А. Дэвидсон "Случай в военном городке" ｢1962｣ +
Добавлено: 29 окт 2016, 14:36Автор Виктор
Случай в военном городке*
Библиография:* 1st ed: EQMM, "Affair at Lahore Cantonment" by Avram Davidson, июнь 1961 г. др. издания: EQMM: Австралия, август 1961 г.; Великобритания, август 1961 г.; "Ellery Queen’s Edgar Award Winners", 1991 г. (Anthology of 14 Edgar Award winning stories from Ellery Queen’s Mystery Magazine); "The Avram Davidson Treasury: A Tribute Collection", (авторский сборник) 1998; "Simply the Best Mysteries" (антология), 1998; etc. Перевод:* Форум "Клуб любителей детектива", В. Краснов, 29 октября 2016 г. 
Номинант: Роберт Уолстен: Дети Альда Нуова*
Библиография:* 1st ed: EQMM, "The Children of Alda Nuova" by Robert Wallsten , август 1961 г. др. издания: EQMM (Австралия), октябрь 1961 г.; Ellery Queen’s to Be Read Before Midnight ред. Э. Квин, Random House, 1962 г.; EQMM (Великобритания), апрель 1962 г. Перевод:* Форум "Клуб любителей детектива", В. Краснов, 5 октября 2024 г. 
Эллери Квин: Ellery Queen 1962 Anthology* Данные о каждом рассказе в примечании к названиям рассказов |  |
-
ВНИМАНИЕ
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. -
А. Дэвидсон "Случай в военном городке"
ПИШУ это в конце весны, незадолго до рассвета. Где-то через час со стороны реки прилетят чайки, покричат и умчатся обратно. Потом заворкуют голуби, и наступит день — наверное, знойный и влажный. А сейчас воздух восхитительно прохладный, но, тем не менее, я дрожу. Я как будто ощущаю холод — жуткий холод того утра, когда Смерть пришла во всей своей красе, словно гость, приглашенный на званый ужин. То утро было так давно…
Зима конца 1946 года была, на мой взгляд, достаточно холодной, хотя показания термометра были гораздо выше того, что я считал зимней температурой у себя дома. Но это было в Англии, где сырость и стужа — постоянные ваши спутники. В коттедже, где я останавливался, практически в каждой комнате были чудесные живописные камины. Однако уголь распределялся строго по нормам, а о дровах вообще нечего было и думать. Имелся еще, правда, древний электрический обогреватель, но тепла от его тусклой медной спирали хватало лишь на несколько дюймов окружающего пространства. Ну и, понятно, была газовая плита на кухне. Но кухня была такая маленькая и тесная, что в ней невозможно было писать.
Это, чтобы вы поняли, что я был именно в Англии. По утрам я ходил в одну частную библиотеку, которую, к счастью, не разбомбили. В этой библиотеке была масса материалов, которых нет в Америке. Днем я писал. А вечерами слушалТретью Программу*, одновременно просматривая и проверяя то, что написал в этот день.BBC Third Programme — британский национальный радиоканал, передачи по которому транслировались ежевечерне с 18 до 24 часов в период с 1946 по 1970 годы.
Ну, а ближе к ночи? Как я и сказал, было холодно. Сыро и зябко. Я мог улечься в постель с парой бутылок горячей воды и читать. Я мог пойти в кино. Я мог отправиться в ближайшую пивную, чтобы узнать, не осталось ли у них чего-нибудь крепкого или, в крайнем случае (а чаще всего бывал именно такой случай), хотя бы кружки сидра. Пиво я недолюбливаю. Пивная называлась… я, пожалуй, не вспомню точно, как она называлась. Возможно, "Лесной Бог". Или "Праздник Урожая". Или как-нибудь еще. Да и, наверное, сейчас это не имеет особого значения. Хотя, если кому-то совсем уж любопытно, то можно поднять подшивки старых газет.
Ну да ладно. Было восемь часов вечера. В кино шел фильм с участиембратьев Маркс*, который я видел дважды перед войной, и дважды — во время войны. Две бутылки с горячей водой были наготове — если бы я захотел пораньше лечь спать. Возможно, я так бы и поступил, но оказалось, что единственной книгой для чтения у меня в тот момент был большой иллюстрированный фолиант об этрусских захоронениях.Marx Brothers — популярный в 1930-1940-е годы комедийный квинтет из США, снимавшийся в "комедиях абсурда".
Таким образом, победила пивная. Хотя никакое это было не соревнование.
В пивной было тепло, шумно и накурено. Атмосфера была самая дружеская. Хотя, надо сказать, ко мне эта дружелюбность никак не относилась. Но и ненависти ко мне тоже никто не выражал — так что, мне было все равно. К тому же все были счастливы: в тот вечер в продаже был виски.
Джин тоже был. Я медленно попивал какой-то напиток шотландского происхождения и наблюдал за людьми, которые привычно для себя развлекались: играли в дартс, делали ставки на футбольном тотализаторе и даже гоняли шары в боулинге.
Сидевший справа от меня крупный, грубоватого вида мужчина внезапно громко произнес:
— Ага, Папаша прознал, что тут есть джин!
По залу, наполненному людьми, пробежала волна оживления. Я тоже обернулся, чтобы посмотреть.
В пивную вошли мужчина и женщина. Невысокий худощавый старик в пальто с поднятым воротником, откуда торчал рыжий нос, и старуха, по-видимому, его жена, которая помогла ему расстегнуть пальто и пуловер, сняла с его шеи шарф. После этого старик, казалось, стал еще в два раза меньше. Обоих, очевидно, здесь знали и любили.
— Привет, Папаша. Привет, Ма, — здоровались с ними люди.
— Не знаю, смогу ли я прийти забрать его, когда он соберется домой, — сказала женщина.
— Я и сам доберусь, — ворчливо отозвался старик.
— Если я не появлюсь, кто-нибудь помогите ему и проследите, чтобы все пуговицы были застегнуты. Альфред, один джин и два эля — не больше!
И она ушла, перед этим окинув пивную живым, пронзительным взглядом.
Из этих двоих она выглядела младше, но ненамного. Она тоже была худая, с седыми волосами и морщинистым лицом; но в ней не чувствовалось старческой немощи. Ее черные глаза излучали энергию. Спина была прямая. Говорила она с каким-то неместным акцентом, певуче выговаривая слова.
Старику уступили место за соседним с моим столиком, и детина, первым объявивший о приходе нового посетителя, вновь подал голос:
— Никак ты сегодня получил пенсию, Папаша? Поставь-ка нам выпить, приятель.
Старик уставился на горсть мелочи в своей ладони, пошевелил монеты искривленным подагрой пальцем.
— Моя жена дала мне только на джин и два эля, — сказал он.
— Да Том просто вас дразнит, Папаша, — произнес кто-то. — Он делает это со всеми. Не надо ничего ставить.
И все вернулись к своим прерванным разговорам. Главной темой этого вечера было то, что английская жена одного американского военнослужащего из дислоцированной в графстве части родила тройню.
— Ох, уж эти янки, — снисходительно покачивали люди головами.
— "Ох, уж эти янки", — передразнил их Том, перемычка очков которого была скреплена липкой лентой. — Они хлещут лучший виски, который ни вы, ни я не можем себе позволить. Они разбивают машины, как дешевые погремушки; а ведь это такие машины, которые мы с вами не сможем купить, даже если будем всю жизнь копить на них деньги. Они сквернословят и устраивают потасовки, как настоящие дикари.
