П. Розенхайн “Убийство в театральной ложе”
Добавлено: 28 июн 2020, 08:34
ПАУЛЬ РОЗЕНХАЙН
УБИЙСТВО В ТЕАТРАЛЬНОЙ ЛОЖЕ
The Stage Box Murder
© by Paul Rosenhayn
First published: 1915
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Дмитрий Шаров
Редактор: Ольга Белозовская
© 2020г. Клуб Любителей Детектива
УБИЙСТВО В ТЕАТРАЛЬНОЙ ЛОЖЕ
The Stage Box Murder
© by Paul Rosenhayn
First published: 1915
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Дмитрий Шаров
Редактор: Ольга Белозовская
© 2020г. Клуб Любителей Детектива
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. Внимание! В топике присутствуют спойлеры. Читать обсуждения только после прочтения самого рассказа. |
The Stage Box Murder by Paul Rosenhayn (ss) Elf Abenteuer des Joe Jenkins, Josef Singer, Straßburg-Leipzig, 1915; Joe Jenkins: Detective, translated by June Head, London, 1929; Foreing Bodies, edited by Martin Edwards, 2018
3 ноября.
Дорогая Клара!
Я оставил всякую надежду найти новый ангажемент. Все заполнено... Никому, кажется, в эти тяжелые дни не нужен безработный актер. Агенты просто смеются, когда говоришь с ними. Любой, кому повезло найти хоть что-то, работает почти за гроши. Все совершенно безнадежно.
Не знаю, что делать. Я поставил себе срок. Если мне так и не повезет к тому времени — я возвращаю тебе твое обещание. Тогда, дорогая Клара, ты будешь свободна и вправе найти кого-то более достойного стать твоим мужем... а я пошлю тебе мое благословение.
Твой Курт.
6 ноября.
Дорогая моя!
Сегодня утром я сходил в последний театр, где еще не пытал счастья. Театр Рембрандта. Я видел управляющего, герра Валони. Он был очень мил, но честно сказал мне, что мест нет. Даже среди статистов.
Это была моя последняя надежда. Я подожду пятнадцатого числа, а потом...
Курт.
9 ноября.
Дорогая Клара!
Сегодня вечером произошло чудо! Но я не должен чрезмерно радоваться, поскольку все пока висит в воздухе, да и не имеет ничего общего с моей профессией. Но, как известно, необходимость — мать изобретательности. Я все расскажу тебе.
Через объявления в газетах я познакомился с одним очень богатым человеком. Я предложил ему идею, сразу его захватившую. Такую. В настоящее время ни одна газета не посвящает себя исключительно местным новостям и событиям. Большие газеты пишут почти только об одной политике. Мне пришло в голову, что газета, посвященная целиком интересным происшествиям в городе, будет иметь большой успех. Моему богатому другу понравилась эта мысль. Он установил трехмесячный испытательный срок. Если дела пойдут хорошо, у меня будут постоянный контракт и крепкая работа. А тогда, милая...
Первый номер появится сразу, как только произойдет что-нибудь увлекательное, чтобы заполнить его страницы. Мы хотим начать с шумом. Но — неужели вся жизнь такова? Не происходит совсем ничего интересного. Что ты будешь делать! Похоже, все грабители, воры и убийцы завязали.
Может быть, ты сомневаешься в моей пригодности к этой работе? Не стоит тревожиться. Я уже зарабатывал немного карманных денег в университете, писал статейки. Просто подожди, все будет отлично. Мне только нужен материал... Материал!
Курт.
15 ноября.
Любимая!
Сегодня родилась наша газета. Мы подготовили первый выпуск и окрестили его “Сенсацией”, хотя не случилось ничего, оправдывающего этот заголовок. Только несколько совсем уж маленьких сенсациек. Но мы пока надеемся. Прилагаю для тебя экземпляр. Я в высшей степени неутомим. Вчера побеседовал с иностранным дипломатом. Сегодня вечером ходил в театр Рембрандта. Там открывал сезон в роли Ромео известный венский актер. Я смог познакомиться в антракте с сыном директора и попросил его представить меня актеру. Он был очень мил и провел меня за кулисы. Я взял длинное интервью, и оно уже в печати. Я пишу тебе из редакции, хотя уже далеко за полночь.
