Г. Китинг “Шесть чувств миссис Крэггс”
Добавлено: 18 сен 2019, 09:52Автор Клуб любителей детектива
1st ed: “Ellery Queen’s Mystery Magazine”, November 1973; Ellery Queen’s Mystery Magazine, Sep 1978 (Mrs. Craggs’s Sixth Sense) Series: Mrs. Craggs Переведено по изданию: “Mrs. Craggs: Crimes Cleaned Up”, St Martins Pr, August 1th 1986 Перевод: Алина Даниэль Редактор: киевлянка © “Клуб Любителей Детектива”, 18 сентября 2019 г. |  |
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. ВНИМАНИЕ! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ САМОГО РАССКАЗА. |
-
ЗРЕНИЕ
Среди всех разнообразных работ по уборке, которыми занималась миссис Крэггс в молодости, одна из любимых была в месте под названием Мюррей Хауз. Именно на нее возлагалась ответственность доводить эту работу до конца.
В XVIII веке этот дом принадлежал старому Питеру Мюррею — изобретателю, исследователю и коллекционеру всевозможных диковинок; в дальнейшем дом перешел в собственность городской администрации, которая старалась по возможности сохранить его в первоначальном состоянии и предлагала публике осматривать его. Находилось не слишком много желающих платить за осмотр, но кое-кто все же был.
Миссис Крэггс страстно любила этот старый дом. Когда она тщательно убирала лестницу, ей нравилось думать, что она любуется теми же изгибами и завитушками на перилах, что и старый Питер Мюррей много лет назад. И хотя она не разбиралась в необычных деревянных станках и других предметах, которыми был полон дом, они все равно ей нравились. Старый Питер Мюррей работал над ними, заботился о них, вкладывал в них душу — и вы это чувствовали.
Тем ужаснее было, когда миссис Крэггс пришла на работу с миссис Милхорн и узнала, что ночной привратник, старый мистер Берботл, убит — и в результате этого происшествия старый дом вскоре был окончательно закрыт. Благодаря миссис Крэггс.
Конечно, все сразу же заявили, что нет сомнений, кто убил мистера Берботла: скинхеды. Они вечно всюду вламывались, и на этот раз несчастный ворчливый привередливый старик Берботл помешал им — и получил за это обрезком трубы по голове. А вся выручка, полученная накануне, исчезла.
Хуже всего было то, что деньги впервые оставались в доме. Обычно после того, как управляющий, мистер Фингл, пересчитывал деньги, их забирал и помещал в банковский сейф дневной охранник мистер Танкер — мускулистый отставной боцман торгового судна, которому были нипочем скинхеды или прочие хулиганы. Но мистер Танкер заболел перед обедом, и управляющий сказал, что не случится ничего страшного, если деньги останутся в доме на одну ночь. Они с мистером Берботлом вполне способны присмотреть за ними. Вот только к вечеру мистер Фингл, известный тем, что любил выпить полбутыли доброго вина на обед, так крепко заснул в своей удобной маленькой квартирке наверху, что ничего не услышал.
Поэтому, когда полиция прибыла на место, она встретила маленького мистера Фингла, обнаружившего тело, когда он спустился вниз, чтобы произвести инкассацию. Ужасно взволнованный, он бегал по лестнице вверх-вниз, шумно топая и попадаясь всем на пути. “Будто заводная игрушка”, — прошептала миссис Крэггс на ухо миссис Милфорн, когда они ждали, пока специалист по снятию отпечатков и полицейский фотограф закончат свою работу.
Им пришлось ждать долго, и за это время они не увидели ничего интереснее, чем детектив-суперинтендант, который бродил туда-сюда и казался очень важным — хотя, как сказала миссис Милхорн: “Это не слишком похоже на то, что принято называть загадочным убийством, не правда ли?” Наконец суперинтендант обратился к ним.
“Все в порядке, леди, — сказал он. — Я еще побуду здесь некоторое время, но вы можете заняться своей работой. Мои парни уже получили все, что нужно”.
Тут он запнулся и смущенно произнес: “Вот только... Комната привратника, где это случилось…”
“Да?” — спросила миссис Крэггс и взглянула внутрь небольшой комнатки с кассой.
“Ну, — сказал суперинтендант, все еще чувствуя себя неловко, — дело в том, что там... в общем... Могли остаться следы на полу... и, возможно, вы не захотите прикасаться к ним...”
“Я точно не стану, — тотчас же заявила миссис Милхорн. — Мне может стать нехорошо. У меня слабые нервы”.
“Тебе и не придется, — прервала ее миссис Крэггс. — В комнате привратника на полу линолеум, а мыть и натирать линолеум — моя обязанность, так было всегда”.
Она повернулась к суперинтенданту и кивком указала на миссис Милхорн. “Она будет вытирать пыль”,— сказала миссис Крэггс.
Итак, миссис Милхорн занялась пылью — правда, прежде приложила руку к своей тощей груди и сообщила, что у нее “ужасно бьется сердце”. А миссис Крэггс тем временем принесла ведро горячей воды и швабру и принялась за комнату привратника, размышляя о том, каким шумным, привередливым и назойливым был старый Берботл и как это ему ничуть не помогло.
Лишь позже, когда она, стоя на коленях, натирала узкую полоску коричневого линолеума возле выхода в коридор, она заметила кое-что, заставившее ее остановиться и подняться со странным выражением на лице.
“Миссис Милхорн, дорогая”, — позвала она подругу, которая стояла посреди лестницы и словно вышивала тряпкой для пыли резные завитки и изгибы на перилах.
“Да, дорогая?””
“Я думаю, мне стоит кое-что сказать суперинтенданту. Я хочу сказать ему про след на линолеуме”.
“След на линолеуме?”
Миссис Милхорн прекратила вытирать пыль и спустилась посмотреть. Она увидела, что ее подруга твердо стоит на ногах в стороне от следа — точнее, от половинки следа, так как возле выхода из комнаты след терялся в широком, хоть и потрепанном ковре.
“Это босая нога, — произнесла миссис Милхорн после тщательного осмотра. — Выглядит так, словно кто-то выходил через переднюю дверь”.
“Да, дорогая”, — согласилась миссис Крэггс.
“И ты собираешься сказать об этом суперинтенданту? Я знаю, ты не любишь, когда наступают на пол, который ты только что вымыла, но сообщать об этом в Скотланд-Ярд — это уж чересчур”.
И миссис Милхорн зашлась своим любимым заливистым смехом.
“Он не из Скотланд-Ярда, он из местного полицейского участка”, — отрезала миссис Крэггс.
Миссис Милхорн решила передохнуть от вытирания пыли и осталась возле следа. К ее огромному удивлению, миссис Крэггс вернулась меньше чем через десять минут в сопровождении суперинтенданта, и этот великан сел на корточки и внимательно осмотрел половинку следа. Затем он поднялся и с задумчивым видом поднялся по лестнице.
Там он столкнулся с управляющим, топающим по лестнице вниз. И здесь миссис Милхорн ожидал самый большой сюрприз.
“Мистер Фингл, — произнес суперинтендант гласом судьбы. — Я попрошу вас проследовать со мной в участок, где я должен задать вам несколько вопросов”.