Наступило неловкое молчание.
Кто-то сказал:
— Да ладно тебе, Том…
Кто-то посмотрел на меня и сразу отвернулся. А кто-то пробормотал, что "в любых нациях встречаются и хорошие, и плохие люди".
Я промолчал, убеждая себя, что нет смысла ввязываться в ссору с человеком средних лет, который, несомненно, хотел бы, чтобы все американцы — и гражданские, и военные, — просто исчезли бы в одночасье из Соединенного Королевства.
К моему удивлению — как, кстати, и к изумлению прочих — мужчине возразил Папаша.
— Ты сам не знаешь, о чем говоришь, паренек, — сказал он, обращаясь к Тому, которому на вид можно было дать лет пятьдесят. — Не все янки такие. Просто они солдаты и к тому же в чужой стране. Кошмарная жизнь для любого. Я испытал это на собственной шкуре. Могу рассказать…
— Святые угодники! Нет, не надо! — громко запротестовал Том, удостоившись неодобрительных взглядов некоторых посетителей. — Я уже слышал это миллион раз. Старый гарнизон вЛахоре*, пакистанцы, афганцы и прочая чепуха, горные пушки, мулы и — о! — эти чертовы парады. Избавь нас от этого, Папаша!Lahore — крупный город в Пакистане.
Я думаю, Том мог бы прихлопнуть старика одним мизинцем — настолько немощно тот выглядел. Но он не мог заткнуть рот старому человеку и теперь вновь принялся за свой джин.
— Да, ты не хочешь ничего об этом слышать, но я все равно скажу. Ты еще не родился, а я уже сражался под нашим флагом.
На какое-то мгновение в белесых глазах старика отразилось замешательство.
— О, я видел страшные вещи, — сказал он тоном, совершенно отличным от той раздраженной интонации, которая была в его голосе секундой раньше. — И самое ужасное — видеть, как на твоих глазах умирает друг, умирает тяжело, а ты ничем не можешь ему помочь.
Его дрожащий голос затих.
Том решил так легко не сдаваться.
— Что там нового про футбол? — громко спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Никто ему не ответил.
— И не только схватки в горах, — продолжал Папаша. — Ради чего все это было? Ради Индии? Так Индия теперь потеряна. Нет, дело в другом… Мой лучший друг…
— Кто-нибудь сразится со мной в дартс? — осведомился Том, жестом указывая на заднюю комнату, через открытую дверь которой виднелась мишень, закрепленная на стене. На той же стене висел ряд старых фотографий, сделанных лет тридцать-сорок назад. Я давно уже хотел внимательно их рассмотреть, но все как-то не было времени.
— …И все это правда, я могу доказать. Там был молодой парень из газеты. Он все видел. Он про все написал. О, это было так ужасно! — на покрасневшие глаза старика навернулись слезы. — Но это было.
— Ну, что, кто в дартс?
— Заткнись, Том, — откликнулся кто-то. — Продолжай, Папаша.
Это было много лет назад.
Когда в Лахоре вы шли по улицеМэлл*, вы обязательно проходили мимо музея, собора, садов, резиденции губернатора и Пенджабского Клуба. Но вы проходили мимо, потому что относились к рядовым, а этот клуб предназначался для офицеров и гражданских лиц высокого ранга. А затем — три пыльных мили, о которых и сказать-то нечего (если не говорить о редких встречах с местными аборигенами), и, наконец, военный городок, где располагался гарнизон.The Mall (также известная как Шахран-э-Кайд-э-Азам) — одна из важнейших и известнейших улиц города Лахор. Появилась при британском владычестве и была названа в честь одноименной улицы в Лондоне. Великий колесный путь (англ. Great Trunk Road) — старинная дорога в Южной Азии длиной свыше 2500 км, которая проходит по северной части Индийского субконтинента от Бангладеш до Пешавара в Пакистане и Кабула (Афганистан). Вдоль дороги стоят города Калькутта, Бенарес, Дели и Лахор.
— Проклятая штаб-квартира проклятой Третьей Дивизии проклятой Северной Армии, — сказал Докер и сплюнул в пыль себе под ноги. — Я бы отдал все это ради одной субботней ночи наКоммершл-роуд*. Да и ради любой другой чертовой ночи, если на то пошло!Commercial Road (“Торговая дорога”) — дорога, построенная в Восточном Лондоне в начале 19 века. На этой дороге промышляли проститутки.
Но его друг Мышонок ничего не знал о популярности Коммершл-роуд. Его призвали закоролевский шиллинг*в маленьком городке, где он жил с рождения. И для него все было едино: что Лондон, что Багдад, что Вавилон. Лахор? Да он бы и на Камчатку отправился служить, лишь бы убраться подальше от сурового отца-фермера, вечно пьяного и перемазанного грязью. Он часто задавался вопросом, как у него вообще хватило мужества на такой решительный шаг?Queens shilling или Kings shilling — монета, приняв которую от вербовщика, человек был обязан служить в английской армии. Еще с 18 века сержанты-вербовщики шли на такую уловку: спаивали здоровых молодых мужчин, а когда те в пьяном состоянии брали шиллинг, это означало, что они уже приняли армейское жалование. Такая процедура считалась вполне законной, и уклониться от последующих обязательств было очень трудно.
— Ты меня иногда пугаешь, Докер, — признался Мышонок. — Все как-то странно и непонятно…
Докер бросил на него взгляд, в котором его привычная усмешка была смешана с явной симпатией.
— Пока я с тобой, ничего не бойся! — сказал он и слегка коснулся плеча Мышонка.
Докер был высокий и сильный. У него были прямые черные волосы и землистого цвета кожа. Когда он злился, то начинал грязно ругаться; хотя сквернословить он мог и в спокойном состоянии духа. Он был очень обидчив, и от обиды отходил чрезвычайно медленно и долго.
— Я заставлю тебя смотреть на меня! — заорал как-то раз старшина и сильно ударил его.
Той же ночью на задворках маленького базарчика, позади пруда, около хижины, где занималсяхафиз*, кто-то с большой силой швырнул в голову старшине массивную железяку. Раскроил череп. Кто? Этого никто никогда не узнал. Когда старшина вышел из госпиталя и стал рассказывать о случившемся, демонстрируя на своей голове длинный и уродливый шрам, Докер проходил мимо и нарочито замедлил шаг. Старшина посмотрел на него так, словно услышал знакомый звук шагов. Они обменялись друг с другом убийственными взглядами. Но ни одного слова не было сказано. Ни одного."учащий наизусть", "охранитель"(араб) — хранитель Корана, запоминающий его наизусть.
После этого никто больше не трогал Докера, а когда стало известно, что он водит дружбу с рядовым, которого все называли Мышонком за его робость, то и Мышонка не стали донимать.
— Докер, видишь того черномазого? — спросил Мышонок. — Видишь, у него вокруг талии повязана белая веревка? Их здесь называют браминами. Это типа как у нас дома приходский священник — если представить, что на священнике не больше одежды, чем на этом парне!
На лице Докера мелькнул слабый интерес.
— Помню, когда я был еще мальчишкой, один священник дал мне шесть пенсов, — сказал он. — За это я должен был прийти в церковь и позволить ему окрестить меня. Славный был старикан. Немного с приветом.
