• Просмотр темы

УБИЙСТВА НА УЛИЦЕ "ЭДГАРА" ｢ПОБЕДИТЕЛИ ПРЕМИИ Э. ПО｣

Премия Эдгара: 1957 г.

Победитель: Стенли Эллин:

Метод Блессингтона*

Номинанты: Эван Хантер:

Твоя очередь*

Давид Александр:

Самый кроткий из братьев*

© Переводы выполнены специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"║В рамках проекта "Убийства на улице "Эдгара""
Данные о каждом рассказе в примечании к названиям рассказов

ВАЖНО! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ РАССКАЗА!

ВНИМАНИЕ
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
С. Эллин "Метод Блессингтона"
    МИСТЕР Тридуэлл был маленьким, симпатичным человеком, который работал на преуспевающую Нью-Йоркскую компанию и занимал в ней положение, позволявшее ему иметь свой собственный офис. Как-то однажды — дело было во второй половине прекрасного июньского дня — к нему на работу пришел посетитель. Это был мужчина плотного телосложения, прекрасно одетый и довольно импозантный, с гладким, розовым лицом и близко посаженными маленькими глазками, весело поблескивавшими из-за массивных очков в роговой оправе.
    Положив на кресло объемистый портфель и крепко стиснув протянутую ему мистером Тридуэллом руку, он представился:
    — Моя фамилия Бунс. Я являюсь официальным представителем Геронтологического общества и прибыл для того, чтобы помочь вам, мистер Тридуэлл, разрешить некоторые из ваших проблем.
    Хозяин кабинета вздохнул. — Извините меня, мой друг, — проговорил он, — однако с учетом того, что я вас совершенно не знаю, никогда не слышал о представляемой вами фирме, а также поскольку у меня нет проблем, которые могли бы вас касаться, вынужден заметить, что едва ли являюсь наиболее подходящим потребителем тех товаров, которые вы мне можете предложить. А теперь, если не возражаете…
    — Возражаю? — удивленно переспросил Бунс. — Разумеется, возражаю. Дело в том, что Геронтологическое общество никогда, ничего и никому не продавало и даже не пыталось этим заниматься. Его интересы, мистер Тридуэлл, носят вполне филантропический характер. Оно занимается изучением исторических подробностей и составляет по ним соответствующие заключения, пытаясь таким образом внести свою скромную лепту в дело разрешения одной из наиболее трагических проблем, с которыми сталкивается современное общество.
    — И что же это за проблема?
    — Об этом, мистер Тридуэлл, вы можете судить по названию нашей организации. Геронтология, как вам известно, занимается вопросами старения и возникающими в связи с этим проблемами. Только не путайте ее с гериатрией — последняя исследует и лечит болезни преклонного возраста, тогда как геронтология рассматривает проблему старения в целом.
    — Постараюсь не упускать этого из виду, — несколько нетерпеливо произнес мистер Тридуэлл. — Насколько я понимаю, в данном случае речь идет о небольшом взносе. Ну как, пять долларов вас устроят?
  — Нет-нет, мистер Тридуэлл, ни доллара, ни единого цента. Я понимаю, что обычно люди именно так реагируют на всевозможные филантропические организации, однако работа Геронтологического общества построена по совершенно иному принципу. Главной нашей заботой является оказание помощи другим людям в решении стоящих перед ними проблем. Лишь после этого мы можем позволить себе поставить вопрос о каком-то вознаграждении за оказанные услуги.
    — Прекрасно, — уже более любезным тоном проговорил мистер Тридуэлл. — Это значительно упрощает дело. У меня нет никаких проблем, следовательно ваша помощь мне не требуется, если, конечно, вы не измените свою точку зрения.
    — Изменю свою точку зрения? — чуть обиженным тоном переспросил Бунс. — Не я, а именно вы, мистер Тридуэлл, должны изменить свою точку зрения. К сожалению, самые непростые отношения у нашего общества возникают как раз с людьми, которые на протяжении долгого времени отказывались признавать существование у них каких-то проблем. Учтите, мистер Тридуэлл, что я в течение нескольких месяцев работал с вашим делом и, должен признать, никогда даже представить себе не мог, что вы подпадете именно под упомянутую мною категорию лиц.
    Тридуэлл с силой втянул воздух в легкие. — Не будете ли вы так любезны пояснить мне, что вы сказали насчет работы с моим делом. Я еще никогда не выступал в роли "дела" какого бы то ни было общества или, черт побери, организации! Какая чушь!
    Бунс потратил не более секунды на то, чтобы раскрыть свой портфель и извлечь из него несколько листов бумаги.
    — Если не возражаете, — проговорил он, — я хотел бы изложить вам резюме проведенных мною исследований. Вам сорок семь лет и у вас отменное здоровье. На Лонг-Айленде вы имеете свой дом — в Восточном Сконсетте, за который еще девять лет надо платить по закладной; кроме того, вы владеете машиной довольно старой модели, купленной также в рассрочку — срок остающихся выплат составляет полтора года. Однако у вас прекрасное жалованье, а потому вы не имеете никаких оснований опасаться того, что не выплатите в срок всех причитающихся с вас сумм. Надеюсь, я пока ни в чем не допустил ошибки?
    — Кредитное агентство, в котором вы получили все эти сведения, пока вас ни в чем не дезориентировало, — подчеркнуто вежливо проговорил Тридуэлл.
    Бунс предпочел пропустить эту ремарку мимо ушей. — Итак, мы переходим к самой сути дела. На протяжении двадцати трех лет вы состоите в законном браке и вполне счастливы, живя со своей супругой и, до недавнего прошлого, с дочерью, которая в прошлом году вышла замуж и ныне проживает с мужем в Чикаго. Сразу после ее отъезда у вас поселился ваш тесть — вдовец и к тому же, как говорится, чудаковатый человек.
    Голос Бунса понизился до полутонов, словно подчеркивавших особую значимость того, что будет сказано далее. — Ему семьдесят два года, и, если не считать бурсита в правом плече, старик обладает отменным для своего возраста здоровьем. Он уже неоднократно заявлял вам, что намерен прожить еще не менее двадцати лет, причем на основании ряда статистических материалов, которыми располагает наше общество, у него имеются все шансы достичь поставленной цели. Ну как, мистер Тридуэлл, теперь вам более понятно?
    Ответ Тридуэлла прозвучал после довольно продолжительной паузы. — Да, — проговорил он почти шепотом, — теперь я кое-что понимаю.
    — Хорошо, — сочувственным тоном произнес Бунс.
    — Очень хорошо. Первый шаг обычно оказывается наиболее трудным — признание того, что у вас действительно имеется проблема, которая отравляет буквально каждый день вашей жизни. Нет особой необходимости спрашивать, почему вы с таким усердием скрываете даже сам факт ее существования — вы просто бережете спокойствие миссис Тридуэлл и потому не рассказываете ей о своем несчастье, не так ли?
    Тридуэлл кивнул.
    — Не знаю, почувствуете ли вы облегчение, если я скажу вам, мистер Тридуэлл, что ваша супруга вполне разделяет ваши чувства. Что она также расценивает проживание отца в собственном доме как обременительную ношу, которая с каждым днем становится все тяжелее.
    — Но этого не может быть! — воскликнул в смятении Тридуэлл. — После замужества Сильвии именно моя жена поставила вопрос о его переезде к нам в дом, у нас тогда освободилась комната. При этом она не раз подчеркивала, как много сделал для нас ее отец на первых порах нашей совместной жизни, как легко найти с ним общий язык и сколь малых усилий все это нам будет стоить. Именно она и подала мне эту идею, и у меня нет никаких оснований сомневаться в искренности ее слов!
    — Ну разумеется, — закивал Бунс, — ваша супруга действительно говорила вполне искренне. Она испытывала все те традиционные чувства, которые возникают в душе любого человека, когда речь заходит о его отце, в полном одиночестве проживающем невесть где; выдвигала вполне понятные аргументы в его пользу и действительно ни на мгновение не сомневалась в искренности своих слов. Ловушка, в которую она, сама того не подозревая, заманила и вас, и себя, оказалась той самой западней, что неизбежно поджидают всякого, неосмотрительно ступившего на опасный путь излишне сентиментального мышления. Признаюсь, мне и самому иногда вдруг хочется поверить в то, что Ева съела яблоко лишь для того, чтобы доставить удовольствие змею, — проговорил Бунс и, похоже, именно от этой мысли сокрушенно покачал головой.
    — Бедная Кэрол, — простонал Тридуэлл. — Если бы я только знал, что она несчастна так же, как и я…
    — Да? — ввинтил Бунс. — И что бы вы тогда сделали?
    Тридуэлл нахмурился. — Я не знаю, однако предполагаю, что если бы мы вместе с ней задумались над этим, то наверняка нашли бы какой-то выход из создавшегося положения.
    — Какой же? — быстро отреагировал Бунс. — Выставили бы старика за дверь?
    — О, ну что вы, у меня и в мыслях не было ничего подобного!
    — Что же тогда? — настаивал Бунс. — Отправили бы его в приют? Кстати, как раз для таких целей существует несколько весьма роскошных приютов. Вам бы следовало заранее подумать о возможности помещения тестя в один из них, тем более что это отнюдь не благотворительные заведения. Что же касается устройства старика в один из так называемых общественных приютов, то, как мне представляется, он вряд ли бы благосклонно отнесся к подобной идее.
    — А кому вообще это может понравиться? — признал Тридуэлл. — Что же до частных приютов, то я однажды уже интересовался финансовой стороной этого вопроса: нет, с учетом существующих там расценок об этом не может идти и речи. На это уйдет целое состояние.
    — А может, вашего тестя — устроила бы своя собственная квартира? — вскользь предложил Бунс. — Маленькое и недорогое жилье, где за ним кто-нибудь смог бы ухаживать.
    — Ну да, конечно, от чего ушел, съехав со своей квартиры и поселившись у нас, к тому в конце концов и пришел, так получается? Относительно же того, что там за ним кто-то смог бы ухаживать, то вы, похоже, даже не представляете себе, во сколько это может встать. К тому же попробуйте подыскать человека, который бы устроил моего тестя.
    — Вот именно! — воскликнул Бунс и даже стукнул кулаком по письменному столу. — О том я с вами и толкую, мистер Тридуэлл.
    Тридуэлл поднял на него рассерженный взгляд. — Что вы имеете в виду под этим самым "вот именно"? Насколько я понял, вы пришли, чтобы как-то помочь мне решить эту проблему, хотя я пока не услышал с вашей стороны даже намека на какое-то дельное предложение. Послушаешь вас, так может сложиться впечатление, будто мы уже достигли с вами какого-то небывалого прогресса.
    — Так оно и есть, мистер Тридуэлл, так оно и есть. Возможно, вы и сами того не подозреваете, но на самом деле мы уже сделали второй шаг в направлении решения вашей проблемы. Первый заключался в том, что вы признали факт ее существования; второй же сводится к тому, что что бы вы ни решили, какие бы меры ни предприняли, ни одна из них не является ни логичным, ни практическим шагом в направлении желанной цели. Таким образом, вы оказываетесь не просто свидетелем, но и непосредственным участником совершенно уникальной операции, именуемой "методом Блессингтона", которая, как вы вскоре убедитесь, является тем единственным средством, которое позволит вам самому урегулировать стоящую перед вами проблему.
    — Метод Блессингтона?
    — О, прошу меня извинить, — проговорил Бунс. — Я настолько увлекся, что невольно употребил термин, который пока не нашел должного признания в научных кругах. Поясняю, что "метод Блессингтона" — лишь словесное обозначение той процедуры, посредством которой мои коллеги по Геронтологическому обществу намерены решить вашу проблему. Свое название он получил в честь мистера Джей. Джи. Блессингтона, основателя общества и одного из наиболее выдающихся людей нашего времени. Пока его имя не приобрело широкомасштабную известность, но, поверьте мне, рано или поздно это обязательно произойдет. Помяните мои слова, мистер Тридуэлл, настанет такой день, когда его слава затмит славу Мальтуса.
    — Странно, я действительно никогда о нем не слышал, — задумчиво пробормотал Тридуэлл, — хотя достаточно внимательно слежу за прессой. Да, и еще одно, — добавил он, пристально всматриваясь в лицо Бунса, — вы до сих пор так и не удосужились объяснить мне, как получилось, что я вдруг стал одним из ваших потенциальных клиентов, и каким образом вам удалось собрать обо мне всю эту информацию?
    Бунс залился радостным смехом. — Если послушать вас, то все получается очень таинственно, да? На самом же деле в этом нет абсолютно никакой тайны. Видите ли, мистер Тридуэлл, Геронтологическое общество располагает сотнями исследователей, которые изъездили эту великую страну от одного побережья до другого, хотя широкая общественность до сих пор об этом даже не подозревает. Условия работы нашего общества запрещают этим людям обнародовать тот факт, что они являются профессиональными исследователями — в таком случае его деятельность окажется попросту неэффективной.
    Как правило, начало их исследований не связано с каким-то конкретным клиентом, их интересы простираются гораздо шире, речь идет о каждом престарелом человеке, желающем рассказать им о себе. Вы просто поразитесь, узнав, сколь словоохотливыми оказываются эти люди, когда речь заходит о них самих. Но это продолжается лишь до тех пор, покуда они чувствуют, что разговаривают с посторонним и незнакомым им человеком.
    Встречи с ними происходят совершенно случайно — на скамейке в парке, в пивной, в библиотеке, то есть в любом месте, располагающем к приятному проведению времени и откровению. Исследователь устанавливает с таким человеком дружеские отношения, старается разговорить его, в частности пытается как можно подробнее узнать о более молодых людях, от которых он зависит.
— Вы хотите сказать, — перебил его Тридуэлл с явной заинтересованностью в голосе, — которые его содержат?
    — Нет-нет, — сразу возразил Бунс. — Вы совершаете распространенную ошибку, уравнивая эти два понятия — зависеть и финансировать. Во многих случаях действительно имеет место финансовая зависимость, однако здесь речь идет лишь о части, причем о незначительной части исследуемых. Более важным компонентом в данной ситуации является эмоциональная зависимость. Даже в тех случаях, когда возрастная дистанция между стариком и более молодыми людьми может оказаться весьма значительной, эмоциональная зависимость все равно продолжает существовать. Это подобно течению, незримо связывающему их друг с другом. Осознавая один лишь факт физического существования старика, более молодой человек начинает испытывать чувство вины и даже гнева. И именно почувствовав на собственном опыте всю горечь подобной дилеммы, мистер Блессингтон и приступил однажды к осуществлению своей гениальной идеи.
    — Иными словами, — проговорил Тридуэлл, — вы хотите сказать, что даже если бы старик и не жил с нами, нам с Кэрол от этого все равно лучше бы не стало?
    — Похоже, мистер Тридуэлл, вы все еще сомневаетесь в этом. Ну хорошо, скажите, в настоящее время что именно мешает вам, если воспользоваться вашим же собственным выражением, почувствовать себя лучше?
    Тридуэлл ненадолго задумался. — Ну, пожалуй, то, что мы постоянно ощущаем рядом с собой присутствие третьего человека. В конце концов, это начинает действовать на нервы.
    — Но ваша собственная дочь на протяжении двадцати лет также постоянно находилась рядом с вами, — заметил Бунс. — И все же готов поспорить, что на нее вы реагировали совершенно иначе.
    — Ну это же абсолютно другое дело, — возразил Тридуэлл. — С ребенком можно играть, наблюдать затем, как он постепенно растет, в конце концов с ним бывает просто весело…
    — Стоп, стоп, давайте сделаем паузу, — перебил его Бунс. — Вы почти попали в цель. Все те годы, что дочь жила рядом с вами, вы получали удовольствие, наблюдая за тем, как она растет на ваших глазах, расцветает подобно волшебному растению, становясь взрослой девушкой. Что же до старика, то он способен лишь дряхлеть и чахнуть, и, наблюдая это, вы замечаете, словно некая тень начинает зависать и над вашей собственной жизнью. Не в этом ли все дело?
    — Пожалуй, что так…
    — Но в таком случае, как вы считаете, изменится ли хоть что-то, если он попросту перестанет жить с вами под одной крышей? Это хоть как-то ослабит осознание вами того факта, что он все так же дряхлеет, чахнет и продолжает бросать в вашу сторону, пусть даже издалека, тоскливые взгляды?
    — Разумеется, нет. Бывает, что Кэрол ночами не спит, думая о нем, а из-за этого и у меня он тоже постоянно не выходит из головы. Но ведь это же вполне естественно, согласитесь.
    — Соглашусь, но одновременно с удовлетворением констатирую, что вы совершили третий шаг, предусмотренный "методом Блессингтона". Таким образом, вы признаете, что проблему создает не одно лишь присутствие рядом с вами престарелого субъекта, а сам факт его существования.
    Тридуэлл в задумчивости прикусил губу. — Знаете, мне не особенно нравится, как вы об этом говорите.
    — А что здесь такого? Я всего лишь констатирую факт, вот и все.
    — Возможно, и все же есть во всем этом что-то такое, отчего остается нехороший привкус. Это как если бы вы сказали, что единственным средством избавления нас с Кэрол от всех наших страданий является смерть старика.
    — Да, — мрачно произнес Бунс, — вы выразились совершенно точно.
    — Ну так вот, повторяю, что мне все это не нравится, ни чуточки не нравится. Когда я думаю о том, что могу испытать облегчение от чьей-то смерти, я словно примериваю на себя маску злодея, а я, насколько мне известно, пока еще никого не убивал.
    Бунс улыбнулся. — В самом деле? — мягко спросил он.
    Оба мужчины молча всматривались в лицо друг друга. Наконец Тридуэлл устало вынул из кармана носовой платок и промокнул вспотевший лоб.
    — Вы либо сумасшедший, — решительным тоном проговорил он, — либо записной шутник, однако в любом случае мне бы хотелось, чтобы вы немедленно покинули мой кабинет. Прошу, как говорится, по-хорошему.
    На лице Бунса отразилось неподдельное сочувствие. — Мистер Тридуэлл, — едва ли не простонал он, — разве вам непонятно, что вы находились буквально на грани того, чтобы совершить четвертый шаг? Неужели вам неясно, насколько вы приблизились к решению вашей проблемы?
    Тридуэлл указал ему на дверь. — Вон, иначе я позову полицию.
    Сочувствие на лице Бунса сменилось презрением. — Да полно вам, мистер Тридуэлл. Неужели вы в самом деле надеетесь на то, что кто-то поверит вам, даже если вы сочините на основе моих слов какую-нибудь лживую и самую невероятную историю? Советую вам прежде, чем вы совершите какой-то поспешный поступок, сейчас или позже, хорошенько подумать об этом. Если вы хотя бы одним словом обмолвитесь в разговоре с кем-либо о содержании нашей беседы, от этого в первую очередь пострадаете лично вы. И все же я оставлю вам свою карточку, знайте, что как только вы захотите связаться со мной, я сразу же буду к вашим услугам.
    — А с чего это вы взяли, что мне захочется связаться с вами? — требовательным тоном спросил побледневший Тридуэлл.
    — На то есть несколько причин, — заметил Бунс, — однако одну из них я вам все же назову. — Собрав со стола свои бумаги, он направился к двери. — Дело в том, мистер Тридуэлл, что человек, который смог взобраться на три первые ступеньки "метода Блессингтона", неминуемо одолеет и четвертую. Вам удалось за очень короткое время добиться значительного прогресса, а потому я уверен, что вы все же позвоните мне, причем довольно скоро.
    — Прежде я встречу вас в аду, — заверил его Тридуэлл.

