Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
  Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.

  Ник Нобл, один из ‘постоянных’ сыщиков Энтони Баучера, был придуман им специально для рассказов, публикуемых в только что организованном друзьями Баучера, Фредом Даннеем и Манфредом Ли (они же ‘Эллери Квин’), журнале ‘Ellery Queen's Mystery Magazine’. Сам формат нового цикла непосредственно указывал на своеобразное соревнование с творчеством кузенов - рассказы о Нобле, подобно типичным рассказам про Эллери Квина, тем или иным образом построены на некой ключевой, указывающей на личность убийцы улике, для понимания которой необходимо иметь располагать определенной эрудицией. Это поле идеально подходило эрудиту Баучеру, который, впрочем, старался в этом цикле опираться на более-менее общедоступные факты.
  Под стать поставленной задаче был придуман и новый герой. Ник Нобл - бывший лейтенант департамента полиции Лос-Анджелеса, славившийся там распутыванием самых необычных дел благодаря огромной эрудиции и умению взглянуть на дело с необычной стороны — или, как утверждает сам Нобл, просто благодаря ‘системе’: ‘Найди систему. Смотри, что вне системы’. Оказавшись подставной фигурой в ходе некой махинации своего начальника, Нобл был незаслуженно с позором уволен, разорился, потерял больную жену и, в итоге, опустился. С тех пор он проводит большую часть времени, попивая шерри, в дешёвой мексиканской забегаловке. Никто не знает, где он живёт и на какие средства существует. Тем не менее, бывшие коллеги по управлению, столкнувшись с необычайным делом, продолжают обращаться в ‘отдел сумасбродств’, как они именуют Ника Нобла. И он успешно распутывает все эти дела.
  Сама идея сыщика, раскрывающего преступления не сходя с места, не нова. По-видимому, первый его образец был придуман Эммой Орци в цикле о ‘Старике в углу’. В этом же формате поначалу задумана была мисс Марпл, а наиболее известным примером подобного детектива, безусловно, является Ниро Вульф. Однако Баучер подаёт эту идею по-новому: Нобл также ‘находит систему’ сразу же, как только ему излагают суть дела, но затем предпринимает некие действия, чтобы собрать необходимые улики. А читатель в это время имеет возможность заметить в скупых словах Нобла дополнительные ключи, привлечь свои познания и попытаться обыграть Баучера, дойдя до разгадки раньше, чем автор ее сообщит.

  ‘The Screwball Division’
  Детектив-лейтенант Дональд Макдональд из департамента полиции Лос-Анджелеса занял эту должность лишь недавно и опыта не имел. В кабинетах священников он до сих пор не бывал. Если уж на то пошло, то и убитых священников он до сих пор не видел.
  Слушая экономку, он старался переводить глаза на карту приходов епархии, на недоделанный постер, извещавший о выигрыше в лотерею, если обедать жареной ветчиной, на яркую хромолитографию Святейшего Сердца Иисусова[1]; но взгляд его продолжал возвращаться к телу.
  — Бедный милый старик остался один-одинешенек в доме, — говорила женщина. — Отец Герреро уехал к больному, а я побежала в супермаркет, потому что у нас почти кончилась мука, а он любил съесть кусок пирога с утренним кофе, святой он был человек.
  Смотреть на тело не было смысла. Фотограф отснял его с полудюжины ракурсов. Врач еще не приехал. Тело было их делом. Но черная сутана с жестким белым воротничком, худое спокойное старческое лицо с челкой седых волос — все это совсем не соотносилось с убийством.
  — Никогда себе этого не прощу, никогда. Оставить его одного в мире, полном нацистов, Людей Царства и всего такого!
  Макдональд вновь перевел взгляд на свидетельницу.
  — И долго вас не было?
  — Не могу вам сказать, офицер, с точностью до минуты. Тот милый молодой человек в универмаге, который блондин, показывал мне фото своей младшенькой, и...
  — А примерно?
  — Ну, пожалуй, минут десять. Может, и пятнадцать.
  — И когда именно?
  — Я не из тех, кто все время смотрит на часы, офицер, как муж моей бедной сестры, который и шести месяцев за всю жизнь не проработал, упокой, Господи, его душу, но, да, это было до обеда, потому что все было уже в духовке, а оставалось еще добрых полчаса.
  — И во сколько был обед?
  — Ровно в шесть, а отца Герреро зовут к больному за пять минут до того, как я ушла, и он, бедный агнец, вернется домой с пустым желудком и найдет своего настоятеля...
  Женщина рыдала и до того, а теперь потребовалось десять минут, чтобы вернуться к расспросам.
  — Значит, вы ушли примерно в половине пятого? — поспешно воспользовался случаем Макдональд.
  — Да, офицер, — чуть сглотнула она.
  — И вернулись где-то без четверти шесть?
  — Да, офицер. — Сглатывание усилилось.
  — И нашли отца Халлорана?..
  Сглатывание одержало верх. Она молча кивнула и отвернулась.
  Макдональд проклинал медлительность хирурга и вдвойне проклинал очарование трупа в сутане. Экономка корчилась в безмолвной печали. Макдональд уловил сухое причмокивание ее губ, когда четки выскользнули из ее пальцев. Он заставил себя смотреть на тело тем взглядом, что пытался сделать беспристрастным и опытным, и сопоставил факты.
  Пуля вошла справа, пониже сердца. Вышла у левой лопатки. Найдена в спинке кресла. Священник сидел. Убийца, должно быть, стоял на коленях, чтобы выстрелить с такого угла. Вопрос: ложная исповедь? Памятка: узнать механику поз при исповеди. Время смерти: от 17:30 до 17:45, пока нет медицинского заключения. Памятка: проверить время у блондина из универмага. Время...
  Лейтенант Макдональд склонился над трупом и отогнул черный рукав на левом запястье. Часы. Просто возможность...
  Макдональд встал и посмотрел на молящуюся женщину. Во взгляде его возникло что-то новое, задумчивое. Сломанные наручные часы показывали ровно 7:06.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Детектива-лейтенанта Дэна Баркера из департамента полиции Лос-Анджелеса ничто не принуждало смотреть на тело, лежавшее на кровати в захудалой ночлежке на Скид-Роу. На лице допрашиваемого свидетеля крови было куда больше. Была кровь и на полу, и на зловещих пророческих брошюрках, возглашающих приход Царства Божия; труп же почти не кровоточил.
  Баркер еще раз врезал правой по небритой челюсти свидетеля и заметил, как дернулась голова на тощей шее.
  — Давай, дружище, признавайся, — буркнул он. — Никуда не денешься.
  Свидетель пытался остановить кровотечение из носа с помощью того, что когда-то могло быть носовым платком. Баркер хлопнул его по руке.
  — Признавайся, — повторил он.
  — Честное-пречестное, коп, я ничего не знаю. Я слышу выстрел, смотрю сюда и говорю: ‘Вау! Сейчас быки прибегут’. И я бегу вниз и нахожу Финни в его загоне, а он осматривается и зовет вас, ребята. И честное-пречестное, коп, я больше ничего не знаю.
  Баркер задумчиво оглядел его и остановил выбор на носу. Легкий толчок откинул голову назад и заставил кровь течь с удвоенной скоростью.
  — Мы тебя тепленьким взяли, дружок. Зачем ты убил этого придурка Марсдена?
  Свидетель наклонился, давая красной струе стечь на пол. Капля упала на правый ботинок Баркера. Полицейский вскинул ногу и ударил ей по голой левой ноге свидетеля.
  — Держи кровь при себе, дружище. — Голос его был бесцветен. — Что ты сделал с пушкой?
  Свидетель подскочил на правой ноге, сжав обе руки на голени левой. Он застонал. Его прыжки оставляли на полу яркие, круглые, разбрызгивающиеся пятна.
  — Пушка, дружок, — спокойно продолжал Баркер. — Мы и без того справимся, но, пожалуй, упростим себе задачу, если ты поможешь.
  — Честное-пречестное, коп... О-о-о-о!.. — Голос свидетеля при прыжках дрожал, как сигнал воздушной тревоги.
  — Стой спокойно на двух ногах, аист ты желтобрюхий.
  Свидетель замер.
  — Честно, я не вижу пушки. Я слышу выстрел и говорю: ‘Бог мой, этот чудак за дверью выбрал кратчайший путь домой’, но потом я заглядываю и не вижу пушки, и потом я иду к Финни, и это я уже говорю.
  — Так ты не видел пушки, дружок? — ухмыльнулся Баркер.
  — Верно, коп. Я это и говорю вам. Честное...
  — Ладно, проехали. Пока. И ты не видел, дружок, как убийца вышел отсюда?
  — Я никого не вижу. Бог мой, коп, я никого не покрываю. Если вижу, все говорю. Я честный. Спросите Финни.
  — Я тебя спрашиваю, ты никого не видел?
  — Никого. Честное...
  Баркер задумчиво нанес удар правой по левому уху свидетеля. Голова описала на тощей шее длинную дугу и в конце этой дуги встретилась с левой рукой Баркера. Шея вновь выпрямилась. Голова закружилась, глаза остекленели. Баркер прижал ладонь к груди, поддерживая тело, и выругался, когда кровь капнула ему на рукав. Другая его ладонь хлопала по щетинистым щекам, пока глаза не ожили.
  — Окей, дружище. А теперь послушай, что я скажу. Эта комната в конце коридора. Ты в соседней комнате. Ты слышишь выстрел, думаешь, что этот подонок Марсден покончил с собой, бежишь и заглядываешь сюда. Ты не видишь пушки, ты никого не видишь. — Он передразнивал нудно трясущуюся речь свидетеля. — Так что, дружище, право слово, ты убил его.
  Свидетель начал открывать рот. Оплеуха наотмашь захлопнула его и приоткрыла нижнюю губу. Носить тяжелое кольцо Баркера заставляло не только тщеславие.
  — А теперь слушай, дружок, — напоминал Баркер. — Ты думал, что спрятать пистолет было разумно, и на тебя бы ничего не повесили. Тут ты и ошибался. Есть оружие — и это самоубийство. Нет оружия — и это убийство. А ты убийца, потому что любому другому пришлось бы пройти мимо тебя в коридоре. — Баркер помолчал. — Есть еще одна странность, — добавил он. — Почему ты так уверен насчет времени?
  Порванная губа мешала свидетелю говорить.
  — Я работал на часовом заводе. Иногда я чиню их в ломбарде Джо на Мейн-стрит.
  — Чинишь, — засмеялся Баркер. — Окей. Мы знаем, что Джо скупает краденое. Ты цепляешься за него. Это тебе поможет, да.
  Свидетель решил не спорить.
  — Так вот я смотрю на эти часы, когда слышу выстрел. Поэтому я знаю, сколько времени. Было ровно 7:06, когда его забрали.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Детектив-лейтенант Герман Финч из департамента полиции Лос-Анджелеса ощутил аромат несомненно сделанной на заказ сигареты секретаря и вызывающе раскурил свою трубку из кукурузного початка. Двадцать лет в отделе по расследованию убийств все еще не позволяли Финчу спокойно чувствовать себя в жилище стоимостью больше пятнадцати тысяч долларов.
  — И вам не известно, чтобы судье кто-то угрожал? — пыхнул он трубкой.
  — Судья Уэсткотт не вращался в кругах, где это принято, лейтенант, — пренебрежительно улыбнулся молодой человек.
  — В общественном смысле, возможно, и нет. Но все равно судья тут сидит на скамейке запасных. Я в жизни не общался с судейскими, если только мне не угрожал какой-нибудь бедолага.
  Секретарь отряхнул сигарету в изящную стеклянную пепельницу.
  — Судье Уэсткотту никто никогда не угрожал. Я уверен, что при оказанном мне доверии знал бы о таком развитии событий.
  — Лошадиные перья! — буркнул Финч, чья манера выражаться никак не могла угнаться за эпохой[2]. Он оглядел богато обставленную комнату. — Что вам известно о завещании судьи? — резко потребовал он.
  Высокомерный юноша остался непоколебим.
  — Боюсь, это вопрос, по которому вам следует обратиться...
  — Естественно, в формальном отношении, но вы могли бы избавить меня от немалых проблем.
  — Очень хорошо, — пожал плечами секретарь. — Слуги и я получают номинальные суммы. Основное состояние делится между несколькими благотворительными организациями. Если вам требуются их названия...
  — Позже, для протокола. А семья?
  — Никого, насколько мне известно. Судья Уэсткотт был сиротой и вдовцом.
  Финч потыкал указательным пальцем в чашечку трубки.
  — Номинальные, — произнес он.
  — Прошу прощения, лейтенант?
  — Номинальные. Что это значит?
  — Что?.. О, суммы. Что касается слуг, не знаю. В моем случае, насколько я понял из намеков судьи, это означает что-то между пятью и десятью тысячами. Естественно... — Он поколебался.
  Финч позволил тишине сгуститься, а затем протянул:
  — Да?
  — Естественно, вы не можете рассматривать столь незначительную сумму как предоставляющую мне... так сказать, мотив?
  Финч не ответил. Нечего ответить человеку, считающему пять или десять штук незначительной суммой.
  — Прошу прощения, что не могу быть полезным.
  Финч встрепенулся.
  — Нельзя ли сократить временной отрезок? Проклятые доктора всегда лукавят — вы помогли бы их проверить.
  — Нет. Судья неизменно оставался с шести до восьми часов в одиночестве в своем кабинете. Часто он дремал. Я обнаружил его, когда пошел будить к обеду.
  — Первый этаж, французские окна, большая территория... Да, любой мог ускользнуть. Но как же шум?
  — Проклятие цивилизации, — вздохнул секретарь. — Выстрел так легко спутать с...
  — Знаю, — оборвал Финч. — С лопнувшей шиной. Черт знает что! Если бы мне давали по баксу каждый раз, как я услышу, что свидетель говорит о лопнувших шинах, я бы уже ушел в отставку и прекрасно себя чувствовал, спасибо. Но выстрел — еще не все. Там была настоящая драка.
  — Я ничего не слышал, а большую часть времени находился здесь, в соседней библиотеке.
  — Вы должны были слышать. Адская шумиха.
  — Тогда, должно быть, это произошло до того, как я пришел примерно в двенадцать минут седьмого, или после того, как я в половине восьмого поднялся наверх переодеться.
  — Ух-ху. — Финч рассеянно кивнул и подошел к двери кабинета. В комнате царил беспорядок. Стулья опрокинуты, пепельница опустошена, телефон валяется на полу, часы...
  Финч сильнее затянулся своим початком и подошел к часами. Они были электрическими, в ходе борьбы вилка оказалась вырвана.
  — Хе-хе! — пробормотал он. Часы остановились ровно в 7:06.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Детективы-лейтенанты Макдональд и Финч, обладатели новейшего и старейшего по присвоению лейтенантских званий в управлении, решили выпить еще по чашке кофе.
  Финч взглянул на часы, висевшие на стенке круглосуточной забегаловки-фургона.
  — Говорят, эта штука не дает уснуть. Но, если закончил работу за полночь, спишь отлично.
  Макдональд хмуро покосился на стойку.
  — Знаете, — проговорил он, — со мной сегодня вечером приключилась ужаснейшая вещь.
  — Ну-ка, Мак?.. — ухмыльнулся Финч.
  Младший детектив едва ответил на улыбку.
  — Знаю, вы всегда говорите, что убийств хватает на работе днем; после лучше молчать. Но это забавно. Я просто хочу знать, часто ли это происходит.
  Финч раскурил свой початок и проговорил:
  — Валяй.
  — Знаю, это всплывает в книжках, но выглядит слишком чертовски полезным, чтобы быть чем-то обычным. У меня действительно сегодня труп, наручные часы которого разбились при падении и установили время.
  — Совпадающее с медицинским заключением?
  — Примерно. Вы знаете врачей. Но не с единственным свидетельством. Экономка утверждает, что нашла тело часом раньше, потеряла сознание и даже не удосужилась нам сразу позвонить. Вот развилка. Хочется верить ей; хочется верить часам. У вас бывало что-нибудь подобное?
  — Возможно. Собственно говоря, что-то такое вышло сегодня. Электрические часы, выдернутые из розетки, остановились ровно в 7:06.
  Макдональд подавился кофе.
  — Слишком горячий, Мак?
  — Нет. Просто... Это то же время, что у меня. Наручные часы. Ровно 7:06.
  Финч вытащил изо рта трубку.
  — В чем дело, дружище? — позвал мужчина, сидевший у стойки.
  Финч приветственно помахал рукой.
  — Привет, Баркер. Чертовщина какая-то. Мы с Маком оба сегодня вели дела об убийстве, и в обоих случаях остановились часы. Но это не все: оба раза они остановились в шесть минут восьмого.
  Баркер резко объявил, что едва ли это его уже возмутит.
  — Меня тоже, — согласился Финч. — Можешь найти связь?
  — Связь? Дружище, я могу все еще больше испортить. Сегодня я арестовал на Скид-Роу бродягу, застрелившего какого-то клопа в соседней комнате. Он утверждает, что это был несчастный случай, а он всего лишь услышал выстрел — ровно в шесть минут восьмого.
  — Черт знает что! — буркнул Финч. Макдональд потерял дар речи.
  — И погодите, ребята, — решительно продолжал Баркер, — это даже не половина истории. Пока я трясу этого бездельника, звонят из патрульной машины. Они только что вытащили дантиста из его сгоревшего кабинета. Он был хорошенько прожарен, и у него были симпатичные маленькие разбитые наручные часы, указывающие, что он упал в угадайте какое время.
  Повисла мертвая тишина. Затем заговорил — не без спокойной властности — Финч.
  — Баркер, подойди-ка. — Когда тот приблизился, он понизил голос. — Смотрите. Что-то тут неладно, и если мы трое все правильно разложим, то сможем разобраться. Четыре человека не умирают точно в 7:06 просто так. Здесь есть закономерность.
  Макдональд кивнул, но Баркер фыркнул, бросив:
  — Чушь!
  — Послушай, Баркер. Я знаю, ты умница. У тебя прекрасный послужной список осужденных, и не будем говорить, как ты его получил. Но я в этой игре с тех пор, как ты был кузнечику по колено, и узнаю дело для сумасброда, когда с ним сталкиваюсь.
  — Чушь, — настаивал Баркер. — Чистая случайность.
  — Четверо — слишком много для случайности.
  — Дружище, случайностей никогда не бывает слишком много. Двадцать три раза у Падрино выпадало красное, а я ставил деньги на черное, пока в двадцать четвертый раз не передвинул на красное. И — бинго! Черное. Это меня излечило. Системы нет. Везде лишь случайность.
  — Подыграй нам, Баркер, и, клянусь, это не повредит твоей репутации.
  — Без меня, ребята. Сегодня вечером у меня дела поважнее, чем играть в ваши игры. Или вы и не поймете? В любом случае у меня есть мой убийца, должным образом запертый, размягченный и готовый зачирикать. Так что удачи, друзья мои.
  Финч даже не взглянул вслед уходящему полицейскому. Он направился прямо к телефону-автомату и набрал знакомый номер.
  — Это Финч, отдел убийств... Слушайте, мальчики, мне нужна добавка. Я сообщил о стрельбе сегодня вечером — судья Уэсткотт. Баллистический отчет уже прибыл?.. Окей, когда будет, я хочу, чтобы его сверили с отчетами по делам лейтенантов Баркера и Макдональда... Сверьте. Можете откопать отчет, который только что подал Баркер?.. Окей, прочтите мне главные моменты. — Он слушал, кивая и иногда задавая уточняющие вопросы. — Спасибо. И мне нужно все, что сможете наскрести на дантиста, которого сегодня нашла сожженным патрульная машина... Нет, это все, что я знаю; вы можете порыться в записях. Все подробности об этом человеке, которые у вас есть, и самое тщательное вскрытие. Как дважды два четыре, в том теле пуля; сверьте ее с остальными тремя... Нет, я позвоню через час еще раз... Проверяйте.
  Макдональд вздрогнул, когда Финч снял с вешалки шляпу.
  — Куда вы? Я думал, мы собираемся обсудить все это?
  — Иди со мной, Мак.
  — Но куда?
  — Сынок, я вроде как показал тебе все тонкости этого отдела. Ты знаешь все о полиции нравов, и о химической лаборатории, и об отделе баллистики, и об отделении краж со взломом, и Бог знает про что еще. Но есть одна секция, какой ты до сих пор и не видывал.
  — И мы туда идем?
  — В точку, Мак. Мы сейчас направляемся в кафе ‘Чула-Негра’[3], известное как Отдел сумасбродств департамента полиции Лос-Анджелеса.
  
  Макдональд все понял, как только они быстрым шагом дошли по Норт-Мейн-стрит до ‘Чула-Негры’. Скандал и политическая встряска в полиции лет десять назад. Капитан, увязший по горло, но дернувший достаточно ниточек, чтобы очиститься. Лейтенант, взявший на себя все.
  Лейтенанта звали Ник Нобл. Он раскрыл больше крупных дел, чем любой другой человек в департаменте, и половина из них были из тех сумасбродств, что поднимают на уши всю полицию. Как тот университетский профессор, что возражал против существования одноглазых нищих и принимал соответствующие меры.
  Жена Ника Нобла болела, когда все разлетелось. Ей срочно требовалась операция. Операцию не сделали. Разоренный, опальный, вдовец...
  — Неудивительно, что он начал пить, — проговорил Финч, — но, черт возьми, что ему еще оставалось. — Ник Нобл был алкашом, самым отпетым и отъявленным пьяницей, какого только можно увидеть на Скид-Роу в Лос-Анджелесе. Никто не знал, где он жил и на что. Никто не знал ничего — лишь то, что он околачивается в ‘Чула-Негре’ и еще способен думать.
  Единственным, что интересовало его, помимо дешевого шерри, единственным, что еще удерживало его в жизни, было очарование прежней профессии. И он по-прежнему мог дать фору любому в департаменте, когда дело касалось причудливого, возмутительного и невероятного.
  Но уже никто, кроме старожилов поколения Финча, не удосуживался посоветоваться с Ником Ноблом. Молодые больше доверяли лабораториям или, как Баркер, своим кулакам и, возможно, резиновому шлангу.
  — Не то чтобы нельзя было раскрыть девяносто девять дел одной лапой или шлангом, — добавил Финч. — Но в сотом может понадобиться человек вроде Ника Нобла, и, Мак, это дело похоже на то сотое.
  ‘Чула-Негра’ не утруждала себя ни барами, ни музыкальными автоматами. Обслуживалась лишь потребность местных мексиканцев в целеустремленной еде и питье. Финч подошел к третьей из ветхих кабинок и, поманив за собой Макдональда, скользнул внутрь.
  Макдональд ожидал увидеть толстую, раздутую громадину. Но алкоголизм порой заставляет худеть, и Ник Нобл был именно таким случаем. Острый нос этого сморщенного мужчины словно пытался прорвать мертвенно-белую кожу. Волосы и густые брови тоже побелели, а глаза были столь бледно-голубыми, что немногим отличались от остального лица.
  Перед ним стоял стакан, наполовину полный шерри. Он сделал большой глоток и провел пальцем по носу, прежде чем заметил полицейских.
  — Герман! — медленно проговорил он и покосился на Макдональда. — Друг?
  — Друг. Лейтенант Макдональд, отдел убийств.
  — Рад, — сказал Ник Нобл и вновь надавил на нос. — Муха, — пояснил он. — Сидит там. — Никакой мухи не было.
  — Боюсь, — начал Финч, — это снова к тебе, Ник.
  В мертвенно-голубых глазах слабо вспыхнул огонек.
  — Валяй, — произнес Ник Нобл.
  Что Финч и сделал.
  Пока Финч говорил, Ник Нобл покончил с еще одним бокалом шерри и шесть раз согнал с носа невидимую муху. Нос этот, пока он пил, словно заострялся все сильнее, а его выцветшие глаза все выцветали.
  — Кончил?
  Финч кивнул. Ник Нобл откинулся назад, прислонившись головой к тонкой перегородке. Пленка застилала его глаза. Он молчал так долго, что молодой Макдональд нахмурился и перевел взгляд с пустого стакана на Финча. Но Финч покачал головой.
  Наконец, Ник Нобл заговорил.
  — Вопросы.
  — Окей, Ник.
  — Человек на Скид-Роу. Лайдж Марсден. Занятие?
  — Никакого, кроме раздачи брошюрок на углу улицы.
  — Брошюрок о чем?
  — Про какое-то Царство.
  — Люди Царства?
  — Точно.
  Бледные глаза вновь остекленели. Макдональд вспомнил эту малочисленную секту. О ней упоминала экономка священника. Какой-то странный анархический идеализм — гражданское неповиновение как религиозный принцип. Отрицание всех прав власти.
  Глаза открылись, и Ник Нобл задал еще один вопрос.
  — Дантист. Безымянный?
  — Пока да. Скоро перезвоню и узнаю.
  — Узнайте о нем все. Особенно о призывной комиссии.
  — Призывной комиссии?
  — Был он ее членом?
  Финч кивнул.
  — Что еще, Ник?
  — Ничего.
  Макдональд вздрогнул.
  — Разве вам неинтересно? Вы не собираетесь...
  — Интересно? О да. Милая проблема. Система. Спасибо, Герман. Доказательство завтра.
  — Не обращай внимания, Мак, — усмехнулся Финч. — Не может не выпендриваться.
  — Не выпендриваюсь. Убийства связаны. Мотив времени пока неясен. Возможен только один убийца.
  — Вы имеете в виду, мы можем?.. — привстал Макдональд.
  — Завтра. Не торопитесь.
  — Но если убийца на свободе... Черт побери, Нобл, наша главная работа — не ловить преступников, а предотвращать преступления. И если...
  Ник Нобл слегка улыбнулся Финчу.
  — Юный, — произнес он. И, уже Макдональду: — Все хорошо, парень. Опасности нет. Убийств больше нет. Невозможно. Проверка завтра. Теперь звони, Герман.
  Улыбка вернувшегося Финча расползалась от уха до уха.
  — Черт побери, Ник, ты всегда можешь вытащить кролика из бутылки шерри. Ты опять это сделал, о сын поедателя печенья.
  — Что вы узнали? — потребовал Макдональд.
  — Баллистическую экспертизу. Все четверо убиты из одного оружия. И это значит, что время липовое. Вся эта чертова ‘борьба’ у Уэсткотта, вероятно, просто должна была сделать те часы правдоподобнее. Но благородное чутье Нобла сработало вот где: дантиста звали доктор Лайл Варни, и он был членом местной призывной комиссии. Собственно говоря, ее председателем.
  — Хорошо, — кивнул Ник Нобл. — Идите домой. Завтра, ребята, я покажу вам вашего убийцу.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  По прошествии получаса и еще одного стакана шерри Ник Нобл вошел в ночлежку на Восточной Пятой улице. Его худощавая фигура, бледные, изможденные черты лица, поношенный, но когда-то респектабельный костюм — все гармонировало с этим местом. Портье не удостоил его взглядом. Они приходят и уходят.
  На втором этаже было два коридора. С дальнего конца одного доносились смех и звон. Две комнаты в конце другого были темными, тихими. Белые руки Ника Нобла мгновение подергали замок последней комнаты. Он вошел, закрыл дверь и включил свет.
  Комната не отличалась от тысячи других таких комнат. Разве что отсутствием пепла и пивных бутылок и присутствием крови на полу и кровати. И брошюрок.
  Их, оставшихся нерозданными, была целая стопка, простиравшаяся от пола на высоту стола. Ник Нобл взял верхнюю и пролистал. Отложил ее, вновь поднял, отыскал страницу и перечитал заголовок пророчествующей статьи:
  ВНОВЬ ЧИСЛО ЗВЕРЯ
  Ник Нобл трижды проговорил ‘Шесть’, и глаза его остекленели. Он стоял неподвижно. Затем его взор вновь ожил. Он опустил брошюру и кивнул.
  Где-то далеко по коридору послышались шаги. Ник Нобл выключил свет. Шаги дошли до соседней двери и остановились. Затем двинулись дальше. Дверь комнаты мертвеца открылась. Луч фонарика пробежал по стенам и с щелчком исчез. Дверь закрылась.
  Ник Нобл выполз из-под кровати. Он прихлопнул муху, которой у него на носу не было, и сбил этим движением таракана со своего рукава. Ник Нобл услышал, как дверь соседней комнаты открылась и закрылась. Он прислушался, но щелчка выключателя не последовало.
  Ник Нобл без звука вышел из комнаты мертвеца. Он остановился перед соседней дверью — дверью в комнату арестованного Баркером. Вспыхнул свет, опустившийся к щели под дверью. Ник Нобл отодвинулся ближе к петлям.
  Через минуту открылась, скрывая его, дверь. Через щель он увидел, как выходит человек, совершенно ему незнакомый. В одной руке у него был фонарь, а в другой что-то потяжелее. Этот человек поставил свою ношу на пол и выудил из кармана инструмент — тот самый, что Ник Нобл использовал у соседней двери.
  Незнакомец закрыл дверь. Ник Нобл ловко шевельнулся. Его рука покоилась на автоматическом пистолете, лежавшим на полу, когда к ней присоединилась правая рука незнакомца.
  На сей раз глаза Ника Нобла стекленели несколько дольше.
  Когда он очнулся, то был все еще в коридоре. Он наощупь пробрался в комнату мертвеца и облил голову затхлой водой из кувшина. Затем включил свет и вгляделся в треснувшее зеркало. Кровь, черная на его белой коже, уже свернулась. Он всмотрелся пристальнее. На щеке был след пятки. Его тонкие губы плотно сжались.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Явившегося на другое утро на службу лейтенанта Макдональда приветствовал Финч.
  — На сей раз, Мак, старый Ник оступился. Он сказал, что убийств больше не будет. Сегодня утром нашли Падрино.
  — Падрино?
  — Вот так вот. Может, ты не в курсе — он держит большой игорный дом. Рулетка и все такое. Официально мы тут о нем не знаем. Но его застрелили где-то между часом и тремя, а его часы были сломаны и поставлены на 7:06. Кстати, пуля совпадает.
  Макдональд изумленно молчал. Финч хмуро набивал свой початок.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Лейтенант Дэн Баркер заполнял отчет о последних выделениях арестованного им лодыря. Услышав стук в дверь, он пригласил войти.
  Появился сержант в форме.
  — Тут старый сумасброд настаивает на встрече с вами, лейтенант. Уделите минуту?
  Баркер недоверчиво воззрился на худощавого старика позади сержанта.
  — Ладно, — прорычал он.
  Ник Нобл тихо вошел. Как только сержант удалился, он представился.
  — Возможно, вы обо мне слышали.
  — Черт, да, — переменился в лице Баркер. — Вы тот алкаш, про которого старожилы подолгу рассказывают. Что у вас на уме?
  — Пытался увидеть Финча или Макдональда. Вышли. У вас еще одно дело. Поговорю с вами.
  — Окей, дружище, — подозрительно изучал Баркер старое лицо с синяком от каблука. — Что такое?
  — Все решено. Все дела про шесть минут восьмого. Мне нет нужды — лучше отдать должное полиции.
  — Вы слышали о том новом?
  — Да. И оно тоже. Хотите послушать?
  — Почему бы нет? — заерзал на стуле Баркер.
  Ник Нобл извлек из кармана бутылку и наполнил стоявший на столе стакан шерри.
  — Выпью? Извиняюсь. Забудьте правила. Так. Посмотрите на убийства. Система. Оставьте пока Падрино. Только вчерашние. Три смерти фиксированы механически. Подделка. Одна смерть фиксирована случайно. Ваш случай. Время верное.
  — И к чему это вас ведет, дружище?
  Ник Нобл вновь покусился на муху.
  — Посмотрите на людей. Трое представляют власть. Священник, власть церкви. Судья, власть закона. Дантист, власть государства. Призывная комиссия. Спрашивал. Самая вероятная власть для профессионала. Оставшийся человек без власти. Ваш случай. Люди Царства. Ненавидят власть.
  — И что еще? — лениво ухмыльнулся Баркер.
  — Посмотрите на время. Шесть минут после семи. Что перед этими шестью?
  — А?
  — Во сколько будет пять минут до семи?
  — В шесть пятьдесят пять.
  — А ровно в семь?
  — О. Понимаю, дружище. Шесть часов шестьдесят минут.
  — И шесть минут после семи.
  — Шесть... шестьдесят шесть.
  — Шесть шестьдесят шесть. Число Зверя. Апокалипсис. Связаны все пророчества. Важное число для Народа Царства. Зверь значит Государство, Церковь, все, что они презирают.
  Тяжелое тело Дэна Баркера изогнулось. Стул скрипнул.
  — Умная штука, дружище. Что дальше?
  — Легко. Ваш человек — убийца.
  — Придурок, который у меня в клетке? Черт возьми, конечно, он убил Лайджа Марсдена, но он не убивал остальных.
  — Не он. Лайдж Марсден. Ваш труп. Просто мотив. Никто не мог хотеть убить его и остальных, но он хотел, чтобы они умерли. Остальное время поддельное, у него настоящее. Безумный жест самоубийства, в то же время, что и подделки.
  — Чушь! Как насчет пистолета?
  — Ваш арестованный. Спрятал в своей комнате. Шанс быстрых денег. Работал со скупщиком. Не признается сейчас в этом; боится обвинения в убийстве.
  Лейтенант Баркер откинулся назад и выдвинул перед собой ящик стола.
  — Неплохо, дружище. Чертовски гладко. И адски безумно. Как насчет Падрино? Марсден не выполз из морга, чтобы убить его.
  — Знаю. Поэтому я здесь. Бесполезно ловить мертвеца. Теперь — живой убийца. — Бледно-голубой взор Ника Нобла не дрогнул, когда он добавил: — Что у Падрино на вас было, Баркер?
  Рука Баркера покоилась на открытом ящике.
  — Вы пьяны. — Голос его был холоден от презрения.
  — Марсден должен был быть убийцей, — продолжал Ник Нобл. — Значит, Падрино убил кто-то еще. Но это соответствовало системе времени. Не системе власти. Значит, система подделана переложить вину. Кто знал систему времени? Финч, Макдональд и вы.
  Рука Баркера скользнула в ящик.
  — Чушь. Копы не убивают, дружок. С тем же успехом можете свалить это на Макдональда или Финча.
  — Копы убивают мошенников, способных заговорить. Лейтенант Беккер, Нью-Йорк. И не Финча или Макдональда я видел выходящим из комнаты на Восточной Пятой улице.
  Рука Баркера показалась из ящика. Она не была пустой.
  Ник Нобл сидел неподвижно.
  — Поберегитесь, Баркер. Вы не можете убить меня здесь в штаб-квартире.
  — Чушь, — ровным голосом проговорил детектив-лейтенант Дэн Баркер. — Все знают, что вы бомж. Худшего вида — алкоголик. Все эти годы вы вспоминали, как вас выгнали с работы. Пришли сюда и устроили это, чтобы отомстить. Пришлось защищать себя. — Его указательный палец напрягся.
  — Вы испугались шума прошлой ночью, когда я увидел, как вы украли пистолет. Кроме того, вы думали, что я просто еще один бродяга, и что значит мое слово против лейтенанта? Теперь иначе.
  — У каждого свой способ самоубийства, дружок. Ваш чертовски умен. Итак, с вами покончено.
  Звон стекла смешался с двумя выстрелами. Шерри, стекло и все остальное хлестнуло Баркера в лицо, как только он нажал на курок. Разбитый бокал упал. Первый выстрел раздался туда, где за бокалом была голова Нобла. С пола Ник Нобл видел, как второй выстрел попал Баркеру в правую руку. Пистолет Баркера блеснул среди осколков стекла.
  Лейтенант Макдональд стоял в дверях, глядя на свое служебное оружие. Стрелять в лейтенанта-детектива было чем-то новеньким.
  Сержант надел на Баркера наручники, а другой сержант передал Финчу записную книжку, полную каких-то закорючек.
  — Хе-хе! — проговорил Финч. — Отменная ловушка, Ник. Твой отдел сумасбродств снова справился.
  — Легко. Найди систему. Смотри, что не в системе. И все.
  — Лошадиные перья! Ты лучший сыщик в полиции или вне ее, и ты это знаешь.
  — Чушь, — фыркнул Баркер. Сержант ударил его тыльной стороной ладони по губам. Причины сержанта носить тяжелое кольцо также не исчерпывались тщеславием.
  — Мне нужно выпить, — произнес Ник Нобл. Он выудил полупустую бутылку. Она опустела к тому моменту, когда Финч закончил допрос детектива-лейтенанта Дэна Баркера из департамента полиции Лос-Анджелеса по обвинению в убийстве.
  

‘Кто есть кто в мире сыска’ НОБЛ, Николас, безработный; род. в Рокленде, штат Мэн, 1897; родит. Этан и Анастейша (урожд. Джоффе Н.; образ. Высшая школа Пасадены, Кал. ун-т (не закончил). Доброволец армии США с февр. 1917; серж. Сигнального корпуса, 1917; лейт. Сигнального корпуса (криптография), 1918. Патрульный, ДПЛА, 1919; серж., 1921; лейт. (отдел убийств), 1925; позорное увольнение, 1930. Супр. Марта Уинслоу, 1924 (ум. 1930). Публ.: ‘Новый кодекс полицейской этики’, ‘Преступление и его система’, ‘От Боу-стрит до Бертильона’ и другие статьи в профессиональных журналах по криминалистике, 1924−1930. Самое раннее дело, на данный момент описанное (Энтони Баучером): Убийства в 7:06, 1941. Религ.: отсутствует. Полит. прин.: отсутствует. Дом. адрес: неизвестен. Раб. адрес: кафе ‘Чула-Негра’, Норт-Мейн-стрит, Лос-Анджелес, Калифорния.

  1^sted: EQMM, Sep 1942

  Тело библиотекаря уже убрали с вращающегося кресла, но детектив-лейтенант Дональд Макдональд все еще стоял у стола. Это было всего лишь второе его дело об убийстве, и он еще недостаточно окреп, чтобы занять место, только что освобожденное трупом. Он стоял и взирал на четверых, один из которых был убийцей.
  — Процедура завершена, — проговорил он, — и я снял показания у каждого из вас. Но, прежде чем я сдам свой отчет, мне хотелось бы просмотреть эти показания в присутствии всех вас. Если что-то не сойдется, пожалуйста, так и скажите.
  
