The blude-red wine by Antonia Fraser (ss) John Creasey’s Crime Collection 1989, ed. Herbert Harris, Gollancz, 1989; Ellery Queen’s Mystery Magazine, Jun 1989; Jemima Shore at the Sunny Grave: And Other Stories 2014

   Профессор внезапно поднял бокал и произнес что-то вроде “вино цвета крови”. Несмотря на странную формулировку, Джемайма Шор подумала, что он собирается произнести тост, хотя большинство присутствующих были заняты — они ели второе блюдо. Бокал был почти полон. Красное вино искрилось при свете канделябра в центре длинного стола. Вино цвета рубина — или цвета крови, если профессор предпочитал называть его так.
   — Вино цвета крови… Какой же это сорт вина? — спросил он. Это не было тостом. Джемайме стало легче. В лежащей перед ней программе было написано, что она должна произнести собственную речь (включающую тост за колледж) сразу после того, как выпьют за здоровье королевы. Нет тоста — нет речи, по крайней мере сейчас. Мысль о послеобеденной речи не слишком радовала Джемайму. Она не любила публичных выступлений, предпочитая телеэкран, который она — телеведущая и специалист по журналистским расследованиям — хорошо знала. А при мысли о послеобеденной речи она в течение всего длинного обеда со страхом ждала момента, когда придется подняться, держа в руке конспект…
   Вспомнив о конспекте, Джемайма нервно поискала его в вечерней сумочке (хорошенькой, но слишком маленькой для таких вещей). Она писала речь несколько недель. Нельзя сейчас ее потерять.
   — Шамбертен[1] 1976 года — так здесь написано.
   Клер Донахью взяла меню и стала внимательно вглядываться в него. Она была давним другом Джемаймы еще со времен Кембриджа — отсюда и присутствие Джемаймы на обеде. Клер уже несколько лет преподавала в Мэллоу и надеялась на продление контракта. Она пригласила Джемайму произнести речь под сомнительным предлогом, что это поможет ее продвижению. Джемайма, слегка сожалея о слабом импульсе, заставившем ее согласиться (ради всего святого, почему она всегда жалела Клер?), раздраженно подумала, что Клер вечно надевает очки на публике. Смешное тщеславие и ничего больше. Потому что считается, что ученым положено носить очки.
   Посмотрите-ка на Клер, которая держит меню в сантиметре от своего хорошенького пухленького носика! Вспоминая прежние дни, Джемайма решила, что Клер влюблена в кого-то из присутствующих. Пэдди Мейел? Он и вправду красавец. Такого не ожидаешь встретить среди преподавателей. Рядом с ним бледная женщина с темно-рыжими волосами, напоминающая картины прерафаэлитов — видимо, миссис Мейел. Джемайме показалось, или она вправду смотрела на Клер с активной неприязнью? Если догадка Джемаймы была правильной — это не удивительно. Нежная малышка Клер могла быть порой настоящей хищницей.
   Мария Мейел… Что она знает о ней? Она вспомнила только сплетни. Что-то на тему денег. Ее платье от Лоры Эшли[2] едва ли говорило о большом доходе. С другой стороны, скромная заурядная жена исключительно красивого мужа порой наводит на мысль о наличии денег в брачном контракте… Профессор Алек Реддинг, сидящий справа от Джемаймы, прервал эти циничные размышления.
   — Вы знаете, дорогая Клер, что меня в этом году избрали президентом Винного клуба? Я знаю не только про этот Шамбертен, но и про год его изготовления, так как я сам его выбрал. Вряд ли мне требуется напоминать… “Напыщенный хвастун”, — подумала Джемайма, перенося свое раздражение на профессора. Она вспомнила, как Клер рассказывала ей, что после смерти его жены несколько лет назад у него появилась репутации волокиты, в том числе и за студентками. Это и еще подчеркнутый вкус к красивой жизни, вину, скоростным автомобилям… нет, постойте — винтажным автомобилям. Затянувшаяся юность! Нет, требовалось нечто большее, чтобы очаровать ее.
   Профессор заговорил громче.
   — Но как можно ожидать, что вы запомните такую мелочь, как имя президента Винного клуба? Несомненно, вас занимают более важные вещи.
   Более важные вещи? Что он имел в виду? Это прозвучало как намек на личную жизнь Клер. Может быть, она когда-то отвергла этого надутого профессора? Или это было просто неуклюжее поддразнивание коллеги? Джемайма видела, что он все еще держит в руке бокал вина цвета рубина — или цвета крови. Она разберется с amours[3] Клер позже, когда произнесет наконец эту несчастную речь. Сегодня Джемайма останется ночевать в колледже. Что он говорит?
   — Какой сорт вина подавали королю? Именно этот вопрос я, наконец, сумел правильно задать.
   Профессор сделал паузу и произнес звонким голосом с явным шотландским акцентом:
   Король в Думфермлине-граде сидит,
   Вино цвета крови пьет[4].
   
