Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
Она очнулась от путаного, беспокойного сна. Она проснулась совершенно внезапно и минуты две лежала, уставившись в белый потолок своей комнаты, прежде чем до конца осознала, что это был просто сон.
Да, это был сон.
Холодный и хрупкий свет лился в открытое окно, холодный и хрупкий ветер колыхал на нём занавески, сдувая снег с подоконника. Он продувал насквозь эту маленькую, почти пустую комнату, и Дороти Брант глубоко вдыхала его.
Всё в полном порядке. Она была в деревне, куда они с отцом и Гарри приехали кататься на коньках по ледяной глади озера, а может, даже на лыжах прокатиться, если выпадет достаточно снега. Прогноз не подвёл: снег выпал. Ей надо было бы радоваться, но почему-то один только вид снега на подоконнике приводил её в ужас.
Понежившись в тёплой постели, она взглянула на крошечные часы, стоявшие на тумбочке. Уже двадцать минут десятого – она проспала. Должно быть, отец с Гарри уже сходят с ума, дожидаясь завтрака. Она снова сказала самой себе: "Всё в полном порядке", хотя сейчас, совсем проснувшись, она понимала, что это вовсе не так. А всё эта соседка миссис Топхэм, старая крыса и воровка...
Впрочем, ничего больше не омрачало праздника. Она с нетерпением ждала, когда встанет на коньки: искры, летящие из-под острых лезвий, чувство полёта, две глубоких борозды за спиной, чёрные вязы на фоне серого неба. Но всё портит миссис Топхэм из соседноего коттеджа, со своими украденными часами и хорошими манерами, гадина мерзкая...
Хватит! Забудь! Не думай о ней! Хватит!
Дороти Брант отчитала себя, вскочила с кровати и стала искать своё платье и тапочки. Но платья не было: на стуле висело её меховое пальто. Тапочки, правда, были – мягкие кожаные мокасины с узором из бисера, сувенир из Штатов от Гарри, – только вот были они холодные, мокрые и заледеневшие. Вот именно после этого открытия в ней поселился подсознательный страх и больше не покидал её.
Закрыв окно, она направилась в ванную. В старом маленьком деревянном коттедже, было так тихо, что можно было услышать, как похрустывают занавески. А ещё были слышны голоса внизу, и если быстрый тенор принадлежал Гарри, а неторопливый и тяжёлый, конечно, отцу, то третий, самый медленный, был ей совершенно незнаком, и это было странно.
Что же случилось? Она стремительно умылась и оделась. Они не только встали сами, но и сделали себе завтрак (снизу доносился запах кофе). А сама она, несмотря на девять часов сна, чувствовала себя такой разбитой, будто провела на ногах всю ночь.
Расчесавшись и забыв про губную помаду, она помчалась вниз. Войдя в гостиную, она остановилась как вкопанная. Вместе с её отцом и её двоюродным братом Гарри там сидел... суперинтендант местной полиции.
– Доброе утро, мисс, – поприветствовал её суперинтендант.
Ей никогда не забыть эту комнату и лица находившихся в ней людей. Солнечный свет заливал её, освещая пёстрые ковры и старинный каменный камин. За окном простиралась бесконечная снежная долина, но её почти скрывала от глаз высокая живая изгородь, за которой скрывался маленький коттедж миссис Топхэм.
Дороти больше всего поразило то, что при её появлении все резко замолчали, озираясь так, будто их застали на месте преступления.
– Доброе утро, мисс, – повторил суперинтендант, но Гарри Вентнор резко перебил его, дрожа всем телом:
– Молчи, Долли! Ничего ему не говори! Они не могу заставить тебя ! Подожди...
– Я полагаю, – вмешался отец спокойнои медлительно, смотря на кончик носа, на свою трубку – куда угодно, кроме как на Дороти, – Я полагаю, что не следует делать поспешных выводов, пока...
– Будьте так любезны, сэр, – прокашлявшись, заговорил суперинтендант Мейсон. – Боюсь, мисс, что мне придётся задать вам несколько вопросов. Но я обязан предупредить вас, что вы имеете полное право не отвечать на них без своего адвоката.
– Адвоката? Мне не нужен алвокат. На кой чёрт мне может понадобиться адвокат?
Суперинтендант Мейсон обменялся многозначительным взглядом с отцом и Гарри Вентнором, будто веля им запомнить это утверждение.
– Это касается миссис Топхэм, мисс.
– Боже!
– Почему вы говорите "Боже"?
– Продолжайте. В чём дело?
– Насколько мне известно, вы с миссис Топхэм беседовали прошлым вечером? И, насколько я понял, вы поссорились?
– Да, что-то в этом роде.
– Могу я узнать предмет вашего с ней спора?
– Извините, не можете, – сказала Дороти. – Ещё обвинит меня потом в клевете! Теперь понятно, почему вы здесь. Что она вам наговорила?
– Понимаете, мисс, – проговорил суперинтендант Мейсон, вынув из кармана карандаш и почесав им щёку, – она сейчас не в том состоянии, чтобы рассказать нам что-либо. Она в лечебнице в Гилдфорде с разбитой головой. Между нами говоря, это ещё бабушка надвое сказала, сможет ли она оправиться.
Сердце Дороти на миг замерло, а потом забилось с удвоенной силой. Суперинтендант смотрел на неё в упор. С трудом она заставила себя спросить: "Вы хотите сказать, произошёл несчастный случай?"
– Не совсем так, мисс. Доктор считает, что её три или четыре раза ударили тем большим стеклянным пресс-папье, что на столике у неё в гостиной. Вы видели эту штуку, правда?
– Но ведь... ведь вы не думаете, что... это кто-то сделал... в смысле, намеренно? Кто мог такое сдалать?
– Понимаете, мисс, – он приблизился к ней вплотную, так, что была видна бородавка у носа, – сведения, которыми мы располагаем, позволяют выдвинуть версию, что это были... вы.
Это происходит не с ней. Такого просто не может быть. Потом она вспомнила, как в этот миг отстранённо оглядела всех: морщинки вокруг глаз Гарри, взъерошенные волосы, кожаная куртка с наполовину расстёгнутой "молнией". Она ещё почему-то подумала, что, несмотря на свою атлетичность, он производит впечатление несерьёзного и глупого молодого человека. Впрочем, подобное сейчас можно было сказать и об отце.
Она услышала собственный голос.
– Это же абсурд!
– Надеюсь, что так. Искренне на это надеюсь. Теперь скажите мне: вы выходили из дома сегодня ночью?
– Когда?
– Вообще. В любое время.
– Да. Нет. Не уверена. Да, наверно, да.