Дорогу плотно перегораживала толпа людей, которые, однако, расступились, когда подошли солдаты. На обочине сидел слепой еврей из Пешавара. На голове у него была нахлобучена каракулевая шапка. Он играл на фисгармонии. Хоть музыка была для Мышонка непривычна, она произвела на него впечатление. Докер чинно бросил несколько мелких монет в чашку, и этот поступок привел его друга в восторг.
— Тут есть улочка, — понизив голос, проговорил Мышонок, — где можно найти женщин. Говорят, что некоторые из них не желают и смотреть на солдат. Но также говорят, что кое-кто из них очень даже не прочь…
Докер сдвинул фуражку набекрень.
— Что ж, давай посмотрим, — сказал он. — Увидим, насколько они хороши.
Но женщин они так и не увидели — по крайней мере, в этот день. Потому что встретили младшего капрала Оуэна, который направлялся на базар в сопровождении трех юных дамочек в платьях с оборками, в модных шляпках и с зонтиками от солнца. Они собирались помочь младшему капралу Оуэну выбрать и купить подарки, которые он хотел послать своей матери и сестрам. И вот ведь совпадение: когда Докер услышал об этом, он тут же пояснил, что они с Мышонком находятся здесь по аналогичному поводу.
— Но я слышал, что самые выгодные цены можно найти там, где не говорят по-английски. А мы с Альфом, к сожалению, не владеем пенджабским.
И, поскольку юные дамы — две из которых были представлены как сестры Крусейро, а одна — как мисс Да Силва, и все они были кузинами — сказали, что они немного говорят по-пенджабски и были бы рады помочь друзьям младшего капрала Оуэна, и, поскольку Оуэн не возражал (а зачем ему было возражать — ведь дамочек было три?), то, образовав три пары, дальше они пошли уже вместе. Мышонок шел под руку с младшей мисс Крусейро, Докер — с мисс Да Силва. Может быть, Оуэну и не слишком понравилась эта затея, но, как бы то ни было, он улыбался.
Вот так, много лет назад, это и началось.
Оуэн был образцом настоящего мужчины: широкие плечи, узкая талия, каштановые волосы, глаза настолько голубые, насколько это возможно. Он всегда улыбался, обнажая здоровые, белые зубы. Не многие мужчины могли похвастаться такими зубами. Даже офицерские жены снисходили до того, чтобы приветливо говорить ему: "Доброе утро, Оуэн". Внутри него как будто находилось солнце, которое все время сияло.
Можно сказать, что все они сдружились. Докер и Леа Да Силва, Гарри и Маргарет Крусейро, Мышонок и Люси Крусейро. Правда, Люси была, мягко говоря, немного глуповатой и разговаривала мало, но ее провожатому это даже нравилось: ему особо нечего было ей рассказывать. Однако самого Мышонка тянуло к мисс Да Силва.
Но он понимал, что это невозможно. Мисс Да Силва была такой умной, такой красивой, такой уверенной в себе; рядом с ней он лишался дара речи. К тому же она гуляла с Докером. С Мышонком она была вполне приветливой, но он был слишком застенчив, чтобы отважиться на нечто большее, нежели просто приветственный кивок головой.
Впоследствии он должен был подумать о том, что если бы Докер знал, что Леа Да Силва не была англичанкой, и что она, ее кузины и другие представители их класса не считаются солдатами за… ну, вы понимаете…
Но он этого не знал. На тех задворках, где прошло буйное беспризорное детство Докера, целомудрие не относилось к моральным ценностям — по сути, это качество было там практически неизвестно. У него не было опыта общения с порядочными девушками: ни с метисками, ни с чистокровными англичанками. Офицерские дочери жили в мире, который для него был наглухо закрыт. То же касалось и нескольких дочерей военнослужащих сержантского состава.
Возможно, мужчинам, подобным капралу Оуэну, в евразийских девушках недоставало того особого качества, которое называлось "Держи от меня подальше свои грязные руки", и которое, несомненно, было свойственно юным англичанкам. Но Докер ничего не знал ни о послеполуденном чае с крохотными сэндвичами, ни о строгих папах и бдительных мамах, ни о чопорных прогулках в сопровождении дуэньи. Викторианской эпохи для него просто не существовало, поскольку он вырос в мире, где все еще процветали свирепые и дикие нравы XVIII века.
Но, тем не менее, он не позволял себе лишнего. Наоборот. Для Докера телеграфист железной дороги, каковым являлся грузный черноусый мистер Да Силва, был представителем уважаемой профессии. Докер не замечал, что всегда радушная миссис Да Силва не носит корсетов и позволяет своим младшим детям бегать по дому голышом.
Он знал, что одних девушек можно хватать за грудь, а других — нельзя. Последних он считал приличными. В глазах Докера ни один особняк вКенсингтоне*не мог бы выглядеть более респектабельно, чем старый домишко, в котором жили три или четыре поколения семейства Да Силва, и в комнатах которого стоял устойчивый запах ладана, смешанный с ароматами непривычной пищи. То, что у девушек был не совсем белый цвет лица, его вовсе не беспокоило; Докер и сам был смугл от природы. Когда мистер и миссис Да Силва хвастались своей родословной, в которой были и португальские генералы, и высокопоставленные чиновники старой Ост-Индской компании, Докер не испытывал ни малейшего желания сомневаться в этих сведениях. Напротив, его охватывал какой-то благоговейный трепет.Kensington — один из престижных районов в западной части центрального Лондона.
Общаясь с Докером, мисс Леа Да Силва вела себя довольно скромно и спокойно. Но она могла внезапно превратиться в грозную фурию, если кто-то в семье делал что-то, по ее мнению, неправильно. Возможно, ее родители не испытывали энтузиазма по поводу Докера. Ведь он был всего лишь простым капралом. Может быть, они считали, что их дочь достойна лучшей партии? Но Леа эмоционально высказала им по-португальски что-то такое, что они сразу притихли.
Однажды днем, когда казармы были практически пусты, Докер подозвал Оуэна и Мышонка, чтобы о чем-то посоветоваться с ними. Он достал бутылку и для начала предложил выпить.
— Рисковать моими нашивками? Нет уж, уволь, — усмехнулся Оуэн.
Мышонок сделал маленький глоток. "Докер странно себя ведет", — подумал он. — "Какой-то одновременно и радостный, и смущенный".
— Дело вот в чем, — сказал Докер и вызывающе посмотрел на друзей. — Я хочу жениться на мисс Да Силва.
— Отлично! — воскликнул Мышонок.
— Я знаю, что она согласится, — продолжал Докер. — Но… понимаете… Сюзанна.
— О, да, — согласился Оуэн. — Есть ведь Сюзанна.
Сюзанна жила в собственном маленьком домике, куда часто наведывались солдаты, одним из которых был и Докер. Мать Сюзанны происходила из какого-то горного племени, которое не относилось ни к индуистскому, ни к исламскому вероисповеданию. Никто не знал, как она оказалась в Лахоре, куда потом пропала, и что она делала после того, как родился ребенок. Никто, естественно, не знал, кто был отцом ребенка.
Сюзанна росла при Шотландской Христанской Миссии, там же воспитывалась, а потом и работала в церковной типографии. Сотрудники миссии на первый раз готовы были простить Сюзанну. Потом на второй раз. Они и на третий раз готовы были простить девушку — но при условии, что она больше не будет работать в типографии. В результате Сюзанна отреклась отШотландской церкви*и пошла по кривой дорожке.Church of Scotland — национальная пресвитерианская церковь Шотландии, возникшая в эпоху Реформации.
