День после Рождества; снег и лёд; дорога покрылась ледяной коркой в холодном тумане. В доме профессора криминологии в три минуты восьмого вечера, прозвонил дверной звонок.
Этот праздничный сезон тяжело сказался на терпении и жизнерадостности Твиста; завершился он в тот вечер исключительно скучным детским праздником, посреди остатков которого он теперь восстанавливал силы бокалом виски; и, услышав звонок, он пришёл к неизбежному выводу, что один из малышей, наконец выпровоженных им за дверь полчаса назад, забыл-таки у него какое-либо бесценное сокровище, вроде своего накладного носа, и вернулся потребовать его назад. Однако в данном случае, несмотря на его преждевременные стоны, это предположение оказалось в корне неверным: на его пороге стоял не перегревшийся ребёнок с расстройством пищеварения и едва понятной просьбой, а аккуратно одетый седеющий мужчина с алым кончиком носа и страдающими глазами.
— Я не могу вернуться назад, — сказал этот призрак. — Мне не добраться до Лондона сегодня. Дороги непроходимы, а поезда все опаздывают на несколько часов. Вы не могли бы одолжить мне постель?
Интонации показались знакомыми; и, внимательнее разглядев лицо, Твист обнаружил, что и оно знакомо ему тоже. — Мой дорогой Хёрст, — сердечно сказал он, — проходите. Разумеется, я постелю вам. Что занесло вас в эту часть света в такое время?
— Охота за привидениями. — Инспектор Арчибальд Хёрст из Скотленд-Ярда извлёк себя из пальто и шляпы и повесил их на крючок поверх двери. — Как раз по сезону, но ничего приятного. — Он яростно постучал по полу ногами, что, судя по его выражению, не согрело его, а, наоборот, причинило страдания, и уставился мимо него. — Дети, — вдруг мрачно простонал он. — Быть может, какая-нибудь из гостиниц —
— Дети ушли, — объяснил Твист, — и уже не вернутся.
— Ах. Ну, тогда — и Хёрст проследовал за Твистом в гостиную, где горел громадный камин, и слегка покосившаяся рождественская ель, лишённая всей своей роскоши, с остатками мишуры, крошечными шарами и вышеводружённая фея в вызывающей позе. — Вот так-то лучше. У вас есть что выпить? И хороший совет мне бы тоже не помешал.
Твист уже наливал виски. — Усаживайтесь и чувствуйте себя как дома, — сказал он. — Так вы верите в призраков?
— Доказательства в пользу полтергейстов, — осторожно ответил Хёрст, протягивая руки к теплу камина, — кажутся мне весьма убедительными… Уэсли, вы знаете, и Гарри Прайс, и все прочие. Что касается других их разновидностей, то я не столь уверен — хотя я надеюсь, что они существуют, просто чтобы стереть усмешку с лиц газетчиков. — Он взял в руки потёртый медный паровозик, лежавший на диване рядом с ним. — Мне казалось, Алан, что ваши дети гораздо старше подобных —
— Сироты, — нахмурился Алан, ударив по сифону. — Я развлекаю сирот из близлежащего приюта… Так что касается того конкретного привидения, о котором вы говорили, —
— О, в него-то я не верю, — уверенно потряс головой Хёрст. — То место, где оно якобы водится, само по себе отвратительно пахнет — как скисший пирог — и ещё там когда-то девушка убила мужчину, склонявшего её к неким весьма не вдохновлявшим её поступкам; но история о призраке — не более чем выдумка для развлечения посетителей. — Хёрст принял от Твиста протянутый бокал и хмуро поглядел на него, прежде чем выпить. — Проклятый суперинтендант, — обозлённо процедил он, — срывает меня с рождественского ужина ради этого —
— В самом деле, Хёрст, — Твист был суров, — вы сегодня особенно непоследовательны. Где находится то место, о котором вы говорите?
— Это Райдаллс.
— Райдаллс?
— Райдаллс, — подтвердил Хёрст. — Место обитания, — он уточнил неохотно, — Чарльза Моберли, архитектора. Это в пятнадцати милях отсюда, по абингтонской дороге.
— Да, припоминаю. Эпохи Реставрации?
— Может быть. Старое, во всяком случае. И там большой парк, с павильоном восемнадцатого века в четверти мили от дома, среди деревьев. Вот там оно и случилось — убийство, то есть.
— Убийство человека, который соблазнял девушку —?
— Нет-нет. То есть, да. То убийство произошло тоже в павильоне, без сомнения. Но потом было и другое — то, что позавчера, в смысле.
