Пьер Вери: Рассказы
Добавлено: 06 июн 2018, 06:27Автор Клуб любителей детектива
В этой теме мы собираем рассказы, переведенные участниками нашего форума. Данные о переводчиках, редакторах, дате публикации на форуме и др. информационных данных, во вкладке конкретных рассказов (информационный блок). |  |
-
ВНИМАНИЕ!
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. -
"Как насчёт курса детективной литературы?"
- Предисловие | +
- Критическая статья в формате юморески, которую пришлось сверять по французскому оригиналу, потому что в английском переводе многое переделано.
В статье имеется частичный спойлер на "Тайну желтой комнаты" и "Духи дамы в чёрном" Леру (не на разгадки "запертых комнат").
— Тайне мадемуазель Станжерсон? Ммм... Тайна мадемуазель Станжерсон...
— Вижу, вы ничего об этом не знаете. Неважно. Процитируйте знаменитую фразу, услышанную Рультабием в Елисейском саду рядом со стеной, граничащей с улицей Мариньи.
— …
— Вижу, что вы не открывали вашего Гастона Леру. Напишите тридцать раз: “Дом священника не утратил своего очарования, и сад по-прежнему благоухает”. Можете сесть.
— Ученик Мерсье, что вы знаете о тайне мадемуазель Станжерсон?
— Месье, мадемуазель Станжерсон тайно вышла за некоего Джона Рассела в Филадельфии. Это был не кто иной, как зловещий бандит Боллмейер, он же сыщик Фредерик Ларсан, также известный как Большой Фред, и она родила ему сына, которого сперва назвали Жозеф Жозефен, а затем Жозеф Рультабий.
— Очень хорошо. Какова была первая материальная улица, найденная Жозефом Рультабием в Жёлтой комнате?
— Светлый женский волос, месье.
— Благодарю вас.
— Ученик Жозон, назовите главного смертельного врага Шерлока Холмса.
— Профессор Мориарти, месье.
— Какова дата убийства вдовы Леруж в деле, описанном в романе Габорио?
— 4 марта 1862 года, месье.
— Благодарю вас. Ученик Гарантек, расскажите мне об Изидоре Ботреле.
— Изидор Ботреле, школьник в приключении с “Полой иглой”[1] , был заметным соперником Арсена Люпена, месье. Он знал, что труп на скале...
Действие происходит во французском лицее около 2935 года.
Криминальная литература, введенная в школьную программу около 2500 года, мало-помалу взяла верх над всеми остальными формами литературы, снискавшими дурную славу и затем забытыми. Эдгар Аллан По, Эдгар Уоллес и другие в высшей мере специализированные авторы, писавшие в начале двадцатого столетия, стали классиками, которых ученики изучают с пятого класса и до самого курса философии перед выпуском.
С самого утра:
— “Точно в шесть часов вечера, как он и объявил, Херлок Шолмс, надев слишком короткие брюки и слишком широкий плащ, позаимствованные им у трактирщика...”[2]
Это диктант.
— “Агент Сюрте схватил старика мирового судью за руку и энергично пожал её”[3] .
Это упражнение на грамматику.
— Откройте ваше “Убийство Роджера Экройда” на 269 странице, 23 главе, маленькая вечеринка у Пуаро, от ”и теперь, - сказала Каролина, - это дитя поднимается по ступенькам, чтобы солгать”, до “что это? - спросил я”.
Это изложение.
И так до полудня.
Дома дети задают родителям странные вопросы.
— Мама, - говорит за столом старшая девочка, воюя с бифштексом, - представь, что ты хочешь отравить папу.
— Да, - говорит мать.
— У тебя нет ничего, кроме мышьяка.
— Хорошо.
— В какую еду ты положишь яд, чтобы папа не определил его на вкус?
Отец смотрит и ждет ответа.
— Ну, — говорит мать, — думаю, что хороший крепкий кофе — это выход.
— О Господи, нет, - кричит отец, - это не годится, дорогая! Я сразу замечу! На твоём месте я бы подождал наступления холодной погоды, тогда у меня начнётся изжога, и я буду пить солод. Ты положишь мышьяк в мой солод, вот...
Ученики возвращаются в лицей.
Учитель чертит на доске фигуры и цифры.
— Возьмём запертую комнату Y в форме равнобедренного треугольника ABC и другую запертую комнату Z в форме шестиугольника MNOPQR. Найдите...
Это урок геометрии.
— Если у вас есть сейф, закрытый бронированной плитой x мм толщиной, и паяльник, чья мощь равняется b, найдите время, необходимое, чтобы вырезать вокруг замка круглое отверстие, имеющее диаметр...
Это урок физики.
Уф! Наконец, перемена.
Разбившись на группки, школьники болтают, прогуливаясь по двору.
— Слушай, как ты скажешь по-английски “никто”?
— Думаю, “nobody”. А что?
— Это по нашей теме. Учитель дал нам на перевод из “Покойного господина Галле”[4] : “Никто не нарушал пейзажа, чтобы объяснить путнику и т.д.” Вот ведь штука!
Другие:
— Кто, говоришь, был преступник в последней индуктивно-логической загадке?
— Следственный судья[5] , конечно!
— Да нет же! Преступник — полицейский! Окурок сигареты...
— Совсем нет, - говорит третий, - фокус в алиби. Сначала жертва была в сговоре с убийцей...
В манеже группка собралась вокруг учителя физкультуры.
— Упражение состоит в том, чтобы запрыгнуть в окно в двух метрах над уровнем земли, не оставив следов. Поскольку стена свежеоштукатурена, оно выполняется в четыре этапа. Первая позиция — опора на носки, руки на бедрах, грудь назад...
Мы вновь в классной комнате. Предмет — философия.
— Господа, эмоции в “Арсене Люпене”...
Урок латинского языка:
— Даю вам старую пословицу: “Is fecit qui prodest”[6] ...
Урок зоологии:
— Господа, “гостиничная крыса”[7] ...
Урок литературы:
— Господа, треугольник в литературе представлен тремя главными персонажами — жертвой, убийцей и сыщиком. Есть тридцать две драматических ситуации...
Дома вечером:
— Мама, представь, что ты убила своего любовника серпом.
— Очень хорошо.
— Ты хочешь избежать правосудия. В каком магазине ты купишь одежду? Наденешь ли парик? Уйдёшь из Парижа пешком, уедешь на велосипеде, на такси, и в каком направлении? Сядешь на поезд? Если да, то на какой станции и докуда поедешь?
— Папа, представь коридор, в котором семь дверей. В последней комнате спит миллионер. Его дверь и окно заперты изнутри. В соседней комнате бдит секретарь. Как ты войдешь в комнату миллионера, убьешь его, ограбишь и уйдешь, не оставив улик?
Отец секунду размышляет и выражает жестом досаду.