С любовью,
Курт.
16 ноября, рано утром.
Дорогая Клара!
Я нашел ее! Наконец нашел! Нашел сенсацию.
Куда скорее, чем я мог надеяться, произошло нечто поразительное. Герр Валони, управляющий театром Рембрандта, был убит в своей ложе во время вчерашнего вечернего спектакля.
Конечно, мне очень жаль его, но это блестящий материал. Что может быть лучше — я единственный журналист, присутствовавший на месте в момент трагедии. Ты все прочтешь в номере “Сенсации”, который я прилагаю. Мой партнер более чем удовлетворен.
Курт.
СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК |
“СЕНСАЦИЯ” ЗА 16 НОЯБРЯ |
Загадочное преступление!
Управляющий театром Рембрандта убит в своей ложе!
Вчера вечером между десятью и одиннадцатью часами вечера в театре Рембрандта произошла ужасная трагедия. Герр Ш., знаменитый венский актер, играл Ромео перед переполненным залом. Когда внимание публики было поглощено драмой, развернувшейся на сцене, в самом зале случилась куда более реалистическая и ужасная трагедия.
Герр Валони, управляющий театром, вошел в свою ложу точно в восемь вечера и, как всегда, сел в тени в глубине. В последние несколько дней он чувствовал себя неважно, поэтому приказал капельдинеру не говорить никому, что он присутствует на представлении, и не пускать никого в его ложу. Он оставался там в течение всего спектакля, хотя обычно выходил в антрактах на сцену.
Примерно в десять вечера герр Эрнст Валони, сын директора, зашел в ложу и оставался рядом с отцом, также глядя на сцену, примерно до половины одиннадцатого, а затем ушел из театра и отправился домой.
В одиннадцать часов вечера, когда занавес окончательно опустился, капельдинер заметил, что директор не уходит. Он несколько раз постучал, но, не получив ответа, решил зайти в ложу. Пальто директора было переброшено через спинку одного из кресел. Капельдинер взял его и подошел к старому господину, но тот не шелохнулся. Приглядевшись, капельдинер, к ужасу своему, обнаружил, что герр Валони мертв. Дальнейшее обследование выявило кусок веревки, плотно завязанный на горле. Его задушили.
Капельдинер уверен, что в ложу не ходил никто, кроме младшего герра Валони. Дверь в ложу оснащена замком с секретом, который можно открыть снаружи только специальным ключом. Ключей лишь два — один у капельдинера, второй нашли в кармане покойного.
18 ноября.
Дорогая Клара!
Благодарю тебя за длинное вчерашнее письмо. Неудивительно, что тебя заинтересовало дело Валони. Вот последние известия.
Арестован капельдинер. Это было ожидаемо, поскольку именно на него в первую очередь падает подозрение.
Я пообщался с комиссаром полиции, допрашивавшим его. Он весьма озадачен, поскольку уверен, что у этого человека нет никакого мотива. Тот работает в театре шесть лет и, несмотря на плохие времена вокруг, ему хватает на жизнь, поскольку он отвечает за престижную часть зала и получает неплохие чаевые. У него прекрасный послужной список и безупречная личная жизнь. Сын убитого подтверждает, что его отец едва ли общался с капельдинером больше пары случайно брошенных фраз. Обыск в жилище арестованного не выявил ничего подозрительного — конечно, денег там нет, хотя это ничего само по себе не доказывает. Я спросил комиссара, не подозревает ли он кого-либо еще. Тот серьезно посмотрел на меня, но сказал, что нет.
И тут я сказал то, о чем потом очень пожалел. Признаюсь тебе. В театральных кругах хорошо известно, что молодой Валони плохо ладил с отцом. Под влиянием минуты я намекнул на это. И вскоре готов был откусить себе язык. Комиссар заметно оживился. Я сделал все возможное, чтобы сгладить последствия моих опрометчивых слов, сказал ему, что лично знаю сына, что тот миролюбивый и добродушный парень. Надеюсь, все в порядке. Но на будущее мне надо держать язык за зубами!