    Несмотря на столь категорично эмоциональный ответ при расставании с Бунсом, последовавшие вскоре за этим события внесли несомненные коррективы в жизнь Тридуэлла. Главная проблема заключалась в том, что однажды, ознакомившись с сущностью "метода Блессингтона", он уже не мог окончательно выбросить его из головы. Вопреки всем стараниям Тридуэлла, воспоминания об этом разговоре то и дело всплывали в его сознании и неминуемо отражались — причем самым пагубным образом — на его отношениях с тестем. Никогда раньше присутствие старика не казалось ему таким навязчивым, досадным, а любое сказанное им слово, любой поступок вызывали у главы семейства злобное раздражение. Особое негодование Тридуэлла вызывало то обстоятельство, что поселившийся в его доме человек позволил себе выбалтывать в разговоре с совершенно посторонними людьми вещи исключительно личного, даже интимного свойства, с легкостью пересказывать каким-то платным "исследователям" те или иные подробности их домашнего житья-бытья, в результате чего для него, Тридуэлла, возникали одни лишь неприятности. Последнее настолько разволновало почтенного чиновника, что даже полная анонимность этих незваных шпионов отнюдь не казалась ему теперь хоть в малейшей степени обстоятельством, смягчающим вину болтливого тестя.
    В течение ближайших нескольких дней Тридуэлл, неизменно считавший себя уравновешенным и вполне здравомыслящим бизнесменом, был вынужден признать, что оказался в довольно скверном положении. Буквально на каждом шагу ему мерещились признаки совершенно фантастических заговоров. Перед глазами стояли образы сотен, нет, тысяч Бунсов, рассеявшихся по всей стране и проникающих в служебные офисы таких же, как он людей. При одной лишь мысли об этом лоб Тридуэлла покрывался холодным потом.
    Впрочем, успокаивал он себя, подобная история все же слишком фантастична, чтобы быть реальной, и убедиться в этом проще простого — достаточно в мельчайших деталях восстановить содержание той беседы с Бунсом… Тридуэлл проделывал это уже десятки раз, неизменно утешая себя мыслью о том, что всего лишь подвергает объективному анализу конкретную социальную проблему. Кто-нибудь когда-нибудь говорил, что истинно интеллигентный человек должен стыдиться подобных попыток трезво взглянуть на вещи? Нет, не было подобного — нигде и никогда. И если при этом он подчас приходил к каким-то шокирующим выводам, то происходило это лишь потому, что подобные идеи уже раньше не давали ему покоя, а теперь просто требовательно рвались наружу.
    И все же, с другой стороны…