— Какое ребячество, малыш! Это проблема запертой комнаты. Существует много решений. В принципе, я могу использовать фокус с “загадочной галереей” или систему “похоронного аромата”[8] . Или, еще лучше... но что ты от меня хочешь-то? Я когда-то наизусть выучил свою запертую комнату, но так давно не заглядывал в пособие... Сходи спроси старшего брата...
Ребят прошибает от этих проблем кровавый пот. Утомлённо, обвязавшись мокрыми полотенцами, они листают учебники, полные отталкивающих заголовков: “Странная смерть сэра Джеробоама Бэкдрайва”, “Тройное убийство на улице Себастьян-Боттен”, “Дело красных подушек”.
Смертельная, удушающая скука встает со страниц этих учебников, из текстов, ставших — поскольку они предмет исследования, расчленённый и прокомментированный — холоднее, чем описанные в них трупы.
Уже давно школьники перестали читать приключенческие романы для удовольствия. Они перестали видеть в грезах себя бандитами и благородными грабителями. Они читают запрещенные книги и получают удовольствие от причудливой авангардной литературы, где революционно настроенные авторы решительно порывают со старыми формулами и создают странные произведения, которые зовут трагедиями и обычно пишут александрийским стихом.
Экстравагантные и сентиментальные конфликты изображены в них. Писатели-авангардисты изобрели новый треугольник — муж, жена и любовник.
Испанский принц вопрошает себя, принадлежит ли его верность в первую очередь отцу или любимой. Старик холодно взирает на братоубийственную войну между тремя его сыновьями и зятьями, а вот рассказ о царице-кровосмесительнице, сжигаемой страстью к целомудренному пасынку[9] .
Молодёжь также в восторге от коротких, написанных неровным стихом историй, называемых “баснями”, где описаны животные — лиса и ворона, ласка и кролик, стрекоза и муравей.
Конечно, учителя презирают подобные легкомысленные писания, но в маленьких часовнях, на тайных встречах шепчутся, что эти презренные “трагедии”, смущающие своей возмутительной новизной, могут когда-нибудь стать классикой.- Информационный блок | +
- Формат: Рассказ
Название на языке оригинала: “A Quand Des Cours De Littérature Criminelle?” │ Первая публикация на языке оригинала: Marianne, n°120 du 6 février 1935
Другие публикации: “Living Age”, April 1935; The Art of the Mystery Story, ed. by H. Haycraft, 1946 (под названием “Murder at Parnassus”); етс.
Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 19 апреля 2018 г., Д. Шаров │ Редактор-корректор: киевлянка
-
“Тайна зеленой комнаты”
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: сюжет рассказа является спойлером к произведению Гастона Леру “Тайна Жёлтой комнаты”!!
- Предисловие | +
- Рассказ написан в 1936 году по мотивам “Загадки Желтой комнаты” Гастона Леру, и на английский его перевел британец, переехавший в США, эксперт по запертым комнатам и книгоиздатель Джон Пагмайр. Леру ныне помнят в основном как автора “Призрака Оперы”, но “Загадка Желтой комнаты” была одним из самых популярных детективов, вышедших до Первой мировой. Эта изобретательная запертая комната познакомила читателей с юным журналистом и сыщиком-любителем Жозефом Рультабием, который стал главным героем в популярной серии. Непрекращающееся очарование “Желтой комнаты”, вкупе с ее ценностью как знакового этапа в развитии детективного жанра, подтверждаются решением издательства Folio Society отпечатать этот роман в подарочном виде как одну из трех “классических запертых”. Сам Джон Диксон Карр включал этот роман в число величайших в истории.
Речь идет, разумеется, о салоне, — обои в комнате, конечно же, были зелеными — прелестный темно-зеленый цвет.
— Да, месье, — заявила мадам Эмилиенн де Рувр, — было почти два часа. Я спала. Вдруг…
Разволновавшись при воспоминании о своем приключении, мадам де Рувр вздрогнула, произнося это “вдруг”. Двое мужчин, составляющих аудиторию и сидящих лицом к ней, также тактично вздрогнули в знак уважения. Один из них был инспектор Жан Мартен из уголовной полиции; другой — частный детектив Марсель Фермьер, состоящий на службе в “Сириус и Ко”, с которой у мадам де Рувр была заключена страховка на случай ограбления и пожара.
Было десять часов. Покой улицы Саблон в Париже нарушал только визг тормозов трехколесных грузовых мотороллеров, водители которых постоянно рисковали сломать себе шею, и крики мальчиков-разносчиков из мясных или бакалейных лавок.
— Вдруг, — продолжала мадам де Рувр, — меня разбудил шум в коридоре. Я зажигаю свет: “Кто здесь?” Ответа нет. “Кто здесь?” Молчание. Я живу одна, месье, и не держу здесь никакого оружия. Тем не менее я встаю и иду к двери своей комнаты. В этот момент передо мной возникает некто в маске. Прежде чем я успела крикнуть, он бросается на меня…
Лица инспектора и частного детектива со слабой иронической улыбкой выразили последовательность подобающих случаю чувств: восхищение смелостью, проявленной мадам де Рувр, беспокойство вследствие опасности, которой она подверглась, и ужас при мысли о злодеяниях, которые могли ей грозить.
Аристократическое лицо мадам де Рувр с умело нанесенной косметикой отражало воспоминания о пережитом волнении и вполне гармонировало с обоями салона. Дерзкий англосакс назвал бы эту даму дорогой выцветшей кошелкой.
Не потому, что она была в возрасте. Она признавала приблизительно сорок. Чуть за. В конце концов, ей и вправду было лишь немногим более пятидесяти.
Она была женщиной высшего света, прелестной и очень соблазнительной около 1910 года, так же, как ее салон в стиле Людовика XVI, — в то время, к счастью, можно было подобрать прекрасную мебель.
Увы, здесь уже побывали оценщики, и кресла, обтянутые подлинными гобеленами Обюссона, мебель красного дерева исчезли “в огне аукционов”. Символом пышных эпох остались лишь выцветшие розовые обои. И лицо мадам де Рувр, увы, также оказалось тронуто временем, этим безжалостным оценщиком красоты. Остались лишь яркие глаза и алые щеки, подведенные карандашом брови и губы под слоем помады.
— Итак, мадам, — подхватил Марсель Фермьер, — этот ужасный человек бросается на вас; он сбивает вас с ног…
— Нет, месье детектив, — поправила мадам де Рувр с двусмысленной гримасой, — нет, он меня не сбил с ног! Он заткнул мне рот, связал и усадил на табурет, стоящий в коридоре.
— Затем, — предположил Жан Мартен, — он направился в зеленую комнату?
