Сэйси Ёкомидзо

[igorei]

   “ЗОЛОТОЙ ВЕК” ДЕТЕКТИВНОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКИ [ХОНКАКУ-ДЕТЕКТИВ]

  Сэйси Ёкомидзо — один из самых авторитетных и популярных японских мастеров “ортодоксального” детектива.

  Сэйси Ёкомидзо увлекся детективной литературой еще в детстве. Уже в 1921 году, работая в банке Daiichi, написал свой первый рассказ, опубликованный в популярном журнале Shin Seinen “Новая молодежь”.
  После окончания “Osaka Pharmaceutical College” фармацевтический колледж Осаки
в настоящее время часть Университета Осаки по специальности “фармацевтика”, намеревался возглавить аптеку своей семьи, хотя и скептически относился к современному антиисторическому отношению к наркотикам. Но страсть к детективной литературе и желание писа́ть оказалось сильнее. Воспользовавшись помощью Эдогава Рампо, которого он считал своим учителем, в 1926 году отправляется в Токио и поступает на работу в книжное издательство Hakubunsha Японская издательская компания, основанная в 1887 году на фоне богатства и военного процветания эпохи Мэйдзи.. За время работы он превратил флагманский журнал издательства “Shinseinen” в самый передовой и печатал в нём свои криминальные зарисовки из жизни мегаполиса.
  В 1932 году увольняется и отправляется в “свободное плавание” — становиться профессиональным писателем.

  В июле 1934, в то время лечения в горах Нагано от туберкулеза, он пишет свой первый роман “Onibi”, который был опубликован в 1935 году, хотя отдельные его части были немедленно подвергнуты цензуре властями. Сэйси Ёкомидзо не смутило, и спустя два года пишет второй роман “Ningyo Sashichi torimonocho”. Однако во время Второй мировой войны он столкнулся с трудностями в издании своих работ из-за особенностей военного времени и испытывал серьезные финансовые затруднения. Отсутствие стрептомицина и других антибиотиков не позволяло бороться с болезнью, и он горько шутил с друзьями, что это было как соревнование на время: что убьет его раньше — голод или болезнь.

  После окончания Второй Мировой перед читателями предстал “другой” Сэйси Ёкомидзо.

  И всё же, как только производство нового отечественного детектива остановила война, не говоря уже о переводах, я внезапно ощутил жажду детектива. Более того, как голодающие люди сначала требуют риса, а не мяса или рыбы, я, голодая от недостатка детектива, требовал его чистейшей формы — ортодоксального детектива.

  С апреля до декабря 1946 года журнал Houseki, который стал лидером в детективной литературе, отодвинув на второй план “Shinseinen”, напечатал первый “ортодоксальный детектив” “Убийство в хондзине” 本陣殺人事件, Honjin satsujin jiken
“The Case of the Honjin Murder”, в котором появился серийный герой автора — частный детектив Коскэ Киндаити.

  Полиция изучает отпечатки пальцев и ищет их. Я беру результаты их расследования и, собрав вместе логическим путём все доступные сведения, могу сделать вывод. Таковы мои методы сыска © Коскэ Киндаити.

  Учитывая, что бо́льшая часть произведений не переводилась с японского ни на какие языки, сколько всего произведений входят в цикл о Коскэ Киндаити, точно сказать невозможно. Если судить по данным Википедии, причем англоязычной, их 77. В японской версии вообще произведений больше, но какие их них внесерийные, сказать трудно.

  Ёкомидзо — самый популярный в Японии автор детективов. Его произведения стали эталоном жанра для послевоенных японских авторов детективов и принесли ему титул “великого мастера готического романа-тайны”. В результате опроса критиков и читателей его дебютный роман "Убийство в хондзине" считается лучшим среди написанных японскими авторами детективов с "невозможным преступлением", а второй детективный роман Ёкомидзо "Остров Гокумон" 獄門島, Gokumontō
“Gokumon Island” (не включающий "невозможное преступление) занял первое место в рейтинге японских детективов вообще. Тиражи его романов - более 55 миллионов экземпляров, по ним в Японии снято огромное количество фильмов и телевизионных сериалов. В честь Сэйси Ёкомидзо была учреждена литературная премия его имени в жанре “детективная литература”. Она присуждается ежегодно за ранее не публиковавшееся произведение, победитель получает статуэтку частного сыщика Коскэ Киндаити и денежную премию в размере 10 млн. иен более 90 тысяч $. 

   

БИБЛИОГРАФИЯ ВКЛЮЧАЕТ ТОЛЬКО ПРОИЗВЕДЕНИЯ, ПЕРЕВЕДЕННЫЕ НА РУССКИЙ ЯЗЫК.

The Case of the Honjin Murder ⃫ Убийство в Хондзине* Первая публикация на языке оригинала: Houseki, 1946 г. Расследователь: частный детектив Коскэ Киндаи #1 Невозможность: Убийство в запертом доме, который окружен садом с нетронутом снегом. Сад, в свою очередь, с одного края обнесен стеной и воротами, а с другого находится под наблюдением. пер.: Форум "Клуб любителей детектива"; декабрь 2019 г. The Village of Eight Graves ⃫ Деревня восьми могил* 八つ墓村 / Yatsuhakamura/Первая публикация на языке оригинала: март 1949 − март 1951 Литературные премии: Премия Ассоциации детективных писателей Японии (1952) Расследователь: частный детектив Коскэ Киндаи #8 Невозможность: Уточняется пер.: М.: Иностранка, 2005 г.; Серия: Лекарство от скуки     ✪ THE INUGAMI CLAN ｢n｣ 1st ed January 1950 - May 1951 ｢Kosuke Kindaichi #10｣ Япония, 2006 г — КЛАН ИНУГАМИ М.: Иностранка, 2004 г. серия: “Лекарство от скуки” есть в сети

✪ BLACK AND WHITE ｢n｣ 1st ed 1960–1961 ｢Kosuke Kindaichi #69｣ — БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ М.: Иностранка, 2006 г. серия: “Лекарство от скуки” есть в сети     ✪ A MASKED PARTY ｢n｣ 1st ed 1974 ｢Kosuke Kindaichi #72｣ — БАЛ-МАСКАРАД М.: Иностранка, 2006 г. серия: “Лекарство от скуки” есть в сети

[Alex Smith]

С.Ёкомидзо "Клан Инугами"

Книги Ёкомидзо выходили в серии "Лекарство от скуки", а поскольку в основном в этой серии печатают современных авторов, я прошел мимо этого писателя. Как только узнал, что он писал в двадцатом веке, естественно, заинтересовался (хоть и не очень сильно - купленная книжка дожидалась своей очереди на прочтение где-то полгода).
Итак. Сюжет достаточно сложный, чем-то, вероятно своей сложностью, напоминающий старые добрые классические детективы. Хоть и не на все 100 процентов, но все же. Не могу сказать что очень понравилось, но читал я в малопригодных для этого условиях, мысли постоянно были заняты чем-то иным, и сосредоточиться на книге не удавалось. В общем, моя оценка - выше среднего. Можно и лучше, но и так неплохо.
Если что в книге и раздражает, то это гомосексуальность одного из персонажей, но наверное, на этом форуме такие вещи не нравятся только мне.