    С огромным облегчением для себя Тридуэлл наконец отважился нанести ответный визит в Геронтологическое общество. Про себя он уже придумал, что именно там обнаружит: пару тускло освещенных комнат, горстку малооплачиваемых клерков, запах плесени — неотъемлемое свойство всех подобных низкопробных благотворительных заведений — после чего для него лично все снова встанет на свои места.
    Тридуэлл шагал туда настолько убежденный в реальности нарисованной в собственном воображении картины, что едва было не прошел мимо гигантской башни из стекла и алюминия, помеченной адресной табличкой Геронтологического общества. Несколькими минутами позже он в состоянии крайнего смущения уже поднимался в кабине приглушенно гудящего лифта, а оказавшись в приемной главного офиса, и вовсе застыл на месте, ошалело оглядываясь вокруг себя.
    Пребывая в таком же взволнованном состоянии, Тридуэл прошествовал, как ему показалось, по бесконечно тянущемуся коридору, следуя за стройной, молодой, длинноногой женщиной. Группами и порознь их обтекали другие стройные, длинноногие молодые женщины и энергичные, широкоплечие молодые мужчины. За прозрачными стеклами комнат стрекотало и шелестело великое множество электронных аппаратов, высились махины хромированных шкафов в окружении шкафчиков со всевозможными досье и картотеками; и на все это лили приглушенный свет потайные, не резавшие глаз, умело замаскированные пластиком и металлом светильники… Наконец его провели в кабинет, где восседал сам Бунс, дверь за его спиной мягко притворилась.
  — Впечатляет, не правда ли? — спросил хозяин кабинета, явно наслаждаясь видом вконец ошеломленного Тридуэлла.
    — Впечатляет? — хрипло квакнул гость. — Бог ты мой, да я в жизни не видел ничего подобного. Ведь такая обстановка потянет не меньше, чем на десяток миллионов!
    — А почему бы нет? Подобно Франкенштейну мы день и ночь трудимся над тем, чтобы продолжительность жизни наших граждан превосходила самые дерзкие помыслы и фантазии. В настоящий момент в этой стране живут четырнадцать миллионов человек, возраст которых превышает шестьдесят пять лет. Через двадцать лет их число перевалит через отметку в двадцать один миллион, о дальнейшем мы пока и не мечтаем!
    Но при этом нас постоянно бодрит светлая мысль о том, что каждый из этих стариков окружен массой молодых потенциальных доноров нашего общества. Наше собственное благосостояние и могущество в прямой зависимости от силы этой приливной волны.
    Тридуэлл почувствовал, как его самого захлестывает волна — волна ледяного ужаса. — Так все это, оказывается, правда?
    — Простите?
    — Ну тот самый "метод Блессингтона", о котором вы так много рассказывали, — диковатым голосом проговорил Тридуэлл. — Ваша идея упорядочить нормальный ход вещей путем избавления от стариков!
    — Именно! — воскликнул Бунс. — Совершенно верно сказано. — Пожалуй, даже сам Джей. Джи. Блессингтон не смог бы сказать лучше. Как же ловко вы манипулируете словами, мистер Тридуэлл. Лично я всегда восхищался людьми, способными ухватить самую суть, не вдаваясь при этом в сентиментальную риторику.
    — Но ведь не можете же вы заниматься подобными вещами совершенно безнаказанно! — проговорил ошеломленный Тридуэлл. — Или вы в самом деле считаете, что вам все это сойдет с рук?
    Бунс описал рукой полукруг, словно призывая в свидетели всю громаду здания, в котором они находились. — А разве это не достаточное подтверждение процветания нашего общества?
    — А все те люди, что роятся здесь во множестве, они хотя бы догадываются о том, чем им приходится заниматься?
    — Как и любой другой хорошо вышколенный персонал, мистер Тридуэлл, — с укором произнес Бунс, — они знают лишь то, что им полагается знать, не более того. То, что является предметом нашего с вами разговора, становится достоянием лишь самого верхнего эшелона членов нашей организации.
    Тридуэлл как-то сгорбился, плечи его поникли. — Но это же невозможно, — слабым голосом произнес он. — Этого просто не может быть…
    — Да полно вам, — проговорил Бунс, впрочем, отнюдь не жестким тоном. — Что это вы так разволновались, мистер Тридуэлл? Догадываюсь, вас сейчас беспокоит то, что Джей. Джи. Блессингтон в свое время называл "фактором безопасности". Однако постарайтесь взглянуть на это под таким углом зрения: не является ли вполне естественным тот факт, что старики умирают? Так вот, наше общество гарантирует своим клиентам, что смерть этих людей будет носить самый что ни на есть естественный характер. Проверки проводятся крайне редко и, смею вас уверить, не было еще ни одного случая, когда они создали бы нам хоть какие-то осложнения.
    Более того, вы еще больше поразились бы, доведись вам познакомиться со списком наших доноров. У нас в буквальном смысле нет отбоя от видных политиков и тех, кого принято называть воротилами в мире финансов. Поверьте мне на слово, мистер Тридуэлл, каждый из них мог бы дать самую лестную характеристику эффективности нашей деятельности. Помимо того, не забывайте, что столь влиятельные люди делают Геронтологическое общество поистине неуязвимым, с какой бы стороны на него ни вздумали напасть. А это, в свою очередь, позволяет нам гарантировать полную безопасность и анонимность каждого нашего клиента, включая и вас, если вы все же решитесь доверить нам свою проблему.
    — Но у меня нет на это права, — в отчаянии запротестовал Тридуэлл. — Даже если бы я захотел, кто я такой, в конце концов, чтобы таким способом решать подобные проблемы?
    — Ага, — Бунс всем телом подался вперед, — но вам все же хотелось бы решить ее?
    — Но только, повторяю, не таким способом.
    — А вы можете предложить другой?
    Тридуэлл молчал.
    — Ну вот видите, — удовлетворенно проговорил Бунс. — Геронтологическое общество предлагает вам единственный практический ответ на ваш вопрос. Так что же, мистер Тридуэлл, вы продолжаете отвергать наше предложение?
    — И все же я не согласен, — упрямо проговорил Тридуэлл. — Неправильно все это.
    — Вы в этом уверены?
    — Разумеется, уверен! Вы что, в самом деле пытаетесь убедить меня в том, что ходить по улицам и убивать людей только лишь потому, что они старые, — это правильно и вполне нормально?
    — Именно это я и пытаюсь вам доказать, мистер Тридуэлл, и хочу, чтобы вы с такой же точки зрения взглянули на положение вещей. Мы живем в мире прогресса, в мире производителей и потребителей, в котором каждый делает все от него зависящее ради увеличения общественного достояния. Старики же не являются ни производителями, ни потребителями, и, следовательно, представляют собой барьер на пути прогресса.
    Если мы позволим себе небольшой экскурс в покрытую сентиментальной дымкой историю дня вчерашнего, то обнаружим, что действительно некогда эти люди выполняли определенную общественную функцию. В то время, пока молодые были заняты работой в поле, старики вели домашнее хозяйство. Но сегодня даже эта их миссия отмерла. В наше время существуют сотни агрегатов по ведению домашних дел, гораздо более совершенных и к тому же достаточно дешевых. Вы же не станете с этим спорить?
    — Ну я не знаю… — угрюмо промямлил Тридуэлл. — по-вашему получается, что люди — это какие-то машины, и в этом я с вами абсолютно несогласен.
    — Боже Праведный! — воскликнул Бунс. — Да неужели вы станете настаивать на том, что они представляют из себя нечто иное? Конечно же, мистер Тридуэлл, мы — всего лишь машины, все мы! Бесподобные, восхитительные, но все же машины. Вы только посмотрите на окружающий вас мир. Это же громадный механизм, сложенный из взаимозаменяемых деталей, каждая из которых стремится производить и потреблять, производить и потреблять — и так до своего полного износа. Можно ли позволить, чтобы изношенная деталь продолжала оставаться на своем прежнем месте? Нет, конечно! Ее следует немедленно заменить, чтобы работа всего механизма не теряла своей прежней эффективности. Объектом нашей заботы является весь механизм, а не каждая его отдельная часть. Неужели вам это непонятно?
    — Я не знаю, — все так же неуверенно повторил Тридуэлл. — Об этом я как-то не задумывался. Трудно так сразу взять и примириться с подобным.
    — Я вас понимаю, мистер Тридуэлл, однако "метод Блессингтона" как раз и предусматривает то обстоятельство, что спонсор полностью оценивает всю важность взноса, который он делает, причем важность не только для себя самого, но и для всего социального организма. Внося залог в пользу Геронтологического общества, человек совершает едва ли не самый благородный акт в своей жизни.
    — Залог? — переспросил Тридуэлл. — Какой залог?
    Бунс вынул из ящика стола отпечатанный типографским способом бланк и аккуратно положил его перед Тридуэллом. Прочитав его, тот резко выпрямился в кресле.
    — Позвольте, здесь написано, что в течение месяца, считая с сегодняшнего дня, я обязуюсь уплатить вам две тысячи долларов. Вы ничего не говорили мне об этих деньгах!
    — Но у нас пока и не возникало потребности ставить подобные вопросы, — возразил Бунс. — Однако после соответствующей проверки комиссия общества пришла к заключению, что вы вполне в состоянии без ущерба для своего благополучия уплатить означенную сумму.
    — Что вы имеете в виду под "ущербом для моего благополучия"? — чуть оскорбленным тоном переспросил Тридуэлл. — Две тысячи долларов всегда были немалой суммой, вне зависимости от того, к какому выводу пришла эта самая ваша комиссия.
    Бунс пожал плечами. — Размер каждого залога устанавливается с учетом реальной платежеспособности конкретного клиента, мистер Тридуэлл. Не забывайте, что та сумма, которая кажется значительной для вас, для других спонсоров, с которыми нам приходится иметь дело, сущий пустяк.
    — И что я получу взамен?
    — В течение одного месяца после подписания необходимых документов вопрос с вашим тестем будет решен. После этого вы внесете в фонд общества всю означенную сумму в полном объеме. Ваше имя будет внесено в список наших спонсоров. Вот, пожалуй, и все.
    — Что-то мне не нравится эта идея с внесением моего имени в какие-то списки.
    — Я и это понимаю, — кивнул Бунс, — но позволю вам напомнить, что взнос в фонд любой благотворительной организации, в том числе и Геронтологического общества, освобождается от налогов.
    Пальцы Тридуэлла непроизвольно скользили по кромке типографского бланка. — А можно спросить, просто так, как говорится, из любопытства, что будет, если кто-то подпишет подобное заявление, а потом откажется платить? Ведь вы же понимаете, что в суд с подобным документом не обратишься, не так ли?
    — Да, — кивнул Бунс, — я это понимаю, равно как и то, что многие организации в подобных случаях оказываются совершенно беспомощными и неспособными востребовать полагающиеся им деньги. Однако наше Геронтологическое общество с подобными трудностями пока не сталкивалось. Мы избегаем их благодаря простому напоминанию каждому спонсору на тот случай, если он проявит беспечность, что смерть молодого человека может наступить столь же внезапно, как и кончина старика… Нет-нет, — проговорил он, поправляя листок бумаги, — достаточно одной лишь вашей подписи, вот тут, в углу.

    Когда три недели спустя тело тестя мистера Тридуэлла было извлечено из воды у кромки пирса в Восточном Сконсетте (старик имел обыкновение сидеть на берегу с удочкой, хотя многие представители местных властей неоднократно говорили ему, что рыбалка там неважная), данный случай был занесен в полицейские отчеты в раздел "Несчастные случаи на воде". Тридуэлл лично позаботился о том, чтобы организовать подобающие случаю пышные похороны, и именно перед поездкой на кладбище в его мозгу впервые зародилась Мысль. Это была довольно неприятная, хотя и мимолетная Мысль, которой все же оказалось достаточно, чтобы он неловко оступился на ступеньке церкви. Хотя хлопоты, связанные с похоронами, на время полностью завладели его существом.
    Несколько дней спустя, когда он снова сидел в своем офисе, Мысль неожиданно вернулась, причем на сей раз ему уже не удалось с такой легкостью избавиться от нее. Более того, она продолжала расти, шириться, увеличиваться в размерах, постепенно заполняя собой все его существо, лишая привычной работоспособности. Ночью он ворочался с боку на бок, и этот беспокойный сон перемежался жуткими кошмарами.
    Тридуэлл понимал, что существует лишь один человек, способный прояснить ситуацию, и поэтому в скором времени снова оказался перед входом в Геронтологическое общество, преисполненный твердой решимости повидаться с Бунсом. Он почти не соображал, что делал, когда вручал тому чек и забирал расписку в его получении.
    — Видите ли, меня сильно беспокоит одно обстоятельство, — начал он, не тратя зря времени.
    — Слушаю вас.
    — Помните, вы говорили мне про то, сколько стариков появится на земле в течение ближайших двадцати лет?
    — Разумеется.
    Тридуэлл ослабил узел галстука, чтобы было легче дышать. — Но ведь получается, что когда-то я также стану одним из них!

