Зрелый муж в состоянии панического ужаса — зрелище само по себе не очень приятное, но еще хуже, когда паника охватывает сильных мира сего. Яков II, король Англии, Шотландии и Ирландии, герцог Йоркский, граф Ольстер и герцог Нормандии, заламывая руки, с трясущимися губами и глазами, бегающими от страха по сторонам, метался в переднем зале Дублинского замка.
   — Лошади готовы? — остановился он, требовательно обращаясь к Генри Фицджеймсу, лорду великому приору Англии, который беспокойно переминался с ноги на ногу у большой двери в мощеный внутренний двор. Уже в который раз задавал он этот вопрос своему сыну нетерпеливым, гневным голосом.
   — Ваше Величество, лейб-гвардия еще не полностью собрана...
   — Покарай Господь этих нечестивцев! Где их так разобрало, что они готовы пренебречь жизнью короля?
   — Сир, в такое время трудно достать свежих лошадей. Его светлость, герцог Пауис, сбился с ног, рыская по дворам.
   — Светает уже, — король трясущейся рукой потянулся к окнам. — Разве не понятно доложили разведчики, что дозоры моего зятя Уильяма, принца Оранского, — его лицо скривилось при упоминании ненавистного родственника, — стоят в пушечном выстреле от стен города?
   — Донесения преувеличивают опасность, Ваше Величество. Полки моего брата, его светлости Бервика, выдвинулись далеко на север, и нет никаких оснований для паники.
   Король не слушал.
   — Люди, подобные тем, кто стекается под знамена принца Оранского, схватили и неправедным судом отправили на плаху моего отца, когда мне было шестнадцать лет. Они отрубили ему голову прямо на ступенях Уайтхолла. Я не намерен повторить участь отца! До конца этой ночи мы должны выехать к морю хоть на дохлых клячах. Ясно тебе?
   Лорд великий приор Англии милостиво подчинился приказу короля.
   