[Эмма]

Если что в книге и раздражет, то это гомосексуальность одного из персонажей, но наверное, на этом форуме такие вещи не нравятся только мне.

И мне тоже не нравятся. Если это второстепенные персонажи, то кое-как еще можно стерпеть. А вот если "гомический" мотив - главная тема, то тут уже хочется прибить автора за отсутствие фантазии.

[Доктор Фелл]

Дело не в том, нравится или нет. Каждое литературное произведение, включая само собой детективное, пишется не в отрыве от реалий времени. Зарождение детективного жанра происходило в викторианскую эпоху и это чувствуется в каждом произведении того времени. Золотой век со своими правилами. И само собой, современный детектив. В настоящее время есть такие явления, как гомосексуализм и лесбийская любовь. Впрочем, эти формы отношений были со времен сотворения мира. Просто сейчас это не принято скрывать. Это реалии современной жизни. И нравится нам это или нет, это будут отображать современные писатели. Другое дело, насколько это привязано в сюжете.

[Эмма]

Дело не в том, нравится или нет. Каждое литературное произведение, включая само собой детективное, пишется не в отрыве от реалий времени. Зарождение детективного жанра происходило в викторианскую эпоху и это чувствуется в каждом произведении того времени. Золотой век со своими правилами. И само собой, современный детектив. В настоящее время есть такие явления, как гомосексуализм и лесбийская любовь. Впрочем, эти формы отношений были со времен сотворения мира. Просто сейчас это не принято скрывать. Это реалии современной жизни. И нравится нам это или нет, это будут отображать современные писатели. Другое дело, насколько это привязано в сюжете.

Это все понятно, реалии и т.д. Но мне иногда кажется, что авторы раньше не писали об этом не потому, что запрещалось, а потому что хотели сконцентрироваться на загадке, написать интересный сюжет, озадачить читателя и заставить его пораскинуть мозгами. Тот же Карр, уверена, был сильнее озабочен проблемами запертой комнаты, а не отсутствием возможности написать про гомиков. К тому же сейчас гомико-лесбийская тема для современных авторов очень удобна – не надо думать над мотивом преступления или поступками героев. А, гомик – и все дела.

Почти не читаю современных авторов, боюсь нарваться. Но их иногда запихивают в обложки "классических детективов", как Ф.Д. Джеймс например. Из-за этого пропустила через себя это нечто – "Ухищрения и вожделения", хуже в жизни ничего не читала.

[Полковник МАРЧ]

Этому вопросу уделяли место в своих произведениях не только современные авторы, но и классики. Глэдис Митчелл, которая на русский пока не переведена, не один раз касалась таких щепетильных тем в своих романах. Да к тому же, она была лесбиянкой сама, а другой член детективного клуба- Хью Уолпол был гомосексуалистом.

[Петр Алексеевич]

Соглашусь с Эммой - главное, чтобы это не заслоняло загадку. С другой стороны, если такие мотивы не заслоняют загадку, но и не работают на нее, то зачем они нужны?
Жаль, если "Ухищрения..." Джеймс - слабая вещь, вообще-то она, мне кажется, пишет именно детективы и загадки придумывать умеет. Впрочем, и на старуху найдется проруха.

[Доктор Фелл]

Тот же Карр, уверена, был сильнее озабочен проблемами запертой комнаты, а не отсутствием возможности написать про гомиков.

В одном из поздних произведений (специально не указываю какое, чтобы не было спойлера) есть, и главное играет большую роль в сюжете, назову ее так - "лолитская любовь". То есть громадная разница между мужчиной и женщиной, состоящей в любовной связи. Это, конечно, не совсем, лесби или гомосексуализм, но тем не менее.

Повторюсь. Все эти, скажем так, нестандартные отношения, имеют место в жизни. А значить и в литературе. Это все ИМХО.

Я недавно читал Жапризо «Обреченное начало». Там нет никаких описаний связи между молодым мальчиком и взрослой девушкой. Но недосказанность создает такие впечатления, как не сумеет написать даже супер-мастер.

[Эмма]

В одном из поздних произведений (специально не указываю какое, чтобы не было спойлера) есть, и главное играет большую роль в сюжете, назову ее так - "лолитская любовь".

Сколько у Карра романов? 70? 80? И среди такого количества один на нестандартную тему - это капля в море. Почему-то я верю, что у Карра не может быть плохих романов, он мастер и сумеет написать обо всем. Главное не делать из "нестандартов" идеи фикс, а то авторы, бывает, в пылу и не замечают, что еще и сюжет нужно состряпать.

То есть громадная разница между мужчиной и женщиной, состоящей в любовной связи.

А громадная это сколько? Для кого-то больше десяти уже громадная.

Повторюсь. Все эти, скажем так, нестандартные отношения, имеют место в жизни. А значить и в литературе. Это все ИМХО.

Понятное дело, имеют. Просто не хочется постоянно натыкаться на это в детективах. Самое главное, что меня не устраивает, это не упоминание чего-то "предосудительного", а то, что оно становится центральной темой. А мне хочется психологической загадки, чего-то такого спокойного и поинтересней, чем просто нестандартные отношения. Даже обычный детективный роман может разочаровать, если в нем ничего нет, кроме выяснения отношений. Вот свежий пример "Лондонский туман" Кристианны Бранд. Гадание на ромашке - любит, не любит... Ну скучно ведь.