Твист уставился на него. — Сэр Чарльз Моберли убит?
— Нет-нет-нет. Не он. Другой архитектор, другой рыцарь — сэр Лукас Уэлш. В Райдаллс проходила большая вечеринка, сэр Лукас с дочерью Джейн были среди гостей, и, понимаете, в канун Рождества сэр Лукас решил, что хочет пойти и увидеть привидение.
— Вам-то всё это, наверное, ясно, но мне —
— Слушайте дальше… Очевидно, сэр Лукас крайне доверчив — был крайне доверчив во всём, что касалось привидений, так что он сказал, что отправится в павильон в темноте и полном одиночестве —
— И там он был убит, и вы не имеете понятия, кем именно.
— Нет, это-то я знаю. Сэр Лукас умер не сразу, понимаете: он успел написать на стекле окна имя убийцы, и названный джентльмен, молодой немец по имени Отто Альтбаум, сейчас находится под арестом. Но чего я совсем не понимаю — как Альтбаум вошёл в павильон и покинул его.
— Загадка запертой комнаты?
— Только в широком смысле слова. Не то чтобы павильон был действительно заперт, просто —
Твист взял с каминной полки свой бокал, который поставил туда, чтобы ответить на звонок. — Начните, — предложил он, — с самого начала.
— Очень хорошо. — Откинувшись на спинку дивана, Хёрст благодарно отхлебнул свой виски. — Итак, вот эта рождественская вечеринка в Райдаллс. Хозяин — сэр Чарльз Моберли, видный архитектор… Вы с ним никогда не встречались?
Твист покачал головой.
— Человек полный, уже седеющий; в чём-то довольно хвастлив и глуповат, напоминает мне студента-регбиста. Не женат; вложения выгодные, даже очень, учитывая, с какой щедростью он расточает гостеприимство; строил Уонсвортскую электростанцию и Бекфордское аббатство, среди прочего; спортсмен; человек простой и щедрый, но того завистливого рода, я бы сказал, что ненавидит, когда щедрость проявляет кто-то, кроме него. Возможно, себе на уме — я бы с ним не смог быть на короткой ноге.
Знаменитость, тем не менее; совершенно определённо. И сэр Лукас Уэлш, приглашённый среди прочих, тоже прославился в этом же поле деятельности. Никогда не видев сэра Лукаса вживую, я мало могу рассказать о его характере, но —
— Мне кажется, — перебил его Твист, — что я однажды его видел. Такой невысокий брюнет, не правда ли?
— Да, он выглядел так.
— Весь из себя нервный и упрямый.
— Да, упрямость его очевидна. И я так понимаю, что он верил во всю модную чепуху — йогу, то есть, бэконовскую гипотезу, и прочие интеллектуальные — гм — отбросы того же рода: отсюда-то и появляется страсть к призракам. Джейн, его дочь и наследница (а сэр Лукас едва ли не состоятельней сэра Чарльза) — очаровательное создание восемнадцати лет, о которой ничего больше и не скажешь помимо того, что это очаровательное создание восемнадцати лет. Дальше идёт Альтбаум, человек, которого я арестовал: худой, лет тридцати, авиапилот во время войны, а теперь студент-архитектор, попал сюда по какой-то непонятной программе обмена, которые вечно устраивают университеты — отсюда знакомство с сэром Чарльзом и приглашение на домашнее мероприятие. И последний из важных гостей — важный с точки зрения преступления, я имею в виду — человек из Департамента криминальных расследований (не государственного, графство Суссекс) по имени Джеймс Уилберн. Он важен тем, что его свидетельства совершенно достоверны — в этом деле нужно иметь точку опоры, и вот Уилберн — это она; так что не утруждайте себя сомнением в его словах о чём-либо.
— Я не буду, — пообещал Твист. — Я буду ему верить.
— Хорошо. Затем, за ужином в канун Рождества разговор переходит на привидение из Райдаллс — и я установил, что виновником перехода на эту тему был Отто Альтбаум. Пока всё сходится: привидение из Райдаллс работает как приманка, на которую сэр Лукас не мог не клюнуть, что он и сделал, уговорив наконец не хотевшего соглашаться хозяина пойти в павильон после ужина и остаться там на час или два. Когда время пришло, сэр Чарльз и Уилберн проводили его на место испытания — никто из них собственно в павильон не входил. Уилберн спокойно вернулся в дом, оставив сэра Чарльза и сэра Лукаса за беседой. И затем сэр Чарльз, убедившись, что сэр Лукас вошёл внутрь, тоже направил свой путь обратно, как раз успев к сигналу тревоги.
