Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
СЛУЧАЙ С ГВОЗДЕМ И РЕКВИЕМОМ ｢THE EPISODE OF THE NAIL AND THE REQUIEM｣ ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ: ‘The Curious Mr. Tarrant’, 1935 РАССЛЕДОВАТЕЛЬ ｢INVESTIGATOR｣: ТРЭВИС ТАРРАНТ ｢MR. TARRANT｣ НЕВОЗМОЖНОСТЬ: Убийство в запертой комнате. Переведено по изданию: “——— Перевод: И. Эйдельберг | Редактор: Д. Шаров и О. Белозовская © ‘Клуб Любителей Детектива’, 25 февраля 2018 г. |  |
Подробная информация во вкладках
Из всех дел, свидетелем раскрытия которых я стал за тот короткий срок, что был удостоен чести сопровождать детектива Трэвиса Тарранта, случай с гвоздем и реквиемом — один из самых характерных. Особенно впечатляет талант этого человека использовать любые факты, вне зависимости от того, насколько они друг другу противоречат. Не меньше впечатляет и умение пробраться к единственно возможному решению исключительно с помощью логики, в то время как любой другой, столкнувшись с невозможным происшествием, предпочел бы забыть о нем. С того ужасного ноябрьского утра, когда перед ним встала загадка запертой студии, до столь же жуткой развязки, происшедшей, несмотря на его предостережения, двадцать четыре часа спустя, мозг Тарранта последовательно и непрерывно двигался по рельсам разума к единственной цели — истине.
Таррант был так добр, что встретил нас с Валери, когда мы вернулись из свадебного путешествия, на причале, а через неделю я пришел в восторг от возможности провести вечер в его квартире, обсуждая нашу поездку и планы на будущее и слушая его рассказы о том, что поделывал в наше отсутствие он. В конце концов, именно благодаря Тарранту я познакомился с Валери, а наша дружба с ней переросла в близость за те несколько дней, что мы втроем, не считая Като
Стояло то великолепное время года, когда воздух пригорода наполняется запахом прелых листьев, а пейзаж за окном машины напоминает пасторальную живопись; когда каждый вечер окна городских небоскребов глядят сквозь фиолетовые сумерки и мириады мерцающих огней на великолепные краски заката. Мы сходили в Метрополитен-музей, куда нас пригласил вернувшийся из экспедиции египтолог, а затем отправились в квартиру и проговорили до поздней ночи. Сейчас, в восемь тридцать утра, мы сидели за завтраком в гостиной Тарранта, в радиаторах комфортно булькала вода, а оживленное, яркое небо заливало светом комнату через большое окно позади нас.
Я помню, что мы почти закончили трапезу, когда Таррант сказал:
— Причина и следствие правят этим миром. Они могут быть призрачными, но в этой призрачности тоже есть последовательность. Везде, кроме, возможно, субатомной физики, есть причина для каждого действия, и эту причину всегда можно обнаружить.
Трэвис прервался, так как в комнату вошел управляющий домом. Он был одет в модный костюм и выглядел весьма респектабельно, нам он представился как мистер Глиб. Очевидно, он зашел, просто чтобы, по своему обыкновению, удостовериться, что его арендатор всем доволен, но его приветственную речь прервал телефонный звонок, а Като сообщил, что управляющего просят к телефону. Односложные ответы Глиба не давали представления о том, что говорилось на другом конце провода, пока он не подытожил:
— Ладно, я буду через минуту.
Управляющий повернулся к нам.
— Прошу прощения, — сказал он, — но в пентхаусе какая-то проблема. Или мой электрик сошел с ума. Он говорит, что из номера несется какая-то жуткая музыка, и что на стук в дверь ему не отвечают. Мне придется пойти и посмотреть, что там происходит.
Его сообщение было достаточно необычным, и я заметил, как глаза Тарранта немедленно загорелись. Он неторопливо встал и заявил:
— Знаете, Глиб, я собирался подышать свежим воздухом после завтрака. Не возражаете, если мы пройдемся с вами? Может быть, мы будем вам полезны при распутывании этой загадки.
— Разумеется, мистер Таррант. Пойдемте. Я с трудом представляю, какое это может иметь для вас значение, но свежего воздуха обещаю немало.
И в самом деле, по открытой террасе гулял ветер. Она была ограничена парапетом высотой в три фута, и окружала пентхаус со всех сторон, кроме северной, где его стена составляла единое целое с уходящей вниз несущей стеной здания. Сам пентхаус был невелик — в нем, как я позже узнал, помимо студии, занимавшей всю его северную часть, была только спальня, к которой примыкали соответственно с запада и востока туалет и кухонька. Вход в студию был с западной ее стороны. Здесь и ждал нас электрик, который пришел на крышу починить антенну и услышал странные звуки. Пройдя по террасе, мы полюбовались сверху городом и осмотрели стены пентхауса. Окна в его южной части были вполне обычных размеров, но студия находилась за глухой кирпичной стеной, над кромкой которой едва виднелось мансардное окно. Конечно, окно в северной стене занимало большую ее часть, но с террасы его видно не было.
Управляющий подозвал нас к входной двери, знаками призывая замолчать, и тихо спросил:
— Что вы думаете об этом, мистер Таррант?