Я недавно читал Жапризо «Обреченное начало». Там нет никаких описаний связи между молодым мальчиком и взрослой девушкой. Но недосказанность создает такие впечатления, как не сумеет написать даже супер-мастер.

А вот такое я бы с удовольствием прочитала. Но сколько авторов могут так написать? У них, в основном, все прямиком и желательно как можно более натуралистично.

[Доктор Фелл]

Но сколько авторов могут так написать?

Вот то, что я хотел сказать всеми своими сообщениями в этой дискуссии. Не суть важно, что в том или ином детективном произведении, в сюжет введены герои с нетрадиционной сексуальной ориентацией или "лолиты". Важно как автор это подает. Я когда то давно читал Джонатаном Келлерманоь. Серия о психологе Алексе Делавэре. В этой серии есть еще один сквозной герой. Инспектор Майло. Он голубой и часто в сюжете об этом говорится в связи с отношениями на работе. И что? Разве это как то понижает уровень детективов Келлермана? Или возьмем Буало - Нарсежак. У него с десяток произведений завязаны с этими темами, причем центральная тема. Та же "Та, которой не стало" в конце концов. И это не современные писатели. Я сейчас прочитал Квина "Алые буквы". При желании, можно было бы мотивом спокойно сделать тему гомосексуализма. Мотив не хуже, если даже не лучше, того, что придумал Квин.

Почему-то я верю, что у Карра не может быть плохих романов

Увы и ах. Есть и не один.

[Полковник МАРЧ]

"Деревня восьми могил"

Прочитав в биографии автора, что его называют ни много ни мало "японским Джоном Диксоном Карром" я настроился на невозможные преступления и торжество дедукции. Но увы... Скорее автор принадлежит к так называемому жанру "Had-I-But-Known" ("Если-Бы-Я-Знал"), родоначальницей которого была Мэри Робертс Райнхарт. Именно в этой стилистике написан данный роман. Хотя здесь тоже присутствует серийный персонаж Екомидзо - сыщик Коскэ Киндаити, но никакой дедукции для разоблачения убийцы в романе не потребовалось. Все открылось благодаря случайности или можно сказать, оплошности, которую совершил преступник.
Несмотря на то, что роман не совсем мне понравился обязательно прочту "Клан Инугами".

[Роджер Шерингэм]

"Убийство в хондзине"

Этот роман на родине считается первым хонкаку, достойным встать в один ряд с произведениями англоязычных классиков жанра, и неизменно входит по всем опросам в десяток лучших японских детективов. А среди японских "запертых комнат" он стабильно занимает первое место. Несомненно, лишь отсутствие до сей поры переводов на какие бы то ни было иностранные языки помешало англоязычным критикам включить его в тот ряд, в котором "Убийство в хондзине" достойно стоять. К счастью, недавно Содзи Симада всё же заставил своих британских издателей выпустить и этот роман.

Загадку этой книги я уже кратко описывал. Она, прямо-таки, ошеломляет. Кордон тройной - все двери и окна дома, где произошло преступление, заперты; сад вокруг дома покрыт нетронутым снегом; заснеженный сад с одного края обнесён стеной и воротами, а с другого находится под наблюдением. Из этого нетрудно догадаться, что это не то произведение, которое ошеломит фейерверком версий, слишком заковыриста загадка. Вообще почти все хорошие детективы делятся на две категории (и очень-очень редко умудряются соединять оба качества) - либо в них с самого начала строится множество версий о случившемся, а новые события и улики вбрасываются в сюжет, чтобы опровергнуть те или иные версии, либо улики и факты, окончательно запутывая читателя, накапливаются до самого конца, а потом неожиданно встраиваются в объяснении сыщика в чёткую схему. Здесь это объяснение занимает аж четыре главы, что никак не влияет на его увлекательность, и даже включает некую финальную неожиданность.

Есть здесь, кроме заснеженной загородной усадьбы, и всё остальное, что полагается в детективе самого традиционнейшего английского типа - и эксцентричный сыщик, и восторженно помогающий ему, но не лишённый собственных идей инспектор полиции, схема места действия и даже теоретическая беседа персонажей на тему "запертых комнат" и способов их создания. Притом эта книга очень японская - в технических деталях преступления, в его мотивах, даже в самой эстетике того, как оно совершено. То сочетание пугающего, но завораживающе прекрасного в своём ужасе, которое лучше всего удаётся в детективах именно японцам.

Не буду останавливаться на разгадке. Кому-то она, наверное, может не понравиться, но любая заковыристая разгадка детектива кому-то может не понравиться. Я бы сказал, что она местами проходит на грани неприемлемого в "невозможном" детективе, но... грань не пересекает. Хочется обратить внимание на другое - автор настолько виртуозно расставляет мельчайшие намёки на разгадку там, где их совсем не ждёшь, под самым носом у читателя, что он и сам не может удержаться от удовольствия на последней странице пару раз ткнуть читателя в них носом. Более того, даже вышеупомянутая теоретическая беседа, в отличие от Карра, Роусона, Смита, кого угодно, вставлявших такие моменты в свои романы, тоже таит в себе ключ. Не рассуждения сыщика о возможной разгадке этого дела с опорой на теорию, а именно намёк для читателя.

Пожалуй, даже при всём желании можно найти только один маленький минус. Как большинство начинающих авторов, Ёкомидзо не чужд порой эффектов в стиле "то, что они сейчас увидели, было страшнее всего, что только могло обнаружиться в этом деле" (и на этом конец главы). Но все эти маленькие тайны в дальнейшем добросовестно раскрыты, и к моменту, когда Киндаити начинает своё грандиозное объяснение, от читателя не скрыт ни один мельчайший ключ. У него даже больше ключей, чем у Киндаити. Ведь Киндаити не читал роман о себе и не мог уловить намёки, разбросанные автором в тексте.

Короче, какая рекомендация? Включать эту книгу шестнадцатым пунктом в знаменитый рейтинг Хоча.

P. S. Искренне признателен zaa за некоторые консультации по вопросам, которые можно прояснить только с помощью японских источников.

[Alex Smith]

К счастью, недавно Содзи Симада всё же заставил своих британских издателей выпустить и этот роман.