— Нет, инспектор, — вновь поправила мадам де Рувр, — он не пошел в зеленую комнату, а направился в столовую, где забрал мое столовое серебро. Затем проник в этот салон, где мы сейчас находимся, и остановил свой выбор на настольных часах и двух серебряных подсвечниках. После этого…
Мадам Рувр встала, отодвинула ширму и потянула обивку: взорам открылся маленький сейф. Взломанный.
— Помимо семейных документов, в этом ящике хранилось лишь три тысячи франков. Вор их, естественно, взял.
— Но ваши драгоценности?
— Я их здесь не держу — из осторожности. Считаю, что сейфы привлекают воров, как сахар мух. Я просто храню украшения в ящике ночного столика.
(Система “Похищенного письма” по Эдгару По, — подумал Фермьер. — Лучший способ скрыть что-то состоит в том, чтобы его не прятать…)
Он спросил:
— Значит, на выходе из салона этот человек проник в зеленую комнату и захватил ваши драгоценности?
— Хвала Богу, — ответила мадам де Рувр с глубоким вздохом, — мои драгоценности нетронуты. Вор не входил в мою комнату. Этот дурень довольствовался тем, что заглянул туда с порога, а затем ушел с часами, подсвечниками, столовым серебром и тремя тысячами франков. Мне пришлось ждать до восьми часов, то есть до времени, когда явится приходящая домработница, чтобы освободиться от веревок и кляпа.
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Через некоторое время Мадам Рувр удалилась в зеленую комнату, предоставив остальную часть квартиры в распоряжение двух мужчин.
— Это абсолютно против правил! — проворчал Фермьер.
— Что именно против правил? — поинтересовался Мартен.
— Да это ограбление! Почему вор не вошел в зеленую комнату?
Мартен сделал неопределенный жест.
— Не вижу, что здесь удивительного. Зеленая комната была в стиле Людовика XV, тогда как салон — Людовика XVI. Помимо дивана, ночного столика и стульев, остались лишь обои!
— Но драгоценности? Общеизвестно, что у мадам де Рувр имеется жемчужное ожерелье и бриллиантовое колье значительной ценности! Знаете ли вы, что по оценкам они стоят свыше пятидесяти тысяч франков?
— Много! — заметил Мартен.
— Эти украшения — все, что осталось у мадам де Рувр от былого состояния. Она за них держится, так что скорее предпочтет увидеть, как по очереди исчезнет мебель, ковры, картины, чем их продать, и ведет жизнь более чем скромную. Это все знают. И вор должен был знать!
— Прекрасно! — недовольно проворчал Мартен, — значит, мы имеет дело с новичком, вот и все! Очевидно, если он и не подозревал, что драгоценности находятся в ящике ночного столика…
Методы полицейского и детектива сильно различались. Мартен, крупный усатый мужчина, применял принципы, которые ему внушили в уголовной полиции. Он осмотрел мебель, верх камина, исследовал сейф, ящики серванта, половицы паркета, изучил замок входной двери. Методично искал следы, улики.
Следы ног, отпечатки пальцев, окурки, плевки. Он даже принюхивался подобно охотничьей собаке. И, конечно, этот запах фиалок, словно из далеких 1900-х, который мадам де Рувр просто не могла бы выносить, — им была пропитана вся квартира, словно чтобы подавить обоняние. Это был бесконечно более заурядный запах, столь далекий от духов, — собаки здесь бесполезны! В полицейской школе ему не забыли сообщить, что множество воров не в состоянии противиться желанию оставлять после своего посещения некую “эскрементную подпись”. Но он еще никогда не встречал настолько галльской визитной карточки. Он сделал вывод: “Никаких нечистот — человек довольно высокого социального уровня. Никаких отпечатков пальцев — человек работал в перчатках”.
Фермьер, остановившись в центре комнаты, ограничил свою деятельность тем, что медленно поворачивался на пятках и останавливал взгляд на предметах в ней.
Это был молодой человек хрупкого сложения и в очках. Прочитав массу специальной литературы, он применял несколько литературные методы, внушенные действиями шевалье Дюпена, героя, придуманного Эдгаром По.
В то время как полицейский искал улики, Фермьер пытался уточнить мотив. Считать целью преступника часы, подсвечники, столовое серебро и три тысячи франков он находил смешным.
Мартен время от времени искоса бросал на него сардонические взгляды. Затем погружал руку в карман пиджака и ласково гладил холодную головку курительной трубки.
В самом деле, скорее даже не соблюдение приличий, внушаемое присутствием хозяйки дома, а уважением, которое вызывали у этого простого человека изысканная меблировка в стиле Людовика XV и Людовика XVI, в основном, конечно утраченная, но о которой свидетельствовали старые розовые и зеленые обои, — все это удерживало от курения.
Внезапно, Фермьер приблизился к инспектору:
— Вы, конечно, читали “Тайну желтой комнаты” Гастона Леру?
Мартен отрицательно замотал головой и приподнял одно плечо.
— Если вы воображаете, что у меня есть время читать романы!..
— Нет-нет, это не потеря времени!
Мартен приподнял оба плеча.
— В книге, — невозмутимо продолжал Фермьер, — Леру описывает то, что называется “тайной запертой комнаты”.
Мартен усмехнулся.
— Вижу, куда вы клоните! История герметично закрытой комнаты, за которой наблюдают со всех сторон, куда невозможно незаметно войти и откуда невозможно выйти, — но это нисколько не мешает убийце входить и выходить!.. Этот вздор прекрасно работает в детективах, но в реальности… И в любом случае, какое отношение это имеет к нам?
— Итак, что меня поражает в загадке зеленой комнаты, так это то, что в каком-то смысле она полностью совпадает с загадкой “желтой комнаты”, но полностью противоположна! Рискну назвать ее “тайной открытой комнаты”! В самом деле, вор мадам де Рувр мог бы без труда войти в зеленую комнату и выйти из нее.
Мартен расхохотался.
— Но он и не пытался! Вы на это намекаете? От этого пользы мало!
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Еще некоторое время Фермьер продолжил размышлять, а затем выразил желание посмотреть украшения. Они были великолепными. Инспектор Мартен был буквально ослеплен ими. Фермьер долго изучал их, низко склонившись над столом. Около окна в ярком свете июльского дня он рассматривал, как они играют. Наконец он вернул их владелице.
Вскоре после этого инспектор и частный детектив ушли. Мартен выглядел угрюмым. Это дело его не интересовало; он любил настоящие, “кровавые”, преступления, достойные его и дающие ему возможность проявить свой нюх ищейки. А это заурядное ограбление!.. Ясно, что действовал новичок!
Фермьер, напротив, казался сильно взволнованным.
Он заговорил немного напыщенным тоном, который обычно проявляется, когда хочешь кого-то процитировать:
— Ожерелье не потеряло ни очарования, ни своего блеска...
Мартен вздрогнул.
— О чем это вы?
— Так, ничего! Развлекаюсь тем, что перефразировал фразу из “Желтой комнаты”, где она относится к дому священника и саду!