В тишине отчетливо раздавалась печальная музыка. Казалось, она исходит из студии, медленная и скорбная, а слаженное звучание указывало, что играет большой оркестр. Таррант внимательно слушал несколько секунд, а затем сказал:
— Превосходное исполнение заупокойной мессы, если я не ошибаюсь, это реквием
— Да, музыка звучит непрерывно, — подтвердил электрик, которого звали Уикс. — В студии должен кто-то быть, я стучал в дверь, но не получил ответа.
Он еще раз в сердцах стукнул в дверь кулаком.
— Вы смотрели в окна?
— Конечно.
Мы снова вышли на террасу и заглянули во все доступные окна, но, кроме спальни, которой, по всей видимости, не пользовались, ничего не было видно. Дверь из спальни в студию была закрыта. Все окна были заперты.
— Я думаю, — сказал Таррант, — что мы должны войти внутрь.
Управляющий колебался.
— Я не знаю. В конце концов, жилец имеет право слушать любую музыку, даже реквием, и не обязан отвечать на стук в дверь.
— Кто проживает в пентхаусе?
— Некто Майкл Салти. Весьма эксцентричный человек, как и многие художники. Я не слишком много знаю о нем, по правде говоря, сегодня мы не можем настаивать на большом количестве рекомендаций, не те времена. Он оплатил аренду на год вперед, и никогда не беспокоил никого в доме, это все, что я могу вам сказать.
— Тем не менее, — возразил Таррант, — ситуация выглядит странно. Откуда он знает, что мы не пытаемся доставить ему важное сообщение? Да, и что с его телефоном?
— Пробовали дозвониться, — сообщил Уикс. — Оператор говорит, что не отвечают.
— Думаю, нам стоит туда заглянуть. Послушайте, Глиб, если вы не хотите брать на себя ответственность за взлом, дайте нам лестницу, и мы попытаемся посмотреть через мансардное окно. Десять к одному, никто этого не заметит, а если окажется, что все в порядке, мы просто уйдем.
На это предложение менеджер согласился, хотя мне показалось, что он сделал это весьма неохотно. Возможно, жутковатые звуки, которые продолжали поступать через закрытую дверь, наконец, подействовали на него. В любом случае, лестницу принесли, и, как только она была установлена, Таррант сам поднялся по ней. Я видел, как он смотрел через окно, а затем наклонился ниже, полуприкрыв руками глаза. Вскоре он выпрямился и в спешке спустился.
Его лицо, когда он встал рядом с нами, было напряженным.
— Думаю, вы должны позвонить в полицию, — твердо сказал Трэвис. — И ждать, пока они сюда приедут, прежде чем войти самим.
— Полицию? Но что там?
— Неприятная штука,— медленно сказал Таррант. — Я думаю, что это убийство.
Он не произнес больше ни слова, пока не прибыла патрульная полицейская машина с Парк-авеню.
Тогда мы все вместе зашли в квартиру, и, так как Глиб не смог открыть дверь своим ключом, ее взломали.
Студия была большой квадратной комнатой с высоким потолком, хорошо освещенной через окно в северной стене и мансардное окошко. Обставлена она была скудно — диван, стул, табурет, мольберт и шкаф для красок и расходных материалов. Два ковра едва покрывали паркет. Вопрос о том, откуда музыка, решился быстро: в одном из углов находился электрический проигрыватель с автоматическим устройством для повторного запуска записи. Это была запись реквиема Палестрины, исполняемого известным оркестром. Кто-то — думаю, что это был Таррант — пересек комнату, пока мы стояли, сгрудившись у двери, тупо глядя на скрюченную, окровавленную фигуру на диване, и выключил его.
Перед нами распростерлось совершенно нагое тело молодой девушки, находившейся в расцвете юной пышности. Одна ее нога была неестественно согнута, рот перекошен, правая рука сжимала в предсмертном спазме диванную обивку. Из-под ее левой груди отвратительно торчала рукоять ножа. Кровотечение было обильным.
Первым приступил к делу Таррант, загасивший четыре высокие свечи, стоящие на полу и уже опаливших углы дивана. Сделав это, он пробормотал:
— Запомните, что свечи горели в восемь сорок семь, офицер.
Я снова вышел на террасу и, тяжело опершись на западный парапет, стал разглядывать виднеющиеся на горизонте горы; несколько ближе к реке прижималась группа зданий, долженствующая быть Ньюарком; наверху в юго-западном направлении пронесся одинокий самолет. Я решительно направил свои мысли в другую плоскость. Обычный самолет в аэропорт Ньюарка, должно быть, ранний рейс из Бостона. На нем были люди, самые обычные люди. Возможно, один из них торговал пуговицами, а сейчас уже зашел в магазин Саймона и Моргеца и разложил на картонке свои пуговицы к вящей выгоде мистера Моргеца… Напряжение немного спало, и я смог вдохнуть чистый, холодный воздух.