Остается надеяться что он сможет повлиять не только на британских издателей

[Alex Smith]

Сэйсё Ёкомидзо "Убийства в хондзине"
Детектив, прекрасно демонстрирующий что современные хонкаку появились не на пустом месте, и в середине XX века японские авторы также умели придумывать головоломные сюжеты. Тоже возникшие не на пустом месте, а с оглядкой на западных мастеров - уже в первой главе упоминаются многие из них, при чем не только знакомые нам Ван Дайн и Карр, но и малоизвестный не только нам, но и современным англоязычным читателям Роджер Скарлетт. В родной Америке он позабыт, а вот в Японии обрел популярность. Вспомнилось библейское: "не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и у не разумных - богатство, и не искусным - благорасположение, но время и случай для всех их".
Но вернемся к "Убийствам в ходзине" - детективу с запертой комнатой. И хоть разгадка у него не из тех что понравится всем, но зато на разбрасывание ключиков автор не поскупился. И если само решение не заставило меня хлопнуть по лбу "как же я не догадался", то перечисление ключиков вполне наводило на мысли: "Ух ты, и это тоже имело значение!"
В общем, вполне достойный роман.

[Aloha]

Японские авторы всегда вызывают у меня большой интерес, а тут такие рекомендации!
Разговор о романе "The honjin murders" начался раньше в какой-то другой ветке, но не нашла, поэтому нескромно спрошу здесь: есть ли желающие перевести этот роман на русский?
Уж больно медленно и сложно у меня идет чтение на английском, вот и задумалась.

[Роджер Шерингэм]

Aloha
Ну, раз мы тут его обсуждаем без уточнений (как в теме Дерека Смита, например), то обсуждаем русский перевод :)

[Aloha]

Aloha
Ну, раз мы тут его обсуждаем без уточнений (как в теме Дерека Смита, например), то обсуждаем русский перевод :)

Спасибо, теперь понятно.:) Перевод на русский существует, но недоступен.:(

[zaa]

Я тут перевёл и адаптировал фрагмент из труда Сайто Сатоми о Ёкомидзо и "Хондзине", который, надеюсь, поставит роман в столь нужный ему контекст. Можете взять его в качестве предисловия к роману.