   Профессор был маленького роста. Если его репутация была верной — возможно, именно рост он компенсировал, слывя убийственно неотразимым для дам. Однако его голова была поистине львиной. Он посмотрел вокруг триумфальным взглядом — наконец-то он оказался в центре внимания — и продолжил читать следующие строки баллады. Его шотландский акцент усилился:
   
   — Корабль мой готов, но где капитан,
   Что в море его поведет?
   — Трагическая история сэра Патрика Спенса, — вежливо подхватила Джемайма, почувствовав какое-то напряжение в атмосфере, но не понимая точно, откуда оно исходило. Она знала и любила эту балладу с детства, поэтому с удовольствием подхватила:
   К норвежской земле, к норвежской земле!
   В путь по седым волнам!
   
   Джемайма декламировала, хоть и не пытаясь изобразить шотландский акцент.
   
   Короля норвежского дочь привезти
   Ты должен, сэр Патрик, нам.
   — Точно! — профессор Рединг широко ей улыбнулся; на мгновение Джемайма ощутила его очарование. В нем вправду появилось что-то мальчишеское, когда он отбросил тщеславие. — Именно сэр Патрик Спенс! Какая трагическая история! Урок для всех нас. Вот он пьет вино цвета крови в Думфермлине-граде с королем и придворными. А в следующий момент он безрассудно отправляется в плаванье, чтобы привезти невесту своего повелителя. И попадает в жуткий шторм на обратном пути. Наверное, погода была такой же, как сейчас!
   Октябрь выдался необычайно штормовым; из-за постоянного дождя Джемайма не смогла почти ничего разглядеть в университетском городе, куда накануне приехала. Говорили, что Мэллоу напоминает Стратфорд: здесь тоже был средневековый мост через знаменитую реку Эйвон. Если погода прояснится, Джемайма утром сможет полюбоваться красотой Мэллоу. Она знала, что Клер (очень щедрая во всем, что касается вещей) охотно одолжит ей автомобиль.
   Тем временем профессор продолжал:
   Проплыли милю они и две,
   Проплыли три мили сполна;
   Вдруг ветер завыл, потемнел океан,
   И бурно вскипела волна.
   Профессор прочитал это с шотландским акцентом, особенно подчеркнув слово “бурно” и сопроводив его жестом.
   — Вот так они и утонули, — закончил он, взмахнув руками. — Лишь потому, что они решили плыть после одного-двух бокалов красного вина.
   — Что вы хотели этим сказать, Алек? — спросила полная дама средних лет. У нее был грозный вид. Очки прочно сидели у нее на носу. Джемайма поглядела на план с именами и местами участников. Да, это и вправду грозная дама — знаменитая доктор Елена Киркус; достаточно было увидеть ее имя в начале статьи, чтобы у студентов сердца ушли в пятки. — Кроме как предложить нам оценить ваш поистине замечательный шотландский акцент.
   — Елена! Вы считаете, что я вторгся на вашу литературную территорию? Мне не следовало этого делать? Ужасно! Только посмотрите на бедного Пэдди. Но довольно об этом. Что я хотел сказать? Ничего. Вообще ничего. — Профессор опустил бокал. — Я просто хотел узнать, какой сорт вина пили в Шотландии в четырнадцатом веке. Будучи поклонником вина, я всегда интересовался этим загадочным вопросом.
   — Конечно же, французское вино, привезенное в страну французское вино, — сказал Пэдди Мейел после паузы. — Не обязательно шамбертен. Кстати, великолепный шамбертен, Алек, как и Pouilly-Fuissé[5] ранее, поздравляю вас. — Пэдди прочистил горло. Джемайме показалось, что он говорил крайне неохотно.
   — Значит, в четырнадцатом веке шотландский король пил французское вино! — профессор Реддинг говорил более игриво теперь, когда он получил ответ на свой вопрос. Он пригубил обсуждаемое вино.
   Пэдди Мейел смотрел на доктора Киркус с тревожным выражением лица. Так как она ничего не сказала, он снова прочистил горло и продолжил: — Тринадцатый век, а не четырнадцатый, если быть точным. В основе баллады — путешествие шотландской принцессы, которая собиралась замуж за норвежского короля в 1281 году… Маргарита Шотландская… Король Эрик… Многие ее сопровождающие утонули в тот раз… — Теперь Пэдди Мейел увлеченно сел на своего конька. — Люди иногда по ошибке думают, что речь идет о ее дочери, которую прозвали “норвежской невестой”. Она и вправду умерла по пути обратно в Шотландию, в 1290 году, но вовсе не утонула… На основании этого свидетельства можно предположить…
   К стыду Джемаймы, она отвлеклась во время этой небольшой лекции, снова волнуясь по поводу своей речи. Поэтому она пропустила начало следующего инцидента, став свидетельницей лишь самой драмы. Джемайма увидела, как рыжеволосая миссис Мейел схватила свой бокал, полный красного вина, и выплеснула его содержимое через стол в профессора. На его белой рубашке — как большинство присутствующих, он носил смокинг — появилось огромное темно-красное пятно, словно рана от выстрела в любительской мелодраме. Последующие слова миссис Мейел усилили это впечатление:
   — Вот вам за вино цвета крови! — крикнула она с настоящим шотландским акцентом. Затем Мария Мейел поднялась и, спотыкаясь, выбежала из-за стола и из зала.