  Кабинет библиотекаря филиала имени Серафина Пелайо Лос-Анджелесской публичной библиотеки был невелик. Трое свидетелей и убийца (но кто есть кто?) сидели, тесно сгрудившись. Девушка в сером платье — Стелла-Ванесса Стридж, младший библиотекарь — беспокойно заерзала.
  — Все это было так... так запутанно и так ужасно, — проговорила она.
  Макдональд сочувственно кивнул.
  — Я знаю.
  Именно эта девушка и нашла тело. Теперь ее глаза высохли, но нервы все еще были напряжены.
  — Жаль настаивать на этом, но...
  Его взгляд окинул остальных троих: миссис Кора Джарвис, детский библиотекарь, пушистый котенок; Джеймс Стикни, посетитель библиотеки, молодой человек без галстука и с растрепанными волосами; Норберт Аттер, школьный учитель, худощавый, почти аскетического вида мужчина чуть за сорок. Один из них...
  — Непосредственно перед убийством, — начал Макдональд, — библиотекарь филиала мисс Бенсон в одиночестве печатала в этой комнате. Судя по всему, — и он указал на листок в пишущей машинке, — список книг, которые необходимо заказать. В этот кабинет можно пройти только мимо вон тех стеллажей, а для прохода к ним, в свою очередь, необходимо миновать главный стол. Миссис Джарвис, в тот момент за столом сидели вы, и, согласно вашим словам, среди стеллажей находились лишь эти трое. Ни один из них, разделенных стеллажами, не мог видеть ни остальных, ни дверь этого кабинета. — Он помолчал.
  — Но это смешно, офицер, — заговорил худой учитель. — Только потому, что я просматривал стопки книг в поисках свежих идей внеклассного чтения...
  — Лейт прав, — ответил ему лохматый Стикни. — Соедините наши рассказы вместе, и это должен быть один из нас. Выпей яду, товарищ.
  — Спасибо, мистер Стикни. Вот разумный подход. Итак, мисс Бенсон была застрелена, судя по положению и углу раны, из этого дверного проема. Оружие бросили на месте. Все вы утверждаете, что услышали выстрел там, где находились, и поспешили на звук. Дверь открыла и обнаружила тело мисс Стридж. Естественно, она потеряла сознание. Миссис Джарвис присматривала за ней, а у мистера Стикни хватило присутствия духа позвонить в полицию. Все вы смотрели друг на друга, и до нашего прибытия в комнату никто не входил. Все верно?
  — Бог мой, лейтенант, — закивала маленькая миссис Джарвис, — вы так аккуратно все это изложили! Вам следовало бы стать каталогизатором, как мисс Бенсон.
  — Каталогизатором? Но она заведовала отделением, разве нет?
  — У нее была душа каталогизатора, — мрачно промолвила миссис Джарвис.
  — Теперь перейдем к списку, который она печатала в момент убийства. — Макдональд извлек листок из машинки. — Мне хотелось бы, чтобы все вы взглянули на него и сказали, говорит ли вам что-нибудь последний пункт.
  Конец списка гласил:
  Дэвис: МИССИЯ В МОСКВУ (2 экз)
  Кернан: ОБОРОНОЙ НЕ ВЫИГРАТЬ ВОЙНУ
  ХУД
  Машины: ВНЕ ПОД
  QL 696. C9
  Листок переходил из рук в руки. Но не вызывал ничего, кроме нахмуренных бровей и недоуменного пожатия плечами.
  — Ладно. — Макдональд взял со стола телефоннную книжку. — А теперь может ли кто-нибудь из вас сказать мне, зачем библиотекарше записывать номер телефона ФБР?
  Этот вопрос вызвал определенную реакцию — своего рода раздражение — у Стикни, но ответила мисс Стридж — и, как ни странно, со смехом.
  — Дорогая мисс Бенсон... — промолвила она. — Конечно, у нее был номер ФБР. Профессиональная необходимость.
  — Боюсь, что не улавливаю.
  — Видите ли, некоторые библиотекари придерживаются той теории, что библиотекарь лучше всего поможет обороне страны, наблюдая, какие люди берут какие книги. Например, если кто-нибудь заказывает все труды по взрывчатым веществам, вы знаете, что это опасный диверсант, планирующий взорвать водопровод, и передаете его данные органам.
  — Серьезно? Звучит нелепо.
  — Не знаю, лейтенант. Не считая карточных каталогов и изучения птиц, мисс Бенсон только это и любила. Это было ее проявлением патриотизма. Она не думала, что это нелепо.
  — Понимаю... И больше никому из вас добавить нечего?
  — Я, — объявил мистер Аттер, — должен сегодня вечером прочесть пятьдесят сочинений, и...
  — Окей, — пожал плечами лейтенант Макдональд. — Идите. Вы все. И помните, что в любой момент вас могут вызвать для дальнейших расспросов.
  — А библиотека? — спросила миссис Джарвис. — Боюсь, теперь я старшая, и я...
  — Я звонил заведующей отделением филиалов. Она согласилась, что лучше держать этот филиал закрытым, пока идет расследование. Но я попрошу вас с мисс Стридж явиться завтра, как обычно; заведующая отделением тоже будет здесь, и мы сможем продолжить обсуждение любых вопросов, касающихся непосредственно библиотеки.
  — А завтра у меня намечался час сказок. Ну, по крайней мере, — вздохнула детский библиотекарь, — мне не придется вечером учить новую сказку.
  
  Оставшись один, лейтенант Макдональд вновь повернулся к столу. Он положил блокнот рядом с телефоном и набрал номер, привлекший его внимание. Нескоро ему удалось связаться с должным представителем власти и подтвердить свои полномочия, но в конце концов он заручился обещанием полного досье со всеми сведениями, переданными мисс Алисой Бенсон в ФБР.
  — Думаете, поэтому? — нетерпеливо спросил голос.
   Он повернулся. Это была младший библиотекарь, девушка в сером платье с золотисто-русыми волосами.
  — Мисс Стридж!
  — Мне очень не хотелось к вам подкрадываться, но я хочу знать. Мисс Бенсон была такой милой старушкой, и я... я нашла ее и... Вы думаете, поэтому? То есть она на самом деле нашла что-то для ФБР, и поэтому ее?..
  — Вполне вероятно, — медленно проговорил Макдональд. — Исходя из всех показаний, она находилась в наилучших отношениях с подчиненными. Сбережений у нее не водилось, а для преступления на почве страсти она была слишком стара. Аттер и Стикни, по-видимому, знали ее лишь в качестве постоянных посетителей этого филиала. Что же остается в качестве мотива, как не эта история с ФБР?
  — Все это выглядело так забавно. Мы подкалывали ее, что она работает на правительство. А теперь... Лейтенант, вы должны найти того, кто ее убил. — Губы девушки крепко сжались, а глаза заблестели.
  Макдональд принял решение.
  — Пойдемте.
  — Идти? Но куда?
  — Я отвезу вас домой. Но сперва мы заедем повидать одного человека, а вы поможете мне изложить ему все факты этого сумасбродного дела.
  — Кому? Это ваш начальник?
   Макдональд поколебался.
  — Да, — наконец, проговорил он. — Мой начальник.
  
  Пока они добирались, он рассказывал о Нике Нобле. Как лейтенант Нобл десять лет назад был самым смекалистым в департаменте. Как его капитан попал в грязный скандал и выпутался, оставив отдуваться невинного Нобла. Как его жене жизненно требовалась операция, но ее не случилось. Как опустился овдовевший, опальный человек вплоть до...
  — Никто не знает, где он живет и на что. Мы знаем лишь, что можем найти его в забегаловке на Норт-Мейн, попивающего стаканами дешевый шерри. Шерри — все, что оставила ему жизнь; шерри и еще способность делать сложнейшие проблемы кристально ясными. Где-то на задворках сознания этого выпивохи есть точная машина, сортирующая нелепейшие факты в единую неизбежную систему. Он — последняя апелляционная инстанция по головоломным делам, и воистину это дело именно таково. QL 696. C9... Ребята прозвали его отделом сумасбродств департамента полиции Лос-Анджелеса.
  
  Девушку слегка передернуло, когда они зашли в кафе ‘Чула-Негра’. Это местечко было не для элиты. И не для нырка вглубь. Ни музыки, ни дешевых девиц; лишь прилавок и кабинки, где лос-анджелесские мексиканцы от души предавались еде и питью.
  Макдональд припомнил, в которой из кабинок помещается святилище Ника Нобла. Этот человечек сидел там, уставившись на полупустой стакан шерри, словно не шевелился с того самого момента, как Макдональд видел его в последний раз после дела об остановившихся часах. Кожа его была мертвенно-белой, черты лица — худыми и заострившимися. Голубые глаза так выцвели, что зрачки казались невидимыми.
  — Привет! — проговорил Макдональд. — Помните меня?
  Тонкая рука с синими прожилками ударила по острому носу. Взгляд бледных глаз замер на парочке.
  — Макдональд... — слабо улыбнулся Ник Нобл. — Рад. Садитесь. — Он посмотрел на Стеллу-Ванессу Стридж. — Ваша?
  — Нет, — закашлялся Макдональд. — Мисс Стридж, мистер Нобл. У нас с мисс Стридж есть для вас история.
  — Проблемы? — Взор Ника Нобла тускло заблестел.
  — Проблемы. Хотите послушать?
  Ник Нобл вновь щелкнул себя по носу.
  — Муха, — пояснил он девушке. — Остается там. — Мухи не было. Он осушил стакан. — Валяйте.
  Что Макдональд и сделал, в основном теми же словами, что и собравшимся в том кабинете. Когда он закончил, Ник Нобл хранил молчание столь долго, что Стелла-Ванесса Стридж стала нетерпеливо поглядывать на его стакан. Затем он пошевелился, подозвал официантку, указал на свой пустой стакан и сказал девушке:
  — Эта женщина. Бенсон. Какая она была?
  — Милая, — промолвила Стелла-Ванесса. — Но, конечно, каталогизатор.
  — Каталогизатор?
  — Вы не библиотекарь. Не поймете, что это значит. Мне кажется, когда люди ходят в библиотечную школу — я не ходила, я только младший сотрудник, — большинство из них страдают от каталогизации, но некоторые становятся прирожденными каталогизаторами. Это особая каста. Они знают все понемногу: все системы классификации, и придуманную Дьюи, и принятую в Библиотеке Конгресса, все до последней циферки, и сколько пробелов надо отступить в каждом пункте машинописной карточки, и все о библиографии, и душа их трепещет, если хоть что-то не так. У них глаза орлов и память слонов.
  — С таким оснащением, — проговорил Макдональд, — она и в самом деле могла раскопать что-то для ФБР.
  — Могла, — произнес Ник Нобл. И, уже девушке: — Хобби?
  — У мисс Бенсон? До войны она любила наблюдать за птицами и, конечно, немыслимо в них разбиралась. Но в последнее время вся ушла в поиск диверсантов.
  — Я почти убежден, — добавил Макдональд, — что именно здесь суть, как бы странно это ни звучало. ФБР может указать нам нужного человека, и есть еще надежда, что лаборатория что-то вытащит из отпечатков и парафиновых тестов.
  — Анализ, — фыркнул Ник Нобл. — Вы только и делаете, что учите преступников, что им не делать.
  — Но, если лаборатория не поможет, у нас есть сообщение от самой мисс Бенсон, указывающее, кто ее убил. И я прошу вас объяснить именно его. — Он протянул листок. — Вполне ясно, что произошло. Она печатала, оглянулась и увидела своего убийцу с оружием. Если бы она напечатала его имя, он мог бы это увидеть и уничтожить листок. И она оставила это зашифрованное указание. Оно не может быть частью списка, который она печатала; миссис Джарвис и мисс Стридж не видят тут связи с текущими делами библиотеки. А слово выше обрывается посредине. Эти буквы и цифры — ее предсмертное послание. Можете их прочесть?
  — Кью эль шесть девять шесть точка си девять, — слегка шевельнулись бледные губы Ника Нобла. Он откинулся на спинку кабинки, и его глаза остекленели. — Имена, — проговорил он.
  — Имена?
  — Имена четверых.
  — О. Норберт Аттер, учитель; Джеймс Стикни, невзрачная личность; миссис Кора Джарвис, детский библиотекарь; присутствующая здесь мисс Стелла-Ванесса Стридж.
  — Так. — Взор Ника Нобла вновь ожил. — Спасибо, Макдональд. Милая проблема. Дам доказательство вечером.
  — Это значит, что он?.. — выдохнула Стелла-Ванесса Стридж.
  — Вы заинтриговали даму, мистер Нобл, — ухмыльнулся Макдональд. — Не значит же это, что вы решили это чертово дело с QL вот так вот?
  — Карандаш, — произнес Ник Нобл.
  Озадаченный лейтенант Макдональд протянул карандаш. Ник Нобл взял бумажную салфетку, нацарапал два слова, сложил ее и протянул Стелле-Ванессе.
  — Не сейчас, — предупредил он. — Сохраните. Покажете ему потом. Интригую!.. Сперва больше доказательств. Скоро получу. Дайте знать про анализ. ФБР.
  — Дам вам знать, — нахмурился Макдональд и встал. — Но как вы можете...
  — До свидания, мистер Нобл. Рада знакомству.
  Но Ник Нобл словно не услышал прощальных слов Стеллы-Ванессы. Он взирал в свой стакан — и содержимое оного ему как будто не нравилось.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Лейтенант Макдональд притормозил перед подъездом девушки.
  — В этом деле мне может понадобиться помощь в нюансах библиотечного дела, — проговорил он. — Скоро увидимся.
  — Спасибо, что подвезли. И что познакомили с тем странным человеком. Я никогда не забуду, как... Это выглядит... не знаю... сверхъестественным, что ли? — Легкая дрожь пробежала по ее гибкому телу.
  — Знаете, вы совсем не такая, какими я представлял библиотекарей. Не на тех попадал. Для меня это кто-то с несуразной фигурой, очками и пучком на затылке. Конечно, и мисс Джарвис не такая, но вы...
  — Я ношу на работе очки, — созналась Стелла-Ванесса. — А вы совсем не такой, каким я ожидала увидеть полицейского, так что зря я держалась от них подальше. — Она коснулась своих свободно раскинувшихся по плечам локонов и добавила: — А вы должны увидеть меня с пучком.
  — На свидании. Начнем с ужина и...
  — Ужин! — воскликнула она. — Салфетка! — она порылась в сумочке. — Я не скажу вам, что он тут написал, это будет нечестно, но просто чтобы проверить... — И она развернула салфетку.
  После чего не проронила ни слова, несмотря на все уговоры Макдональда. Но помахала молча ему на прощание, и глаза ее, смотревшие, как он уезжает, расширились от благоговения и ужаса.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Лейтенант Макдональд впился взглядом в отчеты по парафиновым тестам всех четверых подозреваемых. Все четверо негативные. Ни следа, чтобы кто-то из них недавно использовал оружие. Ник Нобл был прав; они только и делают, что учат преступников, что тем делать не надо. Те узнают о пороховых пятнышках на коже и обматывают руку платком... Зазвонил телефон.
  — Это Лафферти. Лос-Анджелесский офис ФБР. Вам нужна информация по тем отчетам Алисы Бенсон?
  — Буду признателен.
  — Окей. Она действительно передала нам много данных на человека, который не читал ничего, кроме как про коды, шифры, методы саботажа, взрывы и Бог знает что еще. Звучало как заочный курс по обучению пятой колонны. Мы его проверили, а он, бедолага, пишет дешевые детективы. Конечно, он жаждал знать, как стать шпионом и саботажником; но просто чтобы писать о них. Мы его как следует проверили, и он чист.
  — Имя?
  — Джеймс Стикни.
  — Я его знаю, — сухо проговорил Макдональд. — И это все?
  — Мы пошлем вам досье, но суть уже ясна. Я так понимаю, у той Бенсон было что-то еще, о чем она не готова была рассказать, но если оно столь же полезное... Тем не менее следите за той библиотекой. Что-то там происходит.
  — Как так?
  — Три раза за последние два месяца мы выслеживали подозреваемых вплоть до филиала имени Серафина Пелайо, и это были не книжные черви. Они там ничего не делали и ни с кем не связывались, но три раза на такое маленькое учреждение — слишком много для простого совпадения. Присматривайте. И если на что-то наткнетесь, может быть, и вместе поработаем.
  — Спасибо. Дам вам знать. — Макдональд повесил трубку. Итак, Стикни из-за информации мисс Бенсон как следует трясла ФБР. Месть за унижение? Чертовски слабый мотив. И все же...
  Вновь зазвонил телефон.
  — Лейтенант Макдональд? Это миссис Джарвис. Помните меня?
  — Да, конечно. Вы надумали что-то еще?..
  — Именно. Кажется, я поняла, что значит это QL. По крайней мере, думаю, я поняла, как мы можем установить, что это значит. Видите ли... — Раздался тяжелый звук, один резкий удар. Миссис Джарвис застонала.
  — Миссис Джарвис! Что такое? Что-то...
  — Бекки... — послышался слабый голос. Затем связь оборвалась.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  — Сотрясение мозга, — сообщил полицейский врач. — Она выживет. Почти не сомневаюсь. Но несколько дней не сможет говорить, и неизвестно, сколько она вспомнит.
  — Бекки, — проговорил лейтенант Макдональд. Звучало это как клятва.
  — Дадим вам знать, как только она сможет с вами пообщаться. Окей, ребята. Пошли.
  Когда носильщики стали выносить тело, Стелла-Ванесса Стридж вздрогнула.
  — Бедная Кора... Когда ее муж вернется из Локхида и обнаружит... Я хотела поужинать с ними сегодня, пришла сюда, а здесь вы...
  Лейтенант Макдональд мрачно взирал на металлическую статуэтку на полу.
  — Бедняге достался трофей, и им чуть не вышибли мозги его жене... А что, черт возьми, вас сюда привело? — потребовал он, завидев в дверях худощавую фигуру Норберта Аттера.
  — Я живу через дорогу, лейтенант, — пояснил учитель. — Увидел здесь машины и скорую помощь, и, конечно... Только не говорите, что тут еще одно...
  — Не совсем. Так вы живете через дорогу? Мисс Стридж, не могли бы вы остаться здесь сообщить новости мистеру Джарвису? Узнать от вас ему будет легче. Мне надо переговорить с мистером Аттером.
  — Буду рад, лейтенант, — выдавил улыбку Аттер.
  
  Холостяцкая квартира учителя была удобно непримечательна. Макдональд заметил, с каким вкусом подобраны книги; библиотечные тома на столе казались неуместными.
  — Располагайтесь как дома, лейтенант, чего вы, несомненно, желали бы. Итак, о чем вы хотите со мной побеседовать?
  — Прежде всего, могу я от вас позвонить?
  — Разумеется. Я пока принесу выпить. Бренди?
  Макдональд кивнул, набирая номер ‘Чула-Негры’. Аттер вышел из комнаты. Ответил голос с мексиканским акцентом, и Макдональд послал его владельца за Ником Ноблом. Дожидаясь, он лениво потянулся за одной из тех неуместных библиотечных книг, небрежно поднял ее, и она раскрылась. Из трепещущих страниц выпал листок бумаги, быть может, закладка. Макдональд заметил напечатанное:
  вггл93углцы6гаа5вр5...[4]
  — Нобл слушает.
  — Хорошо. — Его внимание оторвалось от листка. — Так вот. — И он сообщил результаты тестов и сведения ФБР, завершив нападением на миссис Джарвис. Аттер возник в дверях, переводя глаза с Макдональда на книгу и на листок. — И вот, — заключил Макдональд, — у нас еще одно предсмертное послание. ‘Бекки’...
  — Бекки... — задумчиво повторил голос Ника Нобла.
  — Есть вопросы?
  — Нет. Позвоните мне завтра утром. Может быть, сегодня вечером. Тогда расскажу.
  Макдональд, нахмурившись, повесил трубку. Тот листок... Внезапно он понял. Старый добрый код с пишущей машинкой, который так легко использовать и расшифровывать. Для каждой буквы используй клавишу выше. Недавно он столкнулся в одном деле с таким шифром; должно быть, получится. Он мысленно представил клавиатуру. Буквы и цифры сложились в:
  сообщувобычномместе...
  Мистер Аттер вернулся с пепельницей и двумя бокалами бренди. Его узкое лицо изобразило хозяйскую улыбку.
  — Угощайтесь, лейтенант.
  — Спасибо.
  — Теперь мы можем... Сырный крекер не помешает?
  — Не утруждайтесь.
  — Не стоит труда.
  И он вышел из комнаты. Лейтенант Макдональд посмотрел на шифр, затем на бокалы. Он ловко поменял их местами. И тут услышал слабый шум под дверью, вздох подтвердившегося ожидания и слабые, удаляющиеся шаги. Макдональд улыбнулся и поменял бокалы еще раз.
  Мистер Аттер вернулся с тарелкой сырного печенья и графином.
  — За успех вашего расследования, лейтенант. — Они подняли бокалы. Мистер Аттер сделал осторожный глоток и хладнокровно опустошил свой бокал в окно. — Вы перехитрили меня, лейтенант, — объявил он. — Я не ожидал, что вы дойдете до двойного гамбита. Недооценил вас и приношу извинения. — Он вновь наполнил свой бокал из графина, и они выпили. Бренди был хороший, необычно хороший для учительского жалования.
  — Итак, отбросим притворство? — проговорил Макдональд.
  — Листок вы видели, — пожал плечами мистер Аттер. — Я был непростительно неосторожен. Вы вооружены, а я нет. Притворяться было бы глупо, ведь вы можете столь же легко изучить остальные книги.
  Рука лейтенанта Макдональда замерла у наплечной кобуры.
  — Схема была неплоха. Сообщения передавались через определенные заранее книги. Любой случайный посетитель или даже обычный библиотекарь, обнаружив их, не придал бы им значения. В библиотечной книге закладкой может оказаться что угодно. Кое-какие сообщения пропадут, но безопасность все компенсирует. Вы готовили сообщения здесь, дома, помещали их в книги так, чтобы никто не видел вас оставляющим их публично...
  — Вы превосходно реконструируете, лейтенант.
  — И кто получал сообщения?
  — Честное слово, не знаю. План был продуман так, чтобы никто не мог сдать другую сторону.
  — Но мисс Бенсон раскрыла его, и мисс Бенсон пришлось устранить.
  — Не жду, что вы мне поверите, лейтенант. Но я знаю о смерти мисс Бенсон не больше вашего, — покачал головой мистер Аттер.
  — Ну же, Аттер. Естественно, признанная вами деятельность довлеет для признания в...
  — ‘Довлеет’ именно то слово, что вам нужно, лейтенант?
  — Не знаю. У меня язык заплетается. Как и голова. Не знаю, что не так...
  Мистер Аттер улыбнулся, медленно, с огромной радостью.
  — Конечно, лейтенант. Вы в самом деле подумали, что я недооценил вас? Естественно, я отравил оба бокала. Так что, какой бы гамбит вы не выбрали, мне просто следовало выплеснуть свой напиток.
  Лейтенант Макдональд повелел своей руке прикоснуться к кобуре. Его руку это не заинтересовало.
  — Хотели бы вы, — вежливо спросил мистер Аттер, — услышать про что-то еще — пока способны что-то услышать?
  Комната начала непрерывно, круговыми движениями трястись.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Ник Нобл вытер бледные губы, сунул фляжку с шерри обратно в карман и вошел в главное здание библиотеки. На стойке информации в ротонде он передал дежурной клочок бумаги. На нем было карандашом написано:
  QL 696. C9
  Девушка озадаченно огляделась.
  — Мне жаль, но...
  — Бекки, — нерешительно произнес Ник Нобл.
  — О, конечно, — прояснилось лицо девушки. — Видите ли, в этой библиотеке мы...

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Хлопок двери прояснил сознание лейтенанта Макдональда. Хлопок выстрела произвел громоподобные волны, разорвавшие паутину наркотиков внутри его черепа. Холодная вода на голову и последовавший за ней горячий кофе внутрь головы довершили дело.
  Наконец, он закурил и почувствовал себя кем-то вроде человека. Он понял, что большой луноликий человек — Лафферти из ФБР. И он сразу же узнал девушку — Стеллу-Ванессу Стридж.
  — ...просто подстрелил его, когда он пытался вылезти из окна, — сообщал Лафферти. — Док, наверное, захочет, чтобы мы отложили допрос до завтра. Там вы сами прожарите вашего убийцу, Мак, хоть на гриле, хоть тостом.
  Макдональд поднял руку, чтобы удержать уплывающую макушку.
  — Две вещи меня озадачивают. А: как вы сюда попали?
  Лафферти кивнул в сторону девушки.
  — Я кое-что начала припоминать, — промолвила она, — когда вы ушли с мистером Аттером. Особенно то, как мисс Бенсон вчера говорила, что у нее есть еще кое-какие улики для ФБР, и как она удивлена, что у иных людей такой атеросклероз патриотизма. Затем она засмеялась, а я удивилась, почему, и только сейчас поняла, что она тогда скаламбурила. Были и другие вещи, поэтому я...
  — Мы получили записку от мисс Бенсон сегодня, — добавил Лафферти. — Когда я вам звонил, то еще не видел ее. Она была не слишком многообещающей, без имен, но хорошо объяснилась, когда мисс Стридж сообщила нам, что надо проверить. Когда мы наткнулись на запертую дверь, зная, что вы там...
  — Шикарно. И видит Бог, как я благодарен вам обоим. Но вот моя вторая загадка: только что, когда Аттер признал все детали передачи сообщений, полагая, что я не останусь в живых сообщить их, он все еще отрицал, что знает хоть что-то об убийстве. Я не могу не задаться вопросом...

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Вернувшись в свой кабинет, Макдональд нашел записку:
  Публичная библиотека запрашивает, нужно ли Вам, чтобы завтра утром из главного здания в филиал имени Серафина Пелайо доставили книгу? Ее запросил человек по фамилии Нобл, сославшись на вас. Просьба подтвердить.
  Голова Макдональда кружилась сильнее, чем когда-либо, когда он подтвердил запрос, задаваясь мыслью, что он и какого черта подтверждает.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  На другое утро филиал имени Серафина Пелайо не открылся для посетителей, но народу в нем хватало. В читальном зале дожидались забинтованный мистер Аттер под охраной луноликого Лафферти, взлохмаченный Джеймс Стикни под надзором сержанта из отдела убийств, Хэнк Джарвис со взором, затуманенным после бессонной ночи у постели жены, и мисс Трампетер, заведующая отделением филиалов, нетерпеливо дожидающаяся, когда же кончится перерыв в так хорошо смазанном механизме работы филиалов.
  А в кабинете находились лейтенант Макдональд, Стелла-Ванесса Стридж и Ник Нобл. На сей раз девушка надела ярко-красное платье на молнии, дразняще подчеркивающей ее наливные груди. Лейтенант Макдональд держал книгу, присланную из основной библиотеки. Ник Нобл держал фляжку.
  — Легко, — говорил он. — Бекки. Не имя. Буквы ‘Бэ’ и ‘Ка’. Мисс Стридж упоминала системы классификации. Библиотека Конгресса.
  — Конечно, — согласилась Стелла-Ванесса. — Мы не используем ее в Лос-Анджелесской библиотеке; она слишком сложная для обычной книговыдачи. Но в библиотечной школе ее изучают; так что, естественно, я, как младший сотрудник, ее не знала, но миссис Джарвис владела ей, а мисс Бенсон, бедняга, должно быть, знала почти что наизусть.
  Макдональд прочел надпись на корешке книги:
  ‘Классификация Библиотеки Конгресса США. Q: Наука’.
  — Слава Богу, — вздохнула Стелла-Ванесса Стридж. — Я боялась, это будет английская литература.
  — Интересно, — улыбнулся Макдональд, — ничего или слишком много знали ваши родители об истории литературы, когда назвали вас Стелла-Ванесса[5].
  Ник Нобл глотнул и хрюкнул:
  — Продолжайте.
  Макдональд открыл книгу и перелистал страницы.
  — QL: Зоология. QL 600: Позвоночные. QL 696: Птицы, по семействам (от A до Z).
  — Птицы? — задумалась Стелла-Ванесса. — Конечно, это было ее хобби, но...
  Глаза Макдональда пробегали по странице:
  то же, .А2, Accipitriformes (Ястребообразные)
  ... .А3, Alciformes (Чистиковые)
  Alectorides, см. Gruiformes[6]
  — Чудесные названия, — сказал он. — Если бы только у нас был подозреваемый по фамилии Груиформес... Пункт C7, — продолжал он, — Coraciiformes[7], см. также... Вот и нашли: пункт С9, Cypseli...
  Книга выпала из его рук. Стелла-Ванесса Стридж расстегнула молнию и извлекла крошечный пистолетик, делавший ее бюст столь внушительным. Бесплотная белая рука Ника Нобла метнулась, опрокинув фляжку, и схватила ее за запястье. Пистолет остановился на полпути к ее рту, повернулся и выстрелил в пол. Пуля прошла сквозь том классификации Библиотеки Конгресса, прямо через строчку:
  .C9, Cypseli (Стрижеобразные)

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Спокойно и зло лейтенант Макдональд развернул салфетку, извлеченную из сумочки арестованной, и прочел расплывчатые буквы:
  СТЕЛЛА-ВАНЕССА СТРИДЖ
  — Признание вполне ясное, — проговорил он. — Мать-немка, семья на Родине, давление... Она изобрела эту систему обмена сообщениями через библиотеку и управляла ей, о чем не знали даже другие пользователи вроде Аттера. После ложной догадки со Стикни мисс Бенсон почуяла истину со Сте... с этой Стридж. От нее пришлось избавиться. Но это значило большее: напасть на миссис Джарвис, когда та поняла слишком много, и принести в жертву Аттера, незначительного подчиненного, как козла отпущения, чтобы объяснить новые намеки, которые делала мисс Бенсон ФБР. Но как, черт возьми, вы это уловили, да еще в самом начале дела?
  — Система, — произнес Ник Нобл. — Должно совпадать. — Его острый нос дернулся, и он сбил с него несуществующую муху. — Мисс Бенсон — каталогизатор. QL — номер книги. Так должно быть. Не вот эта система, не мне знакомая система, но некая система. Посмотрите имена: Кора Джарвис, Джеймс Стикни, Норберт Аттер, Стелла-Ванесса Стридж. Лишь ее имя могло указывать на классификацию.
  — Но разве вы не сильно рисковали, отдав ей эту салфетку? Ведь что случилось с миссис Джарвис?
  — Единственная знала, что вы советовались со мной, — покачал головой Нобл. — Напав на меня, указала бы себя. Слишком умна. Кроме того, привык рисковать, когда... — И он оборвал упоминание о тех днях, когда считался, черт возьми, лучшим детективом-лейтенантом Лос-Анджелеса.
  — Мы поймали убийцу, — проговорил лейтенант Макдональд, — и уничтожили шпионскую сеть. — Он посмотрел на то место, где стояла Стелла-Ванесса Стридж, расстегивая молнию, и солнце, падавшее из окна, играло в ее волосах. — Но будь я проклят, если благодарен вам.
  — Понимаю, — решительно произнес Ник Нобл. Он поднял пролившуюся фляжку и молча возблагодарил Бога, что там остался один добрый глоток шерри.  1^sted: EQMM, May 1943

  ‘Black Murder’    В мирное время дело Шоу просто не возникло бы. Как потом скажет полицейский Малрун: первый приступ сошел бы за болезнь, и, кроме того, и первого-то приступа не было бы. Но весной 1943 года работа полиции полнилась расследованием дел, никогда не возникших бы в мирное время. Детектив-лейтенант Дональд Макдональд (отдел по расследованию убийств, Департамент полиции Лос-Анджелеса) постепенно примирялся с тем, что офицер в призывной комиссии отговорил его идти на флот. Он был необходим здесь, на этой работе, хотя иногда хотел вернуться к форме патрульного. Штатский костюм порой вызывал сардонические взгляды. Даже полторы нашивки младшего лейтенанта Уоррена Хамфриса вынуждали его задумываться о прежней форме, напоминая о несостоявшемся призыве. Но легкую горечь стирало сознание того, что в этом деле военно-морской флот сам обратился к нему, ибо он был подготовленным специалистом, разбирающимся в убийцах.
  
  — Мы на флоте не верим в совпадения, — рявкнул по телефону лейтенант Хамфрис. — Когда меня присылают сюда забрать чертежи субдетектора, а я узнаю, что у изобретателя внезапно случился приступ со всеми симптомами отравления мышьяком, мне нужна полиция. И быстро.
  Лейтенант Макдональд вспомнил времена, когда Уоррен Хамфрис был его любимым политическим обозревателем, и понадеялся, что отравления тот оценивает точнее, чем мощь Красной армии.
  Очевидно, так и было. По крайней мере полицейский врач, осмотрев впавшего в кому изобретателя, мгновенно поставил тот же диагноз и похвалил морского офицера за быстрое введение горчичного рвотного, а затем молока с магнезией.
  — Сделал что мог с тем, что нашлось в обычном доме, — с грубоватой скромностью проговорил лейтенант Хамфрис. — Узнал кое-что про яды в военно-морской разведке. Вы и не представляете...
  — Вы хорошо начали; он должен прийти в себя. Держите его в покое и давайте много молока. Я пришлю санитара. Можете позвонить в лабораторию часов в шесть, Макдональд. К тому времени постараюсь составить полный отчет о взятых образцах.
  Сейчас было без четверти два. Хамфрис прибыл ровно в час и почти сразу же позвонил в полицию. Приступ, принятый домашними за обычные проблемы с пищеварением, настиг Харрисона Шоу в половине первого, после обычного ланча: сандвич с тартаром и бутылка пива.
  — Диетологи сказали бы, что тут и причина, — заметил Макдональд.
  — Но он всегда ел это, лейтенант, — проговорил слепец. — И это, по-видимому, превосходно поддерживало его энергию — по крайней мере достаточно, чтобы заинтересовать флот, если и не принести какой-либо практической пользы.
  Легкая нотка горечи по отношению к... — профессиональная привычка заставила его думать ‘покойный’ — …к жертве заставила Макдональда приглядеться к слепому. Он увидел высокого, худощавого мужчину лет пятидесяти, очень похожего на отравленного изобретателя, если не считать незрячего взгляда и кривой улыбки, не сходившей с лица. На слепом был серый костюм необычайно изящного покроя и равно необычайно преклонного возраста.
  Костюму соответствовал и дом. Один из тех старых семейных особняков в Вест-Адамсе близ Южно-Калифорнийского университета. Видишь их снаружи и ожидаешь роскошной обстановки и стаи слуг. Заходишь и видишь сущий сарай без единого слуги в поле зрения.
  — Позвольте мне прояснить картину, — проговорил Макдональд. — Сперва необходимо было получить медицинское заключение. Теперь есть с чем поработать в ожидании лабораторного анализа, и есть что обсудить. Как я понимаю, вы двоюродный брат мистера Шоу?
  — Троюродный, да, — продолжал улыбаться слепой. — Айра Бомонт к вашим услугам, лейтенант.
  — Как долго вы живете с мистером Шоу?
  — Мистер Шоу живет со мной около трех лет. С тех пор, как я унаследовал этот дом от нашего общего дальнего родственника. Он чувствовал, и вполне справедливо, не меньшее право на наследство, чем я, а я был рад предоставить ему часть пространства, какое не мог сам использовать в этом чемодане без ручки.
  — А остальные домочадцы?
  — Сперва присматривать за ним приехала матушка моего кузена. Затем к нашему счастливому семейству присоединился его ассистент по лаборатории. Я начал чувствовать себя немного похожим на ту старуху, что столь переигрывала в пьесе ‘Добрая леди’.
  — И в доме больше никого нет?
  — Была пара, которая готовила и убирала дом, но куда нам тягаться в жалованье с ‘Локхидом’ или ‘Вегой’[8]. Миссис Шоу их не заменит. — Он встал и пересек комнату, подойдя к сигарнице. — Вам нравятся сигары, господа?
  — Благодарю, не сейчас. — Макдональд с восхищением отметил легкость, с какой слепец передвигался по своему дому безо всякой посторонней помощи. Есть что-то блистательное в преодолении препятствий. И, подумалось ему, увидеть подобный блеск у нас в ближайшие годы появится немало возможностей. — Значит, ланч вашему кузену сегодня приготовила миссис Шоу?
  — Как обычно. Полагаю, вы найдете ее в кухне; уверен, она решит, что семья, что бы ни произошло, должна вечером поужинать.
  Лейтенант Хамфрис последовал за полицейским детективом, которого несколько пугала перспектива Ватсона из военно-морской разведки.
  — Мотив может быть только один, — бормотал военно-морской Ватсон. — Кто-то должен был помешать ему передать мне эти разработки. И если вы их найдете, офицер, я почти готов махнуть рукой на раскрытие убийства.
  — Мы еще даже не знаем, что они потеряны, — отметил Макдональд. — Когда Шоу придет в себя, он сможет их сразу передать.
  Но Хамфрис, покачав головой, загадочно заметил:
  — Они хороши. Они так не поскользнутся.
  
  Когда они вошли на кухню, дверь внезапно хлопнула. Миссис Шоу, подумалось Макдональду, слишком хороша, чтобы быть правдой. Побитая временем домашняя одежда, фартук, седые волосы и все такое — просто мечта помощника по кастингу, ищущего Чью-то Мать. Но в этот момент она нервничала, волновалась — выглядела едва ли не виноватой.
  Не проронив ни слова, лейтенант пересек кухню и отворил дверь кладовой. Увидел он, по беглому подсчету, добрую сотню банок выдававшихся по карточкам продуктов. Он рассмеялся.
  — Не тревожьтесь, миссис Шоу. Это не мой вид сыска; не стану докладывать о ваших запасах.
  Миссис Шоу поправила фартук, взъерошила свою эскапистскую прическу и облегченно вздохнула.
  — Ведь это все на благо войны, — пояснила она. — Мой мальчик делает важную работу, которая спасет тысячи жизней, и он получит то, что хочет съесть, нравится это кому-то в Вашингтоне или нет. Будь он русским изобретателем, его бы просто заставили это взять.
  — Мы ничего не видели, лейтенант, не так ли?
  Хамфрис издал хриплый звук. Ему явно трудно было устоять перед краткой официальной лекцией.
  — Теперь насчет приступа вашего сына, миссис Шоу...
  — Я просто не могу это понять, лейтенант. Совсем не могу. Гарри никогда не жаловался на еду. Ему многое нравилось, и все всегда было в порядке.
  — Мистер Бомонт сказал, что он всегда ест тот же самый ланч?
  — Да, сэр. Сандвич из подсоленного белого хлеба с крошкой из сырого мяса, вустерским соусом и парой ломтиков свежего лука. И запивает пивом. Не могу сказать, что сама склонна к такой еде, но Гарри нравится.
  — Где хранилось пиво?
  — В маленьком холодильнике в его лаборатории. Он всегда открывал его сам. Я только делала сандвич.
  — И приносили стакан для пива?
  — Нет. Он любил пить из бутылки, прямо как его отец.
  — А где вы хранили мясо, миссис Шоу?
  — Нигде. В смысле, не сегодня. Оно нигде не хранилось. Я только что выходила купить его на маленьком рынке за углом, принесла сюда и сделала сандвич.
  — А лук?
   — Конечно, взяла свежий.
  — А соль и соус?
  Макдональд конфисковал указанные шейкер и бутылку.
  — Само собой, проанализируем. Хотя никто не стал бы оставлять их здесь, в кухне, где любой может... И что вы сделали с сандвичем, когда его приготовили?
  — А что я должна была сделать, офицер? Сразу отнесла Гарри, а теперь он... Ох, офицер, с ним же все будет в порядке?
  — Будет. И благодарите за это лейтенанта Хамфриса.
  — Ох, я так благодарна вам, лейтенант. Я даже не знала, что и подумать, когда Гарри так разболелся, а вы бродите тут и требуете горчицу и все остальное, но теперь я вижу, что Господь послал вас сюда спасти моего Гарри.
  Хамфрис явно испытал облегчение, когда Макдональд прервал поток смущающих благодарностей:
  — Большое вам спасибо, миссис Шоу. Не знаете ли, где можно найти ассистента вашего сына?
  Пока они шли по длинному пустому коридору в небрежно импровизированную лабораторию, Макдональд проговорил:
  — Вы когда-нибудь видели столь преднамеренное самоубийство?
  — Самоубийство? Но, в самом деле, вы же не имеете в виду, что Шоу...
  — О Боже, нет! Я имею в виду миссис Шоу. Она поведала конкретную, подробную историю, не оставляющую ни единой лазейки. Если анализ не выявит что-то в этих приправах, только один человек был способен отравить Шоу. И это, по собственному ее признанию, его мать.
  