   Ее светлость, леди Фрэнсис, герцогиня Тирконнелл, поднялась рано, чтобы засвидетельствовать почтение сбегающему из Дублина монарху. Делала она это с нескрываемым презрением. В зале находился лорд-мэр Дублина, Теренс Макдермотт, рядом с ней стоял отец Taaфe, капеллан мужа, который только что прибыл в город. Ее муж, Ричард Джеймс, лорд-лейтенант Ирландии, командир кавалерийского полка, сейчас рисковал жизнью надподступах к Дублину, давая отпор армии принца Оранского у Ривер-Бойн. Ее светлость изо всех сил старалась успокоить короля.
   — Ваше Величество, ирландская армия мужественно сдерживает наступление принца Оранского. Время еще есть. Вы в безопасности.
   — Сдерживает? — Король усмехнулся, повернувшись к ней обезумевшим лицом. — Кого же они сдерживали под Олдбриджем, мадам, когда принц и его люди переправлялись через Бойн? Трусы, все до одного. Драпали от Уильяма, как визгливые шавки. Ваши ирландцы, мадам, хорошие бегуны.
   Губы ее светлости дернулись в негодовании. Она не была ирландкой. Она родилась неподалеку от Сент-Олбанса в Хартфордшире, но преисполнилась решимости стать на защиту чести своего мужа и его соотечественников перед лицом несправедливых обвинений со стороны короля.
   — Не такие хорошие, как их король, которого я видела бегущим впереди всех.
   Ее спутники не смогли скрыть улыбок. Они знали, что король первым прискакал в ночной город с криком: “Все пропало!”, уклонившись от прямой стычки на берегу Бойна.
   — Лошади поданы, Ваше Величество, — раздался голос лорда великого приора, чье неожиданное возвращение в зал спасло короля от мучительного поиска достойного ответа.
   Джеймс[1] быстро повернулся.
   Прощальных слов для жены лорда-лейтенанта Ирландии, герцогини Тирконнелл, у него не нашлось. Король, подбегая к дверям, казалось, забыл о ее присутствии, впрочем, как и обо все остальном. Но тут его пронзила какая-то мысль, и он развернулся, ударив бледным кулаком в ладонь:
   — Чума на мою голову. Никто не смеет так разговаривать со мной!
   Лорд великий приор с недоумением наблюдал за отцом, который, отчего-то передумав, поспешил к небольшому кабинету, где провел последние часы за написанием приказов на имя графа де Лозена, главнокомандующего королевской армии. Король бросился к столу. Хвала Господу, что он вспомнил. Кованая шкатулка незатейливой формы ждала его там, где он ее оставил. Он взял ее со стола, открыл замок и поднял крышку. Внутри все переливалось. Поверх алмазов, изумрудов и других изысканных драгоценных камней лежал сверкающий сапфир шириной в дюйм и длиной около полутора дюймов. Стюарт считал его гордостью своей коллекции. Карл II, брат Якова, буквально выхватил камень из рук Кромвеля после поражения в Вустере. В нем заключалась его королевская судьба, по крайней мере достойное человеческое существование точно. Последняя жемчужина в короне Стюартов. Он стукнул крышкой и повернул ключ.
   — Этот ларец пребудет со мной, пока я жив. Он гарантия выживания Стюартов, — хриплым голосом призвал он в свидетели лорда великого приора. — Теперь гони в Уотерфорд во весь опор.
   Не говоря ни слова, он пронесся мимо леди Тирконнелл, на что та ответила дежурным реверансом. Каждое ее движение было пронизано насмешкой. Остальные просто склонили головы.
   Леди Тирконнелл выждала паузу, пока не услышала во дворе топот копыт покидающих замок лошадей. И тогда ее лицо перекосилось от презрения.
   — Интересно, знает ли Его Величество, как добрые ирландские подданные отзываются о своем короле? — мрачно улыбнулась она, увидев постные лица лорда-мэра Макдермотта и отца Taaфe. — Я выучила ирландский от своей горничной. "Seamus an Chaca — Джеймс Дерьмо!"; — говорили они. Мнится мне, что сестрица моя, Сара, была права, соглашаясь со своим мужем, графом Мальборо, что эти края вздохнут свободнее, если такого мелочного, хитрого и малодушного человека, как Джеймс Стюарт, не будет на троне.
   —
   Граф Сальваторе Вольпе, из Ордена благородных рыцарей Господа Нашего, папский телохранитель, на мгновение задержался у высоких, богато украшенных дверей с позолоченной резьбой и медной оковкой. Он оправил саблю и поднес руку к галстуку, придав должное положение, затем нервно кивнул sacredotti, что готов. Молодой служка ударил в дверь два раза и по-хозяйски сообщил открывшему:
   — Граф Вольпе, префект-кавалер Ордена благородных рыцарей Господа Нашего.
   Вольпе шагнул вперед и замер от неожиданности. Вместо кардинала Йорка из Фраскати его встретил румяный незнакомец с темными волосами в безукоризненно сшитой по последней моде одежде. Светлокожий и с манерами иностранца, он приветствовал Вольпе по-итальянски, бегло и учтиво, словно говорил на родном языке.
   — Я удивил вас, граф? — заметил встречающий. — Сожалею, но мне велено переговорить с вами, прежде чем я передам о вас господину. Я...
   — Маркиз Гленбахат, — Вольпе с трудом произнес шотландское имя.
   — Вы хорошо информированы, граф.
   — Осведомленность — мой долг, маркиз, ибо я отвечаю за безопасность всех господ кардиналов Святой Матери Церкви, собравшихся здесь.
   — В таком случае, может быть, вы тем же образом скажете, кто мой хозяин? Я хочу предупредить вас, что ваша встреча с ним вызвана весьма неблагоприятными обстоятельствами, знать о которых за этими стенами предосудительно. До того как проследовать за мной, вы должны гарантировать сохранение полученных сведений в строжайшей тайне.
   — Не зная сути дела, я не могу дать клятвы, — ответил Вольпе. — Но если это не оскорбительно для Святого Престола, что является для меня единственным условием, я обещаю, что отнесусь к вопросу со всей осторожностью. Надеюсь, теперь я могу услышать причину, по которой ваш патрон хочет знать моего совета?
   Лорд Гленбахат задумался.
   — Я передам ему.
   Он подошел к внутренней двери, осторожно открыл ее и объявил о прибытии Вольпе.
   Граф пересек зал с мраморным полом и достиг камина, искусно выложенного из того же камня. В кресле у огня его ожидала сухая фигурка в мантии кардинала. Вольпе остановился и наклонился, чтобы облобызать перстень на дряхлой кардинальской руке.
   Он осведомился, как должен обращаться к человеку, признанному многими законным королем Англии, Шотландии и Ирландии, но которого знал как епископа Фраскати, более известного своим коллегам-прелатам под именем кардинал Йорк.