«Убийство в хондзине»: заря ортодоксального детектива
В истории японского детектива, ЁКОМИДЗО Сэйси (横溝正史, 1902–1981, настоящее имя – Ёкомидзо Масаси) для многих – именно тот писатель, что олицетворяет собой послевоенное возрождение жанра в стране. ЯМАМУРА Масао, к примеру, в своей книге о послевоенных детективных писателях Waga kaikyūteki tantei sakkaron (1996) видит в нём и МАЦУМОТО Сэйтё тех двоих, что начали «новую эпоху». До войны, однако, Ёкомидзо славился своими гротескными криминальными рассказами, прочно укоренёнными в романтических традициях японской литературы, и их в довоенных обсуждениях японского детектива боготворили как едва ли не лучшие образчики «неортодоксального». После войны же Ёкомидзо пережил перемену, в каком-то смысле противоположную ЭДОГАВЕ Рампо; пока тот, всё более желая писать ортодоксальные детективы, оказывался всё менее способным это делать, Ёкомидзо начал писать произведения безукоризненно ортодоксальные, во всех принципах Золотого века на Западе, способствовав тем самым новому подъёму детектива. Подобно Эдогаве, он постоянно возвращается в новых форматах (сперва киноблокбастеры 1970-ых, потом манга 1990-ых), и его положение в японском детективе – это роль канонизированного классика.
Ещё более удивительно то, что при столь «нездоровой», с точки зрения ценителей ортодоксии, довоенной карьере, Ёкомидзо, как, кстати, и Эдогава, начинал с вещей безукоризненно западных и современных, как его дебют, «Osoroshiki shigatsu baka» (1921). Занимая с 1926 по 1932 год позицию редактора в издательстве «Хакубункан», он обратил их флагманский журнал «Синсэйнэн» в передовика современности и печатал в нём свои утончённые криминальные зарисовки из жизни мегаполиса.
Едва он, однако, стал независимым писателем в 1932 году, как яркий городской стиль начала неуклонно уступать мрачным и красочным образам, будто прямиком сошедших со страниц бульварных рассказов-кусадзоси эпохи Эдо. Как заметил Эдогава Рампо, нетрудно увидеть в рассказах Ёкомидзо той поры прямое влияние пионера японского романтизма, Танидзаки Дзюнъитиро. Но неверно говорить, что Ёкомидзо превратился в эпигона; скорее, он, как и Танидзаки, оказался на волне обращения японцев назад, к собственным традициям после десятилетий обожествления Запада, и переоткрыл «красоту тени», которую, по словам Танидзаки, японцы почти разучились видеть, выйдя на свет.
Хотя Ёкомидзо был в стороне от вечных споров о японском детективе, он самим своим творчеством оказался на одной из его сторон. Ещё в 1935 году, Эдогава, классифицируя в предисловии к антологии рассказов всех японских детективистов на «литераторов» и «интеллектуалов», однозначно заключает о Ёкомидзо: «Судя по устрашающей силе и безукоризненности стиля современной прозы, его страсть – в литературе». Не будет преувеличением сказать, что, вместе с Эдогавой, именно Ёкомидзо лучше всего отражал довоенную тенденцию обращать детектив в «литературу», взывая к мотивам и образам романтизма и тем самым к национальному самосознанию. В своей статье в «Синсэйнэн» Ёкомидзо утверждал: «В этой стране удивительные и прекрасные цветы никем на свете не превзойдённого детектива сейчас в полном цвету». Гордо объявив, что он – «царь воображения и раб фантазии», он утверждал, что ему не нужен переводной детектив ниоткуда на свете, пока вокруг него есть великие имена соотечественников. Довоенный Ёкомидзо твёрдо двигался в направлении спасительного эстетизма, оторванного от реалий.
После войны, тем не менее, Ёкомидзо совершил невероятное преобразование, с восторгом обратившись к написанию «ортодоксальной детективной литературы» и даже став лидером в этом движении. В своей автобиографии Tantei shōsetsu gojūnen, Ёкомидзо признаётся, что ближе к концу войны он поглощал горы переводных иностранных детективов, а чем больше ограничений на жанр вводили нормы военного времени, тем невыносимее становилось его желание писать ортодоксально. Вот его слова:
«И всё же, как только производство нового отечественного детектива остановила война, не говоря уже о переводах, я внезапно ощутил жажду детектива. Более того, как голодающие люди сначала требуют риса, а не мяса или рыбы, я, голодая от недостатка детектива, требовал его чистейшей формы – ортодоксального детектива.»
Неудивительно, что первый его детектив после окончания войны был головоломкой, строго следующей завещанному англо-американскими классиками. Роман «Убийство в хондзине» выпускался сериально с самого первого номера «Хосэки», журнала, унаследовавшего позицию «Синсэйнэна» как детективного лидера страны, и шёл в нём с апреля по декабрь 1946 года. Беспрецедентная попытка создать «ортодоксальный» детектив вскоре была восславлена как доказательство зрелости жанра в Японии. Обращение Ёкомидзо чуть ли стало символом отхода Японии от интровертного эстетизма, мотивированного фашистской идеологией, в пользу общемировой модернизации, столь нужной для послевоенной демократии.
Ситуация, выведенная в «Хондзине», откровенно, осознанно «аутентична», такова, какую ожидаешь от головоломки. Рассказчик, в котором сразу же вычитывается автор, немедленно начинает знакомить нас с «делом о запертой комнате», о котором он услышал, находясь в глухой деревне. Ссылаясь на классические романы о запертой комнате с Запада – произведения Гастона Леру, Мориса Леблана, С. С. Ван Дайна, Джона Диксона Карра и Роджера Скарлетта (псевдоним Ивлин Пейдж и Дороти Блэр – дуэта, забытого на Западе, но, благодаря Эдогаве, включавшего их в свои многочисленный списки «Топ-10», не теряющего популярность в Японии), рассказчик сразу заявляет, что его «настоящее» дело не похоже на все эти «вымышленные» (читай «иностранные»).
Всё происходит в ночь после свадьбы в семье Итиянаги, помещиков из деревни Окаяма. Жених с невестой жестоко убиты в пристройке, недоступной никому из-за снега, покрывшего землю на момент убийства. Гениальный сыщик Киндаити Коскэ (названный в честь КИНДАИТИ Кёскэ (1882–1971), великого лингвиста), обладающий всеми эксцентричностями, приличествующими его прототипам из зарубежной классики, ведёт расследование невозможного убийства и раскрывает все жуткие загадки старинного семейства.
Стиль «Хондзина» безукоризненно следует образцам классической головоломки, придуманной мастерами Золотого века между войнами. Важные улики непременно представлены вниманию читателей, позволяя раскрыть загадку, если они столь же умны, как и детектив в романе. Как и положено ортодоксальной головоломке, повествование ведёт нейтральный рассказчик. Пока Эдогава в «Чудовище во мраке» выводит «заинтересованного» протагониста, непосредственно участвующего в деле, рассказчик «Хондзина» лишь бесстрастно передаёт, что ему рассказали жители деревни Окаяма, куда он был эвакуирован – отсылка к пережитому автором. Рассказчик даже позволяет себе автоапологию в финале, подчёркивая, как честно он играл в изложении истории, едва ли не честнее, чем его западные аналоги.
При этом, роман, как и «Чудовище во мраке», становится прямым обращением к знатокам жанра и сознательно сформулирован на языке, близком ценителям ортодоксии. Есть даже глава («Разговор о детективных романах»), посвящённая спорам героев о запертых комнатах в зарубежных детективных произведениях, которая должна сразу отсылать знающего читателя к «Лекции о запертой комнате» доктора Гидеона Фелла.
