— Все началось в 1942 году, менее чем через неделю после выборов, обеспечивших седьмой (и последний) срок для шерифа Ленса. В это время произошло очень важное и знаковое для всех нас событие — союзные войска высадились на территории французской Северной Африки, и это означало, что мы начали наземное наступление.
   Доктор Сэм Хоторн сделав паузу, напомнил рюмку своего слушателя.
   — Кроме того, тогда были широко распространены благотворительные мероприятия для сбора средств на военные нужды. И хотя города типа нашего Нортмонта не очень подходили для этих целей, тем не менее, оказалось, что и у нас есть знаменитый земляк.
   На ноябрьских выборах на пост мэра города победу одержал некий Кирилл Бенсмит, стройный энергичный мужчина лет сорока, немного моложе меня. Я едва знал его до выборов, впрочем, как не очень-то знаю и сейчас. Его семья владела небольшой фермой в пригороде под названием Шинн Корнерс. Я редко бывал в тех местах и поэтому не знал ни мэра, ни тем более его друга детства Расти Вагнера, которого в те времена звали Джорджем Снайдером. Расти Вагнером он стал, переехав в Нью-Йорк и сыграв злодея в довольно успешном бродвейском мюзикле. На этом “новоиспеченная звезда” не остановился и отправился покорять Голливуд, где довольно успешно конкурировал с Хамфри Богартом[1]. Впрочем, достичь уровня этой звезды кинематографа он так и не смог, но в апреле 1943 года, когда союзники успешно продвигались в Тунисе, среди артистов, отправившихся на фронт, был и Расти. И хотя проблемы со здоровьем и возраст (слегка за сорок) не позволили ему стать солдатом действующий армии, он разъезжал по стране и занимался продажей военных облигаций.
   Когда Кирилл Бенсмит услышал, что его друг детства принимает участие в одном из мероприятий по сбору денег, то сразу же пригласил “звезду” посетить родной город.
   
   — Босс, вы слышали новость!? — ошарашила меня вопросом Эйприл, как только я вошел в свой кабинет. И, не дав ответить, радостно прокричала, — К нам приезжает Расти Вагнер!!!
   Честно говоря, я не очень большой любитель кинематографа, хотя в нашем городке есть довольно приличный кинотеатр.
   — Возможно, и я схожу на это мероприятие, тем более, что я видел этого актера несколько раз.
   — Я буду распространять облигации, — гордо сказала она.
   Муж Эйприл, Андре, служил в армии, и я мог понять ее желание принять участие в этой благотворительной акции.
   — Отлично! Куплю облигации именно у вас, — пообещал я сияющей Эйприл.
   
   Вечером, придя домой, я рассказал о предстоящем мероприятии своей жене Аннабель. Она восприняла эту новость с гораздо большим энтузиазмом, чем ваш покорный слуга.
   — Это отличная новость, Сэм! Наконец, что-то происходит и в этом городе.
   Я улыбнулся.
   — Некоторые, наоборот, думают, что здесь происходит слишком много событий. Уровень убийств в нашем городе...
   — Я умоляю, не вини себя за то, что кого-то убивают в Нортмонте. Я думаю, так было здесь всегда, и до того, как ты приехал в город. Обязательно спрошу об этом шерифа Ленса, когда он и его жена придут к нам на ужин.
   