Плечи Мартена исполнили неистовый танец, пока он с состраданием рассматривал частного детектива.
— Мой бедный друг! Вы меня огорчаете!..
Фермьер, улыбаясь, посмотрел на часы.
— Половина двенадцатого. Что скажете об аперитиве?
Они уселись на террасе кафе.
Перно в бокале медленно бледнело по мере того, как растворялся кусочек сахара и таял лед. Мимо пролетали прозрачные платья, облегающие привлекательных молодых женщин и подчеркивавшие их красоту. Мартен глядел на улицу, наблюдая этот бесплатный спектакль.
— Можно было бы дать объяснение тайне зеленой комнаты, — вдруг произнес частный детектив. — Предположим, что драгоценности мадам де Рувр окажутся фальшивыми…
— Как это?
— Я говорю, предположим. Допустим, что когда-то, а когда — сейчас определить невозможно, украшения заменены без ведома мадам де Рувр прекрасными похожими подделками… Раз так, допустим, что вор, кто бы он ни был, знал о такой подмене. Тогда мы понимаем, почему он не стремился зайти в зеленую комнату! Зачем, если он знал, что драгоценности фальшивые?
— Воображение вас погубит! — усмехнулся инспектор.
За очками в роговой оправе глаза Фермьера, детектива с “литературными” методами, хитро блеснули. Он вновь посмотрел на часы:
— Черт возьми! Скоро час! Теперь нам придется есть говядину!
Не читавший “Тайны желтой комнаты” Мартен не мог понять, что Фермьер вновь процитировал текст романа Леру. Поэтому он воспринял шутку буквально и серьезно ответил:
— Вам везет! Я, по возможности предпочитаю белое мясо![1]
И он принялся рассуждать о гастрите, аэрофагии и т. д. Фермьер слушал рассеянно.
Через сотню шагов инспектор заметил, что детектив отстал и стоит перед книжным развалом. Фермьер листал потрепанные испачканные книжки — излюбленные прибежища микробов…
“Окончательно свихнется от чтения!” — подумал Мартен.
Во второй половине дня полицейскому пришлось много перемещаться по городу по делам, не связанным с “тайной зеленой комнаты”. По дороге он видел шляпные магазинчики, скорняжные мастерские, бутики, в которых почти не было клиентов.
— Вот вам, пожалуйста: тайна незапертых помещений, куда никто не желает входить!..
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Но инспектор Мартен вынужден был довольно быстро изменить свое мнение о частном детективе в лучшую сторону. Дело об ограблении квартиры на улице Саблон приняло неожиданный оборот.
Заинтригованная вниманием, с которым Фермьер рассматривал ее украшения, мадам де Рувр на следующий день показала их эксперту-ювелиру, который много лет назад продал их ей. От ответа она чуть не упала в обморок: драгоценности были фальшивыми!
Мадам Рувр подала заявление в полицию и потребовала от “Сириуса и Ко” вознаграждения, предусмотренного страховкой.
— Я опасаюсь, что у компании будут некоторые затруднения с выплатой, — заметил Фермьер Мартену.
— Это почему?
— Потому что, — улыбнулся частный детектив, — это дело все больше и больше походит на дело “Желтой комнаты” — в том смысле, что там все в точности наоборот!
— Мне не до шуток! — мрачно ответил Мартен.
— Я не шучу!
— Тогда объяснитесь!
— Это очень просто! Я обнаружил между обоими делами поразительный отрицательный параллелизм. Так, в приключении, представленном Леру, злоумышленник проникает в “Желтую комнату” вопреки имеющимся затруднениям. Напротив, в ограблении, которое занимает нас, злоумышленник…
—...фактически избегает зеленой комнаты! Вы уже обратили на это мое внимание! Что дальше?
— Дальше? Параллелизм продолжается! В деле “Желтой комнаты” злоумышленник использует всю свою хитрость, чтобы заставить нас поверить, что удар, который он нанес раньше, был нанесен позже. Наоборот, в деле мадам Рувр у меня создалось впечатление, что кто-то желает заставить нас думать, что кража, совершенная позже, выполнена раньше.
— Кто-то? Кто же, к дьяволу?..
— Мадам Рувр, черт побери!
— Вы сошли с ума?
— Что ж, инспектор, представьте на минутку: мадам де Рувр уже далеко не богата. Ей нужны деньги. Понемногу, кресло за креслом, затем журнальный столик — она вынуждена отказаться от комнаты в стиле Людовика XV, от салона в стиле Людовика XVI. Но денег снова не хватает. Остался последний резерв: продать украшения. Но этого мадам де Рувр не хочет. Не может на это решиться.
Тогда она заказывает дешевую копию драгоценностей. Затем разыгрывает мнимое ограбление, то есть взламывает сейф, прячет от самой себя три тысячи франков, часы, серебряные подсвечники, ложки и вилки. После этого, когда появляемся мы, она привлекает наше внимание к тому факту, что вор не проник в зеленую комнату. С какой целью? С целью заставить нас подумать, что вор пренебрег украшениями. Чтобы мы заподозрили, будто драгоценности фальшивые, и сделали вывод, что настоящие украдены раньше. Со своей стороны, признаю, что попался в ловушку!
Остальное вытекает из сказанного. Обнаружив, что драгоценности действительно фальшивые, она подает в полицию заявление против неизвестного и требует компенсации от страхового общества. Компенсация составляет приблизительно четыреста тысяч франков. Это стоит того, чтобы несколько часов просидеть связанной (не слишком туго!) на табурете!
— А ваша теория не так глупа! — оживился инспектор. — Эта постановка создала для мадам де Рувр, так сказать, духовное алиби.
Он задумался.
— Если только…
— Если только что?
— Чтобы ничего не пропустить! У меня другой подозреваемый: ювелир, который когда-то продал украшения. У него была наилучшая возможность сделать копии. Допустим, что он разыграл ограбление. Естественно, он ожидает, что мадам де Рувр, обеспокоившись, что вор пренебрег ее драгоценностями, принесет их ему на экспертизу. Он совершает подмену, и дело сделано. Кто станет его подозревать?
— Возможно! — согласился Фермьер. — Но и в том, и в другом случае, где взять доказательства?
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Четыре дня спустя у инспектора Мартена эти доказательства появились! Во время обыска он обнаружил в углу кладовки ювелира под нагромождением коробок с эскизами часы, подсвечники и столовое серебро мадам де Рувр.
Как и ожидалось, ювелир бурно протестовал и заявлял о своей невиновности, уверяя, что не знает, как эти вещи попали туда, где их нашли, а сам он — жертва чьих-то махинаций.
Тем не менее его арестовали. Но настоящих украшений так и не нашли.
Фермьер между тем не скрывал от инспектора своих сомнений. Он нисколько не был убежден в виновности ювелира и продолжал подозревать саму мадам де Рувр.