Когда я вернулся в студию, кто-то милосердно укрыл одеялом тело девушки. И в первый раз я обратил внимание на мольберт. Он стоял в юго-восточном углу комнаты, по диагонали от дивана напротив входной двери в другом конце студии. По логике, мольберт должен был быть обращен на северо-запад, чтобы на него падало больше света из окна в северной стене, на что указывал и стул справа от него. Но сам мольберт был развернут на юго-запад, по направлению к двери спальни, к которой и нужно было подойти вплотную, чтобы как следует разглядеть холст.
На натянутом на раму полотне была нарисована маслом убитая девушка. Она была изображена обнаженной, замершей в вызывающей позе, а на ее лице красовалась похотливая усмешка. Картина именовалась «La Seduction»
Таррант стоял, засунув руки в карманы и рассматривая это произведение искусства. Его взгляд, казалось, был сосредоточен на гвозде, странным образом играющем такую большую роль в трагедии. Он что-то бормотал, причем так тихо, что я едва уловил его слова.
— Работа безумца… Но почему мольберт развернут к комнате задником… Почему?..
Давно минул полдень, но поток событий продолжал бурлить. Прибыл дежурный по расследованию убийств, лейтенант Миллинс, и бесцеремонно выгнал из пентхауса всех, включая Тарранта. Затем он позвонил в штаб-квартиру и вызвал заместителя начальника полиции, инспектора Пика, который должен был возглавить расследование.
Я отправился в город по личным делам. За обедом я встретил Валери, чье присутствие подействовало на меня, как ароматный, живительный глоток чистого воздуха. Она настаивала, чтобы я остался с Таррантом еще на один вечер, заметив, как меня взволновали утренние события. Когда я вернулся в квартиру Тарранта, Като, который, будучи человеком нашего класса в Японии, в Нью-Йорке стал отличным дворецким, дал мне бутылку прекрасного ирландского виски Bushmills 1919 года. Я пил свой второй хайболл, а Таррант спокойно читал в соседней комнате, когда в дверь позвонил инспектор Пик.
Он вошел в комнату, дружелюбно протягивая руку.
— Мистер Таррант, верно? Рад познакомиться, мистер Фелан.
Это был высокий, худой человек, с неожиданно мягким голосом. Не знаю почему, но я удивился, что полицейский носит хорошо сшитый твидовый костюм. Опустившись на стул, он продолжил:
— Как я понял, вы были в числе первых, кто появился в пентхаусе, мистер Таррант. Но я боюсь, что тут нечего добавить. Дело, в общем-то, раскрыто.
— Вы задержали убийцу?
— Пока нет. Но мы должны взять его, если не сегодня, то завтра или послезавтра.
— Художник, я полагаю?
— Да, Майкл Салти. Эксцентричный человек, совершенно сумасшедший. Кстати, я должен поблагодарить вас за напоминание о свечах. В соответствии с данными медицинской экспертизы убийство определенно произошло между часом и двумя ночи.
— Как я понимаю, у вас нет сомнения в личности преступника.
— Нет, — заявил Пик. — Абсолютно. Он был замечен со своей моделью в 22:50 одним из служащих, а лифтеры утверждают, что больше никого не доставляли в пентхаус ни вечером, ни ночью. Его отпечатки пальцев были на всем — на ноже, подсвечниках, проигрывателе. Есть и другие доказательства.
— И кто-то видел, как он покинул здание после совершения преступления?
— Нет, этого никто не видел. Это недостающее звено. Но так как в пентхаусе его нет, он должен был как-то его покинуть. Может быть, по пожарной лестнице. Мы проверим это. Девушка — Барбара Бребант — дочь богатых родителей,— покачал головой инспектор. — Еще одна сломанная судьба. Она водилась с сомнительными типами в течение нескольких лет, давая им больше, чем они могли взять, во всех смыслах. С Салти сошлась около года назад. В ней определенно было что-то аморальное, трое свидетелей, независимо друг от друга, описывали ее как образец порочной красоты.
— Древнеримского типа,— добавил Таррант. — Не такая уж редкость в этом городе… Она жила с Салти?
— Нет. Она жила дома. Здесь оставалась, только когда ей не хотелось идти домой. Никто не сомневается, однако, что она была его любовницей. Впрочем, судя по тому, что я узнал, она была любовницей многих. И, видимо, Салти, сойдя с ума от ревности, убил ее.
— Да, похоже,— согласился Таррант. — Портрет похотливой женщины и гвоздь, вбитый в него. Конечно, действия сумасшедших в чем-то вполне логичны. Должно быть, он и сам был развратником, но она продемонстрировала ему такие глубины, о каких он и не подозревал. Затем раскаяние. Его безумие принимает форму отрицания привычных ценностей, он сделал ее символом своего порока, изобразил, а затем убил ее и изуродовал картину гвоздем. Да, с Салти все ясно.
Пик достал сигарету.
— Неприятнейшее дело. Но не слишком загадочное. Желаю всем нашим делам быть столь же простыми.
Он поднялся, собираясь уходить.
Таррант также поднялся:
— Минуточку. Есть еще одна или две вещи.
— Да?
— Могу я попросить вас об одолжении, инспектор? Я хотел бы еще раз осмотреть пентхаус. Просто чтобы проверить некоторые вещи, замеченные утром.