  Ассистент, доселе безымянный, представился Джоном Файербруком. Это был маленький человечек с толстой шеей и круглым, озабоченным лицом.
  — Не верю, лейтенант, — прямо начал он. — Никто не мог хотеть убить такого хорошего человека, как мистер Шоу. Должно быть, он что-то съел.
  — Само собой. Как и миссис Криппен[9].
  — И в этом мире на свободе разгуливает слишком много людей, — добавил морской офицер, — полагающих, что убивать хороших людей — как раз то, что доктор прописал. Особенно хороших людей, изобретающих субдетекторы. А что вы знаете об этом детекторе, Файербрук?
  — Конечно, знаю сам принцип, сэр. Помогал его разрабатывать, хотя финальные детали мистер Шоу не доверил даже мне. Помните человека, сделавшего наш семидесятидевятицентовый бомбовый прицел из сущего хлама? Ну, наш, возможно, не в том классе, но сопоставим. Он состоит из
  *вырезано цензурой*
  — Блестяще, Файербрук, — со счастливым видом закивал Хамфрис. — Блестяще. Нам нужны такие люди, как Шоу, способные создать что-то из ничего. Если детектор оправдает ожидания, думаю, флот пообещает ему еще немало работы.
  — Если флот пообещает нам достойную лабораторию и материалы, мы будем счастливы. Хорошо делать что-то из ничего, лейтенант, но и работать с чем-то, а не с ничем, тоже приятно. Мы все надеялись, что мистер Шоу получит крупную сумму денег от двоюродного дедушки; но старый джентльмен бросил вызов всей статистике продолжительности жизни. Если этот детектор окажется провалом... не знаю, что с нами будет, — только и добавил он.
  — Вы знаете, где находятся те чертежи? — спросил Макдональд.
  — Нет. Мы не могли позволить себе сейф, способный послужить реальной защитой. У мистера Шоу были свои планы, о которых я и не знал.
  — Но это просто, — проговорил Хамфрис. — Позовите ваших людей, лейтенант, и мы обыщем все, начиная с этой лаборатории.
  — Нет! — резко произнес Файербрук.
  — И почему же?
  — Видите эту лабораторию? Дешевая, недостаточная. Но в идеальном рабочем порядке. Его поддерживаю я. И я не допущу, чтобы полицейские полчища топтались тут, разрушая этот порядок.
  — Даже с ордерами? — пробормотал Макдональд.
  — Даже с ордерами, — вспыхнули глазки Файербрука. — Джентльмены, эту лабораторию вы не обыщете.
  Офицеры уставились на него, но его дерзкий взгляд хранил твердость.
  — Ну-ну! — проговорил, наконец, лейтенант Хамфрис. — Национальная страсть к порядку... Хорошо же. Мы еще увидимся... герр Фейербах.
  Так закончилась первая фаза дела Шоу.  
 

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

 
  Лейтенант Макдональд не мог более ничего предпринять в захудалом особняке Айры Бомонта, пока не получит лабораторный отчет и не поговорит с самим изобретателем. Он поручил Малруку присматривать за комнатой больного в ожидании полицейского санитара, а Шурману и Авиле — охранять дом снаружи. Лейтенант Хамфрис самолично зачислил себя в охрану.
  — Я не покину этот дом, пока Шоу собственными губами не скажет мне, где характеристики. И не спущу глаз с этого немца.
  Макдональд медленно двинулся обратно в управление. Ему не нравилось это дело Шоу. Слишком ошибочно простое. Только один возможный подозреваемый — и он невозможен.
  Жадность принуждает людей делать странные вещи (версия с тем наследством, ожидаемым от двоюродного деда?), а извращенный политический фанатизм — тем паче; но может ли мать убить собственного сына даже из таких побуждений? И хуже того, в психологическом смысле, могла ли она убить его собственной едой, спокойно нарушив все правила нормирования, чтобы его же этой едой обеспечить?
  Ему это не нравилось. И он обнаружил, что, размышляя надо всем этим, проехал мимо управления. Он ехал по Норт-Мейн-стрит. Собственно, он находился как раз напротив кафе ‘Чула-Негра’.
  Лейтенант Макдональд ухмыльнулся. Ведь дело как раз такого рода, не так ли?  

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
  Скандал с Ноблом случился задолго до того, как Макдональд поступил на службу в полицию. Он собирал эту историю от старших, по частям: бесчестный капитан со связями и блистательный, многообещающий детектив-лейтенант, взявший на себя ответственность, когда что-то пошло не так, и потерявший работу, как раз когда его жене требовались деньги на операцию...
  Ник Нобл был предан своей жене и своей профессии. Когда и то, и другое исчезло, не осталось ничего. Ничего, кроме дешевого шерри, притуплявшего остроту реальности в достаточной мере, чтобы сделать ее терпимой. Ничего, кроме этого — и любопытно непогрешимой машины, которую являл собою ум Ника Нобла.
  Он не мог перестать работать, даже когда в нем перестала нуждаться профессия Нобла. Поставьте перед ним проблему, и за бледно-голубыми глазами заработают шестеренки. Кое-кто из полицейских старожилов был достаточно мудр, чтобы постичь, как неизбежно правильны ответы этой машины. Дважды сам Макдональд наблюдал, как ум Нобла вносил систему в хаос. А именно такое Ноблу и нравилось: только одна возможность — причем невозможная. Чем сумасброднее, тем лучше.
  Его прозвали Отделом сумасбродств Департамента полиции Лос-Анджелеса.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  
  Он сидел в третьей кабинке слева — как обычно. Насколько было известно Макдональду, там он жил, ел и спал... если, конечно, вообще когда-либо ел или спал. Перед ним стоял стакан с шерри. Волосы и кожа были белыми, словно у существ, живущих в пещерах. Белая рука шлепнула по острому, тонкому носу. Затем бледно-голубые глаза медленно сфокусировались на сыщике, и он слегка улыбнулся.
  — Макдональд, — медленно проговорил он. — Садись. Проблема?
  — Прямо по вашей части, мистер Нобл. Самая сумасбродная, какая только бывает.
  — С тобой случается. — Он отхлебнул шерри и вновь провел рукой по носу. — Муха, — извиняющимся тоном произнес он.
  Макдональд помнил эту муху. Ее там не было. Никогда не было. Он проскользнул в кабинку, сел и начал рассказ. Один раз подошла мексиканка-официантка, и от нее отмахнулись. Один раз его прервала, вернувшись, невидимая муха. Остальное время Ник Нобл слушал, и пил, и слушал. Когда Макдональд закончил, он откинулся назад и позволил глазам остекленеть.
  — Вопросы? — уточнил Макдональд.
  — Зачем? — произнес Ник Нобл.
  — Вы о мотиве? Хамфрис думает про шпионаж. Должно быть, он прав, но мать...
  — Угу. — Нобл покачал головой. — Какие вопросы? Все ясно. Пусть Хамфрис морочит. В восторге от золотой тесьмы, Макдональд?
  Детектив неловко поерзал.
  — Возможно. Но что вы имеете в виду? Что ясно?
  Ник Нобл повернулся боком и извлек из-под стола свои ноги-трубочки.
  — Пошли, — сказал он. — Забирай меня отсюда.
  По дороге из Фигероа он не проронил ни слова. Глаза его были закрыты: не остекленели, как когда он решал задачу, а просто закрылись, словно он с этой задачей покончил. Открыл он их, когда они свернули с бульвара. И тут же произнес:
  — Почти на месте?
  — Да. Вон там повернем еще раз, и приехали.
  — Останови, — сказал Ник Нобл.
  Макдональд начал задаваться вопросом, во что он ввязался. Совещания в ‘Чула-Негре’ одно дело, но... Он притормозил перед небольшим рынком и спросил:
  — В чем дело?
  — Нужно немного мяса, — произнес Нобл. — Отлично. Пошли.
  Макдональд, нахмурившись, последовал за ним. По крайней мере это ключ к тому, как Нобл жил за пределами ‘Чула-Негры’... Прилавок мясника был почти пуст. Не настолько пуст, как до введения нормирования, но все же не переполнен.
  — Фунт говяжьего фарша, — сказал Нобл.
  У мясника были рыжие, почти красные волосы и еще более красное лицо.
  — Не знаю, осталось ли у меня, но погляжу. Получил все печати?
  Лицо Нобла поникло, когда он пошарил в кармане и пробормотал что-то про свой второй костюм.
  — Прости, брат, — проговорил мясник.
  — Доктор сказал, что ребенку нужно именно это... — произнес Ник Нобл. Он извлек бумажник и раскрыл его. Тот был далеко не пуст.
  — Погоди, брат. Если ребенок... — проговорил мясник. И удалился в холодильную комнату.
  Макдональд уставился на зеленые бумажки в кошельке. Быть не может, чтобы Нику Ноблу так повезло.
  Мясник вернулся с пакетом из плотной бумаги. Не взвешивая его, он сказал:
  — Один фунт. Выходит девяносто центов.
  Бледные глаза Нобла задержались на вывешенном списке цен.
  — Высоковато, — произнес он.
  — Бери или уходи, брат.
  Ник Нобл взял. Когда он повернулся к выходу, вошла женщина с тяжелой сумкой и заговорила:
  — Фрэнк, я хотела спросить тебя о том мясе, которое взяла вчера. Мой муж...
  Фрэнк начал громко обсуждать проблему распределения мяса. Ник Нобл удалился. По пути он зашел в бакалейный отдел и приобрел кварту шерри.
  Вернувшись в машину, он передал мясо Макдональду.
  — Лаборатория, — произнес он. А затем принялся распечатывать бутылку, прервавшись лишь чтобы прихлопнуть муху.
  — Благородное чутье Нобла! — ухмыльнулся Макдональд. — Итак, вы снова это сделали. Черный рынок, а?
  Нобл кивнул.
  — Симптомы пищевого отравления похожи на мышьяк. — Бутылка захрипела, и ее содержимое уменьшилось. — Мать копит для сына. Покупает и на черном рынке. Но отравила его. То же с мужем той женщины.
  — ‘Все ясно’, — процитировал Макдональд. — В самом деле. Профессия Хамфриса естественно ведет его к мелодраматическому взгляду на вещи, и тот засосал и нас с доктором. Мы ожидали отравления, поэтому его и увидели. Лабораторные тесты будут финальной проверкой. Все ясно, кроме одного: откуда у вас столько наличных?
  — О, — проговорил Ник Нобл. — Извини. — Он передал кошелек.
  Макдональд заглянул в свой пустой карман и благодушно выругался.
  — На благое дело, — промолвил он.
  Он все еще улыбался, когда они подъехали к особняку Айры Бомонта. Шурмана перед домом не было. Вместо этого он открыл дверь. Его широкое лицо просветлело.
  — Бог мой, босс, мы везде вас искали.
  — Все хорошо, Шурман. Все выяснилось. Попытки убийства не было.
  — Попытки, может, и не было. Но кто-то, черт возьми, убил мистера Шоу минут пятнадцать назад.
  Так в первый раз Макдональд узрел Ника Нобла удивленным.
 

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Это было самое дерзкое убийство, с каким Макдональд когда-либо сталкивался или хотя бы слышал. Убийца подкрался сзади к Малруну, стоявшему у комнаты больного, и ударил его тяжелой вазой. Затем он вошел к больному и перерезал спящему горло, оставив тяжелый мясницкий нож (без отпечатков, как Макдональд знал еще до того, как с него стряхнули порошок) у кровати.
  Преступление столь же рискованное, сколь простое, — но успешное. Харрисон Шоу больше никогда не придумает для флота что-то из ничего.
  — Способ убийства не может никого исключить, — пожаловался Макдональд. — Нож был достаточно острым, а ваза достаточно тяжелой, чтобы справилась даже женщина. А этот чертов простудный хрип Малруна навел бы даже слепого. Способ ничего не дает.
  — Мотив, — произнес Ник Нобл.
  Мотив, по-видимому, указывали каракули на штукатурке возле кровати. На первый взгляд, они походили на кровь. При ближайшем рассмотрении это оказались красные чернила. Бутылка и кондитерская щеточка (из одного ящика с мясницким ножом) валялись под кроватью. Каракули гласили:

So sterben alle Feinde des Reiches!

  Рядом была нарисована свастика — аккуратный, ровный квадрат.
  Файербрук перевел: ‘Так погибнут все враги Рейха!’ Сам факт его владения языком заставил лейтенанта Хамфриса взирать со свежим подозрением.
  — И что? — продолжал жаловаться Макдональд, когда они с Ноблом вновь остались наедине с телом Харрисона Шоу. — Хорошо, он немец, и зовут его, вероятно, Фейербах. Это не обвиняет его.
  Ник Нобл хранил молчание. Его бледно-голубые глаза изучали комнату.
  — Что у нас есть? — резюмировал Макдональд. — Никто в этом доме не дает никому алиби. И это должен быть один из них. Авила и Шурман клянутся, что никто не входил. Один из троих — нацистский агент, воспользовавшийся болезнью Шоу и общим смятением, чтобы похитить его планы, а затем убить его, не дав их воспроизвести вновь. Миссис Шоу, ассистент Файербрук, слепой кузен Бомонт: один из этих троих...
  — Четверых, — произнес Ник Нобл. Он стоял, пошатываясь на тонких ногах. Одна рука смахнула муху. Затем его взор остановился на каракулях на стене и медленно потускнел.
  Он раскачивался взад-вперед, а единственное сказанное им слово эхом отдавалось в сознании Макдональда... Четверо... В самом деле. Был четвертый подозреваемый. Кто первым заговорил об убийстве? Кто насильно поселился в этом доме? Кто создал саму путаницу, в ходе которой...
  — Лейтенант! — В дверях стоял Файербрук, и его круглое личико пылало. — Лейтенант!.. — И он сунул в руки Макдональду пачку бумаг. — Я не хотел, чтобы ваши люди искали, но сам я могу поискать, не нарушая порядка. Я искал... и нашел!
  Глаза Макдональда загорелись.
  — Тогда, по крайней мере, убийство совершено зря. У нас есть детектор! Надо показать Хамфрису, — решил он, тут же отвергнув прежние подозрения как абсурдные. — Пошли, Нобл.
  Ник Нобл перед уходом глотнул из бутылки. Его взор уже не был стеклянным.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  — В этой комнате, — объявил лейтенант Макдональд, — находится предатель.
  Он оглядел обшарпанную комнату. Счастливый морской офицер погрузился в изучение найденных планов. Файербрук выглядел так, словно радость находки угасла от осознания, что человек, с которым он работал, мертв. Миссис Шоу тихо плакала, ни на что не обращая внимания. И невозможно было что-то прочесть в слепых глазах и неизменной полуулыбке Айры Бомонта.
  Но заговорил именно Бомонт.
  — Разве не очевидно, кто этот предатель, лейтенант? Миссис Шоу — милая женщина, не знающая о мире ничего за пределами своей кухни и своей семьи. Лейтенант Хамфрис — офицер военно-морской разведки. Я потерял зрение в Аргонне[10] — и это не вызывает у меня расположения к врагам нашей страны.
  — Боюсь, мистер Бомонт, нам нужны какие-то доказательства помимо того, что вам кажется очевидным. У нас здесь предатель — и этот предатель потерпел неудачу. Он убил Шоу и потенциально нанес ущерб нашим военным усилиям. Но планы детектора Шоу он найти не смог.
  — В самом деле? — настаивал Бомонт. — Лейтенант Хамфрис уверен, что те планы, что он держит...
  — Итак, лейтенант? — спросил Макдональд.
  — Уверенным быть нельзя, — улыбнулся Хамфрис, — пока не проверят эксперты. Но выглядит чертовски правдоподобно.
  — Бомонт прав, — резко произнес Ник.
  Никто не обращал на него внимания, не считая первого очевидного взгляда, вызванного удивлением, что детектив-лейтенант ходит со столь странным спутником. Теперь к нему повернулись все лица. Улыбка слепого благодарно расширилась.
  — Благодарю вас, — промолвил он.
  — Бомонт прав, — продолжал Нобл. — Очевидно, кто предатель: никто.
  Вся комната ахнула. Лейтенант Хамфрис фыркнул.
  — Частное убийство. Ясная система: Хамфрис начал шпионскую панику; убийца воспользовался.
  — Но каракули на штукатурке?.. — раздался голос Файербрука.
  — Подтверждают. Неуклюжая попытка обмануть. Не та свастика.
  — Ach so![11].. — запоздало осенило Файербрука.
  — Не та? — спросил Макдональд.
  — Карандаш, — произнес Ник Нобл.
  Полицейский протянул ему карандаш и записную книжку. Тот с минуту что-то рисовал, затем показал результат и проговорил:
  — Старая индийская свастика была прямой. Как и свастика на стене. Нацистская свастика наклонена. Всегда наклонена. Посмотрите где угодно. Значит, подделка.
  — Вы правы, — ворчливо проговорил Хамфрис. — Должен был сам увидеть. Они всегда наклоняют ее.
  Бомонт, неспособный увидеть рисунки, выглядел озадаченным.
  — Кто же ошибся? — продолжал Ник Нобл. — Кто, как не тот, кто никогда не видел нацистской свастики. Слышал, конечно, о свастике, думал, что она старая индийская. Тот, кто не видел ничего задолго до нацистов... после Аргонна.
  Даже полуулыбка исчезла с лица Айры Бомонта.
  — Чушь! — проговорил он. — Признаюсь, кузен был для меня обузой, но я готов был терпеть его ради его работ. Зачем мне убивать его?
  — Проверьте, — сказал Ник Нобл Макдональду. — Наследство от двоюродного деда Шоу. Узнайте, есть ли родственники у Бомонта.
  Макдональд знал, что проверять незачем. Мгновенного искривления губ Бомонта, тихого сдавленного крика осознания, что издала миссис Шоу, было довольно.
  — Если не шпион, кто, как не Бомонт? — продолжал Ник Нобл. — Единственная возможная система. Хамфрис посторонний. Миссис Шоу предана сыну. Файербрук должен знать правильную свастику; кроме того, не стал бы указывать на себя немецкой подделкой. Кто еще?
  — Лейтенант, — восстановил улыбку Айра Бомонт, — ваш пьяный друг довольно забавен, но вы наверняка должны понимать, какую сущую чепуху он несет.
  — Должен? — проговорил Макдональд.
  — Конечно. Призываю вас арестовать меня.
  Пока Макдональд колебался, заговорил Ник Нобл:
  — Окей. Не надо. Увидите полицию. Оставьте его здесь.
  Глаза Макдональда от такого совета изумленно распахнулись. Но он посмотрел на напрягшиеся лица вокруг.
  Все они были прикованы к Бомонту. Хамфрис думал, что этот человек убил того, кто мог помочь флоту. Файербрук думал, что этот человек убил его друга и пытался обвинить в этом его. Миссис Шоу думала, что этот человек убил ее сына.
  Айра Бомонт не мог видеть этих лиц, но он их чувствовал. Он мог представить слепого, беспомощного и одинокого посреди этих лиц, как только уйдет полиция.
  И он медленно встал.
  — Идемте, лейтенант?
  
  Когда машина увезла Бомонта, Малруна, чья голова все еще раскалывалась от боли, и остальных полицейских, Макдональд с Ноблом сели в автомобиль лейтенанта.
  На сиденье лежал сверток, завернутый мясником в плотную бумагу.
  — Еще один убийца для вас, — указал на него Ник Нобл.
  Макдональд кивнул.
  — Тот мясник вкупе с подозрениями Хамфриса подготовили почву для убийства. И Бог знает за что еще ответственны черный рынок и рэкетиры, стоящие за ним. Черный рынок? Черное убийство...
  Он держал сверток мясника в руке и смотрел на него так, словно это был главный экспонат Черного музея в полиции.
  — Возможно, у меня не хватит духу сообщить о запасах миссис Шоу, но я с удовольствием отыграюсь на этом рынке. Чтобы убедиться, что первая часть этого дела получит должную огласку и развяжет языки покупателям мяса.
  Ник Нобл поднял бутылку.
  — Поддерживаю, — произнес он, — ради безопасности.
  И его бледно-голубые глаза закрылись, как только Макдональд тронулся с места.  1^sted: EQMM, Sep 1943

  “Death of a Patriarch”  Когда раздался звонок, лейтенант Финч с сожалением отложил кукурузный початок, внешне напоминающий телефонную трубку, и взял настоящую.
  — Звонок в отдел убийств, — проговорил безразличный голос с коммутатора. — Угроза нападения. Связь прервалась во время разговора. Старый голос. Сильный акцент — почти не говорил по-английски. Мы проследили звонок. — Диспетчер продиктовал адрес на Россмор-авеню и номер квартиры. — Патрульная машина уже выехала.
  — Проверять и перепроверять, — проговорил лейтенант Финч. — И мне тоже.
  Прерванные звонки могут быть серьезны. В девяноста случаях из ста это выстрел в пустоту, но в остальных десяти... Финчу вспомнилась блондинка, задушенная проводом того самого телефона, в котором она искала спасение. И ее можно было вернуть к жизни, действуй полиция быстрее.
  На сей раз Финч не терял времени; но понял, что спешка была бессмысленной, как только увидел седобородого старика. Нож торчал из его груди слева прямо над красно-золотым орденом, приколотым к строгой визитке.
  — Он может прийти в себя, — сказал хирург, — но точно не выживет. Внутреннее кровоизлияние.
  Хриплое дыхание старика наполняло комнату.
  Финч мысленно рассортировал факты. Одна дверь из этого кабинета — в гостиную, где патрульные уже охраняли двух посетителей, отрицавших любую причастность к нападению в кабинете. Другая дверь — в холл, с пружинным замком. Телефон почти соскользнул с подставки. Ручка ножа золотая, инкрустированная драгоценными камнями, в тон портсигару на столе. Забавные сигареты с бумажными гильзами на конце. На стенах картины, часть из них религиозные (иконы, так их называют?), несколько фотографий (кажется, русский бас Шаляпин?), несколько живописных портретов мужчин с бородами и в церемониальных одеяниях.
  Большая шишка этот старик — или был ею. Белый русский дворянин, должно быть, один из немногих сумевших уехать с деньгами.
  Хрипы стал громче, к ним прибавились тяжелые выдохи. Финч повернулся и увидел, что глаза старика открыты. Слезящиеся глаза вопрошающе переместились с телефона на Финча, и полицейский кивнул.
  — Мы приехали так скоро, как только могли, но опоздали. Но у вас есть шанс. Скажите, кто вас ударил ножом.
  Старик открыл рот. Точнее, бороду. Рта было не разглядеть. Оттуда вырвался только задыхающийся хрип. Левая рука дернулась к груди. Правая вытянулась вперед, подергивая пальцами.
  Финч взял со стола блокнот и положил на колени умирающему. Вложил карандаш в нетерпеливые пальцы.
  — Тогда пишите. Кто вас заколол?
  Старые глаза знали, что случится через секунду. Старые пальцы торопливо начертили две буквы. Затем карандаш выскользнул из них и покатился по полу. Хриплое дыхание прервалось, уступив место громкому стуку карандаша. Глаза оставались открыты, но были пусты.
  Финч посмотрел в блокнот и громко прочел вслух две безошибочно четкие заглавные буквы:
  — “Си Пи”...
  — Что ж, — проговорил он, — теперь нам нужно лишь узнать, у кого такие инициалы.
  — Я могу вам это сообщить, — промолвил из дверного проема густой басовитый голос.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Рядовой Кристофер Поттер еще раз поцеловал свою девушку.
  — Рад, что ты заставила меня снова повидать старика, — сказал он. — Приятно было пообщаться с дядей. Я не могу не любить его, даже если он олицетворяет все старое и ложное.
  Джудит потерлась щекой об его щеку.
  — Я рада, что русские больше не носят бороды.
  — Я русский только наполовину. Я даже не коммунист с тех пор, как мы отошли от партийной линии в 1939 году. Похоже, дядя Пьер стал смягчаться, услышав об этом. Хотя даже он уже начинает думать, что в коммунистах есть что-то хорошее, раз они так блистательно защищают Святую Русь.
  — Хотела бы я посмотреть, какой он, этот граф. Возьми меня в следующий раз с собой, раз ты ему снова нравишься, а?
  — Конечно. Может, завтра? А пока... ты точно не хочешь пойти посмотреть вместе парад?
  — Солдат в отпуске смотрит парад! И они еще шутят про моряков и гребные лодки!
  — Но это должно быть недурно. Они должны пройти мимо фашистского гнездышка Разумовского. Хорошая подготовка, а я не видел первоклассной драки с тех пор, как пошел в армию. Хочешь пойти?
  — Я же говорила тебе. Меня ждет печатная машинка. Мне надо как-то дожить до тех пор, как я начну получать свои полсотни в месяц от тебя с правительством.
  — Окей. Увидимся за ланчем. И сможем завершить планы по выманиванию этой полсотни.
  Ее поцелуй оставил теплое ощущение на его губах, а ее любовь — такое же ощущение в его сердце, когда рядовой Крис Поттер выходил из маленького бунгало. Он был последним человеком на земле, способным ждать, что его ударят сзади и зашвырнут в автомобиль. Даже без шансов подраться.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  У лейтенанта Финча возникли проблемы с обладателем густого басовитого голоса, который, как только понял, что старик мертв, начал требовать позвонить православному священнику и заказать надлежащие молитвы, перемежая свою просьбу щедрыми причитаниями по-русски. Лишь когда за священником послали, он опознал инициалы племянника покойного, с которым старик давно поссорился, но который посетил его тем утром.
  И еще очень нескоро удалось убедить его перейти к опознанию трупа и, если уж на то пошло, самого себя. У полковника Саймона Разумовского (по крайней мере писал он это как “Саймон”, хотя произносил как “Семен”) были аккуратная черная борода, подходившая к его голосу, и военная выправка, подобавшая его званию. По-видимому, он также замечательно умел контролировать эмоции, каковые включал в полную силу, как только Финчу казалось, что он чего-то добивается от полковника.
  Но постепенно факты стали всплывать. Умершим был граф Пьер Ильич Сильянофф, лидер местной белой русской эмиграции в той мере, в какой это позволяла ему аристократическая надменность. Полковник Разумовский был лидером более активным, главой “Русских защитников”, полувоенной антикоммунистической организацией, за которой, как припомнил Финч, с недавнего времени приглядывает его друг из ФБР.
  Вторым мужчиной в гостиной был Бен Фроули. Все в Лос-Анджелесе знали худое смуглое лицо Бена Фроули и его тихую сардоническую манеру говорить, расцветающую на собраниях в блистательную пиротехнику. “Красный отряд”[12] много лет пытался его заклеймить, но теперь это была уважаемая личность. Организовав “Друзей Красной армии”, он стал светским львом тех кругов общества, что прежде отшатнулись бы от него как от коммунистического организатора.
  Фроули кратко изложил свою историю.
  — Я здесь с девяти часов. Пришел поговорить с “Его Превосходительством”, — сухой голос тщательно выделил кавычки, — по поводу средств, которые он жертвует нашей организации. Приятно знать, что есть русские, для кого их страна важнее политических разногласий.
  Полковник Разумовский, очевидно, посчитал, что время пришло. Он начал взрываться на двух или трех языках, но Финч погасил его пыл.
  — Когда я пришел, тут был Крис Поттер, — продолжал Фроули. — Раньше я был неплохо знаком с ним — пока он не счел себя умнее партии. Наш друг-фашист — полковник — появился в четверть девятого.
  На сей раз Финч прервал полковника заранее.
  — “Его превосходительство” вышел в половине десятого и сказал много всего по-русски и “здравствуйте” в мой адрес по-английски. Словарный запас у него был невелик, но мы как-то справлялись. Крис зашел с ним в кабинет, а мы с полковником сидели и смотрели друг на друга, пока не приехала ваша машина. Это все, что я знаю.
  — Вы вдвоем находились вместе с того момента, как видели графа живым, и до тех пор, как прибыла полиция и нашла его заколотым?
  — Вдвоем, — прогремел полковник.
  — Пух и перья, — пробормотал Финч себе под нос. Между этими двумя заклятыми врагами не могло быть сговора. Такое алиби надежно.
  Полковник Разумовский взревел. Он поднял свой портфель, и Финч увидел аккуратно вырезанный из кожи замок.
  — Осложнения, — заметил он. — Что-нибудь пропало?
  — Мы выведем друг друга на чистую воду, — сказал Фроули. — Не возражаете, если я уйду? Надо кое-кого повидать на параде.
  Полковник озадаченно уставился на него.
  — Нет... — медленно проговорил он. — Нет, не думаю, чтобы что-то пропало. Должно быть, это сделали на улице, пока я шел сюда, и они планируют...
  — Они? — спросил Финч.
  Разумовский впился взглядом в коммуниста.
  — Естественно, — промолвил Бен Фроули. — Мы полны низких уловок, само собой. Беда в том, что нам не нравятся приятели нашего друга в Берхтесгадене.
  — Значит, все завязано на этом племяннике-солдате, — сказал Финч. — Не знает ли кто-нибудь из вас, где я могу найти его?
  — Возможно, у Джудит Кинг. — Фроули дал адрес. — Шикарная девица. Их с Крисом уход стал большой потерей для движения. Но они нарушали дисциплину.
  — Дисциплину! — фыркнул полковник.
  С тем Финч их и оставил.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Кровать составляла единственную мебель комнаты, в которой проснулся рядовой Крис Поттер, и он был прикован к ней наручниками. Окно рядом с ним было заперто и выходило на глухую стену в переулке. Его форма пропала. И в этот момент ему казалось, что он здесь навсегда.
  Ушибленная голова болела сильнее, чем когда он ошибся на тренировке с шириной рва. Он страдал от всех последствий драки, не испытав радости участия в ней. И все это не имело смысла.
  Конечно, он хотел в военную разведку, хотя с послужным списком экс-коммуниста шансов было немного. Сумей он это сделать, в происходящем была бы какая-то закономерность. Офицеров разведки могут, как он полагал, похитить Зловещие Силы. Но простого рядового из пехоты...
  Позади изголовья открылась дверь. Он не мог повернуться, чтобы увидеть вошедшего. Незнакомый голос проговорил:
  — Вы понимаете, что вам лучше всего признаться в убийстве вашего дяди?
  Крис подскочил. Резкое движение вызвало боль в запястьях.
  — Идиоты, — сказал он. — Дядя Пьер такой же живой, как я, но кровать у него, должно быть, чертовски удобнее.
  — Упрямец, — проговорил голос.
  — Вы не так уж ошибаетесь, — признал Крис.
  — Сначала мы попробуем, чего добьются голод и жажда, — проговорил голос.
  Дверь закрылась.
  Крис не испытывал ни голода, ни жажды, но упоминание о них возымело действие. И это довольно-таки раздражало, но куда больше тревожило другое: то, что этот веселый голос сообщил сперва.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  — Не могли бы вы сказать мне, зачем он вам?
  Пока они беседовали, Финч разглядывал девушку. Ему казалось, что она всегда поступает в соответствии со своим разумением, и разумение это весьма недурно. Он рассказал ей.
  Она приняла это спокойно. На мгновение ее голос утратил присущее ему легкое спокойствие — но лишь на мгновение.
  — Конечно, это абсурдно, — промолвила она. — И лучше всего Крису пойти с вами и выдержать все это. Не знаю, где он сейчас, но за ланчем мы увидимся. Можете прийти.
  — Спасибо, — сказал Финч. — Но как же все это абсурдно. — И он пояснил кое-что про инициалы и алиби.
  Джудит уставилась на него. Лишь через минуту до нее дошло все значение сказанного. Затем она медленно проговорила:
  — Его оклеветали. Мы говорили о клевете в партии. Клевета и казаки — стандартные клише. Теперь это реальность...
  — Улыбайтесь, когда произносите слово “казак”.
  С усилием она смогла это сделать.
  — Но ведь вы же... В смысле, полиция не вся такая, как те, кого они посылают разгонять пикеты. Вы... вы сможете доказать, что Крис невиновен, да?
  Финч вспомнил, как его собственная дочь флиртовала с членом Союза юных коммунистов, стыдясь признаться в профессии отца. Вспомнил социалистические собрания в дни своей юности. Что-то насчет девушки и ее ранее радикального рядового...
  — Мисс Кинг, — проговорил он, — ваш солдат виновен в убийстве на основе показаний двух свидетелей и заявления умирающего. Ни один обычный полицейский не может в это не поверить.
  — Но вдруг вы необычный полицейский?
  — Лошадиные перья! Но, — добавил лейтенант Финч, — одного такого я знаю.
  
  У Финча были веские основания утверждать, что бывший лейтенант Ник Нобл — полицейский необычный. Он уже состоял на службе, когда Нобл был восходящей звездой, и видел его опозоренным и изгнанным из-за политической сделки. Видел, как Нобл опускался все ниже и ниже, до уровня заурядного алкаша, но знал, сколь неизменной оставалась точность умозаключений Нобла.
  Эта эксцентрическая точность лучшего всего срабатывала на необычном и невозможном, удовлетворяя единственный интерес Ника Нобла, остававшийся еще в его жизни, помимо шерри. Вновь и вновь Финч наблюдал, как эта точность отыскивает единственную неизбежную закономерность в хаотичной проблеме, поставившей в тупик весь департамент полиции. Более мудрые его служащие знали, когда им нужна эта неофициальная помощь. Были некоторые дела, требовавшие услуг Отдела сумасбродств Департамента полиции Лос-Анджелеса.
  
  Джудит слегка нахмурилась, проследовав за Финчем в “Чула-Негру”. Ее сморщенный носик как бы говорил, что при самом яром сочувствии пролетариату найти блистательного сыщика в дешевой мексиканской забегаловке не надеешься.
  И хмурость не исчезла, когда они, подойдя к третьей кабинке слева, увидели Ника Нобла. Иные алкаши недвусмысленно красны и опухши. Этот был бел и сморщен — но столь же недвусмысленно. Его почти бесцветные голубые глаза слегка оживились, завидев Финча, и он приветственно поднял стакан с шерри.
  — Привет, Ник, — сказал Финч. — Это мисс Кинг.
  Голос Нобла не поднимался выше шепота.
  — Мисс Кинг. — Он одним глотком выпил половину стакана и покачал головой. — Нет сил на большее. Война. — Затем его глаза слабо блеснули, и он спросил: — Проблема?
  — Клянусь, Ник, когда-нибудь я зайду просто поболтать с тобой о старых добрых временах. Но ты прав. Это проблема, и тебе она понравится. Не возражаете против трубки, мисс Кинг?
  
  В перерывах между затяжками лейтенант Финч изложил дело графа Пьера Ильича Сильяноффа. Когда он закончил, Ник Нобл отхлебнул из своего стакана и спросил:
  — Лабораторный отчет?
  — Отпечатков, конечно, нет. Время смерти совпадает с телефонным звонком.
  — Завещание?
  — Я звонил юристу. Раньше состояние уходило благотворительным русским организациям и православной церкви. Год назад граф пересмотрел его, добавив заметные доли своему племяннику и “Друзьям Красной армии”. Полагаю, это именно состояние. Кажется, он спас фамильные драгоценности в 1917 году, а когда русские говорят “драгоценности”, они подразумевают именно их.
  Нобл услышал вздох Джудит.
  — Вы не знали? — спросил он.
  — Бог мой, нет! Я и понятия не имела, и Крис тоже. Думаю, когда русское сопротивление стало так чудесно усиливаться, дядя Пьер понял, как несправедлив был к племяннику. Но сейчас это так некстати...
  Не было нужды объяснять, что “сейчас” значило “сейчас, когда это дает Крису такой мотив”. Все молчали. Выцветшие глаза Ника остекленели. Когда они снова ожили, он подозвал официантку.
  — Ну, Ник? Есть идеи?
  Ник Нобл задумчиво хлопнул себя по носу.
  — Муха, — пояснил он Джудит. — Сидит там. — Мухи не было. — “Си Пи”... — пробормотал он.
  — Не знаю, как ты из этого выберешься, — сказал Финч. — Даже ты.
  — Так, — небрежно проговорил Нобл. — Легко. Хотя бы еще один... Что это?
  Это был шум оркестра, движущегося по Мейн-стрит. Он играл марш Красной армии. Джудит узнала блистательно пророческую “Если завтра война”.
  — Должно быть, это тот парад, который хотел посмотреть Крис, — проговорила она.
  — А почему, — спросил Финч, — он так хотел посмотреть парад?
  — Это “Друзья Красной армии”. Сегодня у них большой благотворительный бал в “Шрайн-Аудиториум”[13]. И они промаршируют мимо полковника Разумовского. Крис думал, будет стычка.
  — Фроули там? — спросил Нобл.
  — Думаю, да. Должен быть.
  — Пойдем посмотрим. — Он выскользнул из кабинки и направился к выходу.
  