   Профессор Реддинг, вытирая рубашку носовым платком (при этом он испортил последний и ничуть не очистил первую), изумленно восклицал:
   — Что я такого сказал? Что я такого сделал?
   Пэдди Мейел, с покрасневшим от смущения лицом, встал, сел, снова встал и начал:
   — Алек, мне ужасно жаль…
   Среди других участников, находившихся достаточно близко, чтобы заметить происшедшее, Клер беспомощно повторяла: “О, Боже”, добавляя: “Следует ли мне? Следует ли мне пойти за ней, как вы считаете?” При этом, как заметила Джемайма, она не вставала, а Пэдди Мейел многозначительно смотрел на нее. Нет, Клер не собиралась ни за кем идти.
   Доктор Киркус сказала с достоинством, но с явным упреком:
   — Алек, как вы могли? Как вы могли быть настолько бестактным? Даже жестоким. А я-то думала, что вам нравится бедная Мария.
   Мария Мейел не возвратилась. Присутствующие то и дело уходили из зала во время обеда, чтобы, предполагала Джемайма, уговорить ее вернуться. Эти попытки меньше смущали, чем вид пустого места за столом, особенно когда слуги продолжали приносить блюда и уносить их нетронутыми. В отличие от великолепного вина, еда была почти безвкусной; перемен было очень много — может быть, из-за мысли о грядущей речи обед казался Джемайме бесконечным? С другой стороны, как Мария Мейел могла бы себя повести, если бы решила вернуться? Во время вспышки ее лицо выражало высшую степень страсти, удивительную у женщины, которая казалась застенчивой и буквально прятала лицо за занавесом своих длинных распущенных волос.
   Пэдди Мейел первым покинул зал, увидев, что его жена не возвращается. Он вскоре вернулся, не сказав ни слова. Однако он посмотрел на Клер, которая сидела рядом с приглашенной ею Джемаймой. (В Мэллоу не обязательно чередовали за столом мужчин и женщин, считая это старомодной условностью.) Джемайме показалось, что он молча приказал Клер пойти за его женой, как он прежде молча попросил ее остаться. Клер прошептала Джемайме на ухо:
   — Мария ужасно напряжена, как ты могла заметить. Она, наверное, спряталась в дамской комнате и рыдает там.
   Затем она тоже покинула зал.
   Через десять минут Клер вернулась в одиночестве. Следующим вышел профессор Реддинг и отсутствовал дольше: его рубашка насквозь промокла, и на ней кое-где остались розоватые следы, что свидетельствовало о долгой, но не слишком успешной попытке отстирать ее. В конце зала слышался громкий шум разговора студентов.
   — Поделом ему, маленькому скунсу, — сказал студент, сидящий за столом внизу, — достаточно громко, чтобы Джемайма услышала. Инцидент с вином не остался незамеченным, хотя его причина осталась непонятной. Однако присутствие Джемаймы — ее лицо было знакомо по телевизору — привлекало внимание сидевших за столом. Они спорили, выглядит ли она старше-моложе-сексуальнее-менее сексуально, чем на телеэкране. Джемайма с иронией заметила, что никого не интересовало, о чем она собиралась говорить в своей речи.
   Из ближайших соседей Джемаймы доктор Киркус последней вышла и последней вернулась. У нее была возможность краткого перерыва между речами, чтобы выйти из зала с суровым, но полным достоинства видом. Если кто и мог справиться с убежавшей миссис Мейел, то это доктор Киркус; из всех присутствующих она излучала самый сильный моральный авторитет. Но и ее миссия оказалась безуспешной. Она просто вручила Пэдди Мейелу клочок бумаги.
   — Мария уехала домой, — сказала она. — И оставила вам это.
   Джемайма увидела, как Пэдди Мейел развернул записку, а затем скомкал ее. На этот раз он покраснел от гнева. Джемайма почувствовала, что внимание Клер отвлеклось от нее. Они пытались обсудить уровень документальных передач на телевидении. Беседа стала слегка искусственной, так как Джемайма начала мысленно репетировать свою речь и с этого момента неохотно говорила.
   Пэдди Мейел сообщил:
   — Мария забрала автомобиль.
   — О, Боже! — воскликнула Клер, перебив вежливый ответ Джемаймы о концентрации внимания зрителей. — Надеюсь, она нормально доедет.
   — Разве она так много выпила? — сухо спросила Джемайма. — Мне показалось, что ее пресловутый бокал был полон.
   — Обычно Мария не пьет, поэтому ведет машину обратно. Как сегодня — не знаю. Она была в таком странном состоянии. А дорога ужасна даже при обычной погоде, а уж при такой, как сегодня… Она темная и извилистая. И за много миль от Мэллоу. Им не следовало жить так далеко, но Мария настаивала… — Когда Клер нервничала, она начинала болтать без умолку.
   “Я подумаю об этом, когда с моей речью, наконец, будет покончено, — решила Джемайма. — Так или иначе, осталось недолго”.
   Как она собиралась начать? “Профессора, дамы и господа…” — внезапная паника: сколько здесь профессоров, кроме профессора Реддинга? Надо немедленно выяснить. Джемайма принялась разыскивать план размещения с учеными званиями участников и на время забыла о Марии Мейел.
   