   Шериф был избран на свой первый срок в 1918 году, за несколько дней до перемирия, положившего конец Первой мировой войне. Я переехал в город и открыл свою практику только несколько лет спустя, в январе 1922 года, и, несмотря на нашу многолетнюю дружбу, мы никогда не говорили о преступлениях, совершенных в Нортмонте до моего появления в городе.
   Совместный ужин с четой Ленс был у нас ритуалом. И через два дня наступала их очередь приехать в гости. Пока Аннабель и жена шерифа Вера хозяйничали на кухне, я решил поговорить с шерифом.
   — Недавно мы с Аннабель обсуждали уровень преступности в городе. Каков он был до моего приезда? Тогда тоже было так много убийств?
   Шериф Ленс усмехнулся и взял стакан шерри.
   — Не могу сказать, что помню хоть одно, прежде чем вы приехали в город, док. Думаю, вы привезли их нам.
   Он сделал глоток из стакана и добавил:
   —Хотя. Был один несчастный случай, связанный с пожаром в “Черном монастыре”.
   Я вспомнил, что несколько раз проезжал мимо сгоревшего здания в течение последних двадцати лет, каждый раз удивляясь, почему руководство города не снесет его и не продаст землю на аукционе.
   — Так что именно там случилось?
   — Это произошло летом 1921 года. Монастырь был построен в конце прошлого века для священников, которые как бы отошли от своих обетов, но не были готовы вернуться в светский мир. Иногда они брали на поруки одного или двух несовершеннолетних правонарушителей, исходя из теории, что тяжелая работа могла направить их на праведный путь. Никто не обращал на них особого внимания. Примерно раз в месяц некоторые из этой общины приезжали в город за покупками.
   Монастырь был назван “Черным”, как Августинский монастырь[2] в Германии во времена, когда в нем жил Мартин Лютер. После Реформации многие монахи ушли, но Лютер продолжал там жить, предлагая кров бывшим монахам и паломникам. Когда он женился в 1525 году, здание было передано ему в качестве свадебного подарка.
   — О, вы много знаете об этом, шериф.
   — Ну, моя жена — лютеранка, хотя мы были повенчаны баптистским священником. Однажды ночью мы стали говорить о “Черном монастыре”, и она рассказала мне всю эту историю.
   — Что вдруг вы говорите обо мне, — спросила Вера Ленс, присоединяясь к нам. — Ужин будет готов через три минуты.
   — Док просто интересовался “Черным монастырем”, — объяснил шериф.
   — Забавно, что вы вспомнили об этом, доктор Сэм. Мы собираем антиквариат для благотворительного аукциона, и кто-то пожертвовал богато украшенную дубовую дверь из “Черного монастыря”. Вы можете посмотреть ее вместе с другими предметами антиквариата в мэрии.
   — А что! Я бы посмотрел. Когда все это будет происходить?
   — В следующий вторник, двадцатого. На следующий день после аналогичного мероприятия в Бостоне. Организаторы хотят приурочить акцию ко Дню патриотов и Бостонскому марафону.
   Когда появилась Аннабель с салатами, мы сели за стол и продолжили разговор о предстоящем аукционе.
   — Мы только что говорили с Верой о благотворительном вечере, — сказала Аннабель, — и я хочу оказать посильную помощь.
   — Разумеется, дорогая. Многие примут в этом участие. Эйприл сказала мне в офисе, что тоже будет волонтером. Ничего так не способствует успеху, как присутствие кинозвезды.
   — Ну… Расти Вагнер не совсем годится в герои-любовники, — заметила Вера, погружая вилку в салат. — Иногда его лицо выглядит, как будто его прокрутили через мясорубку.
   — Да, он идеально играет злодеев, — живо отреагировала Аннабель. — Я видела несколько его фильмов, прежде чем мы с Сэмом поженились.
   И, повернувшись ко мне, добавила:
   — Сэм, мы должны чаще ходить в кино.
   Мы еще долго сидели, разговаривали, но тема “Черного монастыря” больше не поднималась.
   
   Только в воскресенье, за два дня до запланированного мероприятия, сопровождая Аннабель в мэрию, я остановился возле выжженной пожаром двери и вспомнил об этом происшествии. Толстая дубовая дверь была действительно великолепна. На ее передней поверхности был барельеф, изображавший молящегося на коленях монаха в капюшоне.
   Мы стояли в богатом фойе мэрии, где было собрано для аукциона множество предметов различной формы и размеров.
   — Вы видите, дверь сильно пострадала в огне, — сказала Вера, присоединяясь к нам.
   Я провел пальцами по барельефу, любуясь резьбой.
   — Выглядит, как будто в нем есть несколько маленьких червоточин, — заметила Аннабель.
   Черные отметины были разбросаны по бокам и сверху двери. Я отодвинул дверь от стены. Задняя сторона была гладкой без всяких следов огня.
   — А что это была за история с пожаром? — спросил я у Веры. — Это случилось до того, как я переехал сюда.
   — Я была ребенком, но помню монастырь как своего рода религиозную общину. Затем случился пожар, во время которого один молодой человек погиб. После этого община распалась.
   — А кто владеет этим участком?
   — Понятия не имею. Знаю только, что пожертвовал эту дверь Феликс Понд, владелец магазина хозяйственных товаров. Он сказал, что она хранилась в его семье, но я не знаю, владели ли они когда-нибудь этим местом.
   — Как на этом благотворительном аукционе будут реализовывать военные облигации? — сменила тему моя жена.
   — Люди продают предметы старины, а на вырученные средства покупают военные облигации. Так что на самом деле это не будет им стоить ничего, они получат свои деньги обратно, когда облигации будут погашены. Я думаю, что все пожертвованные вещи не имеют большой ценности, но, например, эта дверь может быть почищена, покрашена, и ей можно будет найти хорошее применение. Некоторым церквям она может очень даже подойти, — ответила Вера Ленс.
   Я снова провел пальцами по дереву и еще раз поразился мастерству, с которым была выполнена резьба.
   — Интересно, кто сделал это? Какой-то мастер в городе или один из жителей “Черного монастыря”?
   — Возможно, мэр Бенсмит знает.
   — Я спрошу его.
   
   Кирилл Бенсмит владел молочной фермой на Северной дороге. Его высокая, тощая фигура несколько напомнила Авраама Линкольна. Пока была жива его жена, Бенсмит и не помышлял о занятии политикой. У них не было детей, и, возможно, поэтому после ее смерти в поисках нового занятия он баллотировался в мэры и был избран. Несмотря на новую должность, Бенсмит по-прежнему каждый день работал на своей ферме. Видимо, новые обязанности не отнимали много времени.
   