Лишь когда в газетах появилось сообщение, что мистер Фингл обвинен в убийстве, миссис Крэггс согласилась ответить на вопросы, которыми ее забросала миссис Милхорн. Тогда она объяснила.
“Очевидно, как нос на лице, дорогая, если подумать, — сказала она. — Откуда взялся след босой ноги на линолеуме возле выхода в коридор?”
“Я уверена, что не знаю, — ответила миссис Милхорн. — Разве что кто-то там крался”.
“Конечно, кто-то крался, дорогая. А кто мог тихонько подкрадываться к старому мистеру Берботлу с куском трубы, если не тот, кого он знал? Особенно, если тот обычно передвигается с шумом, словно заводная игрушка?”
Миссис Милхорн, наконец, поняла.
“Я думаю, ты права, дорогая, — согласилась она. — Но я бы решила, что след принадлежит мистеру Танкеру, а не мистеру Финглу. Мистер Танкер всегда рассказывал, как он босиком взбирался на мачты на своем корабле”.
“А зачем мистеру Танкеру убивать мистера Берботла?” — спросила миссис Крэггс.
“Этого я точно не знаю, дорогая. Ну а зачем мистеру Финглу его убивать?”
“Из-за денег, конечно, — ответила миссис Крэггс. — Мистеру Финглу очень нравилось покупать хорошее вино, и он любил свою удобную квартирку”.
“Деньги?” — спросила миссис Милхорн.
“Да, деньги. Ведь их впервые оставили на ночь в доме, а не унесли в банк. А мистер Берботл, мир его праху, был въедливым старым дураком и решил сверить выручку с количеством проданных билетов, хотя знал, что это обязанность мистера Фингла”.
Миссис Милхорн потребовалось время, чтобы это осмыслить, но наконец она поняла.
“Ты хочешь сказать, что мистер Фингл забирал понемногу из выручки в свой карман? — спросила она. — А почему же я всего этого не увидела?”
Миссис Крэггс нежно улыбнулась ей.
“Потому что ты не настолько сообразительна, чтобы опуститься на локти и колени, дорогая, — ответила она, — и взглянуть на то, что у тебя под носом”. -
ОБОНЯНИЕ
Когда миссис Крэггс работала мойщицей посуды в элитном пансионе в городском предместье с названием Флинвич, в летнее время она позволяла себе немного развлечься. Вымыв посуду после ланча и перед тем, как подавать чай, она наливала себе чашку чая и устраивалась с ней в кладовой. Это было не очень удобно. Миссис Крэггс приходилось сидеть на ящике, и вокруг было мало света.
Однако у этого места было ценное преимущество: ряд окон с матовыми стеклами и жалюзи высоко на стене выходил в чудесный розовый сад позади пансиона. И миссис Крэгг, сидя на яшике в полутемной пропахшей мылом кладовой, часто слушала увлекательнейшие разговоры.
Она не стыдилась этого. Как она говорила миссис Милхорн, рассказывая кое-что из подслушанного (но не все): “Если они не знают, что я их слушаю, — им от этого никакого вреда. А мне интересно”. И так, день за днем, ей удалось узнать почти обо всех обитателях пансиона и даже о гостях, приходивших только к чаю.
И когда однажды, сидя на привычном неудобном сиденье, она услышала, как старый мистер Данчфлауэр обращается к своей пожилой гостье, с которой он пил чай: “Леди Этередж” — миссис Крэггс навострила уши. Миссис Милхорн была счастлива, если ей удавалось хоть одним глазком заглянуть в мир аристократии, и не было ничего плохого в том, чтобы время от времени поделиться с ней пикантной подробностью.
Однако — вскоре она это поняла — в леди Этередж не было ничего особенно потрясающего, если приглядеться. Она безусловно была голубых кровей — чтобы это понять, достаточно было просто послушать ее изысканный усталый старческий голос — но вовсе не богата. Конечно, она не заявляла этого напрямую. Вряд ли она рассказала это мистеру Данчфлауэру сразу, как только познакомилась с ним — человеком хоть и не слишком знатным, но достаточно состоятельным, чтобы круглый год занимать один из лучших номеров пансиона.
И постепенно, смакуя свой отличный, крепкий, ароматный чай и слушая беседу двух стариков через окно наверху, миссис Крэггс начала понимать, что леди Этередж бедна как церковная мышь.
Миссис Крэггс жалела ее. Нетрудно быть бедным, если для вас это привычно, Но закончить свои дни в бедности, если вы прежде жили в роскоши — это тяжело. Однако кое-какое вознаграждение у леди Этередж все же было. Время от времени она упоминала о своем поклоннике.
Правда, он поклонялся ей издалека — из Франции. Его поклонение выражалось в том, что каждый год на день рождения он присылал ей флакон духов. Зато каких духов! Миссис Крэггс увидела, как леди Этередж с величайшей бережностью достала флакон из сумочки, осторожно вынула пробку и позволила мистеру Данчфлауэру чуть вдохнуть их.
“О, восхитительно, — услышала миссис Крэггс. — Чудесный аромат, мадам. Что он напоминает мне? Даже не розы. Он тоньше и нежнее, чем они”.
“О да, — прозвучал голос леди Этередж. — Этот аромат пришел из прошлого века. Века, который я знала когда-то”.
Миссис Крэггс могла поклясться, что она услышала вздох сквозь узкую щель матового окна.
“Ах, — добавила леди Этередж, — было время, дорогой сэр, когда я спокойно могла зайти в бутик на улице Сент-Оноре и купить духи по цене двадцать пять фунтов за крохотный флакон”,
“Двадцать пять фунтов, — сказал старый мистер Данчфлауэр. — Могу поверить, что они столько стоят, мадам. Такой тонкий изысканный аромат!”
“О да, — ответила леди Этередж, и ее жеманство чуть ли не растеклось сквозь оконную щель, — поскольку мы друзья, я могу вам сказать, что этот флакончик стоит даже дороже. Мой дорогой, дорогой поклонник в прошлом году случайно забыл чек в пакете, и прежде чем его выбросить, я заметила, что стоимость была равна — вы не поверите, но в наши дни все так дорого — приблизительно сорока фунтам”.
“Действительно, действительно, мадам. Я верю этому, уверяю вас”.
А затем через открытое окно послышалось то, что можно было назвать пронзительным женским визгом, полным запредельного ужаса, — а следом звук бьющегося стекла.
“Мадам, как я мог? Я не знаю, как это случилось. Я мог бы поклясться, что флакон спокойно стоял на ручке скамьи, но...”
Голос старого мистера Данчфлауэра повис в тяжелом молчании. Но со своего места миссис Крэггс могла слышать сдавленные рыдания леди Этередж, хотя было ясно, что она изо всех сил пыталась сдержать их.
Через несколько секунд миссис Крэггс услышала свое имя — ее звали с кухни.
“Миссис Крэггс!Миссис Крэггс! Где эта женщина?”
Это была миссис Випсли, помощница управляющего — еще более взволнованная, чем обычно. Миссис Крэггс слезла с ящика, убрала чашку туда, где ее нельзя было обнаружить, и вошла на кухню.
“А, вот вы где. Вот вы где. Быстрее, быстрее, миссис Крэггс, ступайте в розовый сад с ведром и тряпкой. Так быстро, как можете. Так быстро, как можете. Случилась ужасная беда”.