   До самого конца обеда она так и не понимала, что же расстроило жену Пэдди Мейела. Елена Киркус объяснила ей это, когда они после обеда собрались в комнате для преподавателей, чтобы выпить кофе и другие напитки. Джемайма испытывала счастье помилованного перед казнью — или скорее казненного, который обнаружил, что казнь — это не больно. Хоть ее речь не была ни лучшим, ни худшим ее действием — она была, слава Богу, кончена. И она больше никогда не согласится на такую нервотрепку, принимая приглашения от старых друзей, — твердо пообещала она себе.
   — Видите ли, бедная Мария действительно происходит из Думфермлина, — объяснила доктор Киркус. — Точнее, ее отец оттуда родом. Он основал там все магазины с нуля. Как они называются? Думфермлин Макгрегор, что-то вроде этого. — Она назвала известную шотландскую сеть.
   “Деньги! Действительно, деньги! — подумала Джемайма. — Их наверняка было полно в семье Марии”.
   — На современном языке его можно назвать королем. К тому же все это тесно связано с домом, вином и утопленником. Для умного человека Алек оказался совершенно непонятливым.
   Доктор Киркус нахмурилась. Джемайма внезапно представила, что это может выглядеть для нее чем-то вроде плохо подготовленного эссе.
   — С утопленником? — переспросила Джемайма. Теперь, когда выступление было позади, ее интерес к соседям по столу возродился.
   — Было много статей об этом в то время. Гость слишком много выпил и утонул по пути домой. Вечеринка была в доме отца Марии в Шотландии недалеко от реки. Там фигурировал мост, я точно помню. Было выпито много виски и вина, но все запомнили вино, потому что у молодого человека, который утонул, была с собой в машине бутылка вина. Он захватил ее из дома. Перед тем как утонуть, он угодил в аварию, поэтому всюду было вино, красное вино, когда полиция нашла его. И кровь. Все смешалось. — Она сделала паузу. — Боюсь, что именно эта деталь запомнилась людям. Вино цвета крови, как Алек неудачно вспомнил.
   — Тогда неудивительно, что она так рассердилась.
   — Отца Марии тогда и потом очень критиковали за то, что он позволил молодому человеку уехать в таком состоянии, да еще взять с собой бутыль вина. Я думаю, эта история его подкосила. Он умер вскоре после этого. Он считал, что его репутация загублена. Мария все унаследовала, конечно. — Доктор Киркус вздохнула.
   — Он действительно был так виноват?
   — Кто может сказать? Трудно контролировать молодых. Мы это прекрасно знаем. — Она обвела рукой вокруг себя, хотя студентов не было в преподавательской комнате. — Было неудачно и то, что молодой человек был кем-то вроде поклонника Марии, и старику это не слишком нравилось. — Она снова вздохнула. — И именно Алек вспомнил об этом! Мы все знаем, что он очень интересуется вином. Иногда это слегка утомляет, смею сказать. Но сегодня он слишком далеко зашел. Алек, который казался защитником Марии с тех пор, когда умерла его жена — или по крайней мере поддержкой. В ее не слишком счастливом положении. Я уверена, вы понимаете, что я имею в виду. — Доктор Кирк многозначительно посмотрела на Клер и Пэдди, беседующих в другом углу комнаты — по-видимому, очень интимно. Клер выглядела прелестной и оживленной; казалось, она убеждает Пэдди в чем-то.
   — Мария и Пэдди поженились вскоре после смерти ее отца. Он был здесь аспирантом. Его область — история Шотландии. Они поженились слишком скоро для обоих. В результате Мария бросила свою собственную работу — жаль, у нее подходящий для науки склад ума. И у них слишком разные характеры. Она очень сдержанна — такие выходки, как эта с вином, совершенно ей несвойственны. Что до Пэдди, я его очень люблю, но у него совершенно легковесный разум.