— Она прекрасно могла подбросить часы и подсвечники в кладовку ювелира!
— Слушайте, не надо! Вы воображаете себе какой-то роман!
Прошло десять дней.
Фермьер наблюдал за домом мадам де Рувр, следуя за ней при каждом ее выходе.
Хотя его стойкость ничем не была вознаграждена, он продолжал упорствовать.
Наконец, во второй половине дня около трех часов, когда он стоял в засаде на Ронд-Пе-де-Лонша, к нему подошел Мартен.
— Еще не сдались? А вы упорный!..
— Право же, мой друг, пока украшений не найдут, полагаю, мы не должны считать вину ювелира доказанной!
Мартен сиял улыбкой, полной снисхождения. Он взял частного детектива под руку:
— Я здесь не случайно. Я пришел освободить вас от обязанностей часового.
— Как это?
— Ювелир и вправду невиновен; его только что освободили. И, вообразите себе, оказывается, мадам де Рувр также невиновна!
— У вас есть доказательство?
— Наилучшее! Я нашел украшения — настоящие!
— Где вы их нашли? — растерялся Фермьер.
— Шутник! И это вы меня спрашиваете? Я их нашел в вашей комнате, тщательно спрятанные под паркетом!
Частный детектив мертвенно побледнел.
Мартен подозвал свободное такси.
— В Судебную полицию!..
Мужчины заняли место на сиденьях.
— Видите ли, Фермьер, вы сами себя перехитрили. Это же вы привлекли мое внимание к параллелизму этого дела с делом “Желтой комнаты”. Я дошел до того, что купил эту книжку, и я, который не читает ничего, ее прочел!
Именно тогда меня посетила одна мысль. Нелепая мысль! “Что если продолжить этот параллелизм? — сказал я себе. — Если бы тайна зеленой комнаты была до конца противоположна “Тайне желтой комнаты”?” Мне хотелось увидеть, куда это приведет…
И клянусь, это дало нечто довольно странное!
В “Желтой комнате” действуют детектив-любитель и официальный полицейский. И этот последний — виновник. Следовательно, чтобы сохранился отрицательный параллелизм, необходимо — в нашем деле с мадам де Рувр, — чтобы полицейский — то есть я! — был честным человеком, а детектив-любитель — Фермьер! — мошенником!
Вначале это заключение меня рассмешило! Затем я подумал: “Почему бы и нет, в конце концов?” Все это вполне можно проделать. Вы крадете часы и подсвечники. На следующий день, притворяясь, что рассматриваете подлинные драгоценности, вы у меня под носом заменяете их копиями. После этого вы произносите удивительную для меня фразу: “Ожерелье не потеряло ни очарования, ни своего блеска…”, а затем направляете мои подозрения вначале на кражу, совершенную в далеком прошлом, затем — на мадам де Рувр. В свою очередь, я упомянул о возможной виновности ювелира. Вы тут же прячете в его кладовке украденные вещи. Наконец, чтобы усложнить дело, вы стремились приплести и сюда мадам де Рувр…
Дело оказалось для меня в высшей степени сложным, и я никогда бы его не разгадал, если бы настойчивость, с которой вы твердили о “Желтой комнате”, не побудила бы меня прочесть эту книжку.
И, между прочим, заметьте, что благодаря мне отрицательный параллелизм обоих дел будет доведен до конца!
— Что вы хотите сказать?
С громким смехом Мартен объяснил:
— В “Желтой комнате” в конце книги детектив-любитель позволяет полицейскому избежать наказания. Важно, чтобы вы не сбежали. В этом положитесь на меня!
Вокруг рук Фермьера защелкнулись наручники.
— Как я вам и говорил, — меланхолически заключил этот последний, — чтение романов — вовсе не потеря времени!- Информационный блок | +
- Формат: Рассказ
Название на языке оригинала: “Le Mystère De La Chambre Verte” │ Первая публикация на языке оригинала: “Marianne, grand hebdomadaire illustré”, май 1936 г.
Другие публикации: EQMM, август 2011 г. под названием (“The Mystery of the Green Room”); “Foreign Bodies” (British Library Crime Classics) антология под редакцией Мартина Эдварса, октябрь 2017 г.
Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 6 июнь 2018 г., Н. Баженов │ Редактор-корректор: киевлянка
Переведено по изданию: EQMM, август 2011 г.
-
“Полицейская техника”
У самой дороги, проходящей мимо тюрьмы городка Френ[12] и носящей символическое имя “Проспект Свободы”, дети бросали камешки в масляные воды речки Ла-Бриев и радостно вопили.
Скучающий полицейский закрыл окно. Он был тяжело сложен, а привычка внезапно вскидывать голову напоминала быка. Он побарабанил пальцами по стеклу, затем повернулся и шагнул ближе к некоей болезненной личности:
— Тебе лучше будет сознаться. Основа твоей защиты абсурдна. Ты единственный, кто мог это сделать. Если признаешься, спасешь свою шкуру. Не дури!
— Говорю вам, я невиновен!
У этого человека были испитое лицо и высокий лоб, указывавший на преждевременные залысины. В глубоко запавших глазах таилась тревога.
Второй полицейский, сидевший на кровати, пожал плечами, но ничего не сказал.
— Ты лжешь! — продолжал первый. — Зачем ты убил своего кузена?
— Я невиновен.
Этого человека звали Марсель Лемуан.
Дрожащей рукой он поднес к губам сигарету. Он страдал от лицевого тика. У него были длинные, тонкие пальцы, с красным пятном на большом пальце правой руки. Не кровь, а киноварь. Лемуан был художником. Несмотря на тщедушный внешний вид, нервы у него были крепкие, но инспектора, полагая, что он на грани, усилили давление.
— Зачем ты это сделал? Какой был у тебя мотив?
— Это не я!
Первый полицейский в гневе занес руку, словно собираясь с размаху влепить Лемуану пощечину. Тот отшатнулся с криком:
— Вы не имеете права!
Полицейский опустил руку, сплюнул в камин и прорычал:
— Паразит!
Марсель Лемуан направился к двери.
— Куда это собрался?
— С меня довольно! Я невиновен. Я отказываюсь дальше отвечать на ваши вопросы. Прежде всего, мне не предъявлено никаких обвинений, не так ли? По крайней мере пока. Так что…
— Скоро будут, не беспокойся!
— Мне нужно отсюда выбраться, — завопил Лемуан. — Слышите? Выпустите меня немедленно!
Молодой человек утратил присутствие духа, а вырывавшиеся из его рта речи — какой-либо смысл.
— Лемуан! — позвал его сидевший на кровати полицейский.
Лемуан заколебался.
— Всего один вопрос. Простой…
Инспектор лег на кровать и уставился в потолок.