Миссис Крэггс, не говоря, что ей известно, какая именно беда случилась, наполнила ведро водой, взяла половую тряпку и направилась вслед за бегущей миссис Випсли.
“Это духи, — объясняла миссис Випсли безо всякой нужды — сад и так благоухал вовсе не запахом роз. — Ужасное происшествие. Но мы должны поскорее все убрать, как будто ничего не было”.
Миссис Крэггс окинула взглядом печальных участников трагедии. Мистер Данчфлауэр, все еще красный от стыда, стоял прямо, а леди Этередж возле него едва прикасалась изящным платочком к своим старым глазам. Тогда миссис Крэггс вылила большую часть содержимого ведра на большое жирное пятно на каменной плите и начала тереть его, пока ведро не начало благоухать как огромный букет из всех цветов, какие только можно представить.
Во время работы миссис Крэггс услышала разговор обоих стариков.
“Мадам, позвольте мне повторить, что я не понимаю, как я мог быть столь непростительно небрежным. Я не заметил флакона, но я мог смахнуть его рукавом”.
“Все уже в порядке”.
“Нет. Нет, мадам, все вовсе не в порядке. Вы потеряли нечто весьма для вас ценное — не только в смысле денег, но и в смысле чувств. Это совсем нехорошо, мадам”.
“Да, для моих чувств это вправду было ценно”.
“Мадам, этого я не смогу исправить. Но позвольте мне хотя бы выписать вам чек на сорок фунтов”.
“О, нет. Прошу вас, не нужно. Я не могу этого принять”.
Но старый мистер Данчфлауэр сел на скамейку, достал свою чековую книжку и начал писать. Леди Этередж села рядом с ним.
“Нет, вправду, сэр, — сказала она. — Мы так недолго знакомы, что я не могу...”
“Ерунда, мадам, сущая ерунда. Прошу, возьмите!”
“Ну, хорошо. Если вы настаиваете... Я вижу, что пробка осталась в горлышке флакона. Я заберу ее — просто на память”.
Ее слабая старая рука опустилась к чему-то возле половой тряпки миссис Крэггс и подняла украшенное узором стекло. А затем пальцы миссис Крэггс сжали пальцы леди Этередж.
“Нет, вы не заберете”, — громко сказала миссис Крэггс.
“Не заберу? Я не понимаю”.
Ее пальцы пытались вырваться из крепкой хватки миссис Крэггс.
“Вы все понимаете, — сказала миссис Крэггс. — Вы понимаете, что на этой пробке есть ложный отсек. Отсек, наполненный нежнейшими духами, аромат которых так восхитил мистера Данчфлауэра, а не этой дешевой мерзостью, которой пропахло все вокруг”.
И тогда леди Этередж уронила пробку, вырвала руку из хватки миссис Крэггс, мгновенно подняла ее, схватила полупустое ведро, вылила его на миссис Крэггс и выбежала из сада на улицу, вскочив в проезжающий мимо автобус, прежде чем кто-либо смог понять, что она сделала.
И, как сказала миссис Крэггс: “Еще много часов можно было унюхать, как я подхожу из-за угла, прежде чем увидеть меня. Какой ужасный запах!” -
СЛУХ
Когда миссис Крэггс начала работать у миссис Пруст, поначалу ей нравилось слушать музыкальные шкатулки старой леди. Они были самой большой ценностью, оставленной ей в наследство мужем — давно умершим почтмейстером Флинвича, уделявшим своей коллекции все свободное время. Но миссис Пруст постоянно включала то одну, то другую шкатулку, когда миссис Крэггс убирала дом, — и постепенно, как она сказала миссис Милхорн, — она возненавидела “эти чертовы штучки”.
“Я люблю хорошую музыку, как и другие люди, — говорила миссис Крэггс. — Но вечно слушать динь-динь-динь — это больше, чем человеческие уши могут выдержать”. Миссис Милхорн удивилась, как сама миссис Пруст это выносит. “Я объясню, — ответила миссис Крэггс. — Дело в том, что она не слышит ни одной ноты”.
Как же так — удивлялась миссис Милхорн. Старая леди вовсе не казалась глухой — миссис Милхорн видела ее и говорила с ней, когда ходила за покупками — и вроде бы ничего не ускользало от ее внимания.
Миссис Крэггс улыбнулась. “Она не позволяет заметить свою глухоту. Встречаясь с людьми, она притворяется, что все слышит. Кивает и улыбается, как заводная игрушка. Но я-то знаю. Я могу зайти в ее гостиную — и если я стану там, где она не видит моих губ, смело сказать: “Привет, старушка, как поживают твои звякающие коробочки?” — и она ничего не заметит”.
Но миссис Крэггс терпела этот звон, потому что миссис Пруст была приятной старушкой, хоть и слишком гордой, чтобы признаться, что еле слышит. И все шло хорошо до того дня, когда миссис Пруст попросила миссис Крэггс в виде одолжения прийти завтра после полудня и подать чай.
“Придет мой племянник, — объяснила она. — Сын моего брата. Тони. Он был таким славным мальчиком, хоть я и опасаюсь, что бедные дорогие родители ужасно избаловали его”.
Миссис Крэггс ответила, что, конечно, она придет к трем часам, и спросила, как получилось, что юноша ни разу не навестил тетю за все то время, пока она работала у нее.
“О, видите ли, — сказала миссис Пруст, — он ужасно занят. Он живет на севере. Он переехал на север около — да, уже около восьми лет назад. Он занимает там важную должность”.
“А чем он занимается?” — спросила миссис Крэггс, тщательно выговаривая слова.
“О, Боже. Это кажется глупым, но я никак не могу вспомнить. Кажется, что-то связанное с аэропланами. Или, может быть, с аэродромами? Но что-то очень важное. Уверяю вас в этом”.
Миссис Крэггс на кухне нарезала хлеб тонкими ломтиками, когда спустя двадцать минут гость прибыл. Она открыла дверь и провела его в гостиную. Но он произвел на нее не слишком хорошее впечатление. Племянник Тони был намного старше, чем она представляла по описанию миссис Пруст, и выглядел слишком потрепанным для того, кто занимает важную должность, связанную с аэропланами или даже с аэродромами. И пока он шел по коридору, она заметила, что одна из его подошв слегка оторвана, а оба башмака покрыты слоем пыли.
Поэтому вместо того, чтобы скромно подождать на кухне до четырех часов, когда, как они договаривались, ей следовало подать чай, — миссис Крэггс тихонько стала возле двери в комнату прямо в своем цветастом фартуке и лучшей шляпке, надетой в честь прихода гостя, — что-то вроде чепчика горничной.
Племянник Тони был очень оживленным и энергичным, и миссис Крэггс могла видеть, что миссис Пруст внимательно смотрит на него, так как он сидел напротив нее, и поэтому ей удавалось отвечать на его веселые высказывания о том, что “он не позаботился насчет такси со станции и поэтому потратил пару пенсов на автобус, представляете?”
Скорее всего, он шел пешком, подумала миссис Крэггс, хотя это было на расстоянии трех миль.
Но затем миссис Пруст заметила, что уборщица слоняется без дела.