С любовью,
Курт.
20 ноября.
Дорогая Клара,
Все новые волнения! События следуют одно за другим. Сегодня по подозрению в убийстве отца арестован молодой Валони.
Капельдинер заявил о своей невиновности, и свидетели из числа работников театра смогли подтвердить его алиби. Они доказали, что он находился у кого-то на глазах на протяжении всего вечера и вообще не входил в ложу директора в течение всего представления. Единственным, кто, помимо убитого, находился в ложе, был его сын. Капельдинера освободили от подозрений и выпустили.
И тут нашлись новые свидетели, в том числе кассир, заявивший, что молодой Валони брал из кассы суммы большие, нежели имел право делать. В вечер убийства он представил чек на 15 тысяч марок, который требовал немедленно оплатить из доходов отца.
Чуть позже два актера, зашедшие к управляющему, услышали громкие голоса из его кабинета. Они поняли, что это отец с сыном, и могли слышать, как старый Валони отчитывает сына. Один из них также слышал, что сын ответил: “Если ты будешь так чертовски скупиться, я сделаю что-то такое, о чем потом пожалею”. Сразу после этого он выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Актеры, приходившие попросить о прибавке жалованья, также решили, что лучше удалиться!
“Сенсация” идет неплохо. Завтра меня вызывают в полицию для дачи свидетельских показаний. Попытаюсь подготовить для завтрашнего выпуска статью. Доброй ночи!
Курт.
“СЕНСАЦИЯ” ЗА 22 НОЯБРЯ |
Сын арестован по подозрению в убийстве отца.
Тайна убийства в театре Рембрандта становится все более и более загадочной. Для дачи показаний было вызвано множество свидетелей, видевших молодого Валони и говоривших с ним вечером 15 числа. Наш специальный корреспондент герр Курт Харсфельд, присутствовавший в театре в вечер трагедии и также вызванный как свидетель, так описывает происходящее:
“Последним был вызван Эрнст Валони. Это высокий и красивый человек, хорошо известный в городе, чьи обаятельные облик и манеры послужили причиной бессонных ночей для многих мужей средних лет. Можно вспомнить, что он сыграл заметную роль в деле фрау фон Р. два года назад. Его лицо, когда он сегодня вошел в комнату, было серьезно и бледно.
Последовал нижеследующий допрос:
Комиссар полиции: Расскажите, что вы видели в вечер убийства.
Валони: Боюсь, могу вам сказать очень немногое.
К.п.: Почему же?
В.: Потому что ушел из театра в половине десятого.
К.п.: Куда вы пошли?
В.: Домой к одной даме.
К.п.: Какой?
В.: Фройляйн М., субретке из Штадттеатра.
К.п.: Тогда она может подтвердить, что вы провели вечер с ней?
В. (нерешительно): Нет...
К.п.: Итак, говорите правду. Вы не видели эту даму, поскольку весь вечер, с восьми до одиннадцати часов, она была в Штадттеатре.
В.: Это так. Я пришел к ней домой, но ее не видел.
К.п.: То есть вы заранее знали, что она занята весь вечер в театре?
В.: Да, знал. Но... имел причины полагать, что ее в театре не будет.
К.п.: Фройляйн М. изъявляла подобное намерение?
В.: Нет.
К.п.: Тогда, быть может, вы объясните, откуда у вас появилась столь странная мысль?
В. (вновь нерешительно): Если вы настаиваете... у меня были причины ревновать и... подозревать. Я наблюдал в тот вечер за ее виллой.
К.п.: Хм... Фройляйн М. давала вам поводы для ревности?
В.: Нет, но...
К.п.: Ну, что?
В.: В тот вечер мне позвонили по телефону и сказали, что фройляйн М. собирается поразвлечься у себя на вилле с одним господином.
К.п.: Кто вам это сообщил?
В.: Не знаю. Незнакомый мужской голос.
К.п.: И во сколько вам позвонили?
В.: Вскоре после девяти вечера.
К.п.: В театр?
В.: Да.