   — Эминенце[2], — пробормотал тот, когда к его епископскому перстню приложились губами. — Вольпе беззвучно выпрямился, вглядываясь в бледное лицо и темные глаза Генриха Бенедикта Марии Клемента Стюарта, внука и единственного уцелевшего наследника Якова II, покинувшего за век до того свое королевство, чтобы провести остаток жизни в изгнании. После смерти своего старшего брата, принца Карла Эдуарда в 1788 году, кардинал под именем Генриха ІХ был провозглашен королем Англии и Шотландии. Последний претендент на английский трон из династии Стюартов.
   — Эминенце, чем я обязан такой чести? — спросил Вольпе, почтенно отступив в сторону. — Он знал, что лорд Гленбахат напряженно следит за ним, стоя у него за спиной.
   Старик тяжело вздохнул и поднял усталые глаза на префекта папской гвардии.
   — Вы знакомы с трагической историей моей семьи?
   “Эминенце” — Вольпе сделал это слово аффирмацией[3], но скорее из жалости к измученному старику. Тяжелые времена, однако, наступили для всех. Революционные орды Франции грабили и мародерствовали в итальянских селениях, папа Пий VI недавно упокоился в Валансе после шести месяцев пребывания в сане, и в его смерти подозревали вездесущих французских шпионов, а кардиналы никак не могли найти место, чтобы наконец собраться и выбрать нового Святейшего Отца. Они были изгнаны из Рима французской армией. Вольпе с болью вспомнил, что сидящий перед ним старик вынужден был бежать из Фраскати, так как его виллу разграбило французское войско. И сейчас, в надежде избрать нового Святейшего, кардиналы сидели здесь, в стенах старого бенедиктинского монастыря Сан-Джорджо-Маджоре на маленьком венецианском острове.
   Граф Вольпе совсем недавно возглавил старую аристократическую гвардию папских телохранителей. В представлении Святой Инквизиции это был молодой человек.
   Кардинал Йорк заговорил усталым тоном:
   — Вор проник в эти комнаты и унес бесценное сокровище.
   Глаза Вольпе расширились, но он промолчал. Через некоторое время кардинал продолжил:
   — Это семейная реликвия — драгоценности, которые отошли мне по завещанию моего брата Карла.
   Вольпе знал, что Карл Эдуард, претендент на английскую корону, известный распутник и пьяница, умер от апоплексического удара в Риме около десяти лет назад.
   — Эминенце, какие украшения пропали?
   — Все наследие трех веков моей семьи, сначала как королей Шотландии, затем Англии и Ирландии, — ответил старый кардинал, — и среди прочего великолепный Сапфир Стюартов. Я благополучно вывез украшения из Фраскати, так же, как мой дед привез их туда, когда вынужден был бежать. До этого мой двоюродный дядя спрятал их в надежном месте, после того, как его отца казнили заговорщики.
   Вольпе пытался сдержать мрачную усмешку.
   — Эминенце, вашей семье выпало немало испытаний, — заметил он, надеясь, что это прозвучало сочувственно.
   — Драгоценности Стюартов относятся к символам королевской власти и не являются предметом коммерческого торга, — вмешался лорд Гленбахат. — Они подтверждают правомочность притязаний Его Величества на престол, которые были узурпированы семейством герцога Брауншвейг-Люнебург-Целле, так называемого Ганноверского двора. Драгоценности должны быть возвращены, а виновник наказан.
   — Эминенце, я приложу все силы, чтобы довести это дело до немедленного и удовлетворительного разрешения. — Вольпе оставил ремарку лорда Гленбахата без внимания.
   Старик вздохнул и махнул рукой маркизу.
   — Вы получите список украденного у моего канцлера, лорда Гленбахата.
   — Вы сказали, что в ваши комнаты проникли, — спросил Вольпе. — Могу я осмотреть двери?
   Кардинал Йорк нервно кашлянул.
   — Я не хочу, чтобы меня поняли буквально, — сказал он немного раздражительно. — Ничто не указывало на проникновение, подтвердите, Гленбахат.
   Маркиз кивнул.
   — Ни двери, ни окна, ни даже сейф, в котором хранились драгоценности, не имеют признаков умышленного посягательства.
   Вольпе нахмурился.
   — Я полагаю, комнаты держатся запертыми, когда в них никого нет?
   — Конечно, хотя обычно кто-нибудь здесь находится. Кроме нас, есть еще мой телохранитель, полковник О'Салливан, и слуга Иэн.
   — Им разрешено заходить в комнату, где хранятся драгоценности?
   Кардинал кивнул.
   — Кому-нибудь еще?
   — Больше никому.
   — Не могли бы вы показать мне эту комнату? — спросил Вольпе после некоторого раздумья.
   Кардинал Йорк взглянул на своего секретаря.
   Лорд Гленбахат пригласил Вольпе следовать за ним.
   — Это спальня Его Величества, — сказал он, подходя к новой двери. Вольпе никак не мог привыкнуть к этой форме обращения. Объяснение он находил в том, что сторонники кардинала считали его законным королем. Гленбахат открыл дверь и указал на ключ в замке.
   — Этот ключ находится в распоряжении только Его Величества или у меня, когда Его Величество покидает комнату. В любом случае она всегда заперта из-за хранящихся драгоценностей.
   — Ключ единственный?
   — Так мне сказал настоятель этого монастыря.
   — А где лежали драгоценности?
   Лорд Гленбахат прошел вглубь комнаты, которую украшали фрески Палладио, построившего церковь Сан-Джорджо-Маджоре. Начинаясь от штукатурных стен, большинство из них поднималось к потолку, где их окаймляли витиеватые карнизы. Копия “Сбора Манны Небесной” Тинторетто, висевшая здесь с другими картинами, была выполнена учениками художника. Роскошная мебель заполняла пространство комнаты, в которой Вольпе заметил всего одно окно, выходившее, как он мог видеть, на внутренний двор. До земли, если смотреть из окна, было метров десять.
   Маркиз направился к изголовью кровати с правой стороны, склонился вперед и надавил на панель, которая, отодвинувшись в сторону, открыла небольшую железную дверцу. Он потянулся за ключом, лежавшем на столе, отворил дверцу и распахнул ее. За ней оказался миниатюрный металлический сейф, который был пуст, не считая некоторых бумаг.
   — Драгоценности лежали здесь, — сказал он, отстраняясь.
   Граф Вольпе быстро оглядел сейф. Осмотр ничего не дал, кроме того, что замок был не поврежден.
   — Где хранился ключ? — спросил он.
   — Насколько мне известно, Его Величество всегда носит его при себе.
   — Другого ключа нет?
   — Аббат, я снова сошлюсь на него, уверяет, что нет.
   Вольпе подошел к окну, которое было закрыто на задвижку. Повернув ее, он выглянул наружу, вернее, смог высунуть только голову, поскольку окно напоминало бойницу. Конечно, проникнуть через такое отверстие со стороны двора было невозможно даже с помощью длинной лестницы.
   — Кто знал о потайной панели и сейфе?
   — Помимо Его Величества и меня, только полковник О'Салливан и слуга.