“Миссис Крэггс, — позвала она, — вы можете подавать чай”.
“Немного рановато, кажется?” — спросила миссис Крэггс, позаботившись, чтобы по ее губам можно было легко читать.
“Не имеет значения, — с достоинством ответила миссис Пруст, вспоминая о тех временах, когда у нее была настоящая горничная — в черном платье и кружевном чепчике. — Мистер Тони и я желаем пить чай сейчас”.
“Хорошо”, — ответила миссис Крэггс. И ее так впечатлил тон, которым заговорила ее работодательница, что она добавила, хоть и слегка запоздало: “Мадам”.
Но тем не менее она приготовила на кухне все нужные принадлежности, быстро поставила их на поднос, заварила чай в серебряном чайничке, который специально достали по такому случаю, и направилась в гостиную, не дожидаясь, пока чайник закипит. А когда она вошла, то подумала, что появилась очень вовремя.
Племянник Тони говорил о музыкальных шкатулках миссис Пруст. И то, что он говорил, вызвало вспышку ярости у миссис Крэггс.
“Понимаешь тетя, — убеждал он, — эти шкатулки могут оказаться очень дорогими, и поэтому, хоть ты и любишь их постоянно слушать, на самом деле ты не можешь...”
Миссис Крэггс неловко взмахнула подносом и пролила струю воды из серебряного чайничка прямо на колени племяннику Тони.
“О боже, сэр, — запричитала она. — Как я могла такое допустить? Сэр, пойдемте со мной на кухню, и я почищу ваш прекрасный костюм”.
И хотя по состоянию и цвету костюма было заметно, что его носили уже много лет, — племянник Тони поспешил на кухню.
Там миссис Крэгг и не подумала заняться чисткой. Вместо этого она уперлась руками в бока и в упор посмотрела на этого не слишком молодого человека.
“А теперь послушайте меня, — сказала она. — Я знаю, что вы собираетесь ей сказать. Но вы этого не сделаете”.
“Что такое? Вы о чем?” — спросил племянник Тони.
“Вы собираетесь ей сказать, что она слишком глуха, чтобы слушать музыкальные шкатулки. И я смею предположить, что вы предложите продать их для нее. Причем с большой разницей между ценой, которую вы получите, и которую отдадите ей”.
“Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал племянник Тони. — Если я собираюсь дать своей тете хороший деловой совет, это не ваше дело. Денег, которые она получит за эти шкатулки, ей хватит, чтобы жить в комфорте до конца дней”.
“Она счастлива и так, — ответила миссис Крэггс. — Может, она и не слышит ни звука из этих чертовых шкатулок — но она думает, что все мы верим, что она хорошо слышит. Это поддерживает ее. И не пытайтесь вмешиваться”.
Племянник Тони, вытерев брюки кухонным полотенцем, яростно набросился на миссис Крэггс.
“Я попрошу вас не совать свой нос в наши семейные дела, — сказал он. — Я сейчас же вернусь и объясню тетушке, что с ее стороны будет самым разумным продать эти шкатулки, и что я знаю, где можно получить за них хорошую цену”.
Миссис Крэггс опустила руки и освободила ему выход из кухни. Но что-то в ее взгляде остановило племянника Тони.
“Почему вы так смотрите на меня?” — заревел он.
“Потому что, — ответила миссис Крэггс, — если вы так поступите, я войду вслед за вами и расскажу вашей дорогой тетушке, что ее племянник только что вышел из тюрьмы”.
“Тюрьмы? Как вы узна... Что вы имеете в виду?”
“Я имею в виду именно то, что сказала. Тот, кто отсутствовал так долго, что думает, будто автобусный билет стоит два пенса, не был на севере Англии. Он был в тюрьме. У меня есть голова на плечах, и если вы не хотите, чтобы я все рассказала вашей тете, вы сейчас же уйдете”.
“Ну, — сказала миссис Крэггс миссис Пруст, стоя так, чтобы та могла видеть ее губы, — Я совершенно не представляю, куда он ушел. Просто вскочил и убежал. Видимо, вспомнил что-то важное об аэропланах, которые он строит”.
“Да-да, наверное, так и было — согласилась старая леди. — У молодых людей так много важных дел”.
“Да, дорогая — да, мадам, — сказала миссис Крэггс. — Это, безусловно, верно. А сейчас давайте я включу одну из ваших музыкальных шкатулок. Я думаю, вам захочется послушать их чудесную музыку”. -
ОСЯЗАНИЕ
Одним из мест, где довелось работать миссис Крэггс, был городской музей в местечке под названием Флинвич. И во время ее работы в музее состоялась выставка длительностью в неделю, где была представлена знаменитая Золотая Венера. Миссис Крэггс с трудом удалось удостоиться чести вытирать пыль с этого небольшого, но весьма старинного и ценного объекта.
Вначале никто не считал необходимым ежедневно выполнять эту задачу. Но когда Венеру поместили на постамент и окружили ограждением из веревок — уже через сорок восемь часов стало ясно, что столь драгоценный предмет требует тщательного ухода. Мистер Слитч, помощник директора музея, не слишком благосклонно отнесся к мысли поручить эту задачу миссис Крэггс.
— Венера и уборщица? — волновался он. — Вдруг она ее испортит? Прислуга моей матери постоянно что-нибудь ломает. Постоянно.
Миссис Крэггс невозмутимо стояла и ждала, позволят ли ей иметь дело с Венерой. И окончательно решил этот вопрос сам директор мистер Тови.
— Глупости, — сказал он мистеру Слитчу. — Эта статуя из прочного металла оставалась невредимой две тысячи лет, и вы знаете, как надежно она укреплена на постаменте. Мы оба это видели.
— Ну, хорошо, я тоже так думаю, — согласился мистер Слитч. Затем он подошел к статуе — наверное, в пятидесятый раз с тех пор, как она была установлена, и занялся тем, что миссис Крэггс называла “воркованием”.
— Ах, — сказал он, — патина, патина, неподражаемая многовековая патина
В первоначальном своем значении патина означала оксидную пленку на медном изделии зеленого (малахит) или голубоватого (азурит) цвета. Позднее так же стали называть любого рода налет, появляющийся под действием времени на поверхности металла или дерева..
“Сказав это однажды, он повторит еще двадцать раз”, — подумала миссис Крэггс.
Затем мистер Тови, не отставая от него, в свою очередь приблизился к святыне. И повторил то, что говорил около двадцати раз с тех пор, как она была установлена.
— Рука гения, несомненная рука гения. Великолепно, изумительно, совершенно чудесно.
— Могу я продолжать, сэр? — спросила миссис Крэггс.
—Да, конечно, продолжайте, продолжайте.
Они оба — мистер Тови и мистер Слитч — отвернулись, не глядя, как обычная желтая тряпка для пыли миссис Крэггс касается шедевра “несомненной руки гения” или “многовековой патины”. Затем они снова обернулись, чтобы точно убедиться, что миссис Крэггс не нанесла ущерба великому творению.