— Я собираюсь порвать с ней, — решительно заявил Докер. — Я не дам ей ни подарков, ни денег. Знаю, что так положено, но если я женюсь, то деньги будут нужны мне самому.
— Для Сюзанны это будет удар, — сказал Оуэн.
— Ничего не поделаешь, — отрезал Докер. — Я собираюсь написать ей письмо.
Он хотел, чтобы ему помогли, хотя и сам вполне мог бы справиться с этим делом. Письмо получилось кратким:
"Дорогая подруга, с тобой было очень здорово, но теперь все кончено, потому что я собираюсь жениться на другой. Нам лучше больше не видеться. Не падай духом. С уважением…"
— Давайте покончим с этим, — с удовлетворением произнес Докер. — Вот двеанны*. Кто-нибудь из вас, отдайте их разносчику, и пусть он сразу доставит письмо. А мне нужно привести себя в порядок и почистить мундир. Я сегодня же собираюсь поговорить с мистером Да Силва.Anna — разменная монета, которую чеканили в Индии во время колониального владычества там Англии. 1 анна равнялась 1/16 рупии.
Но в тот день ему так и не удалось поговорить с мистером Да Силва. Неожиданно подошел старшина, который с превеликим удовольствием отобрал у Докера его бутылку со спиртным. Три недели Докер провел на гауптвахте, и рад был еще, что относительно легко отделался.
Когда он вышел на волю, его ждала записка:
"Дорогой Докер, надеюсь ты не сильно рассердишься, но в следующее воскресенье мы с мисс Да Силва собираемся пожениться. Может быть, мне не стоило все это делать в твое отсутствие, но "любовь законам неподвластна", как сказал поэт, и мы оба надеемся, что ты по-прежнему останешься нашим другом. Искренне твой, Гарри Оуэн".
Докер долго сидел, глядя в одну точку. Потом сказал, обращаясь к Мышонку:
— Ну, раз уж так сложилось… Я должен был сам понять, что такая девушка никогда не выйдет замуж за животное вроде меня.
— О, нет, Докер, — сказал Мышонок.
И тут его словно прорвало:
— Это не так! Разве тебе не понятно, как все было? Твою записку Оуэн послал не Сюзанне, а мисс Да Силва! А потом пошел и сам посватался! И про бутылку старшине настучал, скорее всего, он.
Лицо Докера потемнело.
— Ага, — тихо промолвил он, — вот, значит, как…
И больше он не произнес ни слова.
В тот же вечер Докер до безобразия напился, разрушил с десяток прилавков на маленьком базарчике, избил до полусмерти двух сикхов, которые пытались остановить его. Потом, когда уже все спали, он тихонько пробрался в казарму, зарядил свою винтовку и прострелил Гарри Оуэну голову.
— Брехня! — воскликнул Том. — Я не уверен, бывал ли ты вообще в Индии!
Папаша, вернувшийся было к своему пиву, вспылил:
— Ты мне не веришь? Кто-нибудь, принесите ту фотографию… там, со стены…
Он махнул рукой в сторону задней комнаты. Кто-то быстро туда пошел и вернулся с фотографией, помещенной в старую картонную рамку. Снимок был сильно выцветший, но на нем можно было разглядеть трех солдат, стоявших перед раскрашенным декоративным панно. Они были одеты в расшитые галунами обтягивающие мундиры. На головах у них были забавные круглые шапочки.
— Вот это я, — сказал Папаша, ткнув в фотографию своим искривленным пальцем.
Лица троих солдат были похожи, но средний из них был невысоким и щуплым.
Когда фотография дошла до меня, я взял в руки снимок и перевернул его. На обороте фигурным шрифтом было напечатано название фотостудии — и, конечно, она была в Лахоре. Я указал на это обстоятельство — не самому Тому, но, определенно, имея в виду именно его. В уголке снимка выцветшими чернилами были написаны дата (конец восьмидесятых) и три имени: младший капрал Гарри Оуэн, капрал Дэниел Дивер, рядовой Альфред Грэм.
— …молодой парень из газеты рассказал обо всем падре-сахибу, — продолжал Папаша. — Серьезный молодой человек, в очках… "Но подобные вещи, сэр", — говорит он, — "не свойственны британскому солдату. Что заставило его совершить такое?" А капеллан посмотрел на него, вздохнул, и говорит: "В казарме одинокий мужчина не станет ангелом". Парень из газеты подумал немного и тоже говорит: "Да, я думаю, вы правы". И записывает что-то в свой блокнот.
— Ладно, — нехотя согласился Том, — в Индии ты был. Но это не значит, что все остальное правда.
— Говорю тебе, все так и было. У меня есть вырезки из газеты. "Гражданская и военная газета Лахора"
Том стал напевать:
— Я ведь сам видал все это,
И не вру я никогда.
Завтра топайте со мною.
Докажу вам, как всегда.
Кто-то засмеялся. Глаза старика покраснели и наполнились слезами.
— У меня есть вырезки.
— Да, у тебя есть вырезки, — сказал Том, — только их никто, кроме тебя, не видел.
— Пошли ко мне домой.
Папаша оперся дрожащими руками о край стола и начал подниматься.
— Пошли ко мне домой, — повторил он. — Вырезки лежат в сундуке. Можешь спросить мою жену. Ключ от сундука у нее. Спроси мою жену.
— Вот еще! — воскликнул Том. — Спросить твою жену? Да я скорее в зверинце выпрошу кусок мяса у льва или тигра, нежели буду спрашивать о чем-то твою жену. Она у тебя мегера!
Эти слова явно пришлись Папаше по душе. Он кивнул головой и улыбнулся так, словно Том сделал ему очень приятный комплимент. Но это касалось лишь предмета разговора, а не тона, с которым Том произнес свою тираду.
— О, да, она была красавицей, — тихо сказал Папаша. — Самой красивой девушкой из всех. И она вышла за меня. Не за кого-то из них двоих, а за меня, которого они называли Мышонком!
Он усмехнулся. Было в его усмешке что-то нехорошее. Я поймал его взгляд. В глазах старика светились лукавые искорки.
Я похолодел. В одну секунду в моей голове сложились два и два.
— Папаша, — произнес я, стараясь говорить спокойно, — какая у вашей жены была девичья фамилия?
Со стороны казалось, что Папаша ушел глубоко в себя. Однако он тут же ответил. Его голос звучал так же спокойно, как и мой:
— Девичья фамилия? Ее звали Леа Да Силва. Кого-нибудь это волнует? Только не меня. Я обвенчался с ней в церкви.
— А его ведь звали Дивер? — спросил я.
Ресницы старика вздрогнули.
— Раньше он работал вВест-Индских доках*, поэтому мы прозвали его Докером. Но на самом деле его звали Дэниел Дивер.West India Docks — лондонские доки, построенные в начале 19 века.
— Ну, конечно, — сказал я. — Не Гарри Оуэн настучал про бутылку виски, из-за чего Дэниел угодил на гауптвахту. И не Гарри Оуэн послал записку не той девушке, ведь правда? Это был кто-то, кто знал, что может сделать Гарри, если у него появится шанс. Кто-то, кто также знал, что Докер обязательно убьет Гарри, если Докеру искусно преподнести ложь под видом правды. В результате так все и вышло. И для вас путь был открыт.