   — Кроме ваших людей, полагаю, еще настоятель и прежние постояльцы, — сухо заметил Вольпе.
   — Но о драгоценностях они не могли знать, — ответил лорд Гленбахат.
   Вольпе признал это справедливым.
   — Тогда кто еще мог знать? Я спрашиваю об их существовании вообще, а не о точном местонахождении.
   — О королевских драгоценностях Стюартов? Я бы сказал, множество людей. При мне время от времени наезжали посланники узурпатора из Ганноверского двора, чтобы предложить сделку Его Величеству, покойному...
   — Покойному? — удивился Вольпе.
   — Покойному Карлу III, которому я служил, — раздраженно ответил Гленбахат. — И когда его брат взошел на престол, Ганноверы дважды посылали гонцов. Для них владение драгоценностями — путь к легитимизации своих притязаний. Но точное местонахождение знали только в доме. Конечно, полковник О'Салливан счел за лучшее, когда мы бежали из Фраскати, переправить драгоценности за границу, чтобы они не достались французам.
   Вольпе задумался.
   — Вы хотите сказать, что никто, кроме вас четверых, не знал, что драгоценности спрятаны здесь, в монастыре?
   — Именно это я и хотел сказать.
   — Тогда этот факт упрощает и одновременно усложняет мою миссию.
   Взгляд лорда Гленбахата требовал пояснения.
   — Давайте вернемся к Его Вели... Его Высокопреосвященству, — предложил Вольпе. — Я хотел бы установить точное время, когда драгоценности видели в последний раз.
   Пожилой кардинал все еще сидел перед камином, но теперь рядом с ним появился новый человек, наполняющий оловянный бокал глинтвейном. “Иэн, слуга”, — подумал Вольпе.
   — Эминенце, скажите, когда вы видели драгоценности в последний раз?
   Кардинал Йорк поджал губы.
   — Я думаю, что вчера. Я видел их в сейфе поздним вечером.
   — Вечером, Ваше Величество, — тут же уточнил Гленбахат. — Я напомню, вы собирались послушать вечерний звон Ангела[4], но почувствовали себя плохо и удалились на покой.
   — Ах, да, верно. Верно.
   — А почему заглянули в сейф? — спросил Вольпе.
   — Прибыли кое-какие бумаги, но Его Величество из-за недомогания отложил их просмотр, убрав в сейф, — ответил за кардинала Гленбахат.
   — Бумаги?
   — Секретная депеша от нашего главного агента в Лондоне, исключительно для глаз Его Величества и моих, — объяснил Гленбахат.
   — И она тоже исчезла?
   — Нет. Только драгоценности.
   — Итак, Эминенце, вы легли... и что потом?
   — Мой слуга Иэн принес мне горячего бренди, и, выпив его, я заснул и проспал до сегодняшнего утра.
   Вольпе бессознательно погладил подбородок.
   — Значит, ночь прошла спокойно?
   — Сон был крепким.
   — Маркиз, вы сказали мне, что было обычным правилом держать спальню Его Высокопреосвященства запертой?
   Гленбахат кивнул.
   — Не секрет, что Ганноверы, которых мы могли бы заподозрить в покушении на убийство, периодически оспаривают претензии Его Величества на трон Англии. Впервые за много лет мы оказались в более публичном месте, чем на вилле во Фраскати. Мы должны быть бдительны. Разумеется, вы должны знать, что на этом конклаве присутствуют представители духовенства, которые заявляют о своей преданности ганноверским узурпаторам. Некоторые ирландские епископы, соблазнившись обещаниями семинарий и смягчением уголовных законов против католической общины в Ирландии, были подкуплены.
   Например, архиепископ Дублинский, Трой, примкнув к отступникам, заявил, что только тех, кто выражает лояльность ганноверскому ставленнику в Лондоне, следует назначать ирландскими епископами. Он осудил восстание ирландцев в прошлом году и даже проповедует законодательный союз Ирландии с Англией и Шотландией. Если таковы настроения ирландских католиков, то дело Стюартов проиграно навсегда. Сторонники архиепископа Троя имели дерзость явиться сюда, в Венецию, чтобы участвовать в избрании нового Святейшего Отца.
   Было видно, что лорд Гленбахат искренне озабочен ухудшением политической обстановки.
   — Значит, спальня была заперта?
   — Его Величество на ночь запирает дверь изнутри. О'Салливан и Иэн по очереди дежурят снаружи. Это соблюдается неукоснительно.
   — И прошлой ночью такой порядок сохранился?
   — Да.
   — Итак, когда обнаружили пропажу?
   — Примерно в середине утра, — ответил Гленбахат.
   — При каких обстоятельствах?
   Ответил кардинал:
   — Я встал рано, и Иэн помог мне одеться, чтобы я мог пойти в церковь послушать Ангела и мессу. Выйдя из спальни, я запер за собой дверь, как делаю обычно. По возвращении я отпер дверь, чтобы Иэн мог убраться в комнате и застелить кровать.
   — Он делал это при вас?
   Кардинал покачал головой.
   — Я сидел здесь с лордом Гленбахатом. Мы разбирали переписку. Я продиктовал несколько писем, ибо его светлость ведет дела моего секретариата, а также канцелярии. — Губы старика тронула слабая улыбка. — Для королей Англии и Шотландии изгнание всегда было тяжким бременем.
   — Срочность с секретной депешей нашего агента побудила меня открыть сейф, — добавил Гленбахат. — Я увидел, что шкатулка с драгоценностями исчезла. Сначала мы допросили своих людей. Его Величество пришлось бы просить помощи со стороны, если бы эта новость вышла за пределы. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
   Если это был вопрос лояльности, Вольпе решил проигнорировать его.
   — Итак, вы говорите, что кража, скорее всего, произошла между временем, когда Его Высокопреосвященство покинул спальню и отправился на утреннюю мессу, и временем, когда он вернулся в эту комнату, и что ни у кого не было возможности войти туда и взять драгоценности?
   Гленбахат беспомощно пожал плечами.
   — Вероятно, это так. Его Величество взял оба ключа. Иэн был здесь, как и я, в ожидании возвращения Его Величества. О'Салливан сопровождал Его Величество в качестве телохранителя. Мы бы наверняка услышали посторонний шум, но на взлом, как мы могли убедиться, ничего не указывало.
   — Значит, у того, кто взял драгоценности, был ключ, — заметил Вольпе.
   — Нас заверили, что другого ключа нет. Ни ключа от сейфа, ни в спальню.
   — С вашего позволения, Эминенце, я хотел бы поговорить с вашим слугой, Иэном, а также с полковником О'Салливаном, — сказал Вольпе.
   — Они не добавят ничего нового к тому, что рассказал лорд Гленбахат, — слабо возразил старый кардинал.
   Вольпе мягко улыбнулся.
   — В таком расследовании, как это, Эминенце, лучше всего подтверждать вещи из первых уст. Слово здесь, жест там могут рассказать больше, чем... И все же, с вашего позволения, я настаиваю на встрече с ними в их комнатах и привычной для них обстановке.
   