– Господи, Долли, – сказал ей отец, – не говори больше ничего, пока не приехел адвокат. Я уже позвонил в город – не хотел тревожить тебя. Всему этому должно быть какое-то нормальное объяснение! Не может не быть!
Она замолчала, увидев на его лице страдание. Тучный, наполовину лысый, вечно в волнении по поводу всего на свете – таков был Джон Брант. Его недействующая левая рука в чёрной перчатке была прижата к телу, он стоял, освещённый зимним солнцем, и предавался отчаянию.
Я – я видел её, – объяснил он. – Это было жутко, почти как на войне. – он пощупал руку. – Но ты всего лишь девочка, Долли, всего лишь маленькая девочка. Ты не могла.
Его печальный голос, казалось, умолял подтвердить его мнение.
– Ещё одна деталь, сэр, – вставил суперинтендант Мейсон. – Скажите мне всё-таки, мисс, так были вы ночью на улице или нет?
– Да.
– Вы гуляли прямо под снегом?
– Ну да, да, да!
– Сколько было времени?
– Не представляю.
– А какой у вас размер ноги, мисс?
– Четвёртый. (1)
– Небольшой размер, не так ли?
Она непонимающе кивнула. Суперинтендант Мейсон захлопнул блокнот.
– Пройдёмся? Я вам всем кое-что покажу.
Они вышли через чёрный ход: не прикасаясь к дверной ручке, суперинтендант Мейсон поковырялся в замке отмычкой и открыл дверь. Под навесом была голая земля, но дальше простирался бесконечный снег, и на нём виднелись две цепочки следов. Дороти знала, чьи они. Чёткий и застывший, один ряд следов, петляя, спускался с крыльца, проходил под аркой из живой изгороди и кончался у чёрного хода коттеджа миссис Топхэм. Другая цепочка таких же следов, только размытых и далёких один от другого – видимо, оставивший их человек бежал – вели оттуда обратно.
В памяти Дороти всё смешалось. Выходит, это всё же был не сон. Она подсознательно подозревала это всё время. Она вспомнила и другие подробности: пальто прямо поверх пижамы, снег, налипший на тапочки, бег в полной темноте...
– Ваши, мисс? – спросил суперинтендант Мейсон.
– Да, они мои.
– Хорошо, мисс, – пробормотал суперинтендант. – Вы замёрзли; пойдёмте домой в тепло, не бойтесь меня.
Он весь как-то погрустнел, сражённый таким простым и безразличным признанием, и недоумённо произнёс:
– Но зачем вы это сделали, мисс? Господи, зачем? Зачем красть у неё украшения, которым цена десять фунтов от силы? И даже следов не замести! Не бывает так!
Он прокашлялся и наконец пришёл в себя, услышав кислый голос Джона Бранта:
– Отлично, приятель. Вот твои первые умные слова. Не предполагаете ли вы случайно, что моя дочь сошла с ума?
– Нет, сэр. Но мне известно, что эти драгоценности принадлежали её матери.
– Откуда вы это взяли? Гарри, что ли, наябедничал?
Гарри Вентнор тут же застегнул свою "молнию" до конца, как бы защищая себя. Казалось, он счёл, что на него без всякой причины ополчился весь мир. Однако в его чертах было столько искренности, что его трудно было заподозрить в любых дурных намерениях.
Послушай, старик, мне всё равно пришлось бы сказать им. Нельзя скрывать такие вещи. Во всех детективах...
– Опять твои чёртовы детективы!
– Говори что хочешь, только в детективах они всегда потом узнают правду и представляют всё хуже, чем оно есть. – Он подождал, пока до всех дошла его мысль. – Вот что я вам скажу: все вы думаете не в том направлении. Вот вы говорите, Долли поссорилась с этой миссис Топхэм из-за этих драгоценностей, пошла туда сегодня ночью, оставила следы. Разве всё это – преступление? Не обязательно она разбила старухе голову, почему это не мог быть обычный грабитель?
Суперинтендант Мейсон покачал головой.
– Потому что не мог, сэр, – произнёс он.
– Почему, спрашиваю вас, почему?!
– Послушайте меня, сэр, думаю, не будет вреда, если сейчас я всё вам объясню. Вы ведь помните, что снег вчера пошёл вскоре после одиннадцати?
– Нет, не помню. Мы все к тому времени уже легли.
– Тогда поверьте мне на слово, – спокойно продолжил Мейсон. Я был ночью в полицейском управлении и запомнил, что снег шёл с одиннадцати до полуночи. (Если вы не доверяете моим словам, мы это легко докажем.) Видите ли, сэр, после полуночи миссис Топхэм была ещё жива и в полном здравии. Мне это также точно известно, поскольку она позвонила в полицию и пожаловалась, что она не может спокойно спать, потому что в окрестностях полно грабителей. Я не придал её словам значения, – мрачно пояснил он, – потому что она жалуется нам подобным образом не меньше трёх раз в месяц. Я это к тому, что звонок был в 12:10, спустя как минимум десять минут после того, как кончился снегопад.
Гарри по-прежнему ничего не понимал, и Мейсон продолжил тем же предельно спокойным тоном:
– Заметили, сэр? На миссис Топхэм никто не нападал, пока не кончился снег. Её коттедж со всех сторон окружают по двадцать ярдов чистого, непотревоженного снега. Единственные имеющиеся там следы и вообще знаки какого-либо рода – это следы, которые мисс Брант признаёт своими собственными!
Он уже не скрывал своего раздражения.
Никто другой не мог оставить эти следы! Даже без признания мисс Брант это совершенно мне очевидно. Вы, мистер Вентнор, носите обувь десятого размера, а у мистера Бранта девятый. (2) Влезть в обувь четвёртого размера? Не верю! И тем не менее кто-то отпер дверь ключом, чуть не убил старую леди, покопался в её тумбочке и ушёл обратно. Если других следов нет, то кто это? Кто единственный имел такую возможность?
Дороти впала в состояние полного безразличия. Она вспомнила то пресс-папье, которым ударили миссис Топхэм – тяжёлый стеклянный шар с маленьким пейзажем внутри. Если его встряхнуть, внутри поднимался маленький снежный вихрь, и это делало убийство ещё ужаснее.
Она задумалась, не оставились ли на нём её отпечатки. Но мысли вернулись к Рене Топхэм, злосчастной Рене Топхем, сердечной подруге её матери.
– Я ненавидела её, – сказала Дороти и неожиданно для себя расплакалась.
* * *
Деннис Джеймсон, адвокатская контора "Моррис, Фарнзворт и Джеймсон", Линкольнс-Инн-Филдс (3) , захлопнул свой портфель. Он уже надевал пальто и шляпу, когда в кабинет заглянул Билли Фарнзворт.