На какую-то долю секунды в лице старика Грэма промелькнул страх. Но в его глазах также читался вызов. И триумф. Потом все это быстро исчезло, и остался лишь тусклый старческий взгляд.
— Было холодно, — слабым голосом произнес он. — Было жутко холодно в то утро, когда повесили Дэнни Дивера. Об этом написал молодой парень из газеты. Забавное у него было имя… Как будто Киплинг… Радди Киплинг… Что-то вродеэтого*.Аллюзия на знаменитого английского прозаика и поэта Редьярда Киплинга, который в молодости действительно работал в газете "Гражданская и военная газета" (Civil and Military Gazette) и который в 1890 году написал стихотворение "Дэнни Дивер". В стихотворении рассказывается о казни солдата, убившего сослуживца.
— Да, — отозвался я, — что-то вроде этого. -
Р. Уолстен "Дети Альда Нуова"
МИСТЕР Фрэнки Филиппо в светло-зеленом "Фиате 600", взятом в Риме напрокат на чужое имя, медленно — слишком медленно — ехал по освоенным просторамПонтийских болот*. Его взгляд скользнул с лобового стекла на зеркало заднего вида. Полицейские? Не видно. Никакой другой машины, даже простой телеги. Прогретые августовским солнцем плоские поля простирались почти до самых гор.Paludi Pontine (ит.) — болотистая местность в итальянской провинции Рим, в округе Веллетри, к юго-востоку от Рима.
Мистер Филиппо покосился на горные вершины, к склонам которых были словно приклеены маленькие деревушки. В одну из них он и ехал. Невесело усмехнувшись, мистер Филиппо подумал, что теперь в плане развлечений ему придется довольствоваться только этим и ничем иным. Он поехал дальше, высматривая поворот налево.
"Тебе нужно с кем-нибудь поговорить…"
Неделю назад этот разговор начался. Он сам его затеял, и вот сегодня — результат. Осмотр достопримечательностей в деревенской глуши! Надо же было так вляпаться!
"Избегай скопления людей, — предупреждал он самого себя. — Держись переулков и окраин, ни с кем не разговаривай".
Как долго это будет продолжаться? До сих пор он был в безопасности, но у него вдруг возникло искушение рискнуть своей удачей просто потому, что ему стало одиноко. Был солнечный воскресный день. Туристов не наблюдалось. Туристов он должен был бояться как огня, особенно американцев, которые могли видеть его фотографию. Но в кафе оказался свободный столик под полосатым зонтиком, и… Черт, почему бы для разнообразия не почувствовать себя нормальным человеком?
Его звали Эйнсли Краудер. Имя — как аккуратные заглавные буквы на табличке в отеле. Он сидел за соседним столиком. Скрывал глаза за стеклами очков. Медленно потягивал воду из стакана. Достаточно было поймать его взгляд, бросить пару-тройку незначительных словечек, и Эйнсли Краудер — возможно, сам изголодавшийся по общению — с удовольствием поддержал беседу. Он говорил с акцентом, по которому Фрэнки Филиппо сразу понял, что мужчина достоин уважения. И действительно оказалось, что для Эйнсли Краудера Рим был как открытая книга, или даже больше, чем книга. Он жил в Риме уже три года. Знал историю, искусство. Разбирался в археологии и древних манускриптах.
— Понимаете?! — восклицал Фрэнки Филиппо. — Понимаете, что я имею в виду? Никогда не знаешь, где и кого встретишь! — он склонился над столом и понизил голос. — Вы верите в случайности? Я — нет. Всегда есть причина, по которой что-то происходит. Как, например, то, что я сижу здесь и разговариваю с вами. Иногда причину можно выявить; иногда этого сделать невозможно. Однако все предопределено, верите вы в это или нет.
"Что-то я разболтался", — подумал он про себя, а вслух сказал:
— Вот сейчас, например, вы можете мне помочь.
Глаза Эйнсли Краудера, скрытые за линзами очков, делали его похожим на вежливую рыбу.
— Каким же образом?
— Скоротать время.
Без упоминания, конечно, почему.
— Чтобы не свихнуться, надо чем-то заняться.
О, Господи! Он наверняка давно уже свихнулся, раз позволил себе говорить такие вещи!
— Понимаете, мне надо тут задержаться. Ненадолго.
Эйнсли Краудера, похоже, ничего не волновало. Он не задавал вопросов, а только улыбался и кивал головой. Он упомянул знаменитые места, которые стоит посетить в Риме.
— Это понятно, — сказал Фрэнки. — Колизей, Ватикан, всякое такое. Но мне надо, чтобы вокруг не было людей. Видите ли, я ненавижу толпы. Хочу бродить один, в тишине. Может быть, за городом.
В результате, на обороте своей визитки Эйнсли Краудер написал список: Вилла Адриана, Палестрина, Витербо,Тарквиния*. И Фрэнки Филиппо, скучающий, но упрямый, день за днем объезжал эти места, смотрел на руины десятков древних построек, вел мысленный учет ("Это посмотрел. И это. И это".) — и тем самым коротал время. Возможно, скоро они от него отстанут, и он опять сможет свободно передвигаться, а не подскакивать всякий раз, услышав за спиной подозрительные звуки.Исторические места в Италии.
Фрэнки увидел знак и повернул налево, в сторону гор. "АЛЬДА АНТИКА, 14 км". ("Это место утолит вашу страсть к уединению, — сказал Эйнсли Краудер, записывая название в самом низу карточки. — Всего лишь точка на карте; сноска в учебнике по истории. Руины, почти заброшенные еще за сто лет до Рождества Христова. Древняя стена, которая там находится, известна разве что студентам. А неподалеку стоит современная — или по крайней мере обитаемая — деревенька под названием Альда Нуова".)
Фрэнки вел машину по извилистой дороге, проходившей вдоль склона горы. С каждым поворотом серпантина он поднимался все выше и выше. Тоскливо завывал мотор, включенный на вторую передачу. На дороге не было ни души. И сверху, и снизу горный склон (желтовато-коричневый на солнце) был испещрен искривленными стволами оливковых деревьев.
"Как в кошмарном сне", — подумал Фрэнки Филиппо.
("Позвольте вам напомнить, — говорил Эйнсли Краудер, — что в глубинных районах Италии не следует ожидать легкомысленного очарования старины. Жители гор — это отдельная раса. Вечно голодные. Практически нищие. Вы будете менее чем в двух часах езды от Рима, но в Альда Нуова календарь обращается вспять. Вы попадете в Средневековье".)
Фрэнки Филиппо резко затормозил и окинул взглядом залитую солнцем гору. Возможно, это место следовало пропустить. Все выглядело довольно невинно; и все же внутренний голос, который без слов звучал в его голове, и покалывание в затылке, которое даже не было физически реальным, казалось, служили явным предупреждением. Фрэнки фыркнул и помотал головой. Италия пыталась его напугать? Неудивительно, что отец отсюда уехал. Теперь они американцы. Хорошие американцы. И он, Фрэнки, не будет дрожать перед этой Италией.
На краю скалы, прямо над Фрэнки Филиппо, нависал древний город-крепость. Фрэнки сделал последний поворот, преодолел крутой подъем, въехал в узкие полуразрушенные ворота и очутился посреди площади. Сзади кто-то крикнул. Фрэнки нажал на тормоз и увидел, как в сторону от машины убегает старуха, волоча за собой стол и стул. Магазинчик. Торговля бобами прямо на площади. Филиппо едко улыбнулся, глядя, как злобно и враждебно смотрит на него старуха. На земле, рядом с водяной колонкой, лежал какой-то калека. Он что-то кудахтал, оскалив беззубый рот, и в его глазах тоже светилась злоба. Фрэнки Филиппо сплюнул.