— Сигналу тревоги?
— Многие уже и до этого пробовали увидеть призрака, и специально для них в павильоне поставили звонок на случай, если им понадобится помощь.… Этот звонок прозвучал вскоре после десяти часов, и на помощь поспешил целый отряд людей, включая сэра Чарльза, Джейн Уэлш и Уилберна.
Вам надобно знать, что павильон сам по себе весьма мал. В нём всего одна круглая комната, с двумя окнами друг напротив друга (оба накрепко заколочены); в неё попадают через длинный и узкий коридор, отходящий перпендикулярно окружности, и единственная входная дверь находится в его торце.
— Как замочная скважина, — предположил Твист. — Если посмотреть сверху, то будет гигантская замочная скважина, круглая часть соответствует комнате, прямая — коридору, а дверь в самом низу.
— Вот именно. Он стоит на поляне посреди парка, на небольшой возвышенности — псевдопалладианского стиля, с пилястрами или как вы там их называете: похож на заброшенный античный храм в миниатюре. Никто не ухаживал за ним много десятилетий, с тех самых пор, как прежнее убийство не положило конец его карьере любовного гнёздышка для поколений помещиков. Как там Элиот сказал — что-то про мысль и безжизненные тела? Вот такое впечатление он производит. Дом-то в порядке, потому что как только его не используют — едят, читают, рождаются, умирают и всё такое. Но это место предназначалось для одной-единственной цели и теперь её лишено…
Там нет никакой мебели, кстати. И пока проклятый сэр Лукас не отпер его дверь, никто не заглядывал внутрь два или три года кряду.
Но вернёмся к истории.
Погода стояла хорошая: вы ведь помните, что в канун Рождества этой метели и бурана ещё не было. И спасательная экспедиция, если так их назвать, не считала свой поход более чем увеселительной прогулкой; я имею в виду, что никого серьёзно не обеспокоил тревожный звон, за исключением Джейн, которая отлично знала, что её отец никогда бы не прервал своего надзора ради грубого розыгрыша; но даже она позволила себе быть убеждённой уверениями остальных. По прибытии на павильон, он нашли дверь захлопнутой, но не запертой; и, открыв её и посветив внутрь фонариками, они увидели единственную цепочку следов, ведущую ко входу в круглую комнату. Действуя по инстинкту или же по опыту, Уилберн велел не затаптывать этих следов; и так они и вошли внутрь — теперь к ним присоединился и Отто Альтбаум, по его дальнейшему заявлению, "одиноко прогуливавшийся по парку" — на место преступления.
Камин, два окна, грубо расписанный потолок — и в избранном сюжете, и в исполнении — холщовый стул, выключенный фонарик, тонны паутины, и на всём, за исключением стула и фонарика, целые слои пыли. Сэр Лукас лежал на полу возле одного из окон, совсем рядом с кнопкой звонка; и старый стилет, впоследствии оказавшийся выкраденным из дома, был вонзён в тело под левой лопаткой (никаких проклятых отпечатков ни на нём, ни на чём более в окрестности). Сэр Лукас был всё ещё жив и даже в сознании. Уилберн нагнулся над ним и спросил, кто сделал с ним это. И сэр Лукас криво усмехнулся и едва слышно прошептал — здесь Хёрст достал блокнот и сверился с ним — прошептал: "Я написал это — на окне. Первое, что сделал, как очнулся. Ещё до того как позвонил или что-то ещё, на случай, если вы не успеете вовремя — вовремя, чтобы я сам сказал вам, кто —
Тут его голос стих. Но последним усилием он приподнял голову, посмотрел на окно, кивнул и опять улыбнулся. Так он и умер.
Все слышали его, и все посмотрели туда же. За окном горел яркий лунный свет, и буквы на поверхности стекла выделялись отчётливо.
Отто.
Тогда Отто вроде как подался назад, и сэр Чарльз схватил его в охапку, и они подрались, и наконец удар сэра Чарльза вышвырнул Отто прямо в вышеупомянутое окно, и сэр Чарльз выскочил за ним, и они продолжили драться снаружи, растоптав окно в пыль, пока Уилберн и компания не разняли их. Кстати, Уилберн говорит, что вылет Отто в окно показался ему подстроенным — отчаянной попыткой уничтожить улики; хотя, конечно так много людей видели написанное имя, что оно остаётся прекрасным доказательством, даже будучи уничтоженным.