   Несмотря на доброжелательный тон, доктор Киркус ясно дала понять, что для нее слово “легковесный” — одно из самых осуждающих. Джемайма мысленно вздрогнула: суждения такого рода быстро напомнили ей о Кембридже и о некоторых донах, которых она знала там. Была ли легковесной ее речь, подумала она? Мог ли кто-либо, связанный с телевидением, не выглядеть легковесным в глазах доктора Киркус (которая, кстати, единственная не поздравила Джемайму с выступлением)?
   — Мне следовало слегка упрекнуть Пэдди в обзоре в “Литературе”, — Елена Киркус улыбнулась своим воспоминаниям; ее нежная улыбка была более пугающей, чем хмурый взгляд, решила Джемайма. Доктор Киркус взглянула на нее. — А у Алекса Реддинга, при всех его недостатках, первоклассный ум. Что касается вашей молодой приятельницы…
   Их прервала сама Клер.
   — Пэдди возьмет мою машину, — быстро сообщила она. — Это просто смешно — заказывать такси и ехать в такую даль в это время суток, даже если вообще удастся его вызвать. Конечно, он должен поехать и убедиться, что с Марией все в порядке. Нет, не говори глупостей, Пэдди. Как она может мне понадобиться сегодня? Мы с Джемаймой до утра будем вспоминать старые добрые дни. Все берут мою машину. Все, кроме Алека: он жуткий сноб по части автомобилей.
   — Может быть, он просто их знаток, что не одно и то же. — Это доктор Киркус язвительно вступилась за Алека Реддинга, словно сожалея о своем прежнем нападении. Сам профессор молчал.
   Но взволнованная Клер не обращала внимания.
   — Ну, Пэдди, возьми же ее.
   Какой восторженной она была! Ее беззаботная щедрость по отношению к вещам напомнила Джемайме о жизнерадостной девушке, которую она знала в Кембридже. В ее щедрости было что-то сладострастное, словно она тайком сигналила: “И меня тоже возьми”. Джемайма вспомнила эту восторженность позже, когда наедине с ней Клер начала жаловаться. Печальные и печально знакомые слова полились.
   — Она просто не понимает его, она не способна на малейшее усилие. Это швыряние вина — лучшее, что Мария на моей памяти делала публично. Большую часть времени она молчит. Никто не знает, о чем она думает…
   И так далее и так далее.
   В то же время Джемайме представилась другая картина: большой удобный деревенский дом, недоступный для преподавателя ни при каком жалованьеи, расположенный в живописной деревеньке в округе Мэллоу вдали от шумного суетливого университетского города. Там жила одинокая богатая женщина с красивым неверным мужем. И насколько Джемайма могла судить — не было ни малейших признаков, что этот союз — счастливый или несчастный — приходит к концу. Отвратительное — или обнадеживающее — слово “развод” ни разу не прозвучало из уст Клер.
   Один раз у нее даже вырвалось:
   — Иногда я его ненавижу! Я хочу, чтобы он умер. Нет, я сама хочу умереть. Я ненавижу его за то, что он такой слабый: он никогда не бросит ее и ее прекрасные деньги. Ой, не слушай меня, Джемайма! Я просто слишком пьяна.
   Она действительно выпила большую часть бутылки красного вина — уже не шамбертена, а более грубого винтажного вина, предназначенного, чтобы выпить позже, когда все уже опьянеют. Сама Джемайма выпила один бокал и остановилась.
   Вряд ли вино стало причиной ее беспокойных снов и полуосознанных раздумий; может быть, дело было в напряжении, все еще остававшемся после ее речи, и испорченном вечере. Строки старой баллады причудливо смешались в ее голове, рождая новые стихи:
   Профессор вино цвета крови пьет.
   Кто же ответ на вопрос мой найдет?
   Ей вспомнились другие строки: зловещее предвестие перед путешествием сэра Патрика Спенса, когда его слуга увидел “молодую луну со старой луной в руках”. Ее ум блуждал, и слова блуждали вместе с ним:
   Новая женщина старика в объятьях сожмет…
   Кто же ответ на вопрос мой найдет?
   