Итак, это была Альда Нуова. Новая Альда. Новой она была пятьсот лет назад. Деревенька раскинулась на вершине горы. Сплошные проулки и каменные лестницы. Сбившиеся в кучу обшарпанные дома без окон, свет и воздух в которые проникали через открытые двери. Уже в детстве Фрэнки Филиппо познал нищету, но то была нищета американская, и она не шла ни в какое сравнение с тем, что он увидел здесь. Фрэнки знал, как место проживания может менять людей. Место всегда влияет. Оно предупреждает. Важно вовремя уловить это влияние и услышать предупреждение.
— Туриста? Туриста?
Он обернулся на странно хриплый голос. На уровне своего локтя увидел ухмыляющееся обезьянье лицо. Фрэнки вскинул руку. Мальчишка увернулся. Его глаза весело блестели. Ростом он был меньше четырех футов.
— Вы приехали смотреть Альда Антика, — сказал он на почти непонятном диалекте. — Я буду ваш проводник. Я и мои друзья…
И прежде чем он закончил говорить, машину облепили мальчишки примерно того же возраста и роста. Откуда они только взялись? Ребятишки пихались, махали руками, кричали, хватались за дверные ручки, пытаясь открыть двери и заползти в салон.
— Стойте!
Фрэнки Филиппо говорил по-итальянски кое-как; в основном строил фразы по услышанным обрывкам разговоров. Однако его громкий голос заставил мальчишек замолчать.
— Только трое.
Фрэнки указал пальцем на первого мальчика.
— Ты и еще двое.
С тремя детьми он сможет справиться. Фрэнки решил не обращать внимания на предупреждение этого места.
Мальчишки забрались в кабину и дали указания, куда ехать. Паоло, Джулио и Джино. Они назвали свои имена, а потом стали болтать друг с другом.
"Плохо, что они сидят у меня за спиной", — подумал Фрэнки Филиппо.
Он медленно проезжал мимо темных дверных проемов, мимо нахмуренных лиц и уродливых тел (врожденные увечья, как сказал Эйнсли Краудер). Затем машина оказалась на узкой дороге, шедшей вдоль горного хребта. Внизу, за равниной Фрэнки увидел далекий отблеск моря. По правую руку горный кряж уходил вверх, прямо в знойное небо. Когда Паоло показал, куда двигаться дальше, Фрэнки свернул с дороги и проехал по колеям, наполовину заросшим сорняками, к небольшой поляне и деревянному забору.
— Стоп.
Выше на холме вырисовывалась циклопическая стена, сложенная из прочных прямоугольных и многоугольных каменных плит, размер которых достигал девяти и даже десяти футов. Края стены закруглялись в обе стороны, словно руки, обнимающие заброшенный город. ("Шестой век до нашей эры, — вспомнился голос Эйнсли Краудера. — Когда-то думали, что это дело рук великанов…")
Фрэнки вытер вспотевший лоб. Он полез в нагрудный карман за солнцезащитными очками как раз в тот момент, когда на вершине холма появилась визгливая ватага мальчишек с площади. Теперь их было еще больше. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, насчитал Фрэнки. А потом появился еще один. И это был совсем не ребенок.
Мужчина ковылял вслед за детьми. Его лицо исказилось от напряжения. Он старался не отставать от мальчишек.
— Кто это?
— Чезаре, — ответил Паоло. — Брат жены моего брата. Не волнуйтесь, он хороший. Он присмотрит за автомобилем.
Фрэнки Филиппо напрягся.
— Присмотрит за автомобилем? Зачем это?
Его охватило отвращение, когда Чезаре — запыхавшийся, сгорбленный, бестолково кивающий головой — занял позицию, чтобы охранять машину. Прямо как тот парень из их квартала, хромой и заикающийся. Люди жалели его — и даже мама Фрэнки, — но сам Фрэнки всегда ненавидел этого типа. Он вспомнил ночь на железнодорожном полотне, и то внезапное ощущение силы, и то счастье в груди. Костяшки его пальцев кровоточили, но хромой парень тогда растянулся на гравии и лежал с открытым ртом, обращенным к небу.
— Идите, — Паоло ткнул пальцем в направлении стены. — Ворота там, за поворотом.
— Погоди… погоди…
С Фрэнки было довольно. Непонятная злоба этого места снова дала о себе знать, и ему захотелось немедленно уехать. Но юные сорванцы ждали; и потребовалось бы больше познаний в итальянском, чем было у Фрэнки, чтобы объяснить им причины отказа.
— Хорошо, — сказал он и, ведомый Паоло, начал подниматься к стене по крутому, поросшему высокой травой склону.
Как в любой детской компании, мальчишки толкались, смеялись, кричали, гонялись друг за другом. И тем не менее что-то заставляло Фрэнки Филиппо нервничать. Может, их чересчур звонкие голоса? Или то, что всякий раз, когда он резко оборачивался, он обнаруживал, что один из мальчиков пристально на него смотрит?
“Да ладно, это же просто дети”, — сказал Фрэнки сам себе. Не надо обращать внимания. Но потом он вдруг вспомнил давным-давно прочитанную где-то фразу: "Если бабочек будет достаточно много, они смогут убить человека". Этот образ засел где-то в подсознании Фрэнки: удушье под миллионами легчайших крыльев.
Они прошли через остатки огромных ворот Альды, и Фрэнки Филиппо в изумлении остановился. К такому он оказался не готов. Участок голого склона с несколькими кустистыми деревцами, кучка древних камней — и больше ничего.
Паоло скакал перед носом Фрэнки.
— Смотрите. Там стоял храм… А вот там…
"Ну, возможно", — подумал Фрэнки.
На земле валялся серый, увитый плющом, цилиндрический обломок. Под редкими сорняками виднелись исцарапанные прямоугольные плиты. Древний тротуар? Фрэнки делал вид, что ему интересно. Он не хотел огорчать мальчишек, хотя сам себе не смог бы ответить на вопрос, почему он считал необходимым так себя вести. Переходя от одного камня к другому, он споткнулся и чуть не упал. Паоло мгновенно оказался рядом, чтобы поддержать его.
— Все в порядке, малыш. Спасибо.
Фрэнки похлопал мальчугана по плечу, но тут же с удивлением отдернул руку. У него создалось впечатление, будто он прикоснулся к граниту.
— Паоло, сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
Фрэнки улыбнулся.
— А другим ребятам?
Он мог бы поклясться, что мальчишкам было по одиннадцать, максимум по двенадцать лет.
— Четырнадцать… Пятнадцать… Четырнадцать… — кричала детвора.
— Я вам не верю.
— Правда-правда, — сказал Паоло. — Мы тут, в Альда, самые младшие.
"Но не слабые, — подумал Фрэнки Филиппо. — Сильные и ловкие".
И даже не совсем дети. В голове Фрэнки промелькнули слова Эйнсли Краудера: "Вечно голодные… Практически нищие…" Он спросил Паоло о вьюгах прошедшей зимы.