Неделя выставки была невероятно напряженной и для директора, и для его помощника. Нужно было не только следить за публикой, которая благодаря рассказам в газетах об огромной стоимости маленькой золотой статуэтки нахлынула в таком количестве, какого музей не видел никогда прежде; надо было также обеспечить безопасность ночью. Конечно, была нанята охранная фирма, и пара охранников дежурили возле Венеры, а другие сторожили возле передней и задней двери. Но мистер Тови решил, что этого недостаточно, и они договорились с мистером Слитчем, что будут поочередно оставаться на полночи в музее во время выставочной недели.
Оба они использовали любую возможность сообщить каждому готовому слушать — даже миссис Крэггс, если больше никого рядом не было, — как они жертвуют своим временем, и одновременно уверяли, что это никакая не жертва: проводить долгие часы, созерцая “творение несомненной руки гения, дошедшее до нас через столетия” и “патину, дивную многовековую патину, столь прекрасную и в то же время столь прочную”.
Поэтому трудно было ожидать, что они спокойно отнесутся к известию миссис Крэггс, которая сообщила им обоим по очереди в последнее утро выставки, что Венера, которую она постоянно вытирала своей желтой тряпкой для пыли, — не подлинник, а подделка.
Сначала она обратилась к мистеру Тови.
— Мне очень жаль сообщать вам это, сэр, — сказала она, как только он вернулся в музей, — что это не та статуя, которую я вытирала вчера.
— Что? О чем вы говорите, женщина? Не та статуя?
— Я могу сказать это, сэр. Я знаю ее наощупь. Я вытирала ее пять раз с тех пор, как она здесь, — и я чувствую ее так же хорошо, как тыльную сторону моей собственной руки.
— Посмотрим, — заявил мистер Тови.
Он сделал два шага к постаменту, на котором стояла Золотая Венера. Он глубоко вздохнул, внимательно оглядел статую и повернулся к миссис Крэггс.
— Вздор, добрая женщина, — сказал он. — Полный и абсолютный вздор. Достаточно лишь взглянуть, чтобы увидеть здесь руку гения, несомненную руку гения.
— А прикоснуться к ней тряпкой достаточно, чтобы понять, что это не та статуя, которая была вчера, — так же твердо заявила миссис Крэггс.
Мистер Тови выпрямился. Он не стал изливать поток слов, к которому приготовилась миссис Крэггс. Вместо этого он приблизил к ней свое большое округлое лицо и тихо прошептал:
— Послушайте, добрая женщина, вы ошибаетесь. Иначе быть не может. Я опираюсь на знания и опыт всей жизни, когда говорю, что эта статуя — Золотая Венера. Но я знаю, на что способны пресса и журналисты. Поэтому запомните: вы не пророните никому ни слова о возможности похищения. Ни единого слова.
Миссис Крэггс сомневалась. Но мистер Тови был убедителен, и в конце концов она пробормотала “Да”. И все-таки, думая, что вопрос закрыт, она решила, что запрет не относится к помощнику директора мистеру Слитчу. Она подождала подходящего момента, и ей удалось поймать мистера Слитча недалеко от Золотой Венеры в момент, когда в музее почти не было народу.
— Я могу вам кое-что сказать? — спросила она.
— Да, да. В чем дело? Что там у вас? Вечно что-нибудь отвлекает. Вечно всякие пустяки дают сконцентрироваться на настоящей работе.
— Ну, если вы считаете, что подмена Золотой Венеры — пустяк, это ваше право, — ответила миссис Крэггс. — Но я думаю, с этим надо что-то делать.
Мистер Слитч разволновался еще сильнее, чем мистер Тови. Он так понесся по каменному полу к статуе, словно катился на роликовых коньках, и так пристально вгляделся в нее, что, казалось, расплавит ее взглядом. Затем, побледнев, он повернулся к миссис Крэггс. Но не с беспокойством, а с яростью.
— Вы жалкая возмутительная личность, — крикнул он. — Как вы посмели?! Как вы посмели сказать мне такое? Меня чуть не хватил удар. Да, удар!
— Значит, вы не думаете, что статую подменили? — спросила миссис Крэггс.
— Конечно нет! Любой, у кого есть хоть крупица здравого смысла, способен увидеть, что на каждом дюйме этого pièce часть, деталь. есть патина. Многовековая патина. А вы говорите, что это подделка!
И мистер Слитч повернулся и ушел прочь к убежищу своего кабинета.
Миссис Крэггс должна была уняться. Почему же она пришла в музей вечером после триумфального закрытия выставки Золотой Венеры и провела несколько часов дополнительного времени, за которое ей не платили? Она взяла тряпку для пыли и усердно трудилась, натирая и полируя лестницы и коридоры, витрины и выставочные залы. За все эти дни музей никогда так не блестел.
И вот наконец ее неугомонная пыльная тряпка обнаружила то, что и предполагала. В следующие минуты она оказалась снаружи, рыская повсюду по улице, и вскоре нашла того, кого искала, — дежурного констебля. Она обратилась к нему.
— Я хочу сообщить о краже, — сказала она.
Констебль подбежал к ней, и она повела его к месту, которое она обнаружила, когда натирала и полировала, — плохо закрепленную плитку в стенном убранстве одной из комнат.
— Смотрите, — сказала она.
Она вынула эту плитку и ближайшую к ней. За ними оказалась полость, внутри которой, завернутая в хлопковую ткань, лежала не больше не меньше чем настоящая Золотая Венера.
— Ее подменили во время одного из интервалов при смене охранников, — объяснила миссис Крэггс.
Констебль, который знал, какие меры предосторожности были приняты для охраны такой ценности, понял ситуацию.
— Это один из двух, — сказал он. — Этот как-бишь-его директор мистер Тови либо номер второй — мистер Слитч. Один из них спрятал ее здесь, чтобы дождаться, пока он сможет вынести ее отсюда. Но который из них? Каждый дежурил по полночи. Кто же это может быть?
— Это достаточно просто, — ответила миссис Крэггс. — Они оба твердили мне, что я старая дура, когда я сказала, что статую подменили. Но лишь один из них запрещал рассказывать об этом кому-то еще. “Несомненная рука гения” — вот кто вам нужен, а не “многовековая патина. -
ВКУС
Одной из обязаннностей миссис Крэггс во времена, которые можно назвать “Флинвичскими днями”, была ежедневная помощь миссис Фитцбленли; кроме того, каждый четверг она оставалась допоздна и кормила ужином мужа миссис Фитцбленли — старого полковника, прикованного к постели. “Между ними тридцать лет разницы как один день” — часто говорила миссис Крэггс миссис Милхорн. Но ей хорошо платили за эту дополнительную работу — в полуторакратном размере. Она была непоколебима в этом вопросе с того момента, как ее впервые попросили остаться вечером, поскольку она знала, что деньги в этой семье имеются. У полковника всегда было все самое лучшее, и он любил самое лучшее — в этом не было сомнений. Зато были сомнения насчет самого полковника. Доктор сказал несколько лет назад, что он может умереть в любой день, и каждый раз, входя в дом, миссис Крэггс готова была услышать самое худшее.
Но каждый вечер в четверг миссис Фитцбенли уходила на урок живописи. “И там держалась за ручку с преподавателем, если то, что я слышала, — правда, — говорила миссис Крэггс. — Впрочем, это не мое дело. Немного развлечений никому не повредит — вот мой девиз”.