– Привет, – сказал Фарнзворт. – В Суррей, по делу Брант?
– Да.
– Хм. Веришь в чудо?
– Нет.
– Эта девчонка виновна, приятель. Заруби это на носу!
– Такая у нас работа, – ответил Джеймсон, – делать для клиента всё, что в наших силах.
Фарнзворт проницательно посмотрел ему в глаза.
– Опять ты за старое! Щёки-то какие красные! Брось ты донкихотствовать, идеалист ты наш зелёный!
– Я видел её дважды, и она мне понравилась, – сказал Джеймсон. – Но не нужно быть семи пядей во лбу: против неё выстроили такое стройное дело, что и не подкопаешься!
– Ну, приятель!
– Будем рассуждать здраво. В чём они обвиняют девушку? Что она стукнула эту миссис Топхэм пресс-папье? На нём нет отпечатков, значит, его протёрли. Выходит, Дороти Брант сообразила убрать отпечатки пальцев, но даже не подумала замести чёткие следы на снегу туда и обратно? Это разумно?
Фарнзворт сделал задумчивый вид.
– Они скажут, что она просто поступила неразумно, – отметил он. – Забудь о психологии, приятель, им важны факты. Есть загадочная вдова Топхэм, совсем одна в доме, только служанка заходит ненадолго каждый день. Есть следы на снегу. Только девушка могла их оставить и сама признаёт это. Больше никто физически не мог войти в дом или выйти. Вот что ты против этого сделаешь?
– Не знаю, – безнадёжно откликнулся Джеймсон. – Но я хочу в первую очередь выслушать её саму. Во всей этой истории единственное, чего никто не знает и не хочет знать – что она сама думает.
Но когда он наконец поговорил с ней, она выбила у него почву из-под ног.
* * *
Полночь уже красила снежный покров в серый цвет, когда он, чуть помедлив, вошёл в арку из живой изгороди, служившую входом во владения миссис Топхэм. Это была ничем не примечательная изгородь шести футов высотой (4), с проёмом в форме готической арки. Но возле этой изгороди стоял, внимательно всматриваясь в шапку снега на ней, человек в кепке и плаще, и этот человек показался Джеймсону знакомым. Рядом с ним стоял местный суперинтендант полиции с фотокамерой в руках, отсвечивая лампой вспышки прямо в глаза адвокату. Несмотря на расстояние, не позволявшее Джеймсону уловить слова их разговора, было видно, что неизвестный как будто бы раскатисто хохотал.
В дверях Джеймсона встретил Гарри Вентнор, с которым он был слегка знаком.
– Она внутри, – кивнул Гарри на входную дверь. – Пожалуйста, только не расстраивайте её, ладно? Интересно, чего это они делают с этой изгородью?
Это относилось к тем двоим на лугу.
– Расстроить её? Я здесь, чтобы помочь ей. Но надеюсь, что вы с мисс Брант, в свою очередь, поможете мне. Скажите мне, только честно: могла ли мисс Брант в здравом рассудке совершить то, что они ей приписывают?
– В здравом рассудке? – переспросил Гарри. С любопытством посмотрев на Джеймсона, он не вымолвил больше ни слова и, резко развернувшись, пошёл прочь.
Сама Дороти, когда Джеймсон её увидел, вовсе не произвела на него впечатление человека не в здравом рассудке. Её прямота – вот что ему в ней нравилось и согревало сейчас сердце. Они сидели в уютной тёплой комнате, у камина, уставленного кубками и медалями за легкоатлетические победы Гарри и санкт-морицскими трофеями Джона Бранта.
– Дать мне совет? – переспросила она. – Вы имеете в виду – посоветовать, что мне говорить, когда меня арестуют?
– Они же ещё не арестовали вас, мисс Брант.
Она печально улыбнулась ему. – Это, должно быть, очень вас удивляет? О, я крепко увязла! Они просто собирают доказательства для обвинения. Сюда ради меня даже приехал ещё один человек – какой-то Марч из Скотленд-Ярда. Чувствую себя важной персоной!..
Джеймсон вскочил на ноги. Теперь он понял, почему грузная фигура у изгороди показалась ему знакомой.
– Неужто полковник Марч?
– Да, он довольно приятный человек, – ответила Дороти, прикрыв глаза рукой. За её беззаботным тоном Джеймсон почувствовал скрытую напряжённость. – А ещё они обыскали мою комнату. И они не смогли найти часы, брошку и кольца, которые я якобы украла у тёти Рене Топхэм. У тётушки Рене!..
– Я слышал. Но, в самом деле, что за ерунда: часы, брошка, кольца какие-то... Зачем вам отнимать их у кого-либо?
– Они не принадлежали ей, – она вдруг вскинула голову и горячо заговорила. – Они принадлежали моей матери!
– Успокойтесь!..
– Моя мать умерла, – сказала Дороти. – Думаю, дело было вовсе не в кольцах и не в брошке. Это был лишь повод для меня, последняя капля моего терпения. Они крепко дружили – моя мать и Рене. Пока она была жива, от неё только и услышишь: тётя Рене то, тётя Рене сё... Но ей всегда хотелось, чтобы эти драгоценности были моими. А тётя Рене просто присвоила их себе – она тащит себе всё, что попадётся! До вчерашнего дня я даже не знала, где они.
Рассказать вам, что это за женщина? Она очаровательна и аристократична, своим холодным очарованием она покоряла всё вокруг и до сих пор хочет покорять. У неё полно денег, только вот куда она девает их – не могу представить. Знаете, зачем она живёт в деревне? Боится в городе всё растратить! Никогда её не выносила. Вот как мама умерла – я тут же перестала увиваться вокруг неё. Так она сразу как другим человеком стала! Боже, какая это теперь невыносимая сплетница: все разговоры о долгах Гарри, папиных неудачах и... обо мне.
Она опять одёрнула себя, улыбнувшись. – Простите, что заставила вас выслушивать мои жалобы.
– Ну что вы, всё в порядке.
– Но всё это странно, вы не находите?
– Странно – не то слово, – мрачно заметил Джеймсон. – Так вы поругались?
– О, как мы поругались! Это была худшая ссора в мире!
– Когда?
– Вчера, как только увидела на ней мои часы.
Она посмотрела на камин, украшенный сияющими кубками.