   Мистер Бенсмит только что прибыл в мэрию и пожимал руки собравшимся, когда я подошел к нему.
   — Как дела, Сэм? Рад тебя видеть. Я думаю, что мероприятие во вторник будет иметь большой успех.
   — Я тоже. Особенно с появлением Расти Вагнера.
   — Расти — мой старый друг. Мы давно не виделись, но поддерживали связь друг с другом.
   — Эта дверь великолепна, — сказал я. — Вы ничего не знаете о ней?
   — Не больше, чем другие. Только то, что Феликс Понд, владелец магазина, подарил ее.
   — Интересно, кто выполнил резьбу, кто-то местный?
   — Не знаю. Если удастся, спросите Расти, когда он будет здесь во вторник.
   — Расти?
   — Да его. Он жил на территории “Черного монастыря” во время пожара.
   — Сколько же ему было тогда лет?
   — Я думаю, лет восемнадцать. Мы одногодки. Дело в том, что его и еще одного мальчика, насколько я помню, его звали Фриц, поймали на краже автомобиля в Хартфорде. Судья предложил им на выбор: тюремное заключение или лето на сельскохозяйственных работах в монастыре. Понятно, что мальчишки выбрали второй вариант. Именно тогда я познакомился с Расти, которого тогда звали Джордж. Он уже тогда ненавидел свое имя, — улыбаясь, добавил Бенсмит. — Мы много времени провели вместе в то лето, до пожара. На этом разрешите откланяться, — и мэр продолжил приветствовать людей, а я так и остался без ответа.
   
   
   В понедельник шериф Ленс появился в моем офисе в госпитале “Мемориал Пилигрим”. Пока я заканчивал утренний осмотр последнего пациента, шериф проводил время в беседе с моей постоянной помощницей Эйприл. Освободившись, я пригласил своего гостя в кабинет.
   — Все готово к завтрашнему мероприятию, шериф?
   — Я думаю, что да. Вера вчера заставила меня хорошо потрудиться, собирая пожертвования для аукциона.
   — А я вчера разговаривал с нашим мэром и узнал, что Расти Вагнер был жителем “Черного монастыря”. Вы никогда не изучали дело о пожаре? Помните что-то о нем?
   — Давняя история. Как я уже сказал, это было летом 1921 года. В монастыре жило около дюжины людей, одни перебрались из монастыря траппистов, который был закрыт, а другие пришли из различных протестантских общин. Да, вспоминаю, что среди них были двое молодых ребят, направленных на сельскохозяйственные работы. Точно! Одним из этих парней был Расти Вагнер, а второй погиб во время пожара.
   — Расскажите мне об этом поподробнее.
   Шериф Ленс вздохнул.
   — Вам не хватает тайн, док? Это не было невозможным преступлением или какой-то очередной запертой комнатой. Это не было преступлением вообще, насколько я знаю. Пожар начался на кухне и как-то распространился на остальную часть дома. Все произошло во второй половине дня, и другие члены общины работали в поле. Вагнер и этот другой молодой человек, имя которого я не помню...
   — Мэр сказал, что Фриц.
   — Да, именно так, Фриц. В любом случае, они готовили ужин, когда это случилось. Вагнеру удалось выбраться с несколькими сильными ожогами, а другой мальчик не смог этого сделать. Я думаю, что несколько рубцов на лице Вагнера, которые остались после той трагедии, лишь помогают ему играть злодеев.
   Это было все, что сумел вспомнить шериф, но по-прежнему информации о двери я не получил. Поэтому поехал поговорить с Феликсом Пондом. Пришлось подождать, пока Феликс обслужит нескольких клиентов. Понд был крупным бородачом и казался сильным, как бык. Хотя я не был одним из его постоянных клиентов, он знал меня в лицо, и, освободившись, сразу подошел ко мне.
   — Доктор Хоторн! Что привело вас сюда? Возникла необходимость в молотке или отвертке?
   — Нет. Ничего такого мне не нужно. Меня к вам привело любопытство. Мне очень понравилась дверь из старого монастыря, которую вы пожертвовали, и мне интересно, откуда она у вас.
   —Это просто, — сказал он с усмешкой. — Я украл ее много лет назад. Место, казалось, просто гниет после пожара. Жители все разбрелись, и никто даже не знал, кто владеет этим участком. Грешно было позволить пропасть этому произведению искусства, поэтому я взял дверь и унес домой. Хранил в своем сарае и даже забыл о ней, пока кто-то не спросил меня об этом в прошлом году.
   — Она может стоить немалых денег, — предположил я.
   — Конечно, может! Это тонкая работа, выполненная одним из первых жителей обители. Но я полагал, что не имею права продавать чужую, по сути, вещь. И, когда кто-то предложил мне передать ее для благотворительного аукциона, это показалось отличной идеей.
   — Я уверен, что люди будут активно участвовать в конкурсе за право обладать ею. Я даже подумываю самому поучаствовать.
   В этот момент что-то щелкнуло в моей голове. — Скажите мне, Феликс. Вы решили пожертвовать дверь для аукциона после того, как услышали, что Расти Вагнер будет здесь?
   — Почему вы так решили? — нахмурившись, спросил торговец, — Зачем мне это делать именно по этой причине?
   — Кто-то сказал мне, что Расти жил в монастыре во время пожара, — не уступал я.
   — Неужели? — он задумался. — Мне кажется, что это было после того, как мы узнали, что он приезжает. И, честно говоря, не помню, кто предложил это.
   Больше в магазине мне делать было нечего, и я вышел на улицу еще больше заинтригованным простым вопросом: для чего Расти Вагнер решил приехать в город? Только ли приглашение его старого друга послужило причиной.
   