И каждую неделю миссис Фитцбленли оставляла две унции индийского риса, который следовало варить по часам десять минут и не больше, и кастрюлю готового карри Карри — название разнообразных распространенных на юге Индии пряных густых жидких блюд из тушеных овощей, бобовых и/или мяса. Карри обычно приправляются пряной смесью приправ и, как правило, подаются с рисом. Смесь приправ для карри также называется карри., которое надо было разогреть.
“Старик ужасно привередлив насчет своего карри”, — говорила миссис Крэггс. Миссис Фитцбленли готовила его днем единственно верным способом, и миссис Крэггс должна была постучать в дверь спальни полковника с подносом в руках ровно в восемь вечера — секунда в секунду.
Однажды она задержалась — но лишь однажды. В полминуты девятого рев полковника, несмотря на его болезнь, разносился по лестнице. “Разносчик! Разносчик! Где этот чертов разносчик! Парень опаздывает. Я этого не потерплю!” В тот вечер миссис Крэггс потребовалось все ее достоинство, когда она вошла с подносом.
Но пунктуальность — это было еще не все. Карри должно было быть как следует жгучим. Но не слишком острым. Полковник любил, чтобы оно было обжигающим, но доктор это запретил. Но если рис был чертовски горячим, то и карри должно быть таким. Нелегко было это совместить.
“Разносчик, какого черта вы принесли? Проклятый ледяной пудинг? А, парень? Что?”
“Я делаю все, что могу, — ответила миссис Крэггс. — Более того, я беру на себя смелость заявить, что я не парень и не разносчик, какими бы они ни были”.
Но все же позже она принимала меры предосторожности: когда миссис Крэггс думала, что карри согрелось, она окунала палец в кастрюлю и пробовала на вкус, чтобы убедиться, что оно достаточно жгучее. Блюдо было противным, и пробовать было неприятно — но она не желала, чтобы ее по-всякому обзывали в ее возрасте.
А потом настал четверг, о котором позже миссис Крэггс так рассказывала миссис Милхорн: “Я никогда не забуду этот день, я буду помнить его, пока дышу”.
Сначала этот день не отличался от прочих четвергов. Миссис Крэггс пришла делать уборку после обеда и приступила к работе как обычно. По четвергам она убирала гостиную и коридор. Как всегда, миссис Фитцбленли спустилась вниз в своей обычной одежде для занятий живописью: “Джинсы, которые давно пора выбросить на помойку, — говорила миссис Крэггс. — И слишком узкие в тех местах, которые я не хочу называть”. И, как обычно, миссис Фитцбенли чрезмерно заботливо объясняла миссис Крэггс то, что та уже прекрасно знала.
“Вы не забудете принести ему ужин точно в восемь, миссис... эээ...” “У нее никогда не хватало приличия произнести мое имя правильно, но такой миссис Фитцбленли была всегда”, — говорила миссис Крэггс. И не успела она заверить миссис Фитцбленли, что той не о чем беспокоиться, как услышала: “Я забыла сказать, миссис... эээ... вы обязательно проверите, что карри горячее? Полковник очень сердится, когда карри не такое, как он любит, а вы знаете, как ему вредно волноваться”.
“У него не будет повода жаловаться на меня”, — ответила миссис Крэггс.
И его вправду не было. Ровно в 7:40 (она специально включила радио, чтобы быть уверенной) миссис Крэггс поставила на плиту воду для риса, а карри поставила разогреваться на маленьком огне. В 7:55 рис у миссис Крэггс был готов, и она дважды проверила, что карри вправду жгучее. Она опустила туда палец, вздрогнула от жара, но все равно поднесла желто-коричневый комок к губам и мужественно попробовала.
“Просто огонь, — подумала она. — Старому вояке сегодня не на что жаловаться”. Затем она осторожно налила карри в центр углубления посреди горки из риса, поставила тарелку на поднос и отнесла наверх. Полковник никогда не ел десерт. “Чертова сладкая гадость. Никто не захочет брать такое в рот”, — он часто повторял.
Миссис Крэггс постучалась в дверь спальни, как только услышала, что церковные часы пробили восемь. “Заходите”, — крикнул полковник. Миссис Крэггс вошла, перенесла еду к столику возле полковника и поставила ее туда.
“Гм”, — пробормотал полковник. А затем даже любезно добавил: “Спасибо”. Миссис Крэггс знала, что ее услуги больше не требуются, и спустилась на кухню.
Она могла бы надеть пальто и шляпу и уйти. Полковник всегда отставлял в сторону поднос после того, как заканчивал ужин, и миссис Фитцбленли убирала его вниз, когда возвращалась с урока живописи. Это было привычным распорядком. Полковник терпеть не мог, когда “эти треклятые бабы носятся туда-сюда по комнате, как чертовы поезда”.
Но сегодня что-то остановило миссис Крэггс, когда она снимала свою шляпу с колышка на задней стороне кухонной двери. Ничего определенного — лишь ощущение, будто что-то не такое, каким должно быть.
Она стояла примерно полминуты, глядя на пальто, висевшее на вешалке, и держа в руке шляпу. А затем она поняла.
“Острый, — сказала она. — Слишком жгучий”. Миссис Крэггс бросила шляпу на пол прямо там, где стояла, повернулась и понеслась вверх по лестнице, прыгая через ступеньки как можно быстрее. Она поднялась по лестнице. Она оказалась перед дверью в спальню полковника. Она ворвалась туда без стука и без единого слова извинения крикнула: “Стоп!”
“Стоп? Стоп? Какого черта вы хотите сказать этим “Стоп”?”
Позже миссис Крэггс говорила миссис Милхорн, что никогда в жизни не видела такого потрясенного человека. “Вы могли подумать, что ему явился архангел Гавриил, — говорила она. — Это вправду так выглядело”.
Но в тот момент она не могла ответить на вопрос полковника. Вместо этого она задала ему свой. “Карри, — сказала она, — вы его ели?”
“Конечно, я ел мое треклятое карри, — загремел полковник. — Для чего эта адская смесь нужна, если не для того, чтобы съесть?”
“Больше не ешьте”, — сказала миссис Крэггс.
“Что за треклятая чушь? Первый раз за пять лет мне достался по-настоящему обжигающий карри, а вы отвратительно и нахально врываетесь и мешаете мне его есть. Я не стану такого терпеть”.
Полковник засунул свою вилку поглубже в желто-коричневое варево, достал огромный кусок и направил в рот.
И тогда миссис Крэггс сделала непростительную вещь. Она подбежала к кровати и выбила вилку из рук полковника.
“Что за...”
Слова замерли на устах полковника.
“О, сэр, — сказала миссис Крэггс. — Простите меня. Я не знаю, как я посмела сделать это”.
“И я тоже не знаю, вы, чертова ведьма. Вы уволены, слышите? Убирайтесь отсюда немедленно!”
Но в этот момент полковнику стало очень плохо. Миссис Крэггс засучила рукава и вступила в бой. Позже доктор говорил, что лишь благодаря ее разумным действиям полковнику удалось отделаться так легко. Но, как она сказала миссис Милхорн: “Я не была спокойна, как двухпенсовый огурец в тот момент”.