Обращение Ёкомидзо тепло приняли и старики жанра, и молодое поколение. Это было практическое воплощение того замысла, что Эдогава придумал в своих статьях, но не мог осуществить сам. В 1947 году Эдогава даже высказал свои восторженные мысли о романе прямо на страницах «Хосэки». Начинает он с того, что «это не просто первый детектив, написанный после войны, но и первая для господина Ёкомидзо чистая головоломка со времён дебюта, и первый роман о дедукции в англо-американском стиле в Японии, не считая пары отдельных довоенных вещей». В особенности для Эдогавы ценно умелое воплощение идеи о запертой комнате в «чисто японской ситуации», в котором «принцип логики, фон, персонажи, механизм главной загадки выстроены из исключительно японских элементов». По его мнению, Ёкомидзо справился с задачей написать ортодоксальный детектив.
Бесспорно, что «Хондзин» стал переломным моментом во всех спорах о детективе. Но нельзя забывать, что смена обстановки стала возможной в том числе и благодаря чисто материальной составляющей, в том числе стабильности существования журналов и возникновения преданной группы фанатов. Ещё, возможно, способствовали развитию ортодоксального романа ограничения, наложенные на издательскую индустрию страны победителями. Иронично, что последствием американской оккупации стало катастрофическое падение числа переводов с западных языков в силу вступления Японии в международные соглашения по авторскому праву. Несмотря на всю истовую жажду новых переводов и изобилие старых и новых издательств, умевших выпускать доступные издания в мягких обложках, ни одно издательство не имело права выпускать иностранные произведения, защищённые авторским правом, даже если это переиздания довоенных переводов. Эдогава Рампо вспоминал, что, пока в 1949 Томас Фольстер не взял на себя роль агента по авторскому праву, о переводах можно было забыть. Отчёт о состоянии книгоиздательства за 1949 год говорит прямо: издавать зарубежные материалы настолько сложно, что можно забыть о публикации вещей авторов не умерших пятьдесят и более лет назад . В итоге, несколько лет после войны спрос на детектив, в особенности на новый, включая работы мастером ортодоксии Золотого века, резко превышал предложение. Была, впрочем, и обратная сторона: едва переводы стали доступными, местные аналоги резко покинули рынок. Так, пик популярности Эдогавы, пришёлся на 1947 год. Но между концом войны и концом оккупации японские писатели получили момент невиданного процветания.
Не нужно забывать и о том, что тот же «Хосэки», где публиковался «Хондзин», был изданием для фанатов, а вовсе не популярным журналом в обычном понимании. Начиная с тиража в 100’000 экземпляров, он в 1949 году уже находился в кризисе, а с 1957 года Эдогава вынужден был поддерживать его на плаву своими деньгами. Упадок «Хосэки» и, следовательно, японской ортодоксии был чуть ли не обратно пропорционален притоку переводов. Как только издательство «Хаякава Сёбо» в 1953 наладило публикацию зарубежных детективов, тираж «Хосэки» упал до семи-восьми тысяч за номер. И всё же, Эдогава публиковал статьи, молодёжь шла по стопам Ёкомидзо и писала романы. Что спрос, что несколько лет отсутствия конкуренции, что усилия Эдогавы по рекламе успешно преобразовывали жанр в круг «своих»: производителей и потребителей. Однако, наверное, важнее то, что непрестанные разговоры об аутентичном и неаутентичном готовили почву к проведению границы между довоенным, неортодоксальным, и послевоенным, ортодоксальным.
И писатели, и читатели хотели преобразования жанра, а условия могли этому способствовать, но что же реально было «новым»? Как довоенный «возврат к корням» нельзя свести к отвержению Запада после его обожествления, так и послевоенное развитие Японии не получается сформулировать на одном лишь языке «разворота к Западу».
Сколько бы ни говорили о преобразовании Ёкомидзо как примере послевоенной демократизации, было бы ошибкой, справедливо замечает Ямамура Масао, объявлять его полностью изжившим старого себя ортодоксом. Его творчество после «обращения» сохранило всю гротескность его вкусов, всё «нездоровое» из старого детектива. Несколько лет после «Хондзина» Ёкомидзо продолжал с невиданными темпами выпускать новые романы о Киндаити, которые составили его репутацию японской Агаты Кристи или Эллери Квина, карьера сыщика в итоге составила 77 расследований, а молодых авторов, вдохновлённых ими, было и того больше, но чем дальше, тем явственнее проступают откровенно бульварные вкусы Ёкомидзо. Многое в его романах прямо наследует его довоенной карьере, и, возможно, справедливее называть его не первым из новых, а последним из старых.
Ёкомидзо бесспорно хотел меняться, но тем интереснее, что для этого он создал Киндаити, детектива бесстыдно старомодного, реакционного, соединяя жажду ортодоксального со своими неортодоксальными довоенными вкусами. «Хондзин» и Киндаити знаменательны своим анахронизмом в исканиях нового жанра.
Если мы посмотрим на хронологию дел Киндаити, становятся яснее искания Ёкомидзо в прошлом. Написанный в 1946 году роман возвращает нас в 1937 год. В этом смысле становится полезным посмотреть на роман как на высказывание, добавленное Ёкомидзо именно к довоенным спорам о будущем японского детектива. «Хондзин» окажется тогда вовсе не переходом от неортодоксального к ортодоксальному, а усилием Ёкомидзо полностью смести это противопоставление со сцены. Не зря Эдогава хвалит именно умение создать запертую комнату «в японских условиях»! Сравнивая Ёкомидзо с его младшими коллегами, мы видим кричащую преданность японским ситуациям. В 1930-е он пытался, чтобы впустить в них Японию, изгнать из своих историй современность, но в «Хондзине» принял все условия игры западных классиков – и сыграл её на материале своём, японском, на котором набил руку. Тем самым, он опроверг едва ли не ключевое убеждение довоенного критика. Считалось, что японский писатель просто неспособен сконструировать загадку замкнутого пространства в западном стиле в силу отсутствия в японской культуре замкнутых пространств. Иными словами, Ёкомидзо писал не «роман о запертой комнате» – он писал ортодоксальный детективный роман, разбивавший идею, что загадка запертой комнаты невозможна в традиционном японском доме.
Нельзя сказать, что в логике и загадке Ёкомидзо совершил некий прорыв. Скорее, он даже ностальгичен, воссоздавая жанр, уже приходивший в упадок на Западе – в ситуации, уже почти невозможной в Японии. Литература сороковых, в отличие от литературы двадцатых, искала не нового (то есть западного), а того старого, что ещё до войны стало прекращать существование. В своей ортодоксии, Ёкомидзо восторженно стирает настоящее, чтобы сливать западный детектив и японское мироощущение. Короче говоря, Ёкомидзо имел успех в ортодоксальном формате не потому, что мыслил по-западному, а потому, что увидел в «японскости» нечто, не уничтожаемой никакой модернизацией. Ёкомидзо смог ассимилировать и уникальность японского быта, и ортодоксальность детективной литературы. Он сделал такую ортодоксию, что формирует образ Японии, заслонённой от западного взгляда.
И всё же, послевоенная ортодоксальная детективная литература вскоре последовала судьбе своего западного собрата: на её место пришла общественно сознательная литература о преступлениях. Как и на Западе, вскоре социальной школе предстояло совершить следующий большой шаг.