   
   Во вторник в городе установилась солнечная и весенняя погода, как нельзя лучше подходившая для такого мероприятия. Желающих помочь фронту оказалось очень много. Я даже узнал несколько человек из Шинн Корнерс и других пригородов.
   
   Сцена была установлена на городской площади, где центральное место занимал развевающийся флаг. Все лоты были на виду, включая и монастырскую дверь, стоявшую возле одной из опор сцены.
   
   До начала торжества еще оставалось время, и мэр Бенсмит представил меня Расти Вагнеру. Актер был довольно низкого роста, с острыми чертами лица. Отчетливо были видны рубцы на правой стороне щеки. Было вполне вероятно, что это следы, которые оставил пожар в монастыре. Но поврежденная часть лица была невелика, и при желании рубцы можно было скрыть косметикой. Рядом с ним стоял его агент, молодой парень Джек Митчелл в изрядно помятом в дороге костюме.
   — Насколько я знаю, вы жили здесь какое-то время, — сказал я, пожимая руку Вагнера.
   Он приятно улыбнулся.
   — Давным-давно, как-то летом, прежде чем я переехал в Нью-Йорк. Город сильно изменился с тех пор.
   Но поговорить нам не дали.
   Подошедший мэр положил руку на плечо своего старого друга.
   — Мы собираемся начать через несколько минут. Вам бы лучше занять свое место на сцене. И, повернувшись ко мне, подмигнул. — Мы хотим открыть мероприятие с помпой, как и в фильмах с Расти.
   
   Вначале я не понял, что он имеет в виду. Пока Вагнер выходил на сцену на фоне вспышек и аплодисментов, из-за флага внезапно появился человек в форме немецкого офицера и, став перед монастырской дверью, стал целиться в Вагнера из пистолета. Раздались крики зрителей, прогремел выстрел, и Расти Вагнер, схватившись за грудь, упал на пол.
   Сразу же мэр Бенсмит бросился к микрофону и поднял руки, чтобы успокоить публику.
   — Друзья, это то, что может произойти здесь, если мы перестанем поддерживать наше правительство в войне! К счастью, немецкий офицер — в действительности наш друг Милт Стерн, а Расти Вагнер “оживет”, чтобы продолжать сражаться. Он жестом обратился к лежащей звезде.
   — Время поприветствовать твоих поклонников, Расти!
   Но Вагнер не двигался. Я быстро взобрался на сцену. Ни крови, никаких следов ран на теле не было, но я сразу понял, что актер мертв.
   Когда известная кинозвезда умирает на глазах сотен людей, это становится сенсацией. И мэр Бенсмит, и шериф Ленс прекрасно это понимали. Они посмотрели на тело Вагнера, потом на меня, потом снова на жертву.
   — Успокойтесь, — сказал я, — что бы ни убило Вагнера, это была не пуля из пистолета Стерна.
   
   Пока мэр пытался успокоить людей и как-то продолжить аукцион, шериф и я решили побеседовать с Милтом Стерном. Это был обычный парень лет тридцати пяти, уже около десяти лет живший городе. Женатый и имеющий двух детей, он работал в местном продовольственном магазине.
   
   — Вагнер мертв? — сразу спросил Стерн. — Его увезли в машине скорой помощи, и кто-то сказал, что он дышит.
   — Он мертв, сынок, — ответил шериф. — Мы просто не хотим объявлять об этом сразу, чтобы не взбудоражить толпу. После завершения мы объявим об этой трагедии. А пока дайте мне взглянуть на оружие.
   Стерн передал немецкий люгер нам.
   — В нем был всего один холостой патрон. Я передернул затвор пистолета и убедился, что он не заряжен. Мэр получил пистолет и форму из костюмерной театра в Бостоне.
   —Это была идея мэра? — спросил я.
   — Да. Бенсмит объяснял, что хочет оригинально начать аукцион, и рассказал, как именно. Я вызвался сыграть нацистского офицера.
   Больше ничего интересного, имеющего отношение к делу, Стерн рассказать не мог. А на следующее утро мы узнали, что причиной смерти был сердечный приступ. На теле Вагнера не было никакой раны.
   Тем не менее я зашел в мэрию, чтобы поговорить с Бенсмитом.
   —Видимо, у Расти было слабое сердце, — сказал я. — Может быть, из-за этого его и не призвали в армию.
   — Ужасно, что это случилось здесь, — довольно цинично добавил Бенсмит. — Ведь он мог упасть мертвым и в Бостоне.
   — Скажите мне, предупредили ли вы Вагнера о сцене с нацистским офицером? Знал ли он, что будут стрелять в него холостым патроном?
   — Ну, конечно. Я обсудил с ним каждый момент, как только он приехал. Мой секретарь, Рита, была с нами все время.
   Мэр вызвал секретаря.
   — Рита, что я говорил Расти Вагнеру, когда мы встретили его на вокзале?
   