    Бунс кивнул. — Не вижу никаких препятствий на этом пути, разумеется, если вы проявите достаточную заботу о своем здоровье…
    — Вы меня не поняли, — перебил его Тридуэлл. — Я хочу сказать, что когда я попаду в эту категорию, мне не будет давать покоя мысль о том, что какой-нибудь член вашего Геронтологического общества придет к моей дочери и зятю и выложит перед ними эти свои идеи! Можете себе представить — жить и постоянно, до конца дней своих терзаться подобными мыслями.
    Бунс медленно покачал головой. — Не стоит мучить себя понапрасну, мистер Тридуэлл.
    — Это почему же?
    — Почему? А вы подумайте о своей дочери. Вы вообще о ней думаете?
    — Да.
    — Представляется ли она вам милым ребенком, который готов отплатить вам любовью за ту любовь, которую вы проявляли к ней на протяжении всей ее жизни? Очаровательной молодой женщиной, только что переступившей порог супружества, но все равно стремящейся как можно чаще навещать вас, желающей продемонстрировать вам всю свою любовь?
    — Так оно и есть.
    — А теперь представьте себе молодого человека, являющегося ее мужем. Вы ощущаете тепло и крепость его рукопожатия, когда он встречает вас в дверях своего дома? Испытывает ли он благодарность к вам за ту финансовую поддержку, которую вы оказали ему на начальном этапе его самостоятельной жизни?
    — Ну… я надеюсь, что это так.
    — А теперь, мистер Тридуэлл, скажите, положа руку на сердце: можете ли вы представить себе, чтобы один из этих преданных и любящих вас молодых людей совершил хотя бы малейший, самый незначительный поступок, способный принести вам хоть какой-то ущерб?
    Словно по мановению волшебной палочки удавка вокруг горла Тридуэлла внезапно ослабла, холод, доселе сковывавший его сердце, бесследно растаял.
    — Нет, — убежденно проговорил он, — не могу.
    — Прекрасно, — кивнул Бунс. Он откинулся на спинку кресла и с выражением доброй мудрости в глазах улыбнулся посетителю. — Ну и держитесь за эту спасительную мысль, мистер Тридуэлл. Лелейте ее и не отпускайте далеко от себя. Она станет источником вашего спокойствия и утешения до самого конца ваших дней на этой земле.
Э. Хантер: "Твоя очередь"
    ПАРЕНЬ, сидящий напротив, был врагом.
    Парня, сидящего напротив, звали Тиго, и на нем был зеленый шелковый пиджак с оранжевой полосой на рукавах. Этот пиджак говорил Дейву, что Тиго враг. Пиджак же просто кричал: "Враг! Враг!"
    — Хорошая штука, — сказал Тиго, указывая на револьвер на столе. — Она стоит почти сорок пять баксов, если покупать в магазине.
    Револьвер, лежащий на столе, был "смит-и-вессон" 38-го калибра, полицейский "спешиал".
    Он лежал прямо посредине стола, его укороченный двухдюймовый ствол вносил резкий диссонанс в грацию несущего смерть оружия. Рукоятка револьвера была из орехового дерева, а начищенный ствол отливал синевой. Рядом с револьвером лежало три патрона 38-го калибра.
    Дейв бросил на револьвер равнодушный взгляд. Он нервничал и был полон дурных предчувствий, но старался сохранять спокойное выражение лица. Он не мог показывать Тиго свои чувства. Тиго был врагом, и поэтому Дейв нацепил на лицо маску, специально предназначенную для врагов, поднял одну бровь и сказал:
    — Я этого барахла видел-перевидел. В этом нет ничего особенного.
    — Если не считать того, что мы должны будем с ним делать, — заметил Тиго.
    Тиго разглядывал его своими большими карими глазами. Глаза у него были с поволокой. Он довольно привлекательный, этот Тиго, с густыми черными волосами. Возможно, нос у него слишком длинный, но рот и подбородок очень неплохи. Обычно о парне судят по рту и подбородку. Тиго не был виноват в этом скандале между двумя бандами. В этом Дейв был совершенно уверен.
    — Почему бы нам не начать? — спросил Дейв. Он облизнул губы и посмотрел на Тиго.
    — Пойми, — сказал Тиго, — я против тебя ничего не имею.
    — Понимаю.
    — Так постановили ребята. Именно так мы должны разрешить наши недоразумения. Без большой уличной драки, сечешь? Но я хочу, чтобы ты понял, я знать тебя не знаю — разве только то, что ты носишь синий с золотом пиджак, так или нет?
    — А ты — зеленый с оранжевым, — сказал Дейв, — и этого мне достаточно.
    — Конечно, я пытаюсь сказать, что…
    — Мы что же, будем сидеть тут и разговаривать всю ночь или начнем вращать эту штуку? — поинтересовался Дейв.
    — Я хотел сказать, — продолжал Тиго, — так получилось, что выбрали именно меня, понимаешь? Чтобы уладить дела между нашими группами. Вы должны признать, что ваши парни не должны были приходить на нашу территорию вчера ночью.
    — Я не собираюсь ничего признавать, — безразлично сказал Дейв.
    — Ну, во всяком случае, это они подняли пальбу в мелочной лавке. Это неправильно. Считалось, что между нами перемирие.
    — Ладно, ладно, — сказал Дейв.
    — Поэтому.., поэтому мы и решили уладить дело именно таким образом. То есть я хочу сказать, выбрали одного из наших и одного из ваших. Все по чести, по совести. Безо всяких уличных разборок и не втягивая полицию.
    — Давай начнем, — сказал Дейв.
    — Я только хочу сказать, я никогда прежде не видел тебя на улице. Поэтому между нами нет ничего личного. И не важно, как дело обернется…
    — Я тоже тебя не видел, — сказал Дейв. Тиго уставился на него пристальным взглядом.
    — Это потому, что ты здесь новичок. Ты вообще откуда?
    — Мои старики приехали из Бронкса.
    — У тебя большая семья?
    — Сестра, два брата, и все.
    — Угу. А у меня только одна сестренка. Тиго пожал плечами.
    — Ну, — вздохнул он, — значит, так. — Он снова вздохнул. — Начнем, что ли?
    — Тебя жду, — сказал Дейв.
    Тиго поднял револьвер, потом взял один патрон со стола. Он открыл барабан, вставил патрон в цилиндр, потом защелкнул его и повернул.
    — Она все кружилась и кружилась… — как бы пропел он и сказал:
    — В барабане шесть патронных гнезд и сейчас только один патрон. Вероятность один к пяти, что патрон окажется в положении выстрела, когда барабан остановится. Сечешь?
    — Усек.
    — Я буду первым, — вызвался Тиго.
    Дейв бросил на него подозрительный взгляд:
    — Почему?
    — Ты хочешь быть первым?
    — Не знаю.
    — Я же делаю тебе одолжение, — ухмыльнулся Тиго. — Я могу с первой же попытки разнести себе башку.
    — А почему это ты делаешь мне одолжение? — заупрямился Дейв.
    Тиго пожал плечами:
    — Какая разница, черт возьми?!
    Он в последний раз повернул барабан.
    — Эту игру придумали русские, знаешь? — спросил Дейв.
    — Угу.
    — Я всегда говорил, что они сумасшедшие мерзавцы.
    — Угу. Я тоже всегда…
    Тиго вдруг замолчал. Барабан остановил свое вращение. Тиго сделал глубокий вдох, приставил дуло тридцать восьмого себе к виску и нажал на спусковой крючок.
    Собачка щелкнула и зацепила пустое гнездо патронника.
    — Ну, это было просто, так или нет? — спросил он и бросил револьвер через стол. — Твоя очередь, Дейв!
    Дейв протянул руку к револьверу. В подвальном помещении было холодно, но его сейчас прошиб пот. Он подтянул револьвер к себе поближе, потом оставил его лежать на столе, пока вытирал вспотевшие ладони о брюки. Он взял оружие и уставился на него.
    — Аккуратная штучка, — сказал Тиго. — Люблю красивые вещицы.
    — Ага, я тоже, — согласился с ним Дейв. — Хороший револьвер или нет, можно сказать только по ощущению в руке. Тиго удивился:
    — Точно так я и сказал вчера одному парню, а он подумал, что я спятил.
    — Многие парни ничего не понимают в оружии, — сказал Дейв, пожав плечами.
    — Я вот думаю, — начал Тиго, — когда стану взрослым, знаешь, я пойду в армию. Мне нравится иметь дело с оружием.
    — Я тоже об этом подумываю. Я бы пошел в армию прямо сейчас, да моя старуха не дает разрешения. Требуется ее согласие и подпись.
    — Угу, все матери одинаковые, — сказал Тиго улыбаясь. — Твоя старуха родом отсюда или с острова?
    — С острова, — ответил Дейв.
    — Угу, значит, ты знаешь много всяких старинных обычаев.
    — Лучше я воспользуюсь своей очередью, — сказал Дейв.
    — Угу, — согласился Тиго.
    Дейв повернул барабан ладонью левой руки. Барабан долго вращался, а потом остановился. Дейв медленно поднес револьвер к голове. Ему хотелось закрыть глаза, но он не осмелился. Тиго, враг, не спускал с него глаз. Он вернул Тиго пристальный взгляд, а потом потянул за крючок.
    Его сердце пропустило удар, а затем сквозь рев своей крови в ушах он услышал пустой щелчок. Он поспешно положил револьвер на стол.
    — Пот прошибает, так или нет? — заметил Тиго. Дейв кивнул, но ничего не сказал. Он наблюдал за Тиго. Тиго смотрел на револьвер.
    — Теперь моя очередь, верно? — сказал он, сделал глубокий вдох, а потом взял тридцать восьмой. — Ну, — пожал он плечами. Повернул барабан, подождал, когда он остановится, а потом приставил револьвер к голове. — Бах! — сказал он и нажал на спусковой крючок.
    И опять собачка щелкнула, зацепив пустое гнездо патронника. Тиго с шумом выдохнул и положил оружие.
    — На этот раз я думал, смерти не миновать, — сказал он.
    — Я даже слышал арфы ангелов, — сказал Дейв.
    — Знаешь, а это хороший способ похудеть.
    Он нервно засмеялся, а потом даже расхохотался, увидев, что Дейв тоже смеется.
    — Разве не так? Так можно потерять сразу фунтов десять.
    — Моя старуха величиной с бочку, — сказал Дейв смеясь, — ей стоило бы воспользоваться такой диетой.
    Он посмеялся собственной шутке, довольный, что Тиго тоже оценил ее.
    — Вся беда в том, — сказал Тиго, — видишь на улице хорошенькую девчонку, просто с ума сходишь, так или нет? А потом, когда она повзрослеет и достигнет возраста наших стариков, то станет просто толстухой. — Он покачал головой.
    — У тебя есть подружка? — спросил Дейв.
    — Угу, есть одна.
    — Как ее зовут?
    — Да ты ее не знаешь!
    — А может, знаю, — настаивал Дейв.
    — Ее зовут Хуана. — Тиго пристально посмотрел на него. — Ростом около пяти фунтов двух дюймов, с большими карими глазами…
    — Думаю, я ее знаю, — сказал Дейв и в подтверждение своих слов кивнул. — Точно, я ее знаю.
    — Она хорошенькая, так или нет? — спросил Тиго.
    Он наклонился вперед, словно ответ Дейва был для него очень важен.
    — Ага, очень хорошенькая, — сказал Дейв.
    — Ребята подшучивают надо мной из-за нее. Знаешь, все, кто.., ну, ты понимаешь, они ничего не смыслят в таких, как Хуана.
    — У меня тоже есть девчонка, — признался Дейв.
    — Да ну? Эй, может, мы когда-нибудь… Тиго заставил себя замолчать. Он посмотрел на револьвер, и его внезапный энтузиазм, похоже, сразу же испарился.
    — Твоя очередь, — сказал он.
    — Да пустяки! — отозвался Дейв.
    Он повернул барабан, задержал дыхание, а потом потянул за крючок.
    Пустой щелчок громко прозвучал в тишине подвального помещения.
    — Класс! — произнес Дейв.
    — Нам здорово везет пока, так или нет? — сказал Тиго.
    — Пока.
    — Стоит увеличить вероятность. Ребятам не понравится, если… Он снова заставил себя замолчать, а потом протянул руку к одному из патронов на столе. Он опять открыл барабан, вставил второй патрон в гнездо.
    — Теперь у нас тут два патрона, — сказал он. — Два патрона, шесть гнезд. Это значит, четыре к двум, делим, получается — один к двум. — Он помолчал. — Теперь ты согласен?
    — Мы тут именно для этого, верно?
    — Конечно.
    — Тогда порядок.
    — Давай, — сказал Тиго, кивая. — А ты храбрый, Дейв.
    — Тебе тоже храбрости не занимать, — галантно сказал Дейв. — Твоя очередь.
    Тиго поднял револьвер. Он начал безразлично поворачивать барабан.
    — Ты живешь в соседнем доме, верно? — спросил Дейв — Угу.
    Тиго продолжал поворачивать барабан, который вращался с тихим жужжанием.
    — Я думаю, поэтому-то так получилось, что наши пути не пересеклись. К тому же я тут новенький.
    — Угу, ну, ты сам знаешь, попадаешь в определенную компанию. Так всегда бывает.
    — Тебе нравятся парни из твоей компании? — спросил Дейв, удивляясь про себя, с чего это он задает такие глупые вопросы, одновременно прислушиваясь к жужжанию вращающегося барабана.
    — Они нормальные, — пожал плечами Тиго. — Они не особенно настаивали, но эта компания в моем районе… Что поделаешь, так или нет?
    Он отпустил барабан. Барабан прекратил вращаться. Он приставил револьвер к голове.
    — Погоди! — не выдержал Дейв.
    — В чем дело? — недоуменно спросил Тиго.
    — Ни в чем! Просто я хочу сказать.., то есть… — Дейв нахмурился. — Я тоже не слишком люблю ребят из своей компании.
    Тиго понимающе кивнул. На мгновение их взгляды встретились. Потом Тиго пожал плечами и нажал на спусковой крючок.
    И тогда пустой щелчок разорвал тишину подвала.
    — Увы, — сказал Тиго.
    — Желаю тебе в другой раз повторить это слово.
    Тиго подтолкнул револьвер по столу.
    Дейв на мгновение заколебался. Ему совсем не хотелось брать револьвер в руки. Он почему-то был уверен, что на этот раз собачка заденет патрон. Он был уверен, что на этот раз оружие сработает.
    — Иногда я думаю, что я не такой, как все, — сказал он Тиго, удивившись, что его мысли наконец-то облеклись в слова.
    — У меня тоже иногда возникает такое же чувство, — признался Тиго.
    — Я этого никогда никому не рассказывал, — сказал Дейв. — Мои ребята будут смеяться надо мной, если я им это скажу.
    — Некоторыми мыслями не стоит делиться. В этом мире нельзя доверять никому.
    — Но должен же быть кто-то, кому ты можешь доверять! — возразил Дейв. — Черт, моим старикам ничего нельзя рассказывать. Они просто не поймут.
    Тиго рассмеялся.
    — Старая история! Но так уж устроен мир. Что тут поделаешь?
    — Ага. Но все равно, иногда я думаю, что я не такой, как все.
    — Конечно, конечно, — подхватил Тиго. — И не только это. Как иногда.., ну, разве тебя не удивляет, что тебе приходится задевать какого-нибудь парня на улице. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать? Что тебе до того парня? Зачем ты его бьешь? Потому что он отбил у кого-то девчонку? — Тиго покачал головой. — Иногда все так сложно, так или нет?
    — Ага, но… — Дейв снова нахмурился. — Нужно же с кем-то водиться? У меня своя компания, у тебя — своя.
    — Конечно, конечно. Нет вопросов. И снова их глаза встретились.
    — Ну, так получается, — Дейв поднял револьвер, — это просто…
    Он покачал головой, а потом повернул барабан. Барабан закрутился, а потом остановился. Он внимательно смотрел на револьвер, размышляя, выстрелит ли один из патронов, когда он нажмет на спусковой крючок.
    И он нажал.
    Раздался щелчок.
    — Я думал, ты никогда не нажмешь, — сказал Тиго.
    — Я и сам так думал.
    — Смелости у тебя не отнять, Дейв, — сказал Тиго. Он посмотрел на револьвер. Взял его и раскрыл барабан.
    — Что ты делаешь? — удивился Дейв.
    — Вставляю еще один патрон, — сказал Тиго. — Шесть гнезд, три патрона. Равный счет, так или нет? Согласен?
    — А ты?
    — Ребята сказали… — Тиго замолчал. — Угу, я согласен, — добавил он на удивление тихо.
    — Твоя очередь, ты знаешь?
    — Знаю.
    Дейв смотрел, как Тиго берет оружие.
    — Ты когда-нибудь катался на лодке по озеру? Тиго посмотрел на него через стол широко раскрытыми глазами.
    — Один раз, — ответил он, — мы катались с Хуаной.
    — И как это тебе? То есть я хочу сказать, понравилось?
    — Угу. Здорово! А ты что, ни разу не катался?
    — Не-а! — признался Дейв.
    — Эй, это стоит попробовать! — возбужденно сказал Тиго. — Тебе тоже понравится. Попробуй!
    — Ага. Я думал, может, в следующее воскресенье. Я бы… — Он не закончил предложение.
    — Моя очередь! — устало сказал Тиго. Он повернул барабан. — Уходит из жизни хороший человек, — сказал он, приставил револьвер к голове и нажал на спусковой крючок.
    Раздался щелчок.
    Дейв нервно улыбнулся.
    — Нет отдыха усталым, — заметил он. — Но у Христа все же есть сердце. Не думаю, что мне удастся миновать своей участи.
    — Конечно же минуешь, — заверил его Тиго. — Послушай, чего тут бояться?
    Он подтолкнул револьвер по столу к Дейву.
    — Мы так будем развлекаться всю ночь? — осведомился тот.
    — Они сказали.., ну, ты сам знаешь…
    — Ну, это совсем неплохо. Черт, я хотел сказать, что, если бы не это, у нас не было бы шанса поговорить, так или нет? — И Дейв слабо ухмыльнулся.
    — Угу, — согласился Тиго, и его физиономия расплылась в широкой улыбке. — Это совсем неплохо, а?
    — Да. Ну, ты знаешь, наши ребята, разве с ними договоришься?
    Он взял револьвер.
    — Мы могли бы… — начал было Тиго.
    — Что?
    — Мы могли бы сказать, ну, что мы.., ну, что мы все время стреляли, но ничего не произошло, поэтому и… — Тиго пожал плечами. — Черт возьми! Не можем же мы сидеть тут всю ночь, так или нет?
    — Не знаю.
    — Пусть это будет последний раз. Слушай, им это может не понравиться, и они могут бросить жребий, так или нет?
    — Я тоже думаю, что им это не понравится. Ведь мы хотели уладить это дело между нашими группами.
    — Да пропади они пропадом! — возмущенно сказал Тиго. — Разве мы не можем сами выбирать… — Он никак не мог найти подходящего слова. Когда подобрал, то сказал его тихо, не спуская глаз с лица Дейва:
    — Друзей?
    — Конечно можем, — в отчаянии сказал Дейв. — Можем, конечно! Почему же нет?
    — Последний раз, — подытожил Тиго. — Давай, в последний раз, твоя очередь!
    — Понято, — сказал Дейв. — Эй, знаешь, я рад, что у них возникла эта идея. Знаешь? Я действительно рад! — Он повернул барабан. — Послушай, хочешь поехать на озеро в следующее воскресенье? Я хочу сказать, возьмем своих девчонок, а? Мы можем взять две лодки. Или одну, если ты захочешь.
    — Угу, возьмем одну, — сказал Тиго. — Эй, твоей девчонке понравится Хуана. Серьезно. Она — шикарная девчонка.
    Барабан прекратил вращаться. Дейв поспешно приставил револьвер к голове.
    — Тогда до воскресенья, — сказал он и улыбнулся Тиго, а тот улыбнулся ему в ответ.
    И тогда Дейв потянул за спусковой крючок.
    В подвале прогремел выстрел. Пуля снесла Дейву половину головы, размозжив все лицо. Тихий вскрик вырвался из горла Тиго, а шок острым ножом резанул его по глазам.
    Он уронил голову на стол и заплакал.
Д. Александр: "Самый кроткий из братьев"
Предисловие | +
    Дэвид Александр, автор таких книг, как "Terror On Broadway" и "Shoot A Sitting Duck", хорошо знает свой город Нью-Йорк; знает его честных ребят и коварных бандитов, знает всех его
"парней и куколок"*
"Парни и куколки" (англ. "Guys and Dolls") — так назывался популярный мюзикл, поставленный на Бродвее в 1950 году
. И это неудивительно: в течение десяти лет Александр работал редактором и обозревателем в одном из старейших в Америке изданий — в нью-йоркской театрально-спортивной ежедневной газете "Morning Telegraph". И словно для того, чтобы закрепить свои непосредственные познания в сфере работы полиции, Дэвид Александр отучился на тринадцатинедельных курсах в Нью-Йоркском институте криминологии. Этот институт готовит как будущих полицейских, так и частных детективов. Блестяще окончив курсы, Александр получил два предложения стать частным детективом и предложение занять должность штатного детектива в крупной сети отелей. Однако Дэвид Александр, да хранит его Господь, остался верен только одному призванию — писательскому творчеству.
    В своем первом рассказе для журнала "EQMM" автор представляет нам примечательного персонажа —
Кевина Маккарти*
Kevin McCarty
, послушника семинарии иезуитов, человека, который, казалось бы, посвятил себя кротости, миролюбию и духовным практикам, но который, однако, пришел к выводу, что ему предстоит исполнить свою миссию в мире жестокости и насилия, которых так много в окружающей жизни. Откровенно говоря, это рассказ с глубокой моральной подоплекой. Это история чувств, которая искушенному и даже циничному читателю может показаться устаревшей. Но, возможно, нам, живущим сейчас в относительно благополучных условиях, пойдет на пользу напоминание о старомодной морали — и о мужестве, которое ей сопутствует.
    ПОСЛУШНИК Кевин Маккарти спокойно и безмятежно подрезал розовые кусты в саду семинарии, когда пришло известие, что его младшая сестра Роуз Кэтлин скончалась от собственной руки, возложив тем самым смертный грех на свою душу. Сама по себе смерть была трагедией, но еще более ужасными были письмо и посылка, которые Кевин Маккарти получил в день похорон. Письмо и посылка были подписаны рукой Роуз Кэтлин, той самой рукой, которая поднялась, чтобы вложить смертельный яд в красивые губы Роуз.
    Бедный Кевин перечитывал письмо много раз. Это было длинное и шокирующее послание, которое его сестра написала и отправила по почте вместе с посылкой как раз перед тем, как покончить с собой. Кевин был уверен, что Роуз Кэтлин, единственная родственница, которая у него осталась после смерти матери, была актрисой и работала в театре. Он не вполне одобрял ее занятие, но, в конце концов, это была честная работа, а Роуз была молода и хороша собой. Так что не было особого вреда в том, чтобы позволить людям смотреть на нее в свете рампы, ибо никто еще не пострадал, лицезрея сияние и красоту. Однако, похоже, на самом деле Роуз Кэтлин не была актрисой. Она была "танцовщицей". Кавычки поставила сама Роуз. Она выступала с особыми номерами в ночном клубе, принадлежавшем Рори О'Бэннону и носившем название "Фиговый лист". В письме Роуз говорилось, что "танцовщицы" там вообще почти не танцевали, а стояли на помосте под светом синих фонарей и обнажали свои тела перед пьяными посетителями. Кроме того, в нерабочее время "танцовщицы" были вынуждены развлекать клиентов, имевших возможность платить им за услуги. Роуз Кэтлин занималась всем этим потому, что каким-то непостижимым образом влюбилась в Рори О'Бэннона.
    Кевин Маккарти слишком хорошо знал Рори О'Бэннона. Они выросли на одной улице в Гринвич-Виллидж. В юности Рори был крупным парнем с диким блеском в глазах и спутанными рыжими волосами. Уже тогда он был хулиганом. Будучи ребенком, Кевин Маккарти никогда не оказывал сопротивления, если Рори О'Бэннон на него нападал. И не потому, что Кевин был тихим, незлобивым и к тому же часто болел. У него хватало личной смелости. Но Кевин не терпел насилия и не мог нанести удар, который причинил бы боль другому человеку. Вот почему он всегда искал мира и духовности, которые наконец-то предложило ему братство иезуитов.
    Искривление носа Кевина стало как раз результатом одного такого избиения, когда Рори О'Бэннон напал на него без всякой причины. Кевин тогда возвращался домой из приходской школы Святого Игнатия. Иногда, особенно во время перемены погоды, у Кевина болела левая рука. Давным-давно Рори О'Бэннон вывернул Кевину эту руку за спину, и когда Кевин отказался повторить, что его мать была… — это слово хулиган и заставлял его произнести, — Рори сломал ему руку.
    За каменными стенами семинарии Кевин Маккарти не был настолько оторван от мира, чтобы не читать газет и время от времени не слушать радио. Он знал, в кого превратился Рори О'Бэннон. Полиция много раз арестовывала Рори. Его часто допрашивали сотрудники следственных органов. Но только один раз его реально отправили в тюрьму. Это когда при нем оказалось огнестрельное оружие. Поговаривали, что Рори О'Бэннон был правой рукой Мартелло, возглавлявшего преступный синдикат, и что он контролировал проституцию и торговлю наркотиками. Однако во время допросов Рори ссылался на свои конституционные права и отказывался отвечать или заявлял, что он благонамеренный гражданин, поскольку платит налоги, и единственное, в чем его можно было обвинить, так это в том, что он владеет ночным клубом с сомнительной репутацией.
    Раздевание при синем свете и развлечение клиентов — это было еще не самое худшее, о чем рассказывала в своем письме Роуз Кэтлин. Оказывается, она какое-то время жила с Рори О'Бэнноном так, как полагается жить с мужчиной только жене. Когда Рори пресытился ее обществом, Роуз начала принимать наркотики и вскоре уже не могла зарабатывать себе на жизнь даже "танцовщицей". Она продавала свои вещи, чтобы купить очередную дозу; и в один несчастливый день поняла, что больше так продолжаться не может. Тогда Роуз выпила яд, добавив тем самым еще один грех к своей юной душе, и без того имевшей столько шрамов.
    В посылке, прилагавшейся к письму, Кевин нашел дневник, который вела его младшая сестра, очевидно, во время совместного проживания с Рори. В дневнике Роуз перечисляла имена, даты и места, связанные с продажей наркотиков и с другими незаконными деяниями. Много раз встречалось имя Мартелло. Роуз Кэтлин думала, что вся эта информация поможет Кевину проследить за тем, как Рори О'Бэннон и его коррумпированная клика будут уничтожены.