  Парад был пестрый. Вместе шли Молодежный союз коммунистов и Международная лига работниц швейного производства. Они несли флаги Объединенных Наций[14], и карикатуры Гроппера[15] на фашистских вождей, и портреты Рузвельта и Сталина, и флаги с молотом, серпом и надписью “СССР”, латиницей и кириллицей.
  Нобл немного понаблюдал за парадом, слегка напевая волнующий марш, а затем его взор вновь остекленел. Когда глаза вновь ожили, в них блеснуло что-то новое.
  — До Разумовского далеко? — спросил он.
  — Пара миль.
  — Обгоним парад переулками... Пошли.
  — Но вы даже видели Фроули.
  — Пошли, — повторил Ник Нобл.
  Финч пошел. Так же, чуть более неохотно, поступила и Джудит, чье твердое выражение лица говорило: она готова попробовать все, что может помочь Крису.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Голос из-за кровати разъяснил, что он и его друзья отказались от пыток.
  — Мило, — проговорил Крис. Он ощущал, как губы его неоправданно высохли и опухли.
  — Мы сожалеем о следах, которые были бы видны на вашем теле.
  Крис попытался рассмеяться. С пересохшим горлом это трудно.
  — Если вы сознаетесь, — продолжал голос, — у вас будет шанс предстать перед открытым судом. Если нет, вас признают самоубийцей. Вполне достаточное доказательство.
  Дверь вновь захлопнулась.
  Крис отказался от попыток выяснить, кто держит его здесь. Кто-то убил дядю и подставил его. Этот кто-то имел в своем распоряжении организацию. Но какую? “Защитников” Разумовского? Коммунистическую партию? Неважно. Важно убраться отсюда к черту.
  И пока голос говорил о его теле, у него возникла идея. Тело... опознание...
  Он пробирался вверх по каркасу кровати, к которому был прикован, пока затылком не нащупал маленькую ручку наверху. Он дергался и извивался, пока его идентификационный жетон не зацепился за эту ручку. Затем он рванулся вперед.
  Потребовалось три попытки, чтобы цепочка порвалась и жетон упал на кровать. Следующей, труднейшей частью дела было подаваться вперед и назад, пока его зубы не дотянулись до жетона. Легчайшей частью, если уж решился на небольшое кровотечение, было разбить головой окно и выбросить жетон через дыру.
  Затем он расслабился. Или, скорее, рухнул. Одно плечо пульсировало из-за того, что могло оказаться серьезным растяжением. Из разбитого лба к глазам стекала кровь.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

  Штаб-квартира полковника Разумовского представляла собой бывшую загородную усадьбу, которую догнал город. Дверь охраняли два высоких здоровяка в черной коже и каракуле.
  Финч усмехнулся, переводя взгляд со своего минимального для полицейских требований роста на огромного охранника, неохотно решившего, что полицейский значок — достаточное подтверждение. Менее роскошная охрана внутри проводила их прямо в кабинет полковника Разумовского наверху.
  Он располагался в передней части дома. Через открытое окно вполне отчетливо слышались приближающиеся песни Красной армии. На сей раз это было заразное “Полюшко-поле”, которое, со своим ритмом копыт на широких просторах, всегда успешнее всего звучит, приближаясь или угасая вдали.
  Подобно кабинету графа Сильяноффа, этот кабинет также украшали живописные останки погибшего режима. Было в них некое заброшенное достоинство, заставившее Финча бессознательно вытащить трубку изо рта.
  — Итак? — довольно приветливо спросил полковник Разумовский. — Чем могу быть полезен, лейтенант?
  Так далеко познания Финча не распространялись. Он представил:
  — Мисс Кинг. И мистер Нобл... э-э... консультант полиции.
  Разумовский отвесил формальный поклон.
  — Я знаю о мисс Кинг, и это для меня большая часть. — Сделав паузу, он выжидающе взглянул на Нобла.
  — “Си Пи”, — проговорил Ник Нобл.
   — Прошу прощения? — Разумовский изображал учтивого и обходительного офицера; мелодраматическая переменчивость в этой сцене задействована не была.
  — “Си Пи”... — повторил Нобл. — У Финча навязчивая идея. Думает, это инициалы, значит, Крис Поттер. Но “Си Пи”. Что это значит для вас?
  Глаза Разумовского радостно заблестели. Он злобно покосился на Джудит и хлопнул себя по ноге.
  — Ах, “Си Пи”. Вы имеете в виду “Си Пи”?
  Джудит выдохнула.
  — Ох, но, мистер Нобл... это нелепо. Или же?.. Неужели Бен Фроули...
  — Пух и перья! — фыркнул Финч. — Понимаю. Так все эти веселые молодые люди называют Коммунистическую партию.
  “Песня равнин” нарастала запоминающимся крещендо. Нобл указал на приближающийся парад.
  — Вот ваш ответ.
  — Но постойте, — запротестовал Финч, — Разумовский же дает ему алиби...
  Полковник звучно откашлялся.
  — Должен сознаться, лейтенант, в незначительном и простительном обмане. Вина Криса Поттера казалась столь очевидной, что когда мистер Фроули предложил мне то, что у вас, полагаю, именуется железным алиби, я охотно принял это предложение, оберегая себя от неприятностей.
  Финч вспомнил про расследование ФБР и понял.
  — Дело в том, лейтенант, что в какой-то момент я вышел из комнаты... э-э... помыть руки. Заколоть человека не отнимет много времени.
  Финч кивнул.
  — Не дольше, чем... э-э... вымыть руки. Это имеет смысл. Если Фроули знал, как много останется его организации... Ух-хух. И теперь его алиби разбито вдребезги.
  Белая голова Нобла дернулась в сторону полковника.
  — Как и его, — коротко проговорил он.
  Голос Разумовского звучал по-прежнему сочно.
  — Мой дорогой мистер...
  — У кого возможность лучше? Кто остался или кто “моет руки”? У кого мотив лучше? Фроули, регулярно получающей от графа много денег, или полковник, жаждущий отомстить другу за продажу белых русских красным?
  Полковник расхохотался оперным басом.
  — Но инициалы, друг мой, столь блистательно вами интерпретированные?
  — О, — небрежно промолвил Нобл. — Инициалы. Ну...
  Дверь отворилась. Оба вошедших были в форме, но лишь один из них был казаком. Вторым оказался сержант с повязкой военной полиции.
  — Кто тут босс? — потребовал он.
  — Я полковник Разумовский, — промолвил сочный, невозмутимый голос.
  — Что вам известно о рядовом Кристофере Поттере?
  Из всех находящихся в комнате лишь один Разумовский не вздрогнул.
  — Я знаю, что полиция разыскивает его по подозрению в убийстве.
  На сей раз изумился сержант.
  — Вон оно что? — присвистнул он. — Но не думаю, что вы его где-то здесь прячете, а?
  — Нелепое предположение, мой дорогой сержант.
  — Тогда вы не будете возражать против маленького обыска?
  — Естественно, буду, если не последует разъяснений.
  — Окей. Вот жетон рядового Поттера. Парень нашел в переулке и принес нам. Там, где он нашел его, разбито окно. Так я могу приступать?
  
  Разумовский щелкнул отданным по-русски приказом. Казак попытался уйти, но патрульный стоял уже в дверях. Внезапно в его руке возник пистолет, как и в руке Финча.
  — Полиция, — пояснил Финч. — Мы в деле вместе, сержант.
  — Есть контакт, — сказал тот. — Окей, полковник. Может, вы думаете, что отобьетесь от городской полиции, но это армия. Приступаем к обыску?
  И они приступили.
  
  Вышло весьма удачно, что “Защитники” пристегнули Криса к кровати наручниками, поскольку свои наручники Финч забыл, а они нужны были ему для полковника Разумовского. Также удачно вышло, что Финч вызвал по телефону полицейский фургон, который, несомненно, должен был понадобиться ввиду ожесточенного побоища, вспыхнувшего перед домом между “Защитниками” и красноармейским парадом.
  Полуголый и окровавленный Крис Поттер выражал собой гнев всех богов Олимпа; но, как только была найдена его форма, а жажда утолена (немного воды и хорошая порция отборной водки полковника), он стал выглядеть значительно лучше.
  — Но я все еще не понимаю, Ник... — говорил Финч, когда Крис повернулся к двери.
  — Крис, дорогой, — позвала Джудит, — ты не хочешь послушать, как лейтенант и мистер Нобл все это распутали?
  — Джудит, дорогая моя, сегодня утром я пошел посмотреть драку, а милость Божья и похитители привели меня прямо к ней. Думаешь, я это пропущу?
  — Из-за чего драка? — спросил сержант. Понадобилось некоторое время, чтобы убедить его, что рядового Поттера уже не разыскивают за убийство, но водка помогла и тут.
  — “Друзья Красной армии” против кое-каких фашистов-любителей.
  Сержант задумчиво покачал дубинкой. — Думаю, я пойду, Поттер. Просто поглядеть, конечно.
  Джудит вздохнула.
  — Надо было этого ожидать. Но я хочу послушать, лейтенант. Продолжайте.
  — Равно как, смею добавить, и я, — как всегда звучно прогремел полковник Разумовский. — Поскольку вы нашли здесь Поттера живым, мне бесполезно заявлять о своей невиновности. Я должен умереть как добрый солдат. — Он словно находил в этой перспективе некое славянское удовольствие. — За смерть того предателя надлежит умереть мне, офицеру Его Императорского Величества. Но мне следует поинтересоваться вашим ходом мыслей.
  — Я улавливаю то, что ты называешь системой, Ник, — продолжил Финч. — Полковник ухватился за возможность подставить Криса. Я думал, что он звонит священнику, а он велел своим приспешникам схватить Поттера и постарался меня задержать. Через день или два Поттер “совершает самоубийство”, и мы закрываем дело. И я понимаю, зачем Фроули дал ему алиби. Ему самому нужно было алиби, чтобы покрыть кражу того, что он взял из запертого портфеля, пока Разумовского не было. Должно быть, организационные планы “Защитников”. И, предоставляя полковнику алиби, за которое тот столь жадно ухватился, он готовил его и себе. Итак, вы бросили подозрения на Фроули, чтобы заставить полковника разрушить оба алиби. Но как...
  — Говорю вам, ответ тут. — Ник Нобл кивнул в сторону парада.
  Финч посмотрел на драку и на знамена. На некоторых из них по-английски было написано: “USSR”. На других, русскими буквами: “СССР”.
  — Старый граф едва говорил по-английски, — промолвил Ник. — Предсмертное сообщение должно быть по-русски. Значит, не английские “Си Пи”. То, на что они похожи по-русски. Это понял, но не знал ответ, пока не увидел те знамена. Там написано по-русски “СССР”. Возьмите последние две буквы. “Эс Ар” означает “СР”. “СР” означает “Эс Ар”. Саймон Разумовский.
  — Окей, — сказал Финч. — Ты молодец, Ник. Вот чутье Нобла. — Он выглянул в окно и улыбнулся. — Ваш парень очищен от обвинения в убийстве, мисс, но, похоже, сейчас ему светит обвинение в хулиганстве. И, не удивлюсь, если и в нападении. А тот казак всего в два раза больше него.
  Ник Нобл рылся во внушительном винном шкафу Разумовского. Наконец, он отыскал шерри. Полковник застонал, когда пьяница атаковал фольгу.
  — Это вино из царских подвалов!
  Нобл осторожно поставил бутылку на место.
  — Тогда слишком хорошо для меня, — просто проговорил он. — Возвращаюсь в “Чула-Негру”. Мне нужна моя выпивка — я ее очень люблю.
  — Хотела бы я, чтобы полиция приехала сюда, — воскликнула Джудит, — и прекратила это...
  
  Финч, ухмыляясь, смотрел в окно. Худое тело Ника Нобла продиралось сквозь побоище. Окруженный со всех сторон кулаками и дубинками, он тщательно смахивал с носа невидимую муху.  1^sted: Exeunt Murderers, Carbondale, IL: Southern Illinois University Press 1983

  “Rumor, Inc.”   — Это не моя сфера, — сказал лейтенант Макдональд. — Я занимаюсь убийствами, а это... ну, думаю, это работа для ФБР. Но в такое время, как сейчас, на любое зло охотятся без лицензии.
   — В такое время, как сейчас, — повторил Ник Нобл. — Во вторник у них кончилось шерри... — Он сжимал в белых тонких руках стакан с вином так, словно оно вновь могло закончиться.
   Макдональд сдержал улыбку. Он знал, какая история в прошлом превратила блистательнейшего детектива Лос-Анджелесской полиции в алкоголика, доживающего свои дни в этом дешевом мексиканском ресторанчике (”Чула-Негра”, третья кабинка слева); и смешного тут ничего не было.
   — Рад, что сегодня шерри есть, — проговорил он. — Потому что мне нужна та замечательная машина по сортировке и архивации, которую вы называете мозгом.
   Ник Нобл смахнул с носа несуществующую муху и сказал:
   — Слушаю.
   — Изложу максимально сжато. Наткнулся я на эту зацепку в деле об убийстве Штайнера. Застрелен ревнивым мужем — это убийство несущественно, за исключением того, что именно оно навело меня на след. Я был с ним, когда он умирал, и он хотел говорить. Это звучало бессвязным лепетом, никем не воспринятым всерьез, но я... — Макдональд замолчал, а потом вдруг спросил: — Ник, как вы думаете, откуда берутся слухи?
   — Бессистемные умы.
   На сей раз Макдональд улыбнулся.
   — Системы — ваша страсть, не так ли? Но я не про обычные сплетни. Я про большое дело — слухи, мешающие воевать. Откуда исходят они?
   — Геббельс, — коротко произнес Ник Нобл.
   Макдональд кивнул.
   — Но должен быть посредник, должен быть кто-то, укореняющий их здесь. И не один. Корпорация “Слухи”. Вот про это Штайнер и пытался мне сказать. Он был в ней, ушел и все еще боялся сообщить о ней. Но теперь, когда он все равно умирал... Всем заправляет женщина; это я понял. Но когда я попытался выудить из него имя, он уклонился. Чувствовал он себя лучше, решил, что может выжить... Так что Штайнер сказал мне в этой своей странной манере — я так и не узнал его прошлое, но таились где-то под его жесткостью следы образования и культуры — он поднял взгляд и сказал: “Сыщик, а? Умный парень, э? Хочешь знать ее имя? Окей. Гораций тебе скажет”. А затем он умер, — продолжал Макдональд. — Говорят, иногда перед этим человеку становится лучше... Я просмотрел все его бумаги и адреса. Ни одного Горация. Я тщательно проверил всех женщин, чьи имена мне попались. Почти всех смог исключить. Остались четыре. — И он протянул через стол листок бумаги.
   Ник Нобл взял его и прочел:
   Маргарет Харкнесс, доктор медицины, 35 лет, Л.-А., бул. Уилтшир, 1548.
   Лизетт Тернбулл, сварщица, 22 года, Глендейл, ш. Ла-Корона, 1230.
   Лалли Чилтон, актриса (?), 28 лет, Голливуд, пр. Франклин, 4916.
   Миссис Одиль Фэнкорт, 31 год, Л.-А., ш. Кашмир, 5527.
   Палец сыщика без колебаний указал на третье имя.
   — Вы про вопросительный знак? — проговорил Макдональд. — Она уже несколько месяцев без работы, но живет стильно. Впрочем, это может объясняться куда проще.
   Ник Нобл покачал головой.
   — Это ваша девица.
   — Почему? — Макдональд едва ли ожидал столь быстрого ответа даже от Ника Нобла.
   — Гораций. Лалли. Что это значит? Лалага. Девушка из стихов Горация[16]. Остальные имена не подходят. Итак: “Гораций тебе скажет”.
   — Сел в лужу, как обычно, — ухмыльнулся Макдональд. — И готов поставить все свои фишки — или игральные кости, раз уж Гораций?[17] — на то, что вы правы. Теперь надо поболтать с мисс Чилтон; и если вы правы, Ник, то, ей-богу, слухов станет поменьше.
   
   Телефон-автомат в “Чула-Негре” находится у стойки кассира. Макдональд отыскал номер Чилтон, переписал на листочек и набрал.
   Даже по телефону этот голос что-то сотворил с основанием его позвоночника. Он и раньше слышал густые, хрипловатые голоса, но ни один из них доселе не заставлял его задуматься, как можно вести допрос, если хвостовые позвонки столь непрофессионально дергаются от одних только звуков слова “Алло”.
   Он сумел выговорить “Мисс Чилтон?”, и она произнесла: “Да”. Теперь он услышал уже три слога, произнесенных этим голосом, и каждый действовал мощнее предыдущего. Он мысленно обругал сам себя, а вслух сказал:
   — Джо Штайнер дал мне ваш номер. Он сказал, что вы могли бы подкинуть работу по моей части.
   В трубке раздалось жужжание, и Лалага Чилтон проговорила:
   — Подождите минутку. В дверь звонят.
   Он ждал. Он услышал звон в брошенной на стол телефонной трубке, шаги и щелчок дверной ручки. Услышал, как дверь распахнулась, и Лалага произнесла: “Но... мистер Патрик! Как...” Затем услышал выстрел и звук падения тела Лалаги на пол.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Дорогостоящее целомудрие голливудской квартиры, должно быть, представляло идеальный контраст пышному изобилию самой Лалаги Чилтон. Она по-прежнему доминировала там. Даже труп ее был живее, чем любая женщина из всех до тех пор встреченных Макдональдом.
   Он пытался сосредоточиться на содержимом ее стола. Но, даже несмотря на то, что склонившийся над ее головой полицейский доктор скрыл их своим телом, ее широко распахнутые глаза все еще смотрели прямо в разум Макдональда. Они были фиалковыми. Он читал о подобном и никогда в это не верил, но они были фиалковыми. В воздухе витал аромат, наполовину опознанный им как “Шанель номер что-то там”, но все же озадачивавший, пока он не понял, что вторая составляющая — просто запах плоти Лалаги. Скоро он переменится...
   — Выстрел в сердце с близкого расстояния, — произнес, встав, врач, — пороховые ожоги на левой груди. Должно быть, высокий мужчина — примерно вашего роста. Прошло не больше часа. Но вы знаете время лучше меня, раз все слышали.
   Макдональд поблагодарил и сосредоточился на столе. Там лежало много всего. Прямо-таки золотой рудник.
   Лалага Чилтон была женщиной методичной. Папка работодателей, папка подчиненных, папка материалов. Среди работодателей были такие уже хорошо знакомые ФБР имена, как Видеманн и Ференц, а также ряд новых, с которыми ФБР скоро познакомится не хуже. Подчиненные... едва ли удастся предъявить им обвинения, но наблюдать за ними будут.
   Материал был тщательно разложен по темам, и на каждой карточке стояли символы, которые Макдональд вскоре расшифровал как обозначения наемников, которым поручено распространять данный слух, мест распространения и лиц, которых будут обрабатывать. Столь разные утверждения, как “Нет нужды распределять газ на Западном побережье” и “Нехватка лука вызвана бездарностью правительства”, были явно нацелены на разные экономические и ментальные уровни.
   Макдональд ощутил к бессердечно одаренной Лалаге ненависть, презрение и какое-то горькое восхищение. Но в то же время он видел фиалковые глаза и чувствовал запах — не духов, а уже душка. И был рад, что встретил ее лишь тогда, когда она мертва и почти обезоружена.
   — Сержант сказал мне, — заметил доктор, — вы слышали, как она назвала убийцу по имени. Это все решает.
   — Да? — произнес Макдональд. Он листал адресную книгу. — Тут два Патрика.
   Доктор посмотрел в книгу. Страница на букву “П” болталась полуоторванной. Открывал ее “Патрик Алан”, проживавший неподалеку, в Бичвуде. Затем, вслед за Пеллом, Пилсбери, Портером и (невероятно!) Путценшиммелем, возникал “Патрик Фрэнсис” из отеля “Билтмор” в центре Лос-Анджелеса.
   — Ни одного из них нет в досье. Но мне надо было проверить этот стол, чтобы получить достаточно для их допроса сведений о Ла... об этой женщине. Теперь попробуем разобраться, который из Патриков избавился от этой змеи.
   Зазвонил телефон, и Макдональд поднял трубку этого французского инструмента. Белый порошок для снятия отпечатков все еще лип к пальцам. (Набор отпечатков был совершенно бесполезен, сверху сама Лалага.)
   — Алло, — проговорил Макдональд.
   — Алло. Могу я поговорить с Лалли?
   — Ее сейчас нет. Оставите сообщение?
   — Патрики приносят удачу. Вам повезло. — Голос в трубке был скрипучим, хриплым. — Просто скажите ей, что звонил мистер Патрик.
   — Подождите, — спешно проговорил Макдональд. — Алан или Фрэнсис?
   В голосе прозвучало удивление.
   — Это Джерри Патрик, — произнес он. — Джерри значит Джервез.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   По пути в “Билтмор” Макдональд заехал в “Чула-Негру”.
   — Помните, Ник, что я сказал, уходя утром? “В этом деле мне ваши системы точно не понадобятся; жертва уже назвала мне имя убийцы”. Ха!
   В бледно-голубых глазах Ника Нобла мелькнула полуулыбка.
   — Она тебя обманула?
   Макдональд объяснил.
   — Итак, есть три Патрика, — закончил он. — Судя по тому, что я узнал по телефону от Джервеза, все они дальние родственники. Алан — актер, живет в Голливуде. Джервез — писатель, гостит у друга в Беверли-Хиллз. Фрэнсис — в “Билтморе”, и о роде его занятий Джервез высказывается уклончиво. Что разжигает мое любопытство и заставляет найти в первую очередь именно его.
   — Расскажи мне, когда повидаешь их, — произнес Ник Нобл.
   — Вам тоже любопытно? Не осуждаю; ведь вы в этом деле еще до убийства.
   Алкоголик покачал головой.
   — Возможна система, — проговорил он. — Хочу видеть, прав ли.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   У Фрэнсиса Патрика были седеющие виски, но черные как смоль усы. Он был выше Макдональда (хоть и не настолько, чтобы не соответствовать углу полета пули в тело Лалаги), но господствовать позволял ему не только рост. Его щегольской костюм, аккуратный, подобранный вплоть до гетр и перчаток, производил впечатление на обитателя Западного побережья, а размеренная точность движений, обволакивающая властность голоса и ровная холодность взгляда создавали образ человека, способного повелевать.
   Первые же его слова настроили Макдональда против него.
   — Ах, офицер, — промолвил Фрэнсис, — я рад видеть, что хоть у одного молодого человека в Америке хватило ума не носить форму, несмотря на мольбы поджигателей войны.
   Губы лейтенанта сжались.
   — Спасибо, но не приписывайте эту заслугу мне.
   — Как пожелаете, — неохотно проговорил его собеседник. — Присядете, лейтенант?
   Макдональду удалось опередить это приглашение на долю секунды. Он чувствовал, что полезным будет любое психологическое преимущество.
   — Давно в Лос-Анджелесе, мистер Патрик?
   — Зарегистрировался в этом отеле сегодня утром. До этого жил у друзей.
   — Постоянный адрес?
   — Сознаюсь, его нет. Моя работа ведет меня повсюду.
   — И каков ваш род занятий?
   — Биржевой маклер. — Помолчав, он добавил: — На покое.
   — Тогда ваша “работа”?..
   — Назовем ее хобби? Едва полиции это важно.
   — Вы знали Лалли Чилтон? — произнес Макдональд.
   — Немного.
   — Наняли ее помогать в своем хобби? — выстрелил наугад лейтенант.
   Властное лицо оставалось бесстрастным.
   — Едва ли. Я просто узнал от некоторых друзей на Востоке, что это забавный представитель голливудской периферии. И изучил ее.
   — И она была?..
   — Забавной? — Властное лицо снизошло почти что до подмигивания. — Весьма.
   Макдональд ощутил нелепый приступ ревности.
   — Где вы были сегодня утром в одиннадцать?
   — Гулял в Першинг-сквере[18], — последовал четкий ответ.
   — С кем-то?
   — Один.
   — И что делали?
   — Держал ухо востро, офицер. Для человека с моим... хобби, мало что может быть поучительнее, чем слушать мысли обычных людей.
   — В Першинг-сквере вы их не найдете, — рассмеялся Макдональд. — На профсоюзном собрании, или на обеде у “Ротари”, или на церковной трапезе, или в пригородном поезде — да, там вы узнаете крупицу того, что думают люди. В Першинг-сквере вы не найдете ничего, кроме сущего бреда.
   — А что заставляет вас думать, лейтенант, будто обычный человек не бредит? — Лицо Фрэнсиса Патрика было серьезным, настолько серьезным, что Макдональд ничего не ответил, когда собеседник замолчал. Вся комната полнилась эхом его густого голоса. Он вновь заговорил, тихо, внушительно, убеждающе. — Нетронутые природные ресурсы бреда в этой стране удивят вас, мой дорогой офицер. Существует закон Грешема[19] для массового интеллекта: ясное мышление неизбежно вытесняется бестолковостью. А политическая наука будущего заключается в контроле и приложении этого закона к заданным целям. Нет, в посещении Першинг-сквера нет ничего праздного.
   — Думаю, еще увидимся, — произнес Макдональд, вставая.
   — Надеюсь на это. Вы слишком проницательный молодой человек, лейтенант, чтобы запутать свой ум идеалистической паутиной таких вымыслов, как благородство простого человека; я бы с большим удовольствием смел некоторые из них.
   — До свидания, — сказал Макдональд. Он ждал, что Фрэнсис Патрик задаст вопрос, но этого не произошло.
   Эти пять минут выдались весьма полезными. Стало вполне ясно, в чем состоит “хобби” Фрэнсиса Патрика и как оно связано с профессией Лалаги Чилтон. И было чрезвычайно поучительно, что Фрэнсис Патрик ни разу не осведомился о причине расспросов лейтенанта и не усомнился в необходимости применить к Лалаге прошедшее время.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Алана Патрика из Голливуда дома не было — внезапная встреча с продюсером, как сказала его хозяйка, — так что Макдональд направился в Беверли-Хиллз. Адрес оказался скромным глинобитным бунгало в предгорьях. Изнутри доносился странный шум — звон стекла и громкие обрывки песен. Макдональд уловил фразы из “Марсельезы”, “Интернационала” и гимна итальянских фашистов.
   Вечеринка — и, конечно, со странным разнообразием политических вкусов. Макдональд нахмурился, но все же позвонил в дверь. Внезапно повисла тишина, затем заскрипело открывающееся окно.
   Макдональд повернулся к окну, увидел в тени дома яркую вспышку пламени и пригнулся еще до того, как услышал выстрел. Пуля промчалась мимо него прямо в деревянный почтовый столбик.
   Затем уже знакомый по телефонному звонку хриплый голос проревел:
   — Друг или враг?
   Макдональд сказал, что друг, и быстро метнулся вперед, прежде чем обладатель голоса мог успеть выстрелить.
   — Входите! — крикнул голос. — Просто предупреждение, чтобы вы оставались дружелюбным.
   Макдональд вытащил пистолет и вошел в дом. В комнате, из которой раздался выстрел, он обнаружил Джервеза Патрика. Тот, по-видимому, в одиночку составлял всю вечеринку. Он сидел у окна и прижимал левую руку с револьвером к забинтованной правой руке на перевязи. На нем была старая рабочая одежда — не щегольский беспорядок Голливуда, а просто заношенное одеяние. Волосы закрутились в полдюжины направлений, а глаза и голос вполне соответствовали наличию на столе бутылок.
   Исполнив отрывок из гимна гарибальдийцев, он сообщил:
   — Выпейте. Всегда пью, когда грустно. Всегда пою, когда пью. Всегда пою политическое — и погромче.
   — Всегда стреляете в незнакомцев? — спросил Макдональд.
   — Только когда грущу. Или пью. Или грущу. Выпейте.
   Было проще подчиниться. Макдональд, потягивая напиток, проговорил:
   — Грустно из-за Лалли, да?
   — Грустнее быть не может. — Джервез Патрик вновь наполнил свой стакан. — Чудесная женщина. Какая голова на плечах. Упал. Поло, — добавил он.
   — Поло?
   — Вижу, вы смотрите на мои бинты. Случай на поло. Забил два гола, потом понял, что сломал, потом отрубился.
   Макдональд, сжимая рукой в кармане револьвер, небрежно подошел к хозяину.
   — Хорошая у вас штучка. — Он многозначительно протянул другую руку, но Джервез ее проигнорировал. — Вам ведь она больше не нужна, не так ли?
   Джервез Патрик поднял голову.
   — Будь я проклят! — резко согласился он и вышвырнул оружие далеко в окно. — Выпейте. Слышал ваш голос по телефону. Подумал, вам нужно выпить. Знаете Лалли?
   — Немного. Где вы находились, когда ей звонили?
   — Здесь. Работал. Один. Совсем один... — Он затянул гимн Берлина, оборвал на середине и приступил к “Болотным солдатам”[20].
   — Работали?
   — Писал. Я же говорил вам, что я писатель, а? Писал для Лалли. Ш-ш-ш! — Он с мелодраматической осторожностью оглядел комнату. — Не надо никому говорить. Даже моему кузену. Даже моему единственному кузену. Он нанимает Лалли, Лалли нанимает меня, и никто ничего не знает. Даже мой другой единственный кузен. Он еще более единственный, вот. Теперь Лалли мертва, и все...
   — Вы писали идеи для Лалли? А ваш кузен Фрэнсис нанял ее их распространять?
   — Не говорил я этого. Никто ничего не говорил. Ни слова. Ни единого слова. — В результате он снова запел резким баритоном. Спиричуэлз самым поразительным образом смодулировался в “Хорст-Вессель-Лид”, гимн нацистов. Он пел его с каким-то гордым презрением. — Вот что нужно Фрэнсису, — проговорил он. — Песня. Каждому нужная песня. Вы похожи на тенора. Давайте. Не стесняйтесь.
   Он все еще пел, когда Макдональд вышел. Лейтенант оглядел улицу и заросший сорняками соседний участок. Поиски револьвера отнимут несколько часов. Он остановился на крыльце, вынул нож и поковырял в деревянном столбике. Должно бы совпасть.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Семейное сходство кузенов Патриков отражалось в чертах их лиц, но более ни в чем. Актер Алан, как ни странно, актерствовал меньше всех; ему не хватало как импозантности Фрэнсиса, так и эксцентричности Джервеза. Лишь спортивная рубашка и шейный платок выдавали его профессию; в остальном это был просто приятный, незаметный молодой человек, холеный, тихий, чуть ниже Макдональда (хотя в пределах соответствия углу полета пули).
   — Догадываюсь, почему вы здесь, — произнес он, когда Макдональд представился. Голос у него был низкий, и казалось, что сдерживаться ему стоит немалого труда.
   — Как вы узнали? — откровенно спросил Макдональд.
   — Зашел к Лалли по дороге к продюсеру. Там был один из ваших людей. Он сказал мне.
    — Тогда вы понимаете, почему я проверяю всех Па... — нет, не стоит выдавать услышанное по телефону, — все имена в ее адресной книге. Вы хорошо ее знали?
   — Достаточно, чтобы поехать вместе в Лас-Вегас в прошлом месяце.
   — Пожениться?
   — Таков был замысел. Но в последнюю минуту она передумала, и я всю ночь провел у игральных автоматов. Вышло не то, что ожидал.
   — Почему?
   — Разве этот вопрос применим к Лалли? Но я все еще надеялся. Всегда оставалась возможность... Понимаете, я любил ее.
   — Могу понять. Если вы не знали достаточно.
   — Что вы имеете в виду под “достаточно”?
   Макдональд сменил тему.
   — Ваш кузен Фрэнсис одобряет молодых людей, не надевающих форму. Вы разделяете его мнение?
   Взор Алана Патрика сверкнул, и он наделил кузена совсем не подобающим для близкого родственника эпитетом.
   — Нет. Моя одежда — моя вина не больше, чем, смею полагать, ваша. — Он поднял правую руку, на которой не было указательного пальца. — Призывной комиссии вряд ли нужны те, кто неспособен нажать спусковой крючок.
   — А продюсеры не против?
   — Я ношу перчатки или мы обрезаем кадр на общем плане и используем дублера для крупных планов рук. Если тебе меньше сорока и ты еще дышишь, по нынешним меркам ты несовершеннолетний.
   — Полагаю, политические взгляды кузена вас не волнуют?
   Алан Патрик взял со стола несколько машинописных листов.
   — Работал утром над этим. Речь, которую произношу в Гильдии киноактеров. Я произношу речь... Но сейчас каждый человек должен быть услышан.
   Макдональд проглядел текст речи. Едва ли оригинально или хотя бы хорошо написано, но полно твердых демократических истин, едва ли доступных пониманию других Патриков.
   — Вы писали это сегодня утром? Скажем, в районе одиннадцати?
   — Ох, ох. Роковое алиби? Да, я был здесь, один, работал над этим, когда Лалли... — И его голос замер.
   — И что бы вы почувствовали, — спросил Макдональд, — узнав, что эта речь ранила бы Лалли так же сильно, как убившая ее пуля?
   Алан Патрик выдохнул. Макдональд коротко изложил, что ему известно о профессии Лалаги Чилтон.
   После долгой паузы актер медленно заговорил:
   — Я думал, у меня нет иллюзий о Лалли. Я знал, что она не может оплачивать ту квартиру. Но, понимаете, я любил ее, и все это не имело значения. Меня чуть не убило, когда ваш человек сказал мне, что она мертва, но я не плакал. Только не я. Я не мог. Это зашло слишком... — Он встал и открыл дверь. — Убирайтесь к черту, лейтенант, пока я не разревелся.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Вот так вот, — сказал Макдональд. — И в данный момент я на пути к безумию. Три Патрика — каждый из них уже знал о смерти Лалли до моего прихода и у каждого ни малейших признаков алиби. Если бы хоть у одного из них было алиби столь надежное, чтобы я мог попотеть над ним...
   Ник Нобл уставился в стакан с шерри.
   — Мотив? — произнес он.
   — Один из них любил Лалли. Другие были связаны по фашистским делам — Фрэнсис вроде фюрера, а Джервез как мелкий Геббельс. Любые отношения, испортившись, ведут к убийству. Любого из них я бы арестовал по подозрению в два счета. Но кого?
   Ник Нобл сделал глоток шерри — очень маленький глоток.
   — Последний стакан на сегодня, если не приедет грузовик, — пояснил он и тем же тоном добавил: — Всех троих.
   — Заговор? Ник, вы спятили. Джервез и Фрэнсис совсем не доверяют друг другу, а Алан ненавидит все их треклятое дело. И убийство — работа для одного; нет нужды в сообщниках. Нет, это один из троих...
   Он прервался. Пухлая официантка-мексиканка с любопытством взглянула на него и спросила:
   — Лейтенант Макдональд?
   — Да?
   — К телефону.
   Он подошел к аппарату едва ли не через силу. В прошлый раз, когда он говорил по нему... Он поднял трубку и сразу узнал хриплый голос, который произнес:
   — Макдональд?
   — Слушаю.
   — Получили отчет баллистика? — Голос Джервеза звучал почти трезвым; по крайней мере он не пел. — О, — продолжал он, не давая Макдональду ответить, — я видел, как вы ковыряли ту штуку. Так что, хоть я и забрал пистолет, думаю, смысла прятаться больше нет.
   — Где вы? — Макдональд старался сдерживаться.
   — У Лалли. Выглядело уместнее. Не вините своего охранника; он получил револьвером по башке. А теперь...
   — Вы готовы сдаться?
   — В высшей степени, лейтенант. Но не вам.
    И тут во второй раз за день Макдональд услышал в трубке телефона “Чула-Негры” выстрел и глухой звук падения.
   Он бросился к двери, затем вновь повернулся к телефону, бросил в него монетку и передал определенные указания в управление. Как только он вновь набрал скорость, его охватили угрызения совести. Он вернулся к третьей кабинке слева и потратил тридцать секунд на пересказ эпизода с телефоном Нику Ноблу. Макдональд был доволен; ни разу ему еще не удавалось вызвать удивление на этом остром белом лице.
   На сей раз он действительно выбежал за дверь, чуть не сбив с ног человека, собиравшегося войти в ресторан. Узнав Алана Патрика, он замер.
   — Увидимся здесь через час, — сказал Макдональд актеру. — Нет времени объяснять, но к тому времени вы будете очищены.
   Алан Патрик с изумленным видом зашел внутрь. Он направился к бару и заказал пивной коктейль, суть которого пожилой мексиканке пришлось разъяснять. Виски у нее закончился, и она предложила смешать пиво с текилой, что выглядело недурной идеей. Как раз то, что ему нужно. Он выпил один коктейль и ждал второго, когда подошла пухлая официантка.
   — Мистер Патрик?
   — Да?
   — В кабинку, пожалуйста.
   Он, хмурясь, последовал за ней. И еще больше нахмурился при виде ожидавшего его человека — остроносого, худого, белого, словно твари, живущие в пещерах.
   — Алан Патрик? — произнес Ник Нобл.
   — Да. Откуда вы знаете?
   — Заметил палец. Макдональд говорил с вами. Я предположил.
   Подвижное лицо актера выглядело озадаченным.
   — Когда я приехал к лейтенанту в управление, мне сказали, что я могу найти его здесь. Я так и сделал, но он умчался, не дав никаких объяснений. Что происходит?
   В бледных глазах Ника Нобла застыли боль и гнев, пока он взирал на пустой стакан из-под хереса.
   — Трудно говорить без... — произнес он. — Трудно думать. — Он откинулся назад и позволил своим глазам остекленеть, пока Алан Патрик с любопытством рассматривал его. Наконец, глаза Ника Нобла вернулись к жизни, и он проговорил: — Вы знали, не так ли?
   — Знал что? — насторожился актер.
   — Что Лалага была корпорацией “Слухи”. Зачем еще ее убивать?
   — Убивать ее? Мне? — Алан Патрик засмеялся. — Дружище, я любил эту девушку!
   — Конечно. Но ненавидели ее дело. Конфликт. Одно решение: убийство.
   — Чушь.
   — Не чушь. Система. Вы живете в своей квартире. Значит, вы должны быть убийцей. Еще, конечно, палец.
   — Так я убил ее? И, полагаю, поэтому кузен Джервез сознался и покончил с собой?
   Ник Нобл улыбнулся — с легким облегчением.
   — Вы только что сказали, что Макдональд ничего вам не говорил. Как узнали о Джервезе, если только...
   — Не говорите, что я и его убил.
   — ...если только вы не Джервез.
   Насмешливая улыбка стерлась с лица Алана Патрика.
   — Продолжайте, — напряженно проговорил он.
   — Трое мужчин. Фамильное сходство. Разная прическа? Легко. Разный рост? Каблуки; актеры знают. Один носит перчатки; у одного бинты; у одного нет пальца — скрыт перчатками и бинтами. Разный возраст и очень разные характеры; но один — актер.
   — Макдональд слышал выстрел Джервеза перед самым моим приходом.
   — Телефонная будка на углу. Звонок не отследить. Это решает все; история лжива.
   — Почему?
   — Предположим, это квартира Лалаги. У нее французский телефон. Человек с забинтованной рукой не может держать его трубку и застрелиться. Что вы использовали? Бумажный пакет?
   Алан Патрик кивнул.
   — Я подумал, это умная идея, — мягко проговорил он. — После того как я... как Лалли умерла, я увидел телефон. Я знал, что кто-то должен был слышать мое имя и выстрел. Если она знает только одного Патрика, мне конец.
   — Начали выдирать страницу на “П” из адресной книги, — вставил Ник Нобл.
   — Да, а потом увидел, что так только хуже; они найдут меня иначе. Ей нужно знать больше Патриков; и я изобрел их — обоих. Один в адресной книге...
   — Не по алфавиту. Первый намек.
   — Но не решающий. Она легко могла дописать его позже. Затем я позвонил — и появился еще один Патрик. Для одного я снял комнату в “Билтморе”, а для другого... Друг из Беверли-Хиллз уехал и оставил мне ключ на случай, если я захочу расшуметься слишком сильно для своей квартиры.
   — Вот почему именно вы должны быть реальны. Единственный постоянный адрес.
   — Я знаю, что это когда-нибудь заметят. Но это давало мне шанс улизнуть. Сперва рассеять подозрения, затем сосредоточить их на “Джервезе”. Когда Макдональд узнает, что самоубийство фальшивое, и получит баллистический отчет о пистолете “Джервеза”, охота сосредоточится на Джервезе Патрике. Тем временем Алан П. ускользает из города.
   — Еще прокол. Фрэнсиса и Джервеза нет в досье.
   — Я не знал о них. Но мне повезло, что Лалли была еще в терках со мной и сказала “мистер Патрик”. Если бы она сказала “Алан”... ну, сложно было бы убедить кого-нибудь, что трое тезок имеют семейное сходство.
   — В терках? Лас-Вегас. Вы узнали там?
   — Она оговорилась, выпив лишку. А человек, которого она там встретила, говорил слишком много. Я стал разбираться... Как вы не понимаете? — Его голос звучал умоляюще. — Это... такое... — Он поднял правую руку. — Средний палец может спустить курок. Лалли знает, — с горечью добавил он. — Но Гильдия... И мне надо сражаться. Каждому мужчине надо. Был только один путь...
   — Беглец от правосудия, — равнодушно произнес Ник Нобл. — Может он сражаться?
   — Как-то. Где-то. Я хотел пересечь южную границу. Мексика, Бразилия... Там есть армии, и, может, не такие уж особенные. Или их торговый флот...
   — Фашист, — сказал Ник Нобл.
   Алан Патрик остался равнодушным, когда его назвали убийцей, но теперь его лицо вспыхнуло.
   — Какого черта...
   — Фашист думает, он слишком силен для демократии. Вводит свои законы. К черту правосудие; делай, что нужно. К черту долги; отменим их силой. Мы любим правосудие. Мы платим долги. В этом наша сила.
   — Лейтенант не вернется еще час, — медленно проговорил Алан Патрик. — Вы, конечно, ему скажете, но все же у меня есть фора.
   Ник Нобл хранил молчание. Алан Патрик взглянул в бледно-голубые глаза на белом лице. Наконец, он подозвал официантку.
   — Интересно, — проговорил он, — сколько коктейлей с текилой человек может выпить за час.
   Ник Нобл улыбнулся.
   — В любом случае, — словно защищаясь, произнес Патрик, — я убил корпорацию “Слухи”.
   — Мужская работа, — сказал Ник Нобл. — Но без оружия. Убивать всякий встреченный слух. Это может делать каждый. Даже я.
   Актер долго смотрел на него и, наконец, почти благоговейно произнес:
   — Кто же вы?
   Ник Нобл смахнул с носа невидимую муху.
   — Я пью, — сказал он, поглаживая пустой стакан из-под хереса.  1^sted: EQMM, Jan 1945