   Рита Иннес, чопорная леди средних лет, уже давно работала вместе с Бенсмитом. Начинала она в его офисе на ферме, и не удивительно, что перешла вместе с боссом в здание городской мэрии.
   — Вы объяснили, что мужчина, одетый как нацистский офицер, будет как бы стрелять в него? Что револьвер будет заряжен холостым патроном? Что Вагнер должен будет упасть на сцену, и вы будете убеждать зрителей купить облигации? Актер не был удивлен?
   — Он сказал, что разыгрывал такие сцены перед зрителями и в других городах, — чеканя слова, словно печатая на машинке, ответила Рита.
   
   — Сердечный приступ был всего лишь совпадением, человек умирает, когда приходит время, — заключил Бенсмит.
   И я был вынужден согласиться с ним. С медицинской и юридической точек зрения состава преступления не было.
   
   
   Смерть Вагнера полностью затмила мероприятие, и прошло несколько дней, прежде чем я смог спросить у Веры, как прошли торги, случайно встретив ее в городе.
   — С учетом того, что произошло, грустно отметила она, — более или менее нормально.
   — А кто купил дверь из “Черного монастыря”?
   — Забавно, что вы спрашиваете. Она ушла к человеку по имени Джек Митчелл. Он был менеджером Расти Вагнера и приезжал вместе с ним. Дверь все еще здесь. Мы должны отправить ее ему в Калифорнию.
   
   
   В следующий понедельник, сразу после Пасхи, проезжая мимо пепелища старого монастыря, я решил остановиться. Пройдя по высокой траве к обугленному входу, я обнаружил, что крыша частично выгорела, а на уцелевших стенах еще видны следы пожара. Вокруг было множество следов от детских игр, и, уже возвращаясь назад, я нашел гильзу от патрона для дробовика, что было обычной находкой. Практически каждая семья, живущая на ферме, держала оружие, и среди фермеров всегда было много охотников.
   
   В этот же день после обеда я решил еще раз наведаться в офис шерифа.
   — Сегодня утром я проезжал мимо монастыря и еще раз осмотрел пепелище. Не могли бы вы поподробнее рассказать мне о пожаре и о расследовании этого случая?
   — О, боги! — застонал Ленс. – Док! Бросьте! Нет никакого преступления. Ни на аукционе, ни в далеком 1921 году. И Расти Вагнер не мог быть убит выстрелом холостым патроном. Нет не только невозможного преступления, нет преступления вообще!!!
   — Давайте вернемся к пожару в монастыре. Расскажите мне о молодом человеке, который погиб там.
   — Уф! Ладно! Только по старой дружбе. — Он подошел к шкафу и открыл нижний ящик. — Я не открывал эту папку много лет. Наверное, надо было переправить ее в архив, ведь прошло столько времени.
   Шериф открыл тонкую папку и вытащил из нее какие-то бумаги и несколько фотографий.
   — Имя потерпевшего было Фриц Хек. Ему было восемнадцать, ровесник Вагнера. Красивый юноша, вот он, на фотографии справа.
   — Это Вагнер рядом с ним?
   — Нет, это младший брат Хека. Посмотрите, как они похожи. Эту фотографию мы получили от их родственников в Хартфорде специально для опознания.
   В папке также были отпечатки пальцев Хека, сделанные в полиции Хартфорда.
   — Он и Вагнер украли автомобиль, но водители из них были те ещё.
   — Я знаю об этой истории. А как начался пожар?
   — Со слов Вагнера, это вышло случайно. Они готовили ужин, болтая о встреченной ими в городе девушке. Хек так замечтался, что неосторожно обошелся с огнем, и горячий жир заполыхал. В панике друзья пробовали залить его водой, но пламя быстро распространилось вокруг них и перешло по потолку в гостиную. Вот, прочтите запись допроса Вагнера: “Хек побежал в гостиную и пытался сбить пламя, но было уже слишком поздно. Он оказался в гостиной, в ловушке из огня и дыма, и умер около передней двери, пытаясь ее открыть”.
   