   Сначала он расспросил слугу, Иэна, у которого служить Стюартам начал еще его шотландский прадед, но правнука с родиной теперь связывало только имя. Это был молодой человек, легко возбудимый, с римским акцентом и манерой быстро говорить, произнося полдюжины слов на одном дыхании и, через паузу, произнося еще столько же. Сначала Вольпе решил, что парень немного простоват, но потом понял, что причиной тому неискушенность юных лет. Он подтвердил все, что сказали кардинал и Гленбахат. Утром он не покидал комнат, так как в его задачу входит поддержание чистоты и порядка во всех комнатах. Все то время и до момента возвращения кардинала Йорка и полковника О'Салливана он находился в пределах видимости маркиза Гленбахата, который работал в главной комнате с бумагами.
   Затем граф Вольпе посетил полковника О'Салливана.
   О'Салливан был высоким, улыбчивым человеком с гривой золотисто-рыжих волос и красным лицом. В отличие от других людей кардинала, которые происходили из изгнанников, О'Салливан был родом из Ирландии, но провел десять лет в Диллонском полку ирландской бригады на французском довольствии, пока французская революция не привела к ее расформированию в 1792 году. Многие ирландские семьи на службе Франции поднялись, чтобы облагородиться во французскую аристократию. Новое Национальное собрание Французской Республики не доверяло лояльности ирландских полков, так как многие из командиров объявили себя роялистами.
   Полковник О'Салливан направил стопы в Рим и предложил свои услуги семье Стюартов. На вкус Вольпе он был слишком напыщен, слишком болтлив. Люди настроения и грубого натиска, вспыхивающие как порох, кажутся недолговечными сами по себе.
   Вольпе допросил его в маленькой, скудно обставленной спальне, в которой не было места ни для чего, кроме походной кровати, холщового деревенского стула и дорожного сундука. Вольпе сел на сундук и жестом пригласил полковника к разговору. О'Салливан с усмешкой опустился на кровать.
   — Похоже, это последний бросок костей для Стюартов. Вряд ли после такого удара Его так называемое Величество может позволить себе охрану вроде меня.
   Вольпе сдвинул брови. В тоне О'Салливана прозвучало определенное неуважение к тому, кого, как предполагал Вольпе, он считал своим законным королем.
   Увидев, как граф нахмурился, О'Салливан хлопнул себя ладонью по колену и рассмеялся.
   — Да благословит вас Господь, но я практичный человек. Конечно, Стюарты предоставили мне содержание после того, как французы распустили мой полк. Но я не настолько глуп, чтобы не знать, что французы ничего не имели против моей страны? Разве не Стюарты отправили в Ирландию тысячи и тысячи английских и шотландских колонистов? А другие тысячи, из наших, вынуждены были бежать во Францию, Испанию или Австрию. Я служу деньгам, а не человеку.
   Вольпе не верил своим ушам.
   — Вы либо кристально честный человек, либо глупец, — заметил он. — Вы только что дали мне повод подозревать вас в случившейся краже.
   О'Салливан ухмыльнулся.
   — Вы вольны обыскать мою комнату. То, что вы видите, это все мое имущество. Но что касается кражи этих драгоценностей... Почему бы и нет, я мог бы сделать это, если бы знал, где их прячут. До сегодняшнего утра я и слыхом не слыхивал про тайник в стене, пока этот перепуганный нахлебник, выскочка Гленбахат не начал рвать и метать. Не дал старику и рта открыть. За Иэна я не переживаю, помоги ему Бог, он знает свое место и не сойдет с него. Если бы он нашел драгоценности короны в темном переулке, он послушно принес бы их хозяину, в целости и сохранности, не думая о вознаграждении.
   — Вы хотите сказать, что не знали о существовании драгоценностей?
   — Конечно, мой итальянский не столь безупречен, но я, кажется, ясно выразился, — укоризненно сказал полковник. — Я знал об их существовании. Знал, что они у кардинала, но я не знал, где он прятал их до того самого часа, когда все всполошились.
   — Значит, вы узнали об этом только после того, как вернулись с Его... Его Высокопреосвященством с утрени?
   — Господи, да вы провидец, — усмехнулся гигант.
   — И в предыдущую ночь вы и Иэн, слуга, по очереди стояли на страже у дверей кардинала?
   — Как пить дать. Кардинал рано лег, поэтому Иэн заступил первым. Я сменил его, когда до полуночи не хватало часа. Я отстоял четыре часа, и тогда Иэн снял меня, и, конечно, его часы были относительно короткими, но за два часа до того, он поднял старика... кардинала на Ангела и мессу.
   — И за время ночного бдения вас никто не побеспокоил?
   — Меня — нет. Я взял с собой свечу и хорошую книгу. Называется “Аргумент в защиту католиков Ирландии” мистера Уолфа Тона... Увлекательную книжицу, скажу я вам, выслал мне земляк, и я хотел почитать ее пораньше. Это настроило меня на возвращение домой и на то, чтобы предложить руку и меч “Объединенным ирландцам”[5], борющимся за независимость своей страны. Вот чем нужно заниматься, а не пропащим делом.
   Он кивнул в сторону двери.
   — Однако вам платят за то, чтобы быть телохранителем Его Высокопреосвященства, — заметил Вольпе.
   — И, святые угодники, я отрабатываю свой хлеб! — резко ответил О'Салливан. — Я охраняю старика, и никто не посмеет утверждать, что я позволил хоть одному убийце приблизиться к нему.
   — И вы верите, что такие убийцы есть за границей?
   И снова О'Салливан неприятно рассмеялся.
   — Враги, которые имеются у Стюартов в Лондоне, не станут просто так обещать человеку несколько золотых соверенов, чтобы избавил их от раздражителя, если они не в состоянии от них откупиться. Последние годы в старике растет страх. Не удивительно. Потому что, скажу вам смешную вещь, английский агент в Мадриде в Испании убил моего родственника, О'Салливана, вождя рода Бир. Ирония в том, что убийца был подослан Стюартом, который боялся бедного маленького Фелима О'Салливана. Нынешнему королю Англии, Фермеру Джорджу[6], как его зовут, нужно больше опасаться последнего Стюарта, чем Стюартам когда-либо приходилось опасаться моего предка.
   Вольпе ничего не понял и от этого сделался еще мрачней.
   — Значит, — сказал он, пытаясь разобраться, — вы утверждаете, что есть основание опасаться покушения?
   О'Салливан склонился вперед и, подмигнув, поманил Вольпе к себе.
   — Опасение действительно есть. Не я ли видел, как этот человек, отец Вэйн, крутился во дворе последние два дня?
   — Отец Вэйн? — Вольпе мысленно пытался вспомнить делегатов и их сопровождающих.
   — Да-а, человек-хорек. Один из английских посланников. Католик? Какой из англичанина нынче католик? Я бы скорее поверил, что в его сутане спрятан кинжал головореза, нежели четки.
   Вольпе кисло улыбнулся.
   — Вы предвзяты, друг мой.
   — Если ирландец не может с предубеждением относиться к англичанам, то я не понимаю такого мира.
   — Вы хотите сказать, что этого человека, отца Вэйна, видели nascondersi неподалеку от этих комнат?
   О'Салливан не понял, что такое nascondersi, и Вольпе пришлось подобрать для этого слова близкое значение — “скрывающийся”.
   — Не совсем скрывающийся, — подтвердил О'Салливан, — но держащийся в тени. До того как встать на часы после Иэна, уверен, что видел маленького хорька во дворе.
   Вольпе запутался.
   — Вы видели furetto[7] во дворе? — недоуменно спросил он.
   — Вэйна, коротышку, — объяснил ирландец.
   — А! Как это произошло?
   О'Салливан поднялся, подошел к высоким окнам, называемым порта-финестра[8], и открыл одно из них. Снаружи был приделан небольшой балкон. О'Салливан подозвал Вольпе.
   — Разве я не мог отсюда разглядеть его, набивая свою трубку? Старик не выносит запаха табака, а табак я нахожу одним из удовольствий, перед которым не в силах устоять, поэтому курить я выхожу на улицу.
   Вольпе убедился, что балкон выходит во двор.
   — Но как вы разглядели в темноте, — спросил он, — что это был именно отец Вэйн?
   — Благослови вас Господь, а вы не тупица, — усмехнулся О'Салливан. — По вечерам здесь ходят ваши люди и любезно зажигают факелы, которые вы можете видеть на стенах.
   — И вы можете показать, где именно стоял отец Вэйн?
   О'Салливан указал место — прямо под маленьким окном в спальне кардинала Йорка.
   — Вы говорите, что подозреваете отца Вэйна в злом умысле против Его Высокопреосвященства, и все же вы не насторожились, когда увидели его там? Вы не подняли тревоги?
   — Мне нравится ваша рассудительность, но что толку? Вы видели окошко в спальне старика? Даже если бы он смог подняться на стену, здесь бы у него ничего не выгорело. Нет, если Вэйн — ваш вор, он вошел в дверь. Если он вошел в дверь, значит, у него имелся ключ. Если у него имелся ключ, значит, он его где-то взял. Если не из рук старика, тогда должен быть второй ключ. И даже если был другой ключ, он должен был иметь еще один — к сейфу и знать о потайной панели. Более того он должен был обладать чудесной способностью становиться невидимым, чтобы просочиться мимо Иэна или меня прошлой ночью.
   — Тогда остаются две возможности, — сухо заметил Вольпе.
   Ирландец на мгновение уставился на него.