  “Punt and Pass”   Этот нож не пробовал крови уже четыре столетия. Край его был все еще остр, и профессор Кросс щупал его с не осознаваемой им самим осторожностью.
   — Да, моя дорогая, — улыбнулся он Дженис сверху вниз, — я долго уходил на пенсию, но теперь, наконец, действительно ухожу. — Острое личико Дженис выглядело опустошенным, и он сожалеюще добавил: — Если я ухожу из академической жизни, то, полагаю, должен также отказаться и от академического юмора. Увы, он едва ли способен вызвать смех, если только аудитория не почувствует, что от ее реакции зависят ее оценки.
   На сей раз Дженис хихикнула и сказала:
   — В этом семестре вы все еще преподаете, а я все еще в группе археологов 130А. Можете шантажировать меня, если хотите.
   Белая юбка и зеленый свитер Дженис словно вносили яркое солнце внутрь прохладных коридоров Фрисби-холла. Стояла одна из тех суббот поздней осени, столь прекрасной в Южной Калифорнии, о каких молятся футбольные фанаты, особенно, когда на этот день выпадает Большая Игра. Профессор Кросс кивнул бело-зеленому помпону Дженис и проговорил:
   — Почти жалею, что не пошел. Но моим старым костям нет места на стадионе.
   — Пошли, — попросила Дженис. — Поболеем за Тима. Издадите для них древний перуанский боевой клич.
   — Нет. Даже мой племянник не может соблазнить меня на недостойные страдания, причиняемые теми сиденьями. Мои изыскания не затрагивают талантов индийских факиров. Мои изыскания... — повторил он и едва ли не с сожалением вновь вспомнил, что уходит в отставку.
   — Но что привело к столь внезапному уходу? — спросила Дженис.
   Профессор Кросс поигрывал ножом, нежно поглаживая пальцами темные пятна, которые могли быть кровью.
   — Я совершил величайшее открытие в моей жизни, — промолвил он с непритязательной гордостью научной уверенности. — Я несомненно доказал подлинность инкских реликвий, привезенных из Перу моим дедом, капитаном Обадией. Их непосредственное происхождение остается под вопросом, но нет ни малейшего сомнения, что в конечном счете они пребывали в самом Храме Солнца.
   — Бог мой, — произнесла Дженис. — То есть пришло богатство?
   — Что ж, думаю, это так. Естественно, музей Метрополитен предлагает что-то невероятно прекрасное. Но больше всего меня беспокоит защита репутации — моей и капитана Обадии. Теперь я могу спокойно уйти на пенсию.
   Дженис протянула руку к ножу.
   — Ой, можно, пожалуйста, посмотреть на ту накладную жабу? — Ее пальцы деликатно скользнули по инкрустированной золотом рукояти, избегая острого каменного лезвия. — Это же для?..
   — Для жертвоприношений, — кивнул профессор Кросс. — Чрезвычайно интересная техника перерезания горла, — преспокойно добавил он. — Странное сходство с некоторыми практиками нгутлумби. Не знаю лучшего образца жертвенного ножа в Северной Америке.
   — Но стоит ли вам таскать его вот так?
   — Бóльшая часть коллекции идет в Метрополитен, но его я хотел бы преподнести университетскому музею в память о счастливых годах, проведенных здесь. Собственно говоря, я сейчас иду в кабинет куратора. Не хотите доехать вместе в лифте?
   Дженис затрясла головкой, и длинные завитки ее золотистых волос заблестели в солнечном свете.
   — В такой день скрипеть в этой штуковине? Я хочу подняться по лестнице и размять ноги. Я чувствую себя такой полной энергии и витаминов, что хотела бы оказаться в команде; тогда “Нотр-Пер” пришлось бы поберечься! Увидимся наверху.
   Профессор Кросс улыбнулся ей вслед и нажал кнопку вызова лифта. Хорошая девочка. Едва ли звезда группы археологов 130А, но милая, верная и такая живая. Она напоминала ему Флору, и он надеялся, что его племянник Тим проявит больше здравого смысла и меньше осторожности, чем сам он полстолетия назад.
   Лифт так долго не приходил, что ему захотелось подняться по лестнице вслед за Дженис. Когда же кабина, наконец, подъехала, и он уже вставлял ключ в замок, открывавший доступ только преподавателям, послышался юношеский возглас:
   — Хой! Как насчет подъемника?
   Профессор Кросс радостно повернулся к племяннику.
   — Тебе только что удалось, Тимоти, воплотить весьма забавный и остроумный двуязычный каламбур между британским и американским наречиями[21], хотя сомневаюсь, был ли он намеренным. Тем не менее он действительно послужит “подъемником” для тебя и... — прибавил он, заметив спутника, — твоего друга. — В приветственной улыбке “Угрюмцу” Дейну смешались чувства, подобающие при виде одного из двух лучших нападающих команды за последние десять лет и худшего студента за всю историю группы археологов 130А.
   — Лучше поберечь силы до игры, — сказал Тим. — Мы едем в кабинет декана на еженедельную лекцию о допустимости присутствия в этих стенах “Угрюмца”.
   — Ага, — медленно проговорил “Угрюмец”. — И это напоминает мне, профессор...
   Добродушное лицо Кросса на мгновение посуровело.
   — Прошу тебя, Дэн. Не будем сейчас об этом. Тебе известно мое положение — и иначе я не могу, да поможет мне Бог.
   Тим придержал дверь лифта, и профессор Кросс зашел внутрь, держа жертвенный нож.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Дженис почти не запыхалась, добравшись до четвертого этажа. Отвратительно хорошее состояние здоровья — так называла это ее соседка по комнате. Она взглянула на дверь лифта и мысленно усмехнулась. Забавно будет дождаться профессора Кросса, пока он доедет на “штуковине”.
   Хитроумный аппарат буквально скрипел. Он остановился перед ней, но дверь не открылась. Она ждала. Изнутри слышался шум. Громкие удары и чьи-то вопли. Она дернула наружную дверь, но та не поддалась. Она чувствовала себя нелепо. Там были милый старик, нож с четырехсотлетней кровью на нем и кричащие люди. Вне всякой логики она дернула дверь сильнее, а затем обернулась, услышав на лестнице шаги.
   Этого человека Дженис не узнала, но выглядел он как преподаватель. Она пробормотала что-то настойчивое и неразборчивое о дверях, криках и ножах, и по тому, как он взглянул на нее, она с уверенностью решила, что он с кафедры психологии. Но, заслышав шум, он тоже заинтересовался и открыл дверь.
   Дженис до конца жизни не забыла увиденное: маленькая коробочка, похожая на сцену кукольного театра, и куклы, внезапно застывшие неподвижно, как только она распахнула занавес. В центре сцены на спине лежит Тим, а “Угрюмец” стоит на коленях, навалившись на Тима всем весом и сжимая ему рукой горло. За кулисами же...
   Дженис закричала, и “Угрюмец” поднял взгляд и выдавил из себя:
   — Попался. Проклятый дурак. Вдруг хватается за нож и...
   — Нам надо срочно вызвать врача, — проговорил профессор психологии. — Бедняга...
   Дженис слышала, как ее голос, очень тихий и совсем далекий, произносил:
   — Но он умер, разве вы не видите? Он ушел на покой. На вечный покой. А Тим... Тим... — И тут все куда-то исчезло.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — ...и тут он вдруг, ухмыляясь, врывается и убивает старика. А это, черт побери, наш лучший нападающий.
   Именно это сообщил ему по телефону патрульный Малрун, и лейтенанту Макдональду показалось, что все очень просто. Надо успеть разобраться с делом до обеда, чтобы попасть на игру, хотя игра, конечно, будет совсем не той без Тима Кросса.
   Но к тому моменту, как Макдональд прибыл в Фрисби-холл, положение дел стало каким угодно, только не простым. Малрун, охранявший закрытую дверь лифта, жестом указал через коридор на кабинет президента.
   — Они все там, — произнес он. — И, босс, вы небось думаете, что уже видали чокнутых?
   — Да, — искренне проговорил Макдональд.
   — Ха-а, — зловеще протянул Малрун. — Не зарекайтесь.
   Все это походило на факультетское чаепитие в просторном, залитом солнцем кабинете. Большинство присутствующих были Макдональду знакомы: два звездных нападающих, президент собственной персоной, а рядом с ним не кто иной, как Дж. Фрэнсис Донлеви, человек, имевший равный вес в Контрактной корпорации Донлеви, Ассоциации выпускников и мэрии. Был там и еще один человек, похожий на профессора современного типа, а также полицейский в форме, старавшийся казаться незаметным. И никаких признаков, что кто-то арестован.
   Макдональд обратился к президенту.
   — Макдональд из отдела по расследованию убийств, — промолвил он.
   Президент являл собой милость и апломб.
   — Доброе утро, лейтенант. Мистер Донлеви вам, без сомнения, известен.
   Дж. Фрэнсис хмыкнул поверх сигары, словно указывая, что все эти окончившие колледж детективы весьма неплохи, но лучше-ка дайте ему старомодного копа, знающего, какой партии он обязан своей работой.
   — Этот джентльмен, обнаруживший... несчастье, профессор Хаммерстайн с кафедры психологии. А эти молодые люди, — и президент небрежным жестом чистокровного жеребца отбросил с головы седой кок, — Тим Кросс и Мортимер, или, как мы обычно зовем его, “Угрюмец” Дейн. Лейтенант Макдональд.
   Макдональд старался не моргнуть. В первый раз в жизни он был формально представлен убийце. Два нападающих сидели рядом, стараясь смотреть на что угодно в комнате, лишь бы не друг на друга.
   — Мы столкнулись, лейтенант, — учтиво продолжал президент, — с необычнейшей ситуацией. Единственный неоспоримый факт — прискорбная кончина профессора Кросса. “То правда, правда то, что это жаль, и жаль, что это правда”[22]. Но что касается обстоятельств этой смерти и личности нападавшего...
   — От Малруна я по телефону понял, — вмешался Макдональд, — что вопросов тут не возникает; я прибыл арестовать Тима Кросса.
   Как ни странно, и Тим, и “Угрюмец” Дейн улыбнулись, хотя и не друг другу, — улыбнулись странными улыбками, в которых веселье смешивалось с горечью. Президент раздул ноздри от легкого отвращения, словно Макдональд употребил слово из пяти букв и четырех звуков.
   — Быть может, — проговорил он, — ситуация для вас прояснится, если вы выслушаете самих молодых людей. Дейн?
   — Мы зашли в лифт, — начал “Угрюмец”, словно упрямо повторяя заученный урок, — я, Тим и проф. У профа было с собой что-то вроде кинжала. Внезапно, как только дверь закрывается и кабина движется, Тим достает носовой платок, обертывает им кинжал и вонзает его в старика. Все происходит так быстро, что я не могу его остановить. Затем я хватаю его, и мы немного катаемся, а когда профессор Хаммерстайн открывает дверь, я уже держу его, и мы посылаем за копами.
   — Малрун так и сказал, — кивнул Макдональд.
   — Кросс? — указал президент на Тима.
   Тимоти тоже говорил устало, словно рассказывал эту историю слишком часто.
   — Мы зашли в лифт, мой дядя, “Угрюмец” и я. У дяди был инкский жертвенный нож. Как только мы начали подниматься, “Угрюмец” внезапно вытащил носовой платок, обернул им нож и заколол моего дядю. Все случилось мгновенно; я не смог его остановить. Я схватил его, и мы начали драться. Он попал коленом мне в пах, и когда профессор Хаммерстайн открыл дверь, я был беспомощен. И слишком ошеломлен, чтобы говорить, пока “Угрюмец” скармливал свою историю вашим людям.
   — Видите, лейтенант? — вежливо спросил президент.
   Лейтенант Макдональд переводил взгляд с одного юноши на другого, и что-то вроде благоговейного восхищения отразилось в его глазах.
   — Ждите здесь, — коротко произнес он и бросился обратно в коридор. Доктор как раз выходил из лифта. Макдональд поговорил пару минут с ним, затем с Малруном. Потом вошел в лифт и закрыл за собой дверь. Он никогда до сих пор не находился так близко к трупу. В его глазах мелькнула жалость, когда он взглянул на старика, но тело и кабину Макдональд осматривал с холодной эффективностью. Он нагнулся, поднял что-то с пола и пометил место, где это лежало. Затем вернулся в кабинет президента.
   Макдональд засомневался, открывал ли кто-то рот в его отсутствие. Все с надеждой взирали на него. И он начал:
   — Доктор говорит, что его заколол правша, ростом примерно пять футов десять дюймов[23]. Это касается вас обоих. Он также говорит, что этот человек стоял справа от жертвы. Кто из вас был справа?
   Ответ был тот, какого Макдональд и боялся: “Справа был он”, произнесенное дуэтом. Он мрачно ухмыльнулся. Уши его слышали фарс, но в носу все еще стоял теплый запах смерти так близко от него, на полу кабины.
   — Я нашел его на полу, — продолжил он и поднял платок. — Чье это?
   Как ни странно, на сей раз это был не дуэт.
   — Его, — сказал “Угрюмец” Дейн.
   — Не знаю, — сказал Тим Кросс.
   — Инициал, — ровно проговорил Макдональд, — буква “К”.
   — О. — На Тиме лица не было. — Наверное, когда мы катались по полу... Потому что я помню, как он положил свой платок в карман после...
   — Я помню, что он его потом уронил, — уверенно сообщил “Угрюмец”. — Если хотите увидеть мой... — Он вытащил из заднего кармана носовой платок. Крови не было. Как и на том, что держал Макдональд. Нож наглухо запечатал рану. Макдональд смотрел на два квадрата ткани. Единственное место, где две истории разошлись...
   — Итак, исходя из физических улик верной может быть любая из историй, — провозгласил Макдональд. — Как насчет мотива? Или мне следует поверить, что один из вас спятил?
   “Угрюмец” с тревогой взглянул на президента.
   — Вы, наверное, все равно узнаете, — проговорил он. — Проф Кросс хотел выгнать меня из группы. Так-то профы отличные ребята и видят, что к чему, когда мы движемся прямо к “Роуз-Боулу”[24], — тут профессор Хаммерстайн громко фыркнул, — но Кросс был по этой части забавный. Мы уже цапались из-за этого.
   — Мистер Дейн, несомненно, преувеличивает, лейтенант, — изящно рассмеялся президент. — Уверен, никто на факультете не поставит спортивные соображения выше преподавательской честности...
   — Если Кросс пытался выкинуть Дейна из команды, — впервые заговорил Дж. Фрэнсис Донлеви, — то он получил то, что заслуживал.
   — Мистер Кросс? — проговорил Макдональд.
   — Это был мой дядя... — начал Тим.
   — Я знавал мотивы и послабее, — сухо заметил Макдональд.
   — Вы не понимаете. Я имею в виду, он всегда был так добр со мной, и... Но вот еще один момент, вы про него все равно, наверное, услышите: дядя Стив только что получил много денег и говорил, что положит их в фонд какого-то музея.
   — Но этого не сделал, и вы наследник?
   Тим молча кивнул.
   Президент провел холеной рукой по своей белоснежной гриве.
   — Вы сами видите, лейтенант, трудности, которые эта ситуация...
   — Я вижу две вещи, — резко произнес Макдональд. — Первая: я встретил умнейшего убийцу, о каком только слышал. Вторая: я всегда недооценивал успешность попыток переубеждать полицию. Пошли, ребята; вы арестованы. Поговорим обо всем в управлении.
   — Но, лейтенант, — запротестовал президент, — вы не можете арестовать обоих. Только один из них...
   — Один — убийца, а второй — ценный свидетель. Выручку поделят потом. А пока...
   — Минуточку, юноша. — Этот скрежет издал Дж. Фрэнсис Донлеви. — Поговорим о деле. В сегодняшнюю игру вложено больше моих денег, чем вы получите жалованья за двадцать лет, а вы хотите арестовать обоих наших нападающих.
   — Да, — решительно произнес Макдональд, пытаясь сдержать копящийся внутри гнев.
   — Нет, — столь же решительно произнес Дж. Фрэнсис. — Мальчики играют сегодня днем. Вы арестуете их, а я освобожу судебным приказом, прежде чем вы и пальцем их коснетесь. А завтра мне принесут ваш значок.
   Макдональд повернулся к полицейскому в форме.
   — Браслеты, Хатч, — бросил он.
   — Честный коп, да? — буркнул Дж. Фрэнсис Донлеви. — Сдается мне, что слышал я, будто вы дружок Ника Нобла. Вызнавали, небось, что-нибудь от него?
   Макдональд замер. Он увидел Ника Нобла — честнейшего полицейского, затесавшегося в политику, обвиненного в чужих преступлениях, изгнанного со службы, опустившегося до Скид-Роу...
   Дверь открылась, и вошла девушка. Макдональд упивался ей, словно то был сбывшийся наяву мираж. Ее простая свежесть стала глотком чистого воздуха после душной полированности президента, откровенной продажности Дж. Фрэнсиса — и дьявольской изобретательности одного из двух молодых людей.
   — В клинике ко мне были так добры, — произнесла девушка. — Сказали, со мной уже все в порядке. Вы сыщик?
   — Да, — сказал Макдональд.
   — Я Дженис Питерс. Я... нашла его, а “Угрюмец” сказал, что Тим... Но теперь мне говорят, что Тим видел “Угрюмца”, и все так перепуталось, и... Ох, это был такой милый старикан!
   — Мне жаль, мисс Питерс, — мягко проговорил Макдональд. — Быть может, вам лучше?..
   — Нет. — Она заморгала и выпрямилась. — Со мной все в порядке; так мне сказали. И я хочу вам что-то сказать. Понимаете, я знаю, кто это был.
   Макдональд заметил реакцию: что-то вроде облегчения на лицах президента и Донлеви, легкий академический интерес профессора Хаммерстайна, глубокое изумление обоих подозреваемых. Сам же он искренне выговорил:
   — Слава Богу!
   — Только я не могу сказать, — заторопилась девушка. — Я что-то видела. Прямо за минуту до того, как упала в обморок, когда мы только заглянули, я что-то видела. А теперь не могу это вспомнить. Но как только смогу...
   Академический интерес профессора Хаммерстайна заметно возрос.
   — Моя дорогая мисс Питерс... Лейтенант, вы позволите?.. Это великолепная возможность. Я как раз работаю над новыми техниками восстановления памяти, и если вы решите сотрудничать...
   — Вы имеете в виду, что заставите меня снова про это думать? Как здорово!
   — Великолепно. К сожалению, днем я занят... но если бы вы с лейтенантом зашли в психологическую лабораторию в восемь вечера?..
   Дж. Фрэнсис Донлеви тяжело поднялся.
   — Вот и все, — проговорил он. — Вы получите решение на блюдечке в восемь часов, Макдональд. А до тех пор отстаньте. — Он повернулся к двум нападающим. — Не лучше ли вам идти, ребята? Тренер закатит истерику, если не появитесь вовремя.
   Макдональд молча наблюдал, как все выходят из комнаты: Донлеви, охраняя своих нападающих, профессор Хаммерстайн, сочувственно болтающий с девушкой в зеленом и белом... Он чувствовал себя бессильным, бесполезным кастрированным детективом. Он смотрел, как за убийцей закрывается дверь.
   — Поистине, такая удача, — сладко начал президент, — что мисс Питерс сможет...
   Внезапная мысль поразила Макдональда. Он выбежал из комнаты, оставив висеть в воздухе так хорошо обдуманную фразу. Промчался по коридору, минуя изумленного Малруна, и вниз по лестнице. Ворвался в университетский городок, полный зелено-белых свитеров и помпонов, сверкающий тем бодрящим напряжением, что всегда предшествует Большой Игре.
   Он увидел, как Дженис прощается на углу с профессором Хаммерстайном. Пронесся сквозь стайку смешков и помпонов и схватил ее за руку.
   — Лейтенант! — Она распахнула глаза.
   — Мисс Питерс! Вы понимаете, что чуть не покончили жизнь самоубийством?
   — Вы делаете руке больно, — промолвила она.
   Счастливый выпускник, распространявший аромат изо рта на десять футов вокруг, схватил Макдональда за руку.
   — Нельзя так обращаться с милой девушкой, — запротестовал он.
   — Когда я учился... — начал Макдональд и направился прочь.
   — Куда мы идем? — выдохнула Дженис.
   — Я иду показать вам, — проговорил он, — что случается с честными копами.
   — Но я шла на Игру.
   — Простите, — сказал он. — Забыл упомянуть: я еще вашу жизнь спасаю.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   В ресторане “Чула-Негра” редко включали радио; посетители-мексиканцы предпочитали творить музыку сами. Но если радио работало, оно обычно было настроено на местную станцию, игравшую такие популярные по ту сторону границы хиты, как “Пока-пока!” или “Ты мое сердечко”, редкими оазисами мелькавшие среди длинных рекламных роликов аптек по-испански.
   Но в эту субботу радио передавало не музыку и не рекламу. То была речь, и речь английская, а Ник Нобл дернул головой в сторону шуму и вопросительно посмотрел на полную смуглую официантку.
   — Футбол, — сказала она с ударением на первый слог, и Ник Нобл пантомимой передал просьбу сделать погромче. Он сидел в своей кабинке (третьей слева, разумеется) и безэмоционально слушал. Поскольку “Нотр-Пер” был католическим колледжем, хоть и ирландским, мексиканская аудитория держала строго его сторону, следя за игрой с такими восторженными “Оле!”, какие более подобали бы корриде. На остром белом лице Ника Нобла не выказывалось никаких пристрастий; но время от времени, когда, например, в первой четверти “Нотр-Пер” довели мяч на четвертой попытке до 34-ярдной линии[25] команды УКЛА[26], его взор стекленел.
   Знавшие Ника Нобла рассказали бы, что значит это стекленение и сколько убийств оно раскрыло. Но в данном случае значило оно, что он думает за нападающего, а не за сыщика. На лице его мелькнуло удовлетворение, поскольку планы филд-гола не удались; он рассчитал, что зацеп Вошекевского куда лучше по длине, чем по точности, и что нежданная четвертая попытка пройти нужные ярды может сработать против линии, занятой УКЛА.
   В этот момент Дженис проследовала за лейтенантом Макдональдом внутрь “Чула-Негры”. По дороге в город она немного узнала про то, куда они направляются и как лейтенант Ник Нобл, умнейший детектив, каким только могла гордиться полиция Лос-Анджелеса, двадцать лет назад взял на себя ответственность за начальство и опустился до состояния точно мыслящей машины, существующей внутри иссохшего, наполненного шерри тела. Но, несмотря на все объяснения, дешевый мексиканский ресторанчик все же казался ей странным местом для получения ответов на вопрос жизни и смерти, и внутренне она сжалась, стискивая бело-зеленый помпон, который почти неосознанно все еще носила с собой.
   Ник Нобл поднял выцветшие голубые глаза и бесстрастно произнес:
   — Мак.
   — Ник, — указал Макдональд на Дженис, — позвольте представить вам самую многообещающую юную кандидатку быть убитой.
   Худенький человечек серьезно кивнул Дженис.
   — Садитесь, — произнес он. — Рассказывайте.
   У Дженис сложилось странное впечатление, что Ник Нобл использует свои уши по отдельности. Одним он впитывал историю Макдональда, другим слушал игру между “Нотр-Пер” и УКЛА. Сама она не могла не слушать игру. Играли оба — Тим Кросс и “Угрюмец” Дейн. Команде повезло иметь двух нападающих класса “А”, особенно если задействовать построение буквой “Т”, как сделали УКЛА в том сезоне. Можно распределить их и избежать часовой нагрузки на ключевого игрока. Так что имена Кросса и Дейна чередовались и переплетались в репортаже радио, подобно повествованию Макдональда.
   Однажды Ник Нобл поднял руку, призывая к молчанию. Это был вовсе не решающий момент игры, и Дженис задалась вопросом, почему он так заинтересован. Шла вторая четверть, и очки распределялись как 7:7. УКЛА промаршировали со своей 20-ярдовой линии к 40-ярдовой линии “Нотр-Пер”, и тут ирландская оборона начала ужесточаться. На третьей попытке оставалось пройти еще четыре ярда. Тим Кросс стал готовить пант.
   Ник Нобл подался вперед. Повисло молчание, и тут раздался голос комментатора: “Высокая спираль за пределами досягаемости третьего номера “Нотр-Пер”. Итак, ирландцы занимают свою трехъярдовую линию...” Ник Нобл расслабился и жестом призвал Макдональда рассказывать дальше.
   Макдональд продолжил, уже не прерываясь, не считая всплеска энтузиазма у мексиканцев, когда чуть позже ирландцы начали свой второй тачдаун (и не смогли реализовать).
   — Вот так вот, — наконец, проговорил он. — Самое чертовски блистательное убийство, какое я когда-либо видел — и даже о каком слышал. Один из этих двоих увидел свой шанс, воспользовался им под влиянием минуты, а затем рассказал ту же самую историю, что и невиновный. Но кто именно?
   — Зачем? — произнес Ник Нобл, отхлебнув шерри.
   — У каждого из них есть своего рода мотив, — сказал Макдональд. — Не слишком сильный, но, возможно, достаточный.
   — Думаю, вам надо знать: эти мотивы сильнее, чем выглядят, — обрела голос Дженис. — У “Угрюмца” куча шикарных предложений, ждущих его после выпуска, и работа в кино после “Роуз-Боула”. Если его выгонят за неуспеваемость, все пойдет прахом — а это его выпускной курс. А Тиму очень нужны деньги; есть одна девушка, на которой он хочет жениться, а она из тех, кто не станет ждать, пока мужчина пройдет через юридическую практику.
   — Спасибо, — произнес Ник Нобл. — Но я не про то. Почему пришли ко мне?
   — Потому что я вляпался, — поколебавшись, признал Макдональд. — В обычных условиях я мог бы арестовать обоих и вытрясти из них правду. Дж. Фрэнсис помешал мне.
   — Арест после игры. Куда спешить?
   — Думаю, я буду сражаться против Дж. Фрэнсиса и “Серебряной гривы” до самого “Роуз-Боула”, если только не смогу раньше обвинить одного из этих двоих. И есть еще одна причина... — Он покосился на Дженис. — Эта правдивая юная идиотка вздумала явиться и выпалить перед обоими подозреваемыми, что знает важную улику и не может ее вспомнить. Как думаете, сколько стоит ее жизнь, пока я не произвел арест?
   Ник Нобл кивнул.
   — Вы, — сказал он Дженис. — Вы знали обоих?
   — Да. — Дженис посмотрела в выцветшие голубые глаза и почувствовала, что почему-то нужно прибавить: — Сэр.
   — Расскажите о них.
   — Ну, Тим... Тим что-то особенное. Он симпатичный, веселый и отличный нападающий, но у него и мозги есть. Он на младшем курсе вступил в “Фи Бетта Каппа”[27], и у него стипендия в юридическую школу. Он что-то типа Уиззера Уайта[28] или Теренса Маршалла — хоть на футбольном поле, хоть на занятиях — ну, можно сказать, он великолепен.
   — Дейн? — Ник Нобл хлопнул себя по тонкому носу, словно смахивая муху.
   — “Угрюмец”? Ну, он хороший парень — по крайней мере был... В смысле, я думала... — Она неловко замолкла и продолжала: — В любом случае он не так уж умен. Великолепен на поле и хорошо разбирается в двигателях и всем таком, но когда доходит до чтения и письма... Ну, в этом и была проблема с бедным профессором Кроссом. “Угрюмец” просто тупица.
   — Он нападающий, — коротко произнес Ник Нобл. Затем он снова жестом призвал к тишине и сосредоточил оба уха на игре.
   Этот момент стоило послушать. Полторы минуты до конца первого тайма при счете 13:7 в пользу “Нотр-Пер”. Мяч у УКЛА на их 35-ярдовой линии, уже завершена третья попытка, но осталось пройти еще три ярда. “Угрюмец” Дейн перехватил мяч у игрока справа, но отыграл только один ярд, а затем развернулся, когда до конца игры оставалась всего минута.
   — Построение для панта, — машинально провозгласил диктор, а затем взволнованно завопил: — Это пас — длинный, высокий, в центр поля, Страуду! Он на 35-й линии “Нотр-Пера” в полной безопасности. Он уже на 30-й, на 25-й...
   Дженис вдруг осознала, что вскочила на стул, размахивая помпоном и подбадривая бегуна. Он сделал это; и лишь когда “Угрюмец” выбил дополнительное очко (14:13 в пользу УКЛА), она вновь опустилась в кабинку, не обращая внимания на взгляды мексиканских поклонников “Нотр-Пера”, почти забыв на один волнующий миг об утренней трагедии.
   Глаза Ника Нобла потускнели, и взирал он на девушку холодно.
   — Много детективов читали? — произнес он.
   — Довольно-таки, — пробормотала она. — А что?
   — Бедный профессор Хаммерстайн.
   — Почему бедный?
   — Отличный эксперимент. Только ничего не даст.
   — Я... я не понимаю вас...
   — Клише из детективов. Убийца приходит к девушке-знающей-слишком-много. Решили сделать ловушку.
   — Хорошо, — решительно вздернула подбородок Дженис. — Это правда. Я ничего не знаю. Я не видела никакого доказательства. Но подумала, что если скажу это, то он попытается, и... Как вы не понимаете? Он не должен уйти. Он убил милого славного старика.
   Лейтенант Макдональд уставился на нее.
   — И вы намеренно рискуете жизнью, солгав? Ах вы идиотская законченная чертова дурацкая... — Он приостановился перевести дух, а затем тихо завершил фразу: — ...героиня.
   Ник Нобл кашлянул.
   — Клише работают только в романах. Настоящие убийцы не убивают свидетелей; борются в суде. Дюрран, Сан-Франциско, 1895 год[29] — единственное дело, какое знаю, где убили свидетеля.
   Дженис выглядела испытывающей облегчение и разочарованной одновременно.
   — То есть это не сработает?
   — Неважно. Я знаю убийцу. Теперь надо доказать.
   — Вы знаете...
   — Идите попудрить носик. Надо поговорить с Маком.
   Дженис в полном изумлении вышла из кабинки. И так как она находилась почти вне пределов слышимости, то не услышала, как Макдональд сказал:
   — Насчет клише все так и есть, Ник. Но убийцы тоже читают детективные романы.
   На что Ник Нобл серьезно ответил:
   — Я знаю.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Полицейская машина остановилась перед зданием, что когда-то было особняком, а теперь — ночлежным домом. Парковаться пришлось дважды; улицу заполнил поток машин со стадиона.
   Лейтенант Макдональд смотрел, как Дженис поднимается по лестнице. В его улыбке восхищение мешалось с раздражением. Он повернулся к водителю в форме и проговорил:
   — Все правильно поняли? Ждите здесь, пока она собирает вещи — больше пяти минут это не займет, — а затем везете ее прямо к тете в Пасадену. Не выпускайте дом из виду ни на секунду.
   — Да, босс, — сказал водитель. Эти два односложных слова вселяли уверенность.
   Макдональд быстрыми шагами направился к стадиону. Завершить дело он должен был сам.
   Он выслушал доводы Ника Нобла и счел их убедительными. Личность убийцы была установлена, но доказательств по-прежнему не было. Они могли использовать ловушку Дженис, избавив от риска ее саму. Убийца был в безопасности до конца игры; у Макдональда были люди на стадиона — и он знал, что тренер Харкинс сможет удержать убийцу там даже лучше, чем полицейские. Затем ему позволят попробовать — когда Дженис будет в безопасности в Пасадене, а полиция (вооруженная диктофоном) засядет в ее комнате.
   Но пока он не рисковал. Он держал Дженис при себе, когда покинул “Чула-Негру” и отправился в управление преодолевать необходимую рутину — включая лекцию капитана О'Халлорана, не понимавшего, почему ирландцы играют против убийцы. А теперь Кофуц следит за домом — Кофуц, ежегодно побеждающий на соревнованиях городской полиции по стрельбе из пистолета.
   Все было под контролем.
   — ...это всего лишь легкая травма, ребята. Он покидает поле на ногах. Капитан УКЛА Джонсон говорит с судьей, и... да, ирландцы получают штраф в 15 ярдов за излишнюю грубость. А вот и замена на поле; новый нападающий УКЛА, и, конечно... Погодите-ка, ребята, погодите. О, да это сюрприз, и он доказывает, что в игре с мячом может случиться что угодно. Это 43-й, Уолдо Эглевски — в первой большой игре за сезон. Сюжет для книги, ребята; весь сезон тренер Харкинс чередовал Кросса и Дейна, а в такой решающий момент в главной игре года он дает новичку шанс снискать главные лавры. Да, я ведь говорил, ребята, в игре с мячом может случиться что угодно; но если вы хотите быть уверены в том, что происходит с вашей машиной, просто держитесь старого доброго комбинированного моторного масла фирмы...
   “Если бы это было правдой, — думала Дженис, входя в свою комнату. — Если бы только заметить какую-нибудь мелочь, которая расскажет обо всем... Но мелочей не замечаешь. Видишь всю сцену и ее смысл, а не детали, из которых она состоит. Видишь, что бедный милый старый профессор Кросс мертв, а “Угрюмец” держит Тима за горло...”
   Она поднесла к корзине пепельницу, автоматически опустошила ее и стала собираться дальше. Пижама, расческа, нижнее белье... Тот странный человечек сказал, что знает, кто именно. Как он может? И оба они такие милые мальчики, только вот нет ничего милого в том, чтобы взять свой носовой платок, схватить нож и...
   Дженис застыла как вкопанная. Быть может, мелочи все же замечаешь, даже не думая об этом, а тогда... Она поспешила обратно к мусорной корзине и уставилась на только что выброшенные сигаретные окурки.
   На одном из них не было пятна от помады.
   Она стояла, не двигаясь, и лихорадочно осматривала комнату. Та находилась в задней части дома — никаких шансов подбежать к окну окликнуть милого круглолицего копа в машине. Она начала двигаться резкими шагами, бессмысленно торопливо. Подошла к двери и защелкнула засов, а затем подумала про человека в комнате с привидением и раздавшийся из балдахина голос, сказавший: “Теперь мы заперты на ночь”. Отперла дверь и отошла к сумке, лежавшей на кровати. Стала защелкивать ее, а затем произнесла: “Зубная щетка”.
   Звуки банального слова громко прокатились по комнате.
   Она направилась в ванную, но быстрые шаги замерли перед дверью. Очень медленно она проговорила: “Где же еще...” И стала пятиться.
   Дверь ванной начала приоткрываться изнутри.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Даже в раздевалке стадиона редко приходилось слышать выражения, адресованные Макдональдом полицейскому Талли. Но, прервав свою тираду, лейтенант резко закончил:
   — Так ты позволил ему ускользнуть. Ладно, проехали. Теперь, дружочек, мы переезжаем.
   Они почти мгновенно преодолели на машине Талли расстояние от стадиона до бывшего особняка. Кофуц удивленно взглянул на них, но не задавал вопросов. Он всего лишь вытащил табельное оружие и последовал за лейтенантом.
   Макдональд не позволял своему разуму представить картину того, что может найти в комнате. Но какую бы картину он ни нарисовал, к истине она приблизиться не сумела бы.
   Посреди комнаты стояла Дженис. Подбородок был все еще высоко задран, глаза по-прежнему пылали смелостью. Но кожа была мертвенно-белой, свитер порван, и вся она выглядела так, словно даже перышко может сбить ее с ног. Или, точнее, сбить с ног ее могло появление мужчин с оружием наизготовку, что и произошло в действительности.
   У ног ее в момент их появления (а секундой позже — рядом с ней) лежал “Угрюмец” Дейн, и основание его черепа истекало кровью от сотрясения худшего, чем какое-либо из полученных им на футбольном поле.
   А над ним возвышалась худая бледная — минимального для полиции роста — фигура Ника Нобла с бутылкой шерри в руке.
   Шерри пригодился для оживления Дженис, и Макдональд решил, что и ему немного не помешает. Оживление “Упрямца” оставили профессионалам, которые уже выехали.
   — Слушал радио сразу после вашего ухода, — произнес Ник Нобл. — Тим Кросс травмирован, тренер ставил замену. Значит, Дейн ускользнул. Пытался вас найти — не смог связаться. Взял такси, приехал сюда. С террасы в окно — легко. Почуял дым, догадался, что тот в ванной. Залез в шкаф.
   — Мистер Нобл, — промолвила Дженис, — вы великолепны — ну, во всяком случае, это было так мило с вашей стороны. И за это вы получите поцелуй.
   Ник Нобл принял поцелуй безразлично, но глаза его стали совсем не такими, каким их Макдональд видел когда-либо до тех пор.
   — Оставь и для Мака, — произнес он, и Дженис вспыхнула.
   — Но скажите мне, мистер Нобл, — торопливо проговорила она, — как вы узнали, кто это? В чем был ключ?
   — В двух людях, — сказал Ник Нобл. — Характеры.
   — Характеры? Но “Угрюмец” такой тупица; он не мог бы сообразить так быстро.
   — Мне следовало заметить, — вставил Макдональд. — Ник прав; человек не может быть тупицей и при этом хорошим нападающим. Это единственная позиция, требующая мозгов. “Угрюмец” не преуспевал в чтении книг; но на ногах он думать мог. И в том лифте он подумал.
   — Характеры, — повторил Ник Нобл. — Слушали игру? Кросс в нападающих — пант на третьей попытке. Осторожный, проницательный — перестраховывается. Дейн в нападающих — пас на четвертой попытке. Безрассудный, блистательный — рискует и побеждает. Так узнал ответ.
   — И, поскольку мы не смогли ответ проверить, — сказал Макдональд, — из-за этой девушки... Послушайте, Джен... мисс Питерс. Вы из благодарности пообещаете нам кое-кто? Будете с этого момента хорошей девочкой? Станете держать голову подальше от львиной пасти?
   — Нет, — промолвила Дженис.
   — Послушайте. У полицейских и без героинь забот хватает. Вы же не...
   — Нет. Я люблю опасность. Люблю рисковать. И я не могу вам обещать этого, поскольку, видите ли, лейтенант, я уже решила согласиться на свидание, о котором вы собираетесь меня просить.
   Макдональд воззрился на нее.
   Ник Нобл воззрился на “Угрюмца” Дейна на полу, а затем на свою бутылку шерри.
   — Не разбилась, — с гордостью промолвил он и использовал на сей раз бутылку более привычным образом.  1^sted: “Short Stories”, Nov 25th 1945

  “Like Count Palmieri”   Ник Нобл заметил зашедшего в “Чула-Негру” человечка, как он — бегло, но всеобъемлюще — замечал все. Человечек был худощав, едва ли превосходя ростом или весом самого Нобла, и претерпевал от тяжелого, обернутого бумагой пакета размером около фута. Осторожно поставив его на прилавок, человечек облегченно выдохнул: “Пива!..” Полная Люсита, старшая дочь “Мамы” Гонсалес, обслужила его; и, пока он пил, дыхание и жизнь к нему возвращались. Человечек вытер лицо, наделенное странным даром обильно потеть, не краснея, заказал еще пива и бросил ленивый взгляд на музыкальный автомат у прилавка. Затем лень во взгляде сменилась поразительной сосредоточенностью. Он встал, нащупал пятицентовик и подошел к коробу.
   Со своего обычного поста в четвертой кабинке слева Ник Нобл едва ли мог расслышать заигравшую запись. Он рассудил, что та, должно быть, еще старая, доэлектрическая[30]; “Мама” Гонсалес хранила пару таких из сентиментальных соображений. Но Нобл услышал почти все, просто наблюдая за растущим на лице человечка экстазом.
   Ник молча пил херес и наблюдал за этой комедией. Человечек повернулся и что-то быстро проговорил Люсите. Та пожала плечами. Человечек настаивал, и она вернулась в кухню. Вышла оттуда самолично “Мама” Гонсалес в облаке красного перца и горького шоколада (была среда: день говяжьего языка в соусе). В мгновение ока между ней и незнакомцем возникло полнейшее недопонимание, и Люсита бессильна была это исправить.
   Наконец, человечек громко и жалобно вопросил:
   — Может здесь кто-нибудь перевести?
   Любопытство Ника Нобла не исчерпывалось криминалистикой. Он извлек себя из кабинки и подошел к группке у аппарата. Незнакомец, бросив удивленный взгляд на бледное, почти подземное лицо Нобла, разъяснил ситуацию.
   Он указал на этикетку, гласившую: “16 CENICIENTA — Гейер”.
   — Это невозможно, — затаив дыхание, проговорил он. — Поклясться могу, что она никогда не записывала ее. Но вот. “Cenicienta”, она же “Cenerentola” по-итальянски, она же “Золушка” — опера Россини[31]. Чудесная партия колоратурного контральто — вечно непопулярная в этой стране — никто не поет ее нигде с тех пор, как умерла Супервиа[32]. Я знал, что Гейер[33] в молодости иногда ее исполняла — невероятный диапазон! — но пластинка... Послушайте!
   Он бросил еще одну монету. Старая запись звучала тихо (“На моей машине я смогу увеличить громкость”, — пояснил человечек), но впечатляюще. Музыка сама по себе не была великой, но идеально подходила величайшему голосу этого столетия, голосу Лены Гейер. Захватывающая властность речитатива, подвижная ясность колоратурных пассажей произвели впечатление даже на Ника Нобла. Впервые за двадцать лет ему вспомнилось, что Марта любила оперу и делилась с ним своими восторгами, когда...
   Запись кончилась, и “Мама” Гонсалес разразилась потоком слов. Ник Нобл выслушал и дал выжимку:
   — Привезла из Мексики. Принадлежала ее матери. Даже не подумает расстаться с ней.
   Человечек извлек карточку, гласившую:
   МАТТЕСОН и ХАРБРЕХТ
   Адвокатская контора
   ВИНСЕНТ МАТТЕСОН
   За карточкой последовала пятидолларовая купюра, затем, поскольку “Мама” Гонсалес оставалась непреклонной, десятидолларовая. Потом человечек вытащил чековую книжку. Но мексиканка продолжала качать головой. Он подошел к прилавку и развязал пакет.
   — Я охотился за пластинками в магазинах Мейн-стрит. И мне повезло. Тут хватает находок. Скажите ей, что она может забрать любую — или все.
   Запрос был переведен и отвергнут. Мистер Маттесон вздохнул.
   — Тогда, как вы думаете... в виде особого одолжения... может она... дать мне посмотреть пластинку?
   “Мама” Гонсалес улыбнулась, словно потакая детской прихоти, обошла музыкальный автомат и достала диск. Ник Нобл никогда раньше не видел эту выцветшую этикетку, но Маттесон сразу узнал ее.
   — Конечно! — заметил он под нос, нежно баюкая пластинку. — “Музофония”. Маленькая компания, специализировавшаяся на поставках в Латинскую Америку — там больше нас почитают эти второстепенные италяьнские оперы... Мадам, как вы можете позволить держать это бесценное сокровище в музыкальном автомате?
   Ответ ее, опуская призывание святых и прочее, сводился к тому, что у нее не было другого аппарата, позволяющего проигрывать пластинки ее святой матери, а аппарат не износится, ведь никто никогда не хотел бросить монетку и послушать.
   Мистер Маттесон огорченно положил пластинку на прилавок.
   — Дайте ей карточку. Скажите, чтобы связалась со мной, если передумает. А тогда... думаю, я еще окажусь в этих краях. — Он вновь завернул свой пакет. — Благодарю за помощь, сэр.
   Когда он ушел, Ник Нобл с изумлением уставился на свою вторую кружку пива, совершенно нетронутую от волнения. Затем он посмотрел на пластинку на прилавке и воскликнул: “Эй!”
   Это была не Лена Гейер. Это была “Ernani, involami”[34] в исполнении Челестины Бонинсеньи[35]. А под ней — аккуратно сложенные пятерка и десятка.
   Нобловское “Эй!” вернуло мистера Маттесона. Он вынул из пакета Гейер, заменил на Бонинсенью и сунул в карман купюры.
   — Что ж, — сухо улыбнулся он, — попытка не пытка, не правда ли?