Сайто Сатоми

[pifir]

Возьмем модель ситуации: субъект получает известие, сообщение (“придет благая весть”), которое втягивает его в дальнейшее развитие ситуации в силу свойств характера или неожиданно возникших отношений с лицами, написавших послание, пренебречь которыми представляется невозможным. Развитие модели имеет бесконечное множество реализаций, не связанных с определенными жизненными ситуациями. В романе “Деревня восьми могил”- появление родственников, о существовании которых получатель ранее не знал. В “Клане Инугами”- предложение помочь предотвратить “угрозу кровавых инцидентов” в богатой и известной семье. В первом случае получатель недалекий простой парень, ввязавшийся в расследование в силу непреодолимых обстоятельств, угрожающих его жизни, во- втором, частный детектив, решивший удовлетворить свое любопытство: Кто написал? Сумасшедший? Или существует семейная тайна?” Отсюда и жанровое различие двух романов, и, как следствие, разные критерии оценки. Неожиданные, непредсказуемые, нелогичные смерти в начале повествования лишают романы возможность мирного исхода последующего развития конфликта.

Героем романа является не отдельный персонаж, а целиком клан Инугами, представленный в романе на рубеже ломки старых традиций (традиции наследования в семье) и становления новых- написание завещания и его выполнение членами клана. Основная причина последующей кровавой драмы- внутреннее неприятие нового, разобщающее членов клана, но и являющее единством, связывающее сюжет в единое целое.Каждый из членов семьи решает общий для всех конфликт по своему, но невозможность совместить “желаемое и конкретность” окутывает роман флером всеобщей трагичности, которое можно считать символичным: поражение Японии в войне. Выполнение условий завещания и следует считать “нормой”, к которому должно стремиться расследование, кем бы оно не проводилось. Вручение барышней Тамаё символов власти и богатства клана Инугами своему избраннику следует считать, по моему мнению, данью традиции с целью привлечь читателей, в ком она (традиция) пустила крепкие корни. А то, что отпрыски основателя клана, в ком проявились черты морального уродства деда, погибли, можно считать убеждением самого автора.
"Аз воздам
В молитве и блуде.
Пускай мы не звери,
Но разве мы люди?".
Роман “Клан Инугами” относится к жанру полицейского детектива: название романа, связанное с одной семьей; расследование ведет команда полицейских; замедленное расследование; чередование “закрытых” и “открытых” пространств; затрудненное попадание из одного места в другое; частичное восстановление нормы. Но включает элементы классического жанра: наличие частного детектива (то, что частный детектив является чуть- ли не частью команды полицейских, можно отнести к национальным особенностям японского детектива); логическое решение загадки; убийства характеризуются как “странные, особенные” и зачатки “романа тайны”.
Сюжет кумулятивный, состоит из трех однотипных частей. Каждая часть развивается нагромождением событий, несообразностей, случайностей и заканчивается статической кровавой сценой в духе классического театра кукол.
В 1976 году режиссер Кон Итикава снял фильм “Клан Инугами.” Фильм мне помог более наглядно представить манеру поведения японцев, интерьеры дома, как выглядели улицы Японии тех времен, гостиницы, внешний вид полицейских. В 2006 году Итикава сделал ремейк по своему фильму- “Убийца клана Инугами”. Оригинал мне понравился больше.
Следует отметить мастерство владения словом Екомидзо. Его описания природы, неожиданные сравнения- одно из гарантированных удовольствий при чтении романа. Например: “Словно аромат белой камелии в утреннем солнце, до нас доносится аромат старых времен”. “Клан Инугами” заканчивается надолго запоминающейся фразой: “Сумерки были такие холодные, что даже снег замерз на озере Насу.” К сожалению, без контекста часть очарования теряется.
Рекомендую роман к прочтению.

[pifir]