— Предположим, что вы невиновны. В таком случае вы, естественно, не откажетесь помочь нам?
— Но я ничего не знаю!
— Не торопитесь. Давайте вместе разберемся. Сегодня утром, в восемь часов, ваш отец, месье Жан Лемуан, и ваш дядя, месье Рене Лемуан, выходят из дома и идут на станцию Бур-ла-Рен, откуда едут поездом в Париж. Спустя десять минут приезжает на машине месье Каффье, жених вашей кузины, мадемуазель Иветты Лемуан. Он немного беседует с вами в вашей студии наверху, проводит почти час с мадемуазель Лемуан на первом этаже, а затем уезжает примерно в четверть десятого. Мадемуазель Иветта провожает его до ворот и возвращается к себе в комнату. С этого момента вы с вашей кузиной находитесь в доме одни. Двое слуг, Жан Ноэль и его жена Анна, возятся в саду перед домом. Мы знаем, из показаний нескольких свидетелей, что Жан и Анна непрерывно работают до половины одиннадцатого, а затем Анна идет внутрь приготовить обед и обнаруживает мадемуазель Иветту лежащей на полу ее комнаты. Мадам Анна Ноэль немедленно зовет мужа, прибегают соседи, и доктор заявляет, что мадемуазель Иветте нанесли два удара в правую часть груди тупым орудием, до сих пор не обнаруженным.
Марсель Лемуан стал выказывать беспокойство.
На первом этаже доктор, дядья Иветты Лемуан и ее жених Каффье ждали у постели девушки. Она не умерла от полученных ранений, но с утра оставалась в коме.
— Что толку повторять одно и то же двадцать раз? — сердито спросил Марсель Лемуан. — Задавали бы мне вопросы.
— Я к этому и подхожу. Все окна в задней и боковых стенах дома были заперты изнутри. Ноэли, находившиеся спереди дома, не видели, чтобы кто-либо входил в него. Расследование подтвердило, что внутри дома никто не скрывался. Итак, в четверть десятого мадемуазель Иветта жива, а в половине одиннадцатого ее находят при смерти. И между четвертью десятого и половиной одиннадцатого двое, и только двое, находились в доме: ваша кузина и вы. Если вы невиновны, то скажите мне, кто это сделал и как.
— Откуда мне знать? — возразил Лемуан. — Это ваша работа отвечать на такие вопросы! Я не полицейский, я художник!
Он подошел к холсту, стоявшему на мольберте. Его последняя работа: что-то вроде лесной чащи из ночных кошмаров с гниющим подлеском и бледным прудом в центре, осаждаемым некими скользкими созданиями. Совершенно воображаемый сюжет, плод страстного вдохновения.
— Я работал над этой картиной. Ничего не слышал. Узнал о нападении только из воплей слуг. Допускаю, что все указывает на меня. Но я невиновен! Зачем мне покушаться на жизнь кузины, к которой я так привязан? Даже если предположить, что у меня был мотив, с чего бы я так обезумел, что совершил преступление, находясь, как всем известно, наедине с Иветтой?
В этот самый момент дверь распахнулась, и показался хорошо сложенный молодой человек. Это был Каффье, жених, продавец из большой автомобильной компании.
— Скорее! — проговорил он. — Иветта приходит в себя.
— Скорее… — пробормотал и доктор, заметив пришедшую полицию.
Девушка открыла глаза.
— Вы меня слышите? — спросил инспектор. Он наклонился. — Вы можете сказать нам, кто на вас напал?
Веки девушки затрепетали, а губы зашевелились; по-видимому, она изо всех сил пыталась заговорить. Доктор и инспектор вместе склонились над ней, и оба услышали шепот:
— Мои дядья…
Пока полицейский убеждал всех выйти из комнаты, доктор закрыл покойной глаза. Иветта Лемуан, атлетичная, молодая, современная женщина с короткой стрижкой и ясными, твердыми чертами лица напоминала Диану, богиню охоты. Ее лицо, приобретавшее бледный блеск мрамора, уже начинало холодеть.
— Так это были дядья! — прорычал инспектор с бычьей шеей чуть позже. — Теперь осталось найти мотив. Что за невероятное дело!
Он протянул руку художнику.
— Прошу прощения… Пожалуйста, простите нас…
Лемуан залился слезами.
***
Как и предсказывал полицейский, проблема в этом деле действительна была — но не там, где казалось ему. Мотив — по крайней мере возможный — найти оказалось легко.
Иветта Лемуан, восемнадцати лет отроду, осиротела четыре года назад. Месье Жан Лемуан, отец Марселя и дядя девушки, был ее опекуном. Он отвечал за наследство племянницы, пока она не достигнет совершеннолетия или не выйдет замуж.
Месье Жан Лемуан потерял половину своих сбережений на бирже. Остальное поглотил его брат Рене, собственных сбережений не имевший. То был, вне всякого сомнения, профессиональный изобретатель: сомневаться не приходилось, ведь большую часть денег он тратил на исследования. Истинный гений, Рене Лемуан смог завоевать доверие брата, выделившего значительные суммы на чудесное изобретение: ультрасветовой электрический конденсатор, способный заменять ночью вместительные топливные баки аэропланов и удваивающий их мощность. Изобретение немыслимого значения и еще более немыслимых финансовых выгод в будущем.
По мере того как состояние месье Жана Лемуана отдалялось в область воспоминаний, он начал пользоваться принадлежащим Иветте. Затратные испытания были близки к цели, и ожидался неминуемый успех. Намерения были самые честные. Двести тысяч франков — четверть состояния девушки — уже испарились, но дядья вернут их. Как только изобретение, уже готовое, будет открыто миру…
Иветте о “займе” они не говорили, ведь не стоило тревожить ее деталями счетов. У этих порядочных людей не было никаких дурных намерений, разве что в худшем случае они оказались чуть слишком мечтательны.
Но в один прекрасный день Иветта влюбилась в Каффье, продавца автомобилей. У парня не было ни ума месье Рене Лемуана, ни чувствительности Марселя. Но он играл в теннис, как Боротра[13] , плавал, как Тари[14] , водил, как Широн[15] , и знал Париж — особенно ночной — лучше всякого гида. И у него были потрясающие белые зубы, прекрасные светлые волосы и крепкое телосложение.
Иветта встретилась с ним в коридорах Дворца юстиции. Он бродил вокруг, как сам обезоруживающе объяснил, “потому что вас нужно видеть повсюду”. Иветта оказалась в этом скучном месте по профессиональным причинам: она была ассистенткой профессора Шапелена, прославленного эксперта полицейской технической лаборатории.
Итак, на ясный мотив указывало следующее: двести тысяч франков, принадлежащих Иветте, изъяты; брак состоится через две недели; деньги нужно вернуть. Хуже того: все испытания изобретения Рене придется забросить. Каффье не позволит состоянию своей жены осесть в электрические конденсаторы.
