованная и потерянная. Она уставилась на бокал, будто желала, чтобы он снова наполнился как по волшебству. Он вспомнил, как впервые встретился с ней.
— Это все оплачивает мой друг, — сказала она, улыбнувшись. — Дизайнерская одежда, драгоценности, аренда квартиры, мебель… Мой друг платит за всё. Ну, он старше, чем я, что-то вроде богатого покровителя[7] , а я его сладкая малышка[8] .
— Я вижу, — проворчал неодобрительно Хеннесси.
— Мужчины исполняют мои прихоти, — сказала она, виляя бедрами.— Я могу заставить их сделать что угодно.
— Можете?
— О, да. Мне тридцать лет, пожалуй, пора остепениться. Я сказала своему “папику”, что, если бы он достал внушительную сумму, я ушла бы с ним, и мы остепенились бы вместе. Между прочим, как вы нашли меня? И что вы хотите?
Хеннесси объяснил, что её имя было в телефонной книге её “богатого покровителя”. Он также сказал, что в тот день упомянутый ранее “папик” встал на железнодорожную колею и сказал “спасибо” машинисту поезда за секунду до того, как удар послал Богатого Покровителя в потусторонний мир.
И это, размышлял Хеннесси, допивая свой бокал воды с тоником, была первая часть его истории.
Вторая часть истории произошла приблизительно десять лет спустя, когда Джордж Хеннесси и его сын Чарльз, студент, коротали зимний вечер с горящим хворостом в камине в гостиной их дома в Исингволде и болтали. Любимая жена Джорджа Хеннесси и любящая мать Чарльза умерла несколькими годами ранее, и горе сблизило отца с сыном. Джордж Хеннесси часто рассказывал сыну о своей работе, не называя конкретных имен, выбирая поучительные истории, полезные растущему сыну для понимания взрослой жизни. История человека, который снял шляпу перед машинистом поезда, была одной из таких, и он рассказал ее однажды вечером, когда сухой хворост потрескивал и пылал в камине.
Третья часть истории заключалась в совершенно неожиданной перепалке между Оливией Стрингер и Джорджем Хеннесси. В тот обеденный перерыв изнуренная Оливия Стрингер, с трудом сфокусировав свои глаза на Хеннесси как единственном, кроме неё, клиенте в пабе, сказала:
— Вы можете купить мне выпивку, сэр? Удача отвернулась от меня.
Хеннесси встал и сказал:
— Нет, Оливия, не могу, — и вышел из “Покоя извозчиков”, чувствуя, как глаза Оливии Стрингер прожигают его насквозь, а она сама задается вопросом, кто он и как узнал её имя.
Она отказалась стареть элегантно. Она отказалась сдаваться годам, и, подобно многим женщинам, которые придерживаются такой же политики, по мнению Джорджа Хеннесси, носила слишком молодежные вещи, которые ей не шли. Даже с учетом того, что её фигура оставалась стройной, ей не стоило в возрасте пятидесяти с небольшим лет носить футболки, джинсы, кроссовки и выпивать среди студентов университета в надежде вписаться в их круг.
Хеннесси шел вдоль стен
Знакомая незнакомка прошла через Micklegate Bar и покинула стены в районе Бейл-Хилл, резко повернула на Кромвель-роуд и вошла в “Покой извозчиков”. Хеннесси последовал за ней в паб. Он был знаком с пабом, хотя и не часто посещал его, зная, что это паб “местных жителей”. Немногие туристы по исторической части Йорка находят его, и он, скорее, является прибежищем юной компании местных жителей, к которым женщина явно желала принадлежать, хотя Хеннесси и не удивило, что к тому времени, когда он вошел в паб, женщина купила большую порцию портвейна и сидела в одиночестве в углу комнаты. Хеннесси купил безалкогольный напиток и сел в дальнем углу, наблюдая за ней уголком глаза.
Оливия Стрингер.
Конечно, Оливия Стрингер. Её имя внезапно к нему пришло. Итак, она в конечном итоге стала одинокой, измождённой, вероятно алкоголиком, если не клиническим алкоголиком, судя по её потрепанной внешности. Большой бокал портвейна и не замечено никакой еды, и это в середине дня. И еще ежедневное, скудное существование, судя по изношенным джинсам и бесформенной зеленой футболке. Но он не чувствовал жалости к ней, никакого сострадания, не после того, что она сделала двадцать лет назад.
Дело, как вспоминал Хеннесси, развернулось, когда машинист лондонского железнодорожного экспресса совершил экстренную, но контролируемую остановку
Джорджа Хеннесси, тогда сержанта уголовной полиции Северного Йоркшира, назначили представлять Управление уголовных расследований. Любое самоубийство нужно считать подозрительным, пока нельзя будет спокойно исключить убийство. К тому времени, когда Хеннесси прибыл на место происшествия, тело уже убрали с колеи, помощник машиниста сел в поезд и железнодорожное сообщение потекло в обычном русле.
— Я всегда говорил, что если у меня будет “бросившийся под поезд”, я хотел бы смотреть в другую сторону.
Машинист, все еще явно потрясенный, прислонился к полицейской машине, с трудом вытащил сигарету, и, судя по числу окурков, ввернутых в сухую землю возле его ног, эта была всего лишь одной в длинной серии сигарет, которые он выкурил за время между несчастным случаем и прибытием сержанта Хеннесси.
— Ты не можешь, но смотришь, — заговорил он с Хеннесси. — Просто не можешь отвести взгляд.
Это был маленький человек, как вспоминал Хеннесси, и как он был удивлен тем, что приведение в действие локомотива, способного делать чистых 125 миль в час, не требовало использования большой физической силы. До того момента он всегда думал о машинистах как о больших, мускулистых парнях. Очевидно, как выяснилось, он ошибался.
— Я прошел поворот в этом месте на скорости шестидесяти миль в час, не так быстро, как ходят скорые поезда, но времени, чтобы остановиться до удара, не было. Я снизил скорость так быстро, как только мог безопасно это сделать, но длины колеи не хватило, чтобы остановиться. Считайте, что я сбил его на скорости приблизительно в сорок миль в час.
— Достаточно быстро.
— О да, достаточно быстро, верно, но у нас был зрительный контакт, до самого конца. Я имею в виду, он смотрел прямо в мои глаза, а я — прямо в его. Он просто стоял там. Другие машинисты говорят, что их “бросившиеся под поезд” или отворачиваются перед ударом, или стоят, полностью отвернувшись от поезда, или пытаются соскочить в безопасное место в последнюю минуту.
— Но не этот человек?
Машинист сделал одну последнюю отчаянную затяжку и бросил сигарету на землю, после чего впечатал её в почву вместе с другими.
— Не этот человек, о нет, не этот человек. Ничего подобного. Вы видели его?
— Нет. Что бы я увидел?
— Только как он выглядит, это не обычный “бросившийся под поезд”, не бедно одетый, если вообще одетый. У одного из моих помощников был “бросившийся под поезд”, который был полностью голым, сбежал из психиатрической больницы, но этот парень хорошо одет, костюм в полоску, шляпа-котелок, он был похож на управляющего банком или бухгалтера, и знаете, что он сделал?
— Скажите мне.
— Как раз перед ударом он приподнял свою шляпу в мою сторону и проговорил “Спасибо”.
Хеннесси потягивал воду с тоником и смотрел на Оливию Стрингер, которая сидела, глядя в пустоту, и теперь благодаря вращению планеты Земля купалась в лучах солнечного света, который лился через витражное окно.
“Бросившегося под поезд”, этого конкретного “бросившегося под поезд”, вспоминал Хеннесси, очень быстро идентифицировали. Как же его звали? Как же его звали? Звучало это как-то необычно, как-то... обычная фамилия, но очень необычное имя. Уэбстер. Это был... Уэбстер. Какое у него было имя? Что-то вроде... Уэбстер?
Томсон. Вот как его звали. Томсон Уэбстер. Управляющий банком Гиллигейтского филиала Йоркширского и Ланкаширского банка, одного из последних семейных банков, как продолжали оптимистично заявлять. Сперва Хеннесси предположил, что это была написанная через дефис фамилия.
— Нет, — сказала миссис Уэбстер, сидя в своем идеальном доме. — Нет, это настоящее имя, с севера Англии, необычное, но это настоящее имя. Томсон. Его дедушка носил это имя, и его тоже окрестили этим именем. Он хотел, чтобы и наш сын носил это имя, но я, конечно, отказалась.
Хеннесси неловко сидел в гостиной дома, от которого было ощущение чего-то поверхностного. Даже переживания миссис Уэбстер не казались подлинными, и с высоты прожиты лет все еще не казались таковыми. Открытые французские окна выходили на подстриженный газон, на котором два миниатюрных пуделя играли и гавкали друг на друга, вспоминал Хеннесси.
— Я так рада, что Сирил смог опознать бедного Томсона, я уверена, что не смогла бы. — Миссис Уэбстер шмыгнула носом, и Хеннесси не смог сдержать мысль, что этот “Сирил” был обманут в отношении своего имени. Был бы выбор, Хеннесси предпочел бы быть “Томсоном”, а не “Сирилом”, особенно если он должен был расти на песчаном севере Англии, где Сирилы могли чувствовать себя неловко.
— Вы можете назвать хоть какую-то причину, почему ваш муж мог совершить самоубийство, миссис Уэбстер?
— Нет. Ни одной причины. — Она высморкалась в изящно вышитый носовой платок. — У него было всё. Я, двое детей, этот дом. Что еще мог желать любой мужчина?
Джордж Хеннесси наблюдал, как Оливия Стрингер осушила бокал портвейна и с пустым бокалом нетвёрдой походкой направилась к бару. Женщина извлекла полиэтиленовый пакет из кармана своих джинсов и вывалила мелочь на барную стойку. Она отсчитала серебром и бронзой достаточную сумму для еще одной большой порции портвейна. Оливия Стрингер неуверенно отнесла напиток обратно в угол и начала потягивать его. И, когда память Хеннесси вернулась к следующей стадии того расследования, она начала разговаривать сама с собой,
Следующим этапом было посещение места работы Уэбстера. Он обнаружил, что настроение среди сотрудников было мрачным и подавленным.
Мистер Пендж принял тогда сержанта Хеннесси в обшитом панелями офисе Томсона Уэбстера.
— Я временно исполняющий обязанности управляющего, — объяснил он, — Теперь мне придется разбираться в делах.
— Делах? — спросил Хеннесси. — И много их?
— Приблизительно полмиллиона дел. Я в любом случае собирался обратиться в полицию. — Пендж, высокий человек с серьезным подходом к делу, вздохнул. — Признаюсь, я никогда не думал... небольшой семейный банк... мы рады преданности всех сотрудников.
— Полмиллиона дел?.. — поднажал Хеннесси.
— Полмиллиона фунтов.
— Пропавших?
— Ну, да, но не в том смысле, что мы не знаем, куда они исчезли, а пропавшие в том смысле, что их нет там, где они должны быть. Мы не держим эти деньги в хранилищах; они были сняты с многих неактивных счетов. Как только один из счетов был активирован, мы проследили деньги до личного счета Томсона Уэбстера, с которого они были сняты наличными. Признаюсь, как для банкира, он оставил след, по которому его мог проследить любой идиот.
— Когда вы впервые заметили, что что-то не в порядке?
— Приблизительно неделю назад, когда мистер Уэбстер позвонил, чтобы сказать, что у него грипп и он не выйдет на работу. Мы провели свое расследование и пришли к выводу, что Томсон Уэбстер, преданный сотрудник банка, незадолго до того, как уйти на пенсию, разрушил свою жизнь, присвоив полмиллиона фунтов клиентских денег. Мы собирались вызвать полицию, но ваше своевременное прибытие избавило от необходимости делать телефонный звонок. Самоубийство, говорите вы?
— Кажется, так. Этим утром на железнодорожной ветке к югу от Йорка.
— Бедный Томсон. Я знал его, знал хорошо. Я всегда считал его человеком слова. Я не могу вообразить, какое умственное помешательство заставило его сделать это... и еще убить себя... Томсон Уэбстер был человеком, который скорее отдаст жизнь, чем позволит усомниться в своей добропорядочности. Томсон Уэбстер — вор... нет... ни в коем случае. Он был истинным христианином. Это, наверное, был период умопомешательства. Если бы он вернул деньги, банк что-нибудь смог бы сделать... Досрочный выход на пенсию, предположил бы я, что-то вроде этого. — Пендж наклонился вперед и подпер лоб ладонью левой руки. — Бог ты мой... этим утром мы получили это на почте. — Он вручил Хеннесси квитанцию. — Это квитанция из камеры хранения на Йоркском вокзале. А это пришло вместе с ней. — Тогда он вручил Хеннесси второй листок бумаги, который оказался написанной от руки запиской: “Всё здесь... так жаль. Т. Уэбстер”. — Это почерк Томсона Уэбстера.
— Вы не забирали?
— Ну, мы хотели бы, чтобы полиция была с нами, если он и правда поместил полмиллиона фунтов в камеру хранения на Йоркском вокзале. Нам бы не очень понравилось идти через Йорк с такой пачкой.
— Могу представить. Что ж, пойдем и посмотрим, что он там оставил. Я могу распорядиться, чтобы несколько констеблей сопровождали нас.
— Буду весьма признателен.
Хеннесси и Пендж встретились с тремя констеблями в камере хранения на железнодорожном вокзале Йорка и предъявили квитанцию. Им, в свою очередь, вручили два больших чемодана. Ни один из них не был заперт и, когда они были открыты, выяснилось, что оба содержали большое количество банкнот.
— Мы сопроводим вас с этим в банк, — сказал Хеннесси. — В полицейской машине и с несколькими констеблями.
— Весьма признателен, — сказал Пендж. — Всё должно быть здесь. Все полмиллиона. Бедный Том... Я знаю, почему он убил себя... Он не смог жить после того, что украл деньги. Но почему, почему он сделал это?!
— Я тоже хотел бы знать, — сказал Хеннесси.
В этом месте его воспоминаний Оливия Стрингер была на половине бокала портвейна и смотрела в пустоту, болтая по-дружески сама с собою. Хеннесси не мог вспомнить, кто подкинул имя: мистер Пендж, миссис Уэбстер или один из сотрудников банка. Хеннесси не мог вспомнить даже само имя, но это было имя мужчины, с которым дружил Уэбстер.
Хеннесси встретился с ним на следующий день после самоубийства Уэбстера, мужчина услышал новости и пребывал в состоянии шока. Они сидели на прочной деревянной скамейке в красивом цветущем саду с задней стороны дома этого мужчины в Нетер-Попплтоне, где, кроме сада, был красивый вид через луга на реку Аус.
— Я должен был предвидеть, что это произойдет, — сказал мужчина. — Сейчас мне это очевидно.
— Расскажите.
— Ну, это началось или прекратилось, смотря с какой стороны посмотреть, после рождения их второго ребенка. После этого миссис Уэбстер перебралась в свободную комнату. “Он получил двоих детей, больше нет повода спать вместе”.
— Она так сказала?
— Да. Том не знал, куда себя деть.
— Мужчина желает большего.
— Конечно, он желал, как, впрочем, и любая женщина, но не миссис Уэбстер. С тех пор её идея поддерживать романтику в браке заключалась в том, чтобы ходить рука об руку со своим мужем на десятичасовую службу и обратно. Пока всё это выглядело приличным, реальность не имела значения. И он терпел это в течение пятнадцати лет. А затем он то ли сломался, то ли его настиг кризис среднего возраста. Том заявил, что нашел “девушку”.
— Девушку?
— Именно так он сказал. Он был счастлив, не мог сдержать волнения, походил на влюбленного подростка. Это произошло примерно три месяца назад.
— Он упоминал её имя?
— Оливия. Фамилию он не называл. Ей приблизительно тридцать лет, то есть она на двадцать лет моложе Тома. Не знаю, как было на самом деле, но выглядела она как девушка легкого поведения, совершенно не тип Томсона. В начале этой недели он позвонил мне и сказал: “Я разрушил свою жизнь”, а затем положил трубку. Я звонил ему на работу, домой, но его нигде нельзя было найти.
Хеннесси наблюдал, как Оливия Стрингер осушила бокал и сидела разочарованная и потерянная. Она уставилась на бокал, будто желала, чтобы он снова наполнился как по волшебству. Он вспомнил, как впервые встретился с ней.
— Это все оплачивает мой друг, — сказала она, улыбнувшись. — Дизайнерская одежда, драгоценности, аренда квартиры, мебель… Мой друг платит за всё. Ну, он старше, чем я, что-то вроде богатого покровителя
— Я вижу, — проворчал неодобрительно Хеннесси.
— Мужчины исполняют мои прихоти, — сказала она, виляя бедрами.— Я могу заставить их сделать что угодно.
— Можете?
— О, да. Мне тридцать лет, пожалуй, пора остепениться. Я сказала своему “папику”, что, если бы он достал внушительную сумму, я ушла бы с ним, и мы остепенились бы вместе. Между прочим, как вы нашли меня? И что вы хотите?
Хеннесси объяснил, что её имя было в телефонной книге её “богатого покровителя”. Он также сказал, что в тот день упомянутый ранее “папик” встал на железнодорожную колею и сказал “спасибо” машинисту поезда за секунду до того, как удар послал Богатого Покровителя в потусторонний мир.
И это, размышлял Хеннесси, допивая свой бокал воды с тоником, была первая часть его истории.
Вторая часть истории произошла приблизительно десять лет спустя, когда Джордж Хеннесси и его сын Чарльз, студент, коротали зимний вечер с горящим хворостом в камине в гостиной их дома в Исингволде и болтали. Любимая жена Джорджа Хеннесси и любящая мать Чарльза умерла несколькими годами ранее, и горе сблизило отца с сыном. Джордж Хеннесси часто рассказывал сыну о своей работе, не называя конкретных имен, выбирая поучительные истории, полезные растущему сыну для понимания взрослой жизни. История человека, который снял шляпу перед машинистом поезда, была одной из таких, и он рассказал ее однажды вечером, когда сухой хворост потрескивал и пылал в камине.
Третья часть истории заключалась в совершенно неожиданной перепалке между Оливией Стрингер и Джорджем Хеннесси. В тот обеденный перерыв изнуренная Оливия Стрингер, с трудом сфокусировав свои глаза на Хеннесси как единственном, кроме неё, клиенте в пабе, сказала:
— Вы можете купить мне выпивку, сэр? Удача отвернулась от меня.
Хеннесси встал и сказал:
— Нет, Оливия, не могу, — и вышел из “Покоя извозчиков”, чувствуя, как глаза Оливии Стрингер прожигают его насквозь, а она сама задается вопросом, кто он и как узнал её имя.
- ↑ [1]. Easingwold — маленький городок недалеко от Йорка (Англия).
- ↑ [2]. Йоркские городские стены — фортификационное сооружение в центре Йорка. Построенный ещё римлянами крепостной комплекс не один век защищал город, в связи с чем фортификация также известна как Римские стены.
- ↑ [3]. Ворота “Micklegate Bar” были главными воротами Йорка
- ↑ [4]. Контролируемая остановка — остановка движения машины управляющим устройством при сохранении её питания от источников электроэнергии во время процесса остановки.
- ↑ [5]. В оригинале — One-under. Так в Англии называют самоубийцу, бросающегося под поезд.
- ↑ [6]. Nether Poppleton — деревня в пригороде Йорка.
- ↑ [7]. Sugar Daddy — дословный перевод “сахарный папа”
- ↑ [8]. Игра слов. В оригинале — Sugar Baby, дословный перевод — “сахарная малышка”. Возможно, имеется в виду одноименная песня Боба Дилана.
Спокойный