Пик пожал плечами, как будто просьба была бесполезной, но ответил вполне благосклонно:
— Хорошо, я возьму вас с собой. Должно быть, там уже никого нет, кроме полицейского, который будет охранять помещение, пока мы не арестуем Салти. У меня есть час времени.
Прошло два часа, прежде чем они вернулись. Инспектор не стал заходить, но обменялся у двери парой слов с Таррантом, сказавшим:
— Вы, безусловно, хотели бы другого человека в качестве свидетеля, не так ли?
Ответом было согласное похрюкивание.
Я с удивлением посмотрел на вошедшего в гостиную друга. Его одежда и лицо были покрыты грязью, на носу красовалось длинное черное пятно. К тому времени, как он искупался и переоделся, и мы сели ужинать, было около половины десятого.
За ужином Таррант был непривычно тих. Даже после того, как мы закончили трапезу, и Като принес нам кофе и ликеры, он сидел на модернистском пуфе, задумчиво помешивая черную жидкость, и в свете лампы, стоящей позади него, я мог разглядеть, что его лицо было хмурым.
Затем он издал своеобразный свист, и камердинер-дворецкий появился почти сразу из коридора, ведущего на кухню.
— Садитесь, доктор, — сказал Таррант, не поднимая глаз.
Он, несомненно, заметил мое удивление, потому что продолжил специально для меня:
— Я вам рассказывал, что на родине Като был врачом, он очень хорошо образованный человек, который угодил сюда из-за абсурдной истории со шпионажем. Из-за этой чепухи я имел честь нанять его в качестве прислуги, но, когда я хочу услышать его дружеские советы, я называю его доктором — титулом, на который у него есть полное право, — и достигаю общественного примирения. Обычно я делаю это, когда беспокоюсь. А сейчас я беспокоюсь.
Като тем временем уже сел на диван и, улыбаясь, взял одну из сигарет Тарранта.
— Традиции — полезный механизм, — признал он. — Что хотели обсудить?
— Убийство в этом пентхаусе, — сказал Таррант без лишних объяснений. — Вам известны факты, изложенные инспектором Пиком. Слышали их?
— Слышал. Это часть моей работы.
— Да, хорошо, что с этой частью у вас все в порядке. Для него в деле нет никакой тайны, ему даже не интересно. Пик считает, что Салти — убийца, и его дело — найти художника и арестовать. Только это его интересует. Полиции достаточно. Но есть нечто другое, указывающее, что все не так просто. Это нечто лежит на поверхности, но полицию не волнует. В пентхаусе есть тайна, истинная тайна. Меня не заботит поимка жулика, но у них ничего не выйдет, если они не найдут объяснение этому любопытному факту. Столь же странному, что и все, встреченные мною.
Улыбка Като моментально поблекла, теперь его лицо было совершенно серьезным.
— Что за тайна?
— Это самая совершенная запечатанная комната, или, скорее, запечатанный дом. Из него не существует выхода, тем не менее человек как-то вышел. Он был, а теперь его нет. Это не самоубийство, отпечатки пальцев на ноже достаточно убедительно указывают, что убийца — художник. Но куда он делся и каким образом? Слушайте внимательно. Я основываюсь на собственных наблюдениях, результатах полицейского обыска и на данных моего совместного с Пиком недавнего осмотра. Когда мы вошли в пентхаус сегодня утром, Глиб не смог открыть дверь своим ключом, мы были вынуждены взломать входную дверь, которая была заперта изнутри на надежный засов. У студии глухие кирпичные стены, в которых нет окон, кроме как на северной стороне, а те находятся на большой высоте от земли. Все окна, включая мансардное окно, были заперты изнутри. Единственным выходом из студии является дверь в спальню. Она была закрыта, а ключ, повернутый в замке, закрыл дверь со стороны студии. Да, я знаю, — Таррант явно не давал себя прервать, — иногда можно повернуть ключ в замке с той стороны с помощью щипцов или других подобных приспособлений. Это расширяет поле деятельности до спальни и примыкающих к ней туалета и кухни. Но и из них не существует выхода, окна и там были заперты изнутри. И я убежден, что их не мог запереть никто, уже покинувший пентхаус. — Он сделал паузу и посмотрел на Като, кивавшего головой по мере последовательного рассмотрения пунктов:
— Два человека в пентхаусе, когда убийство совершено. Один из них — жертва, другой — этот Салти. После убийства в комнате только жертва. Одна дверь, окна в стене и крыше — все заперты изнутри. Невозможно запереть снаружи. Итак, Салти должен быть внутри, когда вы входите.
— Но он не был там, когда мы вошли. Место было тщательно обыскано. Я был там.
— Может быть, люк? Может быть, пространство под полом или выход на этаж ниже?
— Мы проверили это,— сказал Таррант. — Там нет люков — ни в полу, ни в стенах, ни в крыше. Я убедился в этом вместе с Пиком. Глиб, управляющий, который там работает с момента постройки, также уверяет меня в этом.
— Тогда пол, — настаивал Като. — Салти мог сделать сам.