Хотя преступление выглядело сомнительным с человеческой точки зрения — господа Жан и Рене Лемуаны ясно выказали глубокую привязанность к Иветте, — этого было недостаточно, чтобы очистить обоих от подозрения. Страсть к изобретениям ничуть не меньше других — например, тяги к игре — ведет к худшему. И разве не обвинила Жана и Рене Лемуанов сама Иветта?
Трудность заключалась в том факте, что в день и час преступления оба они находились в Париже, в одном из многих отделений банка “Сосьете-Женераль”. Там директор вместе со своим помощником исследовали их запрос на краткосрочный заем, обоснованный возможностью участия в доходах от изобретения Рене Лемуана.
Жан и Рене Лемуаны физически не могли совершить это преступление.
— Возможно, бедная девушка помешалась? — предположил полицейский с бычьим лицом.
Двое дядьев страстно доказывали свою невиновность. Они возражали против неточной интерпретации последних слов Иветты. Она произнесла не обвинение, но слова нежности, призыв, прощание…
Полиция оставалась настроенной скептически. И все же наличествовало безукоризненное алиби. Обоих дядьев освободили, но оставили под наблюдением.
Именно тогда делом заинтересовался профессор Шапелен — частично в силу задетого любопытства, но преимущественно из привязанности к покойной ассистентке. Он произвел тщательный, но безрезультатный осмотр дома на проспекте Свободы, после чего изучил в Судебно-медицинском институте тело.
Почти незамедлительно он обнаружил, что полиция повинна в серьезной профессиональной небрежности. Под ногтями Иветты Лемуан, которые они забыли изучить, он обнаружил несколько обрывков волос, смешанных с пылью. Под микроскопом ему удалось определить характеристики оставившего их лица: “Молодой человек крепкого телосложения. Волосы светлые, с каштановым отливом. Недавно подстрижены и подвергнуты уходу масляным шампунем, гвоздичным лосьоном и бриллиантином”.
Вне всякого сомнения, волосы принадлежали Каффье, жениху Иветты. За три дня до преступления Каффье посетил своего обычного парикмахера. Там его мыли масляным шампунем, брызгали гвоздичным лосьоном и натирали бриллиантином. Безупречная идентификация.
Профессор Шапелен кивнул. Теперь он понимал, как первоначальная ошибка направила полицию по ложному пути.
Убийцей был Каффье. Должно быть, сделав вид, что уходит, он вернулся в дом. (Как ему удалось проделать это, не будучи замеченным Ноэлями или соседями, следовало еще установить, равно как и мотив, который сложно было представить.) Каффье напал на свою невесту и заколол ее, лишив ее роскоши увидеть его лицо. Возможно, он скрыл его носовым платком или шарфом… Первый удар не достиг цели. Началась борьба, в ходе которой пальцы Иветты схватили нападавшего за волосы, оторвав несколько фрагментов. И храбрая девушка, вспомнив, даже в агонии, уроки, которые давал ей в лаборатории учитель, оставила — даже не зная имени нападавшего — ключ, который поможет его опознать. Она пыталась сказать: “Мои ногти”, но услышали: “Мои дядья”[16] .
У Каффье было алиби. Покинув дом, он поехал в Арпажон к клиенту. Хотя этот факт подтвердился, Каффье прибыл достаточно поздно, чтобы его заподозрили, что он не прибыл туда непосредственно из дома. Он дал следующее объяснение. Его машина сломалась недалеко от Бур-ла-Рена, на открытой местности, где он был хорошо заметен. К несчастью для Каффье, двое дорожных рабочих заявили, что чистили обочины именно на этом участке дороги. Они не могли бы не увидеть сломанную машину, но ее не было. Каффье лгал.
На допросе он признал это, но отказался объяснить, чем занимался в эти тридцать пять минут, не считая совершенно неубедительного заявления: “Женское дело”. Подробнее он объяснять отказался.
Арестованный и помещенный в камеру, Каффье избрал в защитники Проспера Лепика.
***
— Вы не согласны на новую проверку, господин профессор?.. Здесь загадка, которую может разрешить только эксперт, подобный вам. Я абсолютно убежден в невиновности моего клиента. Он оказал мне доверие. Его объяснение насчет тех тридцати пяти минут…
— “Женское дело”?
— Да. Оно липовое.
— Это и так понятно. Липовая авария… Липовое дело… Каффье из тех, кого я бы назвал экономичным с фактами… Определенно нет, мэтр… новая проверка, на мой взгляд, будет бесполезна. Волосы принадлежат ему. Больше ничего мы из них не узнаем.
Проспер Лепик c минуту желчно взирал на него. Он сделал еще одну попытку.
— Господин профессор, то, что Каффье мне сообщил и что я не волен открыть, полностью оправдывает его молчание о тех тридцати пяти минутах. Если он будет хранить молчание, его осудят и могут послать на гильотину (впрочем, определенно пошлют). С другой стороны, заговорив, он неизбежно будет уничтожен. Он это знает. В силу этой неопределенности он предпочитает хранить молчание.
— Фрагменты волос принадлежат Каффье, — резко повторил профессор.
— Могу я задать вам еще один вопрос?
— Несомненно.
— Как объяснить, что фрагменты волос Каффье, срезанные парикмахерскими ножницами, оказались под ногтями мадемуазель Лемуан? Разве не странно, что ни один не был оторван и что не было найдено ни единого цельного волоса, вырванного с корнем?
— Это легко объяснить. Иветте удалось подцепить себе под ногти волосы нападавшего, но если короткие фрагменты легко остались там, с длинными этого не произошло. Длинные могли выпасть, когда девушку переносили в кровать или же, с той же вероятностью, на протяжении восьми часов, проведенных ей в коме. Я уже говорил о предельной небрежности инспекторов.
— Благодарю вас, господин профессор. Последняя просьба. Не могли бы вы предоставить мне на день один из фрагментов? Мне нужно удовлетворить свое любопытство по ряду вопросов.
— Не может быть ничего проще. Их четыре.
— Тогда возьму два, если не возражаете.
Спустя двадцать четыре часа профессор Шапелен получил по почте визитную карточку Проспера Лепика с благодарственной запиской. Два фрагмента волос были тщательно прикреплены липкой лентой к другой карточке.
***
В тот же вечер двое сидели за столом друг против друга и беседовали. Точнее, разглагольствовал один из них, высокий, худой и моложавый. Это был юрист Проспер Лепик. Другой, еще более худой, подался вперед и внимательно слушал.
— Видите ли, друг мой, это справедливо в области преступлений не меньше, чем в любой другой. Избегайте любых излишков, даже самых превосходных. Утонченность — прекрасная вещь... пока она не в избытке. Если бы Шапелен не был столь возбужден, он открыл бы правду. Я избежал ловушки!