Частный детектив Коскэ Киндаити.
Романы “Деревня восьми могил” и “Клан Инугами” написаны в одно время, примерно в 1949--1951 годах, поэтому возраст и внешность Киндаити совпадает: “Выглядел он, мягко говоря, более чем невзрачно: лет тридцати пяти, худощав, с непокорной копной волос, в немодном кимоно из саржи и плиссированных хакама с широкими штанинами — и то и другое было сильно помято и поношенно. А еще он немного заикался. Довольно потрепанные хакама придавали ему сходство с чиновником деревенской администрации или учителем младших классов.”
Добился известности в определенных кругах: “Авторитет Киндаити был, очевидно, настолько высок, что никаких возражений со стороны инспектора Исокавы не последовало” (“Деревня восьми могил”)...”он дал вам безоговорочно благоприятную характеристику. Он уверил меня, что я могу доверять вам полностью и в профессиональном отношении, и лично” (“Клан Инугами”). Автор говорит о “ о его выдающихся логических способностях и умении делать выводы свидетельствуют расследования убийств в Хондзине, на острове Гокумон и в деревне Яцухака”, несмотря на внешность скромного малого, недотепы деревенского чиновника. “Мимикрия” для введение в заблуждение потенциальных преступников как черта Великого сыщика в наличие.
Таким образом, рекомендации просто превосходные, но при этом в “Деревне…” отравлено много народу, а в “Клане...” не мог предотвратить ни одного убийства, только посмертное объяснение- “Как”, кто и почему”. Опираться буду преимущественно на роман “Клан Инугами”, в котором деятельность и взгляды Киндаити представлены автором наиболее подробно.
Символ веры профессиональной деятельности Киндаити своеобразен, в таком ключе о деятельности своих героев не высказывались ни Конан Дойл, ни Кристи: он жрец в паре “детектив- клиент”, последнему должно исповедаться перед ним без малейших умалчиваний. В этом случае и лишь при этом условии детектив будет способен стать посредником между клиентом и богом в познании истины, соблюдая его интересы.
….Коскэ Киндаити заходит в гостиную вслед за адвокатом, поверенным в делах клана Инугами господином Фурудатэ, усаживается за его спиной и …”Занавес поднялся, начался первый акт этой кровавой трагедии”... Это будет позднее, сейчас начинается прелюдия- оглашение завещания. Почему автор усадил меня, читателя, в первый ряд рядышком с Киндаити и сузил свой вымышленный мир до размеров сцены, когда должен был спрятать подпорки, декорации, свет рамп от глаз зрителя? Автор гарантирует мастерство игры актера, мимесис изображаемого реальной жизни… Действие идет и... раздается крик актера:”Бобер!” из спектакля “Убийца, ваш выход!” Джорджетт Хейер. Или это кричит Гамлет:”Крыса!”, протыкая Полония? Или кричит старшая из дочерей:”Не верю! Не верю! Подделка!...Это чей-то заговор, чтобы украсть состояние Инугами. Это очевидная фальшивка!”
Все молчат, ошеломленные, подавленные и придавленные обломками надежд, полные противоречивых чувств и проявлением неуправляемых физиологических и психических реакций организма. Старшая сестра закричала... Ситуация, в своей основе совпадающая с “Психологическим тестом” Эдогавы Рампо.
Каким способом истина явлена нашему сознанию и каков её смысл? И если это театр, то принципы сценического искусства какого из них следует применить? Западного или театра Востока? Театра НО, Кабуки или театра кукол? Жест, поза, движения танца…
Григорий Гаузнер, стажер в режиссерском отделе у Мейерхольда, в 1927 году, путешествуя по Японии, сравнивал игру актеров кабуки с иероглифическим письмом: «Игра японских актеров иероглифична: японец свободно читает почти недоступный нам смысл чередования жестов актера. Так же, как иероглиф, условная игра актера кабуки одновременно и изображает, и обозначает, например, гнев. Игра японских актеров – это сценические иероглифы страстей, выжатых насухо чувств».Оценивая игру актера кабуки, иногда говорят: «Красота как на картине». Актеры кабуки представляют эти «картинные» формы во время пауз в действии спектакля, создавая динамическое пространство.
С другой стороны, испанский философ Ортега-и- Гассет в статье “Мысли о романе”писал:”Если автор пишет: "Педро был мрачен", он как бы предлагает мне вообразить мрачное состояние духа Педро исходя из этой характеристики. Не лучше ли было, наоборот, привести неопровержимые факты, чтобы, опираясь на них, я сделал усилие и с удовольствием обнаружил, постиг мрачный характер Педро”.
Екомидзо соблюл здравый смысл, не предоставил “экстравагантные факты”, когда, например, значение вертикально расположенной правой ладони зависит от того, согнуто левое колено или нет, и мы остались в поле общего понимания, пусть и на максимальном расстоянии.
Екомидзо, наверное, любил традиционный театр, знал его подноготную, включив в роман девиз Кикугоро, известного актера Театра кабуки: ёкикотокику — «пришли благие вести». Девиз, разбитый на три части, каждое из которых есть определение вещи- “ топорик ёки, которым колют дрова; цитра кото о тринадцати струнах; и хризантема кику“- послужило основой изготовления символа клана Инугами. Символы власти и богатства, запятнанные кровью.
Каждый человек многогранен, но в детективах используется одна определенная, связанная с функцией персонажа в тексте. Можно предположить, что Екомидзо целенаправленно вводит стилизацию под театр, в котором маска выражает единичную сущность персонажа, без малейшего намека на психологию. Само же слово «кабуки» произошло от старого японского глагола «кабуку», точное значение которого «отклоняться» и подразумевает еретическое действие против чего-либо ортодоксального. Наверное, в каком- то смысле можно сказать, что Екомидзо “кабукировал” театр до детектива. Или наоборот, поднял детектив до высот театра Кабуки.
Актриса Мацуко снимает маску крика и под ней другая маска- маска ненависти, жестокости и животного инстинкта заботы о своем потомстве...А где сама личность персонажа Мацуко, которую исполняет актриса Мацуко? Автор неоднократно в прелюдии указывал на злобу и жестокость трех сестер, поэтому оставим эту маску на их лицах. С человеком под капюшоном сложнее… Актер снимает балахон с прорезями и под ней маска персонажа Кие. Сняв маску, мы не увидим истинного лица, мы увидим маску уродства, которое скрывает ...что именно скрывает маска уродства? Лицо зеркало души...Банальная фраза, слышанная много раз. А если зеркало повреждено, что становится с душой? Где и как искать личность персонажа Кие? В 1966 году Кобо Абэ в романе “Чужое лицо” попытался еще раз ответить на этот вопрос. Подобный вопрос поставил Маруками в “Убийстве командора”перед своим героем- художником- портретистом: “Как нарисовать портрет человека, если у него нет лица?”
Прочитав раз десять начало романа и столько же раз просмотрев начало фильма Кона Итикавы “Клан Инугами” 1976 года, я начал понимать (или думать, что понимать) режиссера, взявшегося экранизировать роман. Да здесь практически текст не надо переделывать, его надо сыграть: пот по лицу в сочетании с крупной дрожью рук; выпученные глаза или бегающий взгляд от членов семьи к Тамаё; взгляд как сосредоточение безмолвной мольбы и призыва, не получивший ответа, и мимика разочарования на лице вслед за этим...и показать одновременно. Но как продемонстрировать одновременность в тексте и кино? Зрителю не помешало бы фасеточное зрение насекомых или многокональность современных технологий с разбивкой общего экрана на квадраты. Камера медленно наезжает на одно лицо, потом это лицо сменяется другим...Я и Киндаити переводим взгляд с одного лица на другое, не спеша. Автор не позволит пропустить важное, он сфокусирует наш взгляд, нашу точку зрения так, как ему нужно.
Не только театр лежал в замысле романа. Уэда Акинари, написавший “Луна в тумане” и “Сказки весеннего дождя”, со своей вставной новеллой о праведном монахе и его прекрасном постельничем лежит где- то в основе зарождения сюжета. Приведу его практически полностью полностью:” ..был настоятель безупречен, но с прошлой весны все переменилось. Его пригласили за море на церемонию посвящения монахов в высшие тайны веры. Вернувшись оттуда, он привез с собой прислужника, мальчика лет двенадцати, и сделал его своим постельничим.Этот мальчик был прекрасной наружности. Монах его полюбил и, забыв о своем многолетнем подвижничестве, стал пренебрегать служением вере. В апреле прошлого года мальчик захворал и слег. День ото дня здоровье его слабело. Настоятель был в отчаянии; он вызвал даже лекарей правителя провинции, но все было напрасно, — мальчик умирал. Настоятель лишился зеницы ока, у него будто вырвали сердце, не было слез, чтобы плакать, не было голоса, чтобы кричать. Горе его оказалось слишком велико”.
Киндаити- зритель “сидел и рассматривал лица клана Инугами со смесью сильнейшего интереса и любопытства”. Он вживался, он вчувствовался в каждого, кто находился в комнате, он пытался ощутить общее настроение, общий эмоциональный фон. Это чувственная сфера касается сбора информации, нее считая традиционных. Анализ собранной информации проводится по вероятностному методу, который лучше представить в виде графа вероятностей. Берем два полюса, как показал автор: Тамае жертва- Тамае убийца. От них строится веер вероятностных возможностей будущих событий, которые сравниваются с настоящим положением вещей и вносятся коррективы. Постепенность и последовательность, никаких взлетов интуитивной мысли, позволяющих понять происходящее без промежуточных этапов. Одна из причин, почему Киндаити не мог предотвратить убийство.
Теперь посмотрим несколько с другой стороны. Автор показывает маленький мирок, насыщенный злобой, ненавистью и жестокостью.Но никто не пытается его покинуть добровольно. Прекрасная Тамае, нефритовая статуэтка Тамае, гордая и молчаливая, добровольно согласна подвергнуться угрозе насилия, но остаться. Ей, скорее всего, сестры смогли бы выделить содержание на скромную и безопасную жизнь, но она ждет и не принимает решения. Она плачет и ждет, она выдерживает психологическое давление, мучается, но ждет… Непредсказуемое, удивляющее, неповторимое поведение, основанное на свободе играть одна против всех по собственным правилам ради высших интересов. Но ткаких? И автор заставляет Киндаити совершить в начале логическую ошибку, чтобы смогло, успело прокрутиться колесо справедливости, оставив здоровые побеги на дереве клана. В этом, как мне кажется, вторая причина, почему все три убийства свершились.
Как говорил Мейерхольд: “Публика приходит в театр смотреть искусство человека… Публика ждет вымысла, игры, мастерства”. У Екомидзо есть все: хорошая литература как результат мастерства и таланта, игра вымысла и смысла.
Рекомендую роман к прочтению.