— Он не мог сделать люк, не оставляя следов, — возразил Таррант. — По крайней мере, я не понимаю, как он смог бы. Паркет в студии из твердых пород дерева, доски плотно прилегают друг к другу. Мы проверили каждый дюйм, естественно, между досками есть зазоры, но продольные, нигде мы не видели поперечных трещин. Глиб рассказал нам об особенностях пола. Доски соединены между собой, и невозможно поднять одну доску, не подняв остальных. Изучив пол досконально, я пришел к выводу, что ни одна из досок не поднималась. Все это было необходимо, потому что существует пространство примерно в два с половиной фута между полом пентхауса и потолком расположенной ниже квартиры. Оно начинается в паре шагов от входа в пентхаус. Кроме того, я посетил часть этого пространства. Позвольте мне пояснить, как я туда попал. Спальня примыкает к студии с южной стороны, а туалет расположен в северо-западном углу спальни. Отделен стеной, конечно. У северной стены туалета (она же часть южной стены студии) стоит ванна, и часть пола под ванной была вырезана, оставляя проход в пространство под ней.
Я задал свой первый вопрос:
— Но как такое может быть? Не провалится ли ванна под пол?
— Нет. Тамошняя ванна старого образца, Салти сам установил ее там всего несколько недель назад. Она не соприкасается с полом, как это делают сейчас, а стоит на четырех ножках. Пол вырезан только под серединой ванны, где-то две или три доски, и проем идет оттуда к дальнему краю ванны, ближе к стене. И простирается не так уж далеко на самом деле.
— У Салти люк,— усмехнулся Като. — Не дверь, просто проход.
—Так и я подумал,— мрачно согласился Таррант. — Но это не так. Или, если он и есть, то Салти не использовал его. Никто не мог пройти в это пространство, не сдвигая ванны — что не было сделано. Кстати, нам с Пиком пришлось вырезать еще несколько досок, чтобы я смог с большим трудом втиснуться в пространство под туалетом и спальней. Там не оказалось ничего, кроме грязи, которой я получил в достатке.
— Как насчет прохода в пространство под студию?
— Его там нет. Пентхаус стоит на фундаменте высотой около двух с половиной футов, сложенном из бетонных блоков. Их кладка под пентхаусом проходит непосредственно под стеной между студией и спальней. Поскольку люк в вышеупомянутое пространство расположен с южной стороны этой стены, оно оказывается к югу и от бетонной стены фундамента. Пространство под студией расположено к северу от этих блоков, и они образуют сплошную стену, которая непроходима. Я потратил добрых двадцать минут, ползая вдоль всей ее длины.
— Возможен проход,— произнес Като, — там, где труба туалета.
— Да, я тоже так думал. Я внимательно осмотрел все. Я видел концы досок, образовывающих пол студии и частично лежащих на балках, опирающихся на бетонные блоки. Но там не больше признаков сдвигающегося блока, чем где-либо еще. Для того чтобы все определить наверняка, мы также рассмотрели три другие стороны фундамента под спальней. Стены там твердые и не были затронуты с тех пор, как она была построена. Так что все это просто тупик, и нет никакой возможности выхода из пентхауса, даже через отверстие под ванной.
— Вы также изучили пространство под студией?
— Да, мы сделали и это. Без результата. Это ничего не дало, кроме того, что в пространство под студию нельзя проникнуть из самой студии, нет туда прохода и через пространство под спальней. Несомненно, этот лаз под ванной должен что-то значить, особенно в свете того, что ванна была установлена недавно. Но что?
Он долго и пытливо смотрел на Като, и тот после паузы медленно ответил:
— Вижу, этот Салти делал выход, возможно, воспользоваться сейчас. Значит, не воспользовался. Должен быть другой путь.
— Но нет другого пути.
— Тогда этот Салти до сих пор там.
— Но его там нет.
— Вот, черт, — задумчиво сказал Като. Видно было, что он чувствовал то же самое разочарование, что и Таррант, когда любая догадка сразу же опровергалась. Он решил зайти с другой стороны. — Что еще странное?
— Есть две вещи, которые кажутся мне необычными,— ответил Таррант, и его глаза сузились. — В футе от большого окна в северной стене есть довольно большое углубление в полу студии. Это малозаметное отверстие, которое почти наверняка сделано гвоздем, проткнутым через настил, а затем вытащенным обратно.
Я подумал о гвозде в картине.
— Мог ли он положить картину в той части пола, чтобы загнать гвоздь через нее? Но для чего?
— Я не вижу в этом смысла. Гвоздь пройдет через холст так же легко, если тот стоит на мольберте.
— Гвоздем, возможно, легче поднять доску. Скажете «нет»? — сказал Като.
— Я пробовал. Даже гвоздь, вбитый под углом, а не вертикально, как было там, не позволяет приподнять доску и сделать доступ в пространство под студией.
— Oкей. Говорите, есть другая странная вещь?
— Да. Положение мольберта, на котором установлена картина с мертвой девушкой. Когда мы ворвались в комнату, он был повернут к двери спальни, чтобы картина была едва видна даже из входа в студию, не говоря уже об остальной части комнаты. Не думаю, что таково было намерение убийцы. Он расставил остальные детали сцены убийства слишком тщательно. Проигрыватель, свечи. Такое расположение мольберта не подходит ко всему остальному, я уверен, что убийца хотел, чтобы первый человек, который войдет, столкнулся с полной сценой, обязательно включающей и символический портрет. Это не согласуется также с позицией стула, по которой можно судить о предполагаемом положении мольберта. Это не соответствует вообще менталитету данного убийцы. Кажется, мелочь, но я уверен, что это важно. Я уверен, что положение мольберта — важный ключ.