    После похорон Роуз Кевин Маккарти предстал перед отцом Фрэнсисом, ректором семинарии, и рассказал ему о содержании письма и дневника. Отец Фрэнсис знал семью Кевина и район, в котором тот жил с самого детства. Он сказал:
    — Ты должен отправить письмо и дневник Дэнни Мейгану, моему сыну. Вы росли вместе и дружили. Он тоже любил твою младшую сестру. И, как ты знаешь, сейчас Дэнни работает детективом.
    Кевин Маккарти покачал головой.
    — Я обязательно увижусь с Дэнни. Так я и планировал. Однако Дэнни не может заставить Рори О'Бэннона заплатить смертью за его грехи. А я должен увидеть, как умирает Рори О'Бэннон. Это я и пришел сказать вам, Отец. Я должен отказаться от всех своих обетов и вернуться в мирскую жизнь.
    Старый священник недоверчиво смотрел на тщедушного молодого человека, чья бледная кожа, казалось, нисколько не потемнела под солнцем за время работы в саду.
    — Твои обеты… — начал отец Фрэнсис.
    — Иезуитские обеты послушания и бедности, — перебил священника Кевин Маккарти. — Отец, я и так достаточно беден. И я послушен, как мало кто другой. Я послушен своему внутреннему голосу, который говорит, что Рори О'Бэннон должен умереть.
    — Голос дьявола, — промолвил отец Фрэнсис.
    — Да, я открыто признаю, что мною овладел дьявол, а не Наш Благословенный Спаситель, — ответил Кевин Маккарти. — Но увидеть, как умирает Рори О'Бэннон, — это моя личная миссия, и я не могу от нее уклониться. Не хочу богохульствовать, Отец, но я утверждаю, что некоторые люди слишком мерзки и подлы, чтобы Господь мог бороться с ними Своей добротой и прощением. Только дьявол может соперничать с такими, как Рори О’Бэннон.
    — Сын мой, — произнес отец Фрэнсис, — твое потрясение и горе велики, и твой разум пришел в расстройство. Ты понимаешь, что, по сути, говоришь мне о том, что ты планируешь убить Рори О'Бэннона?
    — Рори О'Бэннон должен умереть, — упрямо повторил Кевин Маккарти.
    Старый священник покачал головой и улыбнулся.
    — Нет, сын мой, — сказал он. — Я не за тебя боюсь. Ты самый кроткий из всех наших братьев. Ты один из самых кротких людей, которые ходили по земле с тех пор, как наш Спаситель умер на Кресте. Повторяю, я боюсь не за тебя. Это наваждение пройдет. Ты никогда и никого не мог убить. Ты не мог причинить вред ни одному живому существу. Если ты считаешь, что должен идти, то иди. Я пока не буду докладывать об этом отцу-настоятелю. Я твердо верю, что ты вернешься.
    — Да, Отец, я снова выхожу в мир, — сказал Кевин Маккарти. — Рори О'Бэннон должен умереть, и именно я позабочусь об этом.