   — Какие?
   — Либо он, либо вы позволили вору войти, или вор кто-то из вас.
   Наступила тишина. Затем О'Салливан расхохотался.
   — Нельзя отрицать, что вы проницательны, граф Вольпе. Есть еще одно объяснение. Если драгоценности не были вынесены через дверь, то единственный возможный путь лежал через маленькое окно, но пройти через него мог только эльф. Вы не задумывались над тем фактом, что в этих местах может обитать народец холмов?
   Вольпе оставил О'Салливана наслаждаться своей грубой шуткой и вернулся в главную комнату.
   Кардинал Йорк уединился в спальне для свершения молитв, и маркиз Гленбахат нервно расхаживал перед камином.
   — Ну? — сходу спросил он, когда Вольпе вошел. — Вы пришли с решением?
   Вольпе тонко улыбнулся.
   — Будем говорить так, у меня есть несколько направлений, которые необходимо проверить. Давайте присядем, маркиз.
   Гленбахат нехотя сел, и Вольпе поставил стул напротив него.
   — Насколько я понимаю, вас больше беспокоит политическое положение его Высокопреосвященства, нежели церковное? Вы служите ему скорее как законному заявителю на английский престол, чем как епископу Фраскати, я прав?
   Гленбахат нахмурился.
   — Как законному королю Англии и Шотландии, — поправил он. — Я преданный слуга и подданный Его Величества, Генриха IX, милостью Божьей...
   — Несомненно, — согласился Вольпе. — Как долго вы служите роду Стюартов?
   — Всю свою жизнь. Мой дед носил титул герцога Бервика. Он служил Его Величествам Джеймсу II и Джеймсу III[9], пока они находились в изгнании в Сен-Жермен-ан-Лэ. Он вернулся в Шотландию и воевал при Гленшиле в 1719. Мой отец родился в Сен-Жермен-ан-Лэ и продолжил эту службу. Он воевал в полку лорда Драммонда, когда мы победили этого толстого немца, который именовал себя герцогом Кумберлендом, при Фонтенуа, и спустя несколько месяцев походов вернулся морем с принцем Карлом Эдуардом домой, в Шотландию. Впоследствии он разделил судьбу Карла Эдуарда, когда тот отправился в изгнание и стал Карлом III. Я родился в Риме и продолжил миссию своих отцов. После смерти Карла я перешел в услужение следующего монарха, короля Генриха во Фраскати.
   Гленбахат рассказывал все это с большой страстностью и гордостью в голосе.
   Вольпе понимающе кивнул.
   — Вы очень хорошо осведомлены о политическом конфликте между Стюартами и Ганноверами.
   — Разумеется.
   — Его Высокопреосвященство считается последним из Стюартов?
   — Последним по венценосной линии, хотя есть родственники по происхождению.
   — Ходят слухи, что Его Высокопреосвященство беден?
   — Последнее десятилетие его состояние тает из-за революционной анархии во Франции. Французы экспроприировали все имущество Стюартов, оставшееся там.
   — Кроме королевских драгоценностей.
   — Кроме королевских драгоценностей Стюартов, — мрачно поправил Гленбахат. — Имя — вот причина лишений. Но к чему все эти расспросы? Ваша задача найти вора, который украл символы королевской власти.
   Вольпе улыбнулся.
   — Я знаю свою задачу, маркиз, и твердо намерен трактовать ее по своему разумению. Скажите, вы всерьез убеждены, что люди из Англии или Шотландии заинтересованы в возвращении Стюартов на трон?
   Гленбахат стиснул губы.
   — Есть у кого-то заинтересованность или нет, Стюарты являются законными королями.
   Вольпе тоскливо вздохнул.
   — Короли сейчас не в той цене, что раньше. Это легко доказали французы. Идея республиканизма охватила Европу, как лесной пожар.
   — Французы! — презрительно фыркнул Гленбахат.
   — Не будь англичан, кто показал бы дорогу? Не им ли не угодили Стюарты, которых гнали одного за другим с трона? Больше ста лет Стюарты провели в изгнании. И вот остался один дряхлый старик, последний из рода. Неужели и в самом деле еще кто-то считает, что он может рассчитывать на трон своего деда?
   Гленбахат побагровел:
   — Как вы смеете, сэр! Вы оскорбляете моего короля. Я дрался на дуэли за меньшее...
   Вольпе оставался спокойным.
   — Я — префект, командир гвардии, призванной следить за благочинием в этом монастыре, дабы пастыри избрали нового папу Римского. Вы, маркиз, здесь только потому, что являетесь писарем одного из делегатов-кардиналов. Я должен предупредить вас быть осторожным с угрозами. И, главное, прошу уяснить: монархия — это прошлый век. Ирландцы встали на путь республиканизма, даже ваш шотландский народ с его союзниками, похоже, склоняется в ту же сторону. Притязания Стюарта в таких условиях видятся неоправданными.
   Гленбахат все еще злился.
   — Вас позвали сюда, чтобы расследовать кражу и привлечь преступника к ответственности. Мой род положил жизнь, имущество и честь на алтарь служения Стюартам, и не вам решать судьбу нашего дела.
   Граф Вольпе резко поднялся.
   — Понимаю вас, Гленбахат. Вы преданный друг того, кого англичане называют Последним из якобитов. Я верю, что вы честно служите его делу.
   Гленбахат смутился. Он не ожидал примирительной развязки.
   — Полагаю, сэр, вы уже приступили к решению порученного вам дела и близки к тому, чтобы назвать преступника?
   — Думаю, что я уже вижу решение порученного мне дела, — благодушно ответил Вольпе. — Перед тем как имя преступника будет названо, я хотел бы коротко переговорить с Его Высокопреосвященством.
   Гленбахат решил, что ослышался.
   — У вас есть... Если вы знаете имя виновника, назовите его мне. Я канцлер...
   Вольпе остановил его, подняв руку.
   — Пожалуйста, маркиз. У меня не настолько много времени, чтобы вдаваться в протоколы.
   Гленбахат поднялся в раздражении.
   — Я справлюсь у Его Величества, — сказал он сухо. Он подошел к опочивальне кардинала и тихо постучал в дверь. Через минуту Гленбахат пригласил Вольпе войти.
   Старый кардинал сидел в кресле у кровати.
   Видя, что Гленбахат не собирается покидать их, Вольпе сказал:
   — Эминенце, я бы хотел переговорить с глазу на глаз.
   Гленбахат пытался возразить, но кардинал Йорк слабым голосом велел ему подождать за дверью:
   — При необходимости я вызову вас.
   С досадой на лице Гленбахат покинул спальню, закрыв за собой дверь. В течение нескольких секунд кардинал и граф Вольпе пребывали в тишине и разглядывали друг друга глазами дуэлянтов, готовых начать.
   — Скажите, Эминенце, — первым заговорил Вольпе, — стоит ли мое время того, чтобы тратить его на вещи отца Вэйна в поисках ваших драгоценных камней?
   Прошло несколько минут, затем кардинал протяжно и глубоко вздохнул.
   — Несомненно, вы очень умный человек, граф Вольпе, — сказал он.
   Вольпе покачал головой.
   — Требовалось лишь немного воображения и логики. Все должно было указывать на кражу. Но сделано это было неудачно. Обдумав положение, я получил несколько возможностей, которыми преступник мог воспользоваться, чтобы похитить драгоценности, но которые ставили меня в тупик. Я отверг эти возможности, однако то, что оставалось, было невероятным, и все же выглядело как решение. Вы сами взяли драгоценности и выбросили их из маленького окна туда, где уже поджидал отец Вэйн. Разве не так?
   Кардинал Йорк опустил голову.
   — Я думал, что мне хватит времени все организовать, прежде чем представится шанс. Гленбахату понадобилось взглянуть на депешу, которую мы положили в сейф накануне вечером и, открыв его, ко всему прочему он обнаружил, что камней там нет. Я пытался остановить его, изобразив должное возмущение, но, к сожалению, я мало, что мог сделать.
   — По сути дела, никакой кражи не было?
   — Как вы и заключили. Граф Вольпе, я стар и устал. Надоело притворяться, что я еще чего-то могу, чего-то хочу. Мой дед повредился умом после изгнания и ушел в религию. Мой отец, проведя всю жизнь в подавленном и мрачном состоянии, отрекся от престола в тяжелое время. Он стал скитальцем, умер в Риме, и только Святейший выступил в его защиту как короля Англии. Мой брат, как вам хорошо известно, закончил свои годы в забытьи и пьянстве. Я же нашел утешение в служении Святой Матери-Церкви. Я нищий и довольствуюсь малым. Зачем мне эти безделушки, доставшиеся от более счастливых времен моей семьи? Я никогда не буду и не хочу быть королем Англии, Шотландии или Ирландии.
   Вольпе терпеливо слушал, а потом спросил:
   — Но как же потомки вашей семьи? Драгоценности могли бы перейти к ним sono stati[10].
   — В этом отношении на мне все заканчивается. У моего брата была дочь, незаконнорожденная, которая вышла замуж за герцога Олбани и умерла в том же году, что и мой брат. Я последний из Стюартов. Пусть потомки семьи Брауншвейг-Люнебург-Целле сохранят трон. В конце концов, они так долго к этому шли... Признаться, Англии мы принесли только разочарование.
   — Получается, коронационные регалии негласно перешли?..
   — Скажем по-другому, они sono stati переданы народам, которыми некогда правила наша семья.
   — Что вы скажете Гленбахату? Он не смирится с поражением.
   — Он слишком долго жил прошлым. Я сделаю признание в установленном порядке и надеюсь по милости вновь избранного Святейшего удалиться во Фраскати, чтобы окончить свои дни, как подобает служителю церкви.
   