   Джемайма проснулась от рыданий Клер Донахью, искаженное лицо и отчаянный крик которой показались ей продолжением угрожающего сна.
   — Он погиб! — восклицала Клер. — О Боже, я этого не вынесу! Что мне делать? Он мертв…
   — Конечно, он мертв, — по-дурацки пробормотала Джемайма, все еще пребывая в ночном кошмаре баллады. — Сэр Патрик Спенс погиб…
   К счастью, Клер ее не услышала.
   — Пэдди! — вопила она снова и снова. — Пэдди! О, Пэдди!
   
   На следующий день Джемайма сочла своим долгом остаться: было бы непорядочно сбежать в Лондон сразу после такой ужасной трагедии. К тому же она могла поддержать Клер. Детали гибели Пэдди Мейела прояснились. В них не было ничего хорошего. Сначала выяснилось, что автомобиль (автомобиль Клер) испортился на знаменитом средневековом мосту и упал в Эйвон. Видимо, автомобиль потерял управление, когда слишком быстро переезжал мост в темноте. Пэдди утонул в стремительной бурной реке. Возможно, перед этим он ударился головой и потерял сознание — но это не было точно известно. Все это было очень плохо, и худшее началось после полудня.
   — Полиция, — произнесла Клер глухо, на время прекратив плакать, — полиция приходила ко мне, так как он вел мой автомобиль, с которым случилась авария. Они считают, что автомобиль был поврежден. Тормозные накладки были практически оторваны от тормозных колодок, и поэтому он не смог уехать далеко. — Она снова задрожала. — Я не разбираюсь в автомобилях, но я бы не была настолько неосторожна в такой ситуации, надо было просто вернуться в гараж. Если кто-то сделал это специально — значит, хотели убить меня? — жалобно закончила Клер.
   Затем она судорожно вздохнула:
   — О Боже, они думают, что это я убила Пэдди? — Она снова заплакала. — Как они могут так считать? Как вообще кто-то может? Он вообще не собирался садиться за руль. Если бы Мария не устроила сцену, если бы Алек не заговорил об этом дурацком вине цвета крови, будь он проклят — ничего бы не случилось…
   — Подожди минуту, — навязчивые воспоминания о вечере начали возникать в голове Джемаймы — сначала непроизвольно, а затем намеренно. “Кто же ответ на вопрос мой найдет?” Она позволила картинам появляться. Она начала понимать, каким может быть ответ.
   Она сообщила его доктору Киркус. Она нашла ее в библиотеке перед большой открытой книгой; но видно было, что Елена скорее тоскует, чем читает. Ее очки бесполезно лежали позади книги.
   — Я очень любила Пэдди. — Ее манера оставалась сдержанной, как обычно. — Он, конечно, был легкомысленным, но… — Она остановилась. Казалось, она не знает, как продолжить. Джемайма воспользовалась возможностью задать ей вопрос.
   За ним последовали другие вопросы и ответы. Позже полиция заполнит пробелы в своем неспешном, терпеливом и превосходном стиле. Но прежде Джемайма должна задать свой вопрос.
   — Почему вы спрашиваете меня? — Доктор Киркус в упор посмотрела на Джемайму.
   — У вас первоклассный ум, — не без иронии ответила Джемайма и добавила: — К тому же вы их знали.
   — Да, — ответила доктор Киркус после долгого молчания. — Так могло случиться. Это было в характерах их обоих. Действительно, ситуация на вечере выглядела неестественно. — Она остановилась, чтобы взять очки. — Меня очень удивил Алек и еще больше удивила Мария.
    Это было суждение — первое, но не последнее суждение в деле профессора Реддинга и его любовницы Марии Мейел по обвинению в убийстве ее мужа Пэдди.
   Если взглянуть на события прошедшего вечера под другим углом, — думала потом Джемайма, — они оказались очень простыми: все было спланировано так же тщательно, как ее речь, хоть и более охотно. Умный, хитрый и сексуально активный человек, любящий красивую жизнь, решил жениться на жене своего менее умного коллеги. То, что вышеупомянутый коллега был неверен жене и активно флиртовал с преподавательницей того же самого колледжа, — стало дополнительным преимуществом. С Марией — скрытной, но страстной, находившейся под его влиянием, — Алеку было легко разыграть свое публичное оскорбление. Мария в свою очередь разыграла ответ, после чего покинула обед и благополучно уехала домой в своем автомобиле.
   Дальше последовало неизбежное предложение автомобиля Клер: неизбежное, потому что Клер охотно одалживала свой автомобиль, и потому что в тот вечер он ей был не нужен: она собиралась болтать со своей старой подругой, которой автомобиль тоже был не нужен. Пятно на рубашке было отличным оправданием для того, чтобы Алек смог надолго уйти и испортить тормоза. Реддинг, который был “снобом” и в то же время “знатоком” автомобилей… А что до тормозов, должно было возникнуть подозрение: кто мог испортить их, если не сама Клер? Клер, ревновавшая любовника, который не хотел бросать богатую жену.
   — Я бы хотела, чтобы он умер, — сказала Клер Джемайме в припадке пьяного отчаяния. Могла ли она сказать это кому-то еще?
   Даже если бы этот несчастный случай не удался — кровь цвета вина Пэдди Мейела пролилась бы рано или поздно. Новая женщина заключила бы старого мужчину в объятья. Трагедия Пэдди Мейела была предопределенной так же, как трагедия сэра Патрика Спенса, — хоть и не такой благородной.