   — Почему дом не снесли? Ведь столько лет прошло?
   Шериф Ленс пожал плечами. — Я слышал, что семья Хек купила его, и они хотели сохранить всё как память о своем сыне. Но они ничего не делали с ним, кроме уплаты налогов.
   — Вы никогда не видели кого-нибудь из них?
   Он покачал головой. — Если они и приходили сюда, то я их не видел. Они даже не приехали за телом, и мы отправили его в Хартфорд, для захоронения.
   — А как насчет Расти Вагнера? Что с ним случилось после пожара?
   — Он уехал обратно в Хартфорд, долгое время лечился от ожогов. Мы слышали, что позже он переехал в Нью-Йорк и стал актером. Мэр Бенсмит был его другом, и они общались на протяжении многих лет.
   Он посмотрел на меня поверх очков. — Вы пытаетесь что-то раскопать из всего этого, не так ли?
   — Пытаюсь, — согласился я с улыбкой. Я взял снимок Фрица Хека и стал изучать его. — У вас есть результаты вскрытия?
   — Если это можно считать профессиональным отчетом. В 1921 году коронером Нортмонта был обычный местный костоправ, который не отказывался заработать несколько долларов. Он просто осмотрел тело и опознал в погибшем Хека. А полиция Хартфорда предоставила нам медицинские карты обоих мальчиков. Можете сами посмотреть.
   Ничего необычного в документах не было. Обычные детские болезни, у Хека — серьезный грипп в тяжелой форме во время эпидемии девятнадцатого года. Вагнер в детстве дважды перенес ревматическую лихорадку, но сумел избежать гриппа.
   — Что-то еще есть?
   — Только запись допроса Вагнера о пожаре, о котором я вам рассказывал. Он обжег лицо, пытаясь спасти друга.
   — У вас есть номер телефона его менеджера, Джека Митчелла?
   — Думаю, что он где-то здесь. Зачем он вам?
   — Вера говорит, что он дал самую высокую цену за монастырскую дверь. Вам не кажется это странным? Вообще думать о какой-то двери, когда на его глазах умер клиент?
   
   
   Не сразу, но мне удалось словить Митчелла после нескольких звонков в его офис на Западном побережье.
   — Господин Митчелл, это доктор Хоторн из Нортмонта, помните такого? Мы до сих пор пытаемся разобраться в причинах смерти Расти Вагнера.
   — Конечно, помню. Я тоже еще занят различными делами, свалившимися на меня в связи с этой трагедией. Только что принял необходимые меры для поминальной службы. Что я могу для вас сделать?
   — Мне сказали, что вы купили дверь из “Черного монастыря”, в котором Расти жил некоторое время.
   — Это правда. Он хотел участвовать в аукционе, мне казалось, что это было очень важно для него. Когда скорая помощь его увезла, я еще надеялся, что он жив. Я сделал ставку на дверь, прежде чем получил сообщение из больницы.
   — Что вы планируете делать с дверью?
   — А что мне делать с ней? – прохрипел его голос по телефону, — Зачем она мне? Можете сохранить ее для следующего аукциона.
   — Скажите, вы же довольно долго были вместе. Может, вы в курсе, почему Расти так хотел получить эту дверь?
   — Не имею ни малейшего представления. Могу только предположить. Он ведь жил в этом монастыре в течение целого лета. Какая-то ностальгия.
   — Возможно. Вы ведь в курсе, что его друг погиб во время этого пожара, а сам Расти сильно обгорел?
   — Он никогда не вдавался в такие подробности. Все, о чем Расти попросил меня, это купить эту дверь.
   Разговор можно было заканчивать. Так ничего и не выяснив, я положил трубку телефона и на вопросительный взгляд шерифа ответил.
   — Ему эта дверь не нужна. Можете хранить ее у себя до следующего аукциона.
   — Отлично. Вера будет рада.
   — А где эта дверь сейчас?
   — Хм. Думаю еще в мэрии.
   — Я хочу еще раз взглянуть на нее. Пойдете со мной?
   — Почему бы и нет.
   
   Мы прошли через площадь к мэрии. Мэр Бенсмит еще не вернулся с обеда, но его секретарша показала нам дверь, прислонённую к стене в его кабинете.
   — Мы ждем распоряжений по ее транспортировке, — сообщила она нам в своей обычной “машинописной” манере.
   — Их не будет. Дверь менеджеру не нужна. Она останется в городе до следующего аукциона, – и, приблизившись к двери, я продолжил, — Рита, у вас есть пинцет?
   — Зачем? — спросил удивленный шериф.
   — Не знаю, но что-то не совсем так. Я знаю только, что Вагнер очень хотел приобрести эту дверь, и его показания по факту пожара, мягко сказать, не совсем правдоподобные.
   — Что!?
   — Смотрите сами. Вы же читали показания. Он сказал, что Фриц Хек умер возле входной двери, пытаясь ее открыть. Так? Но обгорела наружная сторона, выходящая на улицу, а внутренняя поверхность без всяких следов огня. Я думаю, что эта злополучная дверь была открыта во время пожара, и, если это так, то как Хек оказался в ловушке из огня и дыма? Ему было достаточно просто выбежать на улицу.
   Взгляд шерифа был довольно красноречив.
   — Я никогда даже не думал об этом, — признался он.
   — Как же не хватает нормальных результатов следствия.
   — В те дни…
   — Да знаю.
   Я достал перочинный ножик из кармана и начал расширять одну из червоточин, которые покрывали дверь. Расширив ее, с помощью пинцета извлек то, что искал.
   — В чем дело, док? Что вы вытащили?
   — То, что там должно было быть. Картечь. Когда Аннабель обратила на дырочки внимание, то мне они показались странными. Что это за черви, которые входят, но не выходят? Кроме того, обратите внимание на их необычное расположение.
   Я указал на полдюжины небольших отверстий по бокам и сверху двери.
   — Док, картечь ложится более кучно.
   — Да!!! Но не в том случае, если что-то или кто-то стоял на ее пути! Вот как я представляю себе то, что произошло до пожара. Фриц Хек стоял возле открытой двери, когда кто-то выстрелил в него из ружья. Я думаю, он стоял снаружи, потому что гильзу от дробовика я нашел снаружи, в грязи возле входа в монастырь.
   — Но единственный, кто был в это время в том месте, это Расти Вагнер.
   — Именно! Мы никогда не узнаем, что все-таки произошло тогда, но Вагнер рассказывал на допросе, что они разговаривали о встреченной ими девушке. Можно предположить, что они спорили о ней, и это привело к роковому выстрелу.
   — И вы думаете, что потом Вагнер преднамеренно совершил поджог.
   — Само собой. Чтобы скрыть убийство. Вероятнее всего, он так старался сжечь тело жертвы, что подошел слишком близко и обжег лицо. А эта случайность сделала историю более правдоподобной.
   — Да! — шериф вздохнул, — сегодня любой следователь сразу заподозрил бы неладное.
   — Конечно. При экспертизе сразу же выяснили бы, что в легких отсутствует дым, и, значит, юноша был мертв в момент, когда начался пожар.
   Шериф устало вздохнул.
   — А сейчас убийца мертв. Поэтому нет особого смысла добиваться эксгумации тела. Почему вас тогда не было со мной, док? Я бы не пропустил таких улик. Надо же. Вагнеру удалось совершить идеальное преступление.
   — Шериф, — я покачал головой, — идеальным преступлением было убийство Расти Вагнера в прошлый вторник! И мы ничего не можем с этим поделать.
   