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   С тех пор мистер Маттесон стал постоянным посетителем “Чула-Негры”. Не таким завсегдатаем, как Ник Нобл; но, посещая магазинчики подержанных пластинок на Мейн-стрит, он всегда заходил выпить пива и послушать за пятицентовик Лену Гейер. Он даже привел своего партнера услышать это сокровище.
   Милтон Харбрехт также собирал пластинки, но более спокойно и скрупулезно. Если наивная восторженность мистера Маттесона казалась едва ли не очаровательной, Харбрехт относился к своему положению серьезно, как и подобало человеку столь солидной внешности.
   — Говорю вам, Нобл, — декламировал он, — мы, коллекционеры, благодетельствуем человечество. Без нас великие голоса первой четверти нашего столетия были бы потеряны навсегда. Мы спасаем красоту от забвения. Я рассматриваю это как общественное достояние — в самом деле, я подумываю передать всю свою коллекцию университету штата с надлежащими пожертвованиями на ее содержание.
   Напыщенность его немного поблекла, когда он послушал Гейер, но вернулась в полной силе, когда ворвался по делу Ларримора лейтенант Макдональд (из отдела убийств). Внезапный и величественный уход смотрелся едва ли не грубо, и мистер Маттесон пояснил:
   — Он ненавидит ко... ой, полицейских. В юности некая шалость привела его под стражу, и он так и не забыл, с каким столкнулся обращением. Конечно, я понимаю, что времена не те...
   — Не совсем, — признал Макдональд. — У нас все еще попадаются мелкие садисты. Собственно, я как-то раз имел удовольствие отправить одного такого в газовую камеру — точнее, это сделал Ник.
   Глаза мистера Маттесона расширились; будучи юристом, он выслушал рассказ о деле Баркера и роли в нем Ника Нобла с трепетом, подобающим скорее непосвященному. Мистер Маттесон оказался столь приятно впечатленной аудиторией, что ему позволили остаться, пока Нобл просматривал материалы по делу Ларримора и выносил свой вердикт.
   — Мошенник, конечно, — произнес он, когда его бледный взор погас. — У трупа никотиновые пятна только на задней части зубов: значит, трубка. На фото, — махнул он рукой на несколько глянцевых листков, — сигарета. Если писатель не курит трубку в рекламе, то не курит ее вообще. Так что это не Ларримор.
   Мистер Маттесон вытаращил глаза. Он ушел вместе с Макдональдом и выслушал рассказ лейтенанта о том, как Ник Нобл превратился из умнейшего полицейского в мыслительную машину, заправленную шерри. И отправился домой, все еще тараща глаза.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Неделю спустя Макдональд вновь заглянул в четвертую кабинку слева.
   — Это ваш друг Маттесон, Ник, — сказал он.
   — Твой клиент? — И Ник оторвал взор от шерри.
   — Не совсем. Он жив, а мои клиенты обычно мертвы. Но кто-то пытался украсть все его чудесные пластинки.
   — И что же привело тебя сюда?
   — Это он ко мне с этим пришел, раз наткнулся на меня. А поскольку там налицо покушение на убийство, мне удалось выкроить время и зайти.
   — Говори, — коротко произнес Ник Нобл.
   — Его слуга, Чарльз Уилсон, спит в комнате, соседней с драгоценной музыкальной гостиной. Прошлой ночью он проснулся и увидел, что кто-то склонился над его кроватью и хочет заколоть его. Заметил лунный свет на лезвии. Уилсон — негр, но писателей изрядно разочаровал бы. Он не подумал, что это призрак, не закатил в ужасе глаза, не забормотал “Чур меня, чур!” и не сделал ничего такого, что приносит приятное комедийное облегчение. Он очень умело и толково скатился с кровати, а затем закатился под нее. Нож вонзился в подушку. Уилсон пытался из-под кровати схватить нападавшего за ногу, но тот убежал. Злоумышленник отправился в музыкальную гостиную, а Уилсон, тоже взяв нож, шел по пятам; так что злоумышленник немедленно смылся через окно. Уилсон последовал за ним, но в саду упустил своего потенциального убийцу из виду. Тогда Уилсон разбудил домочадцев, и они устроили всеобщий обыск, не давший никаких результатов, — разве что затоптали следы пришельца.
   Ник Нобл кивнул.
   — Какие мысли?
   — Маттесон уверен, что это был не обычный рядовой грабитель, поскольку они не знают про ценность старых записей. Думаю, он прав, но сейчас умные парни могут уже сечь в таких делах. Ему кажется, это кто-то из своих изобразил работу профи, и что-то в этом есть.
   — Подозреваемые?
   — Он хочет, чтобы я пришел туда к обеду, — уклончиво ответил Макдональд, — и привел с собой вас. Хотите пойти? Можете сами встретиться с домочадцами и определиться.
   Ник Нобл поколебался.
   — Собирательство в этой семье передается по наследству, — добавил Макдональд. — Отец Маттесона собирал шерри.
   Ник Нобл улыбнулся.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Дом Маттесона впечатляюще затерялся среди деревьев и кустарников каньона в Беверли-Хиллз. Макдональд собирался позвонить в дверь, но Ник Нобл подергал за ручку, толкнул оказавшуюся незапертой дверь и вошел со словами:
   — Никогда не знаешь заранее...
   — Скотланд-Ярд не одобряет, — заметил Макдональд и последовал за ним.
   В ненавязчиво уютных комнатах передней части дома никого не было. Проходя по коридору, они миновали открытую дверь, через которую виднелись стены, уставленные полками с пластинками. В комнате чуть поодаль раздавался голос.
   — Нет, нет. Десять пятьдесят, — говорил мистер Маттесон, когда они подошли к двери его кабинета. — Да. Подождите, пока не увидите их... — Он прервался и кивнул гостям. — Хорошо. До скорого. — Он повесил трубку. — Добрый вечер, джентльмены. Где Уилсон, чтоб его черт побрал?
   — Никто не отвечал, — солгал Макдональд. — Назначаете свидание или оцениваете новые записи?
   — Что? О, десять пятьдесят. Разве можно договариваться на столь точное время? Я спорил с тем своим партнером. Он составляет дискографию Шаляпина, и я заметил ошибку в упоминании “Вдоль по Питерской”. Фирма “Виктор”, запись номер 1050.
   — Я удивился ценам, — задумчиво проговорил Макдональд, пока мистер Маттесон заказывал напитки. — Десять пятьдесят слишком много для пластинки.
   — Слишком? — коллекционер рассмеялся. — Конечно, так называемая “классика” не продается по столь баснословным ценам, как горячий джаз[36]. Там охотно выложат за старые оригиналы по сто долларов, а то и больше. У нас... ну, редкий старый вокал идет по пять долларов у продавца, который разбирается, и куда меньше у того, кто вообще не в теме. За двадцать пять долларов мне доставались великие находки — опять же, на аукционах иногда приходилось платить по столько же. И, конечно, есть некоторые записи, типа Лилли Леман[37] на “Одеоне” и некоторых из тех позабытых Гейер, которые просто не поступают на рынок вовсе.
   — Следовательно, если грабитель может потратить время и силы, скажем, на бриллианты, способен ли он унести достаточно записей, чтобы это стоило того?
   — Я сильно сомневаюсь, — туманно проговорил мистер Маттесон, — что этого грабителя интересует нажива.
   В этот момент вошел Уилсон с напитками. Негр был красивым мужчиной северо-африканского типа. Двигался он изящно, и легко было представить, как он ловко уклоняется в темноте от ножа.
   — Миссис Ходзак говорит, что обед будет подан, как только вы допьете, сэр, — объявил он, ставя поднос.
   — Вы хорошо разглядели нападавшего, Уилсон? — спросил Макдональд.
   — Честно говоря, сэр, не очень. Я видел скорее нож, чем человека, а когда я преследовал его, он держался далеко впереди.
   — Если бы он не напал на вас, то сделал бы, что хотел. Зачем он решился на нападение?
   — Окна музыкальной гостиной надежно заперты изнутри, а я сплю с открытым окном. Полагаю, это был ближайший путь в нужную комнату. Должно быть, я как-то пошевелился во сне, и он решил, что я его заметил.
   — Проницательный человек, — кивнул Макдональд, когда Уилсон удалился. — Мы с Ником в этом ключе и рассуждали. Ник! Что такое?
   Ник Нобл горько взирал на стакан.
   — Первый хороший шерри за двадцать лет. А мое нёбо так прогнило, что я не различаю вкуса...
   Одной из причин, по которой Макдональд принял приглашение на обед, было чистое любопытство. Он никогда не видел, чтобы Ник Нобл вообще что-то ел, и хотел на это посмотреть. Но любопытство его осталось неудовлетворенным: всякий раз, когда он смотрел на него, Нобл потягивал вино (убедив хозяина дать ему с кухни шерри для готовки и не тратить на его лишенный вкусового чувства рот благородный продукт из Хереса-де-ла-Фронтеры[38]), и все же тарелка его в конце трапезы была чиста. Макдональд предавался бесплодным размышлениям об осмосе[39].
   Для размышлений за обедом времени было достаточно. Застольная беседа не задалась. Мыслями мистер Маттесон был в музыкальной гостиной, словно в любой момент возможно было новое покушение на его любимые пластинки. Его сын и дочь ели так, словно питаться дома — удобно и экономно, но излишне продлевать такое испытание смысла нет.
   Этих детей объединяло только явное отвращение к собственному дому. Сына, Эдгара, Макдональд счел представителем новой породы фарисеев, научных педантов. Редкие попытки его отца заговорить, будь то хоть болтовня о коллекции, хоть разговоры, касавшиеся профессиональных забот самого его или лейтенанта, резко подавлялись молодым человеком, полагавшим, что ничто на свете не имеет никакого значения, если не может быть проверено в лаборатории. Таковая у него имелась в задней части дома, где в часы вдали от университета он предавался неким исследованиям, хранимым в ужасающей тайне.
   — Боже мой, pater[40], — проговорил он (и Макдональд вздрогнул от выражения, не слышанного им доселе из уст американца), — можно было бы понять, если бы вы хотя бы собирали приличные записи. На дворе пятое десятилетие двадцатого века, а вы коллекционируете керосиновые лампы и детские халаты!
   Мистер Маттесон возразил, что великое исполнение, записанное архаично, может перевесить исполнение посредственное, пусть и поданное со всеми чудесами современной науки; но возвышенный ум Эдгара уже удалился в лабораторию.
   Селия говорила мало, быть может, потому, что речь нарушала вечно надутое выражение ее губок. Она была хорошенькой — или по крайней мере достаточно юной, чтобы таковой казаться, — но вечернее платье фасона, вышедшего из моды даже по сведениям Макдональда, вовсе не усиливало ее привлекательности. При упоминании пластинок она ограничивалась тем, что еще горше надувала губки. Мысли ее бродили где-то еще; и догадка Макдональда, где именно они бродят, подтвердилась, когда Уилсон объявил, что ожидает мистер Вудраф. На мгновение надутые губки испарились с почти что ожившего лица, и она резко, не попрощавшись, вышла из-за стола.
   Эдгар последовал за ней, и на отцовское “Молодой человек, как вы думаете, куда вы идете?” ответил кратким: “Лаборатория”.
   — Прошлой ночью вы тоже там работали? — спросил Макдональд.
   — Когда человек с ножом пытался сделать с теми записями что-то полезное? Да. И все вот это вот нарушило расчет времени для эксперимента.
   Макдональду подумалось, что у всех есть навязчивые идеи, и секрет счастливой семьи состоит в том, чтобы разделять их. Но если семья одержима поодиночке: кто-то пластинками, кто-то лабораториями, кто-то мистерами Вудрафами... И если семейные деньги идут только на одну из этих навязчивых идей...
   Он был готов к теориям, выдвинутым мистером Маттесоном за кофе в музыкальной гостиной.
   — ...кто-то из своих, — повторил человечек. — Все сокращается до четырех человек. Миссис Ходзак, кухарка, в тот вечер была дома; я проверил у ее сестры. И остаются... — Он поднял четыре пальца и стал загибать их, словно ставя галочки у имен безличных незнакомцев. — Эдгар. Он всегда требует денег на свою нелепую лабораторию, но с чего он ждет, будто я помогу ему, если он отказывается хотя бы объяснить мне, что он там делает? Говорит, от головы вроде моей нельзя ожидать, что... Ба-а... Селия. — (Проставлена галочка.) — Но не ради денег. Не то чтобы она не может их использовать, но ее кошачий умок не нашел бы ничего лучше, чем...
   — Крушить, — произнес Ник Нобл и сделал многозначительный жест.
   — Точно. Разбить, уничтожить всю коллекцию из чистой злобы и свалить вину на грабителя. Такова Селия.
   — Это двое, — проговорил Макдональд.
   Мистер Маттесон решительно загнул третий палец.
   — Уилсон. Вы назвали его проницательным. Он таков. Он мог выдумать всю эту историю, порезать подушку ножом...
   — Зачем?
   — В его случае, полагаю, чистая меркантильность. Некая возможность продать записи другому коллекционеру...
   — Вроде вашего партнера?
   Мистер Маттесон кивнул.
   — И это... — Оставшийся палец загнулся. Мистер Маттесон неловко, нерешительно добавил: — Это ведет меня к четвертому.
   — Понимаю. У вас есть экземпляры, которые он так страстно жаждет?
   — Не только; хотя у меня есть полный комплект “Нордики”... Нет... Лейтенант, — резко проговорил он, — я боюсь. Этот грабитель пытался убить Уилсона по столь незначительной причине. Боюсь, это только начало. Мы с партнером составили завещания, по которым наше имущество остается друг другу — точнее, то, что не завещано кому-то еще. Милтону посчастливилось быть холостяком, и он может позволить себе много филантропических распоряжений, тогда как мне должно заботиться об этих... этих моих змеиных зубах. Но остатка, скажу это без хвастовства, вполне достаточно, чтобы обеспечить живой интерес со стороны Милтона, если что-то... случится со мной при ограблении.
   Макдональд посерьезнел и подался вперед.
   — Мистер Маттесон... — начал он, но в этот момент Ник Нобл, копавшийся в пластинках, протянул одну из них.
   — Хочу послушать эту, — проговорил он.
   Это была “Вдоль по Питерской” в исполнении Шаляпина, фирма “Виктор”, номер 1050.
   Мистер Маттесон поставил ее — шумную, громогласную уличную песню, исполненную со всей легендарной шаляпинской энергией, — и погрузился в свое увлечение. Казалось, он почти забыл о краже (и убийстве?), начав объяснять и демонстрировать свое собрание и изготовленный на заказ проигрыватель — единственную его уступку достижениям современной науки.
   Макдональд многому научился. Он узнал, что отдельные записи (составлявшие большую часть коллекции, посвященной временам, когда альбомов еще не было) были расставлены на полках в алфавитном порядке по звукозаписывающим компаниям, а далее по номерам, и перекрестно проиндексированы по композитору, названию и исполнителю в подробном карточном каталоге (хотя мистер Маттесон, похоже, знал номера большинства любимцев, не сверяясь с каталогом). И все это означало, что вор, желающий отыскать ценные записи, должен рассчитывать, что его долго не потревожат. А также обладать специальными познаниями, поскольку выдающаяся запись может быть очень распространенной.
   Макдональд узнал и другие факты, не столь значимые профессионально. Он научился восхищаться целомудренным бельканто Бонинсеньи или Баттистини, насыщенной властностью Хосе Мардонеса, безупречным артистизмом Эдмона Клемана — и признался, что ни о ком из них доселе не слышал. И, расспрашивая о Патти[41], он узнал, что никакое современное ухо не может судить о ней по жалким записям последних обрывков ее голоса.
   Мистер Маттесон только что закончил проигрывать пластинку Гейер с записью великой сцены из “Фиделио”[42], и глаза Макдональда вылезли из орбит.
   — Воистину, — проговорил он. — В те дни по земле ходили великаны. После такого даже Флагстад[43]... — Он умолк и с любопытством посмотрел на хозяина дома. Человечек убрал пластинку и замер у шкафа, нервно подергиваясь. Затем он потянулся к стопке оперных либретто в соседнем шкафу, что-то достал и осторожно положил на стол.
   Это был автоматический пистолет 45 калибра.
   — Я боюсь, — честно сказал он. — И все то время, что мы слушали пластинки, — да, конечно, у меня есть разрешение, — я боюсь все больше. За свои записи и... да, за себя. Скажите, лейтенант: вы верите в предчувствия?
   — Иногда, — осторожно проговорил Макдональд.
   — Он придет сегодня вечером. — Это была чистая констатация факта. — Я чувствую это спинным мозгом. Он идет, и... Вы вооружены, лейтенант?
   Макдональд похлопал его по плечу.
   — Понимаю, выглядит навязчивой идеей. Но, лейтенант, этот человек — убийца. Уилсон подтвердит. И если бы вы позволили себе... некое бдение со мной...
   Макдональд посмотрел на Ника Нобла. Нобл держал выделенную ему с кухни бутылку шерри; она была наполовину пуста. Макдональд кивнул.
   Мистер Маттесон весь переменился, как будто разделенное с кем-то еще бремя тем самым спало с его плеч. Он быстро, легко перемещался по комнате, расставляя на стульях бутылки и стаканы, закрывая проигрыватель, раздвигая шторы. Затем он погасил свет.
   Макдональд извлек свой пистолет и положил рядом с собой на столике. И они, в молчаливой тьме, сели. Макдональд проронил едва ли пару слов, Ник Нобл — ни единого; однако мистер Маттесон порой нарушал тишину, чтобы рассказать какой-нибудь забавный анекдот о коллекционерах или громко задаться вопросом, кого же они ждут.
   Макдональд тоже задумался об этом. Он думал, каким надо быть человеком, чтобы так спокойно рассуждать о своих сыне, дочери и партнере. Думал, каким был мистер Маттесон юристом и оживал ли он когда-нибудь в зале суда так, как в своей музыкальной гостиной...
   После часа, проведенного в темноте, глаза Макдональда закрылись. И открылись, когда ему показалось, что он расслышал в соседней комнате некий звук. Он изо всех сил старался удержать их открытыми, когда дверь распахнулась — вовнутрь.
   Слабый свет из коридора обрисовал фигуру среднего роста, не то толстую, не то сильно закутанную. Фигура бесшумно пересекла комнату и остановилась перед полками с пластинками. Протянула в полумраке руку, и Макдональд ровным голосом проговорил:
   — Вот ты и попался.
   Фигура безрассудно развернулась и выстрелила. Пистолет Макдональда ответил, а где-то рядом вспыхнул второй огонек. Посреди шума двух выстрелов послышался удивленный крик, должно быть, Ника Нобла. Фигура рухнула.
   Макдональд включил настольную лампу. Нобл держал мистера Маттесона за правую руку, но человечек высвободился и шагнул вперед одновременно с Макдональдом. Они столкнулись и растянулись на полу; пистолеты с грохотом выпали из их рук. Макдональд, спотыкаясь, поднялся, дотянулся до лежавшей фигуры и изумленно отшатнулся.
   Поразила его не личность этой фигуры. Напыщенный партнер Харбрехт с самого начала стал его любимым кандидатом. Поражало то, что этот человек умирал.
   Макдональд целился ему в ноги. Но правая сторона лица была разорвана. Губы умирающего дернулись, и что-то вроде понимания на секунду блеснуло в его глазах.
   — Как Пальмьери... — проговорил он.
   К тому моменту, как Макдональд добрался до стола и вернулся обратно с виски, умирающий уже затих.
   Маттесон стоял рядом с мертвым пришельцем; ноги его держались твердо, но верхняя часть тела подергивалась.
   — Милтон Харбрехт... — повторял он. — Мой партнер... Он хотел... Мой партнер... — Наконец, он смог удержаться от причитаний и проговорил: — Слава Богу, по крайней мере, я не убил его.
   — То есть?
   — Я выстрелил ему в бедро. Лейтенант, вам не нужно было... О, я знаю, он был... убийцей, но если бы вы только подстрелили его...
   Макдональд смотрел на тело. В мясистом бедре была дырка от пули.
   — Что он сказал? — мягко произнес Ник Нобл.
   — Как пальметто, — отсутствующе пробормотал мистер Маттесон. — Что бы это ни значило.
   — Не совсем, — поправил Макдональд. — Он сказал: “Как Пальмьери”.
   — “Тоска”?[44].. — пробормотал Ник Нобл. Его голубые глаза остекленели, и он удалился.
   — Я позвоню ребятам, — сказал Макдональд. — Простите, мистер Маттесон. Ужасно, что все кончилось так. Но по крайней мере здесь явный случай самообороны.
   — Я не застрелил его, — настаивал Маттесон. — То есть я не убивал его. Ведь вскрытие покажет, да? Или баллистика?
   — Покажет, — промолвил Макдональд.
   Ник Нобл вернулся, держа в руках небольшую книжку в бумажном переплете.
   — Что тебя держит, Мак? — спросил он.
   — Конечно. — Макдональд подошел к телефону.
   — Ух-ху, — покачал головой Ник Нобл. — Что задерживает арест? — Он ткнул пальцем в Маттесона. — Убийство.
   Это была музыкальная гостиная. И должен был последовать оркестровый аккорд — тутти, фортиссимо и тремоло литавр. Вместо этого настала тишина. Мистер Маттесон моргнул.
   — Убийство? — наконец, проговорил он, и он был достаточно стар, чтобы голос его при этом переменился.
   — Вы убили его, — сказал Ник Нобл. — Откуда знаете, какая пуля, если не стреляли намеренно?
   — Мой дорогой пьяный мыслитель, — рассмеялся мистер Маттесон, — вскрытие, вне всякого сомнения, покажет, что смертельная пуля была выпущена из оружия лейтенанта.
   — Конечно. Вы из него выстрелили. Поменяли в темноте, обратно — когда столкнулись. Отпечатки стерты, полагаю. Ловкость рук налицо; помните, как поменяли пластинки у меня под носом в “Чула-Негре”?
   Макдональд отвернулся от телефона.
   — Ник, вы уверены в том, что делаете? Зачем Маттесону стрелять на поражение?
   — Наследует имущество партнера.
   — Но он достаточно богат...
   — Не богатство. Партнер думал оставить коллекцию пластинок университету; собиратель вроде Маттесона не выпустит сокровища из рук.
   — Как это верно, — кашлянул мистер Маттесон. — То есть, я понимаю, какая удача, что Милтон умер, не успев сделать столь нелепое распоряжение в завещании. Но, что касается моего мотива, то, мой дорогой пьяный интеллектуал, откуда мне знать, что тайным грабителем был мой партнер?
   — Легко. Подтолкнули его. Он ненавидел копов. Окей. Спланировали розыгрыш выставить нас дураками. Мы слышали вас по телефону. “Подождите, пока не увидите их...” — лица, конечно. Даже дали время: 10:50. Вечера. Сейчас 11:05. Необычное время, поскольку точное 10:30 или 11:00 выглядело бы слишком нарочито. Тут же подумали про пластинку — видели сегодня, что помните номера без каталога.
   Макдональд небрежно двинулся к Маттесону. Человечек почти незаметно отодвинулся.
   — А покушение на Уилсона?
   — Подстроено. Без цели ущерба. Вы, конечно. Сегодня Харбрехт — взломщик. Пистолет с холостыми, чтобы мы стреляли. Вы сказали ему, что подмените и в пистолете Мака на холостые. Я видел систему, пытался остановить вас — но слишком поздно.
   Мистер Маттесон серьезно обдумал ситуацию.
   — С позиции юриста, — объявил он, — признаю, что у вас есть отличное дело для суда. То есть мотив и возможность налицо. Я мог бы согласиться — только как юрист, конечно, — поверить вашей гипотезе. Но тогда должен спросить: как, во имя всего святого, вы можете доказать ее? — Его рот скривился в легкой ухмылке лукавого триумфа.
   Макдональд шагнул к нему. Пистолет был все еще в руке мистера Маттесона — и, похоже, был нацелен на лейтенанта.
   — Предсмертные слова, — произнес Ник Нобл.
   — Та чушь про Пальмьери? — уставился на него Макдональд. — Это что-то значит?
   Ник Нобл высоко поднял брошюру с надписью “Тоска” на обложке.
   — Харбрехт был фанат оперы, как вы. Пальмьери зацепил память, и я проверил. Вот: основная рамка — липовая казнь героя, а рамка в рамке — настоящая вместо липовой. Большая шишка намекает прихвостню в присутствии героини одной фразой — повторенной, как известно всем фанатам: “Действуй, как с графом Пальмьери. Понял? Как Пальмьери”. Так что же значит “Как Пальмьери”, если это произносит умирающий поклонник оперы? Значит, что пули настоящие, а ожидались холостые.
   Это была самая длинная речь Ника Нобла, какую Макдональд когда-либо слышал. И давшая самый быстрый результат. Уже не осталось сомнений, нацелен ли на них пистолет мистера Маттесона.
   — Хорошо, — напряженно произнес человечек. — Я все еще думаю, что могу уговорить присяжных; но суд прикончит меня как профессионала. Я не могу себе этого позволить. Так что... убирайтесь. С поднятыми руками.
   — Подобру-поздорову? — предположил Макдональд.
   — Верно, лейтенант. Или резня. Вспомните, он был убит из вашего оружия. Очень хорошо. Вы умрете от этого пистолета, на котором найдут его отпечатки. Всех нас застрелили. Я выжил — ранен в плечо, наверное. Все это весьма прискорбно. — Глаза человечка заблестели, словно он внезапно открыл для себя новое увлечение, столь же захватывающее, как пластинки.
   Макдональд ничего не ответил. Его взгляд следил за каждым движением правой руки мистера Маттесона.
   — Идите, — рявкнул человечек. — Туда. Убирайтесь.
   Ник Нобл послушно двинулся. В этот момент он поймал рукой уголок папки с пластинками и дернул за него. Папка подалась вперед, помедлила, качнулась назад, затем снова вперед. В своем воображении Макдональд уже слышал треск бьющихся пластинок.
   Мистер Маттесон бросился вперед. Он подставил под папку свое тощее тело и подпер ее обеими руками, словно Самсон — ворота Газы[45]. В его слабых мышцах проснулась сила отчаяния. Папка медленно замерла.
   Со вздохом облегчения мистер Маттесон обернулся и был встречен пистолетом Макдональда. Потянувшись в панике за своим пистолетом, он увидел, что Ник Нобл поднимает оружие там, где коллекционер выронил его, спасая свои сокровища.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Спустя несколько месяцев Ник Нобл тихо заговорил с “Мамой” Гонсалес.
   — Та пластинка Гейер, — сказал он. — Cenicienta. Помните маленького человека, который хотел ее?
   — Pos, ¿cómo no?[46]
   — Интересно, можно ее одолжить? Ему разрешают иметь проигрыватель в “Сан”[47] — где он сейчас. Напишите Маку, что он хочет ее послушать. Вы получите ее обратно в полном порядке, — добавил он. — У него не будет времени ее заиграть.  1^sted: EQMM, Feb 1946

  “The Crime Must Have A Stop”   Фотовспышки полыхнули в третий раз, и актриса расслабилась, опустив юбку. Лейтенант Макдональд продолжал глуповато пялиться на серебряную статуэтку у себя в руках.
   — Ну? — ухмыльнулась актриса. — Каково — быть лауреатом премии “Настоящий детектив” в номинации “Настоящий сыщик года”?
   — Возбуждает жажду, — честно сообщил Макдональд.
   Актриса кивнула.
   — Прекрасно сказано, ищеечка моя дорогая. Всегда чувствовала, капелька алкоголя после чизкейка — то, что доктор прописал. Куда идем?
   Макдональд все еще рассматривал статуэтку. Волнительно, очень волнительно быть избранным ведущими радиопрограммами о реальных преступлениях в лауреаты их ежегодной премии; но с самого момента объявления он испытывал неловкость. Несмотря на исключительный список раскрытых дел, превративший его в восходящую молодую звезду Департамента полиции Лос-Анджелеса, он чувствовал себя самозванцем.
   — Заедем в центр? — спросил он. — Доставим этот трофей человеку, которому он принадлежит по праву.
   Когда они свернули на Сансет-бульваре на восток, актриса подняла невыщипанные брови.
   — Я в Голливуде уже три года, — промолвила она, — и даже не знала, проходит ли Сансет-бульвар дальше Гоуэра. Говорят, на том пути встретится город под названием Лос-Анджелес. Мы едем туда?
   — Ух-ху. И ты встретишь самого проклятого человека в том городе проклятых... — И Макдональд начал рассказ.
   Начал со своего собственного первого дела — того дела, когда он нашел мертвого священника, а закончил перестрелкой с одним из товарищей-лейтенантов. Он объяснил, где отыскал решение того дела и разгадку, за которую только что получил статуэтку.
   — Когда тебе чуть за тридцать, награды не возвращаешь, — проговорил он. — Но был в департаменте человек, превосходивший любого из награжденных вами. Ум его... сложно описать: это ум математической точности, с сумасбродными, странными особенностями — ум, способный видеть форму вещей, улавливать присущую им систему...
   — Как у хорошего режиссера, — вставила актриса.
   — Вроде того, — признал Макдональд. — Потом случился тот политический скандал — может, до тебя что доносилось — и большая встряска. Один капитан знал, за какие ниточки тянуть, а один лейтенант отдувался. Лейтенантом и был наш парень. Тогда у него была жена, нуждавшаяся в операции. Чеки поступать перестали, и операции не случилось...
   Живое лицо актрисы серьезнело все больше, пока она следила за неумолимой историей распада величия: блестящий молодой сыщик, лишенный разом и карьеры, и жены, оступался, скользил, пока не осталось ничего, кроме дешевого шерри в утешение и порой оживавшего ума, когда тот сталкивался с загадкой...
   Макдональд остановился перед “Чула-Негрой”. Он заглянул внутрь, увидел третью дочь “Мамы” Гонсалес, Росарио, и поманил ее к двери.
   — Есть на музыкальном автомате какие-нибудь марши? — спросил он и протянул ей пятак.
   И вот, именно под звуки национального гимна Мексики вступила в маленький мексиканский ресторанчик статуэтка премии “Настоящий детектив”. Ее гордо внес лейтенант Макдональд, за которым следовала актриса — растерянная, но, сама того не осознавая, обрадованная.
   Mexicanos al grita de guerra...[48]
   Макдональд остановился перед четвертой кабинкой слева, будучи уверен, что найдет там ее остроносого белокожего обитателя. Он поставил кубок на стол, взмахнул рукой и провозгласил:
   — “Настоящему сыщику года”!
   Актриса поставила ногу на скамейку и приподняла юбку выше колена.
   — Это делает награду официальной, — ухмыльнулась она.
   ...al sonoro rugir del cañón[49] — бум-ца-бум!
   Бледно-голубые глаза Ника Нобла рассматривали серебряную фигурку “Справедливости, торжествующей над правонарушением”.
   — Если бы это был кубок... — вздохнул он и допил херес в стеклянном стакане.
   
   Так начался вечер, памятный во многих отношениях. То был первый визит Макдональда в “Чула-Негру” не по делу; и его поразило осознание, что Ник Нобл способен делать загадочные замечания о театре двадцатилетней давности, очаровывавшие актрису не меньше, чем воодушевляли лейтенанта его же замечания о преступлениях. Но еще больше поразило его осознание теплоты и жизненной силы, исходивших от девушки рядом, которую поначалу он рассматривал исключительно как неизбежную девицу по требованию фотографов.
   Как-то все это сочеталось вместе — ее клокочущее рвение и усталая краткость Нобла. Они совпадали друг с другом, поскольку в глубине души были одним и тем же — были прорывом сквозь общепринятые условности прямо в реальность. Макдональд все глубже и глубже понимал эту девушку, все больше и больше осознавал, сколь странно одиночество человека за тридцать, когда вдруг началось то, что сделало вечер совершенно незабываемым.
   И началось вполне невзрачно — просто голос позвал:
   — Привет, Дон!
   Голос этот был высокий, но, несомненно, мужской — тенор с обертонами баритона. Мужчина оказался худощав, но крепко сложен, облачен в стандартную нелепую униформу голливудцев среднего света, и, несомненно, доселе на пути Макдональда не встречался. Но когда мужчина схватил его за руку, когда актриса с любопытством посмотрела на него, а Ник Нобл покончил с последним шерри, Макдональд начал вспоминать. Далекое прошлое, конечно. Любой, звавший его “Дон”, происходил со времен учебы в Университете Южной Калифорнии. Теперь он был “Мак”, или “лейтенант”, или “лейт”. Слабая, но пугающая картина пронеслась перед его глазами — нечто под названием Аполлиада, вечер творческого вклада студентов в высокую литературу. Должна быть причина, из-за чего он про это подумал... собственно, должна была быть какая-то причина, почему он там присутствовал...
   — Стив Харнетт! — вскричал он. — Ты, старый... — И он осекся, бросив взгляд на актрису.
   — Я слышала это слово, — сухо промолвила она. — Просто не думала, что мужчины приветствуют так друг друга за пределами дурных пьес и встреч ротари-клубов[50].
   — Рад тебя видеть, Дон, — говорил между тем Харнетт. — Я столько читал о тебе в газетах и все говорил себе, что должен разыскать тебя, а потом... ну, сам знаешь, как это бывает.
   — И я, — сознался Макдональд. — Я тоже о тебе читал. Скажу больше: я даже слушаю “Преследование”, просто чтобы убедиться, насколько у вас все непохоже на настоящие убийства.
   — Ой! Вы пишете для “Преследования”? — Лишь половина затаенного девушкой дыхания объяснялась хорошей выучкой.
   — Должен был предупредить тебя. — Макдональд выглядел печальным. — Она радиоактриса.
   — И потому уже должна знать, что представлять писателя исполнителю — поцелуй смерти. Но все же можешь нас представить.
   — Конечно... Господи! Слушай, во всем этом бардаке с рекламными фото я так и не спросил, как тебя зовут!
   — Линн Дворак, — тихо проронил Ник Нобл.
   — Не говорите мне, что это дедукция!
   — Спросил ее. Пока вы приветствовали друга.
   — Если бы все ваши кролики-из-бутылки-шерри объяснялись столь же просто... — усмехнулся Макдональд.
   — Так и есть, — сказал Нобл. — Для меня. — Его выцветшие голубые глаза странно остекленели, когда он принялся созерцать ими актрису и писателя.
   Кто-то, должно быть, познакомил Тристана с Изольдой, а Паоло — с Франческой[51]. Никто не познакомил Петрарку с Лаурой[52], поэтому никто и не написал на эту тему трагедии, завершившейся убийством. Кто-то познакомил Харви Хоули Криппена с Этель Ле Нив, а еще кто-то познакомил Джадда Грея с Рут Снайдер[53].
   А лейтенант Дональд Макдональд из отдела по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса сказал:
   — Линн Дворак, могу я представить вам Стива Харнетта?