    * * *

    Кевин Маккарти покинул семинарию. Он ушел в поношенном старомодном костюме и взял с собой только письмо и дневник.
    Пока его главной проблемой, прежде чем заняться более важными делами, было найти хоть какие-то средства, чтобы оплатить еду и жилье. Однако Кевин был крайне наивен и не считал это такой уж трудной задачей. Будучи подростком, он развозил бакалейные товары клиентам братьев Джильберто, которые были друзьями его отца, а позже даже работал клерком в их магазинчике на Бликер-стрит. Кевин просто пойдет к братьям Джильберто и попросит снова взять его на работу. Денег ему нужно было совсем немного.
    Он отыскал старый магазин, который за прошедшие годы нисколько не изменился: все тот же длинный, темный торговый зал с ароматами застарелого сыра и острого перца. Братья Джильберто — Джакомо, Гарри и Чарли — тоже были прежними, только немного постарели. Братья всегда были словоохотливы, любезны и очень преданы своему делу. На стене до сих пор висела голова оленя. Все трое братьев были охотниками. Отец Кевина иногда сопровождал их в охотничьих поездках на север штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси и даже в Канаду. Старший брат, Джакомо, как-то раз подстрелил оленя, голова которого как раз и висела на стене. Правда, теперь голова была пыльной и выглядела какой-то облезлой, а один из рогов вообще был сломан. Эта оленья голова с обвиняющим взглядом стеклянных глаз всегда вызывала у Кевина Маккарти отвращение.
    Трое братьев Джильберто бурно приветствовали Кевина. Сначала они никак не могли поверить, что он отказался от религиозной стези и хочет вернуться на свою прежнюю работу. Когда же они поняли, что Кевин не шутит, то с готовностью приняли его клерком, рассыпавшись при этом в извинениях за то, что не могут позволить себе платить ему достойную зарплату.
    — Мы стареем, — сказал Чарли. — Работать становится трудно. И помощь нам не помешает.
    Через дорогу от магазина нашлась свободная однокомнатная квартирка с мебелью, которую Кевин и снял. Квартира находилась на втором этаже, в передней части дома, и Кевин мог, сидя у окна, наблюдать за грузовиками, легковушками, товарными тележками, а также за толкущимися на улице ирландцами и итальянцами. Вдалеке виднелась старая церковь, где Кевин впервые причащался.
    Ему потребовалась примерно неделя, чтобы сориентироваться в обстановке и разработать план убийства Рори О'Бэннона.
    Братья Джильберто договорились с Кевином, что он будет открывать магазин каждое утро в восемь часов, и дали ему ключ. В десять утра приходил Джакомо, позже прибывал Гарри и, наконец, появлялся Чарли, который работал в магазине до десяти часов вечера. Кевин, как правило, уходил в 17 часов, но если была запарка, он мог оставаться в магазине и до закрытия. Питался он в местных забегаловках и никогда не обращал внимания на то, какую еду ему подавали. Иногда он вообще забывал поесть и потом с удивлением просыпался ночью, испытывая приступы голода.

    Кевин позвонил в полицейский участок на Мерсер-стрит и узнал, что детектив Дэнни Мейган на этой неделе работает в вечернюю смену с четырех до полуночи. Однажды вечером он зашел навестить своего друга детства. Дэнни отвел его в небольшой кабинет для допросов рядом с общей комнатой детективов, чтобы они могли спокойно поговорить наедине.
    Они вспоминали о своем детстве на улицах Гринвич-Виллидж, об играх на детской площадке за школой Святого Игнатия. Наконец они заговорили о Роуз Кэтлин, в которую Дэнни Мейган был влюблен в молодости, а потом беседа неизбежно переключилась на Рори О'Бэннона.
    — Я знал, что она с ним связалась, — сказал Дэнни. — Пытался остановить ее своими неуклюжими и глупыми способами, но все было без толку. Я подумывал написать тебе, но сомневался, что это поможет, и к тому же боялся, что это только сильно тебя расстроит и омрачит тихую праведную жизнь, которую ты вел. Многие девушки поступают так же, как Роуз. Я все время это вижу. И чем хуже мужчины, тем крепче они привязывают к себе наивных бедняжек.
    — Предположим, Дэнни, — сказал Кевин Маккарти, — просто предположим, что молодая девушка, которая водилась с таким человеком, как Рори О'Бэннон, вела дневник. Предположим, что она записывала туда имена и перечислила места, где продавались наркотики и творились другие вещи. Если бы у полицейских был такой дневник, могли бы они принять меры?
    Глаза Дэнни Мейгана сузились.
    — Ты хочешь сказать, Кевин, что твоя сестра вела такой дневник?
    — Погоди, Дэнни, — промолвил Кевин Маккарти. — Это просто игра в "Давай предположим". Мы играли в такую в детстве. И ведь тебя самого воспитывали иезуиты. Поэтому ты знаешь их склонность к спорам и обсуждениям на основе абстрактных предположений.
    — Абстрактных, говоришь? — усмехнулся молодой детектив. — Знаешь, Кевин, если у тебя есть доказательства конкретного, а не абстрактного характера, то тебе лучше передать их полиции без дальнейших споров и рассуждений об абстрактном.
    Кевин покачал головой.
    — Ты стал деловым человеком, Дэнни. А теперь скажи мне, если бы я дал тебе такой дневник, что бы случилось дальше?
    — Полиция проведет расследование в отношении всех названных там лиц и устроит обыски по всем упомянутым адресам. При наличии достаточных оснований будут произведены аресты.
    — И что будет с этими людьми после ареста?
    — Они предстанут перед судом. Дневник, о котором ты упомянул, может оказаться ценным свидетельством.
    — Каким будет наказание?
    Дэнни Мейган усмехнулся.
    — Никаких ваших иезуитских трюков, — сказал он. — Если они окажутся виновными, и полицейское расследование будет представлено должным образом, то присяжные признают их вину, а судья вынесет приговор.
    — И каким будет этот приговор? — настойчиво вопросил Кевин.
    Детектив пожал плечами.
    — Кто знает? Возможно, десять лет. Или, скорее, пять.
    — Этого недостаточно, — сказал Кевин Маккарти. — Рори О'Бэннон примерно наш ровесник. Когда он выйдет из тюрьмы, то будет по-прежнему достаточно молод, чтобы погубить еще больше невинных девушек и продавать еще больше наркотиков старшеклассникам. Такой человек, как Рори О'Бэннон, должен быть приговорен к смерти.
    Дэнни Мейган был поражен.
    — И это говоришь ты? — воскликнул он. — Такой кроткий агнец, который и мухи не обидит? Но, в принципе, ты прав, и я с тобой полностью согласен. Было предложено несколько законопроектов, чтобы перевести продажу наркотиков в разряд тяжких преступлений, караемых смертной казнью. Но ни один из этих проектов не был принят.
    Кевин Маккарти поднялся.
    — Рад был с тобой повидаться, — сказал он. — Жаль, что отнял у тебя время на всякие предположения. Но Рори О'Бэннон должен умереть. Я в этом абсолютно уверен.
    Детектив изумленно поднял брови.
    — Погоди-ка, друг мой. Ты хочешь мне намекнуть, что возьмешь закон в свои руки и сам будешь охотиться за О'Бэнноном? Тогда должен тебя предупредить, что убийство даже такой вшивой крысы, как Рори, по закону все равно будет считаться просто убийством.
    Кевин Маккарти кивнул с самым серьезным видом.
    — Я знаю, — промолвил он. — Если я наткнусь на что-то менее абстрактное, Дэнни, то я снова обращусь к тебе.
    — Обязательно, — сказал Дэнни Мейган. — И будь осторожен. Такие, как Рори О'Бэннон, слишком круты для братьев-иезуитов, которые выращивают цветочки и размышляют над абстрактными вопросами.