На самом деле она бормотала и лепетала и произносила много слов, не имеющих смысла, но успокоивших старого полковника и в конечном итоге спасших ему жизнь, остаток которой он провел как счастливый обитатель лечебницы по уходу за отставными офицерами, к которым были приставлены специальные ординарцы.
“Вкус был просто огненным, сэр, — бормотала миссис Крэггс в тот вечер. — Я знаю, что он должен быть жгучим. Но не настолько. И я знаю, что миссис Фитцбленли знает это, потому что она всегда предупреждала меня. И когда я почувствовала, что он просто обжигает, я вдруг поняла почему. Только по одной причине. Я подумала про яд. Надо было скрыть вкус яда. Она это сделала. Она хотела уехать со своим художником и жить с комфортом на деньги, полученные по завещанию. Немного развлечений — это неплохо, но есть вещи, которые заходят слишком далеко. И убийство — одна из них” -
ШЕСТОЕ ЧУВСТВО МИССИС КРЭГГС
Как ни странно, но оказалось удачей, что несмотря на свой всего лишь средний возраст, миссис Крэггс порой испытывала приступы боли. Если бы она вовремя не почувствовала боли и не приняла меры, чтобы избавиться от мелкого, но неприятного воспаления, которое появилась у нее на правом локте, — возможно, она бы не вылечилась так легко и, что еще важнее, бедный профессор Партхеман мог бы попасть в худшую неприятность, чем попал. Но, почувствовав боль, она обратилась к врачу, и он рекомендовал совсем незначительную операцию. В результате миссис Крэггс пришла на работу к профессору Партхеману в среду вместо четверга.
И там ей на глаза попался Рамон.
Он занимался тем, что всего лишь стриг газон перед квартирой профессора на первом этаже и время от времени выбрасывал срезанную траву из газонокосилки в компостную кучу позади кустарника. Но миссис Крэггс этого хватило.
— Простите меня за это упоминание, сэр, — сказала она, пряча уплаченные профессором деньги в кошелек, — но я бы хотела кое-что сказать об этом юноше.
— О каком юноше, миссис Крэггс? Я не припомню, чтобы мы упоминали о каком-либо юноше.
Старый профессор бывал слегка раздражительным, а порой глуповатым, но миссис Крэггс нравилось у него работать, потому что, несмотря на почтенный возраст, он все время усердно трудился над своими бумагами, а не слонялся туда-сюда без дела. Поэтому она пропустила мимо ушей его замечание и продолжила свою мысль.
— Молодой человек, которого вы наняли стричь ваш газон, сэр.
— Рамон, миссис Крэггс, — сказал профессор. — Он работает слугой в колледже Флинвича по подготовке учителей, и у него остается свободное время. Ему особенно нравится работать у меня, потому что я говорю на его родном языке. Так что вы хотите сказать о нем?
Профессор внимательно посмотрел на нее, словно догадываясь, что она собирается сказать что-то неприятное.
— Не думаю, что вам держать его рядом с собой, сэр, — сказала она. — Мне не нравится его взгляд — и это факт.
— Миссис Крэггс, — сказал профессор таким голосом, каким он обычно говорил, чтобы усмирить чересчур нахальных студентов, — то, что вам не нравится “взгляд” Рамона, — возможно, это факт; а то, что вы сказали или предположили о нем — отнюдь нет. Вам известны какие-либо неблагоприятные факты об этом молодом человеке?
— Нет, сэр, факты мне неизвестны. Только чувство. Я предчувствую, что он не принесет вам ничего хорошего, и в этом я совершенно уверена.
— Моя дорогая леди, вы действительно думаете, что я могу прогнать работника только из-за вашего таинственного предчувствия? Бога ради, что именно вам в нем не нравится?
Миссис Крэггс подумала. У нее не слишком хорошо получалось анализировать свои ощущения. Она просто чувствовала. Но чувство было непреодолимым.
Через некоторое время ей удалось кое-что сформулировать.
— Думаю, его походка, сэр, — сказала она. — Он крадется при ходьбе. Как зверь, сэр. Как...
Она порылась в памяти.
— Как ягуар, сэр. Он крадется, как ягуар. Именно так.
— Моя дорогая миссис Крэггс, вы же не можете утверждать, что настроены против парня только из-за его походки. Это смешно.
Но миссис Крэггс было не так-то легко смутить. Она думала о молодом испанском садовнике до понедельника, когда снова пришла к профессору. Она думала о нем даже во время небольшой операции, которая завершилась очень успешно. И получив в понедельник свои деньги, она вновь вернулась к вопросу.
— Этот Рамон, сэр. Я надеюсь, вы еще раз подумали насчет него.
— Еще раз? — Белоснежное лицо профессора покраснело. — Позвольте сказать вам, моя дорогая леди, что мне вполне хватило одного раза. Я всю жизнь имел дело с фактами, миссис Крэггс, — добрыми четкими фактами. И я не собираюсь изменять им. Прошу вас, ни слова больше.
Миссис Крэггс вздохнула.
— Как вам угодно, сэр.
Однако, хоть она ничего больше не сказала, миссис Крэггс продолжала усиленно размышлять, как ей защитить старого профессора от ягуара, крадущегося через газон и избегающего даже взгляда в сторону квартиры.
Она подумала, что есть только один способ выяснить больше “фактов”. Случилось так, что миссис Милхорн была нанята на работу уборщицей в учительский колледж. Миссис Крэггс нанесла ей визит при первой возможности, которая, к сожалению, представилась лишь во вторник вечером.
— О, да, Рамон, — сказала миссис Милхорн. — Я все время нутром чуяла, что с ним что-то не так. Он красавчик и очень романтичный, если хочешь знать мое мнение, но я никогда не пыталась подружиться с ним, что бы о нем не говорили.
— Я в этом уверена, дорогая, — сказала миссис Крэггс, хорошо знавшая впечатлительную натуру своей подруги. — Но почему ты говоришь о нем так, словно его здесь больше нет?
— Потому что его здесь вправду больше нет, — ответила миссис Милхорн.
И рассказала целую историю. Рамона уволили две недели назад за то, что он зверски набросился на молодую испанскую служанку в колледже. Девушка по имени Росита, несмотря на то, что была жестоко избита и до сих пор не могла работать, отказывалась сказать, кто напал на нее. Но поскольку все знали, что Рамон настойчиво ухаживал за ней, имя виновника не вызывало сомнений.
— Надеюсь, он уехал в Испанию, — сказала миссис Милхорн и вздохнула.
— Нет, не уехал, — ответила миссис Крэггс. — Я же сказала тебе, дорогая. Он приходит каждую среду подстригать газон к старому профессору Партхеману. А кабинет профессора полон рам для картин, сплошь усыпанных старинными монетами, в основном золотыми. Можно назвать его скрягой. А если Рамон хотя бы наполовину такой, каким я его считаю, — он собирается прикарманить эти монеты, особенно теперь, когда он без работы.
Бледное лицо миссис Милхорн вспыхнуло от волнения.
— Мы должны поспешить на помощь! — воскликнула она. — Как американская конная полиция по телевизору.
— Да, — сказала миссис Крэггс. — Но если старый профессор Партхеман увидит, как ты или я несемся к нему на помощь — знаешь, как он поступит? Прикажет нам повернуть обратно и нестись прочь. Или потребует, чтобы мы написали какие-то факты на наших голубых флажках Флаг Организации Объединенных Наций представляет собой изображение официальной эмблемы Организации Объединенных Наций, расположенной в центре полотнища голубого цвета — цвета Организации Объединенных Наций..