• ↑ [1]. Шамбертен — вино, история которого стала частью мировой истории. Жевре-Шамбертен (Gevrey-Chambertin) — любимый напиток Наполеона Бонапарта и Александра Пушкина. Жевре-Шамбертен происходит из Бургундии, региона Кот-д’Ор (“Золотой склон”). Сорт для производства — Пино Нуар.

• ↑ [2]. Laura Ashley 1925–1985 — основательница одноименного бренда, английский дизайнер интерьера, предметов домашнего обихода и одежды

• ↑ [3]. Amours — любовные дела.

• ↑ [4]. 

  “Сэр Патрик Спенс” — шотландская народная баллада, пользующаяся в Шотландии и Англии большой популярностью. | +

     Король в Думфермлине-граде сидит,
     Вино цвета крови пьет.
     "Корабль мой готов, но где капитан,
     Что в море его поведет?"
      
     Тут с места встал дворянин пожилой
     И молвил с поклоном так:
     "Сэр Патрик Спенс из всех моряков —
     Самый отважный моряк".
      
     Король наш письмо написал, к письму
     Свою приложил печать
     И сэру Патрику срочно его
     На берег велел послать.
      
     "К норвежской земле, к норвежской земле!
     В путь по седым волнам!
     Короля норвежского дочь привезти
     Ты должен, сэр Патрик, нам".
      
     Сэр Патрик, начальные строки прочтя,
     При всех рассмеялся вслух,
     Когда ж до конца дочитал, у него
     Невольно смутился дух.
      
     "Тому, кто сказал обо мне королю,
     Меня, знать, было не жаль.
     В такое время года дерзнуть
     Пуститься в морскую даль!
      
     Но бури, и ветры, и снег, и град
     Не станут нам на пути;
     Короля норвежского дочь сюда
     Поручено нам привезти".
      
     И вот в понедельник они паруса
     Поставили на корабле,
     А в среду сэр Патрик с командой своей
     К норвежской причалил земле.
      
     Неделя прошла, и другая прошла,
     И вот норвежская знать
     С досадой стала на них смотреть
     И громогласно кричать:
      
     "Шотландцы, довольно нас разорять!
     Казна наша вам не сор!"
     "Вы лжете, бесстыдно лжете вы
     И мелете наглый вздор.
      
     Мы денег довольно с собой привезли,
     Чтоб жить на собственный счет.
     Бочонок золота в трюме у нас
     Морской совершил поход.
      
     Готовьтесь к отъезду, мои молодцы,
     Мы завтра с зарею в путь".
     "Смотри, капитан! Предвещает пургу
     Над морем висящая муть.
      
     Вчера молодую я видел луну
     Со старой луной на руках.
     Мы на море можем попасть в беду –
     Мне душу тревожит страх".
      
     Проплыли милю они и две,
     Проплыли три мили сполна;
     Вдруг ветер завыл, потемнел океан,
     И бурно вскипела волна.
      
     Сломался якорь, и мачты все
     Треснули вмиг пополам,
     И ветер мокрым бичом хлестал
     Корабль по его бокам.
      
     "О, кто из вас подержит мой шлем,
     Хочу я с грот-мачты взглянуть;
     Быть может, берег найдет мой взор
     Сквозь эту зловещую муть".
      