— Пять недель был буран, — сказал мальчик. — Никто не мог ни спуститься с гор, ни подняться наверх. Снег шел каждый день. Моя младшая сестренка умерла от холода, — он указал на одного из своих друзей, — и его брат тоже умер. Еды не было. Хорошо, если удавалось отыскать кошку или собаку. Однажды мой папа поймал крысу. Мы устроили настоящий пир.
Фрэнки не ощутил жалости. Он почувствовал отвращение. Если вы бедны, с этим нужно что-то делали. Вот, например, его отец был беден. Так он уехал в Америку. И посмотрите сейчас на Фрэнки Филиппо. Ну, ладно, не сейчас. Взгляните, каким он был два месяца назад, до того, как ему пришлось бежать. Мальчишки — карлики-подростки — стояли вокруг него полукругом, скрестив руки на груди, щурясь от солнца и словно к чему-то прислушиваясь. Почему они его беспокоят? Потому что их много? Черт, ему ли бояться этих четырнадцатилетних недомерков? Однако Фрэнки Филиппо казалось, что подростки смотрят даже не на него, а на его нью-йоркский костюм, на рубашку с монограммой, на аметистовые запонки, на бриллиант в перстне.
Он резко повернулся.
— Ну, это все? Тогда пойдемте отсюда.
— Attenzione, signore!*Осторожно, синьор!
Рука Паоло вновь удержала Фрэнки от падения. У его ног был край каменного кольца, наполовину скрытого травой, с чем-то в центре, похожим на вход в небольшой туннель.
— Что это?
Паоло снова взял на себя роль гида.
— Этот ход был тут с самого начала. Он пронизывает всю гору и выходит у ее подножия. Здесь пять таких ходов… — Паоло указал их расположение на поляне.
— Для чего они служили?
— Люди, которые здесь жили, уходили по ним от врагов.
Паоло сказал это веселым голосом и даже комическими жестами показал, как это могло происходить. Мальчишки вокруг захихикали. Фрэнки, конечно же, решил, что туннели, скорее всего, использовались в качестве канализации, однако сделал над собой усилие и тоже улыбнулся. Он провел пальцем по влажному краю воротника и вытер пот с тех мест на лице, где солнцезащитные очки прилегали к коже. Забавно. Всякий раз, когда детишки замолкали, в животе Фрэнки начинал ворочаться неприятный ком.
— Смотрите, синьор!
Мальчик по имени Джулио показал на деревца, выросшие на месте обрушившейся части стены.
— Будьте осторожны. Тут очень опасно.
Фрэнки было плевать на то, что они собирались ему показать. Что-то подсказывало ему, что он не должен выказывать страха. Хотя страх ощущался повсюду. И Фрэнки это знал. Но он не хотел, чтобы об этом догадались дети.
Поэтому Фрэнки молча пошел за Джулио к деревьям. Остальные последовали за ними.
Раздвинув ветви, Джулио сказал:
— Смотрите.
В ту же секунду Паоло протянул руку, чтобы удержать туриста. Фрэнки Филиппо затаил дыхание и отступил назад. Это было так просто. Слишком просто. Потом они бы сказали, что он упал. Дело в том, что за деревцами не было ничего. Ничего, кроме пустого пространства до самого горизонта. А внизу, сразу за небольшим выступом — головокружительный обрыв в долину.
Фрэнки улыбнулся и приподнял брови, показывая всем своим видом, что он впечатлен, но не испуган. Повернувшись так, чтобы оказаться подальше от непрочной завесы деревьев, он потянулся за сигаретами: хотелось закурить, чтобы сохранить спокойствие. Но это было ошибкой. Хотя, возможно, нечто подобное все равно случилось бы позже.
— Сигареты! Сигареты! — раздались крики.
Грязные ручонки стали хвататься за пачку.
— Эй, погодите!
Фрэнки попытался поднять пачку повыше. Один из мальчишек ловко подпрыгнул. Пачка упала на землю. Дети бросились к ней, отпихивая друг друга.
— Осторожнее! — воскликнул Фрэнки Филиппо и наклонился вниз.
Кто-то схватил пачку и отбросил ее в сторону.
— Эй, отдайте сигареты!
Мальчишки рассмеялись.
"Да и черт с ней, — подумал Фрэнки Филиппо. — Паршивая пачка сигарет".
В машине у него были еще сигареты. Он постарался придать лицу благодушное выражение, как будто с самого начала собирался отдать сигареты детям. “А теперь, — думал он, — надо быстро садиться в машину и сматываться отсюда”.
Оказавшись за пределами стены, он будет в безопасности. Если возникнут неприятности, он закричит. Люди смогут его услышать и придут на помощь. Фрэнки медленно двинулся к воротам. Ватага детей последовала за ним, за исключением нескольких мальчишек, которые задержались сзади, увлеченные дележкой сигарет. Дойдя до ворот, Фрэнки увидел Чезаре, который стоял в проеме, чуть согнув колени и расправив плечи. На лице дурачка застыло вопросительное выражение. Не могло ли это быть частью плана — поставить там Чезаре, чтобы преградить Фрэнки путь?
— Синьор... — Паоло с невинным видом протянул руку. — Немного денег?
Что это было? Вопрос? Требование?
Подскочил еще один мальчуган.
— Мы бедны. Хотим есть.
Теперь они все напоминали хор, повторявший один и тот же припев:
— Немного денег... Несколько монет...
— Подождите, я хоть дойду до машины.
Неявное обещание чуть успокоило мальчишек, хотя они ни на шаг не отставали от Фрэнки, пока он спускался по склону.
Добравшись до автомобиля, Фрэнки быстро открыл дверцу. Теперь ему никто не страшен.
— Деньги... — заверещали мальчишки. — Деньги!
Пятнадцать недомерков и один убогий мужчина. Фрэнки Филиппо был готов рассмеяться. Ладно, если ему снова доведется встретить Эйнсли Краудера, уж он поблагодарит того за совет.
Фрэнки резко обернулся. Наступил кому-то из мальчишек на ногу. Выхватил из кармана складной нож. Лезвие со щелчком вышло из рукоятки. Фрэнки взметнул руку вверх и...
Он увидел слабоумного Чезаре, который лежал на гравии, стонал и прижимал ладони к животу. Мальчишки бросились врассыпную, возмущенно крича:
— Нет! Нет!
Фрэнки отвернулся от детей, чтобы быстро нырнуть в кабину. На мгновение перед его мысленным взором предстали их лица. Волчьи морды. В них не было ничего детского. Жесткие, настороженные глаза. Эти детишки были более опытными, чем Фрэнки Филиппо мог предположить ранее. Цепкие пальцы схватили его за плечи, стиснули одну руку; а на другую руку, которая ухватилась за дверцу, обрушились удары кулаков. Фрэнки увидел, как блеснуло лезвие упавшего на землю выкидного ножа. В следующее мгновение лезвие снова блеснуло, когда один из мальчишек подхватил клинок.
Дети больше не толкали Фрэнки. Они тащили его. Опять туда, вверх по склону, за стену. Фрэнки не мог сопротивляться. Дети облепили его, как гигантские муравьи.
— Чего вы хотите? Что вам от меня нужно?
Фрэнки был уже по другую сторону ворот, за стеной. За ним словно бы захлопнулась невидимая дверь. Он споткнулся, но удержался на ногах, вытер пот со лба и, покачиваясь, двинулся через траву к центру поляны. Обогнул одну из ям, ведущих к подножию горы.