– Может, я сказала больше, чем следует, – продолжила она, – только мне не помогут ни Гарри, ни отец. У папы дела, и ещё эта раненая рука временами его мучает, и ему надо только тишину и покой. Что до Гарри, он не особо её любит, но у неё он почему-то стал любимчиком, и это ему по душе. Он – как будто бы Рене в мужском облике: нет работы – тяни деньги с другого человека. А я меж двух огней: "Долли, сделай то", "Долли, сделай это", "Старая добрая Долли: ей всё равно". Но мне не всё равно. Когда я видела, как эта женщина стоит там с часами моей матери и лицемерно сожалеет, что нашей семье даже слугу нанять не на что, я поняла, что моё терпение на исходе. Должно быть, я действительно ударила её.
Джеймсон сжал её руки. – Так вы говорите, что ударили её?
– Я не знаю! Вот в чём проблема – я не помню этого!
– Но как можно сделать и не помнить?
– Очень просто. Миссис Топхэм любила насмехаться надо мной из-за этого: ты ничего не помнишь, если ходишь во сне.
Снова пауза. – Вам это кажется странным? А вот со мной такое случалось всегда, с самого детства, когда я уставала или была сильно взволнована. Однажды я так спустилась в столовую, разожгла камин и накрыла стол. Но это бывало нечасто и никогда не приводило к... трагедии. – Она попыталась усмехнуться. – Знаете, почему отец с Гарри так смотрят на меня? Именно поэтому. Я сама не представляю и не смогу узнать, убивала ли я!
"Это плохо", – отметил про себя Джеймсон. Он встал и прошёлся по комнате, но в каждом углу ему чудилось напряжённое лицо и карие глаза Дороти...
– Забудьте. Это ерунда.
– Бросьте, все это говорят.
– Но вы же не можете всерьёз считать, что почти совершили убийство и даже не помните об этом?!
– А разве убить сложнее, чем разжечь огонь?
– Я не о том. Сами-то вы в это верите?
– Нет, – помедлив, ответила Дороти.
Он добился своего. Теперь она ему доверяла. Между ними установилось взаимопонимание и обоюдная симпатия, острое сопереживание, почти ощутимое физически.
– Глубоко внутри себя я не верю. Я не могла не проснуться. И потом, на мне же не было, ну... не было крови, ведь так? Но что поделаешь против фактов?
(Факты. Опять проклятые факты.)
– Я ведь действительно туда ходила. Я точно помню, как проснулась на полпути обратно. Я стояла на лугу вся в снегу; я помню меховое пальто поверх пижамы, помню снег на лице и мокрые тапочки. Я дрожала от холода. Я помню, как бежала домой. Вот и всё. Кто тогда, кроме меня, мог совершить это?
Извиняюсь, – вклинился новый голос. – позвольте мне зажечь здесь свет – в прямом и переносном смысле?
Деннис Джеймсон узнал голос. Послышалась возня с выключателем, и комнату озарила сияющая улыбка полковника Марча. Семнадцать стоунов (5) его веса были облачены в плащ размером с палатку. На голове его возвышалась твидовая кепка, лицо полковника покраснело от мороза. В довершение картины, он с наслаждением курил неимоверного размера трубку, грозившую сжечь ему усы.
– А, Джеймсон! – Марч вынул трубку изо рта и отсалютовал ей. – Так это действительно ты! Я заметил краем глаза, как ты вошёл. Извините меня, что вмешался в ваш разговор, но есть две вещи, которые мне следует незамедлительно сообщить мисс Брант.
Дороти быстро обернулась.
– Первое, – начал полковник Марч, – миссис Топхэм вне опасности. Она даже может говорить, только вот ни одной связной мысли от неё добиться не могут. Второе: эта ваша лужайка поразила меня. Я нашёл там, пожалуй, самую загадочную вещь из того , что мне довелось видеть за мою жизнь!
Джеймсон даже присвистнул.
– Вы знаете, кто он такой? – спросил он Дороти. – Он возглавляет Департамент странных жалоб. К нему обращаются, если происходит что-то из ряда вон выходящее, возможно, просто шутка, а может, и жестокое преступление. Он умеет правильно осознавать очевидное, поэтому не знает неудач. Лично мне известно, как он нашёл исчезнувшую комнату (6), поймал живой труп и нашёл невидимую мебель. Если он соизволил назвать что-нибудь необычным, готовьтесь падать в обморок!
– Да, – неожиданно серьёзно кивнул Марч. – Поэтому я здесь. Из-за одного интересного отпечатка.
– Моего отпечатка? – вскричала Дороти.
– Нет-нет, совершенно другого. Позвольте мне объяснить. Вот выгляните все из окна. Видите живую изгородь? Уже темно, но, тем не менее, внимательно изучите её.
Джеймсон выглянул наружу. – Ну и что? Изгородь как изгородь. Что мы должны заметить?
– Как вы мудро указали, это изгородь. А теперь скажите мне, пожалуйста: она выдержит вес стоящего на ней человека?
– Господи, конечно нет!
– Нет? Почему нет?
– Не вижу юмора, – ответил Джеймсон, – но объясню свой ответ. Изгородь всего в дюйм-другой толщиной. На ней и кошка не удержится, а человек и подавно провалится, как груда кирпичей!
– Вполне верно. А что вы мне скажете на то, что кто-то весом не менее двенадцати стоунов (7) пытался залезть на неё?
Никто не ответил, да что вообще можно ответить на такое безумное заявление? Деннис Джеймсон переглянулся с Дороти Брант.
– Во всяком случае, – настаивал полковник, – одну ногу он туда поставил. Посмотрите ещё раз на эту изгородь. Видите арку? Так вот, рядом с ней, в верхней части изгороди есть несомненный отпечаток ботинка большого размера. Он немного размыт, но даже сейчас специалисты вполне могут идентифицировать его по подошве.
Ступая быстро, но грузно, в комнату вошёл отец Дороти. Он хотел что-то сказать, но, поймав взгляд полковника Марча, передумал и просто подошёл к Дороти, взявшей его за руку.
– Так забирался всё-таки он на изгородь или нет?! – пытался уяснить Джеймсон.
– Я сомневаюсь в этом, – ответил полковник Марч. – Влезть туда действительно невозможно.
Джеймсон наконец взял себя в руки.
– Послушайте, сэр, – тихо сказал он. – Я знаю, что вы никогда не бросаетесь словами без причины, без непосредственной связи с делом. Но мне плевать, лез кто-то на изгородь или нет! Да хоть танцевал на ней! Изгородь-то никуда не ведёт! По ней не дойти к миссис Топхэм, она просто разделяет два участка! Вы лучше объясните мне, как он смог пройти шестьдесят футов (8) по снегу и не оставить следов! Вы ведь не верите, что мисс Брант виновна!
– Да, да, это не она, – ответил он извиняющимся тоном.
Да, это был сон.