К.п.: Ваше утверждение сходится с показаниями свидетелей в одном. Верно, что вы ушли из театра в половине десятого. Герр Харсфельд из “Сенсации” сообщил, что говорил с вами в театре и попросил вас организовать для него интервью с исполнителем главной роли. Он поговорил с ним в вашем присутствии, а в половине десятого вы сказали ему, что уходите, после чего герр Харсфельд сопроводил вас до двери и видел, как вы сели в вашу машину и уехали.
В.: Все так.
К.п.: Где находится вилла фройляйн М.?
В.: На Киршеналлее.
К.п.: Ваш шофер может подтвердить, что вы поехали туда?
В.: Я сам вел машину.
К.п.: Что вы делали, приехав на Киршеналлее?
В.: Оставил машину в рощице у дороги. Затем обошел кругом и спрятался в тени соседнего с виллой фройляйн М. дома. Там подождал пару часов.
К.п.: Вы видели кого-нибудь, кто бы подтвердил ваши подозрения?
В.: Нет.
К.п.: Вы говорите, что ждали там два часа. Что вы делали потом?
В.: Сел в машину и уехал домой.
К.п.: То есть ваша машина два часа оставалась на улице. Как же ее никто не заметил?
В.: Там, где я ее оставил, рядом с лесом, всего два дома. Конечно, ее никто не видел, я поэтому там ее и оставлял. И я выключил фары.
К.п.: Отлично. Во сколько вы вернулись домой?
В.: Около полуночи. Слуга сообщил мне ужасное известие об отце...
Комиссар встал.
— Герр Валони, — серьезно сказал он, — шесть беспристрастных свидетелей дали показания, полностью противоречащие сказанному вами. Вы ушли из театра в половине десятого, все в этом единодушны. Но остальные ваши показания не подтверждаются. Вы вернулись в театр в десять вечера.
В этот момент Валони, побледнев и задрожав, вскочил со стула.
— Это не так! — возбужденно закричал он. — Я ушел из театра в половине десятого и не возвращался туда.
— Актеры со сцены видели вас сидящим в ложе позади отца.
— Я не заходил в его ложу!
— Тут требует нашего внимания еще один пункт. Ваш отец мирно сидел в кресле, обратившись лицом к сцене. Это доказывает, что не было борьбы, и, стало быть, он знал человека, вошедшего в ложу и в течение получаса просидевшего сзади него. Нет сомнений, что этот человек и убийца — одно лицо.
— Я вообще не заходил в ложу.
— Герр Валони, вы арестованы по подозрению в убийстве вашего отца.”
Новости об аресте со скоростью пожара охватили весь город. Общественность, следящая за делом с большим интересом, открыто делится на два лагеря — убежденных в том, что Эрнст Валони убийца, и считающих его невиновным. Мы продолжим совершенно непредвзято освещать дальнейшее развитие этого дела.
24 ноября.
Дорогая Клара!
“Сенсация” процветает. Сегодня только на улицах проданы тысячи экземпляров.
В деле Валони нет ничего нового, разве что общественное мнение явно склоняется на сторону молодого Валони. Мне прямо намекали в полицейском управлении на его возможную невиновность. Кажется, Валони пригласил разобраться в деле всемирно известного сыщика Джо Дженкинса.
Посылаю тебе привет,
Курт.
30 ноября.
Дорогая Клара!
Вчера я познакомился с очень интересным человеком. Я в первый раз после убийства отправился в театр Рембрандта, вновь открывшийся под новым руководством. Меня поразил облик человека, увиденного в фойе. Он высок и широкоплеч, с гладко выбритым квадратным подбородком и пронизывающим взглядом серых глаз, словно видящих все и каждого. Я осторожно расспросил и узнал, что это Джо Дженкинс, знаменитый американский сыщик. Вскоре один знакомый театральный критик представил меня ему. Он знал мое имя из подписанных мной статей в “Сенсации” и поздравил меня с тем, что назвал моим ясным и кратким пониманием сути дела. Очаровательный парень, и, конечно, мастак на все руки. Кстати, он попросил меня помочь ему в расследовании, и, естественно, я согласился. Фотография мистера Дженкинса появится в следующем номере “Сенсации”.
Твой Курт.
5 декабря.