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   На сей раз, как позже подумал Макдональд, Ник Нобл оказался вовлечен в убийство еще до того, как оно произошло. Та первая и роковая беседа случилась в октябре, и всю ту зиму лейтенант натыкался на Стива и Линн — на концертах филармонического оркестра, у “Муссо” и “Франка”, в театре “Билтмор”, покуда не начал думать о них как о СтивеЛинн, в одно слово, и автоматически искать одного, если заметил другую.
   “Что-то я устроил”, — грустно размышлял он, выпивая с ними после концерта. Не только потому, что они были физически влюблены (вплоть до того, что держались на публике за руки, что смотрелось неловко для человека тридцати шести лет вроде Стива); но они, очевидно, столь же хорошо подходили друг другу и во многих не физических отношениях. Уши их слышали одну музыку; рты их смеялись одним смехом.
   Но под смехом Стива по крайней мере что-то таилось, что-то заставлявшее порой успешного писателя, счастливого в любви мужчину уступать место маленькому мальчику, напуганному неким неописуемым, но грядущим возмездием.
   Как-то раз такое ощущение настигло Стива, когда они втроем выпивали после необычайно интересной постановки одноактных пьес в Актерской лаборатории. Он не проронил ни слова на протяжении пяти минут, и во взгляде Линн, брошенном на Макдональда, читалась мольба, когда, отказавшись от единоличных попыток поддерживать беседу, она удалилась в дамскую комнату.
   Макдональду ничего не пришло на ум, кроме как издать тот бессловесный вопросительный звук и изобразить ту сочувственную полуулыбку, что заставили убийцу из Пенграфта показать, где он спрятал вторую половину тела.
   Стив Харнетт очнулся от раздумий.
   — Мне надо поговорить с тобой, Дон, — резко произнес он. — Это все сбивает меня с толку. Не могу ясно мыслить.
   — В любое время, — сказал Макдональд. — Если только волна преступности не захлестнет город, затмив все остальное.
   — Пообедаем в следующий четверг? — с энтузиазмом проговорил Стив. — Я живу в Брентвуде, есть в телефонной книге. Скажем, часов в семь, чтобы успеть выпить?
   Макдоналд сделал пометку и попытался ободряюще улыбнуться вернувшейся Линн.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — А парочка, которую вы здесь познакомили? — спросил Ник Нобл два вечера спустя, когда Макдональд явился с отчетом о признании в камере смертников, сделанном человеком, к чьей карьере Нобл проявил определенный и даже решающий для нее интерес. — С ними все в порядке?
   — Конечно. Полагаю, что так.
   — Понравилась девушка. Живая — как Марта... Беда ей. Прости...
   — Почему беда? — с тревогой спросил Макдональд.
   Ник Нобл помолчал и намеренно смахнул муху, вечно незаметно садившуюся на его острый нос.
   — Назовем это... “Тусклой лентой”, — проговорил он.
   Подзывая Росарио, Макдональд подумал, что порой загадочные импульсы Ника Нобла, похоже, вызваны чистой злобой.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Дом Харнетта был невелик, удобен, непритязателен и потому, вероятно, обошелся в столь баснословную сумму. Стив Харнетт, как узнал Макдональд, расспросив друзей с радио, достиг уровня “оплата-счета-в-Браун-Дерби”, но еще не дорос до собственного плавательного бассейна. Расспросы эти должны были подготовить его к первоначально постигшему здесь удивлению; но задать один вопрос ему и в голову не пришло.
   Женщине, открывшей дверь, было чуть за тридцать — стройная, немного бледная и более чем привлекательная, тоже удобная, непритязательная и обходившаяся дороговато. Она протянула руку со словами:
   — Добрый вечер. Лейтенант Макдональд? Я Гарриет — жена Стива.
   Макдональд внезапно понял, что такое “Тусклая лента” — бесцветная полоса на безымянном пальце левой руки Стива. Он все еще пытался скрыть раздраженное изумление за вежливой беседой, когда вошел Стив, а за ним — невзрачная крупная девица с кипой бумаг. Здесь, в домашнем уюте Брентвуда, Стив, как заметил Макдональд, носил простое золотое обручальное кольцо.
   — Рад, что ты выбрался, Дон. Вы с Гарриет уже познакомились? Это Пэт Маквей, моя секретарша — лейтенант Макдональд. — И он внезапно сосредоточился на льде, джине, вермуте, лимонной цедре, а также тщательном избегании встречи с взглядом Макдональда.
   Секретарша ушла после одного бокала, так и не открыв рта ни для какой не связаннной с алкоголем задачи. Затем, как раз когда Макдональд попытался прочувствовать отношения Харриет и Стива, в комнату проскользнула старшая миссис Харнетт, и последовали новые представления.
   Спустя час после обеда Макдональд не мог бы сказать, что он ел. Он был слишком сосредоточен на попытках убедить себя, что приехал со светским визитом, а не по работе. Слишком ощутимые подводные течения окружали его.
   Он решил, что миссис Харнетт-старшая — самая навязчиво-ненавязчивая старушка, какую он только знал. Она начисто исчезла — серый признак в углу, возвращающийся порой к жизни лишь призывающим не обращать на нее внимания жалобным криком. Но какая бы тема ни обсуждалась — еще один круг выпивки, намеченные выходные в Ла-Хойе[54], новый лимерик авторства Стива, — ее тихое напоминание о собственном смирении имело силу вето в Совете безопасности ООН.
   Имелись и другие подтексты: колкость Стива в адрес Гарриет насчет готовки обеда, колкость Гарриет в адрес Стива насчет его перспектив на радио, некое неясное упоминание об отсутствующей секретарше...
   С большим облегчением Макдональд позволил Стиву сразу же после обеда затащить его в кабинет. Это была приятная комната, от устаревших, но удобных кресел до шкафов, полных беспорядочно, но с любовью подобранных книг, от потрепанной стандартной пишущей машинки до миниатюрного электрического холодильника, в каких обычно хранят детское питание.
   Стив Харнетт извлек из холодильника две банки пива, открыл их, протянул одну гостю, скинул ботинки и принялся мерить шагами комнату.
   — Пиво — необходимое дополнение к работе, — буркнул он. — Всегда рассчитываю, что на сценарий уходит ровно кварта.
   — Ты работаешь с пивом, а Ник Нобл — с шерри, — заметил Макдональд. — А я не могу пить на посту. Нет в этом мире справедливости. — Он помолчал, ожидая, но Стив продолжал расхаживать по комнате. — Ты ни разу не упоминал Гарриет, — бесстрастно проговорил он. — Должно быть, я читал о твоем браке в журнале выпускников, но позабыл.
   — Мы женаты уже десять лет. — Теперь голос Стива звучал скорее тенором, чем баритоном.
   — Дети?
   — Прошлой осенью мы надеялись... Как раз тогда я тебя встретил. Но в декабре Гарриет попала в больницу. Теперь они говорят, что надежды нет.
   — То есть все началось, когда Гарриет была...
   Стив прекратил расхаживать.
   — Не подумай, что я пытаюсь оправдаться, Дон. Совсем нет. Я не могу это оправдать, даже перед собой. Но это случилось — черт, это случилось в тот вечер в твоей мексиканской забегаловке. “Теперь, пастух умерший, мне смысл глубокий слов твоих открылся...”
   — “...Тот не любил, кто сразу не влюбился”?[55] — закончил за него Макдональд. — Я помню, Стив. Ты всегда был любителем цитат. Придает авторитет, не так ли? И снимает ответственность за свои слова.
   — Мое натренированное на радио ухо улавливает то, что мы, эксперты по клише, называем слегка завуалированной ноткой презрения в голосе, Дон?
   — Это не мое дело, — оптимистично сообщил Макдональд. — Но ты вляпываешься кое-куда. Гарриет знает?
   — Не думаю.
   — В конце концов, придется. Ты был не слишком осторожен, и всегда найдется услужливый друг... Линн знает о Гарриет?
   — Да... — Взгляд Стива остановился на золотом кольце.
   — Другими словами, сейчас знает, а сперва не знала?
   Стив не ответил. Вместо этого он произнес:
   — Но ты не понимаешь, Дон. Быть может, никто не сможет понять, пока это не случится с ним самим. Но это... это не просто интрижка.
   — А так бывает?
   — Это не просто... веселье в постели. Это совместное бытие — наше бытие.
   — Так что ты от меня хотел? Фамилию хорошего адвоката?
   Стив внезапно отпрянул.
   — Но я не могу развестись с Гарриет. Я люблю ее.
   — Пусть едят пирожные[56], — фыркнул Макдональд, — если найдут!
   — Как ты не видишь, Дон? Они обе так... так правы. Оба раза. То, что случилось со мной и Гарриет, и то, что случилось со мной и Линн. Я не могу сказать: здесь я прилеплюсь, а здесь оставлю. Это было бы нечестно по отношению к обеим.
   — Но такова и есть нынешняя ситуация.
   — Черт подери, Дон, я не прелюбодей. — Стив выдавил из себя странную улыбку. — Я двоеженец. Он нерешительно добавил: — И на сей счет тоже есть цитата: “Как счастлив с любою б я был, будь порознь они, а не вместе!”[57]
   Макдональд не мог с уверенностью сказать, почему в этот момент вздрогнул, но догадывался об этом.
   — Я до сих пор не понимаю, почему ты хотел со мной поговорить об этом. Я представил тебя ей, но...
   — Думаю, потому, что я хорошо знаю тебя очень давно, но ты не являешься частью моей нынешней жизни. Мне надо с кем-то поговорить. Я не могу поговорить с людьми, которые сейчас знают нас с Гарриет. И я должен был поговорить об этом, просто чтобы убедиться, вдруг...
   — Знаешь, Стив, не думаю, что причина в этом... на самом деле, — ответил Макдональд. И он очень хорошо понимал, почему в этот момент задрожал.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Уверен, причина не в этом, — говорил в тот же вечер Макдональд Нику Ноблу. — Вы спрашивали про беду. Вот она, и ваша “Тусклая лента” может оказаться столь же ядовитой, как болотная гадюка, если то в самом деле была она. И, по крайней мере, подсознательно Стив тоже видит: это подготовка к стандартной для экспертов по клише ситуации убийства. У каждой из женщин есть мотив убить другую; а если Стив когда-нибудь выйдет из равновесия своей “Оперы нищих” про “как счастлив с любою б я был”, у него появится мотив избавиться от оставшейся девушки. Этот подсознательный страх перед убийством и побудил его описать все сотруднику отдела убийств.
   Перед Ником Ноблом стоял полный стакан шерри. Он сделал небрежный глоток, и стакан наполовину опустел. Затем он пробормотал:
   — “Опера нищих”? — И покачал головой. — Граучо Маркс, — решительно произнес он.
   Даже после долгих лет акклиматизации лейтенант Макдональд все еще не мог порой не ошеломляться, оказавшись в стенах “Чула-Негры”.
   — А Граучо Маркс-то тут при чем?
   — Не видел “Воры и охотники”?[58] — недоверчиво буркнул Нобл. — Давно уже. Тогда, когда...
   И его голос прервался. Макдональд понял. Тогда, когда лейтенант Николас Нобл, краса и гордость отдела убийств, водил свою прекрасную жену Марту в кинотеатр...
   — Но что я могу сделать? — настаивал Макдональд. — Что может сделать любой полицейский, когда видит, как перед ним выстраивается убийство — все действующие лица и мотивы налицо, но можно только ждать, пока оно произойдет?
   На сей раз Ник Нобл не дал даже загадочного ответа.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Это случилось в марте. Убийство произошло лишь в конце апреля. Все это время Макдональд избегал любых встреч со Стивом и Линн — вышло бы слишком неловко. Но он слышал достаточно сплетен, чтобы понимать, что у Гарриет, чтобы оставаться в неведении, не должно быть ни друзей, ни телефона. Слышал он и еще одну сплетню, будто Стив Харнетт вылетел в трубу как радиосценарист, что его вариант не поставят в завершение тринадцатого сезона “Преследования”, разошедшегося по частям на свободном рынке...
   Макдональд стремился избежать неловкости, возникшей бы при встрече со Стивом. Но в этот апрельский день он испытывал совсем не неловкость, стоя лицом к лицу со Стивом Харнеттом у кровати с розовыми рюшами, на которой причудливо изогнулось тело Гарриет. В голосе Макдональда не звучало ничто, кроме холодной ярости, когда он проревел:
   — Так ты наконец принял решение!
   Стив, разувшийся, держал в руке стакан чистого виски. Он беспомощно огляделся и проговорил:
   — Ты не веришь мне, Дон. И с чего бы? Но ты не понимаешь...
   — Послушай, Стив, — постарался сдерживать голос Макдональд. — Есть только один способ с этим разобраться. Я просто какой-то коп, а ты просто какой-то... муж покойной. Итак, мы знаем, что это стрихнин; даже посторонний понял бы. А теперь скажи мне — как?
   Столь присущее Стиву энергичное обаяние уступило место сумятице ошеломления.
   — Я уже сказал, это, должно быть, конфеты. Я работал допоздна, и Гарриет взяла конфеты с собой в постель. Я так заработался, что заснул на диване в кабинете. Сегодня утром мать... нашла ее.
   — Никто ничего не слышал? Должно быть, она жутко мучалась.
   — Мать — нет; она обычно принимает фенобарбитал на ночь. И когда сценарий набирает обороты, дом может рухнуть, а я и не замечу.
   — А эти конфеты?..
   — Я же говорил, они пришли по почте, и мы подумали, что тот, кто забыл положить карточку, позвонит и скажет. Гарриет как раз такие нравятся, так что...
   — И ты пишешь детективные сценарии! — выдохнул Макдональд. — Одно из старейших клише — в жизни и в книгах, — а ты позволяешь своей жене!.. Полагаю, есть независимые доказательства того, что конфеты действительно пришли по почте?
   — Когда Гарриет вскрывала посылку, с нами была мать. Ей не хотелось сладкого, оно ее утомляет. А я пил пиво, так что Гарриет взяла их с собой в постель. Думаю, обертка в мусорной корзине...
   Совершенно новая машинка заменила в комнате Стива прежний потрепанный стандарт. Маккдональд отыскал карточку в ящике стола и вставил ее в пишущую машинку. Закончив печатать, он положил ее рядом с карточкой из мусорной корзины. Их нельзя было отличить друг от друга.
   Рот Стива широко раскрылся.
   — Но это доказывает, что?..
   — Нет, — буркнул Макдональд. — Не доказывает. Машинка новая. Не было времени выработать очевидные дефекты. Любая новая машинка той же модели даст примерно тот же результат. Но это указывает...
   Зазвонил телефон. Макдональд поднял трубку.
   — Звонок из Нью-Йорка для мистера Стивена Харнетта, — объявил безличный голос.
   — Тебя из Нью-Йорка, — сказал Макдональд.
   — Проблемы у спонсора, — простонал Стив. — Или со станции про тот последний сценарий — я боялся, что он слегка... Черт возьми! Я не могу сейчас этим заниматься. Не могу...
   — Попробуй, — произнес Макдональд. — Займи свою голову, пока я повидаюсь с Линн Дворак.
   Стив уже протягивал трясущуюся руку к телефону. Теперь он отдернул ее обратно.
   — Линн! Не впутывай в это ее!
   — Но как? Ты говоришь, что невиновен. Окей. У кого еще есть мотив? Иди говори со спонсором.
   — Линн... — В глазах Стива застыл ужас. — Она не могла...
   — Иди. Телефон. Увидимся позже.
   Стив резко рассмеялся.
   — Жизнь должна продолжаться, и все такое. Жизнью играет преступление...
   Рука Стива Харнетта замерла на полпути к телефону. Выходя из комнаты, Макдональд слышал сердитые возгласы из все еще не поднятой трубки.
   
   Лейтенант никогда не был так несчастен по профессиональной причине, как когда ехал к маленькому домику в холмах к востоку от Хайленда, почти что в центре Голливуда.
   Сбивающий с толку случай — одно дело. В него можно как следует вцепиться; или, если он совсем уж немыслимый, можно отнести его в “Чула-Негру” и смотреть, как стекленеют глаза Ника Нобла, пока тот пытается выяснить правду. Но что-то до ужаса очевидное, как сейчас...
   Он невольно заварил все это. Он, совершенно непреднамеренно, предвидел неизбежный исход. И тот наступил.
   Он помнил Стива Харнетта еще в университете: яркого, умного, убедительного, занимательного — но, в сущности, слабого. Было в одной девушке что-то (он не мог вспомнить подробностей), вызвавшее недоверие у миссис Харнетт, и той удалось прервать отношения. И был еще тот странный случай, когда Стив ставил спектакль: две девушки, обе красавицы, обе хорошие актрисы, обе страстно жаждущие сыграть главную роль — и внезапная пневмония у Стива, за которой последовало двухнедельное выздоровление в пустыне, пока кто-то другой занимался постановкой и подбором ролей...
   Психоаналитик, подумалось Макдональду, мог бы тут позабавиться — и позабавится, если защите хватит денег. А обыватель тем временем удовольствуется старомодным вердиктом, что есть такие люди, кому не хватает мужества смотреть правде в глаза.
   Конечно, существовала отдаленная вероятность, что это Линн послала начиненные стрихнином шоколадки. Но насколько эта прямая ответственность имела значение по сравнению с конечной ответственностью Стива за то, что он сделал с обеими женщинами? Не считая, само собой, того, что в этом случае Линн отправится в газовую камеру, а Стив, возможно, продолжит сочинять мелодрамы для радио...
   На его звонок не ответили. Дверь не была заперта, так что насчет отмычек беспокоиться не пришлось.
   Как и насчет Линн и газовой камеры.
   Она сидела в кресле, боком к двери, хорошо освещенная лампой для чтения, оставшейся, должно быть, гореть с вечера. Ее лицо ухмыльнулось ему — тем сардоническим приветствием, какое способна обеспечить только хорошая доза стрихнина.
   На ухмыляющихся губах виднелись потеки шоколада. Коробка стояла на столике у телефона.
   Макдональд вызвал по телефону нужных специалистов. До их приезда он отыскал в мусорной корзине знакомую обертку и знакомую, отпечатанную на машинке карточку.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Ну и куда, черт подери, мы пришли? — потребовал ответа Макдональд в четвертой кабинке слева в “Чула-Негре”.
   — В ад, — кратко и правдиво промолвил Ник Нобл.
   — До сих пор тут был смысл. Стив принял решение. У него не нашлось сердца или мозгов решить проблему толком, так что он просто убрал ту, кто ему была не нужна. То же самое, если бы мы нашли только Линн. Но обеих... это полностью меняет мотивацию. Теперь нам нужно найти того, кто хочет убрать из жизни Стива Харнетта обеих женщин. И у кого есть подобный мотив? — Он помолчал и попытался сам же ответить: — Надо заглянуть к секретарше. С этими офисными женщинами порой выгорает. Она безвкусная, простецкая девка, но, возможно, сама себя такой не считает.
   — Карточки, — произнес Ник Нобл. — Надо взглянуть.
   Макдональд положил их перед ним:
   Миссис С Харнетт
   11749, Вердьюго-драйв
   Лос-Анджелес-24, Калиф
   Миссис Л Дворак
   6708, Лас-Авес-роуд
   Голливуд-28, Калиф
   Ник Нобл откинулся к стене кабинки, и глаза его словно прикрылись какой-то пленкой.
   — Миссис?.. — мягко проговорил он.
   — Линн? В разводе. Три года назад. Неважно. Обратите внимание на почтовый штемпель. Центр Голливуда. Стив признался, что заходил в рекламное агенство; но сейчас это не поможет. Секретарша живет неподалеку — хорошая причина не посылать ничего оттуда. И это напомнило мне: я приехал в эту часть города повидать ее. Лучше я...
   — Зачем? — сказал Ник Нобл.
   Макдональд, улыбаясь, проигнорировал этот вопрос.
   — О... я забыл вам сказать насчет Стива одну странную вещь. Когда из Нью-Йорка позвонили, он пробормотал что-то насчет того, что жизнь продолжается, и добавил: “Жизнью играет преступление”. Я говорил вам, что он обожает цитаты, но эту опознать не смог; меня это беспокоило, и я заехал в библиотеку свериться. Это предсмертная речь Хотспера из первой части “Генриха IV”, ее недавно использовал для заголовка Хаксли, только там на самом деле “Жизнью играет время”[59]. Интересный поворот подсознания, не правда ли?
   Губы Ника Нобла мягко, почти неслышно зашевелились:
   — “Но мыслью управляет жизнь, а жизнью играет время, время же со всем, что временно, должно остановиться”... — Он прервался, словно смутившись от столь длинной и членораздельной речи. — Мы с женой, — пояснил он. — Читали Шекспира. Время... преступление... должно остановиться.
   — Лейтенант Макдональд? — раздался странный новый голос, глубокий, с легким центрально-европейским акцентом. С горечью вспомнив, что началось, когда к нему в прошлый раз обратился в “Чула-Негре” чей-то новый голос, Макдональд поднял глаза и увидел щеголеватого человечка, размахивающего листком бумаги.
   — Мне говорят в вашем управлении, — излагал человечек, — я могу вас находить в этом Lokal[60], и я прихожу. Наш друг Стивен Харнетт дает мне это письмо для вас уже давно, но я впервые теперь в Лос-Анджелесе с возможностью его передать.
   Удивленный Макдональд начал читать:
   “Дорогой Дон!
   Позволь мне представить доктора Фердинанда Варшайна, друга (нужно ли уточнять?) жены спонсора. Ф Варшайн занимается техническим анализом методов американской полиции. Я (равно как и спонсор) был бы глубоко признателен за любую помощь, какую ты ему сможешь оказать.
   С уважением, Стив”.
   Лейтенант встал и протянул письмо Ноблу.
   — Рад знакомству, но вы застали меня как раз в тот момент, когда я собираюсь расспросить свидетеля, и это лучше сделать в одиночку. Но вот что я вам скажу: если вы действительно хотите знать, как здешний департамент раскалывает самые твердые орешки, то оставайтесь здесь с Мастером.
   И он удалился. Доктор Фердинанд Варшайн задумчиво уставился на исхудавшее белое лицо в кабинке, затем осторожно присел и покорно начал:
   — Na also![61] Ваша находка есть тот антропометрический метод...
   — Шерри? — гостеприимно предложил Ник Нобл.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Комната мисс Патриши Маквей (смежная ванна, без собственной кухни) располагалась в том, что когда-то представляло собой старый семейный особняк на Банкер-Хилл. Лейтенант Макдональд прошелся из “Чула-Негры” пешком, а затем поднялся фуникулером “Полет ангелов”[62]. Он был рад, что надел штатское. Когда-то фешенебельный Банкер-Хилл теперь населяли в основном мексиканцы и американцы испано-индейского происхождения, а многие из них полагают, что у них есть веские причины не замечать облаченных в форму сотрудников Департамента полиции Лос-Анджелеса.
   Мисс Маквей открыла дверь со словами:
   — Лейтенант Макдональд? Что за?..
   Ее тон значил: а) она не видела сегодняшних газет; либо б) такая актриса зря тратит время в секретаршах.
   После тех мартини в марте она не стала гламурнее; но было в улыбке гостеприимства, сумевшей перебороть недоумение, что-то более притягательнее, чем гламур.
   — Мне нет нужды беспокоить вас всей процедурой, — резко начал Макдональд одним из самых известных способов принудить свидетелей начать высказывать собственные предположения. — Это просто рутинная проверка определенных передвижений домочадцев Харнеттов. Полагаю, сегодня вы там не работали?
   — Это мистер Харнетт вам сказал? — улыбнулась мисс Маквей. — Полагаю, я не должна... Послушайте, лейтенант; у меня не выпивки, но как насчет “Нескафе”? Мне легче говорить с чашкой в руке. Понимаете?
   Макдональд не понял. Ему нравились люди, которым говорить легко. И, дожидаясь “Нескафе”, он решил, что ему нравятся люди, которые живут в дешевых комнатах и тратят сэкономленные деньги на разумный баланс Баха (Иоганна Себастьяна) и Тэйтума (Арта)[63].
   Мисс Маквей вернулась с двумя чашками и копией письма под копирку.
   — Если дело в моем отношении к семье Харнеттов, это письмо должно все прояснить. Я отправила его сегодня утром.
   “Уважаемый мистер Харнетт!
   Я понимаю, что ваше финансовое положение с тех пор, как “Преследование” упустило свою возможность, исключает вероятность моей постоянной занятости. Но я все еще чувствую, как сказала вам в тот раз, когда по ошибке выпила два ваших мартини, что хороший секретарь — еще и сотрудник.
   По этой причине я хотела бы предложить свои услуги секретаря на умозрительной основе. Точный порядок мы можем выработать, если вам понравится эта идея; но суть заключается в том, что я буду работать по обычному расписанию, но получать оплату в диапазоне от 0,00 до ??? долларов, исходя из вашего месячного дохода.
   П. Маквей”.
   Он поднял глаза и проговорил:
   — Вы его так любите?
   — Люблю? — Она разинула рот.
   — Вы готовы работать даром, лишь бы попытаться поставить его на ноги?
   — Готова. При чем здесь любовь?
   — Кажется, — заметил Макдональд между глотками “Нескафе”, — это указывает по крайней мере на некоторую... преданность.
   — Верно, — кивнула она. — Преданность делам самой Пэт Маквей. Смотрите, лейтенант. Стив Харнетт талантлив. Писать он может с реактивной скоростью. И, встав на ноги, добьется большого успеха. Что такое радио? Что такое пять сотен в неделю... — беспечно промолвила она — на Банкер-Хилл. Но это так: Стива Харнетта ждет великое будущее, и, когда он добьется своего, я хочу в этом участвовать.
   — Дела не налаживаются, — предположил Макдональд. — Все плохо?
   — Чертовски плохо, — прямо сказала она. — Расскажу вам: на прошлой неделе я печатала какие-то буквы на стандартной машинке во внутреннем дворике. Он должен был набрасывать сюжет в кабинете на своей портативной. Мне пора идти домой, ему надо подписать письма, он не вышел, я рискую его разгневать и стучу в дверь кабинета. Он не кричит. Он просто шепчет: “Входи”, я вхожу, он там. Он там уже восемь часов. Он не напечатал ни единого слова. Его руки трясутся, а глаза такие, словно он сейчас заплачет. Я даю ему письма, он берет ручку, и она вываливается из его пальцев. Вот как все плохо, лейтенант; но я все еще ставлю на него и рискую.
   ***
   Доктор Фердинанд Варшайн ощущал гул в голове. Он не был уверен, приписать это первому знакомству с калифорнийским шерри в стакане для воды или ответам, полученным на столь методично подготовленные им вопросы. Девять из десяти этих ответов решительно его озадачивали; но десятый молниеносной вспышкой освещал давно столь неясную проблему.
   Приятно ошарашенный, он откинулся назад и выслушал краткое содержание беседы лейтенанта Макдональда с мисс Маквей.
   — Ставлю на нее, Ник, — закончил Макдональд. — Вот: прочтите ее письмо. Клянусь, это наичестнейшее выражение того, что ее интересует в Стиве Харнетте. А если у нее нет мотива, кто остается?
   Ник Нобл принял письмо и протянул взамен другой листок.
   — Тебе тоже есть что почитать. Принес посыльный.
   “Дорогой мистер Нобл!
   Мой сын сообщил мне, что однажды встречал вас, и что вы добились необычайного успеха в решении проблем, ставящих в тупик обычную полицию.
   Хотя я вас и не знаю, но могу ли просить вас применить свои способности в решении проблемы смертей жены моего сына и его подруги? Мой сын — необычный человек; и его душевное спокойстве, если вы сможете таковое обеспечить, будет очень важно для
   Вашего искреннего друга
   Флоренс Харнетт
   (Миссис С. Т. Харнетт)”
   — Теперь видите? — сказал Ник Нобл.
   Макдональд чувствовал, как нетерпеливый взгляд глаз-бусинок доктора Варшайна устремился на него, и смутно ощущал, что от него зависит честь департамента полиции.
   — Не могу сказать... — начал он.
   — Карточки, — промолвил Ник Нобл. — Взгляните на них.
   Макдональд посмотрел на карточки. Он взирал на них. Он уставился на них. Он тщательно исследовал их непостижимость. Затем он внезапно схватил остальные три бумаги, лежавшие на столе, разложил их перед собой, перевел взгляд с одной на другую и медленно кивнул.
   — Видите? — проговорил Ник Нобл. — Ясная система. Три главных пункта. Первое: Граучо Маркс.
   Макдональд серьезно кивнул; теперь он вспомнил. Тем временем доктор Фердинанд Варшайн уставился на него.
   — Второе, — продолжал Нобл: — клише.
   — Клише?
   — Шоколадки. Все знают трюк. Боткин, Молине[64], Энтони Беркли. Зачем есть? Если только...
   — Конечно. А третий пункт... — Макдональд указал на разложенные перед ним бумаги и повторил слова Нобла: — Преступление должно остановиться. Точка.
   Доктор Фердинанд Варшайн хихикнул и поманил Росарио, заказав еще шерри. Это эссе о методах американской полиции будет aber fabelhaft![65]
   ***
   Стив Харнетт наполнил стакан неразбавленным виски.
   — Я один, — хрипло произнес он. — Один. Они ушли. Гарриет ушла. Линн тоже ушла. Как хорошо... Но они ушли. — Босые пальцы ног кривились от боли. — И “Преследование” тоже ушло, в четверг на той неделе. А Маквей ушла, потому что я не могу ей больше платить. Я один...
   — Разве? — мягко спросила миссис Харнетт. Она незаметно сидела в углу, пока ее сын мерил шагами комнату.
   — Знаю, — пробормотал Стив. — Ты здесь. Ты всегда здесь, дорогая, и ты знаешь, как много... Черт возьми, в клише есть правда. Лучшая мать человека — это его...
   Зазвонил телефон.
   — Я возьму, дорогой. — Миссис Харнетт как будто слегка шевельнулась, но ответила, лишь когда телефон прозвонил трижды. — Минутку, — тихо произнесла она в трубку. — Посмотрю, дома ли он. — Она прикрыла трубку ладонью и прошептала: — Нью-Йорк.
   Стив издал вопль.
   — Они увольняют меня и по-прежнему владеют моей душой, пока действует контракт! Но я не могу. Не сейчас. Взгляни на мои руки. Они дрожат, как осиновый... синие... осиновый...
   Он все еще оценивающе взвешивал оба слова, когда миссис Харнетт, закончив бормотать извинения, повесила трубку.
   — Теперь я встану между тобой и всем этим, дорогой, — забормотала она. — Я...
   Но следующий звонок последовал в дверь, и лейтенант Макдональд не встретил никаких препятствий. Он вошел, выхватил у Стива стакан и начал говорить.
   — Эта штука, что торчит у меня из кармана, — произнес он, — ордер. Но чтобы такой любитель детективных сюжетов, как ты, уяснил себе все уловки, кратко их изложим. Ты не мог решиться, верно? Ты процитировал: “Как счастлив с любою б я был”... Только есть еще одна цитата, которая так начинается. Это Граучо Маркс сказал: “Как счастлив я был бы с любой из этих женщин... если бы обе они исчезли!” Именно такое решение ты и принял. У тебя все рушилось, но какая чудесная простая жизнь ждала бы тебя, если бы тебя не беспокоили ни Гарриет, ни Линн. Больше никаких проблем, никаких решений, никаких посягательств... только ты, один, в своей недостаточной самодостаточности!..
   — Если бы у меня был этот стакан, я бы понимал лучше, — сказал Стив.
   — Тебе не хочется ничего, что вне тебя, но ты в том, что вне тебя, нуждаешься. Ты ведь это уже понял сам, не так ли? Ладно, бери стакан. И вот тебе еще улика. Слишком много уже написано про отравленные шоколадки. В наши дни никто не будет есть анонимный подарок — уж точно никто, близкий к знатоку трюков вроде тебя. Если только их не успокоят. “Как глупо, дорогая; я забыл положить карточку”. А кто единственный человек, способный на месте или по телефону успокоить и Гарриет, и Линн? И лучшая улика. Преступление должно остановиться. В нем поставят точку. Пишущая машинка наверняка была той, что в твоем кабинете, но это ничего не доказывало. Кто угодно мог ее использовать — мисс Маквей, твоя мать... Но навык печати — иное дело. А все, кто печатают, делятся на тех, кто ставит точку после инициалов и тех, кто это не делает. Я видел письмо Маквей; она подписалась “П. Маквей”. Я видел письмо твоей матери; она подписалась “Миссис С. Т. Харнетт”. Я видел твое письмо; ты напечатал “Ф Варшайн”, без точки. А карточки отравленных конфет были адресованы “Миссис С Харнетт” и “Миссис Л Дворак” в штате “Калиф”, без точек. Окружной прокурор захочет знать, откуда взялся стрихнин. Попробую догадаться. Как я понимаю, твоя мать полуинвалид. Быть может, проблемы с сердцем? Быть может, использует стрихнин? Быть может, недавно пропало несколько таблеток?
   Лейтенант Макдональд никогда доселе не видел, как кто-нибудь заламывал бы руки, но другого описания того, что делала мисс Харнетт, не существовало.
   — Я заметила, — с трудом выговорила она, — что в последнее время мне дважды пришлось выписывать по рецепту лекарство раньше, чем я ожидала.
   Стив сглотнул и поставил стакан на стол.
   — Слишком мощный удар, Дон, — выдавил он. — На минутку в ванную. Потом сможешь... — Он указал на ордер.
   — Вы должны понять, лейтенант, — начала миссис Харнетт, когда Стив ушел. — Мой Стивен совсем не такой, как другие люди. Это не обычное дело. Конечно, мне следовало сказать правду, когда дошло до чего-то вроде стрихнина, но...
   Смутный страх охватил лейтенанта Макдональда, бессердечно оттолкнувшего старую леди, бросившись в ванную. Он распахнул незапертую дверь. Стивен Харнетт стоял у раковины. Макдональд вспомнил описание Маквей: “руки трясутся, а глаза такие, словно он сейчас заплачет”. Его дрожащие пальцы никак не могли должным образом приблизить лезвие бритвы к венам на запястье. Лезвие выскользнуло из его руки и с грохотом упало в раковину, когда он повернулся и сдался закону.
   ***
   — Больше ему никогда не придется принимать решения самому, — сказал Макдональд Нику Ноблу, заехав в “Чула-Негру” после того, как он дал показания в первый день суда. — Теперь все зависит от его адвокатов и штата. Думаю, ему это нравится. Конечно, они сделали это бессмысленное двойное утверждение: “Не виновен” и “Не виновен в силу безумия”. Другими словами, “я этого не делал, но если сделал, вы не можете меня наказать”. Может сработать; думаю, ему самому будет лучше, если этого не случится.
   — А он?.. — Нобл уставился вглубь своего стакана.
   — Не знаю. Кто не безумен? Подобные большинству людей? Тогда все убийцы безумны: большинство людей — не убийцы. Но главная проблема с теми, кто почти как большинство, с людьми, которых нельзя отличить от остальных, покуда не случилось толчка, которого они не выдержали. Такие люди могут быть парнем в соседнем номере, девушкой в одной постели... или мной. Так кто безумен? Кто большинство? Быть может, большинство — те люди, кто не испытал толчка...
   Ник Нобл распахнул бледно-голубые глаза так широко, как только мог.
   — Ты взрослеешь, Мак, — произнес он и с надеждой прикончил свой шерри.  1^sted: EQMM, Feb 1951

  “The Girl who Married a Monster”   Казалось, во всем этом деле с самого начала царила атмосфера вынужденной спешки. Дата свадьбы была назначена еще до официального объявления о помолвке; Дорин слезно умоляла Мари приехать в Голливуд и быть подружкой невесты; вечеринка по случаю помолвки была уже в разгаре, когда Мари вошла в дом; и, едва она успела принять душ и переодеться, как уже стояла рядом с кузиной Дорин — и ее представляли убийце.
   Не то чтобы в тот момент она знала это точно. Тогда — с одной из подруг Дорин, импровизирующей на пианино свадебный марш в стиле би-боп, и другой, пытающейся подогнать к нему текст в виде лимерика, и всеми остальными, болтающими “Дорогая!..”, и “Но мой агент говорит...”, и “Выпивка здесь такая классная”, и “Прямая телетрансляция? Но, дорогая, как это необычно!” — тогда это было лишь забытым воспоминанием маленькой девочки, тщащимся зашевелиться на задворках ее сознания, и некими инстинктами девочки выросшей, чрезвычайно активными в передней части того же сознания. Позже, с помощью человека в сером и его странного друга с невидимой мухой, всему этому предстояло стать ужасно убедительным. Сейчас это было смутным и неопределенным — а оттого, быть может, особенно жутким.
   Мари готова была невзлюбить его. Дорин лишь годом старше ее (ей было 27), а выглядит годом младше; что-то таилось непристойное в мысли о том, что мужем ее станет человек за пятьдесят. Мари подготовилась к чему-то в стиле Питера Арно[66] и на мгновение испытала облегчение, обнаружив, что он такой обычный — просто еще один мужчина, вроде бакалейщика на углу... или нет, больше похож на аптекаря, того милаху, что был епископом у Святых последних дней[67]. И какое-то время приятно удивляло, что он легок, приветлив, даже обаятелен в том смысле, какого не ждешь от обычных пожилых людей. Он все расспрашивал про ее семью (которая, конечно, была и семьей Дорин), и о Юте, и как обстоят нынче дела в Солт-Лейк-Сити, но неизменно давал понять, что спрашивает он обо всем этом лишь потому, что это связано с тобой.
   В те первые несколько мгновений голливудская вечеринка словно испарилась, и все было почти так, будто она опять вернулась в Солт-Лейк-Сити, и было совершенно понятно, что Дорин должна выйти за него замуж, сколько бы ему ни было лет... и неважно, что память маленькой девочки тщится сопоставить имя ЛЮТЕР ПИБОДИ (очень жирным шрифтом) и фотографию (куда моложе), его сопровождавшую.
   В этот момент Дорин вымолвила: “Лютер, будь мил с Мари, договорились? Мне надо идти изображать хозяйку” — и испарилась. Мари осталась наедине с Лютером Пибоди, а вечеринка кружилась вокруг них, словно смонтированная безумцем. Дело было совсем не в том, что он сказал или где он коснулся ее, когда небрежно повел к бару, хотя слова были преднамеренно двусмысленными, а прикосновение не относилось к тем, что обычно дарует жених подружке невесты. Более того, голос был слишком тихим, пальцы — слишком мягкими, а глаза — глаза, смотревшие на нее и только на нее, словно они были одни в комнате, — глаза эти были слишком жесткими.
   Память маленькой девочки — всего лишь обрывок; но, что бы это ни было, оно укрепило внезапное взрослое чувство опасности. Мари обнаружила, что без задней мысли ускользнула от Пибоди, проскользнула мимо двух мужчин, споривших о пределах юрисдикции гильдии на ТВ, и затерялась в глубоком кресле в темном углу.
   Все ее тело трепетало, словно каким-то странным образом выражало свое возмущение. Она изо всех сил старалась думать, что, напротив, Страшно-Богатый-Развратник пера Питера Арно окажется дружелюбным и милым кузеном.
   Именно в том углу ее и отыскал человек в сером.
   — Вы Мари, кузина Дорин, — заявил он. — Меня зовут Макдональд. У вас нет выпивки. Точнее, — прибавил он, — не было. — И он протянул ей один из двух мартини.
   Ей чудом удалось не пролить ни капли, но лишь после двух глотков она смогла должным образом изобразить на лице должную улыбку и проговорить:
   — Спасибо, сэр.
   — Хорошо, — сказал он. — Не был уверен, что угощу вас. С девушками из Солт-Лейк-Сити никогда не знаешь наверняка.
   — О, я не Святая!
   — Но кто святой? И слава богу.
   — В смысле, — ее улыбка стала куда естественнее, — я не “мормонка”. Как и Дорин. Наши отцы приехали в Солт-Лейк-Сити, уже овдовев, с нами на руках. Они вышли за девушек из Юты, и вся эта огромная “мормонская” семья, о которой вы читали в рекламе Дорин, всего лишь приемная.
   — Напомните это как-нибудь Дорин, — сухо произнес он. — Она никогда не верила ни единому слову в своей рекламе. В том числе, — его глаза блуждали по звенящей от гама комнате, — слову “старлетка”. Как можно так долго быть старлеткой? Это полупостоянно, вроде молодого демократа? Мне все еще втирают, что я что-то им должен, хотя мне уже впору вкладывать деньги в пересадку волос.
   — О, но вы молоды! — поспешно отреагировала она. В обычном случае она бы так никогда не сказала — ему, должно быть, было около сорока. Но ее перестало трясти, а он был мил, и надежен, и совсем не походил на пожилой обрывок памяти с мягкими пальцами и глазами из ада.
   Мак-как-его-там как будто прочитал ее мысли. Он покосился на бар, где Лютер Пибоди очаровывал ногастую третью помощницу какого-то колумниста.
   — Вы только что приехали, верно? — спросил он.
   — Да, — с тревогой промолвила Мари. — Все это делалось в такой спешке...
   — Вы готовы сбежать отсюда. — Это не было вопросом. — У меня есть машина.
 