— Мотив? — спросил Твист.
— Вполне солидный. Джейн Уэлш хотела выйти за Отто замуж — влюбилась в него без ума, грубо говоря, — а отец совсем не одобрял; частично из-за его немецкого происхождения, а частично из опасений, что парень нацелился на перспективное наследство Джейн, а не её саму. Ну и в довершение бед, Отто служил в Люфтваффе, а мать Джейн погибла в 1941 году в авианалёте. Учитывая, что Джейн всего восемнадцать, отец убедил бы магистратов, что в силу таких проблематичных обстоятельств этот брак не должен состояться ни при каких условиях. Так что убийство сэра Лукаса, с точки зрения Отто, было выгодно вдвойне: оно делало Джейн богатой и убирало препятствие к браку.
— Если не воспротивится новый опекун Джейн.
— Новый опекун Джейн — дядюшка, которого она вертит вокруг пальца… Но вот в чём дело. — Хёрст оживлённо нагнулся вперёд. — Вот в чём дело: окна наглухо заколочены; никаких потайных дверей — даже в теории; труба, сквозь которую не пролезет и младенец; пыль на полу коридора, единственная цепочка следов, достоверно принадлежащая самому сэру Лукасу… Если вы думаете, что Отто мог войти и выйти, ступая в эти следы, как юный паж из истории короля Вацлава, то вы ошибаетесь. Ноги Отто слишком велики, для начала, и ни один из следов не был потревожен; так что это исключается. Но тогда как ему это удалось? В коридоре нет никакой мебели — ничего, по чему он мог бы пройти. Это длинная и пустая зала; а расстояние от входа до комнаты (в которой пыль на полу была всё же совершенно смешана спасательной экспедицией) слишком велика, чтобы допрыгнуть. Да и оружие не такого рода, что можно выстрелить из духового ружья или трубки, или прочей чепухи этого рода; оно не было ни достаточно острым, ни достаточно тяжёлым, чтобы войти так глубоко при броске. Так что, если отбросить призраков, где объяснение? Вы видите хоть одно?
Твист ответил не сразу. В течение всего рассказа он оставался на ногах, опершись на каминную полку. Теперь он взял у Хёрста пустой бокал и свой собственный и понёс их к графину; и лишь наполнив их вновь, он заговорил.
— Предположим, — сказал он, — что Отто проехал по коридору на велосипеде —
— На велосипеде? — Хёрст был ошарашен. — Как —?
— Да, на велосипеде, — твёрдо повторил Твист. — Или, предположим опять же, что он принёс с собой ковёр, раскрутив его перед собой, когда входил, и свернув обратно, когда вышел…
— Но пыль! — простонал Хёрст. — Разве я недостаточно ясно выразился, что помимо следов пыль не была потревожена! Велосипеды, ковры…
— По крайней мере, на части пола, — заметил Твист, — пыль была сметена спасательной экспедицией.
— Ах, это… Да, но уже после того, как Уилберн осмотрел пол.
— Осмотрел во всех подробностях?
— Да. В тот момент он всё ещё не догадывались, что что-то не так; и когда Уилберн повёл их, они ухмылялись за его спиной, когда он, пародируя работу сыщика, обвёл фонариком каждый дюйм пола, притворяясь, что ищет кровь.
— Подобное развлечение, — старомодно высказался Твист, — меня бы не повеселило.
— Наверное, нет. В любом случае, суть в том, что Уилберн готов поклясться в отсутствии каких-либо повреждений или следов в слое пыли, кроме этих отпечатков… По мне, лучше бы он в этом не клялся, — жалостливо сказал Хёрст, — потому что только это меня удерживает. Но я не могу заставить его.
— Вы и не должны его заставлять, — сказал Твист с интонацией собственного морального превосходства. — Это неэтично. А что с кровью?
— Кровь? Её почти не было. В таких узких ранах почти не бывает наружного кровотечения.
— Ясно. Тогда ещё один вопрос; и если ответ таков, как я и ожидал, то я смогу сказать вам, как Отто сделал это.
— Если , я рискну предположить, — подозрительно сказал Хёрст, — вы думаете о ходулях —
— Мой дорогой Хёрст, не будьте столь наивны.
Хёрст еле сдержал себя. — Ну? — произнёс он.
— Имя, имя на окне, — сказал Твист почти сонно. — Оно <...>?
Чего Хёрст ожидал, так не этого. — Да, — ответил он. — Но —
— Подождите, — Твист опустошил свой бокал. — Подождите, пока я совершу один телефонный звонок.