    Кевин Маккарти не был детективом, но для него не составило труда найти адрес Рори О'Бэннона. Описывая полицейские расследования, газеты много писали о роскошном пентхаусе Рори в доме, примыкавшем к парку. Два вечера подряд после работы Кевин сидел на скамейке в парке. Он скармливал голубям специально принесенные в пакетике хлебные крошки и наблюдал за входом в жилой дом. Однако он так и не увидел никого, кто хотя бы отдаленно напоминал Рори. В третий вечер он ушел из магазина пораньше и занял свой наблюдательный пост, даже не поужинав. На этот раз его бдение было вознаграждено. Из стеклянно-хромированного подъезда шикарного дома вышел с важным видом крупный мужчина с дерзким выражением лица и непослушными рыжими волосами, обрамлявшими поля его
шляпы-хомбурга*
  Homburg (нем.) — мужская шляпа из фетра с продольным заломом наверху, загнутыми вверх полями и лентой по тулье. Производство шляп такого фасона началось в городе Бад-Хомбург (Германия) на шляпной фабрике Филиппа Меккеля.
. С обеих сторон от мужчины шли два бугая с непроницаемыми лицами. Плечи их пиджаков были нелепо подбиты, а шляпы казались на размер больше, чем нужно. Все трое сели в ожидавший их лимузин, черный и блестящий, как катафалк. Кевин не видел Рори с тех пор, как юного хулигана отправили в исправительную школу, но узнал его без особого труда. Газеты пестрели фотографиями О'Бэннона. Рори стал намного выше ростом, у него появилось брюшко, но дикое, жестокое выражение лица осталось прежним. Целую неделю Кевин по вечерам садился на скамейку и кормил голубей. И каждый вечер в поле его зрения появлялись Рори, мужчины с непроницаемыми лицами и большая машина, похожая на катафалк. Распорядок дня Рори казался таким же устоявшимся, как и у любого респектабельного гражданина. Его расписание от вечера к вечеру менялось всего на несколько минут.
    Каждый раз после окончания своей вечерней вахты Кевин Маккарти не испытывал никаких угрызений совести. Голуби были такие жирные, что, казалось, вот-вот лопнут: другие люди тоже их подкармливали. Теперь Кевин Маккарти знал, где найти Рори О'Бэннона, когда тот ему понадобится.
    Во вторую субботу после своего возвращения в мир шума, горячечной спешки и яростно-злых людей Кевин сел на автобус и поехал в спокойную деревушку на Гудзоне — там располагалась семинария. Все священники, в принципе, обычные люди, и, как у обычных людей, у них могут быть свои хобби. Отец Фрэнсис увлекался фотографией. У него был фотоаппарат со сменными объективами и фильтрами, а одну большую кладовую он переоборудовал в темную проявочную комнату. Отец Фрэнсис фотографировал других священников, семинаристов и братьев-монахов за работой, учебой и богослужениями. Из личной симпатии он в свое время научил Кевина Маккарти таким тонкостям, как определение выдержки и установка диафрагмы.

    В тот солнечный субботний день отец Фрэнсис был вне себя от радости, когда Кевин Маккарти вошел в его кабинет, заставленный гипсовыми фигурками святых, задумчиво склонившимися над темными рядами книжных корешков. Отец Фрэнсис подумал, что блудный брат вернулся, и хотя священник сомневался, что сможет за короткий срок найти
откормленного теленка*
  Намек на евангельскую притчу о возвращении блудного сына, когда радостный отец приказал по такому случаю заколоть откормленного теленка и устроить большой праздник.
, он был полностью готов к тому, чтобы в честь такого праздника отыскать на кухне семинарии лучшие консервы и торжественно их открыть. Когда же отец Фрэнсис понял, что Кевин вернулся не насовсем, а всего лишь для того, чтобы позаимствовать фотоаппарат и воспользоваться его темной комнатой, морщинистое лицо старого священника вытянулось.
    — Все дело в твоей безумной одержимости этим О'Бэнноном? — спросил он.
    — Я видел его несколько раз, но только издали, — уклончиво ответил Кевин.
    Озадаченный старик разрешил Кевину воспользоваться фотопринадлежностями, хотя его не покидало странное предчувствие, что камера и химикаты могут быть использованы для каких-то сатанинских целей.
    Кевин захватил с собой дневник. Он сфотографировал несколько страниц, которые заранее пометил. Потом проявил негативы, отпечатал снимки и повесил их на стойку сушиться перед маленьким электрическим вентилятором отца Фрэнсиса.
    В ожидании, пока высохнут отпечатки, Кевин со священником выпили по бокалу вина, и Кевин рассказал отцу Фрэнсису о братьях Джильберто и их доброте, а также о Дэнни Мейгане. Он избегал разговоров о снимках, которые он сделал, или о своей покойной сестре, или о Рори О'Бэнноне. Позже, когда отпечатки высохли, Кевин вложил их в конверт, сунул конверт в карман и попрощался со старым священником.
    Отец Фрэнсис пожал Кевину руку.
    — Сын мой, — сказал он, — оставь Божье дело Богу. Я еще не сообщал о тебе отцу-настоятелю.
    — Рори О'Бэннон не имеет к Богу отношения, отец, — ответил Кевин Маккарти.
    Следующие два дня Кевин почти ничего не делал, только присматривал за прилавком в магазине, ел, когда был голоден, сидел у окна в своей комнате и мысленно сочинял текст письма.

    "Дорогой Рори,
    вероятно, ты помнишь меня по нашему детству или благодаря моей покойной сестре Роуз Кэтлин, упокой Господь ее душу. Я пишу тебе, потому что Роуз Кэтлин вела дневник, который сейчас находится у меня. Прилагаю фотокопии некоторых страниц. Ты заметишь, что твое имя, а также имя мистера Мартелло и других упоминаются довольно часто.
    Я еще не решил, что делать с этой небольшой тетрадкой. Полагаю, мой долг — передать ее властям. Но прежде чем я это сделаю, я хотел бы поговорить с тобой. Если хочешь все обсудить до того, как я обращусь в полицию, ты должен в точности следовать моим инструкциям.
    В следующее воскресенье ровно в 15:15 ты должен прийти в квартиру по адресу, который я напишу ниже. Ты должен быть один. Я могу наблюдать за улицей из своего окна, и если с тобой будет кто-то еще, их в дом не пустят. Тебе так же не откроют дверь в любое время, кроме как ровно в 15:15 в воскресенье.
    Конечно, ты можешь опасаться ловушки. Но я тебе обещаю, что ты застанешь меня совершенно одного; а ты ведь помнишь, что я совсем не силач. Думаю, не стоит также предупреждать, что ты должен прийти без оружия. Согласись, Рори, глупо давать полиции такую явную улику против себя.
    Если ты не придешь в следующее воскресенье ровно в 15:15, я отправлюсь прямо в полицейский участок, и дневник будет там уже к 15:30. Если так случится, то и ты, и мистер Мартелло, и все другие, несомненно, будете арестованы, а уж я позабочусь о том, чтобы мистер Мартелло узнал, что именно ты мог предотвратить его арест, просто поговорив со мной.
    Кевин Маккарти".

    Кевин отправил по почте письмо, приложив к нему фотографии страниц из дневника. Потом он зашел в скобяную мастерскую на Бликер-стрит и заказал дубликаты ключей от двери подъезда своего дома и от двери своей квартиры. Затем Кевин отправился в полицейский участок на Мерсер-стрит и поднялся по лестнице в кабинет детектива.
    Когда они с Дэнни снова уединились в кабинете для допросов, Кевин сказал:
    — Дэнни, я перешел от абстрактных вопросов к конкретным делам. Если в следующее воскресенье днем ты сделаешь все в точности так, как я скажу, то, возможно, ты сможешь арестовать Рори О'Бэннона, имея при этом достаточно доказательств его вины.
    Он протянул детективу дубликаты ключей.
    — В следующее воскресенье приходи в 15:30 по этому адресу.
    Он написал адрес своего дома на листке бумаги и протянул его Дэнни Мейгану.
    — Воспользуйся большим ключом, чтобы открыть дверь подъезда. Поднимись на один лестничный пролет. Потом зайди в квартиру слева от лестницы. Дверь открой маленьким ключом. Это все, что тебе нужно сделать. Если ты дорожишь своим значком и, возможно, ожидаешь повышения по службе, то приходи ровно в 15:30, ни минутой раньше, ни минутой позже.
    Дэнни Мейган начал бурно протестовать. Он потребовал Кевина объяснить, что тот задумал, и предупредил, что Рори О'Бэннон опасен как гремучая змея.
    Кевин заставил друга замолчать.
    — Или ты играешь по моим правилам, — сказал он, — или я все прекращаю.

    Следующей проблемой для кроткого брата стало приобретение оружия. Кевин мало что смыслил в таких делах, но считал, что для покупки огнестрельного оружия необходимо иметь какое-то разрешение. Он не мог придумать ни одной веской причины, по которой имел бы право претендовать на получение официальной лицензии. Проще было воспользоваться одной из охотничьих винтовок, которые братья Джильберто держали в шкафу в задней комнате своего бакалейного магазина. Однако взять винтовку из шкафа — это была уже моральная проблема. В своей душевной простоте Кевин Маккарти четко отличал правильное поведение от неправильного. Но выбирать между двумя грехами — совсем другое дело. В конце концов, решил Кевин, ложь, возможно, менее тяжкий грех, нежели воровство. Однажды утром, перед тем как остальные братья Джильберто пришли в магазин, Кевин подошел к Джакомо, старшему из братьев. Кевин был уверен, что из всех троих Джакомо окажется самым доверчивым.
    — Мистер Джакомо, — сказал он, переживая о том, как фальшиво, должно быть, звучит его голос, — в следующее воскресенье мой друг пригласил меня в лес на охоту. Не могли бы вы одолжить мне одну из ваших замечательных винтовок?
    Джакомо оказался не столь доверчив. Он пристально посмотрел на Кевина и покрутил кончики своих усов.
    — Ты! На охоту! Да ведь я помню, как твой отец хотел научить тебя стрелять, когда ты был еще мальчишкой. У тебя ничего не получалось. А теперь ты вдруг решил пойти на охоту. И стрелять ты будешь, как мне кажется, не в белок или кроликов. Нет, парень, винтовку я тебе не дам.
    Старик еще раз — с явным возмущением — подкрутил кончики своих усов.
    — Кроме того, — добавил он, — у тебя нет охотничьего билета.

    Позже в тот же день Джакомо отвел Кевина в сторонку.
    — Прости, я не хотел быть грубым, — сказал он. — Я уже стар, и я знал твоего отца, упокой Господь его душу. Поэтому послушай моего совета. Ты не создан для насилия. Наказаниями пусть занимаются Господь Бог и полиция.
    Стало быть, братья Джильберто тоже знали о его сестре и Рори О'Бэнноне. Казалось, все были в курсе этой истории — все, кроме Кевина Маккарти. Он был слишком занят садовыми цветочками.
    В конце концов, Кевин был вынужден совершить два греха. Он уже солгал. Это был первый грех. Теперь же ему предстояло решиться на кражу.