Холодный и хрупкий свет лился в открытое окно, холодный и хрупкий ветер колыхал на нём занавески, сдувая снег с подоконника. Он продувал насквозь эту маленькую, почти пустую комнату, и Дороти Брант глубоко вдыхала его.
Всё в полном порядке. Она была в деревне, куда они с отцом и Гарри приехали кататься на коньках по ледяной глади озера, а может, даже на лыжах прокатиться, если выпадет достаточно снега. Прогноз не подвёл: снег выпал. Ей надо было бы радоваться, но почему-то один только вид снега на подоконнике приводил её в ужас.
Понежившись в тёплой постели, она взглянула на крошечные часы, стоявшие на тумбочке. Уже двадцать минут десятого – она проспала. Должно быть, отец с Гарри уже сходят с ума, дожидаясь завтрака. Она снова сказала самой себе: "Всё в полном порядке", хотя сейчас, совсем проснувшись, она понимала, что это вовсе не так. А всё эта соседка миссис Топхэм, старая крыса и воровка...
Впрочем, ничего больше не омрачало праздника. Она с нетерпением ждала, когда встанет на коньки: искры, летящие из-под острых лезвий, чувство полёта, две глубоких борозды за спиной, чёрные вязы на фоне серого неба. Но всё портит миссис Топхэм из соседноего коттеджа, со своими украденными часами и хорошими манерами, гадина мерзкая...
Хватит! Забудь! Не думай о ней! Хватит!
Дороти Брант отчитала себя, вскочила с кровати и стала искать своё платье и тапочки. Но платья не было: на стуле висело её меховое пальто. Тапочки, правда, были – мягкие кожаные мокасины с узором из бисера, сувенир из Штатов от Гарри, – только вот были они холодные, мокрые и заледеневшие. Вот именно после этого открытия в ней поселился подсознательный страх и больше не покидал её.
Закрыв окно, она направилась в ванную. В старом маленьком деревянном коттедже, было так тихо, что можно было услышать, как похрустывают занавески. А ещё были слышны голоса внизу, и если быстрый тенор принадлежал Гарри, а неторопливый и тяжёлый, конечно, отцу, то третий, самый медленный, был ей совершенно незнаком, и это было странно.
Что же случилось? Она стремительно умылась и оделась. Они не только встали сами, но и сделали себе завтрак (снизу доносился запах кофе). А сама она, несмотря на девять часов сна, чувствовала себя такой разбитой, будто провела на ногах всю ночь.
Расчесавшись и забыв про губную помаду, она помчалась вниз. Войдя в гостиную, она остановилась как вкопанная. Вместе с её отцом и её двоюродным братом Гарри там сидел... суперинтендант местной полиции.
– Доброе утро, мисс, – поприветствовал её суперинтендант.
Ей никогда не забыть эту комнату и лица находившихся в ней людей. Солнечный свет заливал её, освещая пёстрые ковры и старинный каменный камин. За окном простиралась бесконечная снежная долина, но её почти скрывала от глаз высокая живая изгородь, за которой скрывался маленький коттедж миссис Топхэм.
Дороти больше всего поразило то, что при её появлении все резко замолчали, озираясь так, будто их застали на месте преступления.
– Доброе утро, мисс, – повторил суперинтендант, но Гарри Вентнор резко перебил его, дрожа всем телом:
– Молчи, Долли! Ничего ему не говори! Они не могу заставить тебя ! Подожди...
– Я полагаю, – вмешался отец спокойнои медлительно, смотря на кончик носа, на свою трубку – куда угодно, кроме как на Дороти, – Я полагаю, что не следует делать поспешных выводов, пока...
– Будьте так любезны, сэр, – прокашлявшись, заговорил суперинтендант Мейсон. – Боюсь, мисс, что мне придётся задать вам несколько вопросов. Но я обязан предупредить вас, что вы имеете полное право не отвечать на них без своего адвоката.
– Адвоката? Мне не нужен алвокат. На кой чёрт мне может понадобиться адвокат?
Суперинтендант Мейсон обменялся многозначительным взглядом с отцом и Гарри Вентнором, будто веля им запомнить это утверждение.
– Это касается миссис Топхэм, мисс.
– Боже!
– Почему вы говорите "Боже"?
– Продолжайте. В чём дело?
– Насколько мне известно, вы с миссис Топхэм беседовали прошлым вечером? И, насколько я понял, вы поссорились?
– Да, что-то в этом роде.
– Могу я узнать предмет вашего с ней спора?
– Извините, не можете, – сказала Дороти. – Ещё обвинит меня потом в клевете! Теперь понятно, почему вы здесь. Что она вам наговорила?
– Понимаете, мисс, – проговорил суперинтендант Мейсон, вынув из кармана карандаш и почесав им щёку, – она сейчас не в том состоянии, чтобы рассказать нам что-либо. Она в лечебнице в Гилдфорде с разбитой головой. Между нами говоря, это ещё бабушка надвое сказала, сможет ли она оправиться.
Сердце Дороти на миг замерло, а потом забилось с удвоенной силой. Суперинтендант смотрел на неё в упор. С трудом она заставила себя спросить: "Вы хотите сказать, произошёл несчастный случай?"
– Не совсем так, мисс. Доктор считает, что её три или четыре раза ударили тем большим стеклянным пресс-папье, что на столике у неё в гостиной. Вы видели эту штуку, правда?
– Но ведь... ведь вы не думаете, что... это кто-то сделал... в смысле, намеренно? Кто мог такое сдалать?
– Понимаете, мисс, – он приблизился к ней вплотную, так, что была видна бородавка у носа, – сведения, которыми мы располагаем, позволяют выдвинуть версию, что это были... вы.
Это происходит не с ней. Такого просто не может быть. Потом она вспомнила, как в этот миг отстранённо оглядела всех: морщинки вокруг глаз Гарри, взъерошенные волосы, кожаная куртка с наполовину расстёгнутой "молнией". Она ещё почему-то подумала, что, несмотря на свою атлетичность, он производит впечатление несерьёзного и глупого молодого человека. Впрочем, подобное сейчас можно было сказать и об отце.
Она услышала собственный голос.
– Это же абсурд!
– Надеюсь, что так. Искренне на это надеюсь. Теперь скажите мне: вы выходили из дома сегодня ночью?
– Когда?
– Вообще. В любое время.
– Да. Нет. Не уверена. Да, наверно, да.
– Господи, Долли, – сказал ей отец, – не говори больше ничего, пока не приехел адвокат. Я уже позвонил в город – не хотел тревожить тебя. Всему этому должно быть какое-то нормальное объяснение! Не может не быть!