   14 марта 1800 года после трех месяцев совещаний конклав кардиналов в монастыре Сан-Джорджо-Маджоре в Венеции избрал папой Грегорио Луиджи Барнаба Кьярамонти. Он взял имя Пий VII. Одним из его первых решений стал роспуск Ордена благородных рыцарей Господа Нашего и появление в Ордене рыцарей Святого Гроба Господнего нового подразделения. Граф Вольпе отказался продлевать полномочия и вернулся к управлению своими имениями Феррара и Имола, к югу от Венеции. В том же году Джордж Уильям Фредерик, король Великобритании и Ирландии, герцог и курфюрст Ганноверский, назначил кардиналу Йорку, епископу Фраскати, пожизненную пенсию в размере четырех тысяч фунтов. Последний из королевской династии Стюартов скончался в возрасте восьмидесяти двух лет во Фраскати 13 июля 1807 года и был похоронен в Базилике Святого Петра в Ватикане.
   А что же с драгоценностями Стюартов? Когда принцесса Александрина Виктория стала королевой Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии и императрицей Индии, в Вестминстерском аббатстве 28 июня 1838 года на ее голове сияла обновленная корона. Знаменитый Сапфир Стюартов занял в ней видное место, и сегодня он является одним из двух самых известных сапфиров в коллекции камней Британской Короны.