     "Твой шлем, капитан, подержать я готов;
     Ты можешь с грот-мачты взглянуть,
     Но берег вряд ли увидишь ты
     Сквозь эту зловещую муть".
      
     Сэр Патрик и шага ступить не успел —
     Корабль ударило в бок,
     И вот в пробоину ринулся вдруг
     Морской соленый поток.
      
     "Сюда, живее, шелка отрез
     Вместе с отрезом сукна!
     Заткните дыру, чтоб больше в нее
     Не врывалась морская волна".
      
     Они притащили шелка отрез
     Вместе с отрезом сукна,
     Заткнули дыру, — и все же в нее
     Врывалась морская волна.
      
     Промокла не только пробка подошв
     У наших шотландцев, — о нет!
     На их головные уборы лег
     Волны разъяренный след.
      
     Носилось немало матросских перин
     По белой пене морской,
     Немало сынов шотландских дворян,
     Увы, не вернулось домой.
      
     Ломала белые руки свои
     Не одна невеста и мать;
     Своих женихов и своих сыновей
     Им больше вовек не видать.
      
     О леди, долго придется вам
     Сидеть с веерами в руках,
     Пока подплывет к шотландской земле
     Сэр Патрик на всех парусах.
      
     И вы, о девушки, в чьих волосах
     Гребешки на солнце горят,
     Напрасно ждете вы милых своих —
     Они не вернутся назад.
      
     От Эбердина в полсотне миль,
     На дне, зарывшись в песок,
     Отважный сэр Патрик Спенс лежит
     Со своей командой у ног.  Перевод О.Румера.

• ↑ [5]. Pouilly-Fuissé — сорт бургундского белого вина.

Первая публикация:
John Creasey’s Crime Collection 1989, ed. Herbert Harris, Gollancz 1989
И еще:
Ellery Queen’s Mystery Magazine Jun 1989

Спасибо за перевод.

Рассказ странный. Очень феминистский.
Первые 80% текста читаются, как типичная женская литература.
Я всё ждал, когда же что-то начнёт происходить. Но... одни досужие разговоры.
Я уже хотел было бросить читать, но тут в последних 20% наконец-то началось криминальное действие - и стало поинтереснее.

Убийство мужа любовницы и обстоятельства планирования этого убийства - тема, которая уже многократно обыгрывалась разными авторами.
Выплеснутое на рубашку вино, чтобы дать возможность любовнику удалиться на некоторое время, за которое он мог бы успеть испортить тормоза в машине, на которой, предположительно, поедет муж любовницы - неплохо, но достаточно просто и прозрачно.

P. S. Вот почему я не люблю читать многое из современной литературы: масса слов и мало конкретики.
Возможно, этот рассказ только выиграл бы, если бы был раз в 5 короче.

Прочитал. Причины выстроить так композицию вполне логичны, можно догадываться, кто из персонажей кого убьёт, поскольку сама криминальная история в финале слишком простая. Но, надеюсьё романы у тёти выстроены не так :)

Ох. Романы выстроены хуже. Я прочитала один и больше не стану. А некоторые рассказы мне нравятся. Я совершенно равнодушна к техническим заумностям, психологические мне ближе.

Очевидно, что за обилием слов скрывается простота сюжета. Мне тоже начало показалось затянутым, хоть это вроде и диктуется сюжетом, нужно же как то показать план убийства в действии и незаметно. Сюжет простой, не оригинальный, но и не примитивный.
И кстати махинации с тормозами очень не надежный способ убийства. В начале пути сразу заметно, что тормоза стали мягче, потому что никто сразу не стартует 100 км в час, сначала притормозить на светофоре или на повороте. Потом на трассе на большой скорости никто не пользуется тормозами, иначе есть риск уйти в занос, если нет явных неожиданных препятствий тормозят "двигателем" просто сбрасывая скорость, перед поворотом сбрасывают сколько можно просто убрав газ, потом нажимаешь тормоз, когда уже скорость небольшая. Короче разбиться сложно. Сам недавно проехал 200 км, перед выездом почувствовал, что тормоза непривычно мягче, думал показалось, по приезду загорелась ошибка отсутствие тормозной жидкости. Оказлось обрыв тормозного шланга. Вот такие дороги у нас в России. До сервиса я конечно уже полз. По городу тормоза чаще нужны, а вот на трассе как то не очень. Вот и подвернулся повод для случая из жизни.
Поэтому книжные убийцы обрезающие тормозные шланги это тоже натяжка.

Так не на трассе, а на мосту, да еще в очень плохую погоду.

Мне другое показалось натяжкой: кто мешал Марии просто развестись? Муж не хотел ее бросать из-за денег, а ее-то что держало?