— Для тайны исчезновения?
— Да. Для тайны побега убийцы из запертой комнаты.
— Не вижу, как? — заявил Като после некоторого раздумья.
Что касается меня, я даже не мог предположить, какая может быть связь между этими вещами.
— Я тоже, — подтвердил Таррант. Он встал и начал ходить по комнате. — Хорошо, что у нас есть? Отверстия в полу возле северного окна, странная позиция мольберта и запертое помещение без жильца, который, конечно, должен находиться там. На это, черт возьми, должен быть ответ.
Вдруг он посмотрел на электрические часы на столе и остановился.
— О, — воскликнул он. — Уже почти три часа. Не хотел задерживать вас так поздно, Джерри. Вас также, доктор. Совещание окончено.
Като был уже на ногах, в одно мгновение превратившись в дворецкого.
— Извините, что не смог помочь. Принести ночной колпак, господин Таррант?
— Нет. Принесите виски, Като. И сифон. И лед. Я не собираюсь идти спать.
Я был озадачен, мой ум, начиная с ужина, без перерыва был занят указанной выше проблемой, и я почувствовал страшную усталость. Я еще нашел силы на робкую попытку убедить Тарранта пойти в постель, но было ясно, что он этого не сделает.
— Спокойной ночи, Като, — сказал я. — Я ни на что не годен, пока не немного не посплю. Спокойной ночи, Таррант.
Я оставил его ходить по комнате и удалился.
Казалось, прошло не более десяти секунд, после того как я лег в постель, как я почувствовал, что меня трясут за плечо, и сквозь сон услышал акцент Като с его преобладающими шипящими:
— Господин Таррант только что вернулся из пентхауса. Он взволнован. Может быть, хотите встать?
Когда я встал и стряхнул с себя сон, то заметил, что мои наручные часы показывают шесть тридцать.
Одевшись, я вошел в гостиную и обнаружил мрачного Тарранта с прижатой к уху трубкой телефонного аппарата. Хоть и не сразу, я понял, что он пытается связаться с инспектором Пиком. Когда я расположился в комнате, ему это удалось.
— Алло, Пик? Инспектор Пик? Это Таррант. Сколько людей вы оставили, чтобы охранять пентхаус Салти прошлой ночью? Что, только одного? Но я сказал, что нужно два человека. Черт возьми, я ничего не говорю просто так! Хорошо, нечего спорить о том, что сделано. Вам лучше прибыть сюда без промедления... Это все, что я могу сказать.
Он со злостью бросил трубку.
Я никогда раньше не видел Тарранта таким расстроенным. Он ходил по комнате, все время ускоряясь и бормоча под нос:
— Проклятые дураки… Все должно соответствовать… Или еще…
Я чувствовал, что мне нужно попридержать свои вопросы на некоторое время.
К счастью, мне не пришлось долго ждать. Едва Като заварил кофе и появился с ним в комнате, в дверь позвонил Пик. Он торопливо зашел, но его улыбка и слова указывали, что он считает тревогу ложной.
— Ну, мистер Таррант, что опять за неприятности?
— Ваш человек ушел, — отрезал Таррант. — Исчез. Как вам это нравится?
— Дежурный полицейский? — Взгляд детектива был недоверчив.
— Единственный полицейский, которого вы оставили на страже.
Пик подошел к телефону, позвонил в управление. Обменявшись несколькими репликами, он повернулся к нам, его недоверчивость к сказанному Таррантом, по-видимому, укрепилась.
— Вы, должно быть, ошибаетесь, сэр, — заявил он. — От Вебера не поступало никаких сообщений. Он никогда не оставит свой пост, не доложив об этом.
Ответ Тарранта носил чисто практический характер:
— Пойдемте, посмотрим.
И когда мы добрались до террасы на крыше здания, там и правда не было никаких признаков полицейского. Мы вошли в пентхаус, и, включив свет, Пик лично начал осмотр помещения. Пока Таррант наблюдал за ним в мрачной тишине, я подошел к северному окну студии, серому в раннем утреннем свете, и нашел отверстие от гвоздя, которое располагалось в полу около окна. Небольшое, аккуратное, размером дюйм на дюйм и полдюйма в глубину, оно было проделано в твердой древесине и, как и все остальное, соответствовало описанию Тарранта. Я повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Пик вылез из дыры в полу туалета, пыльный и очень озадаченный.
— Действительно, моего человека нет, — признал инспектор. — Ничего не могу понять. Это серьезное нарушение дисциплины.
— Черт,— резко сказал Таррант, заговорив в первый раз с тех пор, как мы поднялись в пентхаус. — Это серьезное нарушение интеллекта, а не дисциплины.
— Я немедленно распоряжусь, чтобы задержали полицейского Вебера. — Пик вошел в спальню и подошел к телефону, чтобы осуществить свое намерение.