Дорогая Клара!
Мы с Джо Дженкинсом подружились. Вчера утром я наблюдал за методами его работы. В десять часов он позвонил мне в редакцию и попросил сходить вместе с ним на главный почтамт, где он смог подтвердить, что в вечер убийства, ровно без десяти девять, молодому Валони действительно звонили в театр. Звонок был сделан из кабинки. И вот что самое примечательное — где, как ты думаешь, находилась эта кабинка? В фойе самого театра. Кто бы мог предположить! Ведь это очень рискованно. Из этого открытия следуют два вывода. Или Валони невиновен, и кто-то действительно пытался выманить его из театра, или — все спланировано. Валони, ожидая, что телефонный звонок отследят, попросил сообщника позвонить ему. Дженкинс напрягает все силы, разматывая эту нить и пытаясь проследить человека, звонившего из телефонной кабинки в фойе театра Рембрандта.
С приветом,
Курт.
8 декабря.
Дорогая Клара!
Джо Дженкинс нашел еще один ключ. Он выглядит сравнительно тривиальным, но может привести к чему-то действительно важному. Валони ушел из театра в половине десятого в тяжелом пальто на меху, а вернулся одетым в макинтош. Странно, но макинтош, очень длинный, светлого оттенка, исчез в ночь убийства. Молодой Валони заявил, что не смог найти его. Швейцар, продавцы программок и капельдинер хорошо помнят макинтош, поскольку тот был ярко выраженного светло-желтого цвета. Капельдинер также добавил, что хорошо запомнил запах духов “Орхидея”, которые обычно использовал молодой Валони. Он говорит, что тот ощущался и в ложе... Дело становится все интереснее, не так ли?
Курт.
12 декабря.
Дорогая Клара!
Меня просто поражают дружелюбие и внимательность Джо Дженкинса, хотя порой, честно говоря, он действует мне на нервы. Кажется, он испытывает ко мне особое пристрастие — оно, конечно, очень лестно, но слегка неудобно, когда принимает форму визитов в любое время дня и ночи. Не так давно он явился ко мне в семь утра. Я поинтересовался, что, черт возьми, случилось. И что, ты думаешь, он хотел? Просто спросить, не помню ли я промашку венского актера на представлении “Ромео и Джульетты” в вечер убийства Валони.
— Не поразила ли вас, — спросил он, — некая атмосфера неуверенности, сгустившаяся в театре в тот вечер? — Когда я удивленно уставился на него, он продолжал: — Вы не заметили, что Ромео пропустил свой выход в сцене в часовне в последнем акте? Сцена была пуста добрую половину минуты, пока он не вышел. Вспомнили, да?
— Конечно, я помню это, — несколько вяло ответил я. И тут Дженкинс рассмеялся мне прямо в лицо и воскликнул:
— Ха! Вот я вас и поймал! Такого вовсе и не было.
Не кажется ли это тебе слишком уж детской шуткой для такого знаменитого сыщика?
Затем он еще раз пошутил со мной. На другой вечер я вернулся домой за полночь. Служанка ждала меня. Она сказала, что в десять вечера явился мистер Дженкинс и сказал, что я обещал одолжить ему фрак. У меня вовсе нет такого костюма. Служанка так ему и объяснила, но он не унимался до тех пор, пока она не подвела его к шкафу и не показала, что там фрака нет. Встретив его на другое утро, я спросил, в чем дело, на что он откинул голову и расхохотался. Просто маленькая шутка, по его словам... Ничего не скажешь, у него весьма странное представление о шутках!
А затем он вновь становится очарователен и восхитителен. Вчера вечером, например, он пришел в девять вечера с бутылкой рома. Он настаивал, что нам надо сварить грог, и я охотно согласился. Он высыпал из печи старую золу и разжег огонь. Хоть я и не разделяю его представлений о шутках, но грог он варит превосходно. У меня уже давно не было такого веселого вечера. Дженкинс — удивительно интересный собеседник. Не помню даже, о чем мы болтали... Хотя вспоминаю, что я рассказал ему о тебе все и даже показал твою фотографию. Он просит передать тебе его самые теплые пожелания.