— Какой ловушки? Не знаю, о чем вы.
Начинались сумерки, и последние лучи заходящего солнца окрашивали оконные стекла багрянцем.
— Теперь серьезнее, — продолжал Лепик. — Я пришел сюда не как враг. Поймите это. Я юрист, а не полицейский. Лишь потому, что в тюрьме невиновный, я пришел повидать вас, убийцу.
Его собеседник тут же вскочил.
— Я? Вы безумны? Я сейчас же иду...
— Вы сидите тихо и слушаете меня. Спокойно. И положив руки на стол. Вот так... Обратимся к вопросу полицейской техники. Собственно говоря, основы обвинения в убийстве, четырех обрывков волос. Их нашли под ногтями жертвы. Шапелен изучил их и опознал как принадлежащие некоему Каффье. Каффье арестован. Должен сказать, Шапелен действовал слишком быстро. Он забыл узнать возраст волос. Другими словами, как давно они отмерли? Или яснее: как давно они срезаны? Я полюбопытствовал это узнать. Эксперт-химик, которому я адресовал этот вопрос, обнаружил, что они срезаны примерно за десять дней до преступления. Следовательно, они не могли быть срезаны тремя днями ранее его. Последующие расспросы установили, что предыдущий визит Каффье к парикмахеру имел место более чем три недели назад. Следовательно, это не парикмахер срезал обрывки, которые нас интересуют и которым всего десять дней!
Лепик поставил на стол большой угольник и переворачивал его с края на край, подчеркивая свои предложения.
— Итак, если это был не парикмахер, то кто? И как эти обрезки оказались смешаны с волосами Каффье? И как ногти мадемуазель Лемуан подцепили не те фрагменты, что срезал парикмахер тремя днями ранее, — что было бы вполне естественно, — а те, что были срезаны десятью днями ранее неизвестно кем и помещены неизвестно кем на голову Каффье?
Внезапно Лепик подался вперед, протянул руку и обрушил тяжелый угольник на пальцы сидящего напротив человека. Раздался крик, а затем глухой удар. От изумления в не меньшей степени, чем от боли, тот человек выронил револьвер, и юрист отшвырнул оружие в угол комнаты.
— Я ждал этого от вас, друг мой. Не двигайтесь, и мы продолжим.
Человек положил локти на стол и обхватил голову руками.
На стенах и мольбертах изображения странных, фантастических сцен, исполненных яркими цветами, меняли свой облик в гаснущем свете, обретая при этом завораживающую глубину.
— Марсель Лемуан, вы убили свою кузину. Вы уже давно разрабатывали дерзкий план. Вы намеренно избрали для его воплощения самый “опасный” момент: когда вы с вашей кузиной будете в доме абсолютно одни. На первый взгляд, это казалось весьма неправдоподобным алиби. Но у вас был припрятан туз в рукаве: обрезки волос с головы Каффье, срезанные вами десятью днями ранее, когда он спал в вашей студии, как часто делал при поздних визитах. В день преступления вы незамеченный прокрались в комнату кузины. Вы ударили ее, пока она вас не видела. Она упала, и вы подумали, что она мертва. После чего поместили обрезки волос Каффье ей под ногти. Но Иветта была всего лишь ошеломлена. В полубессознательном состоянии она ощутила, что с кончиками ее пальцев происходит нечто странное (ведь закрепить под ногтями обрезки волос нелегко, не правда ли?). Иветта пошевельнулась и, возможно, застонала. Вы еще раз ударили ее.
— Как вы обрадовались, — продолжал Лепик, — когда Шапелен нашел обрезки волос! Едва ли он знал, что вы специально их заготовили. Смерти кузины вам было недостаточно. Вы хотели даже большего — гибели Каффье! Ведь вы любили вашу кузину. Любили ее больше всего на свете, даже больше вашего искусства. И, несомненно, объявили об этом. Представляю, как она мягко отвергла вас. Должно быть, вы сильно страдали. Тощий, замкнутый, любящий — по-видимому — одинокие прогулки мечтатель, в действительности безумно жаждущий всего, что живет, светит и поет. Как вы, должно быть, ненавидели Каффье, обычного парня, который не мог состязаться с вами в чувствительности и вкусе, но был так счастлив и полон жизни, что одна его улыбка заставляла девичьи сердца трепетать...
Марсель Лемуан, обхватив голову руками, не отвечал.
— Пестуя свой комплекс превосходства, раздраженно рисуя нездоровые картины, неспособный быть счастливым даже в своем искусстве, вы затаились и следили за соперником. С каким триумфом вы открыли, что приятный парень был также бесчестным — или, скорее, безвольным — и связался с большой бандой грабителей. Сказали ли вы Иветте об этом? И сказала ли она, что все равно выйдет за Каффье и сделает из него честного человека? Я не знаю. Но вы открыли, что он должен встретиться со своими сообщниками между четвертью десятого и десятью часами утра в тот день, когда ваши отец и дядя также уедут в Париж. Вы решили действовать и преуспели. Затем, на другой день, вы позвонили Каффье, прикинувшись одним из членов банды, и сообщили: “Если вы замешаны в убийство своей невесты, сочиняйте какое угодно алиби, но только помните, что, если проболтаетесь, легко от нас не отделаться”. С этого момента Каффье хранил молчание. Каффье был уничтожен.
Лепик вскочил.
— Ну же, Лемуан, будьте человеком! Ваше преступление можно искупить. Все здесь можно искупить. По крайней мере имейте мужество отвечать за сделанное. Позвольте себя арестовать, и я буду защищать вас. Я помогу вам. Комплекс превосходства, пылающая чувствительность артистической души, сексуальное подавление, ваша несчастливая, одинокая жизнь... Присяжные у меня в кармане! Вам дадут пять лет. Слышите меня? Пять лет!
Лепик опустил руку на плечо художника.
— Пять лет, Лемуан! Пять лет! Ни днем больше!
Юрист сжал плечо собеседника сильнее и дружелюбно потряс. Кресло покачнулось, и художник рухнул на пол. Он был мертв. На его правой руке Лепик нашел кольцо с пустым гнездом для камня. Лемуан отравился.
— Вот дурак, — пробормотал Лепик. — Полное признание вины в чистом виде.- Информационный блок | +
- Формат: Рассказ
Название на языке оригинала: “Police technique” │ Первая публикация на языке оригинала: ???, 1935 г.
Другие публикации: “Les Veillées de la Tour Pointue” (авторский сборник), 1937 г.; EQMM (перевод Дж. Пагмайра под названием “Passport to Crime”), (Сентябрь / Октябрь 2022) etc.
Невозможность: Убийство в запертом, находящемся под наблюдениям доме.
Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 16 августа 2023 г., Д. Шаров │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: EQMM, 2022 г.
- ×
Подробная информация во вкладках