   
   Спустя несколько дней мы с женой обедали в “Стейкхаузе Макса”, нашем любимом уютном ресторанчике, где я увидел Милта Стерна, сидящего в баре.
   Извинившись перед Аннабель, я подошел к нему.
   — У вас есть несколько минут?
   — Конечно док, чем могу помочь?
   — Просто поговорить. В свободной кабинке нам будет удобнее.
   Милт посмотрел на мою супругу, в одиночестве сидящую за столом.
   — Вы не должны ее оставлять одну.
   — Не волнуйтесь. Это не займет много времени.
   — Ладно. Пойдемте.
   Мы перешли в отдельную кабинку.
   — Так о чем вы хотели поговорить со мной?
   — О Вагнере. Неужели не понятно?
   — Опять! Я и так чувствую себя ужасно, вспоминая об этом. Словно я на самом деле убил его.
   — Именно это вы и сделали.
   Милт облизнул пересохшие губы и усмехнулся.
   — Ну, так и не так. Пистолет был заряжен холостым патроном.
   — Скажите мне вот что. Что заставило вас переехать в наш город? Вы знали, что ваш брат был убит в тот день, когда случился пожар?
   — Он не был…
   — Да! Он был убит. Я видел снимок, где вы с братом. И обратил внимание на то, как вы похожи. Десять лет назад вы покинули Хартфорд и переехали сюда. Вы изменили свою фамилию с немецкого Хек на английский аналог Стерн. Вы все время подозревали, что Вагнер убил вашего родного брата. Возможно, брат писал о своих проблемах с другом. Здесь вы устроились, женились. Я не знаю, когда и где вы увидели дверь и поняли, что означают эти “червоточины”. Когда вы узнали о приезде убийцы брата на аукцион, вам в голову пришла идея.
   — Что за идея?
   — Вы посоветовали Понду пожертвовать старую дверь для аукциона. Затем, когда мэр обсуждал остроумный рекламный эпизод с Вагнером на сцене, вы предложили добровольно одеться в нацистскую форму и выстрелить холостым патроном. Вы отлично знали, что у Вагнера в детстве дважды была ревматическая лихорадка, и что эта болезнь дает осложнения на сердце. Возможно, из писем брата, возможно, из журналов о кинематографии.
   — Но Вагнер заранее знал, что я собирался стрелять в него холостыми патронами, — продолжал оправдываться мой визави. —Это не могло бы вызвать сердечного приступа.
   — Может быть, само по себе и не вызвало. Но, когда он появился на сцене и увидел своего бывшего друга, которого он убил двадцать два года назад (правда, немного постаревшего, но по-прежнему узнаваемого), стоящего перед той же дверью с пистолетом в руке… Это уже был шок. А когда его “мертвый друг” выстрелил, слабое сердце Вагнера не выдержало.
   — Вы действительно думаете, что кто-нибудь поверит в это?
   — Нет, — признался я. — Конечно, не суд присяжных.
   Милт Стерн улыбнулся.
   — Тогда зачем вы мне это рассказываете? Кому вы еще рассказали?
   — Об этом знает пока только шериф. Но вскоре узнает и мэр. Само собой, они не смогут выдвинуть против вас никаких обвинений. Но для вас и всех нас было бы лучше, если бы вы покинули наш город.
   Стерн долго смотрел на меня. Было видно, как в нем идет какая-то борьба.
   — Неужели вы не понимаете, что я должен был это сделать!? Он должен был умереть от моих рук.
   — Если вы останетесь в городе, то не уйдете и от моих рук.
   Стерн помолчал, еще раз посмотрел на меня и тихо произнес.
   — Я последую вашему совету и в течение нескольких дней я покину этот город.
      