Когда мы пили уже по пятому стакану, Дженкинс, откинувшийся на спинку кресла, глядя в потолок, вдруг произнес:
— Все встанет на свои места, Харсфельд. И очень скоро.
— Вы имеете в виду убийство? — спросил я. Он кивнул.
— То есть вы считаете Валони невиновным?
— Да, — сказал он.
— И вышли на след настоящего преступника?
— Да, — так же коротко повторил он.
Можешь представить, как жаждал я узнать больше. Но не хотелось, чтобы он решил, что я любопытен, поэтому я тактично воздержался от дальнейших расспросов — вовсе не потому, что они не принесли бы успеха с человеком вроде Дженкинса.
С сердечным приветом,
Курт.
17 декабря.
Дорогая Клара!
Сегодня утром в редакцию явился Дженкинс.
— Готовьтесь, — сказал он, — завтра в это время он будет у нас в руках.
— Кто? — спросил я.
— Настоящий убийца.
— Правда? — возбужденно закричал я.
— Завтра к полудню.
— Где вы его найдете?
— В кафе “Сириус”. Вам тоже надо прийти.
— Вы хотите, чтобы я присутствовал?
— Да, — сказал он. — Вы так много помогали мне в расследовании, что должны видеть финал. Подумайте о статье, которую сможете написать для “Сенсации√. Будьте готовы без четверти двенадцать, я зайду к вам домой.
Представь, я жду завтрашнего дня как на иголках. Напишу тебе и все расскажу.
С приветом,
Курт.
18 декабря.
Дорогая Клара!
Я очень волнуюсь в ожидании, что Дженкинс придет и отвезет меня туда, где мы, наконец, поймаем настоящего убийцу. Кто же он?.. Уже без четверти двенадцать. Ах, я слышу на лестнице шаги Дженкинса.
(Часом позже.)
Моя дорогая, любимая... Я прощаюсь с тобой. Игра окончена, я проиграл. Прости меня, если сможешь, и помни, что я сделал это ради тебя.
Джо Дженкинс стоит за дверью. Его шаги, когда он спускается и опять поднимается по лестнице, отдают эшафотом. Да, он сдержал обещание и показал мне убийцу...
Часы пробили полдень, я нетерпеливо посмотрел на Дженкинса.
— Я думал, вы собираетесь в двенадцать часов показать мне убийцу...
— Я так и сделаю, — отвечал он.
— Да? Где же он?
Тогда Дженкинс подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
— Вот он, герр Харсфельд...
Он был прав. Это сделал я. Это я позвонил молодому Валони из кабинки в фойе и выманил его из театра. Как только он уехал, я проскользнул в его комнату, загримировался и надел макинтош. Превратившись в его двойника, я прошелся по театру и зашел в ложу его отца, где сел позади старика. Он и не усомнился, что это его сын, и поэтому не сказал мне ни слова — они были в ссоре. Затем я задушил его...
Ты спросишь, зачем я это сделал? Ответ только один. Амбиции. Тщеславие и зашкаливающие амбиции. Мне нужна была грандиозная тема, сенсация, что-то поднявшее меня и мою газету на гребень волны, ставящее прямо в центр всеобщего внимания.
Дженкинс, вне всякого сомнения, разбирается в людской природе и сразу меня заподозрил. Теперь я понимаю цель его шуток. В моем гардеробе он искал аромат «Орхидеи» и почувствовал его. Макинтоша там не было, но он нашел его остатки — пару пуговиц в печной золе.
Это был эксперимент, и он почти удался — но я должен заплатить за него своей жизнью.
Несмотря ни на что, я признаю, что Дженкинс — настоящий джентльмен. Он позволил мне написать это письмо и не забрал револьвер.
В половине первого он придет... Я слышу, как бьют часы на церковной башне... Прощай. Прости меня,
Твой Курт.
Постскриптум.
Он выстрелил.
Посылаю вам это письмо вместе с его часами и фотографией. Я сделаю все возможное, чтобы оставить его память незапятнанной. Никто не узнает причины его смерти. Простите меня. Это был мой долг — одному Богу известно, как трудно было его исполнить.
Джо Дженкинс.