— Уже не нужно. Я говорил ночью с дежурным в вестибюле на первом этаже. Он сказал мне, что полицейский вышел из здания в большой спешке около половины четвертого утра. Если вы пошлете местного участкового проверить все ночные кафе и столовые по Лексингтон-авеню в этом районе, вы сделаете первый шаг по пути его преследования. Хотя боюсь, что уже слишком поздно.
Пик так и сделал, немедленно отдав приказ по телефону, но его недоумение ничуть не уменьшилось, впрочем, как и мое.
Положив трубку, он сказал:
— Все в порядке. Но я не понимаю смысла всего происходящего. Почему он покинул свой пост и не уведомил нас? И зачем ему идти в ночное кафе?
— Потому что он был голоден.
— Так, у нас уже был сумасшедший убийца. А теперь еще и Вебер, самый дисциплинированный полицейский, какого я когда-либо видел. Означает ли это, что это место сводит всех с ума?
— Вы будете через минуту еще безумнее. Но, возможно, вы используете это слово в несколько другом смысле?
Пик пропустил его реплику мимо ушей.
— Здесь все, — медленно отметил он, — так, как мы оставили вчера вечером. За исключением исчезновения Вебера.
—Так ли? — Таррант подвел нас к входу с крыши в студию и указал вниз. Свет теперь был достаточно ярким, чтобы безошибочно разглядеть капли крови, разбрызганные в шаге от двери. — Здесь не было крови, когда мы ушли отсюда вчера вечером. Я приехал сюда в пять тридцать и обнаружил это, — продолжил он с горечью. — Конечно, я появился здесь слишком поздно. Проклятье, давайте положим конец этому фарсу. Я покажу вам еще несколько вещей, которые за ночь изменились.
Мы вновь последовали за ним в студию, а он подошел к мольберту с непристойной картиной и указал на гвоздь, еще торчащий в холсте. — Я не знаю, насколько близко вы рассмотрели отверстие, сделанное гвоздем в этой картине вчера. Но сейчас оно немного больше, и края оборваны сильнее. Иными словами, гвоздь был вынут и снова вставлен.
Я обернулся и увидел, что Глиб, как-то узнавший о случившемся, вошел в пентхаус и теперь стоял позади нас. Таррант кивнул, показав, что заметил его, но никаких вопросов управляющий не задавал, настолько сильным было повисшее в воздухе напряжение.
— Теперь,— продолжал Таррант, указывая на место, о котором говорил, — возможно, они высохли, но, когда я зашел сюда сегодня утром, здесь были влажные следы, ведущие от входной двери к северному окну. Это были следы крови, вытертые влажной тряпкой.
Он повернулся к картине и вытащил гвоздь, с видимым отвращением потянув его на себя. Затем он подошел к окну в северной стене и жестом велел нам встать по обе стороны от него. Потом Трэвис наклонился и вставил гвоздь в дырку в доске так глубоко, как мог. Он собрался с силами и дернул за гвоздь, оттягивая доску в южную сторону подальше от окна.
Я боролся с явным сомнением:
— Но вы же сказали нам, что доски нельзя поднять.
— Нельзя, — хмыкнул Таррант. — Но можно сдвинуть.
Под его усилиями доска сдвинулась, по сути, оказавшись раздвижной. Ее конец появился из-под плинтуса у основания северной стены под окном и продолжал двигаться еще несколько футов. Затем Таррант схватил края соседних досок и сдвинул и их. Появившееся отверстие было достаточно большим, чтобы протиснуться внутрь.
Но это еще не все. Чуть ниже лежало скрюченное тело мужчины, одетого только в нижнее белье и, очевидно, убитого ударом по голове.
Когда мы наклонились, задыхаясь от неожиданно представшей картины, Глиб вдруг воскликнул:
— Но это не Майкл Салти! Я не знаю этого человека!
Голос инспектора Пика дрожал от гнева:
— Я знаю. Это тело Вебера. Но как он мог...
Таррант выпрямился и посмотрел на нас с видом, показывающим, что неприятная работа завершена.
— Это было достаточно просто,— сказал он. — Салти вырезал доски под ванной, чтобы доски в студии могли двигаться в освободившееся место по балке, лежащей на стене фундамента, и сейчас они закрывают виденное вами отверстие в туалете. Полы здесь уложены качественно, и доски имеют пазы, что облегчает их скольжение. Они могут быть возвращены в исходное положение кем-то в пространстве под полом, и, несомненно, мы найдем небольшое устройство, пригвожденное к низу всех трех досок и служащее для этой цели. Он убил натурщицу, создал сцену преступления и поставил музыку, которая должна была звучать бесконечно. Затем он залез в свой тайник. Салти предполагал, что преступление обнаружится во время визита горничной утром, и, не сомневаюсь, уже предвкушал садистское удовольствие, ожидая ее истерики, когда она войдет. Но случайно человек Глиба заставил нас войти первыми. Когда был произведен обыск и убийца не был обнаружен, его стали искать в другом месте, в то время как он лежал, скрытый здесь, весь день. Это было даже удобнее, чем запутывать следы, потому что ему и не надо было покидать место преступления. В конце концов, конечно, он должен был выйти, но к тому времени это место было бы последним, где его стали бы искать. Сегодня рано утром он отодвинул доски снизу и вышел. Я не знаю, почему он думал, что никто не оставлен охранять студию, но это помогло, а не воспрепятствовало ему. Он напал на ничего не подозревающего полицейского, ударив его, несомненно, молотком, который, как я вижу, лежит рядом с телом. Затем он положил свою вторую жертву в тайник, вернув инструмент, закрывающий его сверху, то есть гвоздь, на исходную позицию в картине. Он уже снял свою одежду, которую вы найдете внизу в этой дыре, а в форме полицейского без труда вышел из здания. Первым делом он должен был поесть, естественно, проведя сутки под полом без пищи, он был голоден. Не сомневаюсь, Пик, что ваши люди уже получили отчет о его передвижении по Лексингтон-авеню, но, несмотря на это, у него теперь есть несколько часов форы.