    В пятницу, через два дня после того, как он отправил письмо, Кевин выглянул в окно магазина и увидел двух мужчин, разглядывавших дом, в котором он жил. Плечи пиджаков мужчин были нелепо подбиты, а шляпы казались на размер больше, чем нужно. Большого и черного, как катафалк, лимузина не было видно, как не было видно и Рори О'Бэннона. Двое мужчин с непроницаемыми лицами пошли по улице к кафетерию на углу. Вскоре они вернулись и зашли в бакалейный магазин Джильберто. Громилы, должно быть, поговорили с барменом кафетерия, который тоже знал Кевина с детства, поскольку рос с ним на одной улице.
    Мужчины сразу направились к Кевину. Тот в это время делал для рабочего с соседней стройплощадки "богатырский сэндвич": начинял разрезанную вдоль чиабатту пряным мясом и сыром. Когда двое мужчин увидели, каким тщедушным и кротким был Кевин, они переглянулись и чуть не прыснули от смеха. Кевин закончил с сэндвичем и вопросительно посмотрел на двух мужчин с непроницаемыми лицами, как будто никогда раньше их не видел.
    — Сделай мне такой же, — сказал первый мужчина, указывая на огромный сэндвич.
    — Сделай два, — присоединился второй мужчина.
    Кевин приготовил сэндвичи, потом спросил:
    — С горчицей?
    — Да, с горчицей, — отозвался тип с непроницаемым лицом.
    — Точно, — вторил его напарник.
    — И газировку, — сказал первый.
    — Две бутылки, — подхватил второй.
    Никого из братьев Джильберто рядом не было. Кевин открыл бутылки с газировкой и поставил их на стойку. Не спуская глаз с Кевина, один мужчина с непроницаемым лицом достал из кармана складной нож, раскрыл его, разрезал сэндвич пополам, после чего спросил:
    — Ты ведь Маккарти?
    — Верно, — ответил Кевин.
    — В воскресенье, — сказал громила, — к тебе придет человек. В 15:15. Будь с ним вежлив. Дай ему то, что он хочет. Мы будем рядом, снаружи.
    Он положил на стойку свой нож. Закрывать его не стал.
    Мужчины принялись за сэндвичи и газировку. Пока они ели и пили, они не спускали с Кевина глаз.
    Поев, мужчины расплатились, оставив Кевину полдоллара чаевых. Первый громила забрал со стойки свой нож, сложил его и сунул в карман.
    — Будь вежлив, — повторил он.
    Мужчины ушли из магазина, не оглядываясь.

    В субботу, когда Кевин занялся тем, что он назвал "работой дьявола", было тепло и солнечно. На Бликер-стрит царило праздничное оживление: юные итальянки в накрахмаленных платьях с оборками держали в руках букеты белых и красных роз. После первого причастия все девочки были в мечтах и грезах.
    В полдень Кевин вышел из дома и, перейдя через улицу, направился к бакалейному магазину. Кивнув нескольким бездельникам, ошивавшимся поблизости, он открыл дверь своим ключом. Люди знали, что Кевин работает в магазине, поэтому никто не обратил внимания на то, что он пришел сюда в то время, когда магазин должен был быть закрыт.
    Кевин сразу прошел в заднюю комнату и щелкнул выключателем. Зажглась тусклая лампочка. Из ящика, где братья Джильберто держали инструменты, он достал отвертку. Дверь чулана, где хранилось оружие, была заперта на висячий замок, дужка которого была продета через два кольца, ввинченных в стену и дверь. Через пять минут Кевин снял одно из колец. Дверь со скрипом открылась.
    Кевин Маккарти ни разу в жизни не нажимал на спусковой крючок винтовки, но кое-что об огнестрельном оружии он все же знал. В надежде заинтересовать сына охотничьим делом, отец заставлял Кевина чистить его винтовки.
    Кевин выбрал достаточно тяжелую и хорошо сбалансированную винтовку "Марлин". Он снял ее со стойки и зарядил нужным патроном. Он не чувствовал себя таким уж виноватым из-за того, что берет оружие. Когда дело будет сделано, он вернет винтовку на место. Вернуть патрон он, конечно, не сможет. После того, как пуля выпущена, она уже никому не нужна. Но Кевину и требовалась-то всего лишь одна пуля.
    Кевин достал из кармана дневник сестры и положил его туда, где до этого покоилась винтовка "Марлин". Для такой важной улики это было достаточно безопасное укрытие.
    Потом Кевин оторвал от рулона длинный кусок широкой оберточной бумаги и завернул в нее винтовку. Он постарался сделать достаточно бесформенный по виду сверток, который затем обмотал толстой веревкой.
    Кевин вновь прикрутил к стене кольцо, на котором все так же висел замок, покинул магазин и вернулся в свою квартиру, неся под мышкой большой сверток.
    Дома он развернул винтовку. Веревку и бумагу сунул в жестяную корзину для мусора, на которой были нарисованы белые лилии. Прислонил заряженную винтовку к подоконнику, скрыв ее за шторой. Потом взял со стола Библию и уселся в кресло возле окна. На часах было только 12:30.
    В десять минут четвертого Кевин взглянул на громко тикающий будильник, положил Библию себе на колени, придвинулся к подоконнику и посмотрел в окно. Он увидел подъезжающий лимузин, большой и черный, как катафалк. Лимузин очень медленно проехал перед домом. Кевин увидел размытое лицо, прижавшееся к окну машины.
    Автомобиль остановился на углу. Из кабины выбрались трое мужчин. Одним из них был Рори О'Бэннон. Двое других были в пиджаках с нелепо подбитыми плечам и в шляпах на размер больше, чем нужно. Кевин улыбнулся. Рори побоялся приходить один. "Мы будем рядом, снаружи", — сказал тот громила.
    Двое мужчин как будто о чем-то спорили с Рори. Наконец один вернулся к лимузину. Другой быстрым шагом пошел по улице и занял пост возле магазина Джильберто. Рори О'Бэннон подошел к подъезду дома Кевина, изучил список жильцов.
    В квартире Кевина зазвенел звонок. Было ровно 15:15.
    Кевин положил Библию на стол, затем нажал на кнопку механизма, открывавшего дверь подъезда. Выглянул в окно, дабы убедиться, что в дом вошел только Рори. Потом слегка приоткрыл дверь своей квартиры и вернулся в кресло у окна. Сквозь штору он чувствовал твердость приклада винтовки. Старая деревянная лестница скрипела под тяжелой поступью Рори О'Бэннона.
    В дверь тихонько постучали.
    — Входи, Рори. Я тут один.
    Крупная фигура Рори О'Бэннона заполнила весь дверной проем. Подозрительным взглядом Рори окинул всю комнату. Потом здоровяк в три шага подскочил к креслу у окна, схватил Кевина под руки и грубо потянул его вверх. Не говоря ни слова, Рори похлопал Кевина по карманам и подмышкам. Затем он толкнул Кевина обратно в кресло, рывком открыл дверцу чулана и заглянул внутрь. Рори даже заглянул под кровать. Наконец он был удовлетворен.
    Рори задумчиво посмотрел на Кевина Маккарти, коротко, но весьма неприятно рассмеялся, уселся на краешек стула и прорычал:
    — Дневник у тебя? Что это вообще за дела?
    — Здесь дневника нет, — ответил Кевин. — Он спрятан в месте, известном только мне. Ты, конечно, можешь помешать мне отнести дневник в полицию. Но давай постараемся понять друг друга. Однажды, Рори, ты избил меня, пытаясь заставить кое-что сказать. Я этого не сказал. И ты разозлился... Я, кстати, знаю, что внизу дежурят твои люди. Однако вы не сможете меня похитить. Бликер-стрит — оживленная улица. Вам не удастся незаметно затащить меня в вашу большую машину.
    — Сколько ты хочешь? — спросил Рори. — Хотя, постой. Сначала я должен тебе кое о чем сказать. Твой дневник ничего не стоит. И знаешь, почему? Потому что твоя сестренка была наркоманкой и бродяжкой. Судьи и присяжные не верят многому из того, что пишут наркоманы. Но это все равно может вызвать некоторые проблемы. А Мартелло лишних проблем не любит. Он кое-что заплатит, чтобы его избавили от неприятностей.
    Кевин Маккарти украдкой взглянул на часы. 15:23. Еще семь минут. Возможно, он неправильно рассчитал время. Возможно, ему следовало выделить всего десять минут вместо пятнадцати. Он сделал вид, что обдумывает сумму, которую намерен просить. Будильник тикал громко, но время шло слишком медленно.
    Наконец Кевин сказал:
    — Рори, мне не нужны деньги. Я дал иезуитский обет бедности. Я всего лишь хочу доказать одну теорию. Да будет тебе известно, что иезуиты — величайшие теоретики.
    Часы тикали. 15:25. Еще пять минут.
    — Не говори загадками, — сердито сказал Рори. — Что ты пытаешься доказать?
    — Я всегда предполагал, что ты трус, Рори. И я хочу это доказать.
    Лицо Рори О'Бэннона покраснело. Он поднялся со стула и сделал шаг к тщедушному, но спокойно сидевшему в кресле человечку. В руках Кевина Маккарти неожиданно появилась винтовка. Дуло было направлено прямо на Рори О'Бэннона.
    15:26.
    — Не подходи ближе, Рори, — предупредил Кевин Маккарти. — Винтовка заряжена. Садись на стул.
    Рори сел.
    — Ну, ты и хитрец, — проворчал он.
    — Нет, Рори, — сказал Кевин Маккарти. — Как я и обещал, ты получишь свой шанс. Но, думаю, ты трус. Мне кажется, у тебя не хватит смелости убить человека. Я хочу доказать, что ты этого не сможешь сделать.
    15:27.
    Кевин выглянул в окно. Большая черная машина все еще стояла на углу. Мужчина с непроницаемым лицом неподвижно застыл на другой стороне улицы. Потом Кевин увидел Дэнни Мейгана. Детектив двигался по тротуару безумно медленно.
    — Через минуту, Рори, я выйду из этой комнаты, — сказал Кевин Маккарти. — Я собираюсь забрать дневник и пойти с ним прямо в полицию. Есть только один способ не допустить этого. Ты можешь меня убить.
    — У тебя поехала крыша! — воскликнул Рори. — Слушай, я заплачу, понимаешь? Я заплачу, сколько скажешь. Если хочешь, можешь отдать деньги церкви.
    Дэнни Мейган уже стоял перед домом. Он сверялся с листком бумаги: уточнял адрес. Вот он начал подниматься по ступенькам крыльца.
    Кевин Маккарти встал с кресла. Пересек комнату и остановился у двери. Он услышал шаги: Дэнни Мейган поднимался по лестнице. Кевин бросил винтовку на колени Рори О'Бэннону и сказал:
    — Она на предохранителе. Повернешь маленький рычажок справа — и можно стрелять. А я ухожу. Так что это твой последний шанс.
    Он взялся за дверную ручку.
    — Или прямо сейчас застрели меня, Рори, или я пойду в полицию. И обязательно убедись, что ты меня убил, иначе я заговорю и скажу полицейским, где найти дневник.
    Рори с изумленным видом поднял винтовку.
    В коридоре послышались осторожные шаги.
    — Прощай, Рори О'Бэннон, — сказал Кевин Маккарти, поворачивая дверную ручку.
    Внезапно маленькая комната огласилась грохотом.
    Кевин Маккарти рухнул на пол.
    Самый кроткий из братьев прожил еще 60 секунд. Но для него это было достаточно долго.
    Он прожил достаточно долго, чтобы услышать, как распахнулась дверь, и увидеть на пороге Дэнни Мейгана с револьвером в руке. Он прожил достаточно долго, чтобы услышать бесполезный щелчок спускового крючка разряженной винтовки. Он успел услышать, как винтовка упала на пол, и как Рори закричал:
    — Не стреляйте в меня! Не надо!
    Самый кроткий из братьев прожил достаточно долго, чтобы понять: теперь Рори О'Бэннон непременно умрет на электрическом стуле за убийство Кевина Маккарти.
×

Подробная информация во вкладках

Поучительная история.
И к родителям, и к детям надо относиться одинаково хорошо.

Добрые люди перевели и озвучили 8-й эпизод пятого сезона телесериала ‘Альфред Хичкок представляет’, который является экранизацией данного рассказа, и теперь у нас есть возможность с ним ознакомиться.

Итак. Победитель и два номинанта. Добавил рассказ Д. Александра: "Самый кроткий из братьев". Если бы я выбирал, то премию получил бы именно этот рассказ.

Дэвид Александр "Самый кроткий из братьев"

Необычный рассказ. Нестандартный.
Правосудие восторжествовало. Но какой ценой!

С. Эллин ‘Метод Блессингтона’ ｢1957｣ +

С. Эллин ‘Метод Блессингтона’ ｢1957｣ +

С. Эллин "Метод Блессингтона"

С. Эллин "Метод Блессингтона"

Д. Александр: "Самый кроткий из братьев"

Re: С. Эллин ‘Метод Блессингтона’ ｢1957｣ +