Мальчишки окружили Фрэнки со всех сторон. Он понимал, что время уходит; но у детей времени было предостаточно. К тому же теперь у них был выкидной нож. И численное превосходство. А Фрэнки был здесь чужаком.
Кольцо детей вокруг него сужалось.
Вот ведь угораздило обратиться за советом к этому Эйнсли Краудера. Это плата за то, что захотелось с кем-то поговорить. Все равно что самому себе выстрелить в ногу.
— Эй, слушайте, вам нужны деньги?
Фрэнки полез в карман за мелочью. Широким жестом — как сеятель — швырнул монеты. Но никто не бросился за деньгами. Фрэнки стал доставать бумажные купюры: пять тысяч лир, десять тысяч лир.
— Вот… Вот вам деньги… Все, что у меня есть…
Он пытался унять дрожь в пальцах. Доставал одну за другой банкноты и подбрасывал их в воздух. Бумажные деньги, как падающие осенние листья, подумал Фрэнки, или как бабочки. Бабочки! На мгновение в его сознании даже солнце затмилось крыльями бабочек.
Когда все купюры плавно упали на траву, Фрэнки увидел, что ни один из мальчишек не наклонился, чтобы поднять их. Этим они смогут заняться позже.
— Возьмите! Возьмите!
Фрэнки настаивал. Фрэнки умолял.
— Это все вам!
Таких денег, наверное, никто из них в жизни не видел. Но настоящие деньги — американские — Фрэнки спрятал в потайном отделении своего бумажника. Щедрость тоже имела пределы; и даже в критический момент трудно было избавиться от привычки держать энную сумму про запас.
—Aiuto!*Помогите! — закричал Фрэнки Филиппо.Помогите (ит.)
Он не надеялся, что кто-то его услышит, или, услышав, станет волноваться. Его голос слабо разнесся по поляне, эхом отразившись от стены.
И после этого тишина. И палящее солнце. И сужающийся круг детей.
Прошло три недели, и уже другая машина с римскими номерами (на этот раз с двумя пассажирами), взревев мотором, свернула к деревне Альда Нуова.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
— Мы почти в конце списка, — сказал Эйнсли Краудер.
Его спутник — он был за рулем — кивнул головой. Это был синьор Сьяни из местного Управления полиции, которому поручили вести дело об исчезновении итало-американца. Дело было открыто после почти одновременного обращения к властям руководства отеля, из которого пропал постоялец, компании по аренде автомобилей и Государственного департамента США. Сьяни вышел на Эйнсли Краудера после того, как обнаружил визитку последнего в пустом гостиничном номере. Полицейского обрадовало, что Эйнсли Краудер великолепно помнил внешность пропавшего и все детали разговора с ним.
Сьяни и Краудер объехали все места, упомянутые на обороте карточки. Они посетили виллу Адриана, Палестрину, Витербо, Тарквинию. Они даже нашли свидетелей: кто-то помнил зеленый "Фиат", кто-то — человека, который им управлял (смуглое лицо, яркая одежда, насмешливый взгляд). Но никто не имел ни малейшего представления о том, что с ним произошло.
Не знали этого и жители Альда Нуова, когда их позже допрашивали. Как только Сьяни и Краудер въехали в арку старинных ворот, их машину тут же окружила шумная толпа детей, предлагавших свои услуги в качестве гидов по руинам Альда Антика.
Сьяни не стал обращать внимания на мальчишек и сначала поговорил с добродушной на вид старушкой, которая продавала бобы, сидя за столом прямо посреди площади. Старушка сказала, что ничего не знает. Тогда Сьяни попытался побеседовать с калекой, лежавшим возле водяной колонки. Беззубый калека либо ничего не понял, либо просто не мог говорить.
В конце концов, Сьяни и Краудер в сопровождении мальчишек посетили пустую поляну, окруженную массивной древней стеной. Им показали место, где когда-то стоял храм, и входы в подземелья, пронизывающие гору до самого ее подножия.
Эйнсли Краудер заметил, что полицейского, похоже, интересовали не исторические подробности, а одежда мальчиков. Сьяни даже спросил детей, откуда у них новая обувь, новые куртки и новые свитера, ведь их деревня, как известно, прошлой зимой сильно пострадала от метелей и снегопадов. Мальчишки с готовностью кричали:
— Мне папа купил…
— Мой брат на заработках. Это он привез.
Дети смотрели на взрослых такими невинными глазами, что им просто нельзя было не верить.
Чуть позже Эйнсли Краудер без особой причины направился к деревцам, закрывавшим обращенную к морю сторону древнего города на месте рухнувшего куска стены.
— Attenzione, signore! — закричали мальчишки своими странно взрослыми голосами. — Посмотрите лучше здесь… Тут фундамент еще одного храма…
Но Краудер вдруг понял, что его пытаются отвлечь. Поэтому он пошел дальше, пока не оказался на самом краю обрыва. Краудер вздрогнул, надеясь, что никто не заметит его секундной слабости — хотя он прекрасно понимал, что за ним внимательно наблюдают.
Бросив взгляд вниз, на крутой склон, Краудер увидел обгоревшие останки какого-то автомобиля. Там, где огонь не до конца сделал свою работу, мелькнуло нечто, похожее на ярко-зеленую дверцу.
Обернувшись, Краудер обнаружил позади себя Сьяни; но когда он хотел заговорить, полицейский едва заметно мотнул головой, что означало: "Ни звука!"
Вскоре они снова гуляли по деревушке, с равнодушным видом задавая вопросы (как бы ничего не значившие) местным обитателям. Никто, разумеется, ничего не знал. Никто не видел ни машину, которую описал Сьяни, ни человека в ней. В их деревню, заявляли жители, давно уже не приезжали туристы. Эйнсли Краудера не покидало ощущение, будто за показным безразличием селян кроется насмешка. Казалось, стоит ему и Сьяни отвернуться, как жители деревни будут обмениваться друг с другом улыбками.
Они как раз выходили из проулка на центральную площадь. И тут Краудер по-настоящему испугался.
— Смотрите.
— Не сейчас, — не разжимая губ, процедил Сьяни.
В ушах встречной девушки Эйнсли Краудер увидел два аметиста, которые ранее вполне могли быть запонками. На пальце молодой женщины сверкнуло кольцо с бриллиантом.
Под пристальными взглядами жителей деревни Сьяни и Краудер сели в машину и двинулись в обратный путь.
— Теперь все ясно, — мрачно промолвил Сьяни. — В Риме я напишу подробный отчет. Но как можно будет привлечь к ответственности целую деревню?
Машина медленно ехала вниз по склону.
— Помните, при нашем первом разговоре, когда вы рассказывали мне о своей встрече с синьором Филиппо в кафе, вы сказали, что его лицо показалось вам знакомым?
— Всего лишь показалось.
— Может, и нет. Возможно, вам попадались на глаза американские газеты. Дело в том, что Фрэнки Филиппо в спешке покинул Нью-Йорк. Его преследовала полиция. Он был в бегах.
— Так он преступник?
Сьяни кивнул.
— Убийца?
— Вполне вероятно; хотя дело не в этом. Он возглавлял преступную группу, которая продавала наркотики особому типу покупателей.
Они уже выбрались на шоссе и поехали быстрее. Краудер обернулся и бросил прощальный взгляд на огромную серую стену — остатки древнего поселения на вершине горы.
— Какому типу покупателей? — спросил он.
— Детям, — ответил Сьяни. — Старшеклассникам. - ×
Подробная информация во вкладках