Она задумалась.
Росита, — сказала она наконец. — Надо заставить ее говорить.
Но поскольку Росита, как и Рамон, знала лишь несколько английских слов и к тому же упорно хранила молчание, план миссис Крэггс, казалось, столкнулся с непреодолимыми препятствиями.
Но это не остановило миссис Крэггс.
На следующее утро она вошла в комнату, где жила Росита, на лице которой все еще были видны синяки и кровоподтеки. Миссис Крэггс вначале улыбнулась ей улыбкой, способной смягчить даже сердце бессловесного животного, затем принесла ей отличную чашку чаю с самыми вкусными и сладкими пирожными, которые она предлагала испанской девушке с такой ласковой настойчивостью, что если бы разговор ограничился лишь этим — она по крайней мере помогла бы добавить несколько унций к ее уже и так пышной фигуре. Но миссис Крэггс только начала.
— Вот что, — сказала она Росите, когда решила, что момент созрел. — Вы знаете, что я работаю у старого профессора?
Росита вряд ли поняла бы эту неожиданную информацию, если бы миссис Крэггс одновременно не вскочила на ноги и не изобразила жестами старого нумизмата, хрупкого, как сухая веточка, а затем показала, как она изо всех сил моет, чистит и вытирает пыль.
— Si,si да, да. (исп.), — сказала испанская девушка, и ее глаза засверкали. — Работа, si, si. Старик, si, si.
— Верно, дорогая, — сказала миссис Крэггс. — Но у него работаю не только я.
Очередное действие пантомимы.
— Ah, si,si. Jardinero садовник (исп.).
— Да, — сказала миссис Крэггс. — Садовник. Рамон.
И хотя ее произношение вряд ли было стопроцентно правильным — сила, с которой она назвала это имя, заставила побледнеть круглое хорошенькое лицо испанки.
— Ах, si, Рамон.
— Да, дорогая. Вы правильно поняли. Теперь слушайте. У этого старого профессора много монет. Он изучает монеты.
Миссис Крэггс изобразила старого ученого, который, склонившись над бумагами, пишет лист за листом, время от времени доставая редкую и ценную монету и внимательно разглядывая ее.
— Ah, si. Он имеет dinero antiguo, si Старинные деньги.. — Внезапно на ее лице появилось новое выражение. — Oh, dios О, боже., — воскликнула она. — Рамон!
Теперь миссис Крэггс понадобилось полминуты, чтобы изобразить транспортное средство, которое мчится как можно быстрее, а затем снова показать профессора и с помощью разнообразных звуков, сопровождаемых жестикуляцией, дать ясно понять, что он бегло говорит по-испански. Росита схватила пальто и шарф и показала, что готова отправиться в путь.
— Скорее, — сказала миссис Крэггс. — Нельзя терять времени. Рамон придет туда к двум часам.
Хотя им не следовало терять время — по идее времени было достаточно. Автобусы из колледжа ходили с интервалом в двадцать минут, дорога к дому профессора занимала около получаса, а сейчас был только без четверти час.
Но…
Но автобусные службы страдают от нехватки персонала и поэтому могут отменить маршрут. В тот день был отменен автобус, отправлявшийся ровно в час. Ничего страшного — автобус в 13:20 остановится в паре сот метров от дома профессора и приедет туда самое позднее в пять минут третьего. И он прибыл в колледж минута в минуту.
И встал через пять минут, потому что, по словам водителя, что-то у него сломалось.
Миссис Крэггс выпрыгнула и встала посреди дороги. Меньше чем через минуту перед ней остановился автомобиль. Взбешенная леди-водитель высунула голову. Миссис Крэггс бросилась к ней.
— Вопрос жизни и смерти, — сказала она. — Это вправду вопрос жизни и смерти. Нам надо успеть в Халлиман Корнер до двух часов.
Леди-водитель молча открыла дверь автомобиля. Миссис Крэггс, миссис Милхорн и Росита ввалились внутрь. По дороге миссис Крэггс подробнее объяснила ситуацию Леди-водитель выглядела очень взволнованной. Но она больше надеялась на свое знание местности, чем на дорожные знаки и карты. И через четверть часа все четверо понятия не имели, где они находятся.
— Телефон, — предложила леди-водитель. — Мы зайдем в дом и оттуда позвоним вашему профессору.
— Это бесполезно, — сказала миссис Крэггс. — Он никогда не берет трубку во время работы. Он редкий старый чудак. Он не обращает внимания, сколько ни звони.
— Я бы умерла от любопытства, — заметила миссис Милхорн.
— Я тоже, дорогая, — сказала миссис Крэггс. — Но он не обратит внимания даже на кавалерийский обоз.
Они продолжили путь, пытаясь найти хоть какой-нибудь указатель. Первой заметила кое-что миссис Крэггс.
— Этот старый пластиковый пакет на воротном столбе, — сказала она. — Я видела его из автобуса. Это правильный путь. Нам нужно налево.
Леди-водитель, узнав нужный знак, тотчас же повернула.
— Мы будем там через пять минут, — крикнула она.
— Да, — ответила миссис Крэггс. — А сейчас без двух минут два.
Они немного поспорили о том, чьи часы точнее, но согласились, что к двум они обязательно прибудут на место. И они прибыли.
— Скорее, — сказала миссис Крэггс, увидев наконец знакомый угол. — Идем наверх. Мы не могли опоздать. Он еще не успел сделать свое дело.
Но перед ее мысленным взором стоял образ крадущегося ягуара, который перестал стричь газон старого профессора перед тем, как нанести удар. Она представляла упрямого старика, похожего на колючку, до последнего защищающего свою собственность. И догадывалась, что хилые хрупкие шипы легко ломаются и превращаются в щепки.
Автомобиль припарковался, взвизгнув тормозами. Миссис Крэггс выскочила раньше, чем автомобиль остановился. Она с силой открыла ворота. Сад был пуст. Угрожающе пуст. Миссис Крэггс пронеслась по нестриженому газону, словно яростная амазонка, и ворвалась в кабинет профессора.
Профессор сидел за столом и держал в руках старинную монету, разглядывая ее очень внимательно.
— Рамон, — выкрикнула миссис Крэггс. — Где Рамон?
Профессор Партхеман повернулся к ней.
— Ах да, Рамон, — сказал он. — Я случайно прочитал сегодня утром в “Таймс” очень интересную статью об исследованиях Джона Хопкинса из американского университета, доказывающих, что женщины обладают умением, называемым невербальной коммуникацией. Или, на обычном языке, доверием к своим инстинктам. Имея в распоряжении этот факт, я решил поверить вашему — ммм — чувству и оставил на воротах записку о том, что я больше не нуждаюсь в услугах Рамона, и одновременно поговорил с нашим местным констеблем.
Он радостно потер свои костлявые ладони друг о друга.
— Да, миссис Крэггс, — продолжил он, — следует доверять женской интуиции. Можно считать ее фактом.
— Именно, сэр, — сказала миссис Крэггс. - ×
Подробная информация во вкладках