   Я вышел из кабинки и вернулся к своей жене. Большего в этом деле я сделать не мог.

Notes

• ↑ [1]. Humphrey DeForest Bogart (25.12.1899-14.01.1957) — американский киноактер.

• ↑ [2]. Августинский монастырь — старейший монастырь Эрфурта, сохранившийся до наших дней, был построен в 1277 году. Этот памятник средневековой монастырской архитектуры тесно связан с именем Мартина Лютера, который был здесь монахом.

   Рассказ, в общем, мне понравился. Хотя многим кажется, что он попроще, что-ли, чем уже представленные в нашей библиотеке, рассказы Хоча. Я вижу , этому две причины.
   Во-первых, Хоч ставит очень высокую планку, и люди ждут от его каждого рассказа очень многого. Когда ожидания не оправдываются, хотя бы в малой мере, наступает некоторое разочарование.
   Во-вторых, в этом рассказе, автор работает с очень редким вариантом “невозможного преступления”-преступления, которое произошло на больших, открытых пространствах, на глазах у большего количества людей, на фестивалях, ярмарках, массовых мероприятиях. Этот вид “невозможности”, дает на мой взгляд меньше возможности для полета фантазии, чем другие, например "закрытая комната", “железное алиби или невероятные следы”. Мало, кто из писателей брался за него. Я не знаю, Карр брался?
Тут очень важно оценить утонченность механизма убийства, в тех узких рамках, этого сложного поджанра “невозможного преступления”. Я думаю, что этот оригинальный рассказ, будет интересен всем любителям классического детектива.

   А мне очень понравился. Возможно, тут есть натяжки, как, к примеру    Но. Понравилось, ибо:
   1. Расследование преступления, совершенного в настоящее время, непосредственного связанного с происшествием, происшедшем около двадцати лет назад. Это тема очень часто встречается в современных детективах. И это все “кирпичики” на пол тысячи страниц. Хоч сумел уместить все в небольшой рассказ.
   2. Вариант “чуда”. Немногие брались за это. Эллери Квин в романе “Тайна американского пистолета”, в котором убийство происходит на глазах десятков тысяч зрителей на родео. В нем очень оригинальное решение, но явно уступает варианту Хоча. "Маэстро" Д. Д. Карр в романе “Не верь глазам своим”. В нем жена, по приказу гипнотизера, “убивает” мужа резиновым кинжалом, который оказывается, мягко говоря, не совсем резиновым :) Действие происходит во время представления, на глазах изумленной публики. Вариант “чуда”, как две капли воды, похож, на вариант Хоча. Решения Карра, я к сожалению, не знаю, так как произведение не переведено, на русский язык.
   Это я вспомнил на ходу. Думаю есть еще произведения с таким вариантом “невозможности”.

Доктор Фелл писал(а):Это я вспомнил на ходу. Думаю есть еще произведения с таким вариантом "невозможности".

Я так понял, что у Хоча произведений с таким видом " невозможного преступления" много, причем в разных сериях.

Это у Хоча вообще любимый вариант. Он считает, что с исчезновением средневековых замков и викторианских поместий со сложной архитектурой, что так нежно любил Карр, невозможное преступление в помещении (запертая комната) начинает исчерпывать себя. Пора забыть о старых рамках и выдумывать варианты на открытом воздухе, перед лицом свидетелей!

А мне рассказ "Невозможное преступление в Черном монастыре" показался ничуть не хуже предыдущих. Если он и "попроще" то потому, что
К тому же я уже привыкла "проигрывать" рассказы Хоча и этот рассказ мне показался вполне "играбельным" . На большинство вопросов мне удалось найти ответы, правда больше интуитивно, чем логически. Конечно-я понимаю, что этим отнюдь не исчерпывается уровень и оригинальность произведения.
В общем мне кажется чем больше я читаю Хоча, тем больше мне нравятся его рассказы. Потрясающий автор, его рассказы одновременно и традиционны и очень оригинальны!

Честно говоря, я не понял, где в этом рассказе вообще "невозможное" преступление. Читать интересно, разгадка старого преступления на пожаре прекрасна. Находка через 20 лет гильзы, конечно, сильная штука, но зато даны отличные ключи в описании двери. Конечно, сразу напрашивается мысль, что что-то такое было, и у киноактёра рыльце в пушку, но что именно - неясно.
Непонятно, откуда у преступника была такая уверенность в успехе. Ага, жертва, когда-то спокойно отправившая на тот свет человека и явно никак потом не страдавшая из-за этого, вдруг увидит знакомое лицо (к тому же в нацистской форме!) и сразу окочурится. Даже если у жертвы слабое сердце, план смехотворен, а его успех можно считать случайным совпадением. С тем же успехом жертва могла помереть при появлении любого другого "нациста" на подмостках другого города. Или просто увидев знакомое лицо на улице. А Хоч на полном серьёзе подаёт это как "идеальное" преступление.