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — А это, — проговорил Макдональд, — Каталина[68].
   Они припарковались на обрыве в Палос-Вердес. Закат почти наступил.
   — Так чудесно, — тихо промолвила Мари, — стоять высоко-высоко и смотреть на что-то новое. Чувство, что это То Самое Место.
   — Все царства мира... — пробормотал Макдональд. — Видите ли, я познакомился с Дорин, когда она только приехала сюда. Через одну свою приятельницу, радиоактрису. — И его голос странно посуровел.
   — Вы были?.. — Но Мари не закончила фразу. Они уже близко подобрались к возможности задавать подобные вопросы — но не до конца.
   — ...влюблен в Дорин? — рассмеялся Макдональд. — Боже праведный, нет. Нет, я думал про девушку, которая нас познакомила. Один из моих лучших друзей убил ее.
   Внезапно фотография и жирный шрифт прояснились, и Мари осознала, что с ними связано.
   От Макдональда не укрылось ее внезапное озарение. Он задумчиво посмотрел на нее.
   — Вот почему я узнал вас — ведь я давно знал Дорин. Сейчас вы не похожи друг на друга, но до того, как она прошла терапию старлетки... И у нее был такой же взгляд на То-Самое-Место.
   — А теперь... — проговорила Мари.
   — А теперь, — повторил Макдональд. Помолчав, он произнес: — Послушайте. Лучше вам рассказать об этом, а? Дорин вы про это сказать не можете, а сдерживаться вредно.
   Мари, сама удивившись, кивнула.
   — Но сперва еще один мартини.
   
   Прибрежный бар был мал, почти безлюден и как нельзя лучше подходил, чтобы расслабиться.
   — Не то чтобы это было так плохо, как оно могло бы быть, в буквальном смысле, — попыталась улыбнуться Мари.
   — И это очень мило. Между вами и Той Дорин немалая разница. Та всегда была прямой.
   — Думаю, она не будет этим хвастаться, поскольку не признается, что всегда меня ревновала. Хотя, думаю, это единственное во мне, чему Дорин когда-либо завидовала. И это ваша вина. Я сказала это только потому, что вы так легко это говорите.
   — Профессиональная деформация, — проговорил человек, чей род занятий она не знала.
   Принесли напитки, официант ушел, и Мари попыталась подобрать слова для того, что так ее пугало.
   — Понимаете, — проговорила она, — я... знаю, что значит любить не того человека. Не то чтобы не того человека, а человека, который не такой. Я работала секретаршей в радиационной лаборатории в Беркли, и там был тот научный сотрудник... Вы знаете его имя; оно мелькало в заголовках. Он был — мелодраматичное слово, но это так — он был предатель, а я любила его несколько месяцев, и мне и в голову не приходило, какой он на самом деле. Я даже хотела его защитить и поддержать, но потом, когда его осудили, он снял маску и в первый раз... В общем, поэтому я и вернулась в Юту. И поэтому я знаю, как Дорин может любить этого человека и все же не знать его... поэтому я должна что-то сделать.
   — Это не просто “женская интуиция”, — продолжала она, — или банальная зависть. Это то, что я вспомнила. Пожалуй, это было давно, наверное, лет пятнадцать назад. Думаю, я была в младших классах. Но было одно большое дело в Портленде, или в Сиэтле, или вроде того. Это был... Синяя Борода, и убил он какую-то там по счету жену. Это было во всех газетах; все об этом говорили. И когда вы сказали что-то про убийство, я вспомнила все эти статьи. То же самое имя и то же самое лицо.
   Все закончилось, и она залпом допила мартини.
   Макдональд не выказал удивления.
   — Я не про это подумал, — спокойно проговорил он. — Быть может, потому что мы учились в школе в разное время. Забавно, как убийство очаровывает детей. Никогда не забуду Винни Рут Джадд в 1931[69], даже если половины не понял. А тот, кого я вспоминаю, был чуть раньше, году в 29-м. Прямо здесь, в Лос-Анджелесе. То же имя, то же лицо.
   — Но это не может быть тот же самый. Дважды? Его бы с первого раза отправили в газовую камеру.
   — В то время повесили бы. Но, должно быть, оправдали — и здесь, и в Портленде — или где это было. Наши невинные детские души помнят ужас, но не суд.
   — Но его же не могли оправдать дважды?
   — Милая девочка, если вам нужна статистика по оправданным убийцам, даже рецидивистам... Знаете, вы обратились к нужному человеку.
   Быть может, это всего лишь мартини. Внезапно она почувствовала, что все будет хорошо. Этот тихий человек в сером знает, что делать.
   — Официально, — продолжал он, — я лейтенант Макдональд, отдел по расследованию убийств Департамента полиции Лос-Анджелеса. Не претендую на всемогущество, но тот друг, что убил радиоактрису, сейчас проводит жизнь в “Сан-Квентине”. Всю информацию, какую я могу выяснить о Лютере Пибоди, официально и неофициально, можете предоставить Дорин. И, как бы сильно она ни была влюблена, ей трудно будет закрыть на это глаза.
   — Лейтенант Макдональд, вы мой спаситель, — сказала Мари. — И вы проверите ваши досье и дадите мне знать?
   — Досье? — произнес Макдональд. — Конечно. И думаю, — добавил он с подчеркнутой загадочностью, — что у меня есть другой источник, куда лучше.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Будь я проклята, если понимаю, — раздраженно возразила Дорин, — зачем ты сбежала вчера с вечеринки. Та и должна быть шумной, и, в конце концов, подружка невесты — часть помолвки. Кроме того, Лютер обиделся. Ты ему понравилась, но даже не дала возможности это выказать.
   Мари натянула чулок и сосредоточилась на выпрямлении шва.
   — Ты действительно любишь Лютера? — спросила она.
   — Думаю, да. Он мне нравится. Он забавный. Даже когда одет. Ой!.. Хочешь дозастегнуть мне ту молнию? Вечно заедает... В чем дело? Я тебя шокировала?
   — Ну, я и не думала... В смысле, он такой...
   — Старый? Послушай, дорогая, ничто не заменит опыт. Если бы ты знала иных из этих гламурных голливудских мальчиков...
   — Дорин... — Молния была застегнута, и Мари сосредоточилась на втором чулке.
   — М-м-м-м?
   — Быть может, мне не стоило, ведь я просто гость дома, но я попросила друга заглянуть на коктейль.
    — О? А я надеялась, что мы втроем с Лютером сможем днем расположиться и спокойно наверстать упущенное вчера. Кто это?
   — Тот милый Макдональд, которого я встретила на вечеринке.
   — Мак? С которым ты сбежала? Думаю, он ничего... если нравятся серьезные копы. Можете повеселиться вдвоем, осуждая меня. Дорин Арлен, Девушка-Неудача.
   — Ох, Дорин, все так плохо?
   — Нет, не обращай внимания. У меня на носу сделка с CBS, а там есть один независимый, который... Лютер уже пришел? Как мое лицо? Быстро!
   Но это был не Лютер Пибоди. Это был лейтенант Дональд Макдональд, сказавший:
   — Привет, Дорин. Надеюсь, я не навязываюсь, но привел еще одного гостя.
   — И почему никто мне и не говорит, что... — пожала плечами Дорин и осеклась. Они с Мари невольно уставились на спутника Макдональда.
   Это был маленький человечек, почти нечеловечески худой. Ему могло быть от сорока до шестидесяти, и, вероятно, выглядеть так он будет до восьмидесяти лет. Но прежде всего поразила Мари мертвенная белизна его кожи — почти как у подземного, пещерного жителя. Или трупа. Затем она увидела сияющую голубизну его глаз и странный намек на то многое, что таилось за этой голубизной, — и поняла, что этот человек, несмотря на ненормальную бледность, несмотря на худобу скелета, — в каком-то своем, особом смысле очень живой.
   — Мисс Дорин Арлен, — проговорил Макдональд, — мисс Мари Арлен, могу я представить мистера Нобла?
   — Любой друг Мака приветствуется, — сказала Дорин. — Входите. Лютер еще не пришел; хочешь поработать в баре, Мак?
   И каким-то образом все они оказались в гостиной, и Макдональд смешивал напитки, и это была вечеринка, и этот мистер Нобл Макдональда все еще не проронил ни слова. Только когда Макдональд заспорил с Дорин, приносить ли еще один поднос с кубиками льда (”Ключ к мартини — полный кувшин льда”), мистер Нобл наклонился к Мари и проговорил:
   — Правы.
   — Прошу прощения.
   — Вы были. — И мистер Нобл вновь замолк до того момента, как Макдональд принес поднос с напитками, после чего покачал головой и произнес: — Шерри?
   — Конечно, — сказала Дорин. — Шерри есть на кухне. Ничего особенного, больше для готовки, но...
   — Окей, — произнес мистер Нобл.
   Макдональд что-то шепнул уходящей Дорин, и та вернулась со стаканом для воды, бутылкой шерри и удивленным, но решительным хозяйским взглядом. Мари смотрела, как белая рука мистера Нобла наполняет стакан. “Вы были правы”. Что он знал? Зачем Макдональд привел его?
   В дверь снова позвонили, и на сей раз то был Лютер. Он поцеловал Дорин чуть менее небрежно, чем обычно целуют невесту в присутствии незнакомцев, а затем подошел к Мари, взирая на нее подобающим кузену взглядом.
   “Если он попытается поцеловать меня...” — с внезапным ужасом подумала она.
   А мистер Нобл оторвался от стакана с хересом и решительно произнес:
   — Пибоди.
   Лютер Пибоди выжидающе посмотрел на Дорин и начал: “Представь же меня, доро...” — а затем снова взглянул на мистера Нобла. Лейтенант Макдональд отошел к бару. Он улыбался. Пибоди уставился на костлявое белое лицо, словно пытаясь наделить его плотью и цветом.
   — Лейтенант Нобл, — вдруг проговорил он. Не таким голосом он говорил с женщинами.
   — Бывший, — сказал мистер Нобл. — Сейчас вне профессии. Не как вы, Пибоди, а? Все тем же занимаетесь?
   — Дорин! — Голос Лютера Пибоди вновь обрел силу и даже дополнительное достоинство. — Что значит эта... эта абсурдная сцена противоборства? Да, много лет назад лейтенант Нобл, по-видимому, для собственного продвижения по службе, решил преследовать меня как убийцу ввиду случайной гибели моей первой жены. Общеизвестно, что я был оправдан. Мою невиновность доказал суд. Почему эта трагедия моей юности...
   Мари с трудом могла в это поверить, но готова была поклясться, что Дорин готова расхохотаться. Мистер Нобл продолжал смотреть на Лютера, но его ярко-голубые глаза остекленели, словно что-то происходило позади них.
   — Финикс, — проговорил он. — 1932 год. Такой же “несчастный случай” — падение со стремянки. Та же двойная страховка. Недостаток улик. Нет обвинения.
   — Видите? — запротестовал Пибоди. — Еще один несчастный...
   — Санта-Фе. 1935 год. Такой же несчастный случай. Та же страховка. Оправдан. Сиэтл. 1938 год. — Он кивнул Мари. — Такой же несчастный случай. Страховки нет. Не нужна; семейное состояние. Три суда. Три несогласных состава присяжных. Штат закрыл дело. Долгий перерыв; Сиэтл очень выгоден. Бьютт. 1945 год. Такой же несчастный случай. Женщина выжила. Отказалась обвинять, но получила развод. Лас-Вегас. 1949 год. Оправдан.
   — Ты упустил самое забавное, Ник, — вставил Макдональд. — Беркли. 1947 год. Осужден, отсидел 60 суток за приставания. Пошел и отрезал прядь волос у женщины, за которой ухаживал, а ей это не понравилось.
   — Фернандес, — туманно промолвил мистер Нобл.
   — Полагаю, улавливаете аллюзию, мистер Пибоди? Ваш коллега Рэймонд Фернандес, нью-йоркский убийца “Одиноких Сердец” в 1949 году, тоже любил волосы. Использовал их для привораживающей магии, но мог присутствовать и фетишизм. Кстати, что в вашем случае? У некоторых жертв были следы любительской стрижки.
   — Вы сравниваете меня, сэр, с таким скотом, как Фернандес?
   — Хорошенько подумав, — тихо размышлял Макдональд, — я не обвиняю его в фетишизме; скоты прямее. Магия, несомненно, служила его главным мотивом. Истинный фетишист обычно — достойный во всех отношениях господин самого солидного вида. Согласитесь, Ник, мы напрасно оскорбили мистера Пибоди? У них с Фернандесом, несомненно, разный подход к волосам, если не к... — И он оборвал фразу.
   Мари затаила дыхание, наблюдая за Дорин. Ее кузина все еще смотрела на Лютера Пибоди — не со страхом и ненавистью, не с неугасимой любовью, но — ошибиться было невозможно — с подавляемым смехом.
   — Лейтенант Макдональд! — взорвался разгневанный Лютер. — Ваш бывший коллега вполне может быть безответственен, и, подозреваю, он более чем слегка пьян, — тут мистер Нобл спокойно осушил свой стакан, — но вы слуга закона. Вы знаете, что закон не выдвигает обвинений против меня, а ваши допущения — клевета. Это не мой дом. Он принадлежит моей невесте. Я предоставляю ей возможность приказать вам и вашему налитому шерри приятелю покинуть помещение.
   И тут раздался смех Дорин, чистый и звонкий.
   — Дорогой! Ты такой милый, когда супишься.
   Она единственная в комнате хранила невозмутимость.
   — Послушай, Мак, — продолжала она. — Я все это знала сразу. Я помню статьи в газетах и фотографии. Именно поэтому я познакомилась с Лютером. Подумала, что забавно было бы увидеть Синюю Бороду — настоящего, живого, неосужденного профессионала. Затем мы стали общаться, и он мне понравился, и ему не нужно мне ничего объяснять. Он хочет сказать мне, что все это были несчастные случаи, а он — преследуемая жертва судьбы; но ему незачем это говорить, потому что я говорю это первая — и вам, Мак, и вам, мистер Нобл. И я не приказываю никому убираться отсюда, но... вы действительно думаете, что есть смысл оставаться?

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Но зачем, Дорин? Ради всего святого, зачем?
   Девушки рано ушли спать. Даже Лютер Пибоди казался неудовлетворенным реакцией Дорин и вскоре удалился. (”Я хотел бы побыть один, дорогая, с тем драгоценным доверием, что ты вложила в мои руки”.)
   — Я говорила тебе, милая. Мне он нравится. Может быть, я даже верю ему.
   — Но ты не можешь! Не может все это быть просто невинным совпадением. Их слишком много. И та странная история с волосами...
   — Это, — признала Дорин, поглаживая свои длинные прямые волосы, — может заставить девушку задуматься. Но, честно говоря, он не трогал меня за волосы. Нет в нем никакого фетишизма.
   Мари взяла с ночного столика книжку. Это был учебник по дзюдо для женщин.
   — Так ты ему веришь?
   — Ладно, пять процентов вероятности, что я ошибаюсь. Всегда говорила: девушка должна быть способна защитить себя. Если этого хочет.
   — Это не так? Ты не хочешь? Дела идут так плохо, что ты в отчаянии ищешь?..
   Дорин закурила.
   — Извини. Я не нуждаюсь в твоем здравомыслящем сочувствии из Юты, благодарю покорно. Дорин сама может о себе позаботиться. И я не ищу смерти намеренно. А теперь ляжешь ты спать, или мне придется выйти посмотреть, что сегодня вечером предлагает двадцатилетним телевизор?
   — Можно задать тебе один вопрос, Дорин?
   — Заключим сделку. Вопрос за вопрос. Кое-что и я хочу тебе сказать... Ты первая.
   — Он... он говорил с тобой о страховке?
   — Конечно. Это же разумно, не так ли? Видишь ли, он в лучшем состоянии, чем ты можешь представить, а я молода и здорова, так что взносы невелики. Он заплатил за меня первый взнос. Сто тысяч. А теперь, когда подтвердились твои худшие опасения...
   — Ох, Дорин! Как ты можешь?
   — У меня к тебе просьба. Не возвращайся пока к чайкам[70] и Скинии[71]. Задержись. Мы найдем тебе работу, если хочешь; у меня есть связи.
   — То есть ты думаешь, тебе нужен кто-то, чтобы...
   — Я же сказала, что верю ему? Просто... Ну... Ладно, оставим! Езжай домой, если так хочешь. Выйди за фундаменталиста[72] и свали с ним в аризонскую пустыню. Лютер женится поочередно — а когда он женится на мне, то останется женат.
   — Я остаюсь. Конечно, я остаюсь, Дорин. Но... Ох... Ты не просто моя кузина. Ты всегда была моей лучшей подругой. А сейчас... Я просто не понимаю тебя. Совсем.
   — Это новость? — спросила Дорин и погасила свет.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   То была скромная, со вкусом продуманная свадьба, состоявшаяся в шотландской церкви и отличавшаяся главным образом тем, что подружка невесты ни разу не встретилась взглядами с женихом.
   На протяжении всей службы Мари не могла не думать о том, что значит для нее замужество, или, точнее, что, как она надеялась, может оно для нее значить. А здесь были Дорин и Лютер...
   — Почему? Почему? — Она едва не рыдала, когда Макдональд усаживал ее в свою машину после того, как новобрачные отбыли на выходные в Палм-Спрингс.
   — Мы едем, — проговорил Макдональд, — повидаться с шафером всех “Почему?” Лос-Анджелеса. Вы встречались с ним, хотя то было не самое блистательное его явление. Во второй раз Лютер Пибоди одержал верх, и я бы сказал, что это раздражает, если б мог представить, что Ник способен на столь человеческую реакцию.
   — Кто он, Мак? Вся та сцена была такой странной...
   Пока они ехали в центр Лос-Анджелеса, Макдональд кратко обрисовал карьеру Николаса Джоффа Нобла, в прошлом лейтенанта Департамента полиции Лос-Анджелеса. Как умнейшего человека в отделе убийств подставили, заставив взять ответственность вместо нечестного капитана, попавшего под следствие; как внезапная потеря денег и репутации в начале Великой депрессии обратились в отсутствие средств на операцию для жены; как ее смерть надломила его, пока он не оказался на Скид-Роу, поддерживаемый одним только шерри... и загадками.
   — Десять лет назад, — сказал Макдональд, — когда я возился со своим первым делом, один из старожилов отдела послал меня к нему. Назвал его Отделом сумасбродств Департамента. Если дело не имеет никакого смысла — а сейчас так и есть! — скормите факты Нику Ноблу. Его глаза будто стекленеют, что-то тикает внутри... а потом факты складываются в систему. Я говорил с ним насчет Дорин. Он еще немного нарыл про Пибоди, особенно про случай в Сиэтле. На мой взгляд, у нас тут две проблемы. Почему Дорин намеренно выходит за предполагаемого серийного убийцу? И как, ради всего святого, предотвратить нам очередной “несчастный случай”? И если на эти вопросы есть ответ, мы найдем его в кафе “Чула-Негра”, в третьей кабинке слева[73].
   
   Мексиканская кафешка располагалась на Норт-Мейн-стрит, недалеко от нового федерального здания, и от старой главной площади, и от не слишком нового железнодорожного вокзала, и от старой мексиканской церкви, и от нового шоссе, которое и привело их в центр города. Там были новый музыкальный автомат с некоторыми очень старыми записями и дешевый новый херес в треснувших старых стаканах.
   В третьей кабинке слева сидел бледный человечек, а перед ним стоял полупустой стакан. Он произнес “Мак” в адрес Макдональда и “Мисс Арлен” в адрес Мари, а затем провел белой рукой по острому белому носу.
   — Муха, — сказал он. — Все время там.
   Мухи не было. Мари смущенно опустила взгляд и промолвила:
   — Лейтенант Макдональд подумал, вдруг вы сможете...
   — Слышал историю Мака, — прервал мистер Нобл. — Нужна ваша. Говорите.
   И, пока Макдональд подзывал пухлую юную официантку-мексиканку и заказывал еще шерри, Мари рассказывала. Закончив, она с надеждой взглянула в ярко-голубые глаза. Но те не стекленели. Вместо этого мистер Нобл качал головой, не то в раздражении, не то с целью смахнуть навязчивую, хоть и невидимую муху.
   — Недостаточно, — говорил он. — Нет системы.
   — Обычно главный вопрос “Кто?”, — сказал Макдональд. — Но здесь у нас: “Зачем?” Зачем девушка намеренно выходит замуж за Синюю Бороду? Ф. Теннисон Джесси[74] разрабатывает весьма сложную и убедительную теорию жертв — людей, намеренно приглашающих убить их.
   — Но Дорин совсем не такая! — запротестовала Морин.
   — Знаю. Мисс Джесси согласилась бы; Дорин не подходит под этот тип. Иным женщинам нужны острые, болезненные ощущения, и они выбирают низких, зачастую странных мужчин.
   — Вы читали о загипнотизированных? — нерешительно промолвила Мари. — У Лютера такие странные глаза...
   — Для дешевой газеты, — произнес Нобл. — Она знает, что делает. Недостаточно. Нет системы. — И он осушил стакан.
   — И мы не можем защитить ее никакими официальными мерами, — сказал Макдональд. — Вот что мучает. Мы не можем тратить средства налогоплательщиков, если нет жалобы. Страховая компания тоже беспомощна. Я виделся сегодня с Дэном Рафетти из “Юго-Западной Национальной”. Он покажет кое-какие материалы про Пибоди юристам компании, но не питает особых надежд. Они не могут ограничить владельца полиса в выборе выгодополучателя. Только остановить выплату — когда уже слишком поздно.
   Мари медленно встала из-за стола.
   — Так мило было с вашей стороны привезти меня сюда, мистер Макдональд. — Она старалась удерживать голос под контролем. — И так глупо было с моей стороны решить, что вы и ваш друг способны сотворить чудо. Но я хотя бы думала, что вы, как полицейский, можете защитить ее.
   — Подождите, Мари! — Макдональд тоже вскочил.
   — Все в порядке, мистер Макдональд. Я могу вернуться домой. По крайней мере, если... когда Дорин вернется из Палм-Спрингс, я буду там, чтобы...
   — Вы? — Голос Нобла был резок и сух. — Вы остаетесь там с ними? После брака?
   — Ну да. Дорин попросила меня.
   — Расскажите, — скомандовал он.
   Она нерешительно присела обратно и рассказала. Голубые глаза потускнели, из них как будто исчезла всякая мысль. Внезапно Нобл кивнул и сказал Макдональду:
   — Напомни, как.
   — Как действует Пибоди? Каждый раз так же, как в вашем деле. Видимо, легкая доза снотворного, затем, когда женщина теряет сознание, резкий удар по основанию черепа ребром ладони. Защита всегда утверждает, что шея сломана в результате несчастного случая после допущенной самой жертвой небольшой передозировки. Опровергнуть почти невозможно.
   Глаза вновь остекленели. Когда свет вспыхнул в них на сей раз, он был болезненно-ярок.
   — Система ясна, — произнес он. — Мотив очевиден. Как доказать... Теперь слушайте. Оба.
   Симпатичная пухленькая официантка, не дожидаясь заказа, снова наполнила стакан.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   Дорин и Лютер уже два дня как вернулись из Палм-Спрингс, и их медовый месяц закончился — и буквально, и фигурально.
   “Смогу ли я жить здесь дальше? — думала Мари. — Даже ради спасения Дорин. Но Мак и Ник Нобл сказали, что это вопрос нескольких дней...”
   Мари забилась в тот самый угол, где Мак впервые заговорил с ней, и попыталась отделить себя от бушевавшей ссоры.
   — Но это всего лишь тупой здравый смысл, Лютер! — орала Дорин. — Нам повезло, что Мари шастает с копом, а он упустил, что в Сиэтле возобновляют то дело. Ты собираешься просто сидеть и ждать, когда тебя экстрадируют?
   Тон Лютера Пибоди был слишком невозмутим, чтобы его можно было назвать криком, но по громкости вполне соответствовал Дорин.
   — Окружной прокурор в Сиэтле должен быть идиотом, чтобы вновь открыть дело. Меня оправдали...
   — Не оправдали! Присяжные разошлись во мнениях. Могут попробовать снова, и я не позволю им!
   — Очень хорошо. Меня не оправдали. Но освободили. Три раза. Меня не могут осудить. Здесь мне удобно, благодарю тебя, и я остаюсь.
   — Я не хочу быть женой подсудимого за убийство! Мы уедем куда-нибудь — куда угодно — ускользнем — возьмем пока другие имена — просто подождем, пока все уляжется...
   — Моя дорогая Дорин, я остаюсь.
   — И я знаю, почему! Та неприлично богатая наследница оловянных рудников из Боливии, которую мы встретили в Палм-Спрингс! Нет, я вытащу тебя из города, пока она здесь. Ты остаешься — будешь обвинен, или экстрадирован, или еще что-нибудь — и грянет скандал! Как насчет моей карьеры?
   — Не возражаешь, дорогая, если я спрошу, какой карьеры?
   
   “Тут-то все и полыхнуло”, — с сухой усмешкой подумала Мари. Но план не работал. Слухи из Сиэтла должны были вызвать у Лютера желание сбежать, а значит — поторопиться. Мак взял недельный отпуск, поменявшись графиком с другим лейтенантом, и мог действовать частным образом. Вместе с нанятым сыщиком они по очереди наблюдали за домом. И если Мари заметит малейший признак неладного, то подаст сигнал... Какой сигнал? Так хочется спать...
   
   Молодожены разошлись по разным комнатам. Они даже перестали орать друг на друга через весь дом. А ей так хотелось спать, но было так трудно добраться до постели...
   Мари удалось так злобно ущипнуть себя за бедро, что глаза открылись. “Малейший признак неладного”... Конечно. Первым делом он усыпит сторожевого пса. Он принес ей чашку какао, приготовленную Дорин. Ей надо подать сигнал... сигнал...
   Синяк не сойдет долго, но она продолжала впиваться пальцами в бедро. Дорин настояла, чтобы жалюзи по всему дому были повернуты краями вверх, не давая коврам выгореть под солнечными лучами. Если Макдональд увидит, что жалюзи на каком-то окне повернулись краями вниз...
   Она услышала успокоительный стук вращающихся лопастей, и тут ее рука мягко соскользнула со шнура, а глаза закрылись.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Вы должны были сменить меня час назад, — укоризненно произнес человек из детективного агентства О'Брина.
   — Знаю, — фыркнул Макдональд. — Я в отпуске, но это не мешает капитану вызывать меня в управление дополнять отчет, сданный в том месяце... Но что это!
   — Ага, я как раз хотел сказать вам, лейтенант. Та штора переместилась почти час назад. Я не звонил вам, потому что думал, что вы сюда едете, и вы не представляете, как я рискну своей лицензией, если вломлюсь...
   Но Макдональд уже стоял у двери. У него было не больше полномочий, чем у частного сыщика; зато присутствовали самообладание, заметное отсутствие желания предупреждать убийцу звонком в дверь и отмычка. Сыщик нерешительно последовал за ним. Оба резко замерли у арки, ведшей из холла в гостиную.
   С жалюзи, повернутыми, как нравилось Дорин, в комнате было бы темно, но сквозь перевернутые створки луна освещала тело. Шикарно одетое, как и подобает старлетке, в халате с меховой оторочкой. Лицо было должным образом накрашено, и лунные лучи поблескивали на переманикюренных ногтях. Лишь одно не вписывалось в стандарт: прическа.
   Волосы были срезаны так коротко, что голова казалась почти лысой.
   Макдональд включил свет и склонился над телом.
   — Она дышит! — закричал он. — Повезло! Телефон... — И через мгновение он уже звонил в свой отдел, запросив официальное подкрепление и немедленный приезд скорой помощи и ближайшей патрульной машины.
   Повесив трубку, он уставился на странную картину. В передней арке стоял частный сыщик с пистолетом наготове и удивленным выражением лица. В другой арке, ведшей к спальням, стоял Лютер Пибоди, взиравший на девушку на полу.
   — Ладно, герой-любовник, — начал Макдональд, не столь уж недовольный отсутствием у него в тот момент официального статуса. — Вы на мушке. Так что не пытайтесь ничего предпринять — совсем ничего. И прежде чем приедет полиция, поведайте мне несколько увлекательных вещей — прежде всего: “Где Мари?”
   — Я не понимаю, — запинаясь, выговорил Пибоди. — Услышал весь этот шум... — Он не сводил глаз с тела на полу.
   Макдональд колебался. Этот человек озадачивал его. Он выглядел так, словно крепко спал и только что проснулся. И еще большая странность: взгляд, устремленный на тело, был преисполнен (если только то не был лучший в мире актер-непрофессионал) глубочайшего, недоверчивого недоумения.
   Затем с пола донесся стон, прозвучавший почти как слово, почти как “Я...” Макдональд опустился на колени и склонился над телом, по-прежнему не сводя глаз с Пибоди.
   — Я... я правильно сдвинула жалюзи, Мак? — выговорила нелепая старлетка.
   — Мари! — выдохнул Макдональд. — Тогда кто... — И он резко вскочил, когда за спиной частного сыщика показался патрульный в форме. — Макдональд, отдел убийств, — сказал он и шагнул вперед, раскрыв бумажник. — Девушка жива — скорая в пути.
   — Мы заметили женщину, улепетывавшую отсюда, — сказал патрульный, и рискнули прибрать ее. Вводи, Кларенс!
   И 200 фунтов плоти Кларенса втащили царапающуюся, кусающуюся фурию, которой, несомненно, являлась Дорин Арлен Пибоди.

✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

   — Не хотел быть загадочным. Честно, — проговорил Ник Нобл, вновь смахивая муху. — Думал, видишь систему. Сиэтл не давит на Пибоди. Не склонен действовать, когда наблюдают. Давит на Дорин. Пришлось действовать, пока он рядом.
   — В больнице сказали, Мари завтра придет в себя. Ничего серьезного. Дорин — неудачница даже в обучении дзюдо по учебникам. Но если я собираюсь блеснуть в роли спасителя Мари, надо по крайней мере до конца разобраться, что же, черт возьми, произошло. Не поможете мне?
   — Зачем разбираться. Четкая система. Ясно, как только узнал, что Мари осталась с ними. Тогда все встало на место. Единственно возможный мотив. Провал. Страховка. Семья. Дзюдо. Волосы. Прежде всего, волосы.
   — Окей. Давайте попробую. Дорин молчит. Нам все равно придется ее отпустить. Нельзя обвинить в покушении на убийство, если жертва не подает жалобу; а Мари говорит, ей сразу приходят мысли, что будет с семьей в Юте.
   — Приемной, — сказал Ник Нобл.
   — Да, это ключевой момент. Со всей этой рекламой Дорин думаешь о большой Семье; но Мари — ее единственная кровная родственница. Это и делает всю схему возможной. И исключительно хладнокровной... Но позвольте мне реконструировать. Дорин встречает Пибоди. Она что-то припоминает, проверяет и узнает больше. Наверное, она думает: “Он не сможет совсем это бросить”. И тогда приходит мысль: “Если рядом с ним произойдет какое-нибудь убийство, то это он”.
   — Зачем, — сказал Ник Нобл.
   — Именно. Зачем намеренно выходить замуж за серийного убийцу? Единственная возможная причина: это идеальный козел отпущения для убийства, которое намереваетесь совершить вы сами. Она привозит сюда кузину. Раньше они были очень похожи; на самом деле и сейчас отличаются только речью и манерами, не считая сложного макияжа Дорин и волнистых волос Мари. Итак, Дорин застраховала себя на огромную сумму — или просто позволила Пибоди это сделать, если это пришло ему на ум. Но Дорин не беспокоится... Она убьет Мари способом Пибоди, переоденет тело в свою одежду и нанесет свой макияж. Остаются волосы. Но у Пибоди психопатический заскок насчет волос. Раньше он стриг волосы у своих жертв. На этот раз она сделает вид, что он чокнулся и состриг слишком много... слишком много, чтобы судить, были они прямыми или волнистыми. Тем временем она умоется, нанесет самый простой макияж, переоденется в одежду Мари и завьет волосы. Она станет кузиной из Юты. Ведь это и ее предыстория; когда-то она вела себя совсем как Мари — роль будет простая. Итак, Пибоди осуждают за убийство собственной жены. Быть может, кузина из Юты даже выступит свидетелем. Неважно, отправится он в газовую камеру или в лечебницу. В любом случае страховая компания не станет платить ему. Стоимость полиса поступает в наследство покойной, а оно переходит исключительно кузине из Юты. Та получает сотню тысяч наличными и навсегда исчезает. Безупречно!
   — Так ей кажется.
   — Да, так ей кажется... — кивнул Макдональд. — Знаете, Ник, ведь это идеальное сумасбродное дело для Отдела сумасбродств Департамента полиции Лос-Анджелеса, который вы неофициально возглавляете. Точная иллюстрация различий между профессионалом и любителем. Если Пибоди убьет Дорин, мотив и то, что вы называете системой, будут совершенно очевидны; и все же он, должно быть, проработает все детали так тщательно, что даже в худшем случае столкнется лишь с несогласием присяжных. Дорин разработала самую немыслимую схему, какую только можно вообразить; но если бы (Боже упаси!) она воплотила свое убийство, то, готов поклясться, отправилась бы прямиком в газовую камеру. Дорин была неудачницей во всем, от актерства до убийства. Где-то по ходу обычной полицейской рутины последовало бы опознание...
   — Радиационная лаборатория, — произнес Ник Нобл.
   — Конечно. Отпечатки Мари должны сохраниться, если она работала в столь секретном месте. Плюс волосы: Дорин лишь слегка их распушила, когда услышала, как я бушую вокруг, и запаниковала. Полагаю, позже она бы обратилась к профессионалу — и налицо еще один свидетель. Поддельные документы плюс старое доброе “cui bono?”[75] — и с ней покончено. Все продумано заранее... кроме того, что будет потом.
   — Роуз, — согласился Ник Нобл.
   — В точку. Английский убийца из “пылающей машины”[76] времен дебюта Пибоди. Убийство блестяще сработано... потом хаос. Арестован на следующий день и казнен четыре месяца спустя. Дорин тоже пошла бы по этой дорожке. Но благодаря вам...
   — Что теперь? — спросил Ник Нобл, когда Росарио поменяла стаканы на полные.
   — Будь я проклят, если знаю. Может, ваша машина выявит систему. Она говорит, что вернется к Пибоди, если он ее примет. Говорит, что он ей вроде как нравится. Но Мари-то не такая! Мари возненавидела его с самого начала...
   — ...и не возненавидела тебя? — В первый раз Макдональд узрел ухмылку на этом худом белом лице. Немного похожа на Марту, Мак, — проговорил Ник Нобл. — Немного.
   Макдональд вспомнил трагедию операции Марты Нобл.
   — Но ей повезло больше, — сказал он. — Благодаря вам. — Он смущенно поднялся из-за стола. — Я привезу Мари завтра. Хочу, чтобы вы увидели ее, пока она стрижена наголо. Она прекрасна — это опыт. Ну, — заключил он, — чертовски странное дело об убийстве, не так ли? Дело об убийстве без убийства и без ареста. Закрытое, хотя никто не погиб и никто не сидит в тюрьме.
   — Это плохо?
   Ник Нобл наблюдал за невидимым насекомым.  1^sted: EQMM, Feb 1954 ■ Публикация на форуме: ??.02.2023 г.

   “Отдел сумасбродств”‘The Screwball Division’
1st ed: EQMM, Sep 1942
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “QL 696.C9”‘QL 696.C9’
1st ed: EQMM, May 1943
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “Черное убийство”‘Black Murder’
1st ed: EQMM, Sep 1943
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “Смерть патриарха”‘Death of a Patriarch’
1st ed: Exeunt Murderers, Carbondale, IL: Southern Illinois University Press 1983
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “Корпорация "Слухи"”“Rumor, Inc.”
1st ed: EQMM, Jan 1945
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “Удар и бросок”“The Punt and Pass”
1st ed: ‘Short Stories’, Nov 25 1945
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “Как Пальмьери”“Like Count Palmieri”
1st ed: EQMM, Feb 1946
пер.: Форум ‘Клуб любителей детектива’; “Нужно поставить точку”‘Crime Must Have a Stop’
1st ed: EQMM, Feb 1951
пер.: изд-во М.: АСТ: Corpus, дек. 2019 г.
‘Криминальное чтиво и не только. Американский детектив первой половины XX века’ (антология)
пер.: Форум “Клуб любителей детектива” под названием “Преступление должно остановиться”; “Та девушка, что выходит за монстра”“The Girl who Married a Monster”
1st ed: EQMM, Feb 1954
пер.: Форум “Клуб любителей детектива”