Она замолчала, увидев на его лице страдание. Тучный, наполовину лысый, вечно в волнении по поводу всего на свете – таков был Джон Брант. Его недействующая левая рука в чёрной перчатке была прижата к телу, он стоял, освещённый зимним солнцем, и предавался отчаянию.
Я – я видел её, – объяснил он. – Это было жутко, почти как на войне. – он пощупал руку. – Но ты всего лишь девочка, Долли, всего лишь маленькая девочка. Ты не могла.
Его печальный голос, казалось, умолял подтвердить его мнение.
– Ещё одна деталь, сэр, – вставил суперинтендант Мейсон. – Скажите мне всё-таки, мисс, так были вы ночью на улице или нет?
– Да.
– Вы гуляли прямо под снегом?
– Ну да, да, да!
– Сколько было времени?
– Не представляю.
– А какой у вас размер ноги, мисс?
– Четвёртый. (1)
– Небольшой размер, не так ли?
Она непонимающе кивнула. Суперинтендант Мейсон захлопнул блокнот.
– Пройдёмся? Я вам всем кое-что покажу.
Они вышли через чёрный ход: не прикасаясь к дверной ручке, суперинтендант Мейсон поковырялся в замке отмычкой и открыл дверь. Под навесом была голая земля, но дальше простирался бесконечный снег, и на нём виднелись две цепочки следов. Дороти знала, чьи они. Чёткий и застывший, один ряд следов, петляя, спускался с крыльца, проходил под аркой из живой изгороди и кончался у чёрного хода коттеджа миссис Топхэм. Другая цепочка таких же следов, только размытых и далёких один от другого – видимо, оставивший их человек бежал – вели оттуда обратно.
В памяти Дороти всё смешалось. Выходит, это всё же был не сон. Она подсознательно подозревала это всё время. Она вспомнила и другие подробности: пальто прямо поверх пижамы, снег, налипший на тапочки, бег в полной темноте...
– Ваши, мисс? – спросил суперинтендант Мейсон.
– Да, они мои.
– Хорошо, мисс, – пробормотал суперинтендант. – Вы замёрзли; пойдёмте домой в тепло, не бойтесь меня.
Он весь как-то погрустнел, сражённый таким простым и безразличным признанием, и недоумённо произнёс:
– Но зачем вы это сделали, мисс? Господи, зачем? Зачем красть у неё украшения, которым цена десять фунтов от силы? И даже следов не замести! Не бывает так!
Он прокашлялся и наконец пришёл в себя, услышав кислый голос Джона Бранта:
– Отлично, приятель. Вот твои первые умные слова. Не предполагаете ли вы случайно, что моя дочь сошла с ума?
– Нет, сэр. Но мне известно, что эти драгоценности принадлежали её матери.
– Откуда вы это взяли? Гарри, что ли, наябедничал?
Гарри Вентнор тут же застегнул свою "молнию" до конца, как бы защищая себя. Казалось, он счёл, что на него без всякой причины ополчился весь мир. Однако в его чертах было столько искренности, что его трудно было заподозрить в любых дурных намерениях.
Послушай, старик, мне всё равно пришлось бы сказать им. Нельзя скрывать такие вещи. Во всех детективах...
– Опять твои чёртовы детективы!
– Говори что хочешь, только в детективах они всегда потом узнают правду и представляют всё хуже, чем оно есть. – Он подождал, пока до всех дошла его мысль. – Вот что я вам скажу: все вы думаете не в том направлении. Вот вы говорите, Долли поссорилась с этой миссис Топхэм из-за этих драгоценностей, пошла туда сегодня ночью, оставила следы. Разве всё это – преступление? Не обязательно она разбила старухе голову, почему это не мог быть обычный грабитель?
Суперинтендант Мейсон покачал головой.
– Потому что не мог, сэр, – произнёс он.
– Почему, спрашиваю вас, почему?!
– Послушайте меня, сэр, думаю, не будет вреда, если сейчас я всё вам объясню. Вы ведь помните, что снег вчера пошёл вскоре после одиннадцати?
– Нет, не помню. Мы все к тому времени уже легли.
– Тогда поверьте мне на слово, – спокойно продолжил Мейсон. Я был ночью в полицейском управлении и запомнил, что снег шёл с одиннадцати до полуночи. (Если вы не доверяете моим словам, мы это легко докажем.) Видите ли, сэр, после полуночи миссис Топхэм была ещё жива и в полном здравии. Мне это также точно известно, поскольку она позвонила в полицию и пожаловалась, что она не может спокойно спать, потому что в окрестностях полно грабителей. Я не придал её словам значения, – мрачно пояснил он, – потому что она жалуется нам подобным образом не меньше трёх раз в месяц. Я это к тому, что звонок был в 12:10, спустя как минимум десять минут после того, как кончился снегопад.
Гарри по-прежнему ничего не понимал, и Мейсон продолжил тем же предельно спокойным тоном:
– Заметили, сэр? На миссис Топхэм никто не нападал, пока не кончился снег. Её коттедж со всех сторон окружают по двадцать ярдов чистого, непотревоженного снега. Единственные имеющиеся там следы и вообще знаки какого-либо рода – это следы, которые мисс Брант признаёт своими собственными!
Он уже не скрывал своего раздражения.
Никто другой не мог оставить эти следы! Даже без признания мисс Брант это совершенно мне очевидно. Вы, мистер Вентнор, носите обувь десятого размера, а у мистера Бранта девятый. (2) Влезть в обувь четвёртого размера? Не верю! И тем не менее кто-то отпер дверь ключом, чуть не убил старую леди, покопался в её тумбочке и ушёл обратно. Если других следов нет, то кто это? Кто единственный имел такую возможность?
Дороти впала в состояние полного безразличия. Она вспомнила то пресс-папье, которым ударили миссис Топхэм – тяжёлый стеклянный шар с маленьким пейзажем внутри. Если его встряхнуть, внутри поднимался маленький снежный вихрь, и это делало убийство ещё ужаснее.
Она задумалась, не оставились ли на нём её отпечатки. Но мысли вернулись к Рене Топхэм, злосчастной Рене Топхем, сердечной подруге её матери.
– Я ненавидела её, – сказала Дороти и неожиданно для себя расплакалась.
* * *
Деннис Джеймсон, адвокатская контора "Моррис, Фарнзворт и Джеймсон", Линкольнс-Инн-Филдс (3) , захлопнул свой портфель. Он уже надевал пальто и шляпу, когда в кабинет заглянул Билли Фарнзворт.
– Привет, – сказал Фарнзворт. – В Суррей, по делу Брант?
– Да.
– Хм. Веришь в чудо?
– Нет.
– Эта девчонка виновна, приятель. Заруби это на носу!
– Такая у нас работа, – ответил Джеймсон, – делать для клиента всё, что в наших силах.
Фарнзворт проницательно посмотрел ему в глаза.
– Опять ты за старое! Щёки-то какие красные! Брось ты донкихотствовать, идеалист ты наш зелёный!
– Я видел её дважды, и она мне понравилась, – сказал Джеймсон. – Но не нужно быть семи пядей во лбу: против неё выстроили такое стройное дело, что и не подкопаешься!
– Ну, приятель!
– Будем рассуждать здраво. В чём они обвиняют девушку? Что она стукнула эту миссис Топхэм пресс-папье? На нём нет отпечатков, значит, его протёрли. Выходит, Дороти Брант сообразила убрать отпечатки пальцев, но даже не подумала замести чёткие следы на снегу туда и обратно? Это разумно?
Фарнзворт сделал задумчивый вид.
– Они скажут, что она просто поступила неразумно, – отметил он. – Забудь о психологии, приятель, им важны факты. Есть загадочная вдова Топхэм, совсем одна в доме, только служанка заходит ненадолго каждый день. Есть следы на снегу. Только девушка могла их оставить и сама признаёт это. Больше никто физически не мог войти в дом или выйти. Вот что ты против этого сделаешь?
– Не знаю, – безнадёжно откликнулся Джеймсон. – Но я хочу в первую очередь выслушать её саму. Во всей этой истории единственное, чего никто не знает и не хочет знать – что она сама думает.
Но когда он наконец поговорил с ней, она выбила у него почву из-под ног.
* * *
Полночь уже красила снежный покров в серый цвет, когда он, чуть помедлив, вошёл в арку из живой изгороди, служившую входом во владения миссис Топхэм. Это была ничем не примечательная изгородь шести футов высотой (4), с проёмом в форме готической арки. Но возле этой изгороди стоял, внимательно всматриваясь в шапку снега на ней, человек в кепке и плаще, и этот человек показался Джеймсону знакомым. Рядом с ним стоял местный суперинтендант полиции с фотокамерой в руках, отсвечивая лампой вспышки прямо в глаза адвокату. Несмотря на расстояние, не позволявшее Джеймсону уловить слова их разговора, было видно, что неизвестный как будто бы раскатисто хохотал.
В дверях Джеймсона встретил Гарри Вентнор, с которым он был слегка знаком.
– Она внутри, – кивнул Гарри на входную дверь. – Пожалуйста, только не расстраивайте её, ладно? Интересно, чего это они делают с этой изгородью?
Это относилось к тем двоим на лугу.
– Расстроить её? Я здесь, чтобы помочь ей. Но надеюсь, что вы с мисс Брант, в свою очередь, поможете мне. Скажите мне, только честно: могла ли мисс Брант в здравом рассудке совершить то, что они ей приписывают?
– В здравом рассудке? – переспросил Гарри. С любопытством посмотрев на Джеймсона, он не вымолвил больше ни слова и, резко развернувшись, пошёл прочь.
Сама Дороти, когда Джеймсон её увидел, вовсе не произвела на него впечатление человека не в здравом рассудке. Её прямота – вот что ему в ней нравилось и согревало сейчас сердце. Они сидели в уютной тёплой комнате, у камина, уставленного кубками и медалями за легкоатлетические победы Гарри и санкт-морицскими трофеями Джона Бранта.
– Дать мне совет? – переспросила она. – Вы имеете в виду – посоветовать, что мне говорить, когда меня арестуют?
– Они же ещё не арестовали вас, мисс Брант.
Она печально улыбнулась ему. – Это, должно быть, очень вас удивляет? О, я крепко увязла! Они просто собирают доказательства для обвинения. Сюда ради меня даже приехал ещё один человек – какой-то Марч из Скотленд-Ярда. Чувствую себя важной персоной!..
Джеймсон вскочил на ноги. Теперь он понял, почему грузная фигура у изгороди показалась ему знакомой.
– Неужто полковник Марч?
– Да, он довольно приятный человек, – ответила Дороти, прикрыв глаза рукой. За её беззаботным тоном Джеймсон почувствовал скрытую напряжённость. – А ещё они обыскали мою комнату. И они не смогли найти часы, брошку и кольца, которые я якобы украла у тёти Рене Топхэм. У тётушки Рене!..
– Я слышал. Но, в самом деле, что за ерунда: часы, брошка, кольца какие-то... Зачем вам отнимать их у кого-либо?
– Они не принадлежали ей, – она вдруг вскинула голову и горячо заговорила. – Они принадлежали моей матери!
– Успокойтесь!..
– Моя мать умерла, – сказала Дороти. – Думаю, дело было вовсе не в кольцах и не в брошке. Это был лишь повод для меня, последняя капля моего терпения. Они крепко дружили – моя мать и Рене. Пока она была жива, от неё только и услышишь: тётя Рене то, тётя Рене сё... Но ей всегда хотелось, чтобы эти драгоценности были моими. А тётя Рене просто присвоила их себе – она тащит себе всё, что попадётся! До вчерашнего дня я даже не знала, где они.
Рассказать вам, что это за женщина? Она очаровательна и аристократична, своим холодным очарованием она покоряла всё вокруг и до сих пор хочет покорять. У неё полно денег, только вот куда она девает их – не могу представить. Знаете, зачем она живёт в деревне? Боится в городе всё растратить! Никогда её не выносила. Вот как мама умерла – я тут же перестала увиваться вокруг неё. Так она сразу как другим человеком стала! Боже, какая это теперь невыносимая сплетница: все разговоры о долгах Гарри, папиных неудачах и... обо мне.
Она опять одёрнула себя, улыбнувшись. – Простите, что заставила вас выслушивать мои жалобы.
– Ну что вы, всё в порядке.
– Но всё это странно, вы не находите?
– Странно – не то слово, – мрачно заметил Джеймсон. – Так вы поругались?
– О, как мы поругались! Это была худшая ссора в мире!
– Когда?
– Вчера, как только увидела на ней мои часы.
Она посмотрела на камин, украшенный сияющими кубками.
– Может, я сказала больше, чем следует, – продолжила она, – только мне не помогут ни Гарри, ни отец. У папы дела, и ещё эта раненая рука временами его мучает, и ему надо только тишину и покой. Что до Гарри, он не особо её любит, но у неё он почему-то стал любимчиком, и это ему по душе. Он – как будто бы Рене в мужском облике: нет работы – тяни деньги с другого человека. А я меж двух огней: "Долли, сделай то", "Долли, сделай это", "Старая добрая Долли: ей всё равно". Но мне не всё равно. Когда я видела, как эта женщина стоит там с часами моей матери и лицемерно сожалеет, что нашей семье даже слугу нанять не на что, я поняла, что моё терпение на исходе. Должно быть, я действительно ударила её.
Джеймсон сжал её руки. – Так вы говорите, что ударили её?
– Я не знаю! Вот в чём проблема – я не помню этого!
– Но как можно сделать и не помнить?
– Очень просто. Миссис Топхэм любила насмехаться надо мной из-за этого: ты ничего не помнишь, если ходишь во сне.
Снова пауза. – Вам это кажется странным? А вот со мной такое случалось всегда, с самого детства, когда я уставала или была сильно взволнована. Однажды я так спустилась в столовую, разожгла камин и накрыла стол. Но это бывало нечасто и никогда не приводило к... трагедии. – Она попыталась усмехнуться. – Знаете, почему отец с Гарри так смотрят на меня? Именно поэтому. Я сама не представляю и не смогу узнать, убивала ли я!
"Это плохо", – отметил про себя Джеймсон. Он встал и прошёлся по комнате, но в каждом углу ему чудилось напряжённое лицо и карие глаза Дороти...
– Забудьте. Это ерунда.
– Бросьте, все это говорят.
– Но вы же не можете всерьёз считать, что почти совершили убийство и даже не помните об этом?!
– А разве убить сложнее, чем разжечь огонь?
– Я не о том. Сами-то вы в это верите?
– Нет, – помедлив, ответила Дороти.
Он добился своего. Теперь она ему доверяла. Между ними установилось взаимопонимание и обоюдная симпатия, острое сопереживание, почти ощутимое физически.
– Глубоко внутри себя я не верю. Я не могла не проснуться. И потом, на мне же не было, ну... не было крови, ведь так? Но что поделаешь против фактов?
(Факты. Опять проклятые факты.)
– Я ведь действительно туда ходила. Я точно помню, как проснулась на полпути обратно. Я стояла на лугу вся в снегу; я помню меховое пальто поверх пижамы, помню снег на лице и мокрые тапочки. Я дрожала от холода. Я помню, как бежала домой. Вот и всё. Кто тогда, кроме меня, мог совершить это?
Извиняюсь, – вклинился новый голос. – позвольте мне зажечь здесь свет – в прямом и переносном смысле?
Деннис Джеймсон узнал голос. Послышалась возня с выключателем, и комнату озарила сияющая улыбка полковника Марча. Семнадцать стоунов (5) его веса были облачены в плащ размером с палатку. На голове его возвышалась твидовая кепка, лицо полковника покраснело от мороза. В довершение картины, он с наслаждением курил неимоверного размера трубку, грозившую сжечь ему усы.
– А, Джеймсон! – Марч вынул трубку изо рта и отсалютовал ей. – Так это действительно ты! Я заметил краем глаза, как ты вошёл. Извините меня, что вмешался в ваш разговор, но есть две вещи, которые мне следует незамедлительно сообщить мисс Брант.
Дороти быстро обернулась.
– Первое, – начал полковник Марч, – миссис Топхэм вне опасности. Она даже может говорить, только вот ни одной связной мысли от неё добиться не могут. Второе: эта ваша лужайка поразила меня. Я нашёл там, пожалуй, самую загадочную вещь из того , что мне довелось видеть за мою жизнь!
Джеймсон даже присвистнул.
– Вы знаете, кто он такой? – спросил он Дороти. – Он возглавляет Департамент странных жалоб. К нему обращаются, если происходит что-то из ряда вон выходящее, возможно, просто шутка, а может, и жестокое преступление. Он умеет правильно осознавать очевидное, поэтому не знает неудач. Лично мне известно, как он нашёл исчезнувшую комнату (6), поймал живой труп и нашёл невидимую мебель. Если он соизволил назвать что-нибудь необычным, готовьтесь падать в обморок!
– Да, – неожиданно серьёзно кивнул Марч. – Поэтому я здесь. Из-за одного интересного отпечатка.
– Моего отпечатка? – вскричала Дороти.
– Нет-нет, совершенно другого. Позвольте мне объяснить. Вот выгляните все из окна. Видите живую изгородь? Уже темно, но, тем не менее, внимательно изучите её.
Джеймсон выглянул наружу. – Ну и что? Изгородь как изгородь. Что мы должны заметить?
– Как вы мудро указали, это изгородь. А теперь скажите мне, пожалуйста: она выдержит вес стоящего на ней человека?
– Господи, конечно нет!
– Нет? Почему нет?
– Не вижу юмора, – ответил Джеймсон, – но объясню свой ответ. Изгородь всего в дюйм-другой толщиной. На ней и кошка не удержится, а человек и подавно провалится, как груда кирпичей!
– Вполне верно. А что вы мне скажете на то, что кто-то весом не менее двенадцати стоунов (7) пытался залезть на неё?
Никто не ответил, да что вообще можно ответить на такое безумное заявление? Деннис Джеймсон переглянулся с Дороти Брант.
– Во всяком случае, – настаивал полковник, – одну ногу он туда поставил. Посмотрите ещё раз на эту изгородь. Видите арку? Так вот, рядом с ней, в верхней части изгороди есть несомненный отпечаток ботинка большого размера. Он немного размыт, но даже сейчас специалисты вполне могут идентифицировать его по подошве.
Ступая быстро, но грузно, в комнату вошёл отец Дороти. Он хотел что-то сказать, но, поймав взгляд полковника Марча, передумал и просто подошёл к Дороти, взявшей его за руку.
– Так забирался всё-таки он на изгородь или нет?! – пытался уяснить Джеймсон.
– Я сомневаюсь в этом, – ответил полковник Марч. – Влезть туда действительно невозможно.
Джеймсон наконец взял себя в руки.
– Послушайте, сэр, – тихо сказал он. – Я знаю, что вы никогда не бросаетесь словами без причины, без непосредственной связи с делом. Но мне плевать, лез кто-то на изгородь или нет! Да хоть танцевал на ней! Изгородь-то никуда не ведёт! По ней не дойти к миссис Топхэм, она просто разделяет два участка! Вы лучше объясните мне, как он смог пройти шестьдесят футов (8) по снегу и не оставить следов! Вы ведь не верите, что мисс Брант виновна!
– Да, да, это не она, – ответил он извиняющимся тоном.
А теперь: внимание, вопросы!
1) Кто преступник? (1)
2) Как он проник в дом? (2)
3) Откуда взялся воздушный отпечаток? (2)
4) Почему Дороти Брант не могла сама совершить ограбление? (3)(Считать, что её показания абсолютно искренни!)
5) Что искал преступник в доме миссис Топхэм? (2)
Ответы мне в личку!
Счастливый
Спокойный
...
Печальный