— Мы возьмем его, — заверил нас Пик. — Но если вы знали все это, почему, боже мой, вы не раскрыли нам это место вчера вечером, прежде чем он имел возможность совершить второе убийство? Мы должны были взять его с поличным.
— Да, но я не знал этого вчера вечером, — напомнил ему Таррант. — До вчерашнего позднего вечера у меня не было достаточно возможностей изучить пентхаус. Я обнаружил только то, что это запертые комнаты в запертом доме. В нем не существовало выхода, который не был бы заблокирован. После произведенного нами осмотра я не мог понять, где в пентхаусе мог бы находиться этот человек. С другой стороны, я не понимал и того, как он мог бы выйти. В качестве меры предосторожности на случай, если он все же еще находился здесь, я призвал вас оставить по крайней мере двух полицейских на страже, и понял вас так, что вы согласны. Я думал, что это очевидно, хотя был не в состоянии точно объяснить, почему такие меры предосторожности необходимы.
— Все верно, так и было,— сказал Пик.
— Я почти всю ночь провел здесь. Что меня совершенно удивляло, так это отсутствие каких-либо люков. Конечно, мы искали их очень серьезно и не могли найти. А ответ находился прямо перед нами все время, и мы даже исследовали его части, как, например, отверстие в полу туалета, подозревая, что это и есть люк, хотя на самом деле это была только часть механизма. Как обычно, раскрыть трюк мешали стереотипы. Для нас люк это что-то, что можно поднять или открыть, мы никогда не думаем о люке, который скользит туда и обратно. Тем не менее это был простой ответ, и добраться до него я смог к пяти тридцати.
Като, о котором на данный момент я совершенно забыл, справился с волнением и заговорил:
— Не вижу, мистер Таррант, как вы пришли к разгадке.
— Благодаря четырем вещам, — последовал ответ. — Прежде всего, логическое предположение, что, поскольку нет никакого выхода, человек по-прежнему здесь. Еще три вещи связаны с механизмом, с помощью которого он сумел остаться не обнаруженным. Мы упоминали о них вчера вечером. Во-первых, сделанное гвоздем отверстие в доске, во-вторых, положение мольберта, в-третьих, отверстие в полу туалета. Я перепробовал много вариантов их сочетания друг с другом, потому что был уверен, что все они части мозаики. Именно расположение мольберта, наконец, дало мне возможность найти правду. Вы помните, мы согласились, что он стоял неправильно, что убийца не собирался развернуть его от комнаты. Но если убийца не оставлял его так намеренно, если никто не входил в комнату до нас, а мольберт был развернут не так, как должен был стоять, что могло передвинуть его за это время? Кроме проигрывателя, который вряд ли может нести ответственность, в комнате все остальные предметы неподвижные. Но если бы половица под одной из его ножек тронулась, мольберт бы повернулся. Это сочеталось с двумя другими вещами — отверстиями от гвоздя и в полу ванной. В тот момент, когда я это понял, я увидел всю картину происшедшего и бросился сюда. Но было уже слишком поздно. Как я уже говорил, я пробыл здесь всю ночь. Я устал и иду спать.
Он ушел, не говоря ни слова, даже не поклонившись. Таррант, как мы теперь знаем, не часто терпел неудачи. Хотя он мог найти для себя некоторое оправдание, но был унижен.
Примерно через неделю или чуть позже у меня появилась возможность спросить его, арестовали ли Салти. Я ничего не видел об этом в газетах, где дело с обычной для сенсаций скоростью уже ушло на последние страницы.
— Не знаю, — сказал Таррант.
— Но разве вы не можете спросить об этом Пика?
— Мне не интересно. Теперь это — обычная полицейская погоня. Из нее можно сделать хороший голливудский фильм, но в этом нет ни малейшего интеллектуального интереса.
Он остановился и добавил, помолчав:
— Черт побери, Джерри, я даже сейчас не хочу вспоминать об этом. Я могу обвинять в глупости полицию, которая утром помешала мне, когда я как раз мог бы как следует заняться расследованием, происшедшую в итоге задержку, их безалаберность относительно моего предложения оставить пару охранников, которое я изложил так решительно, как только мог. Но это бесполезно. Я должен был все решить вовремя даже в этом случае. Ответ мог быть только один, и я искал его слишком долго. Мозг человека работает слишком медленно, Джерри, даже когда он работает хорошо, он работает слишком медленно.
Сердитый
Спокойный