Notes

• ↑ [1]. Английское имя короля Якова II — Джеймс.

• ↑ [2]. Ваше высокопреосвященство (лат).

• ↑ [3]. Аффирмация (от лат. affirmatio — подтверждение) — краткая фраза, содержащая вербальную формулу, которая при многократном повторении закрепляет требуемый образ или установку в подсознании человека.

• ↑ [4]. Католическая молитва, а также колокольный звон, сопровождающий эту молитву. Молитва читается трижды в день — утром, в полдень и вечером (от лат. Angelus)

• ↑ [5]. Организация ирландских буржуазных революционеров в 1791–1798 гг.

• ↑ [6]. “Фермер Джордж” — прозвище, данное Георгу III в насмешку над его грубоватыми манерами и вкусами.

• ↑ [7]. Хорек (итал).

• ↑ [8]. Высокое створчатое остекленное окно до пола, оно же французское окно.

• ↑ [9]. То есть Якову II и Якову III.

• ↑ [10]. Здесь — “по праву” (итал).

Буду первым. Честно скажу, перевода этого рассказа я ждал с нетерпением, специально решив не читать английский вариант и уповая на мастерство доктора Праути.
Рассказ оправдал мои ожидания - и положительные, и отрицательные. Написано ярко, сочно, с атмосферой, с тонким чувством переломного момента истории, когда происходит действие (даже двух переломных моментов, учитывая введение). Однозначно удались автору оба исторических героя - и Яков II, и кардинал Йорк. Да и вымышленные тоже получились, а ведь якобитская тема в английской литературе поле опасное, освященное именами таких классиков, как Вальтер Скотт и Стивенсон. Более того, Тримейн добился того, что в этом рассказе все основные герои - кардинал, маркиз Гленбахат, Вольпе, О'Салливан - не просто герои, а носители каждый определенного мировоззрения, типажи, характерные для своего времени, и через детективный сюжет выражается серьезный исторический конфликт.
В общем, как историческое произведение рассказ замечательно хорош. Детективная загадка за всем этим бодро тонет, и понятно, что в антологию он попал из-за необычных действующих лиц. Сама по себе головоломка очень традиционная, а решение ее банально и примитивно. По сути, интрига базируется на том, что читатель не подозревает самого очевидного кандидата, почтенного кардинала Йорка, поскольку он - реальное историческое лицо (читатель разумно полагает, что он тут для колорита, а в разгадку окажутся вовлечены вымышленные герои). Проблема в том, что ради красивой разгадки (и ради сочного финала, показывающего историческую обреченность Стюартов) автор лихо искажает образ кардинала, навешивая ему идеи, которые реальному кардиналу и в голову не приходили. Сапфир этот у кардинала и правда был, но он незадолго до смерти просто выставил его на продажу, потому что в деньгах нуждался, и Георг III камень купил и вделал в свою корону.
Лично для меня разгадка этот рассказ портит. С вымышленными героями автор исторического романа волен делать всё, что хочет, если они ведут себя согласно эпохе (герои Тримейна ведут себя вполне соответствующе). Реальных исторических лиц надо изображать так, как они дошли до нас в источниках. Иначе я вправе не доверять автору и в остальном.

Ну а доктору Праути замечательно удалось все это передать. Особенно мне понравилась путаная речь ирландца О'Салливана, прекрасно воспроизведённая в переводе. Теперь о ляпах. Меня немного смутила фраза "хочет знать моего совета". В одном месте "Вольпе" почему-то оказался "Фоксом".
Более серьёзное - Пий VI умер не в испанской Валенсии, конечно, а во французском Валансе. (То, что правивший с 1775 года Пий VI почему-то умер "после шести месяцев правления" - фантастический ляп уже самого Тримейна.)
И одно место, к сожалению, переведено неправильно. А именно:

Я подслушала разговор моих ирландских слуг, Симуса и Чаки: «Джеймс — дерьмо!» — говорили они.

В оригинале совсем другое:

Я выучила ирландский от своей горничной. Seamus an Chaca — Джеймс Дерьмо!

Никаких слуг нет, это ирландская фраза (именно так "добрые ирландские подданные отзываются о своем короле" на родном языке, а читается это что-то типа "Шеймус ан Хака"), которую дальше сама леди Тирконнелл и переводит на английский.

Роджер Шерингэм, огромное спасибо за замечания, особенно в последней части. При подготовке сборника в наш "самоутопический" печатный проект, думаю, мы все это учтем. Беру на заметку. Рассказ был переведен в качестве эксперимента, задолго до проекта "Мамонт", для себя, и я никуда выкладывать его не хотел. Но прозвучал призывный рог, я произвел вычитку только литературных моментов, и особо с оригинальным текстом не сверялся. После вашего замечания сейчас проверил и... как при чтении детектива: "где были мои глаза"!

Доктор Праути, спасибо за рассказ.

С Тримейном я знакомлюсь впервые.
Так вот:

1. Я, например, когда читал рассказ, то боялся, что запутаюсь во всех этих Стюартах, Йорках, Ганноверах, войнах алых белых роз и ирландских повстанцах

2. Зато загадка и разгадка порадовали меня как раз своей простотой. Я очень доволен тем, что к концу рассказа сумел сам догадаться, кто же был "вором".
Тут ведь Тримейн как раз использовал один из тех принципов, за которые мы, в частности, и любим детективы. Это принцип "только не дворецкий" (или "только не садовник"). То есть, виновным оказывается тот, на кого читатель меньше всего думает (или на которого вообще не думает).

3. О тонкостях и трудностях перевода. Доктор Праути и Роджер Шерингэм, как я вас понимаю! Знаю по себе, учесть все нюансы и реалии (особенно, если речь идёт об исторических событиях и персонажах) бывает очень сложно и напряжно. Ведь в крупных издательствах работают не только редакторы, но и бывают специальные консультанты по тем или иным (историческим или языковым) вопросам.
Нас с вами пока спасает то, что у нас всё-таки "клубные" переводы. И мы всегда, как в типичном закрытом английском клубе "для своих", можем обсудить все нюансы, тонкости и ошибки.

Виктор
Интересно, насколько по-разному можно воспринять один и тот же рассказ. Нам с вами в нём понравились (и не понравились) прямо противоположные вещи. Кстати, это доказывает, что рассказ незаурядный.
С Йорками, Стюартами и Ганноверами это, мне кажется, вопрос целевой аудитории. Англичане и в школе это проходят (в принципе, Тримейн и не выходит за пределы их школьного учебника), но, главное, у них почти вся традиция классического исторического романа завязана на якобитскую тему (потому что там Вальтер Скотт и т.д.). Я сам якобитскую тему когда-то открыл для себя через Стивенсона, в первую очередь.
Что до детектива - тут-то вот, на мой вкус, и сложность исторического детектива как жанра. Потому что он должен удовлетворять требованиям и детектива (крепкая интрига и яркая разгадка), и исторического романа (передача атмосферы эпохи и достоверность описываемого). Так что очень многие исторические детективы грешат либо слабой интригой, либо грубыми ляпами. У меня, возможно, завышенные требования к историческим романам, но критерий достоверности мне кажется важным, а она включает в себя, как я уже писал, достоверное изображение реальных исторических лиц (хотя этот момент, заданный еще Вальтером Скоттом, грубо нарушали даже некоторые признанные классики жанра, тот же Фейхтвангер).
Характерно, что чем меньше знаешь о кардинале Йорке, тем легче воспринимается навешивание на него автором обвинений :)

Ну а принцип "преступник - самый очевидный персонаж" у меня сработал в обратную сторону, я сразу понял, что этот персонаж и должен быть похитителем, раз он очевиден. Он уже избит (вслед за принципом "преступник - самый неожиданный персонаж") и его надо обыгрывать ещё как-то. Поэтому я и написал, что детективная схема этого рассказа архаична, как будто ему лет 80